Аннотация: Через этот рассказ Джеймс Фредрик Лич, у которого диагностировали биполярное аффективное расстройство, поделился тем, как он воспринимает свою болезнь и как он с ней живет.
Субботний полдень упал, превратив каждый кирпичик приюта в подобие зависшего пикселя. Наверное это из-за дождя, подумал Эбен. Отрисовка ряби на воде и разлетающихся капель - не говоря уж о потрепанных краях тумана - требовала слишком много ресурсов от его усталого мозга. В сезон дождей такие падения были обычным делом, особенно в полдень, когда, как представлял Эбен, дневной натиск данных наконец превышает пределы буфера и вся система отправляется в корзину. Во время таких падений, когда двигательные функции отказывали, Эбен обычно смотрел на пустую стену и ждал перезагрузки реальности. Однако с недавних пор Эбен перестал быть таким терпеливым во время этих обездвиживающих падений. Эбен приобрел инструмент, и теперь в его жизни появилась новая цель.
***
Несколькими днями раньше Эбен Мёрфи наконец украл со склада ложку. Он пытался проскользнуть мимо инспекторов уже семнадцать раз. Однажды он засунул столовую ложку в рукав вдоль внешней кости предплечья, но странное вздутие привлекло внимание. В другой раз он засунул ложку в ботинок, но ручка выпирала в районе пальцев. Однако во вторник после обеда Эбен предпринял свой самый абсурдный трюк. И он сработал. Эбен повесил ложку на кончик носа и вышел. Охранники заставили его вывернуть карманы, но очевидно даже не потрудились посмотреть на лицо.
Во вторник после триумфального ограбления Эбен поспешил в свою комнату и начал резать стены камеры из твердой пены. Пока он копал, материал приятно хрустел, но тупой нос ложки оставлял оборванные края. Эбен точил кончик об пол, пока изогнутое лезвие не начало вырезать идеальные овалы. Эта форма напоминала ему листья вяза, так что он провел день, превращая свою тюрьму в дом на дереве.
Он вырезал больше часа, но немного отойдя от стены, чуть не упал, потому что ботинки по щиколотку застряли в обрывках пены. Его крошечная камера была затоплена бледной лавиной. Кусочки побольше покрывали пол, а маленькие, похожие на поддельные снежинки, висели абсолютно на всем. Эбен собрал обрезки. Они покрыли его руки подобно перчаткам, приклеенные к коже статическим притяжением. Не задумываясь о последствиях, Эбен дочиста облизал пальцы и тяжело сглотнул. Когда ничего плохого не случилось, Эбен смел остатки белой пудры в рот. Пена не была совершенно безвкусной. Кусочки побольше он пережевывал как пережаренную закуску. Мой учитель философии назвал бы это внутренним подавлением. Между глотками веселился Эбен; поглощение стен собственной тюрьмы или что-то вроде. Он проглотил все доказательства своего вандализма, и к ужину у него все равно был отменный аппетит.
В среду вечером, пока Эбен добавлял рельефности основной ветке дома на дереве, пришла мама. Она присела на койку, и они неуклюже попытались поговорить, как двое неповоротливых болванов, играющих с огромным мячом. Эбен пытался показать ей свой новый барельеф, но, кажется, он ее не впечатлил. Она не могла видеть его скульптуру, потому что не могла видеть его стены.
Ее ответом были сморщенное в знакомую гримасу лицо и все тот же Старый Вопрос: "Почему, Эбен, почему? Что ты такого сделал, что оказался здесь?"
Эбен не мог дать ответа. Эбен подозревал, что он здесь, упакованный в пену, из-за того какой он есть, а не из-за того, что он что-то сделал, но он не мог решиться сказать это человеку, который буквально сделал его таким, какой он есть.
Эбен пожал плечами:
- Не почему, мама. Просто так есть.
После этого разговор сошел на нет. Их слова больше не работали, и после нескольких минут болезненной тишина мама ушла.
Несмотря на почти ежедневные перезагрузки, дом на дереве продвигался удовлетворительно до пятничного падения. Система выполнила жесткую перезагрузку и стены, отформатировав себя, стали плоскими - нетронутый лист защитной пены. У Эбена перехватило дыхание, когда он обнаружил, что его старый ад вернулся, но через мгновение он уже набрасывал новый дизайн. В этот раз он превратит свою клетку в древнегреческий храм.
Ионические или дорические, спрашивал он себя, потому что знал, что коринфские капители на колоннах будут слишком сложными для его механизма ввода-вывода.
