Гаврилов Дмитрий Анатольевич : другие произведения.

Древние боги славян (1-4 главы книги)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Книга Дмитрия Гаврилова и Станислава Ермакова посвящена исследованию и реконструкции представлений славян о мире и Вселенной. Авторы убеждены, что заложенные на заре истории славян особенности мировосприятия продолжают в той или иной степени оставаться актуальными и сегодня. Понимание архаичных пластов традиционной культуры только и позволяет осмыслить ее во всей полноте и разнообразии, проследить пути взаимодействия народов. Помимо фольклорного материала в книге широко использованы разнообразные данные из области истории и сравнительно-исторической мифологии народов индоевропейской культурно-языковой общности. Отдельное внимание авторы уделяют пересечению христианских и языческих представлений, сложившихся в ходе христианизации племени русь и славян и последующий период двоеверия.
  Гаврилов Д.А., Ермаков С.Э.
  Древние боги славян. - М.: Вече, 2011. - 320 с. ил. - (Тайны Земли Русской).
  ISBN 978-5-9533-5364-9
  Тираж: 4000 экз.
  
  
  От авторов
  
  Эта книга посвящена исследованию - и в некоторой степени реконструкции - славянского язычества, как совокупности представлений славян о мире и Вселенной, обусловленных и обуславливаемых их укладом, навыкам и образом жизни в целом. Мы убеждены, что заложенные на заре истории славян как отдельного этноса или группы этносов особенности мировосприятия продолжают в той или иной степени оставаться актуальными и сегодня, обретая новые формы и способы проявления (что свойственно и всем прочим народам). Понимание архаичных пластов традиционной культуры только и позволяет осмыслить её всю, во всей полноте и разнообразии, проследить отчасти пути взаимодействия народов и то, как всё это находит проявление в различных формах нематериального культурного наследия.
  Помимо фольклорного материала мы широко используем разнообразные данные из области истории и сравнительно-исторической мифологии народов индоевропейской культурно-языковой общности. Отдельное внимание уделено пересечению христианских и языческих представлений, сложившихся в ходе христианизации руси и славян и последующий период двоеверия.
  Таким образом, наша цель - в меру сил и возможностей упорядочить разрозненные представления о богах и богинях наших предков. Естественно, мы не претендуем и не можем претендовать на полный охват
  Задолго до выхода на мировую политическую арену так называемых мировых религий наши предки верили в живой Мир и его Силы. Люди почитали Силы богами и давали им имена. Но Солнце, Небо, Вода, Земля, как их ни назови, пребывают неизменны. Язычники всего мира, по большому счёту, чествуют одних и тех же богов. Да, под разными именами, да, по-разному, но - от души. Судя по тому, что человечество до сих пор живо, - любо богам такое разнообразие!
  Эта книга рассказывает о том, как могли представлять себе богов славяне, обращая особое внимание на сходства и связи с аналогичными представлениями их ближайших родичей по индоевропейской языковой группе и соседей по территории обитания.
  Мы развиваем свои поиски в направлениях, обозначенных в предыдущем исследовании "Боги славянского и русского язычества. Общие представления" (Гаврилов, Ермаков, 2009), отдавая - ещё раз подчеркнём! - себе отчёт в том, что всё многообразие нашей древнейшей мифологии этой темой не исчерпывается. Впрочем, тот, кто нашёл время ознакомиться с нашей прошлой книгой на эту тему здесь найдёт вдвое больше интересного и неожиданного.
  Наш методологический подход изложен в первом разделе этого издания, и отчасти опробован авторами также в ранее опубликованных статьях, книгах "Боги славян. Язычество. Традиция" (Гаврилов, Наговицын, 2002) и "НордХейм. Курс сравнительной мифологии древних германцев и славян" (Гаврилов, 2006a), "Тропою забытого волшебства" (Ермаков, 2005) и прочих. Вместе с тем многое в нём изменяется, поскольку речь идёт в первую очередь об исследовательской работе. Также и мы по мере сил и возможностей стараемся учесть и допущенные нами прежде ошибки.
  В своих разысканиях мы опираемся преимущественно на доказательные первоисточники, признавая таковыми средневековые рукописи, некоторые академические научные труды, данные археологии и этнографии и т. п. При необходимости спорность ряда свидетельств оговаривается нами особо, также мы указываем случаи, когда мы, авторы, не сходимся в путях решения тех или иных задач. Такое тоже случается. Это вполне естественно и, скорее, было бы странно умалчивать о подобных разногласиях.
  По прошествии времени - при значительно более пристальном рассмотрении материала, касающегося традиционной культуры в целом и отдельно нематериального культурного наследия - расширяется круг знания. Но это расширение с неизбежностью увеличивает и круг нашего незнания о том же предмете. Собственно, того же - по примеру греческого мудреца - мы и желаем и нашим читателям.
  Изменение взглядов и подходов, порою достаточно резкое, для исследователя (не фанатика, а человека, который стремится честно делать своё дело) представляется нам чем-то вполне естественным. Мы не раз подчёркивали, что в наш электронный век плод непростого труда, полноценная бумажная публикация зачастую попадает в Интернет против воли авторов и с нарушением их прав. Это создаёт порою превратное впечатление о динамике их взглядов и представлений. Но ещё печальнее, что порою общедоступные Интернет-тексты вновь попадают в печать - нередко уже под другими именами. И это называется плагиатом. Увы, нам приходилось не раз сталкиваться с подобным на собственном опыте, и поэтому мы особенно обращаем внимание именно на изменения во взглядах. В конечном счёте, мы не сотворяем "веды" и священные писания для новоявленных сект. Мы ставим вопросы и находим, как кажется, ответы на некоторые из них. Однако очень грустно, когда по собственным неизбежным в ходе такого поиска ошибкам потом ловишь за руку если и не злонамеренного плагиатора, то ленящегося самостоятельно думать и мало что смыслящего в предмете сочинителя с громким славянским именем или вполне гражданским ФИО.
  И очень сложно подчас объяснить широкому кругу пользователей электронных информационных ресурсов (в одной России это уже тридцать миллионов потенциальных читателей), как, почему и в какую сторону изменился взгляд авторов по прошествии лет, и в связи с чем. Они искренне недоумевают от сегодняшнего мнения авторов по поводу тех или иных вопросов в области Традиции, привыкая к некогда, много лет назад нами высказанному и растиражированному недалёкими энтузиастами. Всё течёт, всё меняется, меняемся и мы!
  
  В заключение этого короткого предисловия хотелось бы поблагодарить за советы, идеи и всегдашнюю готовность помочь:
  
   кандидата исторических наук, доцента А. С. Клемешова (МГОУ (областного)),
   кандидата филологических наук, доцента О. О. Столярова (МГОУ),
   кандидата философских наук, доцента Ю. Н. Першина (философский ф-т ОмГУ)
  
  и других коллег по Научно-исследовательскому обществу "Северный ветер", первых читателей и первых строгих критиков этой и других рукописей.
  
