("Сколько ни кричал я, никто на зов не отозвался...")
Письмо, без адреса отправленное мною в село, попало к нашему ослу, оставленному там впопыхах во время повального бегства при нашествии армян. Получив от нас весточку, осел довольно долго кричал от радости и тоски, вместе взятых, но ни звука не было ему в ответ. Тогда-то он и решил написать мне пространное письмо.
Прежде, чем перейти к его содержанию, должен сказать вам, как уже и раньше говорил, что мое особое отношение к ослу имеет много причин. Во-первых, я родился в один день с прадедом нашего осла. Во-вторых, мать, отец и осел во дворе - это первое, что видит ребенок, появившийся на свет в нашем селе. В-третьих, спина осла, так же, как и спина матери нередко служит для него колыбелью. Четвертое, и самое главное, у нас в селе на человека, не имеющего осла, смотрят как на вышедшего из тюрьмы...
Свое особое отношение к нашему ослу я уже описывал в рассказе "Баллада об осле", потому не вижу необходимости останавливаться на этом подробно, чтобы не отнимать вашего драгоценного времени. Так что перейдем к письму, написанному мне нашим ослом. Посмотрим, что он пишет.
...Гага, ("Гага" - это слово наших мест), со времени вашего отъезда, то бишь бегства, я перестал быть ослом. Теперь я уже и не осел вовсе, ничего во мне от осла не осталось. Причиной тому все, приключившееся со мной за это время, и если я не поведаю тебе этого, то сердце мое разорвется на части. Значит так, проснувшись однажды утром, я, как обычно, прокричал один раз, потянулся, повалялся с боку на бок и стал принюхиваться к оставшейся с вечера траве. Но тут появился твой старший гага, положил передо мной охапку сухого сена, причем не заперев калитки забора, за которым стоял стог сена. Потом он погладил мне спину, ничего не сказал, то есть не оседлал меня, отвязал с шеи моей веревку и ушел. Обычно, когда меня угощают травой, я брыкаюсь от радости. Но дело в том, что мне дали сухой травы, тогда как есть свежая. Это было очень странно. Такое поведение гага меня удивило настолько, что я забыл о своем важном ритуале - взбрыкнуть от радости. Обычно, отвязав веревку с шеи, отводили пастись на выгон, где привязывали за ногу. На этот раз такого не было. Будто почувствовав неладное, я, слегка вытянув голову, понюхал пахнущие сеном руки гага. Только он не заметил этого и ушел.
На какое-то время я занялся едой, не двигаясь с места. Меня, правда, отвязали, но я ведь забыл об этом, потому как никогда не разгуливал с неповязанной головой в свое удовольствие. Я же мусульманский осел.
Так и стоял я до полудня, и лишь когда, решив поваляться по земле, опустился на правый бок, почувствовал, что голова моя не на привязи. И снова я был поражен, и долго размышлял над этим. Но ты ведь знаешь : где у меня голова, чтобы думать? ( Шучу) Даже если и есть она у меня, то думать терпения нет. Я вышел во двор, взмахнул ресницами-метелками и огляделся вокруг большими глазами. Чтобы нарушить окружавшую меня тишину, сделал еще пару шагов к середине двора. Честно говоря, тишина эта меня ужаснула. Средь бела дня вспомнился волк, и я закричал. Но ответа не было. Тогда я повалялся во всех самых приметных уголках двора, слегка пощипал листву с тутовых деревьев, и снова никто не кинулся ко мне, не прогнал. Понюхал цветы во дворе - опять никого. Страх и беспокойство охватывали меня все больше.
Гага, осел без привязи, без веревки и не осел вовсе, а что-то вроде взбесившейся собаки. Аллах создал осла для того, чтобы человек с него не слезал, бил, ругал, ни на минуту не оставляя в покое.
