Гай Егор Николаевич : другие произведения.

Affari Italiani*

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рабочее название повести "И останется с нами Рим", опубликованное ранее как глава
  Каждый день седовласый старик направляется к киоску и покупает там газету. Это разные газеты. Он не любит читать одни и те же газеты. Вчера это было "La Repubblica", ну а сегодня "Avvenire", а завтра может быть и "Affari Italiani". Он берёт газету в руки, шёл в сквер, садится на скамейку и вычитывает всё до корочки. А что ему делать ещё? Восемьдесят пять лет - хороший возраст для чтения газет и разгадывания кроссвордов. У него была красивая седая шевелюра, которой он гордился, когда смотрел в зеркало. Старик был худ, глубокие морщины прорезали его лоб и щёки. Только мудрые глаза выдавали в нём жизнерадостность. А почему ему не радоваться? Живёт он в достатке. Правда один. Но почему один? Вот газета. Сейчас он её откроет и узнает, какие дела творятся в его стране и, конечно же, у него, потому что он и его страна, как он считал - это цельный единый организм. Газета - тот мостик, связывающий его со своей Родиной. И он на этом мостике, как капитан... Поэтому он узнает, кто сегодня с ним разделит одиночество. Кто сегодня его огорчит? А кто-то порадует...Кто? А действительно - Chi?...
  
  
  
  ...-Chi e e qualle meta della visita?- спросил сидящий за окошком молодой чернявый чиновник итальянского посольства, ткнув пальцем в фотографию.
   Вот чёрт. Все итальянские слова, которые попытался выучить за два дня до этого, Потёмкин забыл. И вообще, какого чёрта...? Почему он на русском не говорит? Их что, не научили?
   -Он спрашивает, кто на фотографии, и цель вашего визита?- раздался высокой тональности голос позади спины Потёмкина.
   Тенор ты наш, подумал Потёмкин, повернулся и увидел совершенно блестящую и обритую станком голову широко улыбающегося мужчины. Потёмкин тоже лысый. Со стороны они смотрелись как два брата-близнеца. Только у близнеца Потемкина был едва заметный акцент. Можно было подумать, что человек приехал из российской глубинки. И поэтому некоторые слова произносились им с неким напуском фольклора. Ещё при входе в посольство Потёмкин обратил внимание, как тот придавал словам "ну сейчас", "первым будешь" различные смысловые оттенки, да и произносил он их скороговоркой. Надо же, Потёмкин не переставал удивляться прекрасному владению русским языком этого лысого человека, как будто в России родился. Ещё он умудрялся болтать со всеми, и советы давать, кому куда сесть.
   -Это брат будущего мужа моей кузины, к которой я еду на свадьбу, - выдавил Потёмкин.
   Чернявый удовлетворённо кивнул, и отдал документы.
   И что, нельзя было по-русски спросить, подумал Потёмкин, посмотрел на него и обнажил белые зубы в улыбке. Но внутри всё кипело. И не только от этого. Как оказалось, виза открыта была не тем числом, и на свадьбу он уже определённо опаздывал. Чёрт бы побрал этих итальянцев, ведь арабскими цифрами было написано с какого числа и по какое, но спорить не стал. Пересматривать документы они не будут, чего доброго ещё и откажут, если заикнёшься, что они там что-то не правильно сделали. А может плюнуть и не ехать! Бессилье начало давить Потёмкина? Нет, такого удовольствия он им не доставит. Поедет всё равно...
  
  
  
  -...Всё равно поедешь? - спросил друг.
   -Но ты же знаешь, зачем я еду.
   -Она же в Милане.
  -Я проездом буду.
  -Разве ты её там встретишь? -усмехнулся друг.
  -Я подышу тем воздухом, которым она дышит.
  -Смотри не задохнись...
  
  
  
  ...Дышать на перроне стало муторно от отработанных газов дизельного топлива, и Потёмкин зашел в здание автовокзала.
  Комфортабельный автобус "Неоплан" с немецкими номерами, где за лобовым стеклом размещалась вызывающе-огромная табличка с надписью по-русски "Неаполь", прибыл на посадку вовремя.
   Какой-то суетливый негр, громко разговаривая на французском и постоянно толкаясь, всё время извинялся: "Pardon madam". С этим "Pardon madam" все более-менее чинно заняли свои места.
   Мягко качнувшись, "Неоплан" резво набрал скорость и двинулся в сторону Бреста. Александру Васильевичу Потёмкину предстояло, как ему казалось, тяжёлое двухдневное изнурительное путешествие к величайшему городу мира - Риму.
   Август бывает как ранний сентябрь. За окном мелькали жёлто-зелёные краски. Пошёл дождь, крупные капли которого стучали о стекла автобуса, громко барабаня и смывая осенний пейзаж. Мокро и неуютно там за окном, а здесь, в автобусе, тепло от включённого кондиционера. И тогда за окном было мокро и неуютно, просто мерзко. Потёмкин укутал себя руками и закрыл глаза...
  
  
  
   ...Глаза были в напряжении от непроницаемой пелены дождливой суеты. Они ехали по мокрым осенним улочкам и молчали. Черные палки дворников усиленно вытирали влажное стекло, по которому тут же скатывались крупные капли дождя и смывались вновь с каждым их движением.
  Разведенный и неженатый мужчина Александр Васильевич хотел иметь семью и надеялся, что во второй раз ему повезет. Внешность у Потемкина, хотя и имела некоторое сходство с известным композитором Игорем Крутым, была заурядная, - лысоватый мужчина и потому всегда он был коротко острижен, среднего роста, темные большие пронзительные глаза. Однако... Александр Васильевич был пижоном: однотонный костюм, дорогие туфли, тон в тон к рубашке в клеточку или полоску подобран строгий галстук, и черные носки. С женщинами он всегда был в меру стеснителен, галантен, и от того обаятелен. Обаяние усиливала неиссякаемая, скромно преподносимая им эрудиция. Потемкин имел потрясающий талант свои обширные познания вложить в уста собеседницы.
  Он знал, что Светлана после работы двигается по направлению к остановке и некоторое время ждет троллейбус. Поэтому Александр Васильевич, как резидент иностранной разведки, глядя в спину удаляющей фигурки заместителя главного конструктора, десять минут выждал, а затем медленно двинулся за ней на своей немолодой "Мазде - 626".
  -Садитесь, Света, я вас подвезу,- окликнул Александр Васильевич Свету и, как истинный джентльмен распахнул перед ней дверь машины.
  Света была не замужем, а потому не стала противиться заманчивому предложению юриста.
  Это к незнакомым мужчинам не садятся в автомобиль. А юрист был мужчиной знакомым, подумала Света, и в распахнутую дверь скользнули тонкие и острые колени, на которых она неспешно поправила юбку.
   Александр Васильевич знал, где она живет, и давно просчитал возможные варианты длинных маршрутов.
   Обычно говорливый, толково-рассуждающий - наложенный отпечаток профессии юриста, сейчас он потерял дар речи.
   -Погода не очень, - наконец, выдавил, Потёмкин, чтобы прервать молчание.
   -Да, не очень, - как эхо, тихо и медленно повторила Света своим волнующим сопрано.
   -И ветреная, - добавил Потемкин.
   -Просто ужасная, - возникла новая пауза.
   -Она, должно быть, считает меня круглым идиотом, - думал Потёмкин, но при всех своих усилиях не мог больше ничего придумать.
   -Давай перейдем на "ты", - пошел в наступление Потемкин.
   -Да, перейдем,- она не шевелилась.
   Он остановил машину, выключил мотор и дворники. Стекло накрылось сплошной водной пеленой. Словно морской вал, в котором безмолвно отражалось существование двоих. Дождь... Его шум устранил смысл течения времени. Потёмкин включил магнитофон и из колонок появился этот резко-надрывный, и от того дерущий за душу, голос Эдит Пиаф:
   -Non je ne regrette...
   Ты не жалеешь ни о чём, и я тоже не жалею ни о чём, разве можно вообще о чём-то жалеть, подумал Потёмкин про Пиаф и прошептал:
   -У тебя очень красивые руки,- он взял её маленькие ладошки и начал рассматривать аккуратненькие пальчики, а потом, наклонившись, нежно их трогал своими губами. Света закрыла глаза.
   Потемкин просунул руки под тонкую материю плаща и накрыл своими губами ее губы. Она медленно поддалась навстречу ему. На мгновение, оторвавшись, он глянул на нее. Она сидела, слегка приоткрыв рот в улыбке, которая была направлена в никуда. Все больше и больше прижимая ее к себе, он неистово желал, чтобы она проникла в него. Они очень долго целовались, пока не устали.
   Теперь стало все ясно и понятно. Первая растерянность прошла, и Потемкин обрел прежнюю уверенность. Он ощущал, как где-то там, внутри, рождалась ласковая нега, заполняемая реальными мечтами бытия. Его "Мазда" стала крепостью, бастионом, маленьким миром, той звездочкой, вокруг которой буйствовала стихия мрака, а они укрылись внутри, загадочно направленные машиной времени сквозь тернистую вселенную.
   Света сидела, ссутулившись, словно действительно ее занесло из чужой галактики - таинственная и непокоренная. Потемкин стал говорить легко и непринужденно. Он рассказывал о себе, как он служил, о военных учениях и бригаде морской пехоты, которая курсировала по атлантическому океану, - все это он слышал от кого-то и уже не сомневался, что и вправду был там, как уволился в звании майора, как поступил на юридический, о своей бывшей жене, которая всё-таки обладала некоторыми достоинствами, и о своих пороках. Воспоминания переплелись с тоской по той неправдивой жизни и необъяснимым желанием внести в непонятные и пустые страницы своего тусклого бытия хоть немного ярких красок. Потом он объяснит, зачем безнадежно врал, но не сейчас, когда появилась хоть малая толика надежды на понятное будущее.
   Хорошо, что Свету не беспокоят мои внешние данные, подумал Потёмкин и вспомнил забавный случай. Он встречался с одной женщиной, и та однажды ему сказала:
   -Ты извини, но я не люблю лысых мужчин.
   Потемкин сначала остолбенел, а потом начал смеяться. Отсутствие комплексов заставило его долго смеяться. Собственно он смеялся над собой. Но она не поняла и оставила его одного. В городе, где по статистике восемь женщин на одного мужчину, с её стороны это было смелое заявление, если не сказать - опрометчивое.
   Он улыбнулся.
   Они ехали по умытым городским улицам. Ночные фонари рассеивали ночь желтым латунным светом. Было поздно, но дома еще мигали своими помутневшими оконными глазами, как пьяницы перед сном. Редкая машина попадалась им навстречу - непогода сделала свое дело.
   Света потянулась:
   -Ты знаешь, хорошо, когда машина есть. Я всегда хотела научиться водить машину. Представляешь, вот такими одинокими вечерами ты скользишь по пустынным улицам как во сне. И никто тебе не нужен.
   Потемкин удивленно повернул в ее сторону голову:
   - И разве ты не чувствуешь себя брошенным котенком, жаждущим материнского тепла?
   Она так глянула на него, как будто не поверила услышанному и пожала плечами:
   -Когда вечером одна дома, то да.
   К Потемкину вдруг пришла сногсшибательная идея, на грани безумства:
   -А хочешь покататься? Сама за рулем?
   У нее в глазах появились озорные огоньки:
   -Да, хочу, только ты научи меня!
   Потемкин остановил машину, и они поменялись местами. Маленький инструктаж не помешает, подумал он:
   -Любой человек умеет водить машину. Это очень просто. Главное научиться трогаться с места. Потемкин показал как выжимается сцепление, переключаются скорости и скомандовал:
   -Ну что, вперед, только не газуй, медленно, медленно отпускаешь сцепление... Не газуй!
   -Ой, мамочка, она едет... едет, - испуганно закричала Света.
   -А куда же ей деваться?
   -Останови ее, останови, я боюсь!
   -Сцепление, - Потемкин резко переключил рычаг коробки передач в нейтральное положение, - тормоз.
   Сцепление, конечно, она не выжала, поэтому машина дернулась и заглохла.
   Они несколько раз трогались с места и тут же останавливались, пока она не стала чувствовать уверенность и гордость за победу над сложной техникой.
   -Не бойся, я с тобой,- Потемкин вполне справлялся с ролью инструктора,- Успокойся... Смелее включай вторую... Газ...третью... газ...Спокойно... Руль держи ровнее... Четвертую... Не газуй.
   "Мазда" на солярке - это хорошая машина для начинающих. Но за рулем сидел водитель неопытный: Потемкина бросало то вправо, то влево, как на корабле в хороший морской шторм. Но постепенно машина начала выравниваться, и Потемкин, до того немного нервничающий, успокоился.
   В этом уличном бесконечном пространстве желтого света они вдруг стали близкими людьми, которые не знают горечь расставаний.
   -Мне так легко и хорошо с тобой, как будто я знаю тебя всю жизнь,- она медленно вздохнула, когда Потемкин уже вез ее домой...
  
  
  
  ...Домой она сегодня не пойдёт. Пусть этот старый козёл побесится. Правда, будет орать как недорезанный, каждые пять минут звонить. Ну и хрен с ним, пусть орёт. Хоть одну ночь спокойно посплю без него, и мило улыбнулась подруге:
  -Предложение остаться...принимается, расстилай постель.
  -Урааа! В кои-то веки я тебя уговорила остаться. Вот и поболтаем, - подруга радостно потёрла ладони и пошла в другую комнату.
  Света оглядела комнату. Хорошая квартирка. Не то что, у неё. Три комнаты, и какие! Огроменные! И в центре Милана. Никаких тебе "стенок" и ковров. Всё сделано со вкусом и, главное, очень просто. Посреди холла стеклянный столик, а вокруг расположилась мягкая кожаная мебель, в которой она утопала. А вот в большой вазе русские камыши. Интересно как она их привезла сюда?
  Света пощупала тонкую, цвета красного дерева, кожу дивана. Нежно-розовые стены, на которых висели неброские картины-пятна в авангардистском стиле. Впрочем, она не скажет, что у неё квартира плохая, хоть и на одну комнату меньше. Но дело же не в квартире, в конце концов. Боже, зачем и почему она очутилась здесь? Она же их не понимает, и они её тоже. Ну как так можно жить? Думала, что выучит их язык и будет думать как они. Нет, не получилось. Думает она всё-таки по-русски. Это выворачивающее наизнанку собственное нутро от тоски, от собственной слабости и бессилия, отчаяние что-либо изменить в этом бесконечном мире отчуждения. Безысходность, вот что преследует её последние дни. Дни? Месяцы. Скоро скажет себе: годы.
  Стоящая в полуарке подруга Мила нарушила тягостный ход её мыслей:
  -Свет, давай я заварю кофе.
  -Слышишь, Мил, ты как наши камыши провезла?- вместо ответа спросила она.
  -А почему ты думаешь, что они из России? Это мы с Антонио были в Австрии в каком -то парке, название не помню. А вот название озера я запомнила - Нойзидлер Зее. Повторяла несколько раз, чтобы выговорить. Представляешь, там, по берегам сплошные камыши, а в них цапли. Грандиозно! Я ему и говорю, Антонио, у русских есть такая привычка - камыши в большие вазы ставить. Ну, он втихаря три штуки и сорвал.
  -Счастливые! Вы, ездите хоть куда-нибудь, а моему уже не до поездок.
  -Сколькое ему?
  -Шестьдесят три.
  -Да нормально ещё. В этом возрасте вся Европа по Европе разъезжает. А что им делать на пенсии?
  -Да уж...Не хочет он никуда ездить. Ладно, давай кофе, - Светлана увела подругу от неприятной темы.
  Она снова осталась одна и закрыла глаза. Шестьдесят три, где уж нормально. Думала, что может ребёнка заведут. Не получилось. Что-то у него не в порядке. Заключение своё не показывает, гад, а говорит, что у него всё хорошо. Хорошо, что ума хватило не оформлять гражданство. Может быть, уехать домой? Господи, у неё же всё было. Квартира. Однокомнатная, но квартира! Работа. Не любимая, но работа! И любимый... Любимый ли? Какая разница? Теперь уже не любимый. Саша, Саша, где ты сейчас?
  У неё глаза превратились в размытые пятна непонятного цвета. Опять слёзы. Это слёзы обиды. На кого обижаться? Только на себя. Как устала она плакать. Услышав шум шагов, она быстро вытерла носовым платком слёзы и придала своим губам подобие улыбки.
  Мила принесла поднос, на котором стояли две чашечки ароматного кофе и маленькие белые шарики "Рафаэлло".
  -Свет, - Мила жеманно передёрнула плечами,- не будешь возражать, если мы пойдем в спальню. Я тебе в комнате постелила. В ванной белое полотенце для тебя. Если вдруг я усну, пойдешь к себе. Знаешь, люблю в постели кофе пить и телевизор смотреть.
  -Конечно, пошли. Слушай, а где твой Антонио?
  -А он в Швейцарии где-то. Обсуждают условия какой-то сделки, - она удобно устроилась на широкой кровати, а поднос пристроила на туалетном столике и включила бра.
  -Выключи свет, пожалуйста.
  -Не ревнуешь?- Света опустилась рядом в мягкое подобие кресла, отделанного каким-то белым пушистым мехом
  -К кому?
  -Ну мало ли, возможностей сколько угодно.
  -Ты знаешь, нет. После своих командировок он набрасывается на меня, как голодный волк на пойманного ягнёнка. Представляешь - и утром и вечером, и так до следующей командировки. А потом отдыхаем - я от него, а он, наверное, от меня.
  -Счастливая ты и здесь.
  -Да ладно, Свет всё у тебя образуется.
  Заиграла полифония в исполнении Эдит Пиаф. Светлана долго не смотрела на мобильный, словно хотела насытиться этим "Padam, padam". И звучало это "Padam, padam", разрывая последние натянутые нити скорбной души Светланы. Мила смотрела на неё, не моргая и не узнавая подругу, но молчала, боясь в эти "Padam, padam" встрять. Нарушить этот голос неизвестной надежды.
  Светлана поднесла "мобильник" к уху. Ушко у неё маленькое, с красивыми изгибами -линиями, такая небольшая морская ракушка цвета нежнейшего янтаря. И "мобильник" полностью закрыл эту морскую диковинку:
  -Алло.
  Она долго слушала, потом с натуженным спокойствием сказала:
  -Франческо, я не поеду так поздно. Я у подруги. Если не веришь, могу передать ей трубку.
  Она выразительно посмотрела на подругу. Та закивала головой.
  -Не надо за мной приезжать, сэкономь бензин.
  Она долго молчала, рассеяно слушая, бросив взгляд в никуда.
  -Франческо, я у подруги, - наконец выдавила она, и, опустив глаза, добавила с печалью,- пока.
  -Слушай, ну он и ревнивый у тебя, - сказала Мила, потягивая кофе, и откусывая маленькие кусочки от и без того крохотного "Рафаэлло".
  -Ты лучше покажи хоть одного итальянца не ревнивого, - усмехнулась Света.
  Мила сообразила, что с подругой эту тему лучше не обсуждать:
  -Слушай, а давай когда-нибудь в La Scala сходим, а?
  -Мил, там билеты дорогие.
  -Да ты что, это на открытие сезона до 2000 Евро. А так на балконы и за 10 можно достать билеты. Представляешь, там по предварительной записи, как у нас, продают.
  -Я не люблю оперу.
  -Пошли на балет. Сейчас как раз наши поставили "Баядерку" Чайковского. Итальянцы, кстати, без ума от нашей Захаровой.
  -Давай сходим, - Света устало зевнула и тут же прикрыла открывшийся рот.
  -Ах, Свет, -Мила удобно завернулась в одеяло, - а я так люблю просто придти к собору Duomo и посидеть в этой городской тишине, а потом вприпрыжку, как в детстве, по мозаичному тротуару к La Scala и в кафе Verdi, помечтать и попить кофейку. Там такой отличный кофе готовят, ты не представляешь, - она зажмурила глаза.
  -Хорошо тебе здесь, а я до сих пор не могу привыкнуть.
   -Давай возьмём, да на машине съездим куда-нибудь. На твоей или на моей. В Рим, например. Пойдём в Ватикан, посмотрим, это ж интересно,- подруга начала откровенно зевать.
  -Слушай, он как-то раз мне сказал, что я очень много трачу денег на бензин. Ты представляешь, какая сволочь! Купил мне машину, сказал: "Дорогая! Дарю её тебе". И сам на ней ездит. Я пару раз взяла её съездить на занятия, опаздывала. Так он такой скандал закатил. Так, я думаю, ладно, хорошо, буду записывать каждый свой шаг, сколько чего купила и куда потратила.
  -И пишешь? - слабым голосом спросила подруга.
  -Ну конечно, же. Целую тетрадку завела. Ты что, уже спишь?
  Подруга в ответ зевнула и, засыпая пролепетала:
  -Посмотришь, что он скажет, если ты ему все это предъявишь...
  
