Дядюшка Гуан. Шедевр

ШЕДЕВР.

или

( суп от ревматизма )

Знойным выдалось лето 98 года в Курской губернии. Настолько жарким, что спасу никакого от пекла этого окаянного не было, нигде и никому. Тяжело было всем, даже неутомимо-шустрые, громко-назойливые каллифориды перемещались от коровьих блинов к конским яблокам не по воздуху, как обычно, а неспешным прогулочным шагом. Причиной тому, наверное, был сам эфир небесный. Настолько он был плотен и густ, что нетрудно было вообразить какого-нибудь предприимчиво-расторопного, пейсатого мужичка в несвежем белом фартуке, разделочным ножом нарезающего первостихию на большие арбузные ломти и нанизавши их на хворостину продавашего воздушный деликатес за звонкую монету.

Людям было не то, чтобы не слаще - им было намного горше. Делать не хотелось ничегошеньки, даже тем у кого это дело было. Однако, сказ наш, не об этих несчастных тружениках -мытарях духа, повесть сия об иных.

В мансарде дома, где квартировали работники Курско-Московской железной дороги, муку мученическую принимал в прямых и переносных смыслах еще никем неизвестный, а стало быть непризнанный доселе гений. От жестяной, недавно перекрытой и выкрашенной казенной коричневой краской (с легким намеком на французскую черепицу) крыши шел такой жар и смрад - хоть святых выноси. Святостью, в традиционном (стало быть устаревшем) понимании на чердаке и не пахло. Там царило то непередаваемое амбрэ, что впоследствии будет узаконено, как истый дух вольнолюбства, просветленства и не-от-мира-сево-ства.

К крышным запахам примешивались одоры от разбросанных повсеместно незакрытых тюбиков масляных и плиток водяных красок. Большая часть подкрышного пространства была заполнена мольбертами разных конфигураций, этюдниками различной степени подержанности, подрамниками для холстов, холстами в рулонах, пустыми бутылками, немытой посудой, окурками, вообщем всем тем милым многим сердцам брик-а-браком без чего не может обойтись высокое искусство.

Посреди всей этой Богемии стоял изнывающий от двух жаров одновременно (внешнего и внутреннего) крупноголовый чернявый юноша. Коренастое его тело было облачено в рубище, стилизованное под патрицианскую тогу. Цвет одеяния творца был до рези в глазах пестр и калейдоскопичен. Порывистость движений, с которой он взмахивал кистью и бил ею по холсту, говорила о горячем темпераменте мастера. Однако по редким, но метким фразам, вылетающим из уст художника, можно было догадаться, что несмотря на экспрессивность применяемого метода дело у него не спорилось.

"Пошли вы все в... со своими этюдами, пленэрами и прочими алла примами!!! Не хочу в живописцы, хочу..." - чего на самом деле хотел молодой человек договорить ему не удалось, потому что откуда-то снизу, где возможно не было так нестерпимо жарко и зловонно, донеслось фальцетно-истерическое, - Казик, золотце мое, к тебе Левочка пришел, так я ему говорю, чтоб поднимался, а у меня уж и обед...

- Пусть проваливает, видеть никого не хочу! - проорал в ответ разочаровавшийся в себе адепт живописи и запустил палитрой в холст, в том же направлении последовала и ни в чем неповинная кисть (не руки!).

- Гутен морген, мин херц! - веселым рокотом разнеслось по мансарде приветствие поднимающегося по лестнице человека.

- К чертям иди собачьим! - очередная любезность со стороны деятеля изобразительного искусства.

- Я вижу ты не щадишь себя, все оплодотворяешь творческую ниву! - оценил вошедший усердия холерического обитателя чердака.

- Слушай, ты, Лев акцизных надзирателей, либо ты уходишь по доброй воле, либо я превращаю тебя в Икара, и летишь ты из моей мансарды подобно греческому недотепе, на себе испытавшем непоборимость силы тяготения. - грозным ультиматумом прозвучали слова творца прекрасного, доброго, вечного.

