Эквус, Эсквайр : другие произведения.

Четвертый подъезд

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


Четвёртый подъезд

   Петрович был серьезный мужик - ничего удивительного, что он решил в конце концов взяться за дело всерьез.
  
   Закономерно даже, ведь ту несчастную фанерку каждый раз приходилось приделывать на место именно ему. Во-первых, он жил на первом этаже, ближе всех к входной двери. Во-вторых, Петрович был на все руки мастер, и у него фанерку получалось приделывать куда лучше и быстрее, чем у любого другого из жителей подъезда. В-третьих, Петрович был человек, верящий в человеческую совесть и готовый убить того, в ком совесть не регистрировалась эмпирически - а в данном случае мы имели дело именно с отсутствием совести; с вакуумом ее. Так что не приходится удивляться, что именно Петрович в конце концов объявил проклятому подъездному барабашке священную войну.
  
   Барабашкой его назвала женщина с седьмого этажа, работающая бухгалтером на фабрике, работающая тяжело, и одна воспитывающая двоих сыновей-двоечников. У нее после работы и готовки только и оставалось сил, что на телевизор да на лечение по методу Малахова. Верила она во всякую всячину - и в инопланетян, и в гомеопатию, и в неизведанные силы организма; и в барабашек, разумеется, тоже. Оно в чем-то и понятно: когда проводишь столько времени среди кастрюль, рано или поздно выдумаешь себе богов, прячущихся по летающим тарелкам и стучащих в канализационные трубы. Раньше, когда люди боялись Бога, подобных ей называли "набожными" и даже уважали; однако как называть того, кто боится летающих тарелок? Не "набарабашенным" же? И уж не уважать же его за это, в конце концов. В любом случае, гипотеза барабашек была довольно быстро отвергнута общественным мнением подъезда - потому что если бить стекла или вышибать фанерку во входной двери барабашка ещё сумел бы, то гадить по углам или в лифте он бы все-таки, скорее всего, не стал. Так что Петрович, хоть и не знавший слова "позитивист", повел себя в своих поисках как классический представитель этой доктрины.
  
   Для начала, он исходил из того, что все неприятности в подъезде - нечистоты, битые стекла и, разумеется, злосчастная фанерка - дело рук (или же других частей тела) одного и того же субъекта или одной и той же их группы. Поэтому первым делом Петрович сходил на четвертый этаж, где жил Сеня-Жиганец.
  
   Сеня был еще в школе признан слабоумным, однако его умению выживать могли бы позавидовать многие интеллектуалы. Мать его давно умерла, а отца никто никогда не видел. Сеня был очень маленького роста, горбатый, и был он алкоголик - однако дожил уже до пятидесяти лет, что при таких исходных данных весьма солидный возраст, и выглядел, с поправкой на сказанное выше, весьма и весьма неплохо. По крайней мере, деньги на выпивку у него всегда были, и он никогда не бегал по этажам, стуча в квартиры и пытаясь занять несколько рублей. Бегали его гости: отборные отбросы общества со всего района, собиравшиеся на квартире у Сени. Он пускал их туда за небольшую, но все же плату: маркетинговый концепт работал безотказно, ибо больше идти им было некуда, брал Сеня немного, но того, что он брал, ему хватало - а те, кому не хватало, бегали по этажам. Поэтому Петрович, человек логический, первым делом пошел к нему.
  
   Там ему посчастливилось застать самого хозяина квартиры, даже относительно вменяемого, что было, в общем, нечастой удачей. Петрович взял Сеню за грудки и несколькими краткими, но емкими фразами донес до него основную мысль: если кто-нибудь из его жильцов ещё раз нагадит или испортит что-нибудь в подъезде, то Петрович сделает так, что больше гад этого сделать никогда не сумеет. Чтобы не показаться голословным, Петрович (с громогласного, даже визгливого одобрения соседей) взял первого попавшегося постояльца, как следует обработал его своими работящими золотыми руками, а потом сам вызвал ему "скорую". Причем он действительно сумел уговорить ее приехать, хотя в эту квартиру давно не ездила даже милиция. Живое (более или менее) доказательство увезли в травмпункт.
  
   Наглядность демонстрации возымела эффект. И то, надо сказать: жильцы у Сени, как и сам он, занимались в основном саморазрушением; разрушать что-нибудь более прочное было им просто не по силам; виновны, скорее всего, были не они. Поэтому количество нечистот в подъезде хоть и уменьшилось слегка, но совсем ненамного; количество же битых стекол и частота выбивания фанерки из двери остались на прежнем уровне. Нужна была новая стратегия.
  
