Шла по тропке весенней: по шёлковым фиалкам да жёлтым первоцветам. Трогала вышитым башмачком сосновые шишки. Тау! Солнечный луч заблудился в цветах дикой груши: белая пена, что убежавшее из горшка варенье, - сладкая, с мелкими пузырьками-лепестками. Птицы щебечут, поют: "Не ходи в дальнюю рощу! Помнишь, о чём деревенская ведунья говорила? Не ходи!" Помнит Тау, только любопытство горит на щеках спелыми вишнями; пальчики, сжимающие котомку, вздрагивают от нетерпения, да позвякивают бубенцы в длинной косе.
В дальней роще солнечно, соловушко заливается: где-то близко ручей. Нет мочи ждать! - заспешили вышитые башмачки. Топ-топ по зелёной мураве, прыг-скок по камушкам к серебряной воде. Подхватила подол рубахи, крепче сжала котомку, - и с разбегу на середину ручья! Прямо на плоский мшистый камень... тот самый.
Зря ведунья стращала, нет тут ничего! Камень тёплый от солнца, мох мягкий, по сторонам ручей плещется. Отдышалась Тау, на всякий случай глянула в воду, на месте ли отражения? Но и в замирье всё тихо: облачко в небе, берёзы, ольха, каменный бок, поросший мхом, и собственный водяной двойник с любопытными глазами. Погладила ладошкой мохнатый бок, рассмеялась:
- Бабка Нура про тебя всякие небылицы рассказывала, будто ты людей чаруешь, будто злой ты, и думы твои такие, что само солнышко прячется и ручей мутится. Она ведь всё придумала, правда? Смотри, как светло кругом, как весело! А я зеркальце несла, думала, ты впрямь королевич заколдованный... Средство верное: когда окажешься между водой и зеркалом, два замирья начнут твои чары делить, и тут беги, не зевай! Им - чары, тебе - свобода. Да только если ты не королевич, зачем нужно моё зеркальце?..
Пригорюнилась Тау. Зачерпнула пригоршней из ручья, умыла личико. Достала из котомки ломоть хлеба, крошки в воду бросила.
- Угощайтесь, духи, вкусный хлеб. У мамы самое лучшее тесто получается! И ты поешь, мохнатенький. Вот вернусь в деревню, скажу бабке Нуре, что никакой ты не заколдованный человек, пусть никого больше не пугает своими небылицами! У неё, небось, тут место грибное; никому показывать не хочет, оттого и рассказывает всякое, чтоб не ходили. А ещё у неё в любой год есть малина и орехи, даже в неурожай. Тоже тут собирает? Ты ведь, поди, все бабкины секреты знаешь?
Снова погладила зелёный мох, откусила краюху, задумалась.
- А я на бабку Нуру сердца не держу, раз такое дело. Пускай прячет свои грибы! Я-то думала, она тебя расколдовывать не хочет, чтобы желания исполнял. Может, и вовсе не наградили её боги даром ведовства, может, врёт она всё, как про тебя врала. У тётки Лимы третьего дня корова сдохла, и никакое ведовство не помогло!.. Если б ты и впрямь исполнял заветное, я бы ничего просить не стала. Верно говорю! Вот и солнышко поручится! Просто любопытно было поглядеть, как бы ты в королевича стал превращаться. Засияет, поди, всё кругом, краше, чем в ясный день! И радуга за целое небо. А на той радуге спустится к тебе конь златогривый, станет копытом бить, а оттуда - искры! Или даже не искры, а камушки, какие заморские гости на ярмарку привозят, - дорогущие-е! За каждый можно купить корову, а то и лошадь. Только я бы те камни домой брать не стала: просто потрогать любопытно, уж очень ласково они на солнышке сверкают! А подвески мне братец сделает, когда стану невестой. Он у меня кузнец, самый лучший мастер в деревне по части украшений!.. Вот я тебе всё и нахвастала!
Поднялась Тау, погладила мох на прощание, оставила на камне недоеденную краюху.
- Ну, бывай! Хорошо с тобой, только надо домой возвращаться: я без спросу ушла, уж, поди, вся деревня меня ищет!
