Таня была не красавица, но генеральская дочка, что по армейским понятиям было одно и то же.
О Тане ходили различные слухи, хоть и видели в расположении каких-то два раза. Личность её обрастала легендами - поговаривали, что парень её крупный мент, и что учится Таня на медика. Кто-то приписывал ей похожденья а-ля Мессалина, другие клялись, что достойнее девы не видели. Впрочем, наверное, истина все же произрастала где-то посередине, а сама Таня была чуть больше, чем нужно, упитанной средненькой девушкой, с двумя жерновами крутых ягодиц, обтянутых модными джинсами.
Однако большое достоинство у Тани имелось, одно - внешность её была очень спокойная, русская, располагающая к себе - чуть вздернутый носик, ясные глазки, и длиннющая чудо-коса. Но это, как и другие приятные мелочи, слегка затерялось под воздействием разных второстепенных - возраст Тани определенно был призывной, а папа все-таки был генералом.
В третий раз гарнизону Татьяна явилась предтечей грядущего весеннего слабоумия. Стоял невозможный мороз, календарь же настаивал - март. Ох уж эта нам северная весна - неизвестно, отчего наступает: от смены сезона или от жара солдатских сердец и других частей тела. Таня несла себя гордо, так же, как повар Лаврухин, бесконечно влюблённый в себя человек, все перед ним расступались - конечно, для вида (кому же понравится пересоленный суп?)
И надо же было такому случиться, что в третье пришествие божественной Тани судьба натолкнула её прямо на Дюка. Тот скользил вдоль казармы, срезая углы - возвращался из гаража и спешил пообедать.
Есть хотелось ужасно, и, вылетев из-за бетонной стены, он с разбегу впечатался в рыхлую гордую Таню, метущую норковой шубкой дорожку.
Откуда-то послышался восхищенный присвист, а Таня нечаянно повисла на Дюке.
- Ой, блин...- от неожиданности выпалил он,- извините, пожалуйста!
Девчонка срисовала его моментально. Такие моменты бывают - с единого взгляда, как котлета и вилка, идеально и сразу. Тут можно съязвить, что котлете всегда безразлично, кто и как её слопает, хоть с земли, хоть руками, а вот вилке не все равно - ей все мягкое подавай.
Любовь, или как это можно назвать, оглушила генеральскую дочку надежно и сразу - дополнительным плюсом впоследствии сделалось то, что Дюк был из Питера, мечты мурманчанок. Впрочем, черт его знает, чем занимаются женщины в мыслях и как выбирают парней, но только Дюку вот так повезло.
Сам он девушку толком не разглядел - из-за длинной и взрослой шубы Дюк принял её за такую же взрослую даму, и, еще раз сказав "извините", рванулся в столовку.
- Ну ты монстр, - захихикали парни из третьего взвода, - генеральскую дочу помял!
- Да ну вас,- выискивал хлебушка Дюк, - заебался сегодня с подвеской.
- А че? А кого?- завертели клонами-затылками все остальные соседи в столовой, - че случилось-то?
- Марков Танюху прижал, - гордо молвили очевидцы.
Дюк же пихал в себя армейскую пищу, не обращая внимания на ажиотаж, хлебал и прикидывал - завтра вроде бы пятница. Лап писал про Сорбонну, и что мать наседает и хочет, чтобы он переехал во Францию, к ним. В пятницу обычно приходило письмо, интересно, что скажет.
Конверты текли аккуратно, словно друг обаял и наладил всю почту России. Наверное, и правда работает справно, думал Дюк, иначе ведь как объяснить ежепятничный кайф? Лап писал, развлекаясь и развлекая, словно был вовсе недалеко.
Дюк не знал иногда, что ему отвечать - письма казались ему диалогом. Если всплывало желание или вопрос - в следующей строчке содержался ответ, и весьма остроумный. Теперь он писал,как хотел, зачастую совсем откровенно - но так выходило, что понять его мог только Дюк.
Писал приблизительно так:
"Тема была "Анатомия мужского оргазма". Термины я опущу, ибо сплошь по-латыни, буду о сути. Про оргазм ты в курсе, а вот теперь анатомия. Её нам читает резкий профессор с убитой фамилией - писать неохота, прости. Ну так вот - мы оргазм получаем от малюсенькой штуки, такой семенной бугорок, там нервные центры. Сперма при выбросе их раздражает и тебе хорошо"
- Блин, да что с ним еще, с бугорком,- торопил его Дюк, - ты тоже красиво кончаешь.
