Критическая масса^[1]

Лео Грегори теряет высоту.

Он планирует на восходящих потоках наследия, что угасает позади: документальный фильм здесь, ретроспектива там, коллекция лучших хитов в углу для дилетантов. О, его труды не утратили ни капли своего величия: постройки остаются вне времени, предметы искусства по-прежнему подаются, как откровение, с какого угла ни посмотри. Критики продолжают восхищаться тем, как Лео Грегори может создать целую гипнотическую вселенную из куска стекла и проволоки. Однако его знаковые работы представляют собой лучшую часть прошлого десятилетия, а не текущих времен. Публикации возникают и теперь, но посвящаются работам, которые существуют уже много лет. Если говорить откровенно, производительность Лео так же велика, как и в прежние времена, однако новые шедевры почему-то не появляются в монографиях или восторженных ретроспективах.

Кажется, подобного никто не заметил, но ему известно одно: это лишь вопрос времени. Люди обязательно поймут. Объекты в зеркале заднего вида располагаются дальше, чем кажется на первый взгляд.

Нынче функциональность столь часто возвышается над формой. Конструкции, спроектированные для восхваления материала, существуют теперь лишь с целью выдержать следующий ураган. Творения Лео когда-то стремились вдохновлять; сегодня же они просто приспосабливаются к следующему удару, не более. Он так устал позволять погоде и микробам помыкать собой. Он хочет перестать просто строить вещи и вернуться к творчеству: стенам, плавно переходящим в потолки, светильникам, что собираются косяками в коридорах и конференц-залах подобно биолюминесцентным^[2] кальмары. Он хочет разрушить скучные, прямолинейные геометрические линии с помощью натуралистичных образов плавника^[3] и кораллов.

И мог бы, если б ему позволили. Его классические творения столь же устойчивы, сколь и красивы; семь баллов по шкале Рихтера едва смогли бы разбить окна. Но люди столь напуганы в наши дни. Каждый год уровень воды при наводнениях становится выше, пожары горят жарче, ветры дуют сильнее. Люди не хотят силы, что действует скрытно, они хотят получить её прямо в лицо. Хотят уверенности. Хотят чего-то, что выглядит сильным.

Было время, когда он мог дать им желаемое, когда знал, как сделать прекрасным даже брутализм^[4]. Быть может, он все еще в состоянии; прошло так много времени с тех пор, как ему предоставили эту возможность. Он не может точно сказать, когда смирительная рубашка перестала натирать.

Вероятно, именно в то время, когда у него начали заканчиваться идеи.

Лео, видимо, не в состоянии нормально спать по ночам. Он постоянно ворочается, одержимый снами о чуме и проституции. Чаще всего он спит на койке в комнате Эммы, чтобы избавить Мишель от своих полубессознательных шлепков. (Он лишь мечтает, что Эмму можно так легко разбудить.) Он работает допоздна и ложится спать заполночь. Фальстарты и отмены проектов накапливаются в его домашней студии, тяготят его, словно балласт, и оказывают давление. Он чувствует, что его как будто медленно тянут вниз во впадину Хуана де Фука.

Когда он обнаруживает взлом утром 23-го, это выглядит как облегчение.

****

Офицер Тальберг берёт интервью у Лео в разгромленной студии. Точнее, у Лео-в-разгромленной-студии, с помощью дрона, парящего в двух метрах впереди на уровне глаз; сама Тальберг остается в антисептическом укрытии в своей патрульной машине у обочины. Её напарник - Бладхаунд^[5] из Boston Dynamics, который передвигается на четырех подрессоренных ногах, как голодный ксеноморф^[6], - уже представил себя и отправился искать улики.

Тальберг выглядывает из маленького экрана, расположенного между передними конечностями квадробота.

- Что-нибудь пропало?

- Не думаю. Кто бы это ни был, он просто... обшарил дом. И разнёс Два-тридцать.

- Два-тридцать.

- Скульптуру, над которой я работал, - объяснил Лео и удивился, почему это прозвучало как признание. - Я их нумерую.

- Вы художник?

Голос Тальберг звучал удивлённо; вы не попадете в список службы быстрого реагирования, если не являетесь уважаемой персоной.

- Среди прочего, - говорит Лео. - Я много занимаюсь проектированием зданий.

Кажется, эта часть его личности лучше воспринимается в определенных кругах.

- О. Так вы архитектор.

Тальберг выглядит удовлетворенной; Лео не поправляет её.

Что-то грохочет за углом. Он следует за звуком - дрон Тальберг плывет у его плеча - сквозь арки из смолы и бетонного полотна^[7]. Непрямой, естественный свет ярко просачивается сквозь трещины в стенах. Вся студия больше походит на грот, чем офис: светлая пещера с высоким потолком, настолько естественная, насколько это в принципе возможно для искусственно созданного помещения.

Бладхаунд находит кучу хлама Лео в нише за пределами основного рабочего пространства: графические процессоры с керамическим покрытием из старых материнских плат. Моторы выброшенных приборов Cuisinarts^[8]. Батареи, шестерни и гироскопы, соединенные в безумных конфигурациях, непонятный мусор, гальванически впаянный в блистательные головоломки из металла. Собранный, использованный забавы ради, выброшенный в кучу, слишком большую, чтобы всё вместить; кусочки и части вывалились из своих ниш и лежали разбросанными по полу, как хрупкие, маленькие колючки. Робот сопел, сканировал и обнюхивал их всех, систематически превращая хлам в Улики.

- Это и есть Два-тридцать, я полагаю, - заметила Тальберг.

Лео качает головой.

- Всего лишь, как бы это сказать, прототипы. Неудачные эксперименты.

Развлечения для Эммы, на самом деле. Так они начинали. Потом он продолжил создавать их по привычке, вяло и безрадостно. Иногда, если он отворачивал взгляд, те обретали новую жизнь, превращаясь из мрачного отвлечения во что-то почти удовлетворяющее, если так можно выразиться. Разминочные упражнения. Исследование интересных тупиков.

Вероятно, всё это чушь, быть может, это просто его способ держаться за прошлое. Неважно, получает ли он больше удовольствия от данных брошенных сирот, чем от любой из последних работ, которые он помечает числом. Это не отменяет факта, что по любым объективным меркам он, в основном, просто дрочит.

Называет их дрочеврами. И вряд ли собирается признаться в подобном офицеру Тальберг.

