Мысль лежала возле компьютера, обугленная до хруста. Плоть её превратилась в нечто ноздреватое, сухое. Лишь халат и лифчик сохранили первозданную свежесть. Цветы на халате ярче тех, что заглядывали в окно из палисадника, - живее живых, не привнесённые для памяти, а случайные, из тех, которые в огне не горят да и в воде не тонут. Вообще такого не могло быть: мысль испарилась, исчезла, вертихвостка, и от неё ли остался хрустящий уголёк? Слишком бестолково глазели цветы, стараясь о чём-то догадаться, да и о чём им было догадываться?
Интересный ответ: об отношении глубинки к "рассеянному племени". В недавнем прошлом под гармошку пели:
"Не ходите, девки, в баню:
В бане парится еврей.
У еврея батарея
От палатей до дверей".
Чего тут больше: добродушия либо насмешки, когда вперемешку всё? Теперь об этом племени в провинции частушек не услышишь ни под гармошку, ни под гитару.
В состоянии ли цветы о чём-нибудь догадаться? Нет, не те, что живее живых, а те, что за окном, пышные георгины, сохранившие на лепестках блеск монитора. Что они могли понять или, наоборот, что могли не понять? Почему не обуглились их собратья на мягком таком халате, на котором снизу не удалось идеально отстирать следы мужского семени? Нездешность цветов не позволила погибнуть и дала шанс осознать при этом кончину мысли? Остались в мире не от мира сего, недотёпы, чтоб строить догадки на глазах у тех, лепестками которых играл ветер. Красные, самовлюблённые, легкомысленные. Вертихвостки. Интердевочки. Что они могли не понять? Во-первых, мысль была полнокровная, шустрая шлюха - это совершенно очевидно. Иначе она зацепилась бы за что-либо в мире, повисла на нём и уцелела. Во-вторых, чистюля необыкновенная: иначе цветы на халате не выглядели бы так свежо. В-третьих, болтунья невообразимая - иначе зачем вызывающая, ошеломляющая красота? Итак, мысль была чистая, однако вертихвостливая, готовая шустро выпрыгнуть из трусиков. Не одна такова, да вот её нет - другие здравствуют.
Полнокровие не могло стать причиной гибели: полнокровная мысль - смелая гостья, такую не испепелить. Бойкая, задиристая, причём не недотрога. Ханжества в ней - кот наплакал. Чистюль пруд пруди, хоть маринуй - на каждом шагу встречаются, улыбаясь белозубо. С ними ярче жить, хотя чистюля легко может оказаться ханжой. Как пить дать или подзатыльник, если мышцы накачаны. При этом на чистюлю не замахнётся даже судьба - ни случайно, ни понарошке. Упаси Бог щупать пальцами зеркало: останутся следы. А что кокетливая, так ведь не замухрышка, чего не пококетничать, не посплетничать малость? Для того и глазки с бесёнком, и язычок без костей.
Не может ли привлекательное существовать отдельно, исчезнуть в воздухе, если запахло паленым? И вернуться прежним путём, и вновь стать почти новым халатом, на котором снизу почти неразличимы пятнышки спермы. Может, жара все-таки повлияла на неё, а потом даже холодной водой не удалось отмыть и лучшим порошком отстирать. Вот и попробуй после этого объяснить чистые цветы, будто выросшие из пористых угольков, которые так не похожи на почву, что под ближайшим, недавно окрашенным окном.
![Рассеянное семя [Дмитрий Сергеевич_Гавриленко]](/img/g/gawrilenko_d_s/dmitrijgawrilenko-31/rasse.jpg)