Галимов Брячеслав Иванович : другие произведения.

Коммуна на Мясницкой

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В Москве на Мясницкой улице есть удивительный дом. Он был построен знаменитым архитектором Баженовым, а после революции в этом доме разместились Высшие художественно-технические мастерские (ВХУТЕМАС) на базе Училища живописи и зодчества. В начале 1920-х годов студенты ВХУТЕМАСа жили коммуной, пытаясь создать революционное искусство. Они много спорили о том, каким будет новый мир, какая жизнь тогда настанет, как изменятся человеческие отношения. Рассказ написан на основе документальных материалов, отражающих эти дискуссии.

   Брячеслав Галимов
  

Коммуна на Мясницкой

Предисловие

  
   Дом Юшкова в Москве на Мясницкой улице пользовался недоброй славой среди москвичей. Его первый владелец, московский губернатор Иван Юшков, не доживший, впрочем, до окончания строительства, в своё время немало досаждал москвичам неумеренными поборами и властным произволом. Отставленный от должности императрицей Екатериной после охватившей Москву чумы, от которой Юшков бежал, он на старости лет примкнул к "вольным каменщикам" - масонам и нашёл в их братстве такого же отставленного от должности, но по другой причине, архитектора Василия Баженова. Императрица не простила ему посредничество между московскими масонами и законным наследником престола Павлом Петровичем, которому она не хотела отдавать власть, несмотря на его зрелые лета. Между тем, "вольные каменщики" именно в Павле Петровиче видели правителя, способного умерить казнокрадство и воровство, пышным цветом процветавшие при Екатерине и её фаворитах, и ввести в России справедливые и честные государственные порядки.
   Понятно, что получив известие о тайной миссии Баженова к Павлу Петровичу, императрица пришла в ярость, последствия которой вскоре испытали "вольные каменщики": масонское братство было разгромлено, глава московских масонов Новиков посажен в крепость, а сам Баженов лишён всех государственных заказов. Мало того, Екатерина отомстила ему ещё и тем, что приказала снести возведённое по её же заказу имение Царицыно под Москвой, заявив, что Баженов выстроил его безобразно и неудобно.
   После таких недвусмысленных знаков монаршей немилости никто не осмеливался дать заказ опальному архитектору, и если бы ни приглашение Юшкова, он мог бы закончить свои дни в долговой тюрьме, так как занял немалые деньги под личные обязательства при возведении Царицына. Приглашая Баженова для строительства дома на Мясницкой улице, Юшков убивал сразу трёх зайцев: во-первых, оказывал помощь брату-"вольному каменщику", ибо масонское братство хотя и сильно пострадало от Екатерины, но сохранилось; во-вторых, он делал это в пику императрице, затаив на неё обиду за свою отставку - терять ему было уже нечего, ни на какие государственные посты он уже не рассчитывал, так что мог позволить себе фрондёрство. В-третьих, Юшков был прижимист, чтобы ни сказать - скуп: приглашая Баженова, которого больше никто не приглашал, он надеялся осуществить строительство по невысокой цене.
   Баженов, имея на попечении жену и шестерых детей, при неоплаченных долгах и заложенном доме, согласился и, невзирая на скромное вознаграждение, возвёл для Юшкова подлинный шедевр. Две стороны дома, одна с улицы, другая с переулка, соединялись снаружи угловой ротондой с ионической колоннадой, опиравшейся на полукруглую площадку первого этажа и возвышавшуюся на два этажа вверх. Внутри был большой круглый зал, из которого имелись выходы в иные, соединённые между собой помещения округлой и овальной форм. Всё это создавало наполненное светом пространство, а большой зал являлся, таким образом, альфой и омегой всего сооружения.
   Сведущие люди сразу же разглядели здесь масонский символ мироздания, и были правы: в этом зале возобновились масонские собрания, а по Москве поползли слухи, что в доме Юшкова служатся "чёрные мессы". Кучера, приводившие окропить лошадей святой водой к стоявшей по соседству церкви Фрола и Лавра, покровителей животных, утверждали, что с наступлением темноты из печных труб дома Юшкова поднимается всякая нечисть и с диким хохотом исчезает в чёрном небе. Лишним доказательством присутствия демонов в этом колдовском месте послужила удивительная сохранность дома в ходе двух больших московских пожаров: в 1812 году, когда от французов выгорела почти вся Москва, но дом Юшкова совершенно не был затронут огнём, и в 1816 году, когда случился второй пожар, уничтоживший Мясницкую улицу, однако этот дом опять-таки не пострадал.
   Позже к демонам прибавились привидения, духи прежних обитателей дома, которых также видело немало людей; москвичи бледнели и крестились, проходя мимо него, - и так продолжалось до тех пор, пока сын Юшкова не продал все строения Училищу живописи и зодчества. После вселения сюда весёлого вольного общества художников и архитекторов мистический туман, окутывавший бывшее масонское гнездо, несколько развеялся, однако колдовские чары продолжали действовать, впрочем, в лучшем смысле. Таинственный дух, приданный Баженовым этому зданию, теперь служил высокому искусству. Блестящая плеяда русских живописцев и зодчих, чьи имена составили гордость России, воссияла в доме Юшкова: Саврасов, Перов, Прянишников, Левитан, Пукирев, Маковский, Шишкин, Сорокины, Серов, Нестеров, Паоло Трубецкой, Шехтель, Коровин, Петров-Водкин, затем - Лентулов, Машков, Штеренберг, Фальк, Осьмёркин, Истомин, Фаворский, Жолтовский, Веснины, Конёнков - учились и преподавали здесь.
   Этот творческий дух был настолько силён, что после Октябрьской революции, когда многие прежние учебные заведения подверглись коренному преобразованию или были закрыты, художественное училище в доме Юшкова не только не было закрыто, но, напротив, сделалось главным штабом революционного искусства. Оно называлось Высшими Художественно-техническими мастерскими или, по тогдашней любви к сокращению названий - ВХУТЕМАС.
   Студенты ВХУТЕМАС жили одной большой коммуной, которая представляла собой удивительное явление даже в это само по себе удивительное время.
  

Собрание

   Если бы Иван Юшков смог увидеть тех, кто собрался в круглом зале его дома февральским вечером 1921 года, он бы понял, что мир перевернулся. Молодые люди обоего пола, одетые в драные солдатские шинели и матросские бушлаты, в заношенные до дыр пальто и в нечто, напоминающее салопы; с наброшенными на плечи вытертыми пледами; в шапках, фуражках и папахах, которые давно потеряли форму и цвет, в истончившихся до прозрачности платках - с гомоном и смехом заполнили весь зал, рассаживаясь на кривых стульях и хромоногих табуретах.
   - Товарищи! - хрипло кричал высокий жилистый человек с обмотанным вокруг шеи когда-то шерстяным шарфом, взгромоздясь на сложенную из ящиков трибуну. - Прошу вас! Времени крайне мало, скоро в городе выключат электричество!
   - У нас не выключат, - заметил кто-то. - Мы на одной линии с телеграфом, а там электричество не отключают.
   - Но надо же и совесть иметь, - не сдавался высокий человек с шарфом. - По всей Москве света не будет, а у нас в окнах иллюминация! Что народ подумает?
   - Да ты сам-то не тяни, Жора! - крикнули ему. - Говори! Кто захочет, услышит!
