Гаенко Татьяна, Румянцева Кира : другие произведения.

Черта Мира. Часть 1. Глава 4: Наши нравы в зеркале фольклора. Песни и стихи

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Четвёртая глава первой части "Черты Мира" - россыпь стихов и песен, от маршей и гимнов до любовной лирики и весёлых непристойностей. Здесь рассказывается и про бижанрик - в высшей степени характерный для Арийского Запада поэтический канон, в котором высокая патетика сочетается с разнузданной, безжалостной сатирой.

ЧЕРТА МИРА

Часть 1.

Черты Мира:

Вширь по карте, вглубь веков

  
  

Глава 4:

Наши нравы в зеркале фольклора. Песни и стихи

  
  

...Я трижды заплачу за боль -

Но только ты запой!..

  
  

1. "Покуда мы дышим..." Гимны, марши, духовная поэзия Арийского Запада

  
  
   Надо сказать, что стихи и песни в нашей стране существуют довольно-таки независимо друг от друга. Стихи на Арийском Западе ценятся отдельно от песен - конечно, некоторые стихи прямо так и просятся, чтобы их превратили в песни, и если этого почему-либо не сотворил автор, то за него довершат дело другие. Однако так происходит далеко не со всеми полюбившимися стихами. Многие стихи популярны именно в качестве стихов - они кочуют по стране, будучи передаваемы из уст в уста и на бумажных носителях, разными способами перепечатываются и переписываются от руки. Скажем, в домах старинных фамилий, где традиционно имеются библиотеки, существует культура записывать понравившиеся стихи в специальные тетрадки и по мере сил украшать иллюстрациями. Интересно, что это отнюдь не "чисто женская" культура, не сводимая к "виньеткам, рюшечкам и бантикам" - традиция сия идёт скорее от храмов, где принято создавать рукописи, в том числе стихотворные сборники. Книгопечатание, впрочем, у нас тоже распространено, хотя с ним имеются свои сложности. Ненадёжность военного быта препятствует стабильному функционированию типографий, поэтому с гарантией книгопечатный промысел существует лишь в столицах и более-менее крупных городах. Все остальные довольствуются тиражированием посредством печатных машинок и того же самого переписывания вручную.
  
   Это я, пожалуй что, малость отвлёкся - но коли уж рассказал о способах фиксации и передачи текстов, то всё-таки добавлю пару слов и о средствах звукозаписи, а также о музыкальных инструментах.
  
   Звукозаписывающая аппаратура у нас на Западе бытовала спокон веков - точнее говоря, спокон веков бывала: из-за границы время от времени поступала новая, современная аппаратура (восточная и приморская), а уж на её основе наши умельцы изготавливали всяческую самопальную, ну и промышленным образом производили тоже - особенно в крупных городах. Встречались у нас и древние, "магические" звукозаписывающие устройства, в том числе так называемые "живые приборы" (иногда и правда ожившие механизмы, иногда - приспособления, сделанные из частей тел существ, обладающих соответствующими свойствами).
  
   Что касается музыкальных инструментов, то их у нас, конечно, и было, и бывало в достатке всегда. На Севере безоговорочно лидировала гитара, на Юге с ней успешно соперничали флейты, бубны и барабаны - притом и на Севере, и на Юге можно было встретить всякое другое, иной раз совсем экзотическое.
  
   Теперь о тематике. Разделить стихи и песни по тематическим группам не так-то просто, потому что интимно-лирическое, высоко-духовное и шуточно-пародийное легко и свободно перемежаются, плавно перетекая из одного в другое. Конечно же, всё это тема любви и смерти; конечно же, тема испытания, тема овердрайва, прохождения-через-смерть - "остаться собой" и вместе с тем "подняться над собой / превозмочь себя" (в иных контекстах эти вещи совпадают, в иных противоречат друг другу). Тема преодоления смерти, прорастания жизни сквозь смерть - да, конечно же, это вообще одна из исконных атлантических тем; несколько ниже мы поговорим про это чуть подробнее.
  
   Тексты, которые я здесь привожу - по преимуществу не "авторские", а "народные", в странствиях по западным просторам утратившие имена своих создателей. Стихи и песни конкретных авторов, известных мне лично, я приведу когда-нибудь потом, когда это будет в большей степени кстати.
  
   Первые три песни сделанной мною подборки ("Покуда мы дышим", "Когда владычествует тьма" и "Последнее слово") безусловно могут считаться гимнами и даже духовными гимнами. "Когда владычествует тьма" - признанный следовательский гимн. "Покуда мы дышим" является также маршем.
  
  
   * * *
  
   Покуда мы дышим, покуда в зените
   Иль солнечный диск, иль звезда,
   Покуда дождями в небесном граните
   Пути не пробила вода,
   Чтоб слава по свету сама нас искала,
   Чтоб смерть не ждала у ворот -
   По тропам, по тропам,
   По скалам, по скалам,
   По камням, по камням - вперёд!
  
   Свобода, как дым над кострами, кружится -
   Любой из концов выбирай!
   И каждая пуля
   Ложится, ложится
   Ступенькой, ступенькою в рай.
   И эти дороги, подобные чуду,
   И выстрелов чёткую речь -
   Живые забудут,
   Лишь мёртвые будут
   О днях этих память беречь.
  
   Дай, Боже, пройти, загибаясь от жажды,
   В своём обгорелом строю,
   Дай, Боже, поверить хотя бы однажды
   В жестокую честность Твою;
   Придёшь и нахлынешь горячечным ливнем,
   Ладони сомкнутся в бреду -
   И, Господи, свет небывалый и дивный
   Из чёрных винтовочных дул... -
   И, Господи, свет небывалый и дивный
   Из чёрных винтовочных дул!
  
  
   * * *
  
   Когда владычествует тьма,
   Твоя надежда, долг и право -
   В кругу товарищей, как в храме,
   Спасенье обрести:
   Не укреплённые дома,
   Не мастерство, не ум, не слава -
   Лишь дружбы власть твоё дыханье
   Хранит в своей горсти.
  
   Ладоней этих алтари
   Во дне прошедшем кровь кропила,
   Их сила кости сокрушала,
   Но ныне - тьмы черёд,
   И ты, спасённый, ждёшь зари,
   И тех же рук живая сила
   Душе мятежной с телом шалым
   Прибежище даёт.
  
  
   * * *
  
   Последнее слово
  
  
   Я говорю сейчас
   Не о себе, а о вас -
   Я ухожу, но вас оставляю здесь;
   Совесть ваша молчит,
   Но голос её в ночи,
   Лишь только уйду я, настигнет вас, как весть.
  
   Ибо лишь ей одной
   Когда прийти, всё равно -
   В вине твои губы иль ладони в крови;
   В полночь иль на заре,
   В мае иль декабре,
   В смертный час иль мгновенье вечной любви.
  
   Она приходит всегда,
   Чтобы вопрос задать:
   Что врагам своим ты сделал в борьбе?
   Близится Судный День -
   Что сделал ты для людей?
   Сколько людей ты сделал врагами себе?
  
   Ты не выдержишь, нет,
   Однажды ей дашь ответ,
   Когда у тебя недостанет сил молчать -
   Это твой приговор,
   Ты сам подпишешь его
   И собственной кровью поставишь на нём печать.
  
   Я говорю сейчас
   Не о себе, но о вас -
   Мой приговор подписан, но в сотни ртов
   Все вы теперь за мной,
   Все повторяйте одно -
   "Свяжите мне руки. Я виноват; я готов."
  
  
   * * *
  
   Следующие две вещи ("Нам сильные руки ломают хребет" и "Великую землю разъела ржа") относятся к духовной поэзии. Они практически всегда размещаются в сборниках для детского чтения, нередко декламируются, а иногда и поются. Стихотворение "Нам сильные руки ломают хребет" бытует под названием "Заповедь". О том, что гимн "Великую землю разъела ржа" устойчиво именуется "Песнь Предтечи", я уже упоминал.
  
  
   * * *
  
   Нам сильные руки ломают хребет,
   И жёны рыдают убого.
   Но все мы - заложники наших побед
   У жизни, у смерти, у Бога.
  
   Мы мучимся страхом и верим в побег,
   И снова берём себя с бою -
   Ведь все мы - заложники наших побед,
   Высоких побед над собою.
  
  
   * * *
  
   Великую землю разъела ржа,
   Зло колосится как рожь.
   Пусть языки острее ножа
   Раскромсают ложь.
  
   Земля, ты встаёшь светлей миража,
   И ветер с вершин свеж,
   Но рана твоя непомерно свежа -
   Кровь с языка и вежд.
  
   И сердце твоё, трепеща и дрожа,
   Я поднял на флаг мятежа.
  
  
   * * *
  
   Следующая вещь, в обиходе называемая просто "Песня про болото", в ряде отношений стоит особняком, и здесь я немного задержусь. Прежде всего интересно, что она бытует в большом количестве вариаций - и текстовых, и музыкальных - притом бытует по всей стране, как на Севере, так и на Юге. Она может быть маршем и петься хором, а может исполняться лирически, наподобие романса или псалма. Текст, который я привожу здесь, не лучше и не хуже других - разве что чуть более литературизован, чем "усреднённый" вариант данной песни. Остальное скажу ниже.
  
  
   * * *
  
   Всевышний Господи правый Боже,
   Я дерзок, но Ты не будь ко мне строг;
   Пошли мне удачи - как можно больше,
   И в меру - любви, и славы чуток:
  
   Хоть раз птицу-диву стиснуть в руках -
   Без этого мне никак! -
  
   Ведь дни просвистывают с налёту,
   Рождается и умирает свет,
   А под сапогами - болото, болото,
   А над головами - нет неба, нет.
  
  
   Прошу, о Боже, Тебя о счастье,
   Как никогда ещё не просил:
   Ещё хоть на марш, ещё хоть на час Ты,
   Ещё хоть на вздох одолжи мне сил -
  
   Без силы Твоей жизни просто нет -
   Ни даже такой, как бред! -
  
   Ведь свет убывает краюшкой хлеба,
   Всё лес да гать на сто лет вперёд,
   А над головой нет неба, нет неба,
   А под пятой - мхи болот, болот.
  
  
   Ты благ, и жить никого не неволишь,
   Ты щедр, а я ни на что не гож;
   Пошли Ты, о Господи, мне всего лишь
   Пулю - или хотя бы нож:
  
   Без этого - вроде такой пустяк! -
   Я не умру никак!
  
   Ведь боль уже превращается в не-боль,
   Зубчатка лесов мельтешит как смерть,
   А то что сверху - не небо, не небо,
   И то что снизу - не твердь, не твердь.
  
  
   Вопрос не в том, чтобы выйти из круга,
   А в том, кто с тобой вмещается в круг -
   Поэтому, Боже, пошли мне друга,
   А даже лучше - приди, как друг:
  
   Без друга смерть - не смерть, согласись,
   Поскольку и жизнь - не жизнь! -
  
   Ведь с мира осыпалась позолота,
   И новых бирюлек просить нелепо;
   А над головами - болото, болото,
   А под сапогами - нет неба, нет неба.
  
