Г.Баранов : другие произведения.

Бенефис Двойников

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

  
  
   КНИГА ПЕРВАЯ
   БЕНЕФИС ДВОЙНИКОВ
  
  
  
   ПРЕДИСЛОВИЕ
  
  
  
   Мой юный друг!
   Я надеюсь, ты не обидишься, если я буду называть тебя юным? Просто с высоты моих лет и служебного положения, думаю, эта небольшая вольность вполне простительна. Только что ты открыл книжку, идея которой вынашивалась мною долгие годы и публикация которой стала возможна лишь сейчас, когда время стерло острые углы политических коллизий, многие участники тех событий вышли в отставку, а некоторые и вовсе перебрались в мир иной. В книжке этой правда от первого и до последнего слова, и лишь по понятным причинам изменены имена и фамилии, а также названия некоторых, так сказать, населенных пунктов. В остальном же все отражено доподлинно и документально, а ежели кто-то из бывших высоких чинов и возьмется утверждать, что все здесь вымысел, так это из одного лишь пресловутого желания обелить свой ветхий генеральский мундир, что лишний раз докажет его неблаговидную роль в этой истории.
   Отвага и коварство, любовь и предательство -- все в этой книге. Не показывай ее никому, не надо. Лучше прочитай в своем служебном кабинете, запри в сейф, а ключ отдай дежурному офицеру.
   Счастливо тебе, дружок, успехов тебе в твоей нелегкой, кропотливой работе. Будь всегда честным, принципиальным, преданным идеалам своей великой Родины, каким был в свое время я.
   Твой Автор
  
   0x01 graphic
   ГЛАВА 1
  
   США. Штат Северная Каролина. 14 октября 1987 г. Конспиративная штаб-квартира ЦРУ, замаскированная под ночлежку для бездомных. 12-00 по местному времени.
   В административном кабинете, в кресле председателя благотворительного общества Добрых Самаритян, -- заместитель директора ЦРУ по проблеме Советского Союза, мистер Джеймс Уорбикс, на нем твидовый пиджак со значком Доброго самаритянина 1-й степени, в углу рта -- тонкая сигара. Время от времени Джеймс Уорбикс вынимает сигару изо рта, зажав ее большим пальцем и мизинцем, и пускает в потолок тонкую струю дыма. И только то, что сигара до сих пор не прикурена, выдает некоторое волнение заместителя директора. Он ждет, поглядывая на часы с кукушкой в другом конце кабинета.
   12-05 по местному времени. Открывается дверь, и в комнате появляется Сэм Стадлер -- ведущий советолог ЦРУ. Он одет в серый пуловер, залатанный на локтях, драные ковбойские брюки и поношенные остроносые туфли времен великой депрессии на босу ногу. На голове у него -- полуразвалившаяся дамская соломенная шляпка, в темных глазах -- недоумение.
   -- Какого черта?! К чему весь этот маскарад?! -- надо сказать, Стадлер не отличался уживчивостья и легким характером, за что и получил в Управлении прозвище Вечный Жид, однако специалистом был неплохим. Джеймс Уорбикс знал и то, и другое, а потому предоставил ему возможность выговориться, и только потом собирался перейти к делу.
   -- Вас что, неверно информировали? -- продолжал пылить Стадлер. -- Я же в отпуску еще целых две недели! Ваши гориллы сняли меня прямо с пляжа во Флориде, не дали даже чемодан собрать!
   Замдиректора терпеливо ждал, стряхивая сигару в пепельницу.
   -- У меня жена осталась там, на пляже, а это вернейший шанс, что мне наставят рога. Да перестаньте вы идиотничать со своей сигарой!
   Уорбикс вздрогнул и смущенно сунул сигару в карман.
   -- Садитесь! -- предложил он. -- И не надо так кипятиться, Сэм, мы знаем друг друга не первый год. Вы здесь не по моей инициативе, да я бы сам с удовольствием сменил этот дурацкий пиджак на теннисную маечку, но... -- тут Уорбикс сделал жест руками, который мог означать все, что угодно. -- Мы с вами солдаты, Сэм, а солдаты обязаны подчиняться приказу... Слышали такую песню -- "Дан приказ ему на запад..."?
   -- Да идите вы в жопу, Уорбикс! -- вскричал разъяренный советолог и, сорвав с головы шляпку, швырнул ее в замдиректора. Тот был готов к этому и ловко уклонился.
   -- Идите туда, куда я вас послал, и читайте там лекции о патриотизме вашим вонючим скаутам! -- Стадлер перевел дух. -- Кстати, у меня еще не прорезались рога?
   -- Не вижу, почему, кстати, но пока нет, -- парировал Уорбикс. -- А вот что действительно кстати, так это то, что до вас здесь был горячо любимый нами шеф*. Он этим вашим патриотизмом проел меня до самых печенок, и я уже готов был удавиться, но, к счастью, его вызвали телефонным звонком в Даллас.
   -- Он тоже был в лохмотьях? -- поинтересовался Стадлер.
   -- О нет, конечно. Он был в своей пуленепробиваемой водолазке, и с дюжиной охранников. Официальная версия -- "ошибся домом".
   -- И поэтому проторчал тут два часа, -- предположил Стадлер, -- а охранники выставили во все окна по пулемету и, притворяясь глухонемыми, стреляли по всему, что движется в радиусе мили. С ума сойти можно!
   -- Ну зачем же так утрировать? -- поморщился Уорбикс. -- Излишняя предосторожность еще никому не повредила. До нас дошли сведения, что Фидель Кастро обещал за голову шефа награду в десять тысяч кубинских долларов.
   -- Два с половиной центнера ихних вечнозеленых апельсинов, -- мгновенно перевел Стадлер. -- Недурно, этот Фидель не привык мелочиться. Слушайте, Уорбикс, дайте в конце концов закурить, а то перед тем, как сюда войти, у меня отняли все сигареты и набили карманы окурками! Тоже необходимая предосторожность?
   -- Курите, курите, мой друг. -- расцвел Уорбикс, пододвинул коробку с сигарами, услужливо щелкнул зажигалкой. Он был доволен, что удалось так быстро остудить собеседника, -- в былые годы Стадлер буйствовал сутками.
   -- Ну и сигары у вас... -- скривился, затянувшись, советолог. -- Тоже Фидель прислал?
   Уорбикс с радостью закивал головой. Он решил больше не перечить Стадлеру. Минуты три они молчали. Стадлер наблюдал за тем, как дым собирается у потолка, а Уорбикс наблюдал за Стадлером. "Крупный нос, черные на выкате глаза, пухлые губы -- типичный еврей, кои везде одинаковы, что в Антарктиде, что в Америке. Да, шеф, конечно, хоть и дурак, но в подборе кадров не промах", -- так размышлял замдиректора ЦРУ по проблеме Советского Союза.
   О чем думал Стадлер понять было трудно, скорее всего, о своей жене, не признающей бюстгальтеров и валяющейся сейчас где-нибудь на пляже далекой Флориды.
   Молчание казалось затянувшимся. Стадлер докурил и вышиб бычок щелчком в открытое окно.
   -- И вы не боитесь навлечь на себя гнев "зеленых"? -- спросил Уорбикс, чтобы хоть что-то спросить.
   -- Я их... -- недружелюбно сообщил Стадлер и в подтверждение своих слов освободил тем же способом карманы от прочих окурков. -- Я надеюсь, любезный мистер Уорбикс, вы притащили меня сюда не за тем, чтобы травить кубинскими сигарами, или, по крайней мере, не только за этим?
   -- О да, конечно! -- у замдиректора отлегло от сердца: Стадлер сам перешел к скользкой теме. -- Как я вас ценю, Сэм, вы даже не представляете, как я вас ценю!
   С этими словами Уорбикс встал, закрыл окно и опустил жалюзи. Стадлер наблюдал за ним с кривой усмешкой на пухлых губах.
   -- Я думаю, вам не нужно объяснять, что мы будем иметь дело с документами под грифом "совершенно секретно", -- доверительно начал Уорбикс.
   -- Я с другими дела не имею, -- скромно заметил Стадлер.
   -- Ну вот и прекрасно, -- Уорбикс достал из сейфа папку с хищно прищурившимся грифом в правом углу, раскрыл.
   Советолог, покосившись на папку, презрительно хрюкнул:
   -- Что же на этот раз пришло в голову нашим блестящим недоумкам*? Очередная сумасшедшая идея? Сибирская язва в каракумских песках? Или, может, новелла де Сада на месте передовицы в "Правде"?
   -- О, вы их недооцениваете, Сэм, эти парни не зря едят свой хлеб, -- проговорил Уорбикс, поглаживая холеной рукой папку. -- Это гении идеологической диверсии, недаром за их головы Фидель Кастро обещал больше, чем за голову самого шефа.
   -- Эка невидаль! -- фыркнул Стадлер. -- Да кому вообще нужна эта безмозглая голова! Я бы не взял ее даже в качестве подарка.
   -- Да-да, конечно... -- Уорбикс незаметно проверил, исправно ли работает портативный магнитофон в ящике стола, и снова переключился на папку.
   -- Итак, Сэм, дело очень тонкое и щепетильное, не зря выбор пал на вас.
   -- Что-то раньше не слыхал, что я излишне щепетилен. -- смущенно пробормотал Стадлер.
   -- А суть вот в чем, -- продолжал замдиректора. -- Вы, конечно, знаете, что значит для русских день 7-го ноября?
   -- Что-то вроде праздника плодородия у некоторых африканских племен. -- предположил Стадлер.
   -- И вы также прекрасно знаете, что такое для них Великий вождь, этот сушеный абрикос Ульянов-Ленин?
   Стадлер кивнул.
   -- Так вот, -- Уорбикс перешел на свистящий шепот. -- План таков: точнехенько на 7-ое ноября подкидываем большевикам вместо Ленина большущую свинью. Ну как?
   -- Что-то я не совсем понял. -- Стадлер в недоумении поскреб нос. -- Что за толк менять шило на мыло, и причем здесь, собственно, я? Я, как известно, не развожу свиней.
   -- Постараюсь быть более популярен. -- Уорбикс терпеливо улыбнулся. -- Все не совсем так, как вы думаете. Ну представьте себе: Москва, Красная площадь, идет празднование ихней Социалистической революции, толпы людей в валенках проходят мимо Мавзолея, на котором стоит партия большевиков, слышны русские народные песни... Я доходчиво объясняю?
   -- Вполне.
   -- Вот и прекрасно. Толпы людей в валенках уходят с Красной площади пить сибирскую водку, а партия большевиков в полном составе по старой сложившейся традиции спускается по потайной лестнице внутрь Мавзолея, чтобы почтить минутой молчания память своего Вождя и Учителя... Пока все понятно?
   -- Пока -- да.
   -- Так вот, партия большевиков, стянув с головы шапки-ушанки, стоит в скорбном молчании у этой мумии, будучи в полной уверенности, что это и есть Ленин, в то время как на самом деле там...
   -- Свинья! -- не выдержал Стадлер.
   -- Ну, отчего же свинья?! -- Уорбикс начал терять терпение. -- Вы, Сэм, рассуждаете слишком прямолинейно. Там будет лежать человек, наш человек, загримированный под Ленина. Можно дать ему агентурную кличку "Свинья", если вам уж так понравилось это слово.
   -- Я, кажется, начинаю понимать... -- задумчиво проговорил советолог.
   -- Слава Богу! -- обрадовался его собеседник.
   -- Я кажется начинаю понима-а-ть. -- Этой "свиньей", по всей видимости, намечено быть мне?!
   Джеймс Уорбикс устало прикрыл глаза:
   -- Знаете, Сэм, я, пожалуй, был о вас лучшего мнения и надеялся, что вы более высокого мнения обо мне. Вам поручено общее руководство операцией: вербовка агентуры, подкуп, шантаж, а на роль "Свиньи" претендент уже есть.
   -- Кто же этот счастливец?
   -- Теодор Фрайер, Крошка Тед. Вы слышали о нем когда-нибудь, Сэм?
   -- Щеки Стадлера залил легкий румянец, но он быстро овладел собой:
   -- Нет, не имел чести.
   -- Странно, -- удивился Уорбикс. -- Вы первый человек, не знающий Теда... Это профессиональный актер, довольно известный, он снялся во множестве фильмов, не совсем, скажем, обычных: фильмах категории "ххх". Вот, взгляните... -- замдиректора подвинул Стадлеру несколько фотографий из папки.
   Тот взглянул, и его щеки зарделись ярче.
   -- Боже, какой кошмар!
   -- Да вы не туда смотрите, -- улыбнулся Уорбикс. -- Взгляните на лицо: небольшая залысина, бородка, морщинки -- вылитый Ильич!
   -- Я надеюсь, он не собирается лежать там голым? -- осторожно спросил Стадлер.
   -- О, нет конечно! Там же холод собачий, а потом вот с этим, -- кивок в сторону фотографий, -- все кончено. Уже год, как он уволен за профнепригодность. Вы понимаете, о чем я говорю? -- Уорбикс заговорщицки подмигнул советологу.
   Тот нервно подмигнул в ответ.
   -- Бурная молодость, неумеренные возлияния, кокаинчик, между прочим, -- Уорбикс продолжал смущать собеседника. -- Мы наняли его за миллион долларов.
   -- Миллион долларов?!! -- подпрыгнул Стадлер. -- Да за такие деньги я сам... -- он осекся.
   -- Не стоит так переживать, мой друг, -- посоветовал Уорбикс. -- Во-первых, у нашего крошки Теда не такая уж простая роль. Ему ведь еще придется говорить речь.
   -- Говорить речь? -- изумился Стадлер.
   -- Да-да, в этом-то весь и фокус. Когда эти бородатые большевики облепят, как муравьи, тело своего идола, он должен встать и, сжимая в руке кепку, картаво крикнуть что-то вроде: "Ну что, батеньки, доигрались?!". Я думаю, эффект превзойдет все ожидания, и половина из них тотчас же умрет от разрыва сердца, а вторая половина начнет заикаться и не сможет больше выступать на своих партийных собраниях.
   -- А во-вторых? -- поинтересовался Стадлер.
   -- А во-вторых, -- Уорбикс лукаво прищурился, -- В Сибири, куда после представления сошлют нашего Жана Габена, ему, надеюсь, будет не до миллиона. Ха-ха-ха!
   -- Ха-ха-ха! -- вторил ему Стадлер низким грудным смехом.
   -- Но и это еще не все, -- отсмеявшись и размазывая по щекам слезы проговорил Уорбикс, -- самое главное, дорогой Сэм, -- ваш гонорар. Два миллиона, думаю, вас устроит?
   -- Два миллиона?! -- выпучил глаза советолог.
   -- Да, два миллиона. Один сейчас, другой -- после успешного выполнения задания. Плюс накладные расходы в Москве.
   -- Откуда такие деньги? -- только и смог выговорить Стадлер.
   -- Налогоплательщики раскошелились. -- пояснил Уорбикс. -- Родной Конгресс ассигновал на эту затею больше денег, чем на осуществление всей программы СОИ. Вы удовлетворены?
   -- Удовлетворен ли я? Что за вопрос! -- Стадлер пребывал в страшном волнении. -- Одно только беспокоит меня в этой истории...
   -- Я вас внимательно слушаю. -- Уорбикс перевел индикатор чувствительности магнитофона в максимальное положение.
   -- Видете ли, я опасаюсь,-- предположил советолог, -- что не все большевики будут присутствовать 7-го ноября у тела Ленина.
   -- А что такое? -- забеспокоился и Уорбикс.
   -- Понимаете, насколько мне известно, Мавзолей очень мал, не больше этой комнаты, а большевиков, напротив, очень много -- порядка восемнадцати миллионов человек.
   Джеймс Уорбикс так и застыл с открытым ртом. Его поразили даже не малые габариты Мавзолея, его совершенно обескуражило несметное число большевиков в той далекой и загадочной стране. Заместитель директора не знал, что бывают такие партии. Это ставило операцию под угрозу срыва.
   -- Вы наверное имеете в виду Политбюро? -- продолжал Стадлер. -- Два-три десятка старперов, что действительно толкутся на трибуне во время демонстраций.
   -- Да-да, -- пробормотал Уорбикс. -- Конечно... Я, видите ли не учел масштабов того зла, с которым приходится сражаться. Я буду ходатайствовать об увеличении вашего гонорара до трех миллионов.
   Стадлер в почтении склонил голову, внутри его все ликовало.
   -- А теперь, Сэм, -- подвел черту Уорбикс, -- я даю вам неделю на то, чтобы слетать во Флориду, уладить проблему с женой, собрать чемодан и явиться с окончательным решением.
   -- Да провались она пропадом, эта жена, вместе с ее чемоданом! -- вырвалось у Стадлера. -- Я готов приступить к выполнению задания прямо сейчас.
   -- Не надо торопиться, дружище. -- сморщился Уорбикс.-- Я ценю ваше рвение, но нам самим необходимо время на подготовку. Все явки тонкости и нюансы узнаете в следующий раз. До скорой втречи, Сэм, и не забудьте, что вы -- бездомный, когда будете выходить отсюда. -- замдиректора встал и протянул через стол руку.
   -- Минуточку, дорогой Уорбикс, -- остановил его Стадлер. -- думаю, как бездомному бродяге, мне будет простителен один неджентльменский поступок.
   С этими словами советолог шагнул к столу, отодвинул ящик с портативным магнитофоном и на глазах у застывшего с протянутой рукой Уорбикса, вынув оттуда кассету, положил ее к себе в карман брюк.
   -- Все мы время от времени говорим глупости. -- заключил он при этом. -- Что ж, до скорого, через неделю, минута в минуту я буду у вас.
   Он пожал вялую уже руку Уорбикса и, не оглядываясь, вышел.
   "Да-а, парень не промах, -- подумал в след ему заместитель директора. -- но уж больно любит деньги. На это стоит обратить внимание."
   А Сэм Стадлер тем временем спускаясь по лестнице и мурлыча что-то под нос размышлял о том, как неожиданно и счастливо вдруг разрешились все его финансовые затруднения. Еще совсем недавно он всерьез подумывал о том, чтобы продать Фиделю Кастро глупую голову своего шефа за 10 тысяч вонючих кубинских долларов, а тут -- сразу два, нет -- три миллиона! Советолог был счастлив. Добравшись до своего отеля "Хилтон" во Флориде Стадлер первым делом снял с себя все лохмотья, выкинул их на помойку, а затем с чувством глубокого удовлетворения плюхнулся в ванну.
  
  
   ГЛАВА 2
  
   СССР. Российская Федерация. 18 октября того же года. Новгородская область. Река Шелонь. 11-30 утра по новгородскому времени.
   На реке, в камышах -- лодка. В лодке два рыбака в панамах -- большой и маленький. Большой -- капитан КГБ Алексей Козлов, маленький -- его сын Дмитрий. Не клюет.
   -- Эх! -- сладко потянулся капитан Козлов. -- Проспали мы с тобой, Митька, утреннюю зорьку. Не берет.
   -- Не берет... -- согласился Митька. -- А ты, папка, на опарыша пробовал?
   -- Пробовал.
   -- Ну и что?
   -- Не берет.
   -- А на шитика?
   -- И на шитика не берет. Я, Митька, на все уже пробовал.
   -- А на бутерброд с колбасой?
   -- Ну ты, Митька, скажешь тоже, не подумав, -- усмехнулся Алексей. -- Кто ж на бутерброд с колбасой ловить будет? На бутерброд с колбасой никто и не ловит...
   -- Как не ловит? -- не поверил Митька. -- А дед Василий? Вчера весь день вокруг мамки крутился. Дай, говорит, бутерброд с колбасой на рыбалку.
   -- Вокруг мамки, говоришь? -- нахмурился Алексей. -- Так это он на закуску клянчил. Алкоголик твой дед Василий.
   -- Алкоголик, не алкоголик, а лещей каждый день во-о-от таких носит, -- Митька широко развел руки.
   -- А у нас не берет, -- вздохнул Алексей.
   -- Не берет, -- подтвердил Митька. -- Ох, опять от мамки влетит...
   -- Это точно, -- снова вздохнул Алексей.
   Вдалеке послышался шум моторки.
   -- Ох, Митька! -- всполошился Козлов-старший. -- Рыбнадзор шпарит! Тащи якорь живее!
   -- Да где же он, папка?
   -- Как где? На корме, конечно!
   -- Так на корме же ты сидишь!
   -- Ах, черт!
   Моторка тем временем вырулила из-за поворота и, тяжело рассекая воду, направилась к ним.
   -- Ну, влипли мы, Митька! -- проговорил Алексей и покраснел, как школьник. -- Как пить дать, штраф платить придется. Кидай удочки в воду, потом новые вырежем.
   Они бросили удочки, течение лениво потащило их прочь.
   -- Мы загораем,-- шепнул старший Козлов сыну. -- Сними хотя бы куртку, балбес!
   Моторка, сделав полукруг, остановилась метрах в десяти. Мотор дважды чихнул и умолк. В "мотористе" Козлов-старший узнал сельского оперуполномоченного Цикина, видел его пару раз на собрании садоводов-пайщиков, -- человека близорукого и недалекого, дослуживающего последний год до пенсии. И ранее не претендовавший на роль элеганта, Цикин сейчас имел вид загнанной лошади Пржевальского: невысокого роста, со сбившейся на сторону фуражкой, с запотевшими толстыми стеклами очков.
   -- Товарищ капитан Козлов? -- обратился он к Митьке.
   -- Не-е, -- протянул Митька, -- я еще маленький.
   Цикин испуганно снял очки, отчего перестал что-либо видеть вообще.
   -- Ну я капитан Козлов, -- Алексей раздраженно помахал перед носом уполномоченного панамой. -- Я это, Цикин, я, можешь не сомневаться. Что у тебя стряслось?
   Оперуполномоченный, наконец, совладал с очками и, разглядев Козлова, радостно закричал:
   -- Здравия желаю, товарищ капитан!
   -- Привет, -- буркнул тот. -- Это все?
   -- Никак нет, товарищ капитан! -- продолжал орать Цикин. -- Там за вами машина из Москвы пришла, велено срочно вас разыскать.
   -- Так я и знал, -- сплюнул с досады Алексей. -- Мало того, что отпуск в октябре, так и то спокойно отгулять не дадут!
   -- Виноват, -- вытянул шею Цикин, -- это вы мне?
   -- Расслабься, Цикин, -- посоветовал капитан. -- Ты уже выполнил задание.
   -- Есть, товарищ капитан! -- обрадовался оперуполномоченный и, виновато улыбаясь, добавил: -- С ног сбился вас разыскивая. Весь Ильмень избороздил, месячную норму бензина извел...
   -- Ты б еще в Карское море заплыл, -- проворчал Алексей. -- Ну что, Митька, греби домой.
   Через два часа новенькая черная "Волга" бесшумно неслась по московскому шоссе. Сидевший на заднем сиденье капитан Козлов хмуро глядел на пролетавшие за стеклом поля.
  
  
   * * *
   Москва. Комитет Государственной безопасности. Лубянка. 18 октября. 16-20. Кабинет замначальника по контрразведке полковника Семинарда.
   Простая мебель, несколько телефонов и коммутатор на столе. В правом углу -- потрет Ленина, в левом -- Дзержинского, посередине -- Рихарда Зорге. В кабинете -- полковник Семинард и капитан Козлов.
   -- Я только что от генерала, -- начал без всякого вступления Семинард. -- Он в очень скверном настроении.
   -- Я тоже, -- признался Козлов. -- Неужели во всем Управлении не нашлось никого, кроме меня?
   -- Дело чрезвычайной важности, -- пояснил Семинард. -- Генерал лично настоял, чтобы оно было поручено вам. Кстати, он сам только вчера прилетел из Варловых Карлов.
   -- Вы меня заинтриговали, -- смягчился капитан. -- Если уж генерал оставил целебный пляж золотых песков, то дело и впрямь не шутейное.
   -- То-то и оно, -- кивнул Семинард. -- Дело, как говориться, не для печати.
   С этими словами он достал из стола черную магнитофонную кассету и повертел ее в руках:
   -- Я вам сейчас поставлю одну очень интересную пленочку, вы ее внимательно послушайте, а потом скажете, что вы об этом думаете.
   Полковник вставил кассету в магнитофон на столе, нажал клавишу "пуск".
   "Ай уоз бо-он фо ло-овинг ю, бэйби..." -- понеслось из динамика под нестройные гитарные рифы.
   -- Я рожден, чтобы любить тебя, крошка, -- перевел Козлов. -- Группа "Кисс", запрещена к прослушиванию в Союзе в 1981 году, и совершенно справедливо запрещена, тут и думать нечего.
   Семинард судорожно надавил на "стоп".
   -- Извините, -- покраснел он. -- Это не та кассета. -- Он порылся в ящике стола. -- Вот та, хотя... -- он смутился окончательно. -- Не могу утверждать...
   Пока полковник менял кассету, капитан обратил внимание на то, какие печальные глаза у Рихарда Зорге на портрете. А ведь говорят, что он был очень веселым человеком, любил ходить в цирк и смотреть кинокомедию "Свинарка и пастух"...
   "Какого черта! К чему весь этот маскарад?!" -- раздалась вдруг английская брань, и Козлов удивленно приподнял брови. Однако Семинард остановил его жестом руки:
   -- Слушайте дальше, это как раз то, что нам нужно.
   Козлов стал слушать, и чем дальше он слушал, тем сильнее шевелились у него на голове волосы. Пленка, записанная в далекой Северной Каролине, хотя и уступала по качеству отечественной, но слова можно было разобрать все. Когда запись закончилась, и сработал "автостоп", Козлов долго еще не мог прийти в себя и все ходил из угла в угол по кабинету, незаметно для себя переходя на строевой шаг. Услышанное никак не могло уложиться у него в голове.
   -- Откуда это у вас? -- спросил он наконец.
   -- Евлампий прислал, -- сообщил Семинард. -- Он нашел это в Майами, штат Флорида, в бачке для мусора около отеля "Хилтон". Кассета лежала в кармане старых ковбойских брюк.
   -- Невероятно, невероятно! -- повторял Козлов, не пересатвая ходить по кабинету. -- Такой материал! Кто бы мог подумать!
   И вдруг он замер, как вкопанный, сраженный внезапной мыслью:
   -- Это что же получается, что наши люди исследуют все помойки Америки?
   -- Нет, не думаю, -- возразил полковник. -- Резоннее было бы предположить, что Евлампий просто хотел подобрать кое-какую одежду для себя. Впрочем, теперь это не имеет уже ровно никакого значения.
   -- Вы идентифицировали кого-либо из говоривших? -- спросил Козлов.
   -- Не совсем, -- Семинард достал из папки список. -- Мы проверили по своим каналам: Уорбиксов в ЦРУ четверо (если, конечно, речь идет о ЦРУ), из них двое в интересующей нас службе -- Джеймс и Джо.
   -- Они родственники?
   -- Более того, они единоутробные братья-близнецы, и это существенно затрудняет наши поиски
   -- Или наоборот, облегчает: двух одинаковых людей легче искать, чем одного, -- предположил капитан.
   -- Возможно, вы и правы, -- задумчиво проговорил Семинард. -- Что же касается Сэма, то здесь гораздо сложнее. Сэмов в ЦРУ около пятидесяти, не говоря уже о ФБР, причем почти четверть из них работает в русской службе. А ведь именно одного из них следует ожидать в Москве...
   -- А этот артистишка?
   -- Теодор Фрайер? И здесь ничего, -- покачал головой полковник. -- Мы проверяли такой нигде не числится. Судя по всему это его... хм... сценический псевдоним.
   -- Не густо, -- согласился Козлов. -- Единственный, про кого можно сказать что-то определенное, это товарищ Кастро.
   -- Не считая Ленина, -- добавил Семинард.
   Оба помолчали, полковник закурил "Стрелу". Козлову тоже хотелось курить, но он не осмелился без приглашения. Что-то никак не давало ему покоя, но что именно?..
   -- А что можно сказать о времени записи? -- спросил он.
   -- Эксперты пока не дали точной оценки, если такая вообще возможна. Но можно сказать наверняка, что в этом году.
   -- Откуда такая уверенность?
   -- Кассета этого года выпуска.
   -- Если следовать логике, -- стал размышлять Козлов, -- речь идет о поре летних отпусков.
   -- Говорят, во Флориде круглый год лето, -- вздохнул Семинард.
   -- Сейчас у нас пятница, -- Козлов покосился на именные часы с календарем. -- До ноябрьских праздников -- двадцать дней. -- он замялся, -- И все же я уже сейчас рискнул бы проверить...
   -- Вы имеете в виду... -- осторожно начал полковник.
   -- Да! -- Козлов снова принялся расхаживать из угла в угол. -- Именно это я и имею в виду. Я, конечно, понимаю всю щепетильность вопроса, и все же я считаю, что проверка необходима.
   -- Да, но что вы предлагаете?! -- Семинард заранее начал потеть.
   -- Ну, например, для проведения медицинских опытов.
   -- Каких опытов? -- схватился за голову Семинард. -- Это же не кролик, елки зеленые! Или вы хотите схлопотать по шапке?
   -- Ну придумайте что-нибудь другое: замену галстука, или подушки, бронированного стекла, поставьте скрытую камеру, наконец! Ведь ежели это живой человек, должен же он что-то есть! -- Козлов остановился под портретом Дзержинского.
   Взгляд первого чекиста страны был тяжел, но справедлив.
   "И все-таки что-то здесь не так, -- стучала в голове капитана мысль, -- Как-то все слишком просто."
   -- Хорошо, -- сдался полковник. -- Я подумаю насчет проверки. А в ваши обязанности, капитан, входит контроль за Красной площадью, вернее, руководство этим контролем. Особое внимание обратите на ночное время. Я связался с начальником Кремлевского гарнизона, он обещал увеличить почетный караул до четырех человек, плюс специально натренированная собака.
   -- Собака? -- растерянно пробормотал Козлов. -- Зачем собака?
   -- На всякий случай. -- пояснил Семинард. -- Специально натренированная собака может просидеть вместе с остальными целый час без движения. Кроме того: наши снайперы на крыше ГУМа и постоянное патрулирование Красной площади с воздуха двумя-тремя вертолетами.
   -- За что же отвечаю я? -- растерялся Козлов.
   -- Вы, капитан, лично отвечаете за поимку этого самого Сэма вместе с его импотентом-комедиографом и за доставку их живыми или мертвыми к нам на беседу. Особое внимание обратите на то, чтобы ни одного слова не просочилось в печать.
   -- В этом можете не сомневаться, -- заверил полковника Козлов.
   -- Как сказать, -- Семинард постучал согнутым пальцем по столу. -- И еще: с этого дня вам не следует появляться на Лубянке, держите связь через "сапожника" на Арбате. Может, будет что-нибудь новенькое для вас. Я лично послал шифровку Евлампию, чтобы он еще порылся по помойкам. Неплохо было бы получить еще одну кассету с записью их второго разговора, ну там, где будут объявлены явки и прочее.
   -- Еще одну кассету... -- повторил Козлов, и тут его осенило. Ну конечно же! Как он не догадался раньше! Это же абсолютно очевидно! От своей догадки Козлов даже побледнел.
   Полковник, заметив это, спросил с тревогой в голосе:
   -- Вам нехорошо, капитан? Дежурный! -- гаркнул он в селектор. -- Воды, живо!
   -- Не надо воды, товарищ полковник. -- остановил его Козлов. -- Мне хорошо. Мне отлично! Просто я подумал...
   -- Подумал? -- удивился Семинард. -- О чем же?
   -- Просто я подумал о том, что все это "утка".
   -- Где утка? -- не понял Семинард и посмотрел в окно.
   -- Здесь "утка". Обыкновенная "утка" -- дезинформация!
   На этот раз побледнел Семинард.
   Распахнулась дверь, и в кабинет влетел запыхавшийся дежурный со стаканом в руке:
   -- Кому воды, товарищ полковник?
   -- Мне. -- Семинард медленными глотками осушил стакан, отослал дежурного. -- Что вы такое плетете, Козлов?!
   -- Давайте рассуждать с позиций вероятного противника, -- капитан сел на стул. -- Откуда взялась эта кассета?
   -- Евлампий прислал, -- неуверенно проговорил полковник.
   -- Верно. А как она попала к Евлампию?
   -- Вы что же подозреваете Евлампия?! -- грозно ощерился Семинард. -- Да он вот с ним начинал! -- полковник ткнул пальцем в Дзержинского, -- С сорок шестого года безвыездно в Америке! Вы тогда даже в штаны не писали!
   -- Да упаси Господи! -- Козлов замахал руками. -- Евлампий здесь ни при чем. Он действительно нашел кассету на помойке. Другой вопрос, как она туда попала?
   -- Как? -- растерялся Семинард.
   -- Вот именно, -- как? Ведь эту кассету записал либо кто-то из двух разговаривавших, либо кто-нибудь третий, которого мы не знаем.
   -- Товарищ Кастро?.. -- предположил полковник.
   -- Маловероятно. Скорее всего этот третий работает там же, где и двое первых.
   -- А где работают эти двое? -- Семинард никак не мог ухватиться за мысль.
   -- Вы же сами предположили, что в ЦРУ.
   -- Я предположил? -- Семинард дрожащими руками закурил и попытался сосредоточиться. -- Ну, хорошо. Но зачем этот третий записал разговор тех двоих на кассету?
   -- Затем, чтобы потом их шантажировать, -- пояснил капитан. -- Это как раз простой вопрос. А вот сложный вопрос: зачем он эту кассету потом выкинул на помойку, где ее и нашел Евлампий?
   -- Зачем, зачем, -- передразнил Семинард. -- Захотел и выкинул. Они там стоят гроши, эту выкинул -- купил новую.
   -- Это чистые кассеты стоят гроши, -- возразил Козлов. -- А с такой записью пленка становиться бесценной.
   -- Не понимаю, к чему вы клоните?
   -- Я клоню к тому, что такие кассеты не выкидывают вместе с банками из-под пива и использованными кондомами...
   -- Не ругайтесь, -- поморщился Семинард.
   -- ...Такие кассеты хранят в бронированных сейфах с кодовыми замками, если только...
   -- Если только -- что? -- вытянул шею полковник.
   -- Если только, -- подался вперед Козлов, -- не хотят, чтобы кассета попала в нужные руки!
   Семинард закрыл ладонями лицо и простонал:
   -- Да в какие ж это руки, черт побери?! Вы, Козлов, совершенно не умеете ничего объяснять. Все у вас какие-то недомолвки, намеки... Вы можете изложить суть дела?
   -- Могу. -- Козлов встал.-- Эту кассету нам подбросили специально, и содержит она чистейшей воды дезинформацию.
   -- Но зачем?
   -- Думаю, затем, чтобы отвлечь наше внимание, а самим нанести удар там, где мы его не ждем. И я не удивлюсь, если Евлампий найдет и вторую пленку с перечнем всех липовых явок и несуществующей агентуры.
   -- Ах, вот оно что! -- насупился полковник. -- Каковы наглецы! Но нас на мякине не проведешь. -- Семинард уже полностью овладел собой и рассуждал вполне здраво. -- Однако мне странно, капитан, почему они выбрали такой сложный и ненадежный способ передачи, как помойка? Можно ведь было запросто подбросить пленку в наше посольство или консульство.
   -- Это было бы слишком просто и сразу вызвало бы наше подозрения.
   -- Логично, -- почесал ухо полковник. -- Но ведь они не могли заранее знать, в каком бачке будет рыться Евлампий в поисках носильных вещей.
   -- И этому можно найти объяснение, -- поразмыслив сказал капитан. -- Вы говорили, что Евлампий нашел кассету в кармане каких-то штанов?
   -- Ковбойских брюк, -- подсказал Семинард.
   -- Так вот, -- продолжил Козлов. -- Они могли незаметно подсунуть Евлампию эту кассету в штаны уже после того, как он их нашел. Евлампий же при этом остается совершенно уверен, что нашел брюки уже вместе с ней.
   -- Что ж, и это резонно, -- развел руками Семинард. -- Мы не зря надеялись на вас, капитан. Хотя постойте... При таком раскладе получается, что Евлампий, наш старейший агент в США, раскрыт. Более того, ЦРУ использует его в качестве испорченного телефона с Москвой.
   -- Да, -- покраснел Козлов. -- Об этом я, признаться, не подумал...
   -- Не печальтесь, мой друг! Опыт приходит со временем, у вас еще все впереди.
   -- А что же делать с Евлампием? -- спросил смущенный капитан.
   -- Да, надо отзывать старика. -- Семинард задумался. -- Вот только согласится ли он? Столько лет за границей... Вся сознательная жизнь. Ну да ладно! -- полковник встал. -- Я к генералу, ждите меня здесь.
   Он отсутствовал минут двадцать. За это время Козлов выкурил три сигареты, и его слегка мутило.
   -- Ну, что ж, -- с порога начал Семинард. -- Генерал очень доволен вами. Так и сказал: представить к награде. Завтра первым же рейсом он улетает обратно в Варловы Карлы, а наша с вами задача -- убедить противника, что мы клюнули на их приманку.
   -- Каким образом? -- полюбопытствовал капитан.
   -- Через средства массовой информации, -- подмигнул полковник. -- У нас ведь теперь гласность. Мы пустим через ТАСС информацию, что собираемся реконструировать Мавзолей с целью повышения его надежности, а так же используем все того же Евлампия -- пошлем ему шифрограмму, чтобы он поинтересовался творчеством этого полового ублюдка Фрайера. И если Евлампий действительно у них "под колпаком", то это их безусловно заинтересует. Мы с генералом решили, что старик еще послужит нам. А после всего этого, капитан, мы будем ждать от них ответных действий. Время теперь работает на нас. И не забудьте просверлить дырку на кителе, генерал не бросает слов на ветер!
   Добираясь на метро до своего дома в Сокольниках, капитан Козлов никак не мог избавиться от навязчивой мысли о миллионных гонорарах вражеских агентов, но затем вспомнил о своей будущей награде и успокоился.
  
  
  
   ГЛАВА 3
  
   США. Штат Массачусетс. Конференц-зал пресс-центра ассоциации независимых журналистов Америки. 21 октября. 18-25 по местному времени.
   В конференц-зале -- замдиректора ЦРУ Дж. Уорбикс и Сэм Стадлер. Только что закончилась пресс-конференция для американских и иностранных журналистов, на которой Уорбикс достаточно туманно и уклончиво отвечал на многочисленные вопросы, касающиеся внешнеполитической деятельности ЦРУ, проявляя при этом чудеса дипломатии.
  
   -- Ох, уж мне эти писаки! -- мистер Уорбикс выглядел усталым, но довольным. -- Вот они у меня где сидят. -- он похлопал себя по лоснящемуся загривку. -- И то им расскажи и это, да еще потрогать дай... Пусть трогают то, что у них в штанах! -- Уорбикс радостно засмеялся. -- Не на того напали. Да из меня лишнего слова клещами не вытянешь!
   "Самодовольный кретин!" -- подумал Стадлер. -- "Надушился женским дезодорантом, наполировал ногти и еще кичится тем, что умеет держать язык за зубами. Да завтра все газеты мира раструбят, что заместитель директора ЦРУ -- "голубой"! А это для репутации разведки пострашнее, чем утечка самой секретной информации."
   -- А как я вмазал этому наглецу из "Дейли--Телеграф"? -- продолжал радоваться Уорбикс. -- Он мне: "Что вы думаете о притеснениях советских немцев еврейского происхождения?" А я ему: "То же, что и о дискриминации японских негров на островах Зеленого Мыса!" Ха-ха-ха! Каково?
   -- Никаково. -- Стадлер сам был еврейского происхождения, и его задел пренебрежительный тон замдиректора. -- Вам не кажется, Уорбикс, что вы выбрали не самое лучшее место для нашей конфиденциальной беседы?
   -- Отчего же? -- Уорбикс не переставал улыбаться -- Скорее, наоборот. Кому придет в голову, что мы ведем какие-то секретные переговоры в самом логове нашей любопытной прессы, под носом у доброй сотни остроухих журналистов? Для всех них вы, Сэм, -- репортер, пишущий бестселлер о славных победах нашей разведки, и я дал согласие дать вам интервью за кругленькую сумму наличными.
   -- Это что за сумма? -- насторожился советолог.
   -- Ах, сущие пустяки: 15-20 тысяч крупными купюрами. Кстати, когда будете выходить отсюда, не примените сообщить об этом всей пишущей братии, чтоб наперед знали, что Уорбикс задешево не отдается. Ха-ха-ха!
   -- Я непременно так и поступлю. -- пообещал Стадлер.
   -- Кроме того, -- доверительно сообщил Уорбикс. -- Мои люди проверили зал на предмет звука- и видеозаписывающей аппаратуры, они же дежурят у всех дверей на случай, если кому-то взбредет в голову приложиться ухом к замочной скважине.
   -- Вы чертовски предусмотрительны! -- деланно восхитился советолог.
   -- Такова моя работа, -- скромно потупился Уорбикс. -- Но ближе к делу, мой друг. Вы наверно, слышали такую песню: "Первым делом, первым делом -- самолеты..." Кстати, вы полетите в Москву на самолете.
   -- А я думал, что придется добираться на собачьих упряжках.
   -- Вылет послезавтра, -- продолжил Уорбикс. -- Надеюсь, вы успели собрать бритвенный прибор и пару белья? Больше вам ничего не понадобится. Деньги сможете получить в любом отделении Госбанка Союза, сняв их со счета 904. Запомнили?
   -- Что это за счет? -- удивился Стадлер.
   -- Чернобыльский, -- хохотнул замдиректора. -- Вся добропорядочная Америка шлет на него свои последние доллары через ЮНЕСКО, чтобы вы, Сэм, могли ими воспользоваться. Неплохо, правда?
   -- Недурственно, -- согласился Стадлер. -- Этот Фрайер полетит со мной?
   -- Нет, конечно. -- Уорбикс достал сигару. -- "Свинья" прилетит к вам, как только вы дадите знак, что все готово.
   -- А что, собственно, должно быть готово?
   -- О, об этом чуть позже. Хотите сигару?
   -- Нет, уж увольте. Скажите лучше, где я могу получить обещанный мне миллион?
   -- Его переведут на ваш счет в тот самый момент, когда самолет с вами на борту оторвется от бетонки в Вашингтонском аэропорту и возьмет курс через океан.
   -- Боже, какие предосторожности! И что это за "мой счет"? Уж не девятьсот ли четвертый?
   -- Послушайте, Сэм, ваша ирония меня утомляет. Но если вы открыли в Национальном банке Америки счет с таким номером, тогда нет проблем.
   -- Я полечу в Москву как турист?
   -- Нет, как предприниматель. Вы когда-нибудь слышали о таком товаре, как пушнина?
   -- Краем уха.
   -- О, русские меха -- это твердая валюта. Песцы, соболя, горные козлы. Вы должны будете заключить сделку на крупную партию товара.
   -- Вы уверены, что пушнину добывают в Москве?
   -- Черт ее знает. Вас там проинструктируют. Ваша задача -- подольше торговаться, иными словами , -- тянуть время. Ходите там с важным видом, побольше курите, глядите на всех с недоверием (у русских это вызывает уважение), и по любому вопросу говорите, что вам нужно позвонить в Вашингтон. Теперь явки. Слушайте внимательно...
   Уорбикс перечислил несколько адресов, половину из которых Стадлер тут же забыл.
   -- Но главная фигура , -- Уорбикс поднял палец вверх, -- Тот, с кем вы будете держать связь постоянно, -- ваш старый знакомый, консул Хэрис. Джим Хэрис, ведь вы работали с ним?
   Стадлер кивнул.
   -- Тем лучше. Связь будете держать через него, и только в исключительных случаях допустим выход напрямую. Запомните пароль: вопрос по-русски "Христос воскрес?", ответ "Воистину воскрес".
   -- Кто это придумал? -- спросил советолог.
   -- Я! -- похвастался Уорбикс. -- Пригодились познания по христианской религии, полученные в университете...
   -- Вы еще и в университете учились? -- изумился Стадлер. -- Я думал, вас взяли прямо из армии.
   -- О, где я только не учился! -- мечтательно произнес замдиректора. -- Но вернемся к делу. С союзниками вам все ясно? Хорошо. Тогда перейдем к вашим, так сказать, визави. Их, в основном, трое, но может быть и больше. Эти трое -- комендант Кремля , командир кремлевского гарнизона и доктор.
   -- Доктор? -- растерялся советолог. -- Зачем мне доктор? Я здоров.
   -- Доктор нужен не вам, -- терпеливо принялся объяснять Уорбикс. -- Доктор нужен большевикам, чтобы каждый вечер посыпать нафталином чучело Ленина для лучшей его сохранности.
   -- Неужели там так много моли? -- вздохнул Стадлер. -- Мне, как торговцу пушниной, это не нравится.
   -- В таком случае еще не поздно подыскать вам замену. -- сухо заметил Уорбикс.
   -- Продолжайте, продолжайте! -- испугался Стадлер.
   Замдиректора наконец раскурил сигару, которую до этого минут десять мял в руке.
   -- Вот мы и подошли к основной части нашей беседы. Вы спрашивали о том, что должно быть готово? Наберитесь терпения: еще несколько секунд, и ваше любопытство будет удовлетворено.
   -- Вы можете выражаться короче?
   -- Как вы помните, я назвал вам трех человек, -- продолжал замдиректора. -- Двух военных и врача. Один из них, больше просто некому, должен помочь вам в осуществлении задания. Лишь у этих троих -- ключ к успеху нашей операции. Как только этот ключ попадет к вам, вы дадите об этом знать в Центр через Хэриса шифровкой следующего содержания: "Койка в клинике заказана ЗПТ дядюшка может не волноваться ТЧК" и подпись: "Племянник".
   После этого мы вводим в игру Свинью. Он летит в Москву как ваш компаньон, но, в целях конспирации, вы с ним не встречаетесь. Связь держите через Хэриса.
   -- Думаю, у Свиньи будут сложности с прохождением паспортного контроля в Москве. -- предположил Стадлер.
   -- Это почему?
   -- Человек, как две капли воды похожий на Ленина, прилетает в Союз из Америки якобы с целью прикупить пушнины, -- все это не может не вызвать подозрений.
   -- Ах, вот вы о чем! -- усмехнулся Уорбикс. -- Можете не волноваться. Мы продумали и этот вопрос. Свинья прибудет в Москву в своем обычном виде, а вот вылепить из него незабвенный образ вождя -- задача племянника, то есть ваша, Сэм. Вы будете должны найти гримера, который согласился бы сделать это маленькое "чудо". Не бесплатно, конечно.
   -- А "Дядюшка" тем временем, -- Стадлер ткнул замдиректора пальцем в грудь, -- будет просиживать штаны в своем кабинете и наедать еще одну складку на подбородке. Такая вот будет у него задача.
   -- У каждого своя работа, Сэм, -- покачал головой Уорбикс. -- Я -- мозг, я разработал все детали, просчитал все варианты. Я забочусь о вашей безопасности. А ежели вас что-либо не устраивает -- условия или оклад,-- я уже говорил, еще не поздно ничего поменять.
   -- Ну накиньте еще пару сотен тысяч, -- заканючил Стадлер без особой надежды.
   -- Ни цента не накину! -- отрезал Уорбикс. -- Вы и без того съели все резервы. Так что решайте.
   -- Я согласен. -- советолог понял, что погорячился.
   -- Ну и хорошо, -- смягчился Уорбикс. -- Раз так, давайте вернемся к нашей "святой троице".
   Он достал из кейса известную уже папку с грифом и положил перед собой.
   -- Вот они, голубчики. Разрешите вам представить: Скойбеда Валерий Михайлович. Комендант Кремля. -- замдиректора протянул досье Стадлеру. Тот взглянул на фотографию.
   -- Да... Такими устами, да медку бы хлебнуть. -- невольно вырвалось у него.
   -- Почитайте лучше характеристику. -- не разделил восторгов советолога Уорбикс.
   Стадлер стал читать.
   "53 года, украинец, полковник ВВ, в КПСС с 1954 года, женат, двое детей, не привлекался, не состоял, не был, характер решительный, надежный товарищ, прекрасный семьянин, пользуется уважением коллектива..."
   -- Да уж, -- протянул Стадлер. -- С медком придется повременить. Но все-таки ... Характеристика характеристикой, но должны же быть у него слабые места!
   Уорбикс только пожал плечами.
   -- Секс, наркотики? -- предположил Стадлер.
   Замдиректора отрицательно повертел головой.
   -- Алкоголь? Красивые женщины? Дорогие машины? -- продолжил гадание советолог.
   -- Исключено.
   -- Но ведь он же живой человек! -- не выдержал Стадлер.
   -- Он большевик, -- поправил его Уорбикс. -- Впрочем, есть у него две маленькие слабости , но, боюсь, вы не извлечете из них пользы.
   -- Здесь важна каждая мелочь, -- возразил Стадлер.
   -- Ради Бога! Тогда вам будет небезынтересно узнать, что уважаемый всеми полковник Скойбеда любит сало и сушит гербарий.
   -- Какой гербарий? -- не понял Стадлер.
   -- Обыкновенный гербарий, из листьев. Даже песня такая есть: "Листья желтые над городом кружатся...". Не удивлюсь, если именно он ее и написал.
   -- А такие листики его разве не заинтересуют? -- Стадлер пошуршал под носом у Уорбикса стодолларовой банкнотой.
   -- О, это для него -- пустой звук, -- грустно улыбнулся замдиректора. -- Так что, Сэм, если хотите войти к нему в доверие, то не забудьте потрясти секвойю в Национальном парке. Я думаю, он будет рад этому небольшому заморскому трофею.
   -- Но он же ненормальный! -- вскричал советолог, постукивая себя по голове.
   -- Если бы, он еще нормальней многих. -- вздохнул Уорбикс. -- Почитайте-ка два других досье...
   Стадлер прочитал, -- примерно с тем же результатом.
   -- Прямо, херувимы какие-то, -- заключил он.
   -- Я бы на вашем месте не стал спешить с выводами. -- предостерег его Уорбикс. -- Если враг не сдается, его одурачивают. Честные люди обычно -- неумные люди, поверьте моему опыту, Сэм. Есть сотни способов обвести их вокруг пальца, достаточно лишь вспомнить, чему вас учили в разведшколе.
   -- Хорошо, я постараюсь так и сделать, -- холодно ответил Стадлер. Уже три года он сам преподавал в разведшколе.
   -- Я в этом не сомневался, -- в тон ему отозвался Уорбикс. -- Теперь, что касается необходимых формальностей: вот вам паспорт, вот въездная виза.
   Он протянул Стадлеру документы. Тот, раскрыв, прочел:
   -- Филипп Розенблюм... А что, поприличней фамилии не нашлось?
   -- Что вас не устраивает? -- удивился Уорбикс. -- Может, вы предпочли бы называть свбя Семинардом? Есть, кстати, один такой русский полковник в контрразведке...
   -- Боже, какой кошмар! -- ужаснулся советолог.
   -- То-то же, -- по-отечески произнес замдиректора. -- Вот документы вашей пушной корпорации "Розенблюм & Розенблат LTD".
   -- А этот Розенблат, надо полагать...
   -- Верно, Свинья, -- закончил Уорбикс. -- В проницательности вам не откажешь.
   Что-то запищало в уорбиксовском кейсе.
   -- Извините... -- он достал радиофицированную трубку, включил тумблер. -- А-а, братишка Джеймс, привет! Да, я еще здесь, беседую с нашим общим другом... О, он в порядке, все схватывает на лету. Даю последние указания.
   "Ах, вот оно что! -- пронеслось в голове у Стадлера, -- Значит, человек, которого я все время принимал за Джеймса Уорбикса, вовсе не Джеймс, а его брат-близнец Джо... Тоже заместитель директора ЦРУ."
   -- Да, привет жене, детишкам! -- продолжал заливаться в трубку Джо.
   "Чертов семейный клан! -- разозлился советолог. -- Неплохо же у них получалось водить меня за нос! В прошлый раз в этом самом костюме со мной беседовал Джеймс, по крайней мере, мне его так представили. Тот же вензель "ДЖ. УОРБИКС" на кармане, те же вонючие сигары... провели, как мальчишку!"
   -- Вам привет от брата. -- сообщил замдиректора, пряча трубку в кейс.
   -- Благодарю. -- буркнул Стадлер.
   -- Что-нибудь не так? -- поинтересовался Уорбикс. -- Вы вообще, наверное, встали не с той ноги. Вот ваш билет на самолет в первом классе.
   -- А почему не в "люксе"?
   -- Вы имеете в виду бесплатное спиртное, которое подают в "люксе"?
   -- Да причем здесь спиртное?
   -- А при том, что не надо привлекать к себе лишнее внимание пижонством. -- замдиректора жестко взглянул на Стадлера. -- Вы, Сэм, черезчур любите деньги. Это меня настораживает. И не пытайтесь выкинуть какой-нибудь фортель в Москве. Я вас не пугаю, -- просто советую.
   -- Спасибо за совет. -- Стадлер встал.
   Уорбикс встал тоже:
   -- Не за что. Я не прощаюсь окончательно, послезавтра буду у трапа самолета. Надеюсь, вы приятно проведете последние сутки на родине.
   -- Я постараюсь. -- Стадлер направился к выходу.
   -- Да! -- крикнул вслед замдиректора. -- И не забудьте упомянуть о кругленькой сумме, которую вы выложили за интервью со мной, как репортер.
   -- Пренепременно! -- Стадлер хлопнул дверью.
   В коридоре его тут же облепили журналисты.
   -- Что он вам сказал?
   -- Сколько вы ему заплатили?
   -- Насколько он был с вами откровенен?
   Вопросы сыпались один за другим.
   -- Дерьмо собачье! -- процедил Стадлер сквозь зубы. -- Предложил отдаться мне за круглую сумму в 15 тысяч долларов.
  
  
   * * *
   Примерно в это же время в аппаратной пресс-центра на 2 этаже, за пультом, оснащенным по последнему слову техники, сидел Пол Коккер по прозвищу Спаниель, -- председатель ассоциации независимых журналистов Америки, в прошлом -- репортер с 20-летним стажем, а теперь редактор местной оппозиционной газеты. Пол Коккер сидел во вращающемся кожаном кресле и читал сводку последних известий с телетайпа. К нему заглянул его старый приятель -- итальянский журналист Николо Маньяри, с которым они вмесе учились когда-то в одном Гарварде.
   -- Что в мире делается? -- поинтересовался Маньяри.
   -- Нефтедоллар падает, -- посетовал Коккер.
   -- Этого и следовало ожидать, -- вздохнул итальянец. -- Нефтелира уже совсем упала.
   Они еще некоторое время поговорили в том же духе, затем речь зашла о только что окончившейся пресс-конференции.
   -- Ну, и хитрая же шельма этот Уорбикс! -- признался Коккер. -- Задаешь ему конкретный вопрос, а он тебе воспроизводит на память биографию последнего Президента Соединенных Штатов.
   -- А этот парень, что сейчас с ним, что-то небольно он похож на журналиста...
   -- Сказали, что он пишет книгу о ЦРУ, -- нахмурился Спаниель. -- Знаем мы таких писателей! Сколачивают состояния на мемуарах вьетнамской кампании...
   Они немного помолчали. Итальянец спросил:
   -- А что это за лампочка горит у тебя на пульте?
   -- Где?
   -- Да вон, внизу, красная...
   -- А, эта... Очевидно, забыли отключить какой-то микрофон в пресс-центре.
   -- А что за микрофон? -- не унимался Маньяри. -- С чем он скоммутирован?
   -- Сейчас поглядим... -- Коккер достал из стола схему и поводил по ней ногтем. -- Ничего особенного, скоммутирован с уличным громкоговорителем. А что?
   -- Да ничего, -- пожал плечами Маньяри. -- Просто было интересно...
  
  
   * * *
   В 18-40 того же дня из синематографа, что на 5-й авеню, вышел старик, одетый в драные ковбойские брюки и залатанный на локтях серый пуловер. Старик постоял немного под ярким рекламным щитом "Кока-кола" и, покачиваясь, направился к ближайшему перекрестку. Редкие прохожие не обращали на него никакого внимания, -- мало ли в Америке бездомных?
   У старика не было в этом городе ни родных , ни близких, не было их и во всей Америке. Его родные и близкие были далеко. Звали старика Адольф Иванович Бабель, или просто -- Евлампий, -- старейший советский резидент в Соединенных Штатах. Порывы ветра раскачивали Евлампия из стороны в сторону, небритые щеки его заливал яркий румянец стыда. Сегодня, в первый раз за всю свою жизнь, полковник Бабель не смог выполнить задания. Он ушел, не досмотрев до конца художественный фильм "Постель на троих" с Теодором Фрайером в одной из трех ведущих ролей. За сегодняшний хмурый октябрьский день для Евлампия это был уже шестой такого рода фильм с участием Фрайера, и на этом числе старик сломался.
   Когда два дня назад Евлампий получил зашифрованный приказ из Москвы поинтересоваться всем, что касается личности Теодора Фрайера по кличке Свинья, он еще не подозревал ничего плохого. За свою многолетнюю жизнь в Америке Евлампий "интересовался" столькими людьми, что, казалось, такого рода задача не составит для него особого труда. Ан нет! Так стыдно, как сегодня, Евлампию не было никогда в жизни.
   "И на кой черт им сдался этот срамной Фрайер? -- с досадой думал он. -- Уж на что было идиотским предыдущее задание -- рыться по помойкам, -- и то грязи меньше!"
   Евлампий остановился на перекрестке, перешел на другую сторону 5-й авеню, прошел проходным двором на Дрексел-стрит, повернул налево, потом направо, пересек Ист-сквеа, прошмыгнул подземным переходом и вновь оказался на 5-й авеню. Оглянулся: хвоста нет.
   Привычка путать следы за годы агентурной работы въелась Евлампию в кровь и плоть, и даже дома, пока его не выселили за астрономическую задолженность по квартплате, он, прежде чем сходить в туалет, принимал душ, жарил яичницу с беконом и спускался вниз за газетами.
   Выйдя обратно на 5-ю авеню, Евлампий неспеша направился к автовокзалу, где обычно ночевал в коробке из-под персонального компьютера. Колючий ветер срывал с головы кепку, приходилось поддерживать ее рукой.
   "Сейчас бы грамм двести "Сибирской". -- подумал он.-- Было бы совсем неплохо."
   -- Недурственно. -- раздался откуда-то сверху голос. -- Этот Фрайер полетит со мной?
   Евлампий замер, как статуя коню Александра Македонского.
   -- Нет, конечно. -- ответил другой голос, повыше. -- Свинья прилетит к вам, как только вы дадите знак, что все готово.
   Замешательство, длившееся от силы 2-3 секунды, прошло. Евлампий поднял голову: голоса раздавались из громкоговорителя, привинченного к грязной стене небоскреба. Вокруг -- ни души, только двое нищих негров на панели играют в кости. Перед ними шляпа с несколькими мелкими монетами, -- подачкой сытых миллионеров.
   Решение пришло к Евлампию мгновенно. Он стянул с головы кепку, бросил ее на тротуар, подогнув ноги, сел рядом с неграми и, стараясь запомнить каждое слово, стал слушать доносившийся сверху разговор. Негры перестали играть в кости.
   -- Эй, Джек! -- сказал один негр другому. -- Что делает этот белый недоносок на нашей с тобой территории?
   -- Мне кажется, он устал с дороги и решил слегка передохнуть, -- отозвался Джек, двухметровый детина с руками взрослой гориллы. -- Только он и не догадывается, что этот отдых может стоить ему жизни!
   Евлампий сделал вид, что ничего не слышит.
   -- Да он глухой, Джек! -- хохотнул негр поменьше. -- А может эта тварь хочет, чтобы мы воспользовались его задницей?
   -- На кой черт мне его грязная задница?! -- пророкотал Джек. -- Я лучше выпущу наружу его вонючие кишки! Эй, ты слышишь меня, ублюдок?!
   -- Господа, я вас умоляю немного помолчать. -- тихо попросил Евлампий. По громкоговорителю только что начали транслировать адреса явок.
   -- Да он издевается! -- побелел негр поменьше. -- Ты слышал, что он сказал?
   -- Слышал, -- ответил Джек. -- Еще ни одна сука не называла нас господами.
   С этими словами Джек вытащил из кармана заточку, казавшуюся булавкой в его ручище, а другой негр выхватил велосипедную цепь. Оба вскочили на ноги:
   -- Ну, держись, недоносок!
   Увидев боковым зрением занесенную над собой заточку, Евлампий мгновенно перекатился на живот, успев зацепить "крюком" слева своего более крупного обидчика. Тот дико заревел и бросился на Евлампия всей массой. "Чем сильнее соперник, тем проще его победить", -- вспомнил разведчик непреложную истину и встретил противника коротким уракеном в подбородок. Негр зашатался, а Евлампий, уйдя резким утиматом в сторону, стараясь не упустить ничего важного из разговора в громкоговорителе, достал на хайзен-урамикадзуки негра поменьше. Тот рухнул на панель, как мореный дуб, а Евлампий опять развернулся к гориллообразному Джеку. Мощный гедан-барай в голову подвел черту этой короткой схватки. Громила-негр еще некоторое время раскачивался, глядя на Евлампия широко раскрытыми глазами, и тот уже подумал было добавить маваши с проносом* по уху, но негр, качнувшись еще два раза, с шумом повалился на тротуар.
   Вся операция заняла не более 20 секунд, еще столько же понадобилось Евлампию, чтобы привести в порядок одежду. Узкие ковбойские брюки кое-где лопнули по шву, но это не огорчало Евлампия. Он сел на свое место и вновь обратился в слух.
   Наступил вечер. Сумерки окутывали город, опускался туман, начинало знобить. Из громкоговорителя донеслось о бесплатном спиртном в "люксе", Евлампий пустил слюну.
   Разговоор окончился. Еще было слышно, как двигают стулья, затем наступила тишина. Негры продолжали лежать без признаков жизни. Где-то поблизости промелькнула мигалка полицейской машины, и вновь все стихло. Евлампий засобирался в путь. Он мог поклясться, как перед Богом, что минимум 95 процентов услышанной информации осталось у него в мозгу -- на память Евлампий не жаловался никогда. Он встал, поднял кепку, отряхнул ее о штаны, но надеть не успел: кто-то сзади ударил его по голове чем-то твердым и тяжелым.
   Россыпи красно-синих звезд вспыхнули было перед глазами Евлампия, но тут же канули в темноту. Сознание покинуло его, а вместе с ним и 95 процентов только что полученной совершенно секретной информации...
   0x01 graphic
   ГЛАВА 4
  
   СССР. Москва. Выставка достижений народного хозяйства. 23 октября. 11-15 по московскому времени.
   Выходной. В праздно прогуливающейся толпе веселых и нарядных людей выделяются две подтянутые, строго одетые фигуры. Это полковник Семинард и капитан Козлов. Занятые дружеской беседой, они ходят по кольцу вокруг фонтана "Дружбы Народов". Метрах в десяти позади них следует группа прикрытия из 7-8 человек в штатском с серьезными лицами.
  
   -- Какая сегодня погода замечательная, -- сладко зажмурился Козлов. -- Прямо и не вериться, что уже конец октября.
   -- Да, погода нынче расчудесная, -- согласился Семинард. -- Именно поэтому я и предпочел духоте кабинета прогулку на свежем воздухе. Разве я не прав, Лешенька?
   -- Правы, Георгий Андреич, еще как правы! -- отозвался Козлов. -- На свежем воздухе и думается лучше.
   -- Это вы, Лешенька, верно подметили, -- кивнул головой полковник. -- В кабинете-то мне как-то совсем не думается.
   -- Так проветривать надо чаще, -- посоветовал Козлов.
   Они еще три раза обошли вокруг фонтана "Дружба Народов" и по аллее Героев направились в сторону выставочных павильонов. 7 или 8 человек из группы прикрытия двинулись за ними.
   Капитан Козлов еще спал, когда утром ему позвонил Семинард и предложил через час встретиться на ВДНХ. Сказал, что есть кое-что новое по интересующему их делу. В целях предосторожности они договорились называть друг друга по именам и вообще вести себя как можно более непринужденно. Козлов сначала даже хотел одеть на встречу модные солнцезащитные очки, но передумал и ограничился сочным зеленым галстуком в красную клетку.
   -- Купите мороженое, -- предложил Семинард, когда они проходили мимо ларька. -- Я страсть как люблю мороженое, в нем витамин В.
   Козлов послушно потрусил к прилавку и, роясь в карманах, стал читать прейскурант: "Крем-брюле -- 15, пломбир сливочный -- 20, эскимо в шоколаде -- 22 копейки". Он подумал немного и купил эскимо полковнику и крем-брюле себе. Солнце близилось к зениту.
   -- Наша с вами история получила продолжение, -- заговорил Семинард, откусывая ровными зубами шоколадную кромку эскимо, -- Причем не совсем обычное.
   -- Что вы сказали? -- Козлов забыл взять для себя палочку и теперь маялся, не зная, что делать с бумажным стаканчиком.
   -- Я сказал, что всплыли новые данные, -- повторил Семинард. -- Но об этом чуть позже, дайте сперва насладиться мороженым.
   Они прошли мимо пахнущего навозом павильона с крупным рогатым скотом и устремили свои шаги к космическому комплексу.
   Серьезные молодые люди позади хмуро жевали пирожки.
   -- Очень вкусно, ну просто очень! -- произнес полковник, облизывая палочку от эскимо. -- А вы почему не едите, Леша?
   -- Мне нечем, -- признался капитан.
   -- Тоже мне проблема! Держите-ка, -- Семинард протянул облизанную палочку.
   -- Вот спасибо! -- обрадовался Козлов.
   -- Не за что, -- Семинард вытер пальцы платком, закурил "Стрелу", -- Ну, вот теперь можно и к делу перейти. Евлампий вышел на связь.
   -- Что вы говорите?! Так быстро?
   -- Это-то и настораживает. Да и сама шифровка довольно странная. Вот, взгляните, -- полковник незаметно для окружающих протянул Козлову листок. Тот, прикрыв рукой, прочитал:
   "Нахожусь в полиции. Имею интересующие вас сведения по делу Свиньи. Срочно вышлите 1000 долларов".
   -- Ничего не понимаю, -- пробормотал капитан, -- Бред какой-то!
   -- Я тоже в первый момент был озадачен, -- улыбнулся Семинард, -- Но потом навел справки по своим каналам, и вот что мне сообщили.
   Капитан с любопытством взглянул на собеседника. Уже давно его занимал вопрос, что это за личные каналы в Америке у полковника Семинарда. Козлов решил поинтересоваться при случае об этом у товарища генерала.
   -- Так вот, -- продолжил Семинард -- Евлампия действительно арестовала полиция . Ему предъявлено обвинение в злостном хулиганстве и расизме.
   -- Как это? -- не понял Козлов.
   -- Он линчевал двух безобидных на вид негров, -- пояснил полковник, -- А в Америке нынче с этим строго. Евлампию грозит два года тюрьмы или штраф в 1000 долларов. Теперь все понятно?
   -- Да, теперь все встает на свои места. Одно лишь странно: как Евлампий умудрился передать шифровку из тюрьмы?
   -- О, вы его просто плохо знаете! Этот человек передаст все, что угодно хоть с того света. Редкий профессионал!
   -- А если предположить, -- задумался Козлов, -- Что кто-то рукой Евлампия водит нас за нос?
   -- Что-то я не понимаю, -- остановился Семинард. 7 или 8 человек охраны замерло у него за спиной.
   -- Я имел в виду, что противник пользуется ключом Евлампия и может кормить нас такой же добротной дезой, как и в прошлый раз.
   -- Исключено, исключено, -- замахал руками полковник. -- Ключ известен одному лишь Евлампию, а он на сговор с врагом не пойдет никогда. Не такой это человек!
   -- А отчего же тогда, -- осторожно спросил Козлов, -- вместо того, чтобы сразу выдать нам всю информацию, касавшуюся Свиньи, Евлампий ограничивается лишь упоминанием о ней?
   -- Очевидно опасается, что иначе мы не заплатим за него 1000 долларов.
   -- А мы заплатим эти деньги?
   -- Не знаю. -- пожал плечами Семинард.
   -- Это порядка 670 рублей. -- перевел по валютному курсу Козлов. -- Деньги немалые...
   -- Но с другой стороны, -- прикинул Семинард, -- ждать два года до освобождения, чтобы только потом получить информацию...
   -- Дезинформацию, -- поправил его капитан. -- Не забывайте, Георгий Андреич, -- все, имеющее отношение к делу Свиньи, -- "липа".
   -- То есть, вы хотите сказать, -- пусть сидит? -- обрадовался полковник. -- Я, честно говоря, тоже так считаю. Может, года через полтора попадет под амнистию по старости лет...
   -- Нет, не совсем так, -- Козлов поддел носком башмака камешек. -- Я думаю, лучше будет выкупить Евлампия и первым же рейсом переправить его в Москву.
   -- Но зачем?
   -- Таким образом мы убьем сразу четырех зайцев: во-первых, получаем пусть даже липовые сведения о Свинье, что дает нам возможность корректировать наши действия, во-вторых снимаем с крючка ЦРУ такую лакомую наживку, как Евлампий, в-третьих спасаем от тюрьмы пожилого человека. Разве этого мало?
   -- Да, но здесь только три. -- возразил полковник.
   -- Что -- "три"?
   -- Три зайца. Где четвертый?
   -- Четвертый? -- переспросил Козлов. -- Под шкурой четвертого зайца кроется то, что мы при этом существенно обезопасим себя.
   -- Но каким образом?
   -- Знаете, -- потер виски капитан. -- Я не хотел вам говорить...
   -- А вот это зря, -- укорил его Семинард. -- Старшим по званию нужно говорить все.
   -- Я не хотел говорить, -- повторил Козлов. -- Но мне кажется, что Евлампий впал в старческий маразм.
   -- Это серьезное обвинение, -- нахмурился Семинард. -- У вас есть доказательства?
   -- У меня есть предположения. Ну, например, то, что он рылся по мусорным ящикам. Или эта драка... Зачем он избил несчастных негров?
   -- Раньше он не был драчливым, -- подтвердил полковник.
   -- То-то и оно, -- подхватил мысль Козлов.-- Что-то произошло в его сознании. По-моему, он настолько вжился в роль американского бездомного, что стал им на самом деле. Питается по помойкам, живет на свалке и по инерции еще шлет нам донесения. Тем не менее, он стал опасен для дела и может навредить нам, сам того не ведая, просто по скудоумию.
   -- Ах, вот оно что? -- и вовсе помрачнел Семинард. -- Как это все скверно, Алексей. Жаль, что генерал на курорте. Он бы подсказал, где выход.
   -- По-моему выход должен быть прямо, -- сказал капитан. -- Где-то сразу за фонтаном.
   Они прошли в скорбном молчании по тенистым аллеям. Семинард полез на ходу за сигаретами, и тут лицо его радостно озарилось.
   -- Вы нашли выход? -- с надеждой спросил Козлов.
   -- Нет, но я нашел человека, который, возможно, нам поможет. Видите того толстяка на газоне?
   Козлов посмотрел и увидел белобрысого увальня, который, неуклюже наклоняясь, собирал букет из опавших листьев.
   -- Кто это? -- поинтересовался капитан.
   -- Полковник Скойбеда, -- шепнул Семинард, -- Комендант Кремля. Человек небывалой решимости. К нему со всей Москвы за советом ходят!
   -- И даже по таким вопросам? -- изумился Козлов.
   -- По таким-то в первую очередь! -- подтвердил полковник и, хитро улыбаясь, добавил. -- Ща мы его шуганем!
   Он набрал воздуха и крикнул как можно строже:
   -- Эй, товарищ, вам кто разрешил по газонам ходить?!
   -- Хрен в пальто! -- заорал в ответ толстяк. -- Твое что за собачье дело?!
   Молодые люди с серьезными лицами мгновенно рассредоточились по газону, окружая обидчика.
   -- Ну, крут! -- засмеялся Семинард. -- Такого на испуг не возьмешь. Ты что ж это, Валерий Михалыч, своих на узнаешь?
   Бардовая рожа Скойбеды расплылась в улыбке:
   -- Георгий Андреич! Жорка, старый хер, ты, что ли шутки тут шутишь? Благодари Бога, шо я нынче в хорошем настроении нахожусь, а то б без слов тебе по уху съездил!
   -- Уж и пошутить нельзя. -- продолжал смеяться Семинард.
   Группа прикрытия нехотя вернулась на исходную позицию.
   -- Давненько мы с тобой не виделись, -- пробасил Скойбеда. -- Как жена , как дети?
   -- Растут дети, -- скромно похвастал Семинард.
   -- А жена?
   -- Жена не растет.
   -- А чего ж так?
   -- Старая стала. -- вздохнул Семинард. -- Скажи лучше, Валерий Михалыч, как твой гербарий?
   -- Пополняется, -- Скойбеда потряс над головой букетом.-- А это что с тобой за молокосос? Внук?
   Козлова, которого к тридцати пяти годам все реже и реже называли уже молодым человеком, новое обращение слегка удивило.
   -- Нет, это коллега мой, -- вступился за него Семинард. -- Надо сказать, очень толковый сотрудник.
   -- Да ну их! -- махнул рукой Скойбеда. -- Какие теперь работники? Вот были люди в наше время, не то, что нынешнее семя... Богатыри!.. Вы-то здесь каким макаром? По делу или так?
   -- И так, и по делу, -- уклончиво ответил Семинард. -- Слушай, Валерий Михалыч, разговор к тебе есть, выдели минут 15, если не жалко.
   -- Да, о чем базар, Жора! -- откликнулся Скойбеда. -- Ты ж знаешь, я для друга кому угодно глаз выну!
   -- Вот этого не надо, -- попросил Семинард.
   Они пошли по аллее в другую сторону. Группа прикрытия почтительно расступилась, пропустив их, и, сохраняя дистанцию, двинулась вослед. Скойбеда и в самом деле оказался очень смекалистым, и все улавливал с полуслова. Говорил Семинард, Козлов лишь изредка кивал головой.
   -- Ну, что скажешь, Валерий Михалыч? -- спросил наконец Семинард.
   -- Да что тут говорить! -- Скойбеда разрубил ребром ладони воздух. -- Была б моя воля, я б цацкаться не стал: 20 мегатонн -- жах! На Белый Дом -- жах! На ЦРУ -- жах! На Пентагон -- жах! На ФБР -- жах! И все дела! Никто б и пикнуть не успел.
   -- Ну, это мы всегда успеем, -- заверил друга Семинард.
   -- А в вашем случае, -- поскреб затылок Скойбеда, -- надо этого Евлампия отзывать, это ты, Жора, верно решил. Отзывать и вить тут из него веревки, пока не сознается, гад, почто Родину -мать продал.
   -- Значит, отзывать? -- задумчиво переспросил Семинард.
   -- Обязательно! -- подтвердил Скойбеда и, посмотрев на часы, засуетился. -- Ох, заговорился я тут с вами совсем, мне ж к двум часам надо поспеть на занятие кружка флористов. Ну, бывай, Жорка, души Америку! А коллега твой, толковый сотрудник, за все время рта не раскрыл, только головой мотал, как китайский болванчик. Я б таких гнал взашей!
   Козлов густо покраснел.
   -- Ладно, шучу! -- уже на бегу оглянулся Скойбеда. -- Физкульт-привет!
   -- Счастливо! -- помахал рукой Семинард. -- Ну, как он тебе, Леша?
   -- Понравился, -- опустил глаза капитан. -- Образованный такой, Пушкина цитировал...
   -- А я тебе что говорил! -- обрадовался Семинард.
   Они направились у выходу. В окрестностях монументов Рабочего и Колхозницы на них налетел загорелый человек с усами и в кепке.
   -- Э, дорогой, слюшай, скажи, ти мэстный? -- обратился он к полковнику.
   -- Местный, -- ответил Семинард, воротясь от противного запаха сивушных масел.
   -- О, дорогой, как ты мэня спас! -- возликовал человек. -- Ти пэрвый мэстный за вэсь дэнь! Что Москва за город такой? Кого нэ спрошу -- никто нэ мэстный, всэ приезжий... Ти тут, навэрноэ, знаэшь все?
   -- Ну, допустим.
   -- Э, дорогой, -- человек обнял Семинарда за плечо. -- Как мужчьина мужчьинэ га-авору: отдыхаю я, културно, да? Попить-покушат нашель, курит нашель, туалэт нашель, жэнщины -- нэт! Э! Ти па-анимаэшь, что такой, когда жэнщины нэт? Что тут ходят вокруг в тюбэтэйках -- ни рожа, ни кожа?! Нэ-эт! Мэнэ нужэн нормальний белий жэнщин, чтоб сиськи-письки, все биль! Любой дэнги дам!
   -- Я тебя понял, -- проговорил Семинард, -- Видишь, сзади меня ребята в костюмах?
   -- Ну!
   -- Иди к ним, они тебе все устроят.
   -- Э, дрюг, спа-асиба! Виручиль! Как в Грузии будэшь -- заходи! Тбилиси где знаэшь?
   -- Знаю.
   -- Проспэкт Шэта Руставели знаэшь?
   -- Ну.
   -- За-аходи, как брата приму!
   -- Ладно, зайду, -- пообещал Семинард.
   Сзади раздалось несколько глухих ударов. Козлов хотел обернуться, но полковник остановил его:
   -- Не надо, Лешенька. Это же мразь, паразит на теле общества. Мы тут с тобой работаем, а он, видите ли, культурно отдыхает. Пусть теперь отдохнет в другом месте. Да и ребята с утра в застое, надо же им кости поразмять.
   Козлов счел нужным промолчать.
  
