Аннотация: Лично я считаю это своим лучшим произведением. Написанным в 16 лет.
(реальность...сон)
Он ехал в автобусе, старом и разбитом, неведомо как появившимся на улице современного Монреаля. Вися на поручнях, Жеральд старался дышать как можно реже, чтобы не задыхаться в парах бензина. Толпа зажала его со всех сторон и грозила размазать по стене. Но он держался. Люди выходили и входили, и постепенно Жеральд перестал узнавать в них своих соотечественников. Так же покинула его и уверенность, что он едет в правильную сторону. Он попытался повернуть голову, чтобы заглянуть в окно, но это ему не удалось. Рядом так же висели равнодушные люди, говоря о чем-то своем на понятном, и в то же время непонятном языке.
Неожиданно кто-то с силой толкнул его, и Жеральд вылетел в двери, словно специально распахнувшиеся перед ним. Не удержавшись на ногах, он упал ничком на бугристый асфальт, больше похожий на очень крупный наждак. Пролежав так несколько минут, он пришел в себя и попытался встать. В голове гудело, и Жеральд, едва поднявшись, вновь упал на колени. С некоторым трудом сфокусировав зрение и оглядевшись, он ужаснулся.
Это был не Монреаль. Это не мог быть Монреаль хотя бы потому, что прямо на него смотрела надпись "МОСКВА".
Жеральд тихо застонал и закрыл глаза руками. Это не возможно. Это просто какой-то район Монреаля, это наваждение.... А желтый автобус, пропахший бензином - тоже наваждение? Это Москва, и пусть его перемещение - бред, город - вот он, реальный.
Но, открыв глаза, он не увидел надписи. Правда, город по-прежнему оставался таким же - грязным и наглым, нищим и самоуверенным.
Кто-то подошел к нему и участливо спросил:
- С вами все в порядке?
Жеральд повернулся и неожиданно осознал, что вопрос задан по-русски. Но он его понял!
Рядом с ним стояла молодая женщина, протягивая руку. Он покачал головой и поднялся сам.
- Нет, спасибо, вы такая хрупкая... меня вам поднять было бы сложно. Но со мной, похоже, действительно не все в порядке.... Что это за город?
Женщина удивленно посмотрела на него.
- Москва.
- Я так и думал, - Жеральд огляделся и медленно поплелся к остановке, где тяжело опустился на скамейку. Женщина присела рядом.
- Могу ли я вам чем-то помочь?
Он невесело усмехнулся.
- Боюсь, ничем. Я из Монреаля. Телефон, - он похлопал себя по поясу, - у меня вытащили в автобусе, а номеров я не помню. Паспорта у меня тоже нет. Там же остался, где и телефон.... Я здесь никто. Мне не вернуться в Монреаль, - и он в отчаяние уронил голову на руки.
Женщина задумчиво смотрела на дорогу.
В Москве, в чужом городе, вдали то родины, на грязной заплеванной остановке сидел мужчина лет пятидесяти пяти, с седыми волосами и приятным лицом, сейчас кажущимся маской отчаяния. В миг он потерял все.
Женщина потеребила его за плечо.
- Мужчина, как вас зовут?
- А? Зовут?... Не помню, не важно. Как назовете.
- Тогда... Виктор?
- Виктор? Пусть будет Виктор, мне все равно.
- Виктор, пока у вас один выход - жить здесь. Выбора нет.
- Нет, - как эхо откликнулся Жеральд. - Но где жить?
- Можете у меня. Вы ведь человек положительный? Пойдете на работу, заработаете денег, улетите в Монреаль... Вы что умеете делать?
- Петь, на разных музыкальных инструментах играть.... Я там был певцом.
- Вот и прекрасно. Не волнуйтесь, что-нибудь придумаем.
Он ничего не ответил, но в глазах промелькнул огонек надежды.
Все вокруг было зелено. Стоял июль. На клумбах цвели яркие цветы, но Жеральду были куда милее нежные фонарики вьюнков, видневшиеся в трещинах бордюров. Женщина, которую звали Надей, с умилением смотрела, как взрослый мужчина, почти старик, сидит на корточках перед цветами и о чем-то шепчется с ними. И порой ей казалось, что цветы отвечают ему.
