Гагарин Герман Дмитриевич : другие произведения.

Засланец

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    -добавил новые главы- Далекое будущее. Планета Дождь. Посреди ночного леса появляется совершенно голый мужчина. Это агент-призрак, засланный с Земли, чтобы раскрыть тайну исчезновения своего соратника - охотника за инопланетными артефактами по кличке Тень. Призраки - генномодифицированные организмы, обладающие способностью мгновенно перемещаться в пространстве. Они - единственная надежда человечества, которое вымирает после ядерных войн и экологической катастрофы. Если призраки не найдут путей к спасению, их никто не найдет. Но чужие планеты таят в себе бесчисленные опасности, и голому человеку не место в ночном лесу, полном чудовищными тварями... Роман в процессе написания.

Герман Гагарин

ЗАСЛАНЕЦ

   Запах лжи.
   Запах засады.
   Запах измены.
   Мой нос не обманешь. Ночные джунгли дышат в лицо гнилью, они охватывают поселок фосфоресцирующим кольцом. Черные пятна на их фоне -- силуэты бараков и складов, строительных комбайнов и башен защитного периметра. Со стороны стройки несет битумом, а со стороны машинного двора -- пылью и не успевшим остыть после адского дня железом. Но я все равно чую предательство. И этот смрад заставляет меня свирепеть.
   Под сапогами хрустит гравий; улицы поселка пустынны в ночной час. Бесшумно проносятся в вышине крылатые создания, не имеющие ничего общего с птицами.
   Не темно. Туманный сумрак течет по хаотично расположенным улицам, откатываясь волнами от редких фонарей. Над джунглями висит Корона, -- здешняя луна, щедро озаряющая этот погрязший в предательстве и лжи мирок золотистым светом.
   Лежащий на боку цилиндр -- командный центр колонии. Над ним темнеет диск антенны космической связи. У дверей стоит часовой из службы безопасности падишаха. На нем -- комбинезон цвета хаки, бронежилет, металлопластиковый шлем с поднятым забралом. В руках -- автомат.
   Увидев меня, часовой вытягивается по стойке "смирно". Он поджимает губы и не смотрит в мою сторону. Боец не смеет меня задерживать или задавать вопросы, ведь личный курьер падишаха волен поступать так, как велит ему долг. Личный курьер подотчетен лишь государю.
   -- Кто внутри? -- спрашиваю, чтобы проанализировать реакцию часового.
   -- Только дежурные, -- скороговоркой отвечает тот, и запах измены становится еще ощутимее.
   -- Открыть, -- приказываю я.
   Часовой проводит ладонью над замком, створки двери бесшумно разъезжаются в стороны.
   Я вхожу в командный модуль. В тесном, заставленном разнообразной аппаратурой зале сильно накурено. Дежурная смена -- лейтенант с бледным лицом и усталыми глазами, двое бритоголовых рядовых -- сидят за мониторами, на которые выводятся данные радиолокационных станций и датчиков защитного периметра.
   Колонисты могут спать спокойно, ничто не угрожает поселку. Не надвигается лавиной стая ночных хищников, не собирается рухнуть на бараки сбившийся с курса челночный корабль, метеоритные дожди тоже не предвидятся, равно как и вспышки на местном солнце.
   Только все здесь отравлено метастазами предательства.
   Моя миссия обречена, почти провалена.
   Дежурные вскакивают, замирают, вытянувшись по стойке "смирно".
   -- Командир смены Веласкес, -- спохватившись, представляется лейтенант. -- За время дежурства происшествий не было.
   -- Вольно, -- я прохожу мимо лейтенанта и рядовых. Стартовая капсула закрыта целлофаном, кто-то не раз прожигал темную пленку сигаретами. Я сбрасываю целлофан, запитываю пульт. Разворачивается голографический интерфейс. Краем глаза я вижу, что дежурные продолжают стоять, что на лицах их тревога, граничащая со страхом.
   Открывается дверь рубки связи. На пороге -- сам падишах Сципиона, Короны и Прилегающих Планет Джозеф Стаффорд. Рука об руку с государем Крыса -- шеф службы безопасности, за ним -- четверо гвардейцев в полной выкладке.
   Я уже стою, повернувшись к ним лицом. Держу в обеих руках по пистолету.
   Стаффорд отшатывается, будто я ударил его по холеному лицу. Шеф безопасности застывает, он понимает, что не успеет поднять пистолет. Гвардейцы тоже замирают, дула их автоматов смотрят в разные стороны.
   Эти люди настолько уверены в своей абсолютной власти и безнаказанности, что моя прыть и готовность сражаться застают всех врасплох.
   -- Стоп! -- сдавленно командует падишах.
   -- В призраков стрелять бесполезно, -- говорю, отмечая, что дежурные тоже готовы взяться за оружие. -- Ваши люди убедились в этом на собственном опыте.
   На самом деле мне чудом удалось вырваться из-под обстрела; руины Сверчков в джунглях охранялись куда лучше, чем я мог предположить. Обкурившиеся опиатами головорезы Крысы поливали меня свинцом, но я, очевидно, или двоился, или троился в их глазах.
   Падишах и шеф безопасности обмениваются молниеносными взглядами. Значит, наслышаны. Вот и славно.
   -- Опустите оружие! -- приказывает Стаффорд. -- Все!
   Ему подчиняются. Еще бы, ведь он -- царь и бог в этой солнечной системе.
   -- Мистер Эскобар, -- говорит падишах. -- Неужели вы недовольны оказанной вам честью? Такая головокружительная карьера: от простого ефрейтора до личного моего курьера...
   Стаффорд хохотнул: ему понравился собственный каламбур, но подданные его не поддержали. Они слишком меня боялись.
   -- Призраки за чинами не гонятся, -- говорю я.
   Дурацкие, ничего не значащие слова, но мне нужно потянуть время. Миссия провалена -- теперь это уже не ощущение, а реальность. Но с чего бы Стаффорд притащил свой жирный зад из столицы с золотыми минаретами в этот отдаленный аванпост? Что-то ему от меня нужно... Наверное, еще больше власти, еще больше могущества, еще больше информации. Впрочем, какая мне теперь разница? Миссия провалена, а, следовательно, пришла пора вернуться на Землю.
   -- В призраков стрелять бесполезно, -- говорит, оживляясь, Стаффорд; он пытается овладеть ситуацией. -- Призраки за чинами не гонятся. Быть может, с призраками можно договориться? По-человечески? Нам только нужно знать, на кого ты работаешь...
   -- Призраки -- не люди. И те, на кого я работаю, -- тоже,-- отвечаю я, думая о том, что мне не позволят упаковаться в капсулу.
   Что ж, тем хуже для них. Призраки могут стартовать и без капсулы.
   И я позволяю пламени, дремлющему внутри меня, разгореться в полную силу. Я вижу, как вытягиваются лица падишаха и его подданных.
   Да, зрелище не для слабонервных: обычный с виду человек, из плоти и крови, тускнеет, словно древняя видеозапись, покрывается мелкой рябью...
   Крыса что-то кричит, указывая на меня. Гвардейцы стараются заслонить падишаха своими телами. Но все бесполезно.
   Зал заливает яркий свет. Люди вскидывают руки в тщетной попытке защититься от испепеляющего жара...
   Полностью поглотить энергию джантации может только капсула. Недаром я употребил все свое влияние, чтобы ее изготовили на местном заводе. Не ради своего удобства, а для безопасности этого городка предателей и лжецов.
   А они вздумали ловить призрака голыми руками...

Глава первая

   ...Тень убили. Я должен выяснить, кто и зачем это сделал...
   Ливень грохотал по широким, твердым, как жесть, листьям. Под тяжестью его струй листья давали крен, и тогда сверху обрушивались каскады воды. Не прошло и пяти минут, как она смыла с меня белесые комья квантового геля, и я остался совершенно голым.
   Один. Ненастной ночью. В лесу. На большой луне под названием Дождь, которая обращалась вокруг газового гиганта Бриарей в системе желтой звезды, похожей на Солнце.
   Холода я не боялся. Не боялся одиночества и ночного леса. Нужно было действовать. Для начала найти безопасное и, желательно, сухое место. Переждать ночь. А утром будет видно.
   Я поднялся с четверенек. Мне было худо, голова кружилась, сердце галопировало, грозя разорвать грудь. От меня исходил пар, и если бы кто-то увидел со стороны окутанную дымкой фигуру, то непременно бы подумал, что это -- привидение, неупокоенная душа.
   Я и был призраком, пришельцем из другого мира.
   В ушах все еще звучали голоса. Монотонно бубнили служители Лаборатории Джантации, устраивая меня в стартовой капсуле. Старший агент Ник Брагинский -- оперативный псевдоним Мрак -- повторял инструктаж:
   -- Схрон под Левым Рогом. Не перепутай, Сайрус: под Левым, а не под Правым. На месте поймешь, что я имею в виду...
   Слушая Брагинского, я глядел в ячеистый потолок, который медленно наливался сиреневым светом. Я готовился покинуть Землю, и, быть может, навсегда.
   Вспышка. Мгновенный пространственный спазм. И вот, я более чем в сорока пяти световых годах от Земли. В промозглой ночной чащобе чужого мира...
   Я выставил перед собой руки и побрел, поминутно спотыкаясь, туда, где в стене леса виднелся багровый просвет. Под ноги подворачивались корни -- мокрые, скользкие. Ветки так и норовили хлестнуть по глазам. Но я упрямо шел вперед и чувствовал, что с каждым шагом ко мне возвращаются силы.
   Постепенный "перезапуск" организма -- обычное следствие джанта. И если в течение первых тридцати минут чужая планета не убьет призрака, то в последующем он станет хозяином положения. Судя по ощущениям, мне оставалось не более четверти часа немощного состояния. Я молил Навигационную Карту помочь осилить эту четверть. Уберечь от рыскающих в мокром подлеске шерстней, приглушить вечный голод, терзающий бредунов, убрать с дороги стыдливца, настырного и беспощадного, будто уличный бандит в Тоннельном городе.
   Лес поредел. Отдельные стволы, а не сплошная чаща. Временами мне казалось, что я все еще на Земле, изучаю мыслезаписи своих предшественников, формирую в сознании устойчивый образ того места, куда предстоит перенестись, прорвавшись сквозь ткань пространства. Мне чудилось, что лес -- лишь изображение на снимке. Но потом морок отпускал, и я оказывался в объятиях влажного сумрака, который нельзя было запечатлеть. Его можно было лишь ощутить дыханием и кожей...
   Я выбрался на опушку. Ливень только усилился, но сквозь его стеклянные заросли проглядывала равнина, залитая багровым светом. Пожар? Что может гореть в такой сырости? И в следующее мгновение понял, что: над пустошью восходил Бриарей. Свет планеты-гиганта лился из-за туч, смешиваясь со струями воды. И в этом неверном освещении я отчетливо разглядел две скалы, возвышающиеся над болотистой равниной -- будто рогатая тварь лезла из-под земли.
   Под Левым Рогом Тень устроил схрон. Там была одежда и обувь горожанина, примитивное огнестрельное оружие, тесак-мачете, концентрированная пища... Ну и еще -- личинки. Все -- местное. Ведь призрак, будто новорожденный младенец, приходит в мир голым. В чужой ли мир, в свой ли -- разницы нет. С собой он не может пронести ни единой песчинки. Только навыки, воспоминания и кошмарные сновидения.
   Голым пришел я в этот мир, голым и уйду, забирая с собой только знание. И прежде всего, сведения о том, кто и зачем убил Дэна Крогиуса, оперативный псевдоним Тень.
   Но сначала надо преодолеть полмили болотистой равнины, добраться до Левого Рога и вскрыть схрон. И сделать это лучше всего сейчас, не дожидаясь восхода местного солнца -- звезды, которую на Земле называли Восемнадцатой Скорпиона.
   Но путь оказался отрезан. Почти невидимые в багровом полумраке, на опушку выскочили двенадцать тварей, отдаленно напоминающие африканских гиен. Я почувствовал их гнилостный запах. Ночное зрение вернулось ко мне. Стали видны ходящие ходуном ребра, рыжая с подпалинами шерсть на боках, капающая с желтых клыков зеленоватая пена, нервно подрагивающие чешуйчатые хвосты. Это были шерстни. Они охотились стаями, стремительно загоняли добычу и торопливо рвали ее на куски, покуда на запах крови не явился стыдливец.
   Четверть часа миновала, а значит, такая добыча как я, шерстням не по зубам. Естественно, я не был настолько самонадеян, чтобы ввязываться с ними в драку. Оступишься о предательский корень, потеряешь равновесие, и они мгновенно вцепятся в руки и ноги, повалят в гнилую лесную подстилку, вгрызутся в горло. А вот потягаться в скорости было возможно. Ускорение -- сверхчеловеческая способность, которой обладает каждый призрак. Для шерстней я размажусь в серую полосу, они же для меня замрут, как истуканы.
   Я рванул с места, на бегу перемахнул через ближайшего хищника, -- тот прижал уши и зашипел. Я ссыпался с косогора, на котором стоял лес. Широкими прыжками помчался по равнине. Все это заняло у меня не более пяти секунд. Твари, наверное, и не поняли, куда это вдруг подевалась такая беззащитная с виду добыча. Я же мчался как ветер, разбрызгивая дождевые лужи, распугивая мелких земноводных и змей. Для всякого стороннего наблюдателя я был сейчас туманным вихрем, со свистом вспарывающим дождящую полумглу. Не человек -- призрак!
   Но вскоре пришлось сбавить темп. Во-первых, силы ко мне вернулись не полностью. Нынешний джант дался тяжелее, чем я рассчитывал. Во-вторых, твердая почва сменилась болотистой зыбью. Не хватало еще на полном ходу вляпаться в трясину. Сначала я перешел на нормальный бег, потом -- на шаг.
   Наконец, остановился, чтобы осмотреться.
   Ливень ослабел. Свет Бриарея становился все ярче. Невидимый за тучами гигант неспешно выбирался из-за горизонта. Стена леса позади раздалась вширь, разбегаясь вправо и влево. А вот Рога ближе не стали...
   Я потянул носом воздух. Пахло дождевой сыростью и болотной гнилью. Зверьем не пахло. Шерстни, видимо, не решились меня преследовать. Отправились на поиски менее прыткой добычи. Ну, и правильно.
   Внимательно глядя под ноги, я двинулся дальше. Почва с каждым шагом была все ненадежней. Приходилось то и дело огибать заросшие ряской болотца. К счастью, притяжение Бриарея демаскировало трясину, заставляя ее подергиваться заметной рябью. Шаг за шагом я приноравливался к местности, а она -- ко мне. Со временем моя ходьба сделалась монотонной. Я смог немного отвлечься и предаться посторонним мыслям. И мысли мои, само собой, обратились к Тени. Я вспомнил нашу с ним последнюю встречу. Тогда я впервые услышал о Дожде...
   ...Был жаркий декабрьский день. Стены Вертикалов источали зной. Смог достигал отметки в милю. Кондиционеры не справлялись -- воздух, который они должны были охлаждать, не отличался от того, что снаружи.
   Сначала мы с Тенью закатились в притон, где подавали холодные грезы. Но иллюзорные морозные просторы Гренландии в тот день почему-то не пошли. Они напомнили об одном ледяном мирке, где мне довелось шпионить. Цивилизация людей на Мерзлоте была сосредоточена на крохотном пятачке, отвоеванном у вечной зимы. Я три месяца проработал в забое на кобальтовой шахте, нажил мозоли, обморозился и облучился, пока не убедился окончательно, что ничего интересного для Земли я там не раскопаю.
   Даром, что Мерзлота обозначена на Навигационной Карте.
   Выйдя из транса, я растолкал Дэна, показал грёзодиллеру жетон, чтобы тот не требовал платы, и потащил друга к себе.
   ...Я усадил Тень в свое любимое продавленное кресло, соорудил реальную, а не воображаемую выпивку с самым настоящим льдом, и мы, наконец, расслабились.
   Мы болтали о пустяках, как вдруг Дэн заговорил о Дожде. Он рассказал массу удивительных вещей. Я слушал, затаив дыхание. Дэн утверждал, что Дождь -- это не проклятая богами Мерзлота, и даже не загнивающий Сципион. Во-первых, люди прижились на Дожде относительно благополучно. Промышленность, города, централизованное управление -- пусть все это находилось на уровне тысячелетней давности, но тем не менее. Во-вторых, природа Дождя как будто была создана для человека. А в-третьих, имелись веские доводы в пользу того, что на Дожде давным-давно существовал региональный центр галактической империи Сверчков, поэтому луна Бриарея буквально кишела артефактами их цивилизации...
   ...Суперы в Генезии чрезвычайно интересовались этим миром. Недаром они раз за разом отправляли на Дождь агента по прозвищу Тень. Ведь Крогиус был лучшим из нас. Он не только успешно внедрился в социум Дождя, он создал сеть связных и вплотную подобрался к верхушке местной бюрократии. В память врезались имена людей, с которыми Тени приходилось иметь дело. Бран Мышиный Катяшок -- охотник на шерстней из лесных дикарей. Карр по прозвищу Ящер -- торговец артефактами из города Котел-на-Реке. Рон Белл -- сотрудник столичного Департамента Научной Информации...
   Эти люди были разбросаны едва ли не по всей населенной части Дождя. Их еще нужно было найти. Пока я не знал, какую роль они играли в жизни Крогиуса. Это тоже предстояло выяснить...
   ...Рядом что-то зашипело, мое тело среагировало само собой.
   Прыжок в сторону, кувырок через голову, и вот я снова на ногах, готовый душить неведомого врага голыми руками.
   Шипящее нечто походило на змею, выбирающуюся из норы. Я ждал, а оно все лезло и лезло -- длинный блестящий гофрированный шланг с наконечником, напоминающим букет увядших роз. Сморщенные бутоны пульсировали, по очереди втягивая и выпуская воздух. Или уже не воздух? Во всяком случае, к запаху болотной зелени и прели добавились ароматы парфюма. Шланг-букет признаков агрессии не проявлял, но я поспешил убраться с его дороги, мало ли.
   С этого мгновения я сосредоточенно продвигался вперед, гоня посторонние мысли прочь. Дождь -- мир, под завязку набитый сюрпризами. Далеко не все из них приятные. Все-таки технологии Сверчков не были рассчитаны на человека. И как знать, может эта "парфюмерия" для нас страшнее фосгена?
   Ливень то стихал, то усиливался. Бриарей поднялся над горизонтом и потускнел. Стало темнее, хотя ночь катилась к рассвету. Оба Рога маячили совсем близко. По сухой местности я бы добрался до них в два счета, но здесь приходилось петлять и шарахаться от неведомой дряни, вылезающей из болота, и попробуй, разбери -- животное это, растение или наследие Сверчков.
   ...Я добрался до Левого Рога, когда солнце уже простреливало болотистую низменность холодными утренними лучами. Скалы желтели, как слоновая кость. Левый Рог был с изъяном, широкие трещины покрывали его от кривой верхушки до основания. Если бы не пронизывающая сырость, карабкаться на него было бы сущим удовольствием.
   Местность к северу от леса, в котором я начал путь, оказалась как на ладони. Я увидел, что болотистая равнина постепенно переходит в плоскогорье, и что на северо-востоке плоскогорье рассекается волнистым лезвием реки. Река -- это здорово. Если бы еще нашлось какое-нибудь плавсредство... Впрочем, сначала -- схрон.
   Схрон обнаружился у самого подножия в глубокой выемке. От дождевой воды его защищал скальный козырек. Замаскирован тайник был великолепно. Я узнал руку Тени: Дэн был мастером на такие дела. Поднатужась, я выволок из выемки пластиковый контейнер. Поколдовал с цифровым замком, поднял крышку.
   Та-ак... карабин, патронташ, мачете, консервы. Бинокль. Рюкзак. А в рюкзаке...
   Я недоуменно хмыкнул и почесал в мокром затылке. Вместо добротной амуниции охотника из пограничного городка в рюкзаке обнаружились какие-то лохмотья. Собственно -- та же городская одежда, но рваная и на размер больше. Как будто ее украли или сняли с убитого. Второе -- вернее.
   Сидя голым задом на скользком валуне, я смотрел на тряпки, которые оставил Крогиус. Я не верил в небрежность Тени. Если он заложил в схрон эту рванину, значит, считал, что так нужно. В конце концов, это Дэн кое-чего добился на Дожде, а я здесь пока никто, и начинать мне придется с самой низкой социальной ступени, постепенно поднимаясь все выше и выше.
   Я напялил тряпье, вскрыл первую подвернувшуюся под руку консервную банку. Внутри оказалось тушеное мясо с местными аналогом бобов. Не слишком вкусно, но питательно, что было главным в моем положении. Набив желудок, я попил дождевой воды, которая скопилась в углублении в камне. И приступил к самообразованию.
   Личинки -- кожистые кругляши, запакованные в белесые шелковые коконы -- хранились в специальном контейнере. Дэн называл его кладкой. Тень уверял, что личинки -- продукт биотехнологий Сверчков. Как бы там ни было, эти создания -- их можно было назвать симбионтами -- обладали способностью запоминать и передавать информацию. Нужно было только, чтобы они оказались у человека в брюхе.
   Один за другим, словно пилюли, я глотал кругляши, запивая их дождевой водой.
   Ливень перешел в морось, а затем вдруг иссяк. Тучи отползли к востоку и сгрудились там, будто овцы. Исполинский шар Бриарея стал похож на обсосанный леденец. Солнце подкатилось к зениту. Стало пригревать. От камней повалил пар. А я все сидел, впитывая фрагменты памяти Дэна Крогиуса, и чужой мир с каждой минутой становился понятнее и ближе.
   Гигант Бриарей здешние жители называли Жнецом. Эту обширную низменность -- Роговым болотом. Саму луну горожане -- жители Страны-под-Солнцем -- именовали Дождем, а дикари из разных племен -- то Мокретью, то Моросью, то Морошей. И еще некие скиллы, о которых Дэну мало что удалось узнать, величали ее Мзгой.
   Я озирался, как человек, который только что проснулся: едва ли не каждая былинка на болоте получила свое имя, назначение и смысл. И когда в отдалении промчалась стая голенастых существ, взмахивающих громадными радужными крыльями, я не испытал ни малейшей тревоги, ведь стрекуны -- всего лишь насекомые, питающиеся нектаром болотного багряника...
   Через два часа пополудни я бодро шагал к реке. На поясе у меня болтался тесак. За плечами -- рюкзак с провиантом и боеприпасами. Карабин висел на шее. Я шел, положив на него руки, немного разболтанной походкой обитателя западных лесов. Теперь я знал, что мне полагается выглядеть, как дикарю из лесных людей, и вести себя так же. В небольших городках все друг друга знали в лицо, только дикарей никто не считал.
   Когда я вышел к реке, опять набежали тучи, и зарядил дождь. Пока еще мелкий. Эта планета с полным правом носила свое имя. Ливни, косохлесты, ситные, обложные, слепые, грибные, моросящие дожди шли здесь постоянно. А в периоды трехсуточных затмений, когда желтый диск Восемнадцатой Скорпиона скрывался за красно-бурым шаром Бриарея-Жнеца, вода с неба превращалась в снег. Но пока до скоротечной зимы было еще далеко.
   Река вытекала из болотистой низменности, которую я пересек ночью. Мутно-желтые воды струились по каменистому руслу, разрезающему плоскогорье. Цепляясь за уступы, я взобрался на него и очутился на речном берегу. Ширина реки была не больше пяти метров, и у самого берега обнаружился еще один подарок Дэна -- примитивная лодка, напоминающая индейскую пирогу.
   Где подгребая единственным веслом, где отталкиваясь им от скалистых обрывов, я продолжил путь. Судя по карте, вниз по течению был небольшой город -- последний форпост цивилизации в этом пустынном краю. Его обитатели не чурались общения с дикарями, которые приносили из пустошей и лесов разное зверье или же артефакты. Дэн считал, что большая часть этих находок -- любопытные побрякушки, не больше. Могли же и у Сверчков быть какие-нибудь милые пустячки, сувениры, детские игрушки? Рядовые горожане такими вопросами не задавались. Они скупали артефакты у дикарей по дешевке, а потом втридорога продавали в большие города юга.
   Агента Дэна Крогиуса интересовали не побрякушки. Он, как и все призраки, был нацелен на главное. Но главное -- здесь повсюду. Везде и нигде. Это гигантская мозаика, разбросанная временем, перемешанная с глиной, песком, вулканическим шлаком, останками животных, растительным перегноем, и щедро политая ливнями. Чтобы собрать ее, тоже требовалось время. Много времени, которого у нас почти не было.
   Я плыл, разглядывая обрывистые берега. Тоже ведь -- артефакт! Только его не подберешь и не продашь на толкучке. Личинки, которые транслировали знания Тени, обострили мое зрение. В береговых обрывах я отчетливо различал геологические пласты древних эпох. Особенно впечатляла полоска метровой толщины, состоящая из бесчисленного множества микроскопических механизмов. Какая эпоха в миллионолетней истории цивилизации Сверчков их породила, оставалось только гадать. Ясно, что механизмов этих мириады. И служили они Сверчкам множество веков, пока их не вытеснило что-то более совершенное.
   Щелкнул затвор.
   Я схватился было за карабин, но вовремя одумался. Они стояли наверху, и им ничего не стоило сделать из меня решето.
   -- Суши весла! -- скомандовал самый молодой из них, здоровенный парень с шеей борова и соответствующим интеллектом в сходящихся у переносицы глазенках.
   -- И грабли в гору! -- добавил коренастый мужичина, в бороде которого хватало седины.
   -- Дык если он грабли подымет, -- рассудил третий, заметно припадающий на ногу, -- его же течением унесет...
   А их смазливая спутница кокетливо хихикнула.
   -- Не боись, не унесет, -- заявил Боров.
   Я не успел опомниться, как винтовка в руках молодчика рявкнула пару раз. Пирога вздрогнула, будто раненый зверь, и начала быстро заполняться водой.
   -- Стыдливец тебя заманай, Бор! -- с укоризной проговорил хромой. -- А ежели он у тебя потонет?
   Но я, разумеется, не утонул. Да и глубина была невелика -- по пояс. Подхватив рюкзак и карабин, я с проклятиями принялся взбираться по склону. Бор и остальные терпеливо поджидали меня. Кто же они такие? Городские охотники за артефактами? Дикари?
   -- Ой, какая штучка у тебя интересная! -- воскликнула девушка и потянулась к футляру с биноклем, что висел у меня через плечо.
   Седобородый крякнул:
   -- Мира...
   -- Ой, ну, в самом деле, -- продолжала кокетничать Мира. -- Такая сумочка милая...
   Я потянул футляр через голову. И правда -- пусть побалуется. Надо же налаживать контакты с местным населением...
   -- А ты прыткий, я погляжу... -- проговорил парень и вдруг с неожиданной для столь кабаньей наружности грацией скользнул ко мне.
   Не успел я и руки поднять, как этот боров одним ударом отправил меня в нокаут.
  

