- Если мне сейчас придется пошевелить рукой, то ваша верхняя конечность поломается вот здесь и вот здесь, да и вывих будет очень сложным.
- Отпустите его, ради Бога, профессор. И примите мои извинения. Тебе сколько раз говорить, даун, чтобы на людей не кидался. Ещё раз приношу извинения, профессор, и, разрешите откланяться. Иди вперед, горе мое луковое.
Вы любите ранние звонки? В воскресенье? Тогда реакцию человека нагло разбуженного в выходной день вы себе представить можете. Но тот, кто звонил, мало того, что был хорошим и полезным знакомым, он был еще мудрым знакомым а потому беседу начал правильно.
- Петрович, ты палтуса любишь?
- С пивом - быстро, хотя и сонно ответил нагло разбуженный..
- Два хвоста.
- Охтить. Убить кого?
- Не.- Хохотнула трубка. - Гречка нужна.
- Плохо. Нет гречки. Дефицит.
- Для кого дефицит? Для тебя?
- И для меня. На днях вояки со страшной бумагой приехали, и всё под чистую вывезли. Хотел себе мешок затырить, да какой-то молодой кэгэбешник углядел. Шуму было, не представляешь сколько. Чуть в Сибирь не загнали. Еле отвертелся.
- Попал?
- Еще и на кабак. Всю банду поить пришлось.
- Беда. Но гречка все равно нужна.
- Три хвоста.
- А совесть.
- Пропил. Вчера. А когда пропивал, познакомился в этой банде с тем самым прапором, что гречку принимал. . Так вот, глаза у этого прапора умные, мыслящего человека глаза можно сказать. Ты понимаешь, о чем я говорю?
- Могуч, ты Петрович.
- На том стоим. Так что три хвоста, и я тебя с этим милым человеком знакомлю.
- Злыдень ты, Петрович
- На том стоим
- Как есть злыдень. Но третий хвост рубим вместе.
- А пиво с тебя.
- Злыдень, - и сказано было с уважением.
Воином Олекса был опытным. Биться умел и конно и пеше. Мечом владеть был обучен, секирой большой и малой, топорами парными. В длиннике стоять мог и на коне верхом сидя копьем играл получше многих. Из лука бил и с земли и с седла. Выучила жизнь.
Самый младший сын в боярской семье с детства готовился он на службу князеву. Всему что знали, обучили батькины дружинники. Пришло время, и пошел служить Олекса к князю в младшую дружину. Хорошо парня учили, приметил его князь. Десяток дал. Дал бы и сотню. Не успел. Мунгалы пришли. Почитай восьмой год бьется с ними Олекса. И князя уж нет, и десятка, а сам он жив. Хорошо учили батькины побрательнички. Уцелел в кровавой бане воин. Выжил. Вместе с кем только не бился против мунгалов, и всякий раз был бит. Хотя и живым оставался. Но не всякий раз целым, и копьем в бок был ранен, и секирой рублен, сам у себя стрелу из ноги вырезал. Выжил.
А теперь вот иначе. Побили ненавистных, и знатно побили. Впервые за долгое время хорошо было на душе, потому как зрелище болотистого поля, заваленного вражьими телами, доставляло серьезное удовольствие.
Прав был Олекса, когда пошел служить Конраду Моравскому. Молод маркграф, но смел и умен. Надурил монголов, заманил на поле, на это, где сладкая трава меняется невысокой осокой, торчащей из трясины. Упрямая чешская пехота с длинными копьями и здоровенными, как дверь щитами устояла под ливнем стрел, а потом заставила отступить визжащую толпу степных всадников. И отступить на не очень широкое пространство между двумя трясинами, неглубокими, но... Мунгал луком и конем силен. Или то, или то забери - нет монгола. А трясина скорость у степных лошадок и украла. Так что когда в лоб оккупантам ударила тяжелая рыцарская конница, ни убежать, ни рассыпаться по обыкновению мунгалы не смогли и сейчас представляли собой главное блюдо на позднем ужине ворон, лисиц и волков.
Доволен был Олекса. Хотя и знал, что татары не отступятся. Позор. Поле чужим оставили. Прознают об этом в орде, и приедет гонец со смешной многоцветной веревкой. Смешная то она, смешная, только многим отважным свернут шеи.
Кровь мунгала священна и проливать её нельзя. Но и трусом мунгалу быть не надлежит. Поражение же в битве это с точки зрения верхоного руководства явная трусость, требующая немедленного наказания путем сворачивания шеи. Странная логика, правда? Но функциональная. Не зря ведь, чужане эти полмира завоевали
Так что доволен был разменявший четвертый десяток ветеран проигранных битв. И неважно, что с утра, подтянув подкрепления, обрушатся монголы на небольшое войско упрямого морава. Не обманывал себя Олекса. Знал, что в числе первых примет на себя удар его полусотня. А у первых шансов остаться в живых немного. Но верил в себя воин и в удачу свою воинскую верил. Клинки он свои и сегодня упоил допьяна и завтра попотчует.
