"И вот, снова я стою на улице пронизываемый холодным осенним ветром насквозь. Как и в прошлый раз, я пришел на назначенное мной место встречи значительно раньше, но так все и должно быть, потому что просьба в очередной раз исходит от меня. Деньги, деньги, деньги... никуда от них не убежать и не деться. Хотелось бы сказать, что я их выше, хотелось бы, но Наташка болеет уже третий год, а денег катастрофически не хватает. Нужны лекарства, нужно подмазать врачей, нужно оплачивать коммунальные услуги, нужна одежда, нужна еда, в конце концов. А моей зарплаты, и Наташкиной пенсии, на все не хватает. Так уж получилось, что родственников и детей у нас нет, поэтому я снова и снова прошу деньги у друга, каждый раз читая на его лице, что ему эта ситуация уже порядком надоела. С этим другом мы познакомились давным-давно. Давным-давно, и совсем недавно для памяти, отгремела та война, которая нас и познакомила. Однажды, в нашу роту прислали очередных новичков. И как-то так вышло, что Мишка прибился ко мне практически сразу. "Мишка, Мишка, где твоя улыбка..." Вот уж точно, где Михаил Александрович, та твоя улыбка? Не та, которой ты встречаешь меня в последние годы, а та которая была... искренная, чистая, доверчивая и открытая, несмотря на то, что шла война. Но я не осуждаю, может быть, ты и прав, и не только просителю тяжело просить не чувствуя себя униженным, но и дающему тяжело давать и улыбаться в некоторых случаях. И все-таки, что-то в нашей дружбе бесповоротно испортили эти денежные отношения, это я понимаю и четко осознаю, но надеюсь, что и здесь мы справимся, как справились вместе тогда... Как справились в тот день. Как сейчас помню, и до сих пор удивляюсь, насколько, всего каких-то несколько километров, порою кажутся неподъемными и далекими, особенно когда твой друг сильно ранен. Как же далеко было тогда до своих, и находясь в зоне противника, как будто отдельно ото всего, были мы, оставшиеся вдвоем в живых. Мы остались вдвоем, только вдвоем, никому кроме друг друга ненужные, в этом огромном мире на определенный промежуток времени. Но я тебе говорил: "Мишка, мы выберемся и из этой заварухи. Мы еще столько всего не прожили и не пережили."
А ты, в ответ, пытаясь поддержать не то себя, не то меня, и молол какую-то чушь. А потом, на каком-то километре, ты захотел сдаться:
- Брось ты меня. Один быстрее выберешься. Я практически покойник, что ты со мной возишься и тащишь меня, хочешь получить двух трупов вместо одного?
- Доползем, Мишка, не хорони ни себя, ни меня заранее. Доползем.
- А я бы бросил.
- Бросишь, успеешь еще, какие твои годы...
Ты тогда не ответил, ты только посмотрел на меня долго, глубоко и очень внимательно, и промолчал...
Сколько же воды утекло с тех пор... Столько лет прошло... Мы выжили. У тебя есть уже внуки, а у меня моя Наташка..."
В этот момент, мой внутренний диалог с самим собой, прерывает подъехавшая машина, из которой выходит Мишка. Тот же самый Мишка, но уже совсем не тот. Солидный Михаил Александрович.
- Привет, снова деньги нужны?
- Михаил, ну ты же знаешь мою ситуацию... Верну как смогу.
- Вернешь, и снова займешь. В последние два года мои деньги застряли где-то в пространстве между мной и тобой. Вроде отдаешь, но через день-два их снова у меня же и просишь.
- Жизнь такая.
- Жизнь такая, какую ты сам построишь, а ты построил чёрт знает что. Держи, конечно, только это в последний раз, и на меня больше не рассчитывай. У меня тут намечается покупка пакета акций, так что и сам буду жить впритык какое-то время. Считай предупредил.
С этими словами он протягивает мне деньги, которые я беру, и не глядя, засовываю в карман брюк очень быстро, так, чтоб Мишка не заметил насколько сильно, в тот момент, трясутся мои руки. Гордо отказаться от денег я себе позволить теперь не могу, - у меня Наташка болеет.
- Буду знать. Спасибо.
- Чем смог, тем помог. Бывай, - отвечает Михаил, и садится в свою машину.
"Даже не выключил мотор," - отмечаю я, и смотрю, как его машина плавно трогается со своего места, чувствуя одновременно, как меня обжигают, пронизывая насквозь, лежащие в кармане брюк, деньги, гораздо больше, чем до этого пронизывал насквозь холодный ветер... После чего я отворачиваюсь, и иду по тропинке, ощущая, даже сквозь ботинки, всем своим нутром, как хрустят под ногами осенние листья... Но не успел я пройти и пяти шагов, как за спиной услышал сильный и громкий хлопок, заставивший меня резко вздрогнуть. Хлопок напомнивший и возродивший, за один неуловимый миг, тысячи таких же, и подобных таким, хлопков, услышанных и пережитых мною за время войны. Может поэтому, я резко, словно автоматически, разворачиваюсь в тот же миг, и вижу, что машину Мишки, почти всю, сплющило бензовозом. Пока бегу к машине, попутно, краем глаза, замечаю, как люди, будто по мановению волшебной палочки, начинают скапливаться в отдалении, что обе машины дымятся и дымятся сильно... Подбегаю, с большим трудом открываю заклинившую дверь, за которой на сидении полу-лежит весь в крови Мишка, но он в сознании, и это радует. В этот момент, за спиной оживают крики людей, адресованные мне: "Мужчина, отойдите от машины! Машина еще может взорваться! Отойдите!" Но я, не реагируя на внешние раздражители, осторожно, пытаясь не навредить Мишке еще больше, чем он уже пострадал, начинаю его вытаскивать. А Мишка смотрит на меня глубоко и внимательно, после чего произносит с огромным трудом:
- А я бы на твоем месте бросил.
- Бросишь, успеешь еще, какие твои годы...