Я не претендую на глубокий исторический очерк о жизни завода и отдела, где я трудился в 1955-1965 годах. Просто расскажу о некоторых людях и об отдельных эпизодах, в которых мне пришлось участвовать, причем часто в неофициальной обстановке.
I. СКБ
Когда в 1955 году я пришел на завод, там полным ходом шло освоение новой техники - козлового двухконсольного крана грузоподъемностью 5 тонн. Мозговой центр освоения - СКБ -- возглавлял А.В. Якушин. Замом у него был С.В. Бреденштейн. В бюро работали Кузьма Спирочкин, Виктор Спиридонов, Иван Гогия, Иван Сорокин, Владимир Ушаков, Сергей Драгунов, Юлия Белик, Мария Вахнина. Позже в наш отдел пришли Е. Воскресенская, А. Зайцев, Л. Морозов, В. Попов и другие.
На фоне других изделий, находящихся в работе, козловой кран представлял собой более сложную машину. Кран имел трубчатую конструкцию опор и двухконсольной фермы треугольного сечения. Нижний пояс фермы -- двутавр, он же -- ездовая балка, монорельс, по которому перемещался пятитонный тельфер. Неподвижная кабина располагалась на жесткой опоре.
Кран сразу завоевал популярность в различных областях промышленности, особенно в строительстве. В это время большими темпами развивалось жилищное строительство, многие детали домов изготавливались в заводских условиях, и кран КК 5 оказывался очень кстати на домостроительных объектах и полигонах железобетонных изделий.
Летом 1956 рода завод удостоился чести выставить кран как экспонат на Московской Выставке новой строительной техники при ВСХВ (так называлась тогда ВДНХ, а затем ВВЦ).
Кран изготовили в выставочном исполнении и смонтировали на специальной площадке у южных ворот ВСХВ. Демонстрировать кран директор завода послал меня как ведущего конструктора, наказав очень серьезно подойти к показу возможностей и достоинств изделия, чтобы в лучшем виде представить его как советским, так и зарубежным специалистам. Заводу надо было выходить со своей продукцией на широкую арену, и демонстрация крана КК 5 была первым шагом в этом направлении.
Первое время показ крана мы вели вместе с руководителем проекта из ГИПРОУГЛЕМАША Н.С. Штеренгасом, а потом я остался и за лектора-консультанта, и за крановщика -- кран надо было показывать в действии.
Кран пользовался большим вниманием, особенно у делегаций зарубежных специалистов из ГДР, ФРГ, Венгрии, Китая и других стран. Федунец требовал отчета о результатах мероприятия, смотрел журнал с отзывами специалистов. А отзывов было много, и дельных.
-- Подождите несколько лет, -- говорил он, -- и завод войдет в число ведущих предприятий страны...
Выставка пользовалась интересом и у высокого руководства. Как-то нас предупредили, что выставку посетит Н.С. Хрущев. Но приехала Е.А. Фурцева, секретарь МК. Она внимательно ознакомилась с экспонатами и заинтересовалась нашим краном, попросив меня показать его в работе.
Освоение новых изделий всегда сопряжено с трудностями. Выявлялись и ошибки разработчиков, и наши, заводские огрехи выплывали. Когда на смену КК 5 пришли новые краны ККУ-7,5 и ККУ-10, забот прибавилось. В освоении этих изделий очень активное и творческое участие принял талантливый конструктор Геннадий Алексеевич Котельников, получивший впоследствии звание "Заслуженный изобретатель РСФСР".
Рождался ККУ-7,5 в муках. Чертежи, полученные от московского разработчика, были, мягко выражаясь, сырыми, и коллективу СКБ приходилось кое-какие узлы на ходу, не останавливая серийного выпуска, дорабатывать.
II. ХОЖДЕНИЯ ЗА ИСТИНОЙ
После выпуска первых партий посыпались претензии заказчиков. Дело доходило до того, что были случаи, когда при подъеме груза ездовая балка отрывалась от нижнего пояса фермы вместе с грузовой тележкой.
После предварительного анализа аварий и возможных причин были разработаны первостепенные меры по усилению узла крепления балки к ферме. Теперь в первую очередь надо было заставить владельцев кранов провести усиление этого узла по нашим чертежам. Конечно, это была срочная, но временная мера. Главная же задача -- это разобраться в истинных причинах аварий, причем дифференцировать ошибки завода и дефекты монтажников (разумеется, каждая из сторон старались отвести от себя ответственность).
Для этого была создана оперативная бригада конструкторов, облеченных широкими полномочиями, которые разъехались в разные концы страны. В Донбасс, например, поехал Н.А. Афонин, а мне достался регион Урал - Башкирия -- Поволжье.
Знакомясь с последствиями аварий, беседуя с руководством и рабочими леспромхозов, стройплощадок и лесных складов, я пришел к выводу, что самой распространенной причиной аварий стали массовые нарушения правил монтажа и эксплуатации.