  
  
  ... - Предъявите документы, - сквозь дрёму услышал Потёмкин женский голос и разлепил веки.
  На белорусско-польской границе сотрудник таможни -полька собрала паспорта и предложила всем выйти наружу для проверки багажа..
  Водитель автобуса открыл крышку багажника автобуса, который тут же, жужжа как мухи, облепили пассажиры. Потёмкин стоял в стороне и смотрел на эту возню с известной долей иронии когда появились шум и крики людей, борющихся за право быть первыми для таможенного осмотра их чемоданов.
   Всех построили как солдат в ряд и начали выворачивать содержимое из чемоданов. Боже, как унизительно, презрительно подумал Потёмкин. Потёмкин открыл небольшую спортивную сумку, внутри которой аккуратно были уложены личные вещи:
   -У Вас что? - спросила полька в погонах.
   -Ничего.
   -Ничего?
   -Хотите посмотреть?
   -Ладно, не надо, - и она сделала шаг к соседям по шеренге - молодой паре.
  Залезала в их сумку с головой, долго копошилась там и, наконец, достала оттуда небольшой свёрток:
   -Что это?
   -Сало,- молодой человек растерянно смотрел на неё.
   -Сало нельзя.
   -Почему нельзя?
   -Контрабанда.
  Потёмкин не выдержал:
   -Давайте съедим сейчас всё это. Нам пяти минут хватит, чтобы этот кусочек съесть?- и, глядя на часы сам же ответил, - хватит.
   Молодая пара весело переглянулась между собой. Полька юмор не поняла, махнула рукой и пошла дальше.
   Границу покинули за полночь. Автобус гудел от негодования по поводу "шмона" на границе:
  -Нет, ты можешь себе представить, сало - контрабанда? - говорил кто-то кому-то. Действительно - глупость.
  Потёмкин глянул в окружающую за стёклами автобуса черноту- пустоту, в которой их временное пристанище на колёсах казалось космическим кораблём, прорезающим себе путь в неизведанный мир бесконечной вселенной.
   Спал Потёмкин крепко и проснулся, когда автобус резко затормозил перед светофором на перекрёсте какого-то города. Глянув на часы, а спал он часа три, решил, что они сейчас в Варшаве. Жёлтый свет фонарей освещал фасады зданий, которые бросались в глаза белым пластиком оконных рам. Видимо, намного дешевле, чем у нас, если люди сумели за такой короткий срок заменить все окна, подумал Потёмкин. Да, страна потихоньку богатеет. Улицы чисты и опрятны, почти уютны, вызывают острое желание побродить по ним. Вот это жизнь...
  
  
  
   ...На всю жизнь запомнил этот рабочий день Потёмкин. Он постоянно вспоминал его. Скорее оправдывал себя и свою неприязнь к глупости. Видимо, в тот день вся эта ограниченная умственная способность тех людей сконцентрировалась и выплеснулась на Потёмкина. Да-а-а. Человеческая глупость бесконечна.
   Сначала его срочно позвали на склад, где таможня обнаружила контрабанду... Упаковочную бумагу.
   На улицах грязно-серая с белыми разводами слякоть противно хлюпала под ногами. Быстрая смена погоды на Потемкина действовала угнетающе. Он шел и возмущался: вчера мороз, а сегодня плюсовая температура.
   Молодой таможенник с татуировками-пятнами на руках и грязью под ногтями в кабинете заведующего склада смотрел документы. На нем была потертая засаленная кожаная куртка, когда-то коричневого цвета, и сильно вытертые джинсы. Голова давно не знала стрижки. У него что, чёрная полоса в жизни?... Да вроде заработок позволяет следить за собой, и не только за собой... Как бомж, - подумал Потемкин, поздоровался и любезно спросил:
   -Что же у нас не так?
   -Мы ... это бл... конфискуем бл... вашу бумагу,- мало того, что слова-паразиты выскакивали в сокращенном варианте, так и запас слов у него был чуть больше, чем у ильфо-петровской Эллочки-людоедки.
   -Наверное, не конфискуете, а изымите. Вынести решение о конфискации имеет право только суд,- скептически заметил Потемкин.
   -А-а-а... одно и тоже, - безграмотно протянул таможенник.
   Потемкин посчитал ниже своего достоинства вступать в бесполезный диалог, и на грани брезгливости, подчеркнуто правильным русским языком, глядя в тупое выражение лица чиновника, обрамлённое свалявшимися волосами, произнес:
   -На основании чего вы будете осуществлять изъятие нашего товара?
   -У нас ... это... сведения есть бл... что товар... контрабанда бл...,- судя по интонации, слово "контрабанда" было единственным выученным им словом из всех имеющихся в таможенном кодексе.
   -Так сразу и контрабанда? А с каких пор бумага стала ценным товаром и запрещенным или ограниченным для перемещения через границу?
   -Дык никто бл... не запрещал. Незаконно бл... провезли,- выдохнул таможенник, и Потемкин вдруг почувствовал перегар, исходящий от него, и еле сдержал подошедший к горлу приступ тошноты.
   -Ну что ж, не забудьте составить акт изъятия и получить разрешение на изъятие товара у своего начальства, - Потемкин понял бесполезность разговора и понадеялся, что начальник его будет умнее.
   Таможенник кивнул, а Потемкин еще раз про себя отметил, что чиновнику разговорная речь даётся с трудом.
   Убил его в тот день договор аренды, вернее его условие. Арендодатель с фирменным наименованием, ассоциирующимся с пищеварением, - "Влад-Бекон", предлагал подписать договор, где было записано: "арендатор обязан запретить сотрудникам на рабочем месте прием пищи, кофе и др. продуктов питания, запретить чтение художественной литературы и газет...". В особенности произведения Достоевского на рабочем месте читать вредно, подумал Потемкин и устало закрыл глаза.
   Перед тем как открылась дверь, в нее аккуратно постучали. И так же аккуратно порог переступила Света. Потемкин расцвел. Вот как раз она сейчас ему и нужна.
   Обхватив её талию руками, Потемкин притянул ее к себе.
   -Саша, ну не здесь же... И не сейчас... Могут зайти... - она высвободилась. - Посмотри лучше доверенность. Приехал наш компаньон для получения образцов. Вот его доверенность. - И она протянула Потемкину фирменный бланк с текстом.
   Он неохотно взял и пробежался глазами по тексту. Машинально проверил дату выдачи, срок. И тут его глаза округлились:
   -О нет! Когда это уже кончится?
   -Что случилось? -испугалась Света.
   Потемкин посмотрел на нее кислым взглядом и ткнул пальцем в текст. Она наклонилась и прочитала: "Собственную подпись удостоверяю - генеральный директор...".
   Света улыбнулась и вскинула плечи к верху:
   -Хорошо, я им скажу, чтобы они переделали.
   Потёмкин уже думал о другом:
   -Давай сегодня встретимся?...
  
  
  
  ...Встретились они совершенно не случайно. На выставке показывали образцы моделей. Она презентовала эту выставку. Презентовала - это громко сказано. Представляла все эти порядком надоевшие модели. Рассказывала о технологии сборки. Когда закончила очередной экскурс, и группа удалилась, к ней подошёл представительный седовласый мужчина с искристыми глазами, и на ломаном русском тяжело выдавил:
  -Итальяно уомо хочеть знакомица русский девушка.
   Пока он коверкал русские слова, Света успела рассмотреть его. На нем красовался новый темно-серый костюм с еле заметной на лацканах строчкой, выдававший его богатое происхождение, новая голубая рубашка и строгий, бежевый в синюю полоску, галстук создавал вид очень респектабельного мужчины.
   Света с интересом всмотрелась в его чёрные глаза, окружённые густой паутинкой морщин и сказала на английском языке:
   -Говорите на английском, если знаете его.
   К его счастью, и чьему-то сожалению, он знал:
   -Я разведённый мужчина и ищу русскую девушку, чтобы потом она стала моей женой.
   Света ошарашено смотрела на него и ничего не понимала. Так сразу, без приглашений, без ухаживаний, почти что сделать предложение. И пока она соображала, что ему ответить, он улыбнулся:
   -Меня зовут Франческо, и я Вас приглашаю поужинать вместе со мной в Эридане.
   Она не стала противиться заманчивому предложению и согласилась.
   "Эридан" - маленький уютный ресторанчик в центре города, скрывающийся в тиши неавтомобильной улицы.
   Время полдника, и потому они были вдвоём. Звучала Эдит Пиаф "La foule". Она начинала преследовать её. И Света улыбнулась, когда вспомнила, что в первый раз она услышала Пиаф в машине Потёмкина. На приятную мимику Светланы Франческо отреагировал моментально:
   -Тебе нравится?
   Она кивнула. Эта Пиафовская La foule вместе с этим Франческом втиснулась, просто вклинилась в её жизнь. Зачем? Тогда она ответа не нашла. Этот благородный мужчина, как ей тогда показалось, в шикарном костюме из далёкой благополучной Италии действовал на неё магически. Она заворожено смотрела на этого вызывающего уважение человека и всё более и более поддавалась его обаянию. И преклонный возраст её почему-то не смущал. А ведь до этой встречи она любому старику рассмеялась бы в лицо, если бы тот принялся ухаживать за ней.
   И потом он подарил ей золотую цепочку-браслет. Естественно, ей было приятно. Такие дорогие подарки никто ей не делал. И предложений выйти замуж тоже никто не делал. А этот старый итальянец сделал. И она согласилась.
   И были бесконечные очереди в итальянском посольстве. Потом в нашем посольстве, уже там, в Италии, от которого требовалось разрешение на брак. А затем вся эта суета-погоня за видом на жительство. И, наконец, Франческо затащил её в какое-то здание организации, на стене которого висела табличка с большими буквами Ufficio di stato civile, где их и зарегистрировали. А затем ещё какие-то печати в местной префектуре. В общем, она поняла, что бюрократическая машина и здесь работает на всю катушку.
   Франческо категорически отказался венчаться. А как она хотела. В церкви, в подвенечном платье. И после венчания расположиться где-нибудь в небольшом ресторанчике, с хорошей развлекательной программой. Шумные гости. Все тебе улыбаются и завидуют. И, конечно, подарки.
   И тогда она просто отомстила ему. Когда он сказал, что можно оформить гражданство ей, она гордо отказалась:
   -Франческо, я буду оставаться гражданином своей страны.
   На что он пожал плечами и больше к этой теме не возвращался.
   Звучало пафосно и торжественно, но потом она всегда говорила себе, мало ли что произойдёт. Всегда можно вернуться домой и оградить себя от всяких заформализованных механизмов государственной машины.
   И вот первая ночь. Она долго мылась в душе. Очень долго. Чего-то боялась. Как будто в первый раз. Она боялась его и его старости. Красивое постельное белье небесного цвета с какими-то морскими пейзажиками. Эта мягкая постель её обволакивала и успокаивала. Это чужая по сути квартира, к которой надо было привыкать. Но она привыкла, благо к хорошему быстро привыкают.
   Первая ночь прошла незаметно. Мужик как мужик. Обыкновенный. Ничего сверхестественного. Ничего страшного. Она ощущала горячее дыхание, и прикосновение его губ. Он слишком мягко и нежно дотрагивался до линий её тела. Именно линий, не более того. Страстно обнимал и так же страстно клялся в любви. Она не совсем хорошо знала итальянский и все объяснения Франческо мысленно переводила на русский. Звучал бы такой перевод забавно:
   -Ciao caro,- шептал Франческо.
   Ну ласкаешь, ласкаешь меня... Я и так чувствую, говорила она себе. У нас же так не говорят: Я тебя ласкаю.
   -О, tesoro,- продолжал Франческо.
   А это что это такое? Интересно, интересно. Где-то она встречала подобное слово. Кажется с энциклопедией связано.
   -О, mio passerottо, - и Франческо всё крепче и крепче сжимал её.
   Ну, сейчас задушит её, и действительно превратится в нелепость, - она молча хихикала. Это потом она узнала действительное значение тех слов: дорогая, сокровище, воробышек.
   Но тогда она лежала и переводила. И чуть не прыснула от смеха, когда он, рыча, а это не переводилось, обессиленный упал подле неё. Вот почему она не обратила тогда внимание на его дряхлость-старость, изо дня в день преследующую её. Она была отвлечена переводом.
   На его запах она тогда совсем не обратила внимания, но про себя отметила, что он ей не совсем подходит. А потом этот запах стал для неё ужасным. Он появился из ниоткуда. Этот отвратительный запах пота. Возможно, его и не слышно на расстоянии. Но он-то к ней прикасался, обнимал, дотрагивался. А потом насиловал. Для неё это было уже не любовь, а насилие. Разве у неё было желание отдаваться ему? Конечно же нет.
   Почему же раньше она не замечала? Ах, да, она же его не видела, только ощущала. Все погрешности этой, как ей казалось, никчемной любви скрадывала непроницаемая темень комнаты.
   Но как-то он захотел её днём, и она с лёгкостью согласилась...
   Её всегда до тошноты передёргивало от воспоминаний того дня. Но она всё равно возвращала и возвращала свою память к тому событию, словно хотела себе сделать больно. Она так и звала себя: я мазохистка. И снова и снова в голове прокручивала тот день, словно царапала, рвала эту рану в душе.
   Всё было предрасположено к любви. И неяркий жёлтый летний свет, прорывающийся сквозь лёгкие прозрачные шторы. И в тон солнечному свету стены спальни. И мягкий хлопок белья на белоснежной кровати, отделанной замысловатой вязью резьбы ручной работы Она скользнула под охлаждённую кондиционером простыню, которая вызвала лёгкий озноб. И этот холод вызвал чувство тоски и одиночества.
   Она лежала и ждала Франческо. Она даже помнит, о чём она думала в тот день. Может быть, после этого раза она забеременеет, появится ребенок, и она будет занята его воспитанием. И будут в мире только она и её милое дитя.
   Но тут вошёл он и снял халат. Она посмотрела на него и у неё защемило сердце.
   Дряблое тело, сморщенные его части. Она же молодая женщина. Зачем ей нужен этот старик? Господи, помоги ей.
   Франческо взял её руку и поцеловал и выдохнул на неё горячий воздух, смешанный с запахом прелости и трухлявости. Ей стало страшно.
   Он забрался под простыню. И она почувствовала чужие волосатые ноги, от прикосновения которых её стало подташнивать.
   Франческо провёл по её телу руками:
   -Люби меня сегодня, - и так обнял, словно хотел натянуть её на себя.
   И полезли старые морщинистые руки искать её грудь, а она инстинктивно спрятала их под локти и начала задыхаться. Он это расценил, как восторг от его прикосновений, и стал грубо трогать её, как будто бросил все свои силы на эту любовь хищника. Этот старик, лишённый сил, так груб, что наверное, оставит синяки на теле, думала она. Она хотела одного - встать и уйти. А потом он попытался... Но у него не получилось. Когда же это кончится, сглатывала комок в горле Света. И вот новая попытка... Она закрыла глаза, а, открыв, увидела его непроизвольно дрожащие белые ягодицы, покрытые безобразными родимыми пятнами. От ужаса она закрыла глаза. Ей стало плохо. У него начали уставать руки. Они, лишённые молодости, не могли держать это вялое тело,
   Как на смертной казни, её посадили на кол, который медленно и медленно разрывал её на части. И, наконец, он откинулся, тяжело дыша. Животное, грубое животное, думала она и с сожалением рассматривала себя. Её молодое красивое и упругое тело, а рядом... Слов больше не было. Безобразный и отвратительный контраст.
   Франческо долго лежал, пока его дыхание не пришло в норму. Встав с кровати, он потянулся:
   -Я помолодел лет на двадцать.
   Она натужно и кисло скривила губы. Как же ей тяжело далось это подобие улыбки. А он заметил и спросил:
   -Тебе что, не понравилось?
   Она гордо мотнула головой и вызывающе, глядя ему прямо в глаза сказала:
   -Да, не понравилось...
  