Пожалуй, цветы были единственной отрадой Жеральда в это лето. Хотя ему удалось получить паспорт и устроиться на работу в школу, о возвращении в Канаду можно было пока и не мечтать. Ведь паспорт был российским, а зарплата учителя - слишком маленькой.
Немалую роль в его новой жизни играла Надя. Он, правда, не испытывал к ней никаких особых чувств, кроме дружбы и благодарности. Она же в свою очередь любила его, как дочь любит отца, как можно любить человека независимо от пола и возраста. Она рассказывала ему обо всех своих радостях и неудачах, находя сочувствие и поддержку. Жеральд со временем очень привязался к ней, хотя мысль о возвращении домой не оставляла его. Только в нереальных снах....
А сны и вправду были очень странными. Прежде ему не снилось ничего подобного.
Жеральд заснул на полу, на матрасе...
...А проснулся на кровати в сумасшедшем доме. На него откровением обрушилась его прежняя жизнь, когда семья упекла его сюда за излишнее стремление к правде. Увы, Москва была лишь сном.
Он со вздохом встал и подошел к окну. Тут проводил он все дни, с грустью глядя на недоступный ему мир.
Однажды в дверь постучали, заглянула санитарка.
- Жеральд Дюруа!
Он вздрогнул. Он отвык от своего имени.
- Мсье Дюруа, к вам посетитель, какая-то девушка.
- Не знаю я никаких девушек, - проворчал он и снова отвернулся к окну.
Но санитарке было на это наплевать, и она открыла дверь пошире, пропуская в палату молодую женщину.
Жеральд даже не посмотрел на нее, только пробурчал что-то невнятное, по-прежнему глядя в окно. Женщина стояла у двери, однако, нельзя сказать, что в смущении.
- Мсье Дюруа! - позвала она, но сумасшедший даже не шелохнулся. Тогда она повторила: - Мсье Жеральд Дюруа!
Он слегка наклонил голову, изучая ее через плечо. Наконец, он ответил, надрывным полушепотом:
- Да. Это был я.
Она сделала шаг вперед и произнесла с пафосом:
- Мсье Дюруа! Вы - гордость нашей культуры! Я изучаю ваше творчество в консерватории. Я учусь музыке.
- Музыке? - он задумался. - Когда-то и я учился музыке... писал.... Вы знаете, я был композитором...
- Вы - великий композитор! "Катящийся шар"...
Он резко повернулся и замахнулся рукой, прерывая ее речь. Все это слишком напомнило ему пафосную сцену из давно сыгранной оперы.
- "Катящийся шар"! Все говорят "Катящийся шар"! Все говорят - великий композитор! Поэт! Я? Вот кто я! - он скрутил на правой руке кукиш и показал его женщине. - Все эти песни - ложь! Но я найду правду... - он переплел пальцы и с силой хрустнул ими.
Однако, женщина, похоже, не обиделась.
- И где вы собираетесь искать эту правду? Здесь? - с издевкой спросила она.
- Да хоть здесь!
- В сумасшедшем доме?
Он сделал к ней шаг, по-прежнему нервно похрустывая пальцами.
- А чем вам не нравится это место? Здесь люди нормальнее многих. Они просто не такие, как все. До определенной грани их считают талантами. А потом называют ненормальными, вешают ярлык "сумасшедший", и отправляют сюда. Так поступили и со мной. А что самое обидное - так поступила моя семья, жена, оба сына. Никто ко мне не приходит, да и никто мне не нужен. Предатели.... Когда я сжег все свои стихи, они решили, что я сошел с ума. И упекли сюда. Очень разумно. Вместо того, чтобы понять... - он в смятении махнул рукой и отвернулся к окну, продолжая задумчиво разговаривать с самим собой. - Засадили и лишили свободы. Пусть общества, пусть общения, пусть любви. Но не свободы! Я хочу вернуться на поля моей родины! В Канаду!
Он резко обернулся.
- Надя?...
...- Виктор, Виктор, что с вами?
Он открыл глаза. Не было ни сумасшедшего дома, ни странной женщины, так похожей на Надю. Над Москвой занималась заря, и ее первые нежно-розовые лучи светили в окно однокомнатной квартиры. Трудовой день начинался.