   - Товарищи! - продолжил он, с укоризной поглядывая на оживлённо обсуждающую что-то компанию у окна. - Меня уполномочили передать вам глубокую благодарность от партийного комитета. Вы, то есть мы провели субботник на высоком уровне сознательности: все вагоны с дровами, которые нам следовало разгрузить, - разгружены! А вы знаете, как это важно сейчас, когда Москва мёрзнет без дров; мы согрели озябшие души людей надеждой на тёплое лучезарное будущее, которое обязательно настанет, товарищи!
   - Ох, Жора, перестань! - раздался женский голос. - Цицерон из тебя не получится, да и Плевако - тоже! Какой из тебя выйдет художник, потомки рассудят, но оратор ты никудышный, можешь не утруждаться.
   - Странно слышать, Варвара! - ответил Жора, нервно кутаясь в свой шарф. - Не ты ли хвалила мою речь на годовщину революции?
   - Откуда мне было знать, что тебе Сергей её написал? - отозвалась Варвара. - Ты же сжульничал, нигде об этом не сказал.
   - Тогда, может быть, ты выступишь? Критиковать все мастера, а как выступить - "давай, Жора!" - язвительно заметил он.
   - Нет, выступать я не стану, просто скажу с места, - Варвара встала, поправила плед на длинном старомодном пальто и обратилась к залу. - Вот мы несколько часов работали на холоде, голодные, без какого-либо вознаграждения, а посмотрите на нас - разве мы подавленны и усталы? Нет, мы собрались в этом зале, чтобы после такого дня ещё и поговорить о жизни, об искусстве, о нашем прекрасном времени...
   Нашли "прекрасное", - скажет обыватель, - голод, тиф, разруха, разве можно так жить? Недавно я стояла в очереди за керосином, и один гражданин, - видимо, из профессоров, - весь изворчался. Раньше у нас в подъезде, говорит, была ковровая дорожка, и галоши мы снимали внизу, не боясь, что их сопрут. А теперь дорожки нет, подъезд грязный, а галоши оставить - упаси господи! Немедленно утащат! Свет гаснет то и дело, паровое отопление не работает, но зато каждый день собрания, где решаются вопросы о помощи каким-то зарубежным голодранцам. Нам бы у себя порядок навести, тогда и не будет разрухи. "Да её и нету вовсе! - совсем разошёлся он. - Что такое разруха?.. Лишь глупое нелепое слово; если я буду у себя в ватерклозете мочиться мимо унитаза, и вслед за мной мои домашние, тут-то и будет разруха! А так никакой разрухи нет - если только порядок в головах навести, конечно!".
   Понимаете, товарищи?.. Россия лежит в развалинах, сотни заводов остановились, железные дороги разрушены, тысячи паровозов разбиты, электростанции не работают, - а этот почтенный профессор не видит разрухи! Для него разруха - это нечистота в его ватерклозете, не работающее отопление, гаснущий свет; для него важнее всего уют и комфорт в уютненькой профессорской квартире, а что там творится за окнами её с кремовыми занавесочками - этого гражданина не волнует, лишь бы его не трогали.
   - Контра! - крикнул кто-то в зале. - Его бы в ЧК сдать!
   - Нет, он не контра, он гораздо хуже - он обыватель, мещанин; таракан, который мечтает лишь о том, чтобы наесться до отвала и забиться в свою щель. Для таких тараканов-обывателей революция действительно катастрофа, - она из затхлых углов выгоняет их на свет, где им неуютно и страшно...
   - Что ты всё о тараканах? - перебил её Жора. - Разговор у нас был о субботнике.
   - Ненавижу тараканов! - Варвару передёрнуло. - Гнусные твари, и справиться с ними трудно - отсидятся в щелях, и снова вылезают, живучие до безобразия... А о субботнике что ещё сказать? Когда люди сами, без принуждения выходят на общественную работу, и эта работа им в радость - это и есть ростки коммунизма, как верно подметил Владимир Ильич.
   Мы живём с вами в прекрасное время, когда вопреки всем сложностям рождается новая светлая жизнь с новыми светлыми людьми. Эта новая жизнь наполнена такой энергией, такими творческими порывами, что даёт небывалые силы для свершений. В библейских притчах рассказывается об апостолах, живших святым духом и не чувствующих усталости - революционный дух в тысячу раз сильнее этого божественного духа, и поэтому мы осуществим идеалы добра, к которым всегда стремилось человечество!
   Но церковь тоже проповедовала добро, скажут нам её апологеты, и в ней наряду с негодяями, встречались и праведники. Не важно, что она проповедовала, отвечаем мы, и что среди её деятелей встречались порядочные люди. Важны дела, а не слова, а дела церкви таковы, что вписали тысячи жутких страниц в историю человечества. Церковь - преступная организация, которая за две тысячи лет своего существования уничтожила больше людей, чем все печально знаменитые злодеи вместе взятые.
   Мир, созданный революцией, будет величественнее, прекраснее, справедливее мира, который, может быть, и хотели создать апостолы и прочие идеалисты-мечтатели, да не смогли. Их прекрасный мир - на небе, наш будет на земле!
   - Ай да Варвара! Браво! - захлопали в зале.
   - Да ладно вам! - рассмеялась Варвара. - Просто сказала, что на душе было.
   - А пусть теперь и Сергей скажет речь! - предложили в зале. - Эй, Серёга, ты где? Выходи!.. А ты, Жора, не стой зазря на трибуне, уступи место! Мы тебя свергаем.
   - Что я, царь какой, чтобы меня свергать? - обиженно проворчал Жора, неуклюже слезая с ящиков. - Ну, как хотите...
   - Сергей! Хватит с Машей любезничать, - выходи, скажи речь, народ просит! - снова захлопали в зале.
   Сергей, румяный молодой человек в видавшей виды студенческой тужурке и таком же картузе с полуотломанным козырьком, виновато посмотрел на симпатичную черноглазую девушку, с которой беседовал.
   - Иди, тебя ждут, - улыбнулась она.
   Он улыбнулся в ответ и стал пробираться к трибуне.
   - Я вот о чём хотел бы поговорить, - начал он. - В течение многих веков труд был наказанием человеку за грехи. "В поте лица своего будешь добывать хлеб свой!" - так проклял бог человека, изгоняя его из рая. И труд в самом деле стал проклятием для миллионов людей, потому что как ни трудились они, жизнь лучше не становилась. Если и была радость от этого труда, то краткая и редкая, отчего и было сказано: "Всё суета и суета сует". Творческий порыв в труде, постоянное наслаждение от труда могли быть только у таких титанических натур, как Микеланджело, например, но Микеланджело бывает один на сто миллионов.
   И вот сейчас пало проклятие, наложенное на труд: каждый человек, где бы он ни трудился, чувствует свою сопричастность сотворению нового мира. Это вам не рай с его скучным бездельем - это созидание такого масштаба, что самому господу-богу не снилось! Каждый день во всех областях жизни рождается что-то новое, дерзновенное, и в этом участвуют миллионы людей, переставшие быть рабами и поверившие в себя. Сколько новых славных имён откроет нам революция, какие бесценные таланты она извлечёт из народа - вот в чём её сила!
   - Молодец! Вот это так! - выкрикнули в зале.
   - Это не я сказал, а Мейерхольд, который вместе с лучшими представителями старой культуры перешёл на сторону революции и принял её всем сердцем, - ответил Сергей.
   - Ура Мейерхольду! Ура революции! - зал взорвался аплодисментами.
