Проснувшись, Ленка томно щурится в окно на солнечные лучи, пробивающиеся сквозь заснеженные еловые ветви за оградой участка, а после, сладко потянувшись, тихонько вылезает из-под одеяла, подходит к креслу, на котором лежит ее халат, и надевает его, затягивая поясом на тонкой талии. Я делаю вид, что сплю, а сам любуясь красотой ее молодого стройного тела.
Протопленная с вечера печь еще не остыла, и в доме тепло, но Ленка, спустившись на первый этаж, все-таки разжигает огонь в печи и в камине в гостиной, и лишь после этого начинает готовить завтрак. Вскоре до меня доносится соблазнительный запах яичницы с грудинкой, кофе и горячих булочек. Сглатывая слюну, я жду, когда Ленка позовет меня к столу. Наконец, погремев посудой, она кричит:
--
Ты все спишь, соня?! Вставай, завтрак готов!
Я поднимаюсь и иду завтракать. Ленка ждет меня в гостиной и нарочито сердито ворчит:
--
Сколько можно спать? Посмотри, какая погода сегодня!
Повинуясь ей, я подхожу к большему окну. Искрится под солнцем снег, глубокие синие тени от деревьев падают на него. Воздух неподвижный и прозрачный, будто застывший, - чувствуется, что мороз окреп за ночь и днем не спадет. А в гостиной потрескивают дрова в камине, и гудит дым в трубе. Ленка, улыбаясь, лукаво смотрит на меня, и так она хороша - с еще неубранными после сна волосами, в халате, - такая она милая, домашняя, уютная, что я подхожу к ней, обнимаю и целую. А она в ответ страстно обнимает меня, и вот мы уже ложимся на широкий мягкий диван у камина, и Ленка шепчет мне:
--
Что ты делаешь? Завтрак остынет... - а сама гладит и целует меня...
Позже она говорит мне с укором:
--
Ну, вот, опять будем пить холодный кофе, - но вид у нее при этом счастливый и довольный.
После завтрака я помогаю Ленке отнести посуду на кухню, и пока она моет ее, курю на застекленной веранде, сидя на плетеном кресле и глядя на заснеженный сад. Старинные напольные часы вызванивают какую-то замысловатую мелодию и бьют одиннадцать раз. Мы одеваемся потеплее и выходим на прогулку. Мороз так силен, что щеки Ленки мгновенно краснеют, а пар от ее дыхания осаживается инеем на локонах ее волос, кокетливо выбивающихся из-под меховой шапочки, которая ей очень идет.
- Ой, какая стужа! - восклицает Ленка и прячет нос и щеки в поднятый воротник шубы. Я целую ее в лоб, она берет меня под руку, и мы направляемся к выходу из поселка. По пути нам никто не встречается: дома пусты, их хозяева уехали на зиму в город, и лишь на дальнем участке слышен стук молотков и завывание пилы - там рабочие достраивают чей-то коттедж.
Ворота на выезде из поселка закрыты, и мы идем через проходную. Здесь в маленькой комнатушке сидят два охранника в накинутых на плечи форменных куртках и пьют чай. Мы здороваемся с ними и тот, что помоложе, встает, чтобы открыть нам дверь на улицу.
--
Гулять? - спрашивает он.
--
Да, подышать свежим воздухом, - отвечает Ленка.
--
Холодно сегодня для прогулки, - замечает второй охранник, качая головой.
--
Ничего, мы тепло одеты, - возражаю я.
--
Ну, ну, - говорит он, шумно отпивая чай из кружки.
Мы выходим из проходной и чувствуем, что молодой охранник провожает нас взглядом, пока мы не скрываемся в лесу. Я знаю, что ему очень нравится Ленка, и он хотел бы быть на моем месте. И Ленка это знает, - она вдруг обхватывает меня за шею и хохочет:
--
Ты счастлив? Тебе хорошо со мной? Ты любишь меня? Ну-ка отвечай!
--
Да! Да! Да! - кричу я, поднимаю Ленку и кружу ее, а она звонко смеется.