За завтраком он решил спросить Надежду:
- Скажи, Надя, я тебе снюсь?
Она задумчиво посмотрела на него.
- Вроде иногда снитесь... а что, Виктор?
- Сумасшедший дом тебе никогда не снился?
- Никогда.... Что-то случилось, Виктор? С вами все в порядке?
- Все, спасибо, - и зачем-то добавил: - прости....
В тот день он ложился спать с опаской, но сумасшедший дом больше не возвращался. Сны были обычными и незапоминающимися.
Но примерно через неделю в больницу попал его новый друг - учитель рисования. Возвращаясь домой, Жеральд думал, увидит ли он его снова...
... И каково ему сейчас. Тело опутали провода, в венах торчат трубки капельниц, хорошо еще, что на лице нет маски. Где-то сбоку попискивает кардиограф. Под правой рукой пульт. Стоит нажать кнопку, и придет медсестра.
В мозг больного прокралась неясная тревога. Но пока он заторможено обдумывал это, пока отдавал приказ мышцам двигаться, пока они выполняли приказ... рок оказался быстрей. Ветер донес эхо далекого взрыва, тонко вздрогнули стекла, и свет погас. Пальцы нажали на уже бесполезную кнопку.
С его губ сорвался тихий стон. Какой-то из приборов натужно зажужжал. Так и не выключившийся кардиограф запищал быстрее. И словно в такт ему в коридоре раздались шаги. Кто-то шел по коридору, освещая себе путь.
Больной с трудом повернул голову.
В дверях палаты, с керосиновой лампой в руке, стояла женщина. Неверный свет трепещущего пламени оставлял на ее лице грубые тени, уродуя его. Но эту каменную статую безразличия и ужаса, стоящую в дверях, нельзя было не узнать.
К нему вновь пришла та женщина, до боли похожая на Надю.
- Жеральд Дюруа! - улыбнулась она. Ее улыбка была неприятной, именно это и отличало ее от Нади. - Кого я вижу! Теперь вы здесь? Конечно, из сумасшедшего дома выписывают либо в реанимацию, либо в морг. Что, впрочем, одно и то же.
Больной ничего не ответил, только внимательно следил за ней глазами. Женщина подошла ближе.
- О, смотрю, взгляд у вас уже более осмысленный, нежели раньше. Протрезвели? Хоть и остались все таким же ненормальным.
Он тихо зарычал.
- А разве не правда? - она подняла лампу выше, освещая свое лицо. - Скажите, разве вы нормальный? Нет. И рычать, и шипеть на меня не надо. Я говорю правду. Что вас вообще сюда потянуло?
- В больницу? - с трудом выговорил он.
- На эстраду. Да еще с такой тягой к независимости. Конечно, это кому-то и не понравилось. А вы что думали? Так-то. Лежите теперь на больничной койке, весь в проводах, не помня даже своего имени. Жеральд, очнитесь!
Он устало открыл глаза. В ее крике не было волнения, только требование.
- Зачем? - говорить было сложно.
- Разговор не закончен. Скажите, вы согласны с одним философом, что сказал: "Болезнь есть зло для больных, но благо для врачей"?
Он тяжело вздохнул и закрыл глаза, чтобы не видеть ее страшного лица, исполосованного тенями.
- Он прав. Но когда ты лежишь в реанимации, когда ты уже не человек, а "больной", тебе уже безразлично, лучше врачам от твоего состояния, или нет. Тебе хочется только одного - жить. А философию оставим до лучших времен.
- Что ж, Жеральд, надейтесь, надежда умирает последней. Надейтесь на лучшее, - она повернула вентиль, и лампа потухла. В тот же миг включился свет.
А похолодевшие пальцы крепко вцепились в уже ненужный пульт...
...Жеральд проснулся от частых и назойливых гудков. Он с удивлением обнаружил, что его правая рука сжимает трубку радиотелефона.
Сон, весь, до мельчайших подробностей, остался в памяти, встав вслед за первым.
В больницу другу он звонил с нехорошим предчувствием. Но оно не оправдалось. Учитель рисования шел на поправку.
- Значит, сон был не вещий, - пробормотал Жеральд, вешая трубку. - Но что же это тогда?