Цепь его дозоров полукольцом охватывала вражий лагерь, раскинувшийся в болотистой низине. С дерева, на котором устроился полусотник, видно было, что там что-то происходит, но что именно не понятно. Забегали татары. Видно разведка его опять набедокурила.
Внизу вдруг щелкнула ветка. Верный засопожник скользнул в руку, уютно уложил согретое о тело лезвие в прохладную от ночной сырости ладонь. Ворохнулся, готовый сорваться во тьму, чтобы с голодным чмоком жадно впиться во вражью плоть.
- Не бей, дядька, - свой я.
- Обзовись.
- Гринька Чекан.
- Ко мне.
Шустрого мальца Олекса сам приобиходил к воинской науке. И так ведь помирать было сироте. А вышло вон как. И пятнадцати весен не исполнилось пареньку, а прознатчик вышел на славу. Ловок и хитер как куница. И имя воинское не просто так получил. Своим нетяжелым чеканом крутил Гринька на диво. Девок парень еще не мял, робел, а счет свой, месть свою личную давно за десяток увел. Такой вот военный парадокс. Зол на мунгалов был пацан.
С некоторой долей зависти смотрел тяжелотелый полусотник, как легко, словно белка скользило сквозь густое переплетение ветвей ловкое тело паренька.
- Отдышись,- скомандовал, когда тот взобрался. Воинская наука, она, как быстроты, так и степенности требует, и править её надо всегда. И на отдыхе и в бою время находить. Подождал, пока дыхание подростка успокоится, зависть легко кольнула. А быстро ведь.
- Доложись.
- Дядько Олекса, - жарким шепотом заговорил пацан, - как ты сказал, ходили мы с Соловьем до стана. Секреты прошли, - запнулся.
- И?
- Сворачиваются поганые.
Большим усилием воли сохранил спокойствие сотник. Быть того не может. Неужели бегут, ненавистные?!
- Точно тебе говорю, сворачиваются. И Соловей слышал. Уж он-то не ошибется.
- Я тебе докуда идти сказал, - нарочито суровея, нахмурил брови Олекса.
- Так неясно было, дяденька, а вдруг хитрость какая. А издалека Соловей хорошо разобрать не смог. Вот и подошли
. - И?
- Соловей и разобрал что к чему. Ему уж то верить можно.
Можно было верить Соловью. Так хорошо он знал и татарский, и мунгалский, и меркитский, и еще несколько басурманских языков, что толмач бы из него вышел знатный. Купцом когда- то был Соловей. Красивый был. Волосы кудрявые льняные, улыбка белозубая широкая, да и сам парень хоть куда. Певучий был. За то Соловьем и прозвали. Только понравился он как-то нойону поганому, но понимания ему не явил, нехристю. Через то всего и лишился. И имущества и красоты. Имущество сразу отобрали, а красоту долгие годы рабства утащили с собою вместе. Многие пытались сломить волю упрямого костромича. Не удалось. Помирающим нашел его на степной дороге Олекса. Последний хозяин избил строптивого раба боевой плетью из выдержанной буйволинной кожи, такая плеть, с вплетенными кусочками стали и свинца, в умелых руках такая штуковина и кожаный панцирь просечет. Руки видать у последнего владельца были умелые. Так, что нашел Олекса тогда в степи нечто полуживое с перебитым носом, выбитым глазом, сломанной левой рукой, в клочья исхлестанным телом. Сидело это нечто, привалившись спиной к каменной бабе, и пело. Да так пело, что не пожалел Олекса ни времени своего, ни припасов. Выходил певуна. И ни разу об этом не пожалел. Хоть и вытек глаз, и рука перебитая усохла, мало было таких лютых бойцов, как этот поседевший раньше времени бывший купец. На усохшую руку тяжеленную наруч укрепил и ловко ей и мечи и ножи в сторону уводил, а бывало и бил как палицей. Целой же рукой и ножом и кончаром владел гораздо. Из пращи бил на диво. Бывало крутил тяжеленное мунгалское копье с мечевидным наконечником, но в бой его брал редко, утверждая, что для работы с этим оружием две руки надобны, а одной это так, для красоты. А ещё Соловей удивительно хорошо дрался ногами. Отличный воин. Только вот петь он перестал. И улыбаться разучился. Так, что можно было верить Соловью.
Олекса задумался. Враг, конечно, потерпел поражение. Но далеко не разбит наголову. И кара за отступление велика. Но... Уже не так целеустремленно шли вперед мунгалы. Раньше, совсем не отвлекаясь на поиски провианта и фуража, тумены катились вперед, подобно лавине. Теперь же сильно замедлили своё продвижение. Как доносили видоки, бескормица в стане татарском. Уже гнилую солому с крыш находники срывают. Лошадей кормить. Да и сами уже не такие лоснящиеся как прежде. Отощали.
