Галина Мария Семеновна : другие произведения.

Гиви и Шендерович

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    РЕКЛАМА!!! Вышел новый роман "Гиви и Шендерович"УРА!!!Вешаю главу в рекламных целяхИЩИТЕ НА ПРИЛАВКАХПонравится, повешу ещеИзд-во "Мосты культуты-Гешарим"

  Отрывок1
  *
  - ... Я тво-ою могилку искал, - выводил Гиви, - но ее найти нелегко. До-олго я томи-ился и... ик! Страдал!
  - Где же ты, моя Сулико? - лояльно поддержал Шендерович.
  И вправду, где?
  Вечер над славным городом Константинополем сгустился как-то незаметно, словно вор, позарившийся на дневной свет. Вот еще недавно золотились на солнце купола и чернели на фоне желтого закатного неба минареты, а вот лишь полумесяц на башне горит, отражая невидимое уже с земли солнце, а вот и он почернел, погас и теперь кажется силуэтом, вырезанным из черной бумаги.
  Орали цикады и муэдзины.
  От воды несло гнилью.
  Волны разбивались о сваи с еле слышным шорохом, влача на себе разнокалиберный мусор. Пришвартованные буксиры и рыбацкие суденышки мягко ударялись о мол просмоленными бортами, с притороченными к ним автомобильными камерами. Канаты удерживали их с видимой ленцой - чего стараться...
  Картонными коробками-переростками возвышались пакгаузы, над ними, точно гигантские насекомые, застыли на растопыренных лапах подъемные краны.
  - Гд-ее, - завел Гиви.
  Он в ужасе понял, что не знает, как там дальше. То ли забыл, то ли никогда не знал... На всякий случай он повторил последнюю строчку, рассчитывая на вмешательство Шендеровича.
  - Ну? - подбодрил Шендерович.
  - Все, - сокрушенно сказал Гиви.
  - Позор, - Шендерович покачал головой, на миг утратив равновесие, но тут же выровнял бортовой крен, - позор не знать вековую курту... культуру своего народа.
  - Культур-мультур, - опечалился Гиви. - Эх!
  Свежий воздух с моря ударил ему в лицо, он вздрогнул и огляделся.
  - Миша, - сказал он почти трезвым голосом, - а где это мы?
  - На складах, ессесно, - четко проговорил Шендерович. - Грузимся.
  Он извлек из кармана карточку, полученную от Али в кофейне и, прищурившись, старался разобрать смутно видимые в полумраке координаты.
  - Склад номер... какой же номер? Ага! Двадцать два, - пробормотал он, и на всякий случай пояснил Гиви. - Твенти ту.
  - Арабскими? - тупо переспросил Гиви.
  - А какие еще есть? - удивился Шендерович.
  Он, по-прежнему щурясь, вглядывался во тьму, пытаясь разглядеть номера, черной масляной краской намалеванные на стенках пакгаузов.
  - Восемь... - бормотал он, - одиннадцать... ага, нам туда, брат Гиви...
  Он решительно двинулся в узкий проем между контейнерами. Гиви плелся за ним.
  - Заплутали маленько, - продолжал он бормотать на ходу, - а все из-за тебя, герой-любовник хренов. Пьешь как грек. Хуже Яни, ей-Богу...
  Сухо кашлянула вспугнутая чайка.
  Гиви стало неуютно.
  - Миша, - произнес он шепотом, - почему так тихо?
  - Потому что вечер пятницы, - пожал плечами Шендерович, - кто ж пашет вечером в пятницу?
  - Мы - печально сказал Гиви. - А почему?
  - Потому что Лысюк, - ответил Шендерович нервным шепотом. - Конспирация, знаешь такое слово? Ага, вот и наш...
  Склад номер двадцать два стоял на отшибе, углом выдвигаясь к черной воде. Двери были широко распахнуты, открывая угрюмый проем, у порога застыл одинокий погрузочный кар.
  Черные фигуры деловито передвигались на фоне проема.
  - О! - оживленно воскликнул Шендерович, - уже грузят!
  Гиви поежился. Благосклонный ангел, издавна опекающий хорошо поддавших грешников, нежно подул ему в затылок.
  - Миша, - сказал Гиви неуверенным шепотом, - тут что-то не так... Миша...
  Но Шендерович уже бодрым деловым шагом двинулся к складу и заглянул внутрь.
  - А... это, - произнес он скучным и одновременно напористым тоном преуспевающего бизнесмена, - что, уже погрузились? Почему без меня? Я ж велел... Эй, что ты делаешь?
  Гиви рванулся, было на помощь другу, но с ужасом почувствовал, как между лопаток ему упирается что-то твердое и холодное.
  Не менее холодный голос что-то проговорил, явно не по-русски.
  - Чего? - услужливо переспросил Гиви.
  - А, шайтан! - сказал голос, - Инглиздже бийор? Спик инглиш?
  - Ага, - заторопился Гиви, судорожно шаря в потемках сознания. - Это... йес, э литтл...
  - Стэнд стилл, - сказал голос. И на всякий случай посильней прижал к гивиной спине холодный предмет.
  - Окей, окей, - не стал спорить Гиви.
  Внутри склада, за его огромным алчным зевом происходил какой-то неясный шум, словно несколько человек, тяжело ухая, лупили во что-то мягкое...
  Холодное продолжало прижиматься к позвоночнику, но этим тактильные контакты не ограничились - Гиви ощутил деловитое похлопывание по бокам.
  Три руки у него, что ли? - изумлялся Гиви.
  Некто нащупал кинжал на поясе - Гиви почувствовал, как ловкие пальцы отстегнули ножны.
  - Ого! - сказал некто.
  - Ага, - уныло согласился Гиви.
  Затянутая в черную перчатку рука мелькнула у Гиви перед носом - ловко, точно женская, залезла в нагрудный карман и вытащила оттуда изрядно отощавший бумажник. Бумажник издевательски мелькнул перед носом Гиви и исчез.
  О-ля-ля! - подумал Гиви.
  Аналогичный трюк проделали два цветных шелковых платочка - подарки бухгалтершам Лилечке и Эллочке.
  Быстрые руки прошлись по остальным карманам, залезли в карманы брюк, даже пошевелили там. Гиви это совсем не понравилось - он стиснул зубы, решив ответить на оскорбление, как полагается мужчине. Чего, понимаешь, лапает?
  Он дернулся и наугад двинул острым локтем.
  Локоть наткнулся на что-то по твердости напоминающее сосновую доску.
  Реакции не последовало.