"Ну так вот, есть особые способы, позволяющие это делать без выброса спермы. Практикуют, конечно же, на востоке, даосская техника как известный пример. Эти перцы, прикинь, насобачились возвращать свою сперму обратно, не допуская выброса - и могут иметь множественный оргазм"
- Ни фига себе,- говорил себе Дюк, - я слышал, но думал, что из области мифов.
"Анатомия пениса нам позволяет извергать сперму даже в мочевой пузырь, но для этого нужны тренировки"
- Какие?
"Это делается усилием воли"
- Ну, у тебя это точно получится, а к чему это?
" Впрочем, ну его на хрен, как ты понимаешь, речь не об этом. Профессор с убитой фамилией - женщина, и про болт, вероятно, знает из академических книжек. Я задал вопрос про простату - тему-то помнишь? Ну да, анатомия мужского оргазма. Пришлось сообщить, что простата еще существует, как центр раздражения и при правильных действиях может отлично помочь. Она мне знаешь, что выдала?"
- Ну?
"Это научно теоретически, а практически бывает нечасто. То есть она не встречала. И почему у меня интерес. Но добавила, что типа я прав и она подзабыла. Вообще, похожа на Турандот..."
- Турандот-2,- думал Дюк.
"...намба ту,- отзывался на реплику Лап, - их, наверное, где-то селекционно выращивают и запускают в учебные заведения. Если ей неприятно рассказывать про простату и про то, кто её трогает и при каких обстоятельствах, то при чем тут образование? На этом я кончил - и ее лекции и вообще"
Дюк хохотал:
- На твоем месте, чтобы быть последовательным в своей пропаганде гомосексуализма, я бы тему курсовой обозначил как "Простата и как с ней работать".
Но Лап не ловился на провокации, о своих приключениях ничего не писал и лишь отвечал, что истинный мастер подобного дела перестал консультировать, к сожалению, а сам он недостаточно знает.
Но такие письма получались нечасто, из чего Дюк делал особые выводы - друг не скучает. Прав он был или нет - это так и осталось неведомым, но потребности вставить и кончить природа не отменила, и поэтому Дюк был немного польщен вниманием Танечки-генеральши.
Осложнения были со статусом Тани - какая-то хрень, думал он. Ну ладно, хоть парни - понятно, атмосфера весьма не способствует, а тут вроде бы девушка, и тоже никак.
Служить еще было порядочно, и очень хотелось домой. Он раздумывал, отвечать ли на Танины взгляды, приветы- конфеты - особые вольности были мало возможны, ничего не поделаешь, армия.
Да, это была армия. Стрельбы были почти все боевыми, за год было несколько серьезных учений. Удалось пострелять по морским мишеням, войска береговой обороны должны были это уметь. Из всего широченного перечня функций морпеха срочникам не светило всего одного: воздушного десантирования, потому как авиатехники не хватало.
Генерал позаботился о талантливом автослесаре - Дюк не попал на Рыбачий, хоть очень хотел, и его не отправили на корабль, хоть и было ему интересно. Он оставался на берегу, при автоколонне комсостава, и сначала расстраивался, но уже в ноябре оценил преимущества. Приморская зимушка, завернувшись вдоль стылого берега, пробирала и ветром, и снегом, и седыми от инея углами в казарме - на берегу было холодно, а в море, как говорили, и вовсе "прогарно"
Нагрузок хватало - страну шевелило терактами, и жиреть даже особенно ценным специалистам никто не давал. Морпехов отправляли в Чечню, на Кавказ, а Дюк вспоминал узкий перрон и белую куртку, вороша хохолок на затылке - он бы точно пошел на контракт, если б не письма.
Таня летела навстречу на всех парусах. За зимние месяцы она посетила отца раз пятнадцать, каждый раз ухитряясь находить Дюка.
- У тебя когда увольнение? - надменно спросила Татьяна, не дождавшись реакции на непрозрачные вовсе намёки.
