Л Ю Б К И Н О Б О Л О Т Ц Е

Накануне Троицы, в Родительскую субботу, решили пойти в Храм - поставить свечи и подать заранее заготовленные записочки о поминовении: одних - о здравии, других - об упокоении, причём первых с каждым последующим годом становилось всё меньше и меньше - уже вполне укладывались они в один листок, а вторых - становилось всё больше, и занимали они полных два листика, а брали за требу уже как за три пожертвования... Сослужащие хорошо умели считать... Даже неудобно как-то получилось...

- Пожалуй, в следующий раз надо на трёх листочках подавать,- смущённо подумал Истаев, подавая деньги и принимая свечи: - А то невольно сойду за жмотину, вон уже в очереди приглядываются... Хотя нет - они своё выискивают...

От свечной лавки, перекрестясь, они с супругой вошли в сам простор церкви, который неожиданно оказался почти полностью занятым: посреди стоял гроб с покойником и толпившимися печальниками... Шло отпевание... Вот уж попали так попали... Но что поделаешь - назад поворачивать было уже не с руки, да и выглядело бы это как-то нелепо, поэтому решили немного переждать и поосторожничать, чтобы не нарушить проводимого священного обряда...

Сразу обойти слева тоже показалось неудобным, да и пришлось бы побеспокоить прощавшихся, поэтому они несколько помешкали и поневоле посмотрели на покойника: городок был небольшим, многие здесь друг друга знали в лицо, но этого человека они не знали, да и среди провожавших в последний путь не было ни одного знакомого человека... Покойный был довольно-таки пожилым человеком, с жёлто-серым сухим восковым лицом, почти совсем сокрытым от посторонних глаз за последним традиционным православным покойницким убором, строгим и как бы уже совершенно отрешённым от всего мирского...

Тут неожиданно произошло лёгкое и почти неуловимое движение, и путь вперёд им был открыт, невольно перекрестившись и полушёпотом пробормотав извинения, они проследовали мимо, чтобы поставить свечи, слева - за упокой, где едва уже нашлось свободное местечко, и далее... Затем - по другой стороне храма, и вновь - к выходу, и вновь - жёлтоватое отрешённое лицо, острый нос с траурными ноздрями, венчик на лбу, сокрушённые люди вокруг и местный молодой священник... Приятно и спокойно пахло воском, ладаном и тленом...

На выходе, возле свечной лавки, снова слегка замешкались и решили внимательнее рассмотреть церковную библиотечку... Так, "Несвятые святые", "Лето Господне", ещё пару-тройку знакомых книг бегло отметил глаз, как всегда выискивая какие-либо новинки, но всё было знакомо и не раз с благодарностью перечитано и обдумано в домашней тиши и уюте... Откуда-то изнутри хозяйственных помещений храма, вроде как из трапезной, доносился рокот знакомого голоса...

На улице было свежо, даже холодновато и сыро. Тяжёлые тучи бархатным занавесом спускались с небес на далёкие горы, ещё только-только начавшие покрываться местами сквозной, словно намечавшейся зеленью листвы... Весна была затяжной и какой-то недужной и недружной, затянувшейся и почему-то нерадостной, серой и тоже слегка желтоватой, как поминальные свечи... В тон им и менялось и настроение, и самочуствие...

А ведь завтра - большой Праздник... И - такое несоответствие. И снаружи, и внутри... - подумалось ему...

А внутри и впрямь намечалось, а вернее - уже происходило какое-то неприятное и сумбурное действие, как в какой-то скверной заштатной пьеске с самыми непритязательными и неприхотливыми зрителями и участниками: вернее - и тем и другим был и становился сам Максим, как бы играя сам для себя и проговаривая необходимый текст сам себе же... Но жене своей этого всего во внезапной перемене своего состояния он не хотел и не мог показать, а молча и сосредоточенно спустился вниз с высоких ступеней прекрасного бревенчатого современного храма, тёплым золотом отливающего на фоне тёмного, даже несколько мрачного и почти трагического фона...

Почти автоматически перекрестясь на чернёные парные фигуры памятников Петру и Февронии справа и Кириллу и Мефодию слева, он вышел за пределы церковной ограды и, обернувшись и глядя прямо перед собой, так же почти машинально перекрестился на Храм и, вынув из протянутого супругой пакета, расправил и решительно нахлобучил на свою лысеющую голову яркую, почти клоунской расцветки вязаную спортивную шапочку... И даже поёжился и передёрнул плечами, словно бы отряхивая какое-то докучливое видение...