Глава вторая

   Тень исчез с Навигационной Карты, будто тумблером щелкнули....
   Пока Колченогий дремал, а Седобородый разводил бездымный костерок, Боров решил развлечься с девчонкой. Он сграбастал Миру в охапку, шумно и слюняво поцеловал в губы, потом -- зарылся лицом в ее воротник, словно собрался перегрызть девице сонную артерию.
   Мира захихикала, попыталась освободиться, да не тут-то было. Тогда она кивнула в мою сторону:
   -- Погоди! Ну, Бор! Этот же смотрит!
   Боров повернул ко мне красную, потную рожу:
   -- Пусть знает, кто на Морошке -- мужчина.
   Девица снова прыснула, затем ответила на поцелуй Борова. Ее маленькая ладонь легла на небритую, покрытую шрамами от оспы щеку Бора.
   Я откинулся спиной на обжитый разноцветными лишайниками ствол дерева, -- стало мягко, почти как на диване. Посмотрел вверх.
   Тучи сочились ледяной моросью. Сквозь разрывы в сине-серой пелене виднелся полосатый бок Бриарея. Плыл по небу лучистый кристалл дальней луны под названием Снег. Поверхность Снега отражала девяносто девять процентов света местного солнца.
   Сквозь толстую подстилку палой листвы ощущалось, как сотрясается земля, отзываясь на приливное воздействие Бриарея и дюжины его лун.
   Седобородый развел костер. Протянул к огню грязные, мозолистые руки. Трубчатые волокна, извлеченные из-под коры путникового дерева, были сухи, и сгорали моментально, превращаясь в дышащие жаром угли. Колченогий проснулся, с прищуром посмотрел на меня, поправил кобуру и передвинулся ближе к теплу. Боров попытался развязать кожаный корсет Миры, но все-таки получил отпор. Впрочем, девица куснула Бора за волосатое ухо, обещая тем самым, что в свое время он получит сполна удовольствия и ласки.
   Смогли бы эти полудикие люди прикончить Тень?
   Наверное.
   Дождь не терпел неженок. Его обитатели привыкли сражаться, без разницы -- друг с другом или же с дикой природой, они не терялись перед лицом любой опасности. Они не останавливаются ни перед чем на пути к цели.
   Шерстни, бредуны, стыдливцы... Самый грозный хищник на Дожде -- это человек, пришелец с далекой Земли.
   -- Бор, Мира! -- позвал громким шепотом Седобородый. -- Хорош обжиматься! Где клубни?
   Боров с неохотой оставил девчонку в покое. Подошел к лежащим под деревом рюкзакам. Открыл свой, принялся в нем копался. Достал потертую флягу, свинтил крышку и припал к горлышку. Долго остужал разгоряченное нутро, кряхтя и дергая кадыком. Мира в это время глядела почему-то на меня. На ее щеках горел стыдливый румянец, а в глазах блестели задорные искорки.
   Утолив жажду, Боров выудил из рюкзака с десяток крупных, потрескавшихся от переизбытка влаги клубней, похожих на картофелины. Запустил их, посвистывая, словно это были авиабомбы, в костер. К нижним ветвям путникового дерева взметнулся рой искорок.
   -- Переправы на Быстривице больше нет, -- сказал Колченогий, почесывая впалую грудь, -- дадим крюка через Пылеглота.
   -- О как! -- потер ладони Седобородый. -- Давно не ходил тем путем-дорожкой.
   -- Да хорошо все там, спокойно, -- ответил ему Колченогий. -- Пылеглотов мы перерезали, как стрекунов.
   -- Хвастло! -- проворчал сквозь зубы Боров. -- Сам-то хром с тех пор... на охоту взять нельзя. Все зверье слышит твое шарканье.
   -- Так бодливый стрекун попался, -- без обиды проговорил Колченогий. -- Битый час наконечник из колена доставали. Повезло, что жертвенный камень был еще теплым. У Козевича нашелся хлебушек. Ребята раскрошили краюху во славу Молчаливым, так у меня кость и срослась. Криво косо, правда, но в деревню вернулся на своих двух. А случись такое вдали от жертвенного камня? На Подлецах или в Зимоводске? Оттяпали бы ногу по самые яйца, и сдох бы давно. Никто не вспомнил бы, как меня зовут.
   -- Как тебя зовут? -- на той же ноте спросил Седобородый.
   -- Стыдливец тебя заманай! -- отозвался Колченогий.
   -- Ловчее надо быть, чтоб стрелы в ноги не втыкались, -- заметил, вальяжно развалившись, Боров.
   Седобородый и Колченогий посмотрели на него, как на таракана.
   -- Молод ты еще, Бор, -- процедил Седобородый. -- С бабами ловко у тебя выходит, этого не отнять.
   -- Повидал бы с наше, -- согласился Колченогий, потирая раненное колено. -- Не говорил бы почем зря.
   -- Я и не говорю почем зря, -- Боров оскалился. -- С пылеглотами не воевал, да. Руду дробил в то время для железноголовых. Потому что откупились мною и другими пацанами из деревни... И если бы мы сами не свалили с рудников, никто бы не почесался нам помочь. А с железноголовыми биться -- это не то же самое, что с пылеглотами. И если кто-то желает мне укоротить язык... -- Боров похлопал по голенищу сапога, за которым он хранил нож. -- То пусть попробует. Я с радостью погляжу, как брызжечка станет разлетаться.
   Седобородый сплюнул, но ничего не сказал. Мира, не встревавшая в мужские разговоры, выразительно поглядела на меня и наморщила носик. А Колченогий засуетился:
   -- Да чего уж ножами мериться? Мы ведь из одной деревни будем. Молчаливых только гневить! Братскую брызжечку лить нельзя в лесных землях... Сейчас клубни испекутся! Будем лопать!
   -- Вот и помалкивайте с набитыми ртами, -- поставил точку Боров. Затем повернулся ко мне и спросил: -- Ну, а ты чего? Скажешь что-нибудь?
   Я молча глядел перед собой. Боров ткнул в мою сторону пальцем и посоветовал приятелям:
   -- Учитесь у Странного! Молчит и в ус не дует.
   Мира вынула из рюкзака старую консервную банку, наполнила ее водой из фляги, подошла ко мне. Присела на корточки, поднесла банку к моим губам:
   -- Пей, Странный. У нас в воде никому не отказывают.
   Вода была с привкусом железа. Я сделал осторожный глоток, всеми рецепторами пытаясь определить, есть ли в ней какие-то примеси.
   Девчонка вдруг застыла. Вода полилась из банки мне за шиворот. Я отдернулся, а Мира вскочила, кинулась к Борову:
   -- Облачник! -- выдохнула она.
   Мужчины замолкли. В тишине, нарушаемой лишь шелестом листвы и капелью, отчетливо послышался мерный рокот. В этом звуке не было ничего угрожающего. Словно ветер принес гул мегаполиса.
   Но на Дожде нет мегаполисов.
   Дикари не на шутку встревожились. Седобородый с Колченогим принялись засыпать костер палой листвой. Боров метнулся ко мне. Сел рядом, прислонился спиной к стволу. С другой стороны устроилась, поджав колени к подбородку, Мира.
   Седобородый с Колченогим, покончив с костром, тоже кинулись к нам.
   Я смотрел, как из-под подушки грязной, мокрой листвы силятся пробиться струйки дыма. Что за облачник? В отчетах Тени не было сказано ни слова о каких-либо облачниках. Зачем понадобилось маскировать почти прогоревший костер? Облачник чувствителен к тепловому излучению?
   Рокот лился из зенита. Округлая тень накрыла путниковое дерево. Сквозь крону ничего не просматривалось, но облачник двинулся в сторону прогалины, где ветви не образовывали сплошной навес, и на несколько секунд закрыл туманное полушарие Бриарея.
   Облачник походил на огромную медузу грязно-голубого цвета. Его полупрозрачная мантия пульсировала, со слюдянистых щупалец стекала слизь. Мне показалось, что на щупальцах висят, упелёнатые слизью, точно мухи в паутине, какие-то животные.
   Летающая медуза удалилась. Ее рокот слился с ворчанием далекого грома.
   Что это -- животное? Или левитирующий механоорганизм, продолжающий свое бесцельное существование, превратившийся в ловушку для крылатых тварей?
   Когда-то на Земле экспериментировали с летающими гигантами. Созданные генными инженерами скатоподобные существа предполагалось использовать в качестве личного транспорта, а огромных китообразных животных -- в качестве общественного. Но от затеи быстро отказались: полет -- энергозатратное удовольствие. Геноморфам нужно было скармливать тонны корма, кроме того они имени норов, капризничали, болели. А еще в кабинах и салонах, расположенных внутри их тел, несмотря на все ухищрения конструкторов, всегда стоял отвратительный запах.
   -- Дух Морошки, -- глубокомысленно прогудел Седобородый; он смотрел в ту сторону, куда улетел облачник. Было не понять, о какой именно "морошке" речь -- о мире или о погодном явлении.
   Мне же вспомнился шланг-букет, который я видел на болотах в первую ночь. Недаром цепочка рассуждений вела к искусственным видам, которых пруд пруди на сегодняшней Земле. Быть может, и Сверчки играли в Великую Генетическую Революцию. Давным-давно, до того, как в невысыхающие лужи этой большой луны ступила нога первых людей.
   Впрочем, пока это лишь домыслы.
   Колченогий раскопал листья, извлек из еще горячего пепелища клубни, раздал их друзьям. Мира взяла один и стала перебрасывать из ладони в ладонь, смешно округлив глаза.
   -- Хорошо, что ты, Странный, есть не хочешь, -- сказал Колченогий, облизывая грязные пальцы. -- А то тебе бы не хватило.
   -- Он все равно не стал бы есть нашу пищу, -- заметила Мира.
   -- Еще чего! Как миленький бы ел и просил добавку, -- Боров выхватил нож, приставил лезвие к моему горлу, -- если бы мы ему еще один рот сделали.
   -- Да ну тебя, Бор, -- Колченогий стряхнул с пальцев прилипшую шелуху. -- Вдруг Дед захочет принять его в деревню? Странный -- парень крепкий. Дед может поселить его с нашими. Жену Странному найдет. Вот, например, Миру!
   Седобородый хмыкнул. Мира зарделась.
   Боров поплевал на кулак, которым он отправил меня в нокаут возле реки.
   -- Тогда уж лучше прикончить его прямо сейчас...
   Сказав это, Боров удалился за кусты.
   -- Пора выдвигаться, что ли... -- пробормотал Седобородый.
   Колченогий подошел ко мне.
   -- Ну, что? Силы найдутся на прогулку? Руки не омертвели еще?
   Нет, с руками все было в порядке. Я бы мог в любой момент освободиться от веревок. Во всяком случае, мне так казалось.
   -- Может, отлить надо или еще чего?.. -- продолжал участливо интересоваться Колченогий.
   Нет, тут тоже было все в порядке.
   -- Тогда пошли, -- Колченогий вцепился мне в предплечье твердыми, будто вылитыми из железа, пальцами. Рванул вверх. Я поднялся на ноги, притворяясь неуклюжим мешком с навозом.
   И мы пошли.
   По незаметной даже мне тропке, мимо колючих кустарников, среди ветвей которых клацали клешнями отравивцы -- насекомые, похожие на богомолов полуметровой длины. Несколько раз мы обходили скалистые балки, на дне которых бурлила вода. Один раз едва не влетели в засыпанный листвой омут. Палка Колченогого, которую он использовал вместо трости, а заодно -- прощупывал ею путь, беззвучно ушла в глубину. Колченогий пошатнулся, но устоял. Пробурчал малопонятные мне ругательства. То, что я принял за кочку, облепленную гнилыми листьями, расправило крылья и взлетело в пасмурное небо. На том месте, где сидело существо, осталась лунка, и в ней виднелось черное зеркало стоячей воды.
   А потом седые тучи заслонили Бриарей. Гром, до этого звучавший в отдалении, вдруг расколол небеса над нашими головами. Хлынул ливень, да с такой силой, что среди деревьев возникли клубы водяной пыли.
   Аборигены упрямо шли дальше, среди упругих дождевых струй они ощущали себя, словно рыбы в воде. А мне было тяжеловато. Я понял, что чувство направления мне отказывает. Начинало казаться, будто мы ходим по кругу, ведь все вокруг стало одинаковым, расплывчатым, серым.
   Из клубов водяной пыли донеслось невразумительное бормотание. Поначалу я думал, что это Колченогий продолжает крыть все на свете, а потом до меня дошло. И сразу стало жарко, словно я находился не в сердце ледяного ливня, а в горячей сауне.
   Бредун!
   Мира повернулась ко мне, она хотела что-то сказать... Мокрые пряди волос падали на посиневшее от холода лицо, но глаза ее были полны огня.
   Стена воды разверзлась, из-за завесы тяжелых струй наперерез нам метнулось что-то серое, кожистое, безобразное... Этот живой снаряд мчал на Миру.
   Капли воды замедлили падение, клубы пыли замерли, точно грубые мазки масляной краски на полотне. Колченогий остановился на одной ноге. На лице повернувшегося ко мне вполоборота Борова застыло злобное выражение.
   Тварь была на расстоянии вытянутой руки от Миры. Перепончатые крылья расправлены, пасть раззявлена, зубы сверкают, точно выточены из хромированной стали, на глаза опущены вторые прозрачные веки. Бредун, эта мерзкая помесь рептилии и демона, уже приготовился вцепиться в жертву, а затем с девчонкой в когтях рвануть в низкие небеса.
   Я пихнул Миру плечом. Мы врезались в Борова, повалились втроем в раскисшую грязь, подняв тучу медленных и неповоротливых брызг.
   Струи хлынули с прежним напором. Зашумело, взорвалось раскатами грома. Я успел увидеть, как мелькнул в серой мгле длинный сегментированный хвост. Послышалось торопливое горячечное бормотание.
   Боров, само собой, ничего не понял. Выхватил нож, занес над моей головой. Он бы меня прикончил, потому что в тот миг я отходил от ускорения и не мог сопротивляться, но Колченогий спас мою шкуру, ударив по руке Борова палкой.
   -- Встать! Встать, скиллины дети! -- просипел он. -- Они всегда охотятся парой!
   И в тот же миг за спиной Колченогого развернулись крылья. Удар чудовищной силы едва не переломил аборигена пополам. Колченогий выпучил глаза, взмахнул палкой, чудом не подровняв Борову рыло. В следующую секунду он взмыл в воздух: невидимый за пеленой ливня ящеродемон, кряхтя от тяжести, поднял Колченогого над деревьями.
   -- Жижонка! -- выкрикнул Боров, что на местном диалекте означало "дерьмо".
   Но полоумное бормотание послышалось справа, снова затрепетали адские крылья. Это был второй обещанный Колченогим бредун.
   В поле зрения появился Седобородый: в руках у него были два револьвера с длинными стволами. Обернувшись, он быстро нашел цель. Один револьвер перхнул холостым щелчком. Из ствола второго ударил факел огня.
   Бредун меньших размеров, чем первый, проскочил между нами, зацепив Седобородого крылом. Подпрыгнул на кочке и взлетел. С треском проломился сквозь переплетение ветвей, нырнул в небеса.
   Седобородый упал на спину. Я увидел, что борода у него больше не седая, а красно-черная. Ну, конечно: кромка крыла у бредунов -- все равно, что пила.
   -- Диментий! -- воскликнула Мира. -- Дядька!
   Она кинулась к Седобородому, упала рядом с ним на колени. Мы с Боровом поднялись на ноги -- грязные, мокрые до нитки. Борову-то что? Его руки не были связаны за спиной. А вот мне пришлось на время прекратить изображать из себя простака. Но никто не обратил внимания, каким образом я оказался на своих двух.
   А ливень, тем временем, пошел на убыль. Струи деградировали до редких, но крупных капель. Солнце заходило за Бриарей и теперь светило сквозь кромку его атмосферы, отчего все вокруг сделалось красным. Стало еще холоднее. Над раной Седобородого вился пар.
   Я не удивился, когда дождевые капли стали чередоваться с хлопьями багряного снега. Зима пришла в этот мир, и длиться она будет три местных дня и ночи, а потом ее сменит такая же неожиданная и быстротечная весна.
   Седобородый отстранил Миру и встал без посторонней помощи.
   -- Надо драть отсюда, -- проговорил он, тряся окровавленной бородой. -- Стыдливец!..
   Только стыдливца нам сейчас не хватало. Я уже подумал о том, что стоит избавиться от веревок, когда Седобородый подозвал меня:
   -- Ну-ка, Странный! Дай обопрусь... -- он навалился на плечо, пахнув на меня кровью и потом. -- Почесали отсюда!
   И мы пошли дальше. Снег сначала таял, затем под нашими ногами захлюпала кашица. На ветвях вскоре образовались пышные шапки, а между стволами покраснело. Снег же продолжал сыпать. Серые тучи плыли так низко, что задевали вершины деревьев. И где-то в вышине метался оставшийся без добычи бредун, которому метель была нипочем.
   -- Иди-иди, Странный, -- шипел мне в ухо Седобородый, размахивая зажатым в свободной руке револьвером. -- До Пылеглота -- миля, рукой подать. Дотащишь, будет тебе уважение от Диментия. А к моему слову сам Дед прислушивается. Слово мое пригодится, когда деревня твою участь решать станет...
   Идущий впереди Боров обернулся и с сомнением поглядел на Седобородого. Раненого по законам лесных племен полагалось бросить на откуп стыдливцу. Наверняка, Боров прокручивал в немногочисленных извилинах варианты. Седобородый имеет авторитет в деревне -- это плюс, Седобородый -- дядя желанной Миры, это еще один плюс. У Седобородого в руке пистолет, это не плюс и не минус, это то, с чем надо считаться.
   За нашими спинами раздался дробный перестук копыт. Мира оглушительно взвизгнула. Бредун, все высматривавший, как бы спикировать нам на головы, поспешил убраться. На Дожде вершину пищевой цепи занимали не бредуны.
   -- Не оборачивайся! -- посоветовал Седобородый. -- Вот, видишь -- розовеет впереди? Еще немного... К Пылеглотам стыдливец не подойдет. Пылеглотов берегут Молчаливые.
   Я выбил револьвер Седобородого ногой, затем с полуоборота ударил локтем в рану на его груди. Бедолага закричал, завалился в снежную кашу. Мира опешила, такого поворота событий она не ожидала. Боров -- тоже; впрочем, он сориентировался быстро: схватил девчонку за локоть и потащил в сторону розовеющих стен якобы безопасного Пылеглота. Я поспешил за ними.
   -- Дядька! Дядька! -- Мира пыталась вырваться, но Боров держал ее цепко. -- Убийцы! Жижори!
   Мы продрались через кустарник черноцвета, с которого с целлофановым шелестом осыпалась листва. За стволами вечнозеленых берез виднелась поляна, загроможденная мегалитическими глыбами, скошенными в разные стороны арками и каплевидными полусферами.
   Это были руины, принадлежащие исчезнувшей цивилизации Сверчков. Кусочек древнего мира, в котором царила странная на взгляд человека кособокая геометрия.
   Зачавкала грязь. Нечто быстрое и тяжелое остановилось шагах в двадцати позади нас, за стеною из черноцвета. Страшно, по-бабски завопил Седобородый. Я знал, что перед тем, как сожрать жертву, стыдливец с ней забавляется, точно кошка с мышью. Но мы могли сбавить ход. Стыдливец больше одного человека за раз не подбирает. Таков страшный закон Дождя. Хотя определенная справедливость в нем имеется: ведь людей с Земли сюда никто не звал.
   Вот и ближайшая арка. Она увита похожим на плющ красно-коричневым растением. А дальше -- еще одна, и вместо земли под ногами -- припорошенные снегом каменные плиты.
   Снег продолжал падать, Седобородый все еще кричал и проклинал нас. Я старался договориться с совестью.
   Боров с Мирой остановились под навесом, образованном широкой верхней частью арки. Обо тяжело дышали.
   -- Ну, иди! -- заорал на девчонку Боров, выпучив красные глаза. -- Иди! Спасай! -- он сдернул с плеча карабин, сунул его цевьем Мире в ладони. -- Или убей меня, если считаешь, что я поступил неверно! Или вот его убей! -- Боров указал на меня пальцем.
   -- Диментий был мне вместо отца! -- зарыдала Мира, потрясая винтовкой. -- За что вы так?..
   -- Всех бы стыдливец соком заплевал. Сама знаешь, -- буркнул Боров. А затем подошел ко мне и потребовал: -- Повернись! Живо! Прокляты, видно, мы из-за тебя...
   Он перерезал веревки на моих руках. Пихнул между лопаток.
   -- Беги! Ступай!
   Я обернулся. Наверное, на моем лице было удивление.
   -- Давай-давай, -- поторопил Боров. -- Беги через леса в свои странные края. А то ведь пристрелит.
   Мира никого не могла пристрелить. Он плакала, прислонившись к арке и спрятав лицо в ладонях. Карабин валялся у ее ног.
   Седобородый больше не кричал. Наигравшись, стыдливец принялся насыщать всю дюжину внешних желудков. Отсутствовало в земной биологии существо, с которым можно было сравнить самое мерзкое чудовище здешних лесов.
   Я стал осматриваться. На вздымающихся навстречу снегопаду менгирах были грубо вырезаны гротескные лица. Большие миндалевидные глаза... едва намеченные носы... узкие и прямые щели ртов. Эти художества принадлежали уже людям: первым поколениям поселенцев.
   Древние камни располагались хаотически. По крайней мере -- мне так показалось. Ни один не стоял прямо, каждый заваливался туда, куда ему хотелось.
   Молчаливые, -- подсказали мне воспоминания Тени.
   Когда-то здесь жило племя пылеглотов. От племени осталось только название, которым нарекли это место. И тусклые рисунки, нанесенные охрой на внутренней части кривых арок. Пылеглотов вырезали жители деревни, в которую меня собирались привести.
   Я заметил, что среди плюща, обвивающего очередную арку, что-то шевелится. Что-то черное, маслянисто блестящее...
   Ага, а вот жертвенный камень, о котором я слышал от попутчиков. Кто-то тщательно очищал его от ползучей и вьющейся растительности. Из какого он минерала -- мне не разобрать. Несомненно, очень твердый, желтовато-розовый, с красными прожилками.
   Идеальный круг с углублением посредине. В углублении поблескивает что-то металлическое.
   Кормушка!.. Сейчас посмотрим, какие птицы к ней слетаются.
   Я вернулся к Бору и Мире. Не обращая внимания на их гневные выкрики и жесты -- они отгоняли меня, словно досадное насекомое, -- подхватил рюкзак. Попался, кстати, рюкзак из схрона. Но он уже был настолько грязен и потрепан, что не отличался от хламья, которым пользовались дикари. Я нашел сухарь, остальное мне пока было не нужно.
   -- Ты чего удумал? -- заревел Боров. -- Проклятый! Уходи! -- он увидел, что я направляюсь к жертвенному камню и вообще взбеленился: -- Не смей гневить Молчаливых! Хватит бед на наши головы!
   Он схватил меня за плечо. Крепкая, сильная лапа... Жалко было такую ломать. Поэтому я просто швырнул Борова через бедро. Быть может, такая демонстрация силы -- непозволительная роскошь, но меня достал этот самоуверенный болван.
   -- Тебе ведь не о чем просить у Молчаливых! -- чуть не плача забубнил тот. -- Ты даже не говоришь ничего...
   Сухарь легко раскрошился. Я рассыпал крошки вокруг углубления в жертвенном камне. В углублении вскипела черная масса.
   Действующий технологический узел Сверчков!
   До этого момента я видел нечто подобное только в Лаборатории Джантации, ведь Навигационная Карта -- единственный артефакт цивилизации Сверчков на Земле. Правда, Карта -- нечто иное... Призраки и Карта -- одно целое. Можно сказать, что мы и есть Навигационная Карта, мы ее живые эффекторы. Когда Тень погиб, пиктограмма, обозначающая его, исчезла с Карты, будто кто-то щелкнул тумблером...
   Черная масса -- это наниты. Крошечные механизмы, слой которых скрывается под почвой Дождя. Только в речных обрывах они были давно дохлые, а здесь -- активные.
   Накинулись на крошки, точно оголодали...
   Боров поднялся. Прихрамывая, отступил к арке, из-за которой выглядывала Мира.
   Наниты струились по жертвенному камню, образуя то спирали, то кольца. Потом гадание на кофейной гуще закончилось, наниты собрались в десяток тонких, полупрозрачных башенок. Послышался шепот, и я невольно завертел головой: казалось, что это говорят идолы. Молчаливые, но не молчащие...
   Естественно, слов было не разобрать. И этот язык не слышал никто из землян, за исключением, наверное, Дэна Крогиуса.
   Потом шепот стих. Наниты снова растеклись по камню, еще секунда-другая -- и они исчезли в углублении.
   Я повернулся к Борову.
   -- Я не проклят. Вы сами прогневили духов, встав у меня на пути. Благодарите Молчаливых за то, что они сегодня снисходительны к вам!
   Бор и Мира смотрели на меня, выпучив глаза.
   Прекрасно, немного чудес не помешает. "Странный заговорил! Он -- избранник Молчаливых!" И тому подобная ерунда.
   Пора было делать следующий ход.
  