  
  
   ... Не нравились Потемкину вечера по-русски, в том числе и новогодние. Все напивались, а потом откровенно начинали друг к другу приставать. Мужчины к женщинам, и наоборот.
   Но идти надо - приглашали весь аппарат управления, и ему совсем не хотелось казаться белой вороной. Да и со Светой договорились быть вместе на вечере.
   Новогодний вечер проходил в день католического рождества - 25 декабря, в арендованном банкетном зале какого-то развлекательного центра.
   Город завалило снегом совсем. Улицы вымерли - ни прохожих, ни машин. Только уборочные машины, как караван уставших верблюдов в снежной пустыне, расположился на отдых после многодневного похода.
   Потемкин вошел в просторный зал-фойе развлекательного центра. Ожидался концерт какой-то поп-звезды для всех работников завода. Потемкин попсу не любил, поэтому в очередной раз согласился с Шевчуком из ДДТ об отсутствии певческих талантов у всех без исключения поп-бездарностей .
   На вечере, что удивило Потемкина, присутствовали и гости из других конкурентных фирм. Он увидел знакомого коллегу юриста и приветливо кивнул ему головой.
   На втором этаже, возле большого окна стояла девушка в белом вечернем платье. Ее шея была закрыта причудливой игрой красиво закрученных снизу янтарными кудряшками волос, а ниже - обнаженная спина и плечи отдавали перламутром. И Потемкина как магнитом потянуло к ней. Он подошел к перилам, препятствующим доступ к стеклу, и молча уставился в окно. За окном, как угорелая, из стороны в сторону рвалась метель, с безнадежным желанием закрутить их в белой мгле.
   Она повернулась, посмотрела на Потемкина и улыбнулась той улыбкой, от которой сразу учащается пульс и появляются мурашки. Она была уверена в своем очаровании.
   -Да вас и не узнать, сударыня, - на старинный лад обратился Потемкин к Свете.
   -Вот как?- засмеялась она, - пойдем... Скоро концерт начнется...Можно тебя попросить? - она держала двумя руками сумочку, и поэтому Потемкин разочаровался от отсутствия шанса быть взятым под руку.
   -Ну конечно, - он внимательно посмотрел на нее.
   -Давай не будем афишировать наши отношения.
   Потемкин опешил. Странно, почему она боится, что их могут увидеть вместе? Но свои мысли вербально он не обозначил, а только глухо выдавил:
   -Хорошо.
   После концерта они сидели не вместе, напротив друг друга в маленьком банкетном зале. Стол ломился от закуски, выпивка была превосходна: водка, которую Потемкин не употреблял, а если и употреблял, то редко и в небольших количествах, и коньяк "Арарат" двадцатилетней выдержки.
   Часов в десять вечера, когда все изрядно нагрузились, Потемкин вышел на улицу подышать свежим воздухом. Снегопад закончился. Слева, метрах в пяти от себя, он увидел слабый огонек от сигареты:
   -Как дела, Саша? - то оказался коллега из конкурирующий фирмы.
   -Да нормально... Работаем.
   -Кстати, как поживает Света? Видел вас вместе... -хитро подмигнул коллега.
   -А ты ее откуда знаешь?
   -А кто ж её не видел на презентации? - в темноте обнажился оскал белых зубов, и Потемкин еле обнаружил его ехидную улыбку.
   -И что тут смешного? - он резко посмотрел на коллегу.
   -А ты что не знаешь? - коллега не переставал улыбаться.
   -И что я должен знать?
   -Да- а-а...Счастливчик... В смысле ничего не знаю и сплю спокойно...
   -Да в чем дело?- Потемкин стал раздражаться, - ты, может быть, скажешь, черт тебя подери, что все это значит?
   -Понимаешь, старик, наши только и делают, что судачат по поводу её встреч с итальянцем. Она ж собралась в Италию... Замуж, вроде так говорят.
   -Ну а я здесь причем? - зло спросил Потемкин, и почувствовал, как сердце сначала замерло, потом вздрогнуло и стало усиленно пульсировать. Не стучать, а именно пульсировать. Стало подташнивать и всё поплыло перед глазами.
   -Да так, подумал, что тебе будет интересно. Вы же вроде как встречаетесь.
   Потёмкин еле совладал с собой:
   -Так же, как и ты со всеми, кто подвернётся под ру... Или под что?
   -Да я человек женатый, и потому мне нет необходимости заводить любовные романы на стороне. Хотя подвернется возможность, шанс не упущу, сразу в постель потащу.
   -Это в тебе животные инстинкты говорят, - Потемкин начал выводить себя из болезненного состояния, - женщины любят, чтобы за ними поухаживали, подарки делали. На уши "давить" надо, а не на место между ног.
   Потемкин перевел разговор на философию женской любви. Он без всякого интереса, рассказывал о женской независимости, о покорности и ещё о чем-то. Он уже плохо соображал, что говорил. Внутри отдавало холодом. Ему совершенно стал безразличен собеседник. И не заботясь о том, что подумают о нем, резко попрощался.
   Когда он вошёл в зал, то обнаружил одиноко сидящую за столом Свету. Это его несколько успокоило. В зале наблюдалась безмятежная праздничная идиллия: кто-то просто сидел и слушал музыку, кто-то доедал салат, кто-то танцевал. Кто-то принёс кассету с Пиаф, и уже изрядно набравшийся директор попросил поставить Les mots d`amоur№.
   -Пошли, потанцуем, -Потемкин пригласил ее на танец.
   Она молча встала и пошла с ним.
   -И здесь Пиаф, - улыбнулась Света, - она нас просто преследует.
   Потёмкина волновало другое, и он согласился:
   -Пусть преследует. Так ты уезжаешь?
   -Да, - совсем буднично сказала она.
   -А как же я?
   -А что ты?
   -А я думал, ты меня любишь.
   -Где она, любовь? Ты её видишь, чувствуешь? Ты можешь предложить свою любовь, обеспеченную и беспроблемную?
   Потёмкин вытаращил глаза и не поверил, что перед ним стоит женщина, когда-то трепетно обнимавшая его. Он застыл и стал судорожно соображать, что же ему сказать. Попробовать убедить? Объясниться в любви? Так сейчас это делать бесполезно, и унизительно... Оставить все как есть? Промолчать? Дать понять, что равнодушен?
   Вот они Les mots d`amоur, и он глубоко вздохнул:
   -Я могу предложить любовь настоящую.
   Она промолчала.
   Вот и всё, подумал Потёмкин.
   Потом он гонял как сумасшедший по пустынным улицам города. И где-то бросил машину и долго бродил... Это была страшная ночь. Это была ненавистная ночь.
   Музыка прекратила своё существование. Она закончилась. Настала очередь мелодии отчуждения...
  
  
  ...Чужбина. Она сразу дала знать о себе, когда пересекли границу Польши с Германией. Исчезли польки, хорошо понимающие русский. Исчезла славянская безалаберность в виде брошенной или кое- как сваленной в деревнях домашней ненужной утвари. Появилась вылизанная Германия, страдающая или гордящаяся (?) своей неповторимой чопорностью. Там на ярко-зелёных лугах блестели от невообразимой чистоты коровы, чинно и не спеша щиплющие травку. Высоченные ветряные электродвигатели, как после тяжкой изнурительной работы, медленно размахивали громадными лопастями. Эти стальные роботы с их лопастями, двигающимися манерно, как из другого мира, из другой планеты, делали Потёмкина ущербным и лишенным чего-то. Чего? Наверное ярко обозначенного, нарисованного или выдуманного, какая разница каким образом сформированного, образа благополучной и обеспеченной жизни. Ведь у нас, проглатывая застрявший комок в горле, думал Потёмкин, такого нет. А быть то могло, и самое главное - быть то может! Но нет!
   Наблюдая за этими картинными сюжетами, мелькающими через стекло Неоплана, Потёмкин даже зажмурился, хотел сбросить этот инопланетный груз. Но у него не получилось. А когда стемнело, то испытание отсутствия достатка, только оказывается началось. Бесконечный поток машин, обгоняющих их автобус, и превращающихся в красные огоньки, как космические кораблики, двигался к ПЛАНЕТЕ успеха и самодостаточности. Это настолько усиливало чувство неизведанности и зависти, что он поперхнулся и закашлял.
   Была пятница, и машины-звездолёты везли счастливых немцев на weekendЫ. И это чувство уязвимости преследовало его до тех пор, пока уже поздно вечером не обогнули Мюнхен, и он, уставший от чувства обиды, наконец, уснул.
   У него было сильное желание хоть как-нибудь посмотреть на Альпы. Он никогда их не видел. И один раз, проснувшись, лицезрел какие-то очертания возвышенности, усеянные бледными огнями. Он прильнул к окну, всматривался, вдавливался в это стекло, но так ничего и не увидел. Не смог рассмотреть то, что могло бы дать осознание чувства захватывающего духа от новизны увиденного.
   Рано утром, когда первые солнечные лучи царапали небосвод, застеклённый лёгкой облачностью, они заехали на заправку. Первая остановка в Италии. Зайдя в туалет Потёмкин небрежно бросил так, как будто всю жизнь говорил на итальянском:
   -Quanto? - он даже решил, что "costa" здесь лишнее.
  И получил ответ, над которым долго соображал. А пока думал, клерк с трёхдневной щетиной этого пристойного заведения ещё несколько раз повторил:
  -Liberale, liberale... Liberale.
   В конце концов до него дошло, что цена здесь свободная и положил несколько мелких монет евро.
   Вот тебе и небритая Италия. В туалетах запах мочи и кала, а не дезодорирующего вещества. Горы неубранной туалетной бумаги. Грязная плитка на стенах, и плохо закрывающаяся дверь в кабине.
  Не вся она такая, не вся, успокаивал себя Потёмкин. Они же богаче, намного богаче, чем мы. Он точно уверен в этом.
  В восемь утра въехали в Милан. Вот и дыши этим воздухом, которым она дышит, сказал себе Потёмкин, достал мобильник и набрал её телефон. Потёмкин вспомнил завистливые глаза Ирины, подруги Светы, когда она давала её номер телефона. Да... С каким она удовольствием дала его. "Пусть моя корова не доится, но твоя совсем сдохнет", вот что прочитал в её глазах тогда Потёмкин. Странный народ вообще-то. Телефон был отключён.
  Богатый Милан изобиловал миниатюрными футбольными стадионами, огороженными металлическими решётками, домами, фасады которых отделаны какими-то незамысловатыми конструкциями в стиле модерн. Каждое окно дома снабжено наружными жалюзями, кое-где открытыми...
  Где-то в центре Милана сделали остановку на автостанции, вернее, её подобии. Здание автостанции отсутствовало. Обыкновенная автостоянка, огороженная незамысловатой металлической конструкцией. Вот тебе и Милан, дыши, сказал себе Потемкин, когда вышел из Неоплана. Ничего особенного. Воздух, как воздух, с каждой минутой наливающийся жаром.
  Ну, чувствуй её, помести её внутри себя, убеждал он себя. Не получается? Какого чёрта он хочет её видеть? А ведь хочет же! У Потёмкина заныло где-то внутри, и стало душно. Он покрылся испариной. Сейчас бы ему зимы, холодного декабря...
  
  
   ...Декабрь начался без снега, но на восьмой день ближе к вечеру как-то неожиданно повалил снег. Большие снежинки, как ресницы снегурочки, то опускались, то вновь поднимались, и уставшие от такой карусели медленно ложились на снежный наст. Потемкин продирался сквозь белые стены снегопада. Дороги не успевали чистить. Машина юлила на скользкой дороге, но Потемкина такая неприятность мало волновала. Машину он вел не спеша и уверенно.
   Света жила в небольшом девятиэтажном доме из трех подъездов. Потёмкин остановил машину прямо у подъезда. Белая "Мазда" слилась с причудливыми белоснежными кружевами и походила на белого медведя.
   В полумраке подъезда пахло мочой - быт и культура нашего времени. Потемкин зажал нос рукой. Господи как она здесь живет, с сожалением подумал он о ней.
   Она открыла дверь, и он почти ввалился к ней в квартиру:
   -Извини, не могу.
   -Да, к сожалению, у нас подъезды все проходные,- увидев зажатый нос, сказала Света, - в смысле, ходят ... все кому не лень.
   -Кофе будешь?
   -Если молотый, то буду.
   Потемкин, раздеваясь обратил внимание на уютную однокомнатную квартирку, необременённую мебелью.
   -Хорошо у тебя.
   -Да, ты знаешь, мне тоже здесь очень нравится.
   Потёмкин прошёл в комнату и уселся на диван.
   -Иди ко мне, - он усадил её рядом и обнял, - так у нас сегодня один из тех счастливых дней, когда мы вместе и одни?
   -Ну да, - она стеснительно пожала плечами, и попробовала отвлечь Потемкина от сладострастной темы, - представляешь, начальница хочет уйти, а директор не подписывает заявление.
   -Захочет - уйдет, а что ей так приспичило?
   -Предложили хорошую работу на Украине, зарплата в два раза больше, - она взяла Потемкина за руку и крепко сжала.
   У Потемкина перехватило дыхание, он заглянул в ее светло-карие глаза и только успел пробормотать:
   -У тебя есть шанс пойти на повышение, - он поднял её на руки, и уложив на диване, принялся нежно снимать с неё тёплый свитер...
   Щелкнул выключатель электрочайника, приглашая к кофейной трапезе, и Потемкин открыл глаза. Совсем про него забыли, подумал он.
   Сумеречный свет одинокого фонаря, рассеянный сквозь шторы, придавал матовый оттенок ее лицу. Она лежала рядом с Потемкиным, закинув руки за голову.
   -Слышишь, ветер скулит?
   -Да...
   Она встала, подошла к окну, приоткрыла штору, и вдруг вспыхнула от бледно-желтого света, обнажилась почти вся в дымке ночного комнатного мрака четким полуконтуром своего тела: слабое плечо и тонкая рука с острой чашечкой локтя, глубокий изгиб талии, неполное бедро, и дальше стройная ножка, очерченная узкой полоской сине-бледного света.
   Он подошел к ней и обхватил тонкую талию, которую, как ему казалось, он мог сжать пальцами.
   Они стояли у окна, метель облипала стекло, от ветра метались голые ветви лип, побелевшие от плотной завесы снега, и Потемкин почувствовал в этом обоюдном молчаливом взоре одну судьбу.
   Она отбросила голову назад, и янтарно-каштановые мягкие волосы нежно опустились, а затем прижались к его плечу. Она пахла лесом. Ему очень не хотелось, чтобы ночь кончалась. Вечность... Только вечность...Внутри у Потемкина что-то задыхалось, крутилось и так хотело выплеснуться наружу, и что-то держало.
   Неумолимое время несло их в бесконечном пространстве любви.
   -Мне холодно. Так я тебя и не угостила кофе. А у меня хороший кофе. Якобс...
   -Ничего страшного. Да я уж и расхотел, - соврал он, крепче ее сжимая.
   Потемкин, истосковавшись по близости нежной женской плоти, боялся шелохнуться. Сквозь сон он чувствовал её дыхание. Она вздрагивала, и каждый раз Потёмкин прижимал хрупкое тельце и смотрел на неё влюбленными глазами, и думал, что она - женское совершенство...
  
  
  
   ...Совершенно не могла понять, почему она с высшим экономическим образованием и не может работать по специальности в Италии.
   -Диплом нужно нострифицировать**. А нострифицируют или нет, это ещё вопрос, -сказал директор одной из фирм и отказал ей в работе менеджером по продажам.
   Бред какой-то. Работают даже и без образования. А, ну да, она же не гражданка Италии.
   И чтобы чем-нибудь себя занять, она пошла на курсы бухгалтеров. Потянулись бесконечные дни учёбы, на которых она оттачивала знание итальянского языка. Старый преподаватель, водрузив очки на кончик носа, медленно зевая, рассказывал о специфике проводок налогов. Она сидела и тихонько про себя повторяла сказанное, почти пародируя лектора.
   Может быть, её не брали потому что у неё сильный русский акцент?
   Ну слава богу, что сейчас хоть чем -то она занята. А после курсов разве она найдёт работу? Может быть и нет.
   Что же ей нужно было в этой Италии? Ну да. Красивая жизнь. Жизнь в достатке. А разве это главное? Франческо любит её. Но она то его нет. Стоп. Она его не любит. Вот её беда. И что с этого? Да ничего. Выбросит его из жизни, если что. Уедет домой. Но там же так неуютно. А здесь уютно ли и не скучно ли? Нет, обратной дороги нет.
   Она знает, что надо делать. Она станет стервой. Ничто её не будет тревожить. Она залечит все свои душевные раны. Она уничтожит сочувствие к нему. Она перестанет переживать за него, для него и по нему. Она убьёт в себе жалость к нему.
   А может быть ей найти молодого итальянца-любовника? Хотя бы молодое тело ощущать и получать от этого удовольствие. И чтоб богатый был. И пусть водит меня на открытие сезона в La Scala. Она станет настоящей стервой. Годы то идут. Ей уже 31. Ну и хрен с ними с этими тридцатью одним. Растолстеет? В фитнес-клуб! Морщины разукрасят? К косметологу! Плевать на всё. Она должна жить в своё удовольствие. А муж? А что муж, объелся груш!
   Мужа она будет дрессировать, этого старого козла, и как собачку на поводке будет водить и командовать им: "Рядом!" или "К ноге!". Куда он денется, будет слушаться, как миленький.
   Занятия закончились, и, подхватив папку с конспектами, а сегодня ей не удалось ничего законспектировать, она радостно пошла домой.
   -Наконец, я вижу на твоём лицо улыбку, - сказал Франческо, встречая и целуя её.
   Она улыбнулась в ответ, почти подставила щеку для поцелуя.
   -Давай сходим сегодня куда-нибудь, -попросила Света Франческо, снимая лёгкое пальто.
   -Куда, милая? - сегодня он порхал возле неё, впрочем как и всегда.
   -Давай сходим в какой-нибудь ресторанчик, посидим, хорошего вина выпьем, послушаем музыку. Просто отдохнём.
   Франческо, сжав губы, долго смотрел на неё. Сейчас начнётся, подумала Света, ну давай, жалуйся, что у тебя денег нет. Ожидание её не обмануло. Франческо слегка приоткрыл рот, и показалась вымученная улыбка:
   -Ты же знаешь, что мы ограничены в средствах, кредит надо выплачивать за квартиру, кредит за машину. Это очень большие деньги, милая. Ты понимаешь? Давай потерпим. Ты же умница у меня. Ведь так? - он замолчал, ожидая от неё ответного понимания.
   Света понимала всё. Только сколько ждать ей, всю жизнь? Она выходила замуж за обеспеченного мужчину или он её обманул?
   -Да, конечно, - она растянулась в улыбке.
   -Вот и хорошо... Ты знаешь, я так люблю, когда ты драники, - он с трудом произнёс русское слово,- готовишь, - он помолчал,- может ты приготовишь сегодня?
   Сегодня у неё явно не получится стать стервой. Она иронично посмотрела на Франческо, кивнула в ответ и молча поплелась на кухню.
   Пока слабый запах жаренной картошки, не ушедший через вытяжку, распространялся по кухне, Франческо молча рассматривал бутылку её любимого белого Martini. Интересно, может Martini её вдохновит?
   Сидя за столом, слабо улыбнувшись Франческо, она пригубила приятный напиток, и посмотрела в окно. Над крышами отливал багрянцем закат.
   -Хорошо у нас, Света, уютно - Франческо по-русски, без ножа, отрезал вилкой картофельную оладью, обмакнул её в сметане и, зажмурив глаза, опустил в рот, - по-моему, здесь можно сидеть, не выходя целыми неделями, и забыть обо всем, что творится на свете.
   Она улыбнулась:
   - Франческо, я не люблю сидеть дома.
   - Ну да, правильно, ты молода. Почему ты всё время мне намекаешь на мою старость, - он опрокинул бутылку Martini в фужер до полных краёв и с ненавистью стал всасывать прозрачную жидкость.
   - Франческо, почему ты слышишь то, о чём я не говорила, и даже не намекала? Почему ты всё время выдумываешь?
   - Судя по твоей интонации, ты так думаешь, - он постепенно приходил в ярость.
   - Откуда ты можешь знать, что я думаю?
   - Вот скажи честно, о чём ты думаешь сейчас? - он налил себе ещё, ей не предложил. Он пьянеет на глазах, подумала Света:
   -Тебе не много будет?
   -Нет, не много, - рявкнул он.
   -Франческо, тебе не кажется, что наш брак - это авантюра, - есть она не могла, а потому тарелку отодвинула от себя.
   Глаза у Франческо начали наливаться кровью. Он становился похожим на альбиноса - красные глаза на фоне седой шевелюры. Ещё один отвратительный эпизод в её жизни.
   -Я так и знал... Я же оказался прав...Если это авантюра, то в ней и ты замешана, -он злорадно посмотрел на неё.
   -Вот как? Ты хочешь правды? Ладно, слушай правду. Мне давно надо было изменить жизнь, поменять квартиру, иметь хорошую профессию, зарабатывать деньги. Но я не имела ни малейшей возможности этого сделать. И поэтому захотелось пожить какое-то время так, как нравится. Может быть, это не разумно. Мне сейчас всё равно.
   -Ты хочешь сказать, - губы у Франческо задрожали, - что ты поживёшь какое-то время со мной и сбежишь?
   -Ничего я не хочу сказать, Франческо, было время, когда я думала, что в моей жизни всё изменится. Мне всегда...-она сделала паузу, потому что стала думать как перевести на итальянский язык слово "талдычили" и вспомнила, что звучит это приблизительно как "ripetere la stessa cosa", но суть всё равно не та же, - талдычили одно и тоже, что надо экономить жалкие гроши, подыскать себе хорошее место работы и работать, работать, работать... Но я не могу так. Я думала, что с твоим приходом что-то изменится. Но я поняла, что в жизни моей ничего не изменилось, - у неё навернулись слёзы.
   Её слёзы ввели Франческо в состояние ступора. Дыхание его участилось. И он, как бык на корриде, с налитыми кровью глазами тупо смотрел на неё. Она, всхлипывая, продолжала:
   -Мне мой друг, там в России, всегда говорил, что он дышит мною, а я смеялась, и говорила, не задохнись, пожалуйста мною... Вот ирония судьбы, я здесь... И задохнулась...
   Слёзы потекли по щекам, и она заплакала по настоящему, по-женски, рыдая. Он попытался её успокоить. Она только махнула рукой:
   -Иди, Франческо... Я успокоюсь и приду к тебе. Извини меня. Ты ни в чём не виноват...
   Она подошла к окну. Внизу зажглись фонари. Она вдруг поняла, что первый раз подумала о Саше с тоской. Она представила, что он рядом и прикоснулась руками к его вискам. Было бы здорово здесь быть возле него, под мягким ватным одеялом. Он был очень нежен с нею. Он ведь действительно любил её. Ей было хорошо с ним, гораздо лучше, чем сейчас. А теперь... Теперь она даже представить не может, как вынырнуть из этой душераздирающей пропасти.
   Она отвернулась от окна. Опять эта посуда, которую мыть надо. Как она её ненавидела. В немытой тарелке - бездонная тьма грязи, в отражении которой она видела свою жизнь. Как она быстро смывала этот нелепый мрак, словно по-новому хотела начать жить. Но заново не получалось. Жизнь печальна и бессмысленна, как будто повисла в пустоте. Последняя тарелка оказалась в сушилке, но не последняя же в жизни. И это главное.
   Она вошла в комнату, где Франческо, развалившись в кресле, что-то смотрел по телевизору. Он был пьян.
   -Деньги делают женщин безумными, - его мутный взор пытался сосредоточиться на ней.
   -От твоих денег я уже сошла с ума, - она с чувством выполненного долга посмотрела на него и присела рядом. Он попытался её обнять. Рука скользнула по плечу и беспомощно опустилась рядом.
   -Деньги не приносят счастья, -он выдохнул на неё порцию спиртного воздуха.
   -Возможно, и не приносят, но они делают людей свободными и независимыми, -Света посмотрела на него.
   Он поднялся и шаркающей походкой пошёл в спальню. Она смотрела ему вслед и видела его морщинистый затылок, над которым расположился белый пух редких волос. Она долго смотрела телевизор не соображая, что же там показывают. И, наконец выключила его
   Вот её спальная кровать, такая мягкая и уютная, с тяжёлой ношей по соседству.
   Она нырнула под одеяло. И вскрикнула от неожиданности, когда нетрезвый Франческо навалился на неё. Что ж, вот такая судьба, подумала она, напряглась и представила, что это Саша. Нет, к сожалению, это не Саша, даже образ его создать невозможно.
   Этот нависающий живот и дрожащие руки. Она смотрела в темноту широко раскрытыми глазами и позволяла делать с собой всё, что угодно. Пусть трётся своим обрюзгшим животом и лапает её костлявыми руками, подумала она и спокойно предалась своим мыслям...
  