  
   * * *
  
   По существу дела, "Песня про болото" содержит двойное обращение: прямое, открытое обращение к Отцу, Господу Небес и Земли - и скрытое, почти не вербализованное обращение к Матери, Алестре. Подспудный упрёк - Мать Болото присутствует в песне лишь в качестве изнурительного рефрена, фона, "заставки" жизненной драмы; почему в страданиях своих детей Она - лишь тоскливый рефрен и фон, почему безмолвствует, видя их невзгоды?! - таков невысказанный прямо посыл песни. Здесь имеется даже момент угрозы: "Кончится тем, что мы вообще забудем, кто ты, забудем, что ты - наша Мать!" Упрёк по отношению к Отцу облечён в форму мольбы и даже требования - пусть придёт и разделит жизнь своих детей как друг! - и это дерзновение заставляет вспомнить о событиях глубокой древности, о так называемом "движении солнечников". Пафос означенного движения состоял в том, что измученные житейскими нестроениями и лицемерием общества люди упрекали Отцов - наших общих Старших, уже какое-то время назад покинувших ойкумену - в равнодушии, в нежелании помочь, и даже более того - в том, что Отцы рождают и разводят детей себе на поживу, чтоб стричь и резать их как скот. Пламенные обвинения, с которыми солнечники обращались к небесам, во многом были провокационны - "докажите, что вы не таковы!" - и порою действительно приносили успех. Бывало, что таким причудливым образом удавалось дозваться если не до самих Старших, то до кого-то из их эисских наследников, носителей силы своих предков - которые, как правило, не могли оценить тяжести обвинений, однако понимали, что младшим родственникам что-то очень сильно от них надо, и в меру своего разумения их одаряли. Конечно же, тот упрёк Отцу, которым наполнена "Песня про болото", носит совершенно иной характер, чем пафос солнечников - это дерзновение доверия, а не дерзновение недоверия; ну так ведь и времена же совсем другие! - Боговоплощение уже состоялось, Создатель Всех уже сходил на землю как общий брат и друг во плоти - отчего же не призвать Его сойти в личное сердце каждого призывающего?..
  
   Здесь мы переходим к другой важной теме, также связанной с темой обращения к эисским предкам - теме сада, теме прорастания жизни сквозь смерть. Вот одна из наиболее значимых для Арийского Запада духовных песен - "Псалом о цветущем саде".
  
  
   * * *
  
   Псалом о цветущем саде
  
  
   Из рук, которые держат приклад,
   Где вдоль ствола - разлом,
   Вставай, мой зарезанный в драке брат
   Кривым шиповатым ростком.
  
   И девчонка, которую я не сберёг,
   Проткни плечо и ладонь
   Грушей, с которой никто не сберёт
   Даже самых зелёных плодов.
  
   Расти из горла тёмной листвой
   В плетях хмеля и ежевик
   Враг, который мне отдал свой
   Шанс остаться в живых.
  
   Вырасти выше высоких чащ,
   По которым я вышел к своим, как вор,
   Мой командир, чей серый плащ
   Заклинил пулемётный затвор.
  
   Я верю всем Твоим чудесам -
   Господь, Своей милостью осени
   Мой чудесный сад, мой цветущий сад,
   Где осени нет и нет весны.
  
  
   * * *
  
   Вспомним о служении Атлантики и о гигантских ЭИС нашей древности: они возрождали умерших, давая им свою плоть, взращивая их в садах своих душ и тел. Прорастание одной души сквозь другую есть прорастание жизни сквозь смерть - притом сквозь смерть проходит не только возрождающееся, но и возрождающее, материнское существо. Ведь материнское существо непременно должно "отхлынуть", локально и временно "умереть" - чтобы дать место и свободу дыхания существу возрождающемуся, чтобы оно могло прорасти в мир самим собой, а не безвольным продолжением своего родителя. "Псалом о цветущем саде" говорит о том, что мы храним и взращиваем в себе всех нами утраченных - и что даже если мы не способны дать им полноту телесной жизни, то делимся с ними пространством своей души, а уж полнотой бытия насытит рано или поздно всех нас вместе Тот, в Чьей Руке все сады и все жизни мира.
  
   И вот здесь мы напрямую подходим к теме Вечной Весны.
  
   Итак, "просто осень" и "просто весна" - это прохождение через смерть и возрождение. Цветущий сад, "где нет ни осени, ни весны" - это сад памяти, сад души. А что означает образ "Вечной Весны"?
  
   Пророчество о Вечной Весне вошло в наш мир через неарийцев и уже давно сделалось общим достоянием ойкумены. Приход Вечной Весны - это наступление такой эпохи, когда все войны будут окончены и все умершие возвратятся к тем, кто их ждёт. Вечная Весна оживотворит душевные сады поминовения, пребывающие пока что вне смерти и воскресения, в блаженном полусне - и они процветут во плоти, и земля наполнится радостью новой жизни. Таково содержание пророчества - и нетрудно заметить, что нынешний этап жизни нашего мира имеет яркие черты сходства с ним.
  
   Здесь я хочу привести три песни (о "просто осени", "просто весне" и о Вечной Весне), которые по происхождению своему безусловно являются неарийскими, однако ныне по справедливости принадлежат всем. Исконные, древние темы подвергнуты в этих трёх песнях авторской огранке - и поскольку это сделано совсем недавно, память об авторе ещё не успела изгладиться, так что я назову вам его имя. Это наш современник Скальд, довольно широко известный неарийский общественный деятель - мыслитель, оратор, поэт и певец. В последней из трёх приводимых песен ("Когда настанет Вечный Мир") авторская рука и авторское лицо видны особенно отчётливо.
  
  
   * * *
  
   Наступление зимы
  
  
   Листья алым зажглись - и
   Стали крови красней.
   Солнце уходит в выси
   На много долгих дней.
  
   Прощальную песню ветер
   Запел на первом льду.
   Простите, братья и дети,
   Что я за солнцем уйду.
  
   Прощайте, братья и дети,
   Прощайте, мои леса.
   Об умирающем лете
   Плачут небеса.
  
   Губы мои остыли.
   Я ухожу от вас.
   О зима, не ты ли
   С меня не спускаешь глаз?
  
   Листья алым зажглись - и
   Обуглились, трепеща.
   Солнце уходит в выси.
   Последнее солнце моё, прощай!
  
  
   * * *
  
   Это весна
  
  
   Тающий лёд хрустален
   И снега в цвету.
   Из чёрных цветов проталин
   Я снова прорасту.
  
   Стрела цветка сквозная
   К небесам - из груди.
   Снова зима - знаю! -
   Ждёт меня впереди.
  
   Паденье и восхожденье,
   Вечная круговерть.
   Поверьте, возрожденье
   Куда больнее, чем смерть!
  
   Оттаивая, капелью
   Плачет земля моя -
   Но уже запел я
   Языком ручья.
  
   Гудящий лист весенний
   Подпоёт на ветру.
   За тысячу воскресений
   Я тысячу раз умру -
  
   В каждой игле сосновой,
   В траве, примёрзшей ко льду -
   Я умру, и снова
   Из темноты взойду.
  
  
   * * *
  
   Когда настанет Вечный Мир...
  
  
   Когда прорастёт Весна
   Сквозь оковы и петли,
   От непробудного сна
   Пробудятся спящие в пепле,
  
   Тогда уроню гитару я,
   Тогда я прощусь со славою,
   Но света увижу истоки я
   На чёрном-чёрном снегу -
  
   И позабуду старые -
   Пламенные, кровавые,
   Горькие и жестокие
   Песни - на том берегу.
  
  
   В сердец враждебную тьму
   Весь мир войдёт - и тогда-то
   Улыбкой я разожму
   Губы, что болью сжаты.
  
   Блаженством за боль заплачено,
   А болью - стократ - за счастье,
   И на пепелища синие
   Просыплется первый смех.
  
   И на закате заплачу я -
   Заплачу, ибо отныне я
   Никчёмнее, непричастнее
   И счастливее всех.
  
  
   * * *
  
   А сейчас я покажу вам три стиха, связанные единой образной системой и кочующие по тетрадкам, вызывая воспоминания друг о друге - первые два обкатаны волнами житейской реки буквально до гальки, авторское "мы" в них действительно "мы" общего дыхания, в третьем зазубрины личной боли ещё заметны. Тема зимы и весны в них преломляется сквозь тему границ - белая и чёрная граница есть границы жизни и смерти, отрешающие пересекающего их от страхов, страстей и скорбей.
  
  
   * * *
  
   Зелёные страхи и чёрные сны
   Сегодня нам сладко и больно ясны
   Зелёной и чёрной кровью весны
   Взрываясь, исходит граната
  
   И мы, уходя, оставляем во прахе
   Багровые сны и бесцветные страхи,
   И щёки бледнеют, и рдеют рубахи -
   Но больше бояться не надо
  
  
   * * *
  
   Белая ночь
   Чёрного лета,
   Где ты?
  
   Чёрная ночь
   Белой зимы -
   Здравствуй, это мы!
  
   Белые лица
   В чёрных снах.
   Нам не приснится
   Больше страх.
  
  
   * * *
  
   В белом небе чёрные птицы,
   Чёрный снег под нами.
   То, что сгорает, не возродится,
   Когда погаснет пламя.
  
   В белом небе чёрные звезды,
   Белое солнце злое.
   Сверкающий снег и горький воздух
   Осыпаны золою.
  
   В чёрном горе белые лица,
   Рты сведены морозом.
   Тот, кто уходит, не возвратится -
   Плачь, пока есть слёзы.
  
   Маленьким миром Время вертит
   В пламенном белом зное.
   То, что уходит, придёт, поверьте! -
   Весною придет, весною...
  
  
   * * *
  
   С этого ракурса, как мне кажется, мы с вами легко и естественно перейдём к рассмотрению лирики.
  
  

2. "Упала в озеро звезда..." Лирика

  
  
   Что мы понимаем под "лирикой"? Лирика - это нечто заведомо личное, это мир, запечатлённый очами сердца. Лирика Арийского Запада - это в первую очередь отношения между конкретными людьми: те самые отношения, которые важнее карьеры и секса, власти и денег, науки и религии. Конечно же, слово "лирика" ассоциируется прежде всего со словом "любовная" - однако любовь, как я уже говорил, понимается у нас весьма и весьма широко.
  
   Там, где речь заходит об отношениях, неизбежно возникает вопрос о поиске общего языка - а тема общего языка всегда перекликается с темой перевода. Общий язык отдельных людей и общий язык разных народов - это одно и то же или вовсе нет? Как вообще обстоит дело с языками у народов, населяющих Арийский Запад? Как соотносятся между собой этносы и языки, которые они используют? Полноценного, исчерпывающего представления об этом у нас по-прежнему нет - как говорится, тема ещё ожидает своего исследователя. Означенная область чересчур обширна и чересчур невразумительна, чтобы в этой книге рассматривать её отдельно - поэтому придётся касаться её понемногу и между делом, вот например сейчас.
  
   Начнём с того факта, что основы нашей цивилизации закладывали сперва ЭИС, а вслед за ними - разнообразные чёрные этносы. Как вы сами понимаете, невербальные контакты у ЭИС однозначно доминируют над вербальными, поэтому вопрос разноязычного общения краеугольным для них не является. Что касается чёрных этносов, то для многих из них также не составляет труда понимать чужой язык не через слова, а посредством ментального общения. Зачастую это общение таково, что в прямом контакте с иноязычным существом смысл его речей вполне ясен, и как отвечать, тоже понятно - однако собственно обучения при этом не происходит: внимания-то чужому языку не уделяется, не всякий даже и задумается, что слышит и отвечает собеседнику не на своём родном. Иной раз целые народности сменяют один разговорный язык на другой - точно так же мало заморачиваясь тем, что раньше говорили на языке соседей слева, а теперь на языке соседей справа. Конечно, таковы не все земные этносы, и даже далеко не все чёрные - однако исторические перемещения народов так сложны, что кто угодно может легко оказаться в соседях у кого угодно, невзначай поменять язык или стать двуязычным, исподтишка притвориться совсем не тем, кем является - или же законно стать наследником другого этноса со всеми вытекающими.
  