- Я не хожу,- сказал Дюк, - денег нет. Был пару раз, мне достаточно. Читаю обычно и сплю.
Дюк, конечно, лукавил. Добираясь до города, он накупал беляшей рублей так на сто, шел на почту, забивался в зелёный засаленный угол и там объедался, строча ответ Лапу. Вспоминал то, что было в запаленных письмах, отходил потихоньку, расписывался - иногда выходила такая порнуха...
Таня стояла в великом недоумении. Как это так? Она же генеральская дочь!
Но к чести её, была она девушкой гордой, но вовсе не наглой, и казалась расстроенной искренне, не по-генеральски. Дюк, пользуясь этим, прямо спросил:
- Хочешь немного поближе?
Таня поникла. Все преимущества положения враз испарились из её головы, и она покраснела.
- Появятся деньги, я сам приглашу,- отсрочил решение Дюк, - а так неудобно как-то.
И девчонка послушно кивнула.
Генеральскую дочь не разложишь на бампере генеральского же "Мерседеса", но так и случилось - спонтанно и яростно, коротко и понятно.
Май распоясался нежно-зелеными ветками, было тепло и выдали новую летнюю форму. Весна началась, наконец: борясь с наступавшим гормональным безумием, старший командный состав сочинял изощренный по трудности план тяжелейших учений. Те были призваны укрепить дух и проверить боеспособность, ну и самое главное - измотать молодняк до потери сознания, ибо запах стоящих с утра простыней вышибал за порог посильнее, чем запах портянок. Военно-физический труд усмиряет потенцию! Бля!
В гараже он возился один - косить от учений становилось уже западло, предыдущие он пропустил по мановенью руки генерала. Нужно было закончить майорский "Рено" - работа была небольшая, но муторная - замкнуло электрику, а с ней он не очень дружил. Гараж будто вымер, а напарник ушел, завалившись в казарме. Дюк мучил французские схемы, проклинал лягушатников и чертыхался - на часах было восемь.
Вопросов о Танином появлении у него не возникло. Девчонка плавно вошла с разговором, заводила по стоящему рядышком теплому "мерину" пальчиком, облизнула чуть влажные губки, подбираясь поближе, а он все еще размышлял, понемногу отшучиваясь.
А потом ему надоел этот цирк, потому что - смеркалось, казармы затихли, дневальные будут пить водку из чудо-ларька "ЧП Мамалеев" - того, что в двух километрах от КПП, а в рабочих замасленных морпехоштанах у Дюка откровенно стояло. Он плюнул.
- Давай помолчим,- обхватил её он. И она моментально обмякла в своих раздевчачьих романтических мыслях, подставив и шейку, и губки, и пухлые плечи под первые нежные ласки. Но таковых не случилось, а получилось технично: переворот на живот, укладка на бампер лицом, возня с облегающей джинсовой юбкой и четырнадцать резких толчков - вот и всё.
Таня надела трусы и заплакала.
- Прости,- сказал Дюк, - я могу только так. Не надо нам было.
Вытирался и думал: мда, попал. Что ни горе, так с женщиной, что за планида такая.
Но Таня его удивила. Отплакав, она забрала у него полотенце и героически молвила:
- В следующий раз будет лучше. Я понимаю, что воздержание...
За это пришлось её поцеловать - казнь откладывалась на неопределенное время, и ему оставалось лишь балансировать с Таней и держать ситуацию в тайне.
Было опасно, и физически легче не стало - хотелось еще. Однако же член перестал просить поршня в сортире, утро не кисло поллюцией, а пацаны в душевой привлекали все так же, но хоть не вставало.
Тем временем Танины рейды в гараж стали весьма регулярными, и Дюк озадачился: то ли ей нравился такой унизительный секс, то ли была влюблена? Как она это сносила? Приходила еще и еще, и Дюк понемногу задумывался - женщины тоже должны получать удовольствие, иначе выходит несправедливо. Вот с Сергеевой ему думать не приходилось - та была опытной кошкой и умела достать себе пользу, а эта другая. Тане нужна была нежность, слова, и она от него дожидалась все время, пока подставляясь для слива распирающей спермы. Ласкала сама, ожидая ответной реакции - но не так, и не там... с этим Дюку ничего не хотелось и делать, потому что ему для спортивного секса - хватало.
