Потому что все дни его - скорби, и его труды - беспокойство, даже ночью сердце его не знает покоя.
Книга Экклезиаста, глава 2
глава 1
Восставший из Ада
Самое важное в жизни - хорошие похороны.
М. Эдвардс, "Книга Дракона".
Удар. Сильный, резкий, проникающий удар. Толчок отозвался во всех клетках тела запоздалой, но ослепительно яркой вспышкой боли.
Золото, расплавленное золото заливает глаза кипящим потоком, и мир погружается в темно-фиолетовый мрак. Движения замедляются, как в телевизионном повторе. Я смотрю на себя со стороны. Дышать тяжело, внутри что-то хрипит. Чувствую пугающий, тошнотворный вкус чего-то теплого, обволакивающего губы.
Море. Крики чаек, шелест волн, дремотно облизывающих солеными языками песочные берега материков. Почему так трудно дышать? Голова трещит... Откуда свет? Очень яркий свет!
- Уберите свет, - сказал он и раскрыл глаза.
Прозрачно-серое небо, непостижимо высокое, внезапно опустилось и превратилось в белый потолок, скучный и однообразный. В голове клубился неясный шум, похожий на шелест множества бумаг. Неприятно стучало в висках. Он попробовал подтянуть левую руку и немного приподняться, но внезапная резкая боль брызнула в его лицо холодной испариной.
Он повернул голову и вздрогнул от боли в левом плече.
Рядом сидел Михалыч.
- Не дергайся, - сказал он, - лежи спокойно. Тебя подстрелили. Слава Богу, жив остался. Сколько раз тебе говорил - докладывай подробнее, куда и зачем собираешься идти. Нельзя быть таким беспечным! Вот и доигрался.
Михалыч слегка покачался на стуле и скрестил руки на груди.
- Что молчишь? - через минуту молчания деликатно осведомился Михалыч.
- Вот же сволочи...
- Согласен, сволочи. Они все бяки, одни мы хорошие. Все сволочи, все... А Марьян особенно.
- Я так и думал, что это Марьян.
- Плохо думал, однако.
- Как мне хреново...
Провел языком по губам - язык едва ворочался. Губы покрылись коркой затвердевшей крови и почти не шевелились.
Михалыч достал сигареты, посмотрел на них и опять спрятал.
- Бывает и хуже, - заметил Михалыч. - Тебе не позавидуешь! Имеешь дырку в брюхе, не считая мелочей. В левом плече вывихнут сустав... Еле вправил. Магарыч с тебя. Ребра целы, колени немного ободраны и ладони. Здорово ты летел оттуда. Но морда - не дай Бог! Вот, полюбуйся...
Михалыч протянул зеркало.
Вздутая бульдожья физиономия с испуганным удивлением взирала из-за зеркальной плоскости. Волосы сбриты, губы расплющены, нос без определенной формы, орбиты глаз желто-фиолетовые, уши исцарапаны.
- Ох и красавчик!
При этих словах нижняя губа лопнула, и теплая кровь просочилась на подбородок.
Опустив босые ноги на пол, он по привычке пошарил под койкой в поисках тапочек и с грохотом извлек наружу эмалированное судно. Секунду смотрел на него и с раздражением затолкал обратно.
- Черт возьми! Да что же это такое?! Где я вообще нахожусь, Михалыч? Чего молчишь, зараза?
- Где?! Вот это вопрос! В реанимации, мил друг. А где твоя история болезни? А, вот она... Германцев Дмитрий Геннадиевич. Огнестрельное ранение. Жалобы... Жалоб нет, потому как молчит всё время.
Раненый осмотрелся по сторонам и непроизвольно поежился.
- Да... А сколько времени я тут провалялся?
- Недолго. Всего четыре дня. Тут еще одна новость, для тебя, возможно, неожиданная.
Михалыч достал пачку фотографий и бросил их на стол.
- Вот, полюбуйся.
Германцев собрал рассыпавшиеся веером снимки. На четких, неестественно ярких цветных фотоснимках "Кодак" запечатлены чьи-то похороны. Вот несколько знакомых лиц.