   ГЛАВА 5
  
   Атлантика. 32000 футов над уровнем океана. Борт самолета "Боинг-707" компании "ПАН-АМЕРИКАН", салон первого класса. Ночь с 23 на 24 октября. 00-00 по Гринвичу.
   В салоне, среди прочих пассажиров, Сэм Стадлер. На нем черный приталенный смокинг и красная бабочка. Пассажиры спят, Стадлер прокручивает в памяти сцену проводов в Вашингтонском аэропорту.
  
   -- Я уж решил, что вы передумали, -- сказал мистер Дж. Уорбикс Стадлеру после того, как тот за пять минут до окончания посадки влетел на своем спортивном "Ягуаре" прямо на взлетную полосу.
   -- И вы бы полетели вместо меня? -- полюбопытствовал советолог, вылезая из машины.
   -- Ну, зачем же, -- улыбнулся Уорбикс. -- Вон стоит ваш дублер. Он манерно указал пальцем на громилу в клетчатом пиджаке, переминающегося неподалеку.
   -- Этот мордоворот тоже специалист в области пушнины? -- спросил Стадлер.
   Уорбикс не ответил и принялся раскуривать сигару.
   -- Эй, мистер, здесь запрещено курить! -- закричал какой-то человек в промасленной спецовке.
   -- Юноша, -- откликнулся Уорбикс, -- вы кто по профессии?
   -- Старший техник, а что?
   -- Можете сообщить вашему шефу, что у него в аэропорту с этой минуты вакансия на данную должность.
   Пока старший техник силился понять, что же ему сказали, Стадлер уловил сладкий запах духов "Пуазон", вперемежку с дымом кубинской сигары, шедшей от Уорбикса.
   "Стало быть, это Джо," -- решил советолог.
   Тем временем из-за заднего шасси "Боинга" появился другой Уорбикс, одетый точно также, как первый и, приветливо помахивая сигарой, направился к ним.
   -- А вот и Джо. -- сказал первый Уорбикс.
   Стадлер растерялся.
   -- Добрый вечер, Сэм! -- вновь прибывший замдиректора сунул Стадлеру пятерню. -- Как настроение?
   От запаха женского парфюма, ударившего в нос, советолога чуть не стошнило.
   -- Отличное. -- соврал он.
   -- Вот и прекрасно! А у тебя, братишка?
   Он обнялся с Джеймсом, и они несколько секунд вальсировали по летному полю. Стадлер опять забыл, кто из них кто.
   Тут из двери самолета высунулся стюард одетый, как и Стадлер, в черный смокинг и красную бабочку:
   -- Посадка закончена! Вы собираетесь лететь?
   -- Вы тоже хотите лишиться работы? -- оторвавшись от танца, бросил через плечо кто-то из Уорбиксов.
   Стюард исчез.
   -- Ну что ж, вам пора, -- провозгласил Уорбикс-1 и сиплым, но приятным баритоном запел:
   -- Пора-а в путь-дорогу...
   -- В дорогу дальнюю, дальнюю, дальнюю идем... -- подхватил Уорбикс-2.
   -- Над ми-илым порогом махну серебряным тебе крылом! -- хором закончили оба. -- Ну, ни пуха вам, Сэм!
   -- Идите к черту!!! -- заорал Стадлер и в три прыжка одолел трап.
   За ним захлопнули дверь, взревели моторы. В иллюминатор Стадлер разглядел, как Уорбиксы, придерживая шляпы, махали ему платком.
   Самолет набрал обороты и оторвался от взлетной полосы. Еще долго мелькали огни Вашингтона, затем, чуть не сбив статую Свободы, аэробус взмыл над заливом и погрузился в ночь.
   Сэм Стадлер смотрел в иллюминатор и думал о том, что именно в эти мгновенья на его счет в Чикагском банке кладут денюжки, очаровательные зеленые денюжки с портретами Президентов Соединенных Штатов. А еще два раза по столько денюжек он получит после возвращения домой. И если эти денюжки сложить вместе, то получится больша-ая такая куча, и можно будет целыми днями смотреть на эту кучу и ни черта не делать.
   Стюарды разносили спиртное. Стадлер взял себе двойной мартини, закурил, но едкий запах французских духов, перешедший к нему с рукопожатием от Уорбиксов, испортил все удовольствие.
   Он порывисто встал и, брезгливо сморщившись, направился в туалет вымыть руки.
   -- Эй, стюард! -- кто-то схватил советолога за рукав.
   Тот удивленно обернулся. На него смотрел немолодой мужчина в коричневом пиджаке, лоснящемся на локтях. Мужчина привстал из кресла и горячо зашептал Стадлеру в самое ухо с заметным акцентом:
   -- Передашь это, -- он сунул Стадлеру записку, -- командиру экипажа.
   -- А что -- "это"? -- спросил советолог.
   -- Не твое дело. Выполняй, что сказано. -- мужчина почти жевал стадлеровское ухо. -- И еще, если командир даст "добро", ты дашь мне об этом знать, пройдя мимо меня справа налево с салфеткой в левой руке и бутылкой коньяка в правой.
   "О-ля-ля! -- голова Стадлера заработала в режиме компьютера.-- Только террористов мне здесь и не хватало. Кажется, в мои планы не входит оказаться где-нибудь в Южной Африке!
   В памяти всплыла секретная директива по борьбе с воздушными пиратами: "п.1: пробраться через грузовой отсек внутрь самолета, п.2: проползти по-пластунски в пассажирский салон, п.3..." Нет, это не годиться. Что же делать?
   -- Ты долго будешь так стоять? -- прошипел мужчина.
   Решение созрело у Стадлера внезапно.
   -- Слушаюсь, сэр! -- он щелкнул каблуками, развернувшись, направился в сторону кабины. Не дойдя до нее, он заглянул в буфет, где двое стюардов курили и спорили о бабах.
   -- Что-нибудь случилось? -- уставились на Стадлера стюарды.
   -- Коньячку захотелось, -- объяснил тот.
   -- Щас сделаем! -- заулыбались стюарды. -- Сколько налить?
   -- Мне бы бутылочку.
   -- Как, целую бутылку?!
   -- А что нельзя?
   -- Нет, можно, но...
   Стадлер выбрал бутылку попузатее.
   -- Вон там, на полке фужеры, -- показал стюард.
   -- Да нет, спасибо, я так. Только возьму салфеточку, губы промакнуть, -- Стадлер вышел.
   -- А деньги? -- послышалось вслед.
   Стадлер шел по проходу между кресел, сжимая бутылку правой рукой за горлышко. Человек в коричневом костюме напряженно следил за ним. Поравнявшись с террористом, советолог коротко, без замаха , ударил его бутылкой по голове. Брызнули стекла. Вскрикнула какая-то женщина рядом. Стадлер зажал ей салфеткой рот.
   -- Спокойно, миссис, все в порядке.
   -- Но я -- мисс...
   -- Тем более. Поберегите нервы для вашего будущего мужа.
   Стадлер приподнял террористу веки. Живой...
   В салон вбежали два перепуганных стюарда.
   -- Что вы наделали, сэр, эта бутылка стоит больше ста долларов!
   -- Запишите на мой счет, -- посоветовал Стадлер. -- И свяжите покрепче этого парня, пока он не очухался.
   -- А что такое?
   Советолог молча сунул смятую записку одному из стюардов. Тот прочитал, шевеля пухлыми губами и испугался еще сильнее.
   -- Что, в первый раз в такой переделке? -- посочувствовал Стадлер.
   -- Да, -- признался стюард. -- Самолет наш угоняли уже два раза, так что на террористов я насмотрелся, но чтоб такое...
   -- Что?! -- Стадлер вырвал у него записку. В ней корявым почерком с грамматическими ошибками было написано: "На борту самолета русский разведчик. Могу оказать помощь в его задержании."
   Стадлер едва не потерял сознание. Перед глазами стоял широкий заголовок на первой полосе "Таймс": "Ведущий советолог американской разведки помогает скрыться агенту КГБ". Все летело к чертям. Стюарды стояли в стороне и о чем-то перешептывались.
   -- Я пойду доложу шефу, -- сказал наконец один из них.
   -- Нет, только не ему! -- закричал Стадлер.
   -- Но я должен обо всем рассказать командиру экипажа, -- упрямо заявил стюард.
   -- Ах, командиру... -- мысли кружились в голове советолога, прилипая одна к другой.
   Стюард ушел. Стаддлер лихорадочно соображал, что ему делать.
   -- Мистер, мистер! -- женщина, которой он зажимал салфеткой рот, уже целую минуту трясла его за рукав.
   -- Что? -- Стадлер с усилием перевел на нее взгляд.
   -- А вы сами женаты? -- застенчиво спросила женщина.
   -- Что вы сказали? -- не понял Стадлер.
   -- О, вы такой мужественный, а я такая трусиха. Думаю, из нас получилась бы идеальная пара. Вы знаете, что я больше всего ценю в мужчинах? -- и, не дождавшись ответа, затараторила дальше. -- Глаза и пенис. Мне кажется, что у мужчины с такими глазами, как у вас, не может быть маленький пенис.
   -- Я стерилизован! -- ответил Стадлер.
   К нему приближался командир экипажа -- крупный мужчина с усами Сальвадора Дали. В руке он держал пистолет.
   -- Что тут у вас произошло? -- обратился он к Стадлеру. __ Мне рассказали, но я ни черта не понял. Что это за русский разведчик на борту?
   Стадлер смотрел на него мутными глазами и молчал.
   -- Я, кажется , к вам обращаюсь! -- рассердился командир. -- Я спрашиваю вас, где русский разведчик?
   -- Вот он! -- неожиданно для себя проговорил Стадлер, указывая на поверженного мужчину в коричневом пиджаке.
   -- Этот дохляк? -- не поверил командир. -- А кто тогда написал эту дурацкую записку?
   -- Я написал. -- Стадлер решил врать до конца. В голове у него уже зарождался блестящий план. -- Мы можем поговорить без свидетелей?
   -- Да, конечно, -- ответил командир. -- Пройдемте в грузовой отсек.
   -- Но прежде прикажите обыскать и связать этого парня.
   По пути Стадлер обдумал все детали предстоящего разговора, уже полностью овладев собой. Он сразу же решил взять инициативу на себя.
   -- Представьтесь, пожалуйста, -- попросил он.
   Командир, смущенный официальным тоном, пробормотал:
   -- Мартин Квикли, пилот первого класса.
   -- Видите ли, мистер Уикли... - начал советолог.
   -- Квикли, -- поправил командир.
   -- Да-да, мистер Квикли, я представляю ФБР, моя фамилия Козберг.
   -- Я вас слушаю, мистер Козберг.
   -- Тот тип, которого я огрел бутылкой по башке, -- стал рассказывать Стадлер, -- матерый агент КГБ.
   -- Что вы говорите! -- всплеснул руками командир.
   -- Долгое время мы вели за ним наблюдение, но никак не могли взять за задницу.
   -- Как это? -- удивился Квикли.
   -- У нас не было на него доказательств.
   -- Доказательств чего?
   -- Его прямой вины. -- Стаддлер не знал, что есть такие тупые командиры экипажей.
   -- Так-так , -- Квикли принялся накручивать ус на дуло пистолета. -- Продолжайте, чертовски интересно. Это напоминает мне сериал про Джеймса Бонда.
   -- Да спрячьте ради Бога ваш дурацкий револьвер! -- разозлился Стадлер. -- Он меня раздражает.
   Квикли сунул пистолет в кобуру:
   -- Ну и что же дальше?
   -- А дальше мы решили...
   -- Кто это -- вы?
   -- Федеральное бюро расследований! Мы решили обезвредить его прямо в самолете по пути в Москву, поскольку он вез особо секретные данные касательно программы СОИ.
   -- Что это за СОИ за такие?
   -- Вы что, не читаете газет?
   -- Ну почему же, комиксы, например, я очень люблю.
   -- Понятно...
   Появился стюард.
   -- Вот все, что нашли. -- он выложил перед Стадлером вещи: паспорт, бумажник, зажигалка, четыре носовых платка.
   -- А где же секретные данные? -- удивился Квикли.
   -- Они у него здесь, -- советолог постучал себя по лбу. -- У классного разведчика все сведения в голове.
   -- А может они у него в платках? -- предположил командир. -- Зачем ему столько носовых платков?
   -- Это проверят эксперты. -- Стадлер взял в руки паспорт. -- "Карл-Хайнц Холтофф, немец, страховой агент".
   -- А вы говорили, что он русский разведчик, -- разочарованно протянул Квикли.
   Его настоящая фамилия -- Хохлов, -- на ходу придумал Стадлер. -- Документы фальшивые, это видно невооруженным глазом.
   -- Невооруженным чем?
   Советолог не ответил. Он еще раз глянул на паспорт и сказал:
   -- Да, это он. Сомнений быть не может.
   -- А что, раньше, когда били его бутылкой по голове, вы сомневались? -- поинтересовался стюард.
   Стадлер бросил на него такой взгляд, что тот счел за лучшее удалиться.
   -- А эта записка, -- снова спросил Квикли, -- кому вы ее писали?
   -- Вам. -- ответил советолог. -- Кстати, дайте ее сюда. Я писал вам, но потом решил обойтись собственными силами.
   Квикли уважительно пощупал бицепс на руке у Стадлера.
   -- Пойду свяжусь с землей. -- заявил он.
   -- Постойте, -- остановил его Стадлер. -- Я еще не все сказал.
   -- Что, еще один шпион на борту? -- испугался командир.
   -- Нет, речь сейчас пойдет о другом.
   -- О чем же?
   -- Понимаете ли, мистер Квикли, -- проговорил Стадлер, обдумывая, как объяснить этому усатому кретину ситуацию. -- Мы ведь с вами летим в Москву.
   -- Из Вашингтона. -- добавил Квикли.
   -- Мы летим в Москву, то есть в столицу того государства, которое заслало к нам этого Хохлова. Вы понимаете всю щекотливость положения?
   -- Нет, -- признался Квикли. -- Сразу по прибытию мы сдадим его властям...
   -- Да каким властям! -- воскликнул Стадлер. -- Власти там советские! Они только рады будут, когда мы сдадим им Хохлова со всей интересующей их информацией.
   -- С какой информацией?
   -- По программе СОИ.
   -- Ах, да, вы мне еще не рассказали, что это за программа.
   -- Сожалею, но у меня для этого нет времени. Прочитаете как-нибудь сами в газете.
   -- В какой газете?
   -- В любой. -- Стадлер устало вздохнул. -- Мы с вами остановились на том, что Хохлова ни в коем случае нельзя сдавать советским властям.
   -- Что же делать? -- закручинился Квикли.
   -- А вот что, -- советолог облизал пересохшие губы. -- Мы с вами устроим маленькую инсценировку.
   -- Да, как на Бродвее! -- оживился Квикли, -- Я с детства мечтал быть артистом. Какова же будет моя роль?
   -- О, самая простая...
   -- Нет, я хочу большую роль, с монологами и душевными драмами. Мне бы подошло амплуа героя-любовника... Молилась ли ты на ночь, Дездемона?
   -- Прекратите! -- повысил голос Стадлер. -- Мы говорим о серьезных вещах.
   -- Простите, -- потупился Квикли. -- Что я буду должен делать?
   -- Сущие пустяки. Вы должны будете сообщить на землю о том, что предпринята вооруженная попытка угона самолете.
   Командир в панике схватился за кобуру.
   -- Успокойтесь, -- потребовал советолог. -- Это же всего лишь инсценировка.
   -- Ах, да. А кто же будет играть роль террориста?
   -- Это мы предоставим товарищу Хохлову.
   -- Но ведь он уже играет роль агента КГБ. Пускай террористом будет один из стюардов.
   -- О, Господи! -- Стадлер отер лоб одним из платков Холтофа. -- Слушайте меня внимательно и извольте не открывать рта, пока я не кончу!
   -- Вы собираетесь кончать?
   Стадлер ощутил сильнейшее желание врезать Квикли по морде, но сдержался.
   -- Вы можете помолчать пять минут?
   -- О, да, конечно!
   -- Хорошо, -- советолог выпустил пар. -- Значит так: вы связываетесь с землей, сообщаете, что была предпринята попытка вооруженного угона самолета, ну, скажем, в Анголу.
   -- Нет, лучше -- в Мозамбик. Там такая природа...
   -- Молчать!!! -- заорал Стадлер. Квикли прикусил губу.
   -- Далее: вы говорите, что обезвредили террориста собственными силами. Я же от имени этого Холтофа пишу записку с требованием немедленно изменить курс и передаю ее вам, она будет служить вещественным доказательством.
   -- Можно вопрос? -- попросил Квикли.
   -- Валяйте.
   -- Как же я сообщу, что была попытка вооруженного угона самолета, если у этого Холтофа не нашли никакого оружия?
   -- У него найдут вот этот пистолет. -- Стадлер показал на кобуру Квикли.
   -- Но это же мое оружие! -- чуть не заплакал командир.
   -- Ваше, ваше, -- успокоил его Стадлер. -- Вы просто скажете, что его у вас украли.
   -- Меня за это не накажут?
   -- Нет, я позабочусь о вас.
   -- Ну, ладно, -- согласился Квикли. -- И все же я не очень понимаю, зачем все это...
   -- Я сейчас поясню. В Москве Холтофа оставлять нельзя, так?
   -- Наверное, -- пожал плечами командир.
   -- А если мы объявим, что он воздушный пират...
   -- Кто?!
   -- Террорист. То тогда по закону, раз он совершил преступление в американском самолете, то есть на территории США, его отправят обратно в Америку для того, чтобы судить. За этим я поручаю проследить вам.
   -- Как? Вы разве не полетите с нами обратно?
   -- Нет, к сожалению, мне еще придется уладить кое-какие дела в Москве. Но буду рад еще раз встретиться с вами.
   -- Правда? -- глаза Квикли загорелись. -- Можете записать мой домашний телефон. Я живу в самом центре Вашингтона...
   -- Я думаю, не стоит, -- поморщился Стадлер. -- Если что, я найду вас в телефонной книге.
   В дверь просунулась голова стюарда:
   -- Он начинает приходить в себя...
   -- Кто? -- спросил Квикли.
   -- Хрен в пальто! -- пробормотал Стадлер и поспешил в салон.
   -- Да! -- на пороге он обернулся. -- И скажите экипажу, чтобы держали язык за зубами.
   -- Да они скорее умрут... -- начал божиться командир, но Стадлер дальше слушать не стал.
   Два стюарда стояли у кресла связанного Холтофа, готовые броситься на него в любую секунду. Сам связанный, дергая головой, смотрел вперед безумными глазами и мычал. Стадлер склонился над ним:
   -- Не желаете еще коньячку, Холтоф?
   Тот перевел взгляд на Стадлера, лицо его исказилось от ужаса, и он снова потерял сознание.
   А советолог несколько раз задумчиво прошелся из конца в конец салона, пытаясь угадать, в ком именно из пассажиров Холтоф углядел русского разведчика, но так ничего и не решив, вернулся на свое место. Переживания сегодняшнего дня дали о себе знать -- Стадлер быстро забылся глубоким сном.
   А в грузовом отсеке самолета, в контейнере с гуманитарной помощью, тяжело дыша, лежал бледный, мокрый от пота Евлампий. Бедняга очень плохо переносил самолет.
  
  
   0x01 graphic
   ГЛАВА 6
  
   Москва. Лубянка. Комитет государственной безопасности. Кабинет полковника Семинарда. 25 октября. 17-30 по московскому времени.
   В кабинете, кроме его хозяина, резидент Евлампий (он же полковник КГБ Бабель) и машинистка -- стареющая блондинка с очками на крупном носу.
   -- Адольф Петрович, -- доброжелательно улыбаясь, проговорил Семинард. -- Я вам в пятый раз объясняю, что никакого Хохлова у нас в аппарате нет. Ровно как и никакого Карла-Хайнца Холтофа. Посудите сами: какой нам резон забрасывать человека в Америку под немецкой фамилией?
   Полковник Бабель опустил голову.
   -- Но я же собственными ушами слышал. -- сказал он.
   -- Дорогой Адольф Петрович, -- еще шире улыбнулся Семинард. -- В том состоянии, что мы извлекли вас в аэропорту из контейнера, вам могло послышаться все, что угодно.
   -- Ну а этот Козберг? -- с надеждой в голосе спросил Баель. -- Что вы про него узнали?
   -- Ничего, -- развел руками Семинард. -- Ровным счетом ничего. Мы проверяли на таможенном контроле: ни Козберги, ни Озберги, ни даже Озборны досмотр там не проходили.
   -- Но ведь Мартин Квикли действительно командир экипажа того самолета? -- задал вопрос Бабель.
   -- Да, это так. -- согласился Семинард.
   -- Вот видите! -- обрадовался Бабель. -- Как я мог об этом узнать, не слыша их разговора в грузовом отсеке?
   -- Не знаю. -- признался Семинард.
   -- Послушайте, -- сказала вдруг машинистка. -- Я в прошлом году летала к сестре в Тамбов, так на самолете бортпроводница представила нам весь экипаж.
   -- Зачем? -- не понял Семинард.
   -- Понятия не имею. -- пожала плечами женщина. -- Может, для того, чтобы знать, на кого в суд подавать, ежели чего случиться.
   -- Вы слышали? -- обратился к Бабелю Семинард. -- Все очень просто объясняется: фамилию командира вы и в самом деле услышали, а все остальное вам... ну, скажем так, приснилось.
   Бабель закрыл руками лицо.
   -- Ну, будет, будет, Адольф Петрович. -- стал успокаивать его Семинардд. -- Давайте забудем об этом, поговорим лучше о деле Свиньи, информацией о котором вы располагаете.
   Машинистка вставила в машинку новый листок. Бабель продолжал сидеть , закрыв лицо, и не двигаясь.
   -- Адольф Петрович! -- позвал Семинард. -- Ау! Вы не уснули?
   Тот с усилием оторвал от лица руки и полными отчаяния глазами посмотрел на склонившегося над ним полковника.
   -- Я не помню. -- сказал он.
   -- То есть как? -- открыл рот Семинард.
   -- Что-то с памятью моей стало. -- пожаловался Бабель. -- Тут помню, -- он указал на левую часть черепа, -- а тут -- нет. Пока резиновой дубинкой по голове не получил, -- все знал. А теперь, хоть убейте, -- какая-то черная дыра...
   -- Ну хорошо, -- Семинард сел, закурил "Стрелу". Машинистка закашлялась.
   -- То есть хорошего-то как раз мало. Мы заплатили деньги за вас, за ваше освобождение... Так что извольте уж вспомнить. Давайте начнем по порядку. Вас забрали в полицию, так? За что?
   -- За тех двух негров.
   -- А эти негры , что вы с ними не поделили?
   -- Они хотели воспользоваться моей задницей...
   -- Фу-у-у! -- скривился Семинард. Машинистка покраснела.
   -- Это писать? -- спросила она.
   -- Да нет, конечно! Адольф Петрович, что вы такое городите?
   -- Они хотели моей задницы, -- упрямо повторил Бабель. -- А потом выпустили бы мне кишки. Что я мог сделать?
   -- Обратиться в полицию, -- посоветовал Семинард.
   -- Не было там полиции, а у меня не было времени -- я секретный разговор подслушивал.
   -- Что за разговор? -- насторожился Семинард. -- Вы ничего не сказали о нем.
   -- Разговор из громкоговорителя на улице.
   -- Ничего себе -- секретный! -- Семинард раздавил окурок в пепельнице. А вы уверены, Адольф Петрович, что не подслушали радиопостановку?
   -- Да нет же! Речь там шла о Фрайере!
   -- Да мало ли в Америке фраеров? По мне, так все они там фраера!
   Бабель тоскливо посмотрел в окно.
   -- Ну почему, почему вы мне не верите?
   -- Отчего же не верю? -- возразил Семинард. -- Верю охотно. Просто вы не сказали еще ничего определенного7 Давайте успокоимся и попробуем что-нибудь вспомнить.
   Евлампий попробовал. На лбу у него вздулись вены, взор затуманился. Мысленно он вновь переместился в Америку.
   -- Христос воскрес! -- родил он минут через пять.
   -- Как? -- не понял Семинард.
   Машинистка застучала по клавишам.
   -- Христос воскрес, -- повторил Бабель. -- А вы должны ответить мне : "Воистину воскрес".
   -- Что за Христос?
   -- Надо полагать -- Иисус.
   -- Это Бог, что-ли? -- сморщился Семинард. -- Ну мы же с вами атеисты, Адольф Петрович, с чего это вам такое пришло в голову?
   Бабель пожал плечами.
   -- Не знаю, вспомнилось почему-то...
   Ну, Бог с ним, с Христом, -- вздохнул Семинард. -- Может, вы фамилии какие-нибудь запомнили?
   -- Какие фамилии?
   -- Ну, любые. Марк Твен там, Том Сойер. Джек-Потрошитель. -- Семинард перечислил все известные ему английские имена.
   Бабель стал вспоминать, закрыв глаза. Семинард с сочувствием смотрел на него и думал о том, что только зря тратит время -- свое и машинистки.
   -- "Розенблюм и Розенблат ЛТД", -- сказал Бабель наконец.
   -- Что это? -- уронил челюсть Семинард.
   -- Пушная корпорация, -- ответил Бабель. -- Рекомендую.
   -- Да-а-а, -- протянул Семинард. -- Адольф Петрович, голубчик, ну на что мне эта корпорация?
   -- Купите шубу жене, -- предложил Бабель. -- Или любовнице.
   Семинард и машинистка тревожно переглянулись.
   -- Ну, вот что, -- сказал полковник. -- Вы устали, Адольф Петрович, вам нужно хорошо отдохнуть. Поезжайте-ка домой, ложитесь спать, и гланое -- ни о чем не думайте. А завтра оформим вам путевочку в санаторий на море, там сейчас бархатный сезон. Вернетесь, как огурчик, тогда и побеседуем. Всего доброго!
   Он встал, давая понять, что разговор окончен. Бабель тоже поднялся и, свесив голову на грудь, поплелся к выходу.
   -- Гляди веселей! -- ободрил его Семинард. -- Мы еще с вами повоюем!
   У двери Бабель остановился:
   -- Мне нужно поговорить с генералом.
   -- Зачем? -- удивился Семинард.
   -- Я хочу ему все рассказать.
   -- Вот дался вам этот разговор! -- начал злиться Семинард. -- Генерал отдыхает в отпуску, чего желает и вам. Поезжайте домой, бывайте больше не свежем воздухе, ешьте фрукты, и главное -- не загружайте ничем голову.
   -- А где я живу ? -- угрюмо спросил Бабель.
   -- Мы вам чудесную комнатку подыскали в малонаселенной квартире, совмещенный санузел, все удобства. Самый центр Москвы -- Арбат. Ключи получите у дежурного.
   Бабель вышел.
   -- Спятил старик, -- сказал Семинард машинистке. - Как никак восемьдесят лет.
   Та вопросительно посмотрела на него.
   -- А с этим что делать, Георгий Андреевич? -- она указала на протокол.
   -- В корзину, ясное дело! -- ответил полковник. -- Над нами же все Управление смеяться будет.
   Всю дорогу с Лубянки до дому полковника Бабеля душили слезы отчаяния. Ему не верят! Впервые за долгие годы безупречной работы ему не верят. Считают, что он сумасшедший. Попав в свою квартиру, Бабель, не разуваясь, лег на диван и тихо умер.
  
  
   ГЛАВА 7
  
   Москва. Гостиница "Европейская". Третий этаж, номер 315 "люкс" с бассейном и пальмой. 26 октября. 11-40 утра.
   В номере за чашечкой кофе -- Сэм Стадлер.
   Прилетев в Москву, Стадлер первым делом снял в сберкассе со своего счета 10.000 долларов, заказал лучший номер в самой дорогой гостинице, посетил бар, после чего проспал почти сутки. Затем поплавал в бассейне, полежал под пальмой, телефонный звонок застал его за ленчем.
   Стадлер снял трубку.
   -- Христос воскрес, -- сообщил приятный мужской голос.
   -- Воистину воскрес, -- ответил Стадлер, прикрыв трубку рукой.
   На том конце провода радостно засмеялись.
   -- С приездом, Филипп, так, кажется, теперь тебя зовут? Это Хэрис!
   -- Привет, Джим! -- обрадовался Стадлер. -- Давно не слышал твоего голоса. Как дела?
   -- Неплохо, -- сказал Хэрис. -- Ты-то как устроился?
   -- О, у меня прекрасный номер, не хуже, чем в "Хилтоне", не думал, что у русских такие есть.
   -- За деньги, мой друг, все возможно.
   -- Это точно! -- ухмыльнулся Стадлер.
   Вошла горничная в белоснежном фартуке.
   -- Что-нибудь желаете, мистер Розенблюм?
   -- Да, конечно, -- Стадлер с ходу ущипнул ее за задницу.
   Горничная, визгливо закричав, убежала.
   -- Что ты там вопишь? -- поинтересовался Хэрис.
   -- Да так, бросил пробный шар, -- туманно пояснил советолог.
   -- Ладно, -- голос консула стал серьезным. -- В 12-30 спускайся вниз, я подъеду.
   -- О кэй! -- Стадлер повесил трубку.
   В 13-25 он вышел из дверей гостиницы.
   Ровно в 13-30 из-за угла бесшумно выплыл отливающий серебром "Мерседес 300Е".
   "Мерс" затормозил перед Стадлеров, плавно опустилось стекло.
   -- Мистер Филипп Розенблюм, я не ошибся? -- услышал он незнакомый голос.
   -- Нет, -- ответил Стадлер.
   -- Что -- "нет"? -- высунулось симпатичное загорелое лицо в солнцезащитных очках. -- Нет, не Розенблюм? Или -- нет, не ошибся?
   -- Нет, не ошиблись, -- немного поколебавшись, подтвердил Стадлер. -- Вы от Хэриса?
   -- Не угадали, -- загорелое лицо улыбнулось. -- Я сам по себе, моя фамилия Стерлингов.
   -- Я вас не знаю, -- Стадлер пошел прочь.
   "Мерседес" медленно поплыл за ним.
   -- Мистер Розенблюм, -- продолжал улыбаться Стерлингов, -- Вы же свою Марту сперва не знали, а теперь у вас от нее двое детей...
   Стадлер испугался. Мартой звали его жену, но об этом почти никто не знал. После свадьбы Стадлер настоял, чтобы она взяла себе имя Сара.
   -- Мистер Розенблюм, -- Стерлингов приподнял очки на лоб. -- Уделите минут пятнадцать простому советскому труженику.
   Вдруг послышался лязг и скрежет, как будто по булыжной мостовой шел гусеничный трактор. Стадлер обернулся и увидел старенький горбатый "Фольксваген". Сидевший за рулем Джим Хэрис приветливо махал ему рукой.
   -- Прошу извинить, -- бросил советолог Стерлингову, -- но у меня важная деловая встреча.
   -- Не смею вам мешать, -- расплылся тот в улыбке. -- Дела прежде всего. До скорого свидания, мистер Розенблюм.
   Стерлингов надавил на газ. Машина рванула с места. Некоторое время Стадлер смотрел ей вслед, на душе у него было неспокойно.
   Притарахтел Хэрис на своем "жучке".
   -- Ты, я вижу, уже успел завести себе товарища, -- прокричал он, заглушая треск мотора.
   Стадлер с трудом втиснулся в машину и процедил сквозь зубы:
   -- Калифорнийский койот ему товарищ! Знать его не знаю.
   -- А он?
   -- А он меня -- да. -- Стадлер помрачнел. -- Более того, он знает девичье имя моей жены.
   -- Интересно, интересно, -- консул включил передачу. -- А что он из себя представляет?
   -- Понятия не имею. Какая-то странная фамилия... забыл. Что-то связано с деньгами.
   -- Рублев? -- предположил Хэрис.
   Стадлер покачал головой.
   -- Маркин? Фунтиков?
   -- Стерлингов! -- вспомнил советолог.
   -- Первый раз слышу, -- признался консул. -- Он что-нибудь еще о себе сказал?
   -- Нет. Черт его знает, кто он такой. На лбу не написано. На вид -- лет тридцать, улыбается все время, как идиот... Но машина у него классная.
   Хэрис сделал вид, что не расслышал. Он достал из бардачка литровую охотничью фляжку и предложил:
   -- А не желаешь ли коньячку, старина?
   -- О нет, благодарю, -- поморщился Стадлер. У него еще после вчерашнего не прошла голова.
   -- А вот я не откажусь. -- Хэрис сделал солидный глоток. Люблю коньячок!
   Они выехали на набережную Москвы-реки. "Фольксваген" трясло, как на испытательном стенде.
   -- Что у тебя за драндулет? -- поинтересовался Стадлер. -- Неужели новый не купить?
   -- Платят мало, -- пожаловался Хэрис и хлебнул еще.
   "Ясно, на что у тебя денежки уходят, -- подумал Стадлер. -- Алкоголизм -- профессиональная болезнь всей резидентуры в Союзе."
   -- Кури! -- Хэрис протянул советологу "Беломор".
   Тот взял ради интереса папиросу, повертел ее в руках.
   -- С какого конца прикуривать? -- спросил он.
   -- С любого, -- ответил Хэрис.
   Стадлер попробовал прикурить со стороны мундштука.
   -- Да я пошутил, чудак! -- засмеялся консул. -- Вот смотри.
   Он смял "беломорину" гармошкой и сунул в рот:
   -- Тут в России всему научишься...
   Советолог последовал его примеру. Хэрис чиркнул спичкой о лобовое стекло:
   -- Прикуривай!
   Стадлер затянулся и позеленел. Горло тотчас забило табаком.
   -- Как ты это куришь?! -- отплевываясь простонал он. -- Я будто ежа проглотил!
   -- А мне нравиться, -- пожал плечами Хэрис. -- Хорошо пробирает, особенно с похмелья.
   И он приложился к Фляжке.
   Стадлер отвернулся к окну. Монотонный пейзаж набережной наводил на него тоску. "Фольксваген" затормозил у бордюра, Хэрис заглушил мотор. За рекой виднелись контуры башен Кремля.
   -- Вот и приехали, -- весело сказал консул. -- Это, Сэм, о экскьюз ми ,Филипп, твое, так сказать, рабочее место.
   Стадлер кивнул.
   -- Красная площадь -- сердце Москвы, -- процитировал Хэрис путеводитель и хлебнул из фляжки.
   -- Не много ли пьешь? -- поинтересовался советолог.
   -- Не, нормально, -- Хэрис хлебнул еще.
   Они помолчали. Хэрис закурил "Беломор", Стадлер -- "Мальборо" с ментолом. Какая-то птичка уселась на капот и нагадила там. Консул надавил на клаксон. Птичка улетела.
   -- Хорошо сидим! -- прокомментировал Хэрис и сделал еще полглотка.
   --Слушай, Джим, -- сказал вдруг Стадлер. -- Мне нужен пистолет.
   Консул повернул к нему красное от коньяка лицо:
   -- Зачем?
   -- Не нравится мне этот Фунтов-Стерлингов. С пистолетом будет как-то спокойнее. Сможешь достать?
   Хэрис наморщил лоб.
   -- С этим здесь тяжело, -- проговорил он. Очень тяжело. Практически невозможно.
   "Цену набивает", -- решил советолог.
   -- Что же ты из Штатов не прихватил? -- задал вопрос Хэрис.
   -- Ну вос еще! -- передернул плечами Стадлер. -- Я сюда не на экскурсию приехал. Если бы мнея на таможне застукали, -- всему делу труба! А потом... -- он помедлил, -- Влип я тут в одну скверную историю...
   -- Я знаю, -- отозвался Хэрис.
   -- Да? -- Стадлер изумленно уставился на него. -- Откуда?
   -- На самолете был наш человек, -- охотно пояснил Хэрис, -- Один из стюардов, он страховал тебя на всякий непредвиденный случай. И, как оказалось, не зря.
   -- Да уж, не зря, -- усмехнулся советолог. -- Все пришлось расхлебывать самому.
   -- Ну, не скажи, -- Хэрис хлебнул из фляжки. -- Ни одного слова не попало в печать. Наш стюард позаботился об этом.
   -- Тоже хлеб, -- согласился Стадлер. -- А этот Холтоф, он кто?
   -- Тот, которого ты уделал? Он немец, документы настоящие. В прошлом служил в Гитлерюгенде, попал в плен. Очевидно, в одном из русских лагерей и познакомился с тем самым кэгэбэшником, которого потом узнал в самолете.
   -- И что ему теперь будет?
   -- А... -- консул небрежно махнул рукой. -- Пожизненное заключение за попытку вооруженного угона.
   -- Вот как? -- удивился Стадлер. -- Но ведь он может подать протест.
   -- Пусть только попробует. Мы намекнули ему, что в этом случае он будет отбывать наказание в России. Думаю, после здешних лагерей тюрьма в Америке покажется ему манной небесной. Опыт у него есть...
   -- Возможно, -- задумчиво произнес советолог. -- Ну, а как насчет пистолета?
   -- Насчет пистолета? -- консул приложился к фляжке. -- Я, конечно, попробую, но должен сразу предупредить, что это дорого будет стоить.
   -- Пусть это тебя не волнует, -- заверил Стадлер.
   -- Я и не волнуюсь, -- Хэрис выпил еще. -- Ладно, поехали обратно.
   Он нажал на стартер, повернул ключ в замке зажигания. Мотор стал чихать, но не завелся.
   -- Вот зараза! -- выругался консул.
   После пятой попытки, хлебнув из фляжки, он заключил:
   -- Ничего не поделаешь, старина, придется ручку крутить. Не откажи в любезности...
   Стадлер, чертыхаясь, вылез из машины. Пока он крутил ручку, Хэрис еще дважды прикладывался к коньяку. Советолог стал всерьез опасаться за свою жизнь. Наконец мотор затарахтел, "Фольксваген" затрясло, и Стадлера через ручку вместе с ним.
   -- Сэньк ю! -- крикнул консул, распахивая дверь. -- Садись, поехали.
   -- Спасибо, я пешком, -- мрачно произнес Стадлер. -- Люблю прогулки на свежем воздухе.
   -- Ну, как хочешь, -- состроил обиженную рожу Хэрис. -- А насчет оружия я тебе позвоню.
   -- Добро! -- ответил советолог. -- Привет Уорбиксам.
   И, не оглядываясь, пошел по набережной.
   Вернувшись в "Европейскую", Стадлер застал у себя в номере горничную, прибиравшую постель. Не снимая плаща, советолог подошел к ней и два раза ущипнул за задницу. Горничная закричала, но не так визгливо, как в прошлый раз, гораздо тише, и, главное, никуда на собиралась бежать.
   "Это уже хорошо", -- отметил про себя Стадлер и пошел в ресторан обедать.
   Из ресторана его позвали к телефону.
   -- Это я, -- сказал Хэрис, он был изрядно пьян. -- Я выполнил твою просьбу, ну насчет пиф-паф. -- И он глухо рассмеялся в трубку.
   -- Я понял! -- оборвал его Стадлер. -- Где я могу это получить?
   Возникла пауза, было слышно, как консул прикладывается к фляжке.
   -- Значит так, -- выговорил он наконец. -- Купи пять красных гвоздик и завтра в пять пополудни спустись вниз станции метро "Маяковская". Стой у первого вагона в сторону "Динамо". К тебе подойдут.
   -- А ты ничего не перепутал?
   -- С чего это я должен перепутать? -- в трубке снова забулькало.
   -- Я просто так спросил, -- Стадлер дал отбой.
   "Значит в пять!"
  
  
   0x01 graphic
  
   ГЛАВА 8
  
   Москва. Лубянка. Кабинет полковника Семинарда. 27 октября. В Москве -- 15-00. В Петропавловловске-Камчатском -- полночь. За окном моросит дождь. Полковник Семинард и генерал-майор Скойбеда сидят за столом под настольной лампой с зеленым абажуром.
   -- Рад, рад, как рад, поздравляю! -- тряс руку Скойбеды полковник. -- Генералом стал. Помнишь, в Суворовском мечтали? Надо обмыть!
   И он, открыв ящик стола, вынул две хрустальные рюмки и бутылку грузинского коньяка. Рад он все-таки был не так, как говорил, а скорее даже взгрустнулось полковнику, и вспомнилось отнюдь не Суворовское училище, а тот дождливый, как и сегодня день, когда вытаскивал он -- майор -- старшего лейтенанта Скойбеду с гауптвахты. Да потом еще морозную зиму 75-го, когда этого самого вшивого Скойбеду перетянул он из Мухаперска в Москву.
   "Ах, хохловская рожа, мурло, я пять лет под это место капал, отдохнуть хотел перед пенсией, а тут ты, говнюк!" -- кровь отливала от щек и носа полковника.
   Скойбеда же сиял и все косился на погоны и, пожимая плечами, пробовал на прочность новый китель.
   -- Ты шо, из таких пьешь? Ха-а-а-а! -- он открыл свой портфель из красного кожезаменителя, вынул два граненых стакана, бутыль мутной жидкости и четыре бутерброда.
   -- Я их сам навострился делать, -- показал Скойбеда на бутерброд. -- Батон пополам -- р-раз, сало четыре куска наметал, ковбаски сверху. А вот здесь, -- он показал на середину, -- икрой мажу. На бутерброд -- два батона, понял?
   Скойбеда налил по стакану:
   -- Горилка, спотыкач!
   -- Я столько не могу, -- отодвинул стакан полковник. -- Сердце.
   -- Так сало рубай, чудак, -- лучшее средство для подпитки сердечной мышци. Давай, хлопнем, обмоем звезду!
   И Скойбеда заглотил стакан, Семинард -- где-то треть, и эта треть встала у него по стойке смирно в середине пищевода.
   -- Разрешите, товарищ полковник? -- это вошел, почти вбежал в кабинет капитан Козлов. Был он в форме, особенно как-то отутюженной и выбрит гладко: 3 глубоких пореза на щеках, фуражка набекрень и 2 галстука на вороте. Вообще был Козлов чрезвычайно взволнован. Это удивило Семинарда и горилка сползла вниз с ускорением. Никогда еще капитан не выглядел так странно: в глазах -- блеск, сапоги в грязи.
   -- "Сапожник" провалился? Так, Козлов? Так? -- высказал догадку Семинард. -- Что молчите, капитан?
   Он кажется нашел, на ком сорвать злость, но тут вмешался Скойбеда:
   -- Товарищ капитан, вы шо, генерала не видите? Кругом и войти, как положено!
   Козлов развернулся.
   -- Отставить! -- заорал Скойбеда. -- Рапорт сюда!
   Козлов развернулся опять:
   -- Товарищ генерал-майор, разрешите обратиться? Капитан Козлов!
   -- Разрешаю.
   -- Товарищ генерал-майор, разрешите обратиться к товарищу полковнику?
   -- Отставить, товарищ Козлов, -- оборвал его Скойбеда. -- Шо это за одежда на вас? Где я вижу здесь стрелки на брюках, а? На пять суток захотели?! -- занялся генерал любимым делом. -- Фуражечку-то поправьте, а галстук не жмет? Не жмет галстук, ни один, ни другой, я спрашиваю?! Поправить обмундирование, даю пять секунд, время пошло.
   -- Есть! -- Козлов пришел в себя и начал выполнять команду, а генерал и полковник выпили. Через 4,5 секунды Козлов был готов. Еще через 0,5 секунды Скойбеда гаркнул: "Воздух!"
   Козлов упал на ковровую дрожку, перекатился к стульям и мгновенно заполз под несгораемый шкаф.
   -- Неплохо. -- сказал Скойбеда. -- Жора, не суди паренька строго.
   -- Ладно, выкладывай! -- разрешил Семинард.
   Козлов встал, оправил форму и выложил на стол фотографию 6 на 9 с изображением сына Митьки на Красной площади.
   Семинард посмотрел, перевернул, прочитал вслух:"Д. Козлов, 8 лет", перевернул обратно.
   -- Большой вымахал, -- проговорил он. -- Что -- день рождения? Поздравляю!
   -- Никак нет! Левее смотрите, -- Козлов скосил глаза.
   Семинард повернулся влево и прочел плакат собственного сочинения: "Будь бдителен!".
   -- Никак нет! Вот, -- капитан ткнул пальцем в фотку, где из-за Митьки выглядывали два человека. Один -- в шляпе пирожком и в усах с бородкой, другой -- без шляпы, лысый, как ночной горшок.
   -- Кто это? -- не понял Семинард.
   -- Яков Свердлов, -- отрапортовал Козлов, указывая на бородатого.
   -- Сын Сталина Яков? -- удивился Скойбеда.
   -- Сын Якова Свердлов, -- догадался Семинард. -- А этот, второй, его отец, так?
   Козлов замотал головой:
   -- Второй -- никто иной, как Феликс Эдмундович Дзержинский.
   -- Как Дзержинский?! -- поперхнулся Семинард. -- Он же лысый! Вот Дзержинский.
   Он указал на портрет в правом углу кабинета.
   -- Не похож.
   -- Совсем не похож, -- подтвердил Скойбеда.
   -- Вы так считаете? -- хитро прищурился Козлов. -- А вот смотрите.
   Он снял фуражку, достал из нее химический карандаш и принялся рисовать. Сперва нарисовал на лысом черепе короткий ежик волос, затем усы и бородку клиныщком.
   -- Ну, а теперь? -- спросил он наконец.
   -- Теперь вроде похож, -- сверился с оригиналом полковник. -- Но это ж ерунда, он же помер. Хороший был чекист.
   Генерал и полковник выпили.
   -- И Свердлов тоже помер, -- сказал Скойбеда.
   Они выпили и за Свердлова, закурили "Стрелу".
   -- Леша, -- Семинард затянулся. -- Ты, мне помнится, отпуск не догулял. Давай-ка, брат, собирай чемодан и вперед!
   -- Никак нет ! -- ответил Козлов.
   -- Хороший службист, -- обрадовался Скойбеда.
   __ Товарищ полковник, -- начал Козлов. -- Помните, я говорил вам , что противник готовит удар там, где мы его не ждем?
   -- Ну, -- Семинард на помнил ничего.
   -- Так вот, я также говорил, что информация по делу "Свиньи" -- не более, чем отвлекающий маневр.
   -- Ну-ну... -- Семинард начал нервничать.
   -- А главный удар надо ждать здесь, -- капитан ткнул в фотографию.
   -- Где? -- хором спросили Скойбеда и Семинард.
   -- На Красноай Площади. Ну, посудите сами: Свердлов-двойник, Дзержинский-двойник. Что дальше -- Киров, Жуков, Плеханов?
   -- Кто такой Плеханов? -- спросил Скойбеда.
   -- Прапорщик-коптерщик у нас на вещевом складе, -- пояснил Семинард.
   -- А-а...
   -- Вы представляете? -- разошелся Козлов. -- Весь Совнарком двойников!
   -- Но зачем? -- выкатил глаза Семинард.
   -- Все очень просто, -- Козлов принялся ходить вокруг стола. Генерал с полковником следили за ним, вертя головами. -- Одно дело -- напугать 20 Членов Политбюро, другое -- посеять панику на всю страну!
   -- На всю страну! -- ужаснулся полковник.
   -- Вот смотрите, -- Козлов остановился. Семинард со Скойбедой, по инерции еще слегка повертев головами, замерли тоже. -- Седьмое ноября , идет демонстрация, миллионы людей сидят у своих телевизоров, и тут...
   -- И тут? -- схватился за сердце Семинард. "Стрела" упала из его рта на ковер и задымила.
   -- И тут, -- Козлов сделал страшное лицо, -- разверзается земля под Кремлевской стеной и оттуда вылезают все наши двойники. Эта крупномасштабная акция, их надо найти.
   Семинард выпучил глаза, казалось, они вот-вот лопнут.
   Скойбеда даже прикрыл уши руками. Опустошенный Козлов опустился на стул.
   Первым очнулся Скойбеда. Вспомнил, что он комендант Кремля:
   -- Значит так: фотографию размножить, раздать вашим и нашим, подключить МВД, Козлов, неделя сроку, семь суток, в часах вычислишь сам, -- руководить операцией " Яков и К".
   -- Есть!
   Семинард ничего не понимал и только поскрипывал сапогами, время от времени делая умное лицо. Именно в эти мгновения Козлову хотелось запустить в начальника маленьким бюстиком А.С. Пушкина, стоявшим на боковом столе.
   -- Оружие на задание не брать, форму -- сменить! -- продолжал отдавать указания генерал.
   Семинард наконец-то пришел в себя и судорожно глотнул горилки из стакана.
   -- Связь со мной через каждые три часа, -- он попытался овладеть ситуацией.
   -- Нет, со мной через каждые два! -- Не согласился Скойбеда.
   -- Связь с обеими через два с половиной часа, -- пришел к компромиссу Семинард. -- Все, капитан, можете быть свободны.
   Козлов вышел. Скойбеда принялся убирать стаканы в портфель.
   -- Ну, держи кардан! Пойду своим орлам пистон вставлять.
   -- Иди, иди. -- процедил Семинард, когда дверь за генералом закрылась. -- Раскомандовался здесь, генералиссимус вонючий!
   Он достал из одного из вделанных в стену шкафов папочку, открыл, минут пять читал, затем сказал вслух:
   -- Анкетка ничего, с другими там и не держат, но вот с гербарием я, пожалуй, дам ему просраться!
   Семинард знал, что любое увлечение есть отвлечение от генеральной линии. Это -- слабость, пусть маленькая, но делать из мухи слона на Лубянке умели.
   Возвращаясь от Семинарда, Скойбеда встретил шефа Лубянки, только вчера вернувшегося из отпуска.
   -- Ну, как там, на курорте? -- спросил Скойбеда.
   -- Хорошо, -- ответил шеф. -- Но мало. Два месяца -- как один день. А сейчас хреново, акклиматизация... Тут у нас завтра, поди, снег повалит, а там -- лето, теплынь. Погоди-ка, -- он принюхался. -- А ты что, пьешь, что-ли, на работе?
   -- Имею право! -- Скойбеда похлопал себя по лампасам. -- Не петушек!
   -- А, поздравляю! -- протянул руку шеф. -- А я сразу не заметил. Но все равно, на службе пить нельзя. Не положено.
   -- Да я выпил-то всего ничего, -- отмахнулся Скойбеда. -- С этим самым твоим, Семинардом. Ты смотри за ним, попивает чертяка горькую! -- и, придвинувшись к уху , добавил:
   -- Копает он под тебя, вместе с Козлом со своим на пару!
   Шеф почесал макушку.
  
  
  
  
   ГЛАВА 9
  
   Москва. Платформа станции метро "Маяковская". 27 октября. 17-00.
   Час пик. В начале платформы -- Сэм Стадлер. На нем бежевый плащ, в руках цветы. Людской поток раскручивает Стадлера и швыряет из стороны в сторону. Из пяти гвоздик в его руках уцелело только две.
   -- Поезд идет в депо, -- разнеслось по платформе. -- Освободите вагоны!
   Хлынувшая из дверей толпа припечатала Стадлера к стенке и он оказался нос к носу со Стерлинговым. В руках тот держал торт "Бизе" в коробке.
   -- Привет, -- привычно улыбнулся Стерлингов. -- Заждались?
   Стадлер промолчал.
   -- Опять деловая встреча? Или вы собрались на похороны? -- Стерлингов бросил взгляд на цветы.
   Советолог что-то буркнул и отвернулся. Он понял, что пистолета ему сегодня не дождаться.
   -- А, не желаете разговаривать? -- услышал он насмешливый голос Стерлингова. -- А зря: я принес вам то, что вы просили.
   Стадлер в изумлении обернулся.
   -- Здесь, -- Стерллингов указал на торт, -- под слоем бизе, в полиэтиленовом пакетике, найдете интересующую вас вещь.
   Стадлер, не отрываясь, смотрел на коробку, не зная, как ему быть.
   -- Можете воспользоваться им незамедлительно, -- продолжил Стерлингов. -- Вы же заказали эту штуку из-за меня, не так ли?
   Стадлер чувствовал себя, как в рентгеновском кабинете: этот улыбчивый симпатяга видел его насквозь.
   -- Сколько я вам должен? -- еле выдавил он из себя.
   Уголки губ Стерлингова достигли ушей:
   -- Считайте, что это наш русский сувенир. Вроде матрешки. Единственное одолжение, которое вы можете мне сделать...
   -- Что же?
   -- Все те же пятнадцать минут тет-а-тет. И возьмите тортик -- это придаст вам уверенности.
   Стадлер взял коробку, взвесил на руке: тяжелая.
   -- В целях экономии вашего драгоценного времени могу подбросить вас до гостиницы. По дороге и поговорим.
   Советолог еще колебался.
   -- Чего вы опасаетесь? -- улыбнулся Стерлингов. -- Вы теперь вооружены. Это я должен вас опасаться. Ну, пошли?
   Они поднялись по эскалатору вверх. У входа стоял знакомый серебристый "Мерседес", за рулем сидел бугай, закрывший плечами все лобовое стекло. Стерлингов открыл заднюю дверь, пропустил вперед Стадлера и сел рядом.
   -- Это Айвар Лупиньш, -- указал он на бугая. -- Мой личный шофер. Но чаще он просто сидит в машине, чтоб ее не угнали, он латыш.
   -- Я-я, -- подтвердил Лупиньш по-латышски.
   -- При нем можете говорить о чем угодно, -- разрешил Стерлингов. -- Айвар не понимает по-русски. Но в остальном человек незаменимый. Верно, детка?
   -- Я-я.
   "Мерседес" тронулся с места. Стерлингов предложил советологу сигару, тот отказался.
   -- Ну что ж, -- Стерлингов, закурив, выпустил подряд пять колец прозрачного дыма, Стадлер принюхался: слава Богу не кубинские. -- Вы, мистер Розанблюм, видимо, ждете от меня объяснений? Думаю, будет разумно с моей стороны рассказать немного о себе.
   Стерлингоа глубоко затянулся и закрыл глаза.
   "А вот сигары курить он не умеет", -- отметил про себя Стадлер.
   -- Дество мое не было радостным, -- начал свой рассказ Стерлингов. -- Детский дом, казенные вещи, издевательства старших ребят. Я рос забитым и озлобленным волчонком, за обедом мне доставался самый постный кусок. И даже те, кого я считал своими лучшими друзьями не, упускали случая посмеяться надо мной.
   -- О-ля-ля! -- тяжело вздохнул Лупиньш.
   -- Да, Айвар, да, как ни грустно, но это так. -- Стерлингов выпустил еще несколько колец. -- Единственное воспоминание о детском доме -- это большая белая простыня, на которой меня подвешивали к потолку. Затем ПТУ в городе Казани, по окончании которого я получил диплом слесаря и отбитые почки. Девушки избегали даже смотреть на меня. Потом завод, бригада коммунистического труда: там я научился пить водку, а позднее -- и одеколон. Не мог ни дня прожить без клея "Момент".Поверьте, я представлял собой жалкое зрелище.
   Стерлингов замолчал, чтобы сделать затяжку. По видневшимся из-за спины щекам Лупиньша текли крупные мужские слезы.
   "Странно, -- подумалось Стадлеру, -- он ведь не понимает по-русски".
   -- Айвар -- очень чувствительная натура, -- пояснил Стерлингов. -- Не понимая слов, он чувствует сердцем.
   "Ну и компания! -- ужаснулся советолог. -- Один мысли читает, другой сердцем чует, во влип!"
   -- Так вот, -- продолжал Стерлингов. -- Я балансировал буквально на краю пропасти. Но однажды утром, проснувшись в канаве, я сказал себе: "Стоп! Посмотри на себя: на кого ты похож? Ты же летишь в бездну!" С той самой минуты я начал новую жизнь. Стал ходить в церковь, заниматься штангой и тех пор не выпил ни капли спиртного. На работе стали расти производственные показатели, девушки стали обращать на меня свое внимание.
   -- О-а-а-а-а! -- похабно засмеялся Лупиньш.
   -- Чуть позже я вступил в комсомол и в общество трезвости, но в первом вскоре разочаровался ввиду формализма и бюрократии. А вот общество трезвости -- другое дело. Я стал его завсегдатаем. На одном из очередных чаепитий я познакомился с одним человеком, он был подпольным миллионером и звали его Максим. Мы разговорились, и, как это часто бывает за чаем, он поведал мне о своей нелегкой судьбе, чем-то напоминающей мою. Это еще больше сблизило нас, и за один вечер мы стали близкими друзьями. Максим был гораздо старше и мудрее меня, и я называл его Папой. Он и в самом деле был мне как отец родной его забота и участие не знало границ. На прощание он дал мне свой телефон, и мы расстались до завтра.
   Один Бог знает, как я ждал будущего вечера, чтобы снова увидеть Максима. Но на завтра он не пришел. Не было его и на следующий день. Я позвонил по оставленному телефону, но мне сказали, что такой здесь больше не живет. Я очень удивился, и лишь много позднее узнал правду: Максима посадили в тюрьму.
   Стерлингов смахнул набежавшую слезу, Лупиньш за рулем рыдал в голос.
   -- Тогда я возненавидел систему, посадившую моего Папу в тюрьму. От отчаяния я чуть было снова не запил, и только огромным усилием воли удержал себя от этого. Я вспомнил, что во время нашей единственной беседы Максим рассказал мне о всех своих связях, а также сообщил, где у него спрятаны деньги. У меня не было иного способа отмстить за Максима, кроме как занять его место. Поначалу было очень тяжело: я совмещал работу на заводе и подпольную предпринимательскую деятельность. Очень скоро я понял, что знаний, полученных в ПТУ, не хватает. С завода пришлось уволиться.
   Стерлингов перевел дух и закурил вторую сигару.
   -- Я устроился сторожем сутки через трое и одновременно учился в МГИМО на заочном. Я восстанавливал старые связи и налаживал новые. Я спал по 2 часа в сутки, но все же добился своего. И вот -- теперь я маклер, неофициальный, естественно, но зато и ни от кого не зависящий, у меня солидный оборотный капитал и дистрибьютеры по всей стране.
   Стерлингов кивком головы дал понять, что он закончил.
   "Ну что ж, -- подумал Стадлер. -- Легенда вполне правдоподобная. У мало-мальски приличного американского миллионера есть в запасе похожая слезная история для прессы. Вот только на сколько она близка к истине?"
   Советолог смотрел в голубые глаза Стерлингова, пытаясь прочесть в них ответ, но тот опять надел свою привычную улыбку, сделав эту задачу невыполнимой.
   -- А что стало с вашим Папой? -- Стадлер решил пойти другим путем.
   -- О, ему дали 15 лет. 5 из них он уже отсидел.
   -- Ну, хорошо, -- сказал Стадлер. -- Что же вы хотите от меня?
   -- Я не люблю ходить вокруг да около, -- ответил Стерлингов. -- А потому скажу вам сразу: доллары. Доллары в обмен на интересующую вас пушнину на обоюдовыгодных условиях.
   Советолог почесал нос. Его не проинструктировали, как вести себя с подпольными предпринимателями. Наверное, также, как и с официальными, решил он. Он изобразил на своем лице все недоверие, на которое был способен, и полез в карман за сигаретами.
   Стерлингов понял это по-своему:
   -- Если вы желаете в туалет, то мы как раз проезжаем мимо него, -- заметил он.
   Стадлер скис.
   -- Меха, которые я вам предлагаю, -- сообщил Стерлингов, -- пойдут минуя таможню и налоговую инспекцию, что немаловажно в финансовом плане. Лицензия же на вывоз будет в полном порядке, так что ни один даже самый въедливый чиновник вам и слова не скажет. Ну, как?
   -- Неплохо. -- Стадлер понятия не имел, что надо делать в подобных ситуациях. Побольше курите, вспомнил он наставления Уорбикса и сунул в рот вторую сигарету, рядом с первой.
   Стерлингов, улыбнувшись, отвел глаза. За стеклом мелькали люди, перекрестки, дома, деревья...
   "Куда мы едем?" -- вспыхнула тревожная мысль.
   -- Домой, -- как всегда, раскусил Стерлингов. -- Вот уже ваша гостиница.
   Стадлер ничему не удивлялся. Тут он увидел в зеркале заднего обзора бледного идиота с озабоченным лицом и двумя сигаретами во рту и не сразу понял, что это он сам. Резким движением вырвав обе сигареты, советолог постарался принять добропорядочный вид.
   -- А откуда у вас пушнина? -- спросил он важно.
   -- Ну-у-у... -- насмешливо протянул Стерлингов. -- Это некорректный вопрос. Я же не спрашиваю вас, откуда у вас в Союзе валютный счет 904.
   "И это знает", -- как-то совсем безразлично подумал Стадлер.
   "Мерседес" затормозил у дверей "Европейской".
   -- Вот и приехали, -- сказал Стерлингов. -- Я не тороплю вас, мистер Розенблюм, обдумайте все хорошенько, посоветуйтесь с Розенблатом, а я вам как-нибудь позвоню.
   И он вылез, пропуская Стадлера.
   -- Всего доброго, -- буркнул советолог, направляясь к дверям.
   -- Мистер Розенблюм! -- рассмеялся Стерлингов. -- А тортик? Нельзя же быть таким рассеянным!
   Стадлер, матерясь, вернулся.
   -- Приятного аппетита. -- пожелал ему Стерлингов. -- Айвар, малыш, попрощайся с господином.
   Лупиньш обернулся и помахал ему волосатй рукой.
   В номер Стадлер первым делом вскрыл коробку. Под "Бизе", в полиэтиленовом пакете, он нашел пистолет Макарова с 8 патронами и запасную обойму к нему.
   "Значит, это не розыгрыш," -- подумал он, засовывая пистолет во внутренний карман, -- "Этот Стерлингов вправду влиятельный человек, раз может достать оружие в стране, где такое практически невозможно. Вот только на хрена мне его меха?"
   Стадлер сунул в рот сигарету, и тут его осенило.
   "А что если... Нет, сперва надо все тщательно проверить."
   Он набрал номер Хэриса.
   -- Слушай, Джим, мне нужно тебя видеть, и чем раньше, тем лучше.
   Консул что-то промычал в ответ.
   -- Опять набрался! -- разозлился советолог.
   -- Да я трезв как стекло! -- запинаясь, выговорил Хэрис.
   -- Мне надо тебя видеть, -- повторил Стадлер.
   -- Пожалуйста, ноу проблем, послезавтра в любое время.
   -- Это поздно, мне надо сегодня.
   -- Сегодня никак, -- пробормотал Хэрис. -- Первый посол дает фуршет.
   -- А завтра?
   -- Завтра -- второй.
   -- Ясно, -- советолог бросил трубку. -- Алкоголики, сукины дети, вернусь в Америку -- всех заложу!
   В дверь постучали. Вошла знакомая горничная с кувшином воды и, повиливая бедрами, прошла мимо. Сегодня была не ее смена, она пришла специально из-за него. Стадлер не обратил на вошедшую внимания. Горничная, не сводя с него глаз, поправила идеально застеленную кровать, взбила подушки, дважды протерла зеркало и вскопала землю под пальмой. Стадлер, не реагируя, курил, глядя прямо перед собой. Горничная обиженно пожала плечами и, прыгнув в бассейн, притворилась тонущей. Стадлер бросил в нее окурком и вышел в коридор. У него теперь были другие заботы.
  
  
  
   ГЛАВА 10
  
   Москва. Лубянка. Подвал. Вещевой склад Комитета Государственной безопасности. 28 октября. 10-30 утра.
   Запах нафталина и ваксы. В помещении начвещпродсклада старший прапорщик Плеханов. Он ждет, высунув красную рожу с черными жесткими усами в узкое окошечко, подобное тому, через которое выдают деньги из кассы или принимают посуду на мойке в столовой. В 10-32 появляется капитан Козлов.
   -- Здравия желаю, кэп, -- ухмыльнулся Плеханов. -- Опаздываешь, стало быть. У меня время -- деньги. Две минуты по три рубли, это скоко же будет?
   -- Четыре пятьдесят, -- соврал Козлов. -- Потом сочтемся. Выкладывай, что там у тебя?
   -- Тута Семинард звонил, -- заважничал прапорщик. -- Такого выдать наприказал... Слухай, что выдаю: мыла полкуска -- раз!
   -- Зачем мыло? -- удивился Козлов.
   -- Это ваше с Семинардом дело, -- зачем. Мне положено -- я выдаю. А то ведь с мылом-то, оно легче! -- Плеханов затряс усами.
   -- Дурак! -- сказал Козлов про себя.
   -- Белье летнее, -- продолжал Плеханов. -- Трусы, майка, носки.
   -- А портянки? -- спросил капитан.
   -- Портянки? -- не понял Плеханов. -- Ты шо , на картоху едешь?
   -- Ах, да, -- опомнился Козлов.
   -- Дальше: рубаха цвета "беж", туфли востроносые...
   -- Зачем востроносые? -- засопротивлялся Козлов.
   -- Семинард приказал, -- старший прапорщик выставил перед Козловым пару обуви на высоком каблуке. -- Дальше: костюм мятый в пыли. Сам по нему ногами топтал и прапорщика Александрова просил!
   -- Не понял... -- открыл рот Козлов.
   -- Семинард, усе Семинард. -- Плеханов швырнул капитану костюм. -- Шляпа, одна штука. Не положено, га-га-га-га!
   -- Дай хоть кепку, -- взмолился Козлов. -- Вдруг дождь?
   -- Могу только пилотку.
   -- Пилотка не пойдет, -- вздохнул Козлов.
   -- Да ты не дрейфь, -- старший прапорщик шевельнул усами. -- Усе предусмотрено. От дождя есть плащ прорезиненный типа "прощай молодость", на. держи. Теперь паек...
   -- А пистолет? -- удивился Козлов.
   -- Не положено!
   -- Как не положено?
   -- Так. Не положено, и все! -- повысил голос Плеханов. -- На вот десять штук яиц вкрутую, булка хлеба одна, ковбаса п/к 250 грамм кусочком.
   -- Ты б порезал, -- попросил Козлов. -- Как я есть ее буду?
   -- Ща! -- Плеханов высунул в окошко фигу. -- Шо, зубов нет? Тада ложи взад!
   Капитан прижал колбасу к груди:
   -- Что там дальше?
   -- Дальше курево: сиг. овальные "стрела" 4 пачки...
   -- Семинард приказал 8 пачек... -- попробовал на "понтах" Козлов.
   -- А мне твой Семинард до фени! -- обозлился Плеханов. -- Значит так: яиц 5 штук, ковбаса 200...
   -- Стой, Иван Кузьмич, стой! -- замахал руками капитан. -- Пошутил я!
   -- То-то, -- Плеханов выложил сигареты.
   -- А с фильтром нет? -- осторожно спросил Козлов.
   -- С фильтром мало, -- развел руками начсклада. -- На генералитет и мне. Угости яичком.
   -- На, -- сказал Козлов, а про себя добавил: "Подавись!"
   -- Пистолета нет, -- жуя подобрел Плеханов. -- Обойму могу дать, восемь пуль.
   -- А пистолет у меня в ящике стола лежит! -- вспомнил капитан, переодеваясь. Глянул в зеркало -- бомж бомжом!
   -- Э, чуть не забыл. -- выкрикнул из окошка Плеханов. -- На усы рыжие синтетические из матрасной начинки.
   -- Как рыжие? -- обернулся Козлов. -- Я же брюнет.
   -- Не знаю, других нет, в музее есть одни -- копия усов Буденного Семена, но их не дам -- антиквариат.
   -- Эти придется красить, -- решил Козлов.
   -- Я тебе так покрашу! -- начсклада ощерился. -- У меня в описи русским по белому написано: усы рыжие. Ты лучше себя покрась!
   Козлов пошел к двери, но с полдороги вернулся.
   -- Послушай, а деньги?
   -- Какие деньги? -- Плеханов насупился. -- О деньгах разговору не было.
   -- Деньги -- мне начальству звонить.
   -- Ну ладно, на 2 копейки, -- начсклада звякнул монеткой.
   -- Ты что смеешься? -- обиделся Козлов. -- У меня связь через каждые два часа!
   -- Дура ты, дура, -- покачал головой Плеханов. -- До капитана дослужился, а мозгов -- нуль. Смотри сюды: видишь, двушка с дыркой. Привязываешь нитку и звони себе хоть весь день. Вечная монета! Входит и выходит, входит и выходит, га-га-га! -- показал характерные движения руками Плеханов.
   Козлов не стал ждать, когда Плеханов остановится и вышел вон. Время работало против него.
  
   0x01 graphic
0x01 graphic
  
   ГЛАВА 11
  
   Москва. Ресторан гостиницы "Европейская". 29 октября. 15-30 по московскому времени.
   В ресторане малолюдно. За столиком у окна -- Сэм Стадлер. Перед ним бифштекс с луком и жареной картошкой. Стадлер думает.
   Возник официант.
   -- Что желаете на десерт?
   -- А? Что? -- не понял Стадлер.
   -- Десерт, -- официант выгнулся дугой. -- Мороженное, кофе-глиссе, клубнику со сливками?
   Стадлер сжал в руке ножик:
   -- Ты что, не видишь, -- я еще горячее не съел!
   Официант исчез.
   "Время -- деньги, -- думал Стадлер. -- Пока этот сукин сын Хэрис пьянствует, я плачу за номер по 900 долларов в сутки. 6.300 "зелененьких" в неделю! Это же слегка подержанный БМВ! В месяц -- четыре машины, с ума сойти можно!
   От Хэриса ему была нужна информация касательно правдоподобия истории, рассказанной Стерлинговым. В частности, имел ли место 5 лет назад судебный процесс над подпольным миллионером по имени Максим.
   Советолог решил позвонить консулу.
   -- Мистера Хериса нет дома, -- послышалось в трубке. -- Он на банкете в ресторане "Астория". Если что-нибудь хотите передать, -- говорите после гудка.
   -- Передайте ему, что он мудак! -- Стадлер вернулся за свой столик. -- Эй, человек!
   Рысью прибежал официант.
   -- Созрели для десерта?
   -- Как мне добраться до "Астории"? -- спросил Стадлер.
   -- А у нас вам что, не нравится? -- обиделся официант.
   -- Я спрашиваю, как мне добраться до "Астории"? -- ледяным голосом повторил советолог.
   Халдей поджал губы:
   -- Лучше всего -- на такси.
   Стадлер плюнул в бифштекс и вышел.
   Через 20 минут он был у входа в "Асторию". Там его грудью встретил бородатый швейцар в ливрее:
   -- Куда прешь? Вишь, табличка: "Спецобслуживание"!
   -- Мне нужен Джим Хэрис, -- сказал советолог.
   Лицо швейцара потеплело.
   -- Джину не держим, -- сообщил он. -- Хэрис с полчаса как вышел.
   -- Куда вышел?
   -- Весь вышел, -- кончился. Есть портвейн по пять рублей за бутылку, плюс первая категория, плюс риск, итого десять. Будите брать?
   Советолог достал десятидолларовую бумажку.
   -- Маловато будет, -- покосился на банкноту швейцар. -- девальвация.
   Стадлер сунул деньги в карман.
   -- Мне нужен Джим Хэрис, -- сказал он , чеканя каждое слово. -- Консул Джим Хэрис, он на банкете у второго посла.
   -- Ах вот оно что, -- разочарованно протянул швейцар. -- Второй этаж, налево. -- И потерял к Стадлеру всякий интерес.
   Тот вошел внутрь. Где-то рядом играл ансамбль: " Ю ин ве ами нау".
   "Хорошее произношение" -- усмехнулся Стадлер и поднялся на второй этаж.
   Банкет был в самом разгаре. Во главе большого стола сидел второй посол без пиджака, галстука и запонок, лицо его было красным. Разместившийся рядом с ним Джим Хэрис что-то горячо нашептывал послу на ухо. Помимо них в зале было полно народу -- атташе и референты, секретарши и машинистки -- все уже изрядно косые.
   -- Филипп! -- Заорал Хэрис, увидев советолога. -- Какими судьбами?! Скотт! -- обратился он к первому послу. -- Это мой друг, Филипп Розенблюм, он только что из Америки.
   -- Земляк! -- обрадовался посол. -- Земеля! Штрафную новому гостю!
   Стадлеру налили большой фужер "Столичной".
   -- Я вообще-то по делу, -- отодвинул водку советолог. -- Мне необходимо поговорить с господином консулом, я на работе.
   -- Мы что ли на отдыхе? -- обиделся посол. -- У нас официальное мероприятие. Садись, сейчас треснем и все обсудим.
   -- Не выпьешь, -- я с тобой разговаривать не стану! -- пригрозил Хэрис.
   Стадлер выпил.
   -- Вот и молодец! -- похвалил посол. -- теперь давай, рассказывай, как там Штаты?
   -- Процветают, -- Стадлер закусил жареным хлебцем.
   -- Это хорошо...
   -- Слушай, Джим, -- советолог потащил Хэриса из-за стола, -- Ты в порядке?
   -- В смысле?..
   -- В смысле соображать?
   -- О в этом полный порядок, сейчас "сообразим". Эй, гарсон, еще водки!
   -- Я не о том. Давай спустимся вниз на улицу, -- разговор есть.
   -- А они тем временем все выпьют? -- консул окинул взглядом стол. -- Нет, так не пойдет.
   -- Слушай! -- разозлился Стадлер. -- Ты хочешь нарваться на неприятности? Вспомни, ради чего я здесь.
   --- Ну хорошо, -- сдался Хэрис. -- Давай еще по одной и пойдем...
   -- Нет, -- сказал Стадлер. -- Пей один.
   -- Да за кого ты меня принимаешь? -- набычился консул. -- Я один водку не пью. Ну давай по половинке...
   -- По половинке можно.
   Они выпили, закусили одним огурцом на двоих.
   -- Скотт, -- бросил послу Хэрис. -- Я тут выйду на минутку с товарищем побеседовать.
   -- С каким товарищем?
   -- С Филом, я же вас знакомил.
   -- Да не знакомил ты меня ни с каким Филом!
   -- Разве? -- озадачился Хэрис. -- Должно быть я перепутал. Это Филипп Розенблюм. Знаешь, кто он?
   -- Кто? -- посол тупо смотрел на Стадлера.
   -- Он -- шпион!
   Советолога пробил холодный пот.
   -- Господин консул шутит, -- попытался улыбнуться он.
   -- За шпионов!!! -- заорал консул, поднимая бокал.
   -- За ЦРУ!!! -- подхватил Хэрис.
   Стадлер почувствовал, что теряет контроль над собой. Хэриса и вовсе стало клонить ко сну.
   -- Джим! -- стал трясти его Стадлер. -- Джим, ты что, совсем охренел?! Закрой пока не поздно свой поганый рот! Мне позарез нужен этот Стерлингов.
   -- Нужен -- достанем, -- пообещал консул.
   -- Джим, вспомни хорошенько, кого ты просил достать для меня пистолет?
   -- Что за пистолет? -- Хэрис смотрел мутными глазами.
   -- Я тебя просил достать мне оружие. Кому ты об этом говорил?
   Не помню, -- консул икнул. -- По-моему, никому.
   -- Вот как? -- Для Стадлера это было новостью и он выпил водки.
   Вдруг откуда ни возьмись, появились гармонист, два балалаечника и грянули плясовую. Беседа стала напоминать телефонный разговор между Бердичевым и Владивостоком.
   -- Джим! -- орал Стадлер. -- Мне нужно, чтобы ты все разузнал о Максиме...
   -- О каком Максиме? О Перепелице?
   -- Его фамилия Перепелица?
   -- Чья фамилия?
   -- Максима!
   -- Какого Максима?
   -- Перепелицы!
   -- Какого Перепелицы?...
   ... Дальше Стадлер помнил плохо. Пили водку, потом коньяк, потом коньяк и водку вместе, потом он танцевал в присядку с какой-то рябой секретаршей и занимался армрестлингом с ее начальником. Последнее, за что зацепилась его память, -- большая многорожковая люстра под потолком, на которой, как на вешалке, весели вперемежку разные части женского гардероба.
   Дальше -- темнота...
  