  
  ВХОЖДЕНИЕ В ТЕМУ
  
  Славянская мифология вообще и боги славян в частности - предмет, уже не первый век вызывающий ожесточённые споры - споры, ни разу не приведшие всех участников к более или менее удовлетворительному результату.
  Сталкиваются подходы, взгляды, методы и личные желания. Всё было бы ничего, когда бы из проблемы научной и - если угодно - теологической их не переносили в области политики, идеологии и, как следствие, не превращали то в фарс, то в средство промывки мозгов. Нельзя сказать, какая из точек зрения на дохристианские верования славян лишена передёргиваний и искажений. Если стремиться быть объективными, остаётся признать, что никакая. Поэтому читатель, если он не вполне, как ныне говорят, "в теме", не является специалистом, чаще оказывается в роли жертвы.
  С одной стороны, ему внушают, что культура и история Руси началась после дружного и радостного крещения всех и вся в Восточной Европе равноапостольным князем Владимиром. Дескать, дикие и разнузданные племена восточных (и не только) славян до того благословенного часа прозябали в разврате и нищете - и только провиденциальный выбор Единственно Правильной Веры дал то, чем мы теперь по праву можем гордиться, то есть всю нашу русскую историю. Кстати, стоит особо заметить вслед за нашими авторитетными зарубежными коллегами, что "...насильственное продвижение воинствующих религий в различные исторические эпохи никогда не означало, что завоёванные народы принимали новую веру без изменений. Традиционные установления древней веры ни в одной стране не были подавлены полностью. Напротив, для новых верований было более чем обычным поглощать большинство святилищ, праздников и обрядов прошлого, создавая специфическую, приспособленную к стране или местности версию. Прежние боги и богини добуддийских, дохристианских, доисламских вер превратились в святых или демонов новой веры, сохраняя прежнюю сущность и даже нередко очень похожий облик. Святилища древних богов были превращены в храмы, церкви, часовни и мечети, часто сохраняя характерные черты древнего святилища. Новые праздники, отмечаемые в те же сроки, что и прежние, сохранили основные глубинные особенности их предшественников"(Pennick, 1989) .
  С другой стороны читателя интригуют бреднями о Великой Древности Самого Первого языка, о пришедших с других планет русах, первых людях на земле и т. п.
  Пересказывать и повторять всё это нет ни малейшей необходимости, и уж точно не представляет никакого интереса как для нас, так и, надеемся, для думающих читателей.
  Правда же - не истина, ибо знающие её обычно склонны молчать, предоставляя нам самим разбираться в хитросплетениях документов, подделок, суждений и устремлений - так, вот, правда, скорее всего, вовсе даже не посередине. Она где-то совсем в другой стороне. Ибо байки о приходе русов-космитов со звёзд так и останутся байками, а церковные предания вовсе не обязательно соответствуют историческому прошлому. Чаще напротив.
  А русская и славянская история началась всё же хоть и не в незапамятные времена, но изрядно пораньше смутного десятого века. И заложенные именно тогда основы, в том числе и языковые, если не в первую очередь, оказывали - и будут оказывать! - своё влияние на весь ход развития будущего великоросского суперэтноса на протяжении всего его существования.
  Выдающийся русский филолог-славист О.Н.Трубачёв признаётся: "...Мы в принципе затрудняемся даже условно датировать "появление" или "выделение" праславянского или праславянских диалектов из индоевропейского именно ввиду собственных непрерывных индоевропейских истоков славянского... Славянский - это индоевропейский язык архаического типа, словарь и грамматика которого не испытали потрясений в отличие, например, от греческого (словаря)... В современных терминах речь идёт о славянском, как особом индоевропейском языковом типе... Групповая реконструкция, предпринятая еще в исследовании 1966 г. на материале древней ремесленной терминологии, показала ориентацию славянского не на связи с балтами, а на контакты с более западными индоевропейцами - германцами, италиками, кельтами" (Трубачёв, 2003, с.25, с.437-438).
  Надо сказать, Олег Николаевич являлся противником автохтонистской теории висло-одерской прародины славян, а возродил традицию представления о Подунавье, как области древнего обитания наших предков. Собственно в Юго-Центральной Европе Трубачёв размещает и прародину индоевропейцев, в отличие от Гамкрелидзе Т.В. и Иванова Вяч.Вс., локализовавших ее в V-IV тысячелетиях до н.э. на территории азиатской - от Закавказья до Туркмении. (Гамкрелидзе, Иванов, 1984. Т.2. с.859-957). Проблема преобразования древней индоевропейской системы пантеона в традициях народов единого праиндоевропейского корня вслед за Ж.Дюмезилем была затронута теми же авторами (Там же, Т. 2. с. 790-799), но и по сей день она в значительной степени дискуссионна, поэтому мы отсылаем нашего читателя хотя бы к этим корифеям.
  А речь у нас пойдёт в основном в рамках Северной Традиции (и далеко не всей!). Вот как понимает её британский автор Найджел Пенник:
  "Традиция... - это священное и магическое видение мира, формирующее некую часть образа жизни древних индоевропейских народов. Индийский индуизм - восточная разновидность этой традиции, Северная же Традиция - её северо-западный вариант. Она отлична от так называемой Западной Традиции, поскольку последняя являет собою особое направление магической традиции, испытавшей влияние и вобравшее в себя многое из египетской и иудео-христианской мифологии и магической практики.
  Северная Традиция охватывает главным образом германские, балтские, норвежские и кельтские приморские территории, а также некоторые языческие этрусские и Греко-римские элементы. Она распространяется на площадь от Австрии и Богемии на востоке до Швейцарии, Германии и северной части Франции, включая Бретань, на западе. На севере она охватывает Ирландию, Британию, Исландию, Скандинавию и прибалтийские территории (северная часть Польши и западная часть СССР)" .
  С учётом того, что славяне в период повсеместного бытования язычества жили на территории нынешней Германии, а потом оттуда мигрировали несколько столетий на северо-восток, мы должны отнести к той же традиции - по меньшей мере, балтских, западных и северо-восточных славян, а также вышедших "из ляхов" и "от прусов" прочих славян, включая прямых предков многих нынешних жителей Русской равнины, нынешних граждан России и Белоруссии.
  Как считает Найджел Пенник: "В рамках Северной Традиции, в отличие от буддизма, иудаизма, христианства или индуизма, мы имеем дело с традицией, следование которой в течение многих лет запрещалось и активно преследовалось по политическим причинам. Это вызвано тем, что ранние христиане подвергались преследованиям со стороны римских императоров, которые были язычниками. Когда христианство стало государственной религией Римской империи, утверждая своё право на всеобщую и исключительную истину, оно начало преследование язычников, которые преследовали в прошлом её. В Риме это было так, но духовные традиции Северной Европы, как и Древней Греции, опирались на свободу совести, где каждый мог свободно поклоняться любому божеству, в том числе христианскому, или быть атеистом. Подобный этос обеспечивал демократический способ принятия решений в обществе, равные права для мужчин и женщин. Несмотря на толерантность язычества, христианство не успокоилось и продолжило преследование других религий за пределами Римской империи, во многих других частях мира, в том числе в Северной Европе...
  Но любые попытки подавить вечные реалии, основанные на жизненном цикле, обречены на провал... Ясно, что, как и во многих других местах, замена бога на христианский образ для язычников просто означала почитание прежнего в новом обличье... (Pennick, 1989. То же самое относится и к запрещённым церковью обычаям.
  Авторы не претендуют на обладание истиной. Авторы предлагают читателям путь совместного размышления, следование путём от общего к частному, от принципа - к воплощению, многократно проверяя и перепроверяя то, что получается "на выходе".
  Начать, видимо, стоит не с летописей, а с того, что, вернее, кого могли представлять себе члены индоевропейской языковой семьи, когда произносили слово "бог". Этимология достаточно уверенно позволяет проследить родственные связи и смысловые оттенки.
  Слово "бог" родственно др.-инд. bhбgas "одаряющий, господин, эпитет Савитара и второго из Адитья", др.-перс. baga-, авест. bага "господь", "бог" от др.-инд. bhбjati, bhбjatз "наделяет, делит", авест. baч aiti "участвует", греч. цбгеĩн "есть, пожирать". Первоначальное значение - "наделяющий"; ср. др.-инд. bhбgas "достояние, счастье", авест. baгa-, baga- "доля, участь". Таким образом, слово "Бог" означает "податель" и, по некоторым предположениям, может являться первоначальным именем (эпитетом) собственно Творца. В какой именно момент исторического бытия люди выходят на такой уровень абстракции, что начинают говорить о некоем Существе, волею которого всё и существует, вопрос неоднозначный и ответ на него во многом зависит от предпочтений отвечающего. Если стремиться опираться только на факты, которыми в данном случае можно признать признаки древнейших религиозных верований, которые обнаруживаются в ходе археологических изысканий, то мы придём к выводу, что это происходит на самой заре современного человечества, ещё в палеолите.
  Как это представление развивается у славян? Мы не можем утверждать, что их религиозные представления находились на таком уровне абстракции, какого достигли в условно стабильных условиях Индии. Устоявшаяся научная точка зрения утверждает, что нет, что они, скорее всего, находились на более раннем этапе развития общественных отношений...
  Понятие о богах как Единых Мировых Силах
  Древнерусской литературе присуще безымянное обличение тех, кто "во твар вероват, в солнце и в месяц, и во звезды, и инии ижи в море и в реки, и во источники, и в дерева польская, и во звери, и во огонь, и во иныя вещи различная". Богов ""нарицали" на земле, в воздухе, реках, ручьях, солнце и луне" - точнее, во всех природных стихиях... (Слово св. Кирилла о злых духах ).
  Мы часто называем наших богов славянскими или русскими. На деле речь должна идти об отражении в культурах и языках разных народов, относимых к древу одного протоязыкового корня, одних и тех же всеобщих понятий. Всерьёз говорить об индийских, германских, славянских, греческих и иных богах индоевропейцев как об отдельных, независимо появившихся понятиях, по меньшей мере, странно. Ещё более странно выводить все пантеоны из какого-то одного, кроме как реконструируемого достаточно гипотетически, ибо до сих пор не решена сама проблема происхождения индоевропейской общности, но даже если в какой-то период таковой пантеон и существовал, последующее дробление и разбегание упомянутой общности заняло значительный срок и не случилось одномоментно. И "выплёскивание" того или иного народа из "общего котла" оставляло его с тем знанием о богах, какое было в этот период.
  По свидетельству германского автора "Славянской хроники" Гельмольда, балтские славяне считали, что есть некий прародитель, "Бог Богов", а прочие "полубоги" происходят от него. Об этом ещё пойдёт разговор ниже. Не исключено, что это - перенос на небо окружающей действительности, представлений о племени, в котором сильны родовые отношения и соответственно распределены обязанности, в котором есть свой старейшина и глава племени, в данном случае - Световит.
  Но едва ли древние славяне докатывались до такого маразма, как некоторые современные ревнители "строгой этнической чистоты" богов, по представлениям которых область влияния "славянских" богов не распространяется далее области обитания самих славян, а в современных условиях, соответственно, за пределы государственной границы России, Украины, Польши, Белоруссии и т. д. Надо полагать, по ту сторону "таможни" при таком раскладе работают боги-иностранцы.
  Известно, конечно, арабское свидетельство, что на каждом корабле русов образца X века имелся набор боговых столпов (чуров), который перевозили с места на место вдали от родной стороны и земли:
  "99. И как только их корабли прибывают к этой пристани, тотчас выходит каждый из них, [неся] с собою хлеб, мясо, лук, молоко и набиз, чтобы подойти к длинному воткнутому [в землю] бревну, у которого [имеется] лицо, похожее на лицо человека, а вокруг него маленькие изображения, а позади этих изображений длинные бревна, воткнутые в землю. Итак, он подходит к большому изображению и поклоняется ему, потом говорит ему: "О мой господь, я приехал из отдаленной страны, и со мною девушек столько-то и столько-то голов и соболей столько-то и столько-то шкур",- пока не назовет всего, что прибыло с ним из его товаров - "и я пришел к тебе с этим даром", - потом [он] оставляет то, что имел с собой, перед [этим] бревном, - "итак, я желаю, чтобы ты пожаловал мне купца, имеющего многочисленные динары и дирхемы, чтобы он покупал у меня в соответствии с тем, что я пожелаю, и не прекословил бы мне ни в чем, что я говорю". Потом он уходит.
  Итак, если продажа для него будет трудна и пребывание его затянется, то он снова придет со вторым и третьим подарком, и если [для него] будет затруднительно добиться того, чего он хочет, он понесет к каждому из маленьких изображений подарок, попросит их о ходатайстве и скажет: "Эти - жены нашего господа, дочери его и сыновья его". Итак, он не перестает обращаться с просьбой то к одному изображению, то к другому, просить их, искать у них заступничества и униженно кланяться перед ними. Иногда же продажа пойдет для него легко и он продаст. Тогда он говорит: "Господь мой удовлетворил мою потребность, и мне следует вознаградить его". И вот он берет некоторое число овец или рогатого скота, убивает их, раздает часть мяса, а оставшееся несет и оставляет между тем большим бревном и стоящими вокруг него маленькими и вешает головы рогатого скота или овец на это воткнутое [cзади] в землю дерево. Когда же наступит ночь, придут собаки и съедят все это. И говорит тот, кто это сделал: "Господь мой уже стал доволен мною и съел мой дар"..." (Ибн Фадлан, 1956).
  Исходя из того, что мы знаем о традиционном мировосприятии вообще, рус, скорее всего, сам считал себя младшим членом такого божественного рода и обращался к старшим родичам посредством чуров.
  Однако это едва ли означало, что он принимал деревяшки, пусть даже священные, за самих богов и предков. Скандинавские саги об освоении новых земель рассказывают, как северные германцы, отправляясь в морские плавания на поиски новых земель, брали с собой свой житейский скарб и деревянные столбы с резным изображением первопредка (родовой столб). Приближаясь к незнакомым берегам, переселенцы бросали в волны эти столбы. Вопрос: стали бы вы, к примеру, скидывать в холодную морскую стихию своего прадедушку? Нет, конечно же. Родовые столбы бросали в воду, чтобы посмотреть, куда их вынесет прибой. На этом месте высаживались и строили святилище и дом - ведь такова была, как считалось, воля предков и/или богов. Получается, что к чурам относились как к инструментарию, вещи, способствующей установлению связи с Иномирьем и пребывающими там, если выражаться нынешним языком - как к резонатору, антенне. Ту же роль играет и родная земля (у дома), кою брали с собой в ладанке в случае длительного путешествия в качестве мощного и священного оберега, а иногда и в более серьёзных объёмах:
  "...Erbyggja Saga рассказывает о том, как Торольф Мострарскегг перевозил свой деревянный храм Тора в другое место. Когда храм был разобран для перевозки, вместе с ним была погружена и почва, на которой он стоял (в этом одна из причин, почему археологи сегодня немного находят, когда копают на месте старого святилища). Плывя на корабле, он бросил за борт в основных направлениях опорные столбы храма, исполненные священной силы, чтобы их прибило к берегу там, где надлежало восстанавливать храм. Наконец, они вышли на берег... где [он] построил храм, и это было мощное здание" (Pennick, 1989, p. 176).
  Боги, разумеется, представляются язычникам не в последнюю очередь и предками, выдающимися героями прошлого. И как раз эти младшие (эвгемерические) боги действуют в рамках этносов. Одновременно всё же боги - и мировые силы, проявленные в окружающем мире. Эти Сущности и Над-личности разные индоевропейские народы (и "окультуренные" ими соседи) именовали по-разному, каждый на своём языке, но подразумевали приблизительно одно. История пестрит такими примерами. Приведём лишь некоторые из них.
  Великий Геродот (484 до н. э. - 425 до н. э.), побывавший в Причерноморье, говорит о единых богах, которых эллины называют на греческом, а скифы - на своём родном языке: "IV, 59. Скифы почитают только следующих богов. Прежде всего - Гестию, затем Зевса и Гею (Гея у них считается супругой Зевса), после них Аполлона и Афродиту Небесную, Геракла и Ареса. Этих богов признают все скифы, а так называемые царские скифы приносят жертвы ещё и Посейдону. На скифском языке Гестия называется Табити, Зевс (и, по-моему, совершенно правильно) - Папей, Аполлон - Гойтосир, Афродита Небесная - Аргимпаса, Посейдон - Фагимасад. У скифов не в обычаи воздвигать кумиры, алтари и храмы богам, кроме Ареса. Ему они строят такие сооружения". По мнению "отца истории" на языке скифов те же самые боги, которых эллины именуют на своём языке, всего-навсего имеют другие имена. Принято считать, что подобный взгляд просто особенность греков и римлян, но... быть может, они просто смотрели вглубь?
  Римлянин Страбон (ок. 64/63 до н. э. - ок. 23/24 н. э.), описывая Фивы, применяет к богу Тоту имя греческое, более удобное для понимания современников и сограждан: "XVII. I. 46. Тамошние жрецы, как говорят, были преимущественно астрономами и философами... Всю мудрость такого рода они возводят преимущественно к Гермесу". Таким образом, в его глазах, и глазах его современников бог Гермес персонифицирует ту же Мировую Силу, что и египетский, хотя и эллинизированный, бог Тот" (Страбон, 1994).
  Греческий историк Плутарх (ок. 45 - ок. 127) отождествляет богов греческих и египетских. Например, Гора он именует Аполлоном, Сета - Тифоном, Геба - Кроном, Тота - Гермесом, смешивая в одном контексте божественные имена из разных языков (при том, что греки отнюдь не состоят с египтянами в родстве ни языковом, ни ином. Но со времён Александра Македонского и его полководца - будущего фараона - Птолемея Египет был весьма сильно эллинизирован):
  "9. <...> Также многие полагают, что собственно египетское имя Зевса Амун (или Аммон, как неправильно произносим мы).
  12. А вот и сам миф в пересказе по возможности самом кратком, с удалением всего ненужного и лишнего. Говорят, что когда Гелиос узнал о том, что Рея тайно сочеталась с Кроном, он изрек ей проклятие, гласящее, что она не родит ни в какой месяц и ни в какой год. Но Гермес, влюбленный в богиню, сошелся с нею, а потом, играя с луной в шашки, отыграл семнадцатую часть каждого из ее циклов, сложил из них пять дней и приставил их к тремстам шестидесяти; и до сих пор египтяне называют их "вставленными" и "днями рождения богов". Рассказывают, что в первый день родился Осирис, и в момент его рождения некий голос изрек: владыка всего сущего является на свет. Иные же говорят, что некто Памил, черпавший воду в Фивах, услышал из святилища Зевса голос, приказавший ему громко провозгласить, что родился великий царь и благодетель Осирис; за это якобы он стал воспитателем Осириса, которого ему вручил Крон, и в честь него справляют праздник Памилий, напоминающий фаллические процессии. На второй день родился Аруэрис, которого называют Аполлоном, а некоторые также старшим Гором. На третий день на свет явился Тифон, но не вовремя и не должным образом: он выскочил из бока матери, пробив его ударом. На четвертый день во влаге родилась Исида; на пятый Нефтида, которую называют Концом и Афродитой, а некоторые Победой. Миф гласит, что Осирис и Аруэрис произошли от Гелиоса, Исида от Гермеса, а Тифон и Нефтида от Крона. Поэтому цари считали третий из вставленных дней несчастливым, не занимались в это время общественными делами и не заботились о себе до ночи. И рассказывают, что Нефтида стала женою Тифона, а Исида и Осирис, полюбив друг друга, соединились во мраке чрева до рождения. Некоторые говорят, что от этого брака и произошел Аруэрис, которого египтяне называют старшим Гором, а эллины Аполлоном.
  13. Рассказывают, что, воцарившись, Осирис тотчас отвратил египтян от скудного и звероподобного образа жизни, показал им плоды земли и научил чтить богов; а потом он странствовал, подчиняя себе всю землю и совсем не нуждаясь для этого в оружии, ибо большинство людей он склонял на свою сторону, очаровывая их убедительным словом, соединенным с пением и всевозможной музыкой. Поэтому греки отождествляли его с Дионисом" ("Исида и Осирис").
  Гораздо ранее Плутарха римлянин Цицерон (106 до н. э. - 43 до н. э.), нумеруя греческие и римские божественные универсалии, выстраивает их в историческом развитии, как он это себе представляет по сочинениям предшественников. В классическом для античной теологии трактате "О природе богов", он, например, так описывает римского Вулкана, подразумевая греческого Гефеста: "XXII.(55) И Вулканов тоже много. Первый родился от Неба. От этого Вулкана Минерва родила того Аполлона, которого древние писатели считают покровителем Афин. Второго, рожденного Нилом, египтяне называют Фта (Опас) и считают хранителем Египта...".
  Многие века спустя умный составитель Ипатьевской летописи (ПСРЛ, т. II) продолжил традицию Цицерона и Плутарха, связав Фта (Гефеста-Феоста) со славянским богом Сварогом, как называли божественного кузнеца славяне. В Ипатьевскую летопись вставлен отрывок из славянского перевода "Хроники" Иоанна Малалы, в который в свою очередь вставлены имена богов славян:
  "В год 6622 (1114). ...А в Африки трие камени спадоша превелици и бы по потопе и по разделеньи языкъ. поча црствовати первое Местромъ. от рода е Хамова. по нёмъ Еремия. по нём Феоста иже. и Соварога. нарекоша Егуптяне црствующю. сему Феосте въ Египте въ время црства его. спадоша клеще съ небесе нача ковати оружье преже бо того палицами и камениемъ бьяхуся... и по семъ црствова сынъ его именемъ Слнце егоже наричють Дажьбъ. семъ тысящь и у семъдесять днии яко быти летома. двемадесятьма ти по луне видяху бо Егуптяне. инии чисти ови по луне чтяху. а друзии. дньми лът чтяху. двою бо на десятъ мсцю число потомъ оуведаша. отнележе. начаша члвци дань давати црмъ Слнце црь снъ Свароговъ. еже есть Дажбъ бе бо мужь силенъю..."