А сейчас, поздней осенью, не сделав припасов, провиантом обзавестись трудно. Маркграф предусмотрительно укрыл по твердыням своих налогоплательщиков, свез туда зерно, укрыл скот. Легкой поживы нетути.
Так что может быть.
- И, дядько...Пошалили мы в стане том малость.
- Ну, то не диво. Что учинили?
- Полоняника уволокли. А на место его мунгала сунули. - Хихикнул.
- Хе. Живого?
- Не. Соловей ему под подбородком ножом махнул.
Олекса вздохнул. Звереет и звереет Соловей. И сам себя одернул. А сам добреешь ли? Война еще никого лучше не сделала.
- Полоняник кто? Здешний?
- Да не. Вроде наш. Только говорит странно и одет не по нашему.
Утречком у речки хорошо. Мягонько мелкий дождик сыплет, почти не оставляя следов на поверхности бурливой речки-болтушки, воздух чистый утренний из организма сонную хмарь и последствия разухабистой ночи вымывает. Метаболизм ускоряется, самоочищение опять же.
В такое утро хорошо сидеть пол навесом, за столом, натянув поверх походной одежды теплый армейский бушлат. Первая уже опрокинулась внутрь, покрыв хрупкой изморозью пищевод и ты разгоняешь ледяные узоры внутри себя пышущим жаром борща. И горячее варево объединившись с аква витой, гонит кровь по жилам. И мир открывает тебе новые краски. А рядом на печи, в здоровенной, почерневшей от времени и постоянного жара чугунной сковороде, шквырчит уложенная кольцами домашняя колбаса. Под неё пойдет вторая. И сделать надо перерыв . Недолгий. Потому, что третью надо посвятить шашлыку, чьи тяжелые ломти томятся до времени в маринаде, дожидаясь, когда перегорят угли
В деле излечения организма главное не увлечься, не переусердствовать в лечении. Иначе весь день на смарку. Совсем немного лишнего и ты, вот только что сытый и добрый, становишься просто отяжелевшим и раздражительным. Ничего не радует и не хочется болтать за чашкой крепкого до черноты чая. Тогда для восстановления душевного равновесия приходится гулянку начинать по новой. А завтра, с больной головой и ломящей тяжестью во всем организме идти на службу.
Нет. Не надо. Остановимся на трех полустаканах. И сохраним себя для неспешной дружеской беседы, изредка, я подчеркиваю, изредка. разбавляя чаек чем-нибудь сосудорасширяющим.
- Васенька, а может пивка? По бутылочке?
- Под палтуса.
- А, что, есть?
- У нас теперь благодаря Михал Терентьевичу много чего есть. И палтус, и оленина копченная. Выбирай, Петрович.
- Люблю изобилие.
- Мы с леспромхозовскими обмен уже почти закончили, когда о визите нашем рыбсовхозовские прознали, и подъехали. Так, что без посредников обошлись. Любят поморы гречиху-то.
Тишину нарушает лишь посвист хорошо отточенного ножа разваливающего на истекающие жиром ломти тушку палтуса.
- А я вот лучше водочки. Она послаще будет.
- Вам, Михал Терентьевич все, что душа ваша пожелает. Это ведь вам благодаря нас из поселка отпускать не хотели. И еще приглашали. У них в сельмаге шаром покати. Консервы одни. Так что ждут нас, с гречихой-то.
- И много у вас добра этого, Михал свет Терентьевич?
- Найдется. - Важно.
- Говорю же тебе Петрович, добра там этого...Склады. И такие здоровенные... В Мурманске в порту таких не увидишь. А всего... Устанешь считать.
- Подожди Васенька. А не опасно, вот так вот, целый грузовик?
- Риск - дело благородное.
- А серьезно?
И солидное мужское сопение в ответ.
- Дело в том Михал Терентьевич, что мы можем обеспечить значительные масштабы закупок. Что соответственно даст и серьезное увеличение уровня жизни. Но для этого придется выходить на людей солидных . А они срыв графика поставок не поймут. И могут резко покритиковать.
Старший прапорщик Михаил Терентьевич и по складу ума и по должности человек был обстоятельный, серьезный и опрометчивых решений не любил. Потому и думал неторопливо, обстоятельно. Торопыги, те нары греют. А нары Михаилу Терентьевичу своей дискомфортностью не нравились. Мужчина был он крупный, простор любил. И потому мечтал о кровати солидной, двуспальной. Лучше румынской.