  
  
   ГЛАВА 12
  
   Москва. Арбат. 29 октября. 17-20 по московскому времени.
   Конец рабочего дня. Толпы людей -- художники, музыканты и просто зеваки. Среди них -- капитан госбезопасности Козлов. Прорезиненный плащ застегнут на все пуговицы, лицо -- сосредоточенное.
   "Почти девять миллионов народу, плюс туристы... Да, Козлов, сложная у тебя задача", -- размышлял капитан, протискиваясь между мольбертами. -- "Бульдозером бы их", -- он поморщился.
   Толпа прибывала -- мужчины, женщины, дети. Мужчин больше всего, им основное внимание. Козлов зорко смотрел по сторонам.
   И тут он увидел человека в черном демисезонном пальто и каракулевом головном уборе пирожком. В глаза бросилась трость под мышкой, седые усы и бородка, на носу очки с толстыми стеклами в металлической оправе.
   "60-65 лет, рост 168, размер ноги 40-41, глаза... Черт, глаз не видно", -- Козлов продвинулся ближе, автоматически вынул из кармана яйцо и стал чистить. -- "Двойник точно, но чей?"
   Двойник разглядывал картинку с изображенными кувшином и яблоками.
   Козлов прожевал яйцо и пошел на контакт:
   -- Здесь вино?
   Волосатый тощий художник испуганно посмотрел но капитана. Двойник тоже взглянул, но без страха, скорей с изумлением.
   -- Что вы говорите?
   -- Здесь вино, -- уже утвердительно повторил капитан и, поколебавшись, добавил:
   -- Вы что же, только съестное рисуете? А можете, к примеру, изобразить портрет? Например, я и он? -- Козлов указал на двойника.
   -- Я не портретист, -- художник перестал пугаться.
   -- А почему вы решили, что я хочу быть нарисованным, да еще рядом с вами? -- оскорбился двойник. -- Да и художнику не подойдет.
   -- Что, дорого запросит? -- посочувствовал Козлов. -- Но на расстраивайтесь, все они здесь спекулянты. И не картины это вовсе -- мазня. Вот я был на Ленинских горах, -- там картины: сюжет, композиция... Вы были на Ленинских горах?
   -- Был, -- двойник развернулся и пошел прочь.
   Раздосадованный Козлов хлопнул кулакм по ладони, выждал несколько секунд и взял двойника "на крючок", выбрав дистанцию 17-20 метров.
   "Вполне понятно: замкнут, к беседе не расположен", -- капитан через "Сапожника" передал приметы. Через полчаса он будет знать, чья это "копия". Потянулась ниточка, машина набирала обороты. Уверенность с каждой минутой росла и крепла. Знаменитое пролетарское чутье пело сейчас "Марсельезу" под приятный низковатый аккомпанемент всех фибров души Козлова. Руководимый этой уверенностью, капитан резко сделал поворот вправо и, спустившись на три ступеньки вниз, оказался в пивном зале "Октябрь". Сквозь сизый дым он разглядел двойника за четвертым столом в первом ряду слева. Козлов зажег "Стрелу" и сел за этот стол. Он достал второе яйцо и, постучав и подоконник, стал медленно чистить:
   -- Скучно, товарищ?
   -- Составьте компанию, -- двойник поднял голову. -- А я вас раньше не встречал? У вас лицо знакомое.
   -- У вас тоже знакомое, -- чуть намекнул Козлов. -- Вас как по батюшке?
   -- Амбросиевич, -- двойник чуть заметно улыбнулся. -- Икар Амбросиевич Кади, к вашим услугам.
   "Ишь ты, загнул", -- почесал голову Козлов. -- "Кади, говоришь? Икар, говоришь? Сейчас я тебе крылышки-то пообрежу".
   -- А я -- капитан Козлов, -- произнес он и запихал яйцо в рот.
   Двойник не побелел, не покраснел, руки его не выдали волнения. Он хлебнул пива и сказал:
   -- Нет, тогда не встречались. Капитанов знавать не приходилось. Пейте, -- он подвинул Козлову полную кружку.
   -- Я не пью, -- жуя, ответил Козлов.
   -- Понимаю -- на работе, -- двойник шевельнул углами рта.
   "Однако, до тебя еще не дошло", -- разозлился Козлов. -- "Думаешь, улик нет? А ну-ка, покрутись у меня!"
   Он прожевал яйца и спросил:
   -- Извиняюсь, вы кто по профессии? Вот я -- капитан, а вы?
   -- Да, капитаны, океаны... -- двойник допил кружку и принялся за другую. -- Я ведь тоже пацаном хотел в мореходку, а стал вот академиком...
   -- Чем? -- не понял Козлов.
   -- Не совсем академиком, -- членом-корреспондентом.
   "Так, -- обрадовался неувязке Козлов. -- Путаться начал!"
   -- Что-то я не пойму, академик вы или корреспондент?
   -- Еще не академик, член-корреспондент. -- повторил Кади.
   -- Какой газеты будете? "Нью-Йорк Таймс"? -- Козлов саркастически сощурился.
   -- Ха-ха-ха! -- засмеялся двойник. -- У вас своеобразное чувство юмора.
   Перед их столиком вырос официант небольшого роста, сутулый с красным подвижным носом, в желтовато-коричневой тужурке-униформе.
   -- Сколько? -- спросил он Козлова.
   -- Кружку воды. -- ответил тот.
   -- Не понял? -- официант дернул носом.
   -- Воды со льдом!
   -- Ты че, парень, бум-бум? -- официант дотронулся до лба. -- Перебрал с утра? Давай-ка, чеши на улицу -- проветрись.
   -- Приведите ко мне администрацию, -- Козлов встал. -- Вас уволят!
   -- Извиняюсь! -- официант исчез.
   -- Послушайте, -- капитан вплотную приблизился к двойнику. -- А вам не кажется странным, что такой академик, как вы, проводит время в пивбаре?
   -- Нет, --двойник разделался со второй кружкой. -- Не кажется.
   -- Странно, -- Козлов тщательно подбирал слова. -- Вам что, пойти больше некуда? Когда вы последний раз были, скажем, на балете?
   Двойник удивленно вскинул жидкие брови:
   -- Что это вы вдруг занялись моим воспитанием? В конце концов, какое ваше дело, был я на балете или нет? Я могу проводить время так, как сочту нужным. Я свободный человек.
   "Пока свободный, -- усмехнулся про себя Козлов. -- Пока!"
   Тем временем официант беседовал в кабинете с директором "Октября", толстым плюшевым армянином в черном костюма и "бабочке".
   -- Пецик Саручанович, -- вполголоса рассказывал официант, -- Похож, рожей похож на спеца, -- вылитый мент! Воды хочет со льдом, что-то замышляет, вид хитрющий.
   -- На раздаче предупредил? -- спросил директор. Он был абсолютно спокоен, разве что только слегка подрагивала "бабочка".-- Значит так: если что -- веди сюда и погляди, где другие могут быть. Пошел!
   Официант скрылся за дверью. Через пятнадцать секунд он уже приплясывал перед козловским столиком.
   -- Льда нет, виноват, вот вода, -- официант успел положить перед капитаном салфетку, перечницу, солонку. Вижу яички у вас? -- совсем шепнул он Козлову на ухо.
   Тот испуганно потрогал гульфик.
   -- Ах да, яички... Я могу позвонить?
   -- Отчего же не позвонить? Пройдемте.
   -- Сидеть здесь! -- бросил Козлов двойнику и пошел вслед за официантом.
   Пецик Саручанович покуда совершал четвертый звонок:
   -- Алло, бабушка? Слушай сюда: под матрасом пакет лежит, положи его в корзинку и дуй за грибами на дачу. Там засунь его в погребок в бочку с огурцами. И не поминай лихом. Если что, передай родственникам в Кишинев...
   Вошел капитан Козлов. Директор кинул трубку на рычаг.
   -- Кто к нам пришел!!! -- он вскочил и широко раскинул руки. -- Ждем, давно ждем!
   Козлов огляделся: в кабинете кроме них двоих никого не было.
   -- Вы, наверное, ошиблись, -- проговорил он. -- Я капитан Козлов.
   -- Нет не ошибся, -- расцвел Пецик Саручанович. -- Андрей Анреич вас прислал?
   -- Нет. Мне бы позвонить...
   "Хана!" -- решил Пецик. Дар речи пропал у директора, и он лишь без слов помахивал пухлым конвертом, метя Козлову в руку.
   -- Мне бы позвонить. -- капитан прошел к телефону. -- Спасибо. Вы бы вышли на минутку. Вот и хорошо.
   Он набрал номер:
   -- Алле? Есть данные? Так, записываю: Калинин Михаил Иванович, всенародный староста. Прекрасно. Мой адрес? Пивбар "Октябрь". Что, не слышу? Уже выехали? Две машины? Хорошо, очень хорошо!
   -- Уже? -- просунулся в дверь директор. -- Уже едут?
   -- Едут. -- улыбнулся Козлов.
   -- Можно дать показания сейчас? -- Пецик снял "бабочку" и пиджак, под мышками и на спине у него намокло.
   -- Не сейчас, не сейчас, -- пропел Козлов, выходя в зал.
   Двойник собирался уходить.
   -- Минуточку! -- властно остановил его капитан. -- Вы не академик вовсе, и даже не кандидат, по-моему. Вы себя выдали, гражданин, какого именно государства -- мы установим скоро. Наши академики отдыхают на балете, в музеях, на Ленинских горах, например. Так что в следующий раз, когда будете готовить диверсию, имейте это ввиду. Хотя, думаю, что как диверсант вы кончились, гражданин, как вас там?
   -- Так это вы шпионили за мной на Арбате? -- поднял очки на лоб двойник. -- А я-то, дурак, говорю -- лицо у вас знакомое. Да вы маньяк! Что вы пристали ко мне с этими горами?!
   Двойник хотел возмущенно взмахнуть руками, но на них уже плотно сидели наручники, и вежливые люди в "тройках" помогли ему выйти и залезть в черную "Волгу". Эта машина, а за ней вторая, двинулись курсом на следственный изолятор.
   Козлов же закурил и пошел продолжать поиски. Круг сужался: Калинина поймал он, Рыкова и Сикейроса -- коллеги из МУРа, Урицкого и Кагановича уже "пасли" -- это он знал от ребят.
  
  
   ГЛАВА 13
  
   Подмосковье. Поселок Переделкино. 30 октября. 11-15 утра.
   Двухэтажный коттедж по финскому типу. В одной из комнат на втором этаже, в просторной постели, на грани между сном и явью, Сэм Стадлер. Рядом на стуле аккуратно развешена его одежда. Из-за неплотно задернутых гардин пробивается солнечный свет.
   Стадлер с трудом открыл глаза, но ничего не увидел. Белая, как густой туман, пелена, и все. Во рту -- солоноватый привкус. "Будто хорошо по морде отлупили, -- подумал он. -- Может, оно так и было?"
   Вчерашний вечер помнился весьма смутно. Он провел рукой по волосатой груди: нательный крестик и ничего более. И тут его кольнуло: "Пистолет!" Стадлер сел на кровати и принялся тереть ладонями лицо. Постепенно проступили очертания окна, двери, одежды на стуле. Советолог запустил руку во внутренний карман пиджака, нащупал холодную сталь.
   "Слава Богу!" -- он переложил оружие под подушку и обессилено лег. Оставалось еще разобраться, где он. Но сейчас это являлось непомерно сложной задачей -- в его черепной коробке работали два кузнеца: один поздоровее с молотом "бух-бух", а другой пошустрее с киянкой "тук-тук-тук".
   "Тук-тук-тук!" -- постучали в дверь.
   "Тук-тук-тук" -- отозвался кузнец в голове.
   Стадлер нащупал пистолет под подушкой и хрипло выкрикнул:
   -- Войдите!
   Открылась дверь, и вошел Стерлингов, озарив комнату своей улыбкой. На нем был навороченный "пумовский" спортивный костюм и "пумовские" же кроссовки.
   -- Удивлены? -- Стерлингов уселся на стул рядом с кроватью.
   Советолог помотал головой.
   -- И правильно, -- согласился Стерлингов. -- В последнее время наши пути-дороги пересекаются слишком часто, чтобы удивляться. Кстати, руку из-под подушки можете вынуть -- пока вы на моей территории, вам нечего бояться.
   -- Я и не боюсь, -- смутился Стадлер.
   -- А вот вчера, -- Стерлингов закинул ногу на ногу, -- вам и вправду грозили некоторые неприятности. Зачем вы бегали по ресторану с пистолетом в руке?
   -- Я бегал?.. -- обомлел советолог.
   -- Еще как! Так бегали, что наряд милиции за вами угнаться не мог.
   -- О Боже! -- Стадлер провел рукой по лицу.
   -- Вы привлекли к себе всеобщее внимание, и мне стоило немалых усилий и средств, дабы убедить всех, что пистолет у вас в руке водяной.
   Советолог подавленно молчал. "Бух-бух, тук-тук", -- стучали в голове кузнецы.
   -- Ну, представьте себе, -- продолжал Стерлингов. -- Захожу я в ресторан отобедать по обыкновению пиццей, а тут вы в невменяемом состоянии со своей пушкой. Какой уж тут обед!
   -- Я возмещу вам моральный и материальный ущерб, -- пробормотал Стадлер.
   -- Лежите уж, -- с сочувствием посмотрел на него Стерлингов. -- Я вижу, без пива вам не обойтись.
   Он вышел и вернулся с бутылкой в одной и стаканом в другой руке.
   -- А вы? -- выдавил из себя советолог.
   -- Я не пью, -- напомнил Стерлингов.
   -- Даже пиво?
   -- И пиво тоже, -- Стерлингов ловко откупорил бутылку. -- Держите-ка.
   Стадлер стал пить маленькими глотками. После второго стакана маленький кузнец окосел и отключился, и лишь здоровый изредка взмахивал своим молотом "бух-бух".
   -- Ох, благодарю, -- советолог вытер губы. --Только что вы спасли мне жизнь.
   -- Уже второй раз, -- заметил Стерлингов. -- Первый был в ресторане.
   Но заметив, что чело советолога снова помрачнело, Стерлингов сменил тон.
   -- Ну не будем о грустном, -- сказал он. -- Ничто так не восстанавливает человека, как хорошая баня. Вы какую предпочитаете: русскую, финскую, с девочками или без?
   Стадлер вспомнил о рябой секретарше и его передернуло.
   -- Никаких девочек! -- замахал он руками. -- И мальчиков тоже. Простая русская баня с хорошим березовым веником.
   -- Уговорили, -- улыбнулся Стерлингов и , приоткрыв дверь, крикнул. -- Айвар, детка!
   Появился молчаливый Лупиньш.
   -- Крошка моя, -- Обратился к нему Стерлингов. -- Будь так любезен, протопи баньку. И свари нам с мистером Розенблюмом, пожалуйста, кофе. Вам с коньяком? -- повернулся он к советологу.
   Тот кивнул.
   -- Значит, два маленьких тройных и один коньяк. Все, малыш, иди.
   Лупиньш удалился.
   -- Ну, что ж, -- Стерлингов встал. -- Туалет, ванная -- внизу, махровый халат -- в шкафу. А я пойду прослежу, чтобы кофе не убежал. -- И он вышел.
   Чрез пятнадцать минут Стадлер был готов. Стерлингов уже ждал его в гостиной, на подносе дымил ароматный кофе, соблазнительно мерцал коньяк.
   -- Вот так-то горазддо лучше, -- Стерлингов окинул советолога взглядом. -- Присаживайтесь.
   Стадлер сел в кресло напротив.
   -- Пожалуйста, гамбургеры, -- пододвинул блюдо Стерлингов. -- Очень вкусно, рекомендую.
   -- Благодарю, -- покачал головой Стадлер. -- Это пища биороботов из серии "как набить брюхо за пять минут". Все негры Америки без ума от гамбургеров.
   -- Вот как? -- Стерлингов остановил бутерброд на полпути ко рту. -- А что же едят бизнесмены?
   -- Ну, бизнесмены, -- заважничал Стадлер. -- Бизнесмены едят хорошо и разнообразно: один день -- рыбу, другой -- фрукты, третий -- шпинат, потом вообще ничего не едят -- разгрузочный день, затем опять рыбу...
   Стерлингов записал рацион в блокнот:
   -- А мясо?
   -- Мясо -- вредно! -- советолог пригубил коньяк.
   Стерлингов вздохнул и положил гамбургер на поднос, взял сигару:
   -- Курите.
   Стадлер понюхал: дорогие.
   -- А как насчет партии в шахматы? -- спросил Стерлингов.
   -- В шахматы? -- удивился советолог. -- С удовольствием.
   Он очень неплохо играл и даже занял третье место на первенстве русской службы ЦРУ, пропустив вперед лишь братьев Уорбиксов, при этом было не исключено, что за обоих играл кто-то один.
   Стерлингов тем временем достал доску красного дерева и изящные фигуры слоновой кости в оригинальном исполнении. Пешки были выполнены в виде рядовых милиционеров, слоны -- в званиях майоров, и венчали скульптурную группу короли -- пузатые генералы КГБ.
   -- Это мне Максим из зоны прислал, -- пояснил Стерлнгов. -- У них там такие умельцы сидят, что хочешь сделают. Жаль только, никому показать нельзя: донесут. Вот и лежат без дела, пылятся. Я-то в шахматы не очень...
   -- Могу предложить фору: коня и две пешки, -- захорохорился советолог.
   -- Нет, спасибо, Филипп. Не возражаете, если я буду называть вас так? А меня зовите просто Эд. Договорились?
   -- Хорошо, Эд.
   Они разыграли фигуры. Белые выпали Стерлингову. Он отхлебнул кофе и зашел е2-е4.
   "Оригинально", -- подумал Стадлер и двинул свою пешку навстречу вражеской.
   Вскоре стало ясно, что Стерлингов разыгрывает дебют четырех коней. Стадлер предпочел староиндийскую защиту. Подобное начало уже имело место в поединке между Алехиным и Капабланкой в 1921 году.
   -- Я вас хотел спросить, Филипп, -- произнес Стерлингов, жертвуя пешку. -- Обдумали ли вы мое предложение?
   "Рисково играет, -- смекнул советолог. -- Люблю таких."
   А в слух сказал:
   -- Ваше предложение, Эд, конечно заманчиво, но меня оно не привлекло.
   -- Отчего же?
   Стадлер задумался. И было от чего: с одной стороны, на его левом фланге возникла брешь в обороне, с другой -- разговор принимал все более щекотливый характер. Надо было что-то решать. Табачный дым стелился над доской, сигара в руке Стадлера подрагивала.
   -- Я думаю, у меня есть основания вам доверять, -- сказал он.
   -- Мне тоже так кажется, -- ответил Стерлингов.
   -- Тогда у меня к вам будет ряд вопросов. -- Советолог пошел на размен фигур. -- Вы говорили, что не любите Советскую власть.
   -- Да, подтвердил Стерлингов. -- Более того, я ее ненавижу по причине хорошо вам известной. Вам шах.
   -- Я вижу, -- Стадлер закрылся ладьей. -- Кто ваши соседи по даче?
   -- Писатели, -- усмехнулся Серлингов. -- Этот дом я приобрел за бесценок у одного спившегося драматурга. И если ваш вопрос касается конфиденциальности нашей беседы, то можете быть абсолютно уверены, что никто из посторонних нас не услышит.
   Стадлер допил коньяк. Что он, собственно, теряет? Ему нужен помощник, хороший, надежный помощник. На Хэриса надежды нет, это понятно7 А этот подпольный миллионер?.. Советолог узнал о нем достаточно много, чтобы тот мог безнаказанно заложить его, Стадлера, органам. Ну, откажется он в крайнем случае. Ну и что? Может, посоветует, к кому обратиться. Стадлер в задумчивости блуждал конем между фигур противника.
   -- Что-то вы стали ошибаться, -- огорчился Стерлингов, отбирая коня. -- Вторая по-глупому проигранная фигура.
   -- Эдуард Николаевич! --- донеслось вдруг с улицы.
   -- Извините, -- Стерлингов встал, распахнул окно. -- А, Федор Михалыч, рад вас видеть. Вы по какому делу?
   -- Эдуард Николаевич, червончик бы, голова раскалывается.
   -- Рад бы, Федор Михалыч, да не могу.
   -- Да вы не думайте, мне всего-то дня на три, повесть уже в набор пошла, осталось гонорар получить...
   -- Сожалею, Федор Михалыч, на никак. Сам поиздержался. -- Стерлингов захлопнул окно.
   -- Вот так каждый день. Житья от этих литераторов нет, -- пожаловался он. -- Нуте-с, на чем же мы остановились? Вас не заинтересовало мое предложение. Почему же?
   -- Потому что я не покупаю пушнину.
   -- Вот как? -- изумился Стерлингов. -- Это уже интересно...
   -- Я не покупаю пушнину, -- повторил Стадлер. -- И вообще не занимаюсь коммерцией, у меня иное кредо.
   -- Так, так, -- Стерлингов произвел рокировку. -- Это еще интересней.
   -- И тем не менее , -- проговорил советолог, -- Вы имеете шанс подзаработать, и не мало, при минимальных усилиях с вашей стороны.
   -- Интересная ситуация, -- Стерлингов рассматривал шахматную доску. -- Но не в вашу пользу.
   -- Вы что, не понимаете меня? -- раздраженно осведомился Стадлер.
   -- Отчего же, -- сказал Стерлингов, не отрывая глаз от фигур. -- Подзаработать -- это хрошо. А немало подзаработать -- еще лучше. Вам шах. С "вилкой".
   Стадлер посмотрел на доску и подумал:
   "Да он какой-то шахматный маньяк..."
   -- Послушайте, Эд! -- сказал он. -- У нас очень серьезный разговор, а вы все время отвлекаетесь. Меня это раздражает. давайте отложим партию.
   -- Ни в коем разе! -- запротестовал Стерлингов. -- У меня как раз зародилась одна интереснейшая комбинация!
   -- В таком случае я сдаюсь, -- Стадлер положил своего генерала КГБ набок. -- Для пользы дела.
   -- Жаль, жаль, -- смахнул остатки фигур с доски Стерлингов. У вас еще был шанс на ничью, вы им не воспользовались. Итак, чем же я могу быть вам полезен?
   -- Мне нужен доступ в Мавзолей.
   -- Доступ в Мавзолей? Что может быть проще! Придите пораньше, займите очередь, часа через полтора попадете.
   -- Нет, -- мотнул головой Стадлер. -- Мне нужен доступ туда в ночное время.
   -- Вот оно что, -- Стерлингов взял вторую сигару. -- Но зачем?
   -- А это, Эд, не должно вас волновать. Либо вы помогаете мне и получаете причитающийся вам гонорар, либо мы расстаемся и забываем об этом разговоре.
   -- У меня несколько иной расклад, -- не согласился Стерлингов. -- Или вы полностью мне доверяете, и я вам помогаю, или мы ограничиваемся баней, а затем вы в одиночестве бьетесь чисто вымытым лбом о гранитные плиты Мавзолея в надежде пробить в них брешь. Вам решать.
   Стадлер колебался, но недолго.
   -- Хорошо, -- он вздохнул и вкратце изложил суть дела. Стерлингов внимательно слушал, попыхивая дымком и изредка задавая вопросы.
   -- А этот Скойбеда, -- спросил он. -- Такой уж неприступный утес?
   -- И не говорите, -- развел руками советолог, -- не человек, а одна сплошная идея. Сало да гербарий -- вот и все интересы , уцепиться не за что.
   -- Гербарий? -- переспросил Стерлингов.
   -- Да, гербарий. Я даже прихватил из Америки один такой, но думаю, зря.
   -- А я думаю -- нет, -- возразил Стерлингов. -- Я, кажется, кое-что придумал. Вам не составит труда нанести на ваш гербарий некую маленькую надпись ?
   -- Какую надпись? -- не понял Стадлер.
   -- Дарственную. Ну, например, "Дорогому тов. Скойбеде от сотрудников ЦРУ в память о совместной деятельности"?
   -- Да, но...
   -- И никаких "но"! Где этот гербарий?
   -- В гостинице.
   -- Прекрасно! Сегодня же вы его надписываете и передаете мне. А пока я позвоню одному человеку.
   Стадлер задергался.
   -- Не волнуйтесь, -- успокоил его Стерлингов. -- Он не работает в органах, зато вам будет весьма полезен.
   Он снял трубку, набрал номер.
   -- Ефим Львович, это вы? Добрый день... Как сердечко, не беспокоит? Ефим Львович, миленький, не соблаговолите ли подскочить ко мне в Переделкино, машину я пришлю... заранее благодарю, до встречи.
   -- Ну Вот, -- обратился он к советологу, -- все в порядке. -- И, поймав вопросительный взгляд, добавил: -- Успокойтесь, Фил, я вам все объясню...
   Лопнуло со звоном стекло, и в комнату влетело средних размеров яблоко.
   -- Айвар хочет сказать, что баня готова, -- пояснил Стерлингов. -- Но малыш опять переусердствовал в выразительных средствах. Пойдемте, Филипп, пар костей не ломит.
   Через полтора часа оба, распаренные и разомлевшие, сидели на террасе и пили чай с заварными пирожными. Послышался шум подъехавшей машины. Стадлер посмотрел в окно: из серебристого "Мерседеса" вылез Лупиьш и, распахнув заднюю дверь, выпустил небольшого роста человечка с кейсом в руке.
   -- А вот и наш друг, -- сообщил Стелингов. -- Быстро, однако.
   Внизу заскрипела дверь, раздались шаги по лестнице и человек с кейсом показался в дверном проеме.
   -- Ефим Львович Кепарасик, -- представил вошедшего Стерлингов. -- Прошу любить и жаловать.
   -- А это, -- указал он на Стадлера, -- мой американский друг, мистер Розенблюм.
   У Кепарасика оказалось очень подвижное живое лицо и костлявая рука. Пока он с усердием тряс ладонь советолога, лицо его поочередно озарялось изумлением, благоговением и восторгом.
   -- Вы к нам по делу , или как? -- спросил Кепарасик, стараясь заглянуть Стадлеру в глаза.
   -- Или как, -- ответил тот, растирая ладонь.
   -- Мистер Розенблюм -- врач, -- выручил его Стерлингов. -- Он изучает влияние различных препаратов на организм. И я подумал, что вы, Фима, сможете быть полезны ему.
   -- О Боже, о чем разговор! -- вскричал Кепарасик, и лицо его стало воплощением полного счастья. -- Всем, чем могу, мистер Розенблюм, всем, чем могу!
   -- Ефим Львович тоже в каком-то смысле доктор, -- сказал советологу Стерлингов. -- Но это его хобби. В основном же он -- химик, причем, смею заметить, химик гениальный.
   -- Ох, зачем же вы мне так льстите, -- потупил взор Кепарасик. -- Я лишь один из многих...
   -- Пусть нас рассудят потомки, -- философски заметил Стерлингов. -- А вы , Филипп, не стесняйтесь, попросите доктора продемонстрировать свое богатство.
   -- Э-э-э... Ефим... Э-э-э... -- начал Стадлер.
   -- Док! -- бросился ему на выручку Кепарасик. -- Зовите меня просто док!
   -- Хорошо, док, -- пробормотал Стадлер.
   Кепарасик положил свой кейс на стол, щелкнул замками. Взору советолога открылось неимоверное число разноцветных ампул, с маниакальной педантичностью разложенных каждая по своему кармашку. Кепарасик, горделиво выпятив грудь, стоял, ожидая реакции. Стадлер молчал.
   -- Превосходно, превосходно! -- восхитился Стерлингов. -- Доктор Розенблюм просто слегка озадачен, что перед ним ампулы, он привык иметь дело с таблетками, так ведь, Филипп?
   Советолог неуверенно кивнул.
   -- Ему нужны кое-какие комментарии, -- продолжил Стерлингов. -- Западная система образования способна дать лишь весьма поверхностные знания. Вместо того, чтобы содрать с них побольше денег.
   -- Да-да, конечно, -- посочувствовал Кепарасик, и на лице его собрались тысячи морщинок. -- Я сейчас все объясню. Эти штучки предназначены для внутренних инъекций и содержат психотропные вещества. С их помощью можно лишить человека возможности управлять собой, превратить его в сомнамбулу. Вот это, к примеру, -- он указал на красные ампулы, -- метапроптизол, или так называемое "лекарство против страха", это -- "сыворотка правды", с ее помощью у человека развязывается язык, это -- "эликсир отчаяния", это -- "вакцина памяти"...
   Стадлер смотрел в кейс как баран.
   -- Замечательно, просто великолепно! -- подал голос Стерлингов. -- Мистер Розенблюм выразил желание купить у вас всю эту коллекцию вместе с кейсом и инструкцией по эксплуатации.
   Кепарасик со Стадлером одинаково изумленно уставились на него:
   -- Купить?!
   -- Да, купить. Не знаю, чему вы оба так удивлены. Сколько вы дадите за это денег, Филипп?
   Стадлер стал переминаться с ноги на ногу.
   -- Не мелочитесь, мой друг, -- подзадорил его Стерлиногов. -- Овчинка стоит свеч.
   -- Шестьдесят пять рублей, -- выцедил наконец советолог.
   -- Мистер Розенблюм предлагает вам четыре тысячи пятьсот долларов, -- сообщил Стерлингов Кепарасику.
   -- О, Боже! -- советолог упал в кресло.
   Кепарасик тоже зашатался , но остался стоять, упершись ногами в стол.
   -- Мне остается только поздравить вас с удачно свершившейся сделкой, господа-товарищи, -- заключил Стерлингов. -- Деньги, Фима, получите сегодня же.
   Терраса поплыла перед глазами Стадлера и он лишился чувств.
   -- Это от счастья, -- пояснил Стерлингов. -- Сделайте ему укольчик, и можете ехать в банк, Фима.
   Сзади раздался грохот. Стерлингов обернулся: доктор Кепарасик лежал на полу, неестественно вывернув ноги.
   -- Боже, какие мы нежные, -- усмехнулся Стерлингов и, приоткрыв дверь, крикнул: -- Айвар, детка, где у нас нашатырь?
  
  
  
   ГЛАВА 14
  
   Москва. Проспект Вернадского, д.54. 4-х комнатная квартира на третьем этаже. Первый день ноября. Полпервого ночи.
   В гостиной, за журнальным столиком -- генерал-майор Скойбеда. На нем выношенное на коленях трико и шлепанцы без пяток. Жена и дети давно спят, Скойбеда подклеивает листья ясеня в гербарий.
   В дверь позвонили.
   -- Кого еще черти по ночам носят? -- буркнул Скойбеда и пошел в прихожую.
   -- Кто это? -- спросил он, приложившись ухом к замочной скважине.
   -- Валерий Михайлович, это Семинард, -- послышалось из-за двери. -- Открой, дело есть.
   -- Ты шо, Жорка, спятил? Полпервого пробило, -- Скойбеда открыл.
   На пороге стояли трое: один двухметровый с бычьей шеей и недобрым лицом, второй -- улыбающийся, симпатичный, в черных очках. Третьего Скойбеда рассмотреть не успел: двое первых цепко схватили его за руки. Он хотел закричать, но этот третий, которого он не разглядел, вонзил ему в шею небольшой шприц. Генерала стало неодолимо клонить ко сну...
   -- Мама дорогая, -- прошептал он прежде, чем отключиться.
   -- Четко сработано, -- похвалил Стадлера Стерлингов. -- Вы что, оканчивали курсы медсестер?
   Советолог не ответил, у него дрожали губы.
   -- Значит так, -- распорядился Стерлингов. -- Держите его, Филипп, только крепко -- ну и здоров же, кабан! -- А я сейчас...
   Он снял ботинки и в носках прошел в гостиную, огляделся, подошел к секретеру, достал из-за пазухи большой синий альбом в твердой обложке, сунул его на полку рядом с дюжиной таких же и только после этого вернулся к двери.
   Стадлер с Лупиньшем по-прежнему держали Скойбеду подмышки, причем первый уже выбился из сил.
   -- Все, уходим, -- Стерлингов обулся и вытер половой тряпкой следы на лестнице. -- Несите осторожно, нам не нужен труп.
   В "мерседесе" все трое перевели дух.
   -- Полдела сделано, -- проговорил Стерлингов. Он сидел рядом с водителем, вполоборота. -- Но надо поторопиться: у нас в запасе 4-5 часов, не больше.
   Лупиньш включил зажигание, мотор еле слышно заурчал.
   -- Давай, малыш, жми, -- сказал ему Стерлингов.
   Сзади, раскинувшись на все сиденье, смачно храпел Скойбеда. Прижатый им к самой двери Стадлер нервно разминал сигарету.
   "Мерседес", попетляв по ночным улицам, вышел на прямую, и, со скоростью в полтора раза превышающую разрешенную, полетел в сторону Переделкино.
   -- Вроде бы все тихо, -- прислушался Стерлингов, когда автомобиль затормозил у его двухэтажки. -- Туши фары, крошка.
   Скойбеду бережно перенесли в одну из комнат, и уложили на диван.
   -- Он так храпит, что разбудит всех соседей, -- выразил опасение советолог.
   -- Ничего, соседи спят крепко, -- Стерлингов достал из шкафа кейс Кепарасика. -- Я думаю, вы не будете возражать, если я запишу вашу беседу на пленку?
   -- Зачем? -- запротестовал Стадлер.
   -- Для вашей же пользы, -- успокоил его Стерлингов. -- Если этот кабан что-нибудь и вспомнит, что само по себе маловероятно, то вы предъявите ему эту пленочку и отобьете у него тем самым всякое желание бежать на Лубянку.
   -- Вы так думаете? -- все еще колебался советолог.
   -- Убежден!
   -- Ну хорошо. Ему уже можно ввести сыворотку?
   -- Погодите чуток, введете, когда он начнет просыпаться. -- Стерлингов достал из того же шкафа видеокамеру. -- Айвар, подойди-ка сюда. Видишь эту дырочку? Приложишься к ней глазиком, так, чтобы видеть того дядьку на диване, нажмешь по моей команде вон ту кнопочку и будешь держать, пока я не скажу "хватит". И ни в коем случае не поворачивай эту штуковину в мою сторону, а то взорвется! Ты понял меня, малыш?
   -- Я-я.
   Скойбеда на диване зачмокал губами и стал открывать глаза.
   -- Давайте! -- подтокнул советолога Стерлингов.
   Тот переломил две ампулы с сывороткой правды и наполнил 10-кубовый шприц. Стерлингов высоко закатал рукав скойбедовского трико и попытался перетянуть тому жгутом предплечье.
   -- Черт! -- выругался он. -- Жгута не хватает.
   Предплечье перетянули ремнем Стадлера. На могучей руке генерала вздулись вены. В его уже широко распахнутых глазах читалось недоумение.
   -- Шо це такэ? -- вымолвил он. -- Хто это? Вы хто?
   -- Друзья, -- Стадлер вогнал генералу в вену все 10 кубов.
   Реакция наступила через несколько секунд. По телу Скойбеды растеклась нега, лицо приняло умиротворенный вид. Он начал бормотать что-то невнятное, то улыбаясь, то хмурясь, напоминая собой тихого идиота.
   -- Жми! -- приказал Лупиньшу Стерлингов.
   Чуть слышно заработала камера.
   -- Шо ж ты, сынку, до мазанки нэ йдешь? Рубон стынет, -- необычайно высоко и певуче заговорил вдруг Скойбеда.
   -- Что это он? -- испугался Стадлер.
   Стерлингов пожал плечами.
   -- Ах, Валерка, шалопай этакий, опять портки подрал?! Ща задам тебе порку! -- Пробасил генерал, хмуря лоб.
   -- Это он детство вспоминает, -- догадался Стерлингов. -- Не надо ему мешать.
   Еще некоторое время Скойбеда нес всякую бредятину, потом затих.
   -- Валерий Михайлович, -- позвал Стерлингов. -- Вы меня слышите?
   -- Слухаю, слухаю, -- подтвердил Скойбеда.
   -- Валерий Михайлович, вы кто?
   -- Кто, кто... Хрен в пальто, будто сам не знаешь.
   -- Потрудитесь отвечать на вопросы, -- повысил голос Стерлингов.
   -- Скойбеда я, -- ответил генерал. Кличуть Валерой, по батьке -- Михалыч.
   -- Сколько вам лет?
   -- Пятьдесят три.
   -- Где вы работаете?
   -- Осеменителем на свиноферме. Ха-а-а-а-а!..
   -- Вы лжете! Я еще раз спрашиваю, где вы работаете?
   -- В Кремле, -- сдался Скойбеда.
   -- Кем?
   -- Комендантом.
   -- Сколько у вас детей?
   -- Трое.
   -- А в анкете написано -- два, -- подал голос Стадлер.
   -- Вы опять нас обманули, -- вздохнул Стерлингов. -- Зачем?
   -- Я не обманывал. Третий внебрачный в Мухаперске остался.
   Стерлингов задумался над следующим вопросом.
   -- Опишите вашу первую брачную ночь с женой. -- попросил он.
   -- А сало дадите? -- спросил Скойбеда.
   -- Что? -- не понял Стадлер.
   -- Сало дадите -- расскажу, -- пояснил генерал.
   -- Сильная натура, -- уважительно заметил Стерлингов. -- Его "Эго" до конца не подавлено. Вколите ему еще пару кубиков.
   Стадлер вколол.
   -- Сволочи! -- обиделся Скойбеда. -- Шо вам, сало жалко?
   -- Отвечайте на вопрос, -- напомнил Стерлингоа.
   -- Да шо отвечать-то? -- нахмурился генерал. -- Я на свадьбе так надрался, шо еле до койки дополз. Уснул як убитый, вот и вся брачна ночь.
   -- Ну что ж, -- заключил Стадлер. -- По-моему, все нормально, можно переходить к делу.
   -- Я с вами согласен, -- подтвердил Стерлингов и обратился к Скойбеде:
   -- Сейчас Валерий Михалыч, мы зададим вам еще ряд вопросов. Вы готовы?
   -- Готов як пионэр, ха-а-а-а-а!
   -- Скажите, Мавзолей на Красной площади подпадает под вашу юрисдикцию?
   -- Шо?
   -- Я имел в виду, на вашей ли он территории?
   -- На чьей же еще?
   -- И вы, должно быть, хорошо знаете свою территорию?
   -- Як свои пять пальцев.
   -- Хорошо. Ответьте на такой вопрос: как можно попасть в Мавзолей?
   -- Через вход.
   -- А еще?
   -- Через выход.
   -- А где выход?
   -- Там же, где вход. Ха-а-а-а-а!..
   -- А нет ли другого пути?
   -- Нема.
   -- А вы не лжете?
   -- Лжу! Есть еще подземный ход, но это государственная тайна.
   -- Мы никому не скажем, -- пообещал Стерлингов. -- Куда ведет этот подземный ход?
   -- Одним концом в Мавзолей, другим -- на территорию Кремля.
   -- Куда конкретно?
   -- А вы точно никому не скажете?
   -- Нет.
   -- Дайте слово коммуниста.
   -- Держите, -- Стерлингов протянул ему свежий номер "Правды".
   -- Подземный ход начинается с люка под Царь-колоколом.
   Стадлер со Стерлинговым переглянулись.
   -- Я слышал , он очень тяжел, -- проговорил советолог. -- Без крана не поднять.
   -- Ха-а-а-а! -- заржал Скойбеда. -- Там же муляж з алюминия, 50 кило, не больше, полый внутри, я одной рукой подымал!
   -- Хорошо. А как можно проникнуть на территорию Кремля?
   -- Через забор, ха-а-а-а!..
   -- Перестаньте валять дурака, -- рассердился Стерлингов. -- Там нужен специальный пропуск?
   -- Да, за моей подписью.
   -- И вы нам его сейчас выпишите, -- предположил Стерлингов.
   -- Выписать-то я выпишу, только вас все равно не пропустят.
   -- Почему?
   -- Без печати недействителен.
   -- А если мы достанем печать?
   -- Опять не пустят.
   -- Почему?
   -- А вы пароля не знаете.
   -- А какой там пароль?
   -- Каждый день новый.
   -- Да, -- почесал голову Стадлер. -- Что же делать?
   -- А другого способа нет? -- спросил он у Скойбеды.
   -- Как же, есть, -- отозвался тот.
   -- Ну же?
   -- Не понукай, не запряг. Можно пройти через другие ворота там днем вход свободный.
   -- Тьфу ты! -- сплюнул Стерлингов. -- Что же вы нам головы дурите?!
   -- Сами вы себя дурите -- огрызнулся генерал.
   -- Ладно, -- Стерлингов задумался. -- И последний вопрос: где отключается сигнализация в самом Мавзолее?
   -- Нигде, -- ответил Скойбеда. -- Нема там никакой сигнализации.
   -- Опять врете?
   -- Да правда, нема! Все вы, дураки, думаете, шо она там е, а яе нема там, ха-а-а-а...
   -- Ладно, отдыхайте, -- разрешил Стерлингов, посмотрев на часы: без десяти четыре, пора отвозить Скойбеду назад.
   -- А як же сало? -- законючил генерал.
   -- Айвар, малютка, -- обратился Стерлингов к Лупиньшу, -- дай-ка камеру мне, а сам сходи принеси ломтик шпика гостю.
   -- Не хочу шпика! -- запротестовал Скойбеда. -- Хочу сало.
   -- А что, есть разница? -- удивился Стерлингов.
   -- Разница большая: то шпик, а то сало.
   -- Сала нет. Будете шпик?
   -- Буду.
   Лупиньш вышел.
   -- А вы, Филипп, -- обратился Стерлингов к Стадлеру, -- сделайте еще один укольчик. Вон та синенькая ампула сотрет у него из памяти все сегодняшние события.
   -- Но сперва -- шпик! -- потребовал генерал.
   -- Ладно, ладно, -- успокоил его Стерлингов. -- Шпик, так шпик...
   В 8-30 утра Стадлер позвонил Хэрису домой. Длинные гудки казались нескончаемыми, затем трубку сняли.
   -- Алло? -- позвал советолог.
   На том конце провода молчали.
   -- Алло! -- повторил Стадлер. -- Джим, это ты?
   -- Кто говорит? -- послышался наконец хриплый женский голос.
   -- Мне нужен Джим Хэрис. -- Сказал Стадлер. -- Я туда попал?
   -- Не знаю, -- услышал он в ответ.
   -- То есть?..
   -- Я понятия не имею, как его зовут, -- объяснила женщина. -- Опишите, как он выглядит, и тогда я скажу вам, он это или нет.
   -- Ну, такой, среднего роста, волосы темные, под глазами -- мешки, здесь на щеке -- родинка, -- Стадлер показал где, будто бы женщина могла видеть.
   -- А на заднице бородавки у него нет? -- спросила она.
   -- Откуда я знаю? Да еще, -- вспомнил Стадлер, -- "Беломор" курит.
   -- Да это он, согласилась женщина. -- Но он спит.
   -- Разбудите! -- потребовал Стадлер. -- Скажите, что звонит его друг Филипп по чрезвычайно важному делу.
   Женщина ушла. Стадлер потер красные от бессонницы глаза и принялся ждать. В трубку было слышно, как на том конце ругаются и роняют мебель. Затем послышались шаги.
   -- Алло? -- сказала женщина. -- Ты еще здесь? Он сказал, чтобы ты убирался к чертовой матери.
   Раздался смех и короткие гудки. Советолог положил трубку на рычаг. Минут 10 сидел без движения, потом подошел к окну. Мутное ноябрьское утро казалось куда более тоскливым, чем на самом деле. Этот ублюдок Хэрис мог свести на нет все его усилия.
   Вошел свежевыбритый, пахнущий хорошим одеколоном Стерлингов. Увидев застывшего в раздумьях Стадлера, он улыбнулся:
   -- Филипп, рацию найдете в сарае, в бочке с квашеной капустой. И выше голову, дружище!
   Советолог в изумлении оглянулся, но Стерлингов уже вышел.
  
  
  
   ГЛАВА 15
  
   Москва. Парк Сокольники. 2 ноября. 17-25 по моск. времени.
   По боковой аллее парка, сторонясь взглядов прохожих, крадучись, пробирается капитан Козлов. Воротник его прорезиненного плаща поднят, руки в карманах, рыжие усы подозрительно топорщатся. Яйца и сухари, выданные ему Плехановым, подошли к концу, и Козлов принял решение зайти домой пообедать.
   Только бы дома кто-нибудь был, думал Козлов. Его ключи от квартиры вместе с другими вещами остались на складе. Оказавшись в подъезде своего ведомственного дома, капитан в три ступеньки рысью одолел шесть этажей, замирая от каждого шороха. На глаза любопытных коллег-соседей попадаться было нельзя. Вот уже и знакомая дверь. Козлов позвонил. Открыл тесть -- инженер на пенсии -- и, взглянув, испуганно отшатнулся:
   -- Ой, кто это?
   -- Это я, Афанасий Микитовнч, -- прошептал Козлов. -- Люда дома?
   -- Сколько раз тебе повторять можно, -- ощерился тесть, -- не Микитович, а Микитич. Усищи-то какие отрастил! А шлялся-то где?
   Козлов ответить не успел. Из боковой комнаты выбежала зареванная жена и с воем бросилась ему на шею.
   -- Лешенька, родненький, хорошо хоть ты пришел!
   -- Тихо! -- капитан зажал ей рукой рот. -- Я на задании.
   -- Знаем мы твои задания, -- угрожающе проворчал тесть. -- Наукой бы лучше занялся.
   Жена высвободила рот и заголосила пуще прежнего:
   -- Горе-то какое, Лешенька, горе-то какое!
   -- Да что случилось-то? -- Козлов впихнул ее внутрь прихожей и захлопнул дверь. -- Ты можешь сказать по-человечески?
   Но Люда лишь зарыдала, шумно и с привываниями, слезы брызнули Козлову на плащ.
   -- Да Господи ты Боже мой! -- взмолился капитан. -- Афанасий Микитович, может хоть вы объясните?
   -- Дмитрий Алексеевич пропал. -- сказал тесть.
   Капитан, из-за склонности родственника, называть всех по имени отчеству, даже не понял поначалу, что речь идет о его, Козлова, сыне. Лишь спустя секунд десять до него дошло.
   -- Как пропал? -- переспросил он и сел на ящик для обуви.
   -- Встань с ящика, тюфяк! -- зашипел тесть. -- Сломаешь, кто чинить потом будет?
   Козлов встал.
   -- Да как пропал? -- повторил он вопрос.
   -- Как-как, -- передразнил тесть. -- Как дети пропадают? Пошел гулять и не вернулся.
   Капитан Козлов вытер холодный пот со лба. Гигантским волевым усилием он отодвинул отцовские чувства на второй план. В нем заговорил оперативный работник.
   -- Так, Люда, -- сказал он бесстрастным тоном. -- Сейчас пойдешь в комнату, там успокоишься, и все мне расскажешь.
   -- А со мной, стало быть, разговаривать не желаешь? -- надул щеки тесть.
   -- Принесите, пожалуйста, Люде воды. -- попросил его Козлов.
   -- Вот еще! -- тесть удалился в свою комнату. За водой Козлову пришлось идти самому. Как только дверь за ним закрылась, тесть покинул свое убежище и прильнул ухом к замочной скважине.
   -- Он пошел утром играть с ребятами в футбол, -- вытерев слезы, стала рассказывать жена.
   -- Во сколько? -- перебил ее Козлов. -- Мне нужно точное время.
   -- Часов в 11 утра...
   -- А точнее?
   -- Точнее не знаю...
   -- Хорошо, -- Козлов произвел пометку в блокноте. -- Дальше?
   -- А дальше, -- Люда всхлипнула, -- дальше -- пропал...
   -- Откуда это известно? -- усомнился Козлов.
   -- Как -- откуда? Обедать-то не пришел, -- удивилась жена.
   -- Ну и что? -- пожал плечами Козлов. -- Может, не хотел.
   -- Ну да, возразила Люда. -- Сегодня его любимые голубцы.
   Козлов записал и это.
   -- И потом, -- продолжала жена, -- я у ребят спрашивала...
   -- Ну-ну? -- заторопил Козлов.
   -- Ребята сказали, что два каких-то незнакомых дядьки подошли к нашему Митеньке, один взял его за плечо, а другой вроде бы достал какую-то карточку...
   -- Так достал или "вроде"?
   -- Вроде достал... Так вот, они по этой карточке сверились, потом взяли Митеньку под руки и повели к машине...
   -- Что за машина?
   -- Сказали что черная...
   -- Либо "Волга", либо "Чайка", -- сообразил капитан, -- Ну, а потом?
   -- Потом они уехали.
   -- Куда?
   -- Насколько я поняла, к центру.
   -- Да, -- Козлов потер виски. -- Фактов мало. И как ты думаешь, зачем он им понадобился?
   -- Чтобы шантажировать, -- предположила жена.
   -- Да что с нас возьмешь? -- капитан нервно закурил. -- У нас одно богатство -- твой папа.
   Тот громко фыркнул за дверью.
   -- Я уже устал повторять, чтоб вы не курили в квартире, -- от возмущения тесть перешел на "вы". -- Для данных целей предназначена лестница!
   Козлов замечание проигнорировал.
   -- Слушай, Лешенька, -- Люда обняла его за шею и, глядя прямо в глаза, умоляюще зашептала. -- Откажись от своего задания, я уверена, что все это из-за него.
   -- Ну уж... -- Козлов нахмурился. Такая мысль не приходила ему в голову, и он не знал, что сказать.
   -- Ну хочешь я на колени перед тобой встану? -- продолжала умолять жена.
   -- Не смей этого делать, Людмила Афанасьевна, -- донеслось из-за двери. -- Вставать на колени перед этим ничтожеством! Будь выше этого Людмила!
   -- Афанасий Микитович, -- вышел из себя Козлов. -- Если вы не угомонитесь, я буду вынужден вас связать!
   -- Только попробуйте, -- тесть отскочил на несколько шагов от двери.
   Жена снова зарыдала.
   -- Люда, не надо, успокойся, -- Козлов затряс ее за плечи. -- Лучше вспомни, не приходило ли мне сегодня каких-нибудь писем?
   -- Было одно, -- проговорила та сквозь слезы. -- Я положила его тебе на стол. Я не знаю от кого...
   Козлов уже вскрывал конверт, аккуратно придерживая за уголки, чтобы не уничтожить отпечатки пальцев. На вложенном внутрь листке было крупно написано одно слово и две цифры: "СЛОН С2-Е4". Это было продолжение шахматной партии по переписке с его другом по училищу, который жил по лестничной клетке напротив. Козлов скомкал письмо и швырнул его на пол.
   -- Ты звонила куда-нибудь?
   -- Нет, Лешенька, я боюсь. -- Люда глотнула воды.
   Распахнув дверь, Козлов выскочил в коридор. Тесть принял боксерскую стойку.
   -- У меня третий юношеский разряд! -- предупредил он.
   Козлов прошел мимо него к телефону, снял трубку. Гудка не было.
   -- Во избежание провокаций я перерезал шнур. -- похвастался тесть не без самодовольства.
   -- Идиот! -- Капитан выбежал из квартиры. Минут десять он искал автомат, затем дрожащей рукой набрал номер Семинарда. Занято. Козлов позвонил Скойбеде.
   -- Товарищ генерал-майор уехал в аэропорт встречать посла Лихтенштейна в Люксембурге. -- доложил адъютант.
   Козлов еще раз набрал номер телефона на Лубянке.
   -- Георгий Андреевич на оперативном совещании, -- сообщила секретарша.
   -- Позовите его, -- потребовал капитан. -- Скажите, что это Козлов срочно по делу "Якова", он поймет.
   Пока секретарша отсутствовала, время разговора истекло. Козлов дернул "двушку" на привязи. Нитка, слабо зазвенев, лопнула. Другой монеты у него не нашлось. Капитан позвонил 02.
   -- Дежурный по телефону лейтенант Смердюк у аппарата, -- услышал он.
   -- Значит так, лейтенант, -- Козлов старался говорить как можно спокойнее. -- Дело серьезное, слушайте внимательно.
   -- Да пошел ты! -- фыркнул Смердюк.
   -- Похищен ребенок! -- сообщил Козлов.
   -- Кингдепинг, то бишь, -- классифицировал преступление дежурный. -- Кто таков?
   -- Дмитрий Козлов, 8,5 лет.
   -- Да не ребенок! - рассердился Смердюк. -- Ты кто такой?
   -- Я? -- капитан растерялся. -- Я отец.
   -- Значит так, отец, -- Смердюк на том конце провода наслаждался вверенной ему властью. -- Ты откудова звонишь?
   Из Сокольников, а что?
   -- А то, что пока ты тут по пустякам линию занимаешь, где-нибудь, мо быть, человека жизни лишают!
   -- Какого человека? -- не понял Козлов.
   -- Гражданина Союза ССР, -- с пафосом произнес Смердюк. -- Его там, мо быть, на куски р-р-режут, а он из-за таких как ты не может дозвониться! Врубился, отец?
   Козлову стало стыдно.
   -- Что же мне делать? -- спросил он.
   -- Воспитывать в свое время надо было, -- послышалось, как чиркнула спичка, дежурный закурил. -- Нормальных детей не воруют. Да и откудава ты взял, что украли? Сам небось удрал, шалопай.
   -- Есть свидетели, --возразил Козлов.
   -- Ну, свидетели -- люди ненадежные. -- Смердюк закашлялся в трубку. -- Я тебе таких свидетелей найду, скажут, что балбеса твоего марсиане забрали, ха-ха-ха...
   Минуты две-три Смердюк не мог остановиться, но зато, отсмеявшись, наконец, подобрел:
   -- Вот что ,отец, позвони в свое районное отделение и там все поведай. Усек?
   -- Усек. -- ответил Козлов.
   -- Вот и добре! И впредь с такими глупостями по 02 не звони. Ну все, отец, покедова!
   Раздались короткие гудки.
   Отделение милиции находилось в соседнем микрорайоне. Козлов припустил туда. Он был уже почти у цели, когда из переулка навстречу ему выехала черная "Волга". Рядом с водителем сидел Митька -- живой и невредимый, даже, как показалось Козлову, довольный.
   -- Эй, стой! -- капитан прыгнул на капот.
   Заскрипели тормоза, мотор заглох, Козлов кубарем скатился на тротуар.
   -- Ты что, мать твою, сдурел?! -- высунулся бледный шофер.
   Козлов встал на одно колено и, выхватив из-за пазухи пистолет, навел его на похитителя.
   -- Сидеть тихо, руки на руль! -- властно приказал он.
   Водитель побледнел еще больше.
   -- Я сказал, руки на руль! -- Козлов щелкнул предохранителем.
   -- Папка! -- закричал Митька и, распахнув дверцу, бросился к отцу. Капитан прижал сына свободной рукой к себе. В другой он держал пистолет.
   -- Выходи из машины! -- приказал он водителю.
   Тот протяжно выпустил воздух.
   -- Так значит, вы -- капитан Козлов, -- проговорил он, вытирая покрытое испариной лицо.
   -- Молчать! -- гаркнул Козлов. -- Пристрелю, как собаку!
   -- Ты на него, папка не кричи, -- вступился за водителя Митька. -- Этот дяденька хороший, по всему городу меня катал.
   -- Таким дяденькам хорошим руки-ноги вырвать надо, -- процедил Козлов. -- А ну выходи, гнида!
   Водитель вылез из машины.
   -- Вы напрасно меня оскорбляете, -- сказал он при этом. -- Я ведь тоже при исполнении... -- и он полез за пазуху.
   "Если вытащит оружие -- стреляю в ноги." -- решил Козлов. От этой мысли стало ему жутко: еще никогда в своей жизни капитан не стрелял в человека. Но вместо пистолета водитель досал красную книжечку и бросил ее Козлову:
   -- Взгляните.
   Тот, раскрыв, прочитал: "Оперуполномоченный Баранов Г.Е. Московский уголовный розыск."
   Тем временем вокруг них стали собираться люди.
   -- Шпиона задержали, -- сказал кто-то.
   -- Сам ты шпион! -- ответили с другой стороны. -- Кино это снимают, скрытой камерой. Я эти трюки наизусть знаю, сам работал.
   Козлов все еще продолжал стоять на колене, метясь из пистолета Баранову в сапог.
   -- Да перестаньте вы валять дурака, капитан, -- поморщился тот. -- Люди же вокруг! Я вез вашего парнишку домой, можете у него самого спросить.
   -- А я хотел еще покататься, -- встрял Митька.
   -- Как он вообще к вам попал? -- коварно спросил Козлов.
   -- Господи, да объясню я вам все, сядем только в машину, а то выставились тут на потеху...
   -- Ладно, но если что -- я стреляю, -- пообещал капитан.
   -- Хорошо, хорошо, -- быстро согласился Баранов.
   Они сели в "Волгу": оперуполномоченный за руль, Козлов с сыном назад. Машина медленно проехала сквозь толпу любопытствующих москвичей.
   -- Как фильм-то будет называться ? -- крикнули из народа.
   -- Баран Козлов против козла Баранова, -- буркнул себе под нос оперуполномоченный.
   -- Что вы сказали? -- переспросил капитан.
   -- Я спросил, есть ли у вас сигарета? Нервы успокоить7
   -- Есть, то есть нет... То есть есть, но сперва посмотрим на ваше поведение, -- сам Козлов закурил. -- Выкладывайте.
   Баранов вздохнул и повел свой рассказ.
   -- В общем так: произошла накладка. Три дня назад в МУР поступила секретная директива: задержать всех людей, внешне похожих на членов Совнаркома образца 1918 года. И этой директиве прилагалась фотография предполагаемых преступников.
   -- Какая фотография? -- Козлов уже догадался...
   Оперуполномоченный полез во внутренний карман и протянул капитану его же фотокарточку Митьки на Красной площади.
   -- Ну вот, -- продолжил он. -- А наши товарищи не разобрались и арестовали вашего сына.
   -- Как их фамилии? -- налился злобой Козлов.
   -- Они уже наказаны, -- поспешно заверил его Баранов. -- Лишены квартальной премии.
   -- Вот этот дяденька меня и арестовывал, -- Митька указал на оперуполномоченного. Тот густо покраснел. Козлов промолчал.
   -- Но, в сущности, ведь ничего страшного не произошло, -- пробормотал Баранов.
   -- Да, -- согласился Козлов. -- Если не считать, что жена чуть с ума не сошла, а про тестя и говорить , на хер, не хочется...
   -- Что, дедушка захирел? -- спросил Козлов-младший.
   -- Как же , захиреет твой дедушка, жди, -- капитан раздавил окурок в пепельнице. -- Нет, Баранов, сигареты вы не заслужили. Остановите машину, дальше мы пешком.
   Оперуполномоченный снова вздохнул.
  
  
  
   ГЛАВА 16
  
   США. Штат Южная Дакота. Лечебница для больных псориазом. Ординаторская на втором этаже. 4 ноября. Часы на стене показывают 13-15.
   За большим столом друг напротив друга сидят братья Уорбиксы, Джеймс и Джо, -- заместители директора ЦРУ. На них белые халаты с эмблемой города Сиэтла, в руках Джо -- рецептурный бланк, на носу очки.
  
   -- "Койка в клинике заказана, хотя дядюшки могли бы и поволноваться", -- прочитал Джо написанное на бланке, -- По-моему, я давал ему немного другой текст.
   -- Да, -- подтвердил Джеймс, -- наш племянничек позволил себе непростительную вольность...
   -- Пользуясь нашим хорошим к нему отношением, -- подхватил Джо.
   -- Надо поставить парня на место, -- заключил Джеймс. -- Шифровку передал Хэрис?
   -- Нет, он сам вышел на связь.
   -- Странно... Значит, возникла экстренная ситуация, -- Джеймс поскреб затылок. -- Интересно, что же там произошло?
   -- Может, консул заподозрил за собой слежку? -- предположил Джо.
   -- Да ну, -- отмахнулся брат. -- В таком случае он бы первым рейсом был уже здесь: труслив как заяц. Тут что-то другое.
   -- Да брось ты голову ломать, -- Джо почесал под лопаткой. -- Со временем все станет ясно. А пока у меня есть для тебя сюрприз!
   Он щелкнул пальцами и крикнул:
   -- Ввезите покойного!
   Распахнулись двери, и два дюжих медбрата втащили каталку. На ней, накрытый с лицом простыней , лежал человек. Джо Уорбикс дал знак санитарам и те вышли, прикрыв за собой двери.
   -- Что это? -- приподнял брови Джеймс.
   -- Сам посмотри.
   Джеймс нехотя поднялся и подошел к каталке. Руки его слегка дрожали: он не любил покойников. Отогнув край простыни, он увидел бледное лицо с высоким лбом и тонкой полоской бескровных губ.
   -- Теодор Фрайер собственной персоной! -- объявил Джо.
   Фрайер открыл глаза.
   -- Неплохо сработано, -- похвалился он. -- Ни одна сука не догадалась, что я жив. Актер во мне еще не сдох.
   -- Я решил устроить Теду генеральную репетицию, -- пояснил Джо. -- Предложил ему сыграть роль мертвеца, и, похоже, он с этой ролью справился превосходно. А ты чего такой бледный, братишка?
   -- Предупреждать надо, -- процедил Джеймс. -- Еще малость, и на этой каталке отсюда вывезли бы меня.
   -- Ну вот, -- засмеялся Фрайер, -- я и его надурил! -- он сел, разминая затекшие руки. -- Кажется, я своей работой заслужил маленький укольчик.
   -- Какой укольчик? -- Джо почесал под коленкой.
   -- Ма-аленький такой, -- Фрайер развел большой и указательный пальцы. -- Крохотный укольчик марафету...
   -- Никаких наркотиков! -- отрезал Джеймс. -- Вот заработаете свой миллион, тогда делайте все, что вам угодно.
   -- Ну я же немного прошу, -- заныл актер. -- Всего один укольчик!
   -- Вам сказали: нет! -- оборвал его Джо, -- И хватит об этом. Лучше скажите, что вам не ясно в задании: где лечь, когда встать, что говорить?
   -- Все ясно, -- Фрайер опустил голову.
   -- Это хорошо, -- кивнул Джо. -- Вылетаете сегодня же.
   -- Как сегодня?! -- испугался актер.
   -- Сегодня же вечером. Что вас не устраивает?
   -- Сегодня никак не могу. Сегодня в 19-00 "нефтяники" играют с "пингвинами"*. Трансляция из Питсбурга.
   -- Да вы спятили! -- всплеснул руками Джеймс. -- Полетите, как миленький, если только не желаете попасть в автокатастрофу. У вас какая машина?
   -- "Крайслер" 1975-го года, а что?
   -- Да так, ничего. Я слышал, они хорошо горят и плохо тушатся. Пока пламя собьют, от вас мало что останется. Так что давайте-ка без глупостей! Вот ваши документы.
   Джо выложил на стол визу и паспорт с вложенным в него авиабилетом.
   Открылась дверь, и в ординаторскую вошел седеющий человек в больничной пижаме.
   -- Доктор, -- обратился он к Уорбиксам, -- это какое-то безобразие! Мне уже вторую неделю не могут дать ланолиновый крем! Я буду жаловаться помощнику президента по здравоохранению!
   -- Выйдите вон! -- заорал на него Джеймс. -- Вы что, не видите: у нас консилиум!
   -- Вы с ума сошли, -- проговорил человек в пижаме. -- Моя фамилия Рокфеллер!
   -- Кто Рокфеллер? -- опешил Джо.
   -- Я! -- человек ткнул себя пальцем в грудь. -- У вас могут быть неприятности на работе.
   -- Вы врете, -- не поверил Джо. -- Владелец заводов, газет, пароходов, и вдруг -- псориаз! Этого не может быть.
   -- Еще как может, -- возразил Рокфеллер. -- Болезнь досталась мне в наследство от отца Рокфеллера-старшего. А мой дядя по материнской линии страдал диффузным нейродермитом. Эти два болезнетворных начала сошлись в моем теле и дали такой букет, что врачи только руками разводят. А тут еще ланолиновый крем кончился!
   -- Я похлопочу за вас, -- пообещал Джеймс.
   -- Спасибо! -- Рокфеллер, растроганный, вышел.
   -- Кто бы мог подумать? -- Джо поскреб под мышкой. -- Слушай, Джеймс, а ты уверен, что псориаз не заразен? У меня все тело чешется!
   -- И у меня, -- признался брат.
   Они тревожно переглянулись и уставились на Фрайера:
   -- А у вас?
   -- Дайте марафетику... -- попросил тот.
   Но Уорбиксы уже не слушали его. Сопя и отталкивая друг друга, они бежали к выходу.
   -- Куда же вы? -- крикнул им вслед Фрайер.
   Хлопнула дверь, было слышно, как братья скатились вниз по лестнице, затем наступила тишина. Фрайер усмехнулся и приступил к изучению содержимого ящика стола.
  
  
  
  
   ГЛАВА 17
  
   СССР. Москва. Аэропорт Шереметьего-2. 5 ноября. На световом табло -- 17-08.
   Только что совершил посадку самолет рейсом Вашингтон-Москва. В зале прибытия номер 1 в креслах -- Сэм Стадлер и Эдуард Стерлингов. Они ждут, повернув головы в сторону взлетно-посадочной полосы. На сходе с эскалатора среди прочих пассажиров появляется Теодор Фрайер. На нем мышиного цвета "танкер" и спортивная сумка через плечо.
  
   -- Вот он, -- шепнул советолог Стерлингову.
   -- Вижу, -- ответил тот. -- Я подойду.
   -- Но он не понимает по-русски, -- напомнил ему Стадлер.
   -- Зато я понимаю по-английски, -- Стерлингов встал и, надев темные очки, пошел навстречу.
   -- Мистер Розенблат...-- позвал он негромко.
   Фрайер посмотрел сквозь него стеклянными глазами и прошел мимо. Стерлингов растерялся. Какой-то толстый турист с большим увешанным цветными бирками чемоданом налетел на него. Чемоданы раскрылся, и оттуда как из рога изобилия посыпались джинсы.
   -- Встал тут, рот разявя, валенок! -- закричал американец на чистом русском языке.
   -- Заткнись! -- посоветовал ему Стерлингов. -- В багаж вещи сдавать надо, жлобье несчастное!
   У самых дверей Фрайера нагнал Стадлер, дернул за рукав:
   -- Эй, Теодор!
   Актер рассеянно обернулся:
   -- А, это ты меня встречаешь? Хэллоу!
   -- Привет.
   Они вышли на улицу. У бордюра блестел хромированными частями "Мерседес". Лупиньш, вытянув мощную шею, зачарованно следил за тем, как садятся и взлетают самолеты. Через минуту появился Стерлингов, он был весел и в руке держал пакет с новенькими джинсами.
   -- Презент, -- показал он на штаны. -- Знакомый предприниматель из Портленда подарил. Все, малыш, заводи, поехали.
   В дороге Фрайера стало трясти.
   -- Вам что нездоровится? -- спросил по-английски Стерлингов.
   Фрайер мотнул головой.
   -- Обыкновенная акклиматизация, -- ответил за него советолог. -- Преодоление часового барьера, четверть суток в воздухе, к завтрому все пройдет.
   -- Я кое-что уже наметил на сегодня, -- нахмурился Стерлингов.
   Когда "Мерседес" подкатил к особняку в Переделкино, возле дома прогуливался, поджидая их, человек высокий и худой, как чертополох. В руке он держал черный кожаный портфель с блестящими замками.
   -- Ради Бога, извините, что заставил вас ждать, -- проговорил Стерлингов, вылезая из машины. -- Самолет задержался. Вечно на этих международных линиях неполадки.
   -- Да полно вам, Эдуард Николаевич, -- остановил его гость. -- Я и прождал всего ничего...
   Он посмотрел на часы.
   Подошли остальные.
   -- Сигизмунд Вильковский. -- представил гостя Стерлингов. -- Мой старинный приятель, парикмахер Божьей милостью!
   -- А это, -- указал он на Стадлера, -- Спивен Стилберг, американский режиссер и продюсер. Слышали о нем?
   -- Как же , как же, -- заулыбался Вильковский.
   -- Очень приятно, -- советолог неловко сунул пятерню.
   -- Как, он говорит по-русски? -- удивился парикмахер, принимая рукопожатие.
   -- Мистер Стилберг окончил режиссерские курсы при ленинградском Дворце пионеров, -- пояснил Стерлингов. Любимый ученик Сергея Эйзенштейна.
   -- Ну надо же! -- всплеснул руками парикмахер. -- Самого Эйзенштейна!
   -- Да, -- спохватился Стерлингов. -- Я забыл вам представить второго участника съемочной группы. -- Он посмотрел на Фрайера. -- Это восходящая суперзвезда Голливуда... Э... -- он замялся.
   -- Марафет, -- мрачно буркнул Фрайер и отвернулся.
   -- Какая интересная фамилия! -- восхитился Вильковский. -- А этот молодой человек, -- он указал на Лупиньша, -- тоже актер?
   -- Нет, -- ответил Стерлингов. -- Юноша только учится и мечтает о карьере авиаконструктора. Золотая голова!
   -- Жаль, жаль, -- вздохнул парикмахер. -- Какая фактура, из него вышел бы отличный типаж!
   -- Ну, что ж , -- Стерлингов дал понять , что время, отведенное на знакомство, истекло. -- Прошу всех в мои скромные апартаменты. Отобедаем, чем Бог послал, и -- к делу! Айвар, крошка, накрой на стол.
   В сенях Стадлер отвел Стерлингова в сторону.
   -- Послушайте, Эд, -- сказал он. -- Мне надоели ваши дурацкие розыгрыши. Что вы задумали и почему я обо всем узнаю в последнюю очередь?
   -- Простите, дружище, -- потупился Стерлингов. -- Но я и сам до конца не был уверен в выполнимости моих планов. Парикмахер нужен нам для того, чтобы загримировать Свинью.
   -- Это я понял, -- раздраженно проговорил советолог. -- Но к чему такая спешка? Разве нельзя было подождать до завтра?
   -- Нельзя, -- возразил Стерлингов. -- Во-первых, вы забываете, что сегодня уже пятое число, а во-вторых -- у Вильковского с завтрашнего дня заканчивается отпуск, то есть возникнут лишние трудности с доставкой его сюда и последующей бесследной ликвидацией.
   -- Как, вы хотите его... -- сделал страшные глаза Стадлер.
   -- Ага.
   -- Прямо здесь?!
   -- Конечно. -- Стерлингов флегматично кивнул. -- А вы что, думаете отпустить такого свидетеля?
   Советолога прошиб пот.
   -- Я надеюсь, вы не поручите это мне? -- спросил он.
   -- Да конечно же нет! Это дело Лупиньша. Ваша задача -- строить из себя сытого, вальяжного бюргера. Остальное я беру на себя.
   -- Бюргеры -- в Германии, -- осторожно заметил Стадлер.
   -- Возможно. -- Стерлингов рукой взлохматил себе волосы. -- Но это роли не играет, пойдемте лучше к гостям, а то неудобно.
   Они вошли в гостиную. Стол был уже накрыт, Лупиньш степенно плавал вокруг него, наводя последние штрихи.
   -- Прошу садится, -- призвал всех Стерлингов...
   Подождав для приличия несколько минут, Стерлингов произнес:
   -- Друзья! После того, как мы утолили первый голод, считаю целесообразным поговорить о деле. Вас, дорогой Сигизмунд, вероятно интересует вопрос, зачем я вас пригласил?
   Вильковский что-то промычал набитым ртом. Его первый голод еще не отступил.
   Стерлингов же сложил свой столовый прибор на тарелку, призывая всех последовать его примеру.
   -- Мои друзья кинематографисты, -- начал он, -- поставили перед собой очень сложную, но в то же время и интересную задачу.
   Стадлер заерзал на стуле.
   -- Они хотят снять масштабную документальную эпопею о Ленине, так сказать, на родине вождя, с мистером Марафетом в главной роли.
   -- О, марафет! -- оживился Фрайер и тут же скривился от боли: Лупиньш под столом наступил ему на ногу.
   Вильковский наконец прожевал капусту и заблеял:
   -- Я-то гляжу, на кого он похож? Ну просто вылитый Ильич! Умеют же актеров подбирать!
   -- А вот ваша задача, -- мягко надавил Стерлингов, -- сделать это сходство абсолютным. Фильм ведь документальный, а значит, ни у кого из зрителей и тени сомнения закрасться не должно, что Ленин не настоящий. Мистер Стилберг, я правильно объясняю?
   Стадлер, надув щеки, кивнул.
   -- Вот видите, -- снова обратился Стерлингов к парикмахеру. -- Ваши приборы и принадлежности с собой?
   -- Они всегда са мной, -- Вильковский похлопал по портфелю, который в течении всего обеда не снимал с колен. -- Это мой капитал.
   -- Прекрасно! -- обрадовался Стерлингов. -- Когда вы сможете приступить к работе?
   -- Немедленно.
   -- А как же кофе?
   -- Кофе, если не затруднит, прошу подать мне на рабочее место. У меня слабость -- пить что-нибудь за работой. Когда я стриг пуделя Пельше, Арвед Янович собственноручно заваривал мне крепчайший английский чай. Вы пили когда-нибудь английский чай ? -- спросил парикмахер у Стадлера.
   -- Я не был в Англии, -- ответил тот.
   -- Кофе вам подадут, -- встрял Стерлингов. -- И последнее, что мне хотелось бы сказать: замысел картины держится в строжайшей тайне. Казахфильм там, киностудия им. Довженко и другие, -- все они составляют серьезную конкуренцию в деле освещения ленинской тематики, А посему от вас потребуется молчание, причем молчание это будет обеспечено золотом в прямом смысле слова. Мы заплатим вам и недурно.
   -- Я буду нем как рыба, -- пообещал Вильковский.
   "Да уж куда ты денешься", -- подумал Стадлер и, глянув на Лупиньша, содрогнулся.
   -- Там на втором этаже, -- сообщил Стерлингов, -- есть прекрасная комната для осуществления нашего плана. Большое зеркало, лампа направленного действия. Айвар проводит вас. А вы, -- он поглядел на советолога, -- объясните господину артисту, что от него требуется.
   Стадлер вкратце перевел Фрайеру суть дела. Свинья равнодушно пожал плечами.
   -- Ну, что ж, -- заключил Стерлингов, когда все ушли, -- все идет как нельзя лучше. Курите.
   Он достал коробку с сигарами. Стадлер взял одну, потом положил на место.
   -- А нельзя ли обойтись без крови? -- робко спросил он.
   -- Можно, конечно, -- Стерлингов закурил и откинулся на спинку стула. -- Крови не будет: Айвар задушит товарища его же галстуком.
   -- Я не это имел в виду, -- советолог поморщился. -- Может, вообще не стоит убивать? Он ведь обещал молчать.
   -- Вы плохо знаете людей, -- усмехнулся Стерлингов. -- Нельзя доверять никому. После "спектакля" в Мавзолее заработает громадный механизм под названьем КГБ. Они обязательно выйдут на парикмахера, а от него ниточка приведет к вам и ко мне. Лучший свидетеь -- мертвый свидетель. Боже, кому я это объясняю!
   Незаметно наступил вечер. Лупиньш принес кофе, на этот раз без коньяка. Стадлеру было не по себе, и хотелось выпить, но просить он не решился. Кофе не лез в горло, перед глазами стоял синий задушенный старомодным галстуком Вильковский с вывалившимся набок безвольным языком.
   Внезапно сверху донесся какой-то подозрительный шум, заставивший обоих насторожиться. Затем раздались быстрые шаги по лестнице, распахнулась дверь, и перед ними предстал растерянный парикмахер. Он, как рыба, выброшенная на берег, хватал перекошенным ртом воздух и молчал.
   -- Что случилось?! --Стерлингов встал ему навстречу.
   -- Сбежал! -- только и смог выдавить Вильковский.
   -- Кто сбежал?
   -- Ну этот ваш... Марафет!
   -- Что?! -- Стерлингов пулей вылетел из гостинной, Стадлер -- за ним.
   В комнате на втором этаже царил настоящий бардак: окно распахнуто настержь, дверцы шкафа, где хранился кейс с препаратами доктора Кепарасика -- тоже. Посреди комнаты лежал опрокинутый стул, вокруг него, среди локонов остриженных волос, валялись три пустые ампулы и шприц.
   -- Я только на минуту вниз спустился кисточку помыть, -- стал рассказывать Вильковский. -- Прихожу, а здесь...
   Стерлингов подошел к окну, хрустнуло стекло под ногой. Он безуспешно пытался хоть что-нибудь разглядеть в темноте, потом крикнул:
   -- Айвар, живо на улицу! Найди эту скотину!
   Стадлер, как завороженный, смотрел на опрокинутый стул, и тут его осенило. Ну конечно же! Странное поведение Свиньи в машине, бессвязный бред насчет марафету, слова Уорбикса насчет кокаина... Какой же он осел! Советолог нагнулся и поднял ампулу: две красные поперечные полосы.
   "Метапроптизол! -- вспомнил он. -- Лекарство против страха!"
   Ему стало дурно.
   -- В каком он был виде? -- выпытывал Стерлингов у парикмахера.
   -- Я... почти закончил... -- сбивчиво объяснял тот. -- Осталось только виски подбрить.
   -- Ничего себе! -- Стерлингов схватился за голову.
   С улицы раздавался раздирающий душу треск. Это Лупиньш прокладывал себе дорогу сквозь кусты.
   Вильковский испуганно собирал портфель.
   -- Я, пожалуй, пойду, -- он боком выскользнул за дверь.
   -- И этот уйдет! -- прохрипел Стадлер.
   -- Не уйдет, там Айвар. -- Стерлингов был бледен, но спокоен. -- То же мне парикмахер на букву "хер".
   И действительно, через минуту из сада донесся сдавленный крик. Стадлер судорожно перекрестился.
  
  
  
   ГЛАВА 18
  
   Москва. Калининский проспект. 5 ноября. 21-00.
   Вечер. Промозгло. Капитана Козлова познабливает в плаще. Время, отведенное на выполнение задания, истекло. Почти все двойники задержаны. Козлов решает ехать в Управление. Он стоит у кромки тротуара и голосует рукой с зажатой в ней сигаретой.
   Такси остановилось сразу. На переднем сидении был пассажир. От витринных огней сияла его круглая лысина.
  
