Чтобы обуть семью к зиме, нужны валенки. Овец у нас не держали. За шерстью батька ездил в Сухиничи, если не удавалось купить поближе. Привозил плотно упакованные, как он их определял, клунки - большие матерчатые куски, углы у которых завязывались между собой. Лёгкая шерсть в них, утрамбовываясь, становилась тяжёлой. Её, с нескольких привозов, хватало для зимней обуви родителям и нам, детям. Хватало также для того, чтоб изготовить несколько пар к ярмарочной продаже.
Колготы с шерстью полно. Перебирался материал-сырец вручную. Затем двухпудовые клунки батька доставлял велосипедом на вовночёску. Я уже понимал, что это такое: вовной у нас называли шерсть. Обратно она возвращалась свёрнутым мягким ковром. Вот из него-то и настилали валенки.
Я сижу бок о бок, смотрю и слушаю. В гости пришёл Ефим, батькин брат. Такой же высокий и лицом похож. А работа продолжается своим чередом. Настелен пухлый валенок, завёрнут крепко в матерчатый платок. Родитель начинает крутить его на столе то двумя руками, то одной для передышки. Так слёживалась, уплотнялась вовна, ставшая валенком. Хвостик платка забавно крутился. Шаловливый наш котёнок Пушок, мой любимец, пытался с ним играть. Батька без церемонии отгонял его, продолжая вертеть спелёнатое изделие, прижимая к гладкой крышке стола.
Попутно говорил брату про крестик крестильный и молитву на листке из школьной тетради, что моя бабушка дала ему в армию. Он 1919 года рождения, Ефим моложе. На Благовещение с бобовцами-ровесниками батька ушёл пешком, хрустя ледком замёрзших лужиц, в новозыбковский военкомат, а младшие братья пока остались дома.
Я многое не понимал из его рассказов, но оно прояснялось по мере моего взросления. С Германией был договор о ненападении. Вроде бы ничто не сулило беды. Поначалу срочная оказалась для родителя и его сослуживцев продолжением мирной жизни, хоть и с красноармейской книжкой. Только тишь да гладь оказались обманчивыми. Служил батька в Литве. Стрелковый полк в начале лета 1941 года располагался недалеко от границы с немцами.
Валенок продолжал крутиться на столе. Край платка по-прежнему напоминал мышку беззаботному Пушку. Он приготовился броситься на неё, однако Ефим смахнул его с табуретки, сел ближе к столу. Моему дяде было что и самому рассказать: брат отца пошёл на службу в самый разгар войны.