Двое почтенных господ пребывали в студии, представляющей собой перестроенный чердак старинного городского дома.
Первый из них был господин Кальвин, ростовщик, второй - господин Мэрфи, торговец предметами искусства. Дом принадлежал ростовщику. Студия же служила местом, где последний размещал свою коллекцию живописи. Оба господина стояли на некотором отдалении от подставки, на коей установлена была принесенная Мэрфи картина. Кальвин рассматривал ее очень внимательно.
И презанятная же это была картина, господа!
Смысл ее, если коротко, сводился вот к чему: большая белая обезьяна сидит в окружении апельсиновой кожуры.
И все.
Но Кальвин уставился на картину столь пристально вовсе не из - за сюжета. Кальвин был отнюдь не простак, и привык во всем видеть смысл. И чем дальше, тем больше он убеждался, что в рассматриваемом полотне смысл, безусловно, присутствует.
Какой?
Ну, наверное, тот, что обезьяна сделала какую - то пакость, и теперь ожидает проблем. Да, вероятно. Вся ее поза свидетельствует об этом. Она хочет смыться. Вернее, хотела бы. Но сейчас ее, похоже, уже застукали, и она старается поскорее придумать, как же ей выкрутится.
Так думал господин Кальвин, и это ему не нравилось. Оттого, верно, что вызывало какие - то смутные ассоциации с самим собой. Будто бы он сам сделал недавно что - то такое, за что ожидал ответную пакость. Ничего особенного он, правда, в последнее время не сделал. По крайней мере, ничего такого, чего ростовщик не делает каждый день. Однако, ощущение какого - то промаха было совершенно отчетливым.
Тем не менее, он хотел купить эту картину. Она принадлежала мастеру известной восточной школы, и Мэрфи просил за нее меньше, чем мог бы. Наверное, он срочно нуждался в деньгах. Чужая нужда - хороший источник дохода; нельзя упускать такой случай.
- Как по - вашему, что ее напугало? - спросил Кальвин.
Мэрфи пожал плечами.
- Наверное, она осознала содеянное.
Кальвин скептически хмыкнул.
- Что именно - съеденный апельсин? Посмотреть на нее - так прямо конец света приходит.
- А так ведь оно и есть, - сказал Мэрфи.
- Что - так и есть? - Кальвин уставился на собеседника, точно тот явил ему некое откровение.
- Так и есть, - повторил Мэрфи, - посмотрите за частность отдельного случая, и попробуйте увидеть явление в целом...
- И что я увижу? - спросил Кальвин с интересом, подогреваемым смутным беспокойством на задворках мозгов.
- Вы увидите несметное полчище обезьян, которые жрут апельсины, - сказал Мэрфи, - и смысл их жизни состоит в том, чтобы сожрать как можно больше...
- А что такого, - перебил его Кальвин, улыбнувшись несколько натянуто, - согласитесь, что жрать - это естественное обезьянье желание...
- Соглашаюсь, дорогой Кальвин! - воскликнул Мэрфи, - и вовсе не осуждаю... Но естественность помыслов не избавляет от последствий. Вот в чем проблема, дорогой Кальвин! Представьте - обезьяны все жрут да жрут. И кидают на пол корки. Обезьяны не думают, что апельсины в один прекрасный день кончатся. Но ведь они кончатся - это неизбежно! И ничего не останется; куча мусора - единственный итог их естественной обезьяньей жизни... И вот однажды наступает момент истины - в корзине с апельсинами появляется дно. Вот такой - то момент, мне кажется, и изображен на картине. К обезьяне явилась судьба. Явилась, и говорит: обезьяна, апельсины кончаются. И ничего больше не говорит и не делает. Но обезьяна смущена и испугана, потому что впервые в жизни она поняла, что не все так просто, как ей хочется думать...
- Ладно, Мэрфи, - сказал Кальвин, - я беру картину. Готов заплатить те двести сорок монет, о которых вы говорили. Непременно бы поторговался, - он снова натянуто улыбнулся, - но сейчас мне, к сожалению, недосуг.
- Разложите монеты в два мешочка, поровну, - попросил Мэрфи.
Когда Мэрфи ушел в сопровождении слуги, который должен был запереть за ним двери, Кальвин тут же вышел из студии, и отправился в свой кабинет. Его почему - то стало тяготить общество обезьяны, к которой явилась судьба.
- Все это чушь, - сказал он себе негромко, спускаясь по лестнице, - Мэрфи, видать, пролетел где - то с деньгами, и теперь срывает зло на других. Хочет, чтобы они беспокоились. А о чем мне беспокоиться? Не о чем совершенно...
- Господин Кальвин! - снизу поднимался слуга, который провожал торговца, - господин Мэрфи велел передать вам вот это...
Кальвин с удивлением взял у него из рук один из мешочков, в которые только что насыпал монеты.
- Хорошо, иди.
Развязал мешочек - точно, монеты. Мешочек, судя по весу, содержал их ровно столько, сколько Кальвин в него положил.
Кальвин, стоя на лестнице, задумался.
Потом некая мысль посетила его, и он бросился обратно в студию.
Вместо картины на подставке пребывал пустой холст. На полу валялись апельсиновые корки.
Господин Кальвин пнул одну из корок - та не тронулась с места. Ну конечно - иллюзия. И картина была иллюзией. Кто - то заколдовал чистый холст, да еще посмеялся над обманутым покупателем, присовокупив иллюзорные корки, якобы, осыпавшиеся с холста. И Мэрфи был иллюзией. Вернее - магической маской, под которой скрывался кто - то совершенно другой... Господин Кальвин подошел ближе, и заметил в уголке холста надпись, сделанную маленькими буквами.
"Дорогой Кальвин, читайте быстрее - буквы скоро исчезнут. Спасибо за то, что вы все - таки предоставили мне заем. Правда, я хотел только сто монет, а взял сто двадцать. Но я не стал просить ровно сто в отдельном мешочке, чтобы воспоминание о человеке, который хотел получить именно столько, не лишило Вас сюрприза. Еще сто двадцать возвращаю Вам сразу - мне они не нужны. Остальное верну, когда обещал. С искренним уважением, Дж. Д. Джонсон, Маг."
- Чтоб тебе провалиться, - пробормотал Кальвин.
Теперь понятно, откуда взялось у него ощущение промаха, разделенное с обезьяной. Ну конечно! Несколько дней назад у него просил взаймы этот самый Дж. Д. Джонсон, один из городских Магов. С Магов не берут проценты - рассчитывая получить их в дальнейшем услугами - и Кальвин пожалел денег. С глубочайшим сожалением и величайшими извинениями он соврал, что не располагает наличностью. Конечно, в иное время он не совершил бы поступка столь неосмотрительного. Но нынче весна, дороги уже просыхают, торговлишка оживляется и деньги можно пристроить под такие проценты, каких не дадут ни в один другой сезон.
Он отвернулся от пустого холста, и побрел к двери. Да, это очень досадная ошибка. Очень досадная... Дело не в ста монетах. Отказать Магу - большая глупость, которая может быть оправдана только очень большими деньгами. Как там говорил его консультант? Попробуйте взглянуть на ситуацию со стороны? Взгляните, господин Кальвин, со стороны на обезьяну, что скрывается в зеркале...
- И когда же ты, дура, нажрешься, и перестанешь меня подставлять, - сказал господин Кальвин; он доверял своему консультанту, и старался следовать его рекомендациям.
Разумеется, когда этому не мешала обезьяна, для которой так естественно жрать, бросать корки и верить, что так будет всегда.