   Сергей замахал руками, показывая, что хочет ещё что-то добавить.
   - Когда-то в этом самом зале тоже собирались те, кто мечтал построить новый мир, в котором все люди будут братьями, - сказал он. - "Обнимитесь, миллионы! Слейтесь в радости одной!" - пели на этих собраниях, однако в преобразовании мира надеялись на бога и просвещение. Мы идём по другому пути и поём иные песни: "Вперёд, заре навстречу, товарищи в борьбе! Штыками и картечью проложим путь себе. Чтоб труд владыкой мира стал, и всех в одну семью спаял, - в бой, молодая гвардия рабочих и крестьян!"
   - Что это за песня? Я такой не слышал... Всё верно!.. Ура Серёге! Качать его! - Сергея подхватили и неистово принялись подбрасывать в воздух. Жора стоял в стороне и с кривой усмешкой смотрел на эту сцену.
   - Пусть я плохой оратор, зато не рискую своей шеей, - прошептал он.
  

Разговор об искусстве

   После окончания собрания Жора подошёл к Сергею:
   - Я тебя задержу ненадолго.
   Сергей оглянулся на Машу, дожидавшуюся его возле дверей.
   - Я буду на кухне. Приходи, когда освободишься, - сказала она и вышла.
   - Что ты хотел? - спросил Сергей.
   - Сейчас, - ответил Жора, кивнув на последнюю группу студентов, покидающих зал.
   - Молодчага, Сергей! - крикнул один из них, сжав руки и потрясая ими над головой. - Отличная речь, в самую точку попал!..
   Когда они ушли, Жора схватил его за пуговицу тужурки и проговорил:
   - Ты популярен, пользуешься авторитетом...
   - И что?
   - Это налагает на тебя большую ответственность.
   - Да? Какую же?
   - Политическую ответственность, - пояснил Жора, выделив интонацией "политическую". - Сейчас время такое, что мы не можем беспечно повторять, подобно Тютчеву: "Нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся..."
   - Мне кажется, он сказал это со всей ответственностью, - возразил Сергей.
   - Не важно, я о другом, - отмахнулся Жора. - Я замечаю, что ты не всегда верно оцениваешь политическую обстановку.
   - Да что ты? - усмехнулся Сергей. - И в чём это проявляется?
   - Взять хотя бы твоё высказывание о Серове, когда на занятиях у нас возник спор о нём.
   - Серов? - неподдельно удивился Сергей. - Что же ты заметил неверного в моих словах?
   - Ты правильно заметил, что на развитие его личности большое влияние оказало пребывание в земледельческой, народнической по духу коммуне Друцкой-Соколинской. Там, будучи ещё ребёнком, он воспринял идеалы коммунизма, и это, безусловно, проявилось в его революционных по содержанию картинах, написанных в 1905 году: "Разгон демонстрации казаками" и прочих, - теребя пуговицу Сергея, сказал Жора.
   - Вот видишь! - пожал плечами Сергей.
   - Но ты забыл упомянуть о его типичных для русской интеллигенции шатаниях! - вскричал Жора, едва не оторвав пуговицу. - С одной стороны, Серов не боялся сказать жёсткую правду о царской власти, но с другой, рисовал сусальных "девочек с персиками" или, ещё хуже, портреты Романовых! Неужели ты не понимаешь, что идеализация Серова ведёт к оправданию значительной части интеллигенции, которая фактически предала народ, вскормивший её? Ты не забыл, что сказал Ленин о мнящих себя мозгом нации интеллигентиках, которые на деле не мозг, а дерьмо? И это верно как в политическом, так и моральном плане: такие, с позволения сказать, интеллигенты не могут жить без обливания грязью друг друга, без поклёпов, похабщины, разврата, бравирования нецензурной лексикой. И ты призываешь учиться у них?!
   - Нет, у таких учиться я никогда не призываю. Но есть немало представителей интеллигенции, которые не бросили народ, не отвернулись от него, не предали и не прокляли его, - возразил Сергей. - Я уже говорил о Мейерхольде, могу назвать ещё Малевича, Лентулова, Блока, - ну и Горького и Маяковского, разумеется. Это первые, кто пришли на ум, а можно вспомнить также Жуковского, Бехтерева, Тимирязева - да мало ли!..
   - О них и речи нет; я, кстати, собираюсь представить к первой годовщине смерти Тимирязева проект памятника ему, - с гордостью сообщил Жора. - В этом памятнике будут отображены признательность великому учёному от революционного народа и признание Тимирязевым революции, в свою очередь.
   - Ты занимаешься памятником? - Сергей с изумлением посмотрел на Жору. - Разве ты когда-нибудь занимался скульптурой?
   - Не занимался, так что же? - с вызовом ответил Жора. - Талант нередко бывает многогранным: Микеланджело был и живописцем, и скульптором; Маяковский начинал как художник, а теперь - знаменитый поэт.
   - Но ты-то стихи не пишешь, я надеюсь? - встревожился Сергей.
   - Надо будет - напишу! Я готов делать всё, что необходимо революции! - воскликнул Жора. - Я не прячусь в кусты ни от какой работы; я всему научусь.
   - Это замечательно, но каким же будет памятник Тимирязеву? Мне, правда, интересно, - расскажи, - попросил Сергей.
   - Пожалуйста, мне нечего скрывать, - охотно согласился Жора. - Это будет кубофутуристический памятник в лучших традициях авангарда. Вот ты вроде и выступаешь за авангардное искусство, но в твоих работах вечно проглядывают какие-то иконописные лики - сразу видно, что ты из семьи богомазов. Так нельзя, Сергей! Наше оружие - футуризм; нам следует освободиться от всякого старого хлама, которому нет места на корабле современности.
   - А как же Петров-Водкин? В его работах тоже видно влияние иконописи: "1918 год в Петрограде" чаще называют "Петроградской мадонной", да и "Купание красного коня" напоминает иконы с такими же красными конями, - возразил Сергей.
   - Ну и чего хорошего? Зачем нам это богоискательство? - Жора ещё сильнее дёрнул за пуговицу Сергея.
   - Оставь, совсем оторвёшь, - сказал Сергей, но Жора, продолжая крутить и дёргать её, продолжал:
   - Прежнему кислому эго-рефлектирующему искусству мы противопоставляем бодрую ясность революционного кубофутуризма; мы соединяем канон сдвинутой конструкции кубистов с пространственно-временным динамизмом футуристов. Всё это создаст чувство небывалого подъёма в каждом, кто увидит эти произведения, - такое искусство никого не оставит безучастным.
   В своём проекте я полностью следую этим принципам. Мой Тимирязев выходит за пределы времени и пространства, он опережает их своим мощным интеллектом, поставленным на службу революции. Маяковский требует, чтобы мы перевели искусство на шершавый язык плаката; мой проект - шершавый язык скульптуры. В основании памятника будут валяться разбитые фрагменты Венеры Милосской, "Дискобола" и "Давида" - это символы прежнего искусства для избранных, отвергнутого восставшим народом. Над ними возвышаются шары, кубы и треугольники в хаотическом порядке, громоздящиеся один на другой - это символы форм, которые складываются в новое содержание. Они находятся внутри большой спирали, символизирующей более высокий виток исторического развития: на её гранях начертаны наши лозунги, а по краям высятся три стелы, увенчанные фигурой Тимирязева, разделённой на три части. Эти три части сходятся вверху, имея своим завершением его голову с открытой черепной коробкой, так что виден мозг. Здесь мне надо ещё придумать, как поместить в нём символы революции - не хотелось бы, чтобы это выглядело вульгарно.