  На всякий случай Гиви дернулся еще раз - на этот раз ногой. И опять во что-то попал.
  За спиной кто-то охнул.
  И в свою очередь врезал Гиви коленкой под зад. Не прибегая к оружию. Да так, что Гиви взлетел в теплом воздухе и даже слегка там подвис.
  - Ах, ты! - возмутился Гиви и в полете обернулся - поглядеть в глаза невидимому обидчику.
  И тут же с ужасом втянул воздух сквозь стиснутые зубы. На него смотрела страшная черная харя без носа и рта, с черной гладкой головой и впадинами на месте глаз.
  Господи Боже ты мой! Да это ж пришельцы! - пронеслось в голове у Гиви.
  Грозные марсиане, или кто они там такие, как это у них обычно водится, исподтишка высадившиеся на Землю на своих летательных аппаратах.
  Гиви даже почувствовал некоторый приступ гордости - сердце его замерло в предчувствии того чудесного и ужасного, которое, чтобы случиться, почему-то выбрало именно его, Гиви. И тут же поник от разочарования.
  - Сан оф бич! - произнесло существо, хватаясь за промежность.
  Голос звучал приглушенно, и Гиви с внутренней печалью понял, что причиной тому был всего лишь капроновый черный чулок, плотно облегающий заурядную человеческую голову.
  Цепкая хватка разжалась и Гиви, петляя меж складскими бараками, как заяц, ринулся прочь, ежесекундно ожидая выстрела в спину и время от времени спохватываясь и покрикивая на ходу:
  - Спасите! Миша! Убивают! Кто-нибудь! Миша!
  "Миша" он выкрикивал в подтверждение того, что вовсе не забыл о печальной судьбе Шендеровича, не бросил его в беде, а наоборот, очень даже беспокоится и хочет помочь.
  Неизвестно, были ли виной тому его вопли, вспугнувшие нападавших, или же неведомые люди в чулках уже сделали все, что намеревались, но неожиданно все завершилось - как-то очень буднично; где-то за ангаром заурчал мотор, встревоженное ухо Гиви уловило торопливую пробежку нескольких пар тяжелообутых ног, невидимая машина фыркнула, хлопнула дверца, машина взревела, промчалась мимо Гиви, обдав его теплым южным воздухом, смешанным с выхлопными газами, и умчалась, еще больше размазав по асфальту одинокую лужу мазута.
  Гиви, в растерянности присев на полусогнутых, наблюдал за удаляющимися кормовыми огнями. Огни издевательски мигнули и скрылись за поворотом.
  - Эх! - сказал Гиви.
  Под ложечкой притулился тягучий стыд. Гиви понимал, что в очередной раз оказался не на высоте. Мужчина с кинжалом на поясе не должен так себя вести. Даже мужчина без кинжала. Настоящий мужчина воспользовался бы минутным замешательством противника не для того, чтобы позорно нарезать, бросив друга на произвол судьбы, а для того, чтобы, развернувшись, въехать противнику в челюсть носком ботинка... Или, например, ребром ладони по горлу и - порядок! Противник повержен, он, Гиви, бросается в черную пугающую пасть ангара, слышны четкие, профессиональные удары, камера наезжает, он стоит, окруженный неподвижными телами, подает крепкую ладонь Шендеровичу, Шендерович встает, взволнованный и благодарный, Гиви спрашивает "Ты в порядке?". Потом говорит "А ну-ка посмотрим, кто у нас тут" и наклоняется, чтобы стащить с одного из злодеев черную маску.
  А и правда, кто же это был?
  И что там, в конце концов, с Шендеровичем?
  Ссутулив плечи, Гиви побрел к ангару. Может, они его убили, попутно размышлял он. Может, там уже труп... бедный, бедный Миша... и что он, Гиви, тогда будет говорить турецкой полиции? И вообще, что будет делать, оказавшись в Турции один одинешенек... ну ладно, предположим, он всегда может вернуться на теплоход. Интересно, выдаст ли Украина туркам не своего подданного, даже если он и приплыл на украинском теплоходе. И вообще, с чего это он взял, что теплоход украинский...
  Ему опять стало стыдно - и чем это только голова забита в такую трагическую минуту!
  Бедный, бедный Миша, торопливо подумал он.
  Ангар был пуст и темен. То есть какая-то лампочка светилась под перекрытиями, голая и одинокая, как покинутая кинозвезда, но, как и водится в подобных случаях, толку от нее было мало. Гиви потоптался перед входом, потом все же набрался мужества и заглянул внутрь.
  - Миша! - тихонько позвал он.
  - Ш-ша, - ответил ангар.
  Потом за пустым, перевернутым контейнером что-то пошевелилось. Из-за жесткого ребра высунулась встрепанная голова. Даже в тусклом свете одинокой кинозвезды было видно, что глаз у Шендеровича стремительно заплывает синим, а наполовину оторванный воротничок рубашки бесстыдно свисает с мощного плеча.
  - Миша! - чуть не всхлипнул Гиви. - Ты живой!
  - Черт его знает, - сумрачно ответил Шендерович.
  Страдальчески кряхтя и морщась, он окончательно вылез из-за контейнера, одновременно осторожно похлопывая себя по бокам на предмет целостности организма.
  - Это... - сказал он, - ну и ну...
  - Ты в порядке? - машинально спросил Гиви.
  - Еще чего, - ответил Шендерович.
  - Кто это был, Миша?
  - Сволочи, - сухо ответил Шендерович. И тут же приободрился. - Ну, я им и врезал!.
  Гиви в глубине души усомнился. Но уточнять не стал.
  - Они меня ограбили, - просветил он Шендеровича, - бумажник взяли, эх! Документы взяли! Даже платки шелковые взяли...
  И горько заключил:
  - Кинжал отобрали. Зачем кинжал отобрали? Кому он нужен?
  - Кинжал! - фыркнул Шендерович. Он постепенно приходил в себя. - Два поганых бакса цена твоему кинжалу. Что кинжал? Пять тысяч зеленых у меня было! Пять тысяч! Вот что они отобрали! Товар! Где товар? Нету товара! Где шарики? Улетели? Куда он товар дел?
  - Кто? - удивился Гиви. - Али?
  - Причем тут Али? Али - мелкая сошка. Ему что - продал себе товар и сиди в кофейне со своим бардаком... Нет, это та падла вонючая! Большой змей! Добрался до меня все-таки! Это он, говорю тебе!
  - Лысюк? - догадался Гиви.
  - Лысюк, конечно, - буднично ответил Шендерович, - натравил на меня своих головорезов. Выследил, нанял каких-то сволочей, и натравил. Ну, я его! Ну, я ему! Дай только вернуться...