- Два-тридцать находится здесь.

Лео отступает и поворачивает влево; дрон разворачивается и петляет в его сторону. Бладхаунд с тревогой уходит в кучу позади них.

230 располагается - точнее, располагался - на центральном столе главной студии. В жизни это было небольшое, замороженное цунами, складчатое стекло, уложенное слоями в оттенках синего и изумрудного. Вы могли заглянуть в его глубины и увидеть целый темный океан, оглядывающийся назад. Филигранная сетка из медных нитей проходила сквозь его кожу; идея заключалась в том, чтобы создать магнитное поле, в котором крошечные кристаллические капли, проткнутые аналогичным образом, плавали бы в воздухе вокруг центрального артефакта. Своего рода волна и облако её брызг, связанные невидимой силой.

Десять лет назад подобное выглядело новаторством.

Квадробот Тальберг медленно поворачивается вокруг своей оси, охватывая картину. Северная стена студии смотрит через гавань на горы северного побережья.

- Хорошее место, - отмечает Тальберг.

Если пройти через эту раздвижную стеклянную дверь на балкон и посмотреть вниз, то можно столкнуться лицом к лицу с серым, грязным асфальтом Комиссар-стрит у подножия холма и креозотовыми^[9] швами железнодорожных путей по обе стороны. С текущего места ничего из этого уродства не попадает в поле зрения.

Квадробот подплывает к стеклянным дверям.

- Они были открыты вчера вечером?

- Ну да. Но за ними восьмиметровый обрыв.

Студия простирается от гребня холма, будто здание позади неё высунуло язык. Она нависает над диким пологом вишни и клена подобно густой, зелёной жиле, которая вьётся вдоль склона, достаточно крутого, чтобы держать застройщиков на расстоянии. Кроме того, Лео с запозданием понимает, что это скрытый путь подхода для желающих немного поразвлечься.

- Угу. И отдельный вход, - добавляет Тальберг.

В наши дни это не является редкостью - когда гости и коллеги приходят воспользоваться удобствами, вы вряд ли захотите, чтобы они разносили патогены по вашей гостиной но все же.

- Она под сигнализацией, - говорит Лео будто в свою защиту.

- А сигнализация была включена вчера вечером?

- Да, я... - Если подумать, он не помнит этого явно. Но вы никогда не помните действий, совершенных на автомате, верно? - Так всегда и бывает, - завершает он, но квадробот уже обнюхивает одну из трещин в западной стене: источник света и перекрестной вентиляции, выдающий себя за геологическое несовершенство.

Дрон облучает сверкающим ультрафиолетом небольшую царапину и разворачивается лицом к нему.

- Эта щель сквозная?

- С другой стороны есть экран, чтобы не пускать насекомых. Но, да. - Он чувствует себя обязанным добавить - Нужно быть ребёнком-акробатом, чтобы протиснуться туда. Если только кто-то не разрежет тебя на куски перед этим.

- Мистер Грегори, при всем уважении к вашим архитектурным навыкам, я видела дома на деревьях и с более надежной системой безопасности.

Лео пожимает плечами. - Да, я... я был более осторожен, когда не проводил так много времени дома. Вряд ли можно ожидать, что кто-то вломится, когда ты ходишь прямо по коридору, понимаете?

- По крайней мере, вы должны держать вход на балкон закрытым и установить несколько камер. У кого еще есть доступ в помещение?

- Только у меня и Мишель.

- А что насчет Эммы?

Разумеется: они прошли по коридору, прямо напротив закрытой двери с табличкой, окрашенной Dayglo^[10] на основе голожаберных моллюсков, и приглушенными щелчками с шипением, которые просачивались с другой стороны.

- Она спит уже четыре года, - тихо говорит Лео.

Даже не глядя в ту сторону, он видит, как Тальберг отсчитывает в голове.

- Мои соболезнования, - говорит она через мгновение. - Голем был... Я все еще не могу представить, какой монстр мог намеренно создать нечто вроде...

Лео прерывает ее: - Он была индуцирована^[11].

- Простите?

- Кома. Мы ее индуцировали. С помощью H2S-терапии^[12].

Кажется важным, чтобы Тальберг услышала подробности.

- Пока не появится лекарство.

- Конечно. Они все время добиваются прогресса. - Дрон грустно ныряет с балкона вместе с внезапным порывом ветра. - Тогда вы, должно быть, пользуетесь домашним уходом.

- Максимум раз в пару недель. Кровать, по большей части, автоматизирована. - Он с опозданием понимает, к чему клонит Тальберг. - У медсестры нет доступа к

Его наушник жужжит. С облегчением Лео проверяет свои очки: - Извините, вы не против, если я отвечу? Это мой деловой партнер.

- Конечно. - Дрон летит в сторону балкона. - Мне все равно нужно проверить территорию.

Долгожданная передышка, хотя он знает, о чем пойдёт речь: снова этот коллекционер из Франкфурта, отчаянно желающий добавить неизвестный шедевр Грегори в свою гостиную. Новый или старый, даже если такого нет в каталогах. Все, что он успел создать. Цена не имеет значения.

Лео его сторонится. Ему стыдно признаться, что он, на самом деле, соблазнился предложением.

****

Мишель отводит взгляд от сцены, где три ученика репетируют гибкие движения, которые, как минимум, со стороны Лео кажутся анатомически невозможными для существ с внутренним скелетом.

- Никакого повода для радости, значит?

Он качает головой.

- Никакой ДНК. Никаких очевидных мотивов. Она не могла сделать ничего, кроме как зачитать мне акт о противодействии беспорядкам за то, что я оставил окна открытыми и не установил везде камеры видеонаблюдения.

- Но мы уже ставим камеры, верно?

Он колеблется с ответом.

- Лео. Кто-то был в нашем доме.

- Да. Конечно.

Он действительно решил стать более добросовестным в вопросах безопасности. Он держит все двери и окна запертыми, или пытается. Установка камер может занять некоторое время. Ему придется уговорить кого-то сделать индивидуальную настройку прибора. В наши дни нельзя получить предмет с полки, который бы не собирал все ваши персональные данные, и Лео не доверяет Google, Amazon или прочим монстрам, что тащатся от слежки и чья бизнес-модель основана на усилии заставить вас забыть о том, что Облако - это просто ещё одно слово для обозначения Чьих-то Серверов.