С армейских складов, на которых Михаил Терентьевич сделал свою военную карьеру, не тырить было грех. И он тырил, но с умом и не часто. Не забывал делится с руководством. И как-то раз оторвав от сердца десять литров спирта и упаковав их в багаж проверяющего, вытянул счастливый билет. Направлен был на новое место службы. Поначалу, увидев ворох подписок, которые ему надлежало оформить, старший прапорщик оробел. Попав же на новое место назначения, на склады стратегического запаса Михаил Терентьевич понял, что настал его звездный час. Гигантские ангары набивались провиантом в течение двух месяцев. Без учета. Потом приезжали какие-то очкарики, устанавливали посреди каждого склада радиоприемник "Рига" и рекомендовали в течение суток в склад не заходить. Через сутки в складе даже пыли не оставалось. А приемничек стоял. И что интересно, никакой проверки между моментом окончания загрузки провианта и его загадочной отправкой в никуда не наблюдалось. И не смотря на все подписки не воспользоваться такой ситуацией было очень трудно. Как-то раз деятельная натура старшего прапорщика не устояла. Спёр. Немного, так, чтобы объясниться было можно. И затаился.
Но из странного далека, не прозвучало ни пословечка недовольства. Постепенно экспроприации стали принимать более широкий характер. Руководство базы уже привыкло к презентам от ухватистого прапорщика, и Михаил Терентьевич стал подумывать о расширении своего неправедного бизнеса, когда судьба свела его с этими двумя фарцовщиками. Ребятами весьма полезными. Ведь только за один хвост нач. по тылу, зачарованно глядя на проступающие сквозь плотную бумагу пятна рыбьего жира, легко подписал акт на списание почти совсем нового УАЗика. И знакомства у ребят имелись. А знакомства Михаилу Терентьевичу были куда как нужны. И поэтому, да впрочем, не только поэтому, жадность оно конечно грех, а жить как, товарищ старший прапорщик помолчав немного для солидности, откашлялся и сказал.
ќ В две недели раз.
Тургауды стояли как каменные истуканы, боясь пошевелиться. Всякий знает, когда Джэбэ-нойон вот так вот гладит свои коротко стриженые волосы, покрытые рыжими подпалинами, подобно шкуре степной кошки, привлекать его внимание смертельно опасно. Скор нойон на награду, и на кару скор. Недаром ведь стрелой зовется.
Занавесь у входа отлетела в сторону отброшенная сильной рукой. Правому тургауду показалось, или нойон зашипел подобно коту. Вошедший опустился на колено, хлопнул широкой ладонью в войлок, покрывающий землю, встал.
- Я не доволен тобой Алмас-багатур.
- Нить жизни моей в твоих руках, Джэбэ-нойон. Скажи, и оборвется она.
- Мне не нужна твоя жизнь, храбрец,ќ вдруг улыбнулся нойон.
Любит нойон, поднявшийся лишь силой своей к высотам власти, отважных. Тургауды перевели, было дух, но вождь вновь нахмурился.
- Где зерно, что ты нам обещал, где корм для коней. Два месяца прошло. Проходит третий. Где?
- Я ищу голос наших богов, но они молчат.
Тяжело замолчал Джэбэ, глядя на воина.
Настоящий монгол. Сильные кривые ноги наездника, обтянутые простыми кожаными штанами вбиты в богато вышитые жемчугом сапоги. Уважение к духам земли. Не надлежит монголу землю попирать, им почет не воздавая. Широкий, тяжелый торс, несмотря на осеннюю, почти зимнюю прохладу укрывает лишь короткая безрукавка бараньей шкуры, оставляя свободными бугрящиеся страшными мышцами, длинные, почти до колен руки. Не надлежит воину в походе, богатством одежды гордится. На непростом, покрытом стальным кружевом поясе, дорогие ножны, из которых торчит простая роговая рукоятка прадедовского ножа. Мудро. И богатство живущим показать и, почтение к предкам. Верх малахая, надвинутого до бровей, щедро расшит золотом, рубинами, жемчугом. Преклонение перед вечно синим небом. Настоящий монгол.
И рукоятка знакомой всему войску неподъемной нефритовой палицы, тяжеленная башка которой окована сталью.
Жаль будет.
- Иди и найди голос наших богов. Я дозволяю удалиться.
- Иначе придется сворачивать поход, - уже додумал Джэбэ.
Восемь лет уже, как боги посылают пищу воинам и корм коням, создавая у неприятеля впечатление невероятной выносливости монгола и его коня. Что же случилось теперь? Чем разгневали богов?
Земля бедна. Добычи мало. Воины голодают. Что воины? Кони голодают. А без коней монгольскому воинству смерть. Или боги уже не желают, чтобы монголы дошли до последнего моря?
- Доброе утро, профессор.
- Доброе, доброе. Простите, не знаю, как вас величать. В прошлый раз познакомится, не успели. Больно деятельным ваш нукер оказался.
- Нукер, вы сказали?
- Да нукер, воин. Слово тюркское, у нас широкого пользования не имеет. Да вы присаживайтесь.
