Марина  

  

  Дождь прекратился поздним вечером.

  Майор Коробов вышел из пункта полиции и направился в сторону дома, где его никто не ждал - ни жена, ни кошка, никакая другая живая душа. Шел знакомым маршрутом как корабль в океане, по внутреннему компасу, бороздя родные с детства улицы, мешая влажный воздух с табачным дымом и ковыряясь в прожитой жизни. Удивился, что не заметил прихода осени и понял, что не хотел замечать, потому что хоть жмурься, хоть слепым прикидывайся, а шестьдесят стукнуло, Николай Михайлович, получите и распишитесь. И пусть на службе ты как рыба в воде - из двадцати трёх домов своего участка почти с каждым гражданином знаком и по повадкам определяешь, с кем выпить можно, а с кем только "побеседовать" при свидетелях, а все одно - выкинут через неделю на пенсию, торжественно и с почетом после тридцати пяти лет безупречной службы, всучив на память супер-удочку - "для лучшей рыбалки в твоей жизни, Михалыч". Вчера уже доложили, зачем старика сюрпризами волновать. И не важно, что старик этот фору любому даст и ещё не один год послужить готов, а все одно за спиной возраст перетирают - дай дорогу молодым.

  Дождь снова накрапывал, и майор ускорил шаг. Жаль, что рыбалку он никогда не любил, надо было про пасеку, может улей с пчёлами подогнали бы, в деревне все пригодится. А куда ещё на пенсии? Только в деревню, пчёл разводить.

  Не представляя, как променяет родной город на деревенскую жизнь, вспомнил себя молодым и полным сил среди вековых деревьев центрального парка, куда бегал на свидания с будущей женой, вспомнил булочную на углу, встречающую по утрам запахом свежего хлеба, и тепло уличных фонарей, под светом которых долгое время возвращался домой после службы.

  Дома в городе стояли так плотно, что опирались друг на друга каменными боками не один десяток лет. Время от времени их укрывали реставрационные леса, по которым ползали маляры и штукатуры, заделывая трещины городским долгожителям, но оштукатуренные и свежевыкрашенные какой-нибудь зелёной или розовой краской здания не молодели, а становились похожими на старушек, густо замазанных тональным кремом и нацепивших на морщинистые шеи яркие бусы. Счастливые владельцы квартир тратились на дорогие ремонты, но покидая каждый день свои чистые отреставрированные коробки, спускались по стоптанным ступеням в поношенные временем подъезды. Внутренностям этих зданий не мог помочь ни один хирург, а смерть одного спущенной петлей потянула бы исчезновение соседних, поэтому их латали и склеивали, надеясь на совесть рабочих и мастерство строителей.

  Справа по улице, в подвальном окне пятиэтажного дома вспыхнуло светлое пятно и тут же исчезло.

  Михалыч остановился.

  Дом "подопечный", 23-ий номер, только вчера замок с секретом на подвал приладил.

  Сердце сжалось как птенец перед полетом, стало холодно и небо затянулось тучами. Вспомнился фонарик, забытый на рабочем столе - свет в этом подвале больше месяца не работает - строители одно лечат, другое ломают, а если патрульных вызвать, и никого не найдут, то "снова Аниськин разбушевался" - завтра во всех сплетнях родного участка.

   Майор заскользил по липкой земле к подвальному окну. Приседая, сложился вчетверо - рост "метр девяносто" не в помощь, и вгляделся в темноту за стеклом.

  Не заметив ничего подозрительного, решил, что поймал свет проезжающей машины, поэтому черт с ними, с бомжами, и заспешил домой.  

  

  Утром, выходя из ведомственной поликлиники, достал сигарету. Кровушку сдал, терапевта навестил, можно начинать жить.

  Завертелась входная карусель, привезла белый халатик.

  - Николай Михайлович! - Замахала бумажкой симпатичная медсестра. - Направление на УЗИ сердца забыли.

  Михалыч спрятал сигарету в кулак.

  - Приду-приду. Спасибо от меня передайте доктору!

  - Передам. И что курите, тоже передам.

  Она погрозила ему пальцем и, улыбаясь янтарными глазами, уехала на карусели.

  Майор подождал, пока двери перестанут вертеться, закурил. В груди отозвалось давнее, больное. Михалыч представил, что дочка его такой же выросла - с глазами-огоньками, а может еще лучше, если бы в жену пошла. Если бы спасли - срок у Машки уже большой был.

  Сколько лет прошло? Двадцать?

  Двадцать пять.

  Горло перехватили воспоминания: как нашёл Машку после дежурства в больнице без детской реанимации с чужим лицом на сырых простынях, немую и без живота.