  Он запнулся, заморгал и сполз по стене ангара, охватив голову руками.
  - Ох, ты! Куда ж я вернусь? Меня ж тут же на счетчик поставят... Кранты мне!
  - Так те пять тысяч, - сообразил Гиви, - не твои, да?
  - А то, - мрачно подтвердил Шендерович, - откуда у меня свои. Я их под проценты... Я б за месяц втрое больше наварил... Там знаешь, какой оборот, у шариков? Знаешь, как они крутятся?
  - Крутятся-вертятся, - печально сказал Гиви. - Чего волнуешься? Не вернемся мы домой. Не пустят нас. Покажите, скажут, паспорта, а где паспорта? Нету паспортов?
  - Господи, - выдохнул Шендерович, - да причем тут паспорта? Не мы первые, не мы последние. Пойдем в посольство, скажем, так, мол, и так...Синяки покажем.
  - В полицию надо заявить, Миша, - твердо сказал Гиви. - Без этого - никак. Полиция даст нам бумагу, мы с ней пойдем в посольство, они нам дадут другую бумагу...
  - Подотрись ты своей бумагой, - отрезал Шендерович. Он медленно возвращался в исходное вертикальное положение, по прежнему упираясь спиной в стену ангара.
  - Ты как хочешь, - твердо сказал Гиви, - а я пойду в полицию. Пускай они разбираются. Надоели мне, Миша, авантюры эти. Все путем, все путем, не боись, прорвемся... А, вот оно, во что все вылилось...
  - Ну иди, - вздохнул Шендерович, отряхивая колени, - иди в полицию. Расскажи им про Грецию, про свою историческую родину расскажи...
  - И расскажу...
  - Давай-давай. Турки знаешь, как греков любят! До гроба!
  Гиви на миг задумался.
  - Миша, послушай, - сказал он, наконец. - Ты Али этому задаток давал?
  - А то, - горько ответил Шендерович, - треть суммы, все путем.
  - Он товар отгрузил? Где товар? Пусть вернет деньги.
  - С Али какой спрос? - вздохнул Шендерович, - говорю тебе, Лысюк это... Выследил нас и...
  - Ага... Только они, Миша, склад очистили раньше, чем мы сюда подошли. А вот откуда они номер склада узнали? Кто его еще знал? Мы да Али, вот и все. Их Али навел. Так что пусть отдает задаток. Так дела не делают.
  Шендерович напряженно задумался.
  - А и верно, - сказал он, наконец. - Ну, я его, паршивца... Всю душу вытрясу. "Надежный человек, надежный человек"! Ну, Яни! Ну, Ставраки! Ну, сволочь!
  - Где он живет, знаешь?
  - Итальянская угол Канатной.
  - Да не Ставраки! Али!
  - Откуда? Ставраки, может, знает.
  - В кофейню надо. Сам говорил, он туда как на работу ходит.
  - Верно! - еще раз обрадовался Шендерович. - В кофейню. Прижмем его, гада ползучего. Пусть бабки отдаст! Все! А не отдаст, в полицию на него настучу. Пошли отсюда, брат мой мудрый, пока мы еще в какое-нибудь дерьмо не вляпались.
  - Куда? - с надеждой спросил Гиви, - в полицию?
  Шендерович вновь задумался.
  - Не-а... с полицией погодим. Они приметы начнут спрашивать... Ты этого урода хорошо разглядел?
  - Как тебя, - сказал Гиви.
  - Ну?
  - В черном чулке, понимаешь...
  - Это, - сухо сказал Шендерович, - я и без тебя заметил. Еще что?
  - Сам в черном...
  - Это я тоже заметил.
  - Машину видел.
  - Цвет? - деловито спросил Шендерович. - Марка? Номер?
  - Зверь машина, - печально сказал Гиви.
  - И все?
  - Ага.
  - Ну вот. А ты - полиция, полиция... Что мы им скажем?
  - В луже отпечаток протектора остался.
  - Это плюс, конечно, - согласился Шендерович. - Только мы вот как сделаем... Вернемся на теплоход, придем в себя, залечим нервы, а завтра, с утра, Алку под мышку - и в кофейню. На теплоход, так на теплоход, - покорно ответил Гиви, - расклад, в общем приемлемый. Толковый расклад. А нас пустят туда, на теплоход-то?
  - А то, - пожал плечами Шендерович.
  Ночь обнимала их, темная и горячая, точно смола. В черном далеком море мерцали огоньки стоявших на рейде судов - точно драгоценные камни из рассыпанного ожерелья. Гиви вдруг очень захотелось оказаться там - как можно подальше от берега.
  Он вздохнул и, насколько мог, расправил плечи.
  - А я своему тоже оч-чень неплохо врезал, - сказал он Шендеровичу.
  х х х
  На теплоходе было тихо - так тихо, что Гиви различал слабый плеск ударяющихся о борт крохотных волн. Пассажиры - и беспечные туристы, и деловитые челноки разбрелись по Стамбулу в поисках относительно дешевых развлечений, пили кофе за белыми столиками на увитых виноградом террасах, поглощали кебаб и лукум, парились в хаммамах, любовались на танец живота... Да мало ли чем можно заняться вечером в благословенном городе, столице благословенной страны, омываемой с трех сторон тремя морями...
  Гиви вновь стало жалко себя.
  Он с тоской поглядел на освещенные окна салона, потом горько махнул рукой - все выданные Шендеровичем командировочные исчезли в алчных лапах грабителей.
  Каюта, к удивлению Гиви, была освещена - Варвара Тимофеевна, о которой Гиви успел напрочь позабыть, с деловитым видом выкладывала на койку какое-то пестрое барахло. Барахло струилось и сверкало в тусклом свете корабельного фонаря.
  Она обернулась, расцвела, было, при виде красавца Шендеровича, но тут же всплеснула полными руками.
  - Ой, голубчик! Да где ж тебя так?
  - Да вот так, - неопределенно отозвался Шендерович, - а я-то думал, мамочка, что вы давно уж в Анталии. Бэбиситтерствуете.
  - А я, золотко мое, подумала - когда я еще Стамбул увижу? - благодушно отозвалась Варвара Тимофеевна, - вот и позвонила в Анталию, дайте мне, говорю, еще пару денечков догулять. Понравилось мне тут. Люди приятные, вежливые. Не то, что наши.