   - А ты не боишься, что от твоей скульптуры будут шарахаться лошади? Они в Москве консервативные и не привыкли к смелым скульптурным решениям, - сказал Сергей, пряча улыбку.
   - Ну, мне не хватает только угождать вкусам лошадей! - возмутился Жора. - Ничего, привыкнут: лошади, в сущности, умные животные и быстро приучаются к новому. Раньше они видели одних благостных старорежимных идолов на постаментах, вроде Минина и Пожарского, теперь пусть привыкают к революционному искусству... А в твоём замечании чувствуется нехорошая ирония, которая происходит от недостаточности классового сознания; ты обязан вытравить в себе ржавчину прошлых времён.
   Мы должны гордиться, что в эту величайшую эпоху идём в авангарде революции - мы её передовой отряд в искусстве. Ныне время перестало плестись, как старая загнанная кляча; сама история мчится вперёд на всех парах! Вспомни того же Маяковского: "Довольно жить законом, данным Адамом и Евой. Клячу историю загоним. Кто там шагает правой? Левой! Левой! Левой!" - он так сильно дёрнул пуговицу Сергея, что всё-таки оторвал её.
   - Да, Жора, ты превзошёл сам себя, - забирая у него пуговицу, сказал Сергей. - Варвара не права - из тебя может получиться отличный оратор. Но ты напрасно меня агитируешь: я двумя руками за революционное искусство, мне нравится его свежее крепкое дуновение. Однако и старых мастеров я не стал бы отвергать: идеи, которые мы проповедуем, выросли и из их произведений тоже. Когда-то один пожилой учитель сказал мне, что "Дом с мезонином" Чехова - самое революционное произведение русской литературы. Возможно, этот учитель преувеличивал, но в его словах есть доля истины.
   - Брось ты этих учителей, застрявших в прошлом веке, они уже сошли с исторической арены! - вскричал Жора. - Мы можем возложить благодарственные венки на их могилы, и хватит об этом! Вперёд, только вперёд! Нас не остановят призраки прошлого!
   - Согласен, но как бы не забежать вперёд настолько далеко, что нас потеряют из виду, - возразил Сергей.
   - Перестань, говорю тебе, перестань! - крикнул Жора. - Отбрось свои колебания: ты здорово выступил на собрании - ну так и продолжай в том же духе! Помни, Сергей, о своей ответственности перед революцией.
   - Постараюсь... Ты всё сказал? - спросил он. - Тогда я пойду, меня ждут.
  

Разговор о любви

  
   Когда Сергей пришёл на кухню, Маша уже растопила плиту и поставила на неё большое ведро с водой.
   - Я сегодня дежурная, надо наварить кашу на всех, - сказала она. - Жаль только, что соли нет.
   - Каша - это замечательно, есть ужасно хочется, - обрадовался Сергей. - Постоянное чувство голода... Голод всегда был врагом человечества, а сейчас он ещё встал на сторону врагов революции, потому что помогает душить её. Но мы справимся, обязательно справимся - а в будущем ученые придумают какие-нибудь таблетки от голода: съел одну и на целый день обеспечен необходимыми питательными веществами и витаминами; она же начисто снимает чувство пустоты в желудке. Может быть, одной такой таблетки хватит даже на неделю, - может быть, и на месяц.
   - Скажи ещё - на год! - засмеялась Маша.
   - А что же, и на год; наука не стоит на месте, - уверённо сказал он.
   На лестнице раздался какой-то неясный шум, похожий на звук шагов.
   - Ты слышал? - Маша испуганно посмотрела на усевшегося поближе к горячей плите Сергея.
   - Нет, а чего ты боишься? - рассеянно ответил он, глядя на огонь в открытой дверце плиты.
   - Говорят, что в этом доме бродят призраки прежних жильцов - я не верю, но всё-таки... - виновато улыбнулась Маша.
   - И это я слышу из уст убеждённой материалистки? - иронически сказал Сергей. - Выбрось из головы - ничего не было, мираж...
   - О чём ты задумался? - спросила Маша.
   - Только что Жора просвещал меня насчет целей и задач нового революционного искусства. Я хотел зачитать ему отрывок из вот этой брошюры, но не решился, он бы опять вывернул всё по-своему. Но тебе хочу прочитать, - Сергей достал из внутреннего кармана своей тужурки затёртую до дыр книжицу. - "В товаропроизводительном обществе данные, добытые наукой, и творения, созданные искусством, сделались товарами. Подобно хлопчатобумажной материи или кофе, результаты, добытые наукой и искусством, ищут своего сбыта, рынка, на котором господствуют преимущественно отсутствие образования, безвкусица, денежные интересы.
   Нет свободного, жизнерадостного, плодотворного исследования и творчества, - их место занято неприязненной, будничной спешкой по проторенной дорожке ремесленного шаблона или по пути дешевого успеха дня. Забота о хлебе насущном уничтожает возможность более глубокого, научного и художественного развития, а под конец она убивает даже стремление к нему; взамен увеличения культуры она дает подделку её ценности".
   И дальше: "Не будем строить никаких иллюзий! Борец должен начать борьбу ценою суровых жертв. "Служба свободе очень тяжела": она не приносит ни денег, ни милости. Но весело бороться, весело жить, так как люди воспрянули духом! Те, которые стоят в тени, тянутся к солнцу; те, которые копошатся в земле, стремятся вверх; современные рабы делаются борцами потому, что они хотят быть свободными! Поэтому, несмотря на жертвы, долой сомнения и отказы! Кто чувствует в своей груди могучее желание взмахнуть крыльями свободной души, кто чувствует дыхание свободного человечества, кто беспрерывно алчет освобождения, -- вперёд, к борьбе за освобождение всего, что носит облик человеческий!"
   - Кто это написал? - спросила Маша.
   - Клара Цеткин.
   - А! Я читала то, что она писала о браке и семье, о месте женщины в новом мире, - оживилась Маша.
   - Да, вот здесь, например, - Сергей полистал брошюру и зачитал: "Сущность брака в старом обществе изображена в уничтожающей критике остроумнейшего поэта-философа Ницше: "Ах, эта бедность души вдвоем! Ах, эта грязь души вдвоем! Ах, эта ужасная уютность вдвоем!". Вместо высшего развития -- прозябание и уничтожение лучшей части своего существа, как результат жизни вдвоём!
   Если у современной личности нет желания совместного стремления ввысь, то тогда для неё уготована почва для разрушения брака. В сердце и мозгу шевелится тогда греховная мысль об обладании другой женщиной, а у женщины -- другим мужчиной. Мысль эта отравляет семейную жизнь, когда внезапная вспышка крови переходит в грубый и греховный акт.
   Брак в качестве тесного, нравственного единства нуждается в сильной и свободной индивидуальности мужчины и женщины как в необходимом условии для его существования. Только у сходных по силе и свободе личностей расцветает полное счастье любви. Когда две сильные и свободные личности встречаются друг с другом в любви, тогда только брак будет идеальным сожительством и общностью одних и тех же интересов. Благодаря взаимной поддержке такой брак дает возможность отдельной личности подняться на высоту и дает высшее счастье творческой силе".
   - Да, да, именно это я и читала! - кивнула Маша. - Очень хорошо сказано.