Кошмары вновь оставили его. Но почему-то Жеральд стал бояться желтых старых автобусов, пропахших бензином. Хотя, вполне возможно, именно из-за запаха бензина. В конце концов, работа затянула его. Нудная, но нужная...
...И эти коридоры, что уже начали надоедать.
Он зашел в кабинет, снял перчатки, тщательно вымыл руки, вытер, и только тогда позволил себе устало смахнуть пот со лба. Он работал в морге патологоанатомом - вскрывал трупы. Никакого особого отношения к этой работе у него не было, ни неприязни, ни любви. Работа и все.
Он пошел по коридору и неожиданно в дверях столкнулся с женщиной. Знакомое лицо.... Чья-то родственница? Но он оказался не прав.
- Жеральд, вы здесь? Вот уж не ожидала.
- Жеральд? Но я... - и тут он понял, что это и есть его имя. И что он отнюдь не врач из морга.
- Теперь смотрите на результаты болезней? Хороший наблюдательный пост вы выбрали.
Он скривился.
- Что тебе от меня нужно?
Она подошла к одному из трупов, задумчиво посмотрела на тело, закрытое покрывалом.
- За 57 лет вы так ничего и не поняли в жизни. До конца, разумеется. Нахватались всякого...слишком ровно жили. Почти без потрясений. Ничего, теперь у вас будет совсем другая жизнь.
Он потянулся было за скальпелем, но потом передумал и, покачав головой, сказал:
- Я верю, что ты можешь перевернуть мою жизнь. Я уже удостоверился в этом. Но вот надо ли? Зачем?
- Чтобы вы узнали все. Вот это, например, - она показала на труп. - Кто это, знаете?
Жеральд мельком глянул на бирку.
- Из реанимации.
- Я не о том. Имя знаете?
- Нет, - невозмутимо ответил он.
- Сейчас узнаете, - так же невозмутимо заметила женщина и откинула ткань. Жеральд остолбенел. На оцинкованном столе, невидящими глазами глядя в потолок, лежал...он сам!
- Это же я, - прохрипел он. - Но как?
Женщина пожала плечами.
- Раздвоение личности. Помните, вы же умерли тогда, в реанимации. Вот ваш труп. Все правильно.
- Лжешь! - он рванулся вперед, ухватил ее пальцами за горло...
...Его руки теребили ни в чем не повинное одеяло. А новый день встречал проливным дождем.
В этот раз он уже ни о чем не спрашивал Надежду. Она тут совершенно не при чем. Все дело лишь в нем самом. Не случайно же на улице Монреаля появился желтый автобус с открытым мотором, появился именно в тот день, когда у него сломалась машина и отказали все телефоны.
Всю неделю он ходил, словно во сне. Пальцы помнили, как из той женщины уходила жизнь. Как на шее перестал биться пульс. Значит, он убил ее. Сначала умер сам, а потом убил ее. Бред, так в жизни не бывает. Но, разучивая со школьниками песню, он также думал - а это разве жизнь? ...
...Будут ли его судить за это? Время шло, из неизвестности в безвестность, и постепенно он забывал и свое преступление, и свое имя.
Не вспомнил он ничего и тогда, когда в замке повернулся ключ, и грубый голос охранника возвестил:
- Эй, там, давай вставай, к тебе посетитель!
В дверь вошла женщина, с неподдельным интересом разглядывая стены его камеры-одиночки. Сквозь окно под потолком пробивалось немного света, освещающего груду тряпья, служащего узнику одеялом и подушкой.
Сам он тоже был грязный, старый и потерянный. Седые волосы отрасли до плеч, глаза потухли.
- Что вам надо от меня, женщина? - прохрипел он.
- Я хожу по камерам, разговариваю с заключенными, - ответила она. - Вот, настала ваша очередь.
- Уйди от меня, женщина, а? - проворчал узник.
- А вам не интересно, за что вы сидите в тюрьме?
- Мне гораздо интересней, почему люди вообще сидят в тюрьмах.
- За нарушение закона, мсье. За что же еще.
- Закон, зачем он нужен?
- Чтобы его соблюдали, мсье.
Глядя невидящими глазами на женщину, он процитировал надпись на стене:
- "Лучший способ заставить человека соблюдать закон, это лишить его возможности нарушать его".