Мишель поворачивается к своим танцорам и стучит по плексигласу, чтобы привлечь их внимание; дает обратную связь и инструкции при помощи некоего элегантного, бессловесного семафора^[13]. Один из участников труппы показывает вверх большие пальцы; они начинают заново.

Лео смотрит будто завороженный. Судя по всему, на сцене находятся не три сущности, а одно многоконечное существо, разделенное на три части, которые неведомым образом двигаются в едином согласии. Между ними вспыхивают мягкие молнии: мерцающие полярные сияния рубина и изумруда, электрические мысли, прыгающие по синаптическим переходам для обеспечения синхронности. Огни мерцают, как статический разряд от ЛШС^[14] вокруг левого запястья каждого танцора.

- Как вы поставили такое освещение? - он задается вопросом.

- Крис взломал поля отслеживания контактов. Цвета возникают из взаимодействия профилей их путей.

Эпидемиологические радуги. Хроматика здоровья и болезни, яркой жизни и растворения маленьких хрупких вещей. Мишель буквализировала ЛШС, перевела их спектр в область видимого излучения.

- Я мог бы сделать это для тебя. Про себя: Но не сделал.

Она пожимает плечами.

- Ничего страшного. Крис понял это примерно за две секунды.

Танцоры перешли в совершенно новый режим; теперь каждая конечность и сустав дрожат, двигаясь так, словно наэлектризованные. Лео не может указать момент, при котором подобное произошло.

- Я завидую тебе, - признает он. - Это не так не всё идет от тебя. Всё, что ты делаешь - это сотрудничаешь.

Мишель хмурится.

- Это и я в достаточной степени. В конце. По крайней мере, основные движения и концепции похожи. Разумеется, они привносят собственные интерпретации, но я та, кто получит дерьмовые отзывы, если все облажаются.

Лео фыркает. - Ты когда-нибудь получала дерьмовый отзыв?

Она достаточно любезна, чтобы пропустить это мимо ушей.

Он снова смотрит на сцену. - Это и есть живое выступление, да? Пиранья?

Она кивает, глядя на танцоров, её губы слегка приоткрыты. Непонятная тонкая аура сияет вокруг нее, наполовину ожидание, наполовину зависимость. Эта грань - обратная связь между публикой и исполнителем, тонкий вызов и ответ, который обновляется дюжину раз в секунду и делает каждое выступление совершенно уникальным - в наши дни подобное случается редко. Зрителей может быть в тысячу раз больше по сравнению.с теми, кто мог бы поместиться на текущих местах; они могут простираться от нижней части материка до другого конца света. Но их здесь нет; танцоры зовут, и никто не отвечает. В перформативном^[15] смысле публика даже не является настоящей.

Пиранья получила ровно одно из четырех возможных разрешений на живое выступление, выданных мэрией в этом году. Новость пришла месяц назад, а ноги Мишель все еще не коснулись земли.

Она пыталась описать адреналиновый кайф, который получает от выступления перед существами из плоти и крови: будто сам являешься животным, уточняет Мишель. Будто находишься в джунглях и слышишь каждого сверчка и хищника в радиусе ста миль. Чувствуешь каждый волосок на руке, по отдельности шевелящийся на ветру: работая в режиме реального времени, как суперкомпьютер, просчитывая сценарии, что делать, если это произойдет, куда идти, если случится что-то ещё, как выстроить свои действия вокруг того опоздавшего, который пытается прорваться через пожарный выход спустя полчаса.

Он завидует и этому. - Слишком давно я не видел тебя такой, - говорит Лео.

Она колеблется. Кивает.

- Хотела бы я чувствовать то же, что и ты. Эту гипер-осознанность.

Она качает головой. - Ты спрашиваешь меня, ты слишком осведомлен. Перестань так сильно волноваться.

- Тебе легко говорить. - Она окидывает взглядом комнату и демонстративно разглядывает ряды стереокамер, микрофонов и дронов, которые используются для передачи далёким массам непонятно чего вместо истинного искусства. - В наши дни всё не так просто, Лео.

Он морщится, признавая её правоту.

- И вообще, - добавляет Мишель, - знаешь, почему у меня снова все хорошо? Потому что я доверяю себе. Знаешь, что происходит, когда я теряю веру в свои способности, когда перестаю просто танцевать и начинаю задаваться вопросом, сделала ли я нужное количество шагов перед разворотом? Я проваливаюсь. Как... как сороконожка, пытающаяся понять, куда должны идти все её ноги. - Она пронзает его серьезным взглядом. - Перестань думать об этом. Сделай перерыв. Подсознание способно на удивительные вещи, если ты просто позволишь ему делать свое дело. Иди поиграй в Starfisher ^[16]или что-нибудь в этом роде.

Он выдавливает улыбку. - У меня нет времени на игры, Миш.

- Люди совершают прорывы, играя в игры. Даже находясь во сне. Я пришлю тебе ссылки. Кроме того, - она кладет руки ему на плечи, - ты и близко не находишься в той колее, в которой думаешь. Эти твои маленькие, одноразовые эксперименты...

- Просто ерунда.

- Ну, мне они нравятся. Эмме они нравились... нравятся. Они двигаются.

- Они просто лежат там.

- Милый, не понимай это столь буквально. Они двигаются, просто лежа там. Я танцор, я это вижу.

Она хлопает его по заднице.

- Они кинетики^[17].

****

Глаза Эммы все еще двигаются под веками.

Этого не должно было случиться. Ее мозг так же отключен, как и все остальное: метаболические пути забиты точными аликвотами^[18] сероводорода, механизм этой витальной^[19] структуры замедлен на девяносто процентов или около того. Теперь её разум с большего расположен в гиппокампе: чистая медленная волна без сновидений, ее верхние области дремлют и блаженно не осознают происходящее.

Но вот она. Оглядывается в темноте. Вечный нарушитель правил.

- Эй, малыш. - Лео бросает взгляд на безделушку в своей руке. - Принес тебе кое-что.

Это не кинетика, но достаточно мило: маленький еж из бисера, освещенный изнутри, самодельный светодиод с эпидермисом^[20] из полированного морского стекла. Он показывает ей это, как того требует ритуал (неужели эти закрытые глаза перестали двигаться всего на секунду, остановившись на подарке в его руке?); Осторожно кладет ее на изголовье вместе со всеми остальными вещами, которые он принёс за эти годы. Он убирает волосы со лба. Вероятно, им следовало бы сделать короткую прическу, но вместо этого они периодами их подстригают. Он вместе с Мишель моет их вместе, каждую неделю.