  Даже в экономном каютном освещении было видно, что за день пребывания в вольном городе Стамбуле, Варвара Тимофеевна переменилась разительно. Волосы ее завились баранчиком и приобрели богатый рубенсовский оттенок, брови изогнулись дугой, уютные круглые плечи лукаво высовывались из винно-алой, с искрой, блузки с таким глубоким вырезом, что Гиви застеснялся и отвел глаза. На ногах у Варвары Тимофеевны красовались добротные но изящные черные лаковые туфельки на низком каблучке, а сами ноги переливались шелком, гордясь своими круглыми, аккуратными коленками.
  - Похорошели вы, мамочка, - удивился Шендерович. - Просто роза персидская!
  - А я в хаммам сходила. Вежливые они там, в хаммаме. И девочки у них толковые. Любезные... Вы, говорят, красавица-ханум, услада очей, только приодеться немножко... В магазин направили, одна даже со мной пошла, помогла, вот, кофточку подобрать...
  - Да она с этого проценты стрижет, - прозаически заметил Шендерович.
  - А хоть бы и так. Им хорошо - и мне хорошо. В косметический кабинет отвела, кофем напоила. Заходите, говорит, еще, ханум-красавица, к нам, говорит, в хаммам наш люди приличные заглядывают, состоятельные... А вы женщина молодая, интересная...
  И Варвара Тимофеевна застенчиво одернула юбку, сверкнув круглой коленкой.
  - Вот так-то брат Яни, - загрустил Шендерович, - кому война, а кому мать родна...
  - А что ж вы Аллочку оставили? - полюбопытствовала Варвара Тимофеевна.
  - Это она нас оставила, - сухо сказал Шендерович, - Аллочка с капитаном гуляет.
  - Это с таким высоким? Красивым?
  Гиви поник.
  - Да, - согласился беспристрастный Шендерович, - высоким-красивым.
  - Так он же тут, - удивилась Варвара Тимофеевна. - Тут наш капитан. В салоне сидит. И злющий! Сидит, пальцами по скатерти барабанит.
  Шендерович вскочил.
  - Где сидит? В салоне? Пошли, Гиви!
  - Опять Гиви? - удивилась Варвара Тимофеевна.
  Варвара Тимофеевна не ошиблась - капитан одиноко сидел за столиком, раздраженно барабаня пальцами по накрахмаленной скатерти. Он действительно был высоким и красивым и так холодно посмотрел на ворвавшегося в салон Шендеровича, что тот тут же выпустил воздух и съежился.
  - Ну? - сухо, но вежливо спросил Шендерович.
  Он пододвинул ногой стул и опустился на него. Гиви робко топтался за спиной друга, так и не решаясь сесть.
  - Это я вас должен спросить - ну? - не менее сухо отозвался капитан. - Что у вас с глазом такое? И что вообще стряслось? Где Алла Сергеевна?
  - Откуда я знаю, - где Алка? - обиделся Шендерович, - Это вы должны знать. Вы ж с ней встречались, разве нет?
  - Нет, - отрезал капитан. - Алла ушла с вами утром и не вернулась. Я, знаете ли, не привык...
  - Блин! - Шендерович покрутил головой. При этом он беспомощно таращился то на капитана, то на Гиви. - Вот это номер! Неужто кто-то еще склеил? Когда, блин, успел?
  - Я вас попрошу, - холодно сказал капитан, - не говорить об Алле в таком тоне.
  - Тон ему не такой! - Шендерович постепенно начал наглеть, - А вы, извиняюсь, куда смотрели? Ограбили тут нас - раз! Избили и ограбили! Девка пропала - два! Товар пропал - три! - он покрутил перед носом капитана оставшимися двумя пальцами, - Янычары! Дикий народ! Вот ты капитан, ты и скажи - куда нам теперь? Паспорта, бабки - все взяли.
  - Погодите, - капитан беспомощно поглядел на Гиви. - Вас что, и правда ограбили?
  - Да, - печально подтвердил Гиви, - куда, понимаешь, их полиция смотрит?
  - А Алена где? - встревожился капитан, - что они с ней сделали?
  Он пружинисто подскочил к Шендеровичу и мощным рывком поднял его в воздух. Шендерович крутил головой, хрипел и пытался отмахнуться.
  - Я т-тебя, сволочь! - орал тем временем капитан, - куда Алену дел, мерзавец?
  Путем нехитрых логических операция капитан явно пришел к выводу, что Алка, без сомнения, окончила свой земной путь на дне морском. То ли бандиты, ограбившие Шендеровича, потешившись вдоволь, бросили ее, еще живую, в мутную воду доков, то ли сам темпераментный Шендерович со своим дружком сугубо кавказской национальности, надругались над бедняжкой, решили свалить все на мифических грабителей, а сами убрали ее с глаз долой, от греха подальше... темное, в общем, дело... И мокрое. В прямом и переносном смысле. И, что хуже всего, каким-то боком он, капитан, оказался в это замешан. Шендерович этот, бесстыжие его глаза...
  Гиви крутился вокруг капитана, робко теребя его за рукав.
  Капитан, не глядя, отмахивался от него локтем.
  - Господи, Боже ж ты мой! - Варвара Тимофеевна, возникшая в дверях салона, всплеснула руками. - За что ж вы его так, Абрамыча?
  - За Аллу! - сквозь зубы сказал капитан. - Ну, говори, членистоногое! Где она?
  - Ы-ых! - Шендерович отчаянно пытался вдохнуть. Наконец, он выкрутился из цепких объятий капитана, размахнулся, и, в свою очередь, аккуратно вмазал ему в подвздошную область. Капитан лишь брезгливо поправил китель.
  - Милый ты мой! - в ужасе восклицала Варвара Тимофеевна, вслед за Гиви выйдя на круговую орбиту. - Михаил Абрамович! Юрочка! Юрочка, да что ж это делается? Да при чем же тут он, Юрочка? Аллочка сама ушла! Я ж ее видела! Не было там Мишеньки! И этого, не пойми кого, там тоже не было!
  - Где она была? - на всякий случай капитан вновь вцепился в Шендеровича и начал равномерно, аккуратно его трясти, - с кем?
  - Да не с ними, не с ними, - торопливо говорила Варвара Тимофеевна, - одна была. Отпусти его, Юрочка! Смотри, он же посинел уже...
  Капитан неохотно ослабил захват. Шендерович упал на стул и бурно задышал.
  - Рядом с вами, - наконец выговорил он, - те бандиты просто отдыхают.
  - Мало тебе врезали, гад, - отозвался капитан, оправляя манжеты. - Так где вы ее видели?
  - В музее, вот где - пояснила Варвара Тимофеевна, - в этом их... краеведческом.