Женщина зааплодировала и произнесла с сарказмом:
- Браво, мсье! Это все, что вы поняли в этой тюрьме? Поздравляю, все же вы пессимист.
Он никак не отреагировал на этот выпад, лишь продолжил цитату:
- "Вместо знака, запрещающего обгон, на дорогах они ставят ограды. Они нам уже не верят".
- Вы неисправимы! - она покачала головой. - Считайте это комплиментом.
Старый, потерянный человек, седой мужчина, которого она называла мсье, наконец, проснулся.
- Так ты знаешь, кто я? - он вскочил на ноги. - Ты пришла именно ко мне!
Женщина равнодушно посмотрела на часы.
- Это доходило до вас пять минут. Поверьте, это слишком много. С вами что-то случилось, Жеральд. В школе....
- Жеральд? - он пошатнулся. - В школе?....
- Стой! - женщина бросилась на него. - Не вспоминай!
Но поздно, он уже вспомнил. Это сон...
...Всего лишь сон.
В ванной он посмотрел в зеркало. Но если это всего лишь сон, почему на его лице остались четыре красные полосы?
Уже конец октября, думал Жеральд, идя из школы. Природа постепенно умирает. Он повернул на сквер. И, неожиданно, среди опавших листьев и пожухлой травы, он увидел нежный фонарик вьюнка.
- Как же ты оказался здесь так поздно? - прошептал Жеральд и дотронулся пальцами до бледно-розовых лепестков. И словно наяву услышал тоненький голосок: "Возьми меня с собой! Если когда-нибудь ты потеряешься, я выведу тебя на дорогу. А если ты потеряешь реальность, я найду ее для тебя".
Жеральду было жаль этот нежный цветок, но, тем не менее, он сорвал фонарик и, прошептав, "Хорошо", положил в карман пиджака...
...Однако периодическая потеря реальности уже перестала пугать его.
Он сидел на стуле в пустой гримерке и задумчиво рассматривал следы чернил на своих пальцах. Конечно, без поклонников не обойтись, но уж больно много автографов давать приходиться. Да еще разговаривать со всеми. Нет, он конечно, особо не против, но.... В это время пальцы теребят этот тонкий маркер. И от него следы на коже. Теперь их долго не смоешь.
А ведь из здания еще надо выйти. А у дверей вновь ждут фанаты.
Он посмотрел на диванчик в углу гримерки. Может, здесь поспать? В конце концов, жить в этом ретро-театре не так уж и плохо, неделю можно и потерпеть.
Дверь открылась широким жестом, слегка ударившись о шкаф. Стекла задрожали.
Жеральд повернулся. В дверях стояла женщина со шваброй, однако, отнюдь не похожая на уборщицу.
- Опять ты... - он помнил все, но это уже не имело значения.
- Стареющий кумир недоволен своей известностью? Хочется на покой?
Он украдкой посмотрел в зеркало. Отраженное лицо было не совсем таким, к какому он привык в жизни. Он постарел еще сильнее, глаза почему-то стали карими, на голове недлинные волосы абсолютно белого цвета (в жизни седина была скорее серебристой), стоящие ежиком. Жеральд мотнул головой - на грудь упала длинная коса. Он задумчиво провел по ней пальцами.
- Вот все как... да, мне это слегка надоело.
- Ты хочешь оставить народ один на один с эстрадой?
Жеральду взгрустнулось.
- Это печально, женщина, но я ничего не могу поделать с этим. Я слишком слаб, чтобы противостоять современной эстраде. Они постепенно забивают меня. Поклонники-то у меня есть, но их все меньше, они все страннее.
- Не отчаивайся, - неожиданно сказала она, и сквозь циничную маску проглянуло лицо настоящей Нади. Но лишь на миг, и так же неожиданно исчезло. - Ты думаешь, один такой? Это проблема многих. Пойдем со мной, я покажу тебе кое-что.
Пройдя пустыми служебными коридорами, они вышли в фойе. Глядя на фотографии актеров, людей, давно ушедших в историю, Жеральд проворчал:
- Театр в стиле ретро.
- Ты не прав, Жеральд, - возразила женщина. - Это действительно очень старый театр. Ему больше ста лет. Московский театр... а ведь ты живешь в этом городе.