Были случаи, когда под разгрузку подавался вагон с намертво примерзшим к нему лесом. Понятно, что, пытаясь выгрузить из вагона пачку бревен, крановщик, бывало, поднимал с пачкой весь вагон...
А на одном из сталинградских лесных складов меня ждал совсем необычный случай, пример крайней безответственности эксплуатационников.
Приехал я туда накануне выходного дня. На склад меня не пустили (я слышал твердое указание охране, что меня насторожило), поселили в гостинице и предупредили: в понедельник "составим акт о рекламации, будем требовать от завода новый кран, так как этот при попытке поднять груз развалился на части из-за хилых ножек. Вы экономите металл за счет безопасности".
Не дожидаясь понедельника, ранним воскресным утром я все же проник на территорию, и предо мной открылось страшное зрелище. От нашего красавца ККУ-7,5 осталась груда исковерканного металла. Опоры шарнирные и жесткие были скручены узлом, как веревки, кабина раздавлена в лепешку, ферма лежала на разгромленном машинном отделении бревнотаски.
Оправившись от первого шока, я стал спокойно изучать характер повреждений. И обнаружил главное: противоугонные захваты, установленные на ходовых тележках и которыми кран вне работы должен быть намертво зафиксирован на рельсовом пути, раздвинуты и покрыты ржавчиной. Было ясно, что кран, оставленный без присмотра и не закрепленный противоугонными захватами, погнало сильным ветром. Путь, уложенный на насыпи высотой целый метр, не был оборудован тупиком-упором, что явилось вторым нарушением правил монтажа и эксплуатации. Конечно, при таких условиях кран просто обязан был опрокинуться.
Воссозданная мной картина получила подтверждение, когда я разговорился с машинистом танк-паровоза, снующего по складским путям. Угостив его сигаретой "Шипка" (тогда был дефицит курева), я выслушал его рассказ:
-- Воскресенье было. Еду я по своему пути и вижу: кран под ветром сдвинулся с места и покатил, едет параллельно мне, догнал, перегнал, доехал до конца и кувыркнулся.
-- А крановщик? -- спросил я.
-- Так я ж говорю тебе: воскресенье было, не работал никто, кроме нас, железнодорожников!
На радостях я подарил ему целую пачку "Шипки" и пошел дожидаться понедельника...
Когда в конторе склада собрался руководящий люд, я услышал грозный рык: "Ну, где эти бракоделы?!" и приготовился к бою.
Выслушав их версию, я развеял ее как дым, поведав о том, что увидел своими глазами. Элита предприятия сбавила обороты, но еще слышались реплики: "откуда он взялся, этот пацан?", "кто его пустил на территорию, да еще с фотоаппаратом?", и попозже: "ничего себе пацан, он хуже следователя..."
А закончилось совещание тем, что главный инженер, уже миролюбиво, произнес: "Может быть, завод поможет нам восстановить кран? 3а наш счет, конечно... а?"
***
Осенью 1965 года на завод пришла правительственная телеграмма с требованием устранить дефекты на девяти мостовых кранах на Усть-Каменогорском титано-магниевом комбинате. О выполнении ремонта, а также о причинах неполадок доложить в Дом Правительства в Охотном ряду.
Мы вылетели в Усть-Каменогорск втроем. Со мной были технолог Иван Шишлов и сварщик Иван Колобовников.
У всех кранов были в разной степени деформированы узлы крепления подкосов, соединяющих рабочую и троллейную площадки с мостом. В результате тщательного осмотра повреждений и территории комбината у нас не было сомнений в том, что же произошло с кранами. После выгрузки полумостов с железнодорожных платформ их волоком, варварски тащили трактором по двору комбината к месту монтажа. Об этом свидетельствовали глубокие борозды на изуродованной земле.
Но доказать это было не просто. Нас обвиняли и в том, что завод применял сталь не той марки, и в том, что некачественная сварка, и в том, что плохо крепили изделия на платформах. Мы организовали лабораторный анализ образцов, изъятых из порванных мест, указали на следы транспортировки узлов, которые я сфотографировал. Свою "Смену" я, как обычно, носил под мышкой. Кому-то, не желавшему, чтобы мы докопались до истины, не понравилась моя прыть, и в один прекрасный момент я был задержан в проходной. Отвели куда следует, изъяли фотоаппарат и проявили пленку. Но благоразумие взяло верх: "Смену" мне вернули. Правда, пленку, вернее половину ее, вернули в виде лапши: "Мы вырезали кадры, где засняты ваши краны. Мы не против, но видите, на втором плане цеховая стена с окном? Это режимный объект...". Тем не менее, выяснить и доказать истинные причины аварий нам удалось.
Целый месяц работали мы. Ремонт шел как на кранах, лежащих на земле, так и на кранах, поднятых на подкрановые пути в цехах. Цеха были недостроенными, неостекленными. Нас продувало холодными сквозняками, руки стыли. Был октябрь. Иногда, чтобы добраться до крана, нужно было как-то подняться до подкрановых путей, по ним осторожно пройти до крана, рискуя разбить голову о конструкции и вообще свалиться с огромной высоты. Иногда вручную приходилось подкатывать кран к удобному месту для работы. Я уж не говорю о том, как трудно было заставить комбинат помогать нам: нужный металл для заплаток приобрести, сделать химический анализ, выделить автокран или автовышку, достать нужные электроды.