- Jupiter iratus ergo nefas! - миролюбиво ответил визитер на угрозу, не испугавшийся, по-видимому, перспективы испытания чувства свободного полета.

- Не дави на меня своей незаконченной ученостью, - смягчившись проговорил хозяин мастерской, - и, вообще, оставь меня в покое, больше ни слова об искусстве -конец всем художествам. С завтрашнего дня я начинаю новую, нормальную жизнь обыденного человека...

- Ну, обыденным, как ты изволил выразится, ты по определению быть не можешь. С твоей фамилиией одна дорога - в малювальники!

- Не прикасайся к имени моих предков своим ядовитым языком!

- Ладно, ладно, как скажешь, - не теряя оптимизма согласился акцизный Лев, - присесть хоть, позволишь?

Художник пожал плечами и махнул испачканной красками рукой в сторону наполовину прикрытого мольбертами дивана. Посетитель, ловко лавируя между треногими подставками будущих мастерписов, направился к лежанке где утомленный маэстро вместе с отдохновением вдохновению внимал. Его уверенный зигзагообразный шаг пресекся перед последним по дороге к лежбищу гения мольберту.

- Помнится мне, что третьего дня ты на этом холсте над чьей-то замечательно пропорциональной головкой трудился...

- Замазал я ее, не пошла голова и баста, неживая какая-то выходила, словно мумия египетская, - растроенно отвечал юноша, почесывая измаранной пятерней в густой гриве.

- А зачем сажой газовой мазал.., а понял - пьян наверное был, как черный фортепьян, но все равно, лучше бы светлым чем-нибудь затонировал, сгодилось бы для другой рабо..., - запнулся на полуслове пришелец и повнимательнее вгляделся в черно-серую мазню, - а впрочем.., что-то это мне напоминает... правда сам я не видел, чести такой не удостоился, но со слов небезысвестного тебе господина Редькина - завсегдатая парижских салонов, могу предположить, что ты на нашей черноземной курской почве, сам того не ведая, воссоздал картину Альфонса Алле и, если мне не изменяет память, называлось его произведение "Битва негров в глубокой пещере темной ночью".

- Ты это серьезно или экспромтом получилось? - недоверчиво вопросил художник.

- Серьезнее не бывает, друг мой Казя! - ответствовал Лев, и положа руку на сердце продолжил, - Альфонс, конечно, не является изобретателем монохромных, вернее одноцветных полотен- прямоугольников, но в отличие от предшественников он не остановился на одном холсте, кроме пещерного побоища Алле состряпал еще несколько полотен с не менее занимательными, судя по красочным названиям, сюжетами.

- И что, этот Альфонс, называет свое малярное мастерство искусством?* - в тоне, которым выразил свое любопытство начинающий мастер, легко угадывалась ревность к успехам собрата по цеху.

- В том-то и дело, что нет! Никаким искусством он свои экзерсисы не считает, хотя заявляю об этом с оговоркой - слышал далеко не из первых уст... Вообще-то он писатель-юморист, но судя по его выходкам он и по жизни скоморох. Кроме достижений на живописном поприще он преуспел и в композиции музыкальных опусов - наиболее известными являются несколько минут тишины под много говорящим титлом: Marche funebre compose pour les funerrailles pu n grand home sourd.

- Похоронный марш для похорон глухих?!! Оригинально, однако! - оценил галлийскую эксцентричность Казимир и хотел было развернуть дискуссию о художественных сумасбродствах французов, но диспуту на столь живописнотрепещущую тему не суждено было состояться, по крайней мере, не сейчас и не здесь.

- Мальчики, обед на столе! - вознеслось на мансарду хлебосольное приглашение Людвиги Александровны. Никто из друзей и подруг ее многочисленного потомства никогда не покидал их дом, не отведав кулинарных изысков, приготовленных в сем Амфитрионе.