  ... Мысли о ней не покидали Потёмкина и тогда, когда они давно уж оставили Милан. На пути к Риму за окном промелькнули одетая в камень Болонья и утопающая в зелени Флоренция, где дороги усеяны скутерами, за рулём которых сидели молодые девушки. Флоренция! Потёмкин, затаив дыхание, печально созерцал колыбель Возрождения, с сожалением взирая на флорентийскую готику, которая мелькала сквозь окно автобуса. Это ж здесь творили Леонардо да Винчи и Микеланджело.
  На пути встретился указатель Лацио, и у Потёмкина защемило сердце. Он пытался повернуть ручку машины времени назад, переместить себя туда, в римскую республику к консулам и трибунам. Он представлял себя почтеннейшим квиритом, нет, сенатором в белой с пурпурной полосой тунике, важно решающим государственные дела.
  И вот Рим! Тибуртина - это железнодорожный вокзал, а рядом автостанция. Выйдя из автобуса Потёмкин был шокирован увиденным. Некрасивая, с крупными чертами лица молодая итальянка, на которой белые шорты резко контрастировали с чёрно-шоколадными ногами, сидя на корточках, как-то неестественно, не целовала, а обволакивала губами молодого человека, расположившегося на парапете и безвольно опустившего руки. Словно кобра заглатывает свою жертву, улыбнулся Потёмкин и пошёл в здание железнодорожного вокзала.
  -Uno bigllietto fino Bari, -обратился он к старому кассиру, который внимательно выслушал эту заученную фразу, слова которой были выужены из русско-итальянского словаря. А потом молча продал билет.
  Отправлялся поезд в 23 часа с Термини. Добрался он туда на метро, благо две остановки надо было проехать. Станции метро в Риме без архитектурных изысков - мрачные и непонятные, а вот вагончики, разукрашенные хулиганистыми руками подростков - какие то надписи на итальянском и полностью закрашенные окна вагонов, через которые очень трудно рассмотреть название станций метро.
   Он долго изучал расписание и увидел в нём отправление поезда до Бари в 16.48. Он с надеждой помчался к кассиру. Молодой парень на хорошем английском объяснил ему, что этот поезд отправляется с Тибуртины. Потёмкин обрадовался, что есть возможность поменять билет и, главное, надежда, что хоть к концу свадьбы он попадёт. И он как сумасшедший помчался на эту Тибуртину. И опять римское метро, где вагончики вымазаны простенькими граффити, создающее впечатление грязи и неуютности-отрешённости. И опять тот же старый кассир долго объяснял ему, что такого поезда нет. А он не понимал. Сзади стоящие терпеливо ожидали своей очереди, не возмущались и не спорили. Он понял, что задерживает очередь, и отошёл от кассы. Потом он устало опустился на какую- то скамью. До него, наконец, дошло, что поезда такого нет. И почему же тогда этот рейс указан в расписании, злился на итальянцев Потёмкин.
  Опять вымазанные вагончики метро. И, вновь, сверкающая в своей прозрачности стекла Термини. Потёмкин вдруг не поверил своим глазам. Поодаль от центрального входа лежащий на земле пьяный. Совсем как у нас, обрадовался Потёмкин. И никому он не нужен. И полицейских нет, чтобы навести порядок.
  Он то ходил по блистающему полу в Термини, то выходил на привокзальную площадь. А потом устало опустился на перроне на деревянную скамью и смотрел на грязное железнодорожное полотно, по которому шныряли мыши и крысы. Потёмкин очень удивился неожиданному соседству с грызунами. Ходил по полированному полу, заглядывал в магазинчики. Пил кофе в бистро. И, наконец, спустя некоторое время, изнурительно текшее, он оказался в вагоне поезда.
  Вагоны купе не такие как у нас, подумал Потёмкин. Для общего вагона этот просто шикарный. Каждое купе огорожено стеклянной перегородкой и рассчитано на шесть пассажиров. Места предназначены для сидения, но могут и раскладываться. Места обиты зелёной материей, которая смутила Потёмкина своей потёртостью и грязными пятнами. Потёмкин решил не обращать внимания на такие мелочи. Сиденья то мягкие, и подголовники есть, в общем, комфорт, да и только, подумал он и закрыл глаза. Соседи по купе - одна молодёжь. Из-за его неразговорчивости, они, очевидно, поняли, что он иностранец, и постеснялись перед ним забросить ноги, не снимая обуви, на сиденье напротив. Как это делают везде все итальянцы, если они перемещаются в вагонах поездов.
  Утром, не выспавшийся и с трёхдневной щетиной, он добрался до Бари.
  Долго искал автобусную станцию, чтобы уехать в Santeramo. Никто не мог подсказать. Все разводили руками. И уже отчаявшись уехать в этот городок, он устало прислонился к какому-то забору, когда к нему подошёл пожилой итальянец и начал предлагать себя извозчиком:
  -...Porti... Santeramo...Quaranta euro , - всё, что он смог разобрать. Это звучало и понятно, и так навязчиво, что Потёмкин засомневался. Сорок евро до Santeramo, каких - то 25 километров. Легальные таксисты до этого предлагали 70 евро, но он гордо отказался. А теперь решил, что другого шанса ему не представится, и потому не стал себя утруждать уговорами.
  Ехали молча. Зажав в руке разговорник, Потёмкин думал, что здесь тоже нелегальный извоз процветает. Первым не выдержал итальянец. Внимательно посмотрел на небритого Потёмкина и спросил:
  -Израело?
  -No, - ответил Потёмкин.
  -Арабо?
  -No, - ещё раз ответил Потёмкин и решил больше его не мучить, - Russia.
  - Russia, Russia, - задумчиво произнёс итальянец, - no capisce.
  -No capisce? - удивился Потёмкин.
  Он не понимает! Потёмкин полез в сумку за словарём.
  Извозчик смотрел то на дорогу, то на Потемкина.
  Теперь руки Потёмкина держали и словарь и разговорник. Не раскрывая эти талмуды, Потёмкин, взглянув на водителя, чётко произнёс:
  -Moscow.
  -Moscow? О, Moscow! О, russo!
  До Потёмкина, наконец, дошло, почему тот не мог понять его: итальянец не знал английских слов. А он английские слова к тому же искажал своим несовершенным итальянским произношением.
  Итальянец пытался что-то спросить, но на все вопросы Потемкин неизменно отвечал:
  -No capisce.
  Итальянец успокоился и только изредка себе под нос бубнил-возмущался:
  -No capisce... No capisce... No capisce... No capisce...
  Рассчитавшись с водителем, Потёмкин окинул взглядом маленькую небольшую площадь, укрытую листвой вековой фауны.
  Santeramo - маленький городок, поразил своей нежной и бережной чистотой. А установившаяся тишина, сохранившаяся со дня образования городка, располагала к творчеству. Здесь архитектура, как пришедшая музыка из 18 века. Словно Вивальди прикоснулся смычком к этим стенам эпохи возрождения, от которых местами отошла штукатурка. Но это не портило, напротив, создавало впечатление устоявшегося консерватизма, которого иногда нам порой не хватает. Верности незыблемому.
  Его, наконец, встретили. За ним приехали. Сестра Ольга, такая худенькая, миленькая и красивенькая. Прямо как Светлана его. Не его, к сожалению.
  Её муж - приятный молодой итальянец с благородными чертами лица и благозвучным именем - Массимо. Привлекательная пара, подумал Потемкин.
  Его привезли в какой-то частный отель, где он наскоро помылся и побрился. И вышел на летнюю большую террасу, к шведскому столу, за которым сидели все три сёстры- кузины.
  -Ну, вот хоть здесь все собрались, - широко улыбаясь, он направился к старшей. Обнял, почти заграбастал, и долго не отпускал. Сегодня радости предела нет. Всех расцеловал и уселся пить кофе.
  Всё, конечно, хорошо, размышлял Потёмкин. Но он здесь в Италии. И чувство одиночества... Нет-нет. Чувство ненужности... Тоже нет. Наверное чувство острой необходимости присутствия любимого человека и быть любимым. Да, вот что стало только сильнее и обострилось.
  Он рассеянно слушал старшую кузину о нелёгкой жизни с семьёй в Нью-Йорке. Он полностью отдавал себе отчёт, что к старшей он был более привязан, так как счастливые годы детства проходили именно в общении с ней.
  Поэтому он громко, чтобы все слышали, сказал:
  -Да я и приехал только для того, чтобы вот так вас вместе всех троих увидеть. Когда ещё такая возможность предвидится?
  Ну не будет же он говорить, что надеется в Риме встретиться с ней, что приехал ради неё, чтобы подышать тем же воздухом, которым дышит она.
  Поэтому он сидел и рассеяно слушал сестру, изредка кивая и задавая ей ничего не значащие вопросы.
  Обнимая Ольгу, Массимо что-то ей сказал по-немецки. Потёмкин удивился. Ах да, ведь они же в Штутгарте живут и не собираются жить в Италии, он совсем забыл.
  -Быстро собираемся и едем в Гиноса Ди Марина, к морю. Там уже заказаны номера. Места обеды завтраки, - Ольга говорила почти скороговоркой. Тараторка, Потёмкин умилялся своей младшей сестрой.
  Они быстро погрузились в машины и двинулись в направлении маленького городка, которого и на карте то нет -Гиноса Ди Марина, недалеко от Таранто.
  Массимо включил приёмник, а оттуда... Эдит Пиаф со своим L` еtranger.
  -О боже, - вскрикнул Потёмкин.
  Что случилось, Саша,- сестра смотрела на него изумлёнными глазами.
  -Да нет, Оленька, ничего, - Потёмкин вздохнул и подумал, как символично звучит эта песня с названием "Иностранец", а вслух мечтательно произнёс, - просто музыка прекрасна, а голос божественен.
  Ольга улыбнулась:
  -А здесь часто старые песни по радио передают.
  Он высунул голову в окно. Ветер приятно касался его лица... А над ними ласковое голубое небо, словно хотело их всех обнять и прижаться к ним. А где-то там, далеко, морская синь, к которой они едут.
  Пейзаж за открытым окном автомобиля впечатлял Потёмкина. Лимонные и мандариновые рощи, скорее всего раза четыре в год точно дарят урожай. Шикарные виноградные посадки по дороге. Ну почему летом всегда хочется зимы, а зимой лета? Они проехали мост...
  
  
  
  ...Мост, на котором они стояли, погрузился в светло-сиреневую пелену слабо колеблющегося колдовского света. Река, скованная льдом, белой полосой в сумерках уходила в ночную мглу. Света поёживалась от ледяного ветра. Сняла варежку и взяла руку Потемкина:
   -Пойдем, здесь холодно.
   Они спустились к набережной. В дрожащем серебре облачного свода плыл ярко-белый с видимыми серыми пятнами шар луны. Он то скрывался, то появлялся вновь, и, казалось, играл с ними в прятки: найдешь меня, и я покажусь.
   - Устала? - спросил Потёмкин.
   Она покачала головой и улыбнулась.
   Показывая на отдалённые огоньки кафе, он спрашивал её:
   - Может быть зайдём куда-нибудь?
   - Нет, нет... Не хочется.
   Неслышно-невидимый зов окликнул их и они, не сговариваясь, молча начали растворяться в зимнем тумане нереальности... И проплывали вместе с ними силуэт церкви с облаками-куполами и бесконечные караваны домов. Потёмкин заглянул в мерцающие глаза Светланы и увидел бесконечный свет фонарей:
   -Не уходи от меня, пожалуйста, не исчезай, - ему показалось, что она растает в тумане. Они остановились. Казалось, время умерло.
   Боже, какие у неё красивые и выразительные глаза, млел Потёмкин. Он не устоял, не выдержал. Она в этот миг потянулась к нему, длинные ресницы дрогнули и медленно опустились. Его губы нежно касались этих трогательных крыльев бабочки... ... Они целовались как иступлённые и не чувствовали мороза, который они так долго пытались согреть.
   -Замёрзнете, молодые люди! - послышался голос из ниоткуда.
   Потёмкин и Света вздрогнули. Света в недоумении посмотрела на него. Потёмкин заулыбался, и Света не выдержала. В её карих глазах замелькали искорки. Губы и плечи смешно начали подёргиваться. Он засмеялся, и Света уже не могла больше сдерживаться. Они вдвоём затряслись от хохота.
   -Пойдём отсюда, - сказал Потёмкин.
   Город как большой каток, по которому скользила армада техники: автобусы, грузовики, легковушки...Запорошенные снегом витрины магазинов делали город сказочным - в каждой снежной пещере теплится огонёк добра и надежды.
   Как она была прекрасна! Румянец на щеках становился всё ярче, а она - ещё более очаровательней.
   - Ты не устала? -- спросил Потёмкин.
   - Нет, не устала.
   Потёмкин посмотрел на часы. Она заметила и голосом феи произнесла:
   - Пойдём ко мне. Мы будем одни.
   Он не ответил. И они направились через сказку в сказку.
   Она открыла дверь и моментально включила свет. Он помог снять ей пальто и разделся сам.
   Света, поёживаясь, пошла на кухню:
   -Чаю... Хочу горячего чаю.
   -Хорошо у тебя здесь. Мне всегда нравилось у тебя. Мало мебели, и уютно.
   -Ты уже говорил об этом.
   -А я напоминаю. Хочу тебе комплимент сделать.
   Света улыбнулась.
   -Не люблю холод. Но зиму люблю, такую как сегодня. Странно, правда?
   -Ну почему же странно? - не согласился Потёмкин.
   Она медленно и грациозно потянулась. Сняла чайник с плиты и начала заваривать чай.
   Её маленькие руки с красивыми длинными пальчиками обнимали большую чашку. Белые от мороза, а может быть от напряжения, пальчики превращались в янтарные камешки. Она согревалась и Потёмкин смотрел на неё с умилением. От крепкого горячего чая Потёмкина начало морить.
   -Пойдём, - загадочно произнесла она.
   Они стояли у окна и смотрели, как у прохожих шёл пар изо рта. Там, за окном, это не его жизнь. Это его прошлое и ненастоящее. Бесцельная и пустая жизнь. Её больше нет. Зато перед ним она... Настоящая и любимая, почти завоёванная им.
   Они лежали под толстым слоем ватного одеяла - всё же в квартире было прохладно.
   -Слышишь, Свет? Метель воет.
   -Да...- прошептала она.
   Её лицо в оттенке бронзового света было матовым.
   -Ты - ночная фея в зимнем свете фонарей. - Потёмкин наклонился над ней. Она мотнула головой и Потёмкин опустился.
   Она привстала. Теперь матовая бронза переместилась на её тело.
   -Приходи ко мне почаще. Я хочу, чтобы ты был рядом, - она опустилась перед ним. А он обнял-подхватил, резко повернул её и положил рядом. Взглядом и словом очаровал:
   -Ты прекрасна, ты просто обворожительна. Одежда держит. А без одежды мы свободны. Как хорошо сейчас. И как жаль, что это не может продолжаться вечно.
   -Не надо сожалеть преждевременно, - тихо сказала она.
   Её глаза с любовью смотрели на него. А лицо, уже в который раз осветившееся бронзой, было очень близко. От неё к нему проникало дыхание тепла и нежности, полное необыкновенной страсти. Она долго держала его взаперти. Наконец, вздохнув, освободившись от какого-то груза, непонятного ни ей, ни ему, она медленно расступилась перед ним. Потёмкин поддался навстречу, притянул её к себе и окунулся в большую тёплую волну восторга и любви. Она захлестнула его, и всё погасло...
  