В конце концов, краны были приведены в нормальный вид, составлен более или менее справедливый протокол (борьба шла за каждую букву).
В Доме Правительства я подробно доложил о результатах работы. Претензий от высокого начальства не было.
***
А с Николаем Прониным в 1965 году у нас тоже была интересная командировка. Один из уфимских комбинатов прислал на завод грозную телеграмму: несколько козловых кранов оказались негодными. Главный инженер И.Е. Лактионов, отправляя нас, сказал: "Езжайте, хлопцы. Не жалейте ни времени, ни энергии, ни всякого такого прочего... чего вы умеете... Одним словом ничего не жалейте. Но предупреждаю: не вздумайте привести хреновые бумаги".
Приехав в Уфу и осмотрев наполовину смонтированные краны, мы схватились за голову. Была явная недопоставка некоторых узлов, кабельной продукции, не работали тросоподдержки и вообще налицо был целый перечень дефектов. Руководство взирало на нас с победным видом, потирая руки, и держало наготове заранее составленный акт-рекламацию. Им было любопытно, что мы скажем, ведь заводская вина, казалось бы, налицо.
Вечером мы закрылись в комнатке, что предоставили нам в качестве гостиницы, разложили чертежи, инструкцию по монтажу, технические условия и стали думать. Думали о том, что у них сделано не так или вообще не сделано. Задача была раздуть важность их огрехов и умалить значение наших недочетов. Мы просидели всю ночь. Мысли рождались коллективно, если один говорил "а", второй добавлял "б" и так далее.
Наутро, невыспавшиеся, мы все же были готовы к бою. Наши предложения выглядели так: "Мы согласны признать свою долю ответственности за такие-то недостатки. Однако давайте-ка посмотрим, что же творите вы! Да если котлонадзор увидит ваши деяния! Глядите, у нас тут целый список замечаний...". Наши оппоненты явно приуныли. "Ну так вот, -- продолжали мы. -- Вам что нужно, краны или тяжба? Дайте нам одного сварщика (токарную работу мы сделаем сами) и через несколько дней краны заработают. Что же касается недопоставленного кабеля, то мы похлопочем. Завтра же позвоним на завод"...
Когда же все благополучно разрешилось, главный инженер на радостях организовал "вечер дружбы", и когда все дошли "до кондиции", он хитро проговорил: "Хорошие вы ребята, знающие. Но дипломаты... Думаете, я не понял, где вы нам лапшу на уши повесили? Но я надеюсь на вашу порядочность. И благодарен за краны. А вообще-то у меня деловое предложение: переезжайте-ка к нам с вашей станции Узловая. Мы организуем у себя КБ по механизации; вот вам и должности готовы - начальника и зама"...
Как настоящие патриоты мы вежливо отказались...
Через какое-то время наши с Прониным производственные пути разошлись, но при редких встречах мы говорили друг другу: "А помнишь Уфу?.."
III. И.Б. АЙНБИНДЕР
Изя обладал тонким остроумием и острым языком, отчего многие опасались с ним связываться в словесных перепалках. Бывало, кто-нибудь по неопытности пытался подшутить над ним за его феноменальную худобу и обозвать его скелетом. Как же тот неосмотрительный простак потом жалел об этом! Изя тихим, спокойным, даже сонным голосом, сражал смельчака наповал ответной, неотразимо точной остротой.
Характерная личность Израиля Бениаминовича заинтересовала меня. Увидев его впервые, я дома набросал его портрет (трудно для карикатуриста пройти мимо такого материала). Наутро жена схватила рисунок, понесла на завод и показала сотрудникам. Те с интересом рассматривали его, ахали. И тут из-за их спин появился Айнбиндер. Жена была в ужасе: что сейчас будет!
Изя долго внимательно рассматривал рисунок своими хитрыми, маленькими, спрятанными в морщинках глазами, и спросил:
--Кто рисовал?
-- Мой муж.
-- Вы меня должны с ним познакомить.
Оказалось, что Изя остер на язык не только по отношению к другим, но был не прочь посмеяться и над собой. Его не смущали комичные ситуации, в которые попадал он сам.
Он стал горячим ценителем моих дружеских шаржей и карикатур, за что я до сих пор ему благодарен, ибо наличие рядом неравнодушного "болельщика" является своеобразным творческим стимулом.
Однажды Изя рассказывал, как он в студенчестве проходил военную службу в лагерях. Он настолько ярко описал свой внешний вид в военном мундире, что я в тот же вечер изобразил его в этом качестве. Наутро Изя сказал: "Ты будто был рядом".
В другой раз после работы он играл в шахматы с Н. Афониным. Доиграть никак не могли, а по традиции собирались в этот день в баню. "Ладно, -- сказал Айнбиндер, -- в бане доиграем". Вскоре я принес рисунок "Суббота - банный день". Николай и Изя голыми сидят в ванне, а в воде плавает шахматная доска с фигурами.