   -- Куда? -- крикнул шофер.
   Козлов понизил голос до шепота:
   -- На Лубянкку.
   -- А деньги есть? -- придирчиво оглядел его таксист.
   "Так и знал, не внушают доверия эти усы", -- пожаловался сам себе капитан и, стукнув кулаком в грудь, пообещал:
   -- Забашляю, шеф, два счетчика!
   -- Но-но! -- встрял пассажир на переднем сидении и погрозил Козлову указательным пальцем.
   -- Да за мной не станет! -- стал убеждать того капитан. -- Сначала вы доберетесь, потом я.
   -- Но-но, -- пассажир постучал по наручным часам. -- Казино, скорость, спид, давай-давай, баранка!
   -- Я тебе не баранка! -- огрызнулся таксист. -- Садись, друг. -- Он перегнулся через сидение и открыл заднюю дверь. Козлов сел.
   -- Ну и вредный тип попался, -- покосился на пассажира шофер. -- Весь вечер катаю, то доллары сует, то срамные картинки. Сутенер, небось.
   Попутчик обернулся и подарил капитану полный презрения взгляд. Тот похолодел: открытый профиль, нос немного картошкой, огромный лоб, до боли человечий. Козлов украдкой достал из кармана железный рубль, сравнил, -- ошибки быть не могло.
   -- И слова-то от него нормального не услышишь, -- продолжал сетовать таксист. -- Ни бельмеса не понимает по-русски. Всю смену молчу. Да еще пукает в салоне, видать к борщам нашим не привычен...
   Но Козлов не слушал его. Голова работала на полную мощность: "Ильич, точно, то есть не Ильич, конечно, а двойник -- Свинья. Розенблат и компания. Прав Евлампий, ох как прав!"-- капитан притворился спящим, но лицо его было напряжено.
   -- Эй, стоп! -- вдруг закричал пассажир. -- Зе энд, финишид, доигрались, мать твою так!
   От неожиданности шофер резко затормозил.
   -- Смотри-ка ты, по-русски заговорил, -- удивленно протянул он.
   Свинья открыл дверь и собрался выходить.
   -- А деньги?! -- шофер схватил его за плечо. -- Мани-мани, рубли давай! Семнадцать с полтиной. Кто платить будет, Рузвельт?
   -- Я заплачу, -- шепнул водителю Козлов. Он боялся спугнуть двойника.
   Таксист отпустил Свинью и, матерясь, захлопнул дверь.
   -- Друг, останови у следующего фонаря, -- попросил капитан.
   -- Как это? -- не понял шофер.
   -- Через 50 метров. -- Козлов нервничал. -- Я потом все объясню. Деньги завтра на Лубянке получишь. Спасибо, товарищ!
   Капитан протянул квитанцию и выскочил в ночь. Вокруг ни души. Виднеются контуры Государственного университета. Промелькнул вдалеке "Ильич" под фонарем. Козлов припустил за ним, нащупав "Макарова" в кармане штанов.
   Шофер же плюнул в форточку, кинул туда же смятую квитанцию и тронулся в парк.
   Минут десять двойник Ленина петлял переулками, низко нагнув голову, затем зашел в парадную дома с барельефом композитора Мусоргского. Козлов шмыгнул за ним и стал осторожно подниматься этаж за этажом, держа пистолет обеими руками. Так дошел он до чердака: пусто, лишь покачивается от ветра странное белье на веревке.
   "Черт, проходной!" -- понял Козлов и бросился вниз. Он пробегал между вторым и первым этажами, когда вдруг погас свет. Нога зацепилась за что-то твердое, и капитан полетел вниз. Он летел ровно семь ступенек и успел сделать семь выстрелов. Семь предупредительных выстрелов вверх. Сознание погасло.
  
  
   * * *
   Бытует расхожее мнение, что при потере сознания сновидений нет. Если бы Козлов знал об этом, то сильно удивился бы: ему снился сон.
   Снилось Козлову, что он не капитан контрразведки, а известный на всю страну фокусник-иллюзионист, заслуженный артист республики. Будто выходит он в свете прожекторов на театральную сцену и под восторженный рев многотысячной публики достает из черного крашенного цилиндра генерал-майора Скойбеду за уши. Достает и, пристально глядя в глаза, ласково так спрашивает:
   -- Ну что, Валерий Михалыч, сукин ты сын, будешь еще доя...ться до меня?
   -- Буду, -- отвечает Скойбеда.
   Тогда Козлов берет свободной рукой волшебную палочку и, стукнув ей Скойбеду по лбу, превращает того в свинью.
   -- А теперь будешь? -- спрашивает.
   -- Буду! -- визжит свинья.
   Тогда Козлов, еще раз взмахнув палочкой, превращает свинью в Ленина и сам пугается своего поступка. Стоит он, значит, а пот с него так и хлещет. Тут еще вскакивает с первого ряда полковник Семинард и, потрясая его, Козлова, личным делом, кричит:
   -- Прекратить антиобщественное представление, я приказываю прекратить!
   Козлов и рад бы, да вот только никак. Держит он Ленина за уши и ни во что превратить не может. А тут уже бегут к нему изо всех проходов мрачные люди с развитой мускулатурой и недоразвитыми головами, да старший прапорщик Плеханов, высунувшись из-за кулис, шепчет злорадно:
   -- Сдать на вещсклад немедля цилиндер крашеный -- раз, палку волшебную -- два, генерал-майора Скойбеду -- три!
   А Ленин тем временем вырывается и, оставив уши в руке Козлова, бежит, как есть, к авансцене, приговаривая: "Финансы -- говно, кадры -- говно, диктатура пролетариата -- говно". И там, перепрыгнув оркестровую яму, скрывается в зале. Его ищут, но тщетно
   -- Поймать его! кричит Козлов, задыхаясь. -- Меня же прапорщик Плеханов убьет!
   Козлов вздрогнул и открыл глаза: "Долго же я спал. Господи, как болит голова!"
   Козлов попробовал привстать, что-то защелкало, забегали по экрану черные и белые полосы, пошла настройка, изображение стало проясняться. Стал виден Митька в суворовской фуражке.
   -- Очухался? -- спросил он грубо.
   -- Ушел, гад, -- простонал Козлов. -- Поймай его, Митька!
   -- А ты на опарыша пробовал? -- Спросил Митька и захохотал.
   Опять пропало изображение, потом вдруг появился Семинард в той же фуражке.
   -- Товарищ полковник! -- доложил Козлов. -- Задание не вып...
   Но Семинард перебил его:
   -- Ти, Козель поганий, не видишь -- сержанта я! Пошли на допрос, козель!
   Какая-то сила подняла капитана и поставила на ноги. Все вокруг было двигающимся, живым: стены то наползали, то отступали, пол под ногами содрогался.
   -- Там вулкан, -- догадался Козлов.
   Потом в глаза ярко ударил свет -- открылась дверь, и Козлова толкнули туда. Здесь было уже безопасно -- обычная комната: письменный стол, табурет, на столе яркая лампа с гибкой шеей. Очутившись тут, Козлов почувствовал себя как-то спокойней. Голова хоть и болела, но начала соображать. Закрылась дверь и капитан остался один.
   "В кабинете положено думать", -- вспомнил он выдержку из речи Менжинского перед сельскими оперуполномоченными и попытался сосредоточиться на том , чтобы понять, где он.
   "Ловушка? Проверка? Ошибка?" -- мысли, как белки, скакали в больной голове, но ни одну из них Козлов не мог ухватить за хвост.
   -- Садитесь. -- послышалось вдруг.
   От неожиданности Козлов сел. Только сейчас он разглядел за столом маленького человечка в строгом фиолетовом костюме. Тот сидел, сцепив ручки перед собой, и доброжелательно смотрел на Козлова. Все в нем было утонченно и миниатюрно -- тонкие пальцы, тонкие брови, тонкие душки очков. Человечек этот то ли угадал соображения капитана, то ли по другой какой причине, сказал:
   -- Не собираюсь играть с вами в кошки-мышки. Вы находитесь следственном изоляторе номер два, именуемом в простонародье Матросской Тишиной. Фамилия моя Креветко, звать Викентий Арсеньтьевич, я следователь и буду вести ваше дело.
   -- Очень приятно, -- Козлов встал и протянул через стол руку. -- Капитан госбезопасности Козлов.
   -- Сядьте, -- глядя мимо него, сказал Креветко.
   Козлов сел, пряча руку в карман.
   -- Я, возможно, вас разочарую, -- произнес следователь,-- но скажу, что у нас нет никаких оснований верить вам, гражданин... хм...
   -- Козлов, -- подсказал Козлов.
   -- Вы настаиваете?
   -- На чем?
   -- На том, что вы Козлов.
   -- А кто же я? -- капитан опешил.
   -- Ну, вот тебе и раз! -- всплеснул ручками Креветко. -- Мы же с вами оба взрослые люди. Причем оба отлично знаем, кто вы на самом деле, ума не приложу, почему вы выбираете себе такие неблагозвучные фамилии. В прошлый раз вы называли себя Сундуков.
   Козлов открыл рот, потом снова закрыл. Креветко же продолжал:
   -- Я по роду своей деятельности привык доверять только фактам. Так вот, факты эти, увы, свидетельствуют против вас. Зачем держать грех на душе, не лучше ли открыться следствию, желающему вам добра? Чистосердечное признание...
   -- Знаю! -- оборвал его Козлов. -- Я все расскажу.
   -- Вот и прекрасно! -- Креветко откинулся на спинку стула. -- Слушаю вас.
   -- Я выполняю специальное задание, -- начал Козлов. -- Руковожу операцией "Яков и Ко".
   -- Яков и что? -- не понял следователь.
   -- Не что, а кто. "Ко" - это компани, их много, они опасны.
   Креветко зевнул.
   -- Выслушайте меня! -- взмолился Козлов.
   -- Говорите, говорите, -- разрешил следователь.
   -- Перед тем, как меня задержали, я следил за Свиньей...
   -- За кем? -- Креветко приподнял очки на лоб.
   -- Я хотел сказать, за Фрайером...
   -- Вот видите, -- вздохнул Креветко. -- Воровской жаргон выдал вас с потрохами. Вы по-прежнему намерены запираться и молоть чепуху?
   -- Это не чепуха, -- сказал Козлов. -- Это дело большой государственной важности.
   Креветко засмеялся звонко и заливисто, как колокольчик.
   Открылась дверь, и в кабинет вошел человек, похитивший Митьку два дня назад. Козлов так и подскочил на стуле.
   "Госпди, вот подвезло-то! Вот подфартило-то как! Как же его фамилия? Чем-то похожая на мою. А, вспомнил: Баранов! Оперуполномоченный Баранов из МУРа. Ну конечно же, вот я дурак, что сразу не вспомнил о нем."
   -- Извините, Викентий Арсентьевич, -- говорил тем временем Баранов. --- Я только хотел у вас узнать... -- Он осекся, заметя Козлова.
   -- Товарищ Баранов! -- бросился к нему капитан. -- Как хорошо, что вы здесь! В смысле, что зашли. Это какое-то наваждение: сперва арестовывают моего сына, теперь меня... Этот кошмар должен когда-нибудь кончиться. Скажите хоть вы, кто я такой!
   Опер Баранов смотрел на Козлова и колебался. С одной стороны долг следователя и гражданина говорил ему, что обманывать нехорошо, обманывать гнусно. Но с другой стороны, минуты жгучего стыда были еще настолько свежи в памяти, что одного лишь воспоминания о них хватило, чтобы щеки Баранова вспыхнули ярче утренней зари. После недолгой, но яростной борьбы вторая сторона победила. В конце концов, и оперуполномоченные могут ведь ошибаться.
   -- Я первый раз вижу этого человека, -- проговорил он, стараясь не глядеть на Козлова.
   -- Странно, -- протянул Креветко. Его усатая физиономия числится у нас в картотеке под номером полста шесть дробь два.
   -- Да? -- Баранову начало казаться, что он сходит с ума. -- Может быть. У меня плохая память на лица. Я, пожалуй пойду. Можно? -- Он попятился к двери.
   -- Идите, -- Креветко нахмурился. -- И помните: плохая память -- не лучшая черта оперативника. Вы, конечно, возлагаете на меня неприятную миссию, но как коммунист и просто честный человек я буду вынужден поставить вопрос о вашем служебном соответствии на очередном совещании.
   Оперуполномоченный вышмыгнул за дверь. Судьба, было, преподнесла Козлову подарок, но передумала. И все же у него оставался один шанс.
   -- П-п-послушайте, -- заикаясь от волнения, проговорил капитан. -- Вы меня с кем-то путаете. Вот вы говорили, что у того из картотеки были усы. А у меня усов нет! -- Козлов хлопнул себя по коленке.
   Следователь с сомнением посмотрел на него:
   -- Вам что, принести зеркало?
   -- А, вы насчет этого? -- Козлов потрогал у себя под носом. -- Это не мое, реквизит. Сам клеил.
   -- Вот оно что, -- заинтересовался Креветко. Он спрыгнул со стула и засеменил к табурету. На поверку он оказался не таким уж и маленьким -- на полголовы выше Козлова. Правда, стоило принять во внимание то обстоятельство, что Козлов сидел.
   Оказавшись перед капитаном, Креветко одной рукой уперся тому в плечо, а другой что есть силы дернул за ус. Голова Козлова мотнулась вперед, из глаз брызнули слезы, но ус не поддался. Следователь дернул за второй -- с тем же результатом.
   -- Ну что вы меня за дурака-то держите? -- обиженно спросил он. -- Усы как усы, как у всех нормальных людей достигших половой зрелости... Только крашенные.
   -- Да я ж их сам, кретин, на смолу пришпандорил, чтоб крепче, -- чуть не заплакал с досады Козлов.
   -- Бабушке своей расскажите, -- сухо посоветовал Креветко, запрыгивая обратно на стул, каждый раз неудачно.
   -- Вам помочь? -- предложил капитан.
   -- Обойдусь, -- следователь наконец уселся. -- Что вы еще хотите мне сообщить? Что у вас вставная челюсть, или нога деревянная?
   -- Мне надо позвонить, -- Козлов потянулся к телефону на столе.
   -- Ну-у-у, -- Креветко отодвинул от него аппарат. -- Какие же сейчас звонки? Полтретьего ночи.
   -- Полтретьего?! -- ужаснулся Козлов. -- Да там уже волнуются, почему я не вышел на связь.
   -- Где это -- там? -- поинтересовался Креветко.
   -- На Лубянке и в Комендатуре Кремля.
   -- Ну, хватит! -- следователь стукнул кулачком по столу.
   -- Вы будете говорить правду?
   -- Я уже все сказал.
   -- Ну, что ж, -- Креветко стал собирать со стола бумаги. -- Мне очень жаль, что мы не смогли понять друг друга. Может, у товарища Зубова это получится лучше. Желаю вам хорошо провести время.
   Креветко вышел. И почти сразу же вошел Зубов -- крепко сбитый блондин-альбинос с каменным лицом, бесцветными ресницами и красными глазами алкоголика. Зубов уселся за стол и принялся в упор рассматривать Козлова.
   "Известный прием, -- со злостью подумал капитан, -- Креветко отправился в соседнюю комнату спать, а его место занял другой. Через час они поменяются, и так до бесконечности, пока я не сломаюсь. Но нет уж, дудки, больше они от меня ничего не услышат!"
   Козлов решил сменить тактику и на все вопросы отвечать молчанием. Молчал и Зубов за столом. Молчал и смотрел на Козлова. Так прошла минута, две, пять... На восьмой Козлов не выдержал:
   -- Я хочу знать, на каком основании меня задержали? -- высоко, словно перед истерикой, спросил он.
   -- Здесь вопросы задаю я, -- ответил Зубов одними губами.
   -- Я не тот, за кого вы меня принимаете! -- голос Козлова звенел. -- Это ошибка.
   -- Я понимаю, -- Зубов кивнул.
   -- Мне надо позвонить!
   -- Я понимаю.
   -- И вообще, -- Козлов сузил глаза. -- Я буду говорить только...
   -- Знаю, -- перебил Зубов. -- Только в присутствии вашего адвоката.
   За дверью кто-то заржал.
   -- Нет! -- Козлов мотнул головой.
   -- В присутствии двух адвокатов? -- предположил Зубов.
   За дверью заржали громче.
   Козлов сглотнул липкую слюну:
   -- Я буду говорить только с полковником Семинардом.
   -- Вот как? -- Зубов приподнял белесые брови. -- А с покойным маршалом Гречко, царство ему небесное, вы говорить не желаете?
   За дверью начали икать от хохота.
   -- Ну хорошо, -- смягчился следователь. -- Вы можете хотеть все, что угодно. Это ваше право. А у меня будет к вам всего один вопрос.
   -- А не буду отвечать на ваши вопросы! -- выгнул спину Козлов.
   -- Всего один вопрос, -- Зубов навис под столом. -- Где вы взяли обойму?
   Козлов гордо молчал.
   -- Ладно, -- следователь достал из папки протокол. -- Распишитесь, и вы свободны.
   Капитан взглянул в бумагу, и глаза его расширились:
   -- Что за черт? -- забормотал он. -- Я не садист-рецидивист Вырубов, я не пугал сторожа Карацупу и не завладевал его пистолетом без обоймы... Я не проникал на птицеферму топтать яйца! И на скотабазу кастрировать хряков "в количестве до 50-ти штук"! Я не подпишу!
   -- Ну что ж, Быдлин, входи! -- позвал следователь.
   Вошел тот, кто смеялся под дверью: амбал в галифе и в майке, украшенной красными кровавыми пятнами, с полным ртом железных зубов.
   -- Вы знаете этого человека? -- спросил капитана Зубов.
   -- Нет.
   -- Ну, может, быть, вы его где-то видели или когда-то встречали?
   -- Нет.
   -- Странно, -- Зубов почесал макушку, -- Обычно при виде этого типа у всех развязывается язык.
   Козлов молчал.
   -- Пошел вон! -- рявкнул следователь Быдлину.
   Тот вышел.
   -- Правильно, гражданин Вырубов, -- Зубов постучал по столу карандашом. -- Зачем прибегать к крайним мерам? Лучше разойтись полюбовно. Вы мне -- закорючку в протоколе, я вам -- стакан крепкого чая с бубликами.
   -- Я ничего подписывать не буду! -- Козлов высоко поднял голову.
   -- Хорошо, Быдлин, входи! -- крикнул следователь. -- А вы, гражданин, не могли бы выключить свет?
   Козлов оглянулся на находившийся почти под самым потолком выключатель, потом на вошедшего Быдлина, который достал расческу и дунул не нее. Вылетело несколько зубцов. Быдлин улыбнулся капитану своей стальной улыбкой.
   -- Не выключу, -- проговорил Козлов. -- Он ударит меня по почкам.
   Зубов вскочил. Лицо его наконец оживилось:
   -- Колись, гад, сволочь, колись, зачморю!
   Козлов выдержал этот натиск, не отводя от следователя глаз. Тот растерялся. Быдлин еще пару раз дунул на расческу -- зубьев больше не осталось. Он растерялся тоже.
   -- Товарищ следователь, -- заискивающе поцокал зубами он.-- Может, я пойду? А то жена приревновала, говорит, к контролерше из пятого блока по ночам хожу... И так уже все зубы новые вставить пришлось.
   Зубов упруго сплюнул в пепельницу и сказал:
   -- Дурак! На серьезной работе вроде, а ведешь себя как пацан. Иди, что б я тебя больше не видел!
   -- Вот спасибо! -- Быдлин выскользнул за дверь, но тут же показался опять.
   -- Что еще? -- раздраженно спросил следователь.
   -- Мне бы денежки за расческу, а то зарплата, сами понимаете...
   Зубов замахнулся пресс-папье. Быдлин исчез.
   -- Ну что? -- обратился к капитану Зубов. -- Рад? Напрасно, друг, дружбан дорогой. Рубон кончился, да и пока не сознаешься, на довольствие не поставлю. Это раз. Парашу, пока препирался, унесли, -- это два. В камеру переполненную пойдешь, спать на полу придется, -- это три.
   Зубов посмотрел на часы.
   -- В камеру?! -- сердце упало у Козлова, гулко бухнув о тазобедренный сустав.
   -- В камеру, в камеру, -- повторил следователь, собираясь.
   Козлов во мгновение ока стал мокрым, как мышь. В камеру к уголовникам! Он знал, как это бывает -- слышал от коллег. Сначала посадят играть в карты на деньги, когда деньги кончатся, то заставят есть собственные экскременты, а когда все съешь... Дальше даже думать не хотелось.
   Зубов нажал кнопку звонка под столом.
   -- Погодите! -- подскочил к нему Козлов. -- Не надо в камеру! Я все подпишу, где протокол?
   -- Завтра подпишешь, -- следователь зевнул. -- У меня смена закончилась. Уведите, -- приказал он вошедшему сержанту.
   -- Пошли, козель! -- тот дернул капитана за ворот.
   Идя под конвоем мрачными коридорами, стоя на поворотах лицом к стене, руки за спину, Козлов думал об одном:
   "Лишь бы не "опустили", лишь бы не "опустили" урки, да еще с моей-то фамилией. Надо сразу себя поставить!" -- твердо решил капитан.
   У камеры под номером 15 его остановили. Тяжелая дверь открылась, и Козлова впихнули внутрь. Ключ за его спиной -- он считал -- повернули пять раз, затем все стихло. Капитан огляделся: обшарпанные мрачные стены, дощатые нары в два этажа, на них вповалку спали заключенные. Или притворялись. Козлов приметил свободное место -- пару квадратных метров в углу.
   "Здесь обитает вожак, тьфу ты, главарь, нет -- пахан! -- догадался Козлов. -- Ба, да тут параша, -- подошел он ближе. -- Врал, стало быть, Зубов, не уносили ее."
   Капитан обошел вокруг параши, размышляя, как ему быть.
   "Это ведь право пахана -- первым и последним ходить, -- решил он и сел на корточки. -- Теперь песня. Песня должна быть блатная, или, на худой конец, приблатненная."
   Козлов прочистил горло и затянул:
   -- Сижу на нарах, как король на именинах...
   Дальше он не помнил. Никто из спящих не проснулся, даже не вздрогнул.
   "Ну и нервы у ребят", -- уважительно подумал Козлов и запел другую песню, взяв на целую октаву выше:
   -- И меня замели по наводке моего управдома...
   На этот раз в стане зеков произошло шевеление. Несколько человек преклонного возраста глянули на капитана заспанными глазами.
   "Сдрейфили, фраера!" -- обрадовался Козлов и, ободренный первым успехом, закричал:
   -- Что вылупились, петухи? Бугра, в натуре не видели? Мне ведь все пофиг! Я мусарню замочил, мне вышак корячится! По мне мокрушника порешить, -- что два пальца об асфальт! Ща свадьбу делать будем!
   -- Как это вы сказали? -- спросил дрожащим голосом старичок в седых усах и бородке. -- Вы не могли бы еще раз повторить и поразборчивее.
   Старичок нацепил на нос очки в металлической оправе, и тогда Козлов узнал его.
   "Кади! Икар Кади -- двойник Калинина. Сам брал." -- гордость, было, вспыхнула в груди капитана и тут же погасла.
   "Бить будут, -- понял он. -- Как пить дать, -- побьют."
   А вслух сказал неуверенно:
   -- На бритву прыгаешь, червяк?
   Старик тоже узнал Козлова, и, пряча улыбку в усах, проговорил:
   -- Амплуа уголовника не к лицу вам, капитан. Вы гораздо увереннее чувствовали себя там, в пивбаре, когда за спиной у вас была дюжина ваших коллег. Да, я еще не представил вас моим товарищам по несчастью. Это капитан Козлов, прошу любить и жаловать...
   Козлов зашатался на корточках и чуть не рухнул в бак с парашей. В среде заключенных наметилось оживление, улыбки тронули их морщинистые, потрепанные жизнью лица, многие из которых были Козлову знакомы.
   "Вот Дзержинский, -- отметил про себя капитан, -- а это Лев Троцкий, там , в углу, Киров, а вот опять Дзержинский..."
   Всего Козлов насчитал трех Дзержинских, столько же Кагановичей, двух Троцких и Урицких и по одному Кирову, Менжинскому, Калинину и Каменеву. Целая камера двойников! Не было только Ленина. Его двойник разгуливал где-то на свободе.
   Тот, кто называл себя Икаром Кади, протер шелковым платочком толстые стекла очков и, усмехнувшись, спросил:
   -- Вы-то здесь какими судьбами, капитан? Что карательная машина дала сбой? Или вас специально посадили сюда с новым заданием?
   -- Это недоразумение, -- пробормотал Козлов. -- Какая-то нелепая ошибка!
   -- Ошибка? -- переспросил Кади. -- Знаете, капитан, есть одна хорошая русская пословица. Она начинается словами "не рой другому яму...". Похоже, капитан, вы попали в ту же самую яму, которую вырыли нам.
   Козлов покраснел и не нашел, что сказать. Тут что-то лязгнуло в дверном замке, все повернули головы на звук. Дверь нехотя открылась и на пороге показался знакомый Козлову сержант с листом бумаги в руках.
   -- Значит так, -- начал он. -- Чей фамилий называть стану, тот на выход с вещами шагом марш!
   -- А куда нас, в другую тюрьму? -- задал вопрос двойник Кагановича.
   -- На свободу с чистой совесть! -- заржал сержант. -- Товарища комендант приказала всех отпустить. Значит читаю: Гульпинштейн.
   -- Я!
   -- Пошель! Дальше: Рюриков!
   -- Я!
   -- Кади.
   -- Я!
   -- Денисов!
   -- Я!
   Козлов ждал своей фамилии, вытянув шею и пританцовывая от нетерпения.
   -- Карелин, Аксельрод, Зонзебюк...
   Список кончился, сержант выпустил последнего заключенного и собрался захлопнуть дверь.
   -- А я? -- бросился к нему Козлов. -- Как же я?
   -- Фамилий? -- наморщил лоб сержант.
   -- Козлов! -- капитан все еще на что-то надеялся. -- Козлов Алексей Вадимович.
   -- А, это ты, козель! -- вспомнил его сержант. -- А ты дальше сидишь!
   Он грубо толкнул Козлова в грудь. Тот отлетел на несколько метров и упал. Лязгнула дверь и ключ привычно совершил 5 оборотов. И эти 5 оборотов лишили Козлова последней надежды.
   "Как же так? -- лихорадочно думал он. -- Их, государственных преступников, резидентов, диверсантов, выпустили, а меня, капитана КГБ, отличника боевой и политической, --держат под арестом! Что же это антиправительственный переворот? Фашистский режим? Монархисты у власти?"
   Козлов терялся в догадках.
   "Бежать, бежать надо!" -- решил он.
   Капитан лег на нары, обдумывая план предстоящего побега.
   "Подкоп не подойдет, -- размышлял он. -- Этаж не тот... Можно месяца за два перепилить решетку на окнах пилкой для ногтей. А дальше -- по веревочной лестнице, связанной из одежды -- вниз. Эх, жалко, в детстве "Графа Монте-Кристо" так и не прочел, вот бы сейчас пригодилось..."
   Козлов не заметил, как уснул.
  
  
  
   ГЛАВА 19
  
   Москва. Красная площадь. 10 метров вглубь от Кремлевской стены. Подземный ход. Справа -- могила маршала Конева, слева -- всесоюзного старосты Калинина. Без семнадцати три пополуночи. 6 ноября.
  
   В подземелье трое: Сэм Стадлер, Эдуард Стерлингов и Теодор Фрайер по кличке "Свинья". Движутся медленно, светя себе фонарем.
   Со вчерашнего вечера, почти с того самого момента, как исчез Фрайер, Стадлер забился в угол своего номера в "Европейской" и проводил время в ожидании ареста. В состоянии глубокой депрессии, он сперва вообще наотрез отказался уезжать из Переделкино, но Стерлингов убедил его сделать это ради собственной безопасности.
   Все это время Стадлер ни ел, ни пил, и дверь никому не открывал. В шесть вечера следующего дня ему позвонил Стерлингов и сообщил, что нашел Фрайера на городской свалке в Медведково. Стадлер поймал такси и помчался в Переделкино.
   Свинья, подстриженный под Ленина, в накладных усах и бородке, сидел на тахте и, раскачиваясь, как маятник, повторял без конца одну и ту же фразу на русском языке: "Ну что , батеньки, доигрались, что доигрались, батеньки, ну, батеньки, что?.."
   -- Что с ним? -- спросил Стадлер.
   -- Доигрался, -- ответил Стерлингов, -- от укуса бешеной собаки у него развился "синдром Шарикова".
   -- Как это?
   -- Слюна собаки через рану попала в кровь, оттуда -- в мозг. Поражен гипофиз левого полушария, отвечающий за работу правого...
   -- Ничего не понимаю! -- затряс головой советолог. -- Он что, теперь не сможет выполнить задание?
   -- Наоборот, -- Стерлингов опустился на стул рядом с Фрайером. -- Более идеального исполнителя и пожелать нельзя. Типичный зомби! С радостью выполнит любой приказ. Предложите ему, к примеру, съесть вон тот окурок.
   Стадлер предложил. Фрайер с готовностью сунул бычок в рот и, тщательно разжевав, проглотил. Советологу даже показалось, что окурок попал в рот Свиньи еще раньше, чем он его об этом попросил.
   "Реагирует на мысль", -- решил Стадлер. Он еще раз придирчиво оглядел Фрайера и спросил:
   -- Что-то он толстоват, вчера, вроде бы, не был таким?
   -- Это его с пенициллина разнесло, -- пояснил Стерлингов. -- Я прививки ему делал, чтоб не взбесился раньше времени.
   Фрайер, будто в знак согласия, кивнул.
   Когда стало смеркаться, Свинью завернули в плащ, нацепили на глаза шляпу и, погрузив в "Мерседес", отвезли на Красную площадь. Там с последней экскурсионной группой через Троицкие ворота проникли на территорию Кремля. Лупиньша с собой брать не стали -- больно заметный. Его оставили в машине, которую спрятали за собором Василия Блаженного. Остальные рассредоточились и залегли под голубые ели в ожидании ночи. Ждать пришлось недолго...
   -- Осторожно, ступенька! -- Стерлингов поддержал Фрайера за локоть. Шедший последним Стадлер упал.
   -- Черт, -- пробормотал он, потирая ушибленное колено. -- Тут и шею свернуть недолго. О Боже! -- он отпрянул. Прямо на него из-под свода глядело мохнатое чудовище из хитро сплетенных им же сетей.
   -- Ну и паук! -- ужаснулся Стадлер.
   -- Ну и муха! -- ужаснулся паук.
   -- Эй, здесь тупик! -- раздался откуда-то спереди голос Стерлингова.
   Советолог посветил фонариком, но увидел лишь бритый затылок Свиньи. Он отодвинул Фрайера к стене и прошел вперед. Стерлингов ковыряя ногтем монолит из красного гранита, перегородивший дорогу.
   -- Все, -- проговорил он. -- Обвел нас Скойбеда вокруг пальца. Это западня.
   Фонарик задрожал в руке Стадлера и, выскользнув на пол, погас. Стало совсем темно. Советолог протяжно завыл.
   -- Тихо! -- зашипел на него Стерлингов. -- Посмотрите вверх.
   Стадлер посмотрел. Прямо над головой со свода пробивалась едва заметная полоска света.
   -- Что это?
   -- Как любит говорить наш друг Валерий Михалыч -- хрен в пальто! Ну-ка подсобите, -- Стерлингов надавил двумя руками на потолочную плиту. Та нехотя поддалась. Полоска света стала шире. Стадлер пришел в себя и бросился на помощь. Вдвоем им удалось повернуть плиту, освободив проем, в который мог пролезть человек. Советолог подпрыгнул, подтянувшись на руках, заглянул в проем. В том, что за плитой был Мавзолей, сомневаться не приходилось. Помогая друг другу, они залезли внутрь, втянув за руки Свинью, огляделись: ни видеокамер, ни намека на сигнализацию, одни голые гранитные стены... Несколько кварцевых ламп под потолком.
   -- Как в солярии, -- пробормотал Стадлер.
   Посредине, на возвышении под стеклянным колпаком, заботливо укрытый сукном, лежал Ленин, голубоватый в свете кварцевых ламп. Советолог со Стерлинговым подошли вплотную и несколько минут молча смотрели на него. Затем аккуратно с двух сторон сняли стеклянный колпак. От поднявшегося вверх пыльного облака Стадлер чихнул.
   -- Цыц! -- Стерлингов сунул ему под нос кулак.
   Стадлер чихнул громче.
   -- Ой! -- вздрогнул один из солдат в почетном карауле у дверей Мавзолея.
   -- Товарищ ефрейтор, там кто-то есть, -- он скосил круглый от страха глаз себе за спину.
   Ефрейтор, гладкий белобрысый парень с ямочкой посередине подбородка, мрачно сплюнул сквозь выбитый год назад зуб и, втянув ноздрями морозный воздух, прошипел:
   -- Ты что, сынок, припух? Или службу понял? Устав караульной службы для кого написан? Ну-ка, бегом, выкладывай, чего на посту не положено!
   -- Пить, курить, прислоняться, спать, сидеть, есть, надобности справлять, -- выпалил молодой.
   -- А еще что? -- не унимался ефрейтор.
   -- Оружие передавать.
   -- Дура! Разговаривать нельзя, -- подобрел ефрейтор.
   -- Но ведь там кто-то есть, -- лязгнул зубами молодой.
   -- Блин! -- ругнулся ефрейтор. -- Ты, я вижу, всасываешь хреново! Бурый нынче салобон пошел. Ну-ка скажи, сколько мне до приказа тянуть?
   -- 142 дня!
   -- Да ты че? -- расстроился ефрейтор. -- Сгноить меня здесь захотел? Ты масло сегодня перед постом схавал?
   -- Схавал.
   -- А раз масло схавал, значит что?
   -- 141.
   -- То-то же, -- ефрейтор обиженно скривился. -- Но я тебя, сука, научу считать. Я тебе утром в казарме "танкодром" устрою, Ты у меня вместо сна с лезвием толчок штурмовать пойдешь!
   Молодой прикусил губу.
  
  
  
  
   ГЛАВА 20
  
   Москва. "Матросская тишина". КПЗ 15. 7 ноября. 5-30 утра.
  
   Тусклое ночное освещение. В камере один заключенный, это капитан КГБ Козлов. Козлову не спиться. Он ворочается на своих нарах, что неподалеку от параши. Мысль о побеге пришлось оставить на время из-за отсутствия соответствующих инструментов.
   Козлов сочиняет стихи.
   Вообще-то он стихов никогда не писал. Все недосуг. Сперва школа, потом армия, училище, семья, работа. На работе, ясное дело , не до стихов. А домой придешь усталый, только-только газетку почитать, уроки у Митьки проверить, программу "Время" поглядеть и спать. В выходные тоже дела находились: рыбалка, ремонт, культпоход в театр, а про отпуск и вовсе говорить нечего, сами знаете , как время пролетает. Вот поэтому-то и не писал никогда капитан стихов. Но возможности в себе чувствовал, даже иногда в рифму разговаривал. Вот, например: "Митька русский не учил, снова двойку получил". А то и лучше: "Товарищ Семинард вас зовут на семинар". Так что способности у Козлова были.
   "Самое главное -- это начать, -- так думал капитан, лежа в темной промозглой камере. -- Начало должно быть таким, чтобы потом за все стихотворение стыдно не было."
   Над первой строчкой капитан бился с полчаса, на зато вышла она на славу:
  
   Над Матросской Тишиной -- тишина.
  
   Продолжение родилось почти сразу же:
  
   Над Малаховым курганом -- сны...
  
   "Дальше, -- думал Козлов, -- надо про что-то родное написать."
  
   Будто не было жены, но жена.
  
   Переслала мне кусок колбасы...
  
   "Нет, лучше -- ветчины."
   При мыслях о еде побежала слюна, и Козлов забраковал этот кусок.
   "Во-первых, -- рассудил он, -- про Малахов курган уже что-то было, а во-вторых, что значит "будто не было жены"? Была она, всегда была, сколько себя помню. За одной партой в школе сидели. И ветчину она не присылала, жаль, конечно, ведь в ней пилку для ногтей спрятать можно, но жена и не знает даже, что я здесь, откуда ей знать? Следовательно, и я не могу писать о том, о чем она не знает."
   Козлов был приверженцем социалистического реализма, а потому решил начать заново, оставив лишь первую строчку:
  
   Над Матросской Тишиной -- тишина.
  
   Капитан глянул в зарешеченное окошко: темно.
   "Ладно, -- подумал он. -- Если бы был день, то я наверняка увидел бы птиц."
   И поэтому вторая строчка получилась такой:
  
   А над ней парит табун голубей.
  
   "Хорошо, -- подбодрил себя Козлов. -- Давай дальше. Думаю, немного романтизма реализму не повредит."
  
   Снится мне в тюрьме не дом, не жена,
  
   Снится мне далекий город Бомбей.
  
   "Вот это другой разговор," -- капитан удовлетворенно потянулся. Он достал из подкладки пиджака чудом уцелевшую при обыске "Стрелу" и стал разминать ее в пальцах. Спички у Козлова отобрали.
   "Ладно, -- утешил он себя. -- Без курева, женщин и водки прожить можно. Без стихов -- труднее."
   Капитан уже знал, что второе четверостишие он посвятит Родине.
   -- Сми-и-ирно!!! -- гулко и раскатисто донеслось вдруг из тюремного коридора.
   Повинуясь многолетней привычке, Козлов соскочил с нар и вытянулся, зажав "Стрелу" в согнутых по Уставу пальцах. Не успело еще смолкнуть в коридоре эхо, как до ушей Козлова долетел сбивчивый рапорт дежурного:
   -- Товарищ генерал-майор, во время моего... То есть за время вашего... Ой... Происшествий не приключилось...
   -- Не приключилось, говоришь? -- Козлов узнал опереточный бас Скойбеды. -- А на посту кто дрых? Может и приключилось шо, да только ты все проспал! Как фамылия?
   -- Я не спал, -- заблеял дежурный.
   -- Фамылия?! -- рявкнул Скойбеда.
   -- Прапорщик Дундурей.
   -- Так вот, товарищ прапорщик, -- Скойбеда сбавил тон. -- Через пять мынут вижу вас сидящим в моей машине внизу. Трое суток аресту за сон на посту и незнание рапорта!
   -- За что, товарищ генерал, -- захныкал дежурный.
   -- Повторяю: за сон и рапорт. Пятеро суток. Еще вопросы есть?
   -- Никак нет.
   -- Тогда, товарищ прапорщик, откройте мне камеру под нумером 15 и бегом делать то, шо я казал.
   Дробью застучали сапоги по бетонному полу, и в замке козловской камеры заходил ключ. Капитан все еще стоял по стойке "смирно", не зная радоваться ему или наоборот.
   Открылась тяжелая дверь, и на пороге показался Скойбеда в парадной шинели. Густые брови его были насуплены.
   -- Товарищ генерал-майор, -- высунулся из-за спины его дежурный.
   -- Ну? -- Скойбеда не шевелился.
   -- Разрешите обратиться?
   -- Ну?
   Дежурный, протиснувшись между косяком и Скойбедой, забежал во фронт:
   -- С праздником вас, товарищ генерал-майор!
   -- Ура! -- гаркнул было Скойбеда, но вовремя остановился. Его лицо потеплело, брови несколько расправились.
   -- Спасибо, сынок, -- он похлопал дежурного по щеке. -- Подхалимов терпеть ненавижу, а вот тебя, сынок, прощу. Ради светлой даты. Беги, занимайся своим делом.
   -- Есть! -- дежурный прошмыгнул у Скойбеды под рукой и исчез в коридоре.
   Скойбеда и Козлов остались вдвоем. На лоб генерала вновь спустились тучи, Козлов решил их разогнать.
   -- С семидесятой годовщиной вас, -- пробормотал, улыбаясь, он.
   Скойбеда молчал. Козлов растерялся. Он разжал кулак и посмотрел на свою измятую "Стрелу".
   -- Что это там? -- мрачно спросил Скойбеда.
   -- Да вот, -- капитан протянул раскрытую ладонь. -- Спичечки не будет?
   -- Будут тебе спичечки, будут тебе яичечки! Что, доигрался, Козел!
   Козлов побледнел.
   -- Валерий Михайлович... -- начал он.
   -- Я тебе не Михалыч! -- прорычвл генерал.
   -- Товарищ генерал-майор, это ошибка!
   -- Ошибка, говоришь? -- Скойбеда прошел вглубь камеры и остановился у рукомойника. -- И шо оружие без моего ведома на задание взял, тоже ошибка? И шо пол-Москвы академиков переловил? И шо народному депутату по твоей милости два зуба выбили, это шо?! За ошибки надо отвечать. Собирайся!
   -- Куда? -- у Козлова ныло сердце.
   -- На кудыкину гору, ха-а-а-а... Собирайся, я сказал.
   Козлов взял свой плащ, служивший в камере подушкой, и пробормотал:
   -- Я готов.
   -- Не слышу, -- оттопырил ухо Скойбеда.
   -- Я готов.
   -- Не слышу?!
   -- Я готов!!!
   Они пошли к выходу: капитан впереди, Скойбеда сзади. Прошли мимо соседних камер, мимо вытянувшегося в струну прапорщика Дундурея, мимо штрафного изолятора. На выходе Скойбеда расписался в каком-то журнале, и дав Козлову пинка, вытолкнул на темную предутреннюю улицу. У ворот тюрьмы стоял защитного цвета газик. Увидев генерала, из машины выскочил шофер-казах, ефрейтор внутренних войск, и засуетился, открывая дверь.
   -- Залазь! -- Сккойбеда указал Козлову на заднее сиденье, сам сел рядом с водителем.
   -- Поехали, Жапузанов, -- кивнул он казаху.
   -- Куда, товарищ генераль?
   -- На губу! -- Скойбеда рукой указал направление.
   Газик тронулся. Козлова знобило, не то от холода, не то от страха. Скойбеда посмотрел на часы:
   -- Четверть семого, мне еще сегодня парад принимать. Жми, Жапузанов!
   -- Куда, товарищ генераль?
   -- На губу, твою мать! -- выругался Скобеда и, повернувшись к Козлову, проговорил:
   -- Посидишь у меня там, милок, подумаешь, может, уму-разуму наберешься.
   Вдруг Козлова ожгло:
   --Товарищ генерал-майор!
   -- Че орешь? -- Скойбеда вздрогнул.
   -- Товарищ генерал-майор, это очень важно, а я чуть не забыл. Надо срочно связаться с полковником Семинардом.
   -- Говно твой Семинард, -- Скойбеда широко зевнул. -- Выкладывай мне.
   -- Товарищ генерал-майор, -- капитан говорил скороговоркой, отчего смысл половины слов невозможно было уловить. -- Прошлой ночью... Я прошлой ночью видел Фрайера, который Свинья... Про которого говорил Евлампий, который полковник Бабель.
   -- Да что ты мелешь? -- наморщил лоб Скойбеда. -- Который, не который... Что ты видел?
   Козлов набрал побольше воздуха и выпалил:
   -- Я видел двойника Ленина.
   -- Опять двойники? -- побагровел Скойбеда. -- Отставить двойников! Мало вам с Семинардом скандала с академиками! В двух газетах ужо, мать их ити, материал прошел! Щас не 37-й год, чтоб все по-людски. Разрешили им гласность на свою голову!
   -- Но, товарищ генерал, -- умоляюще шептал Козлов. -- Это же и вправду Фрайер, он и говорил-то не по-нашему.
   -- Во-во, -- Скойбеда откинулся на сидении. -- Только международного скандала нам и не хватало. Все, Козлов, на губе теперь двойников ловить будешь. А я постараюсь, чтоб и этот Семинард твой гребанный туда же попал. В одну камеру.
   -- Но товарищ...
   -- Рот закрой! -- посоветовал Скойбеда.
   Козлов так и сделал. Генерал же закурил сигарету с золотым мундштуком, стряхивая пепел прямо себе под ноги. Водитель молча крутил баранку.
   -- А ты шо такой хмурый, Жапузанов? -- обратился к нему Скойбеда. -- Дедовщина замучила? Дедовщины у нас нет.
   -- Не, товарищ генераль, -- мотнул головой Жапузанов. -- Не выспался просто, дежурный рано разбудиль, сон досмотреть не даль, а я во сне мама видель.
   -- Сон -- это хорошо, -- согласился Скойбеда. -- Мне вот тут давеча такой сон снился, похлеще любого детектива. Снилось, будто меня агенты иностранной разведки похитили. Привезли они меня на свою дачу и давай спытать, как, мол, в Мавзолей Ленина проникнуть. Ну, я им, ясное дело, говорю: режьте, мол, меня на куски, ничего не скажу, ха-а-а...
   Скойбеда замолчал, выпуская дым в форточку.
   -- А дальше что быль, товарищ генераль? -- спросил водитель.
   -- Дальше?.. -- Скойбеда чуть смутился. -- Ты, Жапузанов, давай за дорогой смотри. Дальше... Что дальше... Обезвредил я их, конечно, и сдал на Лубянку, такие вот сны бывают.
   Козлов тоже вспомнил свой давешний сон про Скойбеду, но промолчал.
   -- Приехаль, товарищ генераль, -- Жапузанов затормозил у сурового здания с решетками на окнах. Скойбеда с удивительной для своей комплекции легкостья выпрыгнул из машины и открыл заднюю дверь:
   -- Вылазь, Козел, да побыстрее, у меня времени в обрез.
   Капитан подчинился. Огляделся: вокруг ни души, только-только начинает светать, на небе бледными искорками догорают звезды.
   -- Ну, чего застопорился, сказано: швидче шевелись!
   Скойбеда стоял широко расставив ноги, полы его шинели были распахнуты...
   И тут на Козлова нашло. Он вспомнил, как в детстве играли они на пустыре в футбол, вспомнил, как хорошо получались у него удары по мячу слета... Он смотрел на то место, где сходились воедино мосластые ноги генерала:
   "Вот он, мяч только бы не промахнуться."
   Капитан прицелился, закрыв один глаз.
   -- Ты шо это, спятил? -- забеспокоился Скойбеда.
   Козлов воровато зыркнул на Жапузанова: тот сидел за рулем и, казалось, спал, и, размахнувшись, с правой ударил генерала острым носом туфли между ног, метя попасть тугим мячом прямо в "девятку".
   -- А-а-а-а! -- Скойбеда взмахнул руками и осел на кузов газика.
   Козлов бросился бежать.
   -- Стреляй, Жапузанов! -- услышал он рев генерала. -- Стреляй, уйдет!
   -- Куда, товарищ генераль?
   -- А, чурбан тупорылый! -- послышался глухой удар и жалобный крик Жапузанова. Козлов растворился в сумерках зарождавшегося утра.
  
  
  
   ГЛАВА 21
  
   Москва. Красная Площадь. 7 ноября. 70-я годовщина Великой Октябрьской Социалистической революции. Идет праздничная демонстрация. 11-30 утра.
   На трибуне Мавзолея -- крупные деятели Партии и Правительства. Напротив, у витрин ГУМа, среди народа, -- Эдуард Стерлингов и Сэм Стадлер, оба в приподнятом настроении. В руке Стерлингова -- воздушный шарик желтого цвета, наполненный углекислым газом. Падает первый снег.
  
   -- Интересно будет почитать наши завтрашние газеты, -- потер руки советолог. -- Сенсация выйдет отменная!
   -- Да, -- согласился Стерлингов. -- Сожалею, что лишен такой возможности.
   -- Я вам перешлю, -- пообещал Стадлер. -- Какой у вас номер телефакса?
   -- У меня аудиовокс, -- улыбнулся Стерлингов. -- Вы, кстати, когда улетаете?
   -- Завтра утром. Билеты уже заказал. А сегодня, -- Стадлер сладко зажмурился, -- рассчитаюсь с вами, а после -- прощальный банкет, я угощаю. Надеюсь, вы не будите возражать против того, что я пригласил в нашу компанию консула Хэриса. О! Вот и он. Легок на помине.
   Пробивая локтями дорогу сквозь колонну трудящихся от завода им. Лихачева, к ним пробирался Хэрис. Брови его были насуплены.
   -- Эй, мне чертовски не нравится твоя манера звонить ни свет ни заря, -- вместо "здрасьте" начал он. -- Что у тебя опять за неотложные дела?
   Стадлер принял его тон:
   -- Ты порядочная свинья, Джим, но я тебя прощаю. Сегодня у меня замечательный день.
   -- Как же, семьдесят лет советской власти, -- пробурчал консул.
   -- Ты можешь язвить, сколько угодно, -- усмехнулся Стадлер. -- Мимо денег ты уже проехал, теперь рискуешь пролететь и мимо банкета.
   -- Какого банкета? -- навострил уши консул.
   -- Прощального. Банкета по поводу моего отбытия на родину.
   -- Чего-то я не понял, -- наморщил лоб Хэрис. -- Ты что, уже улетаешь? А как же задание?
   -- Задание я решил перепоручить тебе, -- хлопнул консула по плечу Стадлер.
   -- Как это мне? -- испугался тот. -- Мне нельзя. У меня семья, дети. Я на подхвате, в обеспечении.
   -- Вот как? -- советолог почесал нос. -- Я и не знал. Бумага на тебя уже ушла в центр, так что машину не остановить. Ты уж извини.
   -- Ты... Да ты сволочь! -- Хэрис попытался взять советолога за грудки. -- Ты -- гад, жидовская морда!
   -- Э, э, полегче! -- Стадлер одним движением стряхнул с себя консула. -- Ты тут последние мозги пропил, шутки понимать разучился. Ну неужели я и вправду миллионное дело такому рохле, как ты, доверил бы?
   -- Я думаю, что нет, -- робко заметил Хэрис.
   -- Вот и я думаю, -- Стадлер поправил ворот плаща. -- Нет уже никакого задания. Выполнил я его, пока ты со своими послами водку жрал. Вот так-то, старик.
   -- Ух ты, Господи! -- выдохнул Хэрис. -- Ну ты меня и напугал. Нет, ты пойми, я... -- Он вытащил из кармана фляжку и судорожными глотками осушил где-то на треть. -- Я не против задания. А кстати, в чем оно заключалось?
   -- Тебя, дурака, разыграть. -- Стадлер нахально блеснул глазами.
   -- Да ну...-- обиделся консул.
   Стерлингов, стоявший доселе молча пряча улыбку, сказал:
   -- Филипп, я тут отойду на минутку в одно место, вы шарик не подержите?
   -- О чем разговор.
   -- Кто это? -- спросил Хэрис, когда Стерлингов ушел.
   -- Агент КГБ! -- засмеялся Стадлер.
   -- Ну и шуточки у тебя, -- снова надулся консул.
   Поток демонстрантов тем временем иссякал. Все реже мелькали красные флаги, все глуше звучало "ура". Засобирались и люди на трибуне.
   -- Смотри, -- подтолкнул Хэриса советолог. -- Ну ща будет круто! Где же Эд? Такое зрелище пропустит!
   Он завертел головой в поисках Стерлингова, но того нигде не было.
   -- А что будет-то? -- консула снедало любопытство.
   -- Сейчас увидишь, -- подмигнул Стадлер. -- Оперетта Кальмана под названием...
   Он не договорил. Его тонкий нюх почувствовал вдруг необычайно сильный запах цветочного одеколона. Настолько сильный, что закружилась голова. Запах шел со всех сторон, казалось, всю Красную Площадь полили грошовой парфюмерией, и что вместо снега с неба сеется одеколон. Стадлер скосил глаза влево. Метрах в трех от себя он увидел странного человека. Человек этот в чудовищно мешковатых брюках стоял на полусогнутых ногах и читал газету, источая тот самый приторный аромат.
   Советолог посмотрел вправо и увидел точно такого же человека, только вместо газеты в руках у него был журнал. Еще двое с книгами стояли у него за спиной.
   "Самая читающая в мире страна", -- промелькнула в голове мысль. Он уже все понял, медлить было нельзя. Стадлер развернулся на носках и прыгнул прямо на человека с газетой. Расчет оказался верным: человек не ожидал такого поворота событий, и газета выпала у него из рук вместе со спрятанными в ней наручниками. Стадлер размахнулся и что есть силы стукнул противника шариком по голове. Шарик от удара оглушительно лопнул, приведя человека в состояние легкой контузии. Он на мгновение потерял ориентацию, и этого советологу хватило чтобы, проскочив мимо него, броситься бежать вдоль главного универмага столицы. Сзади слышались хрип и возня: это консул Джим Хэрис тщетно бился в цепких руках кэгэбистов, как треска на крючке. Стадлер почти добежал до угла, когда на его пути вырос мощный мужик с 12-м томом собрания сочинений Л.Н.Толстого в руке. Стадлер наклонил голову и с разбегу боднул того в солнечное сплетение. Кэгэбэшник охнул, осел на бок, выдавив могучим задом два толстых витринных окна. Звякнули стекла, дико завыла сигнализация.
   Со всех сторон к Стадлеру бежали люди, размахивая газетами и книгами, брошюрами и буклетами. Советолог нырнул в образовавшуюся брешь ГУМовской витрины и, перемахнув через прилавок, скрылся в подсобном помещении. Сзади доносился топот и сиплое сопение, крики: "Марадян, второй этаж, Стаценко налево, остальные за мной!" Остальных оказалось человек десять. Все они пробежали мимо того места, где прятался Стадлер, бухая тяжелыми сапогами, и скрылись за поворотом. Советолог осторожно высунул голову: прямо на него глядел молоденький паренек с расширившимися от страха глазами. Стадлер двинулся ему навстречу.
   -- Стой! -- пропищал паренек. -- Стрелять буду!
   -- Не стрелять! -- донеслось откуда-то издалека. -- Он нам живым нужен!
   Молодой особист растерялся. Советолог же выхватив пистолет из-за пазухи и, сняв его с предохранителя, прошипел:
   -- Прочь с дороги. Мне стрелять можно.
   -- Нет! -- замахал руками паренек. -- Так нечестно! Вы не посмеете!
   -- Я не посмею? -- Стадлер прицелился ему в голову и нажал на курок.
   Тонкая струйка подкрашенной воды, вылетев из дула пистолета, расплылась чернильным пятном на лбу паренька. Он вскрикнул и, закрыв лицо руками, упал ничком под прилавок.
   -- Что за черт! -- Стадлер отбросил пистолет. Из дальнего конца отдела к нему уже бежало несколько человек. Советолог юркнул обратно в подсобку, а оттуда через дверь еще в одну. Следующая дверь оказалась изнутри заперта на щеколду. Стадлер откинув засов и, толкнув дверь, оказался в каком-то дворе. В лицо ударил свежий ветер. Сквозь арку Стадлер выскочил на улицу. Прямо перед ним находился белый "Рафик" с двумя нарисованными на борту пингвинами. Толстый водитель сидел в кабине и курил.
   -- Эй, браток, сигаретки не будет? -- прохрипел, задыхаясь, советолог.
   -- Да что за тобой, волки гнались, что ли? -- добродушно пробасил толстяк. -- На, кури.
   Он приоткрыл дверцу и протянул Стадлеру пачку "Явы". Тот схватил водителя за кисть и со всей силы рванул на себя. Толстяк как шарик перекатился на тротуар. Стадлер прыгнул в кабину. Ключ торчал в замке зажигания, остальное было делом техники. Мотор дико взревел и "Рафик" рванулся вперед, взяв рекордную стартовую скорость. Из арки высыпали кэгэбисты.
   -- По колесам, стрелять по колесам! -- раздался визгливый голос.
   Пули защелкали по жестяной обшивке "Рафика".
   -- Егор Глебыч, уйдет же! -- вопил сзади. -- Уйдет же, Егор Глебыч!..
   -- Я сказал: по колесам!!!
   Стадлер свернул в ближайший переулок.
   "Только б до посольства добраться, -- работала мысль. -- А там лягу на дно, попрошу политического убежища..."
   Стадлер глянул в зеркало заднего вида: погони не было. Оторвался, облегченно подумал он. До посольства оставалось уже совсем близко. Лишь бы засады не было! Стадлер вывернул на прямую. Вот уже и серое здание со звездно-полосатым флагом... Четыреста метров. Триста. Двести. Сто пятьдесят...
   И тут из боковой улицы наперерез ему выскочила машина "Мерседес"! Стадлер узнал этот широкий серебристый капот с круглой эмблемой посередине. Машину развернуло и бросило навстречу советологу. Тот до отказа надавил на тормоз, но было уже поздно. Визг тормозов, лязг мнущегося железа, звон лопнувших стекол, -- все смешалось для Стадлера в один общий гул. Советолога швырнуло на руль, острая боль пронзила грудную клетку. Сознание на миг оставило его, но вернулось от резкого воя милицейской сирены. Стадлер застонал и, собрав последние силы, рванул ворот пиджака. Пробормотав отходную молитву, советолог надавил зубами на едва заметный бугорок под материей. Хрустнуло стекло и во рту появился приторный вкус касторки. Закрыв глаза, Стадлер приготовился к смерти. Прошло какое-то время, и некто возник рядом с ним. Ткнув его в бок чем-то твердым, этот некто нежно пропел:
   -- Приехали, мистер Стадлер.
   Тот открыл глаза: над ним нависло красное обветренное лицо.
   -- Ю ар эн энджел? -- спросил советолог.
   -- Ангел, ангел, -- обветренное лицо улыбалось. -- Вылезайте.
   Стадлер хотел задать еще вопрос, но не успел: сознание вновь покинула его, на этот раз надолго.
  
  
   * * *
   Эдуард Стерлингов шел по Садовому кольцу. Ветер развевал полы его дорогого английского плаща, снежинки падали на русые волосы и надолго застревали в них.
   -- Товарищ майор! -- услышал он знакомый до боли голос.
   Стерлингов удивленно обернулся. Перед ним стоял полковник Семинард.
   -- Да-да, не удивляйся, -- майор, -- улыбнулся Семинард. -- Так и быть, открою секрет: пришел приказ о присвоении тебе очередного звания. Шутка ли, такое дело раскрутил! -- Семинард многозначительно поднял палец вверх.
   -- Значит, поймали? -- спросил Стерлингов.
   -- Обижаешь, -- хмыкнул полковник. -- Куда же он денется? Поймали, конечно. Правда, поломанного слегка. Сотрясение мозга, два ребра пополам, но, главное, -- живой. Будет теперь на кого Исаева обменять.
   -- А где Лупиньш? -- снова спросил Стерлингов.
   -- Лупиньш -- герой, -- Семинард смахнул слезу. -- В критический момент пошел на таран, как Гостелло. Сейчас в больнице в тяжелом состоянии. Здесь, кстати, недалеко, можем зайти.
   Они дошли до госпиталя, поднялись по мраморной лестнице на второй этаж. Лупиньш лежал на специально оборудованной койке под капельницей, вокруг него толпились светила медицины, человек двадцать, почти все лысые и в очках.
   Лупиньш открыл глаза.
   -- Доктор, -- слабо прошептал он. -- Скажите, я буду жить?
   -- Ну что вы, голубчик, -- успокоил его самый старый професор. -- Мы еще все на свадьбе у вас погуляем.
   Лупиньш обвел взглядом весь консилиум, склонившийся на ним, прикидывая, во сколько же обойдется свадьба, и ему стало еще хуже.
   -- Пойдемте, -- потянул Стерлингова за рукав Семинард. -- Ему сейчас не до нас.
  
  
  
   ГЛАВА 21
  
   Москва. Красная Площадь. 7 ноября. 70-я годовщина Великой Октябрьской Социалистической революции. Идет праздничная демонстрация. 11-30 утра.
   На трибуне Мавзолея -- крупные деятели Партии и Правительства. Напротив, у витрин ГУМа, среди народа, -- Эдуард Стерлингов и Сэм Стадлер, оба в приподнятом настроении. В руке Стерлингова -- воздушный шарик желтого цвета, наполненный углекислым газом. Падает первый снег.
  
   -- Интересно будет почитать наши завтрашние газеты, -- потер руки советолог. -- Сенсация выйдет отменная!
   -- Да, -- согласился Стерлингов. -- Сожалею, что лишен такой возможности.
   -- Я вам перешлю, -- пообещал Стадлер. -- Какой у вас номер телефакса?
   -- У меня аудиовокс, -- улыбнулся Стерлингов. -- Вы, кстати, когда улетаете?
   -- Завтра утром. Билеты уже заказал. А сегодня, -- Стадлер сладко зажмурился, -- рассчитаюсь с вами, а после -- прощальный банкет, я угощаю. Надеюсь, вы не будите возражать против того, что я пригласил в нашу компанию консула Хэриса. О! Вот и он. Легок на помине.
   Пробивая локтями дорогу сквозь колонну трудящихся от завода им. Лихачева, к ним пробирался Хэрис. Брови его были насуплены.
   -- Эй, мне чертовски не нравится твоя манера звонить ни свет ни заря, -- вместо "здрасьте" начал он. -- Что у тебя опять за неотложные дела?
   Стадлер принял его тон:
   -- Ты порядочная свинья, Джим, но я тебя прощаю. Сегодня у меня замечательный день.
   -- Как же, семьдесят лет советской власти, -- пробурчал консул.
   -- Ты можешь язвить, сколько угодно, -- усмехнулся Стадлер. -- Мимо денег ты уже проехал, теперь рискуешь пролететь и мимо банкета.
   -- Какого банкета? -- навострил уши консул.
   -- Прощального. Банкета по поводу моего отбытия на родину.
   -- Чего-то я не понял, -- наморщил лоб Хэрис. -- Ты что, уже улетаешь? А как же задание?
   -- Задание я решил перепоручить тебе, -- хлопнул консула по плечу Стадлер.
   -- Как это мне? -- испугался тот. -- Мне нельзя. У меня семья, дети. Я на подхвате, в обеспечении.
   -- Вот как? -- советолог почесал нос. -- Я и не знал. Бумага на тебя уже ушла в центр, так что машину не остановить. Ты уж извини.
   -- Ты... Да ты сволочь! -- Хэрис попытался взять советолога за грудки. -- Ты -- гад, жидовская морда!
   -- Э, э, полегче! -- Стадлер одним движением стряхнул с себя консула. -- Ты тут последние мозги пропил, шутки понимать разучился. Ну неужели я и вправду миллионное дело такому рохле, как ты, доверил бы?
   -- Я думаю, что нет, -- робко заметил Хэрис.
   -- Вот и я думаю, -- Стадлер поправил ворот плаща. -- Нет уже никакого задания. Выполнил я его, пока ты со своими послами водку жрал. Вот так-то, старик.
   -- Ух ты, Господи! -- выдохнул Хэрис. -- Ну ты меня и напугал. Нет, ты пойми, я... -- Он вытащил из кармана фляжку и судорожными глотками осушил где-то на треть. -- Я не против задания. А кстати, в чем оно заключалось?
   -- Тебя, дурака, разыграть. -- Стадлер нахально блеснул глазами.
   -- Да ну...-- обиделся консул.
   Стерлингов, стоявший доселе молча пряча улыбку, сказал:
   -- Филипп, я тут отойду на минутку в одно место, вы шарик не подержите?
   -- О чем разговор.
   -- Кто это? -- спросил Хэрис, когда Стерлингов ушел.
   -- Агент КГБ! -- засмеялся Стадлер.
   -- Ну и шуточки у тебя, -- снова надулся консул.
   Поток демонстрантов тем временем иссякал. Все реже мелькали красные флаги, все глуше звучало "ура". Засобирались и люди на трибуне.
   -- Смотри, -- подтолкнул Хэриса советолог. -- Ну ща будет круто! Где же Эд? Такое зрелище пропустит!
   Он завертел головой в поисках Стерлингова, но того нигде не было.
   -- А что будет-то? -- консула снедало любопытство.
   -- Сейчас увидишь, -- подмигнул Стадлер. -- Оперетта Кальмана под названием...
   Он не договорил. Его тонкий нюх почувствовал вдруг необычайно сильный запах цветочного одеколона. Настолько сильный, что закружилась голова. Запах шел со всех сторон, казалось, всю Красную Площадь полили грошовой парфюмерией, и что вместо снега с неба сеется одеколон. Стадлер скосил глаза влево. Метрах в трех от себя он увидел странного человека. Человек этот в чудовищно мешковатых брюках стоял на полусогнутых ногах и читал газету, источая тот самый приторный аромат.
   Советолог посмотрел вправо и увидел точно такого же человека, только вместо газеты в руках у него был журнал. Еще двое с книгами стояли у него за спиной.
   "Самая читающая в мире страна", -- промелькнула в голове мысль. Он уже все понял, медлить было нельзя. Стадлер развернулся на носках и прыгнул прямо на человека с газетой. Расчет оказался верным: человек не ожидал такого поворота событий, и газета выпала у него из рук вместе со спрятанными в ней наручниками. Стадлер размахнулся и что есть силы стукнул противника шариком по голове. Шарик от удара оглушительно лопнул, приведя человека в состояние легкой контузии. Он на мгновение потерял ориентацию, и этого советологу хватило чтобы, проскочив мимо него, броситься бежать вдоль главного универмага столицы. Сзади слышались хрип и возня: это консул Джим Хэрис тщетно бился в цепких руках кэгэбистов, как треска на крючке. Стадлер почти добежал до угла, когда на его пути вырос мощный мужик с 12-м томом собрания сочинений Л.Н.Толстого в руке. Стадлер наклонил голову и с разбегу боднул того в солнечное сплетение. Кэгэбэшник охнул, осел на бок, выдавив могучим задом два толстых витринных окна. Звякнули стекла, дико завыла сигнализация.
   Со всех сторон к Стадлеру бежали люди, размахивая газетами и книгами, брошюрами и буклетами. Советолог нырнул в образовавшуюся брешь ГУМовской витрины и, перемахнув через прилавок, скрылся в подсобном помещении. Сзади доносился топот и сиплое сопение, крики: "Марадян, второй этаж, Стаценко налево, остальные за мной!" Остальных оказалось человек десять. Все они пробежали мимо того места, где прятался Стадлер, бухая тяжелыми сапогами, и скрылись за поворотом. Советолог осторожно высунул голову: прямо на него глядел молоденький паренек с расширившимися от страха глазами. Стадлер двинулся ему навстречу.
   -- Стой! -- пропищал паренек. -- Стрелять буду!
   -- Не стрелять! -- донеслось откуда-то издалека. -- Он нам живым нужен!
   Молодой особист растерялся. Советолог же выхватив пистолет из-за пазухи и, сняв его с предохранителя, прошипел:
   -- Прочь с дороги. Мне стрелять можно.
   -- Нет! -- замахал руками паренек. -- Так нечестно! Вы не посмеете!
   -- Я не посмею? -- Стадлер прицелился ему в голову и нажал на курок.
   Тонкая струйка подкрашенной воды, вылетев из дула пистолета, расплылась чернильным пятном на лбу паренька. Он вскрикнул и, закрыв лицо руками, упал ничком под прилавок.
   -- Что за черт! -- Стадлер отбросил пистолет. Из дальнего конца отдела к нему уже бежало несколько человек. Советолог юркнул обратно в подсобку, а оттуда через дверь еще в одну. Следующая дверь оказалась изнутри заперта на щеколду. Стадлер откинув засов и, толкнув дверь, оказался в каком-то дворе. В лицо ударил свежий ветер. Сквозь арку Стадлер выскочил на улицу. Прямо перед ним находился белый "Рафик" с двумя нарисованными на борту пингвинами. Толстый водитель сидел в кабине и курил.
   -- Эй, браток, сигаретки не будет? -- прохрипел, задыхаясь, советолог.
   -- Да что за тобой, волки гнались, что ли? -- добродушно пробасил толстяк. -- На, кури.
   Он приоткрыл дверцу и протянул Стадлеру пачку "Явы". Тот схватил водителя за кисть и со всей силы рванул на себя. Толстяк как шарик перекатился на тротуар. Стадлер прыгнул в кабину. Ключ торчал в замке зажигания, остальное было делом техники. Мотор дико взревел и "Рафик" рванулся вперед, взяв рекордную стартовую скорость. Из арки высыпали кэгэбисты.
   -- По колесам, стрелять по колесам! -- раздался визгливый голос.
   Пули защелкали по жестяной обшивке "Рафика".
   -- Егор Глебыч, уйдет же! -- вопил сзади. -- Уйдет же, Егор Глебыч!..
   -- Я сказал: по колесам!!!
   Стадлер свернул в ближайший переулок.
   "Только б до посольства добраться, -- работала мысль. -- А там лягу на дно, попрошу политического убежища..."
   Стадлер глянул в зеркало заднего вида: погони не было. Оторвался, облегченно подумал он. До посольства оставалось уже совсем близко. Лишь бы засады не было! Стадлер вывернул на прямую. Вот уже и серое здание со звездно-полосатым флагом... Четыреста метров. Триста. Двести. Сто пятьдесят...
   И тут из боковой улицы наперерез ему выскочила машина "Мерседес"! Стадлер узнал этот широкий серебристый капот с круглой эмблемой посередине. Машину развернуло и бросило навстречу советологу. Тот до отказа надавил на тормоз, но было уже поздно. Визг тормозов, лязг мнущегося железа, звон лопнувших стекол, -- все смешалось для Стадлера в один общий гул. Советолога швырнуло на руль, острая боль пронзила грудную клетку. Сознание на миг оставило его, но вернулось от резкого воя милицейской сирены. Стадлер застонал и, собрав последние силы, рванул ворот пиджака. Пробормотав отходную молитву, советолог надавил зубами на едва заметный бугорок под материей. Хрустнуло стекло и во рту появился приторный вкус касторки. Закрыв глаза, Стадлер приготовился к смерти. Прошло какое-то время, и некто возник рядом с ним. Ткнув его в бок чем-то твердым, этот некто нежно пропел:
   -- Приехали, мистер Стадлер.
   Тот открыл глаза: над ним нависло красное обветренное лицо.
   -- Ю ар эн энджел? -- спросил советолог.
   -- Ангел, ангел, -- обветренное лицо улыбалось. -- Вылезайте.
   Стадлер хотел задать еще вопрос, но не успел: сознание вновь покинула его, на этот раз надолго.
  
  
   * * *
   Эдуард Стерлингов шел по Садовому кольцу. Ветер развевал полы его дорогого английского плаща, снежинки падали на русые волосы и надолго застревали в них.
   -- Товарищ майор! -- услышал он знакомый до боли голос.
   Стерлингов удивленно обернулся. Перед ним стоял полковник Семинард.
   -- Да-да, не удивляйся, -- майор, -- улыбнулся Семинард. -- Так и быть, открою секрет: пришел приказ о присвоении тебе очередного звания. Шутка ли, такое дело раскрутил! -- Семинард многозначительно поднял палец вверх.
   -- Значит, поймали? -- спросил Стерлингов.
   -- Обижаешь, -- хмыкнул полковник. -- Куда же он денется? Поймали, конечно. Правда, поломанного слегка. Сотрясение мозга, два ребра пополам, но, главное, -- живой. Будет теперь на кого Исаева обменять.
   -- А где Лупиньш? -- снова спросил Стерлингов.
   -- Лупиньш -- герой, -- Семинард смахнул слезу. -- В критический момент пошел на таран, как Гостелло. Сейчас в больнице в тяжелом состоянии. Здесь, кстати, недалеко, можем зайти.
   Они дошли до госпиталя, поднялись по мраморной лестнице на второй этаж. Лупиньш лежал на специально оборудованной койке под капельницей, вокруг него толпились светила медицины, человек двадцать, почти все лысые и в очках.
   Лупиньш открыл глаза.
   -- Доктор, -- слабо прошептал он. -- Скажите, я буду жить?
   -- Ну что вы, голубчик, -- успокоил его самый старый професор. -- Мы еще все на свадьбе у вас погуляем.
   Лупиньш обвел взглядом весь консилиум, склонившийся на ним, прикидывая, во сколько же обойдется свадьба, и ему стало еще хуже.
   -- Пойдемте, -- потянул Стерлингова за рукав Семинард. -- Ему сейчас не до нас.
  
  
  
   ГЛАВА 22
  
   Москва. Лубянка. Кабинет начальника контрразведки. За огромным окном падает ноябрьский снег...
   В кабинете трое: Стерлингов, пока еще капитан, напротив, развалившись в кресле, -- генерал-майор Скойбеда и полковник Семинард. Последний стоит у сделанного почти в натуральную величину глобуса и с увлечением выбирает место проведения очередного отпуска.
  