- Нукер,ќ катнул во рту слово гость.ќ А звучит, знаете.
- Уж экзотичнее, чем боец.
- Надо запомнить. А то бойцы уже обрыли. Рабоче-крестьянской отдает, а времена другие.
Гость помолчал. Раздумчиво так. Вдруг вскинулся.
- Да что ж это я? - Встал, живот втянул, не ладонь, ладонищу через стол протянул. - Разрешите представится. Седлов Николай Александрович. Предприниматель.
- Очень приятно. Энгельгардт Валерьян Анатольевич. Руковожу этим учреждением. Пока. Вы, как я понимаю, теперь наш работодатель.
- Ну, уж и работодатель.
- А что разгонять собрались?
- Экий вы колючий. Давайте-ка, лучше поговорим как партнеры. За рюмочкой.
- Отчего же не поговорить. Только вот простите представительский наш припас ввиду нервности обстановки, исчерпался. А восполнить, как вы понимаете не с чего. Жалованье который месяц не платят,ќ не преминул насплетничать ученный.
- Вот о жаловании я некоторым образом и хотел поговорить, а по поводу представительского припаса извольте, не беспокоится.
И чуть погодя.
- А у вас неплохой вкус, Николай Александрович.
- Это у вас неплохой вкус, Валерьян Анатольевич.
- Хе-хе. Справочки навели.
- А как же. Работать-то вместе.
- Будем ли работать?
- А это как скажете. Заинтересуйте.
- А тут справочки не навели?
- Признаюсь, больно уж мутное говорят.
- Чего ж покупали?
- Так я не вас покупал. Склады. А ваш институт, мне генерал по пьяни подписал. Кто же от такого откажется?
- И смех и грех. - Профессор снял очки, нахмурился и вмиг из благодушного, чудаковатого ученного превратился во что-то иное. Николай Александрович, закаленный чудесами нарождающейся российской рыночной экономики человеком был не робким. Но взгляд, которым его наградил, Валерьян Анатольевич очень ему не понравился.
С год назад приглашен Николай Александрович был в Среднюю Азию, к баю какому-то и решил тот бай гостей своих орлиной охотой удивить. Ехать не хотелось, но загипнотизированный угрозой смертельной обиды, которая почему-то всегда безотказно действует на гостей из России во всех национальных республиках, собрался и не пожалел. Свежо, интересно, вкусно. Но один момент застрял в памяти намертво. Когда огромная птица сорвалась с наруча, она кинула взгляд по сторонам. И глаза орла на долю секунды зацепили глаза Николая Александровича. В них не было сомнения в победе. В них было лишь сомнение, стоит ли рвать его, Николая Александровича. Или не рвать?
Такой вот взгляд и бросил на него профессор.
- Вы, умный человек, Николай Александрович?
- Не жалуюсь, - подобрался тот, нутром почуяв начало настоящей беседы.
- Как вы думаете, что это? - Профессор обвел рукой вокруг, указывая на многочисленные витрины с образцами холодного оружия и доспехов, каких-то тарелок и кубков, расположенных по периметру немаленького кабинета. Николай Александрович знал о странной для советского ученного страсти к колющим и режущим предметам, и сомневался, что такой солидный по прежним временам человек будет коллекционировать поделки современников. А если это не поделки современников, то он даже прикинуть не мог стоимость выставленных экземпляров. Николай Александрович солидно прокашлялся и сказал:
ќ Минимум, тема для серьезного разговора.
Алмас-багатур, великий воин и не менее великий шаман пребывал в данный момент в состоянии глубочайшего обалдения, слушая бред, который нес посланец богов. Джэбэ-нойон похоже пребывал в состоянии аналогичном.
- Короче, братела, не будет больше бубликов бесплатных. Ты, в смысле Маркса, читал? Ну, так почитай. Там формула такая есть. Деньги-товар, называется. Чё, не ясно? Ну, так я тебе проясню ситуацию. Конкретная предоплата. Ты нам загоняешь рыжье там, антиквариат, мы все обсчитываем и конкретно скидываем товар. Типа там овес, гречиха, крупа всякая. Смекаешь?
Алмас-багатур почувствовал, как по спине пробежала капелька пота. В том, что происходило, виноват был только он сам. Нельзя было этого дурня на руководство выводить. И теперь свое опрометчивое решение, иначе как психическим срывом он объяснить не мог. Нервы-то не железные.
Связь пропала давно, почти сразу после последней поставки. Сроки же следующей не выдерживались. И положение его в ставке, во многом зависевшее от наличия фуража и провианта, пошатнулось.
После последней беседы с местным руководством ему больших сил стоило, не сгибая спины прошествовать через весь стан, слабость показывать нельзя, чутье здесь звериное, учуют, сожрут. Дошел до шатра, раба пнул, чтоб не бездельничал, и образу соответствовать надо и дисциплину поддерживать. Планировал и на Аскара наорать, в педагогических целях, разумеется. Не успел.