   Самым распространённым и общеупотребительным языком нашей ойкумены был и остаётся так называемый "бытовой", по-научному именуемый "койнэ". О происхождении этого языка нам, честно говоря, судить трудно - но факт, что большинство населения Земли в настоящее время говорит именно на нём, и что в древности он также много значил. Интересно, что койнэ (бытовой) является священным языком шаманского служения - при том, что великое множество маленьких неарийских племён, из которых происходят шаманы, имеют свои собственные языки, иногда совсем не похожие друг на друга. Вообразите картину общения такого маленького племени с арийцами: разговаривать с арийцами на понятном для них бытовом способен только шаман - но как раз по отношению к нему арийцы могут испытывать сильнейшее предубеждение на религиозной почве. Чего и говорить - обидно!
  
   Понятно, что койнэ (бытовой) является основным инструментом культуры Арийского Запада (да и Востока, да и Приморья, но сейчас речь не о них). Какие ещё существуют языки, на которых у нас пишут книги, сочиняют песни и стихи?.. Конечно же, в первую очередь это так называемый "кастовый", а также игнский и нумеронский. Собственно говоря, все три поименованных языка принадлежат к одной обойме: смиренный пастушеский говор кочевников-игнов и высокая книжная речь Людей Числа, Нумеронов, идеально подходящая для изложения философии и математики - это, по сути дела, один язык, с давних пор разделившийся на два указанных рукава (о других отпочковавшихся от него наречиях пока что умолчим). Так называемый "кастовый" - образование сугубо искусственное, он составлен на основе игнского и нумеронского для употребления в специфической среде одной небезызвестной элитной культуры. Не вдаваясь в излишние подробности, отмечу, что означенная культура была не чисто западной, а несколько шире, и что с лёгкой руки своих игривых создателей кастовый обрёл повсеместное распространение и благополучную долгую жизнь. На кастовом практически никто не разговаривает - однако стихи, песни, пьески и даже кое-какие философские трактаты на нём систематически пишутся, он является непременным предметом домашнего образования юношей из благородных фамилий, и прочая и прочая. Во всяких смешных и пародийных произведениях кастовый тоже нередко используется. Особым искусством является сочинение забавных текстов на основе смешения кастового и какого-нибудь из неарийских языков - это развлечение для тех, кто близко знаком и с неарийской, и с арийской культурой.
  
   Кстати о произведениях, которые в равной мере принадлежат неарийцам и арийцам. Выше я приводил песни про осень и весну, вошедшие в общую сокровищницу Запада из неарийской около-сакральной сферы. Песня "Человек и волк", которая открывает составленный мною список лирических произведений, относится к той же самой категории - родилась она в неарийской среде, однако пелась при походных кострах обеих враждующих сторон. В ответ на вопрос, почему я отношу это произведение не к духовной поэзии, а к лирике, я могу только развести руками и повторить то, что уже было сказано выше - разделить стихи и песни по тематике и жанрам не так-то просто, одно легко перетекает в другое. Я считаю, что это - про личные отношения, а значит - лирика.
  
  
   * * *
  
   Человек и волк
  
  
   Он шёл в холодном мире стекла,
   По белому снегу мёртвой зимы.
   Ночь его - смерть, свет его - мгла,
   Путь его - из тьмы.
  
   Вслед за ним миллионы лет
   Двигался серый силуэт,
   Слышался долгий вой.
   Цель его - смерть, свет его - след,
   Песня - судьба его.
  
   В скрещенье судеб жарок зенит.
   В снег
   Человек
   Упал.
   Кровь на белом снегу звенит.
   Один победил, другой убит -
   Всё равно финал!
  
   Взявши жизнь, отдаёшь врагу
   То, что ты в сердце нёс.
   Над телом
   На белом
   Белом снегу
   Волк рыдал без слёз.
  
   Где приходит конец прямым,
   Неведомо никому.
   Волчий путь ведёт из тьмы -
   По белому, белому снегу -
   Во тьму...
  
  
   * * *
  
   Символика песни прозрачна: человек - это образ арийцев, волк - неарийцев. Песня фиксирует этап уже полной безнадёжности тотальной войны - враги не помнят, отчего и зачем они враждуют, но шансов на спасение (и даже на победу) нет ни у кого: победивший теряет не только противника, но и сам смысл жизни. Напомним, по происхождению песня неарийская, однако с основным раскладом её никто из арийцев не спорит: что бы мы ни думали о своей "великой миссии" - мы в любом случае уже проиграли. Мы, арийцы - в положении идущего по ледяной пустыне, который давно уже утратил цель пути. Волк гонится за ним неспроста - это мститель: за спиной у одинокого путника много кровавых дел. Однако месть не утешит волка, поэтому оба обречены; оплакивая убитого врага, волк оплакивает и самого себя. Повторю ещё раз, эту песню на последнем этапе войны любили все - самые разномастные "ихние" и "наши" распевали её, констатируя нашу общую горькую участь.
  
   Ну, поехали дальше. Вот вам три душераздирающих народных песенки про любовь и смерть. Точнее, три с половиной, а может и все четыре: первые две из них то ли являются разными репликами одного диалога - то ли двумя не связанными между собой монологами.
  
  
   * * *
  
   Мне будет очень страшно
   И холодно, дружок,
   Коль белые барашки
   Не выйдут на лужок.
  
   Ну как мне веселиться? -
   Быть может, ты убит,
   И кровь твоя на листьях
   Колышется-блестит,
  
   И белая рубашка
   Пробита на спине,
   И белые барашки
   Пасутся в бузине...
  
   Ты приходи скорее
   Одной из наших троп,
   И я тебя согрею
   И поцелую в лоб.
  
  
   * * *
  
   Мне не бывать в героях,
   Уже окончен суд.
   Они меня зароют
   И даже не сожгут.
  
   А белая ромашка
   На кончике стебля
   И белая рубашка
   Пусть будут у тебя.
  
  
   * * *
  
   Дружок, я знаю, что раз тут
   Меня зароешь ты,
   Над серым прахом прорастут
   Зелёные цветы.
  
   Зелёные, зелёные, зелёные цветы.
  
   Пусть на бровей моих излёт
   И выползет слизняк,
   Но в тень от сердца упадёт
   Солёная слеза.
  
   Солёная, солёная, солёная слеза.
  
  
   * * *
  
   Краткое примечание: огненное погребение считается у арийцев традиционным и почётным, погребение в земле - вынужденным и скромным, не то чтобы прямо постыдным, но безусловно достойным сетования. У неарийцев дело обстоит иначе - принято и погребение в земле, и погребение в кронах деревьев специальных священных рощ.
  
  
   * * *
  
   Дай побыть с тобою немного!
   Я боюсь лампад и кадил.
   Я пришёл к тебе по дороге,
   По которой никто не ходил.
  
   Любовью к тебе ведомый,
   Я пришёл - не клади кресты!
   Мне и лечь-то некуда дома,
   Да и пепел давно остыл.
  
   Только ты одна и поможешь!
   Я боюсь и смеха, и слёз.
   У меня ни сердца, ни кожи -
   А дыхание ветер унёс...
  
  
   * * *
  
   Отношения между живыми и мёртвыми, между арийцами и неарийцами, между людьми и другими, иноприродными - всё это единая область личных отношений. Не всегда можно понять, к живому или к мёртвому возлюбленному обращается лирический герой песни, не всегда однозначно, о человеческом ли существе речь? - вот, например, как здесь:
  
  
   * * *
  
   Я был от смерти на волосок,
   Когда вошёл в осенний лесок,
   И первый выстрел кору рассёк
   На золотой сосне.
  
   Я закричал, как сам не свой -
   И горестно закивал головой,
   И ладонью шрам ножевой
   Задвинул, как во сне.
  
   Они стояли вокруг меня
   И в мох роняли капли огня,
   А я шатался, весь свет кляня,
   И гладил её плечо.
  
   Они хотели меня увести,
   А я ловил губами листы -
   И всё просил у неё "Прости!"
   Так жалко и горячо.
  
   Я жил среди их детей и калек,
   Пока не сошёл последний снег.
   Они устроили мне побег,
   И я простился с ней.
  
   Но мне не забыть, как в ту весну
   Я сошёл с ума и любил Сосну -
   Я это вижу, как усну,
   До самых последних дней.
  
  
   * * *
  
   "Я сошёл с ума" - свидетельствует лирический герой; песня и в самом деле имеет определённый привкус безумия, детали происходящего специфически расплываются. Если вдобавок иметь в виду, что Сосна - довольно распространённое неарийское женское имя, то становится совсем непонятным, речь ли о девушке, о дереве или вообще о какой-то местной локсе. Несмотря на всю эту невразумительность, сюжет и образы песни воспринимаются не как нечто странное, а как нечто характерное, повторяющееся; история, рассказанная здесь, цепляет и ранит не какой-то запредельностью, неотмирностью - а надрывной будничностью, обыденностью.
  
   А вот и ещё одно в своём роде характерное произведение - оно бытует скорее как стихотворение, чем в качестве песни.
  
  
   * * *
  
   Я цветы для невесты искал,
   Но меня охватила тоска:
   Я увидел русалку у камня.
   Между сосен и скал
   Она строила дом из цветов и песка -
   И рукой помахала издалека мне,
  
   А потом побежала; следы
   Пролегли по границе воды
   И песка - между белым и алым...
   И я крикнул: "Постой!
   Я отдам тебе перстень - он весь золотой,
   Он красиво блестит..." - Но русалка пропала.
  
   И сошёл я к воде, как во сне,
   И спросил, и спросил я о ней
   У воды, и узнал от воды я,
   Где русалка живёт, и что с ней
   Там разбойники - тридцать парней,
   Беззаботные, дикие и молодые.
  
   И пошёл, как во сне, я опять,
   Чтоб её отобрать, и отнять,
   И отбить... И однажды, плутая,
   Её дома достиг,
   И с улыбкой разбойники вышли на крик,
   А с ними русалочка - вся золотая.
  
   И в безумье я бросился к ней,
   И услышал: "Не надо перстней!
   Ты устал, и измученный весь ты,
   А я счастлива тут...
   Не сердись, уходи поскорей - тебя ждут!"
   И ушёл, и нарвал я цветов для невесты.
  
  
   * * *
  
   Пожалуй что грустного покамест хватит; вот вам три песенки повеселее - "Упала в озеро звезда", "Ракушки" и "Рукав". Тема смерти в них, конечно, тоже присутствует - но не в трагическом, а в символическом и даже комическом аспекте, так что они находятся уже на грани лирики и шуточного фольклора. Интересно, что эти три песенки могут исполняться не только на бытовом, но и на озорной, причудливой смеси кастового с неарийским - о таких филологических играх я говорил выше.
  
  
   * * *
  
   Упала в озеро звезда,
   Лучиста и тепла -
   И вмиг озёрная вода
   От счастья умерла.
  
   Вода, тиха и холодна,
   Мерцала на мели -
   И, словно звёздочки, со дна
   Две лилии взошли.
  