  Звонок мобильного повис спасательной веревкой. Звонил Денисов, смена молодая, в затылок икающая, снова просить чего будет. Без году неделя участковый, а вечно на больничном.

  - Михалыч! Где тебя носит?

  - Анализы сдавал, - нехотя отчитался майор, отстраняясь от телефона: в нем что-то грохнуло, а надрывный детский плач нарисовал семейное утро Денисова.

  - Выручай, Михалыч! Я отгул взял, в отчетах по вчерашнему на Лесной наш косяк. Мне уже два раза звонили. Завтра буду, чесслово!

  Молодёжь нынче шустрая, серчал без злобы майор, двигаясь в сторону УПП, и работают, и учатся, и детей рожают. Начальниками 'на раз' становятся. Раньше, пока ботинки не стопчешь, премию не получишь, а сейчас у всех Турции-Шмурции, дачи, а тут за свои четыре стены плесенью держишься и все ждёшь чего-то. Правильно, что Машка ушла, неперспективный, откуда не возьми.

  К обеду майор бумажное выправил и решил пройтись, но гражданка Исаева из 14-го залетела и с порога начала ругаться, что сосед сверху рубит дырку в её потолке, а у неё давление. Накатала третье заявление за месяц. Значит вечером с ответным прискачет "козёл с верхнего этажа". Денисов говорит, что это ролевые игры у пенсионеров. Вот пусть завтра сам с ними разбирается, психиатр хренов.

  Может и хорошо, что пенсия. Рыбалка - верное дело. Воздух, экология...

  Снова Денисов звонит. И что ему не гуляется?

  - Михалыч, тебе доложили?

  - А должны? Ты ж у нас теперь участковый, - нахмурился майор, прислушиваясь к сердцу.

  - В двадцать третьем труп в подвале. ППС-ники уже на месте. Свидетели есть. Сходи, Михалыч. Ты всех знаешь.

  - Наши или залётные? Мрут, как мухи. Я третий замок за месяц...

  - Не, Михалыч, не бомжи. Ребёнок.

  Майор аккуратно выключил телефон. Сердце сжалось и ухнуло вниз. 

  

  - Мари-и-на!

  Марина остановилась на красный свет светофора и оглянулась.

  Кому кричат? Голос незнакомый. Нет, не мне.

  Дождалась зелёного и вместе со остальными пешеходами перебежала улицу.

  Самостоятельной Марина стала недавно. Как только мама заболела, так сразу и повзрослела. Со второго класса ей часто приходилось возвращаться домой в одиночестве - мама ходила на процедуры в больницу. Путь из школы близкий, улица тихая - с одним маленьким переходом. Марина и обеды научилась разогревать в микроволновке и посуду за собой мыть. Даже свои длинные косы наловчилась заплетать аккуратно, а это очень непростое дело. А в любом деле главное - захотеть, и тогда все получится. Не паникуй, матрос, говорила мама, держи парус по ветру и слушайся капитана. За капитана у них в семье мама - папу Марина не помнила.

  Дорога занимает минут пять, но если постоять у витрины цветочного магазина и поразглядывать удивительные цветы, то и в десять не уложишься. Мама говорит, что взрослые люди не отвлекаются на мелочи, чтобы потом не получилось не-до-ра-зу-ме-ние!

  Марина зазевалась, ещё немного и провалилась бы в лужу. Да это же не лужа, а целое море! Как-будто на асфальт вылили бочку акварельных красок: в воде плавало и синее небо, и облака, похожие на осенние цветы из-за солнечного света, и даже купались птицы, пролетающие над улицей. Солнце вынырнуло на секунду, и увидев свое отражение, спряталось за облачный цветок.

  Пока Марина обходила лужу, горизонт настоящего неба закрыли грозовые тучи, и она поспешила домой. Мимо ларька с булочками, откуда запахом ванили дразнились румяные слойки, пролетела, не повернув головы. Сейчас налево, потом два дома и...

  Ох!

  Марина вжалась в тень на стене.

  На лавочке, недалеко от её подъезда расположились два человека. Один, толстый и лысый, в грязных штанах и кедах без шнурков, громко доказывал что-то другому - седому лохматому старику с бородой и острыми коленками.

  Этого старика Марина уже видела. Вчера, развалившись на лавке, он лопал булку, запивая чем-то из бутылки, а заметив Марину, вытаращил глаза и выронил хлеб, протягивая к ней трясущиеся руки.

  Зачем они здесь сидят? Им негде жить? Мама как-то объяснила, что бомжи - это люди, которым в жизни не повезло, но сейчас Марина этому не верила - слишком они неприятные.