Быть нежным, целоваться-лизаться Дюк не желал и не мог. Он боялся её ожиданий, и размышлял над вопросом.
Нежным хотелось быть с Лапом. Все остальные - другое.
С остальными ничего не работало, кроме гормонов и техники - да, в общем-то, это было вполне хорошо, да только не в случае с Таней.
Так продолжалось все лето, с перерывом на Танечкин отпуск, марш-броски и учения. Генерал автослесаря, спасителя "мерина", холил - но рядовой почему-то не желал оставаться на месте, мотивируя действия чувством повышенного патриотизма. Комдив умилялся: хороший парнишка! Замкомвзвода, а если короче - "замок", по приказу сначала присматривал, но постепенно остыл - проблем не было.
А Дюк себе мыслил: скорее бы дембель, и, если случалась большая работа, запирался теперь в гараже, хоть и не положено было. Таню стал избегать, а она, применяя свои немудрёные женские средства - вопросы о Дюке, домашние пирожки и звонки прямо в роту, в два счёта раскрыла причину своих интересов для всех. Уж больно глобальной и лакомой была героиня фигурой!
Всей ротой их с Дюком вскорости "заженили", открыто завидуя и издеваясь (по-доброму), предвкушали реакцию "сверху". Такое вот было кино.
Подумав с неделю, Дюк сам отловил оглушенную горем Татьяну. Та дожидалась отца в достопамятном "мерине" - наблюдая как будто за группой салаг, выгребающих сор из газонной травы. Как ни метите по осени, все равно будет грязно весной, мучилась Таня посторонними мыслями, с замиранием сердца и комком в животе следя за идущим к машине Дюком.
- Привет,- сказал он, - рад тебя видеть.
Таня надуто молчала, решив, что сейчас он начнет извиняться.
- Мне поговорить с тобой надо, - продолжил он,- лучше не здесь. Отца дожидаешься?
Таня гордо не слышала, уверенная в тактической и несомненной победе. Пусть он помучается. Поуговаривает её.
Дюк подождал, наклонившись к окошку, оценил её профиль и хмыкнул:
- Ну, раз так, то отлично.
И пошел себе дальше - в казарму.
И что было делать? Бросаться за ним на виду у всего гарнизона? Таня взвыла от собственной глупости, горя и, конечно, великой любви, и еле сдержавшись до дома, кинулась папе на шею.
***
Бабушка умерла в воскресенье, и никто не заметил. Хватились лишь за полдень - спали долго, все, кроме неё. Она первой восставала из глубокой перины, подаренной, кажется, на восемнадцатилетие, и громогласно будила:
- Суслики, надо таки вылезать! Все дрыгнули завтракать!
Бабушка шумно возилась на кухне, собирая приблизительный завтрак: иногда она просто лила кипяток по присвоенным каждому чашкам и бросала пакетики - вот вам, питайтесь.
Но все собирались, доставали припасы, мазали хлеб безо всяких вопросов - и еда получалась совместной, воскресной и радостной.
В то воскресенье была тишина.
Дед вошел неожиданно, собранный, попросил телефон, забытый на тумбе у внука, и, мелко моргая, набрал нужный номер, будто бы знал наизусть.
Мекс обмяк и остался сидеть, пригвожденный известием - как же так? Почему?
Мать завывала на кухне, издавая воистину странные звуки. Она будто бы рухнула, обвалилась с веревок, как старая кукла - нитки порваны, двигать их некому, и что делать - кукла не знает.
Машина приехала лишь через восемь часов. Мексиканец увидел немного, приподнявшись на цыпочки - огромное тело было накрыто, носилки тащили с трудом. Выйдя на лестницу, мужики-несуны дали волю эмоциям:
- Вот же блядь, слон. Седьмой, да без лифта...
- В лифт не влезет, угу, - мрачно ответил второй.
И они потащились, задевая носилками стенки, перила, и изредка переругиваясь.
Все дальнейшие события мозг Мексиканца фиксировал через спасительную пелену. Точно такую же, какая накрыла его в день изнасилования. Спасительной эта реакция стала настолько, что и горем-то Мекс происшедшее не очень считал - наблюдал и участвовал, но все это было не с ним.
Проснулся он только на кладбище, но лучше бы он этого не делал.