  Диоген Лаэртский (конец II в. н.э. - начало III в. н.э.), описывая воззрения персов, называет двух главных "виновников жизни и смерти" по-гречески и по-ирански: "I.8. Аристотель в первой книге "О философии" считает, что маги древнее, чем египтяне, что они признают два первоначала - доброго демона и злого демона и что первого зовут Зевс и Оромазд, а второго - Аид и Ариман, с этим согласны также Гермипп ("О магах"), Евдокс ("Объезд Земли") и Феомп ("Истории Филиппа")" (Диоген Лаэртский, 1986).
  Тождество бога мудрости и магии древних германцев Одина (Водана) и Гермеса-Меркурия засвидетельствовано в нескольких разделённых веками первоисточниках.
  Лангобард Павел Диакон (720-799) в "Истории Лангобардов" писал: "Кн. I. 8. Старое предание рассказывает по этому поводу забавную сказку: будто бы вандалы обратились к Годану с просьбой даровать им победу над винилами и он ответил им, что даст победу тем, кого прежде увидит при восходе солнца. После этого, будто бы Гамбара обратилась к Фрее, супруге Годана, и умоляла её о победе для винилов. И Фрея дала совет приказать винильским женщинам распустить волосы по лицу так, чтобы они казались бородой, затем, с утра пораньше, вместе со своими мужьями, выйти на поле сражения и стать там, где Годан мог бы их увидеть, когда он, по обыкновению, смотрит утром в окно. Все так и случилось. Лишь только Годан при восходе солнца увидел их, как спросил: "Кто эти длиннобородые?" Тогда Фрея и настояла на том, чтобы он даровал победу тем, кого сам наделил именем. И таким образом Годан даровал победу винилам. Все это, конечно, смешно и ничего не стоит, потому что победа не зависит от человеческой воли, а скорее даруется провидением. 9. И тем не менее верно то, что лангобарды, первоначально называвшиеся винилами, впоследствии получили своё название от длинных бород, не тронутых бритвой. Ведь на их языке слово "lang" означает "длинный", a "bart" - "борода". А Годан, которого они, прибавив одну букву, называли Гводаном, это тот самый, кто у римлян зовется Меркурием и кому поклонялись как богу все народы Германии, не наших, однако, времен, а гораздо более древних. И не Германии он собственно принадлежит, а Греции" (Средневековая латинская литература, 1970)
  Кстати, ещё римлянин Тацит (ок. 56 - ок. 117 н. э.) гораздо ранее сообщал о германцах: "Из богов они больше всего чтят Меркурия и считают должным приносить ему по известным дням в жертву также людей. Геркулеса и Марса они умилостивляют закланиями обрекаемых им в жертву животных" ("О происхождении германцев").
  Да и не одни германцы!
  Именно Меркурием называет очевидец Цезарь (100-44 до н. э.) высшего бога кельтов в "Записках о галльской войне":
  "VI.17. Из богов они больше всего почитают Меркурия. Он имеет больше, чем все другие боги, изображений; его считают изобретателем всех искусств, он же признается указывателем дорог и проводником в путешествиях; думают также, что он очень содействует наживе денег и торговым делам. Вслед за ним они почитают Аполлона, Марса, Юпитера и Миневру, об этих божествах они имеют приблизительно такие же представления, как остальные народы..." (Цезарь, 1991). То есть и Цезарь полагал, что перечисленные им под римскими именами боги едины для прочих народов.
  Норманнский автор Гальфрид Монмутский в "Деяниях бриттов" описал разговор "британского" короля с германскими пришельцами:
  "98. <...>Вортегирн спросил, из какой страны они родом и какая причина привела их в его королевство. Тогда Хенгист, отвечая ему от имени всех остальных (ибо он превосходил брата и годами и разумом), сказал так: "Благороднейший король этого края, произвела нас земля Саксония, одна из земель Германии. А мы прибыли сюда, дабы изъявить нашу покорность тебе или какому-нибудь другому властителю.<...> А обычай у нас таков, что когда обнаруживается избыток жителей, из разных частей страны собираются вместе правители и велят, чтобы юноши всего королевства предстали пред ними. Затем они по жребию отбирают наиболее крепких и мужественных, дабы те отправились на чужбину и там добывали себе пропитание, избавив таким образом родину от излишних людей. И вот, так как у нас в стране снова обнаружилось чрезмерное количество обитателей, собрались и на этот раз наши правители и, бросив жребий, отобрали эту молодежь, которую ты лицезришь пред собою, вслед за чем повелели ей подчиниться издревле установившемуся обычаю. А нас, кровных братьев, - я зовусь Хенгистом, а он Хорсом - наши вожди поставили ее предводителями, ибо мы происходим из рода вождей. И вот, повинуясь нерушимым от века законам, мы вышли в море и, ведомые богом Меркурием, достигли твоего государства". Услышав имя Меркурия, король поднял голову и спросил, какую религию они исповедуют. На это Хенгист ответил: "Мы чтим отчих богов - Сатурна, Юпитера и прочих правящих миром, но в особенности Меркурия, которого на своем языке называем Воденом. Наши предки посвятили ему день четвертый недели, который и посейчас зовем по его имени воденесдей. После него чтим мы богиню, самую могущественную из всех и носящую имя Фреи, которой те же прародители наши посвятили шестой день недели, и по ее имени мы зовем его фридей"" (Гальфрид Монмутский, 1984, с. 5-137).
  Конечно же, этот выдуманный разговор вполне мог состояться и гораздо позже "времён короля Артура", скажем, в эпоху викингов, когда из Скандинавии, Дании и Южной Балтики, "за ветром добычи, за ветром удачи" отправились шнекары и драккары. Автор "Истории..." по крови наследник бретонской, то есть кельтской, традиции, родился в Уэльсе и с одной стороны любил валлийскую старину, а с другой - получил блестящее образование в монастырской школе Оксфорда, прекрасно знал латынь и классиков римской античности. Потому особенно ценно вышедшее из-под его пера признание, что разумеющий латынь читатель знает этих богов под характерными именами со времён Рима, а на языке германцев те же самые боги просто имеют другие имена.
  В незаслуженно забытом древнеисландском сочинении "Rymbegla" (Part I, Cap. XVII, 79), созданном где-то до 1173 года, когда язычество в Исландии ещё свободно существовало рядом с христианством, не подвергаясь особым гонениям, проводятся аналогии между греко-римскими "хейти" и скандинавскими именами богов: "Марс это прозвание Тюра... Меркурий, это прозвание Одина... Зевс это прозвание Тора... Венера это прозвание Фрейи" (Rymbegla, 1780)
  А. Гильфердинг в своём сочинении обращает внимание на слова англо-норманнского хрониста Ордерика Виталия (Ecclesiastical History, IV, 513) о славянах (1068 г.): "Лютичи не знали истинного Бога, но, опутанные сетями невежества, поклонялись Гводену, Туру и Фрее и другим ложным богам или скорее бесам" (История балтийских славян, 1994, с. 155, прим. 643).
  Ордерик Виталий (1075-1142) - автор "Церковной истории", одного из важнейших источников информации об истории средневековой Европы. Священник нормандского монастыря Святого Эвруля, он составлял свою книгу, основываясь в том числе на воспоминаниях старших современников, свидетелей набега 1068 года данов и лютичей на английские берега. Поскольку славянских имён наиболее почитаемых богов язычников ему указать никто не мог, либо он сам, либо осведомлённый свидетель (а в монастырях коротали дни и престарелые воины) догадались присвоить им имена германские.
  Возможно, речь идёт о Свентовите, Прове (Проно) и Прие (Живе?). Отождествление Одина со Свентовитом сделано Ордериком или его информатором, поскольку второй из упомянутых представлялся "богом богов" западных славян и, подобно Одину, являлся покровителем воинских искусств. Прове, как и Тюр, бог справедливости. Славянская "Affrodis, Venus" Прия (согласно "Mater Verborum") могла именоваться у германцев Фреей, так как последняя - "госпожа ванов, диса ванов, Ванадис".
  Показательно, что уже современный автор Г. фон Неменьи, описывая культ Тюра у германцев, ссылается на Гельмольда (автора "Славянской хроники", который действительно упоминал имя бога Прове). С зеркальной точностью повторяя архетипическое восприятие Ордерика, он дословно пишет так: "Бога Тюра называли в районе Ольденбурга "Prove", что значит "проба, испытание". Ольденбург (Старград) при жизни Гельмольда был ещё славянским" (фон Неменьи, 2005, с. 142). И так далее...
  Из вышеперечисленного следует, что исходная традиция индоевропейцев, скорее всего, не знает никаких национальных богов, а знает Единые Мировые Силы, которые каждый народ, вышедший из общей колыбели, впоследствии называет на своём языке и награждает каждую Силу своими эпитетами (Гаврилов, 2004б, с. 18-27; Гаврилов, 2004в, с. 96-102).
  Надо думать, что как раз по отношению к этим высшим богам предки-герои выступают как боги младшие, эвгемерические, действующие в рамках этносов.
  Такова одна из особенностей мифологического сознания...
  "Однако обычно позиция "за" или "против" мифа не основана ни на чем другом, как на подобном предрассудке. А именно, все еще доминирует незнание того, чем, собственно, является миф, как случилось, что его природа до сих пор вообще не объяснена. Впрочем, работы исследователей мифа не привлекли особого внимания широкой общественности. Желание же честно отнестись к мифу должно сопровождаться постижением его реальности и рациональности, в которых мифу с такой готовностью отказывают. Быть может, столь любимые сегодня эрзацрелигии, священные учения или политические доктрины являются лишь кривыми отражениями мифа, которые очень мало говорят о нем самом и должны восприниматься и пониматься скорее как синдром его вытеснения. Быть может, мифу вовсе не свойственна та иррациональность и темнота, которая одних отталкивает, а других, наоборот, притягивает.
  Не достигнем ли мы тогда соглашения с этой вытесняемой стороной нашего современного мира, соглашения, которое ликвидирует его двойственность и подарит нам новое равновесие? Я никоим образом не высказываюсь здесь, как могут подумать некоторые, в пользу мифа и против нашей современной культуры" (Хюбнер, 1996, с. 2-3).
  Мы предлагаем вступать в диалог с мифом и мифологическим мышлением, стремясь постичь их структуру и содержание, которые, как мы полагаем, во многом обладают свойством фрактальности, а следовательно, могут быть поняты на основе единых структурных закономерностей.
  Из признания такового единства напрашивается в том числе вывод: странно в духе "квасного патриотизма" утверждать, что славянская молния ярче германской, а русская магия могущественней скандинавской, что любовь в нашем народе подчиняется законам иным, чем у наших ближних соседей, а небо у нас более обильно дождями, и земля урожайнее, и солнце ярче, и гравитация (тяготение Земли) в рамках стран бывшего СССР какая-то особая, и электричество здесь бегает по проводам не так, как за рубежом... и т. д. Вообще-то само представление о богах как о погодных явлениях неверно.
  Это, видимо, относится ко всем пантеонам всех народов.
  Архетипы Юнга и универсалии мифологического мышления
  Есть заслуживающее пристального внимания представление, что восприятие мира человеком в значительной степени обусловлено влиянием конкретных идеологических детерминант - типологических образов, архетипов. Архетипы - сложные элементы нашей психики, передаваемые по наследству и воспроизводящие глубинные символы, облечённые в мифологическую окраску. Причём каждый архетип может представать в сознании в совершенно разных образах, которые, в частности, зависят от культуры, к которой принадлежит человек, и от его личных представлений об окружающем мире.
  Теория архетипов в её современном виде была создана её основателем аналитической психологии Карла Густава Юнга и устанавливала связь между индивидуальной психикой и коллективным бессознательным: "Психическая структура это то же самое, что <...> я называю "коллективным бессознательным". Индивидуальная самость есть часть, или фрагмент, или представитель, чего-то, что присутствует во всех живых существах проявлением специфического способа психологического поведения, которое варьируется от вида к виду и является врожденным в каждом из его индивидов. Врожденный способ поведения издавна известен под именем инстинкта, а для врожденного способа психического восприятия объектов я предложил термин архетип (Archetypus)" (Jung, 1958).
  К. Г. Юнг стремился найти естественнонаучное понимание архетипов и считал их передаваемым по наследству:
  "...Архетипы, чья глубочайшая природа недоступна опыту, являются осадками психической деятельности всей линии предков, накопленным опытом органической жизни вообще, миллион раз повторенным и загустевшим в типах. В этих архетипах, таким образом, представлен весь опыт, имевший место на этой планете с первобытных времен" (Там же).
  Из этого следует, что для ветвей, восходящих к общим предкам, должны сущестовать свои варианты архетипов, которые отражаются в мировосприятии потомков.
  Согласно работе К. Г. Юнга "Инстинкт и бессознательное", смысл архетипов могут прояснить типологические образы мифологий, ранних форм культуры. Понять одну из них и пытаются авторы в этой книге. Хотя основатель аналитической психологии для пояснения своей теории архетипов сравнивает их с инстинктами, он в полной мере осознаёт и разницу:
  "Если инстинкты вынуждают человека вести характерный для людей образ жизни, то архетипы ограничивают возможные способы его восприятия и понимания специфически человеческими рамками. Инстинкты и архетипы, вместе взятые, образуют "коллективное бессознательное". Я называю его "коллективным", потому что в отличие от личностного бессознательного оно состоит не из индивидуальных, более или менее уникальных, элементов, а из элементов универсальных и регулярно возникающих. Инстинкт в своей основе является коллективным, то есть универсально и регулярно возникающим явлением, не имеющим ничего общего с индивидуальностью. В этом качестве архетипы сходны с инстинктами и являются, как и они, коллективным феноменом...
  <...> Манера, в которой человек строит внутреннюю картину мира, является, несмотря на все различие деталей, такой же единообразной и регулярно повторяющейся, как его инстинктивные действия. Ранее мы были вынуждены постулировать понятие инстинкта, определяющего или регулирующего наши сознательные действия, точно так же мы должны прибегнуть теперь к понятию фактора, определяющего виды понимания, увязав это понятие с единообразием и регулярностью наших восприятий. Именно этот фактор я называю архетипом или первообразом...
  Интуитивную деятельность легче всего наблюдать у первобытных людей. Здесь мы постоянно сталкиваемся с определенными типическими образами и мотивами, лежащими в основе их мифологии. Эти образы являются аутохтонными и возникают со значительным постоянством; повсюду мы обнаруживаем идею волшебной силы или вещества, духов и их деяний, героев и богов, легенды о них. В великих же мировых религиях мы видим совершенство этих образов и в то же время нарастающее их обволакивание рациональными формами... Архетипы являются типичными видами понимания, и где бы мы не встретились с единообразными и регулярно возникающими формами понимания, мы имеем дело с архетипом, независимо от того, узнаваем или нет его мифологический характер. Коллективное бессознательное состоит из суммы инстинктов и их коррелятов - архетипов. Так же как и инстинктами, любой человек обладает и запасом архетипических образов".
  Особо подчеркнём ещё раз: несмотря на то, что великие религии доводят некоторые из этих образов до совершенства, гораздо большей подлинностью обладают образы "примитивных", то есть древнейших религий!
  "Первобытный образ, названный однажды "архетипом", всегда коллективен, то есть он по крайней мере общий для целых народов или эпох. По всей вероятности, наиболее важные мифологические мотивы общи всем временам и народам" (Jung, 1958, s. 762-764).
  Профессор русской литературы и средневековых исследований Корнельского университета в США С.Сендерович отмечает:
  "Момент формулировки теории архетипов в истории психологии, культурологии и антропологии переоценить трудно. Юнгу в теории архетипов удалось сделать очень важный, едва ли не решающий шаг по преодолению пропасти, разделяющей тысячелетия идеалистического и века естественнонаучного подхода к человеку. На почве психологии как естественной науки и тем не менее науки о человеческом духе, предмете, не уловимом физическими приборами, он перекинул фактический мост между идеализмом и реализмом, чье соединение было постулировано немецкой классической философией столетием ранее... Простой и очевидный факт повторяющихся образных мотивов в индивидуальной и культурной жизни человека позволил сделать важный шаг в истории мысли...
  Юнг не уставал подчеркивать стихийность, спонтанность появления архетипов они появляются где и когда хотят, а следовательно, и их полную автономность от сознания. Он настаивал на том, что человек находится в их власти до такой степени, какой он себе и представить не может. Особенно современный человек, рациональный и эффективный, далек от понимания того, насколько он находится во власти иррациональных сил. Он в их власти не менее, чем первобытный человек, по отношению к которому он чувствует превосходство, а на самом деле не понимает того, что понимал тот: тот знал, что человек находится во власти потусторонних сил...
  Юнг расширил область соприкосновения психологии и мифологии до предела, а вернее сказать, сделал ее беспредельно открытой. Каждая мифологическая фигура, когда-либо и где-либо зафиксированная, становится важным психологическим символом. При этом само понятие мифологии расширяется существенно. Юнг указал на такие особенности мифологии, как распространенность одних и тех же мотивов у разных народов, их повторяемость и воспроизводимость на разных стадиях культуры. Тем самым он указал на родство мифологии с другими процессами массовой культуры и индивидуального сознания.
  После этого правомерным оказалось расширение самого понятия мифологии. Если не в подражание, то под влиянием Юнга о мифологии сегодня говорят не только имея в виду традиционные мифологии, то есть устные сказания дописьменных культур, описывающие возникновение мира, мировой порядок и историю общества с этим связанную, но и говорят о мифологии любой культуры и эпохи, включая нашу современность, имея при этом в виду совокупность устойчивых и доминирующих мотивов этой культуры, владеющих сознанием ее участников, сознают они это или нет" (Сендерович,1995).
  Словом боги и богини народов, разделённых временем и пространством, при таком подходе оказываются ещё и формами архетипов, инвариантами Первобогов и Первобогинь, почитавшихся общими предками этих народов.
  Поэтому когда некоторые нынешние адепты возрождения традиционной славянской культуры пишут в Интернете буквально следующее: "Религиозный порыв язычников к общению с Богами, порыв к религиозно-языческому служению необходимо очистить от мишуры эгрегоров, архетипов, магизма, мистицизма, эвгемеризма (выделено нами. - Авт.)..." (Д. Георгис, "Второе дыхание язычества"), они уподобляются той гоголевской унтер-офицерской вдове, что сама себя высекла, ибо демонстрируют глубины не проникновения в культуру и историю, а меру собственного непонимания предмета. А эвгемеризм, то есть обожествление предков, есть неотъемлемая черта народных славянских верований, на которые обращает внимание подавляющее большинство исследователей. Мера и формы его обсуждаемы, но факт остаётся фактом: только славяне, преимущественно восточные, сохранили культ предков в таком объёме и в столь архаичном виде с древнейших времён. Отрицание эвгемиризма проводит чёткую грань между людьми с действительно традиционным мировосприятием и теми, кто стремится состряпать ныне под себя неоязыческий религиозный культ из лоскутьев "былого величия" и мистического опыта мировых религий. В общем, и смешно, и грустно, и стыдно на это смотреть. Это лишний раз показывает нам, сколь коллективное... но бессознательное, властно над человеком.
  "В Северной Традиции культ богов и богинь, как и местных, так и всеобщих, содержал элементы одного и того же идеала..." (Pennick, 1989, p. 9).
  И самое время вспомнить о золотом правиле любого честного исследования - о "бритве Оккама". Не надо плодить "лишние" сущности. И число фундаментальных архетипов, и число собственных имён богов, скорее всего, не беспредельно, что не исключает возможность бытования великого множества эпитетов, "хейти", прилагательных и прозвищ, заменяющих главные имена, если обстоятельства того требовали.
  Известно и не нуждается в особенных доказательствах представление о том, что имеется ограниченное число важнейших богов, а прочие являются их отражениями, проявлениями, ипостасями или, на индийский лад, аватарами. Нередко можно услышать вопрос: сколько богов в индоевропейской традиции? Мы давно не живём в той исторической действительности, у нас иной образ жизни, другая работа, чем у людей времён расцвета язычества. А главное, у нас весьма отличный от тогдашнего образ мира. Едва ли мы сейчас достоверно определим, где истинное имя, а где эпитет. Если верить одной из древнейших Упанишад - Брихадараньяке, индоевропейцы Индии считали, что число высших богов кратно тридцати трём:
  "Тогда Видагдха Шакалья стал спрашивать его: "Яджнявалкья, сколько [существует] богов?" Он ответил согласно тому нивиду: "[Столько], сколько упомянуто в нивиде [хвалебного гимна] вишведевам - три и три сотни, и три, и три тысячи". - "Так, - сказал тот, - сколько же в действительности богов, Яджнявалкья?" - "Тридцать три". - "Так, - сказал тот, - сколько же в действительности богов, Яджнявалкья?" - "Шесть". - "Так, - сказал тот, - сколько же в действительности богов, Яджнявалкья?" - "Три". - "Так, - сказал тот, - сколько же в действительности богов, Яджнявалкья?" - "Два". - "Так, - сказал тот, - сколько же в действительности богов, Яджнявалкья?" - "Один с половиной". - "Так, - сказал тот, - сколько же в действительности богов, Яджнявалкья?" - "Один". - "Так, - сказал тот, - каковы эти три и три сотни и три и три тысячи?" Он сказал: "Это - лишь их проявления, в действительности же богов - тридцать три"" (Яджнявалкьи, III, 9) .
  