   - Прежние нормы отношения сейчас рушатся, как песчаный дом во время бури, -продолжал Сергей. - Всё меняется: брак, семья, положение женщины, отношение к воспитанию детей. Вот послушай: "Женская мораль устарела, общественные добродетели женщины все - отрицательного свойства. Женщина часто считает себя в высшей степени нравственной, если не крадёт ничего у ближнего, не обманывает, не убивает и не поджигает чужого дома. Но она чрезвычайно редко готова совершить что-либо положительное во благо общества, если даже для этого и не приходится жертвовать своими собственными интересами.
   В центре женской морали находится семья. Чем более мужчина посвящает себя семье, пренебрегая при этом интересами общества, тем более возвышается он в глазах женщины. Отсюда происходит и то равнодушие, а часто даже сопротивление, которое оказывает женщина участию мужчины в общественной жизни. Она, вообще, всегда готова пожертвовать интересами общества для интересов своей семьи; общество, по ее мнению, совсем не имеет права требовать от неё жертв. Семья и общество в представлении женщины -- враждебные силы, и мужчина, жертвующий интересами первой в пользу второго, кажется ей до известной степени преступником или глупцом"
   - Ну, это преувеличение! - засмеялась Маша, коснувшись руки Сергея.
   - Ничуть! - возразил он. - А вот о воспитании детей: "Раньше воспитание детей считалось естественной обязанностью семьи и, особенно, женщины. Почему-то совершенно упускалось из виду, что воспитание детей - такая же специальность, как и всякие другие. Каждый ремесленник, каждый художник должен быть знаком с качеством и особенностями материала, над которым он работает, и должен владеть техническими приёмами для его обработки. Все предметы, которые мы желаем получить в наиболее совершенном виде, мы отдаём для выделки обученным специалистам. Но женщина, незнакомая с условиями физического и психического развития ребенка, которые служат ключом к пониманию общего развития его, не умеет тонко и тактично действовать. Женщина, не владеющая техническими методами обучения, не сумеет воспитать истинного человека, и, будь она десять раз родной матерью ребенка, ей нельзя доверить его воспитание.
   Сколько примеров можно было привести того, как самые нежные матери во имя "материнского инстинкта" коверкают детские души! Большая часть физического и умственного уродства юношества происходит оттого, что воспитание предоставляется слепому "инстинкту матери", а не опыту и знаниям сознательных, подготовленных специалистов. К данному случаю как нельзя лучше подходят слова Гёте: "Родители могли бы создавать воспитанных детей, если бы сами были воспитанными".
   Из всего этого можно сделать однозначный вывод: воспитание, как это уже произошло с обучением детей, должно перейти в руки общества; оно должно перейти в руки образованных специалистов. Общество в данном случае должно вступить в свои права и обязанности".
   - Так что же - надо создавать детские коммуны? Отнимать детей у матерей? - покачала головой Маша.
   - Дело не в названии - и почему "отнимать"? - возмутился Сергей. - Женщина в новом обществе станет сознательной творческой личностью, и жизнь для неё вовсе не сводится к воспитанию ребёнка. Напротив, доверив его специалистам, в организованных на научной основе детских учреждениях, женщина освободится от домашнего рабства, и от этого выиграют, в первую очередь, любовь и брак. Вот как об этом пишет Клара Цеткин: "Развитие женщины в сильную, свободную индивидуальность становится всё чаще и чаще непременным условием для любви и брака. Любовь современного человека сильно отличается от любви наших предков. Она приобрела более индивидуальную окраску, и потому, наряду с физическим притяжением полов, духовно-нравственные особенности женщины и мужчины оказывают более сильное влияние на полное счастье в любви".
   Маша усмехнулась.
   - Что такое? - насторожился Сергей.
   - Нет, ничего, вспомнила слова Жоры. Он говорил, что любовь в эпоху революции должна быть совершенно свободная от всяческих условностей, к ней надо относиться просто: это вроде утоления жажды - выпил стакан воды, и забыл, - ответила Маша.
   - У Жоры мозги набекрень; впрочем, не он один проповедует эту теорию "стакана воды". По-моему, это оправдание самого примитивного животного инстинкта, и больше ничего! - отрезал Сергей. - Как можно сводить любовь к одной лишь животной страсти, когда она даёт столько возвышенных чувств, упоительных переживаний и "глубочайшего благороднейшего счастья", как об этом сказано у Клары Цеткин! Да, любовь бывает и адом, но в этом аду есть своя высшая правда, великая драма существования... И можно ли представить себе искусство без любви - чем было бы искусство без любви? Можно ли представить себе, скажем, Ромео и Джульетту, которые просто отдаются животному инстинкту, хотят утолить жажду "стаканом воды"?.. Смешно и жалко видеть тех, кто всерьёз следует такой теории.
   Маша вздохнула и вдруг поцеловала его.
   - Ты что? - смутился он.
   - Я думаю, как хорошо, что произошла революция: если бы не она, мы бы не встретились. А теперь я так счастлива, что сама боюсь своего счастья.
   - Всего-то ты боишься, глупенькая, - он обнял её. - У нас впереди большая-большая счастливая жизнь, верь мне!
   Снова послышались какие-то звуки на лестнице.
   - Ты слышишь? - вздрогнула Маша, ещё крепче прижимаясь к нему. - Это уже не мираж.
   - А вот мы пойдём и посмотрим, кто там ходит! - сказал Сергей...
  

Приезд Ленина

   В художественной мастерской Варвара распекала студентов:
   - Стыдно, товарищи, оставлять такой бардак на своих рабочих местах! Вы посмотрите, во что вы превратили мастерскую - это не храм искусства, а Авгиевы конюшни. Как можно в таких условиях творить прекрасное: творческая обстановка должна быть светлой и чистой во всех отношениях.
   - Многие гении отличались беспорядочностью и даже неряшливостью, но создавали великие произведения, - возразили ей. - Микеланджело, например.
   - Во-первых, слово "многие" не подходит к гениям: гениев как раз немного, - ответила она. - Во-вторых, неряшливость Микеланджело не делает ему чести; будь он среди нас, я бы и Микеланджело призвала к порядку. В-третьих, не надо сравнивать себя с Микеланджело: это, по меньшей мере, нескромно. В-четвёртых, ваши возражения прикрывают обыкновенную лень - так что будьте любезны заняться уборкой.
   - Но уже поздно, и мы устали после субботника, - может быть, завтра? - жалобно попросили её.
   - Завтра будут другие заботы, а насчёт усталости не надо меня обманывать: я знаю, что вы всё равно до трёх-четырёх утра не ляжете спать. Поэтому хватит пререкаться и начинайте наводить порядок, я вам помогу, - она взялась за швабру. - А чтобы работа шла веселее, я расскажу о том, как будет выглядеть дом будущего при коммунизме - мы недавно обсуждали это на архитектурной секции.
   Это дом взметнётся ввысь, чтобы вместить как можно больше жильцов - зачем загромождать землю постройками, когда на ней можно разбить чудесные сады? Все помещения этого дома будут залиты светом - мы развернём всю конструкцию навстречу Солнцу. Здесь также будет много воздуха - за счёт просторных галерей, которые мы проведём по всему дому.
   Нижние этажи займут функциональные помещения: прачечные, мастерские по ремонту домашней утвари и одежды - и, конечно же, столовая. В квартирах никаких кухонь не будет, домашний обед - это пережиток прошлого! В коммунистическом обществе заботу о вкусном и здоровом питании граждан полностью возьмёт на себя служба быта. С домашним рабством женщин будет покончено - хватит тратить драгоценные часы жизни на унылую и однообразную домашнюю работу!..