- Связь есть, товарищ майор, - порадовал его подчиненный. Знал бы багатур тогда, чем эта радость обернется. Сначала все шло нормально . Хотя командированный не представился согласно уставу, а так же одет был не соответствующе периоду, ясность он внес, пояснив, что проблемы были связаны с неоплатой электроэнергии, однако теперь проблемы решены. После чего представил письмо от руководства. Письмо было подписано одним из руководителей проекта и наделяло гостя серьезными полномочиями. Признаться, гость не понравился майору Иманбаеву, потому что, прибывший больше всего напоминал мелкого хулигана с рабочей окраины, каковых майор, будучи потомственным офицером, поколотил в отрочестве немало. По странной прихоти городских властей офицерские городки располагались, как правило, в районах криминогенных. А поскольку пролетарии к военным дармоедам испытывали подсознательную ненависть, да и сознательную впрочем тоже, девушки предпочитали относительно вежливых молодых офицеров матерящимся гегемонам, драться приходилось частенько А говорили, у нас классовых противоречий не было. В нашей стране все было.
Однако, будучи человеком дисциплинированным, майор указания начальства воспринял, как руководство к действию. И сейчас потел от ужаса, слушая весь тот бред, который нес представитель Центра. Самым веселым в сложившейся ситуации, было то, что Джэбэ-нойон, будучи полиглотом, прекрасно понимал все то, что говорил этот псих.
- Так, что на реализацию товара больше не будет, - заключил свой спич заезжий самоубийца.
- Это всё?ќ Спросил Джэбэ- нойон.
И не оценив холода в голосе одного из величайших воителей современности, командированный продолжил. Причем выдал такое.
- И братву нашу здесь напрягать не стоит, Мы за своих всегда в ответе. - И все-таки осекся, наткнувшись на тяжеленный взгляд Джэбэ. Тишина была такой плотной, что её вполне можно было резать ножом и намазывать на хлеб.
Алмас-багатур привычно напряг мышцы, готовясь к неизбежному бою, результат которого был совершенно предсказуем. Переглянулся со стоящим рядом Аскаром. Тот шевельнул плечами, чтобы два меча за спиной улеглись поудобнее, прошептал что-то на тему последней охоты и замер. Только верхняя губа слегка подрагивала, скрывая готовые обнажиться клыки.
Великий воин не только тот, кто лучше многих владеет клинком или умело ведет в бой тумены. Великий воин тот, кто в свою пользу может развернуть любую ситуацию. И Джэбэ-нойон не зря считался великим. Швырнув рысий взгляд по лица сидевших на совете тысячников, он встал. Опустил голову. Прошло немало времени прежде, чем он вновь посмотрел на присутствующих и когда вождь поднял лицо, тишина стала еще тяжелее. Ибо лицо соратника Потрясателя Вселенной было залито слезами.
- Горе нам - проговорил он. - Боги не желают продолжения нашего похода. Им не нужно последнее море.
ќ Вон тот дядько, здоровущий. А тяжелый какой! Еле мы его из зиндана вытащили
Олекса по укоренившейся привычке не сразу подошел к костру, хотя тянуло от него теплом и уютным ароматом наваристого кулеша. За деревьями постоял. На приблуду полюбовался. Хорош бычок. Столь рослых и могучих людей Олекса и не видел, пожалуй. Ну, явно не прознатчик. Те телом мелкие все больше, шустрые, пронырливые, А этот, вон какой богатырь. Плечища как амбар, башка, что твой пивной котел. Воин. Лицо шрамами украшено, хоть и разбито в хлам. И сам не из последних. Вон гривна золотая на груди лежит, переливается. Богатая гривна. И крест на той гривне с пол ладони. Непростой воин. Ладони, что лопаты, а пальцы теми наростами покрыты, что от долгого битья по колоде дубовой появляются. И одет богато, только несуразно как-то. Куртка мягкой кожи короткая, и зада не прикроешь. Шаровары доброй ткани в клетку, дорогущие поди. А на ногах чувяки, те, что касоги носят, явно не по погоде. В нынешней слякоти сапоги, они получше будут. И говорит что-то смешное, вон народ как ухохатывается.
- Полусотник,ќ разглядели, - Ох, ты. Место полусотнику.
Усадили и мису с кулешом в руки сунули, и капельки с плеч стряхнули. Уважают.
На полоняника пока не смотрел, ждал первой реакции. У костра сидит, значит надо так, Что не так будет, моргнет старший и не станет человека, И не таких медведей его воины бывало, заваливали. Хотя с точки зрения мобилизационной, жаль было такой товарец разбазаривать.
Не дураком оказался приблуда. Встал.
- Ты, что ли старший будешь?
Олекса молча кивнул.