Глава третья

   ...Бран Мышиный Катяшок охотился на шерстней. Он помогал Тени...
   Черная ночь сменилась красной. На лезвии серпа Жнеца набухла кровавая, быстро светлеющая капля. Солнце возвращалось. Кроны вечнозеленых берез, пробуждаясь от недолгой зимней спячки, стряхивали на тростниковые крыши деревенских домов розовые пласты подтаявшего снега.
   Деревня стояла на сваях.
   С десяток хижин, окруженных частоколом из плотно пригнанных заостренных бревен. В центре -- общинный дом. У входа в него -- парочка идолов: те же бревна, но покрытые прихотливой резьбой и украшенные пучками травы и разноцветных ленточек. Воды под сваями пока не было, но снег уже превращался в жидкую грязь. И в этой грязи с удовольствием возились полуголые ребятишки вперемешку с крохоборками -- домашними животными, напоминающими морских свинок.
   Взрослые жители деревни не разгуливали нагишом. Домотканые плащи перемежались со штанами и куртками явно фабричного производства. Поверх городской одежды дикари носили ожерелья из звериных зубов и ракушек. О своем родстве с землянами они не подозревали. Дикари были уверенны, что произошли от местных Адама и Евы, в начале времен вылепленных Молчаливыми из пузырчатой глины.
   Я, разумеется, не стану их разочаровывать. Для них я должен стать своим, ну или почти своим, пусть и слегка пришибленным. И впрямь, как пришибленный, бродил я между сваями, ожидая решения своей участи. Деревенские в упор не замечали меня. Колченого утащил бредун. Седобородого подобрал стыдливец. Мира успела сбросить грязную походную одежку и облачиться в цветные тряпки, навертев вокруг шеи бус. Я видел, как она что-то рассказывала подружкам, которые сбились вокруг нее пестрой стайкой. Время от времени, Мира бросала в мою сторону ненавидящий взгляд.
   Единственным человеком, который озаботился моей судьбой, был Боров. Велев мне ждать, он полез в общинный дом и застрял там на добрых два часа. Я уже начал подумывать, что не мешало бы куда-нибудь затиснуться и завести глаза минут на тридцать, как вдруг Боров высунулся из-за циновки, служившей дверью в общинном доме, и махнул рукой. Неспешно, блюдя достоинство, поднялся я по крепко сколоченной лестнице.
   За циновкой было тепло и светло. В очаге багровели угли. Бревенчатые стены были густо облеплены жуками-христофорами с крестообразными светящимися надкрыльями. По углам возвышались идолы -- уменьшенные копии тех, что торчали у входа. Посреди стояло кресло, в котором восседал грузный старик. Длинные седые космы его пучками торчали в разные стороны, каждый пучок был схвачен металлическим кольцом тускло-серого цвета. Старик был облачен в хламиду, сплетенную словно бы из проволоки в разноцветной изоляции, в костистой руке он сжимал посох. Резная палка была украшена любопытным навершием; я сунулся поближе, чтобы его рассмотреть, но Боров стиснул мое плечо и прошипел:
   -- Да садись же ты...
   Я послушно опустился на циновку у ног вождя.
   Старик с посохом уставился на меня водянистыми глазами.
   -- Вот человек, которого мы поймали в Беспутной реке, Дед! -- доложил Боров, оставаясь на ногах. -- Парень крепкий, хотя и с придурью...
   -- Это он убил Диментия? -- скрипучим, как несмазанное железо, голосом осведомился вождь.
   -- Диментия убил стыдливец, -- уточнил я.
   Боров чувствительно пнул меня под ребра.
   -- Пусть остается, -- решил вождь. -- Вчера шерстни загрызли мужа нашей знахарки, теперь его заменит Странный.
   -- Справедливо рассудил, Дед! -- похвалил Боров вождя, словно тот нуждался в его одобрении.
   Вождь пробурчал нечто невразумительное.
   Боров мотнул башкой, мол, аудиенция окончена.
   Слегка ошеломленный столь стремительным решением своей судьбы, я поднялся, поклонился вождю и вышел из общинного дома. Мое появление на улице привлекло всеобщее внимание. Деревенские, от мала до велика, побросали свои дела и принялись меня разглядывать, будто впервые увидели. Даром, что до этого я два часа маячил у всех на виду. Раньше для деревенских я не существовал, а теперь по каким-то известным только им признакам стал своим.
   -- Знахарка живет за воротами, -- сказал Боров, спрыгивая в подтаявший снег. -- На отшибе, как и полагается скилле...
   Он пихнул меня в плечо. Под беззастенчивыми взглядами дикарей я поплелся к воротам.
   К дому... К жене... К скилле...
   Личинки Тени одарили меня скудными знаниями об этом загадочном племени, обитающем далеко на юге, где громадное полушарие Жнеца торчит неподвижно над горизонтом. Известно было только, что скиллы -- очень странный народ, не похожий на остальных, но, в чем именно заключается эта странность, личинки умалчивали. И вот теперь мне предстоит жить с женщиной из скилл под одной тростниковой крышей. Что ж, хороший повод пополнить банк информации в собственной голове...
   Я вышел за ворота. Два стражника с дробовиками наперевес не спросили меня, куда и зачем я иду. Их не интересовали выходящие. Идет человек, значит надо.
   Лес подступал к частоколу почти вплотную. Кругом громоздились сугробы, так что я не сразу разглядел хижину на отшибе. Жилище знахарки было гораздо ниже деревенских построек. И вела в него всего-то пара кривых ступенек. Я отогнул циновку, заглянул внутрь.
   -- Эй, хозяйка! Есть, кто дома?
   Никто не отозвался. В хижине было сумрачно. Утренний багрянец, разбавленный вялым снегопадом, едва сочился через узкое окошко в противоположной стене. Вся утварь в доме состояла из едва тлеющего очага, над которым висел на крюке закопченный котелок, как попало накиданных циновок и глиняных горшков, растолканных по углам. Знахарка жила небогато. Но даже не в этом дело -- не чувствовалось в доме женской руки. И жилого духа не ощущалось. Как только терпел такое безобразие покойный супруг? Не сам ли кинулся в пасть шерстням? От неуюта родного очага...
   Одежда на мне не просыхала несколько дней кряду. Сначала ливни, потом снегопад. Призраки готовы ко всему, но они тоже на какую-то часть люди. Мне до смерти захотелось под крышу. Скинуть проклятую рванину, раскочегарить комелек, чтобы в этом сарае сделалось хоть чуточку теплее, напиться кипятку, а еще лучше -- мясного бульона.
   Не дожидаясь приглашения, я поднялся в хижину. Заглянул в котелок, понюхал. Едой варево не пахло, скорее всего, это был какой-то лекарственный отвар. Ладно, со жратвой разберемся позже. Займемся пока обогревом жилища.
   Я подул на угли. Они нехотя покраснели. Надо бы подкинуть дровишек, но в хижине ничего подходящего не нашлось. Это меня не смутило. Я снял с пояса тесак, выпрыгнул в снежно-розовую полумглу. У самой хижины росло путниковое дерево -- верный товарищ в странствиях по здешним промозглым лесам. Стволы путникового дерева рыхлые, рубить их нужно аккуратно, чтобы не превратить в никчемную труху, но кое-какой опыт я уже приобрел.
   Заготовка дров меня разогрела. Через полчаса я вернулся в хижину скиллы с целой охапкой аккуратно извлеченных из-под коры древесных волокон. Хозяйка оказалась дома. Едва переступив порог, я наткнулся на ее взгляд. Это не преувеличение -- именно наткнулся. Скилла смотрела на меня круглыми глазами, обрамленными серым пушком. Мешковатая одежда не позволяла разглядеть фигуру. Кожа на лице и руках знахарки блестела, точно смазанная жиром. Из-под безобразного тюрбана, наверченного на вытянутой к затылку голове, торчали пряди то ли седеющих, то ли просто пегих волос. Но главное -- взгляд! Я почти физически ощущал его давление.
   Стараясь не делать резких движений, я положил охапку возле очага, над которым уже не было котелка с отваром. Подбросив дровишек в огонь, я сказал:
   -- Меня зовут... -- я поперхнулся. -- Странный... Это не имя, но...
   -- Тебя прислал Дед, -- резко сказала скилла. Голос у нее был не мелодичнее скрежета железа по стеклу.
   -- Да, -- отозвался я. -- Сам бы я не пришел... Чужой я здесь...
   Не знаю, что меня толкало на откровенность. Наверное, ее взгляд. Скилла смотрела прямо в душу, даже глубже -- в самое сокровенное. Если здешняя контрразведка не пользуется услугами скилл, значит, в ней служат круглые идиоты.
   Я принялся возиться с очагом, стараясь не смотреть на скиллу. Это мне удавалось с большим трудом. Взгляд знахарки притягивал, даже когда я поворачивался к ней спиной. И самое печальное, что под его воздействием меня неудержимо тянуло говорить. И не просто говорить, а выбалтывать то, что никому на этой луне знать не положено.
   Нет, так дело не пойдет. Я выпрямился, посмотрел в совиные глаза скиллы, спросил нарочито резко:
   -- Как тебя зовут?
   -- Тина, -- сказала она.
   -- Вот что, Тина, -- проговорил я. -- Вождь прислал меня в твой дом. Идти мне некуда. Сейчас я просто лягу спать. В любом месте, где укажешь.
   -- Ложись, где хочешь, -- отозвалась она.
   -- Даже рядом с тобой? -- не удержался я от сарказма.
   -- Даже рядом со мной, -- безразлично сказала Тина. -- Тебя прислал Дед. Теперь ты мой муж.
   Она тоже здесь чужая...
   Как Тина оказалась в этих промозглых краях?
   Похищена? Захвачена в бою? Отбита у работорговцев?
   И почему личинки Тени ничего не сообщили о том, что скиллы -- не люди? Не может быть, чтобы Дэн Крогиус об этом не знал!
   -- Я слышал, твоего прежнего мужа загрызли шерстни, -- пробормотал я, чтобы нарушить неловкое молчание.
   -- Бран был хорошим мужем, -- ровным голосом произнесла скилла. -- Лучше, чем Тарс Кривоглазый до него, и лучше, чем Сык Стрекун, который был до Тарса, и...
   Она осеклась. Ушла в дальний угол, загремела посудой.
   Я стоял с отвисшей челюстью, представляя длинную вереницу бывших мужей, исчезающую во тьме времен. И вдруг меня осенило.
   -- Бран? Бран Мышиный Катяшок?!
   -- Таким было его прозвище, -- откликнулась Тина.
   Бран Мышиный Катяшок, охотник на шерстней, он же -- связной Тени в здешних лесах. Первая ниточка оборвалась...
   Что-то твердое и горячее ткнулось мне в руки. Я машинально принял. Оказалось -- миска с вареными клубнями, над которыми поднимался острый мясной дух...
   ...Тина заснула сразу, как выключилась, а я долго лежал в полумраке, прислушиваясь к завыванию ветра за стеной. Первая спокойная ночь, которую я провожу на Дожде. Не надо спать с карабином в руках и быть готовым в любое мгновение вступить в драку. Можно дрейфовать в полусне по реке памяти, перебирая лица, места, события... Брагинский, Крогиус, Суперы... Генезия, Сципион, Дождь... Призрак, соткавшийся из водяного смерча -- призрак призрака... Полный отчаяния и боли вопль Седобородого... Неразборчивый шепот Молчаливых... Ненавидящий взгляд Миры... Бесстрастные глаза Тины, ее звериная страсть, поглощающая без остатка...
   Я проснулся на рассвете. Солнце еще не оторвалось от лезвия серпа Бриарея, но в воздухе ощущалось дыхание весны. Очаг давно погас. Я хотел было его растопить, но Тина показала жестом: не надо. Пришлось подчиниться. В ее облике не осталось ничего от той страстной самки, что накинулась на меня ночью, едва я прилег на циновку, покрытую шкурами шерстней. Теперь передо мною снова была скилла-знахарка, живущая на отшибе: мешковатый балахон, скрывающий стройное, нечеловечески гибкое и сильное тело, нелепый тюрбан на голове. Тина взяла горшок, наполненный вчерашним отваром, и ушла.
   Мне хотелось есть, но прежде стоило вымыться. Я выскочил из хижины нагишом. Неподалеку была речушка -- один из бесчисленных притоков Беспутной. Разбрызгивая пятками подтаявший снег, огибая деревья-трясуны, по весне истекающие жгучим соком, я в один миг домчался до водоема.
   Речушка была узкой, кроны вечнозеленых берез и путниковых деревьев смыкались над нею. Темная вода неспешно струилась, обвивая затонувшие коряги черными жгутами водорослей. Потревоженная мной змея-нагайка сорвалась с куста и канула в лесную подстилку. Несколько земноводных, примостившихся на плоском валуне у воды, приподняли задние лапки и принялись быстро-быстро тереть их друг о друга. В воздухе поплыл нежный звук, похожий на стрекот земных кузнечиков.
   Мне сразу вспомнился Экопарк -- единственное место в Генезии, где можно побродить среди зелени и насладиться голосами живой природы. В Экопарк нас водили, когда мы были детьми. Но совсем не для того, чтобы юные призраки любовались реликтами вымирающей биосферы. Мы должны были проникнуться жалостью к нашему обреченному миру, чтобы потом направить все силы на поиски и завоевание планеты, пусть отдаленно, но похожей на Землю далекого прошлого.
   Распугав "лягух", я прыгнул в ледяную воду. Речушка оказалась мелковата, но на дне обнаружилось твердое песчаное дно. Несколько минут я тер себя песочком, фыркая от наслаждения, нырял и плавал, потом выскочил на берег, прошелся колесом и бросился обратно к дому. Стадо крохоборок, которое пас босой мальчишка лет семи, с визгом бросилось врассыпную, когда я ворвался на полянку перед хижиной скиллы.
   Оказывается, у нас гости...
   Я едва не врезался в толпу дикарей. Они полукругом стояли позади хижины, внимая вождю. Старик картинно опирался на посох, навершие которого было обмотано, как я теперь разглядел, пулеметными лентами. Дед указывал сухим перстом на жилище знахарки и что-то быстро говорил. Речь вождя была энергична:
   -- ...знахарка признала Странного своим мужем! Он достоин пройти обряд посвящения и стать воином племени!
   Каждое его слово сопровождалось воплями одобрения слушателей.
   Ого! Какая честь!
   Я проник в хижину, натянул дикарское тряпье. И только тогда присоединился к общему сборищу. Завидев меня, Дед заголосил тонким бабьим голосом. Деревенские, как один, повернулись ко мне. В какое-то мгновение мне почудилось, что они на меня бросятся. Я отступил на несколько шагов, все-таки некоторые из них были вооружены...
   -- Не трясись, Странный, -- сказал Боров, выдвигаясь из толпы соплеменников. -- Пока ты носился голышом по лесу, этот старый бредун толкнул целую речь. Ты застал только ее завершение.
   -- А что это за обряд? -- поинтересовался я на всякий случай.
   Бор усмехнулся, но счел нужным пояснить:
   -- Когда у сопляков начинает вставать торчком, их посылают в лес за детенышем стреножника. Принес -- стал воином. Не принес, но вернулся -- через год посылают снова. Не принес и не вернулся -- забывают, как звали.
   Стреножник, стреножник... Я мысленно обратился к личинкам за справкой, но они не откликнулись. Пришлось спрашивать у Борова:
   -- А что это за зверь -- стреножник?
   -- Увидишь, -- отрезал Бор и отвернулся.
   Ничего, решил я. Если уж подростки с ним справляются, то призраку сама Карта велела...
   Дед гортанным возгласом приказал приступить к обряду. Меня обступили со всех сторон, схватили за руки и с торжественным пением повели в деревню.
   Если честно, я ожидал утомительного ритуала с плясками до изнеможения и кривлянием шамана, но все произошло на удивление быстро. В присутствии всей деревни меня раздели, поставили на колени перед идолами у общинного дома, остро отточенным ножом выбрили на затылке волосы. После чего Дед собственноручно обмакнул пучок сухой травы в ритуальную чашу и вымазал меня кровью жертвенной крохоборки. Мазал он не как попало, а художественно, с вдохновением. Пока вождь творил, жители деревни танцевали и пели, призывая Молчаливых в свидетели, что обряд исполняется согласно ниспосланным установлениям. А я думал о том, что хорош буду в лесу -- один, воняющий кровью. Живая приманка, да и только. Неизвестно, как обстоит с обонянием у стреножников, а вот для окрестных стыдливцев я стану лакомым кусочком.
   Дед поднял руку. Пение и пляски прекратились. Вождь отступил на шаг, оглядел меня, как художник -- завершенное полотно. Милостиво кивнул. Я поднялся с колен.
   -- Ступай в лес, Странный, и принеси детеныша стреножника! -- воззвал ко мне Дед. -- Тогда сможешь сидеть у костра воинов и получать свою долю общей добычи!
   Он потряс посохом -- пулеметные ленты глухо брякнули. Деревенские снова запели. На этот раз пение походило на вой. Оплакивают они меня, что ли? Превентивно, так сказать... Под это леденящее душу исполнение из общинного дома вышла Мира, одетая по-праздничному. Потупив взор, она спустилась по лесенке и протянула то, что держала на раскрытых ладонях.
   Я взял этот странный предмет, напоминающий детскую погремушку, и, не зная, что с ним делать, высоко поднял над головой. Племя одобрительно взвыло. Дед поманил Бора и указал ему на меня. Боров вразвалочку приблизился, ткнул пальцем в "погремушку".
   -- Это манок, -- пояснил он. -- Если им легонько и одинаково потряхивать, детеныш стреножника сам вылезет из гнезда и пойдет за тобой. Ты, Странный, главное не сбейся, а то манок услышит самка, и тогда тебе несдобровать.
   -- Как он хоть выглядит? -- осведомился я. -- И где его искать?
   -- Как выйдешь из деревни, поверни направо, -- начал объяснять Бор, -- так, чтоб речка была у тебя по левую руку... Дойдешь до Сухого лога, начинай трясти манком, как я сказал. Когда детеныш вылезет, ты сразу поймешь, что это он... А уж если покажется его мамаша -- тем более!
   Боров хохотнул и с размаху огрел меня по спине. Я едва устоял на ногах.
   -- Ты бы мне винтарь вернул, -- пробурчал я.
   Бор осклабился.
   -- Не положено, Странный, -- сказал он. -- Малые даже ножа с собой не берут.
   Сам ты странный, подумал я... А ведь верно -- странный он парень, этот Бор. Вроде, дикарь, но речь местами напоминает городскую. Да и это покровительственно-пренебрежительное отношение к вождю... Может, все дело в том, что Боров работал в руднике, где и пообтесался? Не знаю... не знаю...
   Я двинулся к воротам, толпа новоявленных соплеменников пошла следом. Мне хотелось увидеть скиллу. Мало ли, вдруг больше не доведется. Но ее не было среди провожатых. Наверное, бродит где-то по своим знахарским делам.
   За околицей у выгребной ямы провожающие остановились, выкрикивая мне напутственные речи. Я сделал им ручкой, перемахнул через яму и углубился в лес.
   Удивительно, всего полчаса назад я беззаботно бултыхался в здешней речушке, не ожидая подвоха со стороны леса, а теперь крадусь, прислушиваясь и принюхиваясь -- не сидит ли под ближайшим кустом кровожадная зверюга. Как сказал древний философ: зло и добро -- лишь качество наших намерений. Когда я кувыркался у речки, мои намерения оставались чистыми, а значит, и опасаться было нечего. Теперь же я крался по лесу, чтобы похитить детеныша у матери, кем бы она ни была, и, следовательно, опасался. Не лови, и не будешь пойманным...
   ...Сухой лог я видел впервые, но сразу догадался, что это он.
   Из ноздреватых пластов подтаявшего снега торчали раздутые, будто трупы, стволы путниковых деревьев. Сквозь прорехи в лопнувшей коре сыпалась труха. Вечнозеленые березы скрипели сухими сучьями. Зимы на Дожде скоротечны, и листва никогда не облетает полностью, но в Сухом логе ее давно не осталось. Граница между живым, шелестящим, стрекочущим, журчащим лесом и этой мертвой зоной была совершенно отчетливой, как будто кто-то очертил огненным перстом круг и запретил живым переступать его. Но мне приходилось.
   Хлюпая пятками по скользкой, расползающейся серо-коричневой жиже, которая покрывала Сухой лог от края до края, я осторожно проник на десяток шагов вглубь. Чувствовал я себя довольно глупо. Голый, разрисованный кровью невинного животного, с детской погремушкой в руке... Но мне позарез нужно было стать своим в деревне. Чтобы ни одна городская собака не усомнилась в моей социальной принадлежности, чтобы в глазах солдат на заставах Котла-на-Реке я выглядел полноценным дикарем-воином.
   Я легонько встряхнул погремушкой-манком. В мертвенной тишине Сухого лога звук получился излишне громким, но отступать было некуда. И я зашагал дальше, несильно и, по мере сил, ритмично потряхивая манком. При этом я не забывал поглядывать по сторонам. Через пятнадцать минут я достиг противоположного края Лога. Ничего не произошло. Уж не подшутил ли надо мною Дед? Откуда я знаю, может у него такое чувство юмора. Как бы там ни было, мне следовало продолжать игру. Я двинулся в обратный путь, понемногу забирая вправо. О ритмичности потряхивания погремушкой я уже не заботился.
   И напрасно.
   С треском раздвинулись сухие заросли, и на заслякощенную поляну выступил трехногий гигант. Задрав голову, я уставился на него. Не понять было, что передо мной: растение, животное или же механизм. Ни то, ни другое, ни третье. Конечности пятиметровой, не меньше, высоты были похожи на лишенные коры стволы путниковых деревьев: пульсирующие бледно-желтые волокна, словно мышцы, обвивали их сверху донизу. В нижней части конечности были связаны чем-то вроде ловчей сети, которая не мешала им свободно двигаться. Венчало стреножник утолщение, напоминающее перевернутую луковицу. Я стоял и смотрел, как зачарованный, на приближающееся чудовище.
   Опасности я не ощущал. Мне было любопытно, как это создание сохраняет равновесие и ориентируется в пространстве. Никаких органов чувств у него не наблюдалось. Из ступора меня вывел шорох за спиной. Я оглянулся: крохотная копия трехногого гиганта появилась с противоположной стороны поляны.
   Ага, вот и детеныш. Теперь его, значит, надо схватить и сбежать.
   Я шагнул к детенышу, напрочь забыв о погремушке. Манок предательски затрещал. Детеныш стреножника неуверенно переступил всеми тремя ногами. Зато его мамаша отреагировала мгновенно. Один гигантский шаг, и сеть, которой она была "стреножена", захлестнула меня. Я выронил идиотскую погремушку, рванулся, но только запутался еще сильнее. Стреножник замер, присел на полусогнутых. Утолщение наверху булькнуло и раскрылось, словно устьице исполинского цветка. Из устьица выплеснулся пучок щупальцев.
   "Малые даже ножа с собой не берут", -- вспомнил я слова Бора. Что ж, кто ему мешал меня обмануть...
   Щупальца, истекая зеленоватой слизью, закачались над моей макушкой.
   -- Кро авус корвус! -- крикнул кто-то звонким голосом.
   Вывернув шею, я посмотрел туда, откуда донеслись странные слова.
   У опушки Сухого лога стояла знахарка. Совиные глаза ее светились в розоватом полумраке дня. Растопырив когтистые пальцы, Тина помавала ими над головой.
   -- Кро авус корвус! -- повторила она.
   Стреножник зашатался, затем просел, скособочился. Щупальца с хлюпаньем втянулись в луковицу. Ловчая сеть ослабла, и я выпал из нее, как куль.
   Скилла подошла к стреножнику, почти нежно похлопала его по мускулистой конечности. И гигант отступил. Похрустывая сухими ветками, убрался с поляны и скрылся в зарослях мертвого леса.
   -- Вставай, Странный! -- велела знахарка. -- Бери детеныша и пойдем домой.
  

Глава четвертая

   ...Тень был лучшим агентом Навигационной Карты...
   В Генезии ливни -- редкость. Днем кровавый шар Солнца висит в безоблачном небе, накаляя воздух. А ночью приходит ветер, который вместо прохлады приносит тучи радиоактивной пыли с опустошенных земель. Порой пыльные бури мчатся со скоростью глидера с форсированным движком, срывая все, что плохо закреплено, заметая ущелья улиц сухой поземкой.
   Только безумец выйдет в такое время наружу. Да и в другие дни не каждый рискнет покинуть исполинские башни Вертикалов или подняться из Тоннельного города на поверхность. Нормальному и законопослушному гражданину нечего делать среди гор мусора, гниющего на улицах Генезии, -- это прибежище опустившихся грёзоманов, мутантов-нелегалов и прочих отбросов.
   Я был в этих вонючих ущельях только один раз, когда проходил практику по выживанию в экстремальных условиях. Лучшего полигона и представить нельзя. После же я редко покидал родной город, если, конечно, не считать вылазки на другие планеты.
   Земля -- полумертвый мир. Ее природа окончательно отвернулась от человека.
   Две мировые ядерные войны. Бессчетное количество пандемий. Отчаянные попытки спасти стремительно деградирующую биосферу, которые каждый раз приводили к еще более сокрушительным катастрофам. Последняя по времени попытка в официальных источниках именовалась ни больше, ни меньше -- Великой Генетической Революцией. На деле это означало насильственную перестройку человеческого генома.
   Надо ли говорить, что подавляющее большинство направленных мутаций оказались летальными. Удачные результаты можно было пересчитать по пальцам. Мы, призраки, -- один из них.
   Призраков создали, чтобы они спасли цивилизацию землян.
   В поисках выхода из тупика Суперы обратили свой взор в Космос. Не в ближний Космос, где кроме незначительной спутниковой группировки не было ничего сотворенного людьми, а в самый что ни на есть Дальний. Когда-то человеческий генотип уже пересек его бездны. Именно генотип, но не люди.
   Это был великий проект, разработанный специалистами давно уже не существующей НАСА незадолго до Первой Ядерной. Проект опирался на уникальную находку, сделанную марсоходом "Кьюриосити" в кратере Гейла. Последующая пилотируемая экспедиция в обстановке строжайшей секретности доставила на Землю артефакт инопланетной цивилизации, который мы теперь именуем Навигационной Картой.
   Crickets -- Сверчки -- так назвали создателей Навигационной Карты тогдашние американцы. Им удалось установить, что мерцающие пиктограммы обозначают звездные системы, где есть обитаемые планеты. Карта оказалась столь совершенной, что астрофизики без особого труда сопоставили ее со своими атласами звездного неба. Смысл другого ряда пиктограмм, как ни бились расшифровщики, так и остался неясным. Потребовался воистину нечеловеческий мозг Суперов, чтобы открыть их назначение, но это произошло много сотен лет спустя. Американцы же решили воспользоваться Навигационной Картой по-своему.
   Так возник проект "Незваный Гость". Суть его заключалась в том, чтобы на борту сравнительно небольших межзвездных зондов, снабженных ионными двигателями, поместить автоматическую лабораторию-инкубатор, содержащую оплодотворенные яйцеклетки вида хомо сапиенс сапиенс. Предполагалось, что, достигнув пригодной для жизни планеты в системе одной из звезд, обозначенных на Навигационной Карте, зонд отстрелит посадочный модуль с инкубатором. В случае удачного приземления, в инкубаторе начнется процесс деления клеток.
   Этическая сторона проекта даже не обсуждалось. Будущие колонисты должны были получить большую часть необходимых для выживания знаний и навыков еще на эмбриональной стадии. Что с ними станется потом, зависело от множества неизвестных факторов. По существу -- от самого Господа Бога. Если выживут, значит, в миллиардах милей от Солнечной системы появится еще один форпост человечества, а нет -- значит, не судьба.
   Впрочем, ни на Бога, ни на судьбу, авторы проекта не уповали. "Незваный Гость" предусматривал "вторичный посев". На возвратной траектории зонд вновь должен был сблизиться с планетой и отправить на ее поверхность резервный инкубатор. Если я правильно понимаю, на Дожде благополучно приземлились и отработали программу обе лаборатории. Случай уникальный. Остальным потенциальным колониям повезло меньше. На некоторых планетах "посева" не было вовсе.
   Проект "Незваный Гость" надорвал экономику древней страны США, которая взвалила на себя главное бремя по его осуществлению, и спровоцировал глобальный экономический кризис. Кризис привел к Первой Ядерной войне. И пошло, поехало. Очень скоро правительствам и ученым стало не до масштабных космических проектов. А спустя несколько поколений о "Незваном Госте" забыли вовсе.
   Навигационная Карта попала в специальное хранилище, куда свезли наивысшие достижения человеческой культуры и цивилизации, которые уцелели после бомбежек и мародерства. Вспомнили о Карте только Суперы. Они же расшифровали смысл второго ряда пиктограмм. Оказалось, что это -- генетический код существ, обладающих способностью мгновенно преодолевать межзвездные расстояния.
   Суперы не могли упустить такую возможность. Но они решили, что на Земле и своих чудовищ достаточно, чтобы бесконтрольно размножать еще и инопланетных. В результате множества сложнейших экспериментов появились призраки: на девяносто процентов люди, на десять -- инопланетяне. Не исключено, что носители генов самих Сверчков.
   Нас растили, воспитывали, тренировали ради одной цели. И, достигнув зрелости, мы служили ей, не жалея жизни. На чужих планетах погибли многие из нас. Агент Стив Заспа по прозвищу Смог был застрелен личной охраной императора Нью-Либерии. Милен Ли, черноокая красавица Мгла, утонула в океане Креаты, она почему-то не смогла джантироваться на Землю. Тень, он же Дэн Крогиус, лучший посланник Карты, окончил дни здесь, на Дожде. Убежден, что его убили. Гибель от нелепой случайности не для Тени... Не такой он призрак... Был...
   -- Отрубаи!
   Этот звериный рев я узнал даже во сне.
   По-прежнему гремел ливень, но стало светлее. В проеме двери торчала голова Бора, глаза его были налиты кровью.
   -- Дрыхнешь, Странный! -- заорал он. -- Вставай! Сюда идут отрубаи!
   Я рывком поднялся с циновки. Тины рядом не было. Куда она запропастилась? Спряталась?..
   Личинки подсказали мне, что племя отрубаев промышляло работорговлей, нападая на соседние деревни и уводя их жителей на продажу в приграничные города. Разумеется, только тех, кто не сумел отбиться.
   Боров посторонился. Я выбрался наружу.
   Зима кончилась. Лес прямо на глазах наливался свежей зеленью. Стрекуны перепархивали с одного куста багряника на другой, впиваясь длинными хоботками в алые соцветия. В глубине чащи мелькали зеленые пятнышки христофоров. Идиллия...
   Идиллию портила суматоха, царившая вокруг. У ворот топталось человек сорок деревенских мужиков, вооруженных кто карабинами, кто дробовиками, кто револьверами, а кто луками да копьями. Верховодил Боров. Он стоял, подбоченясь, перед этим кривым-косым строем и орал:
   -- Пластуны застукали их у Сухого лога... Всего насчитали четыре руки отрубаев, но в лесу могут еще загонщики хорониться. Глядеть у меня в оба, чтоб ни одна тварь не проскочила... Айда, братва!
   Вояки нестройно потянулись по еле заметной тропке. Проходя мимо, Бор сунул мне карабин из схрона и патронташ.
   -- Давай, Странный, -- буркнул он, -- покажи, что ты умеешь... -- и спорым шагом кинулся догнать колонну. Было в нем что-то, чего я не понимал, то ли изъян какой-то, то ли секрет... Непростой он парень, хоть и прикидывается. И тогда, у реки, неспроста он накинулся на меня со своими пудовыми кулаками. Сделал вид, что приревновал Миру ко мне, а на самом деле причина была другая. Но какая? Жаль, нет у меня пока к нему ключика, а не мешало бы подобрать...
   Но в следующие несколько часов мне стало не до ключиков и секретов. Бестолковое воинство Борова не успело развернуть боевые порядки, когда нарвалось на передовой дозор отрубаев.
   М-да, деревенские пластуны сильно преуменьшили численность противника. А может, просто не умели считать больше, чем до двадцати.
   Отрубаи вывалили из сырых зарослей: огромные, полуголые, покрытые татуировками. Я не успел глазом моргнуть, как деревенскому парню, шедшему справа от меня, раскроили череп томагавком. Бедняга и охнуть не успел. Впрочем, его убийца не зажился на этом свете. Карабин в моих руках коротко рявкнул. Дикарь с развороченной грудью улетел в кусты. Отравивцы, наблюдавшие за схваткой зелеными фасеточными глазами, ханжески сложили верхнюю пару лап, будто молились за упокой.
   Слева коротко хакнули. Оборачиваться было некогда, я двинул прикладом наугад и попал. Отрубай завизжал, как недорезанная свинья. А в следующий момент мне стало по-настоящему туго. Дикари навалились со всех сторон. Я крутился волчком, палил из карабина, едва успевая перезаряжать, кроил черепа врагов прикладом. Несколько раз пришлось ускоряться. Нападающие замирали в самых причудливых позах, а я лавировал между мгновениями, сбивая дикарей, будто кегли. Но я понимал, что надолго меня не хватит.
   Неожиданно случилась передышка. Отрубаи куда-то делись. Кроме тех, само собой, кто валялся в луже собственной крови. Лесные насекомые и мелкие животные уже во все глаза присматривались к нежданной поживе. С неба лило не переставая. По моему лицу стекала соленая влага, я отер лоб -- кровь. И, кажется, моя...
   Борову все-таки удалось собрать и перегруппировать поредевших защитников деревни. Вид они имели неважный. Грязные, оборванные, исполосованные острым железом. Некоторые еле держались на ногах.
   Отрубаи тоже понесли урон. По меньшей мере, тридцать из них выбыли из строя. Другой вопрос, сколько еще осталось в строю? И где они сейчас?
   Вдруг со стороны деревни послышался дробный перестук, будто там часто-часто молотили палкой по жестяному корыту. Боров обернулся, изрыгнул какую-то малопонятную брань.
   -- Это пулемет! -- крикнул он. -- Нас обошли! За мной!
   Боров бросился к деревне. Остальные ломанулись за ним.
   Мы вынырнули из волглых зарослей и сходу врезались в осаждающих. Похоже, отрубаи рассчитывали застать жителей деревни врасплох, схватить тех, кто был послабее, и раствориться в лесу. Уверенные в своей безнаказанности, работорговцы не удосужились рассредоточиться и всей бандой нарвались на кинжальный огонь. Откуда им было знать, что в деревне есть пулемет?
   Огонь вели с крыши общинного дома, самого высокого в деревне. Толстая труба плевалась яростным свинцом, а за полукруглым щитком скорчился единственный мужчина, который не принимал участия в нашей боевой вылазке.
   Так вот для чего было нужно странное навершие дедовского посоха!
   -- Да здравствует вождь! -- заорал Бор, могучим ударом ломая челюсть первому подвернувшемуся под руку работорговцу.
   -- Дед! Дед! Дед! -- подхватили его клич защитники деревни, кромсая на куски деморализованных врагов.
   Пулемет смолк. Отирая пот с морщинистого лба, старик величественно выпрямился.
   Я опустил винтовку -- стрелять уже было не в кого -- и поплелся к хижине скиллы. К своему дому.
   Циновка над входом была сорвана и втоптана в грязь. Рядом валялись черепки и какая-то тряпка, в которой я не сразу узнал тюрбан знахарки. Я заглянул в дом, позвал:
   -- Тина! Ты здесь?
   Она не откликнулась.
   Может, все еще прячется в лесу? Нет, я уже чувствовал, что это не так. Назначенной мне в жены скиллы здесь больше нет.
   Тина далеко, и искать ее бесполезно.
   От этой мысли меня прошил озноб. Все течет и изменяется на Дожде. Очень быстро, стремительно и неожиданно...
   И в следующий миг я ускорился. Не потому, что мне угрожала опасность, избежать которой можно было, лишь применив сверхспособность призрака. Вместо пощечины самому себе. Вместо ведра воды на горячую, рассаженную томагавком, прошедшим вскользь, голову.
   У тебя здесь работа, засланец. Никогда об этом не забывай...
   Я вернулся в нормальное время. В какофонию голосов. В сумятицу, царящую после сражения. Люди, опьяненные адреналином, одурманенные яростью и страхом, носились перед частоколом, где роскошные травы были черны от кровавой росы. Я увидел, что тяжело раненных отрубаев добивают ударами копий или топоров. Для них деревенским было жаль даже пули. Тех дикарей, кто отделался легкими ранениями, поднимали на ноги и вели к ближайшим деревьям.
   Я, как зевака, наблюдал под слабеющим дождем, что же будет дальше.
   Отрубаев привязали к стволам. К пленникам подбежал деловитый мужичок в заляпанном кровью кожаном жилете, в его волосатой лапе поблескивал устрашающего вида нож. Каждому отрубаю -- по одному тычку острием. Мужичок наносил не смертельные, но обильно кровоточащие раны. Отрубаи проклинали его на своем гортанном наречии, харкали и пытались извернуться, чтобы ударить палача головой или коленом. Но мужичок знал свое дело. В считанные секунды он подрезал каждого, затем дал отмашку наблюдавшим со стороны деревенским. Все потянулись к воротам, створки которых стали медленно сходиться.
   -- Чего стоишь? -- окликнул меня Боров. -- Хочешь со стыдливцем побрататься?
   Пока еще издалека, но уже отчетливо, доносился перестук. Самые страшные лесные монстры, распугивая конкурентов пожиже, вышли, чтобы поживиться свежатиной.
   Я бросился следом за остальными к воротам.
   Створки сошлись, опустился на скобы тяжелый, окованный железом засов. Толпа деревенских отступила к общинному дому. Возле меня снова возник Боров.
   -- Миру не видал? -- спросил он хрипло.
   -- А ты -- Тину? -- ответил вопросом на вопрос я.
   Боров поиграл желваками.
   -- Ничего с этой ведьмой не сделается, -- бросил, скривившись. Затем с нажимом повторил: -- Ты Миру видел где-нибудь, кусок жижонки?
   -- Нет.
   Он несколько секунд смотрел на меня, раздувая ноздри, точно силился понять, что означает это короткое слово. Потом кинулся, расталкивая людей, к Деду, стоящему на пороге общинного дома.
   А за частоколом в это время стало происходить нечто ужасное. Отрубаи, брошенные на растерзание монстрам, заорали, запричитали, завыли... От тяжелой поступи стыдливцев задрожала земля. Я полагал, что таких крупных хищников не должно быть много на ограниченной территории: каждый из них патрулировал свои охотничьи угодья, переходя дорогу другому стыдливцу только для того, чтобы спариться. Но сейчас под частоколом собралась целая акулья стая. Я с удивлением обнаружил, что сторожевые башенки, расположенные по эту сторону ограждения, пусты. Как будто существовало табу даже на то, чтобы просто смотреть на нагоняющих страх чудищ.
   Потом я понял, почему башенки пусты.
   С той стороны частокола плеснули желто-зеленые струи. Ударило в нос запахом кислоты. Бревна ограждения, платформы сторожевых башен, землю под забором -- все вмиг затянуло зловонным дымом. В лужах вскипела радужная пена. И хоть до площади перед общинным домом едкие брызги не долетали, жители деревни бросились кто куда: мужчины -- под навесы, женщины и голопузые дети -- в хижины.
   Опьяневшим от крови стыдливцам было мало отрубаев. Они выплескивали пищеварительные соки из внешних желудков в надежде достать притаившуюся за бревенчатой стеной двуногую добычу. А затем они взялись испытывать частокол на прочность.
   Мне стало не по себе. Призракам не чужд инстинкт самосохранения. Я поймал себя на том, что нервно поглаживаю ложе винтовки. Боров заметил мой жест.
   -- Хорошо стреляешь, Странный, -- сказал он сквозь зубы. -- Глядишь, выйдет из тебя толк.
   Стыдливцы бесновались. Ограда трещала, бревна шатались, словно гнилые зубы. Створки ворот качнулись, заскрипели петли и засов. Что-то мелькнуло над частоколом: то ли заросшая щетиной насекомья лапа, то ли хвост.
   Потом до монстров дошло, что ограду не одолеть. Судя по треску ветвей, часть из них решила вернуться на свою территорию. Оставшиеся стыдливцы сначала вяло грызлись друг с другом, стрекоча, словно цикады-переростки. Бой, очевидно, шел за самок, не успевших уйти в лес.
   Минут через пятнадцать все стихло.
   Дед поднялся на крышу общинного дома. Оттуда он сообщил, что опасность миновала. Мужчины выбили из петель на воротах погнутый засов.
   Весело у них здесь.
   Дэн Крогиус скорее всего не скучал.
   Я вышел за ворота. Перед частоколом не осталось ни одного тела, ни даже пятнышка крови. Только примятая трава и лужи дурнопахнущего, дымящегося секрета.
   -- Лес забрал то, что принадлежит ему, -- сказал палач. -- Духи леса насытились сполна.
   Послышался голос Деда. Вождь говорил громко, растягивая от усталости гласные:
   -- Отрубаи поплатились за совершенное ими преступление. Лес наказывает любого за пролитую брызжечку. Мы живем по законам леса, и поэтому лес позволяет нам жить. Не беритесь за оружие без надобности. Не посягайте на чужую жизнь, и тогда никто не оставит вас на тропе встречать лютую смерть.
   К Деду подбежал Боров. Заговорил что-то, понизив голос. Дед поджал тонкие губы и мотнул головой. Дед был не согласен. Боров стоял на своем. Продолжая что-то втолковывать вождю, он повернулся и указал на меня пальцем.
   Дед глубоко вздохнул, затем снова покачал головой, на сей раз выражая не отрицание, а досаду. Подозвал меня.
   -- Бор сказал, что знахарку увели тоже, -- начал он без вступления.
   -- Это так, Дед, -- подтвердил я.
   -- Бор собирается гнаться за отрубаями, чтобы отбить Миру, -- продолжил Дед. -- Поможешь ему? Ведь у них твоя жена.
   Вождь не приказывал и не просил. Наверное, в его власти было запретить авантюру, на которую его подбивал Боров. Но Дед позволил нам поступить так, как велит совесть и долг.
   Эта странная, непозволительная для агента привязанность, которая возникла к знахарке за считанные дни, проведенные в деревне, заставила меня выдохнуть: "Помогу".
   -- Пусть будет так, -- Дед приосанился, положил исполосованную синими венами руку Борову на плечо. -- Если сами решили, то сами и ступайте. Помните, что лес любит храбрых, но губит дураков.
   -- Спасибо, Дед, -- отозвался Боров. Он схватил меня за локоть и потащил к невзрачной на вид хижине. -- Бери как можно больше патронов, никаких припасов не нужно. Только патроны!
   Оказалось, что в хижине -- арсенал. Конечно, запасы его были скудноваты: все огнестрельное оружие разобрали защитники деревни перед боем с отрубаями. В заросшем паутиной углу осталось лишь неприкаянное капсульное ружье с потрескавшимся прикладом. Никто на него не позарился.
   Боров открыл ящик с патронами, и мы принялись набивать патронташи и карманы. Затем, Боров подвел меня к идолам. Молчаливым было не принято отбивать поклоны. Никто не валялся перед идолами в грязи, вымаливая чудо. Боров уперся лбом в усатый и бородатый лик старца с широко распахнутыми глазами, обхватил бревно руками, похлопал по мокрым, склизким бокам, точно приятеля. В воспоминаниях Тени не было инструкций, как правильно совершать обряд. Поэтому я решил постоять в сторонке. Такой показной атеизм -- конечно, плохо и подозрительно... но уж лучше бездействовать, чем наломать дров на глазах у всей деревни.
   Впрочем, что возьмешь со Странного? Со Странного -- и взятки гладки.
   Время было дорого. Боров это понимал. Он оторвался от идола, поправил ремень винтовки и направился быстрым шагом к воротам. Я последовал за ним.
   Мужчины деревни сурово смотрели на нас. Изредка звучали пожелания удачи. Никто не вызвался помочь. Скорее всего, один воин для племени был ценнее, чем дюжина взбалмошных Мир и нездешних Тин. Дед и так уступил, отпустив двух человек в погоню, быть может, за собственной смертью.
   -- Стыдливцы еще рядом, гляди в оба глаза, -- сказал Боров, когда мы вышли за ворота.
   Я не знал, чем могут помочь глаза, если за нами увяжется стыдливец. Но Боров решил продолжить:
   -- Клянись, что будешь молчать!
   -- Чего? -- не понял я.
   -- Расскажу тебе кое-что. Но сначала поклянись духами Мороси, что никому не передашь ни слова из сказанного мной!
   К счастью, на этот раз личинки беззвучно нашептали правильную формулу.
   -- Клянусь духами Мороси: Облачником, Стыдливцем и Огнежоркой, что никому ничего не расскажу, -- пробубнил я без особого энтузиазма.
   -- Стыдливца можно убить! -- выпалил Боров и тут же принялся озираться: не услышал ли кто. -- Стыдливец хорошо видит, и чует добычу даже на другом конце леса, но его можно обмануть, -- торопливо продолжил он. -- Стыдливец на тебя бежит, а ты стоишь к нему лицом, не трусишь. Видишь -- пенек? Вот когда до стыдливца будет, как до этого пенька, делаешь резко в сторону... -- Боров прыгнул вбок, вскинул руку с зажатой в ней винтовкой. -- Стреляешь в колено на передней лапе! Он заваливается... в панцире открывается щель, и в нее -- еще раз! -- Боров тряхнул винтовкой. -- Понял?
   Я почесал затылок, чтоб не показаться слишком умным. Мысленно же я анализировал предложенную тактику. Рациональное зерно в ней имелось. На первый взгляд, все просто. Только не каждый способен проделать этот номер, хладнокровно глядя, как на тебя мчит лесная гадина. И еще -- два метких выстрела... Без особой подготовки не обойтись.
   -- Жить захочешь -- поймешь, -- так прокомментировал мое молчание Боров.
  