Об Изе ходили легенды. Одна из них рассказывала о том, как Изя отморозил в своей постели уши, неосторожно отвернув одеяло с головы во время сна. Другая легенда говорила о том, как он со своим соседом В. Дроздовым пытался бороться с нашествием мышей. Чтобы мыши не хозяйничали в комнате, ребята покупали буханку хлеба и загораживали ею путь из норки. Теперь мышам незачем было бегать в поисках еды (впрочем, у хозяев ее почти никогда и не было). Они изнутри объедали всю мякоть буханки, оставляя корку. Через неделю Изя выбрасывал сухую тонкостенную коробочку с дыркой из окна своей комнаты, выходящей в сторону ДКМ, а прохожие удивлялись странной буханке.
Иногда Изя вел себя очень необычно, шокируя окружающих. Кое-кто все время находился в напряжении, ожидая от него какую-нибудь очередную колкость или подвох, и любые его высказывания принимал на свой счет.
Однажды, сидя за своим столом, он долго, задумчиво прищурясь, глядел в окно на хмурое предзимнее небо и вдруг, не обращаясь ни к кому, лениво произнес:
-- Скоро пойдет большой снег и засыплет всех дураков.
Что тут поднялось! Женщины повскакивали со своих стульев, возмущению не было конца.
-- Какое хамство! - кричали одни.
-- Сам-то ты кто! - вопили другие.
-- От дурака слышим! - и т.д.
Изя, будто не слыша возмущенных дам, медленно взял со стола альбом с чертежами и вышел, не обращая ни на кого внимания.
Будучи вечным холостяком, он умел жить так, что деньги у него всегда водились, и у него часто просили в долг. Он никому не отказывал. Все карманы его брюк и пиджака были напичканы мятыми рублями и десятками. О возвращении долгов, он, по-моему, не очень беспокоился.
Изя мог часами сидеть за столом, скрестив руки и положив на них голову. При этом некоторые считали, что он бездельничает, а то и вовсе спит. На самом деле Айнбиндер работал с цехами так, что после посещения им производства там не оставалось ни одного нерешенного вопроса. Что и позволяло ему иногда "расслабляться" в беспечной позе.
Со временем в ОКБ стал чувствоваться недостаток рабочей силы - конструкторов. Как-то А.В. Якушин, придя в отдел, посетовал на нехватку людей:
-- Народу у нас маловато...
Айнбиндер со свойственной ему невозмутимостью, небрежно произнес:
-- Нас мало, но мы в тельняшках.
На следующий день я принес в отдел целое панно: я изобразил почти всех сотрудников (с портретным сходством, разумеется): в центре - Якушин, а Изя изрекает свою легендарную фразу. При этом все - в тельняшках. Изя попал в точку, ибо все сотрудники, полные сил, энергии и энтузиазма именно так себя и чувствовали.
IV. МОЛОДОЕ ПОПОЛНЕНИЕ. ВАСИЛЬЕВ И СИЛКИН.
Тот разговор о нехватке кадров и о тельняшках осенью 1959 года, вскоре получил свое развитие с приходом в отдел группы выпускников Тульского политеха. Помню, открылась дверь, и в комнату вошла стайка новоиспеченных специалистов: Евгений Старков, Иван Фирсов, Василий Авсенев... Стайка смущенно топталась у дверей, с трудом вынося любопытные взгляды старожилов.
В той стайке выделялись двое. Впоследствии я близко сошелся с ними - с Михаилом Васильевым и Александром Силкиным.
Миша - молодой человек высокого роста, с богатой шевелюрой и щегольскими усиками, в пестром пиджаке и кашне, небрежно перекинутым вокруг шеи и через плечо. Его надменный взгляд со снисходительной улыбочкой говорили о собственном достоинстве, о равнодушии к нашим "сединам" и явной аристократической сути носителя усиков.
Через некоторое время Мишу назначили начальником БНС, и он, сменив на этом посту Б.А. Кукулянского, развил эту службу до статуса отдела. Помню, большую работу он провел по унификации деталей.
Миша создал у себя дома своеобразный аристократический салон, клуб, куда приходили люди близкого ему круга посидеть, пообщаться. У него были редкие в то время телевизор и магниторадиола. Там звучала и гитара, пелись бардовские песни Ю. Визбора и В. Высоцкого. Не стихали споры и дискуссии о политике, об искусстве. А кто-то, не обращая внимания на этот шум, в углу склонялся над шахматами.
Миша играл в волейбол и был одним из организаторов "группы здоровья". Он писал стихи, немного рисовал.
Через несколько лет Миша переехал в Подмосковье, работал в системе МВД и вышел в отставку в звании полковника. В папахе...