Чтобы развеять полнившую сердце грусть-печаль, я вышел на дорогу. Взбрыкнул пару раз, поднимая себе настроение, и в четыре ноги поскакал к мосту, где прокричал раз в одну сторону села, и раз - в другую. Ни звука. Вдалеке как будто послышалось что-то, напоминающее ослиный крик, но тут же пропало. Я потрусил через железную дорогу и долго бегал по футбольной площадке, куда водил ты меня пастись. Побегаю - покричу, постою - покричу, - все без ответа.. Вокруг ни души. Свесив уши, опустив голову, вернулся я к себе во двор. На вожделенный стог сена даже глазом не повел. Прилег потерянно, пытаясь разобраться. Такое внезапное исчезновение всех не могло быть хорошим знаком.
Отец как-то рассказывал мне, что в былые времена люди, перекочевывая из долин в горы и с гор в долины, всех забирали с собой, в том числе и ослов. Он говорил об этом с гордостью, песнею пел, в доказательство демонстрируя стертую спину и старое седло. Особенно голосисто он пел о том, что люди не могли обходиться без ослов, что эти два создания живут вместе с сотворения мира и, даже умирая, не разлучаются. А как-то он с грустью рассказал мне о том, как его двоюродный брат оступился в горах и рухнул со скалы вниз вместе с седоком, так что оба приказали долго жить... Но теперь ведь не могло быть так, что вы ушли в горы, а меня оставили здесь. Долго размышлял я обо всем этом и, может, ты не поверишь, но в тот день я ничего не ел и не пил.
Когда рассвело, обошел двор, глянул на мяч у забора, с которым играли дети. Поддев его ногой, выкатил из-под забора, провел по нему носом, вдыхая сохранившийся аромат детских игр и забав. Потом, робея, прошел в открытые двери сарая, где стояли открытые мешки с мукой. Садж прислонен к столбу, и место костра еще теплое. Подошел к дому, и упершись передними ногами в основание веранды, заглянул вовнутрь; палас, оставшийся от вашей бабушки, расстелен посреди веранды, но комнаты пусты. Подумалось, что вы, вероятно, переехали. Расстроившись так, что сердце черной кровью изошло, вышел на середину дороги и в поисках собеседника направился в верхнюю часть села. Неохотно напился воды из родника Симузяр, тогда как всю жизнь мечтал об этом. Оглядел пастбище, лужи, где обычно нежились буйволы. Никого не видно. Лишь пестрые вороны, каркая, чуть вдалеке кружили над еще не подсохшими коровьими лепешками...
Прошло два дня, не знаю, вечер то был или полдень. Как вы сверяете часы по моему крику, так и я время дня определял по тому, когда отправляли меня за травой. Надо сказать, день был солнечным, и вдруг словно гром загремел, сверкнула молния, небо разверзлось, и что-то большое, со страшным звуком упав к нам во двор, взорвалось.
Двор содрогнулся.
Собака Тамаши, оказывается, пряталась под домом и теперь, повизгивая, выскочила оттуда, отбежала к арыку, и вдруг, повалившись набок, упала в воду. Я ничего не понимал. Но то, что упало с неба, не было градом или чем-то еще, оно было очень большим и на земле оставило огромную воронку.
По версии одноухого осла Кархулу Гуламали это нечто, неожиданно свалившееся с небес, было карой Аллаха, посланной людям за неразумность. А позже в село пришли люди, говорившие не на вашем языке. Они осмотрели меня со всех сторон, даже под хвост заглянули, потом по очереди сидели на моей спине. Наконец, угостив меня пинком под зад, ушли. И больше не пришли. Я уже готов был их принять за хозяев. Судьба у нас такая: чтобы быть ослом, нам нужен хозяин. Как бы ни было тебе обидно, должен сказать, что наш патриотизм определяется хозяином. Все равно сейчас нас никто за ослов не держит. Даже волки близко не подходят. Да и ты, если увидишь меня, не узнаешь. Совсем упали в цене...
Иногда, скучая, мы беседуем о том, о сем с одноухим ослом Кархулу Гуламали, о котором я тебе говорил (оказывается, он долгое время не отвечал на мои крики по причине глухоты своей). О прошлом говорим, делимся наболевшим. Вспоминая, как дети, радуясь, ездили на наших спинах за травой, печалимся. Что может быть лучше, чем порадовать ребенка. Оказывается, осел Гуламали глух от рождения. Говорю от рождения потому, что он никогда не слышал своего крика и даже не знает, как он звучит вообще. А сам так орет, что все живое вокруг разбегается. Он хоть и глухой, но очень умный и мудрый осел. Говорит, что с детства так пристрастился к газетам и столько их прочитал, что в конце концов Кархулу Гуламали отрезал ему ухо. Но ему это нипочем, потому как зачем глухому ухо, только мешало, если в колхозный сад там зайти или еще куда...