Глава пятая

   ...Меня не покидает мысль, что Тени пришлось пройти каждой тропкой этого леса...
   Боги дождливой луны были милостивы к нам: стыдливцев мы не встретили. Следы отрубаев поначалу виднелись отчетливо. Даже я -- не охотник и не следопыт -- легко находил нужный путь. Налетчики перли, как стадо скота: второпях, наплевав на осторожность. Они старались во что бы то ни стало убраться подальше от деревни Деда, причем -- как можно скорее. К полю битвы стягивались стыдливцы, деревенские добивали раненых, а эти мчались напролом, уводя в чащу леса пленниц. Время от времени среди следов, оставленных отрубайскими мокасинами, мелькал маленький, почти детский оттиск рубчатых подошв ботинок Миры. Следов Тины я не различал. Наверное, потому что знахарка, как и отрубаи, обувалась в мокасины.
   А потом хлынул ливень, превратив в считанные секунды дорожку под нашими ногами в кисель из бурой грязи.
   Дальше меня вел Боров. Какое-то неведомое чутье позволяло ему находить правильный путь. Я мог только убеждаться постфактум, что налетчики прошли здесь до нас: то поломанная ветвь попадется, то прицепившийся к колючкам кустарников клочок шерсти с дикарских одежд.
   Мы добрались до Быстривицы: бурной и грязной речонки с руслом в семь-восемь метров шириной. Спустились по глинистому склону к воде, уселись на циновке из свалявшегося тростника под навесом из торчащих наружу заскорузлых корней вечнозеленых берез.
   Полминуты -- на передых, а затем -- вперед.
   -- Отрубаи спустились ниже и перешли реку на порогах, -- пояснил Боров. -- А мы перейдем здесь и настигнем сволочей на входе в Гнилой Распадок.
   -- Ты знаешь, как пойдут отрубаи?
   -- Еще бы, -- хмыкнул Боров. -- Наши с ними не первый год воюют... Ты к чему это клонишь, Странный? -- вдруг спохватился он. -- Тут один тоже ошивался со странным видом. Как в морду получил, так сразу заговорил по-нашему...
   -- Кстати, -- я поморщился. -- А зачем бить-то было?
   -- Затем! -- насупился Боров.
   -- Скажи толком, Бор!
   Он нехотя пояснил:
   -- Если кто-то надел наши тряпки, это еще не значит, что он стал лесным человеком. Для железноголовых лесные люди -- на одно лицо. Но мы-то своего отличим от чужака, пусть он хоть сто одежек из шкур напялит. Спрашивается, зачем чужаку выдавать себя за лесного человека? Учинить в городе железноголовых какую-то дрянь, чтоб вина пала на лесные племена? Заслан вынюхивать что-то? Потому и врезал для начала...
   -- Ну, и что же ты думаешь обо мне теперь? -- поинтересовался я.
   Боров сплюнул, шмыгнул носом.
   -- Хорош отдыхать. Идти надо.
   Мы выбрались под утихающий дождь. Грязно-желтый поток Быстривицы нес всяческий мусор и трупы мелких животных. Вокруг торчащих из воды ветвей и коряг бурлила пена. Я внутренне содрогнулся, представив, что сейчас придется влезть по пояс в эту дрянь. Но делать было нечего. Вперед -- так вперед.
   -- Что, похоже на жижонку? -- оскалился Боров и шагнул в поток первым. Я поглядел, как он осторожно ступает, подняв винтовку над головой, затем сделал первый шаг в Быстривицу.
   Под подошвой ощущалось топкое, ненадежное дно. Вода благодарно хлынула в ботинки.
   Я поднял винтовку повыше и собрался сделать второй шаг, как вдруг колючие кусты на другой стороне реки раздвинулись, являя вороненый ствол карабина.
   -- Боров! Ложись! -- крикнул я.
   Называть своего спутника по прозвищу вслух мне еще не доводилось, но тот все понял и без раздумий метнулся за пень, что невесть каким образом оказался посреди потока.
   Ускорившись, я рванул назад. Упал на глину, прижал приклад к плечу, вышел в нормальное время и стиснул спусковой крючок.
   Из кустов вывалился отрубай. Пополз на четвереньках к воде, слепо шаря ладонями по глине и оставляя за собой след алой артериальной крови.
   Засада!
   Противоположный берег грянул ружейным залпом. Возле пня, за которым залег Боров, заплясали грязные фонтанчики. Пара пуль с воем пронеслась над моей головой. Я перекатился за непрочную стену из сухого тростника, рассчитывая скрыться. Но дикарям удалось удержать меня на мушке. На хлипкую преграду обрушился свинцовый град. Куски трубчатых стеблей, похожая на целлофан прозрачная листва, пух из развороченных утолщений -- все взлетело в воздух, смешалось с дождем.
   Пришлось вновь ускориться и перепрыгнуть за выпирающий из глины валун. Отрубаи продолжили стрелять по тростниковой завесе, мой рывок они не заметили. Проскользнула над землей серая нечеткая тень -- и ничего больше.
   Боров высунулся было из-за пня, но дикари перевели огонь на его укрытие. Над грязными водами Быстривицы взлетела туча ярко-оранжевых щепок. Я даже в какой-то миг подумал, что моему внезапному товарищу по оружию вышибли мозги.
   Но, слава Молчаливым, Боров был жив. Сидел в воде по плечи, опираясь спиной на пень, шарил взглядом по берегу. Он тоже не мог понять, куда я запропастился.
   Я присмотрелся: отрубаи с головы до ног перепачкались в грязи, и среди кустарников их было не заметить. Там дрогнет ветка, здесь шевельнется листва. То ли ветер, то ли отрубай водит стволом винтовки.
   Гранату бы ручную. Или огнемет... Чтоб наверняка.
   Времени на раздумья не было. Вокруг Борова плясали фонтаны, он не мог и пошевелиться в своем укрытии. Держал винтовку над водой и сипел шепотом:
   -- Странный! Странный, ты жив?
   Я повесил карабин на спину. Ускорился. Подпрыгнул, ухватился за карниз из переплетенных корней, под которым мы с Боровом отдыхали минуту назад. Забросил себя на поросшую пожухлой травой вершину склона.
   Оттуда противоположный берег был виден, как на ладони. И четверых отрубаев я заметил сразу же.
   Четыре дикаря -- четыре выстрела, я не промахнулся ни разу.
   Спрыгнул к воде, перекувырнулся. Бросился в Быстривицу, пошел наперекор течению, продолжая искать дулом винтовки цель, если на другом берегу остался кто-то живой.
   -- Бегом! -- бросил опешившему Борову.
   Тот неуклюже выбрался из-за пня. Пошел, едва держась на ногах. Боров замерз до синих губ: не помогла ни толстая шкура, не слои жира на боках.
   На другом берегу воняло кровью и порохом. Нужно было уходить, пока не нагрянули акулы здешнего леса. В то же время на Борова было жалко смотреть.
   -- На землю! Быстро! -- приказал я ему. Тот подчинился. Очевидно, решил, будто я увидел опасность. Трясущимися руками поднял винтовку.
   -- Отжался! -- снова заорал я.
   Боров недоуменно захлопал глазами. Я отобрал у него оружие.
   -- Отжался! Быстро!
   С физкультурой деревенские знакомы не были, тем не менее, Боров быстро смекнул, чего я от него добиваюсь. Запыхтел, захрустел суставами. Через полминуты с него валил пар, как из котла с кипятком.
   Он поднялся, вытер ладони об одежду, протянул мне руку. Я вернул ему винтовку, кивнул в сторону леса.
   -- Идем! Потом скажешь спасибо.
   И мы снова припустили. Вечнозеленые березы кивали нам верхушками, путниковые деревья скрипели ветвями в такт шагам.
   Сквозь разрывы в тучах пробивался ослепительный блеск Восемнадцатой Скорпиона и ледяного зеркала луны, по имени Снег. Яркий день в считанные секунды превращался в тягостные, пасмурные сумерки, а затем перерождался, словно феникс, в день. Весенняя погода самая непредсказуемая на Дожде.
   Я старался не думать о том, что дьявольски устал. Так часто прибегать к ускорению мне приходилось лишь однажды: на Мерзлоте, когда в руднике взорвался метан, и своды подземных горизонтов стали рушиться. Тогда казалось, что нет шансов выбраться из западни. Но все-таки я выскользнул. Почти три минуты -- на одном ускорении, среди зависших в воздухе каменных глыб, на фоне застывшего огненного полотна. Мой личный рекорд.
   Впереди было самое сложное -- бой с остатками банды отрубаев. И, видимо, пригодятся все способности призрака, чтобы выжить.
   Боров уверенно вел к Гнилому Распадку. Лес вокруг нас галдел, щебетал и завывал голосами разнообразной живности. В этот весенний гомон вклинился атональный звук ветра, играющего на бутылочных горлышках. Мы свернули на прогалину, и я увидел вздымающийся из земли шпиль, вроде термитника. Бока этой штуковины глянцево блестели. В отверстиях, темнеющих возле вершины "термитника", ныл ветер.
   Еще одно напоминание о Сверчках. И о Тени. Не перестаю думать, что Дэн прошел всеми дорожками этого леса, собирая сведения об артефактах исчезнувших хозяев галактики.
   Вскоре мы добрались до места назначения.
   Гнилой Распадок -- ложбина, зажатая с двух сторон невысокими склонами, на вершинах которых росли помойные деревья: широкие, но приземистые, корявые и бесформенные, как будто пораженные каким-то древесным раком. Шишки и наросты на стволах и ветвях издавали помойный запах, который разносился на несколько миль по округе. Дно же распадка было каменистым, надежным на вид, точно мощеная брусчаткой дорога.
   У входа в распадок мы с Боровом подыскали местечко для засады. Устроились посреди бурелома, положив винтовки на ствол поваленной березы.
   -- Куда ведет распадок? -- спросил я, сгоняя с нависающих надо мной ветвей слизней-хамелеонов.
   -- В Степные Земли, -- Боров отломил щепку и сунул ее в рот, точно папиросу. -- Там обитают отрубаи, колотуны, ухоеды, висляки. Некоторые из них до сих пор едят человечину, другие -- приносят в жертву богам младенцев. Все они -- работорговцы, и с давних времен враждуют с лесными людьми.
   -- Почему в таком случае вы не охраняете границу со Степными Землями?
   -- Охраняем, -- отмахнулся Боров. -- И охраняли...
   Он указал пальцем на заросший плющом участок противоположного склона. Я не с первой секунды понял, что там. А потом дошло: остатки бревенчатого форта, сожженного дикими степными ордами.
   В небе клубились тучи. Проблески солнца случались все реже и реже. Зато на горизонте заполыхала гроза.
   Мы прислушивались к звукам леса, но тот говорил своими обычными голосами. Ничего похожего на шум приближающегося отряда не проскальзывало за гомоном живности и шелестом листвы.
   Время шло. Я стал нервничать. Боров тоже барабанил пальцами по прикладу винтовки и беспокойно цыкал зубом. Начался и почти сразу закончился ливень. Отрубаи не появлялись.
   -- Так, -- Боров отбросил прикрывавшие его ветви, встал в полный рост. -- Они пошли в другую сторону.
   -- Прекрасно, -- я выбрался из-за сломанного ствола. -- Главное, что мы вовремя это поняли.
   Боров пнул с досады ветви, повесил винтовку на плечо. И он рассказывал, что с отрубаями лесные люди воюют давно, и все знают о тропах налетчиков!
   -- Есть предположение, куда они могли пойти?
   -- А здесь в Степные Земли только одна дорога -- через распадок, -- на ходу проговорил Боров. -- Если отрубаи не пошли через распадок, значит, они двинули на Леспром -- это поселок железноголовых. Но Леспром хорошо охраняется, там завод и железная дорога, а идти с голым отрубайским пузом на пулеметы железноголовых -- это даже не смешно. Отрубаи -- дикари, но не дураки.
   -- Куда же мы теперь идем? -- не понял я.
   -- К Леспрому! -- рявкнул Боров.
   Я ничего больше не сказал. Нет пользы от разговоров. Надо спешить, мчать изо всех сил. Туманный шанс отбить пленниц вовсе превратился в химеру.
   Слева зеленела сплошная стена леса, справа местность неуклонно поднималась. Вскоре над тропой нависли глинистые склоны, из которых выпирали гранитные глыбы. Время от времени здесь случались оползни. Переползая через кучу глины вперемежку со щебнем, завалившую тропу, мы заметили четкий и глубокий след отрубайского мокасина. В нем стояла вода; значит, налетчики прошли этим путем перед последним ливнем.
   Время! Мы потеряли слишком много времени...
   День неумолимо клониться к закату. Солнце скрылось за глинистой грядой, Снег погас, точно остывший уголь. Зато полусфера Бриарея с каждой минутой пылала ярче, просвечивая сквозь тучи. То и дело ее затмевали вспышки молний. Бело-синие стрелы мелькали над нашими головами, облюбовав богатый железом скалистый пик. Ветер постоянно менял направление. Сейчас он подталкивал нас к цели, в следующую секунду прижимал к склону, а еще через несколько секунд хлестал по лицам и заставлял сбавить шаг. Вершины деревьев мотались из стороны в сторону, словно на шарнире.
   Местные, похоже, не знали, что такое простуда, сопли и прочие недуги, к которым склонны изнеженные юноши и девицы из респектабельных кварталов Генезии. А призраки просто не умели болеть такой ерундой. Поэтому погодные перипетии портили настроение, усложняли путь, делали его более опасным, но другого зла от них не было.
   Тропа поднималась вверх. Насколько я понял, поселок был расположен на дне древнего метеоритного кратера. А лес, тем временем, поредел: кругом виднелись пни, отмеченные круглыми печатями лесозаготовщиков. Суровые скалы вздымались в небо и слева, и справа, их вершины терялись за тучами. Здесь, как нигде на Дожде, ощущались чужеродность и показное безразличие этого мира по отношению к человеку.
   -- Вот жижонка! -- выпалил Боров, когда мы поднялись на стену кратера, и его чаша открылась взору. -- Теперь ясно, почему отрубаи не побоялись пулеметов.
   Внизу не было никакого поселка. Только черное пепелище, скелеты несущих стен, обломки, прибитые взрывной волной к стене кратера, торчащие из завалов ржавые струны оборванных рельс...
   По поселку словно врезали килотонной боеголовкой. Я на такие пейзажи насмотрелся на Земле.
   Радиацию я чувствую без всяких приборов, что не раз спасало мне жизнь. Леспром не был уничтожен атомным оружием. Я ощущал естественный радиационный фон, и только.
   -- Завод... -- Боров запнулся. -- Там что-то, видать, наделали...
   Завод? Быть может. Кто знает, чем там занимались. Груда начавшего ржаветь железа, кирпичные россыпи -- вот и все, что осталось от завода.
   -- Гляди! -- Боров вытянул руку. -- На дальней стороне!
   Крошечные, словно муравьи, человеческие фигурки направлялись к пробитому в стене кратера пролому. Мимо бетонных лабазов с сорванными крышами, мимо лежащей на земле водонапорной башни, мимо сбитых в кучу малу вагонов.
   Мы с Боровом переглянулись.
   -- Ну... -- протянул он. -- Идем, что ли, дальше.
   Сначала мы спускались по едва заметной тропе. Затем вышли на бетонную дорожку, с одной стороны которой тянулись покрашенные черной краской перила.
   Повсюду валялась битая черепица, куски металлопрофиля, доски, арматура. Чем ниже, тем серьезней становились завалы на пути. И снова пришлось тратить время, перебираясь через груды искореженных конструкций либо обходя их.
   Потом стали попадаться следы тяжелой гусеничной техники. Я понял, что после катастрофы на территории Леспрома кипели работы: железноголовые искали выживших, собирали трупы, и, наверное, пытались выяснить причину трагедии.
   Ливневая канализация была разрушена, поэтому кое-где на улицах стояли озера воды, в которых плескались дикие крохоборки. Наша с Боровом скорость и вовсе упала до черепашьего шага.
   Наконец, нам удалось выбраться на железнодорожную станцию. Здесь разрушения были не такими сильными, и вода больше не преграждала путь. Вспышки молний контрастно высвечивали пролом в стене кратера, через который ушли отрубаи. Мы с Боровом припустили бегом. После многочасового блуждания по грязным горным тропкам было приятно почувствовать под ногами ровную бетонную поверхность.
   -- Что там дальше? -- спросил я.
   -- Железные рудники Бледной Топи, -- Боров облизнулся. -- Двадцать три года я там махал киркой...
   ...Или почти пятнадцать, если перевести на летоисчисление Земли.
   Серьезный срок. Не каждый сможет выжить столько в неволе. Я на Мерзлоте провел три месяца в забое, и поэтому хорошо представляю, каково это. Три месяца мне хватило, чтоб узнать, где находится предел возможностей моего модифицированного организма.
   Но пятнадцать!
   Это гарантированная инвалидность.
   Я покосился на бегущего рядом Борова. Он был краснолиц, от него исходил жаркий, зловонный дух. Винтовка весело хлопала по широкой спине.
   На инвалида Боров похож не был. Как есть -- боров, рвущийся в бой.
   -- Воздух! -- он пихнул меня плечом к обгоревшему вагону, выброшенному взрывной волной на платформу.
   От неожиданности я громко клацнул зубами, едва не отхватив себе язык. Повалился на бетон; один перекат, второй -- и вот я уже под вагоном.
   Из туч с грохотом вывалился летательный аппарат. Упер в развалины Леспрома лучи прожекторов, понесся над кратером по кругу.
   Два забранных в кожухи винта были развернуты параллельно земле. Сигарообразная кабина располагалась между винтами. Виднелись многоствольные пулеметы, вынесенные на пилоны по обе стороны кабины.
   Мы пробрались под вагоном на четвереньках, спустились на железную дорогу, где навечно застрял состав из вагонов-цистерн. Снова упали на землю и поползли по шпалам под составом. Летательный аппарат завис над тем местом, где до катастрофы располагалась центральная площадь Леспрома, и залил все под собой ослепительным белым светом. Лужи заблистали, точно озерца ртути, отражая сияние прожекторов.
   Когда мы доползли до последней цистерны, и призадумались, как бы незаметно продвинуться дальше, аппарат вдруг сорвался с места и понесся к разлому в стене кратера.
   -- Они застукали отрубаев, -- проорал Боров, тяжело дыша.
   -- Ты как? -- поинтересовался я, выбираясь из-под вагона-цистерны.
   Боров упал на спину, подставил лицо редким каплям, которыми безостановочно сочились тучи. Затем рывком поднялся на ноги.
   -- Нормально, -- он поправил винтовку. -- Вперед!
   Какое-то время мы бежали по шпалам, затем свернули на вымощенную щебнем широкую дорогу. Едва мы выбрались из кратера, как впереди застрекотали пулеметы. На фоне черных туч засверкали трассеры. Железноголовые явно не церемонились со степными дикарями.
   Боров выпучил глаза, засопел, раздувая ноздри, и прибавил ходу.
   Мы сбежали с дороги, пробились сквозь заросли похожего на колючую проволоку кустарника, оказались на каменистом плато, бугрящимся от скальных останцев. Солнце давно село, но Бриарей, находясь в двух третях, лил сквозь тучи мягкий матовый свет, поэтому было не темнее, чем на Земле сразу после заката.
   Отрубаи рассредоточились среди останцев. Железноголовые охотились на них, словно на зверье.
   -- Надо разделиться, -- сказал я Борову. Взглянул в его маленькие злые глазенки и добавил: -- Встретимся на другой стороне плато. Удачи!
   -- Пусть Молчаливые стоят за твоей спиной, Странный! -- бросил он, снимая с плеча винтовку. Передернул затвор, пригнулся и побежал вперед, забирая левее. Я же взял правее.
   Первого отрубая я застукал, когда тот, стоя на одном колене, целился в летательный аппарат из двустволки. Бить сзади -- нехорошо, но кто сказал, что я -- хороший парень?
   Второй отрубай едва не застал врасплох меня. Он выскользнул из-за останца, сверкая безумными глазами. Дикарь был с ног до головы в крови. Своей или чужой -- не понятно. Зазубренное лезвие застыло в миллиметре от моей переносицы, -- я рефлекторно ускорился, а затем от души приложил отрубая прикладом пониже уха.
   Третьей оказалась Мира. Я едва не нажал на спусковой крючок. Шумно выдохнул, отводя ствол карабина вбок. Мира врезалась мне в грудь головой, пнула острой коленкой в бедро. Хорошо, что руки у нее были связаны за спиной, иначе бы располосовала лицо ногтями. Я схватил ее за плечо, встряхнул. В глазах девчонки стояли слезы.
   -- Это я... -- Рядом загрохотали пулеметы. Пришлось подождать, пока снова можно будет говорить. -- Это я -- Странный. Я сейчас разрежу веревку. Ты меня узнала?
   -- Да, -- ответила Мира. -- Ты что, один?
   -- Нет, -- я вынул из-за пояса нож. -- Здесь еще Бор...
   -- Вас двое?
   -- Ага, -- я перерезал веревку.
   -- Нам конец, -- простонала Мира.
   Косматый отрубай точно вырос из-под земли. Хрипло хакнув, он ударил меня копьем. Я уклонился, нырнул под древко, косо резанул ножом по покрытому татуировками брюху. Отрубай быстро-быстро заговорил, как бы порицая меня за то, что я попытался защитить свою жизнь. Затем, скуля, завалился на землю. Я перехватил рукоять ножа и нанес удар милосердия.
   -- Ну, может и не конец, -- признала Мира.
   Я вытер лезвие об штанину, сунул нож за пояс.
   -- Нужно двигаться вперед. Бор будет ждать на той стороне. Где Тина?
   -- Хорошо, идем вперед, -- согласилась Мира.
   -- Где ты в последний раз видела Тину? -- переспросил я.
   Летательный аппарат двинулся в нашу сторону. Луч прожектора скользнул над останцем. Я схватил Миру за шкирку и толкнул к скале. Загрохотал пулемет, завизжали рикошеты, хлестнула во все стороны каменная крошка. Мы же сидели, прижавшись спинами к останцу, приникнув друг к другу, и ждали, когда стрельба прекратится.
   -- Тину? -- Мира недоуменно поглядела на меня. -- В деревне... А что?
   -- Ее не захватили в плен отрубаи?
   -- Я не знаю, -- замотала головой Мира. -- Я думала, что только я попалась.
   Ладно, призрак, -- подумалось мне. -- Все это -- иллюзии. Было, и нет. У тебя долг перед Генезией. Суперы ждут результат. Земля ждет.
   ...Красноватые блики пламени очага лежат на ее молочно-белой, как будто светящейся коже. Тело стройно и сильно, в глазах -- страсть и боязливое недоверие. Тина не знала мужчин, которые бы проявляли к ней внимание и заботу. Поэтому она удивлена мне. Поэтому она боится, что ей всего лишь показалось...
   Никаких симпатий. Иначе цена мне, как засланцу, -- ломаный цент.
   Больше -- никаких.
   Я выглянул из-за останца: летун передвинулся к дороге, завис над нею, бестолково поводя лучами прожекторов по зарослям кустарника.
   -- Шевелись! -- бросил я Мире, подскочил на ноги и кинулся на дальнюю сторону плато.
   Грунт здесь был изрыт пулеметными очередями и чуть заметно дымился. Кровавая каша -- все, что осталось от нескольких отрубаев, накрытых свинцовым ливнем. Даже трудно сказать, сколько их было человек.
   Летательный аппарат железноголовых направился, постепенно набирая скорость и высоту, к руинам Леспрома. Вскоре он скрылся в тучах. Лишь размытое пятно света, удаляющееся к горизонту, выдавало его местонахождение.
   Мы встретили Борова на дальней стороне плато, как и договаривались. Приклад его винтовки был разбит в щепки, куртка и рубаха на груди распороты отрубайским ножом. Он уставился на нас злыми глазенками; не остывшая после боя голова, видимо, соображала с трудом.
   -- Мира! -- промычал он, скривив рот.
   Девица взвизгнула и кинулась Борову на шею. Защебетала ласково и глупо. Следом затоковал и Боров. Скупой на слова, он бубнил и похрюкивал, едва справляясь с одолевающей его страстью.
   Я присел, откинувшись спиной на останец. Снова начался ливень. Его холодные, мокрые пальцы облапили мне лицо, залезли за шиворот...
   Мы вернулись в деревню в разгар весны.
   На лужайке перед частоколом, где не так давно валялись тела отрубаев, гуляли стада одомашненных стрекунов. Дети по-прежнему бултыхались в лужах в компании крохоборок разных мастей. Взрослые занимались кто чем: стучали топоры, шуршали косы, далеко разносился запах готовящейся снеди.
   На эту картину молча и с благосклонностью пялились идолы.
   Дед, сидевший на пороге общинного дома, завидев нас, поднялся и встряхнул посохом. Новая пулеметная лента, приделанная к навершию, холодно звякнула.
  