Такая чертовски молодая. Пятнадцать лет, а все еще выглядит как маленькая девочка: их спящая красавица, стареющая на один год из десяти. Что будет, если потребуется еще одно десятилетие для поисков лекарства? А если два? Эмме может исполниться тридцать до того, как она достигнет половой зрелости.

Конечно, они думали о том, чтобы её разбудить. Даже боролись за это: какой вред нанесёт подобный поступок, если совершать его только в особых случаях? Дней рождений, Рождества. Всего на час или два. Быть может, на день. Дать ей немного времени на свету, чтобы заново познакомиться с этой маленькой, светлой душой, которую они отложили в сторону, ожидая, пока медицина догонит биотеррористов.

Это жестокая фантазия, вне сомнений. Чтобы безопасно вытащить кого-то из сульфидной комы, требуются дни - и ради чего? Чтобы их прекрасная дочь смогла увидеть, как родители стареют будто в покадровой съемке, увидеть мир, движущийся без нее, пока все эти крошечные монстры, пробудившиеся вместе с ней, пожирают ее преимущественно изнутри? И тогда время игр окончится, милая. Пора назад в пустоту. С днем рождения. Ради нескольких минут эгоистичного общения лицом к лицу.

И все же они так сильно по ней скучают. Боль, душевная боль накапливается. Поэтому они выпускают ее время от времени, споря, отрицая, повторяя одни и те же шаги к одной и той же неприступной, конечной точке, пока Эмма ждет в стазисе, о котором заботятся магические машины.

Иногда Лео находит здесь признаки комфорта: мягкое, голубое освещение, мерцающие созвездия жизненных показателей, вязкая перистальтика гелевого матраса, который качает его дочь туда-сюда, чтобы держать пролежни в страхе. Низкий электрический гул и щелчки ЭМС^[21]-подушечек на руках и ногах: небольшие удары током с целью предотвратить истощение неиспользуемых мышц. Вся комната - своего рода экосистема, смещенный в синий цвет электрический лес, отпугивающий монстров. Эта атмосфера успокаивает его неизвестным образом.

Иногда.

Иногда же она сводит с грёбаного ума.

****

Снова звонит Тальберг. - Не знала, что вы создаете роботов, мистер Грегори.

Лео щурится в свои очки. - Таким не занимаюсь.

- Я сейчас в Пойнт-Грей, смотрю на одного такого, полностью покрытого вашими работами.

- Пойнт-Гр... оу. - Он вспоминает. - 204.

Трансляция переключается на дрон Тальберг, зависший над мёртвой Honda Kamakiri, распластанной по гранитным плитам. Её панцирь раздроблен, две ноги сломаны. Редкое облако моли из фольги порхает вокруг, словно крошечные ангелы, запрограммированные Лео три года назад, которые сошли с ума, покачиваясь и дергаясь в спазматической карикатуре на окружающий шёпот. Бладхаунд Тальберг обнюхивает тушу с судебной строгостью, которая не в состоянии полностью развеять ощущение, что одно существо оплакивает потерю другого.

Тальберг появляется снова. - 204, я полагаю.

- Да. Бот с конвейера, но я его кастомизировал.

- Эти маленькие, лёгкие штучки.

Лео кивает. - Помимо прочего. Они должны сбиваться в стаи, как птицы. Магнитные катушки, микровентиляторы, алгоритмы ближайшего соседа. На самом деле, это выглядело весьма впечатляюще до . . .

- Угу.

Тальберг, похоже, не впечатлена. По правде говоря, Лео тоже не впечатлен. 204 был диковинкой, горсткой элементов из его коллекции Величайших Хитов, переделанных в работу на заказ.

И все же. - Закономерность, да?

- Дважды - уже совпадение, - говорит Тальберг. - Требуется три раза, чтобы добраться до действий преступника. Но вы, возможно, захотите отправить мне список прочих работ, которые разбросаны по нижней части материка. На всякий случай.

И тут его осенило. - Это бот безопасности; должно сохраниться видео. Если не в локальной памяти, то где-то в удаленном месте.

- Так можно было подумать, правда? - Тальберг мрачно улыбается. - Вся местная система слежения вышла из строя.

- Что?

Офицер кивает. - Какие-то магнитные помехи. Все камеры в зоне действия не работали, прежде чем неизвестный объект появился в кадре.

- Не смотрите на меня, - говорит Лео.

Тальберг поднимает бровь. - С чего бы мне это делать?

- Ну, кхм, катушки, которые я установил. Для птичек. Но я экранировал бортовую электронику, и поля в любом случае были недостаточно сильными, чтобы испортить любой механизм за пределами ходовой части.

- Угу.

Тальберг на мгновение высовывается из кадра, прежде чем макрос^[22] отслеживания включается и снова производит захват; Лео мельком видит рулевое колесо, испытывая вспышку зависти. Полицейские все еще могут водить, вручную. Их машины даже не оснащены опцией самостоятельного вождения, с тех пор как антинаталисты^[23] взломали весь автопарк полиции Цинциннати, заставив его играть в бамперные машинки на скорости 100 км/ч в центре города.

Прекрасные были дни.

****

Тальберг получает свой список, но у нее хватает других дел. Лео не может себе представить, что пара мелких краж со взломом занимают в ее повестке дня очень высокое место. Он сдерживает себя так долго, как может, что приводит к бессонным двум часам ночи; затем он вылезает из постели (Мишель что-то бормочет позади, но не просыпается), надевает штаны и спускается в гараж. Он отключает Nissan от зарядки и скармливает ему точки маршрута; пока тот их пережевывает, он делает массовую рассылку своему местному списку клиентов с запросом, не случилось ли что-нибудь, знаете ли, с какой-либо из его вещей за последние несколько дней.

Nissan пингуется, маршрут оптимизирован и проложен. Лео отправляется в Полуночный тур.