- Это еще что?! Это как понимать?! - почти закричал Германцев, тыча пальцем в один из снимков.
- А... Да это же ты, мил друг! В гробу. Это твои похороны. Два дня ухлопали на твою восковую персону. Восковая парсуна Петра Первого из кунсткамеры! Зато получилось отменно. Смотри, как похож! Песня!
- Ты что, с ума сошел?..- голос Германцева внезапно осип. Он остолбенело разглядывал снимок плачущей девушки. - Это же Лена! Вы ее хотя бы предупредили?!
- О чем?
Германцев шагнул к телефону и протянул руку. Михалыч вскочил со стула решительно отвел его руку в сторону.
- Не сметь! Ты труп, дорогой! Никаких контактов!..
- Но как же...
- А вот так! Да, она была на твоих похоронах... Ты для нее, как и для всех нас, умер.
Германцев шагнул к окну и оперся руками на подоконник. Он прижался лбом к холодному стеклу, стараясь унять бешеный звон чугунного колокола, который старался разорвать его гудевшую от возмущения голову.
- Как же так! Это невозможно...
- Ты напоролся на пулю, - продолжал Михалыч, глядя в сторону. - И не оставил шанса. Ничего не остается, как идти до конца.
Германцев промолчал. Ему казалось, что время остановилось.
- Я так не могу. Я не согласен! - Герман внезапно шагнул к двери.
Михалыч легко остановил его, схватил за плечи и резко развернул к себе.
- Что за рефлексия, дорогой!.. Ты же офицер, в конце концов. Соберись, успокойся.
- Я хочу уйти отсюда! Не держи меня! Как вы могли, как вы могли...
- Молчать! - резко оборвал его Михалыч. - Кто здесь старший по званию? Ты хочешь сорвать всю операцию? На тебя вся надежда, а ты бесишься!
Михалыч усадил поникшего Германцева на койку, осторожно шагнул назад, затем присел на стул и отрешенно уставился в пол. Через минуту тягостного молчания достал зажигалку и посмотрел в окно.
- Так нельзя. На тебя объявлена охота. В другой раз они вряд ли промахнутся. Ты бы оценил мою работу, а? Чучело получилось - загляденье! Как живой.
Германцев молчал. Михалыч оставил в покое зажигалку.
- Какие могут быть дела? Что тебя держит? Семьи нет, детей нет...
- Ленка...
- А что Ленка? Ты же с ней расстался? И рапорта твои я читал. Там черным по белому написано о полном прекращении контактов с Еленой Кончар.
- Да, все правильно... - Германцев умолк и стиснул зубы. Боль еще раз напомнила о себе, и он вытер взмокший лоб рукавом.
- Тогда чего ты бесишься? - спросил Михалыч. - Постарайся же наконец сообразить, дурья башка, ты уже убит, ты фактически вышел из игры, понимаешь?
Он подался вперед и потер ладони.
- Досье на тебя уже закрыто! Ты теперь новый человек. Радоваться надо, за тобой нет слежки!
Германцев собрал в кулак край простыни.
- Ветер-ветер, не видел ли ты мою невесту? - тихо сказал он. - А ветер королевичу Елисею отвечает - в гробу я видел твою невесту. В хрустальном гробу на цепях.
- Мы теперь имеем подготовленного кадрового офицера с совершенно чистым личным делом, - продолжал Михалыч. - Ты теперь нигде не значишься, нигде!..
Он крепко сжал кулаки и потряс ими в воздухе, словно грозя кому-то.
- А ты мне о своей личной жизни... Какого черта! Прости, но с этим придется повременить. Я и так пошел тебе навстречу, закрывал глаза на твои личные контакты. Как дурак! Что, разве не так? А тут такие заявки! Что ты, родной, о ней придется забыть.
Михалыч замолчал, заметив, как перекосилось лицо Германцева.
- Если я исчезну, она уйдет к Марьяну.