Перескочила ручей, и заспешили вышитые башмачки обратно - по зелёной траве-мураве, по жёлтым первоцветам да шёлковым фиалкам.
А в деревне и впрямь переполох: убежала маленькая Тау в дальнюю рощу! Ведунья ходит чернее тучи, охает и причитает. Как ни отваживала она детей, как ни рассказывала им всякое про серый камень в ручье, - нашлась одна любопытная да востроглазая!.. Мужики скорей за топоры, работу побросали и гурьбой в лес - выручать Тау. Глядь, а она идёт себе назад, цела-целёхонька, песенку напевает! Щёчки горят вишнями, глаза росинками блестят, и в косе бубенцы позвякивают.
Вся деревня собралась. Обступили девочку, спрашивают. Тут мама прибежала, и отец, и брат. Тормошат её, целуют, радуются, что чары стороной обошли. Только бабка Нура смотрит недобрым взглядом. Хмурится ведунья, молчит, на вопросы соседей не отвечает.
- Что ты видела в лесу, Тау?
- Птичек видела, дикую грушу в цвету, серый камень в ручье. Он большой, и мох на нём тёплый от солнца.
- Тау, а как же злые чары?
- Нет никаких чар, бабка Нура всё придумала! Она эти сказки нарочно сочиняет, чтобы мы верили и боялись.
Улыбнулась девочка, достала из котомки зеркальце и пустила озорной зайчик прямо в лицо старухе!
- Никакая она не ведунья вовсе!
Отшатнулись люди в испуге: бабка Нура вдруг сморщилась, зашипела и... в центре расступившегося круга остались стоять две маленьких Тау - обе в вышитых башмачках и с зеркальцами. Запричитали женщины, загомонили мужчины. Что делать? Как отличить настоящую? Одна поведёт рукой, и другая, словно её отражение; одна слово молвит, и другая в тот же миг. Вот они, чары проклятые! Не ходила бы ты, Тау, в дальнюю рощу, беды бы не было!
Но тут в круг вошёл заезжий молодец. По виду - заморский гость: одежда на нём чудная, богатая, и сам статью точно королевич. Только речь у молодца ясная, будто с ними от века в одной деревне жил. Подошёл он к зачарованным девочкам, взял у них зеркальца, - стало одно.
- А вот, - говорит, - есть у меня гостинец. Вёз я его своей будущей невесте, да тут, видно, дело поважнее, чем сватовство.
Вынул гость из поясной сумы низку самоцветных камней и протянул девочкам:
- Кто из вас разгадает, что с этим гостинцем делать, и есть та, которая в лесу была. А другая, стало быть, лишь отражение, и место ей - в этом зеркальце.
Дорогие камни на солнышке огнём горят. Засмущались маленькие Тау, обе ручки протянули одинаково - ни по чём не отличишь! Молодец улыбнулся и сам вложил гостинец в одну из ладошек. Поиграла-поберебирала камушками девочка, на шею повесила. Всё правильно, - зашептали люди. Что ещё с ними делать, с бусами-то?
Чужанин взял назад свой гостинец и вложил в другую ладошку:
- Теперь ты.
Не играла девочка с бусами, не любовалась, - порвала нитку, упали дорогие самоцветы в траву, раскатились, потерялись. Ахнули люди.
- Конь копытом бьёт, искры летят, - тихо сказала маленькая Тау. И заплакала.
Не ведуньей была бабка Нура. Просто живёт в каждом человеке страх: голодный, как дикий зверь, свирепый. Поддашься ему, - вмиг постареешь. Люди подумают, что перед ними мудрый человек, если он такую долгую жизнь прожил, станут совета спрашивать. А из страха какое ведовство? Одна видимость. Отражение. Вот и Тау въяве встретилась со своим страхом. Только светлый день в её душе сильнее оказался: солнышко да цветочки, да сказочки хороший конец.
Нет никаких самоцветов, - просто роса на траве не высохла. И двойника не было никогда, а бабка Нура - обыкновенная скареда, что в лесу грибные места прячет! Но когда подрастёт маленькая Тау, братец сделает ей самые лучшие украшения - ожерелья, и подвески, и перстеньки, - а из дальних стран приедет свататься заморский королевич. Верно говорю! Вот и солнышко поручится!