   Разумеется, на этих нижних этажах будут устроены и залы для занятий спортом, и различные творческие студии, - продолжала Варвара. - Они будут служить не только гармоничному развитию каждой личности, но и укреплению коллективистского духа. Он, безо всяких сомнений, будет господствующим в коммунистическом обществе, не подавляя, а помогая развивать индивидуальные творческие задатки.
   Большую часть своего времени люди станут проводить среди своих товарищей, объединённые общими интересами, а потому нет никакого смысла делать квартиры чересчур большими, никому не захочется сидеть в четырёх стенах, - в сущности, квартиры будут просто спальнями для того чтобы переночевать.
   - А как же уединение для творчества, или, к примеру, для всякого рода общения с любимым человеком? - спросили её.
   - Сколько нужно места для этого? Неужели не хватит одной комнаты? - отставив швабру, в сердцах возразила Варвара. - Вы тут ссылались на Микеланджело, так он предпочитал маленькие помещения для творческих раздумий, потому что и в маленьких помещениях рождаются великие замыслы... А что касается "уединения с любимым человеком", - вы, наверное, имеете в виду интимную близость, - то сколько вам для этого надо кроватей: две, три, четыре, пять?.. Вот видите, вам самим смешно!
   - А дети? Детские комнаты ведь должны быть? - продолжали с ней спорить.
   - Никаких детских комнат! - отрезала Варвара. - Как говорил ещё Жан-Жак Руссо, а потом научно обосновали Август Бебель и Клара Цеткин, воспитание детей должно полностью перейти к обществу. По всей стране будут созданы детские учреждения, в которых дети будут постоянно жить и учиться по новейшим методикам. Исторический опыт доказывает, что такая система даёт превосходные результаты: Пушкин никогда не стал бы Пушкиным, величайшим поэтом, если бы жил и воспитывался в семье, а не в лицее.
   - Ну, Пушкин!.. Пушкин - это старо! К чему оглядываться на дворянскую культуру? - раздались возгласы.
   - Да, Пушкин - это старо, - согласилась Варвара. - Мы воспитаем своих пушкиных в рамках коммунистической культуры. И если раньше такие люди были единичным явлением, поскольку в старом мире таланту трудно было пробить себе дорогу, то при коммунизме гениальность станет массовым явлением.
   - Так уж и массовым? - снова возразили ей.
   - Да, массовым! - решительно сказала она. - Вспомните слова Мейерхольда, которые привёл Сергей на собрании: "Сколько новых славных имён откроет нам революция, какие бесценные таланты она извлечёт из народа!"
   - А вот и Сергей, лёгок на помине, и Маша с ним, - сказали в мастерской. - Весь сияет... Ты чего такой восторженный?
   - У нас гости, - торжественно провозгласил он. - Владимир Ильич, пожалуйста, проходите сюда!
   В комнату вошли Ленин и Крупская.
   - Нашли, наконец, - сказал, улыбаясь, Ленин. - А то нас, было, за привидения приняли.
   В мастерской установилась мёртвая тишина, взорвавшаяся через минуту громкими криками:
   - Владимир Ильич! Как же это?! Ура Владимиру Ильичу! Ура!!!
   - Тише, тише, ночь на дворе! - смеясь, сказал он. - Мы с Надеждой Константиновной приехали навестить Варвару Арманд и заодно посмотреть, как живут революционные художники.
   Ленин снял шапку, опустил воротник пальто и, близоруко щурясь, оглядел собравшихся в комнате.
   - Я здесь, Владимир Ильич, - подошла к нему Варвара.
   - Ну, здравствуйте, дорогой товарищ! - пожал он ей руку, а Надежда Константиновна обняла Варвару: - Здравствуй, Варенька!
   - Ну что же, расскажите, как живёте, - обратился Ленин к студентам.
   - Ничего, хорошо! Просто очень хорошо! - ответили все чуть не хором.
   - Ну, по вашему виду нельзя сказать, чтобы очень хорошо, - Ленин ещё раз внимательно оглядел их и покачал головой.
   - Нет, всё прекрасно, - принялись они уверять его, - и работа идёт. Вот только вчера мы на ячейке постановили, чтобы профессура перерабатывала программы при участии студентов, а то они только говорят, а дела никакого.
   - Вот как, только вчера? - хитро прищурился Ленин.
   - Да ведь, Владимир Ильич, очень трудно и учиться и учить учителей, а они относятся ко всему спустя рукава! Пока их обломаешь, нужно много времени, а мы вот всё же кое-чего добились: у нас теперь будет своя школа для молодёжи, желающей приобщиться к революционному искусству, - наперебой заговорили все.
   - Ну, а что же вы делаете в школе: должно быть, боретесь с футуристами?
   - Да нет, Владимир Ильич, мы сами футуристы.
   - О, вот как! Это занятно, нужно с вами поспорить, - азартно сказал Ленин, - Но теперь-то я не буду - этак вы меня побьёте, я мало по этому вопросу читал, однако непременно почитаю.
   - Мы вам дадим нужную литературу, и вы обязательно станете футуристом! - вскричали студенты. - Не может быть, чтобы вы были за старый, гнилой хлам, тем более что футуристы пока единственная группа в искусстве, которая идёт с революцией, - все остальные уехали к Деникину.
   - Даже так? - расхохотался Ленин.
   - А вы не смейтесь, Владимир Ильич, - посмотрите-ка лучше нашу стенную газету: тут есть стих Маяковского.
   - Ну-ка, ну-ка, - Ленин подошёл к газете и прочёл: - "Мы разносчики новой веры, красоте задающей железный тон. Чтоб природами хилыми не сквернили скверы, в небеса шарахаем железобетон". - Да... - неопределённо протянул он. - "Шарахаем", это ведь, пожалуй, не по-русски, а?
   - Зато по-рабочему! Все рабочие так говорят, - громко, с запалом возразил Жора, невесть откуда появившийся в мастерской.
   - Вы, очевидно, очень любите Маяковского? - спросил Ленин.
   - А разве вы не любите? Самый что ни на есть революционный поэт! Да вы читали ли его стихи? - сказал Жора.
   - Времени, знаете ли, не было. Но надо почитать, - ответил Ленин.
   - Ты, Володя, всё обещаешь. Ведь я тебе предлагала, а ты всё откладывал, - заметила Надежда Константиновна.
   - Выберу время - почитаю, - повторил Ленин и принялся разглядывать картины и рисунки на мольбертах. - А это что такое? - спросил он, остановившись возле рисунка Жоры, на котором были изображены какие-то непонятные нагромождения геометрических фигур и линий.
   - Эскиз в стиле кубического футуризма, - сказал Жора. - Правда, ещё не закончен: вот сюда надо добавить пару кубов, а сюда - перевернутую пирамиду.
   - Что же это изображает? - удивился Ленин, перевёртывая рисунок со всех сторон.
   - Если исходить из канонов старого искусства, это ничего не изображает, Старые художники обманывают и себя и других, что они умеют изображать, - на самом деле, никто не умеет, а мы учимся, и нашей задачей является связать искусство с политикой, и мы непременно свяжем искусство с политикой, - с вызовом заявил Жора.
   - Ну, и как же вы свяжете искусство с политикой? - спросил Ленин. - Вот такими рисунками?