- К Марьяну?! К генералу Марьяновичу, ты хотел сказать? Да ты что... Ничего себе! Они, стало быть, знакомы?
Михалыч вытаращил глаза.
- А почему я ничего не знаю? - почти закричал он. - Это, братец ты мой, прокол! Вот что значит - отсутствие контроля. За это можно и служебное взыскание схлопотать. Ничего себе - контакты с группой Марьяновича на личном уровне! А я ничего не знаю!.. Непорядок. Теперь я понимаю, почему они тебя выследили. Вот дурак, вот дурак!..
Михалыч замолчал и отошел к окну. Он отодвинул занавеску и мрачно уставился в тусклое стекло.
- Слушай, анекдот вспомнил... - сказал Германцев. - На похоронах забили последний гвоздь в крышку, гроб опускают в яму и звучит команда: "Стоп! Всем стоять, руки за голову! Контрольное захоронение!"
Михалыч криво улыбнулся. Покачавшись немного на носках, он основательно уселся на стуле и вновь достал сигареты.
- Зима... Новый год скоро, а снега все нет. Никак не могу бросить курить, - немного успокоившись, сказал он. - Говорят - отвыкай. Я вот по утрам зверски хочу курить. И не менее зверски хочу жрать. А мне говорят - отвыкай. А как можно отвыкнуть от привычки жрать?
Германцев понимающе вздохнул.
- Вот такие дела, - сказал Михалыч, внимательно разглядывая надпись на сигаретной пачке. - Минздрав предупреждает, в последний раз предупреждает...
Германцев попробовал дотянуться до графина, но не смог. Михалыч протянул ему стакан с водой, взял сигарету в зубы и процедил, щелкая зажигалкой:
- Работать некому! Осталось из старой гвардии только четверо. Тебя еще подстрелили... Как только встанешь - будем менять внешность. Я сделаю тебе новое лицо. И будет у тебя новое имя - Герман. Все равно к тебе прилипла эта кличка. Пока побудешь здесь, в клинике. Больше негде. Твоя палата - седьмая. Оклемаешься, начнешь ходить - освобожу для тебя отдельный кабинет. Чтоб без дела не сидеть, займешься основным фондом. Инструкции вон в той папке.
В комнату вошла молоденькая медсестра в белом халате. Михалыч приветственно махнул ей рукой.
- Пока ты здесь валяешься, ухаживать за тобой будет вот эта особа. Она же - твой напарник. Ее зовут Зоська. Вышковская Зося. Можно - пани Зося. Но Зоська ей как-то более подходит... Смотри, какие косы.
Девушка улыбнулась, пряча под белый колпак торчащие в разные стороны плотно заплетенные косы с белыми бантами.
- Спасибо, Михалыч, - кивнул Германцев, - ты мне уже порядком надоел.
Михалыч скосил глаза на свою сигарету.
- Премию мне выписали. Пока инфляция не сожрала, надо достойно вложить. Ты знаешь, я хочу купить... - он стал серьезным. - Весь день об этом думаю. И вот так и не решил, что же мне надо купить?
Германцев пожал плечами.
- Не знаю, думай сам. Что же я могу тебе посоветовать?
- Да... В этом деле советовать - себе дороже. Я, наверное, куплю селедку...
Он ушел, оставив их вдвоем. Зоська поправила простыню и смела невидимую пыль со стола.
- Завтрак подавать?
- Подавать! - засмеялся Германцев. - Извольте подать мне мой завтрак, сударыня! Я соблаговолю кушать.
Зоська легко упорхнула из палаты. Она вернулась через минуту с горячей пиццей и кофейником. Церемонно расставив снедь на столике, грациозно склонила голову.
- Благодарю Вас... - Германцев подхватил кусок. - Не разделите ли со мной эту скромную трапезу?
Зоська принесла еще одну чашку. Герман отметил, что девушка двигается немного вычурно, чересчур аристократически. И руки тонковаты, и шея слишком открыта, и шейные позвонки видны...