  Современные исследователи древнейших мифов склонны больше искать там (между ними - мифами) различия, а не сходство. Формально признавая существование общей для всех индоевропейцев традиции - хотя бы потому, что славянские языки относятся к группе индоевропейских - по множеству поверхностных и глубинных причин принято искать скорее различия, а не сходство культур. Самое интересное, и мало кто задумывается над тем, что если некогда боги были впервые поименованы на некоем праязыке, осознаны этой этнической суперобщностью - значит, насколько был един праязык, настолько же был един и пантеон. Следовательно, первично сходство и понимать различия стоило бы, сначала выстроив и осмыслив общие черты.
  Однако при этом появляется ещё одна трудность. Ныне подавляющее большинство эпиграфистов и других исследователей письменных свидетельств прошлого, по их собственному признанию, пребывают в непростом положении. Советская школа перевода отличалась высоким качеством и большим вниманием к текстам, но при этом страдала рядом идеологических проблем, свойственных всему обществу. Сегодня, общаясь с переводчиками с латыни, древнегреческого, санскрита, приходится постоянно слышать о необходимости подготовки и издания новых профессиональных переводов большинства первоисточников, поскольку многое в них оказывалось искажённым в угоду атеистическим, вернее, псевдоатеистическим (особенно если наблюдать, где сейчас оказались недавние активисты-безбожники) воззрениям.
  Наверное, никто пока не в состоянии оценить, какое количество источников, а следовательно, выводов, заключений и представлений требуют уточнения или серьёзного пересмотра. Даже сам процесс такового понимания только начат. Если же добавить к первоисточникам мало используемые (а порою - странно используемые) этнографические материалы и данные археологии, которые проходят путь от полевых отчётов к исследователям очень медленно, то остаётся лишь гадать, какую мы можем получить картину.
  Так, между прочим, открывается путь довольно сомнительным толкованиям, более оккультным, нежели традиционалистским или научным.
  Посему полагаем особенно важным не увлекаться изобретениями пантеонов (хотя мы, всё же не избежим этого искуса в какой-то мере), а стараться при реконструкции образов славянских божеств следовать тем же принципам, которые давно и надёжно выявлены для языческих верований других родственных народов. Здесь необходимо будет вводить немало поправок, но такие не будут менять суть.
  О функциях богов и методе аналогий
  Вследствие упомянутых выше, а также множества других причин, в деле определения задач и черт славянских богов и богинь присутствует множество толков и разночтений даже в научной литературе, не говоря уж о бульварной, заполонившей полки книжных магазинов. Внесли свою лепту в это дело утрата в ходе нескольких религиозных реформ и социальных катаклизмов реальных письменных источников (хотя бы летописей) или даже отсутствие достоверной развитой письменной традиции у славян времён расцвета язычества, какую мы наблюдаем, например, у тех же греков или северных германцев. Других причин мы ещё коснёмся ниже.
  Нужно иметь в виду, что большинство реконструкций, в том числе порою основанных на прямых свидетельствах очевидцев, носят всё-таки условный характер. Практически нет никакой возможности достоверно восстановить все тонкости понимания богов древними и средневековыми славянами.
  И всё же "...даже в такой сложной мифологии, как классическая греческая, где простейшие мифологические мотивы чрезвычайно затемнены позднейшими наслоениями, даже там не трудно обнаружить элементарные мифы, мало чем отличающиеся от примитивных мифов самых отсталых народов" (Токарев, 1999).
  Поясним на примере. Высший бог балтских славян Свентовит покровительствовал военному искусству, поэтому западные авторы прямо и... как бы это сказать... не очень дальновидно сопоставляли его с Марсом (Mater Verborum), а Якоб Гримм - ещё и с Циу (I, Chapter VI, p. 130), при этом не принимая во внимание, что:
  а) само имя "Световит, Святовит" указывает на владение светом;
  б) что у западных славян он именуется "богом богов" - роль для римского Марса вовсе не свойственная, и, наконец,
  в) умалчивая его гадательную функцию - предсказание урожаев.
  У того же Грима находим: "...The parallelism of Wuotan, Donar, Zio to Radigast, Perun, Svetovit stands unquestionable: the god of victory shines in the battle" (III, Preface, LIX). Да и что с того, что некий бог победно блистает в сражениях? Сам подход "одна функция - один бог" уже весьма ошибочен.
  Имя славянского Свентовита немцы вообще предпочитают производить от некоего святого Вита, опуская имена прочих богов - Руевита, Поревита, Яровита ... - стоящих в том же ряду по принципу словообразования. Так что святой Вит, действительный или мнимый, не явлется "прототипом" Свентовита, пусть уж славянофобы успокоятся. Кстати, ещё в начале 1980-х в Праге показывали остатки языческого святилища Свентовита, обнаруженные археологами под его фундаментом. Сейчас, как сообщают, они недоступны.
  Кстати, хотя при объяснении имени польского короля Земовита, сына легендарного Пяста, хронист приводит народное толкование его имени, по мнению польских лингвистов (K. Zierhoffer, W. Tasszycki), первая часть имени Земовит (Semouitus) восходит к праславянскому и старославянскому sem, senrbja (семья; лат. persona), а вторая - к общеславянскому *vit (хозяин, владелец; лат. dominus). (Великая хроника..., 1987, с. 63, 208). Стало быть, если применить выкладки лингвистов к именам Световита, Яровита, Ругевита, Поревита, получится, что первый - повелитель Света, второй - повелитель Яри, Руевит - хозяин ругов, например, а Поревит - возможно, дохода, прибытка или справедливости (?).
  Или, например, взять соотнесение Радегаста (Radigost) с Меркурием в тех же старочешских глоссах по перекочевавшему во всякие анналы единичному признаку (mercibus est dictus - "со слов купцов"), "in the first, Mercurius is called Radihost vnuk Kirtov - Radigast grand-son of Kirt" (I, Chapter XII, p. 248) - это подталкивает Грима по законам формальной логики сопоставить Радегаста с Одином (I, Chapter XV, p. 369); "Radegast must stand for Wuotan" (III, Preface XXX).
  Один, конечно, соотносился с Меркурием традиционно. Причём в этом соотнесении ничего необычного нет. Но вдумчивого исследователя вряд ли стоит отдельно убеждать: Радегаст и Один суть разные имена разных сущностей, хочется того кому или нет.
  Иными словами, следует критически относиться даже к такому авторитету, как Якоб Гримм, в конечном счёте, его "Германская мифология" - не священная корова. Нельзя вообще бездумно переносить чьи-либо божественные аналогии один в один, не осмысливая их. Особенно - вышедшие из-под пера западников - на почву славянской старины. Ведь мы обладаем ныне большим спектром исторических знаний о предмете, чем любой из авторов прошлого, не имевший возможности охватить информационное поле, открывшееся нам.
  Речь не идёт, конечно, о том, что до наших дней могли не дойти отдельные источники, коими древние исследователи и авторы ещё XIX века свободно пользовались. И подвергнуть сомнению мы можем лишь осмысление этими авторами тех текстов, что доступны и нам.
  