- Мне некогда ходить по театрам. Я работаю.
- А зря. Ты мог бы получить ответы на многие вопросы.... Однако, мы отвлеклись. Видишь эти портреты? Когда-то они были знаменитыми, а современная молодежь не знает их совсем. Попробуй, подойди на улице к какой-нибудь девушке, или парню, и спроси, кто такой Станиславский? Что он сделал? Они не ответят тебе. Зато они перечислят названия сотни групп, которые мир забудет уже через год. И они тоже их забудут.
- Ты сравниваешь группы-однодневки со Станиславским? - удивился Жеральд, для которого эта фамилия была отнюдь не пустым звуком.
- Не я сравниваю - мир сравнивает. Он все чешет под одну гребенку, и великих режиссеров, и бестолковых крикунов, называя их одним словом - искусство.
- А я? - он прошелся мимо галереи портретов.
- А ты между. Ведь, согласись, ты не гений. Но и талантом не обделен. Даже очень.
Он слегка наклонил голову в знак согласия.
- Эти люди запечатлены здесь в лучшие годы своей жизни, - продолжила женщина. - Такими их запомнили многие. Такими они были для зрителей. Конечно, для кого-то они были другими, но не всегда же это интересует обывателя.
- А как они определяли этот момент? Вопрос может показаться глупым, но...
- У этого театра есть один секрет. Если придти сюда ночью... словом, смотри сам.
Она подвела его к зеркалу.
- Кого ты там видишь?
Жеральд остолбенел.
- Себя... но мне там лет 35, не больше.
- Правильно, 35. А знаешь, почему?
- Нет, - от удивления забыв только что сказанное, он заворожено изучал свое отражение. Это было совсем не то, что он видел полчаса назад.
- Таким ты остался в сознании большинства людей. Но не это главное. По правилам жизненного сценария, таким ты должен был остаться для всех.
- То есть? - он повернулся к ней.
- Ты веришь в судьбу?
- Я верю в закон подлости, но причем тут это?
- Значит, и в судьбу веришь. Ты фаталист?
- Отчасти. Но....
Она подняла руку, призывая к молчанию.
- Жеральд, ты совершил против фатализма одно преступление, которое он тебе никогда не простит.
- Какое?
- Ты не умер молодым.
Он вновь посмотрел на свое отражение.
- С тех пор прошло больше 20 лет. Неужели, я должен был лишиться их?
- Да, ради судьбы, оставшейся в веках, и людей, помнящих.
- Чтобы мне посмертно поставили памятник, так и не узнав до конца, кто я? Нет уж, женщина, увольте. Я согласен быть кем угодно, лишь бы не умереть молодым.
- Тогда люди узнают о тебе больше, в том числе и плохого. А так для Канады ты бы остался пророком, а для Франции - гением.
Жеральд коснулся рукой гладкой и холодной поверхности зеркала, не пожелавшего отразить его жест, бросил: "Я лучше останусь самим собой", развернулся и ушел. Женщина осталась у пустого зеркала, глядя ему вслед с неземной грустью фаталиста.
Вернувшись в гримерку, он со всей злостью ударил по зеркалу, в последний момент отразившему старого, уставшего мужчину, пытающегося играть молодого и горячего парня. Напрасно...
...Он лежал на полу, с рукой, выброшенной вперед. Рядом Надя подбирала осколки тарелки.
- Что ж, - сказала она, - посуда бьется к счастью.
Дня через три он устроил в школе контрольную для всех классов. И только придя домой и положив все работы на стол, Жеральд осознал все размеры катастрофы. Просидел он до ночи, и так, проверяя контрольные, заснул...
...Проснулся он от удара по лбу. Открыв глаза, Жеральд понял, что все еще сидит за столом, о который он и ударился. Но, подняв голову, он увидел перед собой библиотеку. Библиотеку нереальную, со множеством уходящих вдаль, в темень, коридоров. В ней были собраны все книги Земли, все издания - от клинописных табличек и трудов великих, до карманных книжонок. И он был Хранителем этой Библиотеки.
Перед ним лежала книга. Он открыл ее на первой попавшейся странице и стал читать.