  х х х
  - Где-где? - ошеломленно переспросил Гиви.
  Алка и музей в его голове как-то не складывались.
  Но Шендерович и капитан мерно кивали головами - капитан веря в глубокую алкину интеллигентность, а Шендерович - в не менее глубокую алкину же непредсказуемость.
  - Что вы подразумеваете под краеведческим музеем, душечка? - любезно спросил капитан, приведя, наконец, манжеты в симметричное состояние, - тут их как собак нерезаных.
  - Который же это был? - поджала губы Варвара Тимофеевна, - У парка, что ли... Гюль-ханым, что ли? Уж и не помню. Столько всего тут в этом Стамбуле... и бутики дешевые. И базар у них, Юрочка, хороший, богатый базар. Синенькие, перчик. Скумбрия свежая и то есть, представляете? В Одессе ее днем с огнем не сыщешь.
  - Не отвлекайтесь, - напомнил Шендерович.
  Варвара Тимофеевна села за столик, положив на скатерть аккуратные пухлые локти с ямочками.
  - Чайку бы, - сказала она, завладев всеобщим вниманием.
  Капитан, вновь выпростав мускулистое запястье из манжета, щелкнул пальцами, привлекая внимание официантки.
  - Один чай, - коротко сказал он, и, оглядев угрюмого Шендеровича и печального Гиви, бросил, сжалившись, - и два пива... три пива!
  - Да ты садись, золотко, - пригласила Варвара Тимофеевна, видимо, вписавшись в роль хозяйки салона, - садись, Яни... Или не Яни... Все равно, садись.
  Официантка бесшумно расставила высокие, холодно блестящие стаканы, но Шендерович, зубами сорвав крышку, уже припал к горлышку бутылки.
  - Так в каком, мамочка? - оторвавшись от пива, спросил Шендерович.
  - Не так сразу, - задумалась Варвара Тимофеевна, - сейчас, погоди, Мишенька... Где ковры? Нет... Ох, скажу я вам, и ковры... Нет, это тот, где гроб стоит...
  - Какой конкретно гроб? - напирал Шендерович.
  - Ну, сракофаг этот... царя Александра... Они еще врут, что он рогатый был... Не знаю, на крышке ничего такого не нарисовано...
  - Искандер Двурогий, - на всякий случай пояснил капитан, - ну, Александр Македонский. Саркофаг его тут, в Стамбуле. Нашли при раскопках в Сидоне. И что характерно, пустой.
  - Он же, вроде, в Индии умер, - удивился Шендерович. - Я у Ивана Ефремова читал.
  - Кто его знает, где он там умер, - неопределенно отозвался капитан, - А вот где вы Аллу Сергеевну видели? Там?
  - Там, вроде, - вновь задумалась Варвара Тимофеевна, - или не там...
  - Надел черную корону, отшибающую память, расстроился и умер... - гнул свое Шендерович.
  - Еще пива, - вновь щелкнул пальцами капитан.
  - А вам, мамочка? - озаботился Шендерович.
  - А мне вина... полусладкого... красненького.
  - И вина, - согласился капитан.
  - У нас деньги отобрали, - на всякий случай напомнил Гиви.
  - А! - отмахнулся капитан, - за счет пароходства!
  - Тогда коньяку, - Шендерович привольно раскинулся на стуле.
  - Коньяку, - покорно сказал капитан.
  Гиви любовался врожденной наглостью Шендеровича.
  - Точно! - воскликнула, наконец, Варвара Тимофеевна, - там! Еще мне рукой помахала.
  Она смущенно повела плечиком.
  - И была она, уж извините, Юрочка, не одна.
  - Как не одна? - напрягся капитан, - вы ж говорили...
  - Я говорила, что без этих вот, - пояснила Варвара Тимофеевна. - А с ней человек был. Держал ее под ручку. Вежливо так...
  Капитан помрачнел.
  - Ну ладно, - сказал он сквозь зубы, глядя на Шендеровича с непонятной укоризной, - все ясно.
  И начал выбираться из-за столика.
  - Погодите-погодите, - забеспокоился Шендерович, - что вам ясно? А как же с нами? А мы?
  Капитан вновь выпростал запястье из-под манжеты и демонстративно взглянул на часы.
  - Что - вы? - очень вежливо спросил он.
  - Нас обокрали! - завопил Шендерович, тоже вскакивая из-за стола. - Избили!!! Вот, они, доказательства - на лицо! Вот!
  Он сгоряча тыкнул пальцем в фонарь под глазом и болезненно застонал.
  - Обокрали, так обращайтесь в полицию, - отрезал капитан, - Я-то тут причем? Господи, да за что ж мне это? Что ни рейс, то полные лохи...
  И он, гордо расправив плечи, направился к выходу из салона. Шендерович припустил, было, за ним, но передумал и, горько махнув рукой, плюхнулся обратно за столик.
  - Полный аллес, - уныло сказал он. - Алка, гадюка... Это ж он из-за нее озверел! Ну о чем она думала, лисица эта японская? Променять такого капитана на какого-то турка. К утру вернется, убью ее, моллюску голоногую. А вот нам что делать? Что делать, друг Гиви?
  Он щедро плеснул в бокал из-под пива остатки коньяка.
  - Миша, - робко сказал Гиви, - я кушать хочу.
  - А хрен тебе, - злорадно отозвался Шендерович. - Денежек-то нет! Тю-тю денежки!
  - Так я его накормлю, Мишенька, - успокоила Варвара Тимофеевна, - сейчас накормлю. Валечка! Солнышко! Что у тебя там есть на ночь глядя?
  - Ничего нет, - мрачно сказала девушка в белой наколке, брезгливо оглядывая Гиви.
  - Ну, тогда яишенку им сделай. С помидорчиками. Буженинки там нарежь... уж ты постарайся, золотко.
  Девушка, не говоря ни слова, развернулась, нахально вильнув перед носом у Гиви коротким подолом, и направилась в подсобку.
  - А ты пока тоже выпей, Яни. Или как там тебя?
  - Изначально он - Гиви, - признался Шендерович.
  Варвара Тимофеевна прикрыла рот ладошкой и в ужасе посмотрела на Шендеровича.
  - И этот с ума стронулся, - печально констатировала она.
  - Ни боже мой, - уверил Шендерович. - Повороты судьбы, мамочка. Извивы рока. Что такое имя?
  - То, что в паспорте, - твердо сказала Варвара Тимофеевна.
  - Паспорт, - здраво заметил Шендерович, - величина переменная.