Однако, то ли под влиянием все той же безжалостной погодной аномалии, накрывшей всю среднерусскую возвышенность, то ли по причинам более мистическим и для нас, людей ординарных (лишенных волею либо безволием провидения того особого внутривисцерального устройства, позволяющего неким избранным якшаться с тонкими мирами и квазиматериями и, стало быть, зрить в корни вещей и событий), еще более непонятным, плановое застолье также было сорвано.

Не успели званые на пир присесть за стол, как в трапезную ворвался младший брат Казимира Мечеслав и не переводя дух выпалил,

- У дяди Зеведея беда, в его шинке кусок стены отвалился, а у них сегодня свадьба!

- Боже мой! Какое несчастье! - запричатала сердобольная хозяйка, - Неужели кого-то задавило? Насмерть!!?

- Маман, перестаньте поднимать кипиш из-за чужого горя! - прервал поток материнских восклицаний Казимир, переходя на местечковый русский.

- Не волнуйся, мама, никто не пострадал, - успокоил Людвигу Александровну Мечеслав, - но может пострадать репутация вашего двоюродного брата, если к приходу гостей дыра в стене не будет заделана.

- Из-за этой чепухи ты отрываешь нас от стола? -сморщив высокий лоб, поинтересовался старший брат.

- Я придумал, как помочь дяде Зеведею! - задорно объявил младший.

Казимир, с сожалением, как показалось остальным присутствующим за столом, посмотрел на младшенького и произнес почти-что сакраментальное, - Ну и зачем тебе понадобилось взваливать постороннюю головную боль на собственные плечи?

Мечислав, проигнорировав менторский тон старшего, ответил просто и без прикрас, - Потому, что если наша помощь окажется действенной, дядя устроит нам приглашение на банкет.

- А с чего ты взял, что я променяю домашнюю кухню на стряпню во второразрядном кабаке? - удивленно вопросил Казимир.

- Да от того, что среди приглашенных обе девицы Зглейц!!! - фамилию знакомых барышень Мечислав произнес на два тона выше.

Услышанное от брата не произвело, конечно, на Казимира столь любимого современными борзописцами эффекта разорвавшейся бомбы, однако явно примирило хозяина студии не только с жарой и заменой маминых яств на непритязательную трактирную снедь, но и с перспективой встречи с бесконечно докучающим различными наставлениями родственником.

- Ну, и что ты надумал, чем мы можем помочь нашему незадачливому ресторатору?

- Полагаю, что самым простым и эффективным решением проблемы явилось бы прикрытие дыры какой-нибудь картиной, - поделился Мечислав своей идеей.

- Так возьми и отнеси Зеведею одно из своих эпических полотен, - не без иронии посоветовал старший брат.

- Нет, дорогой, Казя, картина должна быть твоей!

- Ни за что! - воспротивился подающий надежды малювальник, - не хочу чтобы этот полуграмотный трактирщик измывался над моими работами.

Тут не выдержала и вновь подала голос Людвига Александровна, - Казик, дорогой, ты не прав! Дядя Зеведей очень образованный человек - настоящий рабби, он наизусть...

- Всю Мишну знает, слышал, слышал и не один раз, - парировал упрек матери Казимир, - но я не отдам ни одну из своих картин ему на поругание...

Здесь во внутресемейный триалог вмешался господин Качинский и ничтоже сумняшеся ответил на давно вызревающие на Руси вопросы, - Я знаю, что делать и как нам быть!

Спустя несколько часов, когда веселье в трактире "Зеведеево" по естественным причинам скоропостижно шло на убыль (свадьба к тому времени и напилась и напелась, накушалась и наплясалась, а также "горько" наоралась и потихоньку расходилась) за краешком пустеющего стола, где продолжали отдавать должное (успешным решением проблемы) заслуженному угощению известные нам по чердаку персонажи (Мечислав убежал куда-то по своим неотложным юношеским делам), произошло событие, как минимум эпохального, а может быть и еще более грандиозно-знаменательного по важности значения.