Он исследует 86-й участок на Восточной Джорджии: официальный штаб Лео, близоруко построенный до Коконирования. Это массивный блок высотой в пять этажей, его фасады хаотично испещрены пещероподобными инвагинациями^[24] и водопадами зелени: куб Борг^[25], ассимилированный тропическим лесом. Лео начинает с парковки, где ряды свежеотпечатанных переносных туалетов и стопки складных кроваток ждут неизбежного наплыва беженцев в следующем году (каждый должен внести свой вклад - и не то чтобы гаражи были переполнены клиентами в наши дни). Он пробирается через погрузочные площадки и производственные помещения, дворы, сады и пыльные цеха прототипирования. Восемьдесят шесть из них фактически заброшены даже днем, за исключением ручейка уличного бизнеса, который неизвестным образом поддерживает жизнь ресторана и галереи. Здесь, глухой ночью, есть только Лео - и здание выглядит нетронутым. Ни одна скульптура, ни один светильник не находятся на своем месте. 192 - другая история: заказная часть памятной скульптуры, установленной на площади Мейпл-Три, постмодернистский ответ Ванкувера на потускневшие бронзовые статуи умерших белых людей на лошадях. Какой-то критик однажды сравнил её с хантавирусом; совсем не то, что имел в виду Лео, когда строил эту чертову штуку, но, оглядываясь назад, он не может отрицать сходства.

Сейчас та ни на что не похожа. Её части разбросаны по площади. Один из временных дорожных знаков - высокий столб, цементное основание - неподалеку лежит на боку. Очевидно, незнакомец использовал его как кувалду.

Три раза - это действия противника. А может и нет; чего еще ожидать, когда размещаешь произведение публичного искусства в самом сердце Гастауна, всего в сорока метрах от буквально-я-не-шучу-Кровавой Аллеи? Полиция теперь едва ли реагирует на звонки 911 отсюда. А когда они всё-таки приезжают, то, как правило, действуют силой.

Происшествие может не иметь чёткой цели. Просто еще один акт случайного насилия в Гастауне, практикуемый теми хорошими людьми, которые выходят из-за угла Пауэлла, медные уличные фонари отбрасывают тень на их лица, орудия в их руках тяжелы и полны инерции...

- Езжай, - говорит Лео, и Nissan увозит его.

Он пересекает Лайонс-Гейт по пути в Эмблсайд: 210 и 211 в порядке. На Пембертон и Марин 162, похоже, не пострадал. 188 издалека кажется нетронутым - его верхние части нависают над общественным центром, как всегда, расположенным в его тени, - но чего он ожидает? Что какая-то ночная армия линчевателей-арт-критиков собирается снести десятиэтажный кондоминиум в самом сердце Северного Вана?

Не то чтобы Лео особенно оплакивал его потерю. 188 - прекрасный проект, возможно, лучшее, на что можно надеяться в мире мелочных бюрократов, которые мерят устойчивость квадратными формами. В его интерьере есть несколько действительно приятных штрихов - вестибюль весь в изгибах и арках, освещенный созвездиями выдувного стекла, которые светятся, как золотые раскаленные кровяные клетки, - но само здание не представляет собой ничего особенного. Плоскости и прямые углы, обычная бетонная оболочка, сформированная одноразовым экзоскелетом из армированной фанеры.

Ущерб становится виден, когда Nissan поворачивает за угол. Повреждения видны исключительно на первом этаже, разбитые окна и изрешеченные стены, редкие осыпи кирпичей, разбросанные вдоль тротуара. Арматура торчит из развороченного фасада, как тонкие кости из открытой раны. Вся картина мигает синим и красным в свете полицейской машины, припаркованной у главного входа. Коп фактически вылезает из кабины, пока Лео наблюдает, понижая обычный запущенный из багажника дрон с доверенного лица до помощника. Мясо поворачивается и смотрит на проезжающий мимо Nissan; мех игнорирует его.

Лео не останавливается.

Рассвет застает его дома, облаченным в шлем виртуальной реальности, летящим на арендованном дроне вдоль островов залива к его любимому Бридж-Хаусу. Это место расположено по разные стороны глубокого папоротникового оврага, охватывая пространство между ними, спроектированное как своего рода домашняя обсерватория для наблюдения за поднимающимися морями и меняющимися экосистемами. Последующие поколения восхищались бы тем, как чудесная страна под их ногами переходила из леса в болото, из болота в залив. Его жители находились бы в зеленом сердце самой экологической сукцессии^[26]. Сейчас дом пуст. Прошло всего десять лет, и некогда нетронутый овраг превратился в застойную яму, забитую нитчатыми водорослями, циклически меняющуюся от просто эвтрофной^[27] весной до совершенно бескислородной к августу. Здесь пахнет черной грязью и тухлыми яйцами. Кедровая роща, которая когда-то возвышалась над подъездной дорогой, превратилась в скелетную растопку из-за короедов и какого-то нового супергриба, который вырвался из тропических лесов Орегона еще в 25-м. Окна на берегу океана выходят на бесконечную и беспорядочную панораму коряг, мусора и сломанных частей японских кондоминиумов, напечатанных на 3д-принтере и унесенных Северо-Тихоокеанским течением.

Однако Бридж-Хаус выстоял, непреднамеренное свидетельство того, что следует быть осторожным в своих желаниях. Он пережил суперштормы, убийственный прибой и разрушительные землетрясения, запоздавшие на полтысячелетия. Он остался невредим: те, кто преследует эту вендетту, не зашли столь далеко.

Они не то чтобы пытались.

****

Итак, официально: кто-то имеет счеты с Лео Грегори, Увядшим Вундеркиндом. Теперь ПДВ^[28] начнет действовать. Они проигнорируют биохакеров, создающих генно-инженерную чуму в своих гаражах. Они забудут об ордах беженцев, которые пробираются из США. Черт, они даже могут воткнуть булавку в ту левую клику, которая взломала Интернет вещей^[29] на прошлой неделе, разогрела все холодильники в Нижнем Мейнленде ровно настолько, чтобы завалить местные больницы двумя тысячами одновременных случаев сальмонеллы. Они забудут обо всем этом и сосредоточат ресурсы исключительно на деле полуночного вандала, который осквернил бессмертную работу Лео Грегори.

Верно.

На самом деле, ему повезет, если Тальберг еще не перевели в последнюю оперативную группу по борьбе с бандами. Если он захочет дать отпор, надеяться не на кого.

Но Лео не детектив. Он скульптор. Художник. Единственный известный ему способ борьбы с разрушением артефактов - это сделать их больше, отказаться от замусоренной истории и заполнить пространство чем-то лучшим.

Звучит так чертовски просто. Правда в том, что единственные творения, которые доставляли ему удовольствие в последнее время, были этими одноразовыми разминками, и они - ничто. Личные поблажки, спонтанные и совершенно лишенные строгости.