Зоська перехватила внимательный взгляд Германа и вдруг расцвела. На почти детском лице ее появилась неподражаемая улыбка. Ему показалось, что Зоська засветилась изнутри.
- Кто Вы? - спросила Зоська, с интересом рассматривая своего подопечного.
Герман некоторое время молчал и соображал, что бы ответить.
- В общем...
- Германцев Дмитрий Геннадиевич. Партийная кличка "Герман". Специалист среднего класса, - сказала Зоська, загадочно улыбаясь. - Это я и так знаю. Но все же, кто Вы? Чем Вы занимаетесь?
- Герман? Да... Пусть будет Герман. А чем я занимаюсь? Пока, как видите, ничем.
Зоська кивнула. Герман попробовал изобразить дежурную улыбку, но внезапная боль в груди стегнула его, словно плетью, заставив сцепить зубы.
- Очень больно? - участливо спросила Зоська, слегка привстав.
- Нет... Не так, чтоб очень. Что мы будем делать?
- Ничего особенного до Вашего полного выздоровления. Мы будем болтать обо всем, надоест - могу принести музыку. Магнитофон. Вы что любите?
- А принесите гитару. У Михалыча должна быть хорошая гитара. Моя гитара. Если он её не выкинул за ненадобностью.
Зоська ушла.
Зоська... Кто она? Все же нужно мне помалкивать. Кто знает, все бывает... Посмотрим. Пока все похоже на обычное знакомство, но не исключено и внедрение. Хотя - зачем? Но мне кажется, что ее поведение немного необычно, вернее - непривычно. Детская наивность или профессионализм?.. Какая чушь лезет в голову!
А впрочем, все равно. Теперь мне уже все равно... Я похоронен, и Лена уйдет. Это главное - Лена уйдет. Уйдет окончательно, безнадежно и навсегда. Навсегда... Надежда умирает последней. Почему? Надо, чтобы она умирала первой. Только безнадежность пришпоривает нас, заставляет действовать, максимально использовать все шансы. А надежда развращает, успокаивает, усыпляет... Вот и убили мою надежду.
Гитара появилась через час. Кое-как пристроившись на койке, он для начала немного разогрел пальцы простой блюзовой пентатоникой. Эти нехитрые манипуляции подействовали на Зоську ошеломляюще. Она буквально раскрыла рот и хлопала глазами, как девочка-школьница. Герман снисходительно улыбнулся и, преодолевая боль в разбитых руках, выдал бешеное фламенко.
Затихли последние удары по струнам. Зоська сидела, как статуя. Она смотрела на руки Германа, как на руки чародея. Опомнившись, захлопнула рот и перевела дыхание. Оказалось, что во время игры она почти не дышала.
- Как громко! - спохватилась Зоська. - Ой, а если Михалыч услышал?..
- Да ему всё равно. Он к музыке равнодушен, - сказал Герман, присматриваясь к остывающей пицце с колбасой.
- Хорошо... Только потихоньку. А я умею танцевать, - с гордостью сказала Зося и высоко подняла голову.
Герман машинально перебирал струны, наигрывая что-то из Гершвина. Зоська изменилась в лице, стала взрослее. Герман удивился этой перемене, ему показалось, что рядом с ним находится совсем другой человек.
- Эту песню пела мне моя мама, - очень тихо, как бы извиняясь, произнесла Зоська.
В палату вошел Михалыч.
- У меня новости, - он говорил тихо, прикрывая рот рукой. - Совершенно точно известно и подтверждено официально, что стрелял человек из группы Марьяновича. Это уже точно. Во время облавы его задержали.
- Марьяна?! - Герман чуть не подавился пиццей.
- Ты чем слушал? Задержан Александр Кабанов, да... Да, тот самый Сашка Кабан-пятак, представь себе! Да, да... Вот уж не ожидал от Кабана такой прыти... Выходит, что Кабан - отменный стрелок. А Марьянович теряет форму, если его люди попадаются.
Михалыч огляделся, увидел гитару и неодобрительно глянул в сторону Зоськи.