И тогда я опускаю ее в глубокий снег и засыпаю им Ленку. Она визжит, вскакивает, набрасывается на меня и кидает пригоршни снега мне в лицо, а потом пытается повалить меня на землю, и я, конечно, поддаюсь ей и падаю. Она усаживается мне на грудь и грозно вопрошает:
--
Сдаешься?! Говори, сдаешься?
--
Сдаюсь, - соглашаюсь я и поднимаю руки.
--
То-то же! - грозит она мне пальцем.
Мы выбираемся из сугроба и отряхиваем друг друга. Ленка вытирает мне лицо своим кружевным платочком, и мы отправляемся по привычному пути к железнодорожному переезду. По морозу идти до него далеко, - пять километров, больше часа ходьбы, - но дорога не кажется нам долгой и тяжелой.
Вначале мы идем через густой ельник. Деревья стоят тут настолько плотно и так густо засыпаны снегом, что солнечные лучи не пробиваются сквозь верхние ветви, поэтому внизу сумрачно, и лишь на редких полянах блестят очерченные неровными тенями белые снежные ковры. Но как только мы выходим из леса, нас ослепляет сияние серебристых полей, сливающееся с пронзительной синевой неба, сияние такое сильное, что мы зажмуриваемся и стоим несколько мгновений неподвижно, прежде чем выйти из полумрака ельника на залитую светом равнину.
Дорога широкой дугой спускается в поле, а после поднимается на холм и снова спускается в овраг. Мы идем по ней одни, весело болтая о разных пустяках. Вначале мы не торопимся, но вскоре нас начинает пробирать холод, и мы невольно ускоряем шаги, а когда вдали показывается переезд, мы уже почти бежим к нему. Вдоль железной дороги проходит шоссе, ведущее в районный центр, поэтому здесь часто ездят машины, и для проезжающих открыли небольшое кафе. Посетителей в нем немного, а кормят вкусно, - оттого мы и приходим сюда обедать.
В кафе посменно работают девушки из райцентра; они нас уже знают и улыбаются, когда мы, замерзшие и проголодавшиеся, приходим сюда.
--
Здравствуйте! - говорят они нам. - Замерзли? Обедать будете?
--
Здравствуйте! Еще как будем! - отвечаю я. - Ну, и мороз сегодня! И есть ужасно хочется, хотя и завтракали недавно.
--
На морозе всегда аппетит пробуждается... Вам, как обычно?
Я киваю, и девушки уходят готовить нам обед, а пока ставят на стол закуску, графинчик с водкой для меня и вино для Ленки. Я наполняю ее бокал и наливаю себе стопку. Мы шутливо чокаемся и выпиваем: я - залпом, а она - в несколько приемов. Выпив первую рюмку, я тут же наливаю вторую, - и тепло распространяется по всему моему телу, согревая каждую жилку. Скромный зал придорожного кафе кажется мне необыкновенно уютным, а девушки очень милыми. Мне кажется, что и они ко мне расположены и даже завидуют Ленке, поскольку у нее есть такой замечательный мужчина, как я. От подобных мыслей мне становится совсем хорошо; я выпиваю третью рюмку, а Ленка будто угадав, о чем я думаю, недовольно говорит мне:
--
Что-то ты зачастил...
Я улыбаюсь ей, глажу ее руку и шепчу:
--
Ты у меня самая красивая, я тебя очень люблю.
Ленка улыбается мне в ответ, подставляет щеку и я целую ее.
- А за что ты меня полюбил? Что тебе во мне понравилось? - спрашивает Ленка.
- Понравилось? - переспрашиваю я и решаю подразнить ее. - Твои трусики, которые летом просвечивали сквозь тонкую юбку. С этого и началась любовь.
- Нахал! - она хлопает меня по руке.
- Нет, я был бы нахалом, если бы не заметил твои трусики, просвечивающие сквозь тонкую юбку, - возражаю я, а она смущённо хохочет.