  
   Как птицы нежнокрылые,
   Плывут, качаются слегка
   Две лилии, две лилии -
   Два розовых цветка.
  
  
   В мои глаза, как в темень вод,
   Ты уронила взгляд -
   От счастья умер я, и вот
   Уже цвету, как сад.
  
   Ты вспоминаешь обо мне
   Над озером, в тиши -
   Ведь я теперь лежу на дне:
   На дне твоей души.
  
  
   Пока нас любят милые,
   Покуда ты глядишь любя -
   Цветут, цветут две лилии,
   Похожи на тебя.
  
  
   * * *
  
   Песня про лилии особенно интересна тем, что на языке самых простых образов описывает типичные, если можно так выразиться, моменты специфики эисской любви - тут во всей красе вырисовываются гендерная амбивалентность и андрогинность, танец-чередование мужского и женского начал. Звезда (отцовское начало) падает в озеро (материнское начало) - однако вслед за этим лирический герой (мужское начало) выступает в качестве воды и цветущего сада (женское начало), после чего вновь оказывается лежащим на дне души возлюбленной - возвращая себе мужскую ипостась. Мистерия взаимопроникновения, имеющего самые разнообразные формы - и сохраняющего неизменной свою суть: любовь есть встреча плюс радость плюс память.
  
   Песня про ракушки может служить любовным заклинанием, поскольку изображает соответствующие ритуальные действия. Девушки готовят из ракушек и острых приправ специальную еду и угощают ею парней, на которых "положили глаз"; подразумевается, что внутренний огонь охватывает не только гортань вкусившего, но и всего его целиком - и угашается это пламя только поцелуями сготовившей приворотное кушанье. В реальности этот ритуал используется, конечно же, не для магии, а просто как повод завязать более близкое знакомство.
  
  
   * * *
  
   Я из дома убегу
   Поутру, поутру,
   На озёрном берегу
   Ракушек соберу.
  
   А в озёрах - две волны,
   А в ручьях - две струи.
   Эти ракушки черны,
   Словно кудри мои.
  
   В воду синюю гляжу:
   Пляшут волны, маня.
   Я тебя приворожу -
   Ты прости уж меня!
  
   От исколотых ступней
   Камень кровью полит.
   Жаркий вкус любви моей
   Твои губы спалит.
  
   Дышит синяя вода,
   Камыши теребя.
   Я спасу тебя тогда -
   Поцелую тебя.
  
   Я из дома убегу
   До зари, поутру.
   На озёрном берегу
   Ракушек соберу.
  
  
   * * *
  
   Песня про рукав, как мне кажется, ни в каких отдельных пояснениях не нуждается.
  
  
   * * *
  
   "Меня ты не любила,
   Кляла любовь мою,
   Измучена моя душа.
   Но вот моя могила -
   И я над ней стою,
   И мне остался только шаг!"
  
   Она же отвечала,
   Встав на его пути,
   Что мучила его любя.
   "Ах, если б всё сначала! -
   Но мне пора уйти.
   А я ведь так любил тебя!"
  
   "Прости меня, мой милый!" -
   Кричит она, упав,
   И, руки протянув в мольбе,
   Над самою могилой
   Хватает за рукав -
   И дёргает скорей к себе.
  
   "Ах, что это такое!
   Из-за тебя в беду
   Всегда я попадал... Ну что ж:
   Ведь я теперь покоя
   В могиле не найду,
   Пока рукав ты не пришьёшь."
  
   Вот так её простил он
   И глянул ей в глаза...
   Живут они вдвоём в тиши.
   Поглажен и постиран
   Рукав сто лет назад,
   Но до сих пор он не пришит.
  
  
   * * *
  
   А вот ещё кое-что жизнерадостное:
  
  
   * * *
  
   Все утехи и напасти
   В сих зверях по воле Бога:
   Огнедышащие пасти
   И хвосты нежнее вздоха.
  
   Так и ты, моя родная! -
   Чуть затменье по лицу лишь -
   И опять уже не знаю,
   Кусишь или поцелуешь...
  
  
   * * *
  
   Следующее стихотворение - авторское, но я ввожу его сюда, поскольку в народе оно странствует анонимным и весьма популярно в качестве как стиха, так и песенки. "Оранжевый листок" может также служить образцом для всевозможных пародий ("Я на ногах перенесу // Удар. Мне всё равно..." - и т.д. и т.п.), в том числе - для политической сатиры.
  
  
   * * *
  
   Я на руках перенесу
   Её за водосток.
   Я вижу на её носу
   Оранжевый листок.
  
   О Боже! Холодеет грудь,
   Я замер, как дурак -
   И не слизнуть, и не смахнуть,
   И не оставить так!..
  
  
   * * *
  
   Последние два стихотворения из данной подборки являются уже в полной мере анонимными, "народными". "Ты не бойся, я ведь не боюсь" можно встретить не только в декламации и на бумаге, но и в песенном варианте, "Как это началось" обитает скорее в тетрадках.
  
  
   * * *
  
   Было страшно, горячо и влажно.
   Были ногти, словно нитки бус.
   Ты сказала, тихо и протяжно:
   "Ты не бойся. Я ведь не боюсь."
  
   Я устал, я изнемог на марше.
   Я спешил, как перелётный гусь.
   Ты сказала: "Я намного старше,
   Но не бойся. Я ведь не боюсь."
  
   Я считал тогда минуту за три,
   За три года, взвешивая грусть.
   Ты сказала: "Я состарюсь завтра.
   Но не бойся. Я ведь не боюсь."
  
  
   * * *
  
   Как это началось?
   Сперва - удивленье и злость,
   Потом - удивленье и страх.
   Потом я думал целых два дня,
   Что ты совсем забыла меня,
   Что всё обратилось в прах.
  
   Потом - удивленье и свет,
   А я всё говорил себе "нет",
   А ты говорила - "да".
   Потом - удивленье и ты,
   И наши горящие мосты,
   И не помню, что тогда...
  
  
   * * *
  
   Последнее стихотворение - "Как это началось" - может послужить мостиком для перехода к тому, что я называю "маргинальной поэзией" и вообще "маргинальным фольклором". Сейчас поговорим об этом подробнее.
  
  

3. "Меня спросили под шумок..." Маргинальный и просто-шуточный фольклор

  
  
   Начну, пожалуй, с самого словечка "маргинальный" - просто потому что уж больно оно мне нравится.
  
   Надеюсь, читающий эти строки не подумает, что я наивно полагаю это словечко чем-то "родным, исконным" по отношению к той сфере, которую я им маркирую. Конечно же, нет! Я прекрасно понимаю, что большинство "маргинальных элементов", носителей "маргинальной культуры" Арийского Запада, таким термином себя вовсе не обозначает. Я даже не уверен, что оные лица обозначают себя как-то "особо" - помимо того, кем на данный момент являются: бандитами или контрабандистами, бродягами или армейскими следователями, мелкими мошенниками или кем угодно ещё. Люди, коих я причисляю к маргиналам, характерны тем, что не относят себя ни к кому и не записывают себя ни в какие ряды. Они достаточно строго придерживаются одного-единственного принципа - "каждый сам за себя" ("не верь, не бойся, не проси"). Приходя на службу к любому командиру, князю или атаману, вступая в любой военный отряд, маргиналы обычно не присягают на верность - а если ситуация вынуждает их нечто вроде верности кому-то всё же обещать, то обещание это остаётся чисто формальным: сами про себя они отчётливо понимают, что выполнять его не собираются. Такое отношение к делу для обитателей Арийского Запада вообще-то не характерно - понятие о верности, в том числе о верности своему слову, является одним из краеугольных камней нашей ментальности. Существует только одна - весьма специфическая - категория людей, для которых нечто подобное является "общественно легитимным": так называемый "метис-предатель". "Метис-предатель" - это человек, волею судеб оказавшийся столь тесно связан и с неарийцами, и с арийцами, что не может сделать окончательного выбора в пользу одних или других, и посему считающий себя перманентно перед обеими сторонами виноватым. Такой человек открыто и недвусмысленно пребывает за рамками общественной морали - он знает это о себе, все прочие знают это о нём. Имея дело с "метисом-предателем", нельзя рассчитывать на соблюдение им тех неписаных законов, по которым живут "обычные люди"; можно полагаться только на какие-то сугубо личные договорённости. Кто хочет, тот имеет с ним дело - а кто не хочет, тот не имеет, и здесь всё прозрачно и однозначно.
  
   Однако далеко не каждый "метис-предатель" - настоящий маргинал, и уж тем более никак не каждый маргинал - "метис-предатель". Маргинал может не иметь к метисам никакого отношения, он может быть (или считать себя) наследником чистейших древних кровей - важно совсем не это, важно то самое, о чём я сказал выше: принцип "каждый сам за себя", отвержение общественных моральных норм и стойкое воздержание от присяг и обещаний. Как уже говорилось, маргинал может быть бандитом, бродягой, армейским следователем, сезонным рабочим и т.п. - однако в тех же самых социальных группах имеются свои моральные нормы, свои внутренние законы, и эти законы настоящий маргинал презирает ничуть не менее, чем любые другие. Маргинал может происходить как из достаточно высоких кругов (из княжеской или офицерской семьи, из около-храмовой среды и пр.), так и из "простонародья"; он может выглядеть обшарпанным и замызганным, а может - рафинированно элегантным. Настоящий маргинал, как правило, не скрывает, кто он такой, однако и "вывески" никакой на себе не носит - что позволяет окружающим в охотку обманываться, воображая, что перед ними некий респектабельный господин или же, наоборот, простой и честный трудяга. В одной ситуации маргинал сочтёт за благо попустить окружающим заблуждаться, в другой постарается дать им некоторые намёки - так сказать, приоткрыть своё истинное лицо. Одним из средств подобной неброской манифестации и является то самое, что я называю "маргинальным фольклором".
  
   Маргинальный фольклор - это совокупность песен, стихов, баек и так далее, несущих на себе отчётливый отпечаток "маргинального мировоззрения". "Каждый сам за себя" - а стало быть, горькое веселье одиночки, насмешка над общими ценностями, опрокидывание всех и всяческих моральных норм; впрочем, любая смеховая культура, любой шуточный фольклор тоже занимается низвержением стереотипов - так что маргинальный фольклор непосредственно граничит с общеупотребительным шуточным, местами даже сливается с ним. Однако же "на ощупь и на вкус", интонационно, расстановкой акцентов (иной раз слабоуловимых) маргинальный фольклор от шуточного всё-таки отличается, и основное отличие тут вот какое. Маргинальное опрокидывание норм происходит уже не дурашливо, а на полном серьёзе; маргинальная шутка чаще всего цинична - и, стало быть, скорее мрачна и жестока, чем весела. Точнее говоря - весела, но не радостна.
  
   Почему я вообще так много говорю о маргиналах?
  