   Следующими подозреваемыми стали юнцы, собиравшиеся на верхних этажах, оравшие песни, пившие алкоголь, а иногда и дравшиеся, один раз даже с поножовщиной. Эту публику трогать народ уже откровенно боялся, это вам не Сеня с его бомжами - молодые, здоровые и тупые, весьма небезопасное сочетание. Однако Петрович был мужик не только крепкий, но и с понятием. Некоторое время он провел за наблюдением и сбором информации, в чем ему немало помогла та самая женщина, сторонница барабашечной теории. Оба ее отпрыска были в данной компании молодежи на роли юнг и мальчиков за все.
  
   И вот, в час икс Петрович появился на площадке между этажами. Разговор был начат издалека: ребята, как вам не стыдно; можно же развлекаться, но другим не мешать; мы тоже молодыми были; а я, между прочим, отца твоего знаю. Разумеется, через пять минут такой беседы юнцы были доведены до белого каления; их предводитель, Серега Кукиш (это была его настоящая фамилия), здоровенный красномордый лось, пошел на Петровича буром и даже толкнул. Петрович ответил хуком в челюсть, Кукиш оказался повергнут наземь. Его стая была огорошена, но ненадолго; как резонно заметил с пола Кукиш, мочи его, он тут один. Однако, в этот момент сработал гениальный, как все простое, план Петровича: в тыл нападавшим с площадки верхнего этажа шаркающей кавалерийской походкой спустился резерв в составе Кукиша-старшего, а также отцов еще нескольких представителей честной компании. Это было не столько победой физической силы, сколько удачной психической атакой: создавшуюся ситуацию лучше всего описывают картина Решетникова "Опять двойка" и фраза из повести Гоголя "я тебя породил, я тебя и убью". На прощание Петрович произнес перед деморализованной молодежью речь, пафос которой сводился к тому, что если ещё раз кто-нибудь, то... Потерявшая лицо молодость больше не создавала проблем и даже отныне всегда здоровалась при встрече; это была чистая победа.
  
   В результате ее окна в подъезде бить перестали совершенно и количество нечистот ещё сократилось - однако, не до нуля. Кто-то все равно продолжал гадить. И главное, какая-то тварь продолжала раз за разом методично высаживать из двери фанерку.
  
   Стоит пояснить, что имеется в виду. Дверь в подъезд представляла собой деревянный каркас, на который крепились фанерные листы, образовывавшие собой собственно плоскость двери. Всего этих листов было три, расположенные вертикально один над другим. Так вот, кто-то повадился выбивать средний из них - сильный удар приводил к тому, что тонкие гвозди (толстым там было не за что держаться) вылетали вместе с фанеркой, и по подъезду принимался гулять нехороший сквозняк, разносивший по квартирам запах барабашкиных нечистот.
  
   Поскольку явных подозреваемых больше не имелось, Петрович понял, что придется действовать эмпирически. То есть, поставить эксперимент и посмотреть, как природа на него отреагирует.
  
   Эксперимент, как должно, базировался на предварительных наблюдениях. А именно, Петрович заметил, что фанерку высаживают не кулаком, а ногой: на фанерке оставались следы подошв. Ходить по квартирам и сравнивать отпечатки Петрович не хотел - а может, ему такой милицейский метод казался недостаточным наказанием для бессовестного урода. Он придумал вот что. Петрович закрепил фанерку не гвоздиками, как обычно - а намертво, железным уголком; и, поставив капкан, приготовился ждать добычу.
  
   Добыча явилась в первый же вечер; эксперимент завершился сокрушительным, во всех смыслах, успехом. Все-таки Петрович, не кандидат и не доктор, оказался замечательным эмпириком и ещё лучшим психологом. Проклятым же каратистом оказался Леша Заикин со второго этажа, работавший на стройке. Жены у него не было, поэтому Леша имел возможность беспрепятственно украшать свой досуг горячительными напитками, что он и делал каждый вечер после работы. А когда возвращался домой, то вымещал недовымещенное за день на двери, отправляя ее в нокаут ударом ноги, после чего, успокоенный, шел домой спать. Что поделаешь, Леша был молодой, только после армии, кровь ещё играла. А жены у него, как уже упоминалось, не было.
  
   Однако в этот раз удар пошел не в ту сторону. Вместо фанерки, летящей по подъезду, как фанера над Парижем, нога Леши пробила в ней дыру, но там и застряла. Леша пробовал вырваться, но щепки крепко держали. Нога была высоко, Леша был пьян - он поскользнулся, упал, и вывихнул вторую ногу в тазобедренном суставе. Даже если бы Петрович спал и не стерег злоумышленника, он бы проснулся все равно.
  