  Вот-вот! - тем временем молча печалился Гиви. - Что у меня есть? Даже имени нет. Избили, как мальчишку, деньги отобрали, кинжал, игрушку новую - отобрали... Все отобрали, а девушка сама ушла. И правильно сделала, что ушла, - зачем такой нужен?
  - Для друзей - Гиви, - тем временем интимно пояснял Шендерович, - для посторонних - Яни. А для недругов... для недругов он страшен...
  - Ну-ну, - покачала Варвара Тимофеевна головой, - сложно как у вас! Все равно... Гиви, Яни, какая разница? Главное, наш он, русский! А потому покушать ему нужно... да и выпить еще невредно - вон, с лица совсем спал!
  Она поглядела в печальные, собачьи глаза Гиви.
  - Ромочка, налей ему.
  - Сей момент, - сонно отреагировал бармен, покорно откупоривая очередную бутылку.
  - А мне чаю покрепче.
  - Сей момент!
  Нежный прохладный ветер с Босфора, теплый бархатный ветер с Принцевых островов, жаркий, жасминовый, душистый ветер из сонных стамбульских садов по очереди заставляли вздрагивать и трепетать впечатлительные занавески в салоне, ах, мечтающие о том, чтобы сорваться с привязи и улететь далеко-далеко, туда, где не подают салаты и яичницу, не проливают пиво на скатерть, а парят на белых батистовых крыльях в угольном небе невесомые дочери воздуха...
  - Бедный Юрочка, - жалостливо вздохнула Варвара Тимофеевна, подперев щеку рукой, - Расстроился человек! Уж так ему Аллочка понравилась... Так что случилось, Мишенька, голубчик? Кто ж вас так обидел?
  - Лысюк, - мрачно проговорил Шендерович, с вожделением глядя на подплывающую яичницу, с которой подмигивали красные глаза помидоров, - зуб даю, Лысюк.
  - Ты маньяк, - Гиви придвинул себе тарелку с яичницей и на всякий случай заслонил ее от Шендеровича локтем, - у тебя навязчивая идея. Это, Миша, у врачей даже как-то называется.
  - У врачей это называется абзац, - сказал Шендерович, яростно кромсая ножом свою порцию куриных зародышей, - причем полный абзац.
  - Это он о чем? - шепотом обратилась к Гиви Варвара Тимофеевна, видимо посчитав на данную минуту Гиви более вменяемым.
  - Конкурент какой-то, - пожал плечами Гиви. Ему было не до того. Он кушал.
  - Какой-то? - вскинулся Шендерович, - какой-то? Я ж тебе говорил.
  - Да-да, - согласился Гиви, - слышал. Между вами мистическая связь.
  - Я бы на твоем месте не относился к этому столь небрежно, - укорил Шендерович, поглощая яичницу, - ибо зримый мир есть покров. И отдернув этот покров, мы узрим колеса судьбы. А в колесах судьбы есть, знаешь ли, оси, и они жестко закреплены, по законам, я извиняюсь, вульгарной механики - в результате две точки на ободе, казалось бы, далеко отстоящие друг от друга, оказываются неразрывно связаны при помощи какой-то паршивой палки. И вообще, если ты не пьешь свой коньяк, то лучше отдай его мне.
  
  История, рассказанная Шендеровичем Михаилом Абрамовичем или о частном приложении закона сохранения всеобщего счастья в природе.
  Он пришел к нам в седьмом классе. Тихий такой. Привела его, как помню, учительница математики, она у нас классной была. Боренбойм, кажется, была ее фамилия, но это, как раз, не существенно. Звали ее Морковка, потому что рыжая была. Перед уроком привела, за ручку, что характерно, и он, что опять же характерно, ей это позволил. Поставила перед классом, знакомьтесь, говорит, это Марик Лысюк, он будет у нас учиться.
  А он стоит, с портфельчиком, в очках, галстук пионерский на бок съехал. Приличный такой мальчик, одним словом, стоит, и только глазами из под очков так - зырк! зырк!
  Мне он уже тогда не понравился.
  Посадили его ко мне, потому что Жорка Шмулькин как раз болел. Садится, вежливо говорит "здрасьте", достает из портфеля книжечки, тетрадочки - я его так, по дружески, пихнул локтем в бок, а он нет, чтобы меня обратно пихнуть, или учебником по голове приложить - сидит и глазами лупает.
  Как раз урок начался. Меня к доске вызвали. Математику я не то, чтобы любил, но сек в ней неплохо, надо сказать. А тут, словно помрачение какое-то нашло - учил ведь, знал, что спросят, так нет! Стою перед классом, как полный придурок, глазами лупаю - словно от него заразился. Морковка говорит - да что с тобой, Миша? Не учил, что ли?
  Учил, говорю. Но забыл.
  Понятное дело, кто ж поверит. Хотя я и вправду учил. Мне как раз на сборы надо было ехать, так тренер, вроде, договорился, чтобы меня пораньше вызвали - закрыть ведомость перед концом четверти.
  Мычу, выкручиваюсь, хоть бы подсказал кто, сволочи! Слышу, вроде кто-то что-то шепчет с задней парты, но далеко - не расслышать. И тут смотрю, этот новенький руку тянет.
  Результат - ему пятерка, мне двойка. И абзац сборам. Дома шухер поднялся, совсем, мол, школу забросил, только и знаешь, что мяч свой гонять... Все каникулы просидел над учебником, папа самолично контролировал.
  Ладно.
  Приходим после каникул, Морковка говорит - поздравьте Марика, он у нас молодец, отстоял честь школы на математической олимпиаде. Второе место по району, третье по городу. Такой вот Марик!
  С тех пор я математику не люблю.
  И Лысюка не люблю. Отвел его в уголок и врезал пару раз - чтоб жизнь медом не казалась. При поддержке ребят, надо сказать - они его тоже не полюбили. И, надо отдать ему должное, он жаловаться не стал.
  А к лету он ногу сломал. Это как было - нас на лиман возили, военная игра "Зарница". Надо было окапываться там где-то, но мы больше пили по кустам. Меня и Жорку Шмулькина вообще на какое-то время потеряли; пока мы там в овражке портвейн откупоривали - пробку пальцем проталкивали, колбасу докторскую на закуску резали, боевая группа решила перебазироваться в тыл противнику. Автобус без нас и ушел. Только и успели крикнуть - мол, идите на северо-запад! Там пройти километра полтора от силы, мы еще немножко выпили и пошли себе. А пока мы шли, автобус в грузовик врезался. Удачно так врезался - там, где мы со Шмулькиным должны были сидеть, по левому борту - вмятина ого-го! Нас бы с автогеном вырезали. А так - только Лысюка и задело. И он ногу сломал. Сиденьем защемило. Передним, где мы с Жоркой должны были сидеть.