   Дело в том, что в событиях вокруг окончания войны вышеозначенные маргиналы сыграли, прямо скажем, далеко не последнюю роль. На этапе, когда всё начало окончательно рушиться, множество маргиналов всколыхнулись и притекли к местам наиболее острых конфликтов. Маргиналы и вообще по своим установкам странники, вдобавок в горячие точки их влечёт многое - от жажды приключений вплоть до азарта половить жирную рыбку в мутной воде. Таким образом в решающих локусах сконцентрировалось большое количество маргиналов, что не могло не окрасить обстановку тонами весьма специфического колорита. Агония вольного Запада в наиболее горячих точках приобрела характер своеобразной бесшабашности-безбашенности, удали и даже разудалости - залихватского, бредового, безрадостного веселья, носящего узнаваемую метку "с особым цинизмом". Складывалась причудливая, неоднозначная, гротескная картина. С одной стороны, маргиналы не были виновниками социального обострения, которое привело к тотальной войне; с другой стороны - своими возмутительными и провокационными действиями они нередко обостряли конфликт ещё сильнее. Существует и ещё один немаловажный момент. Характерная маргинальская удаль "с особым цинизмом" объективно мешала воспринимать тотальную войну как нечто серьёзное и величественное, придавала всему оттенок фарса, пародии на трагедию - жестокой, кощунственной даже, но пародии, а значит - не могла не отрезвлять всех тех, кто имел хоть какие-то шансы вынырнуть из бреда. Омерзительные детали военного быта, нарочито подчёркиваемые маргиналами как в практических действиях, так и в фольклоре, ясно свидетельствовали: "Героическая Трагическая Эпическая Гибель" народов во взаимной резне - это не восхитительно и упоительно, а гнусно и очень глупо.
  
   Ничего удивительного, что на следующем этапе немалое число тех же самых маргиналов оказались в рядах сторонников мира; следует отметить, что эти люди сражались за мир весьма самоотверженно и стойко. Старая мораль была для маргиналов неприемлема - раз она позволяет человеку выделывать такое, продолжая по-прежнему считать себя порядочным, значит, она лжива, лицемерна; новая же мораль... А есть ли смысл тут вообще говорить о морали? В ряды сторонников мира маргиналов привлекала совсем не мораль, а надежда: надежда на то, что, кажется, можно и правда попытаться жить по-другому - или по меньшей мере по-человечески помочь кому-то, кто и правда пытается жить по-другому. Многие из маргиналов вовсе не рассчитывали остаться в живых, чтобы самолично пожать тучные плоды грядущей эпохи всеобщего благоденствия; да и вообще - я уже говорил о том, что выбор зачастую совершался не по принципу предпочтения лучшего, а по принципу отвержения уж совсем неприемлемого. Маргиналов это касается в наивысшей степени. Выступать под девизом "Я не я буду, если допущу, чтобы этот подлый номер прошёл!" - весьма свойственно для них.
  
   Однако вернёмся к маргинальному фольклору.
  
   Итак, помимо всего прочего маргинальный фольклор является средством ненавязчивой демонстрации маргинального мировоззрения. Порой достаточно процитировать всего лишь один маленький стишок, напеть всего лишь одну характерную песенку - и это окажется равносильно вывешиванию флага, провозглашению исповедания. Приводимая цитата может быть более или менее возмутительной в зависимости от ситуации: маргинал вполне способен пощадить чувства собеседника и поддразнить невинную барышню чем-то куда более безобидным, чем идеалиста-студента или клирика. Постараюсь пощадить чувства читателей и я. Для нижеследующей подборки мною взяты не все любимые песенки и стишки - часть из нежно мною обожаемых (и притом достаточно популярных) я забраковал, полагая, что в них не только зашкаливает непристойность, но и вообще на грани переносимости образный ряд.
  
   Так получилось, что я привожу здесь большее количество примеров маргинального фольклора, чем примеров просто шуточного. Причина этого прежде всего в том, что в моей личной заначке их гораздо больше - я лучше знаком именно что с маргинальным творчеством. Я ведь не собиратель фольклора, а практик, и у меня нет возможности специально изучать фольклор даже ради сей книги. Честно могу сказать, что "просто-шуточное" я встречал по большей части не целиком, а обрывочно - идёшь, бывало, мимо компании и слышишь отдельные куплеты песенки, перемежаемые взрывами хохота. Ну что я - потом слова списывать буду, что ли?.. Некогда мне, да вроде и не до зарезу надо. А вот образцы маргинального фольклора преподносились мне, как правило, вполне целевым образом - разнообразные маргиналы предлагали мне всякое такое именно что "для-ради знакомства", чтобы испытать на прочность меня, а заодно и моё отношение к собеседнику.
  
   Дело в том, что по жизни я как-то больше общался с маргиналами, чем с простыми честными ребятами - во всяком случае, больше общался в такой обстановке, когда читают прикольные стишки или поют прикольные песенки. Вместе с простыми честными ребятами мы сражались бок о бок и делали всякие другие общественно полезные вещи - а сугубо личные отношения, дружеские или враждебные (нередко переходящие опять-таки в дружеские), складывались у меня чаще с матёрыми циниками, развесёлыми беспредельщиками, утомлёнными собственным коварством злодеями и т.д. и т.п. С маргиналами вместе я и в тюрьме сидел (удостоился быть, так сказать, к маргиналам причтён) - во время того самого судебного процесса, когда была объявлена Черта Мира. Впрочем, это я забегаю вперёд; о моей личной биографии и других общественно значимых сюжетах мы поговорим позже.
  
   Надо сказать, что ниспровергающий юмор маргиналов мне и вообще очень близок; более того - я глубоко убеждён, что, не имея под рукой этого мощного орудия, нельзя даже и позволять себе никакой серьёзности, никакой высокой патетики. В отсутствие сего безжалостно рассекающего клинка всякое доброе начинание неизбежно извращается в ложь и лицемерие. "Пусть языки острее ножа раскромсают ложь" - сказано в числе прочего и про злую, циничную маргинальскую сатиру: раскромсать ложь - задача ей под силу. Истину сию хорошо понимают приморцы, несущие в своей крови обличительный накал библейских пророков; про их излюбленное сочетание трагического надрыва с грубо-площадным комизмом уже было написано выше.
  
   Итак, образцов маргинального фольклора здесь будет представлено больше, чем образцов просто-шуточного. Я не стану комментировать каждый стих или песенку в отдельности, остановлюсь лишь по ходу дела на каких-то особых моментах. В остальном же - в целом - сказано, как мне кажется, уже достаточно. Разве что ещё одно предварительное замечание, относительно формы. Речь о том, что и маргинальный, и просто шуточный фольклор подразумевает широкое употребление жаргонизмов и "испорченных" форм слов, зачастую - заведомо неправильные ударения; встречая такие факты, имейте в виду, что это - не ошибки, а своего рода аксессуары. Есть основания полагать, что таким образом обыгрывается тема "перевода" - многие шуточные стихи и песенки специально строятся так, будто бы это такой неумелый перевод с одного языка на другой. Здесь мы вплотную подходим к теме бижанрика, но про бижанрик я лучше расскажу отдельно, особым пунктом.
  
   А теперь наконец познакомимся с маргинальным и просто-шуточным фольклором поближе.
  
  
   * * *
  
   Ты посмотри, какой закат -
   На пламя он похож.
   И вот твой верный автомат,
   И вот твой верный нож.
  
   И первый грозовой раскат -
   Зарница в вышине.
   А вот лежит твой верный брат
   С моим ножом в спине.
  
   Какое небо, первый сорт!
   И грозовой закат.
   А вон горит твой верный форт -
   Чему я очень рад.
  
  
   * * *
  
   Я был перо и восемь строк,
   А ты была чужой невестой.
   Где по четыре рук и ног -
   Там головам уже не место.
  
   Простыл твой свадебный пирог.
   Верёвка суждена поэту.
   Я был перо и восемь строк,
   А ты была душой - и нету.
  
  
   * * *
  
   Я сказал, что надо плыть самому.
   Я её толкнул во тьму, во тьму.
  
   Но тело её прибило волной,
   Но тень её стоит надо мной,
  
   Но лента её плывёт по волне -
   Ко мне, ко мне, ко мне...
  
  
   * * *
  
   Дружка убил я и зарыл
   Однажды по весне,
   И дюжину чертячьих рыл
   Увидел я во сне.
  
   Там было озеро огня,
   В котле варился суп -
   А черти грызли не меня,
   А этот самый труп.
  
   А днём я видел, верь не верь,
   Посереди лужка
   Двенадцать розовых червей
   И косточки дружка.
  
   И я от вида от того
   Орал, что было сил,
   И сам рехнулся до того,
   Что руку прокусил.
  
   И было эдак всё серо,
   И месяц в небе ал...
   А дело было-то всего -
   Что он мне в морду дал.
  
  
   * * *
  
   Я пересчитаю заряды,
   Оставлю один, а не пару.
   Живи, моя бедная радость,
   Возьми себе нож и гитару.
  
   Я стыну за градусом градус.
   Уже не знобит и не жарко.
   Живи, моя бедная радость -
   Мне это нисколько не жалко.
  
  
   * * *
  
   Зелёная канава,
   Зелёная вода.
   Хорошая отрава,
   Отрава - это да.
  
   А небо славно хмурится,
   А травка славно курится,
   Да мало, вот беда.
  
   Кровавая канава,
   Кровавая вода.
   Была бы мне халява,
   Да нервы никуда.
  
   А в сердце эти нелюди
   Стреляют, словно нехотя -
   Да метко, вот беда...
  
  
   * * *
  
   Его Благодать - безначальной рекою,
   И ей из-за нас не убыть.
   Так лучше убить не своею рукою,
   Чем вовсе никак не убить.
  
   Река обрывает мосты и чешуи -
   Едва успеваешь рыдать.
   Так, стало быть, лучше влюбиться в чужую,
   Чем вовсе никак не страдать.
  
  
   * * *
  
   Человеку пристало бороться с судьбой -
   Мой приятель хотел покончить с собой,
  
   Но, по просьбе моей повременя,
   Он раскаялся и пришиб меня.
  
   А когда мы встретились с ним в аду,
   Он сказал: "Мы в ссоре, имей в виду!
  
   Ты зачем, скотина, меня совращал? -
   Тут всё не так, как ты обещал!
  
   Убирайся с глаз моих, паразит,
   От душонки твоей елеем разит.
  
   И не суй ко мне свой шпионский нос -
   А то как бы я сатане не донёс!"
  
  
   * * *
  
   Следующие три стиха (которые могут быть и песенками) объединены общей темой - её можно навскидку обозначить как "Хорошее в плохом". Эти произведения уже находятся на грани с просто-шуточным - так сказать, поэтапно пересекают границу между означенными сферами. Первый стих по своему настрою ещё в достаточной мере маргинален; второй, явно дающий отсылку на первый - уже вполне "общеупотребителен", это по сути дела даже скорее духовно-философская лирика, одетая в шуточную форму; третий пародирует оба первых. Подробнее скажу ниже.
  
  
   * * *
  
   Лепёшка, мясо и укроп,
   И фляжка на дорогу.
   Кровать, похожая на гроб -
   Оно и слава Богу.
  
   И дождь пошёл, и свет померк,
   А нам пора в берлогу.
   И ты, похожая на смерть -
   Оно и слава Богу.
  
   Дорога, дьявол и судьба.
   Молитва не подмога.
   И я, похожий на себя -
   Оно и слава Богу.
  
  
   * * *
  
   Твой дом спалит лихой сосед
   Полуночью глухой.
   Дай Бог тебе увидеть свет -
   Хотя бы и такой.
  
   И ты поедешь в дом любой,
   И там найдёшь покой.
   Дай Бог тебе узнать любовь -
   Хотя бы и такой.
  
   И в землю рыхлую ступя,
   Ты веру не покинь.
   Бог даст тебе узнать себя <как вариант: Себя> -
   Хотя бы и таким.
  
  
   * * *
  
   Твой дом спалит сосед бухой -
   Ревнует, голубок! -
   Дай Бог - хотя бы и такой
   Тебе узнать любовь.
  