Уже пребывавший в полупьяном угаре Казимир неутомимо (благо здоровье позволяло) боролся с дармовым алкоголем, пытаясь утопить в нем двойную неудачу, вернее один срыв и одну катастрофу - полный, тотальный провал архигениального плана его старшего друга и наставника. Ладно бы, что не удалось повстречаться с сестричками Зглейц (у них тяжко занедужил гранпэр и они в порыве внучьей привязанности к старику отказали себе в увеселительном времяпрепровождении, решив навестить деда, туда, наверное, и "поскакал" влюбленный братишка) - со своей тезкой Казимирой он может увидется и в другое время,- гораздо досаднее было от всеобщего невнимания к картине, которая не только никем не была оценена, пожалуй даже, незамеченной она осталась вовсе (хотя благородную миссию по драпировке изъяна в стене выполняла достойно). Однако, справедливости ради, необходимо все-таки упомянуть об одном практичном госте, владельце прянишной в съестных рядах, принявшем, по-началу, выставленное на обозрение полотно за сверхразмерную липучку для мух и возымевшего желание выведать у хитрого Зеведея откуда-мол в его заведении такая диковина, но присмотревшись повнимательней, ушлый лавочник не обнаружил на холсте ни единой (прилепившейся к нему) представительницы великого мушиного племени, только следы и признаки их кипучей жизнедеятельности. Убедившись, что и в этом случае гиперразмер не гарантирует положительного результата, кондитерщик вмиг утратил интерес к бесполезному на вид предмету....

"А я-то дурак доверился этому жалкому вралю, этому академисту-недоучке. Дал слабину, развесил уши... Признания захотелось... Особенно в присутствии ее, Казечки... Эх, жизнь- индейка...": так отчаянно и безнадежно самоказнился Казик, когда к столу подошел избавившийся от последних клиентов хозяин шинка.

- Пить, молодой человек надо руководствуясь не доступностью зелья, а сообразуясь с последствиями чрезмерного возлияния хмельного, - наставительно произнес мудрый кабатчик.

- А, дядя, Зеведей! - распознал родственника закручинившийся живописец, - много сикелей тебе сегодня Элохим даровал?

- Ты же знаешь, я много не беру. С того кому много дается и спрашивается немало, - хотел было продолжить поучение племянника бывший рабби, но в родственный разговор, уже по привычке, вторгся едва вязавший лык Лев.

- Господин, добровольный расстрига, ради всего святого, не донимайте нас бородатыми сентенциями, у нас и так от вашего мерзкопакостного пойла головушки раскалываются...

Не обидившись ни на нелестное для правоверного иудея сравнение, ни на высказанную в адрес заведения претензию Зеведей, а было похоже, что ни обидеть, ни раздражить, да и просто вывести его из состояния равновесия невозможно, ответил акцизному чиновнику, - Головушки у вас болят не от некачественности продукта, тебе как профессиональному надзирателю над спиртным должно быть известно, что у меня подают только первостатейные напитки, а от собственной вашей невоздержанности... Ну, а от всяческих недугов нету лучшего средства, чем куриный бульон.

- Куриный суп от похмелья? - ну, это вы уж чересчур, дядя Зеведей, - оторвал голову от стола Казимир, - А как же рассол?

Упрямость свойственна не только малым детям, людям почтенного возраста также приходится страдать от собственной неуступчивости. Не собирался уступать молодым и книжник-трактирщик,

- Лучшее лекарство от всех болезней - куриный суп! - настаивал он на своем.

- А от подагры тоже помогает? - Качинский.

- И от подагры, - Зеведей.

- И от водянки? - Малевич.

- И от водянки, - Зеведей.

- И от ревматизма? - Лев.

- И от ревматизма, - Зеведей.