  Учитывая сказанное, мы считаем вполне приемлемым использовать для восстановления различных версий славянских пантеонов метод аналогий, основанный на сопоставлении сведений о славянской мифологии и мифологии их ближайших родственников и соседей. Необходимо ориентироваться на первоисточники или, если не удаётся ознакомиться с исходным текстом, на их адекватные пересказы.
  Уместно, впрочем, вспомнить парадокс, на который применительно к истории обратил внимание известный норвежский культуролог Й. Хёйзинга: "Знание истории всегда носит чисто потенциальный характер. Не только в том смысле, что никто не знает мировой истории или даже истории крупного государства во всех возможных подробностях, но и в том гораздо более важном смысле, что всякое историческое знание об одном и том же предмете - независимо от того, является ли этим предметом город Лейден или Европа в целом, - выглядит в голове ученого А совсем не так, как в голове ученого Б, даже если оба они прочли абсолютно все, что можно было прочесть на данную тему. Мало этого, даже в голове ученого А сегодня оно уже выглядит не так, как вчера. Или еще лучше: оно никак не выглядит вовсе, ибо ни в какое мгновение не может обрести завершенную форму. В отдельном мозгу историческое знание никогда не может быть чем-то большим, нежели память, откуда могут быть вызваны те или иные образы. Inactu (Активно) это знание существует лишь для пришедшего экзаменоваться студента, отождествляющего его с тем, что написано в книге" (Хёйзинга, 1997, с. 218).
  Об "универсализме" и временности пантеонов. Подходы к реконструкции
  По мере расширения человеческого знания формальные пантеоны могли меняться. Менялся общественный уклад (матриархального на патриархальный), взгляды на верховенство в роду, племени и народе - менялось и представление о божествах. Можно сказать, что на определённом отрезке времени один бог, допустим, у славян главенствовал, другой пребывал "в ущербе" (ср.: по одному из поучений против язычества славяне сначала поклонялись упырям и берегиням, потом Роду и Рожаницам, потом первое место занял Перун) или же что почитание Богини-Матери некогда могло предшествовать вере в Небесного Отца, затем отступало, а потом вновь выходило на передний план.
  Не касаясь "теологических" вопросов, в уклонении от которых нас непременно возжелают упрекнуть, мы попробуем в дальнейшем тексте придерживаться не только источников, но и логики, если угодно, здравого смысла. Своя логика и свой здравый смысл присущи и мифологическому мышлению, лишь после глубокого погружения в особенности которого только и возможно что-либо понять в мифологии, в том числе славянской.
  Пантеон есть отражение (и не обязательно совершенное!) представлений язычника о месте Сил и предков в мире и их влиянии на природу и общество.
  При этом даты проведения ритуалов, посвящённых богам, а равно другие вехи традиционного календаря, за исключением разве некоторых, достаточно условны. Более того, прослеживается не только временное сходство традиционной обрядности Европы, но сходство генетическое. Скажем, согласно, "Германской мифологии" Якоба Гримма (II, Chapter XXIV - 758), славяне вместе с другими народами древней Европы держались взглядов на то, что год делится как бы на две части - летнюю и зимнюю. Когда промежутки надо было назвать, славяне говорили "подлетье", в отношении весны, и "подзимье" - в отношении осени. Но постепенно вошли в оборот и собственные названия - весна и осень.
  При этом все календарные события, хотя они тесно связаны с мифологией и, соответственно, с пантеоном, могут смещаться у разных народов. Часть таковых смещений есть следствие влияния господствующих религий (хотя и здесь наблюдается порою удивительное сходство), а часть зависит от местных климато-географических особенностей, широты и долготы, рельефа, образа жизни населения. Будут разниться в частностях и обрядовые формы - при сходстве обрядового минимума.
  Никому сегодня не под силу воссоздать вот так "запросто", на любой основе, научной или метафизической, архаическй пантеон, который устроил бы решительно всех, если не положить в его основу некие универсальные принципы, прежде всего - диалектические, являющиеся мощным инструментом философского познания (Гегель, 1997; Гегель, 1977). Пантеон необходимо изучать в диалектическом развитии, сочетая это с историческим подходом.
  Многим покажется странным, что этим, так называемыми "универсалиями" являются как раз вещи настолько самоочевидные, что они с рождения кажутся нам простыми и понятными (Куликов, Гаврилов, 2009). Боги древних мифологий, как и любая вещь, процесс или мысль во Вселенной подчиняются, по меньшей мере, пяти-шести универсальным законам или, иначе говоря, обладают универсалиями бытия (есть), небытия (нет), рождения, исчезновения, времени и сохранения. Именно они определяют контекст мироздания в самом общем виде для всего Сущего и Несущего. Эти универсалии неотъемлемы от каждой вещи при любых условиях: скажем, если бог и есть, то это отнюдь не отменяет его противоположной универсальной способности "не быть", отсутствовать (это вопрос точки зрения, времени и пространства). Скорее, предполагает! То же самое относится и к рождению с уничтожением (тоже, кстати, противоположности). Рождение предполагает уничтожение. Более того, рождение чего-то всегда есть уничтожение небытия этого чего-то. И наоборот. А небытие чего угодно - всегда и бытие этого же самого небытия. Словом наличие противоположных универсалий у всего во Вселенной само является универсалией. Это кстати и есть один из законов диалектики. Универсалии на проверку вообще оказываются категориями диалектики
  Ещё одним путём выстраивания пантеона ныне может являться широко используемая в физике Теория симметрий. Здесь имена богов оказываются операторами симметрии, а их действия - преобразованием симметрии начала начал Мира. Понимание симметрии здесь, однако, самое общее (переход чего-то одного во что-то другое).
  Ярким примером вездесущей симметрии в пантеонах и вообще традиционной культуре индоевропейцев являются противопоставления мужского и женского, Жизни и Смерти, Неба и Земли, Солнца и Луны, и т. д., более общо называемые бинарными оппозициями.
  Исследование смысловых связей и самого содержания ключевых образов традиционной культуры, которые являются её основой - инвариантом, архетипом, универсалией, - вызывает особый интерес у вдумчивых исследователей. Это вполне понятно, ведь именно такие смысловые связи позволяют этносу на "бессознательном уровне" сохранять и свой культурный, творческий созидательный потенциал и расширять его, что иным образом осуществить просто невозможно.
  В семиотике - разделе науки, изучающем появление, строение и работу различных знаковых систем (в первую очередь хранение и передачу информации) - определён особый тип отношений. В их рамках знак приобретает своё значение и смысл только через взаимодействие со знаком, стоящим к нему в оппозиции. По большому счёту это представление восходит к диалектическому закону единства и борьбы противоположностей, то есть носит универсальный характер. Например: утверждение - отрицание, вопрос - ответ, добро - зло, правое - левое ...
  Разумеется, помимо оппозиционных отношений между знаками существует отношение и переходного типа - посредник между крайностями, например:
  рождение - жизнь - смерть, тезис - синтезис - антитезис, будущее - настоящее - прошлое, молодость - зрелость - старость и т. д.
  Смысловые противоположности, "сталкиваясь" в прямом (или обратном порядке), порождают "третье", вбирающее в себя черты от обеих крайностей. Так возникают "триады" (в случае с богами это своего рода "Тримурти").
  