Глава шестая

   ...Тени часто приходилось иметь дело со скупщиком артефактов в Котле-на-Реке...
   Жнец Бриарей занес огненный серп над Роговым болотом. Семейство его лун ощерилось серпиками помельче. Ночное небо было на изумление чистым, без облачка хмари. Звезды светили ярко, почти не мерцая. Лужи начали схватываться ледком.
   Бор, которого я продолжал про себя именовать Боровом, шерудил жердиной в зарослях поникшего багряника. Из покрытых инеем зарослей вылетали потревоженные светляки-христофоры, уносились бело-зелеными искрами в непривычно высокое небо. Мира опасливо выглядывала из-за спины Бора. В руках девчонки были кузнечные клещи с длинными ручками.
   На дальней стороне болот монотонно стрекотали местные жабоподобные твари. Вырывался с утробным урчанием болотный газ, пузырилась грязь. Животное, похожее на четырехлапую ощипанную цаплю, деловито шагало через топь, время от времени окуная в жижу вытянутую морду.
   Я же сжимал винтовку и поглядывал по сторонам, чтоб ни один хищник не набросился на нас из тьмы.
   Возле топи, там, где багряник рос гуще всего, засеребрилось сегментированное тело. Я почувствовал знакомый парфюмерный запах.
   Боров на цыпочках двинулся вперед, продолжая ворошить багряник жердиной. Послышалось шипение, выстрелили в небо живые огни христофоров, предваряя появление над зарослями головы, напоминающей высушенный букет роз. От запаха "парфюма" зачесалось в носу. Я подался вперед, полагая, что моя помощь может быть не лишней. Из багряника высунулось похожее на гофрированный шланг тело, оно все выгибалось и вытягивалось, превращаясь в арку внушительных размеров. "Букет роз" плюнул красным лучом, прошелся им по Борову -- от узкого лба до пояса.
   Отпинговав Борова лазером и не получив нужный ответ, -- так я понял суть происходящего, -- этот оживший сетевой кабель отвернулся к болоту. Но тут Мира прыгнула вперед, захватила клещами серебристое тело пониже навершия. "Шланг" дернулся, едва не сбив девчонку с ног. Тело взвилось лентой, "букет роз" затрепетал, фыркая и шипя, но Боров отбил жердиной предназначенный Мире удар. А потом перехватил ручки клещей и одним махом отделил "букет". Из обезглавленного тела повалил дым. Пах он уже не парфюмом, а горелой изоляцией. Серебристая лента снова выгнулась, обрубок, чихая дымом, слепо огляделся по сторонам, а затем нырнул в багряник.
   Довольный Боров поднял "букет". Мира подставила расстегнутый рюкзак.
   -- Погоди! -- потребовал я. -- Дай посмотреть...
   Боров нехотя сунул добычу мне под нос. Я потрогал "бутоны". Это был не металл, а очень похожий по свойствам полимер, вроде тех, что применяют на Земле в высокотехнологичных устройствах.
   -- Зачем оно может понадобиться? -- делано удивился я. Мне хотелось выслушать версию Бора.
   -- Выбери, кто ты -- Странный или долбохлёб, -- отозвался Боров. Он нажал на что-то среди стеблей, и темноту вновь располосовал луч лазера. -- Видал? Световая дорожка! Можно на ружье приладить, тогда будет проще целиться. Можно на стройке пользоваться, ведь это самая ровная линия... Вот, в общем, -- он подбросил "букет" на ладони, затем спрятал добычу в рюкзак. -- Пошли, что ль, на другую сторону. Тут мы больше ничего не поймаем.
   Он потопал через багряник, прощупывая дорогу жердиной.
   Я посмотрел на Миру. Спросил:
   -- А вам не жалко ... -- и провел большим пальцем по горлу.
   Мира насупилась.
   -- Нашел, кого жалеть, -- пробормотала она. -- Это ведь не человек. У этого голова отрастет, а человеку из мертвых не воскреснуть.
   В итоге в рюкзаке Миры оказались три "букета" и металлический кругляш, который Боров нашел мимоходом в грязи. Мне показалось, что кругляш -- это артефакт Сверчков. Но я решил не показывать свою заинтересованность, чтобы не прослыть еще большим "долбохлёбом". Я полагал, что у меня будет время осмотреть железку.
   В Котле-на-Реке, городке на окраине владений железноголовых, была лавчонка, хозяин которой оценивал и скупал артефакты у бродяг из лесных племен. Его звали Карром Ящером, он приходился дядей начальнику городской полиции и старшим братом мэру, поэтому чувствовал себя вполне вольготно. Дэн Крогиус с ним работал, выдавая себя за перекупщика из Солнца-на-Восходе -- столицы железноголовых. Торгаш знал Крогиуса под кличкой Крот. Вполне подходящее имя для захолустья. В столице Тень знали под другим именем.
   Боров решил, что больше нет смысла рыскать по болотам. "Шланг-букеты" затаились. Температура упала, ударил с северо-востока ледяной ветер. Над нашими головами сгрудились тучи, они вспыхивали синими беззвучными молниями и хлестали снежной крупой. Там и здесь сияли призрачные пятна: глаза шерстней. Гиеноподобные хищники выбрались из леса в поиске ослабевших от холода животных. Или людей, -- шерстням все равно, чьей плотью набить брюхо.
   Мы пошли навстречу желтоватому сиянию, льющемуся из-за сопок. Там находился Котел-на-Реке. Стая шерстней какое-то время сопровождала нас, но напасть так и не решилась.
   -- Боров... то есть Бор! -- окликнул я здоровяка. -- Ты ведь родился в деревне Деда?
   -- Родился, женился, осталось сдохнуть, -- ответил тот не слишком вежливо.
   -- Где это ты женился? -- не поняла юмора Мира. Она шла почти вслепую: прикрывая ладонями лицо от настырной снежной крупы. -- Кто же за тебя пойдет?
   -- Ты, -- серьезно ответил Боров.
   Мира замысловато выругалась.
   -- Мира тоже родилась в деревне? -- спросил я, перекрикивая ветер.
   -- А чего ты все интересуешься? -- проворчал Боров. -- Сам молчал, как полено, когда вели его к Деду, а теперь у всех выспрашивает. Мы ведь не выспрашиваем, из каких краев ты приплелся, и кто у тебя был вождем...
   -- Я не родилась в деревне, -- неожиданно ответила Мира. -- Я -- железноголовая. Моя мамка в реке утонула, а отца я не знала. Меня Диментий в леса увел, потому что в городе мне никто не помогал, и там у меня мужей было бы, как у скиллы твоей, да только без позволения Деда...
   -- И Диментий научил тебя, как охотиться на болотных светоносов, а еще -- как грабить железноголовых на Большой дороге, -- вставил Боров.
   -- Ага, -- согласилась Мира. -- У меня ловко получается. -- Она прижала ладошки к лицу и захныкала с неподдельной горечью: -- Сударь... Сударь, я заблудилась! Я хочу к маааме! -- Затем выбросила руку вперед, а в ней уже был нож-мотылек. -- И брызжечка -- во все стороны! -- с удовольствием договорила девица.
   Я хмыкнул. История была в духе этих диких краев. Впрочем, жизнь на Земле, вне Вертикалов Генезии, ничуть не веселее.
   -- Так, может, все-таки расскажешь, Странный, откуда ты? -- поинтересовался Боров.
   -- Мне Молчаливые не велели, -- отозвался я.
   -- Дошутишься ты, -- Боров вытряхнул снежную крупу, набившуюся ему за шиворот. -- Знать надо, с чем можно шутить, а с чем -- нельзя. Не зря мы тебя Странным прозвали.
   -- Беглый он, наверное, -- предположила Мира. -- Солдат. Дезертир. Недаром цацки всякие у него с собой были.
   -- Правда, что ли? -- Боров с прищуром поглядел на меня. -- А ведь точно! Стреляет он, скажу, как солдат. Да не как простой солдат, а как чернознаменник. Я насмотрелся на таких... И странные они все, -- Боров похлопал ладонью по лбу; земляне в таких случаях крутили пальцем у виска.
   Что ж, легенда мне по душе. Эти двое ее выдумали, и тут же сами себе поверили. Мое дело -- не соглашаться, но и не отрицать.
   Крогиус мало что знал о чернознаменниках. Несколько раз он видел таких в Солнце-на-Восходе, но воспоминания были поверхностными. Какой-то местный спецназ, наверное.
   Я многозначительно ощерился, крутанул карабин, положил его на плечо. Боров и Мира ничего не сказали, но было видно, что они еще больше утвердились в своем предположении.
   Мы вышли на асфальтированную дорогу. Обогнули сопку, увенчанную одиноким путниковым деревом, оказались возле заставы. Путь преграждал шлагбаум, возле него прохаживался солдат в черной плащ-палатке. На голове у солдата была массивная железная каска. Собственно, поэтому лесные люди и называли обитателей городов железноголовыми. На обочине стоял примитивный колесный механизм, обшитый грубо склепанной сталью. Брезентовый чехол скрывал башенное орудие, расположенное на корме. Похожие машины состояли на вооружении земных армий еще до Первой Ядерной. Второй солдат ходил вокруг механизма кругами и сметал веником с брони снег.
   Неподалеку находилась обшарпанная караулка, на ее двускатной крыше сияли прожекторы. Я понял, что успел отвыкнуть от электрического света.
   -- А! Добытчики! -- беспечно протянул первый солдат, облокачиваясь на шлагбаум, словно на барную стойку. Второй тем временем отложил веник и взялся за автомат. -- Бор! Мира! А где Диментий? Где Хромой? Куда подевали матерых шерстней? И что это за рожа с вами появилась?
   -- Рожа? -- Боров поглядел на меня, будто в первый раз увидел. -- Да его Дед поселил в деревне.
   Солдат качнул головой. Как будто других рекомендаций ему не требовалось. Не паспорт же спрашивать у лесного человека. Кроме того, этот малый прекрасно знал, к кому мы идем и по какому делу. В Котле-на-Реке в бизнес Карра Ящера никто не лез. И уж тем более -- никто не чинил преград.
   -- Чего добыли? -- спросил солдат, потеряв ко мне интерес. -- Как обычно?
   -- Да, -- ответил Боров, -- еще вот что нашли... -- он достал из рюкзака металлический кругляш.
   -- Можешь выкинуть, -- солдат сплюнул. -- Это -- новодел. Приблуда от винтолетного карбюратора.
   -- Ну-у, -- протянул Боров. -- Пусть Ящер сам решит.
   -- Как знаешь, -- солдат побарабанил пальцами по шлагбауму. -- Пропускать? Или как?
   Боров вынул из кармана брюк истертую монету. Положил на шлагбаум. Солдат бы пропустил и так, но Боров, очевидно, прикармливал на всякий случай и мелких шавок.
   -- Да не надрывайся, Кунс, -- сказал он солдату, -- не поднимай. Мы по обочине обойдем.
   -- Эй-эй! Бор! -- солдат выставил указательный палец. -- Не сильно мелькайте на улицах.
   -- А что? -- осведомился Боров.
   -- Скилла ищем, -- пояснил солдат. -- Ориентировочка пришла. Вечером, говорят, видали ублюдка в районе доков. Вы на скилл не очень-то похожи, но смотрите, чтоб под горячую руку не попасться.
   -- Схитили кого? -- поинтересовался Бор.
   Я насторожился: мне было непонятно, что Боров имеет в виду.
   -- Упаси Ктулба! -- отшатнулся солдат; у меня же в голове возник образ верховного божества железноголовых -- клубящегося Ничто в центре пирамиды. -- Если такое случится, то дням и ночами придется стоять на посту. И премиальных не увидим, как переплетница -- дневного света.
   -- Лады, Кунс! Спасибо! -- кивнул Боров.
   А солдат извернулся и звонко шлепнул Миру по заду. Бор заржал, я -- тоже, чтоб не сильно отличаться.
   Мы вышли за пределы освещенного прожекторами пяточка. Сразу стало тоскливее и холоднее. Громко шуршала снежная крупа, покрывая полотно дороги скрипучим настом. Заныл вдали гудок речного суденышка. Стаи шерстней, рыщущих по болотам, ответили ему тоскливым воем.
   -- Оно вам надо было ржать? -- решила высказаться Мира. -- Ну, Странный -- с ним все понятно. Но ты, Бор! Так тебе никогда не жениться...
   -- Да брось, малая, -- отмахнулся Боров. -- Тебе ли обижаться на такую пустотень... Не в первый раз ведь!
   -- Я не обижаюсь, что он мне по заднице залепил. Мне обидно, что ты зубы скалишь. А потом целоваться-обниматься ему подавай.
   -- Не, а что ты хотела? -- пожал плечами Боров. -- Если бы я забил Кунсу в пасть его каску, далеко бы мы не ушли. А потом прилетели бы винтокрылы и пожгли бы деревню Деда.
   -- Все равно -- жижинкожор! -- выкрикнула Мира. -- И руки ко мне больше не тяни, а то укорочу до плеч!
   Дальше эти двое шли, насупившись и молча, что меня вполне устраивало. Терпеть не могу сцен. Виду я, конечно, не подам, но после страстей, кипевших в гареме падишаха Сципиона и Прилежащих планет, на выяснения отношений подобного толка у меня аллергия. Хочется взяться за огнемет и выжечь -- виноватых ли, правых ли. Иметь такие порывы -- недопустимая роскошь для агента, поэтому маска бесстрастности всегда на мне.
   Потом я понял, почему этот окраинный городок называли Котлом. Мы обошли череду сопок, испещренных параллельными бороздами, и первым делом увидели кирпичные трубы. Их было не меньше десяти. На фоне черного неба источаемый трубами дым выглядел белесой завесой, неподвижным облаком застывшей над приземистыми постройками. Тускло мерцала река, названная непонятно почему Беспутной -- фосфоресцировали микроорганизмы, льнущие к поверхности, потревоженной мелкой волной. Скрипели рангоутом несколько десятков малых парусных и паровых кораблей, стоящих у причалов.
   Цивилизация!
   На Земле уже забыли запах угольного дыма и звук трепещущих парусов. На Земле моря и реки светятся от радиации, а живут в них чудовищные мутанты... Да мы по сей день не знаем, что там обитает!
   -- Впереди еще один пост, -- сказала Мира обыденным тоном, как будто и не думала дуться на меня и на Бора.
   -- Уже унюхал, -- откликнулся Боров.
   Из-за груды строительного мусора, над которой возвышалась покосившаяся водонапорная башня, вышли трое солдат.
   -- К Карру? -- спросил старший, небрежно нацелив на нас автомат.
   Боров подтвердил.
   -- Оружие разрядить, -- распорядился тогда служивый.
   Мы с Боровом послушно взялись клацать затворами карабинов, ловя в ладонь вываливающиеся патроны и распихивая их по карманам.
   -- Проходите, -- оценили наши старания солдаты.
   Слева и справа потянулись безликие постройки промзоны. Деревянные заборы, беленные известью. Открытые площадки, на которых складировались бревна, доски, присыпанные снегом горы угля, а порой -- просто всякого хлама. Люди почти не попадались. Лишь сонные дворники в смердящих тулупах из кожи стрекунов, в обнимку с метлами и лопатами, расползались в этот ранний час по улицам и закоулкам.
   Я посмотрел на небо: оно было темным. Сквозь плотные тучи проникала толика рассеянного света Бриарея и его лун. Солнце все еще пряталось за газовой тушей гиганта.
   Какой-то стриженный под горшок мальчишка выскочил нам навстречу. Он нес в охапке дрова и что-то напевал. Увидев лесных людей, мальчишка развернулся на сто восемьдесят градусов и рванул от нас, как ошпаренный. Мира звонко сплюнула и приосанилась. А вот Боров беспокойно вертел головой и раздувал ноздри.
   Часы на башне ратуши разразились немелодичным звоном. На их циферблате было сорок три деления.
   Боров повел нас в обход главной площади, на которой толклись солдаты и полицейские. Блюстители правопорядка тоже носили железные каски, но, в отличие от армейских, были облачены в теплые комбезы и полушубки.
   В окнах лавки Карра Ящера горел свет. Перекупщик времени не терял. Начинал работать спозаранку, а может -- не спал вовсе. Над массивными двустворчатыми дверями была прикреплена решетчатая спираль из хромированной стали -- то ли модель галактики, то ли -- раковины исполинского моллюска. Непонятно, для чего эта штуковина могла служить Сверчкам, зато она прекрасно работала на Карра Ящера. Стоило взглянуть на спираль, и становилось понятно, что в этой лавочке вам не предложат купить еду, одежду или оружие.
   Возле дверей ошивался парень в кожаной куртке, солдатских брюках и берцах. В руке он вертел нож-мотылек -- точь-в-точь такой же, какой прятала в рукаве Мира.
   Бледное лицо и темно-красные прыщи, пустой взгляд и лиловые круги под глазами. Если бы я встретил такого в пыльной Генезии, то решил бы, что передо мной пропащий грёзоман, вор и, быть может, убийца. Во всех мирах печать Каина метила этих людей одинаково.
   Парень с презрением поглядел на трех дикарей. Впрочем, когда он сфокусировал зрачки на Мире, его кадык непроизвольно дернулся. Молодой человек нехотя уступил нам дорогу, вальяжно отошел на пару шагов, не сводя с нас глаз.
   Боров толкнул дверь. Ухнул голосом ночного зверя сигнальный механизм, привинченный к притолоке. Пахнуло в лицо горячим воздухом, насыщенным самыми разнообразными запахами: пота, железа, бытовой химии, неизвестных мне специй.
   В этих стенах Тень бывал часто. Гораздо чаще, чем где-либо в Котле-на-Реке.
   Я осмотрелся.
   За застекленным прилавком никого, но сбоку, на табурете сидела рыжая девушка -- ровесница Миры -- и протирала ветошью кособокий конус из прозрачного материала. На прилавке чего только не было: устройства или фрагменты устройств Сверчков -- и сложные, и донельзя примитивные на вид, в том числе -- "букеты роз" нескольких сортов. Хрупкие на вид изделия причудливых форм -- произведения искусства? детские игрушки? топливные элементы? или же какие-нибудь квантовые процессоры? По обе стороны входной двери стояли безликие манекены, увешенные всяческими безделушками -- мелкими артефактами на цепочках, с браслетами, в которые были впаяны, порой -- совершенно безыскусно, детали древних механизмов. Даже вместо полки для цветов в горшочках Карр использовал покрытую иероглифами металлическую пластину.
   На Земле одна сотая из того, что я увидел в лавке Ящера, стоила бы состояние. Даже больше -- стоила бы небольшой, но яростной межкорпоративной войны. А здесь -- это были лишь безделушки-побрякушки без особого смысла. Испокон веков известно, что гвозди можно забивать и микроскопом. Вот местные забивали гвозди, резали бумагу, привораживали и оберегали себя от сглаза при помощи "микроскопов" и "айподов" Сверчков.
   -- Господин Карр! -- позвала рыжая, не отвлекаясь от работы. -- Добытчики пришли!
   Зазвенела занавеска из стеклянных бус, а может и -- микроартефактов, скрывающая дверь в смежное помещение. За прилавок встал сам хозяин.
   Этот немолодой и грузный человек страдал болезнью кожи -- его руки и нижняя часть лица были покрыты красноватой чешуей рептилии. Возможно, это какая-то форма рака. И, возможно, -- последствие многолетней работы с артефактами. Болезнь высушила и укоротила губы, они совсем не прикрывали кривые зубы Карра, из-за чего те торчали наружу. Желтоглазый, с неаккуратно зачесанными на лысину редкими волосенками и крошечными ушами. Страшный, как чудовище из ночного леса.
   Ящер.
   -- Ммм... -- без интереса протянул он. -- Принесли чего?
   Боров выложил на узкий верстак, что располагался под прямым углом к прилавку, нашу добычу. Мира отошла к ближайшему манекену и стала перебирать амулеты на цепочках. Карр надел очки с круглыми стеклами, неторопливо натянул на обезображенные руки освинцованные перчатки. Потом заглянул мне в глаза и прощелкал зубами:
   -- А ты кто?
   Лесные люди и железноголовые не отличались по фенотипу. Собственно, это были даже не разные расы. В моем понимании на Дожде прошлое смешивалось с настоящим. И, быть может, -- с будущим. Поэтому в меру грязный человек в дикарских обносках, с лицом, заросшим неопрятной бородой, выглядел, как лесной человек, и, следовательно, был лесным человеком. К тому же, он пришел вместе с лесными людьми, а те всегда безошибочно распознают своих и чужих.
   -- Я живу в деревне Деда, -- ответил я и шмыгнул носом. -- Теперь...
   -- Да?.. -- Карр взял двумя пальцами "букет роз", повертел его перед глазами. -- А как ты оказался у Деда? Ведь не со Жнеца свалился?
   Этот человек работал с Тенью. Причем -- долго и продуктивно. У меня возникло подозрение, что Карр проведал о Крогиусе гораздо больше, чем полагалось. Знает, и видит во мне что-то роднящее с Тенью. Знать бы только -- что...
   -- Эээ... -- промямлил я, почесав бороду. -- Со Жнеца?..
   Быть может, лесному жителю это предположение могло показаться смешным, но я решил не ухмыляться, чтоб не показать чересчур хорошие для дикаря зубы.
   -- Мы кличем его Странным... Охотник плохой, стреляет мимо, но силен, как пещерный осьминоход, -- наврал обо мне с три короба Боров.
   Он хотел добавить что-то еще, но тут рыжая заверещала:
   -- Эй-эй! Ну-ка, не тронь браслет!
   Мира, пристыжено опустив глаза, вернула на запястье манекена тоненькую полоску металла, которую так и не успела спрятать в рукаве.
   Ящер обиженно запыхтел и снова переключился на нашу добычу. Осмотрел "букеты роз", проверил, работают ли на них лазеры. Боров переминался с ноги на ногу, ссутулив спину.
   -- Это что? -- спросил Карр, указав на кругляш, который солдат Кунс назвал "приблудой от карбюратора".
   -- Нашел возле гнезда светоносов, -- ответил Боров.
   Торговец сухо хмыкнул. Он протянул было к кругляшу руку, но затем передумал. Подхватил "приблуду" щипцами, поднес к свету. Затаив дыхание, оглядел со всех сторон. Поднял очки и осмотрел, щуря янтарные глаза, еще раз. Несомненно, что Карр заинтересовался штуковиной.
   Но, к нашему удивлению, торговец что-то с досадой прошипел, покачал головой и отложил кругляш в сторону.
   -- Нет, это не возьму, -- сказал он скучным голосом.
   -- Почему? -- насупился Боров.
   -- Оно ничего не стоит, -- Карр выдвинул два ящика из-под верстака. Ящики были заполнены каким-то ржавым, грязным хламом. -- Видишь, сколько накопилось? Никто не берет. Зачем мне нужна еще одна бесполезная вещица? -- он содрал с рук перчатки. -- А световые дорожки возьму, да. Они годные. Семьдесят.
   Мира выпустила из рук связку цепочек с амулетами. Амулеты звонко клацнули, ударившись о пластмассовую грудь манекена.
   Бор открыл рюкзак и потянулся к ненужному торговцу кругляшу.
   Через минут пять мы вышли наружу. Снегопад прекратился. На улицах стало заметно больше людей. Парень в кожанке все еще околачивался неподалеку, нож-мотылек он спрятал.
   -- Слава Молчаливым, все худо-бедно, -- подвел итог Боров. Осмотревшись, он вынул из кармана жменю монет, вырученных за "букеты роз". Трясущейся рукой -- вот скряга! -- отсчитал пять медяков и сунул мне в ладонь. -- Заслужил.
   -- Куда теперь? -- я сжал свой гонорар в кулаке. -- В лес?
   -- Нет, -- мотнул головой Боров. -- Отоспимся и отдохнем. Весной, на рассвете, вернемся в деревню.
   Услышав это, Мира тихонько охнула и крутанулась, точно танцовщица из стрип-грёзы. Перспектива задержаться в Котле-на-Реке ее явно радовала. Да и мне не мешало осмотреться в городке. Здесь можно было найти какие-нибудь следы Дэна Крогиуса.
   -- Надо идти в ночлежку "Усталый матрос", -- сказал Боров. -- Людям, вроде нас, там никогда не отказывают в крыше над головой. Это в районе доков, на другом конце города.
  