- Ты слышал, Казя, куриный бульон от ревматизма, суп от ревматизма... - зашелся истерическим смехом бывший студент академии живописи. Его собеседники недоуменно переглянулись, а он в перерывах между всплесками неконтролируемого хохота, чуть ли не по слогам, проговорил,

- Вы гений, дядя Зеведей!

- Ты полагаешь, что польстил мне Левушка или удивил? Не думаю, что тебе следует напоминать - гениальность в нашем народе скорее норма, нежели исключение, - улыбаясь ответил на комплимент лукавый шинкарь

- Право слово, вы даже больше чем гений, дорогой рабби, вы пророк! - не унимался Качинский, гася постепенно вспышки смеха, - Только что вы своим рецептом, супом от ревматизма - этой панацеей от всевозможных хворей, дали имя новому направлению в изобразительном искусстве СУПРЕМАТИЗМУ. Я так долго искал это название и вот - СВЕРШИЛОСЬ!

- Подумаешь! Название новому направлению он придумал, а с картиной моей, как прикажешь поступить, ее-то, как окрестим и где теперь выставлять будем? - возмутился Казимир, и без куриного бульона трезвея на глазах.

- Так у нее уже есть название! - удивился Лев первому вопросу.

- Это о какой-такой картине вы говорить изволите, - поинтересовался Зеведей, - неужто о той черной жирной кляксе, которой дыру в стене загородили?

- О ней самой, дядя, о ней самой, - пояснил племянник, - этот проходимец предрекал, что на вашем сборище наверняка найдутся люди, разбирающиеся в настоящем искусстве.

- Большинство людей разбирается только в том, в чем им ненавязчиво, но настойчиво помогают разобраться, - кратко резюмировал старый ресторатор общечеловеческую несклонность к самостоятельным и независимым суждениям.

- Ну так как же им помочь? - впервые за долгое время общения со своим дядей Казимир задал тому вопрос не из праздного любопытства и не токмо для продолжения разговора, молодому человеку действительно было интересно узнать мнение двоюродного брата матери.

- Тащи сюда свой шедевр, будем посмотреть, - распорядился Зеведей, присаживаясь на скамью рядом с чиновником надзирающего ведомства - изобретателем супрематизма по совместительству.

Пары-тройки минут хватило ищущему признания художнику, чтобы представить пред очи авторитетного (ну, как же, один - богослов, второй - академист, правда оба в прошлом, но глаза-то у них функционируют по-прежнему) жюри свою талантливейшую "замазку".

Переквалифицировавшийся из кормильца духовным в напитателя плотским Зеведей привстал со скамьи и, окинув принесенное "нечто", прозорливым взглядом вопросил,

- И что мы здесь имеем? Запачканный и испорченный холст или?

Молодые люди молчали, как набравшие в рот если и не воды, то слюней.

- Может кто-нибудь скажет, как прозвано сие творение? - попробовал трактирщик расшевилить гостей упрощенным способом.

- Еще никак! - поторопился Казимир опередить открывшего было рот теоретика от искусства будущего.

- Вот как? - вскинул шинкарь свои, похожие на седых гусениц, брови.

И тут Качинского прорвало и надолго, на добрую четверть часа. На лекцию, достойную института полублагородных девиц. Он рассказал все, что знал о предмете случайного плагиата, о чем догадывался и о чем догадывался, что догадывается. Короче, все о Фладде, Бертале, Доре, а на закуску о Билхолде и об Алле с их драчливыми чернокожими.

- Битва негров, стало быть, в пещере глубокой ночью! - медленно, словно пробуя на вкус каждый слог, повторил Зеведей услышанное от эксперта. После короткой паузы он изрек фразу, приведшую с надеждой на него глядящего племянника в состояние близкое к апоплексическому удару

- В Одессе такую картину назвали бы :" Шухер двух черножопых у третьего в тухесе"

- Вот, я так и знал!!! Я тебе говорил, что ничем хорошим это не закончится... - хватая воздух, как обезвоженная рыба, просипел Казик в сторону хихихавшего в ладошку Льва, - Никогда, слышите, никогда больше моя нога не переступит порог этого вертепа!!! Мамой к...