Компромиссы стали стилем жизни Эбена, хотя иногда он и мечтал об обновлении. Лучшая графическая карта могла бы сделать его движения более плавными, а может и более сконцентрированными. Более быстрый процессор уничтожил бы заминки, которые он испытывал, и полное отсутствие уверенности, когда он принимался за новую задачу. Если уж на то пошло, полностью рабочий нейронный фреймворк мог бы избавить его от всех падений. Но это была всего лишь невообразимая мечта. Он с таким же успехом мог бы представлять жизнь вне камеры.
Однако ложка, эта волшебная палочка, делала тюрьму чуть более соответствующей его вкусу.
***
Во время субботнего падения Эбен, неподвижный и сосредоточенный, часами смотрел на хлопья пены, застрявшие между стеной и полом. Теперь уже не долго, утешал себя Эбен. Уголком глаза он осматривал свое творение. С верхушкой новой колонны было что-то не так.
В субботу поздно вечером, когда мир Эбена наконец-то перезагрузился, он был благодарен за то, что это была мягкая перезагрузка и его храм сохранился. Поставив одну ногу на кровать, он взялся за дело, потянувшись к несовершенствам, которые заметил во время падения. Нужно было вырезать более плавный изгиб угловой поддерживающей колонны. Возможно, нужно было придвинуть кресло прямо к стене, но вместо этого он встал на твердую хлопчатобумажную подушку и наклонялся вперед, едва дотягиваясь до стены. Одного удара хватило бы, чтобы поправить линию, но Эбен потерял равновесие и упал на стену. Ложка пробила слой пены, а рука Эбена сделала дыру размером с голову. Когда плечо Эбена обрушило на стену весь его вес, удар выбил еще больший кусок из вершины ионической колонны, и он тоже исчез за стеной. Эбен осторожно нашел точку опоры, но с каждым его движением лист пены, ослабленный резьбой, трескался, готовый сдаться.
Эбен уже наполовину вывалился из камеры и у него не было выбора: он посмотрел на то, что лежало за ее пределами. Он был удивлен и даже напуган тем, чего не увидел. За стеной Эбен не увидел еще одной комнаты приюта, не увидел он и улицу все еще мокрую от дождя. Не было ни кабинета, ни парка, ни городского пейзажа. Эбен видел только осколки стены и его драгоценную ложку, уплывающие в огромную мертвую пустоту. Эбен, охваченный благоговейным страхом от их ленивых движений, потерял голову. На их движение не действовала гравитация, даже трение, очевидно, не задерживало их медленное скольжение в бесконечность.
Бездна взывала к пустой яме глубоко в желудке Эбена. Только хрупкая корочка пены защищала его от этих обсидиановых глубин. Эбен осторожно положил ладонь на оставшуюся стену и попытался выпрямится. С каждым движением, с каждым вздохом Эбен слышал скрип стены, готовой обрушиться. Она не продержится до следующей жесткой перезагрузки.
Но стены лишь у меня в голове, подумал Эбен, вспоминая утверждение, повторяемое матерью во время каждого посещения.
Он моргал, не переставая вглядываясь сквозь дыру, но не мог различить ни формы, ни цвета - только бледные куски пены и его любимый прибор, бесцельно уплывающий прочь. Эбен уже привык к ситуациям, когда его мозг, не в силах обработать представленные данные, зависал, когда его процессору не хватало мощности понять. Но глядя на это абсолютное отсутствие, Эбен заметил, что в конце концов его мозг не такой уж недоразвитый и устарелый. Это был драгоценный инструмент, настроенный именно на такую ситуацию.
Эбен уставился в угрожающую пропасть за стеной также, как смотрел на пустую стену, различая в ней дом на дереве или храм. Он увидел, что его камера была кораблем, защищающим его в пути и несущим его именно к этому пункту назначения. Его стены были лишь упаковочной пеной, но теперь Эбен прибыл.
Не раздумывая Эбен выскользнул через дыру как рыбак, преследующий ушедшую форель в замершем озере, тот, что находит холодную воду вполне ему подходящей.
Конец
Комментарий автора:
Мне поставили диагноз - биполярное аффективное расстройство, однако я стараюсь рассматривать его не как инвалидность, а как суперспособность. Что-то вроде этого. Оригинальная идея "Упаковочной пены" возникла в попытках объяснить мои любимым, что я чувствую в этом состоянии. В процессе написания и размышлений я "высек" из этой идеи рассказ, который на самом деле вовсе не о расстройстве, а скорее о том как я пытаюсь прожить свою жизнь.