Каждый день я слушаю и не могу наслушаться его сказок о прошлом и соображений о будущем. Ты ведь знаешь, как я сказки люблю и этим похож на прадеда своего. "Весна придет, клевер прорастет" - эта мудрая поговорка посвящена нам, но и вы порой ею пользуетесь. Ну и на здоровье. Чем мы лучше вас... Из одного родника воду пили. Сказал "родник" и вспомнил, что родник Симузяр пересох, на днях пустил последнюю слезу.
Но не будем о грустном, чтобы не расстраивать тебя.
Осел Гуламали, то есть мой друг и брат, рассказывает очень интересные вещи. По рассказам его наши с ним прадеды дружили чуть ли не с сотворения мира.
Твоя мысль о том, что "все зависит от судьбы", часто приходит мне на ум, и я судьбой своей доволен, раз дети двух старых друзей, наконец-то, нашли друг друга. Не стану утомлять тебя рассказами об их дружбе, но иногда осел Гуламали рассказывает такое, что трудно поверить. Гага, он говорит, что мы, ослы, раньше могли плавать и парить в небесах. Не знаю, правда ли это. Да еще каждый день повторяет, что сможем летать и сейчас, если захотим. Иногда, показывая на гору Моллалы, говорит, что уже долгое время тренируется и придет время, он оттуда взлетит. Если тело тяжестью своей потянет вниз, дух его взмоет к небесам.
Был бы ты рядом, спросил бы у тебя, правду ли говорит он. Надо сказать, у осла Гуламали нет имени. Ослам так и так не дают имен. Но я, пользуясь случаем, то есть отсутствием людей, назвал его "Тайгулаг"1, и он не обиделся, потому как не слышит. Бедный Тайгулаг не слышал и звука посланной Аллахом кары. А Кархулу Гуламали, уходя, даже не отвязал его. Как услышал я это, сердце сжалось, так жалко его стало. Ты ведь знаешь, какой я жалостливый, еще с тех пор, как был осленком. Бедняга, три дня и три ночи он молчал в страхе перед волками. Наконец, пришла собака Гуламали, перегрызла веревку и выпустила его на свободу. Он тоже долго бродил в поисках живой души, пока случайно не встретил меня. Клянусь, гага, если б я не встретил его, то сейчас забыл бы, как кричать по-ослиному. Ведь мы кричим, в основном, встречая друг друга, от радости, потому что боимся одиночества. К тому же, зная, что его никто не услышит, ослу и кричать не хочется. А еще наш род кричит для того, чтобы уверить и себя, и других в том, что мы есть на этом свете.
Гага, душой твоей клянусь, я забыл все свои обиды. Только бы вы вернулись. Без вас эти края утратили вкус. Дразнясь, вы называли меня приданным Муртузы, так и осталось за мной это имя - "Джехиздик"... Помнишь, когда у старшего гага родился ребенок, Муртуза подарила меня внуку, и вы все подсмеивались надо мной.
Я тогда только-только стал возить поклажу и, гордо вышагивая, не подавал виду, что мне тяжело, когда дети все разом садились на меня или же впрягали в тележку. Обижался на то, что вы так дешево меня цените. Поверь, теперь я не обижаюсь. Такое бывает. О вас же я помню только хорошее. Помнишь, как-то везя с ребятами сено, вы решили ехать наперегонки. У меня тогда болела нога, не мог бежать, как следует, а тебе, родной, это не нравилось. Ты всегда хотел быть первым и ударил меня серпом по голове. В глазах у меня потемнело, ноги стали спотыкаться, и я, не удержавшись, повалился на землю. Ты сразу спрыгнул с моей спины, открепил телегу, поднял меня, поставил на ноги и обнял мою голову. Этого я никогда не забуду. Я тебя так полюбил тогда. Вспоминая те дни, я страшно тоскую. А однажды, помнишь, ты так гнал меня, что оглобли телеги вдруг оказались впереди меня, и ты, перелетев через мою голову, упал на землю. Еле сдерживаясь от смеха, я тотчас остановился, чтобы телега не раздавила тебя. Да, хорошие были деньки.