***
Совсем иначе повел себя Александр Силкин. В коротких узких брюках (сам ушивал), с блондинистым лихим чубом и "крутым" горбатым носом, Саша совсем не растерялся. Он пошел по рядам между кульманами, здороваясь со всеми и приговаривая: "Привет, ребята, как тут у вас жизнь?" При этом широчайшая улыбка покоряла всех, придавая ему образ деревенского ухаря из рязанской глубинки. Саша поражал всех необыкновенной коммуникабельностью, способностью ознакомиться со всеми изделиями и помнить всех сотрудников по именам. Иногда он даже казался чересчур фамильярным и грубоватым. Но это чувство быстро проходило.
Его ловкие деревенские руки уверенно держали и молоток, и конструкторский карандаш, и логарифмическую линейку, и руль мотоцикла, и баян.
О его умении налаживать контакт и располагать к себе людей говорит такой эпизод.
В те времена нас часто перед первомайскими и октябрьскими праздниками вовлекали в бригаду по разработке и изготовлению заводской эмблемы для праздничной демонстрации. Для монтажа этой композиции и транспортировки ее во главе заводской колонны, нам обычно выделяли какую-нибудь автомашину. Машину мы "разделывали", снимая все лишнее, что мешало установке эмблемы. Вид у автомобиля получался аховый. Шофер переживал, а Силкин с серьезным видом спрашивал меня при нем: "Руль автогеном срезать будем или электросваркой?" Шофер, не понимая шутки, впадал в истерику и бежал к завгару.
Однажды, когда до демонстрации оставалась ночь, понадобилось просверлить одно отверстие. Как назло цеховые кладовые были закрыты, но дрель имелась дома у одного из нас. Предложили сходить за ней. Однако вскоре мы поняли, что обратно с завода дрель не унести - охрана не пустит.
-- Поедем на машине, - сказал мудрый Силкин.
-- Но ведь ни у кого нет прав, - возразили ему.
-- А рулить-то я умею!
Когда выезжали с завода, охранник онемел от ужасного вида машины. Что за драндулет?
-- По заданию Федунца, -- сказал Силкин. Охранник кинулся открывать ворота. Просверлили, едем обратно. Кто-то стонет:
-- Не дай бог ГАИ...
-- Прорвемся! - поставил точку Силкин.
Не прорвались. Выезжая из переулка у 20-й школы, наткнулись на патруль. У Саши забрали паспорт, приказали явиться за ним в милицию и уплатить штраф...
Когда Силкин явился из милиции, вид у него был не провинившегося, а победителя.
-- Нет худа без добра. Десятку штрафа я уплатил, зато - читайте, завидуйте, я автомобилист Советского Союза! - почти по-маяковски произнес он и поднял над собой водительские права. Как околдовал он ГАИ - не знаю, не помню деталей, но околдовал.
Саша тоже любил мои рисунки, нередко подсказывая темы. Рисунки свои я часто делал "на бегу", небрежно относился к их сохранению. А он завел папку с заголовком "Дело N 306" и стал собирать в нее зарисовки. С таким названием "Дело N 306" в то время шел криминальный фильм. Саша, бывало, шутя грозил кому-либо и тряс папкой: "Тебе сюда прямая дорога". Частыми гостями в этой папке были и Б.А. Кукулянский и П.И. Бурцев, и Миша Васильев, и он сам, и многие другие.
Мы с Силкиным дружили семьями. Иногда проводили веселые праздничные часы вместе. Наши дети, будучи ровесниками, учились вместе. И дачи наши были рядом. Поэтому мы видели, что Силкины все свободное время уделяли садово-огородным заботам. Если первой на дачу приходила Клавдия Михайловна, то спрашивала: "Мой дьявол не приходил еще?" А когда первым являлся он, то вопрос звучал так: "Кобра еще не была?" Мы с Викой знали, что эта фраза не имеет ничего общего со злобой или ненавистью. Это были шутливые слова любящих друг друга людей...
...Летом 1981 года главного конструктора ПТМ Александра Михайловича Силкина не стало. Я был в командировке в этот момент и попал в дом Саши только на 9 день...
v. Федунец
Кто такой Иван Иванович Федунец - знают все. Достаточно, что его имя - в названии завода.
Всем известно, что во многом благодаря его энергии и воле завод развился в грандиозное предприятие, построены огромные микрорайоны жилых домов, профилакторий, учебно-производственные корпуса, организован техникум и филиал тульского политехнического института.
Федунца отличала не только забота о выполнении производственного плана, о реализации директивных положений сверху - из министерства, главка, Совнархоза. В каждое заводское дело многое он вносил от себя, от своей незаурядной личности.
Кроме того, Федунец был человек со своими индивидуальными черточками, что делало его непохожим на других.
Я хочу рассказать несколько эпизодов не столь значительных и даже, может быть, мелких в жизни директора завода, но все же характеризующих его как личность.
У некоторых нерадивых руководителей производства Федунец вызывал панический страх. Они знали, что он крут на расправу. Особенно он не любил вранье.