Он снова пошарил в пакете и нащупал наконец небольшой нож в пластиковом чехле - нож швйцарской стали, привезённый ему когда-то в подарок из-за границы хозяином художественно-артистического салона Сёвой Бажицким, с которым его связывало когда-то многолетнее и плодотворное сотрудничество - он выставлял и успешно реализовывал изделия Макса в своём салоне, был тоже влюблён в цветные камни, и, как настоящий геолог, был немного даже "повёрнут" на этом поприще... А ещё имел впридачу целую кучу самых необходимых качеств современного предпринимателя: неплохое знание языков, умение мгновенно сойтись с самыми закрытыми личностями, некоторый цинизм и деловую хватку, несомненный организаторский дар... И вот его-то тоже уже нет несколько лет рядом, да и вообще нет на этом свете - не берёгся, не следил за состояним здоровья, дымил как паровоз...

- А тут, как назло, ещё один покойник, да в канун праздника... - Мысли Макса снова сбились с нужного русла...

А сейчас и надо-то было - всего лишь решить, - где нарезать берёзовых веточек? В прошлом году они заготовили их неподалёку, слева от дороги, в рощице, которую почему-то прозвали Любкиным Болотом... Там разыскали тогда они почти окончательно загубленную берёзку, срубленную каким-то варваром или поздней осенью, или зимой - потому что той весной именно она, эта погубленная красавица, как никакая вокруг, вдруг скорее и пышнее всех, из последних своих сил распустила такое количество крупных зелёных листьев, что они вначале даже оторопели от такого их обилия и изобилия, что на фоне других своих, живых подруг, выглядела на суровом севере каким-то дивом дивным... И лишь потом, разглядев, в чём дело, они с сокрушёнными сердцами приняли её последний прощальный подарок бесконечному празднику жизни...

Но тогда и погода была намного лучше, и сам праздник выдался попозже, да и сама жизнь не несла в себе такого количества проблем и неясностей, которые вдруг в этот год обрушились на них самих, да и на всю страну со всех сторон...

Пока они не торопясь, даже скорее - степенно вышагивали по асфальтовой дорожке в сторону города, Макс вдруг почему-то решил, что именно сейчас, именно здесь он должен поделиться с женой своими мыслями, несомненно навеянными и этими воспоминаниями, и совсем свежими впечатлениями от увиденного в храме...

- Давай смотреть правде в глаза: я старше тебя, и, следовательно, тебе придётся провожать меня, как говорится, в последний путь... - Он помолчал, как бы собираясь получше и поточнее сформулировать свою позицию, и продолжил: - И я сейчас вот о чём подумал: что мне почему-то не хотелось бы вот так быть выставленным в центре на обозрение и для прощания, как этот незнакомый старичок, а чтобы меня отпели заочно и простились в ритуальном зале... А кроме всего прочего, учитывая, что давно уже ведутся разговоры о возведении в нашем городке нового прощального заведения - крематория, я был бы не против, чтобы ты воспользовалась его услугами - это будет намного проще и не так обременительно, в Москве я не раз участвовал в таких мероприятиях, многих генералов и маршалов довелось провожать, ленкиных родственников так хоронили, да и моих дядю Германа с женой, да потом и самогО двоюродного брата Володю его сын и мой племяш так же сопроводил-спроворил... Вроде бы как не совсем по христиански, не по православной традиции, но зато не надо лишней мороки, нервотрёпки, слёз и соплей...

Р-раз - и небольшая кучка пепла, в вазочке... Для которой и нужна-то всего лишь - ячейка в колумбарии, под номером...

Если сказать честно, признавшись самому себе без обиняков, напрямую и бесцеремонно, то такое своё скропалительное и уничижительное решение, как он позже анализировал и обдумывал это высказывание, вызвано было, наверное, более всего и скорее всего той недавней яркой сценой столь дружного молчаливого прощания в храме с престарелым усопшим, чему сами они тогда были всего лишь мимолётными молчаливыми свидетелями. Максим ему -позавидовал! Позавидовал - покойнику...

Вот и вся разгадка... Кто были те провожающие, кем доводились и приходились - Бог весть... Но значит, судя по всему - человек был вполне достойный, скорее всего - любящий и любимый, в полной мере заслуживший к себе такое почтительное и торжественно-скорбное отношение родных, близких, друзей и просто знакомых...