  
  
  ...Погас свет. Она задрожала как осиновый лист от предчувствия отвращения. И услышала, как дрожат и его пальцы. Эх, старик, она из жалости готова была отдаться. Голос его задыхался. Он был похож на большой пыхающий паровоз.
  Она уступила и не сопротивлялась. Очень быстро подчинилась его воле, чтобы скоро покончить с этой ненавистной близостью.
  И здесь она впервые ощутила острое чувство скуки, и стала наблюдать сначала за ним, а потом за собой.
  Франческо предавался любви с какой-то жадностью и неразборчивостью. Она грубо покачивалась вместе с ним. Как будто за обедом, боится не успеть распробовать все блюда, Светлану овладел стыд.
  ...Он моментально уснул. Она коснулась себя, и не узнала. Начала щупать. Чужое тело, совершенно не принадлежащее ей.
  Она принялась рассматривать его. Грудь вздымалась, а на ней редкие седые волосы казались маленькими могильными крестами на кладбище. Дряблые складки шеи расползлись по груди.
  Сейчас захрапит, подумала она. И точно, спустя минуту раздался хрип, причмокивание, вздыхания, а потом громкий занудливый храп, распространяющийся по всей квартире.
  Она вздохнула и подумала, как она одинока в этих четырёх стенах небольшой по европейским меркам, комнаты...
  
  
  
  ...Комната частного отеля в маленьком городке Гиноса Ди Марина, куда его поселили, была шикарна. Кондиционер - неотложное чудо техники, спасающее от жары. Небольшой душ, совмещенный с туалетом - чистенькое помещение со свежими полотенцами, увешанными везде: на кровати, на стульях в душевой. По домашнему заправлена постель. Жалюзи на внешней стороне окна приспущены.
  Он набрал её мобильный. Связь недоступна. Пока. Почему-то он уверен, что услышит её. И обязательно встретит.
  В дверь постучали.
  На пороге стояли старшая сестра с мужем.
  -Как устроился...Нравится? - спросила Ира.
  Строить предложения на русском языке ей давалось с трудом, заметил про себя Потёмкин и ответил:
  -Всё хорошо, не волнуйся.
  -Саш, я у тебя там видел "Комсомольскую правду", - муж сестры, Гена, вежливо дотронулся рукой до плеча Потёмкина, - дай мне почитать, пожалуйста.
  -Да, конечно, Ген, -Потёмкин достал сумку, вытащил оттуда "Комсомолку" и протянул ему.
  Вечером на балконе все сидели за импровизированным столом, заваленный фруктами, над которыми возвышалась бутылка коньяка "Хеннеси".
  Гена на правах старшего чинно начал беседу:
  -Интересно почитать газету, которая издана не в Нью-Йорке и куплена не на Брайтон бич, а непосредственно в России.
  -Что, очень сильно отличается? - смакуя бесподобный коньяк спросил Потёмкин.
  -Очень, - Гена поднёс рюмку коньяка к носу и вдохнул аромат "Хеннеси".
  -И чем же?
  -Во-первых, стиль другой, более живой, а во вторых, подход к описанию событий несколько иной.
  -Ну конечно, менталитет наших журналистов отличается от ваших.
  -Да, одно дело писать, глядя из окна небоскрёба Нью-Йорка, а другое - видеть и чувствовать жизнь, которая проникает в тебя, а не ты в неё.
  -Ген, а скажи, действительно ли существует проблема ненависти к негритянскому населению? - Потемкин положил в рот большую виноградину, с удовольствием раздавил её там и почувствовал, как коньячный тон вкусно смешался с виноградным.
  -Ха... Проблема? Это не проблема... Это беда... Когда мы приехали в Америку, у меня один американец спрашивает, вот скажи в том городе из которого ты уехал, сколько негров жило? Я ему отвечаю, ну два там или три. А он мне, знаешь с такой усмешкой - и ты оттуда уехал?
  Потёмкин засмеялся:
  -И что? За что же американцы их так не любят?
  -А за что их любить, если по статистике 95 процентов преступлений совершают нигеры?
  Сестра кивнула и поддержала мужа:
  -В Гарлем не сунешься. Убьют. Разорвут с потрохами.
  -А в фильмах так красиво... -Потёмкин опрокинул рюмку с остатками коньяка.
  -Ни один фильм не выйдет на экраны, если там не будет показана свободная лесбийская или гомосексуальная связь, а нигер - порядочный полицейский или семьянин. И обязательно проблему наркотиков поднимут, в которой герой или умирает от передозировки, или излечивается от них.
  -Ну и скажи, где же эта хвалёная ваша американская свобода? - Потёмкин налил коньяк себе и остальным.
  Остальные молча слушали светские разглагольствования.
  -Свобода в том, что я взял и приехал. А ты не можешь взять и приехать. Тебе надо визу оформлять.
  -Ген, я тоже взял оформил визу и приехал.
  -Да, но тебе же могут отказать? - он улыбнулся и снова пронёс рюмку коньяка перед носом.
  -Могут. Но не отказали же! - Потёмкин пригубил янтарный напиток.
  За разговором Потёмкина начало клонить в сон. Сказалась дальняя дорога. Организм требовал постели, в которой можно было вытянуть ноги и спокойно поспать.
  Попросив прощения, он удалился в предоставленные покои, в которых властвовал прохладный воздух, подаваемый из кондиционера.
  Раздевшись, Потёмкин обратил внимание на чугунные массивные батареи, точно такие как у них в России. Но то в России, где зимы морозные и холодные. И другое дело - тёплая Италия. Надо было удивиться теплолюбивым итальянцам, которые даже зимой, когда температура воздуха не опускается ниже десяти градусов тепла, всё же любят согретое состояние всегда и постоянно. Но удивляться было лень. Потёмкин с удовольствием расположился на белоснежной постели и моментально закрыл глаза. Когда он их открыл, то не понял, где он находится. И только спустя несколько минут до него дошло, что он выспался и сейчас находится в частном итальянском отеле...
  Два дня пролетело быстро. Два дня чистых волн ласкового Ионического моря, в перерывах - обеды с морепродуктами, так обожаемые итальянцами, вкуснейшие макароны, предварительно облитые жидким сыром, игра в мини футбол с друзьями Массимо. Присутствие сестёр, которых он так редко видит. И Потёмкин на время забыл, что она существует. Нет, он не забыл её. Его отвлекли от боли, от раны. И ведь начала затягиваться эта рана. Но как только впору было появиться слёзам расставания, он вспомнил, что приехал подышать тем же воздухом, которым дышит она. И не только. Он будет дышать ею. Если конечно встретит. Встретит, обязательно встретит.
  Ольга предложила Потёмкину купить билет до Рима предварительно, и они направились в какую-то фирму, продающие железнодорожные билеты.
  Худенькая молоденькая женщина- представитель фирмы очень сильно жестикулировала и что-то быстро говорила Ольге.
  -Что случилось, Оля? -спросил Потёмкин глядя на её расстроенное лицо.
  -Фермеры перекрыли железнодорожные пути. Все поезда стоят и билеты на поезд не продают.
  Потёмкин вздрогнул. Вот и начались приключения.
  -Слушай, пусть Массимо отвезёт меня на вокзал к поезду или автобусу, я как-нибудь уеду, - Потёмкин начал искать выход из непростой ситуации.
  -Да, что-то надо делать, - сказала Ольга.
  Массимо согласился с планом Потемкина. И как только стемнело, они поехали в Таранто.
  На железнодорожном вокзале автомат по продаже билетов не работал, кассы были закрыты.
  Массимо пошёл договариваться с дежурным по вокзалу, а Оля с неприязнью произнесла:
  -В Италии все кассы в девять часов закрываются,
  -Интересно,- сказал Потёмкин, - а если человеку надо уехать после девяти.
  -А в поездах есть контролёр, который и продаёт билеты.
  Подошёл Массимо и сказал:
  -Профсоюзы объявили забастовку.
  -И что, теперь из-за забастовки фермеров нельзя уехать? А если на самолёт или поезд опоздает человек?
  Массимо развёл руками:
  -Ничего не сделаешь. Это их право. И эти правом в Италии они на всю катушку пользуются.
  -Вот поэтому мы и не живём здесь, - встряла Ольга.
  -У нас такого нет. Не в ущерб же другим?
  -Ничего не сделаешь, закон.
  -Закон этот, Массимо, оторван от народа, - нравоучительно произнёс Потёмкин, и иронично добавил,- ...из курса марксизма-ленинизма... Это называется система управления государством, оторванная от народа и защищающая интересы господствующего класса, другими словами говоря - бюрократизм.
  - В общем, поезд стоит. Когда он поедет в Рим никто не знает. Но дежурный по вокзалу почему-то уверен, что через час-полтора он обязательно поедет! Я договорился с ним, что тебя можно посадить, а оплату за билет возьмёт проводник. Да, я предупредил, что ты иностранец, - он улыбнулся - поэтому во избежание международного скандала они согласились тебя взять. Проводник предупреждён тоже.
  -Ну, вот и отлично, - весело сказал Потёмки, - сажайте меня в поезд, а сами езжайте обратно. Нечего здесь вам делать.
  Они обнялись. Помахали друг дружке руками, утёрли невидимые слёзы и расстались.
  В вагонах мест не было. Потёмкин специально прошёлся по всем. В каждом купе четыре человека развалились-лежали на шести местах так, что даже встать невозможно было там, не говоря о том, что как-то можно было присесть.
  Потёмкин плюнул бродить по вагонам в поисках места, и тоскливо расположился на раскладном сиденье в проходе вагона.
  Через час поезд направился в Рим, и Потёмкин повеселел.
  Ночи в Италии холодные. Через открытые окна свирепый поток холодного воздуха заставил Потёмкина сначала закрыть окна. Но этого оказалось недостаточно. Пришлось молнию на летней куртке с коротким рукавом застегнуть и поднять воротник. Он съежился от холода. Восемь часов езды до Рима. Он вытерпит. Ведь он едет к ней.
  Потёмкин приготовил 24 евро на билет, но проводник несколько раз проходил мимо него, внимательно смотрел, но ничего не требовал и не говорил. В конце концов Потёмкина сморило. И в этом полусонном состоянии он мчался к Риму и думал о ней. А утром, приехав в Рим и покинув вагон, у него радостно пронеслось в голове, что он сэкономил на билете. Он мысленно поблагодарил проводника. Всё-таки не все чиновники предпочитают погрязнуть в канцелярщине и быть бюрократом...
  
  
  
   ...Обюрократились все. И чиновники, и не только они, возмущался Потёмкин. Не успел Потемкин переступить порог своего кабинета, как зазвонил телефон.
   -Да, - мягко ответил он.
   -Александр Васильевич, - звонил коммерческий директор, - у нас проблемы с подписанием договора купли-продажи. Договорились оплачивать в рассрочку, но продавец ссылается на какое-то положение, регулирующее индексацию платежей при рассрочке.
   -Да это индексируются платежи при приватизации объектов госсобственности. Нам же не продают объект приватизации?
   -Нет.
   -Так что они хотят?- Потемкин начал испытывать нервозность.
   -Ну что ж они еще хотят? ...Денег побольше,- нервозность тут же передалась коммерческому директору, - Александр Васильевич, они ссылаются на чиновника из министерства, который утверждает, что индексация вполне законна. Вы позвоните, пожалуйста, ему, вернее ей... Зовут её Алла Ивановна, да поговорите. Может быть, действительно есть нормативный акт, регулирующий наш случай.
   -Ладно, давайте, - вздохнул Потемкин, - но я думаю, что этот разговор будет напрасным. Чиновники, как правило, слушать не хотят и всегда убеждены в своей правоте. -Ну все же... Записывайте: Алла Ивановна, 227 01 02.
   Потемкин набрал номер телефона.
   -Здравствуйте, мне нужна Алла Ивановна.
   -Я Вас слушаю, - Потемкин услышал в трубке обыкновенный женский голос, не производящий никакого впечатления.
   Он изложил суть дела и на том конце телефонного провода услышал:
   -Да, индексация обязательна.
   -А на каком основании? - сейчас Потемкин точно был убежден в актуальности этого главного для юристов вопроса.
   -На основании положения, которое Вы и назвали.
   -Да, но в положении прописано, что оно определяет порядок индексации платежей в рассрочку за денежные средства при продаже объектов приватизации согласно статьи три Закона. А статья три Закона относит к объектам приватизации государственное и общественное жилье. Но это не главное. Главное то, что покупаемая нами недвижимость не относится вообще к объектам приватизации. Это положение никакого отношения не имеет к нашей сделке, - убеждал Потемкин.
  -Как это никакого, если часть акций предприятия-продавца принадлежит местным властям? - чинно вопрошал чиновник.
  -Алла Ивановна, если у открытого акционерного общества 30 процентов акций находится в собственности "Мэрии", оно является частным лицом, а не государственным, и само акционерное общество не выступает органом приватизации, - Потемкин откровенно начал уставать.
  Чиновник явно не понимал, да и не хотел понимать, хитросплетения законодательства, а потому задал вопрос, который чуть не свалил Потемкина с ног, и от которого он стал задыхаться и не понимал от чего, то ли от смеха, то ли от горечи:
  -А покажите, где написано, что не надо индексировать?
  Он решил, что умственная ограниченность чиновников будет преследовать его целый день, а потому надо расслабиться. Он помолчал, подумал, что она, наверное, больна, и тихо произнес:
  -Сходите в маркет и купите платье от "Versace" за 10 долларов, только там его нет.
  -Что?
  -Нет. Ничего.
  -Вы что, сами с собой разговариваете? - решила пошутить работник министерства.
  -Да, - рассмеялся Потемкин, - а что нельзя с умным человеком поговорить?
  -Можно. Ну, так что, не найдете?- допытывалась чиновница.
  -Ну почему же, -Потемкин начал искренне ухмыляться, - вот статья в гражданском кодексе "продажа товара в рассрочку" - там ничего не написано про индексацию.
  -А это не товар, - глупее ответ, к сожалению, она не смогла придумать.
  -А что это?
  -Недвижимость.
  -А что, недвижимость не является товаром, об этом тоже в кодексе написано, - веселился Потемкин.
  -А здесь речь идет о продаже товара в кредит, а Вам не продают в кредит, - не сдавалась она.
  - Продажа товара в кредит, Алла Ивановна, - саркастически заметил Потёмкин,- означает оплату товара через определенное время, то есть в рассрочку.
   Потемкину стало надоедать объяснять "азы" юриспруденции.
  Наступила небольшая пауза.
  -Я предлагаю в договоре записать: "Индексация осуществляется в соответствии с законодательством", - Потемкин искал хоть какую ту зацепку найти компромисс с тупым чиновником. Но кажется - это бессмысленное занятие, думал Потёмкин, и пока он думал, прозвучал ещё один сногсшибательный ответ:
  -Я не хочу сесть в тюрьму, я еще хочу поработать,- она, очевидно, всегда использовала эту избитую фразу, когда была бессильна в логике законов.
  Бред какой-то, подумал Потемкин, и понял, что пора заканчивать бестолковый разговор:
   -При чем здесь тюрьма? Какое отношение имеет ссылка на закон в условии договора к вашей работе?
  -Самое прямое, - она вновь не сообразила о чем идет речь, - в общем, не хотите индексировать - не надо, но и помещение тогда не купите, мы найдем покупателей.
  -Ладно... Все понятно, до свидания.
  Тот день всё-таки не был испорчен окончательно: позвонила сестра и пригласила его на свадьбу. Надо срочно заняться визой, подумал Потемкин, и обрадованный нежданным фактом отдыха за границей и возможностью встретить Свету, положил трубку...
  
  
  
   ...Трубка мобильного телефона проснулась. Потянулись длинные гудки томительного ожидания быть услышанным и услышать голос любимой.
   По ту сторону спутника, наконец, прозвучало:
   -Алло.
   -Свет, это я, - Потёмкин очень быстро назвал имя, будто боялся, что её голос затеряется в мобильной паутине.
   -Ты?
   -Да.
   -Ты как нашёл мой номер телефона? А впрочем это неважно...
   -Свет, я в Риме.
   -Ты-ы-ы в Ри-и-име? - её голос от удивления стал тянутся.
   Действительно было чему удивляться.
   -Т-ты к-как т-там ок-казался? - она от волнения стала заикаться.
   -Долго объяснять. Я в отеле INVICTUS, недалеко от улицы Венето. Приезжай. В Риме буду два дня. 31 августа автобус отправляется домой.
   -Улицу...Скажи мне улицу точно, - скороговоркой произнесла она.
   - QUINTINO SELLA, дом 15.
   -Ты сошёл с ума, Саша, - мягко сказала Света.
   -Нет, не сошёл. Я просто люблю тебя...
  