А.М. Силкин рассказывал мне, как у него на глазах во время дневного обхода в крановый цех вошел Федунец. Идя по центральному проходу, он зорко осматривался по сторонам, явно ища начальника цеха. Встреча с директором не входила в планы начальника и он спрятался за колонну. По мере того, как Федунец продвигался по проходу, соответственно этому движению начальник перемещался вокруг колонны, находясь в створе с Федунцом и колонной. Когда Федунец, не оборачиваясь, отошел на большое расстояние, начальник, предположив, что опасность миновала, успокоился и выглянул из-за колонны. И тут он увидел, как Федунец остановился и, опять же не оборачиваясь, выдвинул руку назад и пальчиком поманил: "иди-ка, мол, сюда". Игра в прятки закончилась, назревала расправа, ноги начальника стали ватными...
***
Как-то я собирался в командировку в Ленинград. Когда подписывал документы у Федунца, он сказал: "Зайди там попутно на завод им. Котлякова и выясни, почему они прекратили нам поставку редукторов. На наши напоминания и даже вопли отчаяния не отвечают. Срывается план производства квартала, декабря и года. Мы вынуждены послать телеграмму на имя предсовмина Косыгина. А сейчас зайди в отдел комплектации, они тебя ознакомят с деталями".
Пошел я туда и понял, что тут не все так просто. Встретив меня в коридоре, Федунец спросил: "Все выяснил?" - "Нет, непонятно, откуда все началось".
Федунец приказал секретарю собрать к нему в кабинет необходимых людей. И началось самое интересное. Директор по очереди стал спрашивать работников различных служб в определенном порядке. Чиновники кивали друг на друга, все больше запутывая историю и не давая ухватить истину за хвост. Выслушивая всех по очереди, Федунец постепенно багровел лицом, глаза все больше превращались в свирепые змейки. Наконец, он снял пиджак, повесил на спинку стула и сказал:
-- Очень ловко вы все тут врали, выкручивались, запутали все. А теперь слушайте, как было на самом деле.
И он рассказал присутствующим снабженцам, финансистам и производственникам всю историю. Как кто-то забыл вовремя перечислить деньги, как кто-то скрыл от руководства тревожный запрос из Ленинграда, как кто-то не осмелился вовремя доложить директору, как нарастал ком вранья, делая ситуацию безвыходной, как в результате нерадивости и страха перед наказанием "вы глупеете и доводите дело до катастрофы".
-- Из-за вас я, будучи виноватым, послал лживую телеграмму Косыгину!
Присутствующие, опустив голову, со страхом ожидали последствий. А разъяренный Федунец, обращаясь к главбуху, продолжал:
-- Пак, пиши приказ! -- и стал перечислять кому какое наказание. Добрый десяток работниковполучил разные взыскания.
-- А этого разгильдяя и демагога, - указав на одного из отличившихся, - нынче же! вывести за ворота и пустить по дорогам России.
Рассерженный Федунец произносил звук "г" по украински мыгко, почти как "х", отчего его слова звучали еще более зловеще.
-- Иван Иваныч, а меня за что? - чуть не плача заныла другая "нерадивая", назову ее N ...
-- А вот за то, что вы не выполняли моих указаний, как работать с договорами и финансовыми документами. У вас в одно ухо влетает, из другого тут же вылетает. Вы страдаете каким-то странным недержанием.
Когда было роздано "всем сестрам по серьгам", Федунец приказал N немедленно ехать на Ленинградский завод и пробивать редукторы, финансовым службам - телеграфом перевести деньги. "А тебя я прошу, - это уже ко мне - всеми правдами и неправдами пробейся к главному инженеру или директору завода, от моего имени принеси извинения за нерадивых работников, которые сурово наказаны".
...Когда я через два дня вышел из ворот Ленинградского завода и поехал в центр города, то встретил N. Она беспечно толкалась среди торговых рядов огромного универмага.
-- Ты почему не на Котлякове? - удивился я.
-- Успею. Завтра пойду!..
И тут мне стал как-то очень понятен гнев Федунца.
***
Вспоминаю один забавный эпизод из встреч с Иваном Ивановичем.
В 1957 году во время Всемирного фестиваля молодежи к нам на завод приехала бригада зарубежных участников фестиваля, сколоченная по профессиональному признаку. Имелось в виду, что они были шахтерами. Там были поляк, немец ГДР и немец ФРГ, две голландки, итальянец и... Возглавлял делегацию англичанин, очень серьезный, строгий, деловой и неразговорчивый.
Перед этим И.И. Федунец с профкомом организовали "нашу" бригаду из передовиков производства, комсомольцев. До этого мы приготовили подарки для ожидаемой делегации. В Завкоме нас собрали и провели инструкцию, как себя вести с зарубежными гостями. В то время холодная война была в разгаре и фестивали были средством налаживания первых контактов населения разных стран.
-- Говорите о чем угодно, но не забывайте о таких данных: они на Западе платят за квартиру половину заработка, а мы - сами знаете - 12 - 15 рублей, у них образование и здравоохранение платные, у нас - бесплатные. Не забывайте этого в разговорах. Разговаривайте больше, вином поите еще больше.