- А я? А меня кто проводит, кто станет тужить и оплакивать, чей взор хотя бы слегка затуманится печалью и состраданием? -терзал он сам себя, и сам себе же ответил: - Считанные единицы... Родственники - за тысячи километров, друзья - там же, приятели - придут, конечно, но и их здесь осталось - мизер... Когда бросил выпивать, многие кисчезли, как испарились, вместе со спиртным... Другие - поразьехались, некоторые сами навеки успокоились... Нет, есть один, самый верный и надёжный друг, он один, пожалуй, всех способен заменить, это мой деловой партнёр, соработник и соратник, мой проверенный временем и тяжёлыми трудами единомышленник и добрый насмешник, никогда не унывающий Саша... Хотя и у него самого - проблем до небес, выше крыши...

Тут дошли они до небольшой полянки слева, у того самого закладного камня, где и должен был быть возведён новый городской храм, перенесённый позже немного дальше, на самый угол рощицы, где и действительно оказалось - ему самое место, ибо когда идёшь теперь вверх по главной улице города, то уже почти от самой площади у администрации видны сияющие золотом купола, и по мере движения вверх храм всё больше и больше возрастает и открывается взору путника во всей своей первозданной красоте и величии... Его поставили точно в створе улицы, между двумя микрорайонами - относительно старым и новым, который был ранее спроектирован с таким советским размахом, что позже, после развала Союза, он сам вдруг оказался как на задворках, поскольку город вдруг тоже стал сдуваться, сьёживаться, появилось столько недостроя и развалин с пустыми оконными проёмами, что вместо намечавшегося ранее центра вдруг оказываешься просто-напросто на очередной его окраине, если бы не новая церковь...

От этой полянки и решили они далее продолжить свой путь, как и в прошлом году, ибо и на сей раз надеялись найти какое-нибудь погубленное деревце, чтобы срезать несколько веточек... Да вот незадача: листики на одних берёзках были с одно-двухкопеечную монетку, на других и вовсе ещё не распускались, да и прежде сухая дорожка оказалась не совсем ещё просохшей и надёжной... Но супруга по привычке не прекословила, во всём полагаясь на Макса, а он в новых своих размышлениях и дороги-то толком не замечал...

- И с чего это я вдруг ринулся о своём духовном завещании распространяться, к чему... Да и какое-то оно нелепые совсем уж формы приобрело, даже уродливые... Да и какое оно может быть "духовное"? Скорей - совсем наоборот... Да и рановато вроде о смерти задумался... Хотя и к ней всегда надо быть готовым - годики тикают... А блаженный-то "батюшка" ведь каждый раз, как встретится, пешком ли, или на своём очередном велосипедике, так обязательно громко ввернёт: - Долго жить будешь! Юродивый, что с него возьмёшь, но всё равно - приятно, как-то ублажает, успокаивает, утихомиривает мысли и сомнения...

Этот "бывший", по словам некоторых пожилых знакомых, некогда и сам действительно служил то ли диаконом, то ли даже священником в местном храме, но был якобы арестован, сослан, храм упразднён и разрушен, а у него на зоне в силу каких-то внешних или внутренних причин зашли, как говорят - "шарики за ролики" и его с миром и отпустили назад, в мир... Что с него возьмёшь? Макс пробовал его разговорить на эту тему, но так ничего и не добился... Одно время, когда сам он ещё работал инженером на местном филиале питерской "Северной Зари", любил ходить на работу пешком - дорога давно протоптанная, привычная: раньше на этом самом месте располагалась его бывшая воинская часть, где он был заместителем командира, но почти сразу же после его ухода в запас, на пенсию, так сказать, часть эту тоже упразднили...

Вначале разместили батальон ОМОН, потом - научно-производственный корпус филиала, а когда и филиал прогорел без господдержки, передали лучший в Ленинградском военном округе военный городок со всей его инфраструктурой под вновь созданный Филиал некоего университета - молодёжь просвещать: срочную-то служить, да ещё в те времена - кому была охота? А тут - за госсчёт, или за денежки родителей - ещё и диплом обретёшь, - всё подспорье в жизни... И отмазка от казённых сапог...

Так вот, иногда они по утрам частенько встречались на этой дорожке, ведущей в промзону... Святослав, так он сам отрекомендовался, выше среднего роста, в рабочей спецовке, заросший усами, бородой и гривой сивых волос, голос имел очень зычный, говорил громко и сумбурно - невесть о чём... Что творилось у него под шапкой - кто знает?