Вероятно, именно по этой причине они нравятся ему и Эмме.

В порыве вдохновения он включает на стене трансляцию старого документального фильма - Бесконечных регрессий Лео Грегори Национального совета по кинематографии - и выбирает кусок из кучи мусора: кристаллическую диатомовую водоросль^[30], ощетинившуюся тысячью тонких, как иглы, выступов. Он построил ее в стеклянном колпаке, откачал воздух и позволил жесткому вакууму протянуть расширяющийся пузырь мягкого стекла через каркасную сетку. Кажется, подобное выглядит чрезмерно изысканно, чтобы существовать. Эти хрупкие шипы даже не смогли бы выдержать собственный вес, если б не проволочные ворота и каналы, продетые сквозь стекло, словно нейросеть. Он хватает пару пинцетов с длинными ручками и рассеянно начинает отламывать шипы у основания.

На стене произведение Лео из Барбикан-центра^[31] парит, словно чудовищный биолюминесцентный коралл, пока более молодой человек закадровым голосом рассказывает о важности понимания того, что действительно имеет значение. Монтаж фото и видео с телефона напоминает о его юных днях, когда он притворялся фермером из Уайтрока, выдавая свою стеклодувную установку за с/х оборудование, чтобы обойти законы зонирования. Затем снова об искусстве - 108, на этот раз: Большинство из нас считают молнию в бутылке просто речевым оборотом. И только Лео Грегори осмелился бы воспринять это буквально. Какой-то математик из Ватерлоо постулирует савантическую^[32] интуицию для производных.

Эти каракули хороши - даже приносят удовлетворение, по-своему скромно, - но они чертовски маленькие. Недостаточно просто выйти за рамки; Лео хочет оставить всё в клочьях. Он хочет масштабировать свое искусство до размеров архитектуры, рассечь целое гребаное здание. Хочет построить небоскреб и разрезать его под безумными углами, исследовать миллион сечений: скелет, изоляцию, легочные протоки и вентиляторы, искрящуюся медь и оптоволокно центральной нервной системы. Он хочет разделить всю эту евклидову монотонность и раскрыть фрактальные чудеса, сокрытые внутри, составить карту целой двумерной вселенной, раскинувшейся на тысяче квадратных метров.

Снова молодой Лео: То, что мы пытаемся сделать, это ослабить контроль... привести эти системы в движение, которые позволяют материалу определять, какую форму стоит принимать

Он снова обращает внимание на верстак, моргает: где-то за последние несколько минут он разрезал диатомовую водоросль пополам вдоль линии экватора. Блестящее поперечное сечение завораживает, как электрическая схема, встроенная в жеоду^[33]. Радужная оболочка. Глаз.

Как там Мишель сказала несколько дней назад? Подсознание способно на удивительные вещи, если просто позволить ему делать свое дело.

Ну, хм. Это не первый раз, когда его руки действуют самостоятельно, пока он не смотрит; так он сделал некоторые из своих лучших произведений в Зоне. Когда его работы были действительно хороши.

Но, возможно, Мишель была права. Обычно она права. Вероятно, ему стоит перестать концентрироваться на самой работе и придумать, как вернуться в этот старый Дзен-спейс^[34].

Она отправляла ему ссылки, вспоминает он. Лео отключает звук на стене и проверяет сообщения.

Ух ты.

Это выходит далеко за рамки пианистов, позволяющих своим пальцам двигаться самостоятельно, или чемпионов по гольфу, неспособных вспомнить момент, когда те нанесли решающий удар. Конечно, существуют эти ваши обыденные лунатики (Эмма раньше была одной из таких; ее находили перед холодильником в три часа ночи, поедающей сырые соевые хот-доги прямо из упаковки). Ваши несколько менее привычные сексомники^[35], круизные бары, соблазнительные любовники на одну ночь, просыпающиеся на следующий день в шоке и ужасе от присутствия совершенно незнакомого человека рядом с собой в постели. Но Миш не шутила: люди также совершают научные прорывы во сне. Математические теоремы, молекулярные структуры, статистические модели морских местообитаний - все это подается оптом во сне, если верить схожим сообщениям. Все, что нужно было сделать сновидцам, это проснуться и записать свои идеи, прежде чем те исчезнут, будто писались под диктовку.

Люди даже убивают во сне. Это называется убийственным сомнамбулизмом. Они едут через весь город, совершают грязное дело и убирают беспорядок после, так и не проснувшись. И присяжные неоднократно отпускали таких убийц, потому что после изучения доказательств они приходили к выводу, что обвиняемые все-таки не совершали подобных ужасных вещей.

Нечто внутри них сделало это.

Раздается внезапный звук. Лео вздрагивает, но это всего лишь его брошенные очки, пищащие со стола. Он надевает их и ворчит от раздражения; каким-то образом франкфуртский коллекционер откопал его личную электронную почту, обошел Рэнди и нацелился прямо на объект своей одержимости. Лео не может полностью подавить укол неохотного восхищения упорством парня.

Это, вне сомнений, всё то же старое дерьмо. Нужно что-то оригинальное. Подойдет болт с квадратным подголовком, обмотанный клейкой лентой, если на нем есть подпись Лео. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

Лео колеблется почти минуту, все время ненавидя себя.

Он нажимает Удалить.

****

Рэнди звонит из Берлина.

- Плохие новости.

- Выставка закрыта, - предполагает Лео. Шварцвальд снова горит. Все, кто находится менее чем в тысяче километров с подветренной стороны, в основном сидят дома.

- Чего? О, нет, ветер должен сменить направление ко вторнику; все должно быть в порядке.

- Что тогда?

- Кто-то уничтожил 202.

- Подожди, ты имеешь в виду... - Лео начинает отсчет своим творениям. - Там? Лейз-парк?

- Боюсь, что да.

- Кто?

- Понятия не имею. Большой парк, не так много камер, и две из них по какой-то причине работали в ту ночь. - Рэнди заходится континентальным кашлем. - Боюсь, это дело не имеет высокого приоритета для местной полиции.

Трансатлантический коммерческий рейс увеличивает ваши шансы заразиться аляскинской оспой на 68%, а полдюжиной вариантов H1 - почти на пятьдесят. Неужели кто-то ненавидит работу Лео - ненавидит его самого - настолько, что готов провести двенадцать часов, запертый в летающей чашке Петри^[36], дабы просто нанести пару ударов по какой-нибудь никчемной скульптуре в чужом парке?