  Стараясь не смотреть на лавочку, она быстро добежала до двери и нырнула в свой подъезд.

  Марина хотела проехаться на лифте, но потом передумала - лучше пойти пешком, лифт снова может остановиться или вовсе не поехать. Старый дом, ничего не поделаешь.

  Она вздохнула - лестничные пролёты долгие, длинные. На широких ступенях уместилась бы целая лошадь. Марина представила себя верхом: вот бы каждый день подниматься на лошади по лестнице и заезжать прямо в квартиру!

  Где-то хлопнула дверь. Сквозняки хозяйничают. Иногда Марине чудилось, что квартирные двери наблюдают за ней своими дверными глазками, а те, у которых их нет, подслушивают через замочные скважины. С одной развалюшной дверью она даже здоровалась - за ней никто не жил, и Марине было её жалко.

  На втором этаже повстречалась баба Нюта - соседка и "ровесница дома", шутила про неё мама. В теплую погоду старушка выползала из своей квартиры "за хлебом", надев длинное платье с кружевом по низу и опираясь на деревянную трость с блестящим набалдашником в форме бульдожьей головы, которая выглядывала из-под пальцев хозяйки и просилась на волю. Иногда "для моциону" баба Нюта не пользовалась лифтом, и тогда она полдня спускалась по лестнице, а потом столько же времени поднималась на свой этаж.

   Соседка проводила Марину хитрыми глазами, кивая черепаховым гребнем в клубке серых волос.

  Добравшись до дома, Марина вспомнила, о чем предупреждала ее мама: сегодня приезжают "гости" - туристы, которые останутся в их квартире на несколько дней. Марина помахала рукой маме, что-то объясняющей по телефону, и спряталась в своей комнате.

  

  Гроза напугала лиловыми тучами. Марине не мешал дождь, она прислушивалась к стуку компьютерных клавиш в маминой комнате. "У меня скучно-интересная работа", - жаловалась она после бессонных ночей, зато работала дома и ездила в своё "Бюро технического перевода" лишь в случае крайней необходимости.

  Марина почти уснула. В квартире все замерло, гости давно отдыхали. В коридоре несколько раз скрипнул паркет, открылась дверь, и вошла мама. Первым делом она распахнула форточку, впустила свежий воздух и звуки ночного города, и присела на краешек Марининой кровати. 

  - Гроза была как весной, помнишь, Мариша? Когда на каруселях катались и спрятаться не успели. Забежали под козырёк кафешки. Молнии во все небо... Зато мороженого наелись!

  Марина улыбалась. На фоне стены светлые пятна маминых рук и лица двигались отдельно от худенького тела. "Как две сестренки!" - восторженно говорили им знакомые, после чего мама долго ходила хмурой и молчаливой.

  - Ты не обижаешься на меня, Марина, что я комнату сдаю? Не обижайся, ладно? Завтра ещё тебе книг куплю. Может, о лошадках? Я видела в магазине на углу...

  

  Утром на Марину у подъезда налетела тетенька с чёрной собакой на поводке. Собака тянула веревку изо всех сил - ошейник резал её жилистую шею, а она хрипела и лаяла, заявляя о своём желании погулять.

  Марина только-только успела отскочить в сторону, как вдруг услышала:

  - Это - ты? 

  Седой старик с бородой!

  Сначала увидела его грязные кроссовки под широкими потрепанными штанинами и подумала, что это великан на ходулях, такие длинные у него были ноги, но потом ходули сложились пополам, и голова великана опустилась ниже. Марина смогла разглядеть его лицо в зарослях нечесаных волос. За белой спутанной бородой не было видно губ, а по широкому лбу стекали капли пота.

  Борода зашевелилась и обнажила рот:

  - Ты Масловых? С третьего этажа?

  Марина молчала. Тогда старик наклонился еще ниже, а его глаза, заштрихованные красными чёрточками, стали огромными. Руки старика запрыгали по засаленному пиджаку, пересчитывая оставшиеся пуговицы, а потом неожиданно потянулись к Марининому лицу.

  Марина бросилась к своему подъезду.

  Оказавшись дома, успокоилась и отдышалась. Услышала голоса вчерашних гостей, сначала детский, а потом женский:

  - Степа, не капризничай!

  

  Дома в городе насупились и потемнели. Ветер искал место для ночлега. Где-то хлопали открытые балконные двери, напоминая хозяевам, что не следует спать на сквозняках.