- Несметь! - резко приструнил взбудораженного юношу трактирщик, - Сколько раз повторял за Ним "не клянитесь вовсе" , ведь не зря же говорится - "где клятва там и преступление"... - пояснил свой строгий выпад Зеведей, смягчившись, - Ну, а насчет названия я пошутил, - сказал он это почти ласково и после секундной заминки прибавил, - Я бы посоветовал назвать картину "Черный квадрат"

- Квадрат?!! - в один голос повторили шедевральное название оба живописца.

- Почему квадрат? - засомневался творец полотна, - он как-то не очень квадратный, да и линии не совсем параллельны...

- Хорошо, - согласился шинкарь , - назови его тетрагоном! Четырехугольником-то он уж точно является, хотя на мой взгляд - квадрат звучит весомее.

- Квадрат не квадратный и с чернотой тоже проблемы? - продолжить сомневаться новатор.

- Да прекрати ты скулить, - вступился за раввинское предложение Качинский, - дядя Зеведей отличное название придумал, и неважно насколько параллельны линии, да будь он хоть эллипсом, ты имеешь полное право называть свои творения как тебе заблагорассудится. И не забывай, никто не ходит по салонам-галереям, выставкам-вернисажам с ватерпасом и угольником в карманах. Остынь и подумай сам - "Квадрат!" - какая бездна смысла в этом слове... - символ абсолюта, равенства, постоянства, порядка, четырех частей света, четырех стихий, женственности и это только то, что на поверхности... А он к тому же еще и черный!!! Да, искусствоведы, галерейщики и аукционщики всего мира ухватятся за такой шедевр всеми своими конечностями и ТАКОГО нафантазируют, что нам сейчас и не представить.

- Но он все-таки не квадрат и не черный, - заступорился в геометрии Казимир.

- Думаю, что у вас дома найдутся ножницы, а если нет - то я могу дать тебе взаймы, недорого, по-родственному, хороший портновский инструмент, и ты сможешь быстренько выправить издержки формы, - предложил насмешливый кабатчик.

- Опять шутите, дядя! А мне вот не до шуток, - как-то безучастно проговорил погруженный в нелегкие думы Казимир.

- Понятное дело! - кивнув головой, согласился Зеведей, - теперь ты пытаешься придумать как оповестить о своем шедевре urbi et orbi

- Надо немного подождать! - заговорил Лев и, вдохновленный новой идеей, декларативно заявил, - Через полтора года наступает новый век, а это значит - новому дорога, старое на снос.

- Правильно мыслите, Левушка, - поддержал Качинского рабби (бывших раввинов ведь не бывает, не так ли?), ну, а насчет пристройства картины у меня есть некоторые соображения.

Услышав про пристройство своего детища, Казимир резко, со всеми инструкциями вразрез, вынырнул из пучины размышлений, - Неужели это возможно? - спросил он робко, но с надеждой, которая впоследствии станет для многих "компасом земным".

Ответил ему Зеведей заимственной почти столетие спустя беспринципными торгашами фразой - Все возможно! - однако, поняв, что столь емкий лозунг не нашел немедленного отклика в уме племянника, объяснил, - Коммерческий успех картины, кроме ее действительной художественной ценности - имеются ввиду, мастерство, талант, школа, трудолюбие живописца et cetera, зависит от не менее субъективных причин, но другого порядка. В нашем случае блестящую будущность представленному на обозрение квадратику могут обеспечить, во-первых - стены, а во- вторых уста и перья.

- Вы-таки, как всегда правы, многоуважаемый Зеведей Хацкелевич! - торжественно произнес акцизный надзиратель, поднявшись со скамьи и выпрямившись во весь свой невеликий рост, - Мысленно снимаю перед вами шляпу.

