Аннотация: Нетрадиционный взгляд на традиционный образ
Кабаниха как луч света в тёмном царстве
У "Грозы" Островского - при всей её триумфальности - несчастная судьба, судьба гиганта, существующего, вынужденного существовать, в тени карлика - добролюбовского эссе "Луч света в тёмном царстве". Статейка эта - при всей её тягостности - оказалась состряпанной так ловко, что именно по ней как по конспекту многочисленные поколения школьников-гимназистов писали свои сочинения, послушно представляя персонажей "Грозы", этого мистического действа, плоскими и анекдотическими "олицетворениями" реакционности или, наоборот, бессильного протеста против оной. Хотя если прочитать "Грозу" "просто так", абстрагировавшись от навязанной апологетами революционной демократии "идейности", то картина изменится... с точностью до наоборот и главной героиней "Грозы" окажется вовсе не заполошная Катерина, а вызывающая уважение и даже восхищение героическая женщина Марфа Игнатьевна Кабанова, которая невиданным усилием воли одерживает победу над собой и потому, стало быть, получает право судить менее стойких товарок по слабому полу. Впрочем, обо всём по порядку.
Перво-наперво хрестоматийные "изверги" "тёмного царства" - они отнюдь не старики и старухи, которые в силу своего почтенного возраста уже не могут предаваться плотским утехам и потом в злобном бессилье препятствуют тем, кто ещё свеж и молод. Отнюдь! Марфа Игнатьевна Кабанова - женщина в самом соку, поскольку её дочка Варвара едва-едва вышла из подросткового возраста, а сын Тихон - совсем ещё молоденький, недавно оперившийся и оженившийся паренёк. Учитывая, что девиц из купеческой среды выдавали замуж совсем рано, путём простейшего расчёта мы можем установить, что представляемая нам "старой каргой" Кабаниха находится в самом что ни на есть аппетитном возрасте - от тридцати пяти до сорока, да к тому же - в качестве вдовы - является женщиной свободной: хоть замуж выходи, хоть милого друга себе заводи; никто не осудит. Однако она не делает ни того, ни другого. Замуж она, надо полагать, не выходит из самоотверженной любви к сыну, потому что прекрасно понимает: заключи она повторный брак - и у недотёпы-Тихона, и без того не блещущего умом, почти не осталось бы капитала, унаследованного от покойного батюшки, потому что новый супруг Марфы Игнатьевны прибрал бы денежки к рукам, и тогда Тихон оказался бы на другой, более низкой ступени общественно-имущественной иерархии.
Итак, вариант второй - друг сердечный. Да, но он же есть! Или, вернее, мог бы им стать, если бы Марфа Игнатьевна не была бы такой "железной леди" и не удерживала бы себя в приличных, то есть чисто платонических, рамках. Но кто же он? Прямо диву даёшься: "треугольник Катерина-Тихон-Борис рассмотрен критиками, режиссёрами и школьниками со всевозможных точек зрения, тогда как другая, но куда более значительная и трагическая любовная линия остаётся незамеченной. Что, впрочем, и понятно: пошлость Катерины-Бориса, пошлость адюльтера, криклива и лжепатетична, тогда как настоящее чувство молчаливо, сокровенно. Да, но кто же он? Да тот, кто в списке действующих лиц числится под номером первым - Савёл Прокофьи Дикой, полнокровный мужчина и ровесник Марфы Игнатьевны, нашей главной героини: дочки Дикого - почти ровесницы Кабанихиной Варвары.
Между Савёл Прокофьичем и Марфой Игнатьевной существует явное и весьма глубокое взаимопонимание. Взаимопонимание не столько социально-коммерческое, сколько романтически-сентиментальное: именно к ней как к даме своего сердца ходит не столько опохмеляться, сколько "оттягиваться" грозный для других Савёл Прокофьич; только здесь он и находит покой своей душе. Но отчего же то удовольствие, которое они оба получают от этого общения, не простирается дальше? Да оттого, что Марфа Игнатьевна, отнюдь не склонная к тому религиозному сентиментализму, от которого страдаёт её невестка, религиозно именно в высшем, подлинном смысле слова: она исполняет то, что предписано исполнять, и потому, стало быть, верует. Катерина же много говорит об ангелах, о поэтической любви к церковной службе, о страхе Божьего суда и, при таком-то глубоком мистическом сознании, закона Божьего не исполняет. И потому, стало быть, не верует - несмотря на всю свою религиозную фразеологию (фразеологию, надо сказать, западно-спиритуалистического пошиба, в духе скорее Бёме, чем Игнатия Брянчанинова).
Так вот именно в свете несостоявшегося романа Кабанихи с Диким и понятно то праведное негодование, которое стойкая свекровь обрушивает на нестойкую невестку, ибо перед каждой из них маячил одинаковый (но только в случае с бальзаковской дамой из Калинова - куда более сильный) соблазн "загулять", которому религиозная молодка поддаётся, а другая, никогда не созерцавшая ангелов, - нет. Если, как нас уверял Грушницкий, под толстым солдатским сукном бьётся романтическое сердце, то почему бы не биться ему и под столь же толстым сукном старорежимного шушуна?
"Жизнь - достиганье совершенства, и нам победа над собой - едва ли не высшее блаженство в борьбе с ветхозаветной тьмой", - писал Аполлон Майков. Триумфальную (хотя и "невидимую миру", ибо таково свойство истинного подвижничества) "победу над собой" и над "ветхозаветной тьмой" одержала именно та, которую припечатали клеймом "тёмного царства", тогда как "луч света" оказался замаранным мраком сразу двух смертных грехов - прелюбодеяния и самоубийства. Катерина, хоть и не склонная к теоретизированию, оказалась, по сути, такой же нигилисткой, как и Вера Павловна Чернышевского: от того только, что она ходит в русском (а не в "немецком") платье, не стрижёт волосы и не высказывает социалистических идей, суть дела нисколько не меняется.
Итак, "Гроза" - драма в высшей степени охранительная (что, кстати, и было подтверждено присуждением ей премии графа Уварова - известного ревнителя церковности, народности и государственности). Она охранительна в той же степени, в какой принадлежит к числу таковых и "Анна Каренина", где внимание читателя движется от сочувствия милой женщине, несчастной в замужестве, к сочувствию к тем, кого она так безжалостно раздавила (мужа, любовника и сына, которому придётся жить не только без мамы, но и с клеймом покойной мамы как прелюбодейки и самоубийцы. Катерине ещё повезло, что в мир иной она отошла бездетной). "Полно! Об ней и плакать-то грех", - сказала Марфа Игнатьевна в финале "Грозы" по поводу своей самоубившейся невестки, всю свою жизнь патологически стремившейся к "могилушке". Истинная правда: для одних гроза оборачивается очищением воздуха, а для других - днём гнева.