Глава седьмая

   ...Тень скользит по поверхности. Крот проникает глубже...
   Сквозь щель в незадернутых занавесках проник зеленоватый колючий луч.
   Это -- Снег, малая луна Бриарея, неограненный ледяной алмаз, -- мешает мне спать. Я отворачиваюсь к стене, но сон не возвращается.
   В комнатенке душно. На соседней койке храпит Боров. Мира, притиснутая его тушей к облезлым обоям, тонко попискивает во сне. Для них эта конура -- роскошный номер-люкс.
   Замызганное окно. Чуть теплый радиатор парового отопления. Железная койка с тощим матрасом. Постельное белье воняет хлоркой. Подушки набиты свалявшейся ватой. Умывальник и унитаз в туалете в конце коридора. По сравнению с тростниковой хижиной в лесу -- дворец.
   Мира не скрывала щенячьего восторга. Бор, хотя и корчил из себя бывалого, оглядывал "апартаменты" с гордостью богача: что он знал в своей жизни, кроме лесов, болот и шахтерского барака? Я же делал вид, что мне на все наплевать. И не в таких хоромах живал, что, в общем, было правдой. Боров с Мирой, глядя на то, как я, брезгливо оттопырив губу, стелю себе постель, обижено фыркали: подумаешь, какая цаца! Образ бывшего чернознаменника, завсегдатая солдатских борделей в Солнце-на-Восходе, похоже, окончательно утвердился в их головах.
   "Приблуда" в мешке Борова не давала мне покоя. Я же видел, какие глаза стали у Карра Ящера, когда Бор выложил перед ним эту штуковину. И манипуляции со щипцами неспроста. Будь кругляш в самом деле хламом, торгаш взял бы его до кучи, вместе с остальной добычей. Не зря же он выложил за "букеты" семьдесят чеканов -- более чем щедрое вознаграждение. Похоже, за этой щедростью что-то крылось. Ящер не хотел оставлять находку Бора у себя, но при этом она его явно заинтересовала.
   Мешок с "приблудой" висел на вешалке возле двери. Сна все равно не было ни в одном глазу, и я решил осмотреть находку.
   Стараясь не слишком скрипеть половицами, я подошел к вешалке, вытащил из рюкзака кругляш. Штука оказалась массивной и чуть теплой. Она мягко фосфоресцировала в темноте, но не фонила. Конечно, никакая это не деталь от карбюратора -- еще один технологический узел Сверчков, и возможно, что действующий.
   Разглядывая "приблуду", я впервые подумал, что и Навигационная Карта, которой владеют земляне, может оказаться лишь узлом гораздо более сложного устройства. Все, что я увидел на Дожде, и то, о чем повествовали мне неутомимые личинки Тени, свидетельствовало о высокой степени автономности машин Сверчков. Их создателей не существует уже миллионы лет, а квазиживые машины продолжают функционировать и даже поддерживать популяцию. А возможно -- и эволюционировать. Бессмысленная, бесцельная эволюция, но разве биологическая эволюция -- не бесцельна? Во что бы то ни стало передать в грядущее генетический код -- читай: принципы конструирования и последующего функционирования -- вот и весь смысл...
   Послышался шорох, дохнуло морозным ветром. Я сунул кругляш обратно в рюкзак и быстро обернулся. У окна стоял человек. Стараясь не терять его из виду, я покосился на койку Борова. Сладкая парочка продолжала храпеть и попискивать. Откуда же взялся еще один постоялец в нашей комнатенке? Я шагнул к нему, он отшатнулся. Всколыхнулись занавески. Окно оказалось открытым.
   -- Кто ты? -- спросил я шепотом.
   -- Хтор, -- ответил он.
   Алмазный блеск Снега скользнул по его лицу: сверкнули совиные глаза в обрамлении серого пуха. Скилл!
   -- Что тебе нужно?
   -- Я скрываюсь.
   Это о нем, наверное, говорил рядовой Кунс на заставе... Скилл, соплеменник Тины...
   -- Почему ты решил, что здесь тебя не выдадут?
   -- Эти -- спят! -- Он показал на ложе дрыхнувших голубков. -- А ты -- не они.
   Исчерпывающая информация.
   -- Чем же я отличаюсь от них?
   -- Тем, что ты не человек.
   Так, так... Не успел и шагу ступить...
   -- Допустим, -- процедил я. -- Но почему ты решил, что я не позову полицию?
   -- Потому, что я тоже могу позвать полицию.
   Скилл произнес это ровным, безучастным тоном, но я расслышал в его голосе нотку иронии. И в самом деле, я -- в его руках, он -- в моих. Мы оба в одной лодке.
   -- Хорошо, Хтор, -- отозвался я. -- Что я могу для тебя сделать?
   -- Спрячь.
   -- Лезь под койку.
   Он не заставил себя ждать. Легкий шорох, и в "люксе" все как будто по-прежнему. Я постоял несколько минут у открытого окна, вдыхая морозный воздух, потом притянул створки и вернулся в постель.
   Беглец лежал под койкой тише мыши. Кажется, даже не дышал. Правда, скрежет пружин заглушал и более громкие звуки.
   Я невольно вспомнил Тину и наши с ней ночи. С женщинами мне не везло. Видимо, они интуитивно угадывали во мне модификанта. Скоротечные связи утомляли. Правда, всегда можно спуститься в Тоннельный город, где найдутся развлечения на любой вкус, но... Для призрака, которого никто не ждет, родина становится абстрактной идеей. За нее можно бороться, за нее можно даже умереть, но любить нельзя... Призраку по кличке Дым не к кому было возвращаться. Как ни странно, эта удивительная женщина, скилла, что-то пробудила во мне. Я еще не понял, что именно, но уже скучал и тревожился за нее. Завтра расспрошу Хтора, может, он что-то знает о Тине...
   ...За окном стояла непроглядная темень, только отмахивала белыми перьями метель.
   Мира и Бор сидели за столом, покрытым изрезанной клеенкой, гремели оловянными ложками в консервных банках. Завтракали.
   Я сделал вид, что шарю под койкой в поисках ботинок, хотя сам вчера поставил их сушиться под батарею. Скилла под койкой не было. Ушел. О чем это я хотел его спросить?..
   -- Жрать будешь? -- осведомился Бор. -- А то идти пора.
   -- Бор обещал мне сапожки купить! Теплые! -- радостно сообщила Мира, сияя вымазанными тушенкой щеками.
   -- Ага, из шкуры стыдливца! -- отозвался Бор и заржал.
   -- Ты же обещал! -- взвизгнула его подруга. -- Шептал: сапожки куплю, не ломайся. Обманывал, что ли?!
   Глаза Миры полыхнули дьявольским огнем, маленькая ручка с грязными обломанными ногтями нырнула за пазуху. Боров прекратил ржать, отодвинулся от стола.
   -- Ну-ну... не дури, девка, -- пробормотал он. -- Обещал -- значит куплю... Айда, прошвырнемся по лавкам...
   Мира, настроение которой менялось, как погода весной, кинулась ему на шею.
   Мы вышли из ночлежки, гордо именующейся гостиницей. Густо валил снег. Редкие фонари мутными полукружиями пятнали заметенную мостовую. Зевая и поеживаясь, мы двинулись вдоль улицы. Похоже, мы направлялись в Торговые ряды. Мне было все равно, куда идти. Я потерял нить поисков. Единственная надежда была на загребущие чешуйчатые лапы Карра Ящера. Ведь, если моя интуиция чего-то стоила, этот пожираемый раком торгаш не упустит "приблуду". И тогда ему придется кое-что рассказать. Тень-Крот регулярно покупал у Карра всякую мелочевку. Если парни Ящера убрали Крота, торгаш скрыть этого от меня не сможет.
   В отличие от прочих улиц Котла-на-Реке, Торговые ряды были щедро освещены. Мигали неоновые трубки рекламы, витрины сияли, как аквариумы, бегущие огоньки озаряли вывески. Мира мгновенно прилипла к витрине, где красовались женские сапожки.
   -- Вот эти хочу, Бор! -- заканючила она. -- Зеленые, с цветочками... Ну, пожалуйста...
   -- Да они, небось, десять монет стоят! -- заартачился Боров. -- Зачем они тебе в лесу-то? Перед шерстнями выпендриваться...
   -- Ах ты! -- возмутилась девица. -- Как за сиськи хватать, ты тут как тут, а как сапожки купить, тебя не упросишь. Да лучше бы я со Странным легла, чем с тобой, жмотом!
   -- А-а-а, Жнец с тобой, -- сдался Бор.
   Он обернулся ко мне, сунул в руки рюкзак с кругляшом.
   -- Побудь здесь, -- пробурчал сурово. -- Куплю ей эти жижонкодавы. А то чиркнет ножичком по яйцам, с нее станется...
   -- Только быстро, -- буркнул я. -- Из-за твоих яиц я свои морозить не собираюсь. В кабак загляну, пивка выпью.
   Бор кивнул и с обреченным видом поплелся за Мирой, которая уже шмыгнула в лавку.
   Я приладил рюкзак на спину и потопал к ближайшему питейному заведению.
   Но не успел я сделать и десяти шагов, как ловкие руки сдернули с моего плеча карабин, а другие, не менее ловкие и сильные, впихнули в темный проулок. Я не сопротивлялся -- все шло, как должно.
   -- Не рыпайся, дикарь, -- сказал кто-то сиплым голосом и тычком в грудь отшвырнул меня к стене. К морозной свежести примешался запах перегара пополам с чесноком. -- Сейчас мы прогуляемся в теплое местечко, и ты там развяжешь язычок... А не развяжешь -- поможем!
   В тусклых отсветах, проникающих с улицы, блеснул клинок "мотылька".
   Ясно, прыщавый юнец верховодит среди подручных Ящера. За мной торгаш прислал всего троих: двое отрезали пути к отступлению, а третий выписывал клинком замысловатые фигуры перед моим носом. Выходит, Карр не считает меня особенно опасным. Очень хорошо.
   -- Я все понял, братва... Сделаю, что скажете, только не убивайте...
   -- Давай, шевели мослами!
   Юнец оторвал меня от стены и пинком отправил вдоль проулка. Загребая подошвами снег, я двинулся в "указанном" направлении. Шли мы недолго. Скрипнула дверь, на снег выпал прямоугольник света.
   -- Сюда!
   Я вошел в узкий затхлый коридор, оканчивающийся деревянной лестницей. Отворивший дверь громила, габаритами два на полтора, посторонился, пропуская меня.
   -- Патрик! -- обратился он к прыщавому басом. -- Хозяин велел тебе и твоим корешам ждать в "Осьминоходе"...
   -- Как скажешь, -- пробурчал тот. -- Дикарь -- теперь твой геморрой.
   Хлопнула дверь, отрезая нас от мороза. Громила быстро и профессионально меня обыскал, отняв все, что было, кроме мешка с "приблудой"
   -- Топай наверх, -- сказал он. -- Хозяин будет с тобой говорить.
   Я проворно вскарабкался по хлипкой, угрожающе потрескивающей лестнице. Охранник остался внизу. Достигнув верхней площадки, я оказался совсем в другом помещении.
   В таких хоромах на Дожде я еще не бывал. Стены, обшитые темно-коричневыми деревянными панелями, хрустальные бра, формой напоминающие навершие "шланг-букета", красная с черными узорами ковровая дорожка, которая вела к двери, выкрашенной под цвет панелей. Я подошел к ней, нажал на бронзовую ручку в виде головы шерстня.
   За дверью оказался кабинет. Первым делом бросились в глаза шкафы, плотно набитые фолиантами. В простенках между шкафов -- плотно зашторенные узкие и высокие окна. Посредине -- массивный письменный стол на гнутых ножках. Все скрывалось в полумраке. Включена была лишь настольная лампа, отдаленно похожая на Облачника. Ее синеватый свет выхватывал чешуйчатые лапы хозяина кабинета, лежащие поверх кожаного бювара.
   -- Садись, Странный! -- проскрипел Ящер.
   Я осмотрелся, нашел изящный, как и прочая обстановка, стул возле двери. Уселся, рюкзак с "приблудой" положил у ног.
   -- Выпить хочешь? -- осведомился торгаш.
   -- Не откажусь.
   Ящер нажал на звонок. Распахнулась вторая, незамеченная мною дверь. Вошла давешняя рыжая. Только по цвету волос и узнать, а все остальное -- высокая прическа, брильянтовый просверк сережек в ушах, длинное вечернее платье в блестках -- будто от другого человека. Величественной походкой Рыжая пересекла кабинет, поставила перед хозяином высокий стакан с чем-то белым, а мне поднесла запотевший бокал с золотистым пузырящемся напитком. Не сказав ни слова, она удалилась.
   -- Ваше здоровье, -- пробормотал я и пригубил напиток.
   По вкусу -- игристое вино. Яда я не боялся, организм призрака способен нейтрализовать большинство органических токсинов. Меня пробовали отравить в гареме Стаффорда, а служба охраны лояльности Мерзлоты регулярно допрашивала граждан -- в том числе и меня, рядового рудокопа -- предварительно наколов их какой-то дрянью. Так что если Ящер задумал отправить меня на тот свет при помощи яда, он просчитался. Пулей было бы вернее...
   -- Целестинское трехлетнее, -- произнес Ящер, будто угадав мои мысли. -- Завидую. А мне можно только молочко. Молочко, и девку погладить по сладкому заду. Только погладить, ничего больше! Представляешь?
   Я не стал отвечать. Чего это он разоткровенничался? Наверное, тоже решил, что пулей будет вернее.
   -- Всё -- артефакты, будь они неладны, -- продолжал распинаться Ящер. -- Мое благословение и проклятие. Сорок лет с ними вожусь. И ведь никогда не знаешь, какой сюрприз преподнесут. Кому здоровье подарят, а кому... как мне. Хорошо, что детей у меня нет. Сибилла, покойница, очень хотела мальчика и девочку. Да не получилось. И хорошо, что не получилось. Она бы не пережила, родись у нас скиллы.
   Я по-прежнему молчал, понимая, что это не приступ слабости у немолодого, смертельно больного человека, -- Ящер чего-то от меня хотел.
   Неожиданно, он брякнул стаканом о полированную столешницу, расплескав недопитое молоко. Резко подался вперед.
   -- Передай Кроту, парень, что я свой должок помню, -- прошипел он. -- Не надо приносить в мою лавку креагуляры, стохаторы и прочее. Я и так скоро сдохну, но не хочу окончить дни в расстрельной канаве!
   Он задохнулся, схватил стакан и залпом осушил его.
   -- Обязательно передам, -- сказал я. -- Как только увижу...
   Карр Ящер помахал рептильей лапой, будто уже выпроваживал меня, но я остался на месте.
   -- Тогда сделай это побыстрее, -- проговорил он, справившись с приступом удушья. -- Шляться по городу с креагуляром в мешке -- ничего глупее и придумать нельзя. Да еще в компании Бора! Ты хоть видел, как он эту штуковину нашел?
   -- Видел... вроде... Он ее в грязи подобрал...
   Ящер закатил глаза.
   -- О, Ктулба! -- вздохнул он. -- Стало быть, недавно ты в нашем бизнесе, коли не знаешь, что основные узлы Великой Машины под ногами не валяются. За них люди жизни кладут, понял? Свои, а чаще -- чужие.
   -- А кто он такой, Бор-то? -- с видом деревенского простака поинтересовался я.
   Ящер хмыкнул.
   -- Нашел дурака, -- сказал он. -- Единственное, что я могу сказать... Держись от него подальше, если хочешь дожить до моих лет. Выйдешь от меня, дуй прямиком в порт. В столицу ходят разные суда, но тебе нужно то, которое не станут обыскивать.
   -- В столицу? -- удивился я. -- В Солнце-на-Восходе?
   Карр воззрился на меня, как на идиота.
   -- Если Крот не перебрался на юг, к скиллам, -- пробурчал он, -- то где, кроме Ярмарки Теней, ты его найдешь?
   Я вздрогнул. Благодаря личинкам мне было известно, что Ярмаркой Теней называли в столице нелегальную биржу, где торговали большими партиями артефактов, но впервые мне пришло в голову, что оперативный псевдоним Дэна Крогиуса созвучен этому названию.
   Ладно. Во всяком случае, Ящер непричастен к гибели Тени, иначе -- к чему вся эта комедия? Главное, я узнал три важные вещи. Первая -- следы Дэна нужно искать в Солнце-на-Восходе. Вторая -- дикарь Бор не тот, за кого себя выдает. И третья -- существует или существовала в прошлом некая Великая Машина, за узлы которой запросто могут убить. По крайней мере, торговец артефактами Карр, чья родня правит этим дымным городком, не желал связываться с невзрачной железкой, якобы подобранной дикарем в Роговом болоте.
   -- Последний вопрос, Карр, -- сказал я, поднимаясь.
   -- Валяй!
   -- Какое судно станут обыскивать в последнюю очередь?
   Хозяин лавчонки и по совместительству -- богатейший человек города, мелко затряс головой и заперхал. Я терпеливо ждал, когда Ящера отпустит приступ смеха.
   -- Паровую яхту мэра! -- сообщил он. -- Всё, двигай. И чтобы больше я тебя здесь не видел!
   Я подхватил рюкзак и вышел, не попрощавшись. У лестницы меня окликнули. Я обернулся. Бесшумно ступая по ковровой дорожке, ко мне плыла Рыжая. И снова я удивился произошедшей с ней метаморфозе. В этой светской львице не осталось ни капли от той стервочки, которая караулила сокровища своего хозяина в лавке. В вытянутой руке Рыжая несла кожаный пояс-кошелек. Судя по всему, он был битком набит чеканами.
   -- Возьмите это, -- произнесла она.
   Я едва успел подхватить подарок. М-да, это не пять жалких монет, которые отслюнявил мне Боров.
   Охранника внизу не оказалось. Насчет денег и патронов, отнятых при обыске, спрашивать не с кого. Хорошо, что Карр компенсировал конфискованное имущество... Я толкнулся в дверь -- она была не заперта -- и вышел в завьюженный проулок. В Торговые ряды возвращаться не стоило. Проще и спокойнее было выйти на Причальную улицу, и по ней -- прямиком до порта.
   На углу безымянного проулка и Причальной мигала вывеска. Красные и зеленые неоновые трубки очерчивали контуры спрутоподобной твари. На распашной двери красовался разрезанный пополам штурвал с гравировкой по медному ободу "ОСЬМИНОХОД". Из-за двери раздавалась громкие пьяные голоса, женский визг вперемешку с простенькой мелодией. На крылечке топтался длинноволосый молодчик. К нижней губе его прилипла погасшая папироска. Завидев меня, молодчик выплюнул окурок и юркнул в кабак.
   Ага, похоже, это один из парней прыщавого Патрика. Конечно, Ящер меня отпустил и даже денег дал, но слуги не всегда послушны своим господам: милостив царь, да не милостив псарь...
   Не мешкая, я завернул за угол и припустил вдоль Причальной улицы. Здесь не было празднично освещенных лавок и дорогих кабаков. Фонари горели через один. Покосившиеся домишки смотрели на заслякощенную мостовую темными окнами. Улица шла под уклон. Впереди блестела Беспутная. Портовые краны металлическими богомолами склонялись над черными коконами барж. В порту работа шла круглые сутки, даже странная ночь-зима не могла стать помехой. Богатая колония -- промышленность, транспорт, изыскания, тайны... Поколению земных колонизаторов будет на чем основать свое процветание. Дело за малым: обеспечить саму возможность колонизации.
   Темная фигура отделилась от серой стены.
   Так, началось... Только на этот раз я простачка разыгрывать не собираюсь.
   Человек вышел под фонарь. Он хотел, чтобы я увидел его лицо.
   -- Хтор?
   -- Да, -- отозвался скилл.
   Вид он имел неважнецкий. Серый пух вокруг глаз поредел, лицо осунулось. Одежда выглядела так, будто он не снимали ее много дней, ночуя в подвалах, на трубах теплотрассы и в угольных бункерах. Вчера ночью я этого не заметил, да я особо и не приглядывался к наряду скилла. Но, что странно, от Хтора не воняло. Мне знаком запашок обитателей мусорных гор в Генезии, но от Хтора не разило. У него словно вообще не было запаха.
   -- Все еще скрываешься?
   -- Меня ищут, -- тем же безразличным голосом отозвался скилл.
   -- Извини, сейчас у меня нет даже койки, -- попробовал пошутить я. -- А почему тебя ищут?
   -- Я расскажу, если поможешь.
   Заманчивое предложение. Только чем я могу помочь? Дать денег? Куда он с ними пойдет, если вся полиция и солдатня стоит на ушах?
   А куда пойду я с креагуляром в рюкзаке?
   -- Давай за мной!
   Я продолжил путь, не интересуясь, последовал ли Хтор за мной. Куда ему деваться...
   Никакого определенного плана у меня не было. Только прозрачный намек Ящера, насчет личной яхты господина мэра. Призраки действуют по обстоятельствам. И чаще всего -- успешно. Случались, правда, и оглушительные провалы, вроде моего на Сципионе...
   Причальная упиралась в запертые ворота. Сквозь их чугунную решетку виднелась полосатая будка охраны. Я пригляделся -- ни солдат, ни полицейских. Выходит, не главные это ворота. Ладно, мы не гордые. Я посвистел. Скрипнула дверца. Появился хмурый человек в солдатской одежде и каске, но без знаков различия. В руках он держал автомат.
   -- Чего надо?
   -- Слушай, друг, -- заговорил я заискивающим тоном. -- Пусти нас, а? Опаздываем на борт...
   -- И много вас?
   Я оглянулся. Скилл смутным силуэтом маячил позади. На этот раз он не лез под фонарь.
   -- Двое, -- сказал я. -- Пусти, друг! Кочегары мы. Засиделись в "Осьминоходе", а скоро отчаливать.
   -- На какой лохани уголек мечете?
   Хороший вопрос. И ответ на него должен быть под стать.
   -- На "Рассвете", -- послышался бесцветный голос Хтора.
   -- Тогда двигайте к главным воротам, -- сказал охранник. -- "Рассвет" у пассажирского пирса. Отсюда мили полторы будет, если через порт... Не успеете пёхом.
   Этого мой импровизированный план не предусматривал.
   -- Отворяй ворота, Хныш! -- потребовал кто-то.
   Мы с охранником дружно уставились в метельную мглу. Оттуда, не торопясь, выступили трое. Прыщавый Патрик сотоварищи.
   -- А-а, это вы, братва, -- проговорил Хныш и тут же забренчал связкой ключей. -- Что ж ты, угольная душа, сразу не сказал, что тебя Патрик крышует?
   Ворота отворились с вынимающим душу скрежетом. Прыщавый поравнялся со мною. Поинтересовался:
   -- А этот выродок тебе зачем?
   -- Это мой помощник, -- отозвался я.
   Патрик ощерился. Зубов у него не хватало.
   -- Помощник! -- хохотнул он. -- У кочегара, что ли?
   -- Представь себе...
   -- Ладно, дикарь, не гоношись, -- сказал Патрик, посерьезнев. -- Хозяин велел тебя проводить. А вот насчет твоего дружка указаний не было.
   -- Он пойдет со мной, -- сказал я, теряя терпение.
   -- Заткнись, дитя лесов! -- взбеленился прыщавый. -- Эта жижонка пойдет с нами, вкурил?!
   Он кивнул своим парням, те подхватили скилла под локти.
   Вот и нет, здесь они просчитались...
   Я медленно, почти лениво, повел рукой, будто хотел отряхнуть кожанку бандита от налипшего снега. Патрик охнул и отлетел к воротам. Его дружки оставили Хтора, ломанулись ко мне. Я подсек одного и перебросил через плечо другого. Хныш, остолбеневший от такого поворота событий, неуверенно поднял автомат. Мне даже не пришлось ничего предпринимать. Скилл сорвался с места и, походя, как будто стажировался в нашей школе, выбил автомат из рук охранника. Хныш скорчился, баюкая вывихнутую кисть. Хтор поймал автомат на лету, демонстративно щелкнул предохранителем. Бандиты мгновенно поняли это "послание". Все, кроме прыщавого. Тот уже очухался, хоть и крепко приложился затылком. В руке его замелькал "мотылек".
   Я метнулся к Патрику и четко, как на тренировке, вывернул нож из пальцев, попутно захватив горло удушающим приемом.
   -- Хочешь жить? -- тихо сказал в грязное ухо юнца, -- Помоги нам попасть на яхту мэра! Попробуешь сдать полицейским -- сдохнешь! Вкурил?!
   Патрик утвердительно промычал.
   Молодец, соображает...
   Хотя вряд ли настолько, чтобы понять, как ему повезло. Ведь не каждому доводится узреть призрака, потерявшего терпение.
   И при этом -- уцелеть.
  