Поводив делегацию фестиваля по заводу, на предзаводской площади устроили митинг, а затем повели на банкет в ДКМ, где были накрыты шикарные столы. Уселись за огромный Т-образный стол. Во главе - Федунец и руководитель делегации англичанин. Разговаривали они только через переводчика. С немецкого и на немецкий переводил Ким Павлович Андерман. Заиграла танцевальная музыка. Федунец, взволнованный, праздничный, ходил меж присутствующими и серьезно подстегивал: "не стоять, танцуйте, приглашайте "дам", Борис, пригласи голландку..." А золотоволосые голландки и так были нарасхват. Снова сели за стол. Англичанин по-прежнему вел себя замкнуто, не улыбался и старался ни с кем не общаться. Иван Иванович так мастерски угощал его, что тот постепенно "оттаивал". От Федунца так и излучалась широкая русская душа. Но самое неожиданное случилось тогда, когда англичанин окончательно "оттаял". К этому моменту все за столом дружно пели русские и советские песни. И вдруг, когда все запели о Стеньке Разине, англичанин неожиданно включился в общий хор.
"На передней Стенька Разин,
Обнявшись сидит с Княжной,
Свадьбу новую справляет,
Сам веселый и хмельной..." - на чистом русском языке выводил англичанин, обнимая Федунца.
***
Во время какого-то областного совещания в Тульском доме офицеров в перерыве мы со знакомым пошли пообедать в буфет, где были составлены в одну линию высокие столы со всевозможной закуской.
И вдруг в зал буфета вошла шумная компания во главе с И.И. Федунцом. Иван Иванович рассказывал анекдот, а по бокам от него и чуть сзади шла свита - несколько узловских и тульских чиновников. Они были наготове. Они, напряженно раскрыв рты, ждали конца анекдота, чтобы рассмеяться. Когда компания подошла к нашему столу и остановилась наискосок, мой знакомый заговорщицки прошептал мне на ухо: "Смотри внимательно. Сейчас будет то, что ты никогда не видел".
Прозвучала концовка анекдота, компания отчаянно захохотала, а один из свиты вынул откуда-то бутылку "Столичной" и наполнил тонкостенный стакан до верху со словами: "Иван Иваныч..." Федунец залпом опрокинул стакан, не моргнув, со словами "А вот еще на эту тему"... начал второй анекдот.
Тем временем оставшаяся водка снова заполнила стакан, и "виночерпий", пробормотав: "Иван Иваныч...", придвинул стакан. Прервав на секунду свой рассказ, Федунец опрокинул и второй стакан и невозмутимо продолжил анекдот. Под бормотание "виночерпия" "Иван Иваныч, закусите, вот... заливное, закусите" и снова хохот, несколько рук тянутся с тарелками: "Иван Иванычу, заливное, закусите!"...
Когда через некоторое время мне и моему знакомому пришлось разговаривать с Федунцом, то ни на лице, ни в речи не было заметно следов того, что произошло час - полтора назад.
***
Вместе со мной в купе поезда Горький - Москва сидел крупный седовласый представительный человек с грузинским акцентом. По дорожному обычаю заговорили о том о сем и постепенно беседа вылилась в разговор о качествах руководителя предприятия.
"Я вам расскажу один случай, - сказал грузин, - мы готовились к пуску завода в городе Махарадзе и все дело затормозилось на том, что не смогли достать козловой кран. Все мои чиновники объездили все министерства, и ничего не добились. Тогда поехал я, как директор завода.
Я обошел все существующие чиновничьи кабинеты, имеющие хоть какое-то отношение к козловым кранам. Никакой надежды. Везде говорят одно: нужно добиться фондов, а они уже распределены. Положение было отчаянное, и я поехал в Узловую. Пришел на завод и так же обошел все кабинеты завода, выпускающего краны. И такой же результат. Вы же знаете, как грузины могут обольстить. Но ни мандарины, ни виноград, ни коньяки не помогали. И тут я решился попробовать попасть к самому директору этого завода. Но он был очень занят или в отъезде. Сначала был тот же результат: нужны фонды. Наконец мне удалось поговорить с ним основательно. Я рассказал ему обо всех проблемах своего завода, описал все трудности, которые не давали заводу состояться, и не надеялся уже на успех. Ведь передо мной важный человек - депутат, делегат, герой труда... Но я, наконец, увидел в его глазах надежду для меня. Он, директор, понял меня, а я его, директора; я почувствовал, что мои трудности знакомы ему. Он сказал: "Под мою ответственность. Помогу" И мы получили кран. Этот узловский директор поразил меня своим не чиновничьим, а государственным мышлением. Это человек из плеяды красных директоров наших ***. Это Лихачев в Узловой! Это элита нашей промышленности!"
Я сказал: "Его звали Иван Иванович..." - "Федунец!" - закончил грузин. "Постойте, постойте, вы что, в Узловой работаете? - "Да", -- "Тогда прошу вас, если вы его увидите, передайте привет от Махарадзе, он поймет... Погодите, погодите, вы сказали "звали", почему?"