  "Зарницу" прикрыли, военруку влепили выговор, хотя он и не при чем тут был, а потом и вовсе на пенсию отправили. Хотя виноват был шофер грузовика, естественно. Он на повороте не вписался. Тоже, кажется, портвейну принял. Поганый был портвешок.
  Все лето прохромал Лысюк в гипсе. Перелом у него не так сросся, ногу ломали еще раз - я ему этого, честно говоря, не желал, но лично я лето провел хорошо. Сборная наша по городу первое место заняла, в Ярославль мы ездили, на товарищескую встречу, потом в Саратов. Потом, уже перед первым сентября - в Сочи. И еще пару дней от сентября оторвали, так что я пришел только где-то седьмого, загорелый и жизнерадостный.
  Вхожу в вестибюль, здороваюсь с пацанами, смотрю, Лысюк идет. С палочкой. Прихрамывает. И глазами на меня - зырк! Но тоже поздоровкался, и вполне приветливо. Мне то чего с ним делить? Тем более, страдал человек, все лето промучился. Привет, говорю, Марик... Он, тихонько так - привет! - сквозь зубы, но опять же, вежливо. И глазами - зырк!
  Какое-то время все спокойно шло. Потом опять - мне на сборы ехать, ему на олимпиаду. По математике я к тому времени на твердую тройку съехал.
  А к этому времени придурки из облоно как раз ввели эту систему рефератов. По гуманитарным, значит, дисциплинам. Истории, там, литературе. Сочинений им, блин, уже мало было. Считалось, что это обучает самостоятельной работе с материалом - какой-то урод новый метод решил внедрить, потому что захотел получить звание заслуженного учителя. И наша школа как раз под этот топор и попала. По истории у нас что-то было, как раз к Октябрьским, перед каникулами, ну, это как-то пронесло - я картинки из "Огонька" повырезывал, бежит матрос, бежит солдат, стреляют, блин, на ходу, все путем. Получил свою тройку. Тогда уже к этому как-то так... несерьезно все относились и оно, надо сказать, очень чувствовалось.
  А по литературе мне достался Лев Толстой и эпохальный роман "Война и мир". Эпопея народного гнева. И, желательно, машинописным текстом, если у самого почерк кривой и с иллюстрациями. История написания бессмертного литературного произведения, как Толстой народ любил, роль Софьи Андреевны... Она, чтоб вы знали, раз двадцать этот роман переписывала - и каждый раз с самого начала. Историческая ситуация в Ясной Поляне на тот момент, все такое... А у меня как раз тренировки. Я каждый вечер раньше десяти домой не прихожу и уже полувменяемый. Все сроки и пропустил. Сонька Золотая Ручка, русачка, уже Морковке пожаловалась, а у той свои цурес, дочка родила неизвестно от кого, но подозревают, что как раз от форварда "Черноморца". Она мне и вмылила по первое число - что от футбола один вред и рост бездуховности в обществе, и что я просрал свое будущее, потому как мог из меня получиться неплохой инженер, а я вместо того, чтобы ко Льву Толстому приобщаться, весь свой трудный переходный возраст мяч ногой пинаю, ну, понятное дело, у нее с футболом свои счеты. Ладно, я иду домой, сажусь за чертов реферат, тренировку пропускаю, школу пропускаю, на машинке одним пальцем тюкаю, спер книгу из районки, морду Толстого вырезал и в реферат подклеил, Наташу Ростову на первом балу - то есть на самом деле из фильма, где она со Штирлицем танцует, но все равно, здорово получилось.
  Прихожу на следующий день, реферат в папочке, все как положено. Как-то все не так на меня смотрят. Но мне, понятное дело, не до того. Я папку в зубы, бегу в кабинет литературы, где сидит Золотая Ручка, говорю - Здрасьте, Софья Рувимовна, я реферат принес.
  - Уже знаю, - говорит. А у самой морда вся в пятнах, аж по шее поползли, глаза слезами заволокло, и смотрит она на меня как на вошь лепрозную. С таким глубоким омерзением.
  А надо сказать, она ко мне в общем, неплохо относилась. Называла "Мишенькой" и уродовала очень даже в меру.
  - Вот, - говорю, - протягиваю ей папку.
  Она от нее как шарахнется!
  - Хватит, - говорит, - больше не надо.
  Мне то что?
  - Не надо, так не надо, - говорю, но, в общем, обидно, - я ж, говорю, специально для вас старался! Делал!
  - Уж и постарался! - она уже прямо кричит. - Ну, спасибо! Да что ж я тебе такого, Миша сделала? Я ж к вам со всей душой! Как же, Миша, можно так над человеком издеваться?
  Понятное дело, училка, глубоко закомплексованное существо.
  - Ну, я ж не нарочно, Ну, затянул маленько. Но принес же!
  - Такое не нарочно сделать невозможно, - говорит она с глубоким отвращением.
  Я, понятное дело, в недоумении.
  - Так возьмете реферат или нет?
  - Еще один? - говорит она и хватается за горло, как будто я ее душу.
  - Как, еще? - тут я начинаю что-то соображать, - позвольте! Золо... э... Софья Рувимовна, вот он, реферат, первый и единственный.
  - Уже был один! - трясется она, - не просто единственный! Уникальный! Мало тебе? Второй притащил?
  - А тот, пардон, где? - спрашиваю.
  - В дирекции, - говорит. - Где ж еще?
  У меня что-то внутри екнуло и еще ниже опустилось.
  - Хочу, - говорю, - на него посмотреть.
  - Естественно, - холодно говорит она, уже овладев собой и по-прежнему глядя на меня, как на мокрицу, - на него и директор хотел посмотреть. А твоя тяга к твоему шедевру мне вполне понятна, хоть и лежит за гранью патологии. Сходи-сходи. Полюбуйся еще раз.