  
  
  -...Тебя что, надо уговаривать? - Франческо начал волноваться. Русское имя ему давалось с трудом, но он уверенно держал телефонную трубку и настойчиво спрашивал, почти допрашивал:
  -Милья, -коверкал русское имя Франческо, - ты должна сказать, где Света.
  -Франческо, ну как тебе ещё объяснить, - сказала Мила усталым голосом, и в очередной раз подумала, что случилось что-то невероятное.
  -Ты не можешь знать где она? - не унимался Франческо.
  -Нет, я уже тебе сказала.
  -А если хорошенько подумать... Ведь она твоя подруга.
  -Франческо, даже если она моя подруга, то она не всеми своими мыслями делится со мной.
  -А чувствами?
  Людмила подумала, что этот старый итальянец не так прост, как ей всегда казалось, и вздохнула:
  -Чувствами тем более...
  Франческо прекратил допрос с пристрастиями. Он понял бесполезность пустого разговора. Всё равно, она ничего не скажет, даже если и знает, где находится Света.
  -Ладно, чао, - произнёс он и положил трубку домашнего телефонного аппарата, и тут же выдернул из внутреннего кармана пиджака мобильный телефон и набрал номер Давида Розетти. Давид, старый друг Франческо, бывший сотрудник службы безопасности, а ныне пенсионер, слыл преданным товарищем, готовым всегда придти на помощь друзьям. Тем более, как полагал Франческо, у него в списке друзей он значился не последним.
  -Давид, мне нужна твоя помощь, - Франческо даже не поприветствовал своего старого друга.
  -Если ты не здороваешься, значит, действительно что-то случилось, - Давид не обиделся, - весь во внимании...
  -Помоги мне... - начал Франческо, но Давид почему-то решил пошутить:
  -Воскреснуть?
  -Оставь шутки в покое. Светлана исчезла... Я даже не знаю, что и думать...
  Давид не стал слушать дальше, и стал задавать профессиональные вопросы:
  -Когда она исчезла? Сколько её нет по времени?
  -Послушай, Давид... -Франческо начал сумбурно объяснять ситуацию, - Обычно я прихожу к вечеру... Она дома, ждёт меня. Два часа прошло, как я появился дома... А её нет...
  -Да не волнуйся ты. Девочка решила отдохнуть, пошла погулять по городу... Встретила подругу...
  -Подруга не знает, где она, - встрял в рассуждения Давида Франческо.
  -А что у неё она одна?
  -Да, одна.
  -Франческо, да откуда ты знаешь? Одна, две или три... Она что, обо всех подругах тебе рассказывала?
  -Давид... Мила единственная подруга. Она бы точно знала, где Светлана.
  -Звонил на мобильный?
  -Звонил, не отвечает.
  -Ладно... Что ты хочешь от меня? Чтобы я её нашёл? Ты знаешь, что по статистике в мире исчезает тридцать человек ежедневно... Может, её похитили?
  -Не говори ерунды. Ты можешь узнать, кто звонил на её мобильный за последние сутки, и кому она звонила. И если можно установить, то откуда эти звонки поступали.
  Давид прокряхтел:
  -Постараюсь, - и отключился.
  Франческо большим пальцем вновь начал нажимать кнопки мобильного телефона. Долгое и нудное соединение. Ему не хватало терпения. "Абонент вне зоны действия", - услышал он и со злостью швырнул трубку. Раздался треск, кувыркнувшись несколько раз по полу, мобильный аппарат раскололся на две части. О чёрт, только этого ему не хватало, начал раздражаться Франческо.
  Он окинул взглядом пустую квартиру. Ну что ей не хватало? Разве он не дал того, что она хотела? Деньги у неё есть. Она два раза в год ездит к родителям. Машина и жильё есть. Сам он нормальный мужик... Всё ещё в норме.... Ну да, детей он не может иметь. Надо ей об этом говорить? А как она отреагировала бы? Закатила бы истерику? Франческо пальцами рук прижал виски. Покачиваясь из стороны в сторону, он доплёлся до прикроватной тумбочки, где в паспарту*** ручной работы разместилась фотография улыбающейся супруги. Там, на берегу Генуэзского залива Франческо сфотографировал Свету: она в соблазнительном купальнике с целомудренной улыбкой на загорелом лице смотрела в объектив фотоаппарата, а в это время лёгкий морской бриз в лучах восходящего солнца игриво теребил её волосы. Он не заметил, как за тягостными размышлениями взял в руки паспарту, и уже не с нежностью, а с накипающем гневом разглядывал эту в одночасье ставшую ненавистной фотографию. Руки противно стали дрожать. Почему же она не смогла его полюбить? В жизни рядом с ним всегда оказывалась женщина. Сначала жена, которая как-то быстро состарилась, располнела и перестала отвечать его требованиям супруги в браке, и которую он просто в последствии возненавидел. Потом просто женщины. Было их очень много. Всех их он и не упомнит. Но это не важно. Они же всегда восторгались им. Да, ему за шестьдесят. Но он здоров как бык! Он со злостью швырнул паспарту. Оно как осенний кленовый лист медленно опустился на пол. Погруженный в свои грустно-злобные мысли, он совсем перестал замечать, как на пол полетели какие-то безделушки. Он всё стал сметать на своём пути... Перевёрнутая мебель... Пол квартиры постепенно стал захламляться содержимым из мебели. Сорванные шторы... Многочисленные рамки с фотографиями, какие-то фужеры, - всё летело под ноги. Послышался звон стекла, от которого он вздрогнул и замер...
  Пресвятая Дева Мария, что же он делает, вдруг подумал он, надо умерить свой пыл. Ведь сердце не выдержит. Франческо устало опустился на кровать и зарыдал... Он такой сильный, всегда быстро принимал единственно верное решение. А сейчас? Он бессилен что-либо сделать. Старый, никому не нужный старик. Он всхлипнул. Надо взять себя в руки, он в очередной раз прокрутил в сознании желание успокоиться.
  Франческо достал платок из кармана костюма, громко высморкался. Взгляд начал блуждать по комнате. Среди беспорядка, он увидел паспарту. Подняв его с пола, рукавом стёр невидимую пыль, и стал вертеть в руках. Прекрасный облик русского лица... Не видя, не понимая, а лишь ощущая, что нахлынуло подобие сердечного приступа - беспокойство, озноб, удушливая и щемящая грудь память из глубины... И от этого - панический страх. Чего же он боится? Одиночества... Сердце заколотилось...Глухо, будто сквозь толщу воды, доходили до его сознания голоса и зовы детей, внуков... Когда он их в последний раз видел? Как они живут? После развода с женой и женитьбы на русской всех своих родственников почти стал забывать. Какая-то информация доходила до него через друзей, о чём -то он сам догадывался...
  
  
  
  ...Догадывается жена о его похождениях или нет, Франческо уже совершенно не волновало. Он настроился на развод. Решение было принято не спонтанно. Джованну он больше не любил. Это была раздавшаяся в ширину завистливая женщина, которая только и болтала о том, как соседи меняли машины одну за другой, да покупали загородные виллы возле моря. Джованна постоянно пеняла его многочисленных любовниц, которых она никогда сама в глаза не видела.
  Кто же ей мог нашептать, раздражённо думал Франческо. А собственно, в его нынешнем положении, данный факт не имеет никакого значения.
  Вечером, сидя на мягком диване, Джованна падко ловила каждое слово телеведущей, рассказывающей о принципах похудания. Детей дома не было, они гостили у его родителей. Они были одни, но не вместе. Странно, думал Франческо, вроде муж с женой, а, как в сущности ему одиноко.
  Джованна, хотя ей еще не было и тридцати пяти лет, выглядела на все пятьдесят пять. Внешность ее не соответствовала действительному возрасту, и потому она смотрелась как однородная масса взбитых сливок, посыпанных густым слоем шоколада. Она потеряла чувство меры в еде. А с тех пор, как она разжирела, в ней было убито всякое отвращение к любой пище. Она любила есть всё и помногу.
  Когда-то, совокупляясь со своим мужем, она вдруг поняла, что не испытывает, и не может испытать никаких страстных чувств, не говоря уже об оргазме. В тот раз ей показалось, что Франческо понял её состояние, потому что кончить он как не пытался, не смог. После этого сексом они не занимались, и их совместная жизнь стремительно начала превращаться в ад. Ад для двоих. Или ад двоих. А может быть ад у двоих? Может быть кто-то из них были исчадием ада?
  Единственное просветление души у Джованны наступало, когда она садилась перед телевизором и мечтала о том, как она похудеет. Но на самом деле мечты остались мечтами, а похудание за пределы рекомендаций из телевизора не выходило. Комплекс неполноценности всё более и более обволакивал её, и она, ничего не желая с собой делать, всё глубже погружалась в состояние беспорядка, разрухи и равнодушия. Даже отчаяние куда-то ушло из эмоционального поля Джованны. Она отлично понимала, что замужем, и убеждала себя в том, что муж никуда не денется, и от утвердившейся в сознании безысходности не остаться одной, она становилась равнодушной ко всем человеческим чувствам. И чем больше её чувства сходили на нет, тем больше у неё появлялся интерес к деньгам. Она клянчила у Франческо деньги на всякие безделушки и бельё. Бельё она покупала в неимоверных количествах, и почему-то на один-два размера меньше. Навязчивая идея похудеть была ею материализована в эти многочисленные трусы и бюстгальтеры, которые тут же лопались, как мыльные пузыри, стоило ей только надеть их. Как она их напяливала на себя, останется загадкой, но продолжалось это изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год их уже совместной, но несовместимой друг для друга жизни.
  Франческо с сожалением посмотрел на неё и медленно произнёс:
  -Джованна, нам надо развестись.
  Она моментально повернула голову в его сторону, с изумлёнными и выпученными глазами застыла, жадно глотая воздух, как рыба, которую выбросили на берег. И пока она театрально задыхалась, он гадливо смотрел в этот открытый рот и начал думать о том, что постепенно и почти каждый день он начал испытывать к ней растущую неприязнь. Некогда нежные и добрые чувства выливались в ненависть. Он всячески начал избегать общения со своей женой. Проходили недели, и им очень медленно овладевало необъяснимое омерзение. Было очень острое желание сбежать от Джованны как от чумы, от того мучительного созерцания её внешнего вида. Странные ощущения, которые томили его и не поддавались логике: чем больше он её ненавидел, тем больше он замечал, что Джованна к нему привязывалась ещё крепче. Она постоянно пыталась к нему прислониться своим толстым задом, погладить его лицо безобразными пухлыми руками. Стоило ему присесть, как она тут же подсаживалась к нему, донимая его своими противными ласками. В такие минуты ему нестерпимо хотелось грубо оттолкнуть её, но что-то его сдерживало. Где-то там, глубоко, он осознавал потаённую вину, в которой он не хотел признаваться ни себе, ни, естественно, окружающим. Вина в том, что он просто отказывался её понимать. В эти минуты ему становилось страшно. Возникал страх перед неизбежным одиночеством, который порождал страдания, вытесняющие из его души последние остатки добрых чувств. Он с удовольствием предавался злобным мыслям и становился все мрачнее, раздражительней. К чувствам окружающих он был почти безразличен. Вот это "почти" ссылалось на хаотическое удовлетворение своих естественных потребностей. Действительно, его могли спасти в это время только любовницы.
  Он вдруг вспомнил, как он пришел домой к какой-то... Открыв дверь спальни, её обладательница мягко усадила его на широченную кровать и принялась раздевать. Франческо в бессознательной истоме созерцал происходящее как бы со стороны ... Он совсем забыл как она выглядела... А вот картину, висящую напротив кровати он помнит... Тропа среди кипарисов плавно переходит в дорожку лунного света на глади воды. Очень красивая картина. Он ещё тогда спросил:
  -Кто написал такую красивую картину?
  Она улыбнулась и ответила:
  -Нравится? Мне тоже...Не знаю... Кажется какой-то русский художник...
  Он ещё подумал, что у женщины есть вкус, а кто автор её собственной картины, она знать не знает. Картину он хорошо помнит, а женщину словно вытерли из памяти, как пыль тряпкой... Он вздрогнул от крика жены:
  -Зачем ты меня обманывал столько лет? - это был скорее не крик, а визг.
  -Ну и сколько? -эмоциональный Франческо начал заводиться.
  -Ты всю жизнь мне искалечил, я пятнадцать лет с тобой живу, и ни одного ласкового слова от тебя не услышала...
  У Франческо начало дёргаться одно веко, кулаки сжимались. Убьёт, если не замолчит, подумал он.
  -Я искалечил? Ты посмотри на себя... - зло прошипел он.
  -Ты о детях подумал? - продолжала визжать жена.
  -Чего ты орёшь на меня?
  Всё, подумал Франческо, он сейчас не выдержит. Ярость всё больше и больше вселялась в его существо... Он злобно сверкнул глазами, и кулак глухо вдавился в глаз Джованны... Она вскрикнула и повалилась на пол. Ярость... Он более не владел собой. Он было занёс ногу над её головой, но что-то в последний момент его остановило. Нет, это не что-то, это был её рёв:
  -Ублю-ю-ю-ю-док, - дошло до ушей Франческо, и он, уже не задумываясь над последствиями, приложился ногой сначала к её спине, а затем методично стал пинать массивную тушу своей жены, приговаривая:
  -Ты всё высосала из меня... Ты посмотри на себя, зажравшаяся сука...
  Она истошно орала, пока последний сильный удар по её рукам, прикрывавшим лицо, не заставил её замолчать.
  Франческо прерывисто дышал. Увидев, что безобразная масса тела лежит неподвижно, он на ватных ногах дошёл до кресла и тяжело опустился. Подохла, ну и чёрт с ней, подумал он...
  -Всё, вопрос о разводе решён, - с оттенками цинизма сказал Франческо самому себе и его глаза лихорадочно сверкнули...
  
  
  