Зоська вспыхнула и отвернулась.
- Обвинение ему пока не предъявлено. Доказательной базы нет, - продолжал Михалыч, остервенело щелкая зажигалкой. Наконец он жадно запыхтел и заполнил палату змеями голубоватого дыма.
- Ну и работнички, - Михалыч блаженно улыбался. - Пулю, которую я тогда успел вытащить из тебя, отдал нашему человеку в морге. Он, дай Бог, успеет вручить ее следователю. А больше ничего нет.
* * *
День проходил за днем, раны постепенно заживали. Михалыч каждый день осматривал Германа, что-то записывал в блокноте. Наконец он подошел с вопросом:
- Какое лицо пожелаете, мон шер? С этим ты уже отходил своё. Пора менять внешность, пора, Дмитрий Геннадиевич. Пока не засветился. Парень ты здоровый, все заживет быстро, как на собаке.
- Хорошо, я готов хоть сейчас. Надеюсь, ты меня не изуродуешь?
- А что? Давай сделаем из тебя Гуинплена! Вот с такой пастью!
- А если серьезно, что ты хочешь сделать с моим лицом?
- Ничего особенного. Всего лишь изменить до неузнаваемости. Я даже выбрал несколько возможных вариантов, в которые укладывается схема твоего лица. Вот посмотри эти фотографии.
Он протянул Герману старый журнал.
- Я отметил крестом те снимки, которые более-менее подходят. Что понравится - скажи. Да брось ты хмуриться! Я ведь тоже не таким родился. Работа такая. Сам ковал, не враг давал. И до сих пор в розыске, вот полюбуйся:
1996 РОЗЫСКНАЯ ОРИЕНТИРОВКА
Разыскивается Анатолий Константинович Михайлов. 1958 г.р.
Русский, рост 182 см, цвет волос - темный, с проседью. Цвет глаз - темный. Волосы слегка вьющиеся. Форма лица - овальная, нос прямой, с небольшой горбинкой. Телосложение плотное, склонен к полноте. На спине в области левой лопатки - звездообразный шрам колотого типа. На кисти левой руки - шрам от татуировки. Левый верхний резец из желтого металла.
Выглядит моложе своих лет. Владеет английским, армянским, грузинским, молдавским языками, может выдавать себя за иностранца. Известен под кличкой "Дато". Спортсмен, владеет борьбой дзю-до и национальной грузинской борьбой чидаоба. По специальности врач-хирург, в должности военврача принимал участие в боевых действиях за рубежом. Проходил спецподготовку.
- Я до сих пор им интересен, - Михалыч вертел в руках бланк ориентировки и морщил лоб. - Посмотри, похож? Не похож... Классная работа. Не узнать. А кто-то меня ищет... А чего искать? У меня ничего нет - ни золота, ни бриллиантов. Вернее - был один золотой зуб, но и его выдрал, пальцами выдрал. Расшатал и вынул из лунки, умываясь соплями. Больно было... Но никуда не денешься. А выдрал его, чтобы не опознали в толпе подозреваемых. И так за всю жизнь ничего не скопил, кроме крови, смерти и грязи.
Он вручил ему журнал и потер нос.
- По нашему делу пока ничего интересного, - продолжал он, подойдя к зеркалу. - Мы думали, что Марьянович действует не по собственной инициативе, а с федеральным прикрытием. Нельзя же просто так, не оглядываясь, так жестко убирать конкурентов! Явно за ними кто-то стоит. И его человечек, Кабанов, ничего не признает. Мол, я не я, и лошадь не моя... Почему нос чешется? Отпустят его, нутром чую - отпустят!
Он потоптался на месте, собираясь уйти.
- Кстати, был на твоей могиле. Видел Лену, поговорил с ней.
- О чем? - Герман задохнулся. Казалось, что холодный ветер рвет ему легкие ледяными когтями.
- О тебе говорили. Лена мне сказала, что через сорок дней, или там позднее, не знаю, но... Короче, она выходит замуж. За Марьяна.