   - Может быть, Владимир Ильич, мы пока ещё не умеем, но мы всё-таки добьёмся этого. В сущности, этот проект есть аналитическое разложение основных элементов, чтобы научиться владеть ими, - пояснил Жора.
   - Да, чувствую, мне непременно нужно многое почитать, - сказал Ленин. - А почему вы называетесь коммуной? - спросил он, повернувшись к Варваре.
   - Мы ведём совместное хозяйство, - ответила она. - Когда тут размещалось обыкновенное общежитие, было много грязи и никак не могли от неё избавиться, а теперь у нас чистота.
   - Это у вас чистота? - усмехнулся Ленин, осматривая комнату.
   - Есть ещё некоторые несознательные товарищи, - покраснела Варвара. - Но вы бы видели, что в других помещениях, где нет коммуны, творится - там невозможно войти. А у нас хорошо.
   - Ну, а кто же у вас готовит, моет пол? - продолжал спрашивать Ленин.
   - Всё сами в свои дежурства делаем, - ответила Варвара, а Маша, робко подошедшая к ним, попросила:
   - Отужинайте с нами, Владимир Ильич. У меня каша и чай готовы.
   - Отужинайте, Владимир Ильич, мы будем очень рады, - присоединился к её просьбе молчавший до сих пор Сергей.
   - А, наш проводник! - живо обернулся к нему Ленин. - Вы ей помогали готовить, как я заметил? Что же, поужинаем...
   - Всегда вы так питаетесь? - спросил он в столовой, поглядывая, как жадно едят студенты.
   - Вхутемасу дают пайки, мы их складываем и вместе варим общее кушанье, так что теперь считаем себя вполне обеспеченными. В общем, только дня три-четыре в месяц сидим без хлеба, - ответил Сергей.
   - Как же так?
   - Да так, рассчитаем на месяц, а глядишь, в какой-нибудь день и завтрашнюю порцию съешь, так в месяц и набегают три-четыре голодных дня. Зато овощей хватает, даже остаётся. Самое трудное, Владимир Ильич, прошло, теперь чувствуем себя великолепно, - сказал Сергей.
   Ленин помрачнел.
   - Небось пораньше ложитесь спать? - спросил он после паузы.
   - Нет, Владимир Ильич, часов до трёх-четырёх засиживаемся, - признался Сергей.
   - Почему же у вас не выключают электричество? - удивился Ленин.
   - Мы в этом отношении счастливчики: наш дом расположен в сети телеграфа и почтамта, куда дают электричество всю ночь, - улыбнулся Сергей.
   - Вот как! Ну, это совсем никуда не годится, - не поддержал его Ленин. - Плохо питаетесь, да ещё долго не спите - так вы совсем растеряете силы. Куда же вы будете годиться? Нет, так нельзя, непременно сделаю распоряжение, чтобы вас выключили. Я вот при самой срочной работе и то ложусь вовремя.
   - Ой ли! Часто ли такое бывает? - вмешалась Надежда Константиновна. - А они ещё молодые, им скучно рано ложиться спать.
   - Какие же они будут строители коммунизма, если растратят свои силы? - упрямо сказал Ленин. - Им останется только сдаться.
   - Нет, не растратим и не сдадимся! Не сомневайтесь, Владимир Ильич! - горячо уверили его.
   Ленин улыбнулся:
   - Остаётся поверить на слово... Ну, а как вы проводите свой досуг? - перевёл он разговор на другую тему. - В оперу ходите?
   - Для нас там нет ничего интересного, - ответил за всех Жора.
   - Как же так, ведь вы сами нового ничего не указываете, как же быть? - Ленин лукаво посмотрел на него.
   - Возможно, мы ничего нового пока не создали, но мы учимся, - повторил Жора. - А насчёт оперы мы единодушно против "Евгения Онегина". "Евгении Онегины" нам в зубах навязли.
   - Вот как! Значит, вы против "Евгения Онегина"? - рассмеялся Ленин. - Ну, уж мне придется тогда быть "за", я ведь старый человек... А как вы считаете Некрасова?
   - Для нашего времени он устарел, - не задумываясь, ответил Жора. - Нам теперь нужно другое, и у нас есть Маяковский. Вы видели "Мистерию-буфф"? Вы обязательно должны её увидеть! Надежда Константиновна, предупредите Владимира Ильича, когда в следующий раз в театре будет идти "Мистерия", чтобы он увидел её!
   - Попробую, - усмехнулась Надежда Константиновна.
   В столовой на мгновение установилась тишина.
   - А что вы думаете о любви в эпоху революции? - вдруг спросила Маша, густо зардевшись при этом.
   Ленин с затаённой усмешкой глянул на неё и совершенно серьёзно ответил:
   - В эпоху, когда рушатся могущественные государства, когда начинает гибнуть целый общественный мир, чувствования отдельного человека быстро видоизменяются...
   Сергей вздрогнул и многозначительно посмотрел на Машу: "Что я тебе говорил?"
   - Значит, в области брака и половых отношений близится революция, созвучная пролетарской революции, - продолжал Ленин, - и ничего не может быть более ложного, чем начать проповедовать сейчас монашеский аскетизм и святость грязной буржуазной морали. Однако вряд ли хорошо, что вопросы пола, усиленно выдвигаемые естественными причинами, становятся центральными в психике человека. Последствия бывают прямо роковыми.
   - Вы говорите о теории "стакана воды", когда занятие любовью сравнивается с простым утолением жажды? - уточнил Сергей.
   Ленин кивнул:
   - Как коммунист, я не питаю ни малейшей симпатии к теории "стакана воды", хотя бы на ней и красовалась этикетка "освобождённая любовь". Вдобавок она и не нова, и не коммунистична. Вы, вероятно, знаете, что эта теория проповедовалась в изящной литературе в середине прошлого века как "эмансипация сердца". В буржуазной практике она обратилась в эмансипацию тела. Проповедь в то время была талантливее, чем сейчас; как обстоит дело с практикой, не могу судить, - прищурился он.
   В комнате раздался громкий смех. Переждав его, Ленин продолжал:
   - Конечно, жажда требует удовлетворения. Но разве нормальный человек при нормальных условиях ляжет на улице в грязь и будет пить из лужи? Или даже из стакана, край которого захватан десятками губ?.. Не то чтобы я своей критикой хотел проповедовать аскетизм - повторяю, коммунизм должен нести с собой не аскетизм, а жизнерадостность и бодрость, вызванную также и полнотой любовной жизни. Однако, по моему мнению, часто наблюдаемый сейчас избыток половой жизни не приносит с собой жизнерадостности и бодрости, а, наоборот, уменьшает их. А молодежи особенно нужны жизнерадостность и бодрость. Спорт, гимнастика, физические упражнения всякого рода, экскурсии, разносторонность духовных интересов, учение, исследования, - и всё это по возможности совместно!
   - Но вы же не станете отрицать, что в теории Фрейда, скажем, есть рациональное зерно? - спросил Жора.
   - Теория Фрейда тоже своего рода модная причуда. Как бы бунтарски и революционно эти теории ни стремились проявить себя, они всё же в конце концов вполне буржуазны. - не согласился Ленин. - Я не доверяю тем, кто постоянно и упорно поглощен вопросами пола, как индийский факир созерцанием своего пупа. Это излюбленное занятие интеллигентов и близко к ним стоящих слоев... Что же касается постоянного копания в половых вопросах и подведение под это всяческих теорий, то, по моему мнению, это просто попытки прикрыть свою ненормальную или чрезмерную половую жизнь.