  Ну, чего там говорить. Короче, пошел я к директору. Чего я там от него выслушал, тут пересказывать не буду. Но реферат все-таки видел. Он называется "Лев Толстой как зеркало сексуальной революции ХХ века". Что там написано, не буду пересказывать, хотя слог там вполне приличный и ни одного матерного слова не наблюдалось. Но про графа я много чего интересного узнал. И не только про графа. Про либидо его могучее, жену его, Софью Андреевну, и про то, как он свои комплексы изживал, потому что неумолимо влекло его к проституткам и продажным светским тварям, и он им мстил, потому как в романах своих с ними расправлялся, грубо говоря, мочил он их, кого как, Элен Безухову примочил, Анну Каренину... эту падлу из "Крейцеровой сонаты". Катюшу Маслову, правда, слегка пожалел... Материал, как говорят наши учителя, привлечен обширный, и обработан хорошо. Но как иллюстрирован! Где тот, кто это писал, картинки взял, вот что мне интересно? Тогда литературы такого рода в свободном доступе почти и не имелось! То есть вообще не имелось ее в свободном доступе. Я думаю, там вся учительская над этим рефератом корпела, потому что уж очень он был руками захватан, особенно там, где картинки...
  И подпись, черным по белому:
  Михаил Шендерович, 8-б класс.
  Машинописная подпись, между прочим, и весь реферат про сексуальные похождения графа и его любимых героев на машинке оттюкан. А то бы они по почерку догадались, что это не я - не совсем же они полные придурки.
  Ну вот...
  Началось разбирательство, правда, тут же и закончилось, потому как постыдились они это дело наверх передавать. Выяснилось, что реферат этот лег на стол Золотой Ручки, причем совершенно сам по себе, в учительскую проник мистическим образом, как раз в тот день, когда я толстовскую морду бородатую из энциклопедии вырезал, да на бумагу наклеивал. Знал бы, пожалел бы библиотечную книжку, не стал бы уродовать...Может, еще кому бы пригодилось. В общем, отмазался я. То есть в дневнике какую-то чушь вроде и написали, но им самим же неловко было. Реферат этот директор забрал - наверное, перед сном в сортире перечитывать, по поведению в четверти трояк влепили, это уже ЧП считается, на всякий случай влепили, профилактически, можно сказать, поскольку так и не поняли, уроды, до конца, то ли мой реферат был, то ли нет. Я-то точно знал, что не мой! Но ведь какая сука? И как ювелирно проделано было - я ж почти не пострадал. Проделай эта тварь что-то подобное с Ильичем в Октябре и с Наденькой его, тут бы трояком в четверти не обошлось. А так... Ну что случилось такого уж ужасного?
  Ну, мама поплакала. Что футбол довел меня до ручки, а в детстве я был такой хороший, начитанный мальчик. А папа хохотал дико. Правда, старался, чтобы я не слышал...
  Да, на сборы меня, разумеется, не пустили.
  Тут уж все совпало - и моральный облик футболиста, и Лев Толстой, и сексуальная революция. А потом я и сам от футбола как-то отошел, не интересно стало... То есть, мяч гонять интересно, а вот к вершинам рваться... Расхотелось мне к вершинам рваться... Но тут уж Лев Толстой, надо сказать, не при чем... Само так вышло.
  А Лысюк, сука, первое место на городской математической олимпиаде взял.
  Тут-то я и все понял.
  Подхожу к нему после каникул. Он сидит, голову опустил, и только глазами на меня исподлобья - зык!
  - Ты это сделал, гнусь беспросветная? - спрашиваю, - Ты это, шакал, сын шакала, сделал?
  А он, тварюга, даже отпираться не стал.
  - Я, - говорит так спокойненько. - Только ты не докажешь.
  - Да зачем? Что я тебе плохого сделал?
  Ну, правда, пару раз я ему врезал, так не я ж один. Его все не любили. Я, если хотите знать, его даже один раз отбил, когда ему темную собирались устроить - еще тогда, в седьмом классе, за то, что он раньше всех руку тянул, урод моральный, а списывать не давал...
  - А ничего, - говорит, - потому и не докажешь. А я это сделал, потому что эксперимент один ставил. Потому как, - говорит, - заметил я такую закономерность - если у тебя все путем, то у меня полные кранты. И наоборот. А мне, - говорит, - это первое место позарез нужно. Мне, - говорит, - в институт поступать, а там за олимпиады очки начисляют. А у меня, говорит, графа пятая и все такое...
  - А у меня, - говорю, - сукин ты сын, какая графа, по-твоему? Шестая, что ли? Что ж ты мне жизнь портишь?
  - Лысюк с пятой графой, - говорит, - это нонсенс. Таких не любят. А ты пойдешь под проценты. А потом, - говорит - своя рубашка ближе к телу. У тебя, говорит, ноги крепкие, прокормят, а у меня только и есть, что котелок. И, пока он варит, я на коне. А ты, дружок, под копытами.
  Хотел я ему врезать - может, думаю, жизнь наладится. Но, гляжу, он и вправду хилый, нога эта хроменькая... Не смог я. Стукнул его по башке рефератом моим кровным, уже никому не нужным, плюнул и ушел. А через неделю он и сам ушел - перевелся из нашей школы. Не выдержал груза совести...
  С тех пор не видались мы. Он и правда в институт поступил, ну, не в Универ, в Политех, но хорошо поступил, с первого раза... Да и я поступил, ну, не в Политех, ладно, в Связи, но тоже ничего... А только как у меня что не ладится, ну, думаю, опять Лысюк за свое взялся. Но, пока, вроде, уж очень большой ему во мне надобности не было - пока не начался, извиняюсь, развал Союза и борьба за независимость и экономическое неголодание. Тут он, по слухам, институт бросил, ушел в коммерцию, и начал такие дела проворачивать! Это я потом узнал, когда у меня две сделки не с того ни с сего сорвались...
  Он помолчал и уныло подытожил:
  - А теперь, вот, и третья.
  - Впечатляющая история, - согласился Гиви, - достоверная, скажу тебе, история. Такие случаи в природе известны.
  - Еще бы, - согласился Шендерович, ковыряя вилкой пустую тарелку.
  - Так он этих бандитов нанял?
  - А я знаю? Но вполне мог. Он, по слухам опять же, разбогател крепко. Может, ему какая-то уж очень завлекательная сделка светила, вот он на меня опять и вышел, пару кусков отвалил кому-то, - они за нас и взялись. Выследили, чин-чином... Прямой материальной выгоды ему никакой - он, может, ради меня такие бабки угрохал! А вот метафизика у него должна сработать. Закон сохранения счастья в природе. Потому, друг Гиви, и не примочили они нас. Ему ж убивать меня нельзя -- ему убивать меня никакого толку. Иссякнет тогда его источник счастья. Ему надо, чтобы я жил - и мучился.
  Гиви оглянулся на Варвару Тимофеевну, которая на протяжение всего рассказа мерно кивала, подперев щеку рукой.
  - Послушай, - спросил он шепотом, - а какие конкретно картинки там были?
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"