Пришлось сказать, что уже несколько лет, как Иван Ивановича нет в живых. Грузинский директор надолго замолчал, на глазах у него блестели слезы; он произнес: "Какие люди уходят...".
VI. МЕТАЛЛИСТ И МАЗИН
К 1958 году завод настолько вырос, что возникла потребность в своем печатном органе. На заводе поняли, что многотиражка может оказать серьезную помощь в организации коллектива, сплочении его и мобилизации для решения всех заводских задач.
Ответственным секретарем редакции был сразу предложен Сергей Прокофьевич Мазин. Кстати, к сведению, ответственный секретарь - это та самая рабочая лошадка, которая тянула основной редакционный воз в многотиражке и которая потом справедливо стала называться главным редактором. А редакторов в то время назначал партком, вроде комиссаров.
Мазина я знал еще до этого, когда он работал в "Московской кочегарке" и в "Шахтерской правде". Это был опытный газетчик, он с энтузиазмом взялся за организацию газеты. Одной из главных задач он считал создание вокруг газеты авторского актива из рабочих, инженерно-технических работников, активистов комсомола.
Позже я узнал, что Сергей Прокофьевич участник Великой Отечественной войны, освобождал Чехословакию, был ранен.
Сергей Прокофьевич удивлял нас всех необычайной работоспособностью и честностью, как журналист он обладал хорошим чувством юмора и преданностью газетному делу, отличался большой скромностью. А ко всему прочему -- упорства ему было не занимать.
Были организованы общественные отделы газеты, в том числе родной мне отдел сатиры и юмора, который назвали "Разрешите побеспокоить". Мы критиковали бракоделов, очковтирателей, нерадивых чиновников, пьяниц и лодырей.
Справедливости ради я должен упомянуть заводской "Крокодил", который мы выпустили с А.М. Синяковым до организации "Металлиста". "Крокодил" вывешивался регулярно у заводской проходной, и у него всегда толпились люди.
Один из номеров, посвященный прогульщикам, я помню до сих пор. Здоровенный детина потягивается и зевает в постели. За окном виднеется заводская труба и гудок зовет на работу. А детина поет:
"Грудь болит,
В костях ломота
Гудок гудит,
А спать охота..."
Об опыте нашей работы даже было написано в книге "Оружие масс".
Не всем нравилось попадать на страницу "Разрешите побеспокоить!". "Побеспокоенные" жаловались вышестоящим. А "вышестоящие" иногда пытались вмешиваться. Помню, как "сильные мира сего" вступались за "обиженного" вплоть до изъятия материала из печатной машины. Но я уже упомянул про мазинское упорство вплоть до упрямства, он так просто не сдавался. При этом журналистская честь для него была выше угодливого и выгодного мира с чиновным начальством. У меня хранятся несколько неопубликованных карикатур на заводских деятелей. Из "запрещенных".
С Сергеем Прокофьевичем мы взяли сразу за правило - готовить праздничные номера интересно, с рисунками и стихотворными подписями к ним. Стихи часто сочинял знаменитый Николай Боев. Рисунки объединялись тематическими подборками с заголовком "Ба, знакомые все лица!", "Крокодил шагает по заводу"...
В одном из первых новогодних номеров от 31.12.... мы на всю полосу поместили рисунок: на самом верху горы стоят директор И.И. Федунец и главный инженер И.Е. Лактионов. Они подают руки и помогают преодолеть крутые склоны заводчанам. Тут и А.В. Якушин с молодым пополнением: М. Васильевым, А. Силкиным, В. Ивановым и др., которым командует "шире шаг!", тут и А.П. Себякин с горной машиной и начальником ОМТС ... в виде повара.
В дальнейшем создание ярких, праздничных и веселых номеров стало традицией.
Работоспособность Мазина также удивляла. Помню, сколько долгих вечеров и даже ночей мы провели с ним, сочиняя сатирический материал у меня на кухне! Бывало, я уже засыпал с кистью или пером в руке, а он, как настоящий изверг, вытягивал из меня творческие идеи, будил фантазию и добивался того, что в конце концов получалось что-то годное для публикации. До начала нового рабочего дня оставалось несколько часов, утром рисунки надо было доставить в цинкографию...
...За стеной спали дети, в кухне уже нечем было дышать от моего "Беломора", а мы все сидели, думали, думали и решали...
Зато какое удовольствие получаешь, когда разворачиваешь свежий номер газеты с твоими рисунками или статьей...
И это чувство, чувство детской радости не покидает меня еще со студенческих времен, когда Ленинградская "Смена" впервые опубликовала мой рисунок.
"Хорошая у тебя жена Вика, терпеливая и сознательная. Другая давно бы разогнала нас с тобой, а меня так особо - поганой метлой... - говорил Мазин".
Засунув за пазуху готовые рисунки, Мазин уходил в черную ночь туда, где в 10 километрах его дом, поближе к цинкографии.
Иногда я заглядываю в старые номера "Металлиста" и вспоминаю те времена со смешанным чувством ностальгии, беспокойства и чего-то еще...