  Мама Марины угощала чаем свою гостью - молодую женщину, которая уложила спать маленького сына и мечтала о спокойном вечере с задушевными разговорами, а пока накрывался круглый стол под абажуром, оглаживала шустрыми глазами непривычно-зелёные стены комнаты. Зацепившись за лепнину на потолке, спросила:

  - Я интересуюсь, если вы не против: квартирку-то сами покупали или как?

  - От родителей досталась, - ответила Маринина мама.

  - Вот бы мне так свезло, - не отлипала от потолка гостья. - Хоромы какие!

  - Дом старый, ремонт нужен, продать - рука не поднимается.

  - Зато в центре! - Женщина взяла печенье из вазочки. - Мы вот со Стёпкой за день все успели посмотреть. Он ещё в зоопарк хотел, да так находились, что сил нету, - еле уложила. Упёртый, как евойный папаша.

  Она размазала счастливую улыбку по румяному лицу и выдохнула крошки печенья:

  - Недалеко зоопарк-то? Были с дочкой? Это ж её фотография в вашей комнатке над кроватью? Вы уж простите, я зашла, глянула - больно хорошенькая девочка.

  Гостья старательно дула в чашку, вытянув губы трубочкой, а сделав глоток, округлила глаза - то ли от горячего, то ли от любопытства.

  - Дочки, - отвела взгляд Маринина мама.

  - Я так и думала. Вкусная у вас выпечка. Покупная?

  Она откусила печенье, но заметив что-то в лице квартирной хозяйки, перестала жевать и нехотя отставила чашку, подумав, что мода нынче - без еды обходиться - никому ненужная, и хозяйка жуть какая худая, а если болеет чем, тоже плохо, хоть бы не заразиться.

  Женщина поерзала на стуле и решилась:

  - А где дочка то?

  Мама Марины молчала.

  - Развелись, что ли? Папашка ребёнка забрал?

  Мама Марины покачала головой - нет, дело не в этом, и тихо ответила:

  - Мариши больше нет. Несчастный случай.

  Гостья открыла рот и замерла.

  За окном закричали. Через секунду раздался смех, и взорвалась петарда.

  - Горе-то какое, - шептала женщина, обхватив щеки мягкими ладонями.

  Мама Марины сначала молчала, но потом рассказала, как дочка возвращалась домой после школы, как услышала котёнка в подвале соседнего дома и пошла спасать.

  - Там лестница старая... Темно.

  - Не спасли? - Заглядывала ей в лицо гостья. - Беда то какая!

  - Год прошёл, а я Маришу отпустить не могу. Хожу к ней в комнату, советуюсь как раньше. И книги покупаю. Она о животных любит...

  - А Управляющая? Почему у них там не заперто?

  - Сказали, бомжи ночью взломали. Участковый наш, дядя Коля, себя винил, что не доглядел. Прощения просил.

  - Раз просил, значит вину свою чует, - подобралась гостья. - И полиция виновата! Она должна была...

  - Я никого не виню. Дядя Коля болел потом, у него с сердцем плохо. Видела недавно - седой весь, худой.

  Мама Марины поднялась из-за стола:

  - Уже не виню.

  Чай остыл. Ночь просочилась сквозь шторы, залегла плотными тенями по углам и залепила потолок темным.

  - Мама!

  В дверном проеме маялся Стёпа.

  - Я описался, - засопел мальчик и на всякий случай захныкал. - Я шёл в туалет, а там...

  - Что "там", Стёп? Говорила же: нельзя столько сока!

  Женщина подхватила его на руки и понесла в ванную.

  - Я видел девочку! - Уткнувшись в мамину шею, громко шептал Стёпа, стараясь убедить её в своей невиновности, а заодно и тётю на кухне. - Она побежала туда. Оглянулась и помахала рукой. Вот так!

  - Что ты выдумываешь? Нет здесь никого. Не вертись лучше.

  - С косичками, - не сдавался Степа.

  В ванной комнате что-то упало, потом полилась вода и заглушила недовольство мамы.

  - Не слушал я взрослые разговоры! - прокричал мальчик и успокоился.

  

  Город спал. Одинокие светлые пятна окон догорали на стенах домов. В воздухе из ниоткуда появились белые хлопья - крупные, неуклюжие и непохожие на снежинки. Они роились, как живые создания. Пролетая мимо окон, заглядывали в квартиры, спрашивая, не рано ли прилетели, и не получив ответа, опускались все ниже и ниже, чтобы приземлившись, тут же растаять. 

  По мокрой пустынной улице в тихом свете фонарей неторопливо двигались двое - высокий старик вёл за руку девочку с длинными косичками. Девочка прыгала через лужи и что-то увлечённо ему рассказывала.