Звал его про себя Макс - "Слава Богу", Слава, то-есть... И заметил одну странную особенность неутомимого ходока и собеседника ни о чём: тот иногда каким-то наитием ухитрялся "считывать" его, Максима, собственные мысли...Вроде бы дико и нелепо, но совпадений было множество: когда-то самым мистическим образом Истаеву было дано понять, сколько он проживёт, вплоть до месяца, то-есть - столько -то лет и два месяца - так написано было на утреннем совершенно безоблачным деревенском небе, и эта надпись облачками-цифрами долго-долго ещё потом висела над его головой, на домиком, над деревенькой... А он как раз перед этим об этом самом и задумался - несколькими годами раньше в этом же домике, в сенях, в полуобморочном-полусонном состоянии был ему явлен голос якобы его покойного тестя, который предсказал, сколько проживёт на свете, в этом домике, его болезная супруга, мать троих девочек...Сколько он сам... И первое предсказание в точности сбылось... Вот и перед этим Макс как раз и задумался снова об этом прошлом видении, и он засомневался, закручинился... Как раз накануне были на кладбище - установили новые цветники, заменили выцветшие фотографии на новые, эмалевые... И тут вдруг - такое... И добавлено к прежнему сроку - целых пять лет...

Позже - были и реанимация, и одышка, и стенокардия, вечные сомнения и воспоминания, и - каждый раз при встрече с "батюшкой": - Долго будешь жить... Как заклинание... На дедушку изредка "накатывало", особенно весной и осенью, он ходил иногда в церковь, "чтобы пообедать", как говаривал, но иногда и там начинал куролесить, произносить непотребные слова, поэтому его старались поскорее накормить и отправить подальше, в трапезную, а то и вовсе - во двор, чтобы не вводил верующих во грех и в какой соблазн...

Во время прогулок по городу, по магазинам - он иногда тут как тут! Громкий голос слышно за версту: то таксистов наставляет, то гаишников "благословляет", то к прохожим подходит-подступает громогласно... И в последнее время - при встречах с Максом и его спутницей, - обязательно что-нибудь этакое выскажет: думает, например, Максим, когда в декабре январскую пенсию перечислят, как всегда, или в этот раз перенесут в связи с очередным подступающим новогодием... А старец - тут как тут: - Мне сказали в сберкассе, что нам, военным, пенсию перечислят как всегда - восемнадцатого! Но он-то сам пенсию получает - социальную! И ещё - целый ряд самых разных совпадений, о которых думает Макс, а "Слава Богу" - тут же ему и озвучивает... - Точно - мысли считывает... Даже - холодок по спине...

Однако, несмотря на свою внешнюю грозную громогласность и диковатый вид, по своей сути был он человек незлобливый и непритязательный: как-то однажды его соседка жаловалась другой, что по его милости шальные детки и ей по ошибке разбили окно, когда он попытался в своей обычной манере маленько приструнить не в меру расшалившуюся орду дворовых малолеток... И она при встрече попеняла ему, что именно он повинен в том, что у неё теперь в такую погоду - холодно как на улице, на что он тоже по детски невинно ответствовал ей, по ходу присоветовав делать как поступает теперь он сам - спать в ванной: дверку закрой - и тепло будет... Вот такая простодушная бытовая "хитрость"...

... Тропинок и дорожек было - не счесть, вся роща была испещрена и исполосована ими вдоль и поперёк, но само лесное пространство было донельзя запущено и заброшено, что создавалось справедливое первое впечатление, что здесь не ступала нога человека, если бы не этот далеко не первозданный и хаотичный рисунок чужих следов и шагов, на века впредь запечатлевших своё здесь мимолётное присутствие... Уже и приходилось выбирать, выискивать, куда ступить, не то что куда двигаться дальше, поэтому посторонние мысли поневоле сами собой вылетели из головы, покорно и безоговорочно уступив место возможности выбора - путь дальше становился всё более неопределённым и запутанным, приходилось то и дело менять и направление движения, и следить, чтобы действительно не угодить в самое болото... "Любкино болото" - видно совсем недаром получило оно такое название... Одни насочиняли по этому поводу массу самых разных и противоречивых, но неизменно прекрасных любовно-романтических историй и легенд, мол, жила-была на свете такая красавица Любка - и далее по мере таланта и фантазий рассказчика, другие - озвучивали вполне реальную и прозаическую причину: здесь сохранилось и произрастало почти два десятка эндемиков - старожил-растений от прежних непроходимых таёжно-тундровых дебрей, и среди них - несколько видов ночных фиалок, именуемых в просторечии "любками"... Такая вот проза жизни... Но были эти фиалки здесь, на севере, довольно редким и необычным явлением, говорящим о том, что и здесь когда-то были вполне себе терпимые тёплые края, где и могли произрастать такие почти южные растения, поэтому и занесены они были по достоинству в Красную книгу, под охрану государства... Да и если и была на свете действительно какая-то девица-красавица Любка, то ей в конце легенды ни за что не удалось бы утопиться от своей несчастной любви в этом "болоте", даже в угоду самым досужим мечтателям и сентименталистам, - как такового болота здесь впрочем никогда и не бывало, и не могло быть на возвышенности, как и в других северных каменистых местах... Это так называемые условные болота, они встречаются иногда в самых неожиданных проявлениях и местах - на склонах сопок и даже на самых их вершинах, таков уж северный хитрый природный нрав и принцип поведения... Взошёл в гору, а там - нате вам: болотце среди камней, мха и разной растительности... Просто добрая шутка, улыбка природы... Так и здесь - вроде возвышенное место, а поди ж ты... Ступить уже некуда!