- Их больше одного, - говорит Лео.

- Что?

- Это группа. Международный заговор.

- Эм, Лео...

- Рэнди, ты не забыл, какие у меня здесь проблемы последние несколько недель.

- Конечно, нет, но серьёзно? Международный заговор?

- Канада и Германия: международный. По крайней мере, два человека работают вместе. Заговор.

- Да ладно. Если б какой-то тайный шабаш критиков действительно хотел тебя прикончить, они бы просто написали тебе плохую статью в Architectural Review или что-то в этом роде.

- И как ты объяснишь происходящее?

- Не знаю. Наверное, совпадение.

Лео не удостаивает это ответом.

- В любом случае, кхм. - Рэнди прочищает горло - Это не главная причина, по которой я звоню.

- О?

- Я думал, мы договорились, что я буду заниматься твоими фанатами.

- Так и было. В чем проблема?

- Твоя поставка Гюнтеру Хольцбоку прошла не совсем по обычным каналам.

- Гюнтер... - Франкфуртер. Зануда. - Поставка?

- Я бы даже не узнал об этом, если б не находился в студии по другим делам. Случайно увидел её на погрузочной палубе перед отправкой.

- Рэнди... - Лео вызывает таблицу, чтобы проверить, хотя уже знает, что найдет там. - Я никогда и ничего не отправлял этому парню. Знаешь, как он нашёл адрес моей электронной почты?

- Официально, нет, это не от тебя. В счете указан Мико Уэбб.

- Мико...

- Не могу не задаться вопросом, использовала ли ты это имя, чтобы оно не прошло через меня.

- Я ничего не отправлял.

- Да ладно. Думаешь, я не узнаю твою работу, когда её увижу?

- Ты открывал посылку?

- Конечно, открывал. Пятьдесят килограммов всяких безделушек. А Хольцбок хотел всего одну штуку. Ты отправил ему достаточно, чтобы открыть его собственную чертову галерею. Даже не взял с него ничего, кроме расходов на доставку и обработку. О чем, ради Бога, ты думал?

Лео осматривает кучу хлама. Мириады разрозненных фрагментов оглядываются назад. Теперь, когда он обратил внимание, куча действительно выглядит меньше, чем раньше. Небольшая фигура, одновременно знакомая и неуместная, блестит около её вершины. Лео пересекает комнату и вырывает из кучи морского ежа. Мурашки пробегают по его рукам.

- Они вернулись, - шепчет он.

- Снова твой заговор?

- Они были в комнате Эммы... Он чувствует внезапное желание пойти туда сейчас, посмотреть под кровать в поисках спрятавшихся призраков, хотя он заглядывал к ней не более получаса назад.

Не будь идиотом, Лео. Успокойся, мать твою.

- Лео, я...

Он делает вдох.

- Рэнди, не знаю, что тебе сказать. Это был не я. Значит, что это был кто-то другой.

- Кто-то другой, знающий о Мико Уэббе.

- Им не обязательно знать о нем все. Это просто, знаешь ли. Ссора, публичная персона. Кто-то украл мое искусство, Рэнди. Кто-то изъёбывается надо мной. Над нами.

- Значит ты говоришь, что не хочешь, чтобы я отправлял его во Франкфурт? - говорит Рэнди.

Лео едва слышит его. Он не может перестать думать об этом избитом клише, за которым критики любят прятаться, когда собираются раскритиковать работу всей жизни:

Ни один художник никогда не владеет своим искусством.

Оно принадлежит всем.

****

Он просыпается от щелкания электронных сверчков в тусклом, голубом сиянии экосистемы-хранителя Эммы. Мишель наклоняется над ним. Ее лицо - сплошные тени.

Она прикладывает палец к губам: Ни звука.

Он мгновенно насторожился - Они вернулись? - одна рука тянется к своим очкам.

Она качает головой, шепчет:

- Лучше.

Лео ловит уголок улыбки.

- Тогда... - Он скатывается с койки, натягивает спортивные штаны. Теряет равновесие, когда его нога попадает не в ту штанину..

- Пошли!

Он следует за ней в холл, где маленький сенсорный экран выдает потоки с недавно установленных и изготовленных на заказ камер видеонаблюдения без подключения к Облаку^[37]. Мишель вывела изображение студии: беспорядочную мозаику углов и теней, эластичные силуэты залитых лунным светом оконных рам, будто натянутые на пол.

В углу неизвестный объект движется около кучи мусора. Сигнализация не срабатывает.

- Они взломали датчики, - говорит Лео.

- Датчики в порядке, - говорит ему Мишель. - Ты просто продолжаешь их отключать.

Он моргает. - Нет, я... почему ты вообще так говоришь?

- Потому что я тебя знаю, - отвечает она. - Потому что я обращаю внимание. - Она задает свой вопрос: - Все эти вещи, которые были разбиты. Здания, скульптуры. Тебе что-нибудь из них нравится?

Он на мгновение задумывается.

- Кхм.

Мишель играет с интерфейсом; в двадцати метрах и четырех стенах камера перемещается вниз и влево, фокусируется на этой темной головоломке, которая неопределённо движется по полу. Она проводит пальцем вверх по слайдеру: режим ночного видения превращает внутреннюю часть студии в поток зернистого зеленого дневного света.

Дрочевры Лео становятся единым целым.

Как раненые птицы, как заводные игрушки, они волочатся, хлопают крыльями и катятся по плиткам; ударяются друг о друга и слипаются, словно разбросанные кости, собирающиеся в какой-то опухолевидный скелет. У одного фрагмента есть бугорок с одной стороны; у другого - гладкая круглая ямочка, выложенная стеклом. Они вынюхивают друг друга и прыгают вместе, шар и гнездо; сустав; конечность. Лео думает, что помнит медную катушку в одной из этих безделушек, литиевую батарею, давно отслужившую свой срок. Он представляет себе магнитные поля, складывающие суммы частей.

- Это был ты все это время, - шепчет Мишель. Она постукивает краем глаза. - Только не эта часть тебя.

Она сияет в свете экрана. Он никогда не видел ее такой красивой.

Конечности и линзы срастаются вокруг ветхого туловища сервоприводов, термостатов и чипов оперативной памяти. Лео удивляется тому, как все эти компоненты располагаются сами собой; защелкам, гнездам и силовым полям, удерживающим всё это вместе. Болюс^[38] частей бурлит и щелкает на конце одного придатка: он напоминает ему булаву. Кулак, который раскрывается и закрывается. Коготь какого-то ракообразного киборга.