   Поедешь в дом - а там (привет!)
   Облава - на этап!
   Дай Бог тебе увидеть свет -
   Хоть этак, чем никак.
  
   Не очень плачь, что жесть - не медь,
   Обманщик - не мнемот.
   Даст Бог, тебя увидит Смерть
   И пробурчит: не мой!
  
  
   * * *
  
   Прежде всего хочу обратить читательское внимание на тот момент, о котором уже писал в подглавке про наши нравы. "Твой дом" - это дом, принадлежащий лирическому герою; "дом", в который поедешь (чтоб узнать любовь) - "весёлый дом", бордель. Здесь уже присутствует игра слов, которая в третьем стихе умножается и усиливается. "Свет", который померк (в первом стихе) и "свет" от пожара (во втором) - это таки действительно "свет", тот самый, от которого светло (во всех смыслах); "увидеть свет" третьего стиха - синоним выражения "посмотреть мир". Темы "увидеть свет" и "познать любовь" в третьем стихе презанятно перетасовываются - посылки и выводы поэтических философем меняются местами. Заметим, что этапирование арестованных в неблизкие края для Арийского Запада не характерно - автор подставляет в арийский контекст восточную практику, что обличает его знакомство с закордонными реалиями и усиливает эффект прикольности для тех, кто тоже с оными реалиями знаком (о том, что маргиналы, в отличие от честных граждан, не боялись обсуждать жизнь на Востоке, я уже говорил). Словечко "мнемот" тоже известно не всем - оно обозначает деятеля особого рода искусства, распространённого на том же Востоке (и ещё более того в Приморье). Мнемоты способны мысленно представлять подвижные картины, подобные тем, что можно видеть на киноэкране - как бы рисовать целые фильмы, для фиксации которых на Востоке и в Приморье существуют специальные приборы, куда более хитроумные, чем кино- и фотоаппаратура. Завершение третьего стиха неожиданно оптимистично - даже как-то не по-маргинальски, можно сказать! - впрочем, надеюсь, вы уже поняли, что маргиналы способны проявлять оптимизм внезапно и в совершенно не подходящих для этого ситуациях.
  
   Таким образом мы плавно переходим к области "просто-шуточного". Вот, например, кое-что жизнерадостное, исходно не маргинальное, но нежно любимое маргиналами всей страны:
  
  
   * * *
  
   Нам милы ночные духи
   С роковой чертой бровей,
   Но милее нам толстухи
   Светлых смешанных кровей.
  
   К зову Божьему не глухи,
   Мы порвём уютный плен -
   Но милее нам толстухи
   В пышных юбках до колен.
  
  
   * * *
  
   И вот это тоже:
  
  
   * * *
  
   Когда настанет темнота и мрак,
   И будет ночь ужасного масштаба -
   Тогда бегом беги, коль не дурак,
   Ты поскорее к дочери начштаба!
  
  
   * * *
  
   А ещё вот такая есть песенка, из разряда пограничных между маргинальным и просто-шуточным - привожу одну строфу, которую помню точнее всего, ибо её нередко цитируют (выражение "на ощупь и на вкус" является обиходным, крылатым):
  
  
   * * *
  
   Кругом палят, и просто жалость,
   Что командиры разбежались -
   Поскольку их полно, то занят каждый куст;
  
   А мы в землянки залезаем
   И ищем ихних партизанок -
   Поскольку там темно, на ощупь и на вкус.
  
  
   * * *
  
   А вот эта, следующая песенка - вполне невинно-просто-шуточная:
  
  
   * * *
  
   Если ты в самом деле, милый,
   От меня будешь завтра далёк -
   Подари мне букетик лилий
   И ещё большой кошелёк.
  
   Наша жизнь была словно сказка,
   Завтра будем мы далеки.
   Подари мне немного ласки
   И новые башмаки.
  
   Помоги нам, Господи Боже!
   Понапрасну ты не горюй:
   Подари ты мне всё что можешь -
   И прощальный поцелуй.
  
  
   * * *
  
   Или вот, скажем, социальная сатира, не без язвительности - но вместе с тем вполне обще-шуточного настроя (о нюансах соотношений "светской" и "духовной" власти - штаба и комендатуры - и о функциях тюрьмы я рассказывал в "приблизительном наброске" нашего социального устройства):
  
  
   * * *
  
   Комендатуре продал штаб
   Тюрьму пустую городскую,
   Чтобы не выпускать из лап
   Ни ту контору, ни другую.
  
   Свершив, что было на уме,
   Отныне штаб и в ус не дует:
   И та теперь сидит в тюрьме -
   И эта больше не пустует.
  
   Иные мнят: сие позор
   И дело времени; когда же
   Приедет в город ревизор -
   Он аннулирует продажу!
  
   Но мы считаем - это вздор,
   И не находим здесь позора;
   Комендатура ж, ревизор
   Иль штаб - но что-то сгинет скоро.
  
  
   * * *
  
   А вот вам кое-что в высшей степени популярное и притом лучезарно-оптимистическое. Это знаменитая песенка учеников Школы Следователей - невзирая на остросюжетные реалии, юношеская жизнерадостность так и хлещет:
  
  
   * * *
  
   Меня спросили под шумок,
   Где у арийца печень? -
   Словами я сказать не смог,
   А думать было нечем.
  
   Меня хотели гнать, но вот
   Я сам расправил плечи -
   И распорол себе живот,
   И показал им печень.
  
   Меня несут башкой вперёд,
   Я мёртвый и весёлый.
   Пусть моё тело раздерёт,
   Рыча, начальник Школы.
  
   Лежать на кухне буду рад
   В оцепененье тихом -
   Пускай товарищи едят,
   Не поминают лихом!
  
  
   * * *
  
   Не сомневаюсь, что учащиеся всех стран и народов имеют между собою нечто общее, в чём всегда могут оказаться солидарны: это манкирование учёбой, ужас перед отчислением и вечный, неутолимый голод юного растущего организма. Молодёжь голодна всегда, а уж в военной обстановке - и тем более; тема людоедства, физического пожирания человека человеком популярна в просто-шуточном фольклоре именно потому, что побеждать голод смехом есть наиболее доступное средство борьбы с недоеданием - и вдобавок потому, что на самом деле, в действительности, ничего такого не бывает. Людоедство (в любой его форме) жесточайшим образом табуировано, в реальном обиходе Арийского Запада столкновение с ним практически исключено; всякое очень страшное может происходить у нас на каждом углу, но только не это - так что нормальный добропорядочный гражданин может смело шутить на сию тему, не опасаясь причинить боли никому из ближних.
  
   Ну вот - общую картину, кажется, набросали. Теперь можно поговорить и про бижанрик.
  
  

4. "Я сижу в холодном, мрачном подземелье..." Бижанрик

  
  
   Что такое бижанрик?
  
   Бижанрик представляет собою шуточное поэтическое произведение, состоящее из двух частей. Обе части написаны на одну и ту же тему, но в разных стилях: первая часть - в высоком, патетическом, вторая - в приземлённом, дурашливом.
  
   Конструкция бижанрика даёт ключ к пониманию "истории создания произведения". Подразумевается, что якобы сперва на полном серьёзе сочиняется некое патетическое стихотворение (гимн, баллада, поэма и пр.), после чего оно на полном же серьёзе переводится на другой язык. Однако переводчик как на грех оказывается не шибко умелым, а то и попросту халтурщиком. Полученный в конечном итоге результат соответствует исходнику только тематически, сюжетно - стиль же, лексика, эмоциональные акценты и пр. от первичного текста весьма далеки, а то и прямо противоположны.
  
   Понятно, что всё это - только "легенда". Конечно, иной раз и впрямь бывает, что берётся натуральный гимн, баллада и пр., и на его основе сочиняется пародия; конечно, иной раз и впрямь встречаются "горе-переводчики". Нельзя исключать, что идея бижанрика как особого рода искусства произрастает именно из этих реально существующих фактов. Однако на нынешнем этапе версия "некачественного перевода" является лишь одним из "декоративных элементов" бижанрика. Как правило, обе части бижанрика бывают представлены читателю / слушателю на бытовом - и только на пальцах объясняется, что этот текст был-де написан на другом языке, звучал примерно так-то и означал примерно то-то. Что характерно, "перевод" может подразумеваться в любую сторону: и что первая часть написана-де на кастовом, а переведена на койнэ, и что первая часть написана на койнэ, а переведена на кастовый (или, например, на один из неарийских языков).
  
   На нынешнем этапе обе части бижанрика создаются обычно одновременно - и "патетическая" часть, которая уже может нести элементы самопародии, и "шутовская". Однако правила сочинения бижанриков не жёстки, так что и по сию пору никому не возбраняется взять нечто "высокостильное" из бытующих в нашей культуре вещей, написать на него пародию с характерными чертами бижанрика и пожинать заслуженные лавры. А может, почивать на заслуженных плодах. Особенно если и впрямь получится смешно.
  
   Одним из специфических признаков бижанрика является нарочитое несоответствие стихотворных размеров первой и второй частей. Этим бижанрик отличается от классической пародии, которая подразумевает воспроизведение ритма стиха, особенностей построения строфы и т.д. и т.п. Есть и другие особенности, в том числе свойственные шуточному фольклору в целом. Так, для второй части бижанрика характерно снижение стиля (жаргонизмы, обсценная лексика, нередко раёшность и пр), а также неправильные формы слов и даже порой неверное словоупотребление, в чём обыгрывается тема "неумелого перевода". Это сближает бижанрик с жанром "иноязычной детской чепухи" - в "чепухе" доминирует тема ошибочного словоупотребления, когда иноязычное слово заменяется другим, отличающимся на одну-две буквы. Пример - забавная колыбельная на одном из широко распространённых неарийских языков. В частности там поётся нечто, имеющее следующий смысл:
  
   По полям идут коровки,
   Прыгая через канальцы <канавки>...
  
   В результате "очепушения" текст песенки приобретает вид, который можно перевести как-нибудь так:
  
   Пополам падут коробки,
   Двигаясь поверх каналий...
  
   Однако это я сильно отвлёкся; ну да ладно, будем считать, что с жанром иноязычной детской чепухи я познакомил вас в рамках общей панорамы "просто-шуточного" фольклора. А теперь возвратимся к бижанрику.
  
   В качестве примеров бижанрика я подобрал, быть может, не самые характерные произведения - однако в том, что я выбрал, есть своя прелесть, в частности своя прелесть для меня лично. А поелику в мои планы входит рассказать в числе прочего и о себе самом, то я нахожу небессмысленным делать выборку в соответствии со своими личными вкусами и пристрастиями. В конце концов, я тоже своего рода "образец культуры", достойный внимания этнографа, историка и даже обществоведа.
  
   Одним словом - поехали.
  
  
   * * *
  
   Баллада о Зелёном Человеке
  
  
   1.
  
   Жили у горных подножий
   Люди в тихом селе
   И жил Зеленокожий
   На высокой скале.
  
   Проснувшись до рассвета,
   Слышат люди: в ночи
   За деревьями где-то
   Смех его звучит.
  
   Видят люди: в осоке
   Он пробежал, плеща -
   Легконогий, высокий
   И в венке из плюща.
  
   Встретив его, сразу
   Бледнели девы, шепча:
   "О, вот он - Черноглазый,
   Кудри ниже плеча,
  
   Нежным венком из лилий
   Лоб его обвит..." -
   И девы с ним уходили,
   Забыв про страх и стыд.
  