Гага, я сильно скучаю. Хожу по селу из конца в конец. Вволю брыкаюсь, катаюсь по земле с боку на бок, кричу, в общем, делаю все то, чем наградил меня Господь. И еды вдоволь. Я даже поправился, морда округлилась и выровнялась. Теперь я похож на вашу породистую корову, которой всегда завидовал. Наедаясь здесь и поправляясь, я словно предаю вас, съедая вашу долю. В общем, мне есть о чем написать да рассказать тебе...
А мечта осла Гуламали сбылась. Как я не просил, не послушался он меня. Сказал ему, не лети, кто на земле тогда останется, кто будет моим собеседником? Не послушался он и спрыгнул вниз. Сколько ни дергал руками-ногами, взлететь не смог и со стуком упал на землю. Открыл глаза, улыбнулся и сказал мне: "Хорошо я летел, не так ли, дух из тела вон. Иду искать своих. Вспоминай меня, глядя на небо, ищи среди звезд". Сказал и закрыл глаза. Не объявлялся ли он в ваших краях..., если кто видел или слышал о нем, так сообщи сюда...
Теперь я один. По утрам смотрю, как солнце всходит, по вечерам - на закат. Ночью играю с луной. Глаз от ворот не отрываю. Как какой стук, ушки на макушке. Жду вас, скучаю...
Недавно отправился я в Ял-оба, пощипывая травку, прошел сад Гурбаналы, и вышел к Одинокому тутовому дереву. Помнишь, ты приводил меня туда пастись. Я дремал в его тени, лакомился его листвой. Делился с ним своей печалью. Рассказывал о твоем озорстве... Одинокий тут тебя очень любит. Ты ведь в детстве часто спал под ним. Мама твоя собирала хлопок, а ты у его подножия, сладко посапывая, спал. Помнишь? Теперь то гордое дерево, что гостеприимно принимало всех в своей тени, стоит понуро. Постарело, выцвело. Будто стыдится своего вида. Престарелый Одинокий тут. Ты, наверное, знаешь его историю. Все понял из шелеста, шепота листвы его: как грудью встал он перед врагом, как прятал в своем дупле Гачага1 Гара... Гага, сказал "гачаг", и кое о чем подумал. Скажу, даже если обидишься. У нас говорят: храбрость - десятка, девять из нее - платье, один - бежать. Наши, кажется, выбрали десятый вариант. Однако сейчас не время осуждать.
Бедный Одинокий тут. Хотел заплакать я, он не дал. Чего, говорит, плачешь, я ведь не умер. Бедный старый Одинокий тут, постарел совсем, устал и потихоньку стал желтеть да вянуть. Кому нужно дерево, тень которого никому не нужна...
Пересох и мельничный арык, где вы купались в детстве, и рыбы в нем поумирали от тоски. Какая цена воде без рыбы, арыку без воды...
И птицы улетели отсюда навсегда. Словно и нет здесь ни весны, осени. Деревья не цветут. А для кого им цвести... Для одного осла что ли. Кто с ним считается...
Гага, пишу это не для того, чтобы тебя расстроить, а просто, чтобы сообщить о положении дел в селе...
Гага, ответа от тебя не хочу. Знаю, что, как всегда, у тебя много работы. Лишь одна у меня просьба. Закончив письмо, я пару раз прокричал в вашу сторону, по-нашему, по-ослиному. Если есть такая возможность, прокричи и ты нам сюда...
Февраль 1999.
Гага (диал.) - уважительное обращение к старшему брату, дяде
1 Тайгулаг - одноухий
2 Джехиз - приданное
1 Гачаг - беглец, ведущий борьбу против угнетателей в Азербайджане XIX-нач.XX вв.