   -- Слухай, где-то я тебя видел? -- Скойбеда в упор разглядывал Стерлингова.
   Тот пожал плечами:
   -- В Андервиле, Монтевидео, Дюссельдорфе..
   -- Да ты шутник! -- заржал Скойбеда.
   Открылась дверь, и бесшумно вошел хозяин кабинета -- шеф контрразведки. Большие генеральские звезды его сияли золотом.
   -- Товарищи офицеры! -- подал команду Семинард.
   Стерлингов вскочил, Скойбеда остался сидеть.
   -- Почему не приветствуете старших по званию? -- спросил у него шеф.
   -- Ну, здорово, -- закинул ногу на ногу Скойбеда.
   Шеф не ответил. Он оглядел собравшихся:
   -- Почему я не вижу здесь капитана Козлова? Я же распорядился, чтоб были все. Где Козлов?
   При упоминании о капитане Скойбеда посерел.
   -- Убег, паскуда, -- процедил он. -- Я его на губу хотел, на пять суток, а он убег. Меня ударил, ефрейтору Жапузанову челюсть сломал, найду -- под трибунал пойдет!
   -- Товарищ генерал, -- подал голос Семинард. -- Здесь Козлов, у меня в кабинете. Третьи сутки в стенном шкафу сидит, Скойбады боится.
   Скойбеда бросил в полковника тяжелый взгляд:
   -- Ах вот оно шо! Пригрел стало быть гадюку. Ну-ну полкан, смотри...
   Как бы в подтверждении семинардовских слов приоткрылась дверь, и в кабинет просунулась голова Козлова.
   -- Разрешите? -- его глаза забегали по помещению и, наткнувшись на Скойбеду, расширились от ужаса.
   -- Входите, капитан, -- разрешил шеф. -- Не бойтесь.
   Козлов вошел как-то боком и встал у двери, готовый в любой момент убежать. Вид его был страшен: прорезиненный плащ заляпан грязью, брюки порваны, трехдневная щетина на впалых щеках, под глазами -- фиолетовые круги.
   -- Иди сюда, сынок, не дрейфь, -- ласково позвал его Скойбеда. -- Чуток погутарим.
   Козлов попятился назад.
   -- Ну куда ж ты, родной? -- Скойбеда почесал подбородок.
   -- Отставить, товарищ генерал-майор! -- вмешался шеф. -- Ведите себя, как положено.
   Скойбеда побагровел.
   -- Ты мной не командуй! -- прошипел он. -- Не на того напал. Дома Дунькой своей командывать будешь!
   -- А вы мне не тычь! -- шеф побагровел тоже, но старался говорить спокойно. -- Проходите, капитан, -- бросил он Козлову. -- Выглядите вы, конечно, неважно, но времени у нас нет. Приведете себя в порядок потом. Садитесь в угол. Так, чтобы я вас не видел.
   Козлов мышью прошмыгнул мимо Скойбеды в дальний конец кабинета, где спрятался за аквариум с гупиями.
   -- Ну что ж, товарищи, -- объявил шеф. -- Теперь, когда все в сборе, можно начинать. Я собрал вас здесь для того, чтобы подвести итог, так сказать, определенной проделанной работе.
   Шеф улыбнулся в усы, погладил лысину и продолжал.
   -- А работа, смею заметить без ложной скромности, была проделана большая, даже, можно сказать, немалая.
   Шеф выдержал паузу, после чего сообщил:
   -- Два дня назад при непосредственном участии нашего Управления была полностью изобличена и арестована преступная группа, готовившая теракт на территории города Москва. Была на корню пресечена попытка крупномасштабной идеологической диверсии с участием инстранных спецслужб.
   Шеф перевел дух и приступил к самому главному:
   -- Слово для доклада по этому вопросу имеет мой заместитель, хорошо всем вам известный полковник Семинард. Пожалуйста, Георгий Андреевич.
   Семинард встал, одернул парадный китель и, откашлявшись, начал:
   -- Все началось с того, что к нам в руки попала кассета с записью разговора, смысл которого...
   -- Георгий Андреевич! -- перебил его шеф. -- Это уже и без того все известно, не так ли? -- Он обвел взглядом присутствующих. -- Вы начинайте с самой сути.
   -- Хорошо, -- Семинард откашлялся по-новой. -- Вначале у нас было две версии: версия капитана Козлова, -- полковник указал на аквариум, -- и версия Евлампию, то есть полковника Бабеля. По версии Козлова выходило, что Евлампий спятил, по версии Евлампия -- что спятили все остальные. Этот этап расследования, условно назовем его аналитическим, был, пожалуй, самым тяжелым. Сравнивая две данные версии, было решено не отдавать предпочтения ни первой, ни, тем более, второй, а поискать
   компромиссный вариант. При последнем разговоре со мной Евлампий упомянул о некой пушной корпорации, представляющей собой товарищество с ограниченной ответственностью, это меня насторожило. Раз люди, состоящие в этом синдикате, боятся взять на себя весь груз ответственности, ограничившись лишь ее частью, значит у них нечиста совесть. На таможне мы выяснили, что именно в этот день, когда прилетел из Америки Евлампий, паспортный контроль проходил некий Филипп Розенблюм, являющийся одним из учредителей этой самой пушной корпорации. Было решено установить за ним наблюдение. Для этого были задействованы младший лейтенант Лупиньш и капитан Стерлингов.
   Все посмотрели на Стерлингова. Скойбеда вдруг хлопнул себя по лбу и закричал:
   -- Ба! Вспомнил! Во сне я тебя видел!
   Стерлингов слегка наклонил голову, дав тем самым понять, что польщен.
   -- Ну, вот, -- продолжил Семинард. -- Одновременно, но со значительно более раннего срока, мы вели наблюдение за американским консулом Джимом Хэрисом. Было у нас предположение, что он -- резидент. И если наши предположения верны, эти два человека обязательно должны были бы встретиться. Так оно и случилось. Разговор, который они вели в "Фольксвагене", а мы благодаря сверхсекретной микроминиатюрной аппаратуре слушали, еще раз подтвердил нашу версию. Стало окончательно ясно, что Филипп Розенблюм и Сэм Стадлер, ведущий советолог американской разведки, -- одно и то же лицо.
   Семинард налил себе воды из графина, сделал несколько глотков.
   -- Но тут опять возник капитан Козлов. Он принес фотографию, на которой якобы изображены члены ленинского Совнаркома, и высказал свою интерпретацию акции, готовящейся на Красной Площади 7 ноября. Перед нами вновь встала дилемма: либо отбросить вариант Козлова как утопический, либо...
   Семинард помолчал.
   -- Мы избрали второй путь. Во-первых, нельзя было полностью игнорировать козлиную... хм, простите, козловскую версию, поскольку ежели бы в ней оказался хоть один процент истины -- мы бы себе потом не простили. А во-вторых, такой ход сам по себе явился идеальным отвлекающим маневром, вводящим нашего очевидно неглупого противника в состояние глубокого заблуждения.
   Семинард отпил еще немного воды. Он умолчал об еще одной и, пожалуй, самой главной причине: поводить за крупный нос этого самодовольного индюка Скойбеду. В наступившей тишине было слышно как за аквариумом скрипит зубами Козлов, сжимая и разжимая кулаки.
   -- Мы, конечно, отдавали себе отчет, на что идем, -- Семинард промокнул губы белоснежным платком. -- В этой отвлекающей операции были задействованы наши лучшие люди. А потом среди задержанных по подозрению оказалось немало представителей интеллигенции -- врачи, ученые, писатели и даже один депутат. Перед всеми пришлось извиниться.
   -- У меня вопрос, -- подал голос из своего угла Козлов. -- Неужели нельзя было поставить в известность меня? Выполняя задание , я в ряде случаев рисковал жизнью.
   -- Не обижайтесь, Лешенька, -- сочувственно улыбнулся Семинард. -- Но того требовали обстоятельства.
   -- Ну, а мы, -- он встрепенулся, -- вернемся к нашему Стадлеру-Розенблюму. Пока Козлов хватал за бороды московскую профессуру, капитан Стерлингов вместе С Лупиньшем входили в доверие к шпиону. По разработанной нами легенде Стерлингов играл роль подпольного миллионера, а Лупиньш -- его личного шофера и телохранителя. Я думаю, для капитана это не было сложной задачей: почти год до этого он вращался в среде дельцов теневой экономики, разоблачая преступную группу Максима Швабры. У Лупиньша задание было и того проще -- мы вообще запретили ему открывать рот. Крути баранку, и -- все.
   Для обретения полного доверия у Стадлера было решено через Стерлиногова передать ему оружие. Сперва это был настоящий пистолет, но после пьяного дебоша, который Стадлер учинил в "Астории", мы сочли необходимым заменить этот пистолет на водяной.
   Просто ради спокойствия горожан. В это же время мы меняем ему ампулу с цианистым калием в лацкане пиджака на слабительное, и не напрасно, забегая вперед, скажу, что при задержании он предпринял попытку суицида, но все обошлось легким расстройством желудка.
   Таким образом, поверив Стерлингову, Стадлер раскрывает ему истинную причину своего приезда в Москву и просит помощи. А этого мы только и ждали.
   Семинард плеснул себе в стакан еще воды, но пить не стал.
   -- Дальше все шло по плану, и вскоре в Москву прилетает еще один участник событий, некто Теодор Фрайер по кличке "Свинья". Стерлингов встречаем его в аеэропорту и отвозит к себе на дачу. И вот с этого момента нам перестает везти...
   -- Так уж и везти? -- поднял брови шеф. -- Это не невезение, а обычная профессиональная небрежность, и нечего, Георгий Андреевич, уменьшать нашу с вами вину.
   -- Да, вы правы, -- опустил голову Семинард. -- Накладки следуют одна за одной. Так, парикмахер Вильковский, завербованный нами специально для гримировки Свиньи, выходя от Стерлингова в Переделкино, спотыкается в темноте о бревно и ломает ногу. Но это еще полбеды. Беда в том, что мы не углядели за Свиньей. Мы располагали сведениями о том, что этот Фрайер -- наркоман, но, к сожалению, не придали этому должного значения. Вина за это большей частью ложится на капитана Стерлингова, который не позаботился о том, чтоб чемодан с медицинскими препаратами гражданина Кепарасика, арестованного, кстати, еще 3-го ноября по обвинению в укрывании подпольной химической лаборатории и сотрудничестве с иностранной разведкой. Так вот, не позаботился о том, чтобы чемодан этот находился вне поля досягаемости Свиньи. В результате, воспользовавшись минутным отсутствием Вильковского, Фрайер, будучи в состоянии наркотической абстиненции, вводит себе некоторую дозу метапроптизола, отчего у него развивается тяжелая форма клаустрофобии и он совершает побег через окно второго этажа...
   -- А где сейчас Фрайер? -- спросил шеф.
   -- Ищем, товарищ генерал, -- развел руками Семинард. -- Вся милиция на ноги поднята, да и наши люди тоже. Последний раз его видел капитан Козлов в ночь с 5-го на 6-е ноября в такси с номерными знаками 13-65 Моисей, Ольга, Кирилл. Свинья вышел из машины в районе государственного университета, прошел проходным двором, после чего Козлов его потерял.
   -- Нехорошо, Козлов, -- шеф погрозил кривым указательным пальцем. -- Из-за вас теперь двойник Ленина разгуливает где-то по Москве. Ну ладно, с этим потом разберемся. Продолжайте, Георгий Андреевич.
   -- Значит так, -- снова заговорил Семинард. -- Тут может возникнуть резонный вопрос: отчего было не арестовать всю преступную группу сразу после того, как прилетел Фрайер? Я отвечу на этот вопрос так: у нас не хватило бы доказательств. Злоумышленникам ничего не стоило бы отвертеться, и поэтому мы решили брать их, что говорится, с поличным на месте преступления, то есть в Мавзолее. Но после того, как исчез Свинья, план этот провалился, и над всей операцией нависла угроза срыва. Но у нас был запасной вариант. Мы позвали консультанта с "Мосфильма" и, не посвящая его, естественно, в детали, спросили, кого бы он рекомендовал на роль Ленина. Консультант посоветовал пригласить малоизвестного актера театра и кино товарища Зюбенко. Мы пригласили. Но вы понимаете, в чем сложность: мало того, чтобы этот Зюбенко должен был походить на Ленина, он еще должен быть похож на Свинью. На самом же деле товарищ Зюбенко оказался толще Фрайера на 15 килограмм. Как вы сами понимаете, времени для похудания у нас не было. Более того, этот Зюбенко ни слова не понимал по-английски, в то время как Фрайер абсолютно не понимал по-русски. И тогда капитану Стерлингову пришла в голову мысль насчет кусания бешенной собакой, поражения мозга и пенициллиновых прививок. Стадлер и на это клюнул.
   Все вроде бы складывалось хорошо, но сама идея захвата преступной группы на месте злодеяния оказалась, мягко говоря, несостоятельной. Из четырех человек, осуществлявших подмену Ленина в Мавзолее, трое являлись нашими сотрудниками. Захватывать стало практически некого: один, как известно, не группа. Поэтому операцию было решено перенести на 7 ноября, для чего Стерлингов и назначил встречу утром на Красной площади. Зная психологию советолога, мы в праве были предположить, что он, дабы потешить свое нездоровое самолюбие, возьмет с собой консула Хэриса. Тогда появилась бы возможность взять их вместе. Правда, люди из группы захвата переусердствовали в своем пристрастии к парфюмерии, вследствие чего Стадлер обнаружил их раньше, чем было предусмотрено. Сигналом к началу операции служил факт передачи желтого шарика Стадлеру Стерлинговым, и наши сотрудники ждали лишь, пока самые уважаемые люди страны покинут трибуну Мавзолея, чтобы не омрачать им праздника малоэстетичной процедурой захвата. В итоге Хэриса удалось взять без шума, а вот за Стадлером пришлось побегать. Он легко травмировал несколько человек, угнал автомашину и был близок к тому, чтобы скрыться за дверями своего посольства, но тут проявил героизм младший лейтенант Лупиньш. Сегодня утром я связывался с его лечащим врачом, и он сказал, что жизни Айвара уже ничто не угрожает, но пару месяцев он у них полежит. У меня -- все. -- Семинард закончил и устало оперся о стол.
   -- Ха-а-а-а! -- засмеялся Скойбеда. -- Ловкие ж вы хлопцы, как я погляжу. И агентов вражьих повылавливали и Козла своего проучили, шоб нос куды не надо не совал. Одобряю, ха-а!
   -- Минуточку, -- обратился к Семинарду шеф. -- Из вашего рассказа осталось непонятным, откуда этот Садлер, или как его там, узнал про совсекретный подземный ход под кремлевской стеной? Если не ошибаюсь, он именно через него проник в Мавзолей?
   -- Не ошибаетесь, -- Семинард давно ждал этого вопроса. -- Не ошибаетесь, товарищ генерал. Про подземный ход ему рассказал один человек, очень нам всем хорошо знакомый, более того, я вам скажу, что этот человек сейчас здесь.
   Семинард посмотрел на Скойбеду. Тот весь сжался под колючим взглядом и побледнел.
   -- Ну шо вылупился-то? -- попытался он взять себя в руки. -- Генералов-майоров не бачил, чи шо?
   -- Бачил, бачил, -- проговорил Семинард. -- И в погонах с лампасами бачил, и в гражданке за сбором гербария, и в спортивных штанах за разглашением государственной тайны. Всяких бачил.
   -- Это ты об чем? -- затрясся Скойбеда.
   -- Товарищ генерал, -- обратился к шефу Семинард. -- Разрешите, мы в служебных целях воспользуемся вашим видеомагнитофоном.
   -- Да, конечно, -- ответил ничего не понимающий шеф.
   -- Ну что, Эдуард Николаевич, давай, -- кивнул полковник Стерлингову.
   Тот поднялся и, достав из внутреннего кармана кителя видеокассету, вставил ее в гнездо, нажал на пуск. На экране японского телевизора появился диван, а на нем Скойбеда с блаженной рожей, занимающей ровно четверть экранной площади, в трико с обвислыми коленями. Рядом с ним на стуле сидел Стадлер и кормил того мелко нарезанным шпиком.
   -- Ест прямо из рук американского империализма, -- прокомментировал Стерлингов.
   -- Нет! -- заорал вдруг Скойбеда, вскакивая. -- Это не я! Подлог! Монтаж! Фальшивка! Суки! Сукины дети! А-а-а-а!
   -- Заткнись, предатель, -- приказал ему Семинард и, обратившись к шефу, сказал:
   -- Это уже самый конец пленки, а то, что было перед этим, вообще заслуживает детального изучения с группой компетентных товарищей, которые, кстати, смогут дать заключение, что монтажом здесь и не пахнет. Тут же вы найдете ответ на свой вопрос, и на многие другие.
   -- Сволочи! -- затравленно сверкал глазами Скойбеда. -- Опоили, накачали, я ведь в полной бессознанке был!
   -- А это что? -- Семинард сунул Скойбеде под нос гербарий. -- Это что, я спрашиваю?
   -- Не мое! -- замахал руками Скойбеда. -- В первый раз вижу!
   -- Ах, вот как ты заговорил, -- злорадно усмехнулся полковник. -- Даже не знаешь, что это, а уже кричишь: не мое! Взгляните. -- Он протянул гербарий шефу. Тот прочитал, открыв:
   "Дорогому Валерию Михайловиуц в память о совместной деятельности." И подпись: "Трудовой коллектив русской службы ЦРУ."
   -- Подсунули, -- вывалив язык, хрипел Скойбеда. -- Я ж за Родину в свое время мать, отца, всех заложил!
   -- Там есть акт об изъятии с подписью понятых, -- пояснил Семинард. -- В нем черным по белому написано: сей предмет извлечен из секретера генерал-майора Скойбеды В.М. в его квартире на проспекте Вернадского. Графологическая экспертиза также установила, что дарственная надпись на обложке сделана рукой гражданина США Сэмюэля Стадлера, известного в ЦРУ под кличкой "Племянник". Еще вопросы есть?
   Скойбеда зарыдал. Зарыдал громко и протяжно, как баба. Слезы катились по пухлым щекам и падали на ковер.
   -- Сдать оружие! -- приказал шеф.
   -- Не губи, батюшка! -- Скойбеда рухнул на колени. -- Я отслужу, отработаю, я зубами землю грызть буду, но найду того гада, что подстроил!..
   -- Сдать оружие!!! -- рубанул кулаком по столу шеф.
   На крик вбежали два солдата и прапорщик внутренней службы.
   -- Уведите его, -- шеф указал на Скойбеду.
   -- Пошли, родненький! -- прапорщик врезал тому кулаком в ухо.
   -- Ну, ну, только не здесь, -- поморщился шеф.
   -- В первый раз генерала арестовываю, -- пояснил прапор, сверкнув золотыми коронками.
   Скойбеду увели. Он уже не плакал, просто шел, низко опустив голову, ставшую внезапно совершенно седой. Закрылась дверь. В кабинете стало совсем тихо, капитан Козлов стоял за своим аквариумом ни жив, ни мертв и ждал своей очереди. Шеф контрразведки вздохнул:
   -- Да, малоприятная сцена, ничего не скажешь, но у меня есть для вас и кое-что повеселее.
   Он достал из стола красную папку с золотой тесьмой, открыл и стал читать чистым торжественным голосом:
   -- "Приказ от 9 ноября 1987 года.
   За раскрытие преступного заговора против всего советского народа и в связи с 70-тилетием Великого Октября, приказываю:
   1. Младшего лейтенанта Лупиньша А.К. за проявленное мужество и героизм наградить медалью "За отвагу " и денежной премией в размере пятидесяти рублей.
   2. Капитану Стерлингову Э.Н., внедрившемуся в самое логово врага, присвоить очередное звание майора КГБ досрочно.
   3. Капитану Козлову А.В., выполнявшего отвлекающий маневр, вручить ценный подарок в виде часов с боем и кукушкой.
   4. Полковника Семинарда Г.А. за общее руководство операцией повысить в занимаемой должности и назначить на должность коменданта Кремля, освобожденное Гражданином Скойбедой."
   -- Да, Георгий Андреевич, -- прослезился шеф, -- жалко, конечно, с тобой расставаться, но ничего не попишешь. Ты на это место давно хотел, так что, как говориться, с Богом, но это не все, есть еще два пункта...
   "5. Артиста Зюбенко О., -- вот отчества не знаю, -- сыгравшего роль "Свиньи" в роли Ленина, наградить почетной грамотой и ходатайствовать перед гильдией актеров о присвоении ему звания Народного артиста Союза и назначении на пост министра культуры СССР.
   6. Полковника Бабеля А.П. за многолетнюю безупречную работу в самом сердце империализма -- США, представить к персональной пенсии."
   -- А кстати, где сам Бабель, что-то давно его не видно?
   -- На курорте, наверное, -- предположил Семинард. -- Я сейчас проверю.
   Полковник позвонил в профком.
   -- Нет, -- Сказл он, кладя трубку. -- Путевка осталась невостребованной. Странно. Ну значит, дома у батареи свои старческие кости греет.
   -- А что, Георгий Андреевич, -- оживился шеф. -- Давайте съездим проверим старика. Я уже лет сто его не видел.
   -- А что, неплохая идея, -- поддержал Семинард. -- Заодно и о делах своих расскажем.
   -- Значит, так, -- распорядился шеф. -- Козлов, бегом марш приводить себя в порядок.
   Капитан пулей вылетел в коридор.
   -- А вы, товарищ майор, -- обратился он к Стерлингову. -- Извольте теперь отчитаться по описи. -- Он нажал на кнопку селектора и произнес: -- Старшего прапорщика Плеханова ко мне!
   -- Ну, а наша с вами миссия, Георгий Андрееыич, окончена. Мы можем идти, -- шеф обнял друга за плечо.
   Они одели шинели и вышли. Их оживленный разговор и смех долго еще был слышен в коридоре.
   Появился начсклада с длинным списком в руке. Он уселся за стол на генеральское место и, вытащив из-за уха карандаш, стал грызть.
   -- Так-так, -- карандаш хрустел в его зубах. -- "Мерседес", значит, новый, шестицилиндровый, цвет "металлика", раскурочили? Ну-ну. Была б моя воля, ты б у меня его до копеечки отработал с прибалтом твоим напару.
   Стерлингов молчал.
   -- Ладно, -- Плеханов сплюнул деревянные щепочки на стол. -- Хрен с тобой, пойдем по спыску с самого начала. Плащ импортный, одна штука.
   -- Здесь, -- Стерлингов указал на чемодан в углу кабинета.
   -- Есть. Дальше: костюм имп., три штуки...
   -- Как три? -- не понял Стерлингов.
   -- Так три, як написано, так и читаю.
   -- Ну-ка, дай сюда. -- Стерлингов забрал у него список. -- Болван, здесь написано: костюм импортный "тройка": штаны, пиджак, жилетка, все в чемодане.
   -- Ладно, верю. -- Старший прапорщик потянул листок на себя. -- Пусти, порвешь. Так, джопцы "Вранглер" темно-синие...
   -- Какие джопцы? -- испугался Стерлингов.
   -- Шо не понятно? -- Плеханов перевел взгляд на него. -- Джопцы как джопцы, с лейблом и мулькой. А шо, нет джопцев?
   -- Да не брал я ничего такого, -- заизвивался Стерлингов.
   -- У меня, может, и не брал, -- начсклада вновь принялся за карандаш. -- А вот фарцовщика в Шереметьеве кто грабанул?
   -- Ты что ж, там был? -- изумился Стерлингов.
   -- От ишшо! -- фыркнул Плеханов. -- Мне свох делов хватает. Ребята были из прикрытия. Ну так шо, будут джопцы или нет?
   -- Будут, -- Стерлингов вздохнул.
   -- Хорошо, читаю дальше, -- прапорщик заскреб грязным пальцем по бумаге. -- Так, сигары "Парта..." "Порно..." тьфу ты, язык сломаешь!
   -- "Портанагос", -- подсказал Стерлингов.
   -- Одна коробка, -- добавил Плеханов. -- Ну?
   -- Что ну?
   -- Ты шо, все скурил?
   Стерлингов замялся.
   -- Нескуренные сигары взад! -- потребовал старший прапорщик. -- И окурки тоже.
   -- Окурки-то зачем?
   -- Для отчетности.
   -- Один окурок артист съел, -- сообщил Стерлингов.
   -- Да ну?! -- удивился начсклада. -- По пьяни, что ли? Эх, жаль меня там не было! Ладно, один окурок прощаю. Дальше: пыво "Колос", 500 миллилитров. Где?
   -- Выпили.
   -- Бутылки взад! Коньяк "Дегестан"?
   -- Тоже выпили, -- соврал Стерлингов и зарделся.
   -- Не положено! -- хлопнул ладонью по столу Плеханов. -- По инструкции разрешалось выпить 50 грамм. Ишшо 50 -- на усушку и пролив.Итого 100. Шо, думаешь, считать не умею?
   -- Ну Иван Кузьмич... -- начал было Стерлингов.
   -- И не проси, -- прапорщик ощетинил усы. -- Не могу! И начальство, думаешь, дураки, раз тебе легенду трезвенника придумало? Э, погоди, -- он почесал ухо. -- Ты шо ж, вправду че ли, все время не пил?
   -- Вправду, -- Стерлингов кивнул.
   -- Целую неделю?
   -- Даже больше.
   -- Да ну , брешешь, -- Плеханов недоверчиво сдвинул брови. -- Киросинил, небось, себе втихаря.
   -- Да нет же, в самом деле, -- Приложил руку к сердцу Стерлингов.
   -- Ни капли, ни капельки?
   -- Вот пристал! Сказано тебе: не пил, значит, так и есть. Нельзя мне было.
   -- Шо, месячные? -- начсклада заржал.
   -- Дурак ты, Кузьмич, -- обиделся Стерлингов. -- Подшили меня перед заданием.
   -- Это как подворотничок, че ли?
   -- Сам ты воротничок! Ампулу мне вставили, -- Стерлингов похлопал себя по заднице. -- Как выпьешь -- все, смерть!
   -- Ух ты ма! -- прапорщик всплеснул руками. -- Во, химики. Ну, а теперь-то шо?
   -- Не знаю, -- сказал Стерлингов. -- Вроде бы обещали расшить. Скорей бы уж. А то и выпить не выпьешь, и все такое прочие...
   -- Это какое же такое прочие? -- блеснул глазами Плеханов. -- Шо ж, и трахнуться даже нельзя?
   -- Да причем здесь трахнуться? -- сморщился Стерлингов. -- Я про еду говорю. Например, селедку в винном соусе нельзя, конфеты с ликером тоже. Я тут не удержался, две ромовые бабы съел, так потом насилу откачали...
   -- Да уж, -- посочувствовал начсклада. -- Я бы так не смог. Я бы, наверное, в тот же вечер ее, заразу, кухонным ножом бы выковырял и нажрался бы в говно.
   -- Так и я бы, может, выковырял, когда б знал, где она, -- вздохнул Стерлингов. -- Мне же ее специально под общим наркозом вшивали, чтоб потом не нашел.
   -- Да, дела. -- Плеханов тоже вздохнул и вспомнил о своих обязанностях. -- Короче, так: пока не расшился, коньяк сдать.
   -- Ладно, -- сдался Стерлингов.
   -- Теперь раздел еда, -- прапорщик перевернул страницу. -- Гамбургеры, булки с кремом, шпик, огурцы, капуста, хлиб. По всему составить подробный отчет и сдать в течении суток.
   -- Хорошо, -- Стерлингов больше спорить не стал.
   Тут вошел Козлов. Был он уже помыт, в форме, причесан, и растительности на лице не было, не считая рыжих усов. Ы руках капитан держал вещи. Плеханов переключился на него.
   -- Шо, значит, у нас здесь? -- он принялся разбирать козловский реквизит. -- Так, вижу: плащ, пиджак, штаны... Нет, штаны не пойдут, зашьешь -- приноси. Дальше: майка, носки, турсы, усы. Усы? Где усы?
   Козлов опустил глаза:
   -- На мне усы. Не отклеиваются. Придется брить.
   -- Я те сбрею! Ты их сбреешь, а где я новые возьму? Одни усы на все Управление. Короче, если до завтрева не отдерешь, я тя головой в жбан с кипятком окуну и буду держать до тех пор, пока не отстанут! Ты меня хорошо понял?
   -- Хорошо, -- буркнул Козлов и попятился к выходу.
   -- Погодь! -- окликнул его начсклада. -- А "двушка" с дыркой где?
   -- Нет "двушки", -- сказал капитан.
   -- В десятикратном размере! -- Плеханов что-то записал на листке. -- Все, оба свободны.
   Козлов со Стерлинговым поспешили уйти.
   -- Слушай, Эдик, -- сказал в коридоре Козлов. -- Я тут в тюрьме стихи написал. Хочешь, прочту?
   -- Давай, -- Стерлингов не возражал.
   -- Над Матросской Тишиной -- тишина... -- начал Козлов и замолк. Дальше, как ни старался, вспомнить он не мог.
   -- Неплохо, -- похвалил Стерлингов. -- Можешь опубликовать в нашей многотиражке.
   Капитан посмотрел на Стерлингова, но так и не понял, смеется тот или нет.
  
  
   * * *
   Когда шеф контрразведки и полковник Семинард попали в коммунальную квартиру на Арбате, где жил Евлампий, когда, плутая между тазов и велосипедов, нашли они оббитую драной дерюгой дверь, когда, открыв эту дверь, вошли в холодную неотапливаемую комнату, полковник Бабель все так же лежал на диване, и грязные ботинки его свешивались вниз. Сухонькое стариковское тело не разложилось, а мумифицировалось отчего стало еще легче и суше. Невидящие глаза полковника были устремлены в потолок.
   -- Да, вот оно как бывает, -- проговорил шеф, снимая с головы фуражку. Он подошел к телу и двумя пальцами опустил Евлампию веки. -- Не дожил старик до персональной пенсии.
   -- И вечная память, -- почему-то добавил Семинард...
   За окном на Арбате кипела жизнь. Уличные художники рисовали углем прямо на стенах, фарцовщики увивались вокруг иностранцев, хиппи целовались на глазах у тех и других.
   -- Мне снился генерал Скойбеда, только что попавший в тюрьму... -- донесся оттуда козлиный фальцет под разбитую, расстроенную гитару.
   -- Да, -- шеф контрразведки сжал кулаки. -- Много еще всякой плесени по нашей с тобой земле ходит. -- Он посмотрел за окно. -- Давай же поклянемся, Георгий, над телом товарища, что будем давить эту нечисть, пока силы не иссякнут, до полной окончательной победы!
   -- Клянусь! -- произнес Семинард и смахнул украдкой побежавшую по щеке слезу.
  
  
  
  
   КНИГА ВТОРАЯ
  
   ЛОВУШКА ДЛЯ СВИНЬИ
  
  
  
  
   ПРОЛОГ
  
  
   СССР. Российская Федерация. Пермь. ИТК общего режима -- несколько приземистых кирпичных построек времен раннего постсталинизма, отгороженных от внешнего мира бетонной стеной с колючей проволокой наверху. 8 августа 1991 г, 11.30 утра.
   Солнечно. Из близ расположенной рощицы доносится истошный крик зяблика.
   Ворота исправительного учреждения, заскрипев, отворились и исторгли из собственного чрева седого человека под шестьдесят в измятом, не по росту большом, но знавшим лучшие годы костюме. В одной руке человек держал холщевую торбу с нехитрым скарбом, в другой сжимал журнал "Огонек". Ни свежесть летнего утра, ни пение птиц, ни даже пьянящий воздух свободы, казалось, не увлекали этого странного человека. Он достал из кармана помятую пачку "Стрелы", закурил без видимого удовольствия и побрел, подметая штанами теплую летнюю пыль, к центру города. И тотчас из ворот колонии вышмыгнул другой человек, гораздо моложе, одетый в красно-зеленую ковбойку и кепку, натянутую на косящие немного вбок, глаза. Из-под ощетинившихся жидких усов на верхней губе торчали два желтых от никоти­на передних резца.
   "Кролик" -- под таким псевдонимом проходил
   молодой человек в реестре платных осведомителей КГБ, выполнявших разовые несложные и несвязанные с риском для жизни поручения. В миру же молодой человек работал учителем физики, разъяснявшим пермской ребятне теорию относительности, но сейчас, в период школьных каникул, был свободен и мог полностью отдать себя любимому делу.
   Кролик тоже закурил, но с фильтром и, натянув еще ниже свою кепчонку, двинул вслед за седым по залитой ультрафиолетом дороге. Так дошли они до главпочтамта. Там седой постоял в нерешительности, а Кролик сделал вид, что интересуется результатами последнего тура чемпионата СССР по футболу на газетном стенде, затем оба один за другим, поднявшись по ступенькам, исчезли за стеклянными дверями с надписью "Междугородний телефон".
   Народу внутри было немного, и, к радости Кролика, он успел вскочить в свободную кабинку, смежную с той, что занял объект его наблюдения. Седой человек окинул безразличным взглядом своего соседа и отвернулся. Кролик мысленно перекрестился. Седой же, позвенев мелочью в кармане и всунув монету в предназначенную на то щель, набрал код города Москвы. Кролик, рискуя еще более усугубить косоглазие, заметил это, о чем не преминул отметить шариковой ручкой на запястье бледной руки. Далее возникла пауза: седой о чем-то мучительно размышлял, Кролик же ждал, вытянув в нетерпении тощую шею. Внезапно седой резко обернулся и в упор посмотрел на Кролика. В глазах осведомителя блеснул страх.
   -- Мама!!! -- истошно заорал в трубку Кро­лик. -- Это я, мама! Как слышишь меня, мама? Прием!
   После чего наступила тишина. Немногочисленные посетители в недоумении уставились на молодого человека в ковбойке, который затих и только судорожно прижимал трубку к уху, отчего на последнем проступили продольно-поперечные рубцы. Однако седого это по-видимому успокоило и он снова погрузился в свои мысли.
   Так прошло еще несколько томительных минут, в течении которых Кролик изредка бормотал:
   -- Да, мама, хорошо... купаюсь, мама, загораю...
да, на рыбалке был, и в лесу, и в музее тоже...
   Наконец в соседней с ним кабинке наметилось оживление -- седой достал журнал "Огонек" и, раскрыв его на последней странице, набрал телефон редакции. Трубку взяли сразу. Голос девушки на том конце казался недовольным:
   -- Алло... Я слушаю вас... Кто говорит?
   Седой с усилием проглотил слюну и произнес каркающим глухим голосом, выдавшим в нем выходца с Украины:
   -- Говорит генерал-майор внутренних войск Валерий Скойбеда... -- и через паузу, -- бывший генерал-майор... Я желаю сделать заявление для прессы.
   ГЛАВА 1
   Российская Федерация. Волободская область. Пет-рухинский район. Деревня Сопливны. Сельсовет. Угловая комната в два окна. 9 августа. За рабочим столом сельский оперуполномоченный капитан Козлов. Он смотрит на часы с кукушкой, что на стене напротив. Часы показывают 17.45.
   Козлов потянулся, отдернул давно неглаженный серый китель причесал волосы и задумался. За четыре последних года судьба наградила капитана больной печенью и бледной коньюктивой, но не это бес­покоило Козлова, а отсутствие перспектив: из Петрухинского района можно было при удачном стечении обстоятельств перейти в область -- и все...
  -- Можно или, это, подождать? -- услышал капитан где-то далеко.
  -- Жди не жди -- один хрен. -- пробормотал
он. -- Эх, надо бы обувь почистить, -- посмотрел
Козлов на две пары резиновых сапог у входа, и воспоминания накатили на него с новой силой: в 1987-
м, 31-го декабря, на торжественный карнавал в честь
Нового года, который по традиции отмечался на Лубянке всеми сотрудниками Комитета, капитан Коз­
лов пришел в форме американского морского пехо-
   тинца, напугав тем самым почетного гостя вечера вице-адмирала Плангтонова до полного безумия. Этот последний день года явился концом карьеры Козлова.
   -- Это, я понимаю, это один, конечно, хрен и
есть, то есть, это, мы и подождем, -- снова раздался
голос.
   Козлов очнулся от раздумий и увидел у дверей двух человек, с виду селян, в ушанках, ростом около 165 сантиметров и без особых примет. Резиновые сапоги у двери принадлежали им.
   -- Немедленно обуться, -- приказал капитан, не­
много смутившись.
   Мужики принялись исполнять.
  -- Это, стало быть, вы милиция? -- спросил
один. Он первее справился с делом.
  -- Милиция и есть, ты дело говори, -- второй
тоже обулся и толкнул первого локтем.
   Оба они замолчали, переминаясь с ноги на ногу.
  -- Что, граждане, сигнал принесли? -- предположил Козлов. -- Вот ручка, бумага... Паспорта при вас?
  -- А как же, -- первый селянин достал из-за пазухи документы, положил их капитану на стол и от­
ступил назад.
   Козлов нехотя надел очки (в последнее время он много читал по ночам в темноте, чтобы не будить жену и соседей по общежитию, и испортил зрение) и прочел:
  -- Петр Михайлович Коровников. Это кто?
  -- Я, -- сказал первый, казавшийся смуглее и
морщинистей второго. Капитан про себя окрестил его
Хмырем.
  -- А я Петр Олегович Свинарников, -- вставил
другой и зачесался в своих соломенных волосах.
   "Агентурная кличка "Гнида", -- мрачно подумал Козлов.
   До конца рабочего дня оставалось десять минут.
   -- Быстрее пишите и домой, -- сообщил посетителям капитан. -- Мне еще сегодня картоху в огороде окучивать.
   Мужики грызли ручки и переглядывались.
   За восемь минут они написали по одной строчке, и Козлов твердо заявил:
   -- Все, завтра к девяти ноль-ноль.
   Он выхватил у Свинарникова листок, на котором было написано следующее: "Я, гражданин Хомяков, и я, гражданин Свинух, обязаны сообщить о..."
  -- Стоп! -- удивился капитан и посмотрел в документы. -- Во-первых, где взяли чужие паспорта?
  -- Никак нет, -- заныл Хмырь. -- председателева это работа -- фамилии заставляет менять на
соответствующие, эта, облику советского колхозника.
Мы ж из-за него сорок верст и топали, гадюки такой.
Надои при нем падают, понимаешь, хрен на подворье
садить заставляет, а от него живот невозможно
пучит...
  -- Завтра, я говорю, -- Козлов показал мужикам
на дверь.
  -- Братанов своих в бухгалтера и на скотобазу
директорами, документы исторические подделывает,
на лекциях политических за ширмой бухает! -- затараторил Гнида, снимая ушанку и доставая из нее несколько фотографий. -- Ну, хоть одним глазком
взгляните.
   Козлов посмотрел, прочитал надписи на обороте:
  -- "В.И.Ленин на субботнике в совхозе "Красный
Ильич"... "В.И.Ленин и председатель А.И.Дупло
раскулачивают кулака Хведорова"... Председатель
А.И.Дупло угощает В.И.Ленина "Беломором"...
  -- Из Красного уголка срезали, со стенда, --
пояснил Хмырь. -- Он, председатель то бишь, и журналистов через это обманывает. "Беломора" ведь тог­да не было.
  -- Может это не "Беломор", а "Казбек". -- предположил Козлов. -- Хотя, насколько знаю, Ленин не курил да и пил только морковный чай вприкуску.
  -- Нет, это "Беломор", просто это не Ленин,
это "Ильич", -- наш конюх, -- объяснил Гнида. --
Председатель районному начальству очки втирает. За
такое надо бы на Колыму или в расход.
  -- Понятно, -- догадался Козлов. -- Ваш предсе­
датель совершил нехороший поступок, я бы даже
сказал, проступок, но времена, товарищи, не те.
   Ну, выпишу я ему штраф за мелкое хулиганство в размере пятидесяти рублей, ну и что? Нет, за сорок верст за этим не поеду. И без того дел хватает, тут не знаешь, за что браться: за разбой или за кражи... -- Капитан указал селянам на груду макулатуры за шкафом.
   -- Но ведь через эти все дела живой человек пропал, хоть и недоумок, -- не унимался Хмырь.
   -- Хоть и глухонемой идиот, -- подтвердил
Гнида.
  -- Человек? -- переспросил Козлов. -- Это кто у
вас в совхозе человек?
  -- Мужик, -- поправился Хмырь. -- Ильич, который на Ленина и похож.
  -- Ну, давай все сначала. -- Капитан не любил
копаться в огороде и решил задержаться сегодня. --
Да по порядку.
  -- Родился я, значить, в тридцать четвертом,
зимой, кажись... -- начал Хмырь, за что и получил
от товарища затрещину. -- А-а, ну, дать, я про председателя. В воскресенье енто началось на собрании, Дупло, председатель наш, на лестницу залез и орет...
   Козлов улыбался, прикрыв ладонью рот...
   * * *
   -- Скамейки вносите из шахматного кружка, со стульев аквариумы убрать и сюда... Как политкружок, то и народу никого, а как кино привезли -- восемьсот мягких мест не хватает, -- кричал председатель совхоза "Красный Ильич" Дупло, сложив рупором ладони.
   Он возвышался на стремянке, поставленной в центре актового зала при сельсовете. Расстегнувшийся ворот белой рубахи с желтыми от пота подмышка­ми оголил низ мощной председателевой шеи, на ко­торой плотно сидела цепочка с бритвой.
   Между рядами взад-вперед ходили двое мужиков со скамейкой и тихо матерились, стараясь поставить ее между кресел.
   -- Гопников в зал не пускать! -- продолжал
орать Дупло. -- Эй ты, Нилошаденкого, тьфу, Никоненкого сын, иди побрейся домой, человек же из газеты приехал. Ты меня знаешь -- я показухи не люблю, как один раз вмажу -- мало не покажется. Говорю тебе: бройся и иди домой стричься!
   Председатель поднялся на ступеньку наверх, смахнул со лба прядь русых волос и продолжал:
   -- Шурин, ты где? Каково Манька меня подстригла, глянь, чего молчишь? Не нравлюсь? Я те шас быстро понравлюсь!
   Шурин, он же главный бухгалтер Бухло, тяжело дыша, нес в это время радиолу "Радуга" шестьдесят пятого года выпуска и бормотал себе под нос:
   -- Ух, тяжело, бля, тут человек с похмелья помирает, а ты под руку смердишь. Под горшок ты подстрижен, под нужник.
   Дупло тем временем, забыв о шурине и о прическе, продолжал руководить:
   -- Цветы на окна несите. Почему такие цветы
жухлые? Я с дому во какие принес, -- он раскинул
руки и чуть было не упал с лестницы. -- Что? Засохшие принес?! Ах, ты стерва старая, уволю из клуба
на пенсию!
   Тут голос подал длинный худосочный завклубом, гражданин Циркуль:
  -- Товарищ Дупло, уже одиннадцать ноль-ноль,
пора собрание открывать.
  -- Как одиннадцать! Как ноль-ноль! -- заорал
председатель. -- Скамейки ставить быстро!
  -- Не встает никуда -- места нету, -- пожал плечами один из мужиков.
  -- Я щас покажу нету! -- Дупло слетел со стремянки и пробежал по крашеному полу к мужикам, обдувая пол коричневыми кримпленовыми брюками. Он ловко выхватил у совхозников скамейку,
успев отвесить одному из них поджопник, чем вызвал смех главбуха, приютившегося за ширмой у радиолы.
   Шумно открылась дверь и в зал вбежал директор местной скотобазы Осеменюк.
   -- Я что, опоздал? Нет? У меня ж утром свиноматка сдохла, а такая здоровая на вид была, кровь с молоком, -- мыслил и говорил он одновременно.
   -- Леха, кончай, -- обратился он к председателю. -- Я все принес, -- и похлопал себя по пиджаку
из кожзаменителя.
   За пазухой у него зазвенело стекло, забулькало и даже запахло бужениной с чесноком. Дупло зло стрельнул глазами:
  -- Некогда. Котя, вы начинайте, человек из газеты ждет уж, небось.
  -- Начинай, шурин, -- крикнул Осеменюк все
тому же главбуху.
   Тот поставил на заготовленную пластинку иглу и завел радиолу. Заиграл Гимн.
   -- Да не это, -- поправил того Осеменюк. -- Аршины доставай. Или вчера на рыбалку не ходил и поправиться не треба?
   Бухло выключил радиолу и достал из-под трибуны пыльные стаканы. А Дупло все ходил со скамей­кой между рядов, потом, ругнувшись, бросил ее в проход и залез на стремянку.
   -- Все! Заходи! Детям не входить! С фамилиями
от "А" до "Н" -- по правую сторону партера, остальным -- по левую, ветераны в - первый ряд. Кто вчерась выпивал, все назад, в амфитеатр.
   В зал ринулись совхозники, не соблюдая субординацию, стремясь попасть в первый ряд: в "Красном Ильиче" уважали кино как жанр, особенно между третьим и четвертым стаканами.
   -- Шо-то я не пойму, где здесь председатель? --
заорал Дупло. -- Где? Говорю пока культурно. Садиться строго по алфавиту: Агротехников, Бороновин, Демонстрациин, короче, все по Навозов включи­тельно -- по правую сторону.
   Внезапно речь Дупло прервал влезший в окно сорванец.
  -- Тятька, тятька! -- запищал он. -- Корреспондент в луже застряли!
  -- Я побег вынимать. Вы тут цыц! -- дал команду председатель. -- Где хлеб-соль?
   Бухло пожал плечами и кивнул на Осеменюка, тот, жуя краюху, пояснил:
   -- Я ж не знал, Леха. Не подавиться же мне
теперь.
   -- Ну, хрен с ей. Веди, сын, -- и Дупло выпрыгнул в окно.
   Собрание началось через двадцать минут.
   За красного сукна столом в президиуме слева направо расположились главный бухгалтер, председатель и директор скотобазы, которые успели выпить по стакану самодельной семидесятиградусной водки и немного успокоиться. У микрофона, сильно ссуту­лившись, стоял собкор областной многотиражки то­варищ Впередко -- небольшой морщинистый человек в видавшей виды кожаной куртке и кепке. Кожаные же штаны в данный момент сохли на председателевом заборе, а на тощих ногах собкора развевались два коричневых флага -- штаны А.И.Дупло. Послед­ний при этом зяб в штопаных белых кальсонах вре­мен советско-финской войны.
   "Прилично одеться нельзя," -- раздраженно ду­мал он.
  -- Товарищи, -- начал собкор, -- сразу прошу
извинить за начинающийся насморк, я хоть и съел
две таблетки аспирину, но, боюсь, уже простыл. А
вам посоветую дороги строить, как в других совхозах.
  -- Но, товарищ Впередко, в прошлом году ребром встал вопрос, -- решил оправдаться Циркуль. --
Или клуб, или дорога. Мы решили -- клуб. Люди в
соседнюю деревню на танцы бегают. А итог какой: у
их баб уже по пять ребятишек по статистике, а у
наших -- полтора.
  -- Правильно говорит! -- закричали из зала. --
Ты жопу на дороге подмочил и уехал, а нам всю
жизнь без культуры-отдыха.
   -- Регламент! -- строго сказал Дупло и поднял
над головой будильник "Луч". -- Ближе, товарищи,
к лекции.
   Он кивнул Осеменюку, и тот, грохоча стульями, устремился за ширму наливать водку. Почувствовав это, главбух засуетился.
   Собкор же помялся немного, словно вспоминая, чихнул, высморкался в большой синий платок и начал:
  -- Тема нашей беседы -- "Фермер и фермерство"
и культурная программа под названием "Настоящая Америка" с демонстрацией эротико-публицистического фильма "Трое в постели, или Половой инстинкт". Перед вами, -- собкор порылся в кармане и
вынул из него банку килек в томате. -- Минуточку! -- поправился он, вынимая из другого кармана "маленькую". -- Я извиняюсь, брюки не мои.
  -- Не твои и не лазь! -- крикнул выглянувший
из-за ширмы Осеменюк.
  -- В моих брюках лежал словарик кооператора, -- стушевался Впередко. -- Но я процитирую по памяти, -- голос его стал противным и монотон­ным. -- После снятия, так сказать, "железного зана­веса" многое нам стало ясно, товарищи, и в первую очередь бросились в глаза успехи специалистов США в области сельского хозяйства, коих именуют в простонародье хвёрмерами. Вот у вас есть ферма? -- спросил у президиума Впередко.
   Но там никого не оказалось, ибо властьпридержащие сидели за ширмой, только в углу на стуле скрючился завклубом Циркуль, который вел стено­грамму собрания.
  -- У вас есть ферма? -- спросил корреспондент
уже у зала.
  -- Не, у нас скотобаза, -- раздалось несколько
голосов.
  -- Нет, а значит нет и хвермерства. -- Впередко
приободрился. -- А в США есть. Там число сельхозжителей, или иначе, совхозников, составляет всего три процента населения, а страну-то они накормили! Можно сказать, до отвала, ибо до сорока процентов
американцев страдают избыточным весом, а у двадцати и вовсе -- ожирение! Эх, товарищи, вот вы зна­ете, что такое попкорн или, к примеру, кока-кола?
   В зале молчали. В основном грызли семечки и играли в "козла" бесшумными картонными фишка­ми, кто-то курил.
  -- Вот, товарищи, -- нахмурился корреспондент. -- Вот где она, наша сермяжная действи­тельность, бездуховность наша и...
  -- Кино давай! -- крикнули откуда-то слева.
   Впередко смутился.
   -- Товарищ председатель, я так работать не
могу, -- он заглянул за ширму, где перед его носом
моментально возник стакан, протянутый Осеменюком.
  -- Не меньжуйся, друг, щас выпьешь рюмаху, и
настроение появится, потом в байну тебя сводим --
простуду сгонишь, бабу, как положено, получишь,
она у нас от ста болезней, а у ей всего одна, ха-а-а-а!
Ты только напиши про нас, чтоб все как надо, что,
дескать, миллионер совхоз, все в закромах присутствует, и про нас отпиши. А что мы выпили, на нас не гляди, мы вчерась на рыбалке были, сам понимаешь.
  -- Вообще-то я ни-ни, но из уважения...
   Собкор больше в зал не вышел -- слабый оказал­ся человек. А к микрофону пошатываясь вылез Дупло.
   -- Эй, кто там курит? Кто, спрашиваю? Встать!
Навозов и Пометов, вон за курение! Так-с, это что
записка пришла? Ты, что-ли, Пьявкин, писал? Точно
ты, -- Дупло стал читать. -- "Правда ли, что в застойные времена в ботанической литературе писалось о пестиках и тычинках?" Подпись -- учитель ботани­ки Пьявкин. Ну ты, учитель, и дурак, -- рассмеялся председатель. -- У жены своей спроси. Еще вопросы есть? Тогда кино. Как оно там? "Трое в постели", взаглавной роли заслуженный артист США Теодор Фрайер. И еще товарищ собкор убедительно просил отличать во время просмотра фильма эротику от порнографии. Посему товарищи женщины свободны.
   Потух свет, затрещал кинопроектор, пошли первые кадры. И вдруг тишину зала нарушил душераз­дирающий вопль, с которым вон из зала бросился совхозный конюх по прозвищу Ильич.
   На следующий день в огородах по всей деревне
   был срезан мак...
   * * *
   Мужики стихли, завершив рассказ, и вытирали пот со лбов рукавами засаленных ватников. У капитана лихорадочно блестели глаза, он нервно теребил в руках пятьдесят четвертый бумажный самолетик, сделанный им из страницы журнала дежурств.
   -- Товарищи дорогие мои, -- торжественно
произнес Козлов. -- Как любил повторять полковник Семинард, все тайное рано или поздно становится явным. Этот артист -- Теодор Фрайер и ваш
конюх Ильич -- одно и то же лицо, и оно... Короче
говоря, товарищи, это Свинья, настоящий Свинья!
   -- Оно и понятно, -- согласились мужики, натягивая шапки.
   Через три минуты капитан несся на своем "Ура­ле" в сторону "Красного Ильича".
   -- Ну, рванул. -- уважительно проговорил
Гнида. -- Куда это он?
   -- Дык магазин закрывается, -- пояснил Хмырь.
   ГЛАВА 2
   США. Штат Огайо. Пригород Кливленда. 9 августа. Склад боеприпасов 9-го полка ВВС США. 13-55 по местному времени.
   Под открытым небом стоят металлические контейнеры с надписями: "GO TO USSR". У одного из них, открытого, воровато оглядываясь, роется в гуманитарной помощи немолодой полный муж­чина в бейсболке козырьком назад и сильно поно­шенном пиджаке с налокотниками. Обнаружив банку корма для попугаев и коробку уцененных ку­бинских сигар, он скрывается в подсобке. Его об­висшие усы шевелятся от ветра.
   В 14-02 у здания склада тихо встал новенький кадиллак, из которого неспешно выбрался грузный шикарно одетый господин. В его черной холеной бороде скрывалась улыбка. Господин оглянулся, подер­жался за печатку с голубым камнем на пухлом ми­зинце и уверенно зашагал к подсобке, где в это вре­мя, освещаемый сильной лампочкой без абажура, на диване между двумя ржавыми пружинами, возлежал бывший начальник русской службы ЦРУ, советолог ныне, -- сэр Джеймс Уорбикс. Он снял бейсболку, обнаружив небольшую лысину, положил ее под голо­ву и принялся последовательно обнюхивать кубинскую сигару, которую только что вынул из коробки. Уорбикс донюхал ее до мундштука, мечтательно улыбнулся и направил нос в другую сторону, когда дверь в подсобку с силой открылась, стукнувшись о стену, и на пороге показался господин с бородой, ко­торый с ходу прорычал:
  -- Что за дела, Уорбикс? Я гражданский человек, коммерсант.
  -- Спокойнее, Сэм, присаживайтесь, сколько лет,
сколько зим. Я неплохо говорю по-русски, неправда
ли, дорогой Стадлер?
  -- Я два года уже не Стадлер! -- гаркнул бородач, багровея. -- Я Зигфрид Лифшиц, компания
"Интеллект-лимитед" -- заправка картриджей. Запомните это! Я пришел сюда сам, и я ухожу.
  -- Сам? -- переспросил Уорбикс, привстав с дивана. -- А где мои люди, которые должны были привезти вас? -- Он удивленно поглядел на портрет Бена Франклина на стене.
   Тот, кого он называл Стадлером, усмехнулся, плюхнулся в кресло у окошка и подул на костяшки пальцев:
   -- У одного, полагаю, перелом челюсти, а второй -- задавился жвачкой с испуга.
   Уорбикс уставился на Стадлера, открыв рот и вцепившись в пружины матраца, потом, взглянув на Франклина, произнес:
  -- "Орбит" без сахара!
  -- Что вы сказали? -- Лившиц-Стадлер откинул­ся на спинку кресла, скрестив руки на животе.
  -- У бедняги была высокая кислотность во рту --
он жевал "орбит" без сахара, понимаете, вы! -- возмущенно вскричал советолог. -- За это вам придется
дорого заплатить.
  -- Вряд ли, -- спокойно ответил бородач. -- У
этих идиотов не было даже жетонов. И стеснительные донельзя, сами напросились. Где вы таких отыскали? Врываются ко мне домой, спрашивают: не вы ли Лившиц? Я говорю: много в Кливленде Лившицев, вам какой нужен? Они: Зигфрид. Я: ну, а Зигф­ридов еще больше, -- и дверь закрыл. Звонок! Они снова: не могли бы мы взять у вас пальчики на экспертизу, или, скажем, ненужную вещь? Я, Уорбикс, сам понимаешь, дверь снова закрыл, но настроение уже не то. А они снова позвонили, суют сандвич, го­ворят: будьте добры, надкусите -- мы и по зубам оп­ределяем, особенно у покойников. Ну, я и не выдер­жал. У меня, кстати, самый лучший в городе адвокат.
   -- При чем здесь адвокат? -- не понял Уорбикс,
раздосадованно постукивая себя сигарой по лбу. --
Эти, как вы смели выразиться, идиоты, -- мои племянники, студенты строительного колледжа, ребята решили подработать в свой уик-енд, я платил им 5 баксов в сутки. Сами понимаете, что профессиона­лы за такие гроши работать не станут. А все дело в чем? -- Уорбикс вставил сигару в рот. -- ЦРУ в пос­леднее время практически не финансируют -- это конверсия, Сэм. СССР не является больше монстром, он разваливается сам. А нам? Что делать нам -- со­трудникам? Приходится экономить. Я не обкусываю больше сигар, Сэм. Такие тяжелые времена, -- Джеймс достал из кармана пиджака платок и вытер слезу, выкатившуюся из левого глаза.
   Стадлер молчал, сверля глазами поношенный уорбиксовский пиджак: где-то он уже видел его и неоднократно. Советолог меж тем продолжал ныть:
   -- Штаты сокращают, мы с братом делим один
портфель на двоих, хотя формально я -- советолог, а
он -- украинотолог. Украинский дается брату с трудом, разве что песни. Оклад маленький, одна надежда в плане финансов на наши мемуары: "Джеймс и
Джо Уорбиксы. 20 лет в ЦРУ." Как вы думаете, нас
напечатают?
   Стадлер рассмеялся. Устав от нытья Уорбикса, он принялся изучать портрет Президента: прыщавый нос, слезящиеся глаза, обвислые усы -- не слишком приятное зрелище. Бывший .советолог не был идолопоклонником и не испытывал обиды за державу и честь первого человека страны.
   Уорбикс прикурил от электрического обогревате­ля и продолжал: -- Знаете, все чаще вместо серьезных дел прихо­дится заниматься? Отправкой гуманитарной помощи в Россию, причем, по каналам, о которых раньше и думать запрещалось.
   Стадлер снова рассмеялся: полгода назад он отдал один пиджак бойскаутам, собиравшим помощь для стран Восточной Европы. Этот пиджачок сейчас плотно обтягивал пухлое тело Уорбикса, который все бормотал:
   -- Мало того, новый шеф-пацифист собирает
компромат на всех старых сотрудников, и на нас с
братом, в ток числе. Только и ищет повода,., А щелкоперы! Тут недавно такое понаписали: раскопали где-то про нашего Фрайера-Свинью. Пишут, что он законсервированный агент.
  -- Но он же просто убежал, этот кретин, -- возразил Стадлер.
  -- Может быть, но если его найдут, нас с братом
уволят к чертовой бабушке! Да и вы, я слышал, скоро летите в Россию, вряд ли вас туда пустят, -- Уорбикс смахнул пепел в банку из-под корма для попугаев.
  -- Меня? -- Стадлер улыбнулся. -- Пустят. Я
чист, и я еду организовывать СП -- картриджи нужны везде и всегда. Мне ничего не грозит,
  -- Но если это дело всплывет на поверхность,
тогда и ваш аванс, помните, придется отдать. А ведь
это целый миллион, -- Уорбикс выронил сигару,
  -- Я могу заплатить прямо сейчас, -- Стадлер
похлопал себя по нагрудному карману, но, видя
оживление советолога, добавил. -- Не вам, конечно.
  -- Ну, тогда я прошу вас: помогите нам разобраться с этим делом, нужно будет только отыскать Свинью, остальное сделают наши люди, мы хорошо заплатим.
  -- Не думаю, -- Стадлер встал. -- Не надо впутывать меня в ваши грязные делишки. Я коммерсант, вам знаком смысл этого слова, Уорбикс?
  -- Ну, хотите я стану на колени?! -- взмолился
советолог.
   Стадлер молчал, разглядывая Бена Франклина,
  -- Мы одни? -- вдруг спросил он.
  -- Да, -- Уорбикс затянулся, а Стадлер резко сорвал с ноги ботинок и швырнул им в портрет.
   За стеной кто-то упал со стула и застонал.
   -- Ведь это ваш брат упал, -- проговорил Сэм с
расстановкой.
   Уорбикс понуро молчал.
  -- А я-то думаю, что это у президента такой нос
прыщавый, и усы совсем как у вас, -- продолжал
Стадлер. -- Это, кстати, кто -- Джо или Джеймс?
  -- Это не имеет значения, -- ответил тот из Уорбиксов, что сидел. -- Вы и за это ответите! Вы думае­те, я -- идиот? Я и мой брат?
  -- Джеймс, помогите, я упал в бочку с краской! -- донеслось из соседнего помещения.
   Уорбикс кинулся за дверь. Стадлер прислушался.
   -- Дайте мне пистолет, брат! -- раздался крик.
 Сэм не спеша отворил окно.
   Когда в подсобку ворвались Уорбиксы, там уже никого не было, сжав кулаки они выглянули в окно и увидели "уезжающий кадиллак.
   -- Шо, прыпух, Стадлэр хэров! -- бросил ему
вслед украинотолог.
   -- Не горячитесь, братишка, ну не мог он честно
заработать такие большие деньги. Давайте-ка наведем справки о его бизнесе, -- подумав, решил
Джеймс. -- Кстати, вы не знаете, что такое картриджи?
   ГЛАВА 3
   Едко. На самом верх­нем пологе председатель совхоза А.И.Дупло, далее -- по выносливости -- Осемнюк, бухгалтер И.А.Бухло и, наконец, плашРоссийская Федерация. Петрухинский район. Совхоз "Красный Ильич". Баня директора скотоба­зы Осеменюка. 21.00 того же дня. В парилке -- совхозная элита и корреспондент об­ластной многотиражки Впермя на полу -- коррес­пондент Впередко. Жарко и влажно.
   -- Ух хорошо, ух здорово; -- отчаянно хлестаясь веником, пыхтел председатель. -- Эй, Котя, плесни-ка еще на каменку!
  -- Побойся Бога, Леха, -- возразил Осеменюк. --
Корреспондента угробишь.
  -- Нехай привыкает, горожанщина! -- Дупло отшвырнул веник. -- Плескай, кому говорю!
   Яростно зашипели красные от жара камни, кор­респондент на полу сдавленно застонал.
  -- Ладно, хватит для началу, -- председатель вылетел из парилки в предбанник, а за ним и вся ком­пания. Последним -- полуживой с непривычки Впередко.
  -- Ну шо, писатель, как оно? -- Дупло успел завернуться в махровую расшитую узорами простынь и теперь отдувался и покрякивал.
  -- Ох, тяжело, Алексей Иванович, -- ответил собкор. Его тощее синюшное тело хранило отпечаток всех трещин и выпуклостей деревянного пола.
  -- Ясный хер! -- одобрительно заметил председатель. -- Енто тебе не в луже барахтаться.
   Все засмеялись.
   -- На-ка, хлебни кваску -- враз полегчает, -- Дупло зачерпнул огромным ковшом браги из сорока­литрового бидона.
  -- Это ж не квас, -- усомнился Впередко, принюхиваясь.
  -- Как не квас? -- обиделся председатель. -- Настоящий русский квас. Верно, Котя?
  -- Самый что ни на есть! -- Осеменюк любовно
погладил бидон. -- Сам делал. В городе такого не
сыщешь. В городе бодяга одна, брандахлыст! Пэй, писатель, не бойся.
   Приоткрылась дверь, и в щель просунулось длинное вечноудивленное лицо завклуба Циркуля:
   -- Алексей Иваныч, там к вам милиция приехали, просют всем собраться в клубе.
   -- Шо?! -- красная рожа Дупло стала еще'
ярче. -- Доигрался, сучонок? -- набросился он на
бухгалтера. -- Говорил тебе... -- он осекся, вспомнив
про корреспондента.
   -- Значит так, Циркуль! Дверь быстро закрыл, пар уходит -- это раз. Милицию сюда тащи живо, щас напарим так, шо обо всем забудет -- это два.
Котя, как там у нас с бухлом?
  -- Да что с ним будет? -- Осеменюк похлопал
бухгалтера по плечу. -- Жив, курилка!
  -- Да не с этим! -- Дупло хлебнул браги. -- С
бухаловым шо? Много еще водки?
  -- Всем хватит, -- засмеялся директор скотобазы. -- Водки -- залейся.
  -- Это хорошо, -- одобрил председатель. Он нагнулся к самому уху шурина и шепнул. -- Вот шо,
Иван, гроссбух спрячь, а лучше сожги. Новый заведем.
  -- Есть! -- Бухло в чем был выскочил из бани.
   Капитан Козлов тем временем беседовал на цент­ральной площади с колхозниками, сбежавшимися в изобилии поглядеть на живого милиционера. Но больше всего было на площади детей. Двое пацанят дергали капитана за широкие штаны с лампасами, остальные же облепили его сине-желтый "Урал" с коляской.
   -- Уберите детей от техники! -- кричал Козлов в
толпу. -- А ну, пошли, пошли отсюда, вам уже спать
пора! Чьи это дети? Бабы, чьи это дети?
   Никто не отозвался. Малышня меж тем добра­лась до бензобака. Не видя иного способа уберечься от беды, Козлов выхватил из кобуры пистолет и вы­стрелил в воздух. Когда пороховой дым рассеялся, площадь была пуста. Лишь в луже неподалеку кто-то барахтался. Капитан подошел ближе и признал завклубом Циркуля -- он уже беседовал с ним по приезде.
   -- Так где председатель? -- холодно спросил
Козлов.
  -- В бане они, -- Циркуль смущенно поднялся. -- Вас приглашали.
  -- Ну что ж, если не гора к Магомету... -- пробормотал Козлов. -- Хотя, постойте. Вы были знакомы с вашим конюхом. Ильич -- так, кажется его
зовут?
  -- Да кто ж его не знает? -- проговорил Циркуль, отряхиваясь. -- Странный такой тип.
  -- Чем странный? -- заинтересовался Козлов.
   Да всем. Так-то он вроде глухонемого, молчит все время. А по ночам разговаривает. Причем не по нашему разговаривает. По тарабарски. Мы всей деревней бегали слухать. Никто ничего не понимал. Учитель немецкого -- и тот ни хрена не понял. Гово­рит, произношение ни к черту.
  -- А где он сейчас? -- задал коварный вопрос капитан.
  -- Кто, учитель?
  -- Да не учитель. Ильич где?
  -- Так кто ж его знает, -- пожал плечами завклубом. -- После лекции той сгинул. Довела, видать, эротика проклятущая.
  -- Хорошо, -- Козлов закурил. -- Я бы хотел
осмотреть его дом.
  -- Да какой там дом? В конюшне он жил, там лошадей мало, а места много. Он ведь в совхозе недавно появился -- ему дом не положен. У нас и ко­ренные-то без жилплощади, а вы говорите...
  -- А когда, когда он появился? -- продолжал
пытать капитан.
  -- Ну, я не помню, -- Циркуль почесал макуш­ку. -- Три года тому, а может и все четыре. К зиме
дело было. В лесу его нашли: вмерз совсем, бедолага. В деревню принесли, отогрели, так и прижился. А куда ему деваться?
   -- "Ага, все сходится," -- прикинул в голове
Козлов, а вслух сказал: .
   -- Ладно, пошли на конюшню.
   В конюшне было сыро и воняло прелым навозом. Заржали испуганно лошади, учуяв чужаков.
   -- Вот тут он и жил, -- Циркуль указал на заку­ток в самом углу.
   Козлов прошел внутрь стойла, огляделся: куча соломы, служившая постелью, какие-то тряпки в углах... Скромный интерьер удачно довершала тусклая лампочка под потолком.
  -- Я сейчас буду производить здесь обыск, -- сообщил Циркулю капитан. -- А вас, товарищ, попрошу побыть понятым.
  -- Ух ты! -- испугался завклубом. -- А он что,
натворил чего, Ильич-то наш?
  -- Да ничего особенного, -- Козлов не стал вдаваться в детали и приступил к осмотру.
   Минут через десять он нашел то, что искал: под соломой, завернутый в промасленную тряпку, лежал загранпаспорт на имя Мелвина Розенблата, уроженца города Пуэбло, штат Колорадо, США.
  -- Вы видели это? -- спросил он у Циркуля.
  -- А что "это"? -- завклубом вытянул шею.
  -- Вещдок, -- важно пояснил капитан. -- Прошу
засвидетельствовать.
  -- Я готов, -- Циркуль понурился.
  -- Выше голову, дружище! -- Козлов заметно повеселел. -- Пошли теперь к председателю.
   Далее события разворачивались следующим образом: в бане капитана почти насильно раздели и заки­нули на верхнюю полку. Сам председатель Дупло взялся обхаживать его веником, в чем был непре­взойденным мастером.
  -- Совхозом нашим, стало быть, интересу­
ешься? -- вопрошал председатель, похлестывая Коз­лова по плечам. -- Это хорошо. Мы с милицией в
ладах, у нас от нее никаких секретов. Верно, шурин?
  -- Так точно! -- по-армейски поддакнул бухгалтер Бухло.
  -- Я бы хотел задать вам несколько вопросов касательно вашего конюха -- Ильича, -- тяжело отдуваясь и смахивая струящийся по лбу пот, проговорил капитан.
  -- Ильича? -- Дупло перестал махать веником. -- Кто таков? Вы его знаете? -- обратился он к
родственникам.
  -- Никак нет! -- отрапортовал Бухло.
   -- И я не знаю, -- подтвердил Осеменюк.
Председатель широко улыбнулся Козлову.
  -- Видишь ли, тезка, у меня под крылом полторы тыщи этих... совхозников, разве всех упомнишь?
  -- Вы должны его помнить, -- Козлов приподнялся на локтях. -- Вы с ним даже фотографировались вместе.
   Председатель улыбнулся еще шире.
   -- Да я ж со всеми совхозниками фотографируюсь. И им приятно, и мне не тяжело. Это ж искусст­во плюс политика. Пора уходить от авторитарного стиля в руководстве, -- Дупло принялся цитировать по памяти последнюю директиву областного началь­ства. -- Больше демократии в массы, друзья. Демо­кратию следует привносить сверху и доводить ее до самых низов, до каждого, так сказать, простого тру­женика.
  -- Все это очень хорошо, -- Козлов и сам помнил
данную директиву наизусть. -- Но как вы объясните
несоответствующие действительности надписи на этих фотографиях?
  -- Какие надписи? -- встрепенулся председа­тель. -- А ну, покажь!
   Они вышли в предбанник, где капитан продемон­стрировал имеющиеся у него снимки.
  -- Откуда они у тебя? -- подивился Дупло.
  -- Это все Свинарников с Коровниковым, -- зашептал председателю в ухо Осеменюк. -- Их работа,
больше некому! Они красный уголок ремонтировали, видать там и спыздили.
   -- Ну так как же с надписями? -- повторил
Козлов.
  -- А что с надписями? -- переспросил председатель. -- Все верно. "Беломором" вот тут угощаю. Шо мне, "Беломору" жалко? Я им всех угощаю. Хочешь, и тебя угощу?
  -- Спасибо, -- поблагодарил капитан. -- Речь не
о "Беломоре", а о том, кого вы им угощаете. Здесь написано: "В.И.Ленина".
  -- Так то ж не я писал, -- Дупло отхлебнул
браги из ковша. -- Почерк не мой. Чей это такой
почерк красивый?
  -- Циркуля, ясное дело, -- пояснил Осеменюк. -- Чей же еще.
  -- Вот с Циркуля и спрашивай, -- посоветовал
председатель. -- И вообще, шо ты к конюху этому
привязался? Говно он, а не конюх. Говно! Вон директор скотобазы -- Котя Осеменюк -- настоящий ста­хановец. У него свиньи шо мухи плодятся. Комму­нист, опять же, и первый демократ опосля меня. Вот и писатель про него статью писать собирается.
   Дремавший доселе в углу после двух ковшиков "русского кваса" Впередко, встрепенулся и в удивле­нии захлопал глазами.
  -- Конюх интересует меня как общественно опасный субъект, -- приоткрыл свои карты Козлов.
  -- Это как понимать? -- вытаращился председа­тель.
  -- Уж больно он похож на одного злостного алиментщика, -- выдал Козлов первую пришедшую на ум фразу, запомнившуюся ему по какому-то фильму.
  -- Как это? -- не сообразил Дупло.
  -- Ну, алименты не платит, -- подал голос из
своего угла Впередко.
  -- Элементы? -- нахмурил брови председатель. -- С элементами там разными у нас строго. Вон недавно кулаку Хведорову дали просраться, чему и документальное подтверждение есть. -- Он указал на соответствующую фотографию. -- Ну ладно, заболтались мы тут. Еще одна отпарка -- и за стол.
  -- А мыться? -- спросил корреспондент.
  -- Дома помоешься, -- буркнул Дупло, открывая
дверь в парилку.
   После бани капитана отвели в дом директора ско­тобазы -- двухэтажную рубленую избу с мансардой и теплым сортиром. Накрытый праздничной скатертью стол ломился от обилия разнообразной снеди, вы­ставленной вперемешку с пузатыми литровками. Козлова, как почетного гостя, посадили по центру, между председателем и бухгалтером, тут же напол­нив водкой до краев большой граненый стакан.
   -- Я не пью! -- решительно отодвинул водку
Козлов.
  -- Как это?! -- все опешили, но больше других председатель.
  -- Ты чего это, тезка, не пьешь совсем? Ну, так не бывает! -- Дупло чуть не плакал.
  -- Бывает, -- капитан был непреклонен.
   -- Ну хоть кваску. Кваску-то хоть можно?
   -- Ну разве что кваску.
   -- Вот и славненько, -- обрадовался председа­тель, меняя стаканы. -- Мировой квасок!
   И пошел у них пир горой, с шутками, с тостами, с русскими народными песнями. Через полчаса Коз­лов уже не "помнил, зачем приехал, тем более, что сидящий по левую руку от него немногословный бух­галтер щедро подливал капитану в брагу водку. Еще через час Козлов не помнил вообще ничего...
   Утро следующего дня, было мутным и невыразительным. Болела голова, 'зверски ныла печень. Но самое страшное заключалось в том, что за ночь у Козлова пропал пистолет вместе с кобурой, фотогра­фии Свиньи и загранпаспорт на имя гражданина США Мелвина Розенблата. Лишь по счастливой слу­чайности одна, та самая фотокарточка с "Беломо-ром", уцелела, завалившись капитану в сапог. Куда это все могло деться, Козлов, как ни силился, вспом­нить не мог. Его вчерашние собутыльники, севшие уже похмеляться, выразились по этому поводу так:
  -- Ты, Леха, вчера, как нажрался, так пошел купаться на пруд. Взбрело же в голову! Причем предупреждали тебя: подожди до утра. Куда там! Так прямо в форме и поскакал. В пруду теперь и ищи.
  -- Как это я нажрался? Я ж не пил, я вообще не
пью. -- сокрушался Козлов.
  -- Ну, это ты где-нибудь в другом месте рассказывай, -- хмуро посоветовал председатель, наливая себе третий стакан.
   Полдня капитан провел в пруду, пытаясь выудить хоть что-нибудь с топкого илистого дна. Колхозная элита же тем временем делила добычу: фото­графии как компромат, были уничтожены, пистолет с патронами достался председателю, запасная обойма с портупеей -- бухгалтеру, новенькие свечи от мото­цикла "Урал", неосмотрительно оставленного капита­ном на центральной площади, пригодились директо­ру скотобазы. Загранпаспорт за ненадобностью вы­бросили в окно, где его и нашел шатающийся без дела корреспондент Впередко.
   Домой добираться Козлову пришлось на лошади.
   ГЛАВА 4
   Российская Федерация. Москва. 10 августа. Каби­нет коменданта Кремля полковника Семинарда.
   Простая рабочая обстановка: крепкий дубовый
   стол с разноцветными телефонами у окна, на стене -- знакомые еще по Лубянке портреты Дзержинского и Рихарда Зорге. Портрет же Ленина сменил цветной плакат с изображением Михаила Горбачева без пятна на, блестящей лысине, 12.15 "по Москве".
   Полковник Семинард как раз собирался спуститься вниз пообедать, когда зазвонил желтый теле­фон на столе -- телефон прямой связи с Лубянкой. Несколько секунд Семинард раздумывал, брать ему трубку или нет -- ароматный гуляш с дымящимся картофельным пюре стоял у полковника перед глазами. Однако чувство служебного долга взяло вверх, и он, сделав два шага к столу, снял трубку и бурк­нул не очень, правда, любезно:
  -- Слушаю, полковник Семинард.
  -- Георгий Андреевич? -- послышался бодрый
голос. -- Рад вас приветствовать! Это Стерлингов.
  -- Аналогично, Эдуард Николаевич, -- ответил
после некоторой паузы Семинард. -- Давненько вас
не было слышно.
  -- Дела, делишки, -- пропел в трубку Стерлин­гов. -- Вы-то как живете-поживаете?
   -- Неплохо, -- ответил полковник, и он не
лукавил.
   В свои пятьдесят восемь выглядел Семинард минимум лет на пять моложе, имел жилистую повоенному подтянутую фигуру, розовый цвет лица и ров­ные белые зубы. Лишь небольшие круги под прони­цательными карими глазами выдавали в полковнике старого сердечника. Но и это было мелочью по срав­нению со всем остальным. Буквально вчера знако­мый начштаба по секрету поведал Семинарду, что присвоение ему очередного воинского звания "гене­рал-майор" -- вопрос двух, от силы трех недель. Да и в личной жизни будущего генерала все складыва­лось как нельзя лучше: полгода назад выдал он стар­шую дочь за франтоватого капитана-ракетчика с хо­рошими перспективами по службе и теперь готовил­ся уже стать дедушкой. Младший сын заканчивал МГИМО по ближневосточному направлению, жена-пенсионерка вязала полковнику к зиме теплый пухо­вый свитер. Секретарша, которую он перевел за со­бой со старой работы в Кремль, из блондинки пре­вратилась в жгучую брюнетку и продолжала изредка радовать полковника, несмотря на свой совсем не юношеский возраст. Словом, все тип-топ, как любил говаривать его щеголеватый зять...
  -- Георгий Андреевич, -- продолжал тем временем Стерлингов. -- Вы будете у себя? Я б заглянул.
  -- А что такое? -- поинтересовался Семинард.
  -- Да тут дело на пять минут, ерунда. Приду --
расскажу, -- и Стерлингов дал отбой.
   Что-то в голосе собеседника насторожило полковника, и аппетит куда-то пропал. Он уселся за свой рабочий стол и стал рассеянно перебирать карандаши в пластмассовом стаканчике.
   С майором Стерлинговым он теперь виделся редко, все больше на партийных и прочих собраниях, но никогда не заговаривал. Так, раскланяются в кулуа­рах -- и все. После того самого удачного, но не со­всем чисто проведенного совместного дела Свиньи будто стена какая-то пролегла между ними. Пугал, что ли, полковника этот красивый уверенный в себе человек? Знал он только, что пошел майор в гору, метит на место зама по контрразведке, а совсем недавно учредил МГП под звучным и непонятным названием "Конверсия".
   "И что ему от меня понадобилось?" -- не мог взять в толк Семинард.
   Из состояния задумчивости полковника вывели приближающиеся шаги в коридоре, и тотчас в дверь его постучали.
   -- Прошу! -- Семинард отодвинул стаканчик с
карандашами на край стола.
   Дверь отворилась, и вошел он -- молодой, пышущий энергией и здоровьем, в штатском, как всегда с "иголочки", костюме. Семинард поднялся навстречу, они пожали друг другу руки.
  -- Прекрасно выглядите.
  -- И вы.
  -- Какой хороший у вас кабинет.
   -- Ay вас -- костюм.
   Когда закончился обмен комплиментами, полков­ник предложил гостю стул и сел сам.
  -- Что ж привело вас ко мне, Эдуард Николаевич?
  -- К сожалению, не праздное любопытство, --
Стерлингов закинул ногу на ногу, обнажая край си­реневого, в тон к галстуку, носка. -- А принес я
вам одно пренеприятнейшее известие.
  -- Ну, не пугайте, не пугайте, я ревизоров не боюсь, -- попробовал пошутить Семинард и, ощутив
неприятное подсасывание под ложечкой, достал из ящика стола сигареты "Космос" в твердой пачке. --
Курите, Эдуард Николаевич.
  -- Спасибо, не курю.
  -- И давно?
  -- Уже два года.
  -- Вот молодец! -- порадовался за Стерлингова
полковник. -- А я все никак не брошу, а надо бы. --
Он сунул в рот сигарету, чиркнул спичкой. -- Так
что у вас за известие?
  -- Скойбеду выпустили, -- ответил Стерлингов.
  -- Как?! -- зажженная спичка застыла в воздухе
на полпути к сигарете.
   -- Очень просто. Выпустили по амнистии. -- Спичка, догорев, обожгла пальцы, Семинард выронил ее на стол.
  -- Что за бред? Ему еще шесть лет сидеть! Он же политический -- под амнистию не подходит.
  -- Сейчас как раз все наоборот, -- Стерлингов
вздохнул.
  -- Что же теперь будет? -- полковник все-таки
закурил, руки у него дрожали.
  -- Крышка нам будет, уважаемый Георгий Андреевич, -- улыбнулся Стерлингов. -- У него и заявление для прессы готово.
  -- Господи! -- Семинард поперхнулся дымом. --
Этого нельзя допустить!
  -- Нельзя, -- согласился майор. -- Именно
поэтому я у вас.
   Они помолчали. Семинард курил, судорожно вце­пившись пальцами в сигарету. Он как-то сразу состарился и уже не выглядел моложе своих лет. Так про­шло пять томительных минут, каждая из которых стоила полковнику года жизни.
  -- Когда? -- выговорил он наконец.
  -- Два дня назад, -- Стерлингов сдул пылинку с
лацкана своего пиджака. -- Сегодня ночным поездом
он отбывает в Москву. С ним едет наш человек, который был с ним все это время. Так, "попка", он даже не знает, за кем следит.
   - Значит, он утром будет здесь? -- Семинард почувствовал, как пот холодными струйками течет ему за шиворот.
  -- Да, -- подтвердил Стерлингов. -- Тут мы
его и встретим.
  -- Ну и что? -- полковник прикурил вторую сигарету от первой.
  -- Что -- что? -- Стерлингов пожал плечами. --
Далее, так сказать, по обстановке. Вплоть до физического устранения.
   Семинард снова закашлялся.
   -- Более того, -- продолжал майор, -- придется
так же ликвидировать и "хвост" -- того самого "попку"... Что б не сболтнул чего лишнего.
   Семинард перестал кашлять так же внезапно, как и начал.
  -- Но это же не сойдет нам с рук, -- пробормо­тал он. -- Двойное убийство в самом центре Москвы!
Нас же за яйца подвесят... Вернее, вас.
  -- Не подвесят, -- Стерлингов задумчиво поглядел на полковника. -- Этим займутся настоящие
профессионалы. Они сделают все чисто, можете не сомневаться.
   Семинард кивнул. Пот перестал течь ему за воротник, и руки меньше дрожали -- полковник постепенно успокаивался.
  -- А его родные? -- он сознательно избегал упоминать фамилию Скойбеды. -- Они не поднимут тревогу?
  -- Не думаю, -- Стерлингов улыбнулся. -- После
того, как отец семейства сел, их тут же выселили из ведомственного дома, и они вынуждены были перебраться на свою историческую родину.
  -- Куда это? -- не понял полковник.
  -- Жмеринка Винницкой области. Есть такой городок на самостийной Украине. Глухомань! Там и телефон-то один на всех. Пока разберутся, что к чему, пройдет не один месяц.
  -- Это хорошо, -- полковник повеселел и прику­рил третью Сигарету от второй. -- Даже лучше, чем
могло быть.
  -- Хорошо-то хорошо, -- Стерлингов покачал головой. -- Но вот что меня беспокоит: гражданин
США, некто Зигфрид Лившиц, он же Самуэль Стадлер... да-да, тот самый Стадлер, которого мы выме­няли на Исаева, вновь собирается посетить СССР.
  -- Что? -- переспросил, холодея, Семинард. --
Он что, ненормальный?!
  -- Он бизнесмен. По нашим данным -- "завязал", уволился из ЦРУ, завел собственное дело, фамилию, вот, сменил. К нам он едет с бизнестуром, по крайней мере такова официальная версия. А вот что у него за душой, -- это, конечно, вопрос. Тем более, что в Штатах как раз наметилось оживление этих идиотов -- Уорбиксов, разжалованных за про­вал дела Свиньи в простые советологи. Они спят и во сне видят, как бы им "отмыться". Боюсь, что два эти события связаны.
   Семинард, прикуривая четвертую сигарету, почувствовал, как предательски часто застучало сердце -- так всегда бывало перед приступом.
   "Черт-те что! -- подумал он. -- Пришла беда -- отворяй ворота. Не хватало еще, что б сам Свинья где-нибудь всплыл."
  -- А вот тут как раз, Георгий Андреевич, -- продолжал Стерлингов, -- у меня вся надежда на вас. У
вас же есть знакомые люди в МИДе? Поговорите с
ними. Надо любыми средствами повернуть этого коммивояжера назад. Виза у него открыта с августа, из Кливленда через Вашингтон он летит в Стокгольм, а оттуда на теплоходе "Адмирал Нельсон Мандела" -- в Ленинград. Придумайте что-нибудь.
  -- Любыми средствами... -- повторил полковник
и, помолчав, пообещал. -- Хорошо, я попробую.
  -- Вот и славненько, -- Стерлингов встал. --
И не волнуйтесь так, все у нас будет нормально.
  -- Я и не волнуюсь, -- ответил Семинард, закуривая пятую сигарету.
  -- Тогда я пошел, -- Стерлингов пружинящей
походкой направился к выходу. -- Буду держать вас
в курсе дела и рассчитываю на подобную любезность
от вас. Всего доброго.
   Когда дверь за ним закрылась, Семкнард еще некоторое время сидел, понуро опустив голову, окутан­ный клубами сизого дыма, затем встрепенулся.
   "Тикать, тикать надо, -- решил он. -- К черту эту Москву с ее Скойбедами и Стадлерами, куда-ни­будь в глушь, на дно, отсидеться надо."
   Он достал из стола рекламный проспект медицинского центра Омария Гипокрадзе, Принялся читать.
   "Акупунктурное программирование. Всего 10 се­ансов в стационаре санаторного типа избавят вас от пристрастия к табакизму, склонности к облысению и тотальной аллопеции."
   "Вот он, повод! -- подумалось полковнику. -- С курением давно уже пора завязывать, да и с облысением тоже, -- он потрогал плешь на макушке. -- Что это, черт, только за аллопеция такая? Ладно, потом разберемся. Главное -- как раз недельки на две исчезну, пережду, дай Бог все утрясется, успокоится..."
   Он надавил на кнопку селектора:
   -- Дежурный, профорга ко мне!
   "Да, и в МИД надо не забыть позвонить," -- вспомнил полковник, закуривая. Он снова начал обретать спокойствие.
   ГЛАВА 5
   США. Штат Калифорния. Округ Санта-Барбара. Административный центр округа. 10 августа. 7.15 по местному времени.
   Из двухзвездочного отеля на окраине города выхо­дят сотрудники ЦРУ -- Дж. и Дж. Уорбиксы, одтые в белые футболки, бейсболки и шорты. На футболке Джеймса -- портрет Горбачева с надпи­сью "PERESTROYKA", у Джо -- изображение Кравчука с надписью "GORILKA". Оба в черных очках. Пообвисшие усы-подковы братьев свидетельствуют, что десятичасовой перелет на ар­мейском вертолете не прошел для них даром. Джо до сих пор немного мутит.
  -- Джо, -- обратился советолог к брату, крутя в
руках "раскидай". -- Откуда вы знаете шефа мест­ной спецшколы?
  -- Я учился с ним два года в одном классе, --
деловито ответил тот. -- Не попадите мне в голову, -- предупредил он, уворачиваясь от летящего в
его нос раскидал.
   Они шли по узкой зеленой улице и разглядывали одетых по-летнему девушек, среди которых преобладали мулатки.
   -- Да, если бы не дела, -- мечтательно проговорил Джо, похлопывая себя по объемистому
брюшку. -- Я бы сейчас оторвался в полный рост,
как говорят эти, как их называют там, в России? У
них еще длинные грязные волосы...
   -- Пиплы, -- подсказал советолог.,
   -- Вам не жарко, Джеймс? -- продолжал
Джо. -- Может быть отыщем тут какой-нибудь нудисткий пляж? Здесь их полно.
   Советолог покраснел:
  -- Нет, не могу, ведь если об этом узнает моя
Марлон, -- он угрюмо замолчал, бешено крутя раскидаем.
  -- Вы правы, -- догадался украинотолог. -- Она
расскажет моей Бриджит. Давайте-ка лучше выпьем.
Мак писал мне, что здесь масса рюмочных и самый
дешевый виски в штате.
   -- А если узнает Марлон? -- опять сказал
Джеймс, сняв очки и щуря грустные глаза.
   -- Да как она узнает? -- удивился Джо. Он поч­ти вывернул шею, рассматривая длинные загорелые
ноги продавщицы гамбургеров, и поэтому не успел
увернуться от раскидая, который больно стукнул его
по уху.
   Джеймс даже не извинился, а все так же неве­село продолжал:
  -- Я не знаю, как узнает, но если... -- он сделал
паузу. -- То она расскажет и вашей Бриджит, будьте
уверены.
  -- Фак! -- выругался украинотолог. -- Это верно. Дайте мне покрутить раскидай, эта штука
здорово успокаивает нервы.
   Уорбиксы свернули в переулок и через несколько минут ходьбы остановились у невзрачного серого здания без признаков какой-либо жизни внутри. Джо позвонил в звонок у небольшой металлической двери, которая бесшумно открылась. Тотчас на пороге вырос невысокий крепкий сержант. Украинотолог поманил его пальцем и сказал в самое ухо:
   -- Мы к патрону.
   Сержант отступил, пропуская братьев внутрь, жестом предложил им зайти в лифт и сам нажал кнопку снаружи.
   -- Джеймс, мы едем вверх или вниз? -- поинтересовался украинотолог, ощупывая обшивку кабины.
   Джеймс, переминаясь с ноги на ногу, в свою очередь спросил:
  -- Джо, здесь есть туалет?
  -- В лифте? -- переспросил тот, но в этот миг
двери открылись, и Уорбиксы оказались на крыше
здания с площадкой для волейбола, бассейном и шезлонгами, в одном из которых сидел человек в плав­ках и накинутом на плечи маскхалате. Он яростно жевал резинку, смотрел куда-то вниз в армейский бинокль, неестественно выгнув спину, и время от времени поглаживал лысый череп, до блеска натер­тый бриолином.
   -- Ты, Мак-Кормик, черт лысый? -- задал во­прос Джо.
   Человек оторвался от своего занятия и заорал:
  -- Джо, разрази меня гром?! Привет, Джо! А
это кто с тобой? -- он уставился маленькими серы­
ми глазками на второго Уорбикса. -- Постой, ты --
Джо?
  -- Нет, -- ответил Джеймс.
  -- Стоп! -- лысый выставил вперед ладонь. --
Я сам догадаюсь... Ты?
  -- Да, черт возьми! -- хохотнул Джо. -- А это
мой брат Джеймс. У нас к тебе дело.
  -- Мак-Кормик, -- лысый подал руку Джеймсу. -- Майор Мак Мак-Кормик. Курите! -- вынул он
из-под шезлонга коробку большущих сигар. -- А я
смотрю, что за дураки идут усатые, я чуть не описался от смеха! Джо, ты зачем эти идиотские усы отпустил?
   Уорбиксы посмотрели на майора с нескрываемой злостью.
  -- Вы забываетесь! -- поставил его на место Джо.
Джеймс кивнул и осторожно добавил:
  -- А туалет у вас здесь есть?
  -- Виноват, -- поправился Мак-Кормик. -- Это
все со Вьетнама, контузия. Я и слышу плохо левым ухом. А туалет здесь есть. Это ты, то есть, вы насчет зеркала, на усы посмотреть? Брось! Нехорошие усы -- дрянь, с какого боку не посмотри, -- он обо­шел вокруг Джеймса, окружив того густой стеной си­гарного дыма.
  -- А хотите джину, ребята? Мировая штука! --
затараторил он, доставая из-под другого шезлонга початую бутылку и бокалы. -- Я два года здесь и каждый день сижу на этом месте с окулярами. Тут такие телки, Джо! На, посмотри, -- он протянул украинотологу бинокль, разливая напиток другой рукой.
  -- У нас дело, Мак, -- начал Джо, делая солидный глоток. -- Нам нужен опытный человек, и у
него будет мало шансов выбраться из той заварухи, куда мы его пошлем.
   Джеймс важно кивнул и подпрыгнул.
  -- Ха, покойник нужен? -- засмеялся Мак-Кор­мик. -- Есть тут у меня один -- настоящий монстр,
телки за ним так и бегают. Он допил джин, надул из резинки пузырь и проткнул его пальцем. -- Джо, а
ты ходил к нам в бордель?
  -- Нет, -- сухо ответил тот.
  -- Да ты что, Джо?! Там такие телки! У них во-о-о-от такие сиськи! -- Мак-Кормик надул огромный пузырь, который, лопнув, лохмотьями повис на его блестящем черепе.
  -- Мак, дай нам его досье, -- попросил Джо, а
Джеймс тем временем потихоньку пятился к краю
крыши.
  -- Ты что, приятель, -- удивился Мак-Кормик. -- Какое досье? Сейчас пойдем проверим его на
полосе, сам увидишь -- мировой чувак! Мы с ним
однажды взяли трех телок на двоих, представляешь,
Джо! Э-э, а этот твой брат, он что, не в себе? -- майор вдруг указал на Джеймса.
   Украинотолог посмотрел и увидел, как брат мочится с крыши вниз, считая при этом вслух:
   -- Двести пятьдесят шесть, двести пятьдесят
семь, двести пятьдесят восемь...
   Мак-Кормик достал откуда-то радиотелефон и закричал в трубку:
   -- Алло! Это кто? Билл, это Мак. Вызывай Семьдесят первого на супертест. Через десять минут он должен быть на старте. Отбой.
  