  Если у Мира лишь одно Начало, то едины в представлении человека и Мировые Силы, появившиеся в начале начал и творящие Всё. Но мы именуем их на разных языках и обращаемся лишь к некоторым в силу исторически сложившегося восприятия. Вот почему всё-таки уместно говорить о "русских", "славянских", "индоевропейских" богах как о родных, близких нашему мировосприятию и образу мыслей.
  "Рационалистические представления о природе, производственных процессах, общественных отношениях переплетались, а порою сливались с представлениями фантастическими, в которых миром, судьбами людей и вещей управляли грозные, могущественные и многообразные силы. Мифология и языческие верования народов Балтики далеко не в полном объеме дошли до нас. По существу своему эти представления не очень различались у разных племен; божества и другие сакральные силы славян и скандинавов, балтов и финнов оказываются вполне сопоставимыми" (Славяне и скандинавы, 1986).
  Нас часто спрашивают, что это вы всё об индоевропейцах да славянах? Уж не расисты ли вы, не националисты ли? Есть суждения и противоположного толка, что де мы за "интернационал". И то, и другое - свидетельства нелепой, но старательно годами и даже веками вбиваемой людям в голову привычке действовать и судить по принципу "кто не с нами, тот против нас", перенесённой и в области мышления.
  Представьте себе световой или звуковой спектр. У него есть видимая и невидимая, слышимая и неслышимая части. Причём если в плане физики слепота или орлиное зрение, глухота или острый слух - это крайние положения, не совпадающие с возможностями большинства людей, в отношении этнической культуры дело обстоит несколько иначе. Вспомним Редьярда Киплинга:
  