Глава восьмая

   ...Тень скрывал свои знания о скиллах. У него были на то причины...
   Я мог работать в две смены, я мог работать без отдыха. Призраки семижильны. Ни жара, ни чад, ни шум нам не страшны.
   Старший механик Свен Маллер на меня не нарадовался. А ведь поначалу он был страшно недоволен, что отморозки Карра Ящера сосватали в команду некого оборванца из лесных людей. Несмотря на то, что вакансии на борту имелись. Но я самозабвенно вкалывал, словно был частью паровой машины "Рассвета" -- корабля, принадлежащего мэру Котла-на-Реке -- господину Двейну Карру. Я был черен, как ночь, лишь сверкали белки глаз, отражая пламя, пляшущее в топке. Я был наг, как в момент моего появления в этом мире. Моя лопата с шелестом вонзалась в кучу угля, затем совершала полукруг, с ее чуть погнутого лезвия срывалась россыпь...
   И пламя благодарно ревело. Остальные кочегары опасливо на меня поглядывали и старались без надобности не приближаться.
   Какой феномен управляемой квантовой неопределенности? Какие хроно-искривления и сингулярности? Когда в топке пылает адский огонь, когда гребные колеса заставляют бурлить воды незагаженной реки, когда ты ощущаешь себя частью корабля, чей форштевень взрезает волны, когда мимо проплывают берега, поросшие дикими, непролазными лесами... Все эти хроно-искривления, бозоны Хиггса, геном-коррекции и прочие обрушенные на головы ни в чем неповинных обывателей хреновины погубили Землю. Еще немного, и условия на планете станут смертоносными для человека. Но обыватели... и не только обыватели: транс-люди, служебные мутанты, сросшиеся мозгами Суперы, то есть -- все разношерстное население Земли -- имеет шанс. Наши предки приготовили для нас островки спасения -- колонии в Далеком Космосе. Их жители осваивают планеты и луны, строят города, развивают промышленность и науку...
   Для того чтобы мы, жители Земли, когда-нибудь сюда пришли. Эти миры принадлежат Земле. Вместе с их обитателями. Вместе со всем, что они с нашего благословения понастроили.
   Кто запустил зонды с инкубаторами к их солнцам?
   По чьей воле состоялся этот акт творения?
   Мы не просто будущие сюзерены Дождя, Сципиона, Альбертины, Мерзлоты и еще двух десятков миров, разбросанных по сфере радиусом в сотню световых лет, в центре которой находится Солнечная система.
   Мы -- боги.
   Мы -- злобные, мстительные, кровожадные, могущественные боги.
   Для этих людей.
   Преодолевать межзвездные расстояния одним махом способны пока только призраки, но мы найдем возможность перебросить сюда и остальных. Сверчкам ведь удалось создать галактическую империю. Получится и у нас. Мы разгадаем тайны Сверчков. Недаром отдал свою жизнь Тень на Дожде, недаром я блевал собственными кишками, погибая от лучевой болезни на Мерзлоте.
   Бор, Мира, Дед -- волновали ли меня судьбы этих людей? Были ли эти дикари мне хоть чем-то симпатичны?
   Нет.
   Карр Ящер, Хтор, экипаж "Рассвета" -- волновали ли их судьбы?
   Нет!
   И одинаково не тревожило, что будет с потерявшими человеческий облик Суперами, а так же -- грезоманами, тунеядцами и неудачниками, населяющими Генезию. Я просто делал ту работу, ради которой был создан. Лишь мои собратья призраки -- единственные существа во Вселенной, которые вызывали во мне эмпатический отклик. И я всегда чувствовал их боль, за сколько световых лет они бы не находились...
   Кто-то хлопнул меня по грязному плечу. Я опустил лопату, обернулся. За моей спиной стоял начальник смены. Он был, как и я -- в чем мать родила, если не считать мокрой от пота набедренной повязки и обильной шерсти на пивном брюхе.
   Чтобы не надрывать горло посреди шума машинного отделения, мы изъяснялись нехитрым языком жестов. Начальник по смене показал, мол, хорош гнуть железо, пора на воздух.
   Я вонзил лопату в кучу угля. Поплелся по узкому коридору мимо громыхающих механизмов к трапу. Поднялся на палубу выше, проигнорировал шкафчик с одеждой, вышел на ют. Встретившийся мне старший механик бросил на ходу: "Ты дымишься!" Откуда ему было знать, что Дым -- мой оперативный псевдоним.
   Снаружи, само собой, лил дождь. Я вышел под этот холодный душ, шлепая босыми ногами по покрывающим палубу лужам. После шестидесятиградусной жары машинного отделения -- под воду, температура которой не превышала пяти градусов. Такой перепад прочищал мозги, заставлял мое черствое сердце биться быстрее.
   Дымы Котла-на-Реке давно растаяли вдали. "Рассвет" резво продвигался на восток. Из разговоров младших чинов я понял, что мэр Карр должен выступить в парламенте с отчетом об экономических показателях своего города. Судя по тому, что Карр непрерывно пил, едва поднялся на борт, а пустые бутылки выкидывал через иллюминатор, экономический прирост был незначительным.
   Я стоял, наблюдая за тем, как лужи темнеют от угольной пыли, которую смывал с меня дождь. На заднем мостике кто-то ойкнул. Обернувшись, я увидел двух женщин -- одна была гораздо старше меня, вторая -- гораздо моложе. Обе носили плащи с поднятыми капюшонами из-под которых видны чопорные шляпки. Супруга мэра и дочка мэра. Не упустят возможность побывать в столице. Наверное, пританцовывают в предвкушении, как пританцовывала Мира, когда услышала, что мы ненадолго останемся в Котле-на-Реке.
   Я представил, как краснолицый и потный Боров носится по улицам, выискивая меня. А следом за ним семенит Мира. На ее маленьких, почти детских ногах -- новенькие сапожки.
   Потом до Миры и Бора доходит, что я их кинул. Боров говорит, что зря он меня сразу не прикончил. А Мира по-мальчишески сплевывает и начинает вертеть в руке "мотылек". В красивых глазах юной авантюристки стоят слезы, а может -- влага от растаявших снежинок.
   Видение померкло, растворилось в струях дождя.
   Я поклонился дамам на мостике, и пошел за одеждой. В отсеке было не протолкнуться: матросы с моей вахты успели на скорую руку принять душ, теперь натягивали на себя белье, парусиновые штаны, чистые робы.
   А в кубрике нас ждала еда: котел каши с мясом, корзина с хлебом, порезанным большущими ломтями. Мясо -- филе стрекунов, которое по вкусу походило на лягушатину, крупа -- непонятно какая, но вполне съедобная. Хлеб -- грубый, но всегда в большом количестве. Так нас кормили.
   Спать можно было в гамаке. Но ложились не сразу. Кто-то собрался вокруг ящика, который использовали вместо стола, чтоб поиграть в кости. Кто-то не прочь был потрепать языком на сон грядущий. Кто-то пошел покурить на ют.
   -- Странный! -- позвали меня игроки. -- Давай на полчекана, а? Покажи, как в вашей деревне дружат с удачей!
   Поначалу я отмахивался. Было ясно, что матросня размечталась ободрать деревенщину, как липку. Но призывы не прекращались. Тогда я подсел к игрокам и продул дневное жалование -- два чекана. Тогда от меня отстали, словно я вдруг превратился в невидимку.
   Пока я проигрывал, за моей спиной завели любопытный разговор.
   -- Скилл я бы выложил вдоль дороги и проехался по ним на паровом катке, -- говорил, размахивая руками, пожилой матрос с седыми бакенбардами, -- и с удовольствием бы слушал, как хрустят их кости!
   -- Да ну! Ктулба с тобой! -- возразили ему собеседники. -- Кому нужна эта грязь? Построить вдоль расстрельной канавы шеренгой, и каждому -- по пуле в затылок. И вся недолга!
   -- Вы не знаете, о чем толкуете! -- возразил матрос с бакенбардами. -- Эти ублюдки не заслуживают милосердной казни. Их надо жечь на кострах, колесовать и четвертовать, как поступали с разбойниками и колдунами в Становление...
   -- А если бы у тебя родился ребенок-скилл? -- спросил чернявый матрос с серебряной серьгой в ухе.
   Я машинально отметил, что в серьге поблескивает безделушка Сверчков.
   -- А если -- а если... -- передразнил чернявого пожилой. И замолчал, словно хотел удержать рвущиеся наружу слова.
   В этот момент я отдавал игрокам свое жалование, бурча, что завтра, мол, увидим, на чьей стороне удача. Расплатившись, я подсел к собеседникам.
   Матрос с бакенбардами повесил нос, глубокие морщины прорезали его дубленое ветрами лицо, а веки потемнели. Он исподлобья поглядел на меня, а потом спросил:
   -- Вот ты, Странный, из лесных людей будешь. Как у вас в деревне поступают с мерзкими ублюдками, которые воруют детей?
   -- Нашел, у кого спрашивать! Да они сами продают детей на рудники, если приспичит, -- высказался чернявый, с опаской поглядывая на меня. -- Если год голодный или если нужна какое-то послабление от городских.
   -- Молчи, не мельтеши! -- поморщился матрос с бакенбардами. -- Странный, вот как? Скажи, а?
   В самом деле -- как? И причем здесь похищение детей? Я призадумался. Вспомнилось, что Боров, заслышав от солдата о замеченном в Котле-на-Реке скилле, спросил: "Схитил кого-то?". Потом я подумал об отрубаях, попавших в плен к деревенским.
   -- Привязать к дереву... -- неспешно проговорил я.
   -- К дереву! -- заулыбались матросы.
   -- Полоснуть ножом... -- продолжил я. -- Но не насмерть, а так, чтоб брызжечки много было...
   -- Брызжечки! -- повторили за мной остальные.
   -- А потом что? -- поинтересовался матрос с бакенбардами.
   -- А ничего, -- с нарочитой беспечностью ответил я. -- Приходит стыдливец и делает все сам.
   Улыбки исчезли. Стыдливец для железноголовых был ночным кошмаром. Этим лесным чудовищем пугали непослушных детей. И городские боялись стыдливца куда сильнее, чем лесные люди, для которых прожорливая тварь была лишь одной из множества опасностей в их нелегкой жизни.
   -- М-да... -- протянул чернявый.
   -- А мне думается -- так и надо, -- высказался пожилой, потирая мосластые колени.
   -- Ты так беспокоишься, будто у самого скиллы детей схитили, -- бросил пожилому матрос-кочегар с лицом, покрытым шрамами от ожогов.
   Опять прозвучало это слово: "схитили". Не украли, не угнали в рабство, а именно схитили.
   Почему же Дэн Крогиус так до обидного мало разнюхал об этих мистических скиллах? Я не допускал, что он специально ограничил другим агентам доступ к информации. В его памяти наличествовал провал. И я пока ничем не мог это объяснить.
   Утешало, что один из пресловутых скилл скрывается на корабле, и что его жизнь напрямую зависит от меня. Я должен был самостоятельно разобраться в том, что происходит на Дожде. Зачем скиллам дети горожан? Зачем они их "схищают"? Вообще, история темная и неприятная. Попахивала она дурно. Заговором, предательством попахивало, как в ту ночь на Сципионе, когда меня едва не сцапала гвардия тамошнего падишаха.
   Если обожженный хотел пошутить, то он выбрал неподходящий момент.
   -- Мои дети не могли стать скиллами, -- пожилой вновь опустил глаза. -- Я ничем не гневил Ктулбу.
   -- От этого никто не может заречься, -- вздохнул чернявый. -- Это кара Ктулбы, наложенная на род человеческий.
   -- Странный, а в твоих родных краях водятся скиллы? -- спросил обожженный.
   ...Едва тлеет очаг. Над огнем -- закопченный котелок. Кипит лекарственное варево, распространяя в хижине запах весенних трав. Знахарка-скилла держит глянцево блестящую руку над покрытым испариной животом роженицы. Зрачки знахарки сжимаются в вертикальные черточки. Сова увидела цель. Когти смыкаются, не прикоснувшись к коже, но роженица выгибается дугой, и ее крик слышен во всей деревне...
   Я решил подышать воздухом.
   Снаружи стемнело. Дождь прекратился, но западный ветер нагнал еще больше хмари. На Беспутную опустился густой туман. Сквозь влажную мглу едва просматривались очертания берегов. Яхта шла малым ходом, над грот-мачтой висело размытое полукружие Бриарея. Привычные к любой непогоде матросы толпились у леерной стойки, ограждающей корму. Светились малиновыми огоньками зажженные папиросы. Время от времени доносились пьяные вопли мэра и звон бьющейся посуды. Моряки тихонько посмеивались и шепотом комментировали каждый возглас господина Двейна Карра.
   Я понятия не имел, где мог прятаться Хтор. На корабле была масса укромных уголков. Учитывая способность скилл быть тише и незаметнее тени, поиск Хтора будет той еще задачей.
   Осмотревшись, я отправился в сторону бака. Побродил по палубам, стараясь не попадаться на глаза остальным членам команды. Впрочем, никто на меня внимания не обращал. Подумаешь, не спится матросу.
   -- Здесь... -- послышался шипящий шепот.
   Голос шел из изогнутой трубы дефлекторной вентиляции.
   -- Выбирайся, -- сказал я. -- Тут никого нет...
   Хтор высунулся из раструба. Волосы -- растрепаны, совиные глаза тускло серебрятся, отражая свет, льющийся из иллюминаторов.
   -- Принес поесть? -- спросил скилл, хотя мы ни о чем таком не договаривались. Но я припас для этого существа кусок хлеба.
   Скилл благодарно кивнул и принялся подкрепляться, пристроившись за бухтой каната. Я сел рядом и спросил:
   -- Как понял, что я -- не человек?
   -- У тебя вибрирует, -- Хтор ударил кулаком по впалой груди, -- по-особенному.
   -- Поясни.
   -- Не могу. В этом языке нет слов.
   -- А в каком -- есть?
   -- В том, на котором здесь лучше не говорить.
   -- Перестань кормить меня отговорками. Я хочу услышать ответы.
   -- Ты связан... ты призван... -- Хтор тщетно пытался подобрать слова. -- Ты -- раб устройства. Чувствую пульсацию энергии... Ты -- дух или демон.
   А ведь он имеет в виду Навигационную Карту, -- понял я. -- Кто бы мог подумать...
   -- Ты видел еще таких, как я?
   -- Нет, -- ответил Хтор, слизывая с когтистых пальцев крошки. -- А у тебя есть еще еда?
   Я покачал головой. В совиных глазах скилла застыло сожаление.
   -- Я думал, -- сказал тогда Хтор, -- что вы все вымерли... Ваши обиталища опустели, а слуги разбрелись по свету, умирая и возрождаясь без всякого смысла. Я обрадовался, когда тебя увидел.
   Он принимает меня за Сверчка, -- сделал я очередной вывод. -- Что не удивительно, учитывая какие изменения были внесены в мой генетический код.
   -- Почему ты обрадовался?
   Хтор задумался, подбирая слова. Затем проговорил:
   -- Я увидел своего предка. В его руках была часть Великой Машины... -- скилл спохватился: -- Разве ты прибыл, не для того, чтобы помочь нам?
   И снова колючий взгляд скилла прошел сквозь меня, точно рентгеновское излучение.
   -- Я ищу такого же, как я, -- пришлось признаться.
   -- Не видел, -- повторил Хтор. -- Я бы понял, если бы увидел.
   Скиллы считают своими предками Сверчков? Чертовщина какая-то... Не так давно я размышлял о том, что меня заботит только судьба себе подобных -- призраков. На Дожде же я проникся странной симпатией к Тине. И Хтору я дважды помог выпутаться из беды вопреки здравому смыслу. Неужели всему причиной -- роднящие нас инопланетные гены?
   Любопытно, имеют ли скиллы способность к джантации? И ведь не проверишь... энергии, выделяемой при джанте, хватит, чтоб "Рассвет" в один миг превратился в бесформенный кусок шлака.
   -- Ты должен посмотреть на Великую Машину, которую мы строим по заветам предков в Целестинской пади, -- едва слышно проговорил Хтор, глядя на окутанный туманом берег.
   Личинки подсказали мне, что Целестинская падь находится на вулканическом острове Целеста, что неподалеку от юго-восточного побережья единственного континента Дождя. Подробностей Тень или не знал, или не пожелал ими делиться.
   -- Зачем вы похищаете детей железноголовых? -- спросил я.
   -- Мы никого не похищаем, -- ответил Хтор, глядя перед собой. -- Мы забираем то, что принадлежит нам.
   -- Поясни! -- потребовал я, ощущая наплыв неприязни к этому существу. Легко сказать: "принадлежит нам".
   А землянам принадлежит весь ваш сырой мирок. И мы тоже заберем его себе!
   Хтор снова задумался. Сцепил на коленях когтистые пальцы.
   -- Мы -- предельны, -- зашелестел тихий голос. -- И ты -- пределен. После нас не будет никого. Мы не повторяем самих себя. Мы не можем дать начало новой жизни. Наши отцы и матери -- это железноголовые или лесные люди. И когда у жителей городов или деревень рождаются маленькие скиллы, появляется один из нас.
   Я уставился в туман.
   Скилл снова угадал. Призраки не могли иметь детей. И Милен Ли, моя Мгла... я хорошо помнил вкус ее губ, ее голос, ее улыбку... а еще -- ту боль, которую она почувствовала, умирая на Креате. Она мечтала о дочери. Эта атавистическая мысль сидела в ней, беспокоила, всякий раз напоминала о себе.
   Призраков выращивали в автоклавах. И у нас не было иных родителей и воспитателей, кроме единого разума Суперов Генезии.
   Мы были предельны.
   Эволюционный прорыв завершился эволюционным обрывом. У призраков нет будущего. Мы лишь проводники или привратники, мы выполним свою задачу, откроем путь остальным и исчезнем.
   Наверное.
   Так, во всяком случае, полагали Суперы.
   -- Если у тебя есть сомнения... -- Хтор словно прочитал мои мысли. -- Если ты не можешь найти ответ, если нуждаешься в подсказке... Спроси Оставшихся... Они знают куда больше, чем все люди на Мзге...
   -- Кто такие -- Оставшиеся? -- спросил я.
   -- Вопросы-вопросы-вопросы... -- покачал косматой головой Хтор. -- Лесные люди называют Оставшихся -- Молчаливыми. Молчаливые чаще молчат, но иногда изрекают слова мудрости. Уверен, что тебе они ответят.
   Ответят. В завьюженном Пылеглоте каменные столбы с вырезанными на них мордами действительно что-то бормотали. Скорее всего, на том языке, "на котором лучше здесь не говорить"... Древнее устройство -- понятия не имею, чем оно могло быть: информационным терминалом? частью инфраструктуры прежних хозяев Дождя, обладающей искусственным интеллектом? -- отреагировало на меня.
   Хтор, совиная рожа, ты знаешь язык Сверчков?
   -- До Оставшихся -- далеко, -- заметил я.
   -- Я не смогу дать ответы на все вопросы, -- развел руками Хтор. -- Я -- всего лишь скилл, который выполняет свое предназначение.
   -- Какое у тебя было задание в Котле-на-Реке? -- тут же спросил я.
   -- Я смотрю, ищу, планирую... -- Хтор немного помедлил, а потом добавил: -- Я договариваюсь и подкупаю.
   Значит, не такой уж ты и простой скилл, каким хочешь выглядеть, -- подумалось мне. -- Координатор. Похищение детей -- это серьезнее, чем незаконный оборот артефактов. Серьезнее, чем что-либо. Выкрасть, вывезти, кормить-поить, причем -- не вызывая подозрений, незаметно. Тут нужна действующая структура вроде организованного подполья или криминальной империи. Не обходится, видимо, без покровительства кого-то из власть имущих. Не удивительно, что для законопослушных железноголовых выродки-скиллы -- вне закона.
   -- Куда вы забираете детей?
   -- В Лесогорье, -- ответил Хтор. -- Там мы учим детей быть скиллами.
   -- И получается? -- усмехнулся я.
   -- Маленькие скиллы легко принимают, что они -- особенные. Они не сожалеют о прежней жизни.
   -- Что с ними происходит дальше?
   Хтор не ответил. Посмотрел вверх, затем выглянул из-за бухты каната, бросил взгляд вдоль палубы.
   -- Пора уходить, -- сказал он тоном, не терпящим возражения. -- И мне, и тебе.
   -- Погоди! -- потребовал я. -- Что такое -- Великая Машина?
   -- Принеси мне завтра еще еды, хорошо? -- попросил Хтор. -- Если можешь -- побольше.
   Он встал на четвереньки, и в следующий миг метнулся черным псом через палубу к вентиляционной трубе, -- только шарахнули когти по деревянному настилу.
   Возле трубы выросли фигуры матросов: пожилого, чернявого и обожженного.
   -- Что за жижонка? -- чернявый заглянул в вентиляцию.
   Я ускорился, прошмыгнул за их спины и перешел в нормальное время, спросил голосом деревенского простака:
   -- Увидели чё?
   -- Через плечо... -- буркнул в ответ пожилой. -- И мне тоже вроде показалось...
   На палубу полился синеватый свет. Мы задрали головы: на небе рядом с желто-красным пятном Бриарея возникла бело-синяя полусфера.
   Полусфера приближалась, распухая в обложенном хмарью зените. Я услышал рокот, похожий на гул мегаполиса. Незаметно он заглушил шум машин "Рассвета", скрип рангоута и плеск воды за бортом.
   -- Что б мне сдохнуть... -- пробормотал пожилой.
   -- Облачник! -- выкрикнули матросы в три глотки. Синие отсветы, лежащие на лицах, делали этих людей похожими на утопленников.
   И тут же раздался трезвон корабельного колокола. Я увидел, как в темноте вентиляционной трубы сверкнули глаза Хтора; а ведь скилл почувствовал приближение облачника. Мог бы предупредить, выродок... Тут же на палубе стало не протолкнуться. Не только на палубе; на мостики, на трапы высыпали поднятые по тревоге матросы и офицеры. Загрохотали каблуки тяжелых сапог -- это вывалила наружу сонная и злая охрана мэра: пятерка широкоплечих молодцов в серых френчах и черных галифе. Увидев облачника, они схватились за кобуры на поясах.
   А потом грянул нечленораздельный вопль. Пожаловал наружу сам господин мэр: с испачканными соусом усами, в плаще, накинутым на одно плечо. За руку его держала, силясь остановить, злая, как тысяча бредунов, супруга. В свободной руке Двейн Карр сжимал помповое ружье.
   Клубы тумана раздвинулись, и перед "Рассветом" возникла гигантская летающая медуза. Лучи прожекторов, расположенных на носовой надстройке, уперлись в исходящую холодным свечением плоть.
   Глядя, как мэр пытается передернуть затвор, я понял, что он скорее убьет кого-нибудь из своих, чем попадет в облачника.
   Машины "Рассвета" остановились, рулевой взял левее. Один из охранников -- наверное, самый нервный -- спустил курок. Тут же началась пальба: стреляли речники из винтовок, охранники -- из револьверов, и, заглушая всех, громыхало ружье мэра.
   Походило на то, что пули не причиняли облачнику вреда. Его мантия чуть заметно колыхалась, органы, защищенные толстой студенистой прослойкой, трепетали.
   Мою руку повыше локтя обхватили чьи-то пальцы.
   -- Чего без толку ошиваешься? -- гаркнул старший механик. -- Или хватай ствол, или ступай в кубрик! Твоя вахта -- через час! Живо убрался вниз!
   Понукаемый недовольным бурчанием Свена Маллера, я сбежал по трапу. Над головой трещали выстрелы, и моя натура рвалась наверх, туда, где команда сражалась с огромной летающей медузой. Но лесной человек, принятый с большой неохотой в кочегары, должен был беспрекословно выполнять приказы начальства...
   Позднее, когда я уже стоял у печи с лопатой, молва донесла, что облачник слизнул с палубы двух речников. Подхватил щупальцами, и был таков в тумане. Матросы уверяли, что мы еще легко отделались.
   Дух Дождя забрал причитающуюся ему дань.
  

Глава девятая

   Рон Белл обитает в столице. Он -- ниточка к Тени...
   Я стоял на баке. Вымытый до скрипа. В отутюженной матросской форме. Солнце горело на золотом крабе моей фуражки. За ударную работу мне полагалась увольнительная на берег. Возвращаться из нее я не собирался, но форменка была очень кстати. Надоело носить дикарские обноски.
   Всего за пару дней до прибытия яхты в Солнце-на-Восходе наступило лето, которое порой радовало хорошей погодой. Вот и сейчас полумесяц Бриарея грейпфрутовой долькой висел над горизонтом, а облака нежно-розовыми грудами лежали в зеленоватых заводях неба. Нестерпимо блестела река.
   Никогда еще я не видел на Дожде такого неба и такого солнца. И такого города -- тоже.
   Еще на рассвете леса отступили от берегов. Низкий левый утонул в утреннем тумане. Высокий правый ощетинился деревянными сваями, позеленевшими от водорослей. На сваях дремали крылатые животные, похожие на черные сложенные зонты. За излучиной потянулись деревеньки и маленькие городки -- спутники столицы. Смог висел над фабричными окраинами. Ржавые жерла водосбросов извергали мутную жижу. Повсюду, сколько хватал глаз, -- трубы, провода, газгольдеры, прокопченные стены.
   Попыхивая паром, локомотив протащил через мост грузовой состав. В затхлых водах затона ржавели списанные пароходы. На палубы нанесло земли, в сухом бурьяне копошилась мелкая живность. Сияя цельнометаллической оболочкой, проплыл в вышине дирижабль. Дикие, заваленные мусором берега окраин становились все опрятнее. Левобережные отмели превратились в пляжи. Правобережные обрывы оделись камнем. Деревянные домишки за дощатыми заборами сменились кирпичными постройками.
   Мелькали за парапетом набережной лакированные бока автомобилей. Каменные дома громоздились все выше. Сквозь ажурную конструкцию радиобашни, которая господствовала над городом, пылали золотые точки. На реке стало тесно. Пароходики, баржи, катера, лодчонки. Дым, музыка, плеск, неразборчивая ругань в громкоговорителях, стук судовых машин. До северного речного вокзала было рукой подать.
   Пассажиры яхты высыпали на верхнюю палубу. Расхлюстанный, и, по-моему, все еще пьяный мэр, его женщины в светло-серых, похожих на коконы костюмах, свора прихлебателей-референтов и охрана. Сопровождал эту банду грузный и угрюмый капитан "Рассвета".
   Шлепая плицами, паровая яхта бодро приближалась к причальному дебаркадеру. Палубные матросы засуетились, готовясь к швартовке.
   Я осмотрелся и не торопясь спустился к угольному бункеру. В тени поднятой крышки люка скорчился скилл. Он был похож на черта.
   -- Я думал, ты уже ушел, -- сказал я.
   -- Я не мог, -- отозвался Хтор. -- Вахтенные заметили бы. Уйду ночью.
   -- Как знаешь.
   Я не испытывал к Хтору теплых чувств. Но я знал, что с ним мне предстоит еще встретиться. С ним и с его народом. Ведь у призраков, как выяснилось, гораздо больше общего со скиллами, чем с людьми. Я не просто испытывал любопытство, я предощущал какую-то пока еще смутную надежду... Я должен был всё увидеть собственными глазами: и Лесогорье, и Целестинскую падь, и эту таинственную Великую Машину, которую строят скиллы.
   Я расстегнул молнию на поясе-кошельке, который прятал под матроской, вытащил горсть монет.
   -- Держи!
   Скилл подставил ладони, я ссыпал в них чеканы -- новенькие серебряные кружочки с пирамидой на аверсе и номиналом на реверсе.
   -- Прощай! -- сказал я. -- Даст Ктулба, свидимся.
   -- Свидимся, -- эхом отозвался Хтор.
   Могу поклясться, что это была не просто вежливость. В голосе скилла звучала непоколебимая уверенность.
   Я кивнул и направился к пассажирской палубе, куда должны были подать трап. "Рассвет" уже причаливал. Матросы держали швартовы наготове. Смолкли машины. Тихо журчала под форштевнем речная вода. Пассажиры нетерпеливо переминались с ноги на ногу. Я скромненько стоял в сторонке, среди других матросиков, заслуживших увольнение на берег. Они весело болтали, предвкушая выпивку, девочек и драку.
   Подошел старший механик Маллер. Таким за весь рейс я его не видел. В плавании стармех носил обычную матросскую робу, и всегда был готов залезть по уши в масляные внутренности любого заартачившегося механизма. Теперь же передо мной стоял настоящий офицер. Фуражка, китель, брюки, ботинки -- все белое. Сверкали золотые пуговицы и галуны. Благородные седые бакенбарды были аккуратно расчесаны.
   -- Впервые в столице, Странный? -- осведомился Маллер.
   -- Так точно, господин старший механик! -- отчеканил я.
   Маллер поморщился: он не любил показного соблюдения субординации.
   -- Куда думаете пойти? -- спросил Маллер и сам себе ответил: -- В кабак, конечно...
   Я осклабился, как последний недоумок. Дескать, куда еще пойти кочегару после без малого семи дней адской работы?
   -- Ну-ну, -- пробормотал стармех. -- Постарайтесь обойтись без поножовщины. Кочегар вы отличный...
   -- Рад стараться! -- продолжил я валять дурака.
   Маллер махнул рукой и отошел в сторонку.
   "Рассвет" пришвартовался. Я покрепче перехватил сверток с креагуляром, дождался, пока на берегу окажутся пассажиры и матросики, и лишь тогда сошел сам. С пристани в город поднималась широкая лестница. Дорога в матросские кабаки вела в обход этого архитектурного шедевра, но мой путь лежал в совсем другую сторону. Меня влекло в квартал, примыкающий к торговой пристани и складским пакгаузам. Там располагалось заведение, аналогичное лавчонке Карра Ящера в Котле-на-Реке. Правда, в отличие от Ящера, хозяин этого заведения скупал у матросни все подряд. Разумеется, не брезговал и артефактами.
   Напрасно стармех расстраивался. В мои планы не входили пьянка и поножовщина. Правда, узнай этот милейший человек о том, что я затеваю, то расстроился бы еще больше. Спекуляция запрещенным товаром, антигосударственная деятельность, не говоря уже о подготовке инопланетного вторжения. Объективно говоря, смысл моей жизни состоял в том, чтобы нарушать мирное существование таких вот Свенов Маллеров, посягая не только на их покой, но и на эту дождливую луну, которую они с полным правом считают своей.
   Впрочем, наверняка Ктулба велел им делиться. Тем более -- с братьями-землянами...
   Лавчонка скупщика всего подряд притулилась возле огромного, будто средневековый замок, склада. Ни вывески, ни хромированного знака, как у Ящера: кирпичные стены, крепкие двери из толстых, нашитых внахлест березовых досок. Я потянулся к ручке, но дверь вдруг распахнулась, и на крыльце появился хмурый матрос, пересчитывающий на заскорузлой ладони редкие медяки.
   -- Стыдливец, -- с ненавистью прошипел матрос, скатился со ступенек и, ссутулившись, зашагал в сторону речного вокзала.
   Похоже, я попал, куда надо...
   В лавке оказалось темно, хоть глаз выколи. Свет просачивался сквозь узкое, забранное частой решеткой окошко. Стены занимали полки, заваленные разным хламом. Перегораживал помещение широкий прилавок, за которым, сгорбившись, будто паук, торчал владелец. Вся обстановка кричала о его бедности и непрактичности, а вернее -- о патологической жадности.
   -- Принес чего? -- осведомился паук. -- Или купить чего хочешь? Есть духи, помада, чулочки для твоей девочки... Стрептоцидная мазь, колеса, марафет...
   -- Мнэ-э...
   -- Есть особый товар, -- понизив и без того глухой голос, продолжал торгаш. -- Сторчок, стынь-лампа, нож-оборотень... Все подлинное, изготовлено низовыми скиллами...
   -- Да я, собственно, показать хотел... -- пробормотал я.
   -- Так покажи!
   Я развернул сверток и осторожно выложил перед хозяином креагуляр. Паук впился в него взглядом, потом сунул лапу под прилавок и чем-то там щелкнул. Повеяло холодом, будто рядом раскололи дьюар с жидким азотом. Артефакт пронзило сиреневым, слабо мерцающим светом. В нем креагуляр казался больше, чем был на самом деле. Он будто расслоился, и между этими призрачными слоями циркулировало нечто вроде молочно-белой с рубиновыми прожилками жидкости.
   Торгаш погасил лампу, уставился на меня.
   -- Где взял, матросик?
   -- В грязи нашел.
   -- Такие вещи в грязи не валяются... Если только эта грязь не... -- торгаш осекся. -- Сколько просишь?
   -- Не продается! -- отрезал я, сгребая с прилавка креагуляр.
   -- Зачем тогда приволок? -- изумился скупщик. -- Не ерепенься, парень. Я дам хорошие деньги. Сто чеканов!
   Я заржал.
   -- Сто чеканов?! Да в Котле-на-Реке мне двести предлагали. Отказался! Думал, в столице дадут настоящую цену, а ты -- сто монет! Нашел дурака...
   -- Даю двести пятьдесят, -- сказал паук, -- и не чекана больше. Тебе, парень, не резон с таким товаром по городу разгуливать. Сцапают легавые -- схлопочешь десять лет рудника за хищение госсобственности. Суду про грязь не расскажешь. Там знают, где такая грязь водится.
   -- Не продаю, -- повторил я и добавил: -- но... готов обменять.
   -- На что? -- быстро спросил скупщик. -- Даю "оборотня" и разной мелочевки в придачу. По твоему выбору...
   -- Мне твоего барахла не надо, -- развязано ответил я. -- Ты вот что: сведи меня с надежными людьми с Ярмарки, и креагуляр будет твоим.
   -- А что, есть крупная партия? -- спросил торгаш почти шепотом.
   -- Не твоего ума дело, -- огрызнулся я. -- Выполнишь мое условие, штукенция твоя. И смотри -- без фокусов, если не хочешь потерять свою вонючую лавку.
   Паук взирал на меня уже с уважением.
   -- Приходи в семь вечера в "Бредуна", что на Старом канале, -- сказал он. -- Сядешь за третий столик слева от входа. К тебе подойдет человечек, спросит: "У вас свободно?" Ответишь: "Нет, жду подружку". А что делать дальше, он тебе расскажет.
   -- Понял, -- откликнулся я.
   -- Только, Ктулбы ради, не бери приблуду с собой. Положи лучше в депозитарий. Так будет спокойнее и тебе, и мне.
   -- Благодарю за совет, -- сказал я. -- Так и поступлю. Но учти, из депозитария ее ни тебе, ни твоим дружкам не забрать!
   -- Учту, -- буркнул он.
   -- И вот что, -- продолжил я. -- Продай-ка мне "оборотня". Только настоящую работу, не подделку!
   -- Что ты! Как можно! -- обиделся паук. -- Или я не знаю, как серьезные дела делаются...
   Через минуту я вышел из лавчонки. Покупка лежала в кармане моих синих матросских штанов. Обошлась она в девяносто монет, но товар того стоил. О свойствах ножей-оборотней мне поведали личинки. По сравнению с ними "мотыльки" были детской забавой. "Оборотни" умели притворяться безобидными перочинными ножикам, а в нужный момент становились смертоносными клинками. Похоже, и здесь не обошлось без технологий Сверчков...
   Держа руку в кармане с "оборотнем", я неспешно пересек торговую пристань. Настораживало, что торгаш легко согласился вывести меня на подпольных торговцев артефактами, но я надеялся, что он не настолько глуп, чтобы натравить на "матросика" портовую шпану. Паук почуял крупную муху, а потому вытравливал нить подлиннее и покрепче.
   Я вышел к вокзалу, поднялся по роскошной лестнице и очутился на площади. В центре ее возвышался памятник Первопоселенцам.
   Скромно одетая семья из трех человек. Мужчина с винтовкой наперевес напряженно всматривается вдаль. Женщина прижимает к груди корзинку, а ребенок лет пяти разглядывает какую-то загогулину, скорее всего, -- тоже сверчкового производства.
   От памятника вправо и влево разбегались два проспекта. Я выбрал правый. Он показался мне скромнее.
   Вскоре я увидел отделение банка "Цой, Пай и сыновья", в котором можно было арендовать ячейку, и, наконец, освободиться от проклятого креагуляра. На время, конечно. Что я и сделал. Времени у меня оставалось достаточно на устройство прочих дел. Я не спеша пообедал в небольшом ресторанчике. Отыскал магазин готового платья. Матросик исчез. Из магазина вышел респектабельно одетый мужчина. У приказчика, весьма довольного полученными чаевыми, я поинтересовался, где можно было бы остановиться уважающему себя приезжему человеку? Слащаво улыбающийся парень порекомендовал гостиницу "Золотой Стрекун", которая находилась от магазина всего в двух кварталах.
   ...В половине седьмого вечера я вышел из гостиницы "Золотой Стрекун". Швейцар держал надо мною зонт, а шофер такси предупредительно распахнул дверцу.
   -- Старый канал, -- сказал я шоферу. -- Без пяти минут семь я должен быть в "Бредуне".
   -- Не извольте беспокоиться, -- откликнулся таксист. -- Доставлю с ветерком.
   Он вдавил педаль акселератора, и автомобиль, вспарывая лужи, бодро покатил по мощеной улице. Ливень барабанил по кожаному верху, "дворники" едва успевали очищать лобовое стекло. Непогода словно обокрала день: быстро сгущались сумерки, озаренные вспышками молний. Такси выбралось из фешенебельной части города. Подвывая мотором, принялось карабкаться по склону горы, увенчанной радиобашней. Встречные автомобили слепили фарами. Попутные норовили обогнать, а то и подрезать, но таксист был тертым калачом. Крепко держась за баранку, он гнал вперед, пролетая на поворотах почти впритирку к столбикам, ограждающим дорогу. Миновав высокий, забранный поверху колючей проволокой забор радиоцентра, такси стало спускаться с противоположного склона горы.
   Ровно без пяти семь машина затормозила возле невзрачного заведения с неоновой вывеской, изображающий парящего бредуна. Верхняя кромка правого крыла не светилась.
   -- Как тебя зовут, парень? -- спросил я у водителя.
   -- Клод, сударь.
   -- Мне понравилось, как ты водишь, Клод, -- сказал я. -- Плачу три счетчика, если подождешь меня здесь.
   Клод приподнял кепку.
   -- К вашим услугам!
   С грохочущих небес лило так, будто наверху кто-то сшиб исполинское ведро с холодной водой. Я преодолел расстояние от машины до козырька над крыльцом "Бредуна" одним прыжком...
   В просторном зале было пустовато, но сильно накурено. Дымили стертого вида личности в одинаковых серых костюмах, заломленных на затылок котелках и черных штиблетах с белыми, вернее -- серыми от грязи гетрами. Скорее всего, это были клерки или приказчики, заглянувшие сюда после службы выпить пива и почесать языки. Они громко разговаривали, еще громче смеялись, но в их глазах застыла тоска. Я часто видел такие глаза -- и в притонах Туннельного города на Земле, и в общественных борделях Сципиона, и в злачных закутках, которые заменяли на Мерзлоте обычные кабаки. Это была тоска животных, обреченных на заклание неумолимостью природных законов, и одновременно -- тоска людей, которым не суждено дождаться грядущего преображения мира, а предстоит лечь костьми в перегной исторического процесса. У тоскующих клерков была только один шанс: если завтра грянет война с ордами землян, тогда они смогут сказать "прощай" осточертевшей конторе и постылым женам. Родина призовет под ружье. И на короткий миг тоскующие клерки станут героями. На очень короткий в историческом смысле миг. Ведь что такое ружья по сравнению с боевыми излучателями Хорса? Сколько продержатся дирижабли и винтолеты против глидеров-истребителей? Какие крепости защитят гарнизоны от туч наноботов, способных продырявить даже высоколегированную сталь, в считанные мгновения уничтожить системы связи, ослепить оптику и превратить органическое топливо в бесполезную, дурно пахнущую жижу?
   Я занял место за третьим столиком слева от входа, тоже заказал пива и уставился скучающим взглядом в залитое дождевой водой окно. Время шло, а человек, который знал пароль, все не показывался. Входили и выходили клерки, появились девочки и начали кокетливо постреливать глазками, кто-то запустил музыкальный автомат. Я оставался в одиночестве. Даже девчонок отпугивал мой костюм, излишне шикарный для этого заведения. Вряд ли паук меня обманул. Скорее, тот, кому надлежало вступить в контакт, пришел, посмотрел на меня, сделал выводы и свалил. Ярмарка Теней -- серьезная организация, шуток не любит. Крогиус передал мне через память личинок пару имен, но не оставил сведений, как на этих людей выйти. Похоже, они найдут меня сами, и надо быть к этому готовым.
   Так и не дождавшись, я расплатился за пиво и вышел на крыльцо. Совсем стемнело. Ливень лупил с прежней силой. Завидев меня, Клод выскочил из машины и распахнул дверцу. Я уселся на продавленное сиденье, таксист завел мотор, и мы покатили обратным путем. Вдоль Старого канала, в черной и маслянистой воде которого кривлялись городские огни. Мимо трехэтажных домов с обшарпанными стенами и непроглядными, как зимняя ночь, подворотнями. Через трамвайные пути, по аллее старых путниковых деревьев и вверх по склону горы.
   Монотонно подвывал мотор, усыпляюще барабанил дождь. Я потихоньку впадал в полузабытье, когда Клод удивленно сказал:
   -- Кажется, за нами хвост, сударь!
   Я очнулся, покосился в зеркало заднего вида. Позади такси болтался невзрачный автомобильчик с брезентовым верхом и выступающими над капотом фарами.
   -- С чего ты решил, что это хвост? -- спросил я.
   -- А вот, полюбуйтесь!
   Клод прибавил газу, резко пошел на обгон автобуса, красные габаритные огни которого маячили впереди. Я не спускал глаз с "преследователя". Автомобильчик и не думал отставать. Впрочем, это еще ничего не значило. Может, его водитель куда-то спешил. Оглушительно визжа покрышками, мы обогнули автобус и продолжили гнать, хотя дорога петляла, будто змея-нагайка, и на повороте запросто можно было столкнуться со встречной машиной. "Брезентовый верх" шел за нами, как пришитый.
   -- Пожалуй, ты прав, -- пробормотал я. -- Это хвост...
   -- Стряхнем?
   -- Давай!
   Клод переключил рычаг, приник к баранке. Мотор заклекотал. Меня бросило назад, вдавило в спинку сидения. Таксист работал педалями, как органщик, то наращивая скорость, то притормаживая. Машину мотало из стороны в сторону, она опасно кренилась на поворотах. Встречные яростно гудели клаксонами, с трудом избегая лобового столкновения с нами. Время от времени я поглядывал в зеркало -- "брезентовый верх" умудрялся повторять все наши эволюции.
   -- Силён! -- с одобрением процедил Клод. -- Я в гонках на приз Сената участвовал... Этот, видать, тоже... Ничего, сейчас в Трущобный свернем, там он нас быстро потеряет...
   Такси свернуло с шоссе на плохую в рытвинах дорогу, что резко шла под уклон. К счастью, кроме нас и "хвоста" на дороге никого не было. Клод сбросил скорость, тщательно объезжая темные провалы луж. "Брезентовый верх" тоже еле полз, но отрываться от него сейчас резону не было. Похоже, таксист намеревался улизнуть от загадочного преследователя в низине, там, где громоздились скудно освещенные постройки, и где безраздельно господствовал ливень-косохлест.
   Вдруг мне пришла в голову до боли простая и ясная мысль: а зачем, собственно, я пытаюсь оторваться от неведомого мне человека? Пусть даже -- от двух? Больше в этот драндулет все равно не поместится. Надо просто остановиться и попытаться выяснить, кто они такие и чего им надо. Неважно, вооружены они, или нет. В ускорении, да еще с "оборотнем" в руке, я для них гораздо опаснее.
   -- Останови машину, Клод.
   -- Простите?
   -- Я хочу посмотреть на этого типа... или типов.
   -- Э-э... а-а-а...
   -- За меня не беспокойся, я вооружен.
   Точнее, я сам по себе оружие, но таксисту об этом знать не следует.
   -- Ваше дело, сударь, -- буркнул он, сворачивая к обочине
   -- Отъедь подальше и подожди, -- сказал я ему. -- Если разговор не получится, жми на всю катушку. В полицию не заявляй. Мне это ни к чему, а тебя затаскают.
   -- Договорились, -- отозвался он хмуро.
   Таксиста можно было понять. Респектабельный с виду пассажир оказался проходимцем.
   Я вышел под дождь, который вдруг ослабел, превратился в летучую морось. Автомобильчик преследователя тоже остановился. Согнувшись в три погибели, из него вылез высокий, худой мужчина, в отличие от меня одетый по погоде. В руках у него ничего не было, но в кармане плаща-дождевика вполне мог оказаться пистолет.
   Вспомнив о Клоде, я похлопал по кожаной крыше такси. Машина зафыркала, покатилась вперед и в отдалении остановилась. Шофер не усидел в салоне, вышел с какой-то палкой в руке -- с монтировкой, надо думать.
   Я повернулся к незнакомцу. Поднял руки, показал, что они пусты. Он повторил мой жест, и мы медленно пошли навстречу друг другу. Фары автомобильчика, похожие на выпуклые глазищи краба, светили незнакомцу в спину. Наверное, он считал, что таким образом остается для меня невидимым. Горькое заблуждение. Впрочем, в лице его, длинном и бледном, не было ничего, что стоило бы разглядывать.
   -- Кто вы такой? И зачем меня преследуете? -- резко сказал я.
   -- Вы давали объявление о бракоразводном процессе? -- осведомился он.
   -- Что?! -- машинально переспросил я и тут же поправился: -- Давал... Муж моей старшей дочери оказался прохвостом.
   -- О, Ктулба! -- произнес человек, будто выругался. -- Я уже и надеяться перестал...
   -- Откуда мне было знать, что это именно вы? -- парировал я.
   Мы крепко пожали друг другу руки.
   Этот пароль на всем Дожде мог знать только один человек, столичный связной Крогиуса по имени Рон Белл.
  