   В указанное время Мак-Кормик с Уорбиксами стояли в плохоосвещенном подвале. Пахло сыростью. Майор был одет уже в униформу. Он инструктировал братьев, разгоряченный и брызжущий слюной:
  -- Вы такого никогда не видели в вашем сраном
Управлении. Все будет в полной темноте, мы поедем
за ним на телеге: у нее программа -- следить за
мальчуганом на дистанции и выйти к финишу. Нажатием кнопок на пульте устраиваем небольшой стриптиз.
  -- Что? -- не понял украинотолог.
  -- Левая кнопка -- атака слева, -- пояснил
Мак-Кормик. -- Правая -- справа. Зеленая лампочка
загорелась -- он готов, выбыл! Красная... Красная --
а пес ее знает.
  -- Какой это пес? -- удивился Джеймс. -- А инструкция где? Я хочу ознакомиться.
  -- Этот твой брат совсем, -- майор постучал указательным пальцем по лбу, обращаясь к украинотологу. -- Тут у нас обстановка приближена к боевой, в сортире все твои инструкции, понял? Вы, ребята, меня слушайте: газы тут дают внезапно, чтоб комсо­став сильно не опухал.
   Мак-Кормик роздал Уорбиксам противогазы и быстро натянул свой. Тот со звуком убегающей в раковину воды слез с его голого черепа, скукожившись на носу и подбородке.
   -- Черт! -- закричал майор. -- Не надеть мне.
Сцепления нету! А с голой башкой туда нельзя. Вы
давайте сами. Тут везде автоматика -- это легко. Ну,
вперед!
   Уорбиксы уселись на платформу, пристегнулись к сидениям ремнями.
  -- Стоп! -- заорал Мак-Кормик. -- На вот, чтоб
не скучали, -- он бросил в Джо четыре банки пива.
Тот успел среагировать только, когда они, хлопнув
его по животу, упали к ногам. Джеймс при этом
удивленно замычал.
  -- Да пить просто. На банках резьба, отвернул
коробку, -- майор указал на противогаз, -- привер­нул банку и пей себе! Мои ребята придумали! Они
везде с противогазами ходят. Джо, а ты видел телок
в противогазе?
   Тот лишь рукой махнул.
   -- Ну, ладно, давай, ребята, -- Мак-Кормик
включил рубильник, и тележка с Уорбиксами плавно
вошла в открывшийся в стене проход.
   Тишина и мрак оглушили их. Немного привыкнув, Уорбиксы увидели силуэт огромного человека, который поначалу казался им просто квадратом. Джеймс оглянулся назад на дверь, а Джо нажал ле­вую кнопку. Раздались очереди, темноту пронзили пулевые трассы. "Семьдесят первый" словно раство­рился, и тотчас же в том месте, где он стоял, блесну­ла вспышка взрыва. Советологу казалось, что летя­щие пули едва не касаются его макушки, и он за­ткнул уши в испуге. На табло высветилась надпись: "Левый объект подавлен." Та же надпись вспыхнула через минуту после нажатия следующей кнопки. Украинотолог был в восторге, он привернул к противо­газу банку с пивом и потер руки, собираясь теперь попробовать парня с разных сторон одновременно. Джеймс, почувствовав это, пригнулся. Уперевшись носом в колени и скосив глаза, он наблюдал за бра­том, колотившим по кнопкам растопыренными пальцами. Когда вспышки разрывов освещали его про­филь, Джо напоминал Дюка Уэллингтона на сольном концерте. Джеймс слышал, как мычит в противогазе брат.
   "Вероятно, его тошнит,"-- думал он.
   На самом деле Джо пел, барабаня по клавишам:
   Рас-куд-рявый, клен зеленый, клен зеленый, лист резной...
   Джеймсу почудилось, что он уже погиб. А украинотолог, перепробовав все кнопки на ощупь, коснулся последней -- красной.
   Что-то просвистело, словно большая птица-ор­лан, и свет и звуки померкли для Уорбиксов...
   ГЛАВА 6
   Российская Федерация. 10 августа. 22.45. Скорый поезд помер 118 "Пермь--Москва". Девя­тое купе. В купе четверо: трое мужчин и женщи­на средних лет. Женщина спит на верхней полке, мужчины сидят вокруг стола за початой литро­вой бутылкой "Столичной". Один из собутыльни­ков -- бывший генерал-майор ВВ Валерий Скойбе-да. О двух других ничего не известно. Как принято говорить, случайные попутчики. Тот, что моло­же, с крупными чертами лица, -одет в пуловер и серые вельветовые брюки. Другой, постарше, с небольшой бородкой-эспанъолкой и в очках, переодел­ся для сна в несвежий спортивный костюм фабри­ки "Большевичка". За плохо задернутым занавес­кой окном мелькают в зарождающихся сумерках фонари.
   -- Нет, ты мне скажи, -- Скойбеда в упор смотрел на пожилого, -- почему ты со мной выпить не хочешь? Не уважаешь?
  -- Почки, -- проблеял тот. -- Вы понимаете,
камни в почках. Я вам уже в пятый раз объясняю.
  -- Не-е, -- Скойбеда поводил мясистым указа­
тельным пальцем перед носом оппонента. -- Почки у всех одинаковые. Это только у теленка они в сметан­ном соусе, ха-a-a-at Ты мне про почки свои можешь не рассказывать, я таких как ты насквозь вижу -- в зоне насмотрелся! Как на лесоповал идти, так у них грыжа, а как в столовую на рубон, -- глядь, а они впереди колонны! Марамои! А выпить ты со мной потому не хочешь, шо за человека меня не считаешь. Ну як же, ты профессор, интеллигент...
   -- Я -- геолог, -- попытался вставить пожилой.
   -- Один хэр! -- Скойбеда мотнул головой. --
Жена, небось, учительша, за обедом вилкой с ножом хаваешь. А я хто? Из рабоче-крестьян, вот хто я! Да еще срок мотал, да в наколках весь! -- Скойбеда задрал подол рубашки. -- Вот и вся твоя печень. Верно я говорю? -- обратился он к молодому.
   Тот радостно кивнул -- ему не терпелось выпить.
   -- Тогда треснем! -- Скойбеда наполнил стаканы. -- За нас с вами, за хрен с ними, за простых
людей, одним словом.
   Они выпили. Молодой уже изрядно окосел, на­лился краской и Скойбеда:
  -- Тебя как звать-то, юнга?
  -- Игорем, -- глупо улыбаясь, ответил молодой.
  -- Гоша! -- обрадовался Скойбеда. -- Вот ты,
Гоша, смотрю, парень свой, так объясни мне, за шо
я этих хмырей не люблю? -- он ткнул пальцем в гео­лога и сам же и ответил. -- Ведь все у них не как у
людей, бороды -- и те козлиные, видать, другие не
растут. Вот ты, юнга, шо робишь?
  -- Чево? -- не понял тот.
  -- Кем работаешь, спрашиваю.
  -- А-а, слесарем.
  -- Вот и скажи мне начистоту, ты хоть одного
слесаря, ну или токаря с такой бороденкой видал?
То-то и оно, шо нет. А вот ихний брат интеллигент -- сплошь и рядом! Шо ни писатель, шо ни ученый там, профессор -- то козел. Я как-то в доме
Советов на якую-то ученую конференцию спьяну забрел, -- так це ж як в стадо козлов попал. Ме-е, тьфу, срамота!
  -- Э-э... Я, пожалуй, пойду в тамбур проветрюсь, -- заерзал геолог.
  -- Ну нет, -- не позволил Скойбеда. -- Сиди и
слухай правду-матку, я человек прямой, усе в глаза
скажу, за спынами, как вы, шушукаться не привык.
Ты ведь хуже бабы, -- Скойбеда скосил глаза наверх. -- Баба вон пить не стала, спать легла. И правильно! Я своей тоже пить не позволял, не бабское
это дело. Их дело -- нам, мужикам, давать, да детей
растить, ха-а-а! А ты и пить не пьешь, и спать не
спишь, а как паленым запахло, так сразу на воздух?!
Ишь, сукин кот!
  -- Ну, знаете! -- геолог схватил полотенце и выскочил в коридор.
  -- Нехай проваливает, -- махнул рукой Скойбе­да. -- Вони меньше. А мы с тобой, юнга, еще жахнем. Звать-то тебя как?
   Парень открыл, рот, но Скойбеда слушать не стал:
   -- А, якая разница! Свий ты парень в доску. Ну,
давай, поехали, четыре года нормальной водки не
пил, так, дерьмо всякое -- политуру, усе кишки
сжег!
   Они выпили, Скойбеда помрачнел.
  -- Четыре года жизни псу под хвист, и из-за
чего? Из-за полковника энтого, Семинарда сраного,
подставил меня с кодлой своей, как дешевку картонную. Все имел -- звания, должности, почет и уваже­ние -- все отняли! Десять лет с конфискацией. Гербарий и тот забрали як улику. Хорошо хоть под амнистию попал. Но моральный, моральный-то ущерб хто восстановит? А пищевод сожженный? А удар по пси­хике? Я як с тюрьмы вышел -- два дня ходил при­шибленный, отдышаться не мог. Вот тока щас вы­пил, так человеком себя почувствовал. Четыре года кошке в сраку! Спасибо демократам -- выпустили як политического, теперь к политическим другое отно­шение. Вот ты, юнга, за якую такую политическую формацию?
  -- За Ельцина мы, -- парень икнул.
  -- Энто хто ж такой? -- удивился Скойбеда.
  -- Ну ты, дядя, даешь! -- пьяно захихикал па­рень. -- Президент наш российский, недавно избрали, он нам капитализм построить обещал.
  -- Капитализм?! -- прорычал Скойбеда, надвигаясь. -- Ты шо, сынок, припух? Я ща те устрою капитализьм!
  -- Что ты, что ты? -- испугался парень. -- Он
же главный демократ.
  -- Демократ, говоришь, -- Скойбеда растерял­ся. -- Демократ -- энто хорошо, мне теперь с ними
по пути. Тридцать лет на коммунистов отпидарасил,
живота не жалея, -- сдали они меня. Теперь хватит!
До Москвы только доберусь -- усех на хэр вложу, а
при случае вот энтими самыми руками...
   Открылась дверь, и в купе показался геолог, без бороды, свежевыбритый и розовый.
  -- Ты глянь, -- загоготал Скойбеда. -- Козлик
наш побрился! Шо ж ты, милок, натворил? Тебя ж
теперь в твою акадэмию не пустят. А козлиха твоя
шо скажет? Чем ты ей нынче задницу щекотать
будешь?
  -- Ну... ну... ну, знаете! -- геолог швырнул полотенце и снова исчез в коридоре. Его визгливый голос долго еще разносился по вагону:
  -- Нет, ну вы подумайте, удивительный нахал! И
с бородой ему плохо, и без бороды не годится -- с
ума сойти можно!
  -- Хай в тамбуре опыт, -- повелел Скойбеда. --
Меньше народу -- меньше пердежа, ха-а-а! Ну, юнга,
выпьем давай... э-э, да ты задрых ужо, ну хрен с то­
бой, один я выпью. Четыре года не пил, бабу за
жопу четыре года не держал... -- он снова посмотрел
наверх, и в глазах его вспыхнул похотливый огонек.
  -- Слышь, милка, -- Скойбеда привстал. -- Давай, а? Я ведь четыре года ни-ни... Нихто и не заметит.
   Женщина не ответила, только сильнее вжалась в верхнюю полку.
   -- Спышь, шо ли? Ну, спы, я не помешаю. Щас
токма с заду быстро пристроюсь -- и все. Я ведь четыре года... -- бормотал Скойбеда, расстёгивая
штаны.
   Запрыгнув наверх, он навалился на женщину, обхватив ее сзади руками за упругие груди. Затрещал, крошась, пенопласт под пальцами бывшего генерала, женщина завизжала басом, Скойбеда куба­рем скатился вниз на спящего парня, но тут же вско­чил, С верхней полки на него, из-под сбившегося на­бок рыжего парика, в ужасе смотрел платный осведо­митель, проходящий в реестре внештатников КГБ под псевдонимом "Кролик".
   ГЛАВА 7
   Российская Федерация. Волободская область. Петрухино -- поселок городского типа. Двух­этажное кирпичное здание районного УВД слева от сельсовета и справа от скотобазы. 11 августа, 19.30 утра. Слышен поросячий визг и тарахтение мотоцикла.
   В 10.32 из-за поворота на деревню Сопливны показывается капитан Козлов на пегой кобылетрехлетке. Одет Козлов в форму, заправленную в хирзовые сапоги, на голове фуражка на тесемке от ветра. Через плечо перекинут полевой планшет из черного кожезаменителя.
   .Из. открытого окна управления доносился хриплый голос начальника РУВД ст. лейтенанта Пилипчука.
   -- Ну, где я тебе людей возьму, где? Все на областной спартакиаде... Что?... Ни хрена не слышно! Ну и что, что у тебя двое задержанных! Запри их куда-нибудь... Что? Да хоть в сортир к себе запри! Все, конец связи!
   У здания управления капитан Козлов спешился, привязал кобылу к покосившемуся забору и, постучав сапогом о сапог, вошел в двери под кумачовым лозунгом "Районная милиция -- район бережет". Лицо Козлова выражало решимость, граничащую с идиотизмом. Поднявшись по деревянной скрипучей лестнице на второй этаж, капитан постучал в дверь с табличкой "Начальник" и, не дожидаясь ответа, рас­пахнул ее. Тяжелая филеночная дверь соскочила с петель и, упав на Козлова, погребла того под собой.
   Начальник РУВД ст. лейтенант Пилипчук, грузный мужчина лет тридцати пяти, сидел за столом, заваленном какими-то бумагами, в углу рта его, под черными жесткими усами, дымилась папироса. Был Пилипчук без кителя и галстука в одной рубашке с расстегнутым воротом, из-под которого выглядывала волосатая грудь. Пока Козлов барахтался под дверью, начальник РУВД не выказал ни испуга, ни удивления -- видать, привык, -- он только посмот­рел на торчащие из-под двери кирзовые сапоги и сказал:
   -- А, это ты, Козлов, проходи.
   И потом добавил как бы извиняясь:
   -- Плотник, зараза, третий месяц пьет, я б и сам
починил, да где новые петли возьмешь?
   Козлов наконец совладал с дверью и поднялся на ноги, отряхиваясь и потирая колено. От былой решимости на лице не осталось и следа.
   -- Разрешите? -- проговорил он.
   Ст. лейтенант Пилипчук был младше Козлова по возрасту и по званию, но никак не по должности. Субординацию следовало соблюдать.
   -- Да уж вошел уже, -- усмехнулся Пилипчук. -- Что у тебя?
   Козлов замялся.
   -- Тут дело такое... -- сказал он, расстегивая
планшет. -- Вот.
  -- А-а, соцобязательства принес, -- догадался ст.
лейтенант. -- Давай.
  -- Нет, -- Козлов отступил на полшага. -- Это
рапорт... Вернее, два рапорта.
  -- Два рапорта? -- удивился Пилипчук. -- Ну-ка, покажь!
   Он взял у Козлова листы и принялся читать, сведя к переносице густые брови. Прочитал один лист, посмотрел на оперуполномоченного, потом прочитал другой. Затем положил их на стол и, водрузив сверху тяжелые кулаки, поглядел в окно. Козлов ждал, переминаясь с ноги на ногу.
   -- Так, -- родил наконец ст. лейтенант. --
Садись.
   Он указал капитану на единственный свободный в кабинете стул.
   Тот сел, хрустнула ножка, и Козлов упал, больно ударившись головой о плинтус.
   -- Плотник, сволочь... -- начал было Пилипчук
и махнул рукой.
   Пока оперуполномоченный вставал, ст. лейтенант еще раз пробежал глазами бумаги и, улыбнув­шись, заговорщицки подмигнул Козлову.
   -- Ты что вчера пил, друг ситный, а?
   "Как догадался, собака?" -- насупившись, поду­мал Козлов и сказал:
  -- Я не пью.
  -- Сомнения одолевают душу, -- пропел Пилипчук. -- Ну, хорошо. С утерей табельного оружия -- тут проще. Я, конечно, сообщу по инстанции, а ты ответишь, как положено, по всей строгости. А вот касательно иностранного шпиона в Петрухинском районе -- это что-то новое! Шпион, похожий на Ле­нина, обосновался где-то в тьме тараканьей, работает конюхом и готовит политические диверсии. Слушай, а ты когда последний раз у врача был?
  -- На прошлой неделе, -- не почувствовал подвоха капитан.
  -- И что же ты там делал?
   -- Зуб вырывал, -- Козлов оттянул пальцами нижнюю губу, демонстрируя дырку.
  -- А к психиатру не заглядывал?
  -- Нет, а что?
  -- Надо бы, -- Пилипчук встал. -- Возьми свое
сочинение и дуй прямиком туда. На обратном пути
можешь заехать похвастать результатами... Если
тебя отпустят, конечно.
  -- Я все понял, -- Козлов опустил голову. -- Вы
мне не верите. Я не знаю, как это доказать, но я
просто убежден в своей правоте.
   -- Ну-ну, -- Пилипчук сел.
  -- Понимаете, -- продолжал Козлов, -- это дело
имеет свою предысторию. Я не могу вам все рассказать -- я подписку давал.
  -- Вот оно как! -- всплеснул руками ст. лейте­нант.
  -- Я прошу, -- повысил голос Козлов, -- я требую выделить мне поисковую группу с собаками. Руководство операцией я готов принять на себя. У меня есть опыт.
   Пилипчук сплюнул в банку из-под сухого молока "Клим", доверху набитую окурками, и откинулся на спинку стула. Стул заскрипел под тяжестью его тела, но выдержал.
  -- Так, -- проговорил он. -- Тебе, видать, одного
пистолета мало? Что ты там про поисковую группу говорил? Дивизию Дзержинского хочешь? А то я могу. А ты покомандуешь. Насчет опыта твоего мы наслышаны. Тебя за что из Комитета-то поперли?
  -- Это вас не касается! -- выгнул спину Козлов.
  -- Ну-ну, капитан, не хами, -- Пилипчук снова закурил. -- И не кипятись. Давай спокойно во
всем разберемся.
  -- Давайте, -- согласился Козлов.
  -- То, что человек похож на Ленина, -- стал рассуждать ст. лейтенант, -- еще ни о чем не говорит,
так?
  -- Да, но вы не знаете... -- начал было Козлов.
  -- Мне твои предыстории по хрен, -- хмуро проговорил Пилипчук. -- Я сегодня здесь начальником
посажен, и сегодня мне за белиберду твою отвечать придется. А на кого он там похож -- на Ленина или на Николая Второго, так это на конкурс двойников -- здрасте-пожалуйста. А что до того, что исчез он, то, как должно быть тебе известно, уголовное дело заводится в соответствии с установленным законом порядком: по заявлению родственников пропавшего в течение трех суток.
  -- Нет у него родственников, -- сказал Козлов.
  -- Ну, на нет и суда нет, -- развел руками ст.
лейтенант.
  -- А на это вы что скажете? -- капитан достал
из планшета свой главный козырь -- заветную фотографию с "Беломором" -- и протянул ее начальнику.
   Тот посмотрел и вдруг рассмеялся радостно и беззаботно, как жеребец.
  -- Ну, это не ко мне, это -- в "Крокодил".
  -- Был еще паспорт, -- не сдавался Козлов. --
Но он тоже пропал.
  -- Чей, твой паспорт пропал? -- насторожился
Пилипчук.
  -- Не мой. Паспорт на имя некоего Мелвина Розенблата, того самого резидента...
  -- Погоди, погоди, -- перебил Козлова начальник РУВД. Он порылся в бумагах на столе и сказал:
  -- Нет, заявления от гражданина Розенблата об
утере им документов не поступало... Слушай, Козлов, -- вспомнил он вдруг. -- Я, пожалуй, понял, в
чем дело. Ты не умом тронулся, ты просто в глуши
своей от безделья не знаешь, чем себя занять. Вот
тебе и мерещатся диверсанты за каждым сараем. А у
меня тут как раз работа для тебя есть: вчера ночью
с московского поезда двух каких-то хмырей сняли,
вот и надо подъехать разобраться.
   И, предвидя возражения капитана, добавил жестко:
  -- Это приказ, Козлов, тем более, что послать
мне все равно больше некого. Да тут недалеко станция, километров двадцать пять по прямой, ты ведь на мотоцикле?
  -- Я на лошади, -- Козлов покраснел. -- У мотоцикла свечи полетели.
  -- Ну, тем лучше, -- обрадовался ст. лейте­нант. -- На бензин расходов не будет.
  -- Хорошо, -- Козлов сжал кулаки, -- я подчиняюсь. Но я также настаиваю, что бы вы доложили о моих соображениях в областное управление.
   Пилипчук устало вздохнул.
  -- Слушай, Козлов, ты все-таки загляни на обратном пути к психиатру, а?
  -- В противном случае я сам поеду в область, --
угрюмо пообещал Козлов.
  -- Ну-ну, давай, на лошади, -- вновь рассмеялся
начальник РУВД. -- И об оружии не забудь доложить... Только смотри, шею не сверни, через голову
начальства прыгать.
   Козлов развернулся и, перешагнув через лежащую дверь, вышел. Через несколько секунд послы­шался треск рухнувшей лестницы и глухой звук упавшего тела.
   -- Вот плотник -- сука! -- пробормотал Пилипчук и бросил окурок в банку из-под сухого молока
"Клим" под столом.
  
  
   ГЛАВА 8
   США. Штат Калифорния. Округ Санта-Барбара. Административный центр округа. Армейский госпиталь на Седьмой авеню. 9.04 по местному времени. 11 августа.
   В палате на двух человек Дж. и Дж. Уорбиксы без сознания. У Джеймса нога в гипсовой повязке подвешена к потолку. Открывается дверь в палату, и в проеме показывается замдиректора разведшколы по хозяйственной части лейтенант Диккенс, который натужно кашляет для приличия. Уор­биксы одновременно открывают глаза.
  -- Где мой противогаз? -- первым делом спросил
советолог Джеймс Уорбикс, ощупывая лицо.
  -- А моя банка с пивом? -- вопросом на вопрос
ответил ему украинотолог Джо Уорбикс, слегка шепелявя. -- И вообще, где мы?
  -- Мы рады приветствовать вас в тридцать седьмом армейском госпитале, -- торжественно начал
Диккенс.
  -- У вас что, не нашлось гостиницы, лейтенант? -- тотчас же буркнул Джо.
  -- Сэр, с вами приключился несчастный случай.
   -- Я что, попал под машину? -- вскрикнул
Джеймс, разглядывая свою ногу.
   -- Никак нет, вы проверяли человека на полосе
и нажали не ту кнопку, господа. Красная кнопка,
которую вы нажали, зовется у нас: "вызываю огонь
на себя", - бойко продолжал лейтенант. -- И "Семьдесят первый" напал.
   - Какого черта! -- украинотолог начал припоми­нать. -- Он же нас чуть не угробил.
  -- Это точно, -- усмехнулся Диккенс. -- Но у
него не было времени думать: по директиве положено
иногда запускать на тест преступников, приговоренных к "сковородке", или диких горилл, и тех и дру­гих перед этим долго не кормят.
  -- Вы хотите сказать, что я и мой брат похожи
на двух горилл? Ваша фамилия, лейтенант? -- советолог приподнялся на кровати и тут же со стоном упал.
  -- Меня зовут Пантагрюэль Г. Диккенс, сэр, --
лейтенант щелкнул каблуками. -- И на горилл вы не
похожи, но у парня не было выбора: за неудачу на
полосе лишают увольнения в город. Кстати, "Семьдесят первый" давно вас дожидается.
  -- Как давно? Мы давно здесь лежим? -- удивился украинотолог.
  -- Больше суток, сэр. С вами он обошелся осторожно, -- Диккенс обратился к Джеймсу. -- Показал удар в голень и зашел на удушающий, так как положено брать одного языка.
  -- А вы, -- лейтенант перевел взгляд на Джо, --
чудом уцелели. У вас на редкость прочная голова, но
челюсть пострадала сильно. Мы подогнали вам новую антикариесную, из пластика.
  -- Зеркало! -- заорал украинотолог.
   Диккенс подал ему зеркало с тумбочки. Джо погляделся и завизжал:
  -- Мама! Мамочки! Где мои усы?
  -- Майор Мак-Кормик приказал сбрить, -- пояснил лейтенант. -- Он сказал, что этим хочет оказать вам любезность.
  -- Где он? -- продолжал орать украинотолог. --
Сюда, вызвать его сюда, срочно!
  -- Это никак невозможно, сэр, сегодня уикенд,
сэр, и майор отдыхает в пригороде. Еще он просил
меня передать, что ждет вас в одном борделе, вот адрес, -- Диккенс протянул Джо записку.
   Украинотолог принялся дубасить подушку, рыча:
   -- Я ему, сукиному сыну, устрою такую инспекцию, такую...
   Джеймс же благоразумно решил сменить тему и спросил:
  -- Лейтенант, а где этот ваш "Семьдесят первый"? Как скоро он может быть здесь?
  -- Он ждет за дверью. Позвать?
   Джеймс вопросительно посмотрел на брата. Тот, немного успокоившись, кивнул.
   "Семьдесят первый" вошел, и вместе с ним в палате появился ни с чем несравнимый букет ароматов муниципального нью-йоркского зоопарка ранней весной. Агент был примерно семи футов ростом, на ря­бом лице красовались криво прилепленный плоский нос и толстые губы. Черные двойка и галстук меша­ли агенту дышать. Украинотолог, прикрыв нос по­павшимся под руку полотенцем для ног, задал пер­вый вопрос:
  -- Вы мылись сегодня, мистер?
  -- Никак нет, сэр, в нашем взводе баня по четвергам.
  -- Ваше имя? -- спросил лучше державший себя
в руках Джеймс.
  -- "Семьдесят первый".
  -- Нет, я спрашиваю: как вас зовут?
   -- Маленьким мальчиком меня подбросили в
войсковую часть, и я стал сыном полка. Семьдесят
первого полка, сэр. -- курсант говорил с интонацией
метронома. -- Моей названой матерью стал рядовой
Питер Блю, но я не захотел брать его фамилии -- он
был голубой.
  -- Почему у вас такой негроидный нос? -- стал
допытываться Джо.
  -- Доктор говорил мне, что я негр-альбинос, такие часто встречаются на островах Зеленого Мыса. Из-за моей белой кожи меня не приняли в НБА, хоть я и подавал большие надежды.
   Растроганный Джеймс закурил сигару, не обнюхав ее, как обычно.
  -- Ну-ну, не будем о грустном, мой мальчик,
скажу откровенно, вы нам понравились. Приятно
иметь дело с профессионалами. -- Уорбикс покосился на свою ногу.
  -- Но ближе к делу, -- оборвал брата украинотолог, изнывая от вони в палате. -- Все, о чем мы с вами говорили и еще скажем, должно остаться в тай­ не, я вижу вы меня поняли. Центральному Разведывательному Управлению нужен человек для выполнения важного задания. Его имя не должно было ранее упоминаться ни в газетах, ни в комиксах, ни мелькать на телеэкране. Вы, кстати, не снимались в фильме "Кинг-Конг"?
   -- Никак нет, сэр. -- "Семьдесят первый", не
нагибаясь, почесал рукой колено. -- Мне это ни
к чему.
   -- Я предупреждаю вас, что нужно говорить правду, одну правду и ничего, кроме правды, -- нажал на агента недоверчивый Джо. -- У меня здесь
детектор лжи, -- добавил он, похлопывая по грелке
со льдом, лежащей у него на макушке.
   "Семьдесят первый" кивнул.
   -- У вас есть слабости, дурные привычки? -- задал вопрос Джеймс и тут же пояснил. -- Вот я, например, люблю курить сигары, очень люблю. -- Он
демонстративно пыхнул дым в потолок. -- А вы?
   "Семьдесят первый" застенчиво потупился и засунул указательный палец в нос.
  -- Ну? -- Уорбиксы, видя смятение агента, ожи­вились.
  -- Я люблю убивать, -- совсем смутился тот.
  -- Но, мой мальчик, -- обрадовался украинотолог. -- Этого не надо стесняться. Наше задание
должно доставить вам огромное удовольствие.
   Советолог же, порывшись в тумбочке у изголо­вья, достал оттуда толстую папку и, развязав тесем­ки, сунул "Семьдесят первому" пачку фотографий, поясняя:
   -- Вам предстоит небольшое путешествие в Россию за счет фирмы.
   Украинотолог засмеялся и добавил:
   -- Там, кстати, великолепные бани.
   . -- Вам нужно будет найти одного соотечествен­ника, -- продолжал Джеймс.
  -- Бывшего соотечественника, -- уточнил Джо.
  -- Я должен его убить? -- обрадовался "Семьде­сят первый".
  -- Ну, зачем же так грубо, -- поправил агента
Джо. -- Мы с вами цивилизованные люди. Лучше
сказать, ликвидировать или отправить в мир иной, к праотцам, ускорить суд Божий.
   "Семьдесят первый" слушал с напряженным вы­ражением лица, отчего его лоб прорезала глубокая складка.
   -- Вам понятно? -- спросил украинотолог, окончив перечисление.
   С плоского носа агента капали крупные капли пота.
   -- Понятно? -- повысил голос Джо.
   Джеймс в нетерпении швырнул недокуренную сигару в форточку и закурил новую. Глядя на брата, закурил и украинотолог.
   -- Никак нет, -- ответил "Семьдесят первый". В
его глазах читался испуг. Он попробовал ослабить
галстук, но вместо этого задушил себя еще сильнее.
   Братья выкинули свои сигары в окошко. Джеймс срывающимся голосом стал объяснять:
  -- Ну, грохнуть, шлепнуть, загасить, убрать!
  -- Продырявить, как решето! -- пришел на помощь Джо.
   Агент наконец кивнул:
   -- Так точно.
   Все облегченно вздохнули и помолчали.
   -- О чем это мы? -- спохватился через некоторое
время украинотолог.
   -- Продырявить, как решето, -- напомнил
"Семьдесят первый".
   -- Ах да, значит, верхняя фотокарточка -- на ней
Свинья, он же Теодор Фрайер, или Мелвин Розенблат. Его-то и нужно убрать. Если я скажу вам -- за что? А я скажу... -- начал украинотолог.
   Джеймс укоризненно посмотрел на брата.
   -- Я скажу, -- повторил тот. -- Он плюнул в
статую Свободы. В самый факел! -- Джо сделал
страшные глаза.
   -- Вот как? -- удивился советолог. -- Подлец!
Украинотологу пришлось ему подмигнуть.
"Семьдесят первый", словно в припадке эпилеп­сии, дернул головой.
  -- Сайта Мария! Я убью его, как койота! -- и он
протяжно завыл, прихлопывая ладонью по открытому рту. -- А-йа-йа-Ёа-йа!
  -- Спокойнее, дружище, -- продолжал Джо. --
На других снимках русские, которые могут что-то
знать о местонахождении Свиньи. С ними, пожалуйста, аккуратней во избежание международного скан­дала. Вот это полковник КГБ Семинард, это -- майор Стерлингов, это -- министр культуры Охрим Зюбенко... Видите, как последний похож на Свинью, по старайтесь не перепутать.
  -- Хотя, если с этими господами произойдет несчастный случай, -- добавил Джеймс, потирая затекшую ногу. -- Например, автокатастрофа, смерть в
ванной в пьяном виде или при бритье опасной бри­твой, ведь у них ненадежные электроприборы...
  -- Или отравление беляшами, -- встрял Джо. --
В общем, мы не будем возражать.
   "Семьдесят первый" смущенно улыбнулся.
   -- А этот -- с ним вы поедете в Россию -- Зигф­рид Лившиц, он будет вам полезен как бывший советолог и человек, лично знакомый со Свиньей. Поэтому-то берегите его, словно зеницу ока, но, -- украинотолог сощурился. -- До той поры, пока не уберете Фрайера.
   Уорбиксы радостно переглянулись, а "Семьдесят первый" снова завыл.
   -- У вас хорошо поставленный дискант, -- сообщил агенту советолог. -- А у нас в Управлении слух есть только у нас с братом, а так иногда хочется спеть хором задушевную песню.
   "Семьдесят первый" издал серию утробных звуков.
  -- Далее, -- Джо показал агенту на пухлый па­кет. -- Здесь билет до Варшавы, где мы встретимся в
следующий раз, и вы получите дальнейшие указа­ния. Документы на имя Бобби Билдинга и подъемные. Время встречи вам сообщат. Все понятно?
  -- Так точно, -- бодро отрапортовал агент.
  -- Ну, а теперь, Бобби, мы бы хотели разучить с вами одну песню, ведь вы не знаете русского языка, а песня пригодится, если нужно будет войти с кем-нибудь в контакт. Только Богу известно, сколько времени вы будете искать Свинью. Вам может пона­добиться теплая одежда -- ведь не за горами Рожде­ство. Эта песня научит вас, как наколядовать себе деньжат на жизнь в России. -- Джо защелкал паль­цами. -- Раз, два. Раз, два, три!
   И братья затянули:
   Ой, колядушки: блины ладушки. Ой, люли-люли, блины ладушки.
   -- Помогайте, Боб! -- крикнул украинотолог.
   Тот подключился удачно.
   Ой, люли-люли, блины ладушки...
   Вдруг завыла сирена, и в коридоре раздался топот. В палату вбежал взволнованный лейтенант Дик­кенс с криком "пожар!"
   "Семьдесят первый", не раздумывая, прыгнул в окно, обдав Уорбиксов осколками.
   -- Кто-то поджег госпиталь кучей недокуренных
сигар. Скорее всего это кубинцы, спасайтесь! -- прокричал лейтенант, изчезая за дверью.
   Запахло гарью.
   -- Джеймс, полежите немного, а я разузнаю, как
и что, -- выпалил украинотолог, вскакивая с крова­ти. -- Я думаю, все образуется. -- Дверь за ним с
шумом захлопнулась.
   Советолог понял, что предоставлен сам себе. Он отвязал зафиксированную ногу, уронив ее на кровать, встал, сморщился и запрыгал к окну. Выгля­нув наружу и отсчитав семь этажей вниз, Уорбикс разглядел в черном дыму пожарную машину и рас­средоточившихся курсантов с карабинами М-16 под деревьями. Кто-то крикнул:
   -- Вон он!
   И курсанты -открыли беглый огонь по советологу. Пули барабанили по подоконнику, разбился горшок с пейотом. Джеймс, среагировав, упал на пол. А внизу неистово орал Джо:
   -- Не стрелять! Это мой брат из ЦРУ! Не стрелять!
   Он вырвал у старшего пожарного мегафон.
   -- Джеймс, братишка, мы разворачиваем брезент, прыгайте по моей команде!
   Выглянувший в окно советолог разглядел брата в пожарной каске и брезент, который казался ему размером не более носового платка.
  -- А если я промажу? -- крикнул он. -- Лучше
я погибну в огне!
  -- Не дурите, братишка! Мимо брезента прыгают
в одном случае из тысячи. Закройте глаза и прыгай­
те по моей команде: на счет три.
   Статистика неудачных прыжков пополнилась еще двумя именами: Джеймс Уорбикс был доставлен в городскую больницу с переломом обеих ног, Джо Уорбикс -- с приступом неврастении.
   ГЛАВА 9
   Российская Федерация. Петрухинский район. Железнодорожное полотно, пролегающее через сосновый перелесок. Безымянный полустанок в виде одинокой будки стрелочника. 11 августа. 13.15. Конское ржание, доносящееся из перелеска, указы­вает на то, что где-то рядом находится капитан Козлов.
   Спешившись и стреножив кобылу, капитан, прихрамывая, поковылял к будке стрелочника, косясь с опаской на массивную обитую листовой жестью дверь. Но дверь сама распахнулась навстречу оперуполномоченному, и из нее выкатился маленький толстенький милиционер с красной рожей и в преклонных летах.
  -- Старшина Кукиш, -- представился он, обдав
Козлова запахом лука и перегара. -- Вы из району?
Вот здорово, а то я тут с ног сбился. Понимаете, я...
  -- Где задержанные? -- перебил его капитан.
  -- Я их в хлеву запер, -- похвастался Кукиш. --
А то Пилипчук говорит, в сортир запри, так разве
это возможно? А ежели нужда приспичит? Вот в
хлев и запер. Да тут недалеко деревня, мой дом третий от дороги. Там же и допрос учинить можно, жена на ферме, дети у бабки в городе -- никто ме­шать не будет. А то ведь можно и у стрелочника, да только лучше в избе.
   Словоохотливость старшины начала Козлова утомлять.
   -- Пошли, -- проговорил он. -- Хотя нет, по­
стойте.
   Капитан достал из планшета фотокарточку и спросил, указывая на Фрайера:
   -- Вы никогда не встречали этого человека,
старшина?
   Тот взглянул на фотографию и побледнел:
  -- Мать чесная, дык ведь это Владимир Ильич!
  -- Если бы, -- Козлов вздохнул. -- Так, значит,
не встречали?
  -- Нет, -- Кукиш потупился. -- Виноват. Я ведь_
в тридцать четвертом родился, не застал, так сказать, целых десять лет, шутка ли...
  -- Ладно, -- Козлов взял кобылу под уздцы. --
Пошли.
  -- Куда, к арестованным? -- спросил старшина.
  -- К задержанным, -- поправил того капитан. --
Что это, кстати, за люди?
  -- Дык кто их разберет? -- стал рассказывать
по пути старшина. -- Один так вроде, извиняюсь,
пэдик --- пидорас по научному, одет во всем женском, а другой, что насилие над ним совершал...
  -- Что за насилие? -- не понял Козлов.
  -- Дык обыкновенное, вроде. Как говорится, насильственный сексуальный акт.
   Капитан помрачнел. Половые преступления вы­зывали у него тошноту.
  -- Я ж ребятам из транспортной говорю, --
продолжал Кукиш, -- вы ж обрисуйте мне картину
преступления в письменном виде, как положено. А они -- сам, мол, разберешься, мол, мы и так с расписания сбились. А что мне их расписание, когда мне их даже содержать негде. Вот в хлеву и содержу. А где еще содержать? У стрелочника ведь нельзя, да и в сортире неудобно. Я правильно говорю?
  -- Дык пришли уже, -- заулыбался старши­на. -- Вот, так сказать, мои пенаты. Вот дом -- батя-покойник еще рубил, хороший дом, крепкий. А веранду уже я строил. Там за домом туалет
  -- Правильно, правильно, -- поспешил заверить
его Козлов, опасаясь утонуть в словесном поносе. --
Далеко еще?, если что, а то Пилипчук говорит, ты, говорит...
  -- Где задержанные? -- капитан начал терять
терпение.
  -- Задержанные? -- удивился Кукиш. -- Ах,
арестованные, то есть эти, задержанные. Туточки они, только, может, пообедаем сначала?
   Козлов не ел с самого утра, но печальный опыт трапезы в "Красном Ильиче" не прошел для него даром.
  -- Никаких обедов, -- отрезал он и, помявшись, добавил. -- Вот только если овсу немножко...
  -- Зачем? -- удивился Кукиш.
  -- Коню моему, -- капитан не без гордости называл свою кобылу конем.
  -- Ну, овес-то мы найдем. А вот насчет обеда --
это вы зря, а то у меня по такому случаю и бутылочка в погребе найдется.
  -- Отставить! -- рявкнул Козлов. -- Да вы что
тут в районе сговорились, что ли?! Я, к вашему сведению, вообще не пью, да и вам бы не советовал. Можете это и другим передать!
  -- Дык я разве... -- испугался Кукиш. -- Я ведь
и говорю: бутылочка молока у меня в погребе холодненького. Жена уходя поставила. Знаете, какое у нас молоко? Оно ведь по жирности...
   Но Козлов не разбирался в процентах и слушать старшину не стал. Он подошел к большому деревянному амбару и через щель в бревнах заглянул внутрь. Увиденное сильно подействовало на капита­на. Лучи солнца сквозь дыры в крыше пятнами осве­щали амбар, высвечивая убогость и запустение. Но не это потрясло Козлова. Прямо против него на куче соломы, поджав ноги по-турецки, сидел бывший ге­нерал-майор Скойбеда. Козлов узнал его сразу, не­смотря на седые волосы. Был Скойбеда без рубашки, с голым мускулистым торсом, сплошь испещренным татуировками, а перед ним находился второй задер­жанный в сиреневом платье и капроновых чулках со "стрелками". Этот второй стоял в упоре лежа и от­жимался, падая при каждой новой попытке. Скойбе­да же со злорадной улыбкой на губах считал, при­хлопывая при этом в ладоши:
   -- Сто двадцать пять, сто двадцать шесть, сто
двадцать семь... Давай-давай, салобон, не сачкуй, осталось еще семьдесят три раза!
   Козлов оторвался от щели и, прислонившись спиной к бревнам, закрыл глаза.
   "Вот тебе раз! Вернее, уже два. Прошлое возвращается: сначала Фрайер, теперь Скойбеда, кто следующий?"
   -- Товарищ капитан, они вас что, в глаз ткнули? -- это в испуге подскочил старшина Кукиш;
   Козлов открыл глаза.
  -- Во-первых, -- проговорил он, -- как это у вас
хватило ума посадить преступника и жертву вместе?
  -- Дык, -- растерялся Кукиш, -- поди разбери,
кто из них кто... А потом, куда ж мне их сажать? К
стрелочнику-то нельзя. Вот я и подумал...
  -- Отставить, -- перебил капитан. -- Меня не
интересует, что вы там подумали! Вы отдаете себе от­
чет в том, что один из тех двоих опасный государственный преступник, должный в настоящее время от­ бывать срок в местах лишения свободы?
  -- Ух ты! -- совсем перепугался старшина. --
Это кто, пэдик, чтой ли?
  -- Нет не пэдик, -- передразнил его Козлов. --
Другой. Я подозреваю, что он совершил побег из заключения. У вас есть оружие?
  -- Вилы, -- сказал старшина.
  -- На вилы такого не возьмешь, -- пробормотал
Козлов.
  -- Есть! -- вспомнил вдруг старшина. -- У деве­ря моего есть ружье. -- И, заметив подозрительный
взгляд Козлова, поспешно добавил: -- Да вы не волнуйтесь, тут все законно: разрешение, охотничий би­лет и все прочее. А пока не сезон -- вот и лежит без
дела. Я-то все больше на рыбалку...
   -- Бегите за оружием! -- приказал капитан.
Пока старшина отсутствовал, Козлов мучительно
   думал о своих дальнейших действиях. Конечно, следовало бы сообщить о Скойбеде в район. А там Пилипчук. Опять на смех подымет. Нет, прежде надо разобраться самому. На том Козлов и порешил.
   Прибежал запыхавшийся Кукиш с дробовиком довоенной конструкции. Капитан с сомнением посмотрел на ружье.
   -- Оно хоть стреляет? -- спросил он.
  -- А то! -- старшина погладил приклад. -- Хоти­
те попробовать?
  -- Нет, -- Козлов поморщился. -- Значит, так. Я иду в дом, а вы по одному вводите их ко мне. Сна­чала этого вашего педика.
  -- Почему моего? -- обиделся старшина.
  -- Ну, не вашего. Но помните -- за вторым нужен глаз да глаз. Вам все понятно?
  -- Все, -- Кукиш направился к амбару, капитан
же через сени вошел в избу -- небольшую достаточно
чистую комнату, служившую одновременно спальней, столовой и кухней. Посреди комнаты находился стол. Козлов сел за него, снял фуражку, пригладил волосы, достал из планшета блокнот и авторучку. Он специально откладывал встречу со Скойбедой. На душе у капитана было неспокойно.
   Постучали.
   -- Войдите! -- Козлов попытался придать своему
лицу строгость и беспристрастность одновременно.
   Открылась дверь, и в проеме показались два человека ханыжного вида в телогрейках.
   -- Петре, продай самогонки, душа горит, -- попросил один.
   Другой же вытаращил на Козлова круглые, лишенные мысли глаза и громко зашептал:
  -- Дурак, это не Петро.
  -- Как не Петро? -- не поверил первый. -- В
форме ведь.
  -- У Петро лычки на погонах, а у ентого -- звездочки.
   И тотчас в сенях послышался срывающийся голос Кукиша:
   -- А ну пошли вон, оборванцы несчастные! Чтоб
духу вашего здесь не было!
   Ханурики спешно ретировались, а в дверях появился красный как помидор старшина.
  -- Домом, видать, ошиблись, -- пробормотал
он. -- Ходют тут всякие...
  -- Ну-ну, -- Козлов постучал авторучкой по
столу. -- Задержанный где?
   -- Туточки он, -- и Кукиш втолкнул в комнату
Кролика.
   Выглядел тот ужасно: под левым глазом яркий фиолетовый синяк, два передних резца отсутствуют, сиреневое платье порвано на груди, и в прорехе видны худые ребра.
   -- Садитесь, -- пригласил капитан.
   Но Кролик лишь прислонился к косяку и начал медленно сползать вниз.
   -- Помогите ему сесть, -- попросил Козлов старшину.
   Тот подхватил Кролика под мышки и взгромоздил на стул у печки.
   -- Вы свободны, -- капитан сделал отмашку
рукой, и Кукиш вышел.
   Козлов поглядел на Кролика и участливо спросил:
   -- Он бил вас, не так ли?
   Кролик не ответил, лишь помотал из стороны в сторону низко опущенной головой.
   -- Ну-ну, не надо бояться, -- подбодрил того
капитан. -- Все уже позади, сейчас вы под защитой
закона. Давайте начнем по порядку: ваше имя,
фамилия?
   Кролик снова не ответил. Он взглянул на Козлова тусклым взором и застучал всеми оставшимися зу­бами сразу.
   -- Я понимаю, -- уже совсем ласково продолжал
капитан. -- Пережитый шок, издевательства этого
изверга... Нам надо успокоиться, вот бумага и авторучка, опишите все происшедшее с вами по возможности более подробно.
   Кролик будто только этого и ждал. Он ухватился трясущимися руками за авторучку и начал что-то быстро строчить в блокноте.
   Козлов ждал, разглядывая Кролика, и думал, примерно, следующее: "Гомосексуалисты, в сущности, те же люди. Две руки, две ноги, один... хм. А ведь что у них там в душе -- не поймешь. Так ведь нам, органам, вместо того, чтоб сажать их, разобраться бы надо. Вдруг у них детство тяжелое или еще там что? Добрей надо быть к людям, добрей и внимательнее."
   Капитан уже почти любил этого сидевшего перед ним человека.
   -- Ну что, написал? -- он протянул руку. --
Давай почитаем.
   Козлов стал читать, и лицо его удлинилось:
   -- Ничего не понимаю. Так: " Я, Эпштейн Валентин Вениаминович, 1959 г.р., уроженец Пермской области, 10 августа сего года в поезде N 118 Пермь-Москва в целях завладения носильными вещами на­пал на неизвестного мне ранее гр. Скойбеду В.М., для чего изменил свою внешность путем переодева­ния в женскую одежду..." Погоди-ка, погоди, -- Коз­лов перестал читать. -- Это что же получается? По­лучается ты, что ли, преступник?
   Кролик едва заметно кивнул.
   Капитан перевел взгляд на блокнот:
   -- Так: "...в женскую одежду, похищенную мной
в том же вагоне у неизвестной гражданки, которую я
затем сбросил с поезда на скорости 85 км/ч. В содеянном раскаиваюсь и готов понести самое суровое наказание". Подпись, число -- все верно...
   Козлов отложил блокнот и сцепил руки перед собой. Взгляд его стал суровым.
   -- А знаешь ли, Валентин Вениаминович, как
это называется, -- проговорил он.-- Это называется
дача заведомо ложных показаний, наговор с целью
введения следствия в заблуждение. Статья 181 УК
РСФСР. Что делать будем?
   Кролик вдруг заплакал, прямо зарыдал, всхлипывая и содрогаясь всем телом.
  -- Я домой хочу, -- пропищал он, размазывая по
впалым щекам слезы. -- К маме.
  -- Старшина, -- позвал Козлов. -- Дайте задержанному воды.
   После нескольких глотков Кролик немного успокоился.
   -- Значит, так, -- решил капитан. -- Сейчас мы
эту порнографию, -- он указал на листок, -- рвем, а
ты, Валентин, взамен напишешь мне, как все было
на самом деле, и также укажешь, как он тебя запугивал с целью переложить свою вину на тебя. Идет?
   Кролик замотал головой.
   -- Да почему же? -- рассердился Козлов. -- Почему ты должен нести наказание за этого бежавшего из тюрьмы уголовника? Ну, отсидишь ты свои три-пять лет по статье за мужеложество и все, а тут...
   Кролик снова заплакал.
   -- Это все ваша работа, -- капитан погрозил
пальцем стоящему рядом Кукишу. -- Надо ж было
додуматься посадить их в один сарай!
  -- Дык кто же знал? -- потупился старшина.
  -- Дык-дык, заладили тоже, где вы слово-то
такое взяли? -- совсем уже вышел из себя Козлов.
   Кукиш пожал плечами:
  -- Дык сам не знаю. Прицепилось где-то.
  -- Короче, я последний раз спрашиваю, -- с угрозой произнес Козлов, обращаясь к Кролику. -- Ты
будешь переписывать свое заявление или нет?
  -- Нет, -- еле слышно пролепетал тот.
  -- Все! -- капитан хлопнул ладонью по столу. --
Старшина, уведите этого идиота и приведите второго,
только осторожней.
   Когда они вышли, Козлов закурил для успокоения нервов и принялся ждать. Через минуту-другую в сенях послышалась ругань, звон ведер, и что-то тя­желое рухнуло на пол. В проеме двери показался Скойбеда с ружьем в руке, на его наглой роже игра­ла ухмылка. Козлов привстал, да так и остался сто­ять на полусогнутых с папиросой, прилипшей к нижней губе. Скойбеда же плюхнулся на стул, на котором до этого загибался Кролик, дробовик поста­вил рядом.
   -- Ты это, начальник, -- начал он, -- шестерке
своей передай, чтоб руки не распускал, а то ведь и
схлопотать недолго.
   Потом посмотрел на капитана и добавил:
   -- Да ты сядь, не боись, мне твоя берданка без
надобности, ежели шо -- у меня посерьезней аргументы найдутся.
   И Скойбеда поглядел на свои руки. Козлов сел.
   -- Для начала я хотел бы, -- как можно спокойнее сказал он, -- чтобы вы перестали мне "тыкать",
а затем...
   Но Скойбеда перебил его:
   -- Слухай, начальник, а мы с тобой нигде раньше не встречались?
   -- Может, и встречались, -- туманно заметил
Козлов. -- Но я бы все-таки хотел...
  -- А на зоне ты у нас не работал? -- снова
встрял Скойбеда.
  -- Нет, не работал! -- отрезал капитан. -- И
перестаньте меня перебивать. Если вы...
  -- Ладно, ладно, не кипятись, -- усмехнулся
Скойбеда. -- Обознался я, стало быть. Ну, шо ты там
от меня хотел?
  -- Я бы хотел взглянуть на ваши документы, --
Козлов в упор посмотрел на бывшего генерала.
  -- Документы? -- гоготнул Скойбеда. -- А это
видел?
   И он сунул капитану под нос сложенный в форме фиги огромный кулак.
   Козлов поглядел на кулак, и стало ему совсем не по себе. Скойбеда тем временем разжал пальцы, и капитан увидел в ладони у него измятый клочок бумаги.
   -- Почитай, почитай, -- разрешил Скойбеда.
Козлов взял клочок и, разгладив его на столе,
   прочел:
   -- "Справка о досрочно-условном освобождении
гр. Скойбеды В.М. из ИТК N 15 за примерное поведение и в связи с амнистией."
   -- Вот и все мои документы, -- прокомментировал
Скойбеда.
   Козлов сидел и тупо смотрел на бумажку. Ах, вот оно что: государственного преступника и изменника Родины освобождают за примерное поведение! Это было нонсенсом.
  -- Так шо, -- продолжал Скойбеда, -- следую я
теперь в Москву белым лебедем на постоянное место
жительства, и нет у тебя, начальник, никаких правов меня задерживать. Я тута, чтоб время твое и мое сыкономить, ужо и заявление написал.
  -- Какое заявление? -- не понял Козлов.
   - Як же какое? Заявление, шо напавшего не меня гражданина, как его...
  -- Эпштейна, -- подсказал капитан.
  -- Ну да, Энштейна энтого в первый раз вижу и
шо претензий к ему не имаю. А дальше ужо твое
дело разбираться. Так шо, начальник, подпиши-ка
ты мне проездной документ -- и я полетел.
   Капитан молчал. Он прекрасно понимал, что закон сейчас на стороне бывшего генерала. Но справед­ливость, справедливость-то на его, Козлова, стороне. Он встал, одернул китель и произнес с пафосом:
   -- Да, гражданин Скойбеда, вы не ошиблись, мы
с вами уже встречались. И неоднократно. А последний раз встречались мы на Лубянке почти четыре года назад в момент вашего полнейшего изобличения в пособничестве иностранным спецслужбам и измене Родине.
   Капитан закончил и перевел дух. В глазах Скойбеды вдруг что-то прояснилось. Он вытянул вперед руку и, направив указательный палец с грязным ног­тем прямо Козлову в грудь, прокричал с неподдель­ной радостью в голосе:
   -- Усе, успомнил -- Козел! Точно, Козел!
   Козлов, хотел возмутиться, но не успел -- огромный кулак, просвистев мимо его плеча, треснул ка­питана по уху. Второго удара тот ждать не стал. Выпрыгнув рыбкой в открытое окно, Козлов приземлил­ся пузом на морковные грядки, перемахнул через плетень и в считанные мгновения оказался у своей лошади.
   Сзади доносся нечеловеческий рык. Это Скойбеда, бросившись в погоню, застрял мощным торсом в проеме окна. Из сеней высунулся перепуганный старшина Кукиш с огромной лиловой шишкой на лбу:
  -- Куда вы, товарищ капитан?
  -- Срочное дело в районе! -- крикнул тот, не оборачиваясь.
  -- Дык, а что мне с этими-то делать? -- старши­на чуть не плакал.
   Отпустить всех, к чертовой матери, за отсутствием состава преступления! -- Козлов наконец попал ногой в стремя и, закинув тело в седло, вонзил совсей силы каблуки кобыле в бока. Та понеслась, как ненормальная, не разбирая дороги, перепрыгивая кочки и перелетая овраги. И лишь отмахав верст десять, капитан смог перевести дух.
  
  
  
   ГЛАВА 10
   Статья в газете "Волободские ведомости" от 12 августа 1991 года.
   Эй, подвинься, Америка!
   Разноречивые чувства овладевали мной, пока добирался я до совхоза "Красный Ильич", что в Петрухинском районе. Не мной сказано, что две беды у России-матушки -- дураки и дороги. Насчет дура­ков, вот, позвольте не согласиться. Это, может, при Александре Третьем и заселяли таковые наши усадьбы, да губернии, но только не сейчас. Современного мужика на мякине не проведешь! Умнеет му­жик на глазах, набирается опыту хозяйствования в новых нестандартных условиях, матереет. А вот насчет дорог... "Эх, дороги, пыль да туман, холода-тревоги, да степной, так сказать, бурьян." Ну уж, это что мы под тем самым бурьяном подразуме­вать будем? Ежели подразумевать будем все старое, отжившее, косное и инертное, то всего этого в "Кр. Ильиче" хватает. Нет в совхозе ферты, фермерства и фермеров, а мне как специалисту по с/х США это особенно обидно. Не видел я и ни 'одного простейшего ксерокса, не говоря уже о сканерах и факсмодемах, дороги, опять же...
   Можно продолжать этот печальный перечень, а надо ли? Вот я сам у себя спрашиваю: вина ли это простых землепашцев и хлеборожцев? И сам же себе отвечаю: нет, не вина! Беда ли это? Да, беда! Беда в том, что районное и областное начальство не гля­дит в сторону села, не живет заботами пастухов и свинарок, не дышит ни с чем несравнимым, пропи­танным смолою и навозом, чистым деревенским воз­духом. Так доколе, вопрошаю я, а вместе со мной председатель совхоза АЛ Дупло, главный бухгалтер ИА.Бухло и директор местной скотобазы К.Э.Осеменюк, доколе это будет продолжаться? Пока в Мос­кве и других крупных городах типа Ленинграда, Свердловска, Харькова и т.п. буйный ветер перемен в клочья рвет ветхие регалии прошлого, до нас на местах долетает лишь легкий бриз, если не сказать суховей. А ведь люди на местах хотят работать. Мало того, они работают, несмотря на все палки в колеса и колья в ступицы. Тот же председатель Дупло со своими шуринами Бухлом и Осеменюком (а это, товарищи, не что иное, как семейный подряд и, если хотите, -- почин) вывел совхоз на первое мес­то в области по удоям в процентах на душу населе­ния, от чего и планка суммарного объема надоев рез­ко поползла вверх. Растет и благосостояние селян. Вы бы видели, какой клуб они отгрохали сами себе в подарок на 1-ое Мая. Не клуб -- настоящий дворец! Тут необходимо сказать несколько добрых слов в адрес завклубом товарища Циркуля. Спасибо вам, дорогой товарищ Циркуль! От лица земляков и от меня лично. Выступать в таком клубе -- одно удо­вольствие.
   И теперь о главном. Кому-то может показаться не совсем уместным и даже крикливо-популистским мой заголовок, вынесенный во главу статьи. Но это не так. Я слегка слукавил вначале, когда писал, что нет в "Кр. Ильиче" фермеров. Есть! Есть самый что ни на есть настоящий американский фермер из Колорадо мистер Мелвин Розенблат. Не верите? Тогда посмотрите вниз колонки: на фотографии, сделанной автором, вы видите паспорт Розенблата с фотокарточкой и печатями. Простой колорадский мужик из Колорадо приехал в "Кр. Ильич" поделиться своим колорадским опытом борьбы с колорадски­ми жуками. И, надо сказать, с ранее указанными на­секомыми в вышеупомянутом совхозе покончено раз и навсегда! Теперь товарищ Розенблат (а я не побо­юсь назвать его товарищем) работает конюхом и производит опыты по скрещиванию орловского тя­желовоза с техасским мустангом. И опыты, смею вас заверить, весьма удачные. Таким образом, слия­ние русского коллективного хозяйства и американ­ского фермерства дает свои первые, будем надеять­ся, не последние дружные всходы на нашей богатой на урожаи российской земле.
   С уважением к читателям собкор "Ведо­мостей"
   Авангард Впередко-Волободский.
  
  
   ГЛАВА 11
   США. Штат Огайо. Кливленд. Деловой центр города. Офис-квартира компании "Интеллект лимитед". 12 августа. 12.30 утра. Сэм Стадлер, он же Зигфрид Лифшиц, возлежит на пуфике в спальной комнате, закрыв лицо по­душкой. На нем белый шелковый халат и шерстя­ные носки.
   Откинув подушку и помигав глазами, бывший советолог поплелся в туалет, где дернул рычаг мраморного унитаза на спуск. В ответ раздалось рыча­ние -- вода не текла.
   -- Устрою я этим недоноскам хорошую трепку, -- раздосадовано проворчал он.
   Только вчера ему была установлена элитная сантехника независимой кампанией "Вунитаз форевер". Стадлер со злостью выдернул из цветочного горшка куст цветущих орхидей вместе с землей и справил в горшок нужду. Затем он направился в ванную умы­ваться. Душ изрыгнул на шевелюру и бороду бывше­го советолога тонкую струйку воды цвета кока-колы.
  -- Недоноски! -- Стадлер швырнул шланг в стену. Из разбитой головки душа выпал портативный
диктофон.
  -- Вот он что! Меня прослушивают! -- еще больше рассвирепел он и опрометью бросился в туалет.
   В унитазе бывший советолог обнаружил встроенную видеокамеру. Пробегая через гостиную к телефо­ну, он споткнулся о чью-то ногу. Упав на ворсистый пыльный ковер, Стадлер увидел, что в его любимом кресле из крокодиловой кожи удобно устроился ка­кой-то из Уорбиксов. Судя по майке с надписью "Усе у порядке!", перед ним находился украинотолог Джо.
   Уорбикс похабно улыбался, теребя в руках кисет с самосадом.
  -- Не поздновато ли вы встаете для делового человека, дорогой Сэм? -- произнес он.
  -- Как вы смеете проникать в мое жилище! --
заорал в ответ бывший советолог. -- Какое право
устанавливать звуковидеозаписывающее...
   -- У вас было открыто, -- рассмеялся Уорбикс, -- кроме того, мы с братом кое-что раскопали на вас, и я имею право арестовать некоего господина Стадлера.
  -- Но я Лившиц, -- вяло защитился бывший советолог, ошарашенный развязным тоном Джо.
  -- Да хоть бы и Левенбук, мы-то с вами знаем,
кем вы были раньше, -- украинотолог похлопал по
лежащему у него на коленях "дипломату". -- Да вы
присаживайтесь, сегодня я пришел сюда как друг.
   Пока Стадлер вставал и усаживался за стеклянный столик для бриджа, Уорбикс вытащил из "дип­ломата" бутылку и пару свертков.
   -- Угощайтесь, Сэм,, ведь вы же . не завтра­
кали, -- улыбался Джо. -- Это прекрасное шипучее
вино, причем совершенно без градусов, а это -- чудесный обезжиренный бекон и декрахмальные кукурузные хлопья, диетический стол номер пятнадцать. Я привык к этой пище в одном армейском госпи­тале, -- пояснял украинотолог, разливая вино в сто­ящие на столике бокалы. -- Будем здоровы.
   Они выпили. Стадлер почувствовал на губах вкус пемоксоли.
   -- Закусите же, -- догадался о его состоянии
Уорбикс.
   Бывший советолог автоматически закусил беконом, и рот его словно наполнился высокооктановым пенопластом.
   -- Я сейчас, -- пробормотал он и выбежел в ванную. Там его вырвало.
   Вернувшись и увидя жующего украинотолога, Стадлер чуть было не побежал назад.
  -- Что..., вы... хотите?.. -- выдавил он с расстановкой.
  -- Я хочу еще бекона, -- ответил Уорбикс, откусывая большой кусок. -- И чуть больше я желаю показать вам свою любимую кассету. Вставьте ее в свой "видак", Сэм. Прошу прощения, Зигфрид.
   Стадлер повиновался. Экран вспыхнул, и бывший советолог увидел себя, одетого в белый колпак и спецовку, -- это были съемки, сделанные дватри года назад, когда Стадлер, уволившись из ЦРУ, уст­роился продавать гамбургеры в аэропорту.
   Уорбикс меж тем достал из кармана люльку и стал набивать ее самосадом из расшитого бисером кисета.
   -- Знаете, Сэм, с некоторых пор я полюбил ту
самостийну жовто-блокитну волость, что зовется Украиной. Этот кисет -- подарунок одного Моего приятеля по имени Тарас. Порой я бываю охвачен настоящей ностальгией по Дону. А знаете, как тяжело до­лететь до середины Днепра?
   Стадлер отрицательно покачал головой, уставившись в экран.
  -- Вы узнаете этого парубка? -- спросил украинотолог, щелкая кремнем и выпуская облако ароматного дыма.
  -- Предположим...
   -- Очень хорошо! Я бы даже сказал: дюже
гарно, -- Джо выпустил еще одно облачко. -- Тогда
будьте внимательны, следите за камерой.
   Табачное облако достигло носа Стадлера, он чихнул.
   -- Вот, смотрите, -- Уорбикс подался вперед. --
Это, Сэм, ваш пухлый пальчик, на котором сейчас
находится золотая печатка, давит на плитку электронных весов. Незаметно для посторонних, не правда ли?
   Стадлер молчал.
   -- Вы физически сильный человек, Сэм, -- продолжал украинотолог. -- Вашего усилия, скажем,
ньютонов в пятнадцать, вполне достаточно, чтобы
шпинат на весах потяжелел сразу на пятьдесят ун­ций. Я неплохо разбираюсь в физике?
   Стадлер снова чихнул.
   -- А это, друг мой, никак не меньше двадцати
пяти центов в ценах восемьдесят девятого года, --
Джо откинулся на спинку кресла. -- Теперь смотрим
дальше. Дальше -- еще интереснее. Вот вы отстегиваете сдачу: смотрите, как ловко вы перегнули дол­ларовую купюру, любой иллюзионист бы позавидо­вал. И эта купюра исчезает в вашем кармане. Таким образом вы обвесили, обмерили и обсчитали несчаст­ных "челноков" из Албании на общую сумму один доллар двадцать пять центов. Видите, Сэм, материала вполне достаточно, чтобы лишить вас преступно нажитого капитала и запрятать в муниципальную тюрьму сроком до двух лет. Как понимаете, я и в юриспруденции поднаторел. Скажу честно: дрянь ваше дело, приятель. У вас есть только один выход...
   -- Мне нужно позвонить своему адвокату, --
перебил его Стадлер.
   -- Не возражаю, -- украинотолог улыбнулся. --
Но с одним условием: я должен присутствовать при разговоре.
   Стадлер пожал плечами и пошел в кабинет. Уор-бикс последовал за ним, оставляя по квартире дым­ный след от самосада.
   -- Алло, это адвокат Хопкинс? -- спросил быв­ший советолог, набрав номер. -- Это Лившиц. У
меня неприятности.
   Джо Уорбикс у двери, потирая руки, продолжал улыбаться.
  -- Компрометирующие данные с видеозаписью, --
объяснял Стадлер в трубку. -- Что вы говорите?
Применяем вариант номер два? Хорошо, -- и он дал
отбой.
  -- Что это за вариант такой? -- насторожился
украинотолог.
  -- Вы же подкованы в юриспруденции, -- в свою
очередь улыбнулся Стадлер. -- Хотите кофе?
  -- Ячменный напиток? -- предположил Уорбикс.
  -- Что? -- не понял Стадлер.
  -- Я спросил, есть ли у вас ячменный напиток?
С недавнего времени я не пью натуральный кофе, он пагубно действует на вегетативную систему, но не об этом речь, -- украинотолог докурил трубку и, постучав ею о край полированного бюро, вытряхнул пе­пел. -- Речь о вас, дорогой Сэм. Либо вы завтра ле­тите в Варшаву, а оттуда -- в Россию с нашим человеком и там ликвидируете Свинью, в этом случае наша пленочка с записью преобретает такой вид, -- он указал на кучку пепла на полировке. -- Либо...-- сделав паузу, Уорбикс запел. -- Распрягайте хлопцы коней...
  -- Слушайте Уорбикс, а у вас есть свой адво­кат? -- ни с того ни с сего вдруг спросил Стадлер.
   Украинотолог опешил:
  -- Не пойму, к чему вы клоните? -- проговорил
он. -- Я добропорядочный гражданин и не нуждаюсь
ни в чьей защите. А чегой-то вы вдруг заинтересовались?
  -- Сам даже не знаю, -- Стадлер посмотрел на
часы. -- Слушайте, как вас там -- Джо, если не
ошибаюсь, вы не откажете мне в маленькой любез­ности?
  -- Я вам -- нет, -- расплылся в улыбке тот. --
Всегда рад услужить вам, дружище, но я также вправе рассчитывать на взаимность. -- Украинотолог многозначительно поднял палец вверх.
  -- Конечно, конечно, -- Стадлер вышел из кабинета, но через полминуты вернулся с небольшим свертком в руках.
  -- Что это? -- уставился на пакет Уорбикс.
  -- Понимаете, -- стал объяснять Стадлер, развязывая тесемки. -- Я решил сделать своей Саре презент на день святого Эмануила. Она давно мечтала обэтом...
   Он достал из пакета мерзкого ярко-оранжевого цвета жакет с большими накладными карманами.
  -- Я боюсь только, что ошибся в размере. Вы не могли бы примерить, Джо, -- у вас и моей жены
очень похожие фигуры.
  -- Я, право, не знаю, удобно ли? -- пробормотал
смущенный сомнительным комплиментом украинотолог. -- Ну, если вы настаиваете...
  