Слёзы не закапало, но захотелось кричать. Мать он увидел белесой и страшной, заплаканной - ей удавалось, и, наверное, от этого было полегче.
"Совсем не похожа на бабушку",- и его захлестнуло потерей, а в тело вошла резкая ко всему нелюбовь.
Дед был маленький, тихий, покорный... было много людей и лица их были похожи.
Мекс рассматривал их, не глядя на гроб. Выражение скорби - так, кажется. Скорбь огромного числа незнакомцев. Мексиканец подумал: а бывает ли радость от кучи друзей? Или они собираются только на похороны?
Так он стоял, рядом с ним находился какой-то мужчина, придерживал за руку. Мекс узнал - то был электрик из ЖЭКа, Павел какой-то Иваныч.
- Ничего, сынок,- сказал дядька. - Ей теперь царствие небесное.
От его пальтеца доносился запах жженого провода, Мекс отвернулся, и едва не упал.
По ту сторону ямы стояла высокая девушка и смотрела на Мекса. Просто смотрела.
- Бабушка,- сказал Мексиканец и двинулся.
- Осторожно, - тихо сказали ему, но он все-таки прыгнул, рассыпав в раскрытую яму подмерзший песок, и, скользя по обрыву, прорвался.
- Я Маша Фишман,- сказала девушка и подвинулась, освобождая пространство,- ты все-таки надень варежки.
Мекс всегда знал, что бабушка умереть - не может.
***
Лапа Мексиканец видел не часто - иногда они сталкивались в маршрутке, возящей в метро. Консерватория Римского-Корсакова, куда Мексиканец прошел на музыковедческий факультет, занимала все свободное время - любимая им атмосфера оказалась спасительной.
Встречались без паники с обеих сторон, здоровались, перекидывались общими фразами, в метро разбегались по разным тропинкам - то жетон, то за прессой в ларек приходилось. Про достопамятный секс, Мекс, разумеется, думал - но Лап не казался печальным - был совершенно чужим человеком, который не стремился общаться.
Год принес Мексиканцу хорошие связи - прежний багаж пригодился, он был окружен чем-то вроде внимания на факультете и кафедре: большинство составляли девчонки и было довольно уютно.
А когда умерла бабушка, в его жизнь вошла Маша - всё, в чем нуждался измученный рингом боксер, поверивший в глупую сказку о дружбе. Дюк, по слухам, был в армии, Лап плавал своими маршрутами - ринг опустел, овчинка не стоила выделки, а свежие связи манили куда интереснее. Манила и Маша - в её гостеприимное тело он вошел очень быстро, и с большим удовольствием, после нескольких встреч. Процесс она организовала сама, будучи явно поопытнее, да и постарше.
Мекс был очень доволен случившимся - с ней ему было тепло, защищенно.
Но иногда, оплывая и вздрагивая, не вытащив члена из тёмной норы, думал почему-то о Дюке.
"Я виноват. Марк виноват. Мы все виноваты..."
***
- Вызывал,- сказал генерал.
Настрой у большого и толстого был не ахти. Дюк приготовился.
- Таня мне все рассказала,- он сразу решил брать за яйца.- Надеюсь, ты все понимаешь.
- Виноват, товарищ генерал... - Дюк резко вытянулся,- я виноват. Не смог удержаться.
Генерал разбухал, наливаясь багрянцем. Из него вырывался мифический пар - конечно, невидный, но мощный. Нужна была крышка, чтобы её приподнять - не хотелось , чтобы товарищ комдив разорвался на части. Дюк лихорадочно думал, тиская фразу за фразой в уме: "Что бы такого сказать-то?"
Было действительно стыдно, ну да это потом, решил он, сейчас надо его успокоить.
- Ты что же думаешь,- по нарастающей зашипел генерал,- девочка так просто к тебе? Она легкомысленная, значит? На территории части!!!
Дюк смиренно молчал, пытаясь разведать стратегию генералова боя. Пока выходило две вещи: Таня призналась, что трахалась с ним, и огласка папаше не нравится.
- Паршивец!!! - заорал генерал, - тебе машины были доверены!!! Я же тебя...
- Виноват,- сказал Дюк, - готов понести наказание. Впредь обещаю.