   Среди цветущих нагорий
   Брели они, веселы... -
   И дева гибла вскоре,
   Срываясь со скалы,
  
   И дева гибла вскоре
   Без ропота и мольбы...
   А он и не ведал горя,
   Ибо бессмертен был.
  
   .....
  
   Небосвод пологий
   Сонно прильнул к земле.
   Девушка без дороги
   Тихо идёт во мгле,
  
   Напевая, вздыхая,
   Светла, как пламя свечи;
   Словно трава сухая,
   Шёпот её в ночи.
  
   Спит волчица в берлоге.
   Расцветает восход.
   На сером горном отроге
   Зелёная мята растёт.
  
   Дева идёт без дороги,
   Светится небосвод,
   Падают ей под ноги
   Блики озёрных вод.
  
   Ветер дует на запад.
   Кипит молоко в котле.
   Молочный и мятный запах
   Ветер несёт к скале.
  
   Бурлят в молоке волчицы
   Листья трав, зелены.
   У девушки ресницы
   Влажны и опалены.
  
   Девушка смотрит мудро
   В костёр, в сплетенье огней...
   Внезапно Чернокудрый
   С улыбкой встаёт перед ней.
  
   Взгляд его бездонен.
   Венка причудлива вязь.
   Тянет он ладони
   Прямо к котлу, смеясь...
  
   .....
  
   Спит Черноволосый -
   Откинута рука -
   С губ не стерев полосок
   Сладкого молока.
  
   Оскал отрешённо-белый,
   Но линии губ мягки.
   Девушка рядом села,
   Коснулась его щеки.
  
   Когда же растаял вечер
   И остыла зола,
   Она его, взяв за плечи,
   В дом к себе увела.
  
   .....
  
   Промелькнув на пороге,
   Как лунный блик в лесу,
   Бросился Легконогий
   Прямо в траву, в росу.
  
   В венке из лунного света
   Замер, точно в бреду...
   И вдруг услыхал: "Где ты?
   Любимый мой, я жду!"
  
   Он задрожал молча,
   Глядя в упор на звезду -
   И тихо завыл по-волчьи,
   И прошептал: "Иду!"
  
  
   2.
  
   Там, где кедры и сосны шумели,
   На уступах крутых, высоко,
   В стороне от людей (надоели!)
   Жил красавчик в зелёном трико.
  
   Брёл по скалам, траву приминая
   Здоровенною лапой босой,
   Восклицал "о природа, родная!"
   Разумеется, мылся росой.
  
   К сожаленью, имел недостатки:
   Был он бабником, выл по ночам.
   Иногда на душе выпадали осадки -
   От сельчан получал... по очам.
  
   Ну, жена бедолаге досталась:
   "Охламон! Разгильдяй! Где ты был?!"
   Что же делать страдальцу осталось? -
   Вышел в сени, тихонечко взвыл.
  
  
   * * *
  
   Бижанрик "Баллада о Зелёном Человеке" интересен прежде всего тем, что двояко трактует один из исходных сюжетов эпохи становления арийской цивилизации. Не принимайте мои слова чересчур всерьёз, всё же мы не церковное песнопение обсуждаем, а бижанрик - однако вопрос о соотношениях свободы и необходимости, осознанного и бессознательного, индивидуального и общественного (список можно продолжать) - он таки да, в своём роде вопрос ключевой. Оставив в стороне реально-исторического Ария с его реально-же-исторической супругой, мы можем увидеть здесь тему власти семьи над личностью; поданная в шутовском виде, означенная тема даже более доступна для рассмотрения, чем нарисованная на полном серьёзе.
  
   Обещал добавить пару слов о том, что сей расклад означает для меня - чем вот конкретно мне всё это мило. Скажу откровенно: так сложилось, что мой первый брак был не слишком удачным, и тихонечко выть, глядя в упор на звезду, мне доводилось не раз. Никто ни в чём не виноват, точнее - виноваты роковые обстоятельства, историческая подоплёка, тяжкий груз предковой памяти, недостаток в нежной юности житейского опыта, и так далее и тому подобное. Короче, всё путём. Однако увидеть аналогичную ситуацию извне, обозначенную теми словами, которые ей соответствуют - такое не оставляет меня равнодушным до сих пор.
  
  
   * * *
  
   Бандит и Смерть, или Баллада о поединке за девушку
  
  
   1.
  
   Под солнцем под угарным
   Кто это мог посметь
   Драться с весёлым парнем,
   Которому имя - Смерть?
  
   Женщин всегда добывали в драке,
   Но не дрались со Смертью самой.
   Деревья кричали бандиту Макаке:
   "Мы о тебе будем плакать зимой!"
  
   Видишь, солнце горит и парит,
   А Макаку прошибла дрожь:
   Это весёлый смуглый парень
   Вытащил узкий нож.
  
   Они кружились парой,
   Потом сплелись в клубок.
   И вот с улыбкой красивый парень
   Острое лезвие принял в бок.
  
   Макака вырвал нож с размаха
   И поднялся на ноги, невредим.
   "Будет моя!" - закричал Макака -
   И захлебнулся смехом своим.
  
   Расцвела, как маки,
   В глазах бандита боль.
   Видишь, у Макаки
   Живот распорот вдоль!
  
   На пальцах - красные знаки,
   Ладони все в крови.
   Пришёл конец Макаке
   И всей его любви!
  
   Но после того, как рёбра опали,
   Но после того, как был Божий Суд -
   Увидел Макака, что сгинул парень,
   Увидел бандит, что женщина тут.
  
  
   2.
  
   Деляге <вариант: бандиту> как-то демон
   Явился ввечеру:
   Не дашь мне душу-де, мол -
   Красотку заберу!
   <вариант:
   Моя зазноба где, мол -
   Иль душу заберу!>
  
   - Не хошь уйти с обеими? -
   Клянусь бутылкой рома, -
   Тогда сперва побей меня -
   Не выйдет ли облома!
   <вариант:
   - А ты поди побей меня -
   Клянусь бутылкой рома,
   Тогда уйдёшь с обеими,
   Да не было б облома!>
  
   На силу сила пёрла
   Часок в ночной тиши,
   Но вот пора и горло
   Смочить от всей души.
  
   Не мелкая посудинка,
   Вода не из колодца.
   - Под выпивку обсудим-ка,
   Как дальше нам бороться!
  
   Давай с тобой сыграем
   Всерьёз, как два врага:
   Рискнуть готов я раем,
   Ты ж на кон ставь рога;
  
   А выйдет разудалая
   Игра, и ставки - в рост,
   Поставлю на кон кралю я,
   А ты поставишь хвост.
  
   Бурдюк приговорили,
   Смурны уже с лица;
   Ребята оба - в силе,
   И нет игре конца:
  
   - К чертям все кости с картами -
   Игры что ли другой нет?
   Айда с тобою к старту мы -
   И кто кого обгонит!
  
   Все силы промотали
   Уже часу в шестом:
   То в цель ножи метали,
   То прыгали с шестом.
  
   - К чертям все эти гадости
   С душком цивильной фальши!
   Мы лучше потягаемся,
   Кто может плюнуть <варианты: ...> дальше!
  
   Для бодрости хлебнули
   Анисовой со льдом,
   А девушку спихнули
   В один почтенный дом:
  
   - На чёрта ль третьи лишние,
   И ад, и Бог в сединах,
   Когда тут счёты личные,
   Смертельный поединок?!
  
  
   * * *
  
   Невооружённым глазом заметно, что в бижанрике "Баллада о поединке за девушку" присутствует, если можно так выразиться, двойная двойственность. С одной стороны, это необходимый контраст между трагизмом первой части и комизмом второй, с другой - ситуативно-сюжетная "вилка", которая содержится исключительно во второй части. Кем всё-таки является герой - делягой или бандитом? Противоположные это вещи или сходные, совместимые или несовместимые? Каковы отношения между героем и демоном, имеют они предысторию или нет? Каково значение девушки для обоих персонажей? Все эти моменты могут трактоваться несколько по-разному, в зависимости от желания исполнителей и слушателей песни. Благодаря тому, что здесь совмещается веер "альтернативных" сюжетных штрихов, общая картина обретает житейскую убедительность и объёмность, чем устойчиво привлекает внимание публики.
  
   Совершенно очевидно, что герой песни - маргинал, один из тех самых маргиналов, которые странствуют по западным просторам, оказываясь где угодно в каком угодно статусе. Можно именовать его "бандитом", можно "делягой"; наиболее вероятно, что по основному роду занятий этот парень - контрабандист, то есть человек, сочетающий качества "победителя в биатлоне" с практической хваткой и политесностью, способностью выводить любой разговор на свой интерес, что называется "убалтывать".
  
   Разночтения в требованиях демона тоже служат созданию "объёма", внутри которого данная встреча рисуется как один из эпизодов длительных отношений персонажей. По одной версии - демон прежде всего хочет забрать душу, а уж потом, в качестве шантажа, посягает на девушку. По другой - наоборот: демон явился за своей, как он считает, девушкой, а в случае помех со стороны её галанта грозит воспользоваться собственным "служебным положением отъятеля душ". В любом случае просматривается некая предыстория, и это несомненно приносит слушателям и исполнителям особое удовольствие, побуждая их к толкованиям и развитию темы: "Небось, парни-то уже не в первый раз встречаются! - наверняка этот деляга чёрта как-то охмурил и душой как обещал не уплатил, и теперь демон пришёл как за своим - да уже заранее опасается, что бандит сейчас опять начнёт выкручиваться, вот и предупреждает - спорить, мол, не буду с тобой, просто конфискую твою кралю! - Нет, а может, эта красотка сама первая морочит чёрта: меня, мол, этот деляга завязал - не уйти, а я-то с тобой бы хоть щас охотно, так что ты с него спрашивай, не с меня! он такой, что ой-ой-ой! - Ага, а он-то её отправил куда подальше, когда пошли весёлые дела! - Ну да, небось туда же и отправил, откуда она взялась! пусть там пересидит под крылышком у тётки - подальше от беды..."
  
   Кстати говоря, присловье "А девочку спихнули в один почтенный дом" имеет повсеместное хождение практически независимо от песни. Это выражение означает необходимость по возможности безобидным способом "убрать со сцены" лицо, которому, по мнению прочих участников ситуации, делать тут нечего. В реальной жизни здесь может подразумеваться не обязательно женщина - так скажут о любом "лишнем", которого хотят не устранить, а просто "задвинуть за угол". В песне же подчёркивается другой момент, о котором я уже говорил: отношения между мужчинами на Арийском Западе несравненно более значимы, чем отношения между мужчинами и женщинами. Дело мужчин - заниматься поединком друг с другом, дело женщины - сидеть с другими женщинами в доме и ждать, когда мужчины вместе придут туда расслабляться после поединка! - вот недвусмысленно выраженная мораль второй части. Это создаёт очередное противопоставление по отношению к первой части: ведь кульминация первой части состоит в том, что герой воссоединяется с подругой, а его супротивник-Смерть исчезает. С точки зрения нашей традиционной морали, такая ситуация заведомо неправильна, и в этом смысле вторая часть служит своего рода средством "выправления перекоса".
  