- Благодарю тебя и бойцов твоих благодарю.
Хмыкнул в усы полусотник, то ли доволен, то ли как.
- Сочтемся, - ответил. - Ты лучше скажи, за что в зиндан попал?
- Да по беспределу, батька, - вскинулся спасенный.
- Ты лучше расскажи, что дальше было,ќ вмешался вдруг кто-то. Кто-то. Соловей и вмешался. Уставил на него было взгляд строгий полусотник. Но таким уж хитрющими были глаза бывшего купца, что предпочел промолчать. Знал что-то Соловей.
- Ну, встал этот, их главный и как заорал, не хотят, мол, наши боги, чтоб мы до последнего моря шли. Домой говорит, уходим. На Онон какой-то и херулен.
- Керуленќ автоматически поправил Олекса и вдруг вскинулся.
- Не врешь?
- Вот те крест, - даже слегка обиделся парень.
- А потом?
Тот чего-то засмущался, но потом решился и продолжил.
- А потом сказал, что боги им вестником дурака послали и надо теперь этого дурака в жертву принести, а тем двоим, что со мной были, сказал, что воины они хорошие и без всяких богов польза от них большая будет. А я пока смотрел, кого в жертву приносить будут, по башке получил и только в яме и понял, кого в жертву приносить собрались. Хорошо, хлопцы вот подоспели.
Затрещали кусты и на поляну вылетел, оставленный в дозоре Кобыла.
ќ Уходят, болярин, уходят окаянные.
ќ Зима, на конь и к маркграфу. Доложись. Остальные по местам.
Как ветром по поляне промело. Миг и нет полусотни, только Олекса со своей ближней дружиной остался, да приблуда стоит, обалдело глазами лупает.
- Тебя звать-то как?
- Никитой.
- С монголами посчитаться не хочешь?
- Зубами гадов рвать буду.
- Охолони. Бьешься чем?
Парень тяжело вздохнул.
ќ Два ствола было и "Боуи", все перед палаткой оставить заставили. Мне б дубину.
Олекса усмехнулся, парень ему определенно понравился.
- Какую? Такую, ќ указал на ослоп Кобылы.ќ Или такую,ќ показал на палицу Дьякона. ќИли такую,ќ мотнул подбородком на моргенштерн Хайнца, прибившегося к полусотне ландскнехта.
Парень неожиданно покраснел и указал на моргенштерн.
- Сложная штуковина, сумеешь ли?
Тот в ответ кивнул.
- Дай ему,ќ сказал Хайнцу. Немец нехотя передал оружие.
- Покажи.
Парень пару раз махнул оружием, примериваясь, затем крутанув булавой, странно вывернул кисть и обрушил удар на толстое, с бедро мужчины, дерево. То затрещало и с грохотом рухнуло.
- Зо,ќ поднял толстый палец ландскнехт. Для немногословного тевтона это было проявлением высочайшего восторга.
- Кобыла, оборужи.
- Сделаем, болярин. Тока вот,ќ почесал затылок.ќ Доспех как же?
- Щит и шелом подбери. А доспех. Обойдется пока.
Двое ушли за деревья, а Олексу как клещами ухватил за руку Соловей.
- Атаман, он к поганым торговать приходил. В цене не сошлись. Враг он.
- Не торопись Соловей, бой покажет. Враг он, аль кто. - Ответил Олекса. А сам задумался, где ему на этакую громадину доспех справить. Такой богатырь, да ещё и умелый, большую пользу для полусотни принести сможет. Соловей посмотрел в спину полусотенному, зубами скрипнул и вдруг улыбнулся.
- Хорошо, пенька такого прислали. Не сторговался.ќ Для купца факт этот был выходящим за пределы разумения. Мотнул седым чубом.ќ Ты вишь, как выходит. Гречи нашей да овса поганым не хватило. Уходят.
- Не жалко, вам нукера, Николай Александрович? В никуда ведь отправили.
- Господь с вами Валериан Анатольевич. Как же в никуда. В веселое средневековье Он же им бредит и давно... Мальчишка, уверен, совершенно счастлив. Романтик. Другие мои, э...нукеры все больше карате, да боксом развлекались, а этот в какие-то воинские клубы все ходить пытался, историческим фехтованием бредил. Хотя признаюсь, положительные моменты в этом присутствовали. Верность вождю, то, сё. И на вас тогда потому и кинулся, решил, что вы недостаточно вежливо со мной разговариваете.
- Надеюсь, что эти навыки ему пригодятся в новой жизни. Чокнулись.Смакуя,выпили.
- А вам, не жаль, Валерьян Анатольевич? Ведь, сколько сил потрачено. И план такой, ќподыскивая нужное слово, округло махнул рукой,ќ огромный
- Жаль? Пожалуй. Но мудрость человека в том и состоит, чтобы выбрать себе посильную тяжесть. Согласитесь, столь глобальное мероприятие вы бы не потянули. При всех ваших богатейших возможностях, вы явно не СССР.