Глава десятая

   ...Тень оставляет следы, но не каждый их замечает...
   Рон оказался неглупым парнем. В гостиницу он приезжать отказался, предложил встретиться завтра утром в Сенатской Кунсткамере -- так называли в столице музей артефактов. И в самом деле, незачем нам вдвоем светиться в "Золотом Стрекуне". Мы попрощались, и я вернулся к машине Клода.
   Таксист ничего не спросил, сунул монтировку под сиденье, переключил коробку передач, и мы поехали. Дорога была из рук вон плохая, битый час мы колесили по Трущобному кварталу, пока, наконец, не выбрались на мощеные улицы. На центральных улицах было многолюдно. Крутились огни реклам. Хлопали двери кабачков, кинотеатров и дансингов, впуская и выпуская толпы горожан, жаждущих ночных развлечений. Ливень гулякам был не помеха. Я вообще удивляюсь, как обитатели Дождя до сих пор не отрастили плавников и жабр -- при здешней-то сырости?
   Клод притормозил у парадного крыльца гостиницы. Немедленно подскочил швейцар с раскрытым зонтом.
   Я протянул Клоду деньги, но он покачал головой.
   -- Мне достаточно, сударь, того, что вы уже заплатили, -- сказал таксист.
   -- Если мне понадобится машина, как мне тебя найти, Клод?
   -- У портье есть телефон барышни-диспетчера, -- откликнулся он. -- Скажите, что хотите заказать машину номер 0234-А. Водитель Клод Бернье.
   -- Хорошо, я так и поступлю.
   Я пожал таксисту заскорузлую ладонь и вылез из салона. Швейцар простер надо мной черный купол зонта, гудящий от твердых, будто стеклянных, струй.
   Перед сном я заказал ужин и выпивку -- немного, только для того, чтобы подкрепить нервы.
   ...Мне снился Дэн Крогиус. Он возникал из сырого марева нескончаемого ливня и силился мне что-то сказать, но гром заглушал его слова...
   Сенатская Кунсткамера оказалась внушительным зданием. Серо-зеленые колонны по фасаду, портик с кариатидами, продолговатый остекленный купол, засиженный птицами. Я потянул на себя массивные двери и очутился в прохладном полумраке музейного вестибюля. Купил в стеклянном окошечке кассы входной билет, сунул его контролеру и начал неторопливо подниматься по гулкой лестнице.
   В мыслезаписях Тени, с которыми я ознакомился на Земле, экспонаты этого музея были подробно воспроизведены. Но одно дело увидеть на экране, другое -- своими глазами.
   Кунсткамера впечатляла. В стеклянных витринах серебрились узлы неизвестных устройств, похожих на коралловые скелеты. Подмигивали множеством янтарных глазков какие-то искривленные столбики, словно смятые ударом громадного кулака. Шевелились дырявые полотнища, в прорехах которых струились языки бледного пламени. Там и тут что-то непрерывно вспыхивало, пульсировало, переходило из одного агрегатное состояние в другое, билось, будто в припадке, или оставалось неподвижным и бесцветным, но при этом отчетливо давило на психику, вызывая тошнотворный ужас. И все происходило без какой-либо внешней энергетической подпитки.
   Технологии Сверчков, чтоб им пусто было...
   -- Впечатляет?
   Я обернулся. Точнее -- с трудом оторвал взгляд от абстрактной скульптуры, без всякой видимой опоры парящей над невысоким постаментом. Рядом со мною стоял Рон Белл -- сотрудник столичного Департамента Научной Информации, единственный человек, связывающий меня сейчас с Тенью.
   -- Впечатляет, -- согласился я. -- И как это, -- я кивнул на скульптуру, -- умудряется не падать?
   Рон пожал худыми плечами.
   -- Физически -- понятно как, -- сказал он. -- Магнитное поле, сверхпроводимость. Другой вопрос, откуда берется сверхпроводимость при комнатной температуре?
   Я отмахнулся, пробормотав:
   -- Все равно ничего в этом не понимаю.
   Он кивнул, дескать, и не надо, и тут же задал вопрос, который мне не понравился:
   -- Вы давно виделись с Эвертом?
   Пирс Эверт -- вот еще один псевдоним Крогиуса. Честно говоря, я очень надеялся, что это Белл прольет свет на судьбу Тени.
   -- А вы? -- задал я встречный вопрос.
   Рон покачал головой.
   -- Тридцать дней назад, -- сказал он. -- Эверт не вышел на контакт в условленное время. Я всерьез обеспокоен. Думал, что вы...
   Тридцать дней -- это, примерно, полтора месяца в земном исчислении. Именно тогда пиктограмма Тени исчезла с Навигационной Карты.
   -- Каким же образом вы на меня вышли, Рон?
   Если он сейчас соврет, то автоматически попадет в список подозреваемых в убийстве Тени.
   -- Мне сообщил о месте и времени вашего появления Эверт.
   Я с трудом удержался, чтобы не выпучить от изумления глаза.
   Как это -- сообщил? Он что, жив? А Навигационная Карта? Ее же невозможно обмануть!
   Все же мне не удалось скрыть от Рона Белла замешательства.
   -- Нет-нет, -- быстро сказал он. -- С Эвертом мы не виделись три декады, если точнее -- с Парада Лун, но он оставил эту записку.
   Я взял с ладони Белла клочок бумаги, расправил. Всего несколько строк написанных, несомненно, рукою Дэна Крогиуса: "Старый канал. Бредун. 16 Прояснение. 7.00".
   -- Откровенно говоря, -- продолжил Рон, забрав записку, -- я думал, что Эверт указал время и место внеочередного контакта. Шестнадцатое Прояснение наступило как раз вчера. Я поехал, но увидел на явочной точке не Эверта, а вас. Подходить к вам в "Бредуне" я не стал -- этот кабак всегда набит филерами -- и потому бросился в ту нелепую погоню. Я бы никогда не догнал вас на своей колымаге. К счастью, вы сами остановились.
   Звучит убедительно... Ну, допустим.
   -- Потому и появился на точке, -- пояснил я, -- что Пирс Эверт пропал. Меня послали найти его.
   -- Понимаю, -- проговорил Рон. -- Всецело готов сотрудничать, господин...
   -- Сол Айрус, -- подсказал я.
   -- Что вы намерены предпринять, господин Айрус?
   -- Зовите меня просто Айрус.
   В зале появились посетители, и мы сделали вид, будто рассматриваем экспонаты.
   Любопытно было бы расспросить Рона о Сверчках. И о скиллах... И о Великой Машине... Что у них, в Департаменте, об этом думают? Но для начала нужно вытрясти из него все, что он знает о перемещениях, контактах и планах Тени.
   Когда посетители миновали нас, я сказал:
   -- Итак, Рон. Какие последние распоряжения дал вам Эверт?
   -- Я должен был подготовить данные по грузообороту на маршруте: Южный Товарный -- Лесогорье.
   -- Подготовили?
   -- Да.
   -- Изложите суть.
   -- За последних четыре года грузооборот на этом маршруте вырос в двадцать раз. Редкие металлы, химическое сырье, высокоточные станки, синтетические ткани, продовольствие и производственная одежда. Словом все, что необходимо для организации широкомасштабного производства.
   -- Лесогорье это...
   -- Своего рода -- ворота Целесты.
   -- Понятно... Вам известно, что там сооружается?
   -- Нет.
   -- Можете узнать?
   Рон Белл замялся. Он что-то знал, но не хотел говорить прямо.
   -- Смелее, Рон!
   -- Я могу показать вам, Сол. Это лишь предположение, но...
   -- Вот как! Любопытно.
   -- Собственно, поэтому я и назначил встречу в Кунсткамере.
   -- Что ж, показывайте.
   -- Идемте в соседний зал.
   Он повернулся на каблуках и зашагал к выходу. Я чуть обождал, затем не торопясь двинулся следом.
   Это был зал реконструкций.
   Схемы, диаграммы, графики, макеты. Примерная схема эволюционной изменчивости артефактов, на примере светоноса или же -- "шланга-букета". График распределения плотности залегания артефактов в разных регионах Дождя. Плотность уменьшалась к полюсам и увеличивалась к экватору. Похоже, Сверчки любили тепло. Недаром и скиллы тяготеют к южным районам...
   Пластмассовый макет объекта, похожего на оплывшую египетскую пирамиду. Стоило мне на него взглянуть, как в голове возник подсказанный личинками термин "протомашина".
   Белл стоял, рассеянно подбрасывая на ладони монетку, по другую сторону макета.
   -- Так что вы хотели мне показать, Рон?
   Он указал подбородком на макет и протянул мне раскрытую ладонь. Монетка на ней лежала аверсом кверху. На аверсе серебрилась пирамида -- символ Ктулбы, божества железноголовых. Словно беззвучный взрыв произошел у меня в сознании. Великая Машина, за детали от которой могут убить. Великая Машина, которую скиллы воздвигают в Целестинской пади, куда вот уже четыре года активно свозят сырье, продовольствие, оборудование и, надо полагать, артефакты.
   -- Это оно и есть? -- я склонился над макетом. Вокруг него располагались -- видимо, для масштаба -- крошечные фигурки деревьев.
   -- Вы слышали о теории автоэволюции, выдвинутой профессором Оллу Бруксом? -- полюбопытствовал Белл. Не дожидаясь ответа, он продолжил: -- Брукс считает, что протомашина представляет собой вершину автоэволюции артефактов.
   -- Поясните, -- потребовал я.
   -- Некоторые виды микроорганизмов из тех, что зародились в океане Дождя на заре времен, поглощали минеральные растворы и соли радиоактивных руд. Они перестали быть живыми в нашем понимании, а превратились в то, что вы видите сегодня в витринах Кунсткамеры.
   Да, Тень писал в одном из отчетов, что ученые Дождя считают артефакты продуктом самозарождения, а не результатом технической деятельности разумных существ. Это был любопытный подход, хоть и полностью бредовый.
   -- Предполагают, что протомашины возникли примерно двести миллионов лет назад, -- Белл снова указал на макет. -- Из-за колоссальной массы они были обречены на неподвижность, и семьдесят миллионов лет назад благополучно вымерли. Правда, профессор Брукс выдвинул гипотезу, что протомашины не вымерли. -- Белл посмотрел мне в глаза и добавил: -- По мнению Брукса, они научились мгновенно перемещаться в пространстве и в один момент покинули Дождь. Отправились на освоение других миров.
   Ископаемая протомашина, похожая на символ Ктулбы... Способная к джанту...
   Значит, Тень был близок к цели? К главной цели призраков, предначертанной Навигационной Картой! И потому -- его убили...
   -- Мне пора идти, -- сказал Белл. -- Могу я еще чем-нибудь быть вам полезен, Сол?
   -- Да, -- проговорил я, возвращаясь к действительности. -- Скажите, с кем, кроме вас, контактировал Эверт в столице?
   -- О других связях Эверта мне ничего неизвестно, кроме...
   -- Кроме?
   -- Совершенно случайно я видел его с девушкой...
   -- Какой именно? -- нетерпеливо спросил я. -- Ну же, Рон, неужели я должен вытягивать из вас каждое слово?
   -- Понимаете... -- замялся Белл. -- Ну... Ее прозвище -- Бася, -- сообщил он, покраснев. -- Почти каждый вечер Бася проводит в "Розовом Светоносе". Это бар на Прогулочной набережной, неподалеку от Поющей колонны.
   Ясно. Речь идет о проститутке. Поэтому Белл и опускает глаза.
   -- Спасибо, Рон. Вы свободны, но можете мне еще понадобиться. Как мне вас найти?
   -- Оставьте на Почтамте открытку до востребования на мое имя, -- с готовностью сказал он. -- Текст такой: "Процесс начнется в Высоком суде, в третий день Затмения. Очень беспокоюсь. Папа."
   -- Прекрасно! И что это означает?
   -- Что вы будете ждать меня в "Бредуне" на том же месте, в то же самое время.
   -- Договорились. Сверим часы?
   Он кивнул и посмотрел на свои наручные. А я отщелкнул крышку жилетных часов, которые купил вчера в процессе превращения из кочегара в джентльмена. И мы разошлись в разные стороны. Я побродил по Кунсткамере, пока не устали глаза -- более беспокойных экспонатов мне видеть не приходилось -- и вышел на улицу.
   Мелкий ситничек, что сеялся с утра, грозил перейти в ливень, но я уже был ученым и по дороге в музей купил зонт. Не спеша я дошел до гостиницы, попутно проверяя, нет ли за мною хвоста. Ничего похожего не обнаружилось. В холле "Золотого Стрекуна" я попросил у портье городскую телефонную книгу. Отыскал номер профессора Брукса и запомнил его. На всякий случай.
   До вечера оставалась уйма времени, и я не придумал ничего лучшего, чем лечь спать. Под шум непрестанного ливня это очень хорошо получалось.
   Проснулся я, когда уже стемнело. Все так же бормотал за окном ливневый поток, журча в водосточных трубах. Городские огни дробились в дождевых каплях, вспыхивая то алмазными, то рубиновыми, то изумрудными искрами. Идти никуда не хотелось. Лежать бы вот так под одеялом, прислушиваясь к голосам ливня. Не думать ни о Тени, ни о Сверчках, ни о скилле, ни о чем другом, связанном с миром под немудреным названием Дождь... Почувствовав, что снова засыпаю, я сбросил с себя одеяло, рывком поднялся и сделал несколько упражнений. Взбодрившись, я привел себя в порядок и оделся.
   На глаза попался черный телефонный аппарат.
   На том конце провода долго не брали трубку. Наконец уверенный мужской голос ответил:
   -- Слушаю!
   -- Могу я поговорить с профессором Бруксом?
   -- С кем имею честь?
   -- Меня зовут Айрус, Сол Айрус.
   -- Чем могу быть полезен, господин Айрус?
   -- Я прочел о вашей гипотезе, профессор... Касательно судьбы протомашин... Весьма впечатляюще.
   -- Благодарю вас, сударь, -- сухо отозвался Брукс, -- но это довольно старая гипотеза... Сейчас я придерживаюсь несколько иных воззрений.
   -- Каких именно, если не секрет?
   -- А кто вы, собственно, такой, сударь?
   Судя по голосу, профессор начал терять терпение.
   -- Частный коллекционер, -- как можно беззаботней ответил я. -- Интересуюсь артефактами. Порой попадаются любопытные экземпляры.
   -- Я рад за вас, сударь... но причем здесь я?
   -- Как раз на днях мне попался один такой э-э... экземпляр... Разумеется, я не специалист, но, по некоторым признакам... В общем, на мой дилетантский взгляд, это может быть нечто ценное, но я не уверен...
   -- Если я правильно вас понял, господин Айрус, вы желаете получить консультацию.
   -- Весьма желательно, но смею ли я отвлекать вас от ученых занятий...
   -- Я готов вам уделить некоторое время, -- заверил Брукс. -- Назначайте время и место.
   -- Столь ценные приобретения я обычно храню в депозитарии, -- веско ответил я. -- Банк "Цой, Пай и сыновья". Отделение на Речной улице. Когда вы смогли бы осмотреть мое приобретение?
   -- Пожалуй, дня через два.
   -- Замечательно, профессор! Я вам еще позвоню.
   -- Договорились, господин Айрус.
   Я положил трубку.
   В тот момент я не был уверен, что поступаю правильно. Мне приходилось действовать по наитию, практически вслепую. Зато теперь я знал твердо, что на Дожде у меня две цели. Я должен раскрыть тайну гибели Тени и добраться до Великой Машины. Не может быть, чтобы профессор Брукс, автор столь экстравагантной для здешней науки гипотезы, ничего не знал о строительстве на острове Целеста.
   ...Бар "Розовый Светонос" был полон. Гремела музыка. Лазерные лучи из двух "шланг-букетов", росших в деревянных кадках, пластали сизый сигарный дым. Обойдя танцующих, я пробрался к стойке и заказал пиво. Сделав первый глоток, я начал пристально разглядывать девушек. Здесь было немало девиц -- накрашенные, испитые личики, нарочито громкий хохот, визг, пьяные слезы... Которая из них Бася -- хрен разберешь.
   Мне повезло. Задребезжала стеклянная дверь, с улицы вошла еще одна девушка. Она была вся в черном: туфли на каблуке-шпильке, чулки, короткое платье, шляпка с белой лентой, темные волосы и глаза. На бледном лице выделялись лишь полные губы, крашенные кармином. С первого взгляда я догадался, что это и есть Бася. Вкус Крогиуса мне был хорошо известен. Девушку сопровождал детина в черном же, тесном для его плечистой фигуры, костюме. Котелок лихо сдвинут на затылок. Усики-перышки топорщатся под сизым носом. Выпуклые глаза налиты беспричинной злобой.
   Детина с треском сложил громадный зонт, окатив половину зала дождевой водой, и двинулся к барной стойке, бесцеремонно расталкивая посетителей. Перечить ему не никто посмел.
   Это еще что за чудо в перьях? Телохранитель? Сутенер? Хахаль?
   Ладно, разберемся...
   Цокая каблучками, Бася следовала в кильватере детины.
   Клиенты "Розового Светоноса" один за другим отваливали от стойки. Вскоре возле нее остались лишь упившийся бедолага, заснувший в блюде с креветками, и я. Кто-то потянул меня за рукав. Я оглянулся. За моей спиной стояла, пошатываясь, шатенка в мятом матросском костюмчике. На ее веснушчатом лице темнели дорожки поплывшей туши.
   -- Чего тебе? -- бросил я.
   -- По... дем с... мной... кра... авчик, -- пролепетала она. -- А то... Шер... стень тебя раз... размажет...
   -- Это мы еще посмотрим, милашка.
   Я сунул ей монетку. Девица пьяно улыбнулась, сделала книксен и тут же пропала. В этот момент с грохотом опрокинулся табурет. Пьянчужка, уснувший за стойкой, полетел на пол. Шерстень послал ему вслед блюдо с недоеденными креветками и повернулся ко мне.
   -- Вали отсюда, хлыщ! -- просипел он. -- Мы с Басей не любим общества.
   Я не откликнулся. Тогда он вцепился короткими, жесткими пальцами мне в предплечье. Это он напрасно сделал. Номер с опрокидыванием табурета повторился, но на этот раз на пол полетел Шерстень. Девушки, которые никак не отреагировали на падение пьяницы, теперь завизжали, как резанные. Все, кроме Баси. Она лишь с жадным интересом ждала продолжения.
   Продолжение не заставило ждать. Детина пружинисто вскочил. Рванулся ко мне. Я перешел в ускорение и лишь слегка отодвинулся вместе с табуретом. Шерстень всей массой врезался в стойку.
   Треск, звон, осколки посуды -- во все стороны. Рев взбешенного бармена.
   Кадка с одним из светоносов опрокинулась, рубиновые лучи лазера заметались по стенам, преломляясь в бутылках на столиках, ослепляя тех, кто не успел зажмуриться.
   Шерстень оттолкнулся от покореженной стойки. Низко нагнул голову, шагнул ко мне.
   -- Стой, Пауль!
   Бася вдруг выросла у него на пути.
   -- У-уйди, крош-шка, -- прошипел детина, и в руке его замелькал "мотылек". -- Бу-уду раб-ботать начи... ста...
   Но Бася лишь брезгливо поморщилась.
   -- Ты уже сработал, жижорь, -- проговорила она. -- Пойди, умойся... Этот парень сегодня мой!
   Детина мгновенно потух. Сгорбился. Убрал нож в карман. С хлюпаньем втянул кровавые сопли.
   Бася подошла ко мне, взяла под руку.
   -- Пойдем, солдатик, -- проворковала она. -- Надеюсь, в постели ты тоже сумеешь показать этот фокус. Туда -- сюда...
   И Бася изобразила изящным пальчиком скачущую стрелку метронома. На тонком запястье блеснул живым огоньком крохотный артефакт, вмонтированный в золотой браслетик.
   ...В комнате стоял кислый запах. Обои потемнели от сырости. По углам поселилась плесень. Постельное белье не отличалось свежестью, но мне было плевать. Бася, прижимаясь ко мне горячим шелковистым боком, курила. Дым вытягивался в форточку и смешивался с влажным воздухом. За окном орали пьяными голосами, и, кажется, дрались. Никогда бы не подумал, что такая красотка обитает в Трущобном квартале, в меблирашке на втором этаже. Мне хотелось поскорее уйти, но я еще не сделал главного, ради чего приплелся в этот гадюшник.
   -- Чем это я тебе приглянулся? -- спросил я. -- Тем, что Пауля твоего уделал?
   Бася выпустила мне в лицо струйку дыма.
   -- Да просто напомнил одного парня, -- проговорила она быстро. -- Он тоже умел... скакать... Где только вас таких, шустрых, разводят...
   Сказал бы -- где, да ведь не поймешь...
   -- Его случайно не Пирсом звали?
   Бася приподнялась на локте. Черные волосы свесились на лицо. Она отдула локон в сторону; показался темный зрачок. Будто кто-то прицелился.
   -- Может, и Пирсом, -- сказала Бася. -- Тебе-то какое дело? Получил свое и проваливай! Денежку на пирожное оставь только девушке, и с Ктулбой...
   Я сел на кровати, снял со спинки стула рубашку, принялся одеваться.
   -- А где он живет, не знаешь? -- спросил я, как бы между прочим.
   -- Может, и знаю, -- пробурчала она. -- Один раз привозил меня в какой-то особняк... Ничего домишка, только мне там не понравилось... Даже не знаю, почему... Запах, не запах... Что-то там у него было... Гадость какая-то... брр...
   -- Адресок не подскажешь?
   -- Да не знаю я, -- отозвалась Бася. -- Гони еще пять чеканов -- подскажу, у кого адрес спросить.
   -- Держи.
   Я бросил горсть монет. Если так буду транжирить и дальше, придется самому в Трущобный перебираться... Щедрое подношение Карра Ящера таяло не по дням, а по часам.
   Бася сосредоточенно засопела, пересчитывая монеты.
   Я застегнул последнюю пуговицу на рубашке, стал натягивать брюки.
   -- И у кого же мне спросить адрес?
   Бася хихикнула.
   -- У Пауля, -- сказала она с ехидцей. -- Он забирал меня из особняка твоего Пирса.
   Ладно. У Пауля -- так у Пауля. Мне без разницы.
   Дойдя до двери, я оглянулся. Бася дымила, отвернувшись к стене.
   -- Пока!
   Она не откликнулась. Ну, и Ктулба с тобой...
   В коридоре воняло еще хуже. За хлипкими дверями ссорились, храпели, занимались любовью. На лестничной клетке дремал, прислонившись к обшарпанной стене, Пауль Шерстень.
   Я ткнул его в плечо. Он вскинулся, встопорщил усики, уставился -- таракан тараканом.
   -- Адрес особняка Пирса Эверта, живо! -- велел я.
   -- Южный берег. Тенистая, шестнадцать, -- без лишних разговоров сообщил он.
   Я сунул ему за пояс чекан.
   -- Бася -- темпераментная девушка. Береги ее, Шерстень. И впредь никогда не связывайся с хорошо одетыми мужчинами. Мало ли...
   Покончив с нравоучениями, я торопливо спустился по хлипким ступеням. Скорее, на свежий воздух...
   Ливень словно поджидал меня. Едва я раскрыл зонт, с затянутого тучами неба будто Ниагарский водопад обрушился. Правда, в отличие от Ниагары, ливень не был кислотным. И на том спасибо...
   Клод ждал, съежившись в кабине.
   -- Это вы, сударь? -- осведомился он сонным голосом.
   -- Кто же еще... -- пробормотал я, хлопая дверцей, которая никак не желала закрываться.
   -- Плащ подберите, -- посоветовал таксист.
   Я внял совету. Клод завел мотор.
   -- В гостиницу?
   -- Да.
   Рассекая лужи, словно моторная лодка, такси покатило вдоль пустынной улочки.
   -- Тут без вас такие дела были... -- поделился Клод.
   -- Какие еще дела? -- насторожился я.
   -- Шпана местная прижала в подворотне южанина... Скилла.
   Я вспомнил, что слышал шум драки.
   -- И чем кончилось?
   -- Похоже, порешили выродка...
   -- Стоп! -- сказал я.
   Таксист притормозил.
   -- Где он?
   -- Кто?
   -- Скилл?
   Клод ткнул куда-то в темноту.
   -- Кажется, вон там и валяется, на углу... А зачем он вам?
   -- Не твое дело.
   Я выбрался из машины, не обходя луж, подошел к лежащему в грязи телу.
   Это был Хтор. Он лежал навзничь, и еще дышал. Я присел рядом на корточки.
   -- Хтор! -- позвал я. -- Ты меня слышишь?
   -- Да... -- почти беззвучно, на выдохе произнес он.
   -- Я могу тебе чем-нибудь помочь?
   -- Не-ет...
   -- Кто тебя?
   -- Дух... спаси...
   -- Какой дух?! Кого спасти?!
   Но скилл не отвечал. Я встал на колени, приложил ухо к его искромсанной ножами груди. Тишина.
   Я вернулся к машине, уселся.
   -- У вас кровь на лице, -- заметил Клод.
   -- Да?.. Спасибо...
   Я провел рукой по щеке, которой касался груди Хтора. На ладони остались красные полосы.
   Да, это было кровь скилла, потомка Сверчков, почти моего брата...
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"