   Теперь о личном. Если "Баллада о Зелёном Человеке" напоминает мне о первом браке, то "Баллада о поединке за девушку" воскрешает в моей памяти историю первой любви. У меня реально были серьёзные вражеские отношения с одним суровым бандитом и одновременно любовные отношения с его девушкой; это реально был довольно изнурительный и изрядно затянувшийся конфликт; потом я реально - как Смерть в первой части - сгинул с экрана, уступив подругу тому, кто имел на неё больше прав; в итоге мы с ним реально - как герои второй части - плечом к плечу ушли заниматься захватывающими мужскими делами на далёкий Восток, а девушка осталась растить детей (его детей, не моих, но это неважно - они могли бы быть и моими!) в компании других свободных женщин, своих подруг и соратниц. Она была одной из свободных женщин Северного Города, и я был её последним возлюбленным - а мой враг-друг стал её мужем. Когда-нибудь я расскажу про всё это подробнее, а сейчас перейдём к следующему стихотворному сюжету.
  
  
   * * *
  
   Баллада о героической гибели бесстрашного студента от рук кровавых извергов милитаризма
  
  
   Произведение, с коим я хочу вас сейчас познакомить, не вполне соответствует условиям, отличающим бижанрик от остального просто-шуточного фольклора, однако некоторые важные моменты сию грандиозную эпопею с бижанриком сближают. Мы не формалисты; на Арийском Западе и вообще принято более чтить дух, нежели букву - в данном же конкретном случае я дерзаю утверждать, что дух "Баллады о гибели студента" есть именно что дух бижанрика. Сейчас я попытаюсь подкрепить своё утверждение фактическим материалом.
  
   Прежде всего следует отметить, что "Баллада о гибели студента" содержит не поддающееся учёту количество куплетов, сочинённых разными авторами и исполняющимися в разных ситуациях. Более того, означенная баллада подразумевает создание экспромтов - и в этом смысле является произведением поистине народным: народ катает её во рту и перебрасывает, как мячик, из одной руки в другую, наслаждаясь ненаскучивающей игрой. Конечно, таким образом дело обстояло несколько лет назад, на рубеже войны и мира - сейчас-то все общественные пертурбации, связанные с деятельностью студенчества, отошли в прошлое, и "Баллада о гибели студента" превратилась в архивно-исторический экспонат. Во всяком случае, хотелось бы надеяться, что дело обстоит именно так. Здесь мне придётся немного отвлечься от художественных материй и вновь обратиться к материям социально-политическим.
  
   В "приблизительном наброске" я уже немного рассказывал о студенчестве - своеобразном сословии сугубо штатской интеллигенции, мировоззрение коего традиционно составляло противовес государственной военной доктрине. Я упоминал, что внутри студенческого движения развивались самые разные общественно-политические направления, да и сами студенты, каждый по отдельности, были очень разными людьми. Встречались среди студентов кристально честные и порядочные идеалисты, встречались и прожжённые демагоги-аферисты. Я понятия не имею, кто первым запустил в мир "Балладу о гибели студента" и был ли первоначальный вариант зубодробительно серьёзным или уже сразу пародийно-издевательским - но факт, что ко времени окончания войны она стала оружием в руках двух противоборствующих сторон одновременно. Это произошло на том этапе, когда демагоги и аферисты от студенчества стали науськивать "простой народ" на "кровавых милитаристов", то есть следователей и офицеров - что составляло не очень трудную задачу, так как военные действия между арийцами и неарийцами были уже закончены. Неарийская угроза реально отступила, и многие из "профессиональных военных" оказались как бы не у дел, что привело их в смятение и лишило возможности защищаться от множества нелепейших обвинений. Позже я непременно расскажу про этот период подробнее, а сейчас отмечу лишь то, что касается "Баллады о гибели студента" прямо и непосредственно.
  
   Так вот, в указанный период рассматриваемая баллада имела исключительно бурное хождение одновременно в обеих ипостасях - и в высоко-патетической, и в уничижительно-пародийной. Теоретически "серьёзный" вариант был оружием студенческих интриганов, а "шутовской" - оружием их оппонентов; реально всё было сложнее. Нередко одни и те же лица цитировали то патетические, то шутовские куплеты баллады - всё-таки наши соотечественники обладают достаточным количеством самоиронии и вообще склонны посматривать на себя со стороны. Разнообразные вариации "Баллады о гибели студента" демонстрируют полный спектр отношения населения к противопоставлению студенчества и военных: от некритического приятия этого противопоставления ("да, студенты - хорошие, офицеры и следователи - плохие!") до полного отрицания оного ("всё это враки - "хороших" никаких нет, все одинаково хороши в кавычках!") Можно сказать, что нескончаемая вереница куплетов баллады являла собою растянувшийся во времени и пространстве бижанрик - тысячеликий, витающий над страной подобно некоему духу самоиронии, скепсиса и критицизма.
  
   Сюжет "Баллады о гибели студента" предельно прост - собственно говоря, никакого сюжета (то есть развития событий) там нет: все куплеты на разные лады живописуют гнусную расправу, которую кровавые милитаристы тайно учинили над неким студенческим деятелем - бесстрашным обличителем их преступлений. Следует отметить, что в общественном сознании описываемый герой однозначно ассоциировался с небезызвестным студенческим лидером, который и был главным вдохновителем кампании против военных. Прелесть ситуации состояла в том, что указанный лидер отнюдь не претерпевал со стороны "милитаристов" никаких особых гонений, хотя с большим усердием на это напрашивался. В этом смысле содержание баллады можно было со спокойной совестью расценивать как сладострастные мечтания политического авантюриста - что, с моей точки зрения, подчёркивает сходство с классическим бижанриком: двойственность реальности и вымысла усиливает двойственность, противоречивость эмоциональной оценки.
  
   Разумеется, я не буду даже и пытаться приводить здесь сколько-нибудь значимое количество куплетов - процитирую буквально горсточку, расположив их таким образом, чтобы от начала к концу этого ряда трагизм снижался, а пародийность усиливалась.
  
  
   * * *
  
   Они с него сорвали платье
   И потрепали по плечу.
   "Ну что ж! - сказали. - Счёт к оплате!"
   Он усмехнулся: "Я плачу!"
   Да, говорить "Счета к оплате!"
   Вполне пристало палачу!
  
  
   * * *
  
   Они ему разбили губы,
   Ударили коленом в пах -
   Тогда, как ангельские трубы,
   Кровь загремела на губах.
   О да, убийцам это любо,
   Когда цвет крови на зубах!
  
  
   * * *
  
   Они дела свои вершили
   И тайный праздновали пир,
   И елей дикие вершины
   О том оповестили мир -
   Когда колёса их машины
   Умчались в сумрачный эфир...
  
  
   * * *
  
   Они ему вспороли брюхо -
   И вместе плюнули туда.
   Они ему проткнули ухо -
   И накрутили провода.
   И он тогда лишился слуха,
   И закричал им: "Господа!.."
  
  
   * * *
  
   Они ему сжевали брюки,
   Не внемля голосу стыда
   И, вопреки азам науки,
   Не пожалев его зада.
   И разбежались, как пауки,
   Дурные злые урода.
  
  
   * * *
  
   Он наплевал им на ботинки,
   Они ему - на сапоги,
   Что заблестели, как картинки,
   Хоть были и не с той ноги.
   Тогда сбежалися кретинки,
   Тяжёлые, как утюги...
  
  
   * * *
  
   Последний куплет содержит намёк на многочисленных обожательниц вышеуказанного лидера, которые при каждом удобном случае окружали импозантного оратора восторженно беснующейся толпой. Предыдущие куплеты любопытны помимо прочего тем, что демонстрируют классический приём шуточного фольклора - изображают то, чего в нормальной ситуации происходить не может. Я уже упоминал, что зона гениталий при любом раскладе является неприкосновенной; то же самое относится и к брюху, и к уху. Ну то есть, случайность-то какая-нибудь может и с ухом приключиться - вспомним охранника Ханса с его "Ухо ищу!" - но протыкание уха является, конечно, запредельной гиперболой.
  
   Осталось добавить к исследованию последний штрих. Я уже говорил, что от обычной пародии бижанрик отличается тем, что стихотворный размер "серьёзной" части не соответствует стихотворному размеру части "шутовской". В "Балладе о гибели студента" это условие не соблюдается - именно потому, что в ней нет фиксированного противопоставления первой и второй частей, контраст патетики и сатиры присутствует в гигантском теле сего творения диффузно. Тем не менее, существует одно занятное произведение - "Ничего себе, или Размышления узника" - которое можно присовокупить к "Балладе о гибели студента" в качестве искомого элемента с другим размером. Особая прелесть оного стихотворения состоит в том, что оно натурально принадлежит перу того самого студенческого лидера, о котором говорилось выше. Указанный труженик на политической ниве написал его несколько месяцев спустя самых бурных событий, уже в неприкрыто самопародийном ключе. Я привожу здесь сей опус не только для того, чтобы бижанрик "Баллада о гибели студента" был представлен во всей полноте - но и для того, чтобы в очередной раз продемонстрировать бескорыстную и беззаветную любовь к юмору, неистребимо присутствующую в ментальности наших соотечественников.
  
  
   * * *
  
   Ничего себе, или Размышления узника
  
  
   Я сижу в холодном, мрачном подземелье.
   Ничего себе выходит новоселье
   Для того кто послан новою звездой
   Все народы мира вести за собой!
  
   У меня на столике миска жестяная,
   А какая в ней бурда, даже и не знаю.
   Ничего себе питанье и сосуд
   Для того кто послан вершить над миром суд!
  
   Очи мои гаснут, руки мои слабы.
   А ко мне всё ходят ох и гадкие же бабы!
   Ничего себе херувимы-серафимы
   Для того кто умирает жаждой правды весь палимый...
  
  
   * * *
  
   Ну и наконец два слова о личном. Указание на тюремное заключение в "Размышлениях узника" не высосано из пальца - в отличие от сюжета "Баллады о гибели студента", историческая правда тут имеется. Дело в том, что в результате всей "антимилитаристской" кампании, о которой говорилось выше, разгорелся большой общественно-политический скандал, который вылился в знаменитый судебный процесс - тот самый, когда была установлена Черта Мира. По ходу этого процесса несколько человек, которые считались наиболее опасными подстрекателями и ниспровергателями, были арестованы и послужили своего рода образцами для открытого всенародного обсуждения на тему, что теперь считать за хорошее, а что - за плохое. В числе этих нескольких общеизвестных маргиналов оказался и я, ну и означенный студенческий лидер тоже туда угодил. Достоверно могу утверждать, что подземелье и бурда в миске являются плодом художественного вымысла - всё было очень и очень цивильно - а вот насчёт посетителей и посетительниц оно конечно да, авторская гипербола не слишком велика. Прямо скажем, к ребятам из нашей компании захаживали в гости более симпатичные существа, чем к нему.
  
   Впрочем, это я уже совсем плотно перехожу к рассказу об исторических событиях, притом забегаю далеко вперёд, а лучше бы делать всё по порядку. Так что отложим покамест изучение литературно-художественных произведений в сторону, мы ещё не раз успеем к этому приятственному занятию вернуться - и предадимся воспоминаниям о тех самых годах, которые располагаются вокруг уже неоднократно упомянутой здесь Черты Мира; иначе говоря - о моих первых годах жизни здесь, на земле моего второго рождения.
  
  
  
   *********************************
  
  
   Скачать 1 часть "Черты Мира" одним файлом можно вот здесь:
   http://kiratata2007.narod.ru/Certa_Mira/Certa_Mira_cast_1.doc
  
  
  
   *********************************
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"