  ...Сверкающая люстра, свисающая с потолка небольшого ресторанчика, отражала дневной свет. Потёмкин щурился. У него стали болеть глаза. Он сидел и ждал Свету, то и дело поглядывая на часы. Где же она, нервно спрашивал он у самого себя. Нестерпимо хотелось встать, выйти на улицу и ждать её там. Томительные минуты перерастали в часы. Терпение лопалось, и он уже хотел уйти, как, наконец, появилась она. Улыбающаяся, почти счастливая, стройная и изящная, в лёгких светлых бриджах и голубенькой блузке, с её плеча свисала на тонкой длинной тесёмке маленькая лакированная беленькая сумочка...
  Потёмкин рванулся навстречу, потом почему-то замешкался... А она зачем-то смутилась... Но им двоим хватило всё-таки смелости бережно обняться. И исчезла та неловкость, которая всегда возникает при встрече с близкими людьми после долгой размолвки.
  Они сели напротив друг друга и молча принялись созерцать забытые черты лица, прикасаясь взглядами, словно хотели украдкой насытиться друг другом... Они восполняли в себе те утраченные чувства, от которых когда-то бросало в дрожь, как бросает в дрожь юных влюблённых, впервые познавших радость первого поцелуя...
  -Ну что? - спустя некоторое время после сладостного молчания совсем буднично спросила Света, - какие планы на сегодня?
  -План один, -пожал плечами Потёмкин, - наша встреча...
  Она вздохнула и грациозно поправила рукой свою короткую стрижку:
  -Мы встретились...
  -Да... Мы встретились... Давай поднимемся к нам в номер...
  -К нам?
  -К нам.
  -Ты заказал двухместный номер?
  -Специально для нас...
  Она растянулась в улыбке:
  -А если бы я не приехала?
  -Ну и что...
  -Ты бы переплатил... Можно было и одноместный номер заказать, а потом если что, переоформить...
  -Вот и ты стала считать копейки... Свет, не мелочись, разве сейчас деньги главное? Наша встреча - вот что сейчас главное, пойдём на верх...
  Она мотнула головой:
  -Нет, Саша... Я так не могу сразу... Мне надо привыкнуть к тебе..., - она внимательно посмотрела на него, а потом на часики, - сейчас полдень... Давай лучше побродим по Риму, а вечером...
  Она замолчала. Потемкин взял её руку и прижал к своей щеке:
  -Ну конечно... Тем более я сам хотел тебе предложить экскурсию... Слушай, а пойдём Ватикан посмотрим... Колизей хочу увидеть... Кстати, а ты сама была в Риме? А то может быть тебе неинтересно будет?
  Она смутилась от неимоверного количества предложений и вопросов, но всё же на вопросы она ответила:
  -Нет, я не была, это во -первых, а во-вторых, мне казалось что в Риме всегда будет интересно...
  - Ты никогда не была в Риме?
  Она отрицательно покачала головой. Глаза у неё стали печальными, и Потёмкину сталь жаль её.
  -Слушай, брось ты всё это, поехали назад в Россию... Прямо сейчас...
  Она покачала головой:
  -Нет, так сразу... Это будет просто нечестно. Мне надо его предупредить. Если я и брошу его, то я об этом скажу...
  -Света... - почти зло сказал Потёмкин, глядя на её тонкое лицо, - ну признайся же ты себе, что ты его не любишь...
  -Да откуда ты знаешь?
  -Ты бы не приехала сегодня ко мне...
  -Любишь, не любишь... Разве это важно? Он добр ко мне, он содержит меня... И, собственно, здесь другая жизнь...
  -Ну, какая другая? Свою жизнь мы делаем сами...- Потёмкин начал волноваться, - и теперь основа твоей жизни - это деньги и его содержание... Так получается?
  Она вздохнула:
  -Может быть... Давай закончим этот странный разговор, я совершенно к нему не готова...Поехали...
  Она встала. Следом поднялся и Потёмкин:
  -Идём.
  Они подошли к небольшому Мерседесу-кабриолету. Потёмкин не выдержал и восторженно присвистнул:
  -М-да... Хороша машинка... Ну конечно, теперь я понимаю, почему ты держишься за него...
  -Ты думаешь, ради машины? Глупый ты... Это вы, мужики, ради красивой машины готовы всё бросить...
  Потёмкин не слышал её, он несколько раз обошёл машину:
  -Кстати, ты на права быстро сдала?
  -Быстро... Ты же учил, твоя школа...
  -Да? -Потёмкин счастливо растянулся в улыбке, - ну и ладненько...
   Он помог ей сесть в машину, закрыл за ней дверь и сам сел за руль:
   - Покатаемся совсем немножко?
   Она кивнула:
   -Хорошо.
   - Куда поедем?
   - Просто так, поедем медленно по улицам. Все равно куда.
   -Медленно не получится. Сейчас час пик. Скорости возрастают...
   Потёмкин запустил мотор, а она провела рукой по коробочке с компакт-дисками, достала оттуда какой-то диск и повертела перед носом Потёмкина.
   -Что это?
   -А ты не догадываешься?
   -Эдит Пиаф?
   -Ну конечно...
   -Ставь быстрей, - заулыбался Потёмкин.
   Она вставила диск в проигрыватель, зазвучала величественная Hymne a l'amour и он тронул машину. Гидом был Потемкин, давно уже изучивший карту Рима.
   Нещадно палило солнце, но ветер нежно растворял его лучи, делая лихорадочные потоки воздуха более прохладными. Было время самого оживленного дневного движения. Двигатель работал совсем тихо, и они почти бесшумно скользили в потоке машин. Проплывали улицы, ярко освещенные солнечным светом фасады средневековых домов со скульптурами. И казалось, что над их взволнованным бытием большое без единого облачка ярко-голубое небо создаёт неповторимый таинственный нимб, украшающий Великий и Вечный Город и создающий атмосферу отрешённости. Так с безразличием к окружающим, они ездили, ходили, как в туманной дымке и чувствовали, что там за этой дымкой притаилось их прошлое и прошлое Великого и Вечного города. В этом единении душ - их и Рима, захватывало дух от надменной роскоши Ватикана, бессмертного Форума с колоннами, величественного, хоть и наполовину разрушенного и мрачного даже при солнечном свете Колизея, вечной магии всего города, в котором из поколения в поколение римляне умело создавали неповторимые сочетания древнего и современного.
   Они гуляли по окрестностям и вышли на холм Пинчо, откуда их взору открылся весь Рим, как на ладони. Они садились вновь в машину и катались...Мир камня и асфальта менялся зелёными островами. Так свернув с одной из наиболее шумных городских трасс - улицы Национале на улицу Маджарини они оказались на маленькой вилле в самом центре города - Альдобрандини, убежав от столичного шума и суеты на уровне городских крыш, вровень с башней Милиции и колонной Траяна. Они думали о том, что Рим невозможно познать до конца, он так и не раскрыл всех своих тайн и красот. Как мало у них времени и как мало места у них в сознании, чтобы оценить величавое спокойствие древних римских развалин, чтобы понять философскую суть теней зеленых деревьев и прохлады каменных церквей.
   Яркий багрянец заката опалил купол собора Святого Петра и они постепенно погружались в очарование римского вечера...
   Они очутились на площади Испании, а потом - на площади Навона. Здесь было оживленно и людно, выступали уличные артисты. А на площади Кампо де Фьори они печально осознали грусть исторического события: здесь был сожжен Джордано Бруно. Они поднялись на Авентинский холм. На площади Рыцарей Мальтийского ордена, в стене возле какой-то двери скопилось множество любознательных туристов. И они успели через круглую замочную скважину, как в установленную подзорную трубу, увидеть странное и завораживающее зрелище неожиданного ракурса купола собора Святого Петра.
   Сидя в одном из многочисленных кафе, они наблюдали, как летние сумерки передавали все оттенки заката, как алый цвет перетекал в золотистый, неизбежно превращающийся в медный... И, наконец, как ночь вошла в свои права.
   Они прогулялись вдоль фонтанов и направились в отель.
   Поднимаясь по лестнице в комнату отеля, Потёмкин взял руку Светы и спросил:
   -Устала?
   Она покачала головой и улыбнулась.
   Полумрак комнаты разрывался сказочной игрой фонарного света, проникавшего через полузакрытые портьеры. Через стёкла окон их комнаты замер напротив фасад здания с светло-жёлтыми окнами - очередного архитектурного изыска в стиле барокко. И Потёмкину почему-то почудилось, что это гигантский "Титаник" с ярко освещёнными каютами, двигающийся по направлению к своей величайшей трагедии ХХ века... Потёмкин мысленно сплюнул через левое плечо, и постучал по прикроватной тумбочке...
   -Ты чего? - прошептала она.
   Потёмкин приложил палец к губам. Она вдруг поняла, что его сознание подвластно ей... Они стояли, смотрели на воображаемый "Титаник" и молчали, пока волшебный туман постепенно рассеивался, но ещё некоторое время ощущался. Он посмотрел на Свету. Свет угасающего тумана отражался в её глазах.
   -Давай сядем, - тихо сказал Потёмкин, - а то я боюсь, что ты растворишься в тумане и исчезнешь...
   Она повернула к нему лицо, улыбнулась, и они сели. Через полуоткрытый рот он ощущал её горячее дыхание. Красивые глаза мерцали в ночи коньячными оттенками. Ему казалось, будто она смотрит сквозь него, туда, где есть волшебный мир любви и тепла, с жёлтым полем ромашек, с шумом дубрав и могучих сосен, достающих до неба, с шевелением высокой травы, будто она раскинулась на этой травяной перине и, закрыв глаза, улыбается нежданному счастью и таинственному зову добрых и ласковых эльфов...
   Потёмкин вдруг почувствовал в этой совершенно незнакомой комнате радость семейной ночи. Он откинул на постели угол покрывала, оголил простыни, и стал прикасаться губами к Светлане, мягко опусская её на кровать. Он долго целовал её холодные губы, и не сразу сообразил, что кондиционер он не выключал, и потому комната сохраняла прохладу сказочного леса и магию их любви. Её небольшие груди склонились к подмышкам, а черный пушистый треугольник между ног расплывался перед глазами, пока и вовсе не исчез...
   Она грустно с какой -то надрывной истомой говорила Потёмкину:
   -Ты не представляешь, Саша, как это хорошо, вот так просто лежать с любимым человеком, ощущать его прикосновения... Только сейчас я поняла, что с тобой мне легко и свободно, что тебе можно довериться как самому дорогому человеку. Только сейчас невыносимо осознавать, что я все больше и больше люблю тебя...
   -Почему? - удивился Потёмкин.
   -Да потому... Я на распутье... Хотя я точно знаю, что с ним больше не смогу жить.
   Потёмкин прерывисто дышал и не мог что-либо сказать в ответ. Он боялся поддержать её, потому что не хотел, чтобы она передумала. Ну а переубеждать её было бы глупо. И он затеял самый идиотский разговор на свете.
   - Слушай ... -он немного помялся и всё-таки продолжил, - а у Франческо, какой член? Ну там... Больше или меньше, чем у меня...
   -Да ты что? Ты серьёзно или шутишь? - не поверила она и засмеялась.
   -Ну да... Серьёзно.
   -Да ну тебя... Какая разница...
   -Ну, Свет... Просто интересно... Составлю психологический портрет...
   Она внимательно посмотрела на него, словно хотела рассмотреть на нём видимые признаки шизофрении, а потом всё-таки сказала:
   -Ну скажем так... У тебя немножко больше и толще...
   -Ага... А у него длиннее и острее...
   -Ну, наверно... Я под лупой не рассматривала и на вкус не пробовала. И вообще ты даже не можешь представить, как мне было противно заниматься с ним сексом.
   -Вот это есть нелюбовь, - всё-таки Потёмкин рискнул её поддержать.
   -Да тут ты прав... Ну и что с психологическим портретом? - с истинно женским любопытством спросила она.
   Потёмкин облокотился на подушку и медленно как на лекции произнёс:
   -Обладатель такого неординарного члена, не глуп, разумен, но часто бывает раздражителен... В это время он становится злым и вспыльчивым. Он должен чувствовать, что его любят. Ты для него авторитет в форме молодости, ты - его цель и стремление оттянуть старость на задворки. Если ты его отторгнешь, он падёт в глубокую депрессию...
   -Ну, вот видишь, нельзя мне его бросать... - заметила Света.
   -Чем раньше ты его бросишь, тем лучше для вас обоих... Это как болото... Медленно, но уверенно затягивает.
   -Слушай, и что, размер члена позволил тебе сделать такие сногсшибательные выводы? - скептически спросила она.
   Потёмкин улыбнулся:
   -Если честно, то нет... Начитался я когда-то книжек Эриха Фромма...Это ученик Фрейда...Всё очень просто... Твой Франческо стар, молодость его покинула, поэтому он хочет самоутвердиться. Он собой недоволен, и его преследует страх... Он просто боится быть отвергнутым. Вот брак с молодой и есть самоутверждение...
   -Мгу-у-у...
   -Что мгу-у-у?
   -Знаешь, а ты прав в некоторой степени...
   -Ну, вот видишь...
   -Он мне рассказывал, что он до меня познакомился с одной девушкой...Тоже молодой... Он говорил, что она даже моложе меня. И звали её... Кажется Наташа... Он тогда смеялся над одинаковыми фамилиями и спрашивал у меня: " У вас в России, что, все девушки с фамилией Петрова?"
   -И что дальше?
   -В подробности он, конечно же, меня не посвятил... Но что-то у них там не получилось... И они расстались...
   Потёмкин задумался, а потом медленно произнёс:
   -Значит, его один раз отвергли... Ты знаешь почему Каин убил Авеля?
   -Нет, - удивлённо сказала Света, -причём здесь Каин?
   -Бог отверг его дар, причём просто так, без объяснений, а у Авеля принял, и Каин боясь быть отвергнутым второй раз, убил Авеля... И бог, узнав об убийстве наказал Каина вечным отвержением...
   -Саша, причём здесь Каин... Авель...
   -Не знаю... Просто вспомнилась Библия...
   -Ты что всю Библию прочитал?
   -Да нет... Читаю... Но эта история в самом начале Библии.
   Она укоризненно вздохнула:
   -Надоел ты мне с этим Франческо.
   - И мне надоел... Поедем завтра вместе, не расставаясь...
   -Ну как? Это невозможно...Саша, милый, любимый Саша...
   Она потянулась, выгнулась как кошка, а потом прижалась к Потёмкину:
   - А я очень ненадёжный друг, Саша.
   - С чего ты взяла?
   - Я капризная и у меня часто меняется настроение.
   -Ну и что, я люблю капризных, а больше всего я люблю женщин, у которых каждый день меняется настроение.
   -Меня надо лелеять, меня надо ласкать, и вообще... Ты, может быть, в конце концов пожалеешь, что я рядом с тобой... Чтобы понять моё существо меня надо долго познавать...
   -Вот и прекрасно. Буду тебя изучать всю жизнь... Разве это не здорово? Выученная женщина быстро надоедает, а тебя я буду любить вечно...
   Ночью, когда она мирно посапывала с улыбкой на лице, Потёмкин вдруг проснулся. Он тихонько поднялся с кровати, отдёрнул штору и увидал, что напротив кое-где бледнели от слабого света окна растворившегося в ночи "Титаника". Он глянул вниз... Там, на тротуаре стояли молодые люди и отчаянно жестикулировали друг перед другом...Но их не было слышно...После России, где если ночью ругаются, то это слышно на всю округу, всё это казалось таким необычным.
   Света проснулась и шепотом спросила:
   -Что ты, милый? ... Иди ко мне... Мне что-то холодно...
   Он задёрнул штору и лег к ней под одеяло, согревая себя и её нерастраченным теплом. Она положила голову на его плечо и начала всхлипывать:
   -Да что ты, Света? - прижимая её к себе заволновался Потёмкин.
   - Не знаю, милый, - ответила она тихо. - Что-то нашло на меня... Сегодня ты уедешь, а я останусь одна... Дорога до Милана... И вечером опять эти четыре стены и недовольная рожа Франческо.
   -Вот-вот, пошли ты его к чёрту... Поедем со мной.
   -Нет, нельзя так сразу. Мне сейчас ругаться с ним совсем ни к чему. Но клянусь тебе, что я приеду, я брошу его, брошу Милан и Италию... - она очень сильно прижалась к Потёмкину и заговорщицки прошептала, - а Рим останется с нами навсегда... Знаешь, последний раз когда мы с ним выясняли отношения, я ему прямо в лицо сказала, что мне с ним не нравится...Ты не представляешь, какая злоба была у него в глазах... Он весь покраснел, седые волосы почему-то стали редкими... Я думала, что он убьёт меня... Нет... Всё кончено, я с ним больше не буду. Эта гостиница... Эта комната... И ты... Перевернули всю мою жизнь...
   Теперь она не прижалась к нему как прежде, а крепко обняла его и стала целовать так сильно, что его дыхание почти остановилось:
   -Света, ты...
   -Молчи...
   -Скажи одно, когда ты уедешь из Милана?
   -Немедленно, на следующий день после твоего отъезда...
   Занимался сияющий и чудесный рассвет... Над Римом поднималось утро...
  
  
  
   ...Утром, когда шасси самолёта мягко коснулись бетонки аэропорта Шереметьево Франческо Тотти с удовольствием подумал, что, наконец, после стольких лет одиночества он сможет встретить молодую и красивую девушку славянской внешности. Так начался российский этап в его жизни. Изнурительные перелёты из Рима в Москву, а потом переезды на машине на периферию. И так три- четыре раза в год. Джованна осталась с детьми. Он их содержал, но видеть их она ему не давала. Но он и не сильно стремился с ними проводить время. Ни дети, ни Джованна больше ему были не нужны.
   Франческо Тотти слыл бизнесменом средней руки, много не зарабатывал, но и к малообеспеченным не относился. Бизнес в России он открыл вместе со своим итальянским и российским партнёрами, получал свои дивиденды, которых ему хватало на вполне обеспеченную жизнь. Он понимал, что уже стар, но не считал себя изношенным и поэтому пытался не сдаваться в этой жизни. В его годы, рассуждал он, это ещё не предел, и потому он поставил перед собой цель найти в России молодую красивую женщину, которая могла бы разделить его одиночество.
   Его оптовая фирма пользовалась, как он считал, хорошей репутацией. При сомнительных сделках он действовал через посредника, а тот тоже через посредника... Ведь осторожность никогда не помешает. Все знают, что Франческо Тотти честный человек, он никогда никого не обманет... Конечно, это очень плохо, что порядочный человек должен так изворачиваться! Но его видимая часть чести для всего мира должна быть не запятнана. Ведь честь - это самое драгоценное для человека, имеющего свой бизнес. Пусть даже и скрытых от посторонних глаз настоящие его моральные качества и принципы жизни. Но что же делать? Клиентов терять не хотелось, потому что он не в том возрасте, чтобы можно было бы носиться за покупателями. Разве можно представить Франческо Тотти бегающим за покупателями и предлагающим купить его продукцию? Да он скорее умрёт, чем в свои шестьдесят два он будет подобострастно заглядывать в глаза клиенту и, заискивая перед ним, унизительно просить о покупке товаров его фирмы. Он жалел, что молодость ушла. Но деловая хватка осталась, его способности по соблазнению женщин сохранились. После развода он сказал себе, что с итальянкой он больше жить не будет, и, естественно, никогда на ней не женится. Хватит. Ему нужна была русская, которая довольствовалась тем, что у него есть, которая умела бы хорошо готовить, смогла бы ухаживать за ним и была бы не притязательна во всех отношениях. Россия большая, а красивых молоденьких и бедных женщин много.
   Стремительное время... И он, не задумываясь о последствиях для своего здоровья, вписывался в этот хаос скоростей, открытий и бешеной предприимчивости, которая вдруг накрыла всю Европу после объединения и больше всего Россию. Но в этой запутанной стихии он не забывал, что он должен встретить ту единственную, которая разделит его судьбу.
  Старик Тотти стоял у окна комнаты гостиницы и смотрел на реку, искрившую миллионами солнечных зайчиков под косыми лучами светила. Раздался звонок по мобильному телефону. Вот, подумал он, ещё одно чёртово чудо техники, которое тоже покоя не даёт. Звонил Антуан, его компаньон, и приглашал на ужин:
   - Хочешь вместе пообедаем?
   -Разумеется, - ответил Франческо.
   Они встретились в небольшом ресторанчике. Антуан сносно говорил по-русски. Франческо русский давался с трудом, но если говорили медленно, он кое-что понимал. В дверях Антуан подмигнул ему, кивнув на девушек-официанток:
   - Ну вот, выбирай любую, они все здесь потрясающие.
   Франческо пожал плечами:
   - Возможно... Посмотрим, посмотрим...
   Он засмеялся:
   -Давай, давай не стесняйся. Должен же ты, в конце концов, осуществить свою мечту.
   Старик Тотти засмущался, и они последовали к администратору. Они только сели за стол, тут же к ним, не спеша, направилась молоденькая официантка.
   Девушка была в костюме-униформе. Зелёная юбка чуть выше колена, белая блузка с короткими рукавами за лёгкой тканью которой притаилась небольшая грудь, скрытая ажурным лифчиком, который едва обозначился нежными, лёгкими контурами. У Франческо закололо возле сердца. При дневном свете ее шелковистые длинные смоляные волосы отливали туманной синевой. Прямая осанка, руки узкие, с длинными пальцами казались виноградной лозой. Большие глаза цвета ночи придавали овальному лицу выражение страстности и силы. Она была прелестна, как можно только представить всю прелесть женщины славянской внешности.
   Они заказали рассольник, картофель фри, по совету Антуана - котлету по-киевски, овощной салат и двести пятьдесят граммов водки.
   -Обедаем по-русски, - прокомментировал заказ Антуан.
   Франческо не возражал, он полностью положился на вкусы Антуана:
   -Ты прав, здесь русские женщины красивы... Даже очень. Особенно эта... Которая только что обслужила нас.
   -Её зовут Наташа Петрова...
   -Откуда ты знаешь? - вздрогнул Франческо.
   -Франческо... Франческо...- укоризненно покачал головой Антуан, - у неё на нагрудном знаке написано... Русский язык надо учить...
   Франческо облегчённо вздохнул и улыбнулся сжатыми губами.
   -Давай знакомься с ней... Я помогу...
   Антуан был грузным итальянцем, с большим лицом и густыми бровями. Он много и шумно говорил, был, как казалось, добродушен, как все люди, которым везёт в жизни.
   Антуан перевёл разговор на бизнес, а Франческо, как в молодости захлестнула волна радости, возбуждённости и всего того, от чего его сознание отказывалось им повелевать. Сердце трепетно билось, а руки начали подозрительно дрожать. Он постоянно крутил голову в сторону, откуда по его мнению должна была показаться Наташа Петрова.
  Наконец она вышла из двери кухни, держа в руках поднос с заказанными яствами. Грациозно подойдя к столу, она аккуратно расставила перед гостями блюда и также аккуратно разлила водку по рюмкам.
   Франческо решился. Он взял её руку и в течение одного мгновения держал её в своей и, почувствовав тёплое пожатие, на ломанном русском языке произнёс:
   -Наташья, хотеть мороженное...
   Она улыбнулась лучезарной улыбкой, мягко высвободив руку, спросила:
   -Крем-брюле, с клубникой или вишней?
   Франческо, сделав паузу для мысленного перевода и чуть подумав, быстро спросил у Антуана на итальянском, будет ли тот мороженное. Антуан отрицательно покачал головой.
   -Вишья, - сказал Франческо и заулыбался от осознания того, что его понимают.
   Она ушла, и внезапно наступила тишина. Они в зале ресторана вдруг оказались одни. Они молча выпили и Антуан сосредоточенно погрузился в трапезу, а Франческо почему-то расхотелось есть. У него было какое-то странное настроение. Словно время затаилось, как неподвижное озеро, отражающее все вехи его непростой жизни. Он ковырнул вилкой картофелинку с тёмной корочкой и нехотя отправил её в рот. Он почему-то вспомнил Джованну и тут же содрогнулся от нелепого сравнения с девушкой-официанткой. Он сначала посмотрел на Антуана, потом повернул голову в сторону, где предположительно должна была находиться Наташа Петрова, не увидел там никого, и вновь уставился в тарелку. Кое - как осилил еду и внезапно почувствовал мягкое озарение первого хмеля, согревающего кровь.
   Антуан откинулся на спинку стула и вновь повёл разговор о бизнесе. Чтобы не смутить друга свои невниманием, Франческо периодически кивал, но мысли были заняты только этой молодой девушкой. Но всё ж Антуан раскусил, что тот его не слушает, когда Франческо сказал: "Да-да".
   -Что да? Ты меня не слушаешь...
   -Извини Антуан...
   -Ладно... Понимаю...
   Они стали собираться. Наташа принесла счёт. Она стояла перед ним, слегка обнажив белоснежные зубы, гордо откинув голову назад. И он с замершим сердцем под небольшим давлением хмеля вновь дотронулся до её руки.
   Она слегка повернулась к нему и поглядела вопросительно. Франческо с дрожью в голосе и почти остекленевшим взглядом спросил:
   - Вы разрешить завтра позвонить вам?
   Она ответила не сразу. Её глаза сначала показали удивление, замешательство и, наконец, блеснули маленькой хитринкой. Она неслышно засмеялась:
   - Ну, хорошо... Пожалуйста, вот мой телефон 631 632.
   Антуан тут же вытащил ручку и педантично записал номер телефона в блокноте, появившемся как по мановению волшебной палочки из внутреннего кармана пиджака.
   Как только они вышли из ресторана, Франческо почувствовал неимоверное облегчение:
   -Как в юности... Сердце зашкаливает...
   -Ничего, - Антуан похлопал его по плечу, - это приятное, а не болезненное зашкаливание ...
   Франческо наполнялся новой силой, забывались убогие и отчаянные дни одиночества. Жизнь наполнялась радостью, новыми ощущениями и яркими впечатлениями, ожидающими его на корабле судьбы, плывущим навстречу будущему...
  