   - Вот вы так думаете? - пробурчал Жора.
   - Может быть, я старомоден и отстал от времени, - сказал Ленин, - но позвольте мне обратиться к мнению человека, который много занимался подобными вопросами - я имею в виду Александру Михайловну Коллонтай. Вы, наверно, слышали её выступления, и вам известно, что не так давно она была ярой сторонницей полной свободы в любви, но времена меняются и мы меняемся вместе с ними. Ныне товарищ Коллонтай намерена написать работу, в которой выступит против теории "стакана воды". С некоторыми положениями этой работы она вчерне ознакомила меня и в целом я с ними согласен.
   Товарищ Коллонтай говорит, что у нас в России, в годы обострённой Гражданской войны никто всерьёз не считался с любовными огорчениями и муками, ведь за плечами каждого караулила смерть; вопрос шёл о том, кто победит - революция и, значит, прогресс или контрреволюция и, значит, реакция?.. Для любовных "радостей и пыток" не было ни времени, ни избытка душевных сил. Господином положения оказался несложный, естественный голос природы - биологический инстинкт воспроизводства, влечение двух половых особей. Мужчина и женщина легко сходились и расходились. Сходились без больших душевных эмоций и расходились без слёз и боли. Это был "бескрылый Эрос", который поглощал меньше душевных сил, чем требовательный "крылатый Эрос", - любовь, сотканная из тончайшей сети всевозможных эмоций.
   Сейчас картина меняется. Теперь, когда революция в России одержала верх и укрепилась, когда атмосфера революционной схватки перестала поглощать человека целиком и без остатка, крылатый Эрос снова начинает предъявлять свои права. Женщина и мужчина сейчас не только "сходятся", не только завязывают скоропреходящую связь для утоления полового инстинкта, но и начинают снова переживать любовные романы, познавая высочайшие духовные переживания любви.
   Не подлежит сомнению, говорит товарищ Коллонтай, что в коммунистическом обществе любовь, "крылатый Эрос", предстанет в ином, преображённом виде. "Симпатические скрепы" между всеми членами нового общества вырастут и окрепнут, вырастут многообразные нити, переплетающие людей между собою душевной и духовной спайкой. В этом новом обществе, на фоне радостного единения и товарищеского общения Эрос займёт почётное место как переживание, приумножающее человеческую радость. Этот преображённый крылатый Эрос будет покоиться на здоровом, свободном, естественном, без извращений и излишеств, влечении полов.
   - Ура товарищу Коллонтай! - закричали и захлопали в комнате.
   - Я передам товарищу Коллонтай, что молодёжь поддерживает её идеи, - засмеялся Ленин. - Засим позвольте нам откланяться: уже очень поздно, свет давно пора гасить, да и вам отдохнуть не помешает. Берегите, берегите свои силы - они пригодятся!
   - Но вы ещё к нам приедете, Владимир Ильич? Пообещайте, что приедете! - попросили его.
   - Обещать - не обещаю, но постараюсь, - ответил он, направляясь к выходу. - Не провожайте нас: вы не одеты, а на улице холодно...
   Выйдя на улицу, он сразу как-то сник, потрогал раненое плечо и глухо застонал.
   - Болит, Володя? - спросила Надежда Константиновна.
   - Нет, не очень, больше почему-то в голову отдаёт, - неохотно ответил он. - Каплан постаралась на славу: ещё бы чуть-чуть и ухлопала; в молодости киевского губернатора убить ей не удалось, так на мне отыгралась. Впрочем, что её винить, она была идейным борцом, и террором утверждала свои идеи; одному подобному деятелю Дзержинский в похожей ситуации сказал: "За вашу последовательную и принципиальную борьбу я вас уважаю, но за ваши действия вы будете расстреляны". Опасность, однако, не в этих идейных борцах, к какому лагерю они не принадлежали бы. С ними мы справились, но как справиться с огромной косной мелкобуржуазной массой, как справиться с обывателем с его собственническими инстинктами, хитростью и жадностью? Он оказался победителем, а мы проиграли.
   - Проиграли? - переспросила Надежда Константиновна.
   - Да, надо честно признаться, мы проиграли: построить коммунизм в России сегодня и немедленно нам не удалось. Посмотри, что происходит в стране: везде восстания против нас, мы оказалась в абсолютном меньшинстве, - жёстко ответил Ленин. - Это не означает, конечно, что мы собираемся сдаваться. Нет, мы лишь отступим, чтобы на базе советской власти приготовиться к новому наступлению. Наряду с высоким развитием хозяйства, без чего немыслим настоящий коммунизм, нам следует обратить особое внимание на воспитание человека нового типа, - человека высококультурного, живущего высшими ценностями, а не мелкой сволочной, мещанской жизнью. Только такой человек сможет одолеть буржуа, вытеснить его из всех сфер общественного бытия.
   Но пока до этого далеко; наш сегодняшний визит лишний раз доказал это. Молодёжь, которую мы увидели здесь, прекрасна в своём революционном порыве, в искреннем, пусть и наивном стремлении следовать во всём коммунистическим идеалам. Однако много ли найдётся тех, кто готовы мёрзнуть и голодать, терпеть невообразимые лишения во имя идеалов? Это свойство монашеской общины - да, да, монашеской общины! Но мы знаем из истории, во что со временем превращались подобные общины - в замкнутые ордена фанатиков, из среды которых выходили великие инквизиторы.
   Нам не нужны инквизиторы; мы вынуждены прибегать к насилию для защиты революции, но это не цель, а средство для того чтобы покончить со всяким насилием. Старое государство не могло существовать без насилия, потому что власть в нём принадлежала узкой группе хищников-эксплуататоров, подавляющих эксплуатируемые классы во имя интересов господствующего класса; мы впервые в истории создаем государство, которое выражает интересы подавляющего большинства народа.
   Наши противники кричат на всех углах, что это утопия: истинное народовластие невозможно в условиях страшной отсталости, варварства, азиатчины. Но если исторические условия сложились таким образом, что революция победила именно в такой стране, почему мы не можем, опираясь на советскую власть, подтянуть страну и народ к тому колоссальному продвижению вперёд, которое мы совершили в политической области? Если мы это сделаем, никакие жертвы революции не будут напрасными; если нет... - он запнулся и зябко передёрнул плечами.
   - Тебе холодно? - Надежда Константиновна поправила ему шарф и подняла воротник пальто.
   - Знаешь, Наденька, раньше мне казалось, что самое трудное - это захватить власть и удержать её. Теперь я вижу, что самая большая трудность - преобразование человека, - сказал Ленин. - Даже среди наших высокопоставленных коммунистов, даже в Центральном комитете нет-нет, да и проглянут буржуазные черты. Будет большая беда, если такие сорняки разрастутся - случится катастрофа вселенского масштаба. Мы идём впереди всей планеты, и если наша революция потерпит крах, последствия этого ощутит на себе весь мир.
   - Такого не будет; мы не допустим, Володя, - ободряюще улыбнулась Надежда Константиновна.
   - Хорошо бы.... - вздохнул Ленин. - А эту молодёжь, которую мы видели сегодня, надо поберечь, обязательно поберечь! - прибавил он. - Пусть они штурмуют небо, чтобы добыть священный огонь для человечества... Ну, пошли к машине, шофёр заждался.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   10
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"