- К сожалению. Какую махину развалили. Во главу такой-то страны, да руководителя толкового. Неплохо бы было. Это я вам как делец теневой экономики говорю. Могучая была структура, могучая, только безголовая. Её ведь великие люди под себя строили. А мелким гавнюкам она велика оказалась. Вот и начали они под себя её корнать. Обкорнали половину.
- Да вы патриот.
- Всякий умный человек, патриот. Среди березок жить хочется. Не все же по полям Елисейским гулять. Россия она поприятнее будет. Вы, кстати, французский борщ пробовали? Редкая дрянь, между нами говоря.
- Вы не просто патриот, вы националист.
- А у вас привычек застарелая. На людей ярлыки вешать. Нет, это возмутительно, я все время покупаюсь на ваши розыгрыши. Почему?
- Все дело в том, что я аристократ. Существо возвышенное.
- Послушайте, возвышенное существо, ну объясните мне зачем Политбюро понадобилось Орду на Европу насылать.
- О. Смекнули таки.
- Кто же еще в нашей-то стране такой проект с места сдвинет.
- Хе-хе. А задумка хорошая была. И мотивация неплохая.ќ Помолчал, обдумывая. - Триста лет. Триста лет владычествовали на Руси монголы. И все это время материальные, людские ресурсы, технические, да, да не улыбайтесь, и весьма прогрессивные, кадры уходили из страны, вместо того чтобы её укреплять. Упаивали мы силой своей гигантское государство, равных которому не знала и не знает история человечества. Не делайте столь удивленно лица. Вы ведь в школе изучали историю? Изучали. И теперь просто представьте себе, какие территории входили в состав Великой Орды. Представили?
- Да, действительно.
- Да, в ней было четыре улуса. Но это были части одного государства. Лишь отсутствие реальной системы коммуникаций привели к его постепенному ослаблению. И только это послабление дало возможность Руси сбросить означенное иго, но и после этого еще сто лет приходилось платить дань. А ведь это было серьезным послаблением. Представили ситуацию. Уплата жесточайшей дани - это послабление. А все время до этого, русские работали на Орду, воевали за Орду, умирали за Орду. А благодарные соседи тут же накинулись, свой кусок урвать желая. Монголы в Европе год прожили, в Венгрии обосновались и оттуда в разные стороны экспедиции направляли отнюдь не научно - исследовательского характера. И ведь знаете что? Ушли через год из Европы. Целый ряд версий присутствует. Войско устало. Руководство экспедиционного корпуса на выборы нового Чингис-хана аж в Каракорум отправилось. А я признаться думаю, что просто не интересна она им стала с точки зрения экономической, нища была Европа на тот период. А потому и не любопытна. И дальше Орда не пошла. Остановилась. Развернулась и ушла. И позволила Европе развиваться дальше, нас такой возможности лишив. Россия ведь после ига так до семнадцатого века в себя и не пришла. Ей ведь только Алексей Тишайший со скрипом и кровью плечи разогнуть помог. А потом уж Петр Алексеевич с матюгами и зуботычинами из нее великую страну начал делать. И уперся в жесточайший дефицит кадров. А если бы все это время страна реально развивалась? Чего только не говорят. И сиволапы мы и ортодоксальны и университетов у нас не было и надо было католицизм принимать, а крестовые походы против Руси забывают. Не было у нас на все, на это возможности. Целая вселенная людей в Орде пропала. Но это уже эмоции.
А реально было принято решение помочь задержаться монголам в Европе. Они ведь до самых сладких мест и не дошли. Франция Испания, Италия. Ещё лучше территория нынешней Бельгии, Голландии. Прекрасные пастбища, мягкий климат. А дошли бы и задержались. На каком уровне развития пребывала бы Европа к восемнадцатому веку. По какому пути развития бы пошла? Был бы Колумб? А Русь, гнет на которую был бы многократно слабее? А поскольку прямо в исторический процесс мы не вмешивались, то и искажения процесса должны были быть минимальны.
- Интересно. В общем, решили наши духовные лидеры социальную справедливость восстановить. Теперь только в рамках исторического процесса. Вот же ненасытные. И как предполагалось, к сегодняшнему дню Европа придет ослабленной.
- Сильно. Да, и вы знаете, есть все основания полагать, что случилось именно так.
- Послушайте, но как же причинно-следственные связи?
- Это была бы другая реальность, вход в которую был бы в наших руках.
- Была бы. А теперь?
- А теперь, дражайший Николай Александрович, после столь убедительной демонстрации наших возможностей давайте вернемся все же к условиям нашей совместной деятельности.
- Подождите еще минутку. Так это, что получается, гречиха и овес были в дефиците, лишь потому, что мы всей страной кормили в Европе монголов?