  -- Настаиваю? -- Стадлер вновь посмотрел на
часы. -- Да упаси Бог! Просто подумал, что вам не
составит труда...
  -- Ну, ладно, -- Уорбикс взял из рук Стадлера
жакет и натянул на свое пухлое тело поверх майки с надписью "Усе у порядке!" Жакет был ему явно мал, рукава еле-еле прикрывали локти.
  -- Хорошо, очень хорошо! -- восхитился бывший
советолог. -- Теперь, пожалуйста, повернитесь...
   В это время раздался звонок в дверь.
   -- Мой адвокат, -- пояснил Стадлер. -- Прошу
вас пока не раздеваться, я хочу чтобы и Сэмбо оце­нил покупку.
   Он прошел мимо окончательно смущенного украинотолога в прихожую, открыл дверь. На пороге, действительно, стоял его адвокат Сэмбо Хопкинс -- представительный мужчина б белоснежном костюме. Еще двое находились за его спиной. Они были в строгих синих пиджаках и галстуках.
  -- Прошу, -- вполголоса пригласил Стадлер. --
Он в кабинете.
  -- Лейтенант Пингвине. Детектив Параноид. От­
дел по борьбе с наркотиками, -- представились мужчины в синем, входя в кабинет.
   Почуяв недоброе, Уорбикс задергался.
   -- Прошу всех оставаться на своих местах, --
приказал лейтенант.
   Полицейские принялись рыться на книжных полках.
  -- Порножурнал, Вилли! -- вскричал Пингвине.
  -- Да ну? -- обрадовался тот.
   Они стали рассматривать картинки.
   -- К делу, господа, -- потребовал Хопкинс.
Полицейские нехотя оторвались от своего занятия.
  -- Этот человек -- рэкетир! -- Стадлер указал на
Уорбикса. -- И крупный торговец наркотиками.
  -- Грязная ложь! Не прикасайтесь ко мне, ищейки! -- вопил Джо, пока его укладывали лицом вниз с раздвинутыми ногами.
   Детектив Параноид похлопал Уорбикса по накладным карманам жакета и извлек из них два полиэтиленовых пакета с белым порошком. Надорвав один, полицейский высыпал горстку содержимого на внешнюю сторону ладони и потянул носом.
  -- Это "крэк", Билли! -- вскричал он. -- Хоро­ший "крэк".
  -- Отличный куш, -- удовлетворенно проговорил
Пингвине, пристегивая Уорбикса наручниками к
ножке бюро. -- Не повезло тебе, парень, -- посочувствовал он Джо.
  -- Подстава! -- заголосил украинотолог петушиным голосом. -- Я ответственный служащий
ЦРУ. Вы должны арестовать его! -- он мотнул головой в сторону Стадлера, который в это время бережно укладывал кисет и трубку Джо в свой письменный стол.
   Параноид, отыскав в карманах уорбиксовских брюк несвежий носовой платок, тщательно прощупал его, смял и засунул украинотологу в рот. А лейтенант спросил:
   -- Чем вы можете это подтвердить?
Уорбикс отчаянно замычал.
   -- Ну, парень, -- Пингвине поднял брови. -- Ты
уже совсем ополоумел от наркотиков, в тюремной лечебнице тебе быстро помогут, все удовольствие -- десять тысяч зелененьких.
   Украинотолог заизвивался всем телом.
  -- Ломка, -- пояснил лейтенант.
  -- Эй, босс, -- позвал Параноид.- Тут два документа на одно лицо, -- он протянул Пингвинсу удостоверения.
   Тот повертел их в руках:
  -- Джо Уорбикс и Джеймс Уорбикс, и оба работники ЦРУ. Как вы думаете, мистер Хопкинс, это фальшивка?
  -- Убежден, лейтенант, причем довольно грубая, -- подтвердил адвокат, вертя в руках пилку для
ногтей. -- У преступника явно выраженное раздвое­ние личности, всему виной наркотики. А как он
одет! Типичный пижон.
  
  -- Ну что ж, господа, -- хлопнув в ладони, проговорил Пингвине. -- Мы едем в участок. Благодарю, мистер Лившиц. Это геройский поступок. Я обе­щаю, что ваша фотография появится на первой поло­се всех крупных газет.
  -- Не стоит, -- потупился Стадлер. -- Так поступил бы каждый честный американец. Всего доброго.
   Детектив Параноид покосился на порножурнал.
  -- Это презент, -- уловил его взгляд бывший советолог. -- Желаю вам поскорее развязать нашему
другу язык, -- он указал на Уорбикса.
  -- О, не сомневайтесь, -- оскалился детектив. --
Ребята в участке сумеют это сделать. Пошли, приятель, прокатимся.
   И, ухватив украинотолога одной рукой за штаны, а другой -- за воротник, он одним рывком поста­вил того на ноги.
   -- Одну минуточку, чуть не забыл, -- подал голос Хопкинс. -- Я подозреваю, вам, мистер наркоман, очень скоро может понадобиться хороший
юрист. Всегда к вашим услугам. -- Он сунул визит­ку Уорбиксу в накладной карман ярко-оранжевого
жакета.
   Украинотолог с ненавистью посмотрел на адвоката.
   ГЛАВА 12
   Российская Федерация. Москва. Стадион "Лужники". Теннисный корт. 12 августа. 13-30 по полудню.
   На корте Эдуард Стерлингов в трусах, майке и бейсболке с надписью "ЛАУН-ТЕННИС", с ра-кеткой в руке. Его соперник -- молодой крепкий мужчина лет 30 -- преуспевающий юрист-уголов­ник. Стерлингов проигрывает на тайм-бреке тре­тий сет подряд.
  -- Что-то ты, Эдик, сегодня не в форме, -- произнес юрист после очередной неудачной подачи Стерлингова.
  -- Да, -- согласился тот. Его голова была занята
отнюдь не теннисом.
   Уже вторые сутки, как потерялся след бывшего генерал-майора Скойбеды. Поезд из Перьми пришел без него. Не было в нем и "хвоста". Что-то явно произошло, и это "что-то" пугало майора своей неопределенностью. Его люди дежурили на вокзале и у бывшей квартиры генерала, но пока без­результатно. Исчез куда-то и Семинард, в общем -- полный набор неприятностей.
   -- Ну что, еще один сет -- и по домам, -- предложил Стерлингов, пытаясь отогнать гнетущие мыс­ли. -- Твоя подача.
   Послышался шум подъезжающего автомобиля, и у корта затормозил вишневый "запорожец" с тонированными стеклами. Из машины вылезли два челове­ка в кожаных куртках, внешне напоминающие рекетиров средней руки и остались стоять в отдале­нии, не решаясь подойти ближе. Это были люди Стерлингова, осуществляющие операцию по ликви­дации Скойбеды -- бывшие спецназовцы из отряда "Бетта", уволенные из армии за пьянство и мордо­бой. Один из них -- в прошлом лейтенант Гориллый -- был повыше и пошире в плечах, имел лицо, словно высеченное топором и кличку соответствен­но своей фамилии. Второй, гибкий, как лоза, с откушенным наполовину в драке ухом, нервный и злой -- бывший прапорщик Кацай по кличке "Скунс". Были эти двое профессиональными наемны­ми убийцами, известными в определенных кругах, как одни из наиболее дерзких и высокооплачивае­мых, но на Стерлингова работали бесплатно, по­скольку были обязаны ему жизнью. Прошлой зи­мой они с изьяну шлепнули в ресторане гостинницы "Космос" одного из лидеров узбекской мафиозной группировки, заглянувшей в столицу для обмена опытом. Осиротевшие без "бабая" узбеки, устроили за бывшими спецназовцами настоящую охоту и не­пременно выловили бы, если б не Стерлингов, спря­тавший "героев" у себя на даче на целых две недели, пока все не улеглось, и представители среднеазиат­ской республики не убрались восвояси. После чего Стерлингов включил их в штат своего малого пред­приятия в службу секьюрити на одну ставку на двоих и использовал по своему усмотрению. Послед­нее их задание было известно...
   -- Извините, друг мой, -- Стерлингов перехва­тил рукой летевший в него мячик, -- но у меня появилось срочное дело. Встретимся на той неделе в это же время.
   Он поднял с земли спортивную сумку и направился к машине, где его ожидали киллеры, при­танцовывая от нетерпения. Юрист проводил его многозначительным оценивающим взглядом, отметив про себя, что возможно очень скоро майор Стерлингов попадет в список его клиентуры. Тот жe тем временем открыл дверь и втиснулся в отделанный черным бархатом салон на заднее сидение. Бывшие спецназовцы устроились впереди, Скунс -- за рулем. Он включил передачу, и "запор" тронул­ся в направлении ворот "Лужников". Стерлингов молчал. Молчал и ждал. Он знал, что эти люди не станут тревожить его по пустякам. Значит что-то произошло.
   -- Объект в Москве, -- проговорил обернувшись вполоборота Горилла.
   Стерлингов продолжал молчать, Его молчание угнетало киллеров.
  -- Ну что мы могли сделать?! -- сорвался на истерику Скунс. -- Этот козел все дело провалил! Говорил я: надо его в Перми кончать было!
  -- Заткнись! -- оборвал его майор. -- Горилла,
доложи обстановку.
  -- Кролик вышел на связь, -- Горилла вытащил
из кармашка на обшивке двери автомобильную отвертку и поковырял ей в зубах. -- Скойбеда раску­сил его в купе, ну и отхерачил хорошенько. Обоих
их с поезда сняли и больше суток держали под арестом. Потом отпустили. Скойбеда его опять отхерачил. Пока тот отлеживался, да телефон искал -- еще сутки прошли. Наверняка он уже здесь.
   -- Понятно, -- Стерлингов погладил рукой черный бархат чехла. -- Значит так: все бросаете и мчитесь к редакции "Огонька". Встречаете его там. Как
появится, -- сразу... -- он провел ногтем большого
пальца по горлу. Все, высадите меня здесь!
   Когда майор вышел, Скунс выругался нецензурно и погнал машину в сторону Ленинского прос­пекта.
   -- Заправиться бы надо, -- он бросил взгляд на
доску приборов.
   Его напарник понял это по-своему. Он достал из бардачка литровую бутылку Скотча и два заля­панных стакана. Дело предстояло серьезное.
   * * *
   Примерно в то же время бывший генерал-майор Валерий Скойбеда стоял у двери своей 4-х комнатной квартиры на третьем этаже в доме по проспекту Вернадского.
   "Один звонок даю я, два -- жена, три -- сын и дочь, четыре -- посыльный по тревоге" -- вспомнил Скойбеда заведенный раз и навсегда в доме распорядок и позвонил четыре раза -- уж больно он лю­бил такого рода розыгрыши.
   Дверь открыла незнакомая ему дородная женщина с накладным похожим на хвост росомахи шиньоном на голове. Открыла и визгливо закричала с порога:
   -- Ну надо же совесть иметь! Вторую неделю
ждем. Три заявления в ЖАКТ написали: кран
текет -- мочи нет!
   -- Так, -- проговорил Скойбеда. -- Четыре году
дома не быв, а краны як текли, так и текут. Меня они дожи­даются! Шо, не починить было?! Галка хде?
   И отодвинув женщину от двери, Скойбеда прошел в прихожую.
   -- Что это вы себе позволяете?! -- заблажила
та. -- Василек! Здесь какой-то сумасшедший!
   В дверях бывшей генерал-майорской гостиной показался Василек -- мужчина примерно скойбедовского роста и комплекции, в его летах. Был мужчина в семейных трусах и майке до колен, в руках он держал электрический 3-х литровый самовар.
   -- Ах, Галка, блядище! -- заорал Скойбеда. --
Бордель тут устроила?! Убью, курву!!! -- и он коронным ударом в ухо попытался устранить с дороги не­известного соперника.
   Однако мужчина не устранился, даже не дрогнул, а ответил Скойбеде коротким резаным апперко­том самовара по голове.
   Тот отлетел обратно к двери и застыл там с выражением крайнего изум­ления на лице.
  -- Ты, энто, на кого, сучка, руку поднял? -- неожиданно тихо проговорил он. -- Ты ж на хозяина,
гад замахнулся. Да я тоби, гниду, по стенке размажу!
  -- Якого хозяина? -- угрожающе прошипел мужик с самоваром. -- Видали мы таких хозяевов в
октябре 17-го. Канай от Седова, пока цел -- я тут
хозяин!
  -- Шо? -- переспросил Скойбеда. -- Хто хозяин,
ты? Ты -- самозванец!
  -- Аферист! -- завизжала женщина. -- Я щас
милицию позову!
   -- Не надо милицию, Леля, -- остановил ее
мужик. -- Я ща его своими руками уделаю. А ну,
падла, покаж документы!
  -- На! -- Скойбеда выставил вперед фигу. -- Это
ты давай документы гони. И справку из диспансера, -- мне ещо опосля тебя с женой спать!
  -- С чьей? -- мужик позеленел.
  -- С моей! -- Скойбеда все еще держал фигу на
уровне лица оппонента. -- А ты со шлюхой своей
топай отсюда, считаю до трех!
  -- Да хто ты такой, шо б здесь командывать? -- мужик стал надвигаться на Скойбеду, держа самовар на изготовке.
  -- Я? -- выпятил грудь тот. -- Я генерал-майор
Скойбеда, а ты хто?
  -- А я -- генерал-лейтенант Ковбасюк. -- ответил мужик останавливаясь.
   Некоторое время они смотрели друг на друга, затем Скойбеда спросил:
  -- Шо ж ты, генерал, сукин ты сын, в чужой квартире делаешь?
  -- Живу я здесь, вот шо, -- огрызнулся Ковбасюк. -- Четвертый год, як живу. Шо не понятно?
  -- Ордер покаж! -- не поверил Скойбеда.
  -- Да на, смотри, -- Ковбасюк достал из трусов
полиэтиленовый пакет с паспортом, раскрыл. -- Вот,
гляди: Ковбасюк Василий Иванович -- я то бишь, а
вот прописка: Вернадского 54-18.
  -- А я? -- растерялся Скойбеда. -- Я тоже здесь
живу.
  -- Не, -- возразил Ковбасюк. -- Ты здесь не
живешь. Это я точно знаю. Здесь живу я -- Ковбасюк, жена моя -- Ковбасюк тоже и дети мои Ковбасюки. Шо, и их паспорта показать?
   Скойбеда молчал.
   "Выселили! -- дошло до него. -- Выселили, сволочи, из дому, из Москвы выселили, гады, но я им энтого так не спущу!"
  
  -- Ну шо, генерал, -- уже подружески потрепал
его по плечу Ковбасюк, -- ещо вопросы е?
  -- Е, -- ответил Скойбеда. -- Один вопрос: зачем
ты паспорт в трусах держишь?
  -- Э, да ты, я смотрю, от жизни поотстал, --
проговорил Ковбасюк. -- Енто же по новому Уставу
положено, шо б документ всегда при тебе.
   -- Ну а полиэтилен на шо?
  -- Ну так на случай недержания, ха-а-а-а!
  -- Ха-а-а-а! -- заржал и Скойбеда, привалясь к
косяку и сотрясаясь всем своим 7-ми пудовым телом.
  -- Ну шо ж, -- прохрипел сквозь смех Ковбасюк. -- Заходи, генерал, вспрыснем знакомство.
   Глубоко за полночь они прощались на лестнич­ной клетке, держась непослушными руками друг за друга и за перила.
   -- Ну куды ж ты на ночь глядя-то? -- спрашивал Ковбасюк, часто моргая мутными глазами на вы­
кате. -- Оставайся, щас Лельку ещо за водкой
пошлем.
  -- Не, -- Скойбеда пытался удержать прямо
ставшую весом с чугунную гирю голову. -- Баба у
меня тут поблизости. До нее пийду. Четыре года без бабы.
  -- Баба -- это святое, -- развел руками Ковба­сюк и чуть не упал, не поддержи его Скойбеда. --
Против бабы держать не буду. Ты, енто, там давай, всади ей как следует и за меня всади.
  -- Всажу, -- пообещал Скойбеда и побрел к
лифту.
   ГЛАВА 13
   Польша. Варшава. Стадион профсоюза пищевиков "Краков ковбаса". 13 августа. 9.30 по московскому времени. До старта велогонки Варшава-Москва остается 30 минут.
   В одной из комментаторских кабин известный спортивный обозреватель Евгений Фуганок. Он не спеша попивает гоголь-моголь, массируя сильно выступающий подвижный кадык, и делает распевку перед выступлением. Его каркающий голос гул­ко разносится по стадиону и перегружает динами­ки телевизоров.
  -- Женька, ты уже две минуты в эфире, -- вбе­жал в кабинку звукооператор Безучастный.
  -- Э... Я... Э... Здравствуйте, дорогие, э-э-э, товарищи, -- сконфузился комментатор, проливая гоголь-моголь на серый приталенный костюм. Он замолчал, вытирая липкую массу о кресло. Затем Фуганок надел наушники на свою, размером с гандбольный мяч, голову и потер крупный костистый нос. -- Э-э-э, меня зовут Евгений Фуганок... Мы находимся на стадионе пищевиков в Варшаве, где... откуда, сейчас, ровно через двадцать восемь минут, если я во­ время включил секундомер, стартует велогонка Варшава, э-э-э... - комментатор зашелестел бумагамина столе и, найдя нужную, прочитал, -- Варшава-Москва.
   Он достал из внутреннего кармана синий носовой платок, громко высморкался и продолжал:
   -- Э-э-э, извините, э-э-э, товарищи. Эта гонка
первая в своем роде, и даже не потому, что веду ее
я -- Евгений Фуганок, но еще и потому, что гонка
эта осуществляется на велосипедах типа тандем. То
есть велосипеды вполне обычные, но у них два сиденья и четыре педали. Вы сами понимаете, товарищи, что на них могут, э-э, ездить два человека, но ру­лить -- только один. В велогонке принимают участие сильнейшие команды стран Восточной Европы, всего сто сорок участников, и среди них, конечно, наши спортсмены...
   В кабину вновь просунулась голова Безучастного.
   -- Женька, Джон, тебя отключить от стадиона?
   Фуганок кивнул и поманил звукооператора пальцем. Тот сел на винтовой табурет рядом с коммента­тором.
   -- Э..., а... Вот тут совершенно случайно ко мне
зашел э... многократный чемпион мира и э-э... Европы по велоспорту Николай Топтун. Я надеюсь, он поможет мне вести трансляцию, -- Фуганок сунул в руки ошарашенному звукооператору несколько ис­писанных листков и велел читать.
   -- Я считаю, -- заводил пальцем по странице
Безучастный, -- что наша команда одна из сильней­ших на этих соревнованиях. Вот, например, Сергей
Федула из Барнаула, он выжимает в упоре лежа до
ста восьмидесяти килограммов...
   Фуганок каркнул и быстро поменял звукооператору листок.
  -- При выступлениях на велосипедах типа тандем, -- начал тот, -- самым важным является чувство локтя, взаимовыручка и взаимозаменяемость.
Наша команда...
  -- Э-э... А скажите, -- перебил Безучастного засидевшийся без дела комментатор. -- Не скучно ли
целыми днями крутить педали? Э-э-э, я, например,
все-таки больше люблю хоккей.
   Звукооператор, быстро найдя нужный ответ, прочитал:
  -- Вы неправы, Евгений. Это неповторимое чувство, когда ветер бьет в лицо, а в спину тебе дышит догоняющий соперник. Ты оборачиваешься -- и ока­зывается, что это твой партнер.
  -- Да, в это время главное не упасть, -- добавил
комментатор, сняв наушники и потерев покрасневшие уши. -- Многие телезрители звонят нам и спрашивают: как сделать такой велосипед, Николай?
  -- Ну, в принципе, это совсем нетрудно, -- отве­тил Безучастный. -- Главное -- иметь умелые руки.
Еще пригодятся отвертка, долото и хороший фуганок...
   -- А... э-э-з, -- встрял комментатор. -- До старта остается всего пятнадцать минут. Давайте проследим эти последние мгновения. Вы, уважаемые телезрители, видите на своих экранах много разных велосипе­дов, рядом с ними спортсмены, массажисты, трене­ры. Фаворитами в соревнованиях являются сборные команды Советского Союза -- в красных майках и белых шлемах, команда Чехословакии -- они в зеле­ном, и выступающая с недавних пор самостоятельно объединенная команда Прибалтики. Где же они? Я не вижу. Это весьма странно, так как через пять ми­нут заканчивается регистрация участников...
  
   В то самое время в раздевалке, предназначенной для объединенной команды Прибалтики, находились советолог Джеймс Уорбикс и Бобби Билдинг. Советолог был очень возбужден, разъезжая на своей но­венькой инвалидной коляске из угла в угол. "Семь­десят первый" стоял в центре помещения по стойке "смирно", не замечая накатывающихся на ботинки колес.
   -- Дорогой Бобби, -- замерев лицом к стене, произнес Джеймс. -- Пока не подошли Джо и Стадлер,
я введу вас в курс дела, только разверните меня, пожалуйста.
   Билдинг повернул советолога лицом к себе.
   -- Да-да, вот так достаточно, -- остановил Уорбикс, когда его нос коснулся носа "Семьдесят первого". -- Вы, полагаю, не догадываетесь, почему мы
встретились именно здесь?
   Билдинг почесал затылок.
   -- Мы так и думали, -- сообщил советолог, поти­рая от удовольствия руки. -- Учитывая нужду ЦРУ
в средствах, мной и моим братом была разработана
гениальная в своем роде операция проникновения на
территорию СССР. Ваше, так сказать, путешествие
не потребует расходов на билеты, питание, гостиницу. Вы догадываетесь?
   "Семьдесят первый" опустил голову, изучая носки своих ботинок:
   -- Никак нет.
Уорбикс засиял:
   -- Вы, дорогой Бобби, поедете в Россию в составе
объединенной команды Прибалтики на велосипеде!
   Советолог затрясся всем телом, издавая отрывистое "и".
  -- Доктор запретил мне смеяться в голос, -- че­рез некоторое время пояснил он.
  -- Вопрос, сэр, -- поднял голову Билдинг.
  -- Если вы насчет настоящей команды, -- догадался Уорбикс, -- то мои люди не кольцевой дороге в Ольштыне перевели стрелку с указанием направле­ния на Варшаву на сто восемьдесят градусов. Двад­цать минут назад они связались со мной и сообщили, что автобус с командой Прибалтики благополучно достиг Вильнюса.
   Уорбикс снова затрясся. Трясущимися руками он достал из кармана флакон с успокоительной настойкой и выпил почти половину.
   -- Это после падения, -- пояснил советолог. -- Я
продолжаю. С вами вторым номером поедет уже известный вам по нашим описаниям некий Зигфрид Лившиц, которого мы с братом называем Стадлером. Заставьте его хорошенько покрутить педали...
   Уорбикса затрясло вместе с коляской. "Семьдесят первый", разжав тому зубы, влил в рот остатки жидкости. Джеймс немного пришел в себя и посмот­рел на часы:
   -- Черт, брат задерживается, это на него не похоже... Однако не будем терять время, Бобби. Запомните хорошенько: во время пробега не высовывайтесь, держитесь в серединке. В Подмосковье отстаньте и держите путь в Волободскую область. Там есть такой совхоз "Красный Ильич", где недавно всплыл на поверхность наш общий любимец Свинья. Так что задача ваша облегчается. В этой газете, -- Уорбикс сунул "Семьдесят первому" номер "Волободских ведомостей", -- статья про будущую жертву и его фотогра­фия на загранпаспорте, запомните ее хорошенько. Газету придется съесть. На всякий случай держите в голове еще одну фамилию -- Впередко. Он автор ста­тьи и лично знаком со Свиньей. Вопросы?
  -- Оружия нет? -- Билдинг изобразил руками
автомат.
  -- Оружие, дорогой Бобби, есть. Наши специалисты совместно с фирмой "Виски-спорт" создали пятнадцатизарядный насос-пистолет, пули со смещенным центром. Агрегат пневматический, поэтому перед выстрелом необходимо совершить десять-пятнадцать качков, -- проинструктировал советолог. -- Но где же брат? Черт возьми! Вы, Бобби, быстренько переодевайтесь, а я в -- велокомитет, попробую уладить задержку. Если они не появятся .в течение десяти минут, мне придется ехать с вами вместо Стадлера.
   И Уорбикс, открыв дверь, покатился по стадиону, расталкивая спортсменов и журналистов.
   -- Джо, безусый черт! Сэм, каналья! -- кричал он, рывками продвигаясь по беговой дорожке ста­диона.
   Увидя перед собой фургон без колес с надписью "Спорткомитет", советолог постучал в дверь и, не дожидаясь приглашения, въехал внутрь.
   Комната, как полагалось, была обвешана вымпелами, на стеллажах у стен сгрудились всевозможные кубки.
   За заваленном папками столом, сгорбившись, сидел ветхий плешивый старикашка с мелкими чертами лица и фурункулом на подбородке. Он выковы­ривал пальцем пенки из стакана с кипяченым моло­ком, и появление Уорбикса прошло для него незаме­ченным.
   -- Вы Пилсудский? -- почему-то громко спросил
советолог. -- Председатель велокомитета?
   Старикашка вздрогнул и поднял голову, в его слезящихся глазах появилось удивление.
  -- Наш род был основан во времена битвы под
Грюнвальдом. И меня тут знают все: и Ежи Мудлов-
ский, и Сбигнев Печка, и даже сам пан Радзивилл. А
вы, молодой человек, еще спрашиваете, стыдитесь! --
дребезжащим голосом проговорил председатель.
  -- Ничего дурного я сказать не хотел, -- смутился Уорбикс. -- Я тренер объединенной команды Прибалтики, мне нужно внести изменения в состав.
  -- А-а-а, господин Тоуякис, -- догадался старикашка.
  -- Да-да, Бибис Тоуякис -- живо подтвердил
Джеймс. -- У моего второго номера разыгралась мигрень. Можно нам стартовать с одним участником? Он у нас двоих стоит.
  -- Вы смеетесь! Я и так был против двух человек, -- возмутился Пилсудский. -- Вот в 1908 году
были соревнования! И были велосипеды! Восьмиместные фирмы "Дюпон". Скорость двадцать пять кило­метров в час... Вот если бы вы представили трех участников, я бы не возражал.
  -- Да как же так? -- советолог начал нервни­чать. -- Ну, а если я подам на участие свою кандидатуру, как играющий тренер, так можно?
  -- Можно, -- согласился председатель и добавил. -- Раньше все было можно. И велосипеды были
   четырехколесные. А сейчас нельзя! Тем более на таком велосипеде, как у вас, -- он, указал на коляску Джеймса дрожащим пальцем.
   "Все пропало! Конец!" -- подумал советолог. Он не помнил, как очутился на улице.
  -- Гоподи-и-ин инва-а-алид, -- обратился к Уорбиксу одетый в Спортивный костюм с надписью "Даугава" рыжий увалень, за широченной спиной которого висела одноместная байдарка. -- Вы не-э-э скажи-и-ите, этот город есть Га-ага-а-а?
  -- Га-ага-а-а, -- злобно передразнил советолог. -- Пшел отсюда!
  -- Я? -- задумался рыжий. -- Пошел куда? Ведь
я только-о-о пришел. Меня зовут Тоомас Пуунт из
Локса-а-а, это сорок километров в лес от Таллинна. Я есть спортсмен.
   Уорбикс встрепенулся и дернул парня за штаны:
  -- На соревнования?
  -- Да, -- подтвердил тот. -- Заплыв на байдарках и каноэ-э-э.
  -- На каноэ? -- в голову Джеймса пришла дерзкая идея.
  -- Да, -- подумав, сообщил Пуунт.
  -- Быстро в раздевалку, бегом! -- закричал на
него советолог. -- С минуты на минуту старт!
   И Уорбикс заколесил назад, в комитет.
   Уже перед самым стартом, когда участники велогонки заняли свои места, Уорбикс нашептывал на ухо Билдингу последние напутствия:
  -- У Джо и Стадлера, вероятно, ЧП. Бобби, случилось что-то серьезное, я не знаю, что и думать. С тобой стартует вместо Лившица другой болван, не посвященный в наши дела. Он вряд ли о чем-либо догадается -- парень настоящий прибалт. Держи, это тебе на случай экстренного общения, русско-англий­ский разговорник, а это компас. Запомни: стрелка всегда показывает на Москву.
  -- Но, может быть, это все-таки соревнования-а-
а-а на байдарках и каноэ-э? -- спросил сидящий на
втором сидении Пуунт.
  -- Может быть, -- кивнул Уорбикс в ответ. --
Но ты, Тоомас, все равно сними байдарку --
тяжело же.
   -- То, по-моему, то и нет, -- возразил Пуунт.
   Прогремел выстрел стартового пистолета, и десятки велосипедов рванули с места, увлекая совето­лога с собой. Уорбикса несло с ними на коляске мет­ров сорок, а затем выбросило в кювет.
   ГЛАВА 14
   Москва. Бумажный проезд, 14. Здание редакции журнала "Огонек". 13 августа. 15.15. Солнечно. У здания редакции прогуливается наемный убийца по кличке "Горилла". В углу рта сигарета, в гла­зах решимость. Его напарник Скунс расположился в доме напротив, на лестничной клетке между вторым и третьим этажами, Он цепким взгля­дом окидывает площадку перед зданием и нервно поглаживает рукой небольшой черный кейс с кодовыми замками.
   Неожиданно Горилла отбросил в сторону сигарету и, достав из кармана носовой платок, обтер им низкий, почти неприметный лоб. Это был условный сигнал: Горилла заметил Скойбеду. Скунс же, открыв дипломат, достал оттуда пистолет системы "парабеллум" и неторопливыми, исполненными внутреннего достоинства движениями привинтил на ствол блестящий цилиндр глушителя. Проделав это, он положил пистолет на подоконник и принялся ждать. По уговору между киллерами Горилла должен был остановить Скойбеду, заговорив с ним, сде­лав тем самым того удобной мишенью для Скунса.
   Скойбеда, меж тем, не спеша, вразвалочку направлялся к двери редакции, щурясь от светившего в глаза солнца. Злорадная гримаса на его лице напоминала улыбку Горгоны. Мысленно бывший генерал уже видел себя депутатом Верховного Совета, сопред­седателем фракции радикальных демократов, непри­миримым борцом с коррупцией и законопреступнос-тью. И сегодняшнее заявление для прессы должно было стать первым шагом его головокружительного восхождения на политический Олимп.
   Перед самыми "вратами в рай" дорогу Скойбеде перегородил высокий человек в коже, с лицом, не предвещавшим ничего хорошего.
  -- Извините, -- сказал он. -- Не подскажете,
как мне попасть в Большой театр?
  -- Шо? -- Скойбеда с неохотой оторвался от сво­их мыслей. -- В Большой театр? Не знаю.
  -- А в Малый?
  -- Шо в малый?
  -- В Малый театр?
  -- И в Малый -- не знаю. Шо я, театрал шо ли?
Ха-а-а!
  -- Ну, а в Третьяковку? -- снова спросил Горилла, косясь на окно между вторым и третьим этажами
дома напротив.
   "Что ж он медлит, идиот?" -- зло подумал он о Скунсе.
   Скунс, тем временем, держал Скойбеду на мушке "парабеллума", убирая уже холостой ход курка, когда на полпролета выше него скрипнула дверь и раз­дались шаркающие шаги по лестнице. Скунс, матюгнувшись, швырнул пистолет обратно на подоконник, прикрыл его газетой "КоммерсантЪ" и обернулся. По лестнице спускалась старушка в платке -- древняя, как паровоз братьев Черепановых, держа на поводке двух молодых бультерьеров. Старушка с подозрением разглядывала киллера и бормотала:
   -- Опять тут на площадке бардак устроили, всю
лестницу засралй! Ишь, в коже все -- коопера­торы -- а срут как наши, из рабочих-крестьян!
  -- Вали, вали, бабка, -- торопливо проговорил
Скунс, оглядываясь на улицу, -- не до тебя сейчас.
  -- Я-то пойду, а вот ты здесь в углу нагадишь, -- старушка поправила на голове платок. --
И кооператоры хоть, а денег на тувалет жалко.
   -- Вали, кому говорю! -- повысил голос Скунс.
Щенки недовольно заурчали, демонстрируя креп­кие молочные зубы.
   -- А что ты на меня орешь? -- бабка остановилась на площадке рядом с киллером. -- Я-то тут
живу, а ты? Ты что здесь делаешь? Вот щас милицию позову!
   -- Ах ты, стерва старая! -- рявкнул Скунс, замахиваясь тяжелым кулаком.
   И в тот же миг молодые собачки, рванув с повод­ков, повисли у него на икрах...
  -- ...Так, значит, не знаете, где Публичка? --
устало спрашивал Горилла у Скойбеды.
  -- Нэ-а, -- того, казалось, забавлял этот
странный разговор. -- А ты откудава, хлопчик, такой выискался?
  -- С провинции мы, -- Горилла скрипел зубами. -- С Украины.
  -- Да ну?! -- обрадовался бывший генерал. --
Земляк, стало быть! А я смотрю, говор знакомый. Ты з якого мисту буде, хлопче?
   Горилла ответить на успел. Сперва над улицей раздался дикий, леденящий душу крик, затем из окна дома напротив вывалился Скунс. На ногах его, как две прищепки, болтались собаки. Выполнив сальто-мортале в полтора оборота, Скунс приземлился спиной на тротуар и затих. Горилла метнулся в ближайший переулок, чуть не сбив Скойбеду с ног.
   -- Куды ж ты, земеля? -- удивленно выкрикнул
тот. -- В Большой или в Малый... по нужде? Ха-а-а!
Во молодежь! Не сидится ей на месте: из окон прыга­ют, бигают, як угорелые, мне б их годы.
   Скойбеда ухмыльнулся, взялся за ручку двери, чтоб открыть, но визг тормозов, раздавшийся сзади, остановил его. Скойбеда обернулся: несколько бронированных черных, как ворона, автомобилей остано­вились за его спиной. Из авто высыпали люди в штатском -- человек пятнадцать -- и мигом без суе­ты образовали живой коридор до самого входа в издательство, оттеснив Скойбеду от дверей. Двое из них подошли к неподвижно лежащему Скунсу, о чем-то посовещались и перетащили того за угол с глаз до­лой. После этого двери самого большого, самого чер­ного лимузина открылись, выпустив из своего брони­рованного нутра полного лысеющего человека с аккуратно подстриженными, будто наклеенными усами. Человек этот, пугливо нагибаясь, как при артобстре­ле, быстро прошуршал мимо Скойбеды и скрылся за дверями издательства в сопровождении свиты из че­тырех человек. Живой коридор тут же распался, часть людей вернулась к машинам, другие остались на улице курить, не теряя при этом бдительности. Скойбеда предпринял очередную попытку войти, но его остановили.
  -- Вы куда? -- спросил один из телохранителей,
молодой высокий мужчина, под мышкой приталенного костюма которого угадывалась кобура.
  -- На кудыкину гору! -- Скойбеда с силой дер­нул за ручку.
  -- Зачем? -- поинтересовался молодой, упирая
ногу в дверь.
  -- Помидоры тырить, ха-а-а! Тебе что за дело?
  -- У вас есть аккредитация? -- подошел другой
мужчина с портативной рацией в руке.
  -- Шо? -- не понял Скойбеда.
  -- Вход разрешен только аккредитованным жур­налистам, -- пояснил тот, что с рацией. -- Вы журналист?
  -- Нэ, -- сказал Скойбеда. -- А вы?
  -- Мы тоже не журналисты, -- туманно выра­зился молодой.
  -- И тоже не пущают? -- посочувствовал бывший генерал.
   Молодой, багровея, расстегнул одну из двух пу­говиц на пиджаке и зашипел:
  -- Слушай, проваливай отсюда подобру-поздорову!
  -- Шо значит "проваливай"? Шо я, зря сюда ехал за столько остановок? -- Скойбеда стукнул себя кулаком в грудь. -- Дело у меня срочное.
  -- Завтра, завтра приходи, -- махнул рукой телохранитель. -- Нельзя сегодня.
  -- Як же завтра? -- не согласился бывший ге­нерал. -- А спать я хде буду? А харчеваться? Баба-то
моя, курва, замуж выскочила, и так сегодня на вокзале дрых!
  -- Бомж, что ли? -- оживился молодой.
  -- Сам ты бомж! -- обиделся Скойбеда. -- Генерал-майор я.
   Телохранитель подозрительно оглядел небритые щеки и пыльный костюм собеседника и на всякий случай расстегнул вторую пуговицу на пиджаке.
   -- А документы есть? -- спросил он.
   -- Погоди, -- остановил товарища тот, что с
рацией. -- Ну что ты пристал к человеку? Есть
у него документы. Документы у него в порядке. Ведь так? -- и он заглянул Скойбеде в самые глаза.
  -- Да что мы с ним цацкаемся? -- не выдержал
молодой. -- Арестовать его -- и делов! Уж больно
подозрительный тип.
  -- Ну зачем же сразу арестовывать? -- сладко заулыбался "радист". -- Человек издалека приехал,
дело, вишь, у него. Правда ведь?
  -- У меня заявление, -- сказал Скойбеда.
  -- Видишь, заявление у него, -- ласково пропел
"радист". -- Какое заявление?
  -- Для прессы.
  -- Вот, для прессы заявление, -- "радист" повто­рял каждую скоибедовскую фразу, как попугай. -- А
ты его сразу арестовывать, -- он укоризненно посмотрел на молодого. -- Ну, нельзя же так. Нехорошо! А что у вас в заявлении в этом?
  -- Це я токма журналистам скажу, -- пообещал
Скойбеда.
  -- А больше никому? -- огорчился "радист". --
Может скажете мне, тет-а-тет?
  
  -- Нэ, -- Скойбеда покачал головой. -- Токма
им.
  -- Понимаю, понимаю, конфиденциальность информации, профессиональная этика, -- "радист" поднял руку и щелкнул пальцами. Тотчас за его спиной выросли еще двое, одинаково рослые и широкие в плечах.
  -- Ребятушки, -- обратился к ним "радист", --
тут один товарищ желает заявление для прессы сде­лать, вы уж отвезите его в ближайший пресс-центр, а мы подъедем -- разберемся.
   Скойбеда и опомниться не успел, как сидел уже в черной "волге", зажатый с двух сторон, на руках у него блестели тяжелые браслеты наручников.
   Когда машина отъехала, "радист" закурил и ус­тало сказал молодому:
   -- Болван ты, Дуркманис, молодой зеленый бол­ван! За версту же видно, что это диссидент, шестиде­сятник вонючий. А ты сразу орать: "документы!". Чуть не спугнул. Поласковее надо с такими. Ты ему в душу залезь -- он тебе потом сам все и выложит. Психология! Усек?
   И он сплюнул себе под ноги.
   А в здании редакции тем временем заканчивалась пресс-конференция, проводимая министром культуры СССР товарищем Охримом Зюбенко. Пресс-конференция была посвящена проблеме защи­ты авторских и прочих прав в зарождающемся хаосе издательского пиратства и вседозволенности.
   ГЛАВА 15
   Росийская федерация. Подмосковье. Николкина горка. 13 августа. 16.45 по московскому времени. Санаторий медицинского центра Омария Гипокрадзе -- белое шестиэтажное здание с лод­жиями -- бывший дом отдыха пионеров и школь­ников "Василек". Одноместная, на третьем эта­же, палата со всеми удобствами В палате полков­ник Семинард в пестрой казенной пижаме и шле­панцах.
   Семинард сидит в кресле за круглым пластмассо­вым столом, на коленях у него резиновая мухобой­ка. Карие глаза полковника направлены в одну точку.
   Бесшумно отворилась дверь в палату, и в проеме показалось обветренное скуластое лицо мужчины лет сорока, покрытое трехдневной щетиной, с красными слезящимися глазами:
   -- Георгий Андреевич...
   Семинард перевел взгляд на посетителя и не без труда узнал в нем своего бывшего подчиненного капитана Козлова -- так тот изменился.
   -- Лешенька, -- проговорил полковник бесцвет­ным голосом диктора радиостанции "Маяк". -- Проходите, Лешенька, располагайтесь и не обращайте на меня внимания. Доктор велел мне заниматься аутотренингом: я представляю себя на западном берегу Арагви.
   И он снова уставился в одну точку.
   Козлов вошел, прикрыл за собой дверь и остался стоять, смущенно комкая в руке форменную фуражку с кокардой. За последние два дня ему выпало не­мало пережить. В области, куда капитан приехал в поисках справедливости, ему пришлось написать не­сколько объяснительных по поводу утери табельного оружия, пройти жесткую медицинскую комиссию и оставить отпечатки пальцев в картотеке. Пригрозив офицерским судом чести, Козлова отпустили под под­писку о невыезде, а с его заявлением касательно Тео­дора Фрайера посоветовали сходить в сортир.
   В сортир капитан не пошел, а подался прямиком на вокзал, где, пренебрегая данной им подпиской, купил на последние деньги билет на Москву туда и обратно. Нет, он не спешил объявляться на Лубянке, своем прежнем месте работы, -- отношение к опальным сотрудникам и к неудачникам там было такое же, как везде. Козлов ехал к своему старшему това­рищу и в чем-то учителю полковнику Семинарду. "Только он может подсказать правильное реше­ние" -- так рассуждал капитан, трясясь ночью в об­щем вагоне пассажирского поезда.
   Но в Москве Семинарда не оказалось. С большим трудом, через жену полковника -- помогла многолетняя служебно-розыскная практика -- узнал Козлов, что объект его вожделенных поисков проходит курс лечения в одном из подмосковных санаториев. И вот он здесь, стоит у двери, атакуемый со всех сторон злыми на исходе лета мухами и смотрит на отрешен­ного от внешнего мира полковника.
   Так прошло минут двадцать. Наконец Семинард очнулся, посмотрел на часы и, обратившись к капитану, виновато улыбаясь пояснил:
  -- Вы уж, извините, Лешенька, понимаете ли --
режим. Здоровье уже не то. Да вы проходите, что ж
вы встали в дверях!
  -- Да, здоровье не то, -- согласился Козлов,
имея в виду себя. Да и сам Семинард уже не тот:
   постарел, осунулся, нет уже былого блеска в глазах, так присущего полковнику в годы их совместной работы. Капитан сел на край кровати, стыдливо подогнув книзу ноги в грязных нечищеных сапогах.
   Семинард же достал из кармана пижамы два маленьких зеркальца и с их помощью попытался проследить изменения в области плеши на своей макуш­ке. Увиденное, судя по всему, не обнадежило полков­ника, и он грустно вздохнул.
   -- Доктор обещал, что кардинальных изменений
следует ждать в конце курса, -- сказал Семинард,
пряча зеркальца обратно в карман. -- Но я так волнуюсь, Лешенька, ведь лечение нынче ох как недешево! А вы бы знали, как хочется курить... Если б вы только знали! У вас, часом, не найдется папироски? -- шепотом спросил он у Козлова.
   Тот порылся в карманах кителя и достал истрепанную пачку "Стрелы" с единственной оставшейся в ней сигареткой. Без раздумий протянул ее старшему товарищу, произнеся при этом:
  -- Наши любимые, помните?
  -- И спички... -- Семинард зашуганно озирался.
   Козлов выполнил и эту просьбу. Полковник закурил, жадно затянулся и, разгоняя ладошкой табачное облако, доверительно зашептал капитану в самое ухо:
   -- Доктор строго-настрого запретил мне курить.
Если он узнает, то лишит меня таблеток на целый
день!
   Козлов слушал и сочувственно кивал головой. Ему начало казаться, что он зря тащился в Москву.
   Открылась дверь, и в палату вошла молоденькая медсестра в белом -- симпатичная грузинка с собранными сзади в пучок черными, как вакса, волосами. Семинард поперхнулся и неловко сунул сигарету в горшок с кактусом на окне. Медсестра принюхалась.
  -- Опять курите, Георгий Андреевич, -- укоризненно проговорила она с легким акцентом. -- А что Омарий Зурабович скажет?
  -- Да что вы, Натэллочка! -- побледнел Семинард. -- У меня и в мыслях такого не было. Да я, как к вам поступил, на сигареты эти проклятые и смотреть не могу...
   -- Ах, так это у нас кактус курит, -- улыбнулась
Нателла. -- Ну, полноте, Георгий Андреевич, хватит
придуриваться!
   Полковник обернулся на кактус, окутанный дымом, и побледнел еще больше.
   -- Дорогая моя, -- срывающимся голосом запричитал он, -- я умоляю вас, не говорите об этом док­тору! Я клянусь: ничего подобного впредь не повторится.
   Семинард порылся в ящике стола, вынул оттуда стограммовую плитку импортного шоколада и робко протянул ее медсестре.
   -- Возьмите вот, это вам, а то ведь весь день на
ногах...
  -- Ну, хорошо, -- смягчилась та, пряча шоко­ладку в передник. -- Но только, чтоб в последний раз.
  -- Ну, о чем разговор! -- лицо Семинарда начало
приобретать свой нормальный цвет. Он воровато подмигнул Козлову и состроил мину, которая, должно быть, означала: "Ну что, дружище, видал, какие дела?"
   Сие не прошло незамеченным для медсестры.
   -- Что вы там кривляетесь? -- спросила она. -- Ваше лицо, как и прочие части тела -- как то душа и голова -- должны находиться в полном покое. Это основополагающий принцип лечения Омария Зурабовича. Не забывайте об этом!
  -- Да я помню, помню, -- замахал руками полковник.
  -- Ну тогда примем лекарство, -- Натэлла доста­ла рецептурный бланк, испещренный мелкими завитушками грузинских букв вперемешку с латынью. -- Что у нас сегодня в меню? Циклодольчик? Извольте...
  -- А разве не седуксен? -- попытался возразить
Семинард.
  -- Седуксенчик у нас по утрам, и вообще, Омарий Зурабович лучше знает, что принимать больным.
   ­-- Да-да, конечно... -- полковник проглотил две таблетки, запил их водой. -- А когда доктор сможет меня осмотреть?
   -- У вас что, жалобы? -- строго спросила медсестра и, глядя прямо в глаза пациента, за него же и ответила: -- Думаю, у вас не должно быть жалоб на состояние здоровья, ведь вы лечитесь по принципи­ально новой, нигде еще не применявшейся методике.
   Семинард затряс головой.
   -- Вот и славненько, -- Натэлла направилась к
выходу. -- Только не курите, пожалуйста, больше.
А то никакие шоколадки не помогут... А вы, мужчина, -- обратилась она к Козлову, -- хоть и милиционер, а могли бы обувь почистить, прежде чем посе­щать лечебное учреждение.
   Капитан покраснел, как школьник.
   -- Вот такие тут порядки, -- проговорил полков­ник, когда дверь за медсестрой закрылась. -- Но я не
жалуюсь. Кормят здесь хорошо, персонал вежливый,
я сплю по пятнадцать часов в сутки. А какие сны
снятся после этих таблеток! Я таких снов лет пятнадцать на видел...
   Щеки Семинарда залил легкий румянец стыда, он отогнал муху от своего лица и, закрыв глаза, отдался сладким воспоминаниям. Козлову показалось, что полковник уснул.
   -- Георгий Андреевич, -- капитан осторожно потрогал того за рукав. -- Я ведь к вам по делу. За
советом, так сказать, как к бывалому контрразведчику.
   Семинард открыл глаза, лоб его прорезала резкая складка печали.
   -- Доктор не велел мне думать о работе, -- ска­зал он. -- Это может пагубно отразиться на процессе
лечения. Я могу думать о чем угодно: о цветах, о
женщинах, в меру, конечно, о море -- настоятельно
рекомендовал, но вот о работе...
   Козлов закусил губу и чуть не заплакал. Его последний бастион надежды рушился прямо на глазах. Больше идти капитану было некуда.
   -- Но вам, Лешенька, -- после небольшой паузы
произнес полковник, -- как старому боевому сорат­нику я, пожалуй, сделаю исключение. Что там у вас
стряслось?
   Козлов набрал в легкие побольше воздуху и выложил на одном дыхании:
   -- Георгий Андреевич, я напал на след Теодора
Фрайера, он же Свинья, он же Мелвин Розенблат, но
мне никто не верит!
   Семинард несколько секунд непонимающе смотрел не капитана, затем взгляд его прояснился, он за­ткнул уши руками и застонал:
   -- Ни слова больше! Ни слова! Доктор категорически запретил мне волноваться. Все эти скойбеды, стадлеры, фрайеры сведут на нет весь курс лечения. Не могу больше слышать о них! Уходите, уходите, Лешенька, мне нужно побыть одному!
   Ошарашенный Козлов попятился к выходу, а полковник так и остался сидеть, сгорбившись и закрыв уши, бормоча что-то невнятное. Капитан прикрыл за собой дверь и поплелся по длинному коридо­ру к лестнице, на душе у него было сумрачно. Он уже почти преодолел весь путь, когда сзади, со сто­роны палаты Семинарда раздался выстрел. Капитан вздрогнул и застыл. Спустя две или три секунды прогремел второй выстрел, затем третий.
   "Застрелился!" -- ожгла голову Козлова дикая по своей простоте и безысходности мысль.
   -- Он застрелился!!! -- закричал капитан и бросился по коридору обратно, увлекая за собой врачей и медсестер. -- Это я виноват! Я! Я его убил! Ему нельзя было волноваться!
   Дверь в палату оказалась заперта. Козлов навалился на нее плечом, ему помогли. Наконец, дверь рухнула, капитан влетел в палату и замер на пороге: посреди комнаты стоял целый и невредимый полков­ник, испуг и удивление на его лице переплелись в причудливой гримасе. В руке он держал мухобойку, а на белой крашеной водоэмульсионкой стене видне­лись три свежих отпечатка резины.
   -- Георгий Андреевич! -- заголосил капитан,
бросаясь тому на грудь. -- Вы живы! Господи, а я-то
подумал...
   Слезы брызнули из глаз Козлова на цветастую больничную пижаму полковника.
  
   ГЛАВА 16
   Российская Федерация. Ленинград. Васильевский остров, Гавань. Ленинградский морской вокзал. 14 августа. 12.02.
   К главной пристани швартуется пятипалубный красавец-теплоход "Адмирал Нельсон Мандела". Пассажиры, высыпав на палубу, с восторгом раз­глядывают открывшуюся панораму города. Среди них Сэм Стадлер, одетый в кремовый двубортный пиджак с гвоздикой в петлице и, в некотором смысле, капитанскую фуражку.
   Все путешествие он провел в своей одноместной каюте первого класса, куря сигару за сигарой и коло­тя слегка дрожащими пальцами по клавишам "note-booka", а теперь, стоя на палубе, не мог сдержать хитрой улыбки на лице -- задуманный им бизнес-тур в Россию сулил неплохой куш. Еще будучи продав­цом гамбургеров, он начал наводить справки, прове­рять и перепроверять факты, пока не стал полностью уверен, что волна безвластия и бесхозяйственности накрыла СССР с головой.
   Чтобы не лопнуть от распиравшего его предвкушения больших и легких денег, Стадлер решил от­влечься и стал выискивать глазами знаменитую на весь мир фигуру Медного всадника на берегу. Он не мог знать, что его крупный нос и бегающие глаза тщательно изучаются в армейский бинокль седею­щим человеком с озабоченным лицом, сидящим в бе­жевой 24-й "волге", припаркованной напротив выхо­да из таможни. Этот человек значился в картотеке полковника Семинарда под порядковым номером 116, в разделе, отведенном работникам ленинградско­го отделения Министерства иностранных дел, добро­вольно предоставляющим свои услуги в выявлении неблагонадежных лиц в вышеупомянутом министер­стве. Звали его Аркадий Аркадьевич Кукушкин. Всю свою жизнь он посвятил беззаветному служению на благо дипломатического корпуса, а с 1969 года, ког­да был пойман начинавшим свою блистательную ка­рьеру Георгием Андреевичем Семинардом, -- сотрудничеству с так называемыми компетентными органа­ми. С того самого момента завязалась между ними и год от года крепла нерасчетливая мужская дружба.
   Каждый квартал, 30-го числа последнего месяца, Аркадий Аркадьевич встречался с Георгием Андреевичем в кафе "Сластена", что на Неглинке в Москве. Там они выпивали одну-две бутылки армянского коньяка, а Кукушкин описывал Семинарду очеред­ную поездку за рубеж, делая особый акцент на ноч­ную жизнь крупнейших городов мира. Где-то в сере­дине беседы раскрасневшийся полковник начинал понимающе улыбаться и грозить Кукушкину паль­цем. Тогда тот, смущаясь и оглядываясь по сторо­нам, продвигал по столу в сторону Семинарда акку­ратно перевязанную папочку. Ее толщина колебалась от случая к случаю, и чем толще оказывалась папка, тем шире получалась прощальная улыбка на мужест­венном лице полковника, тем крепче было его руко­пожатие. "Мой дипкурьер" -- так, любя, называл Кукушкина плохо разбирающийся в дипломати­ческой иерархии Семинард.
   Время шло, кадровые перестановки в ленинградском отделении МИДа происходили каждые три ме­сяца, кого-то увольняли, кого-то понижали в долж­ности, и только Аркадий Аркадьевич Кукушкин не­изменно шел в гору. Наступил 91-й год. Осенью Ку­кушкин должен был со всеми почестями выйти на заслуженный отдых. Но четыре дня назад внезапно позвонил Семинард и любезно попросил "своего дип­курьера" оказать последнюю небольшую услугу, а именно, любыми средствами не пустить в Союз граж­данина США Зигфрида Лившица. Любой ценой или...
   Кукушкин отложил в сторону бинокль и сгорбился над рулем. ...Или персональная пенсия, персо­нальная дача и отдельная квартира в центре летели ко всем чертям. Как после этого смотреть в глаза страдающей подагрой жене и внукам, "хорошистам" МГИМО, Андрей Андреевич не знал, а посему приложил все усилия для выполнения полковничьей просьбы.
   Имея хорошую привычку страховаться, Кукушкин подготовил не один, а целых три варианта ней­трализации господина Лившица. Так как видимой причины для отказа в деловом визите американцу не было, да и быть не могло, "дипкурьер" решил пойти на аферу, для чего позвонил своему другу, начальнику таможни, убедительно прося того организовать за­держку Лившица на пропускном пункте. В качестве же вознаграждения за услугу Кукушкин обещал от­дать товарищу скромный, на 87-ми машинописных страницах, компромат на него...
   Сэм Стадлер намеревался пройти таможенный досмотр побыстрее, а потому, еще сходя с трапа, начал активно работать локтями, но первыми к толсто­мордым инспекторам 2-го и 3-го класса все же просо­чились несколько то ли таиландских, то ли вьетнам­ских туристов, с которыми долго не церемонились, а сразу отправили на 2-хнедельный карантин в Крон­штадт. Следующим в очереди был Стадлер. Он поста­вил новенькие, еще пахнущие водорослями Миссиси­пи крокодиловой кожи чемодан и "дипломат" на бе­гущую дорожку и полез в карман за документами. Бывший советолог не сразу обратил внимание на уве­личение числа людей в таможенной форме на пункте досмотра: к двум первым добавились трое, не менее мордастые, и кто-то еще оставался в тени за ширмой. Безусловно, окладистой бороде заморского коммивоя­жера мог позавидовать любой мужчина, но не это вызвало оживление в стане обладателей таможенных лычек. В зоне досмотра присутствовала вещь гораздо более интересная: тесная цирковая клетка для пере­возки животных, в которой отчаянно жестикулиро­вал годовалый гамадрил. Глядя на него, Стадлер нервно засмеялся -- гамадрил имел какое-то неуло­вимое сходство с ним, Сэмом, только вот выглядела обезьяна уж очень обиженной. Бывший советолог ог­лянулся, пытаясь отгадать, кому из присутствующих принадлежит животное, но не обнаружил за спиной никого.
   "Провокация!" -- мелькнула в голове мысль. Рука Стадлера совершила за пазухой едва заметный реверанс, он достал паспорт и, улыбаясь, протянул его младшему инспектору.
   -- Плиз!
   Инспектор на улыбку не ответил и паспорта раскрывать не стал. Он похлопал им по ладони и обра­тился к бывшему советологу, морща низкий лоб. Было видно, что за заучиванием фраз он провел не один день:
  -- Господин Зигфрид Лившиц, этот ваш груз --
примат, тип гамадрил, в количестве одна штука, не
внесен в декларацию...
  -- Согласно законадательству Российской Федерации о таможенном контроле этот гамадрил является культурной собственностью африканского конти­нента и считается у нас контрабандой, -- подключился второй инспектор, и Стадлер подумал, что он, несомненно, старший брат первого.
   Гамадрил при этом жалобно заскулил и протянул свои длинные руки через решетку, пытаясь ух­ватить бывшего советолога за штаны.
   -- Это ж, понимаете ли, что такое? -- возмутился третий, насупив густые пепельного цвета брови. -- Издевательство, понимаете ли, над зверушкой!
Ты, это, товарищ Конев, оформляй ему от ворот поворот из страны в двадцать четыре часа.
   Из возникшей после совместного заявления паузы Стадлер понял, что пришел черед его слезным оправданиям. Он изобразил на лице величайшее сожаление и заговорил, причмокивая и коверкая русские слова:
  -- Вай, вай, вай! Жалько, аи, жалько мартышка!
Этот Лившиц такой нехорошай. Вай, вай, вай!
  -- Кончайте ломать комедию, Лившиц! Нам про
вас все известно. Американская общественность обязательно узнает о вашей, так сказать, жестокости к животным, -- объявил четвертый, поглаживая обезь­яну по холке.
   Умный примат кивнул и зарычал.
   -- Но моя не есть Лившиц, вай, вай. Смотри
один раз паспорт, -- проговорил Стадлер, широко
раскрыв глаза.
   Младший инспектор недоверчиво хмыкнул, но все же открыл документ и тут же закашлялся, протягивая паспорт старшему. Тот невозмутимо про­читал:
   -- Пападакес Геркулес, гражданин Греции, кино­
режиссер, цель визита -- творческая командировка.
   Стадлер согласно закивал, приговаривая:
   -- Правда-правда. Фильма "Греческий смоковница" видал? Вот такой же снимать буду в тундра.
   Здесь возникла немая сцена, все инспекторы смотрели в сторону клетки, лишь один из них, прокашлявшись, извинился за всех с дрожью в голосе:
   -- Синьор Пападакес, мы глубоко извиняемся,
получите чемоданы, мусье Геркулес!
   Когда Стадлер вышел, из-за ширмы показался начальник таможни, который заговорил тихим, но жутким голосом:
  -- Все товарищи инспектора будут наказаны.
  -- Но, Михаил Сергеевич, -- стал оправдывать­ся один из них, -- я сразу поставил вопрос о настоящей обезьяне. Ну что стоило выписать из зоопарка?..
  -- Обезьяне? -- переспросил удивленный начальник. -- А это кто? -- он указал на клетку.
  -- Это -- наш завклубом, прапорщик погран­войск Берендеев, с 3-го курса Щукинского его поперли в армию.
  -- Так... -- прошипел начальник. -- А ты, Берендеев, артист хренов, сегодня же, прямо в клетке, переводишься на Дальний Восток. Там тоже есть клуб на границе!
   Гамадрил протяжно застонал, закрыв длинными руками голову.
   Всего этого Аркадий Аркадьевич, разумеется, слышать не мог, но когда из дверей таможни вышел улыбающийся бородач с неприкуренной сигарой во рту Кукушкин догадался, что именно и как говорил своим подчиненным его знакомый таможенник. Каким-то непонятным образом Лившиц-Стадлер выскользнул из их рук. Того, что бывший советолог оказался сегодня греком Пападакесом, Аркадий Аркадьевич предугадать не мог, ибо не был знаком с известным кливлендским пройдохой -- адвокатом Сэмбо Хопкинсом, который, ощутив внезапно острую нехватку наличности, убедил Стадлера купить у него фальшивый загранпаспорт на всякий пожарный случай, разрушив тем самым вариант N 1 нейтрализа­ции главы "Интеллект Лимитед".
   Аркадий Аркадьевич вздохнул и поглядел в зеркало заднего вида. В действие вступал вариант N 2...
   Выйдя из таможни, Стадлер замер вдыхая влажный ленинградский воздух. Он искал глазами стоян­ку такси, когда в грудь ему чуть не уперлись два потасканных жизнью человека, с виду алкоголики, и, обдавая бывшего советолога не самым подходящим для северной Пальмиры запахом изо рта, заго­лосили, перебивая друг друга:
   -- Плиз, э'сквайр! Сервис: гросс-чемодан! Сервис: пти-"дипломат". Гросс-сервис, пти-прайс!
   Стадлер на секунду задумался, разглядывая носильщиков. Четыре года назад такой сервис был вне закона в России. "Дипломат" он решил нести сам, а чемодан благодушно поручил тому из них, кто меньше бы понравился его жене, покровительственным взмахом руке указывая направление. Носильщики понимающе кивнули и бросились в противополож­ную сторону, ухватив чемодан вдвоем.
   Аркадий Аркадьевич хорошо видел происходящее, слегка привстав с сидения и уперевшись в пото­лок салона прохладной от пота макушкой. Для осу­ществления своего замысла Кукушкин подрядил за червонец двух опустившихся личностей без опреде­ленных занятий, поскольку имел твердое убеждение, что коммерсант, оставшийся в чужой стране без че­модана -- не коммерсант. Это Аркадий Аркадьевич знал по себе, когда в 78-ом у него самого в шумном стамбульском порту увели из-под носа все бывшие в наличии носильные вещи...
   Оставшийся без чемодана Стадлер выглядел замороженным. Не прикуренная сигара меланхолично перекатывалась из одного угла его рта в другой. Быв­ший советолог сунул руку в карман кремовых брюк и достал оттуда продолговатый блестящий пред­мет -- вероятно, зажигалку. Однако вместо того, что­бы прикурить, он вытянул ладонь с предметом в сто­рону бегущих, которые, преодолев метров 25--30, го­товы были уже скрыться в лабиринте многочислен­ных беспорядочно расставленных контейнеров. Как вдруг их затрясло, заколотило друг о друга.
   Стадлер давно мечтал проверить на практике
   дистанционное электрошоковое устройство, которое и принял Аркадий Аркадьевич за зажигалку. Судя по всему, Стадлер остался доволен покупкой. Он выплюнул изжеванную сигару на асфальт и не спеша направился к чемодану, возле которого в скрюченных позах лежали два падких до легкого заработка человека. От их мятой одежды шел пар и воняло го­релой изоляцией.
   Разрумянившийся Кукушкин сорвал с шеи галстук и включил кондиционер. Вариант N 2 провалил­ся. "Таксист" был его последним козырем в этой игре. Он находился сейчас в салатного цвета "волге" с шашечками на борту, стоявшей в стороне от скопи­ща пассажиров на стоянке. Таксист, несмотря на скандинавскую фамилию Петерсон, отличался неуравновешенным характером, и при коротком обще­нии с сильными личностями, такими, например, как Аркадий Аркадьевич, полностью попадал под их пси­хологическое влияние. Имея полууголовное прошлое и связи в преступном мире Ленинграда, Петерсон сам предложил "дипкурьеру" план нейтрализации Стадлера. Посадив бывшего советолога в машину, таксист намеревался подхватить по дороге двух по­путчиков-урок, которые оглушили бы американского бизнесмена гаечным ключом и, дождавшись ночи, бросили бы бедолагу в Муринский ручей. Надо ли го­ворить, что в этом случае десятью рублями Кукуш­кин бы не отделался...
   Стадлер знал силу зеленых банкнот, и потому уверенно направился к одиноко стоявшему невдалеке от стоянки такси. В своей походке он стремился подражать любимому актеру детства Рональду Рейгану и шел, далеко отклячив зад, подымая колени к груди. Правда, вскоре бывшему советологу пришлось перей­ти на обычный, более быстрый шаг, ибо он внезапно углядел конкурента: с противоположной стороны к машине бежал нескладный сутулый парень лет двадцати семи в ядовито-зеленых ботинках, таком же галстуке и прямо на ходу орал:
   -- Шеф! Подбрось, на свадьбу опаздываю! Два счетчика!
   Петерсон грубо гавкнул в окно:
  -- Двигай на стоянку!
  -- Три счетчика, земляк! -- продолжал орать парень. -- Горю! Я ж не на какую-нибудь, а на свою
свадьбу опаздываю! Выручай!!!
  -- Я занят!
  -- Ну ты че, друг! Там одного бухла на пять тысяч! Икорка, балычок. Подвези, не будь гадом! А я скажу, что ты со мной. Скажу, что не шофер ты, а шафер. Да мы там так нажремся -- до зеленых соплей!
   Таксист нервно затеребил редкие рыжие усы, потом вдруг стукнул по рулю и заорал:
  -- Эх, была, не была! Где наша не пропадала! Садись, браток, какой ресторан?
  -- "Баку"! -- жених нырнул в машину, хлопнув
дверью перед самым носом Стадлера.
   И в тот же миг через всю предпортовую площадь прокатился истеричный выкрик Аркадия Аркадьевича:
   -- Не валяйте дурака, Петерсон!!!
   Но было уже поздно. Вариант N 3 лопнул, как и два предыдущих. Таксист Петерсон снова попал под влияние сильной личности.
   Кукушкин тупо посмотрел на себя в зеркало, провел рукой по липкому, словно чужому лбу. Семинард не простит, жена не простит, внуки не поймут. Бежевая "волга" "дипкурьера" рванула с места и по­неслась туда, где, понуро свесив голову на плечо, си­дел на чемодане бывший советолог, последний в оче­реди на стоянку.
   "Волга" затормозила в каком-то полуметре от Стадлера, тот даже не успел испугаться.
   Кукушкин высунул в окошко ставшее серым лицо и кисло произнес:
   -- Куда изволите? -- актер из него был никакой,
впрочем, как и собеседник из Стадлера, который,
усевшись, коротко бросил: "В аэропорт" и замолчал.
   "Дипкурьер" выбрал не самый короткий маршрут -- предстояло обдумать, как и о чем говорить с американцем.
   "Если он коммерсант, -- рассудил Аркадий Аркадьевич, -- беседа о преступности и экономической нестабильности подойдет, вероятно, лучше всего."
  
   Кукушкин успокоил дыхание и начал:
   -- Мистер, мне кажется вы деловой человек, бизнесмен. Не подумайте плохого, я просто хотел бы предостеречь вас, мистер...
   И он замолчал, обдумывая следующую фразу.
   -- Мой двоюродный брат в прошлом году открыл
свое дело, а месяц назад пропал. Его искали с милицией, но нашли только вчера. Рэкетиры вмуровали его в блочную стену в новостройках на Юго-западе...
   Стадлер не слушал, глядя по сторонам. Он уже немного устал и мечтал вздремнуть в уютном кресле ИЛ-86-го рейса "Ленинград-Москва".
   --...Мой дядя по материнской линии, старый больной человек, открыл на Петроградской маленький магазин. Абсолютно нейтральный магазин, он торговал в нем почтовыми марками. Так вот, как-то вечером, после закрытия, к дяде пришли три амбала, они поставили ему утюг на спину, а сами сели играть в шахматы. Дядя умер в страшных мучениях -- у него не было денег расплатиться, -- Аркадий Аркадьевич повысил голос и этим привлек внимание бывшего советолога.
  -- В шахматы, втроем? -- рассеянно переспросил
тот.
  -- А зять, мой родной зять, товарный брокер,
подписал договор-поручение на продажу тонны меди,
всего одной тонны меди! И за это его... -- Кукушкин
уже почти кричал.
  -- Что вы орете? -- недовольно приподнял брови
Стадлер, вынимая из позолоченной коробки сигару. -- И зачем вы все это мне рассказываете?
  -- Потому что у меня пенсионерка-жена, трое детей и четверо внуков, -- плаксиво затянул Аркадий
Аркадьевич. -- И прошу вас, не курите в салоне!
  -- Но при чем здесь ваши родственники? -- раздраженно произнес владелец лучших в мире картриджей, укладывая сигару назад. -- Они что, тоже все коммерсанты?
  -- Уезжайте, уезжайте, прошу вас! -- взвизгнул
Кукушкин и чуть было не выехал на встречную полосу. -- Вам все равно, не дадут здесь работать!
  -- От того, сколько вы еще мне тут наговорите,
   зависит размер ваших чаевых, -- сухо произнес Стадлер и отвернулся к окну.
   Личный дипкурьер полковника Семинарда не сказал больше ни слова. Он, казалось, взял себя в руки, ведь мужчинам не пристало плакать.
   ГЛАВА 17
   Российская Федерация. Москва. Лубянка. 14 авгус­та. 15.30.
   Девятое управление КГБ, ведающее охраной безопасности правительства. Кабинет для производ­ства дел. Идет третий час допроса бывшего гене­рал-майора Скойбеды. Скойбеда сидит у стены на трехногом табурете, на него направлены две пятисот ваттные лампы: Кроме него, в кабинете четверо: известный по событиям у редакции "Огонька" комитетчик Дуркманис, еще двое из его управления и майор Эдуард Стерлингов из контр­разведки. В допросе перерыв: комитетчики курят, Стерлингов сосет мятный леденец. Скойбеда зло щурится и сплевывает разбитыми губами кровь на металлический некрашеный пол.
  -- Ну что, Эдик, как работа? -- Дуркманис вер­тел в руке гибкий резиновый шланг, постукивая им
по мозолистой ладони.
  -- Да ну, -- Стерлингов сидел в углу в тени так,
чтобы Скойбеда не мог его разглядеть. -- Тоска! Ни
одного нормального дела за последние полтора года.
Так, мелкая контрабанда, порнофильмы и прочая
дребедень. А у вас?
  -- А что у нас, -- Дуркманис махнул рукой. --
У нас, вообще, -- труба! Шеф-то наш, Охрим, совсем
охренел. Мания преследования одолела. Мало того,
что охрана по численности превышает президентскую, так еще и двойника себе где-то откопал. Те­перь всюду с ним ездит.
  -- Да ну! -- не поверил Стерлингов.
   -- Слово коммуниста, -- Дуркманис приложил
руку со шлангом к груди, где во внутреннем кармане
   пиджака лежал партбилет. -- А двойник этот -- чеканутый какой-то, контуженный. Кроме "Охрьим Зьюбенго" ничего сказать не может. Шеф и не пла­тит ему ничего. Так, катает за хавку.
   -- Погоди, погоди, -- проговорил Стерлингов. -- Это какой "Зьюбенго"? Зюбенко, что ли, артист бывший?
  -- Он самый, -- подтвердил комитетчик. -- Он
теперь в министрах культуры, а мы у него в охране.
   Стерлингов рассмеялся:
   -- Знаю, знаю вашего Охрима. По делу одному у нас проходил, такой, надо сказать, идиот! Это он с нашей подачи в министры и пролез.
   -- Что ты говоришь? -- удивился в свою очередь Дуркманис. -- Вот ведь, как мир тесен! А что у вас за ним грешок имеется?
  -- Да нет, он свидетелем проходил, -- подпустил
туману Стерлингов. -- Ну и намучался я с ним --
тупой, как валенок.
  -- Это точно, -- согласился Дуркманис. -- Да
еще и тени собственной боится! Теперь мы с ним му­чаемся. Вот и этого, -- он кивнул в сторону Скойбеды, -- велел на куски разобрать, но выяснить, не
было ли у него в мыслях покушения?
  