  О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут,
  Пока не предстанет Небо с Землёй на Страшный Господень суд.
  
  Точно так же есть Север, а есть Юг. Менталитет индоевропейской общности сложился до её распада в одних условиях, менталитет тюркской - в других, и т. д. И если ещё можно находить что-то общее с последователями верховенства Рудры и священности "Ригведы", те же кришнаизм и видоизменённый на американский лад тантризм уже принадлежат чуждой для потомков индоевропейцев культуре.
  По большому счёту язычество есть следование правилу разумного, сознательного самоограничения, рамки которого определяются сложившимися природными условиями существования того или иного человека, рода, народа, исповедующего язычество. Эти рамки были, есть и будут различными для жителя гор, равнин, приморья, Севера, Юга, Востока, Запада, - но они были, есть и будут. И потому охотнику-северянину, чтущему бога Леса, и его потомкам или земледельцам лесостепи архетипически будут чужды вера, образ мысли и действия бродяги, согбенного пред бескрайним Небом и палящим Солнцем пустыни - здесь господствуют свои архетипы, вполне уместные в конкретных условиях.
  Что касается единого общеславянского пантеона, то, видимо, таковой все жё никогда не существовал - разве что короткое в историческом смысле время на ранних этапах формирования (вычленения) праславянской общности из индоевропейской. Каждое племя по мере исторического развития (если не каждый отдельный род) представляло и называло богов по-своему. Условно можно говорить о северной (северо-западной) традиции и южной традиции его построения. Южную в нашем понимании отличает то, что во главе сонма богов оказывается Громовержец (как, например, в Древней Греции и Древнем Риме), а Северную - то, что Громовержец лишь один из многих, и он менее значим, нежели бог знания, магии и Дикого мира.
  "Анализируя религиозную ситуацию в дохристианской Руси, нельзя не учитывать, что по основным структурным характеристикам восточнославянский политеизм был идентичен политеистическим верованиям финно-угорских народов Восточной Европы. Распределение богов по их принадлежности к "верхнему" или "нижнему миру", их связь с теми или иными сферами хозяйственной и общественной жизни четко прослеживается в религиозно-мифологических традициях поволжско-финских или прибалтийско-финских народностей. <...> Много типологических параллелей с традиционной обрядностью и магическими верованиями славянских народов можно найти в аграрных и семейных ритуалах финно-угров" (Карпов, 2008, с. 46).
  Сложности с письменным источниками приводит зачастую даже к отказу славянским богам в "праве на существование", а дошедшие до нас свидетельства о вере в них рассматриваются как поздние домыслы, эдакая литературная игра. Исследователи порою полагают, что славяне "не дозрели" до тех уровней абстракции, который присущ, допустим, мифологии греков или римлян. Но достаточно ли у нас данных, чтобы судить об этом? Едва ли. Если так, то ни одна точка зрения не может быть признана правильной.
  Обратная сторона - стремление выдумать богов, следуя, видимо, принципу "чем больше - тем лучше", которой грешат многочисленные нынешние реконструкторы, мало знакомые с историей и основной логикой развития мифа и мифологического мышления, с особенностями традиционного мировосприятия.
  Вместе с тем именно они-то и есть своего рода отправные точки для тех, кто стремится восстанавливать не только "формальную", но содержательную сторону древних верований не только славян, но и других народов.
  