Голем делает шаг. Еще один. Он, скользя и шатаясь, направляется к одной из трещин в западной стене: источнику непрямого света, вентилятору поперечного бриза, слишком маленький для чего-либо, кроме ребёнка-акробата или расчлененных частей тела. Лео видит прокладки Серпинского^[39] и фракталы Жюлиа^[40], убийц-лунатиков и коматозных секс-круизеров. Он видит бифуркации Хопфа^[41] и самопознание процесса. Поэзию материальной логики.

Лео Грегори тянется, чтобы взять руку Мишель, пока десять тысяч драгоценных фрагментов изгибаются, скручиваются и исчезают в ночи, чтобы дать ему искупление.

1. Critical Mass, 2022

2. Биолюминесценция - способность живых организмов светиться, достигаемая самостоятельно или с помощью симбионтов

3. Плавник (сплавной лес) - вид транспортирования леса по воде, при котором используется плавучесть дерева

4. Брутализм - в интерьере для данного стиля главенствуют такие материалы, как необработанный бетон, сталь, кирпич, металл, дерево и стекло. Они выступают не просто как часть конструкции, но и как ключевой элемент дизайна, подчеркивающий честность и простоту форм.

5. Бладхаунд - порода собак с длинными ушами и немного вытянутой мордой, выведенная в Бельгии.

6. Очевидная отсылка на Чужого из одноименного фильма

7. Бетонное полотно - эластичный тканевый материал, пропитанный бетоном

8. Cuisinarts - американский бренд кухонного оборудования и приборов

9. Креозот - бесцветная (иногда желтоватая или жёлто-зелёная) воспламеняющаяся труднорастворимая в воде маслянистая жидкость с сильным запахом и жгучим вкусом, получаемая из древесного и каменноугольного дёгтя

10. Dayglo Color Corp - частный американский производитель красок и пигментов

11. Индуцирование - искусственный вызов какого-либо процесса, в данном случае, комы

12. Сероводородная терапия - вид терапии, который использует донор или прекурсор сероводорода, такой как диаллил-трисульфид, для того, чтобы повысить содержание сероводорода в крови и тканях пациента

13. Семафор - примитив синхронизации работы процессов и потоков, в основе которого лежит счётчик, над которым можно производить две атомарные операции: увеличение и уменьшение значения на единицу, при этом операция уменьшения для нулевого значения счётчика является блокирующейся

14. ЛШС - Луч широкого спектра

15. Перформативный - содержащий речевые акты, равноценные поступку

16. StarFisher - многофункциональная астрологическая программа для Windows

17. Кинетика - совокупность телодвижений (жестов, мимики), применяемых в процессе человеческого взаимодействия (за исключением движений речевого аппарата)

18. Аликвота - точно измеренная дольная часть образца (объём раствора), взятая для анализа, которая сохраняет свойства основного образца

19. Витальный - жизненной важный

20. Эпидермис - внешняя первичная покровная ткань растений, обычно однослойная, покрывающая молодые стебли и остальные наземные органы

21. ЭМС - электромагнитная стимуляция

22. Макрос - программный алгоритм действий, записанный пользователем

23. Антинатализм - диапазон философских и этических позиций, негативно оценивающих возникновение новой жизни и считающих размножение неэтичным в тех или иных группах случаев

24. Инвагинация - выделяемый в отдельную нозоформу вид непроходимости кишечника, причиной которого является внедрение одной части кишечника в просвет другой

25. Борг - фракция агрессивных киборгов-захватчиков, управляемых коллективным разумом, из франшизы Звездный Путь

26. Сукцессия - последовательная закономерная смена одного биологического сообщества (фитоценоза, микробного сообщества и т. д.) другим на определённом участке среды во времени в результате влияния природных факторов (в том числе внутренних сил) или воздействия человека

27. Эвтрофикация - насыщение водоёмов биогенными элементами, сопровождающееся ростом биологической продуктивности водных бассейнов

28. ПДВ - Полицейский департамент Ванкувера

29. Интернет вещей - концепция сети передачи данных между физическими объектами (- вещами), оснащёнными встроенными средствами и технологиями для взаимодействия друг с другом или с внешней средой

30. Диатомовая водоросль - группа водорослей, отличающаяся наличием у клеток своеобразного - панциря, состоящего из диоксида кремния

31. Барбикан-центр - центр исполнительских искусств в поместье Барбикан в лондонском Сити, Англия, и крупнейший в своем роде в Европе

32. Савант - редкое состояние, при котором люди с интеллектуальными или когнитивными нарушениями демонстрируют выдающиеся способности или таланты в определённых узких областях

33. Жеода - геологическое образование, замкнутая полость в осадочных (преимущественно в известковых) или некоторых вулканических породах, частично или почти целиком заполненная скрытокристаллическим или явнокристаллическим минеральным веществом, агрегатами минералов

34. Дзен-спейс - пространство, изолированное от внешних раздражителей и прочих негативных факторов внешнего мира

35. Сексомники - психическое расстройство, при котором человек во время сна занимается сексом или проявляет другую сексуальную активность

36. Чашка Петри - прозрачный лабораторный сосуд в форме невысокого плоского цилиндра, закрываемого прозрачной крышкой подобной формы, но несколько большего диаметра

37. Облако (облачный сервис) - инфраструктура, которая предоставляет бизнесу доступ к вычислительным ресурсам, хранилищам и приложениям посредством сети Интернет

38. Болюс - кусок частично пережёванной пищи, разжиженная фармацевтическая или иная субстанция, жидкость в объёме одного глотка во рту, а также в процессе прохождения до желудка через глотку, верхний пищеводный сфинктер и пищевод

39. Вацлав Серпинский (1882-1969) - польский математик, известен трудами по теории множеств, аксиоме выбора, континуум-гипотезе, теории чисел, теории функций, а также топологии

40. Гастон Жюлиа (1893-1978) - французский математик, открывший множество Жюлиа, одним из визуальных представлений которого является фрактал

41. Бифуркация Андронова-Хопфа - локальная бифуркация векторного поля на плоскости, в ходе которой особая точка-фокус теряет устойчивость при переходе пары её комплексно-сопряжённых собственных значений через мнимую ось