- Вот этого не надо, не нужно передо мной раздеваться, - вновь поерничал богослов в отставке и, не заметив должного блеска в глазах Казимира, продолжил раскрытие темы, - Стены - это дома очень уважаемых людей или не менее уважаемые музеи. Уста и перья - это ваши альтер эго - критики и журналисты.

- Дядя, дорогой, помогите со стенами, устами и перьями!!! - рухнув на колени, взмолился юный Малевич о своей художнической будущности.

Рабби подошел к племяннику и, посмотрев на него строгим, испытующим взглядом Моше, изучающего скрижали завета, и не просто спросил, а призвал к ответу - Ты, действительно этого хочешь?

- Да! Да! Да! И еще тысячу раз да! - ответил коленопреклоненный.

- Ты хорошо подумал? Не передумаешь? - потусторонним голосом осведомился Зеведей.

- Нет!Нет! Нет! И еще тысячу раз нет! - как молитву прошептал Казик.

Раввин отошел от родственника назад на два шага, возвел к потолку сначала очи, затем воздел длани. Прикрыв глаза он, как заклинание, произнес,

- Ты сказал! Пусть будет по-твоему! Тебе с этим жить, не мне! Ради любимой своей сестры я помогу тебе, но запомни, с символами шутить нельзя.

Торжественность мгновения подняла обоих молодых людей на ноги и запечатала им уста. Молчание длилось долго и только после того, как рабби, разомкнув веки улыбнулся и сказал гостям, что он чего-то устал сегодня и не прочь бы прилечь, гости поняли, что время ретироваться. Забрав прошедший необычное крещение шедевр, живописцы направились к выходу из шинка. Там они сердечно распрощались с хозяином трактира и покинули заведение. Оказавшись за дверьми в тяжелой, удушливо-пыльной атмосфере раскаленного за день города, друзья молча и как-то робко переглянулись. Произошедшее с ними за последний час еще не успело осесть в их душах, так же не успело оно осмыслиться и головами. Это кратковременное замешательство на пороге привело к тому, что Лев, буркнув приятелю "Я щас!" схватился за дверную ручку и, не дожидаясь ответа, даже не подумав о реакции друга на свою выходку, вернулся в шинок. У него неожиданно засвербило в сердце, ему вдруг жизненно необходимо понадобилось задать Зеведею последний, один единственный, судьбоносный вопрос. И он его задал и получил ответ.

ВОПРОС. Учитель, а что вы увидели в черном квадрате?

ОТВЕТ. Тфилин.

- Ты забыл что-то в Зеведееве? - недоверчивым вопросом встретил вернувшегося собрата по творчеству Казимир.

- Да вот, портсигар чуть не посеял, - похлопывая себя по карману соврал Лев, лицо его при этом, невзирая на окружающую их тьму и духотень светилось полной, неземной какой-то, удовлетворенностью. Уже в тот момент Качинский отчетливо видел, что произведению с таким сокровенно-потаенным смыслом обеспечено великое будущее, и, если бы всемогущий Иегова Саваоф даровал Льву кроме рисовальных способностей хоть крупицу поэтического дара, возможно тот бы, предвосхитив знаменитое, пропел:

"...Наш квадратик будет принят,

Будь он хоть параллелепипед,

Будь он круг, едрена вошь!"

Оставить комментарий © Copyright Дядюшка Гуан Размещен: 27/02/2017, изменен: 27/02/2017. 27k. Статистика. Глава: Проза Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: В одном среднерусском губернском городе произошло неприметное на первый взгляд явление. Под крышей ладного, в некоторой степени даже симпатичного, кирпичного дома на свет появилось "нечто"... О перипетиях двух молодых людей (создателя и его пособника) пытающихся найти не только применение своему творению, но и достойное для него место под солнцем рассказывается в этой безыскусной небылице.

Дядюшка Гуан : другие произведения.

Шедевр