  Однако попробуем представить себе - в самых общих чертах! - мир Европы (не хорошо известное нам Присредиземноморье) в пору складывания славянских племён.
  Уже две тысячи лет назад славяне и их предки, заселявшие значительную часть Восточной и Центральной Европы, отнюдь не были тем единым народом, который представляют себе далёкие от исторической науки люди.
  Единая индоевропейская общность к тому времени давным-давно уже распалась на отдельные группы, многие из которых успели уже перебраться далеко-далеко от мест, где когда-то сложились. Иноплеменники где-то жили в тесном соседстве, даже в одних селениях, где-то враждовали; где-то смешивались друг с другом или с народами других групп. Потому война то утихала здесь, то начиналась там...
  Для нас не так важно, что именно происходило. Важно, что все народы, с одной стороны, сохраняли немало общего в верованиях и представлениях, но в то же время всё более различались между собой.
  Немалое значение имело и то природное окружение, в котором прорастали побеги даже этого, некогда единого древа, - ибо мало что столь же сильно влияет на отношение человека к окружающей действительности. Одно дело - богатое и тёплое Средиземноморье; другое - горные массивы (Кавказ, например); третье - холодные северные фьорды в лучах полярных сияний и уж совсем четвёртое - лесная полоса. Именно в лесной полосе Европы жили те индоевропейские народы, которых VI вв. нашей эры авторы письменных источников начинают называть по неким общим признакам (прежде всего, вероятно, по общности языка и обычаев) славянами (склавинами) - используя, как теперь полагают учёные, их самоназвание. Не так важно для нас сейчас, какое именно междуречье - Вислы и Одера или Двины и Днепра - стало "точкой отсчёта". Однако факт остаётся фактом: от Балтики до Балкан, от Альп до Волги более или менее плотно заселили земли наши с вами прямые предки или, скажем так, родственники. Да, они разнились всё больше и больше, но жили сходным укладом: земледелие, животноводство, промыслы (охота, рыболовство, бортничество), что не могло не повлиять и на сходство представлений о мире...
  "Вообще же для мировоззрения крестьян характерна целостность, синкретичность восприятия мира во всех его частях и проявлениях, постоянное ощущение взаимозависимости людей и природного универсума, включенности человека в космоприродный ритм" (Власова, 1995, с. 11).
  В Центральной Европе, этом бурлящем котле племён и народов (от иных и имени-то до нас не дошло), или на юге Восточной Европы, в опасной близости от путей кочевников, опасность нападения врагов всегда была повыше. Да и сами тамошние славяне по нраву были... скажем так, пожёстче, отнюдь не мирными землепашцами диковатого вида - от сохи да гумна.
  "В древних обществах вообще практически сливались особенности хозяйствования, быта, культуры и религии. А потому и понять их можно лишь в комплексе. Это означает, что первостепенное внимание должно быть уделено именно этническим отношениям. Как правило, этносы древности и сохранялись до тех пор, пока их цементировала религия.
  Но и вливаясь в новую общность, распавшийся этнос привносил что-то свое, более или менее значительное, часто пробивающееся сквозь века через народность вплоть до наших времен. <...> речь идет не о сумме однопорядковых явлений и тенденций, и проивоборство их тем острее, чем ближе затрагиваются собственно социальные проблемы" (Кузьмин, 2004, с. 19).
  И всё же славяне сохраняли до поры (а отчасти и по сей день) сходство языков, похожие обычаи и восприятие мира. Как было сказано, очень многое в этом восприятии роднило их с другими индоевропейскими народами, прежде всего - балтами и германцами и отчасти - с так называемыми "кельтами" (точнее, с той общностью, которой было дано это наименование). Кроме того, они никогда не отказывались заимствовать что-то у своих соседей и позволяли им что-то заимствовать у себя. Что и привело к смешению и наложению верований, представлений и обрядности. Естественно ожидать, что так происходило в областях, где общение разных народов было более плотным и тесным.
  
  В связи с вышеперечисленными обстоятельствами возникают вопросы, окончательного и однозначного ответа на которые честные учёные до сих пор дать не в состоянии.
  Некоторые из них мы продолжаем ставить перед собой и предлагаем читателям - вы обнаружите их в тексте так или иначе по мере продвижения от начала к концу книги.
  Например, не ясно успели ли прочие славяне (кроме балтских) до своего крещения в IX-XII вв. разработать сложную многоуровневую мифологию и, соответственно, развитые пантеоны? И какова мера воздействия на известную нам мифологию и верования славян народов неиндоевропейских языковых групп? В каком соотношении между собою находятся верования различных славянских племён (с побережья Балтики и среднерусской равнины, Адриатики и Центральной Европы) и региональных групп (западные, восточные, южные)? До какой степени глубины исторической памяти допустимо проведение параллелей между славянскими божествами и божествами индоевропейского, германских, кельтских, греческого, римского и др. пантеонов? Непонятно, продолжалось ли "достраивание" славянской и вообще языческой мифологии народов Европы после крещения там, куда не добралось христианство и там, где язычники уцелели физически после крещения? Почему мы забываем (а в последние годы особенно), что территория, заселённая славянами, была куда больше территории, подвластной киевским князьям, а та в свою очередь - больше "радостно", как нас уверяют, крестившейся?
  Вот их сколько вопросов, и это только навскидку!
  Какова степень влияния христианской религии на традиционные верования - если учесть, что контакты с её носителями начались задолго до "юридического акта" крещения? Ведь "де юре" редко предполагает "де факто"! Чтобы обойти вот такие неудобные вопросы, исследователями введён термин "двоеверие". Как отмечает В. Я. Петрухин, ""книжный термин "двоеверие" прочно перешел из древнерусских поучений против язычников в современную науку для обозначения синкретического мировоззрения русского средневековья, сочетающего христианскую идеологию с пережитками дохристианской. <...> Поскольку и поучения против язычников, и русская Начальная летопись - Повесть временных лет (ПВЛ) были результатом "рецепции" византийских образцов - творений отцов церкви (прежде всего, Григория Богослова и Иоанна Златоуста) и византийских хроник (в первую очередь - Иоанна Малалы и Георгия Амартола), - то собственно древнерусские фольклорные мотивы, имена языческих богов и т. п. оказывались включенными в византийский и библейский "литературный" контекст". Источники же греческих хроник, по справедливому мнению автора, нуждаются в специальном исследовании ещё и потому, что в христианской традиции, в том числе у Амартола, смысл языческих действ - был переиначен, "историзирован" (Петрухин, 2004, С. 248, 253).
  Петрухин, впрочем, полагает, что "...несмотря на средневековые церковные обвинения русских крестьян в двоеверии, которые некритически были восприняты и современными исследователями, можно утверждать, что языческие пережитки на Руси были ассимилированы, как и повсюду в Европе, культами христианских святых, а боги стали-таки бесами, нечистой силой, волосатик и мокошка русского фольклора лишь по именам напоминают языческих кумиров Волоса или Мокошь. Крестьяне были христианами, а не двоеверцами - их сословное самоназвание, известное, по крайней мере, с XIV в., говорит само за себя" (Петрухин, 2003).
   Однако, оставляя себе лазейку к отступлению, поскольку положивший начало отечественной литературе крупнейший письменный памятник русской словесности домонгольского периода и в XII веке проникнут языческим духом, Петрухин тут же добавляет, "...что Троян, Хорс и Велес упоминаются в "Слове о Полку Игореве" совершенно в ином контексте, чем в прочих памятниках. Вообще отношение к языческому прошлому в "Слове о полку Игореве" разительным образом отличается от всего того, что нам известно об этом в древнерусской литературе. Наименование певца Бояна "Велесовым внуком", ветров - Стрибожьими внуками и даже русских - русичей (или всех князей) Дажьбожьими внуками, потомками языческого божества <...> не находит аналогий в древнерусской литературе. Это давно отмечено "скептиками", относившими "Слово" к памятникам позднейшей русской словесности <...>"
  Но почему, собственно, нецерковный текст обязан демонстрировать то же самое отношение к языческому прошлому (да и прошлому ли?), как памятники церковной литературы? Совершенно непонятно. Только потому, что все грамотные люди сидели якобы в монастырях? Это не так, как мы знаем. Штампы, господа, штампы довлеют над всеми нами...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"