  -- Ну вы, это, до конца-то не разбирайте, --
попросил Стерлингов. -- Мне пару кусочков оставь­те, -- и он потер руки в предвкушении.
  -- Ладно, -- пообещал Дуркманис и, обращаясь
к подчиненным, прикрикнул: -- Все, ребята, кончай
перекур и за дело!
   Он подошел к Скойбеде и, постукивая себя шлан­гом по бедру, спросил: -- Ну что, сволочь, будешь колоться или нет?
  -- Убери свет, -- хмуро попросила "сволочь".
  -- Может, тебе еще и кофе в постель? -- предположил Дуркманис, криво улыбаясь.
  -- Не дерзи! -- повысил голос бывший гене­рал. -- Молокосос! У меня в свое время такие, як ты,
с нарядов не вылазили. В сортирах увольнения проводили, ха-а-а!
  -- Ах ты, сука! -- взорвался комитетчик. -- Что,
думаешь, управы на тебя нет? Времена, думаешь, не те?!
   Он подскочил к арестованному и четким отработанным ударом ноги выбил из-под того табурет. Скойбеда гулко бухнулся задницей о металлический пол. Засвистел в воздухе резиновый шланг, и в этот самый момент открылась дверь, и в кабинет вошел начальник "девятки" генерал-лейтенант Ковбасюк, тот самый, что проживал сейчас в бывшей квартире Скойбеды. Был генерал в той же майке, что и давеча, только заправленной в широкие форменные штаны с лампасами, и вид имел грозный.
  -- Шо за шум, а драки нет? -- гаркнул он с по­рога. -- Опять, Дуркманис, за старое взялся?! Я тоби
когда-нибудь руки поотрываю! Мало шо ли нас в
прессе имеют?
  -- Так, товарищ генерал-лейтенант, -- вытянулся в струнку Дуркманис. -- Товарищ Зюбенко приказал...
  -- Мне на твоего Зюбенко -- насрать! Хто начальник Управления, он или я? Хто, я спрашиваю?!
  -- Так точно, вы! -- Дуркманис заметно поблед­нел и даже, казалось, уменьшился в росте.
  -- Ну вот и усе! -- отрезал генерал-лейтенант. --
Зюбенко твой паскудный нехай своими паяцами да
мазилками командует. Культура, понимаешь, туды
ее в дышло!
   Он подошел ближе к Скойбеде и уставился на того, не веря своим глазам.
  -- Валерка, мать чесная, ты, шо ли?
  -- А хто ж ещо? -- Скойбеда, кряхтя, поднялся,
  -- Ты шо ж тут делаешь?
  -- Да вон, орлам твоим -- спасибо, -- Скойбеда
пошатал пальцами передний зуб. -- Пригрели под
крылом...
  -- Так! -- рассвирепел Ковбасюк. -- Человека,
вишь, из турьмы выпустили, як невинно осужденного, а они тут произвол вытворяют?! Значит, слухай мой приказ: ты, Дуркманис, вечером заступаешь в наряд по Управлению на трое суток, а вы, салобоны, -- обратился он к.двум другим комитетчи­кам, -- вы завтра с утра -- в колхоз на уборку турнепсов, и пока на хрен все на уберете, шо б я вас тут не бачил! Так... -- заметил он Стерлингова. -- А енто хто? Контрик, шо ли? (Контриками в "девят­ке" презрительно именовали контрразведчиков, спра­ведливо полагая, что во вновь сложившихся полити­ческих условиях те даром едят свой хлеб.) Точно, контрик! Ты шо тут потерял? А ну, канай отседова!
  -- Я попрошу... -- Стерлингов встал.
  -- У жены своей попросишь. Вали, кому говорю!
Стерлингов исчез за дверью.
   -- Вот энто правильно! -- одобрил действия генерал-лейтенанта Скойбеда. -- Энто по-нашему. Ты
токмо, Дуракмонис, погодь, мне тебе кое-что на
ушко шепнуть треба.
   Он подошел к Дуркманису и с размаху заехал тому в глаз. Комитетчик отлетел на несколько метров и упал на освещенный участок пола у табурета.
   -- Гарно! -- Ковбасюк несколько раз хлопнул в
ладоши, изображая аплодисменты. -- Я б и сам добавил, да положение не позволяет.
   Он подошел к неподвижно лежащему подчиненному и, склонившись, проговорил:
   -- Тока пикни кому -- на хоздворе сгною, по­няв?!
   Дуркманис не ответил, он был без сознания.
   * * *
   Майор Стерлингов, бледный и потерянный, сидел за рабочим столом в своем служебном кабинете на втором этаже.
   "Хана! -- стучало в висках. -- Все ни к черту. В лучшем случае партбилет на стол и конец карьере, в худшем..."
   Про худшее и вовсе думать на хотелось. Он налил себе стакан воды из графина, выпил залпом.
   Скойбеду теперь не достать. Скойбеде покровительствует Ковбасюк. А кто покровительствует Ков-басюку?.. Так далеко Стерлингов даже не загляды­вал. Заложит Скойбеда, как пить дать заложит. И опереться не на кого... Семинард, трус паршивый, в санаторий слинял, Скунс -- в тюремном госпитале с переломом костей таза и рваными ранами обеих ног, Горилла в запой ушел... На Скунса, вон, дело завели за незаконное ношение оружия, если поднажмут, мо­жет и расколоться. А тогда -- срок, тюрьма, инкри­минируют пособничество мафиозным структурам, да еще Скойбеда масло в огонь подольет. "Червонец" минимум! Надо что-то делать...
  -- Товарищ майор, - услышал он по селектору
голос дежурного. -- Вас срочно просит зайти к себе
генерал.
  -- "Началось!" -- мелькнуло в голове у Стерлингова. Он саданул еще один стакан воды и, пошатыва­ясь, вышел из кабинета. Поднялся на дрожащих но­гах на третий этаж, где постучал в обитую черной кожей дверь.
  -- Да! -- рявкнули за дверью.
   Стерлингов вошел, и один вид генерала -- шефа контрразведки -- подтвердил самые худшие опасе­ния. Генерал, мало сказать, был зол, он был просто вне себя от злости.
  -- Ага, -- процедил он сквозь зубы. -- Явился
не запылился. Как успехи-то?.. В боевой и политической?
  -- Спасибо, не пло... -- начал было Стерлингов.
  -- Молчать! -- заорал шеф. -- Дармоед, бля! Это
что? Что, я тебя спрашиваю?!
   Он швырнул в майора вчетверо сложенной газетой. Газета попала тому в лицо и мягко спланирова­ла на ковер. Стерлингов нагнулся, поднял печатное издание: статья на первой полосе под заголовком "Эй, подвинься, Америка!" была жирно обведена красным фломастером.
  -- Читай! -- приказал генерал. Стерлингов подчинился.
  -- Нет, ты вслух читай!
   Стерлингов, запинаясь, принялся читать вслух: -- Разноречивые чувства овладевали мной, пока добирался я..."
   -- Отставить!!! Внизу читай, где подчеркнуто.
   Стерлингов прочитал. Когда он закончил, генерал крякнул, как селезень, потер ладонями щеки и спросил:
  -- Ну, что скажешь?
  -- Так точно! -- доложил майор. -- Свинья это...
  -- Что Свинья? -- переспросил шеф. -- Сам
ты -- свинья! Я ведь тебя, как человека просил: найди мне Фрайера! А ты: сгинул, сгинул, не всплывет... Как же, не всплыл! В газете про него напечатали: "знатный фермер из Колорадо"! Ну?
  -- Так кто же знал? -- попытался оправдаться
Стерлингов.
  -- Кто-кто? -- затряс головой шеф. -- Конь в
пальто! А все почему? Работать надо нормально, а не
херней заниматься. Порнуху он, видите ли, в контейнере с гуманитаркой отыскал! Контрабандную пар­тию гондонов... Да я тебе таких гондонов навешаю -- мало не покажется! И фирму твою опечатаю к херам собачьим. То же мне, Максим Швабра!
   Стерлингов молчал, низко опустив голову. Былой лоск слетал с него слоями, как штукатурка с потолка.
  -- Значит, так, -- шеф сбавил тон. -- Три дня
тебе сроку. Бери людей, дуй в эту вонючую Волобду,
вертись, как хочешь, но что бы к восемнадцатому
числу этот Фрайер был здесь. Живой или мертвый!
Ты понял?
  -- Так точно! -- ответил майор.
  -- Да ты сам пойми, -- совсем уже по-отечески
проговорил шеф. -- На меня сверху так давят --
мочи нет! С кого теперь весь спрос? С меня да с тебя.
Семинард этот, сучья лапа, что? Он работу поменял,
руки умыл, сидит теперь себе в тепле, а нам отдуваться. Ну все, иди.
   Стерлингов повернулся к выходу.
  -- Постой, -- окликнул его генерал. -- Ты, я
знаю Скойбеде проходу не даешь. Это ты зря! Человек свое отсидел, исправился, я слышал, в партию его восстанавливать собираются, а ты пристаешь... Нехорошо! Лучше бы трудоустроиться ему помог.
  -- Трудоустроиться... -- повторил Стерлингов и
в голове его созрел хитрый ход.
  -- Ну, -- подтвердил шеф и, понизив голос, добавил: -- А вот если ты Семинарду этому сраному
подлянку какую сделаешь, то я возражать не буду.
Но только чтоб между нами.
  -- Понял, -- Стерлингов вышел, и генерал остался в кабинете один. Он пригладил лысину, взъерошил усы и задумался. До 19-го числа, кровь из носу, надо было найти этого Фрайера. С 19-го начиналась новая жизнь, и начинать ее следовало без старых грехов. Генерал закурил трубку и, задумчиво глядя в окно, пропел запомнившую рекламу из телевизора:
   Если вам не по карману ставить новую систему, Мы вам старую наладим за приемлемую цену...
   Его рабочий день подходил к концу...
   ГЛАВА 18
   Российская Федерация. Скоростное шоссе Смо­ленск-Москва. 15 августа. 11.35. Пасмурно. По мокрому шоссе движутся два десятка двух­местный велосипедов. За ними следует "Скорая" и " москвич-каблук".
   Идет заключительный этап велогонки "Варшава-Москва".
   С самого старта объединенная команда Прибал­тики держала почетное 12-е место. Серьезных поло­мок не было, разве что Пуунт пару раз заменял крос­совки с оторванными подошвами на новые после того, как его ноги слетали с педалей. "Семьдесят первый" жевал протеин и посматривал на надписи у развилок: где-то здесь должен быть поворот на Волобду.
   Пуунт, молчавший до настоящей минуты, вне­запно заговорил, заставив Билдинга вздрогнуть.
   -- Но-о-о мы до сих пор не знако-омы... А ведь меня зовут Тоомас Пуунт, -- сообщил он торжествен­но и, спустя несколько минут, добавил. -- Вы -- Бобби Билдинг, это напис-сано у вас на спине-э-э. Мне кажется, я вид-дел вас раньше в Та-ал-лин-не, я был один раз в Та-ал-лин-не, но, в основном, я живу в Ло-оксе.
   Билдинг не понимал ни слова, да и не слушал, занятый поисками указателя интересующего его района. Сойдя с дистанции, "Семьдесят первый" на­меревался оставить Пуунта в лесу, привязав к дереву потолще.
   -- А что вы думаете-е-е, -- продолжал Пуунт, --
часы на Большом Тоомасе все так же спешат? А старинна-а Та-ал-лин-н все так же крепок? Поверьте, Бобби, это не просто любопытство-о. Старина Пу-унт никогда не лезет в чужие дела-а-а. Хотя в Ло-оксе его немножко считают болтуном.
   Билдинг молчал, его напряжение возрастало и, незаметно для себя и для байдарочника, его ноги заходили быстрее. Через пару километров прибалты нагнали тандем второго состава советской сборной, капитаном в которой был белорус Николо Гарбуз, а рядовым гонщиком таджикский узбек Муким Трахтарбай. Последний спиной почуял настигающих их прибалтийских велосипедистов и заорал в самое ухо капитана:
   -- Э, пилат, Гарбуз-бай, догоняют нас!
Капитан повернул голову, на его потном и красном лице показалась усмешка:
   -- Ха, тормоза газуют! Вы что, жопы наскипидарили? Ха-а-а!
   Повеселевший Трахтарбай поддакнул:
  -- Пилат! Не разбейся, чурбани!
  -- То это как это, тормоза газуют-т? -- не понял
Пуунт, -- Бобби, как это вы думаете-е: почему они
смеются? Где здесь шутка-а?
   Между тем "Семьдесят первый" прибавил еще, и велосипеды поравнялись. Радость на лице Гарбуза сменилась раздражением:
  -- Ты посмотри, Трахтарбай, на этих предателей.
Родину они продали, сволочи! Отделились от Союза.
Да вас, гадов, Родина-мать выкормила, вырастила и
на велосипед посадила!
  -- Пилат, чурбани поганий, -- согласился с капитаном Муким.
  -- Эй, ти куда? -- удивился он, когда прибалты
пошли в отрыв и опередили второй состав сборной
Союза на два корпуса.
  -- Вы что, суки, делаете!? -- возмутился Гар­буз. -- Тут же все места расписаны! Мы на одиннадцатом идем с Трахтарбаем. Куда полезли?! Да ща вас с этапа дисквалифицируют, а потом еще и ребята пиздюлей подкинут.
   Билдинг, наконец, нашел, что искал, и свернул направо на Волобду. Потерявший ориентацию второй состав советской сборной повернул за ним.
   Слыша за спиной грязные ругательства преследователей, "Семьдесят первый" подпустил их поближе и резко затормозил. Переднее колесо второго состава ударилось в звездочку прибалтийского тандема. Со­ветская двойка совершила перелет через руль, при­землившись метрах в пяти от столкновения. Прибал­ты тоже оказались на земле, но "Семьдесят первый" быстро вскочил, в то время как его напарник, на­крытый байдаркой, распластался на земле, где про­должал крутить ногами воображаемые педали.
   Одним прыжком Билдинг оказался напротив успевшего подняться Гарбуза, но Никола ударил пер­вым с хорошим деревенским замахом и тут же взвыл от боли в вывихнутом запястье. Замахнуться еще раз он не успел, а упал, оглушенный апперкотом "Семьде­сят первого", который хорошо чувствовал дистан­цию. Билдинг владел 120-ю способами ведения руко­пашного боя и для следующего выпада использовал велосипед, запустив им в стоящего на четвереньках потомка монгольских завоевателей. Но тот с криком "Пилат!" вовремя откатился в сторону. Не вполне еще оправившийся после удара Гарбуз был снова сва­лен подсечкой, через мгновение шея его оказалась обвита могучими ногами "Семьдесят первого", кото­рый в боевом экстазе не замечал ударов по голове га­ечным ключом из велосипедной аптечки, наносимых вцепившимся ему в спину Трахтарбаем. Красная рожа капитана второго состава позеленела, но Бил­динг еще некоторое время не ослаблял "замок", по­том встал с земли, отряхнулся, и с него бесшумно соскользнул обессилевший Трахтарбай. Деловито и не спеша "Семьдесят первый" раздел обоих и привя­зал к седлам велосипеда, который поставил затем на попа.
   Теперь пришла очередь Пуунта. Но его нигде не
   было -- ни на шоссе, ни в кювете, ни в редколесье у дороги. Билдинг удивленно хмыкнул и сел на велосипед.
   ГЛАВА 19
   Российская Федерация. Москва. Манежная пло­щадь. 15 августа 13.55. Митинг демократической общественности. На импровизированной трибуне из пустых пивных ящиков Валерий Скойбеда в пыльном, кое-где рваном пиджаке. В толпе слушающих выделяются: группа интеллигентов, среди которых несколько старушек, по виду и по возрас­ту в свое время окончивших Институт благород­ных девиц, монархисты -- они в черном, с длинны­ми волосами, приверженцы государственной мо­нархии под разноцветным андреевским стягом, и просто любопытствующие. Всего полторы-две тысячи человек. Скойбеда митингует в микрофон.
  
   -- Я, энто, так маракую: хватит, к херам, жить,
как при царе Горохе, пора брать власть в свои руки.
Брать и ни кому не отдавать! Я, бывший генерал и
коммунист, начиная свою предвыборную компанию,
плюю в свое преступное прошлое!..
   Скойбеда плюнул в микрофон. Звук, искажен­ный и усиленный динамиками, напомнил холостой залп "Авроры". Старушки в лорнетах вздрогнули, монархисты набожно перекрестились. Бывший же генерал вытер рукавом пиджака рот и продолжал:
   -- Я призываю всех здравомыслящих людей голосить за меня на предстоящих выборах. Вы, мои избиратели...
   Скойбеда умолк, обводя глазами собравшихся.
   -- Шо-то не бачу я тута своих избирателей...
Козлобородых бачу, -- он покосился на интеллигенцию. -- Хиппи, вон, тоже, -- кивнул он анархи­стам. -- А избирателей нэ... Где пролетариат, основ­ная движущая сила истории?
   -- За углом пролетариат! -- крикнули из толпы.
За углом находился пивной бар "Октябрь".
   -- Тьфу ты! -- Скойбеда снова плюнул в микрофон.
   -- Послушайте, да он просто мужлан неотесан­ный, этот бывший генерал, -- сказала самая дряхлая старушка, пряча лорнет в ветхий от времени ридикюль. -- Он просто сквернослов.
   -- Он оскорбил светлую память государя-императора, -- ворчали монархисты, сворачивая Андреевский флаг. -- Он обозвал его царем Горохом.
   Анархисты же ничего не сказали. Они повернулись и пошли прочь бесформенной серой массой, рас­талкивая плечами любопытствующих. Их грязные волосы развевались на ветру, как пакля.
   В несколько минут площадь опустела. Некоторое время слышался еще удаляющийся гимн "Боже, царя храни", затем все стихло...
   Скойбеда, наблюдавший все это с тупым изумлением на лице, почесал седую щетину на подбородке и пробормотал:
   -- Ну, еш-твою-клеш, демократы!
   Слова его гулким эхом разнеслись из динамиков по пустой площади.
   -- Эй, дедок, слазь! Нам на пивзавод за товаром
ехать... -- двое рабочих в комбинезонах принялись
деловито разбирать ящики.
   Скойбеда слез с трибуны и пошел ссутулившись в сторону набережной. Кто-то мягко коснулся его плеча:
   -- Валерий Михалыч...
   Бывший генерал обернулся и увидел Эдуарда Стерлингова в бежевом летнем плаще, щеголевато застегнутом на одну пуговицу, с кожаной папкой под мышкой. Глаза майора излучали тепло и участие.
  -- Вы меня не помните? -- спросил он. -- Моя
фамилия Стерлингов.
  -- Как же, такого забудешь, -- проворчал Ской­беда с угрозой. -- Сам, значит, пришел?
  -- Сам, -- Стерлингов кивнул. -- Время к обеду,
пойдемте в ресторан, я угощаю.
   При слове "обед" организм Скойбеды выработал изрядную порцию желудочного сока, агрессии в нем поубавилось.
   -- Не возражаю, -- сказал он. -- Побить тоби я
завсегда успею.
   -- Успеете, -- согласился майор. -- Только
стоит ли?
  -- Стоит, -- заверил того Скойбеда. -- Ишо як
стоит!
  -- Я так не думаю, -- Стерлингов состроил подо­
бие улыбки. -- Я как раз хотел с вами объясниться.
   Они зашли в небольшой уютный ресторанчик на Арбате, засуетился узнавший Стерлингова швейцар, принимая плащ. У столика, который они заняли, тотчас вырос официант:
   -- Что будем брать, Эдуард Николаевич?
   -- Выбирайте, -- предложил тот Скойбеде. --
Пить что будем? Водку, коньяк?
  -- А грошей хватит? -- прищурился Скойбеда.
  -- Хватит, -- Стерлингов ухмыльнулся. -- Заказывайте!
  -- Горилка е? -- обратился к официанту бывший
генерал.
  -- Горилки нема, -- в тон ему ответил халдей.
  
  -- Не хами! -- Скойбеда хлопнул ладонью по
столу. Зазвенели приборы.
  -- Водки неси! Ноль-семь для началу...
  -- А кушать? -- официант, почувствовав хозяи­
на, прикусил язык.
  -- Галушки давай!
   -- Нет галушек. Есть очень хорошее свежее мясо.
  -- Хрен с тобой, тащи мяса -- и побольше!
  -- Значит, так, Веня, -- резюмировал, обратясь
к официанту, майор. -- По бифштексу с кровью, ну
и там закусочек на твой вкус.
   -- Мне пару бифштексов! -- потребовал Скойбеда.
   После двух первых рюмок Стерлингов оторвался от еды и, глядя на бывшего генерала ясными, крис­тально честными глазами, начал:
   -- Поверите ли, Валерий Михалыч, все те четыре года, что вы были там, у меня и дня не проходило без мысли о вас.
  -- Брешешь! -- не поверил Скойбеда, уплетая
салат.
  -- Честное благородное слово офицера! Я все время думал, как вы там, что с вами, мучался угрызениями совести, ночами спать на мог.
   Стерлингов смахнул набежавшую слезу и продолжал.
  -- Я подал в Верховный суд что-то около двадцати петиций с прошением о вашей амнистии, так что на свободе вы сейчас во многом благодаря мне.
  -- Ну и в турьме я был также во многом благодаря тебе, -- парировал Скойбеда, запивая салат клюквенным морсом.
  -- В этом-то и есть трагедия всей моей жизни, --
майор скорчил скорбную мину. -- Я был одиноким
винтиком в системе, перемоловшей вас. Я выполнял
приказ. Приказ жестокий, бессмысленный, но я ни­
чего не мог поделать.
   Он налил водку из графина. Гостю -- полную рюмку, себе -- половину.
   -- Э-э, не, -- возразил Скойбеда. -- Так не пой­дет! Ты, это, тоже полную давай.
   Стерлингов подчинился.
   -- За вас, Валерий Михалыч, с возвращением!
Они выпили, закусили. После небольшой паузы
   Стерлингов продолжал:
   -- В сущности, и вины-то моей в вашем аресте
нет. Можете сами ознакомиться с материалами дела.
   Он достал из кожаной папки другую -- бумаж­ную, развязал тесемки. В папке была копия дела под производственным номером 2548/93, оригинал кото­рой хранился в архивах КГБ. Майор предусмотри­тельно облегчил папку на десяток-другой листов, свидетельствующих о его непосредственном участии. Скойбеда зашелестел страницами, оставляя на них жирные следы от пальцев.
  -- Это все Семинард, -- негромко приговаривал
Стерлингов, подливая бывшему генералу водку. --
Вот приказ за его подписью, вот письменное распоряжение, вот фотокопия гербария, того самого, узнае­те? С дарственной надписью Самуэля Стадлера.
  -- А энто хто? -- Скойбеда указал на фотогра­фию человека в тюремной робе анфас и в профиль со
следами побоев на лице.
  -- А это сам Самуэль Стадлер, -- пояснил майор -- Резидент американской разведки. Это все он да Семинард. Стадлер гербарий надписывал, а Семинард его к вам в квартиру подбрасывал. Стадлер наркотиками вас накачал и государственной тайны домогался, а Семинард на пленочку снимал...
  -- Ну, контра! -- Скойбеда впился глазами в фотографию. -- А он в какой зоне сидит? Не в нашей
ли, часом?
  -- Он, к сожалению, вообще не сидит, -- пока­
чал головой Стерлингов. -- Его выпустили в обмен
на одного нашего осла из ГРУ. Сейчас он в Америке.
  -- У, бисовское отродье! -- Скойбеда потянулся
нетвердой рукой к графину. -- Шо хочут, то и тво­рят.. Ну шо, Стерлинг, давай врежем, мясо стынет.
  -- Зовите меня просто Эдуард, -- майор поморщился. -- Выпьем за нашу встречу! И за наше буду­щее сотрудничество.
  -- Какое такое сотрудничество? -- выпив, удивился Скойбеда.
  -- Сейчас поясню, -- Стерлингов незаметно су­нул в рот две таблетки "антиалконола". -- Я хочу во
искупление своей вины перед вами предложить вам работу. Тем более, что политик из вас все равно не вышел. В малом государственном предприятии, кото­рое я учредил, мне требуется знающий надежный и представительный человек. Проще говоря, замести­тель.
   Бывший генерал, польщенный лестью, пьяно за­улыбался.
  -- Вам будут созданы все условия для плодотворной работы, -- продолжал лебезить Стерлингов. -- Свой кабинет, личная секретарша...
  -- Молодуха? -- хохотнул Скойбеда.
  -- Мы подберем секретаршу по вашему вкусу, --
пообещал майор.
  -- И шоб жопа была як у энтого, як его?..
  -- Рубенса, -- подсказал Стерлингов.
  -- Якого Рубикса?! Энтого... Обозревателя из те­левизору!
  -- Бовина, -- догадался майор.
  -- Его самого! И шоб не меньше.
   Уговорили, -- Стерлингов улыбнулся. -- Кроме того, получите в пользование автомобиль с шофе­ром и радиотелефоном, а также номер в гостинице на первое время.
  -- А платют скока? -- блестел глазами Скойбеда.
  -- Ну, скажем, тысячи полторы в месяц для начала вас устроят?
  -- Эхма! Да я за звезды стока не имел! -- быв­ший генерал потянулся за водкой и опрокинул кувшин с морсом Стерлингову на брюки.
  -- Ничего страшного... -- пробормотал тот.
  -- А шо случилось-то? -- не понял Скойбеда, заливая водку в рот.
   -- Ничего. Я просто хотел заплатить вам
аванс, -- майор достал толстый бумажник и отсчи­тал десять хрустящих сторублевок.
   Скойбеда бережно упаковал девять из них в карман, десятую же, зажав между пальцами, поднял над головой и крикнул:
   -- Эй, человек!
   Официант появился незамедлительно.
   -- Галушек хочу! -- завел старую песню Ской­беда.
   Халдей покосился на деньги и облизнулся.
  -- Нет галушек. Есть прекрасный банановый пудинг. Принести?
  -- Сволочь! -- обиделся бывший генерал. -- Человек четыре" года галушек не жрал, а ты -- пудинх... В жопу его себе засунь!
   Он достал еще одну сторублевку и добавил к первой. Официант нервно почесал формирующуюся плешь.
   -- Чешись репка большая и маленькая, -- прокомментировал Скойбеда. -- Ну шо, будут галушки
или как?
  -- Щас что-нибудь придумаем, -- официант
скрылся на кухне и через минуту появился вновь с
полной тарелкой.
  -- Это шо? -- уставился в тарелку бывший
генерал.
   -- Галушки, сами просили, -- официант в нетерпении переминался с ноги на ногу.
   -- Шо? -- Скойбеда достал очки в оправе из
   алюминиевой проволоки, нацепил на нос и поковы­рял в тарелке вилкой.
   -- Энто галушки?! Да ты шо, сынок? Ты, видать,
галушек никогда не бачил, -- проговорил он, пряча
деньги в карман. -- Пшел отсюда!
   Официант, злобно икая, убежал.
  -- Слухай, -- обратился к майору бывший гене­рал. -- Ну, а робить-то шо я буду должен?
  -- Ничего, -- неуютно чувствующий себя в мокрых штанах майор пожал плечами. -- Будете принимать посетителей, ездить на конференции, участвовать в презентациях... Вот, пожалуй, и все.
  -- Энто по мне, -- согласился Скойбеда, наливая
себе еще рюмку. -- Ну, а звание-то мне вернут?
  -- Ну зачем вам звание? -- удивился Стерлингов. -- Вы и так будете все иметь. Вот тут буквально
завтра мне предстоит срочная деловая командировка в Волобду, так что вы останетесь фактически испол­няющим обязанности генерального директора.
  -- Генерал-директор! -- рассмеялся Скойбеда и
выпил.
   -- Да, и у меня будет к вам только одна прось­ба, -- Стерлингов задумчиво поглядел в окно. -- Я попрошу вас не упоминать мою фамилию в связи с материалами вашего дела. Договорились?
   Он повернулся к Скойбеде, но тот уже мирно спал, опустив седую голову в тарелку с эрзац-галуш­ками.
   ГЛАВА 20
   Российская Федерация. Волободская область. Посе­лок Петрухино. 15 августа. 17.30 по "Москве". Пасмурно, осадки.
   Здание районного УВД, второй этаж. Кабинет начальника управления ст. лейтенанта Пилипчука. Филеночная дверь, затоптанная сапогами, лежит на прежнем месте.
   За столом ст. лейтенант Пилипчук. Он снял са­поги и сидит в носках, отчего воздух в кабинете тяжел и зловонен, У него на коленях пристроилась взлохмаченная, ярко размалеванная блон­динка с сигаретой в руке. На столе почти пустая бутылка "Столичной" и палка вареной колбасы со следами надкусов. В кабинете интимный полу­мрак от дождя за окном.
   -- Ты скажи, Надька, -- обратился к девице Пилипчук, разливая остатки водки по стаканам. -- За
что я тебя так люблю?
   Блондинка ответить не успела, потому что в проеме двери показался капитан Козлов. С его промок­шей до, последней складки формы прямо на пол тек­ла вода.
  -- Я хочу знать, на каком основании у меня конфисковали коня?! -- голос Козлова звенел и, казалось, вот-вот лопнет.
  -- Подожди в коридоре, -- буркнул старлей, его
черные, торчащие вверх усы недовольно зашевелились. -- Занят я, понял?
   Капитан послушно развернулся, щелкнув каблуками, и заметался по узкому коридору с обшарпан­ным крашеным полом. Через полчаса он ворвался к начальнику вновь и отчаянно выкрикнул:
   -- Коня!
   В кабинете все было на прежнем месте, разве что на столе появилась новая бутылка и изрядно поубавилось колбасы.
   -- Коня? -- переспросил ст. лейтенант и вдруг
заржал. -- Этот Козлов, -- обратился он к Надьке, в
которой капитан узнал жену петрухинского участкового Бокова, -- как в анекдоте про кобылу Василий Иваныча... Конь его на третьем месяце беременности!
   Козлов поднял голову, обнаружив на шее под подбородком острый подвижный кадык.
  -- Это не имеет значения, конь то или кобыла, -- внятно проговорил он.
  -- Как знать, как знать, -- Пилипчук перестал
смеяться, и взгляд его, слегка протрезвев, сделался
серьезным. Он вытащил из-под колбасы исписанный
лист бумаги формата А-4 и протянул его блондинке. -- Ты только прочти.
   Та, пьяно икая, принялась читать вслух, делая театральные паузы после каждого предложения:
  
   -- "Я, старшина милиции Кукиш П.С., проявив
мужество и героизм, задержал преступную группу
педерастов в составе Энштейна и Свойбеды (клички),
последний из которых бежал из мест заключения
при непосредственном содействии первого.
   Прибывшая на место задержания оперативная группа в лице капитана Козлова совершила преступное попустительство и отпустила обоих, сославшись на дела в районе. После чего оперативная группа по­требовала от меня выпить, прекрасно зная, что само­гоноварение запрещено действующим законодатель­ством. При моем отказе вышеупомянутой группой была нанесена мне черепно-мозговая травма, подпа­дающая под разряд как моральной, так и физичес­кой, о чем было засвидетельствовано ветврачем Энурезовым.
   Требую принять меры к задержанию преступников и наказанию виновных, к коим себя не причис­ляю.
   Подпись: Старшина Кукиш."
   Когда Надька закончила, ст. лейтенант запустил ей под юбку руку и спросил, грозно поглядывая на Козлова:
   -- Каково?
Козлов молчал.
   -- Ты что, язык проглотил? -- повысил голос
Пилипчук, когда девица ударила его по руке. -- Или
для этого я тебя разобраться посылал?
   Капитан вцепился обеими руками в уже начавшую принимать подобие бороды щетину на щеках. Бледное лицо его пошло пятнами, он отступил назад как бы в поисках точки опоры, и, не найдя, остался стоять в нелепой позе, подавленный и растерянный.
   -- Во-первых, это ложь, -- вяло выкрикнул
он. -- Во-вторых -- поклеп, клевета, донос и оговор.
В-третьих, почему вы нарушаете служебную конфиденциальность и, даете читать рабочие документы не­ известно кому?
   -- Ты не ори, капитан, -- сказал в ответ Пилип­чук, чокаясь с Надькой стаканами. -- И не путай
конфиденциальность с женой боевого товарища. Я
человек не злой, но закон есть закон. А посему отвечать тебе придется. И за утерю оружия, и за само­вольный отъезд с места несения службы, и за все эти дела тоже, -- он указал на заявление, закусывая колбасой.
   -- Но ведь вы даже не знаете, как все было на самом деле! -- Козлов лихорадочно блестел глаза­ми. -- Вы ведь даже не знаете...
  -- Некогда мне тебя слушать, прокурору все расскажешь, -- Пилипчук снова взялся за бутылку,
приговаривая: -- Между пятой и шестой, сам, Коз­лов, понимаешь. Один тебе совет напоследок, как
бывшему подчиненному: ты, это, пить завязывай. Завязывай, пока не поздно, потом жалеть будешь.
  -- Что пить? -- капитан опешил.
  -- Ну, я не знаю, что ты там пьешь. Самогон, наверное. Самогон -- последняя стадия перед поли­турой. Завязывай!
  -- Я -- пить?! -- Козлов из местами красного
сделался багровым. -- Да я вообще в рот не беру!
Последние три года! Ни разу! Ни капли!
  -- Фу-у! -- Пилипчук скривился, как от кастор­ки. -- Ты, Козлов, гляжу, совсем заврался. Да на
тебя один раз посмотреть -- все ясно. К доктору ходить не надо! Худющий, мешки под глазами, рожа
красная, хоть прикуривай, -- старлей и в самом деле
прикурил, правда, от зажигалки. -- Прям, не капитан милиции, а ходячее учебное пособие для будущих наркологов. А все туда же -- не пью! Найди
хоть силы признаться.
  -- Но я ведь и вправду... -- капитан почувство­вал, как пол уходит у него из-под ног.
  -- Да ты, я вижу, и сейчас дунувши. Вот оно как тебя шатает, -- усмехнулся Пилипчук и, как бы
невзначай, добавил: -- А пистолет-то я твой нашел.
   Козлов не реагировал. Он стоял и тупо смотрел на драные носки своих сапог.
   -- И знаешь, где он был? -- Пилипчук выдул
дым подчиненному в лицо. -- У председателя совхоза
"Красный Ильич" гражданина Дупло. Он из него на птицеферме племенных курей отстреливал. Что-то вроде развлечения, значит. Так вот, это самое Дупло показало, что приобрело пистолет у тебя, Козлик, за две бутылочки первача. Не продешевил ли, Козлов, а?
   -- Лож-ж-жь! -- сил у капитана оставалось разве
что на шипение.
   -- Ну, хорошо, ложь, так ложь, -- Пилипчук
вздохнул. -- Ты мне только удостоверение-то сдай.
Зачем оно тебе?
   Козлов отступил еще на два шага и закрылся руками, как раздетая женщина прикрывает грудь.
   -- Сдать документы!!! -- рявкнул ст. лейтенант,
вырастая из-за стола. Соскользнувшая с его коленей
Надька рухнула на пол.
   Руки Козлова поползли вниз, безвольно повиснув вдоль туловища. Пилипчук подошел к нему, сам запустил волосатую пятерню капитану во внутренний карман, порылся там и достал удостоверение оперуполномоченного, партбилет, фотографии жены с Митькой и "Свиньи" с "Беломором". Все сырое, пахнущее плесенью.
   -- Ты посмотри, в каком виде у него документы, -- обратился к потирающей задницу блондинке ст. лейтенант, швыряя изъятое на стол. --
Из партии исключить тебя мы, конечно, полномочий
не имеем, но вот на следующей неделе ребята со
спартакиады вернутся, соберем первичную ячейку,
думаем, они правильно ситуацию поймут. Ну, а теперь все, гуляй до повестки, -- и Пилипчук вернулся
на прежнее место, где вновь совершил путешествие
под юбку подруги.
   Козлов инстинктивно потянулся к столу за фотографией семьи, но, наткнувшись на колючий взгляд непосредственного начальства, отпрянул.
   -- Гуляй, я сказал! -- отрубил Пилипчук. --
Что, непонятно?
   Кровь ударила капитану в голову, он сжал кулаки и топнул ногой.
  -- Вы... -- начал он. -- Я...
  -- Ты чего психуешь, земляк? -- уставился на
него ст. лейтенант. -- Ну, да ты и психовать-то не
можешь, я тебя сразу раскусил, интеллигент вши­
вый, тряпка! В Комитете штаны просиживал, на бумажках закорючки ставил, так и в капитаны выбился. А здесь, на оперативной работе, сразу ясно, кто есть кто. Не можешь ты ничего, импотент!
   Девица противно захихикала, обняв Пилипчука за шею. Тот благодушно продолжал:
  -- Да если б меня кто так назвал, я бы сразу в
морду, а ты, как баба, земляк.
  -- Я вам не земляк! -- встрепенулся Козлов.
  -- А кто же ты? -- удивился Пилипчук. -- В
одном районе живем. Хотя... Скорее всего, придется
тебе теперь сменить прописочку.
   И тут капитан взорвался:
   -- Это ты, Пилипчук, не мужик. К вам женщина
пришла, а ты тут носками воняешь!
   Опешивший ст. лейтенант быстро спрятал ноги, скрестив их под стулом.
   -- А вы, -- переключился Козлов на блондин­ку, -- стыдитесь, вы...
   Он не договорил, а плюнул себе под ноги и выскочил вон. Дождь, как безумный, барабанил по крышам, пузырился и пенился. Козлов брел в никуда, не разбирая дороги, и чуть не попал под трактор. Механизатор, однако, матерился недолго, ибо при­знал в капитане знакомца из одной деревни и даже предложил подбросить того домой. Всю дорогу трак­торист витиевато балагурил, намекая на то, что не­плохо бы за услугу и поставить. Козлов на шутки не отвечал, сидел прямо, как первоклассник, и смотрел в одну точку, где за лобовым стеклом во всю стара­лись "дворники". .У своего общежития капитан, не попрощавшись, слез и, не обращая внимания на злобный взгляд тракториста, пошлепал по лужам до дверей. Светящийся в сумерках циферблат командир­ских часов капитана показывал 20.02.
   Первое, что увидел Козлов, открыв дверь своей комнаты, был огромный дорожный чемодан, на котором, как полководец Кутузов на лафете посреди Бо­родинского поля, сидел тесть.
   -- Здравствуйте, Афанасий Микитович, -- машинально произнес Козлов чужим скрипучим голосом.
   Тесть не ответил, глядя маленькими серыми глазами поверх головы зятя туда, где сходилась стена с деревянным некрашеным потолком.
  -- В гости пожаловали? Надолго ли? Мы с Людой очень скучали по вам, -- слова вылетали из груди помимо воли капитана, заставляя его краснеть за произнесенную им чушь.
  -- Все иронизируете? -- усмехнулся тесть. --
Ну-ну, -- и отвернулся.
   Тут из-за фанерной перегородки, за которой спал теперь повзрослевший Митька, появилась жена Козлова Люда в своем единственном парадно-выходном платье и шляпке фасона "фригидность" с перьями, вышедшими из моды в начале века. Появилась и за­стыла, тревожно переводя взгляд с отца на мужа и обратно.
   -- Куда это вы принарядились на ночь глядя? В
кино или на танцы? -- вылетела из Козлова очеред­ная тирада.
   Тесть только фыркнул, как закипающий чайник, а Люда ответила подчеркнуто официально:
   -- Не время для шуток, Алексей. Мы -- в
Москву.
  -- В Москве сейчас ленинградский цирк гастролирует. Весь вечер на арене клоуны Бим и Бом, -- ляпнул Козлов и зажал себе рукой рот, холодея.
  -- Паяц! -- покачал головой тесть и, повернув­шись к дочери, добавил: -- Теперь ты видишь, с кем
ты жила все эти годы? С Бимом и Бомом ты жила!
Ты только погляди на него: небрит, неопрятен, грязен, весь пол, вон, затоптал. И с этим ничтожеством ты состояла в законном браке четырнадцать лет!
   В голове Козлова, наконец, что-то щелкнуло, вернув способность соображать.
  -- Как это состояла? -- возмутился он. -- Как
это в Москву? Никуда не поедешь!
  -- А вас никто и не спрашивал, -- хмыкнул
тесть. -- Людмила Афанасьевна вместе с Дмитрием
переезжают жить ко мне, Хватит им в глуши гнить.
  -- А я? -- пробормотал капитан.
  -- А ты оставайся здесь, -- опустив голову, тихо
проговорила жена. -- Лови своих конокрадов и алкашей. На развод я подам сама.
   Липкий тугой комок застрял в горле капитана, мешая тому говорить:
   -- А Митька... Наш Митька? Как же он?
За Люду, однако, ответил тесть:
  -- Раньше надо было о сыне думать. Теперь-то
что? В Москве Дмитрий пойдет в нормальную английскую школу. А что здесь за образование? С таки ми знаниями ни в один приличный институт не возь­мут... Разве что в милицию, -- тесть захихикал, скаля редкие кривые зубы. -- Организую ему бесплатный абонемент в бассейн, в хор устрою.
  -- В какой хор? -- автоматически спросил Коз­лов. -- У него и слуха-то никогда не было.
  -- В какой-какой? В обыкновенный. В хор мальчиков и Бунчиков. Вы о таком, небось, даже и не слышали. А слух -- дело наживное. Ребенок должен всесторонне развиваться. А здесь, кроме сквернословия, ему учиться нечему! Это вы хоть понимаете?
  -- Ну, почему же? -- Капитан все еще не мог
поверить в неизбежность происходящего. -- Зачем
ему этот хлорированный бассейн, когда здесь в двух
шагах настоящая живая река?
  -- Да? А зимой вы ему что, в проруби купаться
прикажете? -- тесть своей неумолимой инженерной
логикой гасил слабые искры надежды в душе капитана. -- Да в вашей живой реке дерьма со свинофермы плывет больше, чем в канализации. А это глис­ты, гельминты, дизентерия и еще черт знает что!
   -- Люда! -- взмолился Козлов из последних
сил. -- Ты-то что молчишь? Это же твой... Наш сын!
  -- Хватит! -- отрубил тесть. -- Нечего давить на
материнские чувства. Поздно! Вопрос решен. Изволь­
те в последний раз исполнить свой супружеский
долг.
  -- Как?! -- капитан в ужасе уставился на тестя,
а Люда вспыхнула ярче своей малиновой шляпки.
   Но тесть и сам понял, что сморозил глупость, он конфузливо закашлялся и проговорил:
   -- Я имел в виду... Кхм... Я хотел сказать, что­
бы вы отвезли нас на мотоцикле до вокзала.
   - Нет у меня мотоцикла, - - сказал Козлов. -Меня с работы уволили.
   Тесть вскинул жидкие седые брови и, удовлетворенно улыбаясь, кивнул:
   -- А я от вас иного и не ждал. Все это очень
логично и закономерно. Видишь, Людмила Афанасьевна...
   В этот момент открылась дверь в комнату, и на пороге показался Митька в несуразной матроске и сиреневых брючках клеш -- подарке дедушки на день Военно-морского флота. Увидев отца, он бросил­ся к нему и, припав щекой к холодному мокрому на­сквозь кителю, захныкал:
   -- Папка, папка, скажи им, что я не хочу к дедушке, я хочу с тобой, скажи им...
   -- Что я слышу, Дмитрий, -- повысил голос
тесть. -- К чему эти нюни? Ты же мужчина,
Дмитрий!
   От этих слов Митька заревел в голос. Не в силах больше сдерживаться, капитан беззвучно затрясся всем телом, прижимая сына к простуженной прокуренной груди. Нечеловеческая усталость последних дней, горечь разочарований, жестокие удары судьбы нашли выход в потоке крупных прозрачных слези­нок, которые скользили в лабиринте щетины капита­на, скатываясь .с подбородка на белобрысую голову Митьки. Глядя на них, зарыдала и Люда, прижимая к лицу старомодную малиновую шляпку с перьями. Один только тесть держался молодцом. Почувство­вав, что ситуация выходит из-под контроля, он одной рукой ухватился за большой дорожный чемодан, дру­гой -- подцепил истерично воющую дочь и, как тя­желый седельный тягач, отдуваясь, поперся к двери. Там, бросив чемодан на пол и не выпуская Людиной руки, он сгреб в охапку внука и, пиная чемодан но­гами перед собой, вывалился за порог.
   -- Папка! -- в последний раз крикнул Митька,
прежде чем дед зажал ему рукой рот.
   Что-то вновь переключилось в мозгу капитана, ему вдруг стало на все наплевать, и он уже не чувствовал ничего, кроме дикой опустошающей душу ус­талости.
   -- А катитесь вы все!!! -- заорал он и захлопнул
дверь с такой силой, что с полки на стене упал алюминиевый кубок -- почетный трофей, полученный
им еще в училище за первое место на соревнованиях по стрельбе. Козлов нагнулся, поднял приз и с яростью швырнул его в старое, проеденное древесными жучками трюмо. С веселым дребезгом брызнули на пол сотни маленьких зеркальных осколков, а капи­тан повалился на продавленную тахту у окна лицом вниз и затих.
   ГЛАВА 21
   США. Штат Огайо. Пригород Кливленда. Муници­пальная женская тюрьма. 15 августа. 17.00 по местному времени. (0.00 "по Москве".) Свидание Дж. и Дж. Уорбиксов. Братья стоят друг напротив друга, разделенные двумя рядами решеток, между которыми, словно беременный бе­гемот, прохаживается массивная темнокожая женщина-надзиратель.
   Джеймс по-прежнему прикован к коляске, на нем фирменная футболка сборной команды Прибалтики. На Джо полосатое казенное платье выше ко­лен и косынка.
  -- Что произошло, братишка? Почему вы в тюрьме? -- искренне удивился советолог.
  -- Проклятые наркотики! -- ответил Джо, испуганно поглядывая на надзирателя.
  -- Вы меня удивляете, брат, -- замахал руками
Джеймс. -- Мне всегда казалось, что вместо этой
дряни лучше хорошенько напиться.
  -- Вы неверно поняли, -- стал оправдываться украинотолог, вцепившись пальцами в прутья решетки. -- Мне инкриминируют рэкет и распространение наркотиков среди несовершеннолетних. Это все про­делки "Вечного Жида" Стадлера.
  -- Это он-то несовершеннолетний? -- вскричал
советолог.
  -- Эй, старички! -- подала голос надзиратель,
поигрывая резиновой дубинкой. -- Я надеюсь, вам не
надо напоминать, что беседы на свидании не должны
касаться материалов дела. Держите языки за зубами,
а не то один из вас отправится в карцер.
  -- Извините, мэм, -- Джеймс приложил руку к
груди. -- Это больше не повторится. Значит, ваша
носатая тетушка преподнесла вам этот подарок? --
обратился он к Джо.
  -- Моя тетушка? -- не понял украинотолог. --
Скорее, наш общий племянничек. Он подсунул мне в
жакет пакет с "зубным порошком" и сообщил моему
дядюшке, что я нехороший мальчишка, А тот привез
меня сюда и оставил на шесть месяцев загорать.
  -- Ну и родственнички, -- буркнула надзиратель.
  -- Джеймс, нашего племянника нужно лишить сладкого, -- продолжал украинотолог.
  -- Боюсь, это трудно сделать -- он уже в Рос­сии, -- развел руками Джеймс. -- В данную минуту
меня беспокоит другое: почему вы в женской
тюрьме?
  -- Преступность растет. В мужских на койках спят по трое. А здесь была вакансия. И с моей репу­тацией мне сделали исключение, -- пояснил Джо, одергивая платье. -- Так что не думайте, что я сама, то есть, сам напросилась.
  -- Старый баловник, -- пригрозил пальцем советолог. -- Представляю, как вы тут развлекаетесь.
А что по этому поводу говорит ваша Бриджит?
  -- Она уже подала на развод, -- горестно вздох­нул украинотолог. -- От местных девочек меня отделяет решетка под напряжением в пять тысяч вольт.
Прогулки отдельно. Я контактировал с ними всего один раз -- на еженедельном обследовании у гинеколога, так они меня чуть на кусочки не разорвали...
И вообще, я думать не могу о женщинах, -- Джо со
страхом покосился на надзирателя.
   Уловив его взгляд, советолог шепнул, просунув нос в ячейку решетки:
   -- А эта красотка?
Джо охнул:
  -- Ее я боюсь пуще "сковородки". Она весит пол­
тора центнера, но, слава Богу, тоже не знает, как отключать напряжение.
  -- Мне кажется, вы сильно преувеличиваете, --
не поверил Джеймс. -- В ней явно что-то есть. Я бы
даже поменялся с вами местами на пару ночек.
   -- Посидели бы вы здесь, -- укоризненно произ­нес украинотолог. -- Я все пальцы исколол: с утра до вечера вяжешь водолазки для солдат НАТО. Заключенные бросают в камеру записки с непристойными предложениями. Скорей бы все это кончилось. А ведь меня не выпустят раньше срока, льготы суще­ствуют только для кормящих матерей.
  -- Да уж, -- согласился Джеймс, когда заметил
каким взглядом смотрит надзиратель на брата. -- Но
у меня есть и приятные новости: наш пасынок Бобби
записался в группу здоровья и крутит педали в сторону Москвы.
  -- Значит, операция не сорвалась! -- оживился
украинотолог. -- Как вы меня обрадовали! А кто же
с ним вторым?
  -- Это самое смешное... -- Джеймс хлопнул
себя по ляжкам. -- Перед самым стартом, когда я
уже почти залез на велосипед, под руку подвернулся
один отбившийся от небыстрой эстонской стаи птенец, ему не терпелось поплавать на байдарке. Я за­ пудрил парню мозги, объяснив, что -лучшие весла --
это педали. Уверен, он сообразит, что байдарка ему
понадобится не раньше, чем Бобби доберется до
Москвы.
  -- Прекрасно, -- хихикнул украинотолог.
  -- А вот вам не закуску, -- Джеймс попросил
надзирателя передать брату газетный сверток.
   Та развернула и, глядя на бесформенную однородную жижу, удивленно спросила:
  -- Что это?
  -- Пирог с клубничкой и рыбные трюфели, --
пояснил советолог. -- Здешняя администрация во избежание попадания на территорию тюрьмы колюще-режущих предметов, пропускает все передачи через мясорубку. Да вы не ешьте, вы газету читайте.
   Украинотолог расправил смятый лист и прочел статью из петрухинской районной многотиражки от 12 августа 1991 года.
   -- Второй экземплярчик приколот у меня над
кроватью, а третий -- у нашего пасынка Бобби. Эта
штука существенно облегчит его поиски, -- пояснил
Джеймс.
   В беседу братьев ввязалась надзиратель. Накручивая на дубинку прядь черных волос, она сказала:
  -- Время свидания истекло, -- и на октаву выше
добавила: -- Заключенный Уорбикс, приготовьтесь --
сегодня мне приказано отвести вас в душ.
  -- Не поминайте лихом, брат! -- услыхал советолог крик Джо сквозь щелканье засовов. Его передернуло.
   ГЛАВА 22
   Российская Федерация. Волободская область. Петрухинский район. Лесной массив в 15 км. от дерев­ни Сопливны. 16 августа. 6.15 по местному време­ни. Светает.
   По болотистой низине идет капитан Козлов. На нем шинель без погон и кирзовые сапоги гармош­кой, в руках обрез охотничьего ружья. Свежеотпи­ленная часть ствола торчит из кармана.
   Капитан шел почти всю ночь под плотным не по-летнему холодным дождем, который стих лишь недавно. Только сейчас Козлов нашел то, что искал -- омут. Капитан опустился перед ним на корточки. Сняв фуражку, он вытащил из нее сложенный вчет­веро тетрадный листок, развернул и перечитал:
   "В моей смерти прошу винить гр. США Мелвина Розенблата -- американского шпиона и конюха, и его косвенного сообщника -- старшину Кукиша П.С.
   Мои личные вещи: шинель, кирзовые сапоги и два комплекта ненадеванных зимних портянок завещаю передать моей бывшей жене Людмиле Афанасьевне Козловой.
   Убедительно прошу передать привет моему старшему другу полковнику Семинарду.
   С уважением, непонятый и оклеветанный коммунист и капитан
   Алексей Козлов."
   Листок задрожал в его руке, в висках застучало. Через пять, максимум десять минут его, Козлова, больше не будет. Или будет? Но где?
   Капитан посмотрел на загоравшееся небо. Там?
   Он еще раз перечитал письмо и с горечью подумал, что в округе нет ни одного нотариуса заверить подпись. Он взял обрез, почувствовал холод стали и, направив его на себя, вгляделся в черные дыры ство­лов. "Стреляю и падаю в омут? Или прыгаю в омут и стреляю?.." Он задумался. Прошла минута, другая...
   Вдруг кто-то хлопнул его по плечу, капитан вздрогнул, палец на курке дернулся, и раздался выстрел.
   "Дуплет! -- догадался Козлов, падая. -- Все пропало!"
   ...Капитан очнулся от дикого холода, виной тому был пропитанный водой мох, в котором он лежал. Козлов ощупал руками голову. Цел! Не попал! Все пропало!
   Тяжело поднявшись, капитан оглядел себя и отметил, что на нем лишь одна пара нижнего белья. Неподалеку валялся обрез, а еще дальше, на небольшой поляне горел костер. Козлов машинально дви­нулся в сторону поляны, стуча зубами. Справа от ко­стра он разглядел закутавшегося в плащ-палатку че­ловека. Наброшенный на лицо капюшон оставлял от­крытым только часть подбородка, утыканного вывод­ком разнокалиберных прыщей-хотимчиков.
   Незнакомец помешивал сухой веткой в котле над огнем. Рядом с ним стоял небольшой стог из сухого мха и травы.
   Козлов сел рядом и принялся лихорадочно растирать голые стопы.
  -- Замерз, солдатик? -- произнес незнакомец монотонным голосом деревенского дьякона. -- А я тут
сижу и думаю: зачем?
  -- Что зачем? -- смутился капитан. -- Не я первый, не я последний стреляюсь.
  -- Нет, -- человек взмахнул рукой. -- Это все
мне глубоко понятно. Зачем я тут сижу? Вот что интересно.
   -- Действительно, зачем? -- Козлов понял по-
своему и, поглядев на остановившиеся часы, пояснил: -- Все трудоспособные в это время люди где?
Ответ: работают. Работают как? Ответ: добросовестно. Осуществляют процесс воспроизводства общест­венно полезного продукта. Исходя из вышесказанно­го возникают сразу три вопроса. Вопрос первый: а вы
почему не на работе? Вопрос два: увиливаете? Вопрос
три: или на больничном? Если на больничном, тогда
другое дело... Ну, а если нет, тогда покажите-ка
ваши документы, вид у вас больно подозрительный.
   -- Что такое документы? -- пропел незнакомец.
  -- Как это что? -- возмутился капитан. -- Документы -- носители информации о вашей личности.
Имя, фамилия, размер сапог, прописка.
  -- Ничего такого у меня не имеется, кроме размера сапог, да и тот непостоянен, все зависит от длины ногтей, -- невозмутимо ответил собеседник.
  -- Это верно, зависит, -- согласился слегка сби­тый с толку Козлов. -- Но ведь что-нибудь у вас еще
имеется?
  -- Есть, а как же, вот щи крапивные. Угощайся,
солдатик.
   Капитан потянулся было к котелку, но замер в догадке:
  -- Не солдат я, а милиционер в звании капитана,
должности оперуполномоченного. А вы-то, как я понимаю, бомж. И находиться вам надо на сто первом километре на исправительных работах.
  -- На сто первом километре от чего? -- удивился
незнакомец, снимая котелок с огня и ставя его себе
между ног.
   Козлов глубоко задумался, чем незамедлительно воспользовался незнакомец, принявшись отпивать суп из котелка. Он часто дул на бульон и слегка чавкал. Капитан так и не смог решить поставленный перед ним вопрос: "от чего?", так как у него засосало под ложечкой и начала выделяться обильная слюна. Он сглотнул.
  -- И все-таки я требую, чтобы вы представились.
  -- Преставился, в смысле "умер"? -- переспро­сил "дьячок", испугавшись.
  -- Я спрашиваю еще раз: кто вы такой?
  -- А вы сами-то знаете, кто вы!? -- ответил оппонент, откидывая капюшон на затылок и обнажая ря­бое узкое лицо с маленькими водянистыми глазами.
   Длинные рыжие его волосы, расчесанные на прямой пробор, были перетянуты розовой лентой.
   "Сумасшедший поп, -- глядя на незнакомца, догадался капитан. -- Расстрига!"
   Теперь он обратился к собеседнику, тщательно выговаривая слова, как при разговоре с ребенком:
  -- Я -- капитан Козлов, Алексей Козлов. Вот
кто я. Понимаете?
  -- Если вы считаете, что вы капитан Козлов, тог­
да и я капитан Козлов, -- пропел сумасшедший, потряхивая волосами.
  -- Нет, Козлов -- это я, -- обиделся капитан. --
Бросьте эти дурацкие шуточки.
  -- Ну, хорошо, -- согласился "дьячок". -- Ну,
пусть я, скажем, майор Кроликов.
   Козлов немедленно вскочил.
  -- Извините, товарищ майор, виноват.
  -- Кто майор? -- не понял сумасшедший. -- Я не
майор.
   Капитан попытался держать себя в руках, так как перед ним явно был ненормальный тип, может быть, даже буйный. Очень спокойно, удивляясь собственному самообладанию, он решил сменить так­тику:
  -- Угости супчиком, друг, как там тебя, позабыл...
  -- Семен, -- подсказал "дьячок", подавая Козло­ву варево.
   Тот жадно приник к котелку и опустошил его одним махом, ведь все-таки не ел почти сутки. Сразу захотелось спать. Но спать рядом с подозрительным субъектом, не разузнав о нем побольше, было крайне опасно, и капитан задал следующий вопрос:
  -- Какими ветрами в наших краях?
  -- Да и сам не знаю, -- пожал сумасшедший
плечами, -- Что я знаю, что не знаю?.. Вот сижу я
на сырой земле, молчу, и голос такой женский говорит мне: "встань и иди", ну я и иду. Или "сядь и сри", ну я и сижу. Час назад сел я, теперь жду, что голос новенького мне уготовил. Что скажет, то и буду делать. И ни разу еще меня он не подводил. Одно слово: астрал. Ну все, бывай, выхожу в астрал.
   -- Погоди, -- остановил Козлов. -- Закурить
дай.
  -- Бросил, -- развел руками "дьячок". -- Курево
заземляет сильно.
  -- Что?
  -- Что-что, -- ощетинился сумасшедший на капитана. -- Летишь ты себе, астралишь, с духами разговоры ведешь. А как закурил, все!
  -- Что все? -- опять не понял Козлов.
  -- Ну, в кусты упал или еще куда. Если хочешь
левитировать, не кури, понял? -- с этими словами
"дьячок" закрыл глаза, повернулся к капитану спиной и встал на голову.
  -- Семен, ты это чего, Семен? -- испугался Коз­лов. -- Сейчас же супом стошнит.
   Но тот не отзывался. Тогда капитан бережно уложил чудака на землю и принялся хлопать по щекам:
   -- Ты жив? Жив, Семен?
   "Дьячок" наконец открыл глаза и, уставившись на капитана, заблеял:
   -- Какой Семен? Я не Семен.
   Козлов не мог больше ни удивляться, ни думать, какие-то непонятные голоса льстиво шептали капитану в уши:
  -- Ты -- Козлов, -- уверял в одно ухо дребезжащий фальцет.
  -- Ты -- не Козлов, -- раздавался в другом ухе
баритон.
   Изучая одуревшего капитана, псевдо-Семен засмеялся, дергаясь тщедушным телом, и, хитро прищурившись, сообщил:
   -- Это присоски у тебя на ушах. На-ка вот похлебай настойку травы целебной, они и отвяжутся.
   Порывшись рукой в соломе, "дьячок" вытащил глиняный горшок и подал его капитану. Тот выпил. Язык моментально онемел, вслед за ним онемели нос и уши. Разгоняя беспорядочные назойливые мысли, в голове Козлова задул легкий ветерок, и через какое-то время капитан ощутил успокаивающую пусто­ту в голове.
   -- Ну, солдатик, полегчало? -- предположил
псевдо-Семен, отпивая из горшка.
   -- Да, я солдат, -- услышал в ответ свои слова
Козлов, но говорил это словно кто-то другой. Он, капитан, только открывал рот. -- Как я раньше не допер-то, мучаюсь, мучаюсь всю жизнь и не знаю такой простой вещи. А ты, стало быть, псевдо-Семен.
   "Дьячок" кивнул.
  -- А что за трава такая? -- мысли, облаченные в
словесные формы, вились вокруг головы капитана.
  -- Дурман обыкновенный, -- объяснил псевдо-
Семен. -- Дурман да папоротник.
  -- Послушай, друг, -- попросил Козлов. -- Ты
человек странный, может даже психотерапевт. Объясни мне ради Бога: почему, вот, живут люди нормально, работают, ловят бандитов, детей растят, а потом -- раз! Ну, как это, увольняют их со службы, тесть жену их увозит в Москву. Был человек -- и нет человека. Жизни конец.
  -- А тому причина одна, горемыка, -- прошеп­тал псевдо-Семен. Глаза его из бесцветных и водянистых стали вдруг желтыми и светящимися, как лам­почки. -- Масоны!
   Козлов сразу понял, что это правда.
   А "дьячок" продолжал, слегка вращая головой:
  -- Ты, конечно, солдатик, думаешь, что масоны
это Пьер Безухов и Наташа Ростова, и все эти дела
после революции кончились. Нет. Только начались!
Сейчас на всех важных должностях масоны. Они и
политику творят, и культуру, превращая нас, солдатик, с тобой в козлов. " Что ни артист или еще какая шишка, то -- еврей. И житья от них нет. Ну, не нравишься ты им, рожей не вышел. Работай на станке, ешь картошку и молчи. А вякнул -- сожрут.
  -- Ну, -- не поверил Козлов. -- Товарищ Семинард здесь ни при чем. Он меня к званию капитана представил и часы с кукушкой через него я получил. Хотя... -- капитан вспомнил свою последнюю встре­чу с полковником.
  -- Вот оно это "хотя", -- вещал псевдо-Семен. --
Все они доктора и артисты. Левенбуки да Левензоны.
  -- Как? -- вырвалось у Козлова. -- И народный
артист Неперепихай-Непереперди? Он же героев
антифашистов играет.
  -- Да, -- подтвердил "дьячок". -- И он.
  -- И Запорожец?
  -- Ну, не выпадай из реальности, -- рассмеялся
псевдо-Семен. -- "Запорожец" -- это машина.
  -- Что машина такая есть, я и сам знаю, а еще
есть артист Запорожец, -- обиделся Козлов. -- Он
правдиво следователей играет.
   -- Конечно, еврей, -- оборвал капитана "дьячок", -- А главный средь них -- Охрим Зюбенко,
министр культуры. Через средства массовой информации ведет он свою масонскую пропаганду и в моз­ги тебе гадит. От того ты и туп, как валенок, и до­верчивостью своей каждому слову в газете довел себя до белых кальсон.
   И Козлов все понял, понял сразу и навсегда: не того Свинью искали они в 87-м и теперь. Американский импотент, наркоман Теодор Фрайер был лишь пешкой в большой игре Охрима Зюбенко -- масона, пробиравшегося к власти -- настоящего виновника событий. И ни Пилипчук, ни Скойбеда здесь ни при чем, если... Если сами они не евреи!
  -- А что голос вещает тебе? -- спросил капитан,
хотя уже сам знал ответ. -- Не человек ли по фами­лии Козлов должен принести этому проклятью
конец?
  -- Он, солдатик, он, -- обрадовался "дьячок".--
И сказал бы я тебе, как это все будет, да пора мне.
Лететь надо: чую, масоны идут.
   Псевдо-Семен, встав на корточки, замахал руками под плащ-палаткой, отчего стал похож на большую сову. Ловко прыгая с кочки на кочку, он стал быстро удаляться. Козлов никак не мог понять, летит он или нет. Ситуацию прояснил вылезший из сена сонный мужик, одетый в шинель без погон. На голове его красовалась милицейская фуражка с двумя пулевыми отверстиями в кокарде. Протирая крас­ные глаза, мужик произнес, глядя на исчезающего "дьячка":
   -- Эва-на, как парит, словно орел, -- и уставив шись на Козлова, добавил. -- Ты что, земляк, не сдох еще? Ну, ты даешь!
   Козлов молча ударил мужика пяткой по носу и, сорвав с него фуражку и шинель, двинулся твердой походкой в сторону деревни Сопливны, ни печали, ни зла не неся в своем сердце.
   ГЛАВА 23
   Россйская Федерация. Подмосковье. Николкина Горка, Санаторий медицинского центра О.Гипокрадзе. 16 августа. 14.45. Палата полковника Семинарда на третьем этаже.
   Семинард в форме, абсолютно лысый, упаковывает свой дорожный саквояж, складывая в него бритвенный прибор, пару белья и эмалированный ноч­ной горшок, чем-то напоминающий его лишенную волос голову.
   Лечение пришлось срочно прервать, поскольку сегодня ему позвонили из Москвы и велели к 17-ти часам прибыть в Кремль. Голос звонившего был незнакомый и строгий, что натолкнуло полковника на мысль о кадровых перестановках во вверенном ему подразделении. Ничего хорошего это не сулило...
   Семинард с отвращением провел рукой по макушке, в последний раз бегло, в поисках забытых вещей, оглядел комнату и, натянув на самые уши фуражку, вышел в коридор. В самом конце коридора, у поворота, маячила долговязая фигура профессо­ра Гипокрадзе в белом, с неизменной пеньковой трубкой в зубах.
   -- Омарий Зурабович, -- позвал полковник, прибавляя шаг.
   Услышав свое имя, профессор вздрогнул и поспешно скрылся из виду.
   Семинард припустил следом, бормоча на ходу:
   -- Омарий Зурабович, а как же волосы? Вы же
обещали стопроцентную гарантию... Как в швейцарском банке. И денег взяли столько же. Что я теперь дома скажу?
   Добежав до угла, полковник остановился, задыхаясь и хватаясь за сердце: за поворотом никого не было, лишь дым от профессорской трубки стелился по коридору и пропадал за одной из бесчисленных дверей. Семинард постоял еще секунд пять в раздумьях, затем плюнул от души и, прохрипев: "Ничего, в городе встретимся, шарлатан!", поковылял к лест­нице.
   Тотчас дверь ординаторской приоткрылась, и в коридор высунулось злое носатое лицо профессора, который картаво крикнул, не выпуская трубки изо рта:
   -- Пошель вон, козель старый!
   Дверь захлопнулась прежде, чем Семинард обернулся.
   Внизу на улице полковника поджидал мощного сложения капитан внутренних войск в форме, трещавшей по швам на его налитом мускулами теле.
  -- Вы Семинард? -- спросил незнакомец, сощу­рив холодные серые глаза.
  -- А где Коля? -- в свою очередь спросил привыкший к другому водителю полковник.
  -- Коля в жопе, -- мрачно пошутил здоровяк и,
козырнув, представился: -- Капитан Гастелло.
  -- Как, тот самый? -- опешил Семинард.
  -- Так точно! -- капитан снова козырнул, отчего
под мышкой у него затрещало и поползли нитки. --
Пошли.
   Следуя за капитаном к автостоянке, Семинард никак не мог избавиться от мысли, что что-то здесь не так. Что-то не укладывалось в его голове, и от этого по спине то и дело пробегал противный леденящий холодок страха.
   Капитан остановился у вишнёвого "запорожца", покрытого толстым слоем грязи, и знаком пригласил полковника сесть.
  -- А где моя "волга"? -- спросил Семинард, чувствуя, как страх все больше и больше овладевает им.
  -- Там же где и Коля, -- капитан открыл дверь
и откинул на руль переднее сидение. -- Залазь, вре­мени в обрез!
   И тут Семинар да ожгло:
   "Капитан Гастелло! Летчик-истребитель! Герой­ски погиб, выполняя свой долг, сорок семь лет назад! Это не тот Гастелло! Не настоящий! Это западня!"
   Полковник отшатнулся, роняя саквояж, и в ужасе закрыл руками лицо.
   -- Что встал, свинья?! -- заревел капитан и,
схватив Семинарда за шиворот, легко впихнул на
заднее сидение в отделанный черным бархатом салон. Следом плюхнулся саквояж. Взревел позади мощный движок от BMW, и "запорожец" рванул со стоянки, непрерывно сигналя и распугивая зазевав­шихся больных.
   Полковник с усилием оторвал руки от лица: деревья за тонированными стеклами мелькали, как штакетник на заборе, сливаясь в одну сплошную линию. Семинарду казалось, что они вот-вот взлетят. Стрелка спидометра на доске приборов дрожала на отметке 130 км/час. Широкая спина водителя напряглась, под мышками лопнувшего кителя расплылись два темных пятна.
   -- Куда меня везут? -- еле слышно спросил Семинард.
   Капитан обернулся, обнажив в ухмылке редкие прокуренные зубы:
   -- К Коле с "волгой" -- запас его острот, по всей
видимости, был ограничен.
   Слева на обочине мелькнул указатель "Пост ГАИ. 300 метров." Водитель сбросил ногу с педали газа и прошипел:
   -- Только пикни, убью!
   Семинард, однако, понял, что это для него последний и единственный шанс. Он незаметно расстег­нул свой лежащий рядом саквояж и нащупал холод­ную ручку ночного горшка. Мозг полковника даже в такой экстремальной ситуации работал, как хорошо отлаженный компьютер, отдавая приказы другим частям тела. Стрелка спидометра сползла тем време­нем до разрешенной правилами отметки, и "запоро­жец" поравнялся с двухэтажной стеклянной будоч­кой, возле которой два гаишника лениво курили, облокотись на капот патрульной желто-синей "копейки".
   Семинард мысленно перекрестился и, выхватив из саквояжа горшок, что есть силы шарахнул им по заднему стеклу. Каленка с треском разлетелась, засыпав полковника кучей мельчайших осколков, а горшок, выскользнув из руки и оставив вмятину на полировке багажника, запрыгал по асфальтовому покрытию дороги.
  -- На помощь!!! -- выкрикнул Семинард навстре­чу ворвавшемуся в салон свежему бодрящему ветру.
  -- Ах ты, сука!.. -- капитан повернул к полковнику перекошенное злобой лицо и замахнулся похо­жим на чугунный утюг кулаком, но Семинард ловко
уклонился и в считанные мгновения заполз в узкий
проход между сидениями, где затих, лишь изредка
постукивая хорошо сохранившимися зубами.
   "Запорожец" вильнул на встречную полосу, чудом разошелся с груженым кирпичами КАМАЗом и стал стремительно набирать скорость. Гаишники меж тем, стоя на осевой, вертели в руках помятый ночной горшок.
   -- "Полковник Семинард Г.А. МОС.В.О." -- прочитал один из них выгравированную по окружности надпись. -- Что это все значит, черт возьми?!
   Другой, низкорослый, в звании лейтенанта, сдвинул фуражку с кокардой на коротко остриженный затылок и, по волободски окая, пояснил:
   -- Дети развлекаются, едри твою так! А ну, Мочонкин, бегом за руль, щас они у нас без горшка обоссутся!
   Через несколько мгновений милицейский "жигуль" с включенной мигалкой рванул с места, уст­ремляясь в погоню.
   Расстояние между машинами неумолимо таяло. Горилла, а именно он был за рулем "запорожца", вдавливал рифленой подошвой педаль в днище машины, но ничего сделать не мог. Ходовая часть, изготовленная на берегах Днепра, несмотря на ФРГзш-ный двигатель, не позволяла развить скорость более 140 километров в час,
   Их настигали. Из "матюгальника" на крыше "жигулей" непрерывно неслось:
   -- Вишневый "запорожец" с номерными знаками
   15-16, Марьяна, Татьяна, Валентина, примите вправо и немедленно остановитесь! Давай, Мочонкин, друг ситный, жми! -- и опять: -- Вишневый "запоро­жец"...
   -- Сука в ботах! -- орал Горилла, затравленно
озираясь. -- Полкан паскудный! Ну кто тебя за руку
тянул?! Я б тебя попугал чуток и отпустил... А теперь что?!
   Семинард не отвечал, он готовился к смерти.
   Машины неслись по осевой, встречные легковушки испуганно шарахались в разные стороны, увязая на обочинах в песке, несколько тяжелых грузовиков с прицепами лежало в кюветах, устало шевеля ог­ромными колесами, а погоня все продолжалась. На одном из виражей машины поравнялись. Лейтенант опустил стекло и что-то кричал Горилле, просто так, без громкоговорителя, крутя коротким заскорузлым пальцем около виска. Свист встречного ветра заглу­шал его слова. Гарилла ответил ему на языке жес­тов, выбросив вперед средний палец левой руки, ук­рашенный фальшивой, под золото, печаткой.
   Справа мелькнул предупреждающий знак с красно-белыми полосами: "ОПАСНЫЙ ПОВОРОТ". В глазах лейтенанта застыл ужас, он вцепился в торпе­ду перед собой и завопил:
   -- Тормози, Мочонкин, тормози! Пиздец!!!
   Но было уже поздно. На огромной скорости "жигуль" не вписался в вираж и. сбив защитное метал­лическое ограждение, слетел точнехенько в неболь­шое подковообразное болото у обочины. Следом за ним спикировал и "запорожец". Плюхнувшись дверь в дверь, машины стали медленно и неодолимо, как тяжелые "лендроверы" на "Кэмэлтрофи", погру­жаться в вязкую вонючую трясину. Зашипели раска­ленные докрасна двигатели, забулькал выходящий из цилиндров воздух, и через пару минут зеленая жижа сомкнулась над крышами автомобилей, оста­вив на поверхности лишь телефонную антенну "запо­рожца" и "матюгальник" "жигулей", из которого гулко разносилось над болотом:
   -- Ну, Мочонкин, падла, уволю! К едрене фене
уволю без пенсии, паразит!
   Затем ругань перешла в неразборчивые булькающие звуки, они становились все тише, все причудли­вей, пока, наконец, совсем не смолкли.
   ГЛАВА 24
   Российская Федерация. Москва. 5-ая улица Ямского поля. Офис МГП "Конверсия". 17 августа. 10.20. В кабинете заместителя генерального директора, обставленном системой эргономической мебели "Манхэттен", за черным несгораемым столом Валерий Скойбеда в бордовом смокинге и зеленой бар­хатной "бабочке". Перед ним на газете бутербро­ды с салом, огурцы и трехлитровая бутыль моло­ка. Скойбеда ест, облизывая толстые пальцы, на губах у него широкий белесый след. Отворяется дверь, и в кабинет входит шикарно одетый муж­чина, густая окладистая борода которого не скры­вает широкой открытой улыбки.
  -- Добрый день, -- произнес мужчина с едва заметным иностранным акцентом. -- Извините, что
помешал, приятного аппетита.
  -- Здравия желаю, -- Скойбеда приложил два
пальца к голове. -- Проходи, не меньжуйся.
   Мужчина сделал два шага к столу и остался стоять, в почтении склонив голову.
  -- Меня зовут Зигфрид Лившиц, -- представился
он и, посмотрев на жирные скойбедовские пальцы,
руки не подал. -- Я в лице своей фирмы "Интеллект
лимитед" рад приветствовать вас от лица всех предпринимателей Соединенных Штатов.
  -- Энто, чего там у тебя лимитед? -- не понял
Скойбеда.
  -- Интеллект, -- Лившиц, он же Сэм Стадлер,
снова улыбнулся. -- Простите, с кем имею честь?
  -- Скойбеда я, -- ответил Скойбеда. -- Заместитель командира... тьфу ты, директора, энтого, как его, черт... усе никак запомнить не могу... -- он достал из внутреннего кармана визитку и прочитал: -- МГП "Конверсия"!
  -- Страшно рад, -- сказал Лившиц-Стадлер и подумал, что фамилию эту он уже где-то слышал. Да и харя больно знакомая, может, встречал где? На про­шлогоднем всемирном конгрессе предпринимателей в Токио, например.
  -- Да ты не тушуйся, Фриц, садись, -- Скойбеда
указал на ряд уютных кресел у стены.
  -- Зигфрид, -- мягко поправил Стадлер, усаживаясь.
  -- Да энто усе скалероз, -- Скойбеда постучал
себя по голове и добавил. -- Ты, як тебя там, не возражаешь, если я здесь похаваю?
  -- Что? -- не понял в свою очередь Стадлер.
  -- Ну, порубаю, -- Скойбеда сунул в рот огурец
и захрустел.
  -- А, кушайте, кушайте, -- успокоил того Стад­лер. -- А то я могу и попозже зайти.
  -- Ну, зачем же? -- сказал Скойбеда, жуя. -- У
нас усе для клиента. Ты ведь клиент?
  -- Ну, как сказать... -- Стадлер погладил бороду. -- Я бы мечтал стать клиентом такой солидной
фирмы, как ваша.
  -- Якой хвирмы? -- спросил Скойбеда.
  -- "Конверсия".
   Скойбеда сверился с визиткой и кивнул:
  -- Только, друг, у нас не хвирма, у нас -- МГП.
  -- Не возражаю, -- Стадлер щелкнул замками
"дипломата." -- У меня к вам ряд деловых предложений...
  -- Слухаю, -- Скойбеда вонзил зубы в бутерброд.
  -- Собственно, моя фирма занимается картрид­жами, а так же прочими комплектующими к оргтех­нике нового поколения.
   Скойбеда разделался с бутербродом, вытер рот тыльной стороной ладони и сказал:
  -- Нэ, не треба.
  -- Что вы сказали? -- Стадлер растерялся.
  -- Не надо, говорю.
  -- Ну как же? Вы ведь даже не выслушали...
  -- Ну и шо? -- Скойбеда налил себе молока в
стакан. -- Наше поколение, шо до войны родилось,
ишо на старых компутерах допашет.
  -- Но ведь надо работать на перспективу, -- осторожно вставил Стадлер.
  -- Нэ, -- не согласился Скойбеда. -- Не надо.
НПО "Перпектива" наш главный конкурэнт. Хошь
молочка?
  -- Спасибо, -- Стадлер покачал головой. -- Я позавтракал в гостинице. Не хотите -- как хотите! У
меня есть и другие предложения. Вот, например,
ультрасовременный станок цветной офсетной печати,
увлажнение, совмещенное с краской...
  -- Нэ, не треба, -- Скойбеда зевнул. -- Шо я на
нем печатать буду?
  -- Да все что угодно, -- Стадлер начал волноваться. -- Буклеты, визитки, почтовые марки...
   -- Нэ, -- Скойбеда зевнул шире. -- Дальше
давай!
   -- Вот новинка сезона. Станок "Quick Button" по
производству значков. Только что из Стокгольма.
"Quick" в переводе на русский значит "быстрый".
Производительность пятьсот значков в час. -- Стадлер достал из дипломата яркий рекламный проспект
и кинул на стол. Тот упал на бутерброд с салом.
  -- Нэ, -- Скойбеда брезгливо двумя пальцами
поднял проспект и опустил его в корзину для мусора. -- Не треба!
  -- Что же вам надо?! -- не выдержал Стадлер.
  -- Слухай, -- Скойбеда оживился. -- А у тебя
энти, игры для компутеру е? Ну там "Ларри" всякие, или шоб с бабой в карты на раздевание?
   -- Нет! -- Стадлер захлопнул дипломат. Его
самолюбие коммивояжера было ущемлено вне всякой
меры. Он решился на крайний шаг.
   -- Знаете, -- сказал бывший советолог. -- Я тут
недавно подписал договор о дистрибьюторстве со всемирно известной фирмой "Жиллетт". Бритвенные станки, чертовски удобная штука. Рекомендую! Ви­дите, какая у меня борода? Я вам гарантирую, что максимум через две минуты ее не будет.
   С этими словами Стадлер встал и, подойдя ближе к столу, вынул из кармана станок в упаковке. Он сорвал полиэтилен и стал бриться, поясняя при этом:
   -- Не надо ни воды, ни крема. Не надо даже зеркала... Здесь двойное лезвие: первое бреет чисто, вто­рое -- еще чище. Подвижная система "Жиллетт Слалом"! Видите, как лезвия в точности повторяют все изгибы моего подбородка?..
   Клочья черной бороды падали на несгораемый стол, и с каждой минутой в глазах Скойбеды рос интерес.
   Стадлер закончил, провел рукой по розовым гладким щекам и сказал:
  -- Ну как?
  -- А ну-ка повертайся! -- приказал вдруг Скойбеда.
   Стадлер, улыбнувшись, подчинился.
   -- Ну вот, це ж другое дило! -- Скойбеда потер
руки.
   -- Ну, наконец-то! -- обрадовался Стадлер, а
Скойбеда хлопнул в ладоши и заорал:
   -- Вот мы и встретились, мистер шпиён!
   И в тот же миг Стадлера ожгло: "Скойбеда Валерий Михайлович! Комендант Кремля! Как же он из­менился!"
   Для дальнейших размышлений времени у бывшего советолога не осталось. Он попятился к выходу, но, вспомнив про оставшийся в кресле крокодиловой кожи "дипломат" за 500 $, замешкался на пару се­кунд. Это его и сгубило. Уже у самой двери Скойбеда догнал его и, ухватив за шиворот, как нагадившего кота, приподнял над землей и слегка потряс. Золотая зажигалка, калькулятор, баснословно дорогой "пар-кер" последней конструкции посыпались из карма­нов Стадлера на ковер, словно блестящие игрушки с новогодней елки. Скойбеда же, ни слова не говоря, потащил неудачливого коммерсанта через приемную мимо насмерть перепуганной секретарши, через холл, увешанный подлинниками Малевича и Пикас­со, к большой мраморной лестнице, по которой еще полчаса назад поднимался бывший советолог, пол­ный честолюбивых грез. Теперь эту лестницу ему предстояло преодолеть носом вниз. И Стадлер проделал этот бесславный путь, распахнув головой вход­ную дверь внизу и вывалившись на людную в утрен­ние часы 5-ю улицу Ямского поля.
  
   ГЛАВА 25
   Российская Федерация. Город Волобда. Ул. Красного коммерсанта, дом 5. 17 августа. 13.40. Квартира на четвертом этаже шестиэтажного блочного дома-кораблика. В квартире полный развал: перевернутый обеденный стол, разбросанные по полу ящики от секретера с вытряхнутым содержимым, осколки сервиза, книги, одежда -- все свидетельствует о произошедшей здесь борьбе не на жизнь, а на смерть. Большая трехрожковая люстра лежит на канапе, а на ее прежнем месте, на вбитом в потолок крюке; вниз головой висит хозяин квартиры -- журналист местной газеты Авангард Впередко. Его короткие, как у суслика, ручки скручены за спиной, в глазах ужас и полное непонимание происходящего. На тумбочке у окна чудом уцелевший цветной телевизор "Сони блэк-тринитрон", он включен на полную громкость, из динамиков льется жизнерадостная музыка и сло­ва: "Так, еще, еще, выше ногу, молодцы!" Идет трансляция занятий "Ритмической гимнастики" по второму общесоюзному каналу. Вокруг вздрюченного на дыбу корреспондента, как лиса вокруг грозди винограда, вышагивает американский суперагент по имени Бобби Билдинг, по­дергиваясь в такт звучащей музыке. На нем велосипедные трусы и майка, англо-русский разговор­ник в руках, на лице -- отсутствие каких-либо эмоций.
   -- Где есть Свинья? -- старательно выговаривая
каждое слово, в третий раз спросил Бобби Билдинг у
корреспондента.
   Впередко лишь жалобно и противно заверещал, издавая булькающие утробные звуки.
   -- Свинья, Свинья? -- нетерпеливо повторил
"Семьдесят первый". -- Фрайер, Мелвин Розенблат?
Ком он, ком он, бистро!
   Корреспондент забулькал с удвоенной силой, на этот раз с губ его слетали слова, отдаленно напоминающие человеческую речь:
   -- Я не пойму, о чем вы говорите, не пойму!
   Возьмите все! Там в спальне, в подушке, осталось немного долларов -- это гонорар. Берите! Возьмите телевизор, он почти новый. Вот ковер ручной работы, мне его сам Визиров дарил. Там на полу разбро­саны облигации трехпроцентного займа... Забирайте все, только снимите меня отсюда -- у меня гиперто­ния, я могу не выдержать!
   Билдинг внимательно слушал, подавшись вперед, затем покачал головой и произнес по-английски с тенью досады в голосе:
   - Очень быстро, я ничего не понял.
   Незнакомая речь подействовала на Впередко удручающе. Он закатил глаза и, содрогаясь, как в при­падке эпилепсии, завопил: -- Сое!
   Билдинг влепил корреспонденту затрещину