Максим на своём опыте знал, что чем дальше на юго-восток, от дороги, ведущей в храм (или из храма - как кому угодно), то рельеф будет всё больше и больше понижаться, так что без резиновых сапог и нужной, более прагматичной в этих местах одежды, дальше в лесок углубляться довольно опасно, поэтому, почуяв за спиной явное недовольство и почти уже скрытый бунт, он немного осадил и принялся более внимательно приглядываться к окружающим зарослям... Берёзок было мало, зато грязи и топи - намного больше, да и и чем дальше, тем дорожки были всё неуверенней и осторожней, а то и вовсе попросту совсем исчезали, как вот сейчас...

- Уже и ногу некуда поставить, - молча чертыхнулся он про себя, хотя - вру, Максим почти никогда не употреблял этого весьма распространённого слова, без которого не обходится ни один тупоголовый зарубежный фильм, хотя по военной своей привычке матерился часто и не по делу, и всё никак не мог отделаться от этой скверны, хотя сам же и страдал от этого, сокрушался внутри, но это слово из четырёх букв для него всё равно оставалось табуированным... Значит, он мог себя контролировать, мог, но распустился... А чужую ругань - просто не переносил... Такой вот поведенческий парадокс...

- Ну и куда дальше? - не выдержала наконец Нина, оставаясь позади...

- Уже и сам не знаю, как здесь оказались - отвлёкся маленько, задумался... Ничего, как-нибудь выкарабкаемся...

- А по-моему - пора назад по своим же следам возвращаться, пока окончательно не заплутали... Я уже и не понимаю, где сейчас находимся... Знала бы - резиновые сапожки обула...

- Да-а... В прошлом году сухо и тепло было, а теперь, после дождей, всё просто развезло... Ты уж извини... Будем как-то выбираться... И солнца нет в помине - ориентира нет...

Принялись "выбираться": куда ни повернут - везде одно и то же... Настоящее болото... - Вот тебе и "Любкино болото" - вдруг мысленно съёрничал Макс: - Это - знак свыше... - вдруг осенила его почти безумная догадка: накаркал сам себе, вот теперь и показан единственный путь крамольнику - в болото! Прости, Господи...

По взвышающимся кое-где кочкам, держась за хлипкие деревца, они ещё добрых полчаса бродили по незнакомым местам, дорожек и тропок встречалось великое множество, но одни были залиты водой, другие - вели явно куда-то не туда, третьи были напрочь завалены буреломом и вылежником, что не предоставили бы ровным счётом никакой помощи, кроме напрасной потери времени и сил...

И всё же - они каким-то чудом вывернулись... И вышли - к тому самому закладному камню с табличкой, от которого и начали свой бесславный и бессмысленный поход... Пока очищались и отряхивались, а за лето, осень и зиму на подручных кустах и ветвях деревьев и кустарников скопилось столько пыли, паутины, прелых листьев и грязи, что и злейшему врагу не пожелаешь попасть в такую переделку... Кое-как привели себя в божеский вид и видят, что прямо перед ними - надломленная берёзка, и на ней листики - несколько поболе окружающих, срезали девять веточек - и ходу из этого гиблого места, на дорогу, а тут как раз и наш "Слава Богу" со стороны церкви вышагивает, живот довольно оглаживает, видать, хорошо приняли...

- Ну что, голубкИ, вылезли из болота? И каково там? - спрашивает...

- Хуже - некуда! - отвечают хором голубкИ...

- То-то же... А букетик-то ваш- хорош! А какая погода-то ладная! - вдруг некстати возрадовался он...

Огляделись - и взаправду: пока тонули-блудили-спасались-чистили пёрышки, - облака разошлись, истаяли и открыли взору такую ясную синеву и такое яркое солнышко вспыхнуло в небесах, что и на душе стало светло и чисто - ведь завтра - Праздник!

Мих. Гавриков