"Идти наугад бессмысленно, и понять не просто. Отсюда, из Москвы, я никогда не пойму его, быть может, не пойму даже там.
Но, верю, когда-нибудь, я выйду из гостиницы в полночь на улицы Парижа, пройду по пустым бульварам, потом сорвусь на бег. Я буду бежать, бежать до потери дыхания, пока не упаду, наконец, без сил, ничком на остывающий асфальт. И за те несколько секунд я пойму его".
- Читаете? - раздался знакомый голос. Жеральд с ворчанием, даже не поднимая глаз, захлопнул книгу. - У вас впереди вечность и нескончаемые мириады книг. Если я отвлеку вас на несколько минут, это ничуть вам не помешает.
- Не стоит нарушать тишину на вечных горных вершинах. Это может привести к обвалу.
- Да уж, - усмехнулась женщина. - Представляю - Жеральд Дюруа пришел в ярость. "Жаворонок в гневе"! Очень смешно, мсье.
- Так смейся, раз смешно, - Жеральд наконец-то поднял голову. - Только сдается мне, тебе скорее грустно, - лицо женщины приобрело серьезное выражение. - Скажи мне, зачем я тебе нужен? Ты опять пришла пугать меня?
- Я пришла спросить вас, - после театра она снова перешла на "вы", - есть ли смысл в книгах?
Он нехотя встал и подошел к стеллажам, достал книгу, раскрыл ее наугад: "Он был пристыжен, как пойманная курицей лиса".
- Это...
- "Собор Парижской Богоматери", Виктор Гюго.
- Ну конечно, - произнесла она со странным выражением. - Он вам хорошо знаком. Вы играли Фролло.... Вот скажите: разве Эсмеральда не дура?
- Это лишь фантазия, - невозмутимо ответил он.
- Пусть это фантазия, - легко согласилась женщина, - но ведь похожие случаи бывают и в жизни. Ведь Эсмеральда - типичная дурочка-блондинка, только что брюнетка. Ни анализа, ни расчета. За что и поплатилась. А ведь могла бы жить.
- Это лишь фантазия, - уже менее уверенно повторил Жеральд.
- А вот скажите, мсье, - пропустив его слова мимо ушей, сказала женщина. - Правда ведь, что без дураков жить было бы скучней?
Из его груди вырвался полу-рык, полустон.
- Значит правда, - заключила женщина. - А теперь немного успокойтесь и скажите, над чем вы смеетесь?
- Над шутками.
- И анекдотами. А анекдот зачастую - короткий рассказ о человеческой глупости. И всем смешно. Согласитесь так же, что шутить одними каламбурами, как китайцы, было бы не столь весело.
Он молча положил книгу обратно.
- Мсье, - продолжила женщина, - ведь в вашей Библиотеке есть и анекдоты! Почитайте, развейтесь. Нельзя же читать только романы и философские повести!
- Каждый человек читает то, что ему нужно.
- Нужно на данный момент, мсье. Не забывайте о продолжении. У каждого человека в жизни бывают моменты, когда он берется за книги, на которые раньше и не смотрел. Когда-нибудь и вы возьмете в руки анекдоты. Русский юмор.
- Никогда! - его рука ударила по стеллажу с книгами Гюго. Стекла задрожали.
- Не зарекайтесь, мсье. Жизнь очень странная штука. Ладно, не хотите, пойду сама читать, - и с этими словами она исчезла в лабиринте стеллажей.
Несколько минут Жеральд стоял, задумчиво глядя на книги. А потом медленно, словно нехотя, побрел в сторону секции, где стояли книги и книжки с русскими анекдотами. За чтением одной из них он и заснул...
...Вновь ударившись лбом об стол, он некоторое время смотрел на кривоватые буквы, написанные на нотном стане, а после, как ни в чем не бывало, принялся за прерванное занятие.
Недели две он жил спокойно. Сны не возвращались. Пока не произошло нечто страшное. Оно произошло утром в воскресение.
Разбудили его внезапно, просто облив холодной водой. Жеральд вскочил с матраса и затравленно огляделся. Он был в Надиной квартире, но рядом находились незнакомые люди в серой одежде. За их спинами стояла Надя. Ее лица Жеральд хорошо разглядеть не успел.