Воробьиная семья поселилась под стрехой. Сверху не капало в дождь и к тому же тепло. А гнездо получилось уютным, мягким, прочным. То-то воробей и воробьиха радовались, чирикали по-весеннему суматошно. Сложили скудный стройматериал самым удобным для себя образом. Свету немного, да он и не надо. Крохотным пернатым, весом по тридцать граммов, лучше гнездиться втайне. Стреха покрывала уют, защищала.
Я легко отличил самца от его подружки. Он крупнее, под клювом чернеет салфеточка, пёрышки в куцых крыльях более яркие, тёмно-коричневые. У воробьихи бледнее, она почти вся светло-серая и как будто длиннее. Когда птичек, щупленьких таких, кусали блохи, они клювами пытались от неприятелей избавиться. Со стороны похоже на прихорашивание, чистку крылатых тел. На деле лёгкие тела страдали от назойливых кровопийцев.
Я задумался. Что у пернатых дом? Место, где поселились, то есть стреха? Или сложенное из сухих трав, перьев гнёздышко? Крохотное, добротное, предмет совместных воробьиных стараний. Я склонялся к тому, что оно и есть дом. Распушилась в нём воробьиха, накануне отложившая в небольшое углубление пяток яиц. Белых, усыпанных тёмно-серыми крапинками. Дом и согревает, и даёт всходы, ростки будущего. Почти голое прожорливое потомство, которое оперяется неустанным родительским сбором насекомых.
Так бы оно и произошло, птенцы вскоре учились бы летать, да выследила потаённое гнездовье ворона. Серая птица нагрянула большой чёрной бедой. Даже я не заметил, где сидела коварная, откуда подсматривала. Деревьев вокруг что комаров, ветки нежно-зелёные. Они-то и скрывали до поры разбойницу. Сразу нырнула под стреху. Я не успел глазом моргнуть.
Родители летали с быстротой стрижей. Их "чирик-чирик" стало всполошливым и тревожным. Я видел, как вздрагивают крылышки и хвостики. По неровному нервному вздрагиванию понял, насколько потрясла беспомощных, почти убила наглая хищница. Вскоре она тяжело спланировала из-под стрехи, не обращая ни на кого внимания, не скрывая торжества над ротозеями. Кар! Это было шикарное пиршество, удачный полёт.
Гнездо осталось, а дом мелких птах, воспринимающих окружающее в розовом цвете, разорила в пух-прах налётчица, подрубив на корню их усердие.
На другой день спозаранку я опять приметил воробьёв. Казалось, они прилетели со скрытой надеждой. Вчерашнее лишь сон. Кошмар исчезнет. Всё восстановится. Нужно будет снова домовито хлопотать, высиживать птенчиков. Побывали под стрехой, да и упорхнули.
Так оно произошло в действительности. Напасть с неба свалилась, придавила, огромная, птичек. И всё-таки в горькой правде случившегося я почувствовал искажение, как будто ложка мёда мешала бочке дёгтя стать правдой. Я перебираю подробности, пытаюсь вспомнить упущенное. У меня ни бинокля, ни фотокамеры с гигантским зумом. Рассказанное осталось в собственных глазах да сознании. Если б волшебная призма, увеличив, показала случившееся с дотошностью и беспристрастностью, картина ещё сильнее омрачилась бы, не изменившись при этом по сути своей.
И я догадался: искажение правды - то, что я заметил разбойничий налёт. Не обратишь на правду внимания, так она и попрётся мимо. Воробей и воробьиха уже не подёргивали крылышками и хвостиками, не чирикали суматошно, не суетились. Жизнь шествовала дальше, подарит птичьей семье новый дом и не одного воробьёнка. Требуются только терпение да сила выше невзгод. Оседлые, терпеливые, уживчивые птахи перенесут их. Правда - это и есть жизнь, а искажение - попытки запечатлеть, хоть как-то истолковать её.
![[]](/img/g/gawrilenko_d_s/dmitrijsergeewichgawrilenko-270/worobxi.jpg)