   На Лешин крик сбежалось полподъезда. Особенно усердствовали в проклятиях те, кто был наказан Петровичем на предыдущих этапах исследования; некоторые из них даже порывались устроить над беспомощным Лешей суд Линча. Милосердный же Петрович вызвал "скорую" и ему.
  
   После этих блестящих операций авторитет Петровича вырос на почти недосягаемую высоту. С ним здоровались даже на соседних улицах, даже последняя шпана и бомжи; фанерку больше никто не трогал, стекла и стены оставались девственно чисты. Одно было не в порядке: кто-то безрассудный по-прежнему продолжал в подъезде гадить. Причем не просто гадить в углу - а гадить точно на коврики перед входными дверями квартир.
  
   Это дело оказалось самым трудным. Учитывая специфический характер преступления, и поскольку все хаотические и энтропийные факторы, вроде бомжей и гуляющей молодежи, были нейтрализованы, Петрович прежде всего заподозрил тут личные счеты кого-то с кем-то - своего рода кровную (то есть, каловую) месть. Он даже завел дневник, куда записывал, где именно в прошедшую ночь нагадили, рассчитывая уловить систему в действиях неуловимого мстителя. Все напрасно: системы не было. Просто не было; никакой. Иногда не гадили неделю; иногда гадили каждый вечер. Иногда гадили три раза подряд на один и тот же коврик. Никто в подъезде, даже Сеня, не остался обойденным. Системы не было; как будто преступник при совершении своих злодеяний руководствовался совершенным генератором случайных чисел.
  
   Петровичу казалось, что он столкнулся с неким гением мелкого хулиганства; своего рода профессором Мориарти второго рабочего поселка. Он понимал, конечно, что это все бред, и профессор Мориарти или любой другой гений не стал бы заниматься тем, чтобы пачкать подъезд в пригороде уральского мегаполиса - но ему, против всяких аргументов, продолжало так казаться. Вообще, казаться ему начала всякая дьявольщина. Петрович даже стал слегка нелюдим и постоянно задумывался над тем, кто же является этим таинственным злодеем. Рано или поздно он стал склоняться к выводу, что неизвестный - его личный недруг, делающий это только чтобы досадить лично ему, Петровичу, и, возможно, знающийся с нечистой силой. Петрович сделался скрытным и подозрительным, со многими перестал здороваться и взял моду выпивать в одиночку. Бог знает, до какой бы ещё паранойи он дошел, если бы загадка нежданно-негаданно не разрешилась сама собой.
  
   Разрешила ее все та же самая женщина, выдвинувшая некогда теорию барабашек. Однажды ей понадобилось выйти из дома среди ночи: она поздно пришла с работы, где готовила годовой отчет, сыновья-оторвы уже спали, а мусор был не вынесен. Вздохнув и стараясь не греметь ведром, чтобы их не разбудить, женщина вышла за порог и увидела чью-то серую тень, в характерной позе присевшую на коврик у соседней квартиры.
  
   На тень, казалось, не произвели никакого впечатления ни испуганно-возмущенный крик набарабашенной, ни сбежавшиеся соседи, ни даже сам грозный Петрович. Что, впрочем, неудивительно - ибо профессор Мориарти обоссанных стен оказался старичком из угловой квартиры на девятом этаже, восьмидесятипятилетним, давно выжившим из ума старичком, не имевшим ни денег, ни родственников, непонятно как до сих пор существовавшим вне дома престарелых и вообще всяческой человеческой заботы, от квартиры которого вонь шла такая, что к ней не приближалась даже гуляющая молодежь. Старичком, который не понимал и не воспринимал ничего, что вокруг него происходило, и сам уже не владел членораздельной речью. Наказывать его было бессмысленно, и даже как-то кощунственно. Сначала его пытались пристыдить, но быстро поняли, что это бесполезно; потом пытались объяснить; потом пожалеть; потом помочь - ничего он не понимал. Он только стоял, тряс губами и произносил что-то вроде "Лыяфс-фс-фс-фс-фс". При этом у него было почти осмысленное выражение на лице; казалось, он пытается что-то нам объяснить, что-то с той стороны; какую-то истину, по которой испражняться на коврик соседа является знаком любви и света - и это не он, это мы убоги, потому что неспособны его понять, его, нашего собрата, человека, такого же, как мы. "Лыяфс-фс-фс-фс", - все повторял и повторял он; из-за спин соседей на него мрачно смотрел позитивист Петрович, потерпевший в конце концов поражение.
  
   Так четвёртый подъезд узнал, что разум человеческий силен, но не всемогущ. И рано или поздно все пошло по-старому.

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"