  
  
  ...Будущее рисовалось совсем не радужно. В сумерках, когда ещё рассвет не озарил багрянцем крыши домов, старик Тотти стоял у окна комнаты своей квартиры, ждал звонка Давида, и думал о том, что купленная квартира для них не стоит тех усилий, затраченных на поддержание существования своей молодой жены. И вот теперь у него перед глазами окна соседних домов, как большие белые дыры, и ему казалось, что он сам, как одна большая белая дыра, расплывающаяся в небытие, а он слишком стар и слаб, чтобы противиться столь мощному по силе растворению... У него от бессилия накапливался гнев, который нужно было когда-то выплеснуть. Он молча сжимал кулаки, пытался отвлечься. И тогда он на несколько мгновений предавался
  сладким грезам о том, что он, как прежде, силён, полон энергии, все женщины на него заглядываются, он галантен и нежен с ними. Да найдёт он ещё ни одну такую Свету, мечтал старик Тотти. Но стоило ему посмотреть на себя в зеркало, как призрачные видения исчезали, и старик Тотти становился всё боле подавленным и злым. Он отвернулся от окна, подошёл к дивану и грузно опустился на него.
   То обстоятельство, что в начале "российской эпопеи" был сделан неудачный и столь неуклюжий шаг с молодой официанткой, было ему совершенно и глубоко безразлично. Облик девушки -официантки совсем растаял в памяти. Но он помнил каждую минуту проникновения в неё, каждое движение на пути к величайшему достижению, данное природой. От таких воспоминаний он всегда возбуждался, и ему, как он считал, хватало этого мысленного удовлетворения... Но потом наступала такая апатия к жизни, такое совершенство неудовлетворённости, что его душа выворачивалась наизнанку.
   Наконец, затрезвонил звонок мобильного телефона. Он даже опешил от неожиданности. Звонил Давид.
  -Она в отеле INVICTUS... В Риме...
  -Откуда такие подробности? - не поверил Франческо.
  -Слушай, ты меня попросил, - я тебе сделал... Что ты от меня ещё хочешь? Звонили на её мобильный именно из этого места... - возмутился Давид.
  -Прости... Не хотел обидеть.
  -Ладно, прощаю. Смотри только глупостей не наделай.
  Глупости, какие глупости, подумал он. Глупости были уже сделаны. Он собирается и едет в Рим, тут же... Ночь прошла кое-как... Он глянул на часы. Пять утра...К полудню он будет в Риме...
  
  
  
   ... Рим погружался в мир невообразимых звуков. Такие звуки можно было услышать только утром... И больше никогда. Звон церковных колоколов, призывающих верующих на мессу, сливался с шумом машин и многочисленных мотороллеров, издающих пискляво-детское "бибиканье". Громкие звуки открывающихся роллетов призывали первых покупателей посетить магазины.
   Света еще спала. Потёмкин поднялся на локтях и посмотрел на неё. Она дышала ровно и глубоко. Ну, нельзя же будить её такую красивую, с горечью подумал он. Но иначе было нельзя, и Потёмкин нежно ладонью провёл по её щеке:
   -Света...
   Она что-то в ответ пробурчала.
   -Свет... - он злился на себя, - пора вставать.
   Она открыла глаза и по-детски улыбнулась... Потёмкин не выдержал, залез к ней под одеяло и прижался. Она была совсем теплой. Она закрыла глаза и несвязно пробормотала:
   -Я приеду к тебе... Я брошу всё... Я покину Италию... И Милан...
   Потёмкин быстро вылез из-под одеяла:
   -Ну, вот и отлично... Ты окончательно решила, и это главное... А что с ним?
   - Я скажу ему... Обязательно скажу...
   -Пойду быстренько приму душ... Просыпайся мой любимый котёнок...- он губами нежно дотронулся до её щёк.
   Она улыбнулась, потянулась... Но Потёмкин, к сожалению, этого не видел, он уже шумел напором включенной воды в ванной комнате гостиницы...
   Когда он вернулся, Света стояла у окна. Она была, как в день рождения...Утренний свет падал на плечи и освещал её худенькие ровные ножки.
   Подавляя искушение уложить её вновь в постель, он подошёл и дотронулся до плеч:
   -Иди милая... И пойдём позавтракаем...Ты же хочешь есть?
   Она резко повернулась и прижалась к нему:
   -Господи как мне сейчас тяжело...
   Потёмкин и Света сидели в маленькой кафешке, завтракали и осознавали радость безумной встречи, неземное притяжение друг к другу, нежность и ещё что-то, что не под силу было понять осознанной влюблённости, а скорее любви...
   Беспокойные зайчики от многочисленных открытых окон, витражей бегали по верхушкам деревьев, от которых к кронам и выше к небу через фризы и карнизы древних построек тянулась непомерная радость бытия.
   - Жарко? - спросил Потёмкин.
   Дёрнув плечами, она весело мотнула головой:
   - Пока нет. Но будет довольно жарко.
   -Да-а-а...Ты знаешь... - многозначительно сказал Потёмкин и улыбнулся, - ты же итальянка.
   Она покачала головой:
   -Русская я, Саша, русская... И останусь русской.
   - Мне хорошо с тобой, - сказал Потёмкин и улыбнулся.
   -Мне тоже.
   -Через четыре часа автобус, мне надо собираться.
   Потёмкин вдруг очень сильно захотел её. Словно каждый сантиметрик пространства его души поняло, что он больше её не увидит. Но это же не так. Он мысленно повторил то, что она сказала ему совсем недавно:
   -Я приеду к тебе, я брошу всё, я покину Италию, и Милан...
   -Пойдём... Поднимемся... Я жутко хочу тебя...
   Она поняла его, потому что не понять друг друга влюблённые не могут. Она улыбнулась, и немного помедлив, поднялась. Потёмкин встал вслед за ней, и они направились в номер гостиницы.
   Потёмкин открыл дверь. Замечательный вид гостиничной комнаты открылся перед глазами Светы и Потёмкина багрово-шоколадными красками интерьера. Полный набор удобств, начиная от телевизора и заканчивая кондиционером. Большая двуспальная деревянная кровать, отделанная искусной резьбой, прикроватные тумбочки и горы конфет на них.
   -Слушай, комната хороша... - она окинула взглядом комнату.
   -Да, неплохая, - подтвердил Потёмкин,- вообще-то странно, что сегодня с утра ты не заметила красивого интерьера и добротности этого отеля...
   -Знаешь, - она улыбнулась, - я как-то об этом не думала...
   -Закрой глаза, - тихо сказал Потёмкин, подхватил ее на руки, она прижалась к его груди. Беззащитный мягкий котёнок, свернувшийся в клубочек. Он медленно подошел к кровати и бережно опустил её. Они неистово скинули с себя летние одеяния и предались такой любви, которая ошеломляет и даёт непостижимое присутствие тепла и счастья...
   Он радостно смотрел на Свету и мысленно проговаривал, что он никогда не забудет это нежное, ласковое и красивое лицо, её линии немного пухлых губ, и как они тянулись к нему, как её сияющие глаза медленно-медленно угасали, закрывались и сдавались, как она в эти минуты сладостно открывала себя всю, так необычно раскидывала руки на ширину всей кровати, и в этот миг становилась такой беззащитной, словно доверяла свою судьбу только ему одному.
   А солнце настойчиво врывалось в их покои. Его лучи даже сквозь плотные шторы прокрадывались в комнату. Становилось всё жарче, и было жаль приближающегося часа отъезда Потёмкина.
   - Все-таки жарко! - сказал Потемкин и, подойдя к окну, отдёрнул штору. Солнечный свет, обрадовавшись покорению новой территории, накрыл всю комнату. Света зажмурилась и сладко потянулась.
   -А вид отсюда красивый.
   Света направилась к Потёмкину:
   - Совсем недурно. Главное, что здесь не так жарко, как там... Даже прохладно...
   -Кондиционер...
   - А знаешь, я люблю, когда тепло, -поёживаясь, сказала она, -не люблю холод и дождь.
   -Может быть и не имеет смысл тогда покидать Италию, - хитро прищурился Потёмкин.
   -Не издевайся, Саша... Между прочим, это одна из причин, которая толкнула меня поехать с ним...
   Потёмкин глянул на часы:
   -Господи... Котёнок... Мне осталось полтора часа...
   Она снова потянулась и принялась одеваться. Движения ее были очень красивы и грациозны. Потёмкин с сожалением осознавал, что время встречи неумолимо движется к завершающему этапу...
   Через час на автобусной станции Тибуртина они ожидали приезда автобуса из Неаполя и ничего не могли сказать друг другу. Потёмкин чувствовал странную горечь в рыдающей душе и смотрел на Свету. Она стояла перед ним красивая и молодая, полная надежды на счастливый эпилог в своей итальянской истории. Её голубая блузка сливалась с небом, и Потёмкину казалось, что она растворяется в небесной синеве и исчезает, чтобы никогда не вернуться в его жизнь. Он мотнул головой, чтобы рассеять гадкие мысли. Света заметила его странное движение и с некоторым испугом спросила:
   -Что ты, милый?
   -Нет... Ничего... Всё хорошо...
   Она внимательно посмотрела на него, что-то заметила у него на лице, достала из сумочки пахнущий непостижимым ароматом жасмина носовой платочек и вытерла невидимую пыль или грязь. Пленённый этим очаровательным запахом, Потёмкин взял её руку с платочком:
   -Оставь мне его...
   Она молча протянула, а он схватил его и быстро опустил в нагрудный карман рубашки.
   Подошёл автобус... Странно, но Потёмкин оказался единственным пассажиром в Неоплане, следующим из Рима в Россию. Он сел в кресло, порадовался холодному воздуху в салоне и уставился сквозь стекло на Свету. Она побледнела, но виду не подала. Помахала рукой, и когда, наконец, автобус тронулся, она действительно исчезла- растворилась в римском зное последнего дня августа.
   Он закрыл глаза и долго созерцал образ Светы, застрявший в памяти своей свежестью и неповторимостью, окутанный безнадёжной тоской по прошлому, и который даже и настоящим то по настоящему не насытился.
   Он не видел палящего огненного диска солнца, который неукоснительно следовал за автобусом, он не видел бирюзовой дымчатости неба. Он не мог видеть, что Света уже на автобусной станции Тибуртина не одна, и, конечно же, не мог слышать, что человек, который подошёл к ней, задал один единственный вопрос:
   -Проводила?...
  
  
  
   ...Провожать он её сегодня точно не будет, устало подумал Франческо. Полгода, потраченные на обхаживание Наташи Петровой, прошли впустую. Он мучительно и тяжело страдал. Его жестокий характер получил сильнейший заряд оскорбления, и потому у него разболелось сердце. Когда-то здоровое, оно в один миг превратилось в больное... Больное сердце старика.
   Сегодня он понял, что эта молодая девчонка двадцати пяти лет от роду вытащила почти все его имеющиеся деньги, которые он заработал в России. Она преследовала свои какие-то корыстные цели. Ехать с ним, а тем более выходить за него замуж она не собирается. Она как-то странно рассмеялась ему в лицо, когда он предложил ей хотя бы поехать в Милан вместе с ним и пожить там, посмотреть как люди живут. То, что она сказала ему в ответ, повергло его в ужас:
   -Франческо, я не собираюсь больше тратить своё время на совместное проживание с человеком, который намного старше меня.
   Возникшие оцепенение и страх он моментально отбросил. Он понял, что зря проживёт, если ему не удастся как-то возразить ей, а может быть убедить в неправоте, а лучше всего поставить её на место. Эта соплячка ещё ничего в жизни не познала, не прожила полноценную жизнь, а получила от него всё - машину, квартиру, и сейчас она насмехается над ним.
   Старик Тотти почувствовал, как бьется его сердце, и понимал, что бьется оно от вдруг нахлынувшей обиды. Он попытался вспомнить Джованну... Да... Та же женская алчность или жадность... У него непроизвольно сжались кулаки...
   Они сидели на опушке леса и молчали. Лес тонул в янтарном свете. Солнце заливало золотистым светом макушки берёз и сосен, а небо было таким голубым, что глаза наполнялись небесным пространством. От лесного озонового воздуха у Франческо слегка кружилась голова. Такой степенной прохлады, от которой холодно никогда не бывает, в Италии конечно же нет.
   Когда настало лето они очень часто выезжали в лес, побродить между берёзками, окунуть ладошки в тихую заводь небольшого озера. Озёр здесь было полно. И каждый раз он по карте искал новое, и они направлялись туда, где их никто не мог видеть. Они встречались, соблюдая полную конспирацию. В её новую квартиру он всегда приходил почти за полночь, а уходил на рассвете. Ему было тяжело, но так хотела она. Говорила, что не хочет преждевременно раскрывать знакомство с ним ни перед подругами и соседями, и тем более ни перед родителями, жившими где-то далеко в деревне. Он и не противился этим тайным встречам. Может, даже так и лучше. А сегодня он подумал, что как хорошо, что никто не будет знать о его позоре. Первый провал на пути к завоеванию сердца женщины.
   Город, где он вёл бизнес был провинциальным. Типичный областной центр, который никак не мог сравниться с итальянскими подобными городами, а тем более с Миланом. Скучные обшарпанные пятиэтажки, разбитые дороги и тротуары. Франческо недоумевал, чем может привлечь такой город красивую женщину. Красивая женщина и должна жить в красивом городе. А Милан красивый город, рассуждал Франческо. Почему же она не хочет поехать с ним? Ах, да, он стар... Но сколько стариков живут с молодыми? Чем он хуже остальных?
   Она стала для него изгоем... Нет, это он стал для неё изгоем... Злость всё больше и больше овладевала им. Сознание уплыло в небытие, и он стал подчиняться только инстинктам. Он повернул голову в её сторону. Её лицо было спокойно, и, казалось излучало умиротворение. Но она вдруг поёжилась под его взглядом и ощутила подсознательный испуг, озноб, как будто ее вдруг охватил забытый страх. Она посмотрела на Франческо и ужаснулась при виде его перекошенного от злобы лица. Этого мимолётного ужаса ему вполне хватило, чтобы сжать руками её шею...
  
  
   -...Шею не сверни себе, - сказал Франческо, держа руками плечи Светланы.
   -Отпусти меня... Пожалуйста... Я устала и мне надо отдохнуть.
   -Отдохнуть? А что, ты с ним разве не отдохнула? - он в очередной раз потряс её плечи.
   У Светы начали наворачиваться слёзы от усталости, которая нахлынула после изнурительной езды на автомобиле из Рима в Милан, от обиды на Франческо, обращающего с ней очень жестоко, от тоски, потому что Саша далеко и защитить её он не в состоянии.
   Почувствовав его губы на своей щеке, она отпрянула и задрожала. Все происходило настолько стремительно и быстро, что она не могла по-настоящему осмыслить своё положение. В ушах стоял шум работающего двигателя, перед глазами виднелась убегающая лента шоссе. Так чувствует себя человек, который хочет немедленно лечь в постель, поджать ноги к подбородку, свернуться калачиком и, укутавшись одеялом согреться, уснуть, а все проблемы решить завтра.
   -Франческо, мы очень быстро ехали, пожалей меня... Я очень устала, - умоляла она, - давай поговорим завтра.
   -Завтра? Скажи мне сразу. Скажи, уедешь ли ты... Чтобы я знал... Завтра может будет поздно...
   Она хотела ответить, что еще не знает этого, ведь ей нужны деньги, чтобы уехать, а их у неё нет. Но она не смогла. Она не смогла сказать неправду, когда он так смотрел на неё сквозь оболочки выпученных глаз.
   - Да, - сказал она, - я уеду... Я больше не останусь здесь. И ты должен понять меня...
   Его лицо оставалось неподвижным. Но внезапно оно перекосилось ужасной гримасой, словно гиена оскалилась на свою падаль-жертву. Он резко разжал пальцы на её плечах и отпустил её. Скрестив руки она потёрла свои плечи, как будто хотела побыстрее унять боль. Франческо засунул руку в карман пиджака и презрительно посмотрел на неё:
   -Тебе деньги нужны?
   -Да нужны... Если ты мне одолжишь, я буду тебе благодарна...
   -Одолжишь... - он покачал он головой, - теперь это так называется...
   Вдруг ей показалось, что он совсем не такой как прежде... А впрочем, она всегда подмечала в нём его потаённый гнев. Только сегодня тайное обернулось явью.
   Он улыбнулся, но эта была вымученная улыбка. Будь она повнимательнее, то заметила бы ухмылку.
   -Хорошо... Я тебе одолжу... - глухо сказал он и вытащил руку из кармана.
   -Что ты делаешь Франческо? - она опустила глаза и увидела, что его рука сжимает...
  
  
   ...Сжимая платочек, который он прижал к носу и вдыхал как свежий ветер её аромат жасмина, Потёмкин счастливый ехал домой, сбросив груз... Груз чего? Груз накопившейся усталости и переживаний, волнения и радости, любви и разлуки. Он хотел домой. Он очень хотел домой. Там его ждут. Ждут все русские девушки, он их всех готов любить. А если приедет она, он останется с ней, потому что он любит её. Но она приедет, он точно знает, что она приедет.
   Водитель автобуса включил приёмник. В эфире была Эдит Пиаф со своей песней Le vagabond****. Её пение очаровывало Потёмкина. Он даже не удивился, что Эдит Пиаф появилась как знамение, как предвестник чего-то. Он принял это как должное. Это ведь певица, песни которой связали их на всю жизнь.
   Он улыбнулся, закрыл глаза и увидел не увиденные Альпы и впервые за путешествие уснул и спал очень крепко, как после тяжкого длительного перехода через Альпы. Альпы они проехали ночью. Но теперь он не жалел, что не увидел их наяву. Он их видел! И не важно, что во сне.
   Он будет ждать её, ведь она обещала приехать. Она обязательно приедет. Она любит его. Это здорово!
   Рассеянно раскрыв газету, купленную вместе с "Комсомолкой" ещё перед поездкой в Италию в Минске и, пролежавшую без надобности в сумке на протяжении всего его итальянского турне. "Комсомолка" осталась там, в Италии, а эта у него. Он попытался что-нибудь просмотреть. Но буквы замирали в глазах и он так ничего не смог прочитать. Он бросил это бесполезное занятие, сложил газету вдвое и положил её в сеточку-ячейку, закреплённую на спинке переднего сиденья. На газете через сеточку виднелась какая-то фотография девушки, а рядом курсивом была помещена информация. Какие-то слова были закрыты верёвочкой сетки-ячейки, но некоторые вполне можно было разобрать:
   "Разыскивается Петрова Наталья Александровна, на вид 25-26 лет, ушла из дому... Была одета...".
   Но он ничего не видел, ему не нужна была газета. Он думал только о ней, и думал о том, что не нужен ей этот старик, не нужна ей чужая Италия, не нужен ей роскошный Милан...
  
  
  "...Милан. В этом городе обнаружены тела супругов. Полицейские прибыли в дом на улице Джузеппе Меркали. После звонка владельца небольшого магазина, расположенного по соседству. Он сообщил в полицию, что супружеская пара, покупающая у него продукты ежедневно на протяжении нескольких месяцев, уже несколько дней не появляется.
  Прибывшие на место патрульные увидели, что автомобиль супругов находится на стоянке, телевизор и кондиционер работают. Стражи порядка взломали дверь и вошли в квартиру. Тело владельца квартиры лежало на полу в комнате, труп его жены был найден под кроватью со следами крови.
  Молодая женщина, супруга шестидесятитрёхлетнего Франческо Тотти, прибывшая год назад из России, была не известна полиции. Полиция подозревает, что в данном случае речь идет об убийстве и последующем самоубийстве, хотя проверяет и другие версии".
  
  Прочитав эту последнюю хронику, смахнув слезу, ненароком появившуюся на дряблой щеке, седовласый старик, сидевший в сквере вздохнул, сложил газету, закрыл глаза, и подумал: "Несчастные... Эх, дела-то какие творятся в Италии..."
  
  *Итальянские дела
  **Нострификация - признание диплома иностранного государства.
  ***Паспарту - специальная картонная рамка под фотографию или гравюру.
  **** Бродяга
  № Слова любви
  Ноябрь 2006 -апрель 2007
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"