Обедаем мы неспешно и основательно, а после обеда долго пьем кофе, и Ленка задает мне серьезные вопросы:
--
А жизнь на Земле создали инопланетяне? А конец света будет?
Я отвечаю ей подробно и основательно, и вижу, как она с восхищением слушает меня, хотя вряд ли воспринимает то, что я говорю.
Когда мы выходим на улицу, солнце уже садится, и небо темнеет; мороз стал сильнее, но нам тепло. Наступает ранняя зимняя ночь, и только на западе, на краю небосклона еще видна лазурная полоса заката. В ельнике нас окутывает глухая тишина; вверху между заснеженными стволами таинственно мерцают звезды, а луны не видно - она скрывается где-то за лесом. Мы говорим вполголоса; Ленка берет меня под руку, часто оглядывается и вздрагивает, когда от мороза трещит сухое дерево в лесной чаще. Но, вот, за поворотом дороги показывается огонек в домике охраны, и Ленка с облегчением вздыхает.
--
Чего ты боишься, глупенькая? - говорю я ей. - В этом лесу никого, кроме нас, нет.
--
Ну, мало ли... Да ну тебя, ты ничего не понимаешь! - она сердится и бьет меня по плечу.
--
Загулялись, загулялись! - удивляется старый охранник, открывая нам дверь.
--
Воздух, тишина - просто сказка! Не замечаешь, как время идет, - отчего-то оправдываюсь я перед ним.
--
Да, воздух здесь необыкновенный, целительный, - соглашается он и зевает.
Мы проходим по коридору и видим, что молодой охранник спит в маленькой комнате на лежанке, по-детски положив ладонь под щеку и приоткрыв рот.
--
Уснул, - смущенно шепчет старик. - Ладно, пусть поспит. Позже разбужу его, он меня сменит.
Мы киваем ему, и он кивает нам на прощание.
Дома я разжигаю печь и камин (вечером это моя обязанность), а Ленка разогревает старинный самовар с трубой. Мы пьем чай с разными вкусностями и смотрим все подряд по телевизору.
Ложимся мы рано, редко позже десяти часов. Перед сном я растапливаю бак с водой в душе, и мы моемся, сначала Ленка, потом я. Когда я поднимаюсь в спальню, я вижу Ленку в постели в самом соблазнительном виде, в роскошном нижнем белье. Я скидываю с себя халат, бросаюсь к ней, и мы попадаем в мир счастья и блаженства...
Так прошло семь дней, и наступил день восьмой - последний. Утром я долго возился с промерзшей машиной, поэтому мы завтракали позже обычного, наспех и без удовольствия. Погода переменилась: подул ветер, пошел мокрый снег; стало пасмурно и грустно.
Ворота на выезде из поселка нам открыли незнакомые охранники, видимо, новая смена. Они мельком взглянули на мой пропуск и равнодушно попрощались с нами. Пока мы ехали через лес и через поле, Ленка, не отрываясь, смотрела в окно, односложно отвечая на мои слова. Когда же мы проезжали мимо переезда, она вдруг заплакала.
--
Ты что? - спросил я.
--
Как хорошо нам было в эти дни, как хорошо! - сквозь слезы воскликнула Ленка.
--
Да, хорошо, - согласился я. - Но отчего ты плачешь?
--
Неужели ты не понимаешь - этого больше не будет! - всхлипывает она. - Такое бывает раз в жизни.
--
Почему?
--
Ты сам знаешь! Разве может еще так случиться, чтобы мой муж поехал лечиться именно тогда, когда твоя жена уехала отдыхать, а твой друг согласился заменить тебя на работе и дал нам ключи от его дачи? Может ли еще случиться такое, скажи?! - и она зарыдала во весь голос.
Я остановил машину и принялся утешать Ленку, убеждая ее, что напрасно она отчаивается, что впереди у нас много прекрасных дней. А про себя я думал, что она права, в будущем у нас с ней ничего подобного уже не случится. Судьба редко делает такие дорогие подарки, и надо радоваться, что нам была подарена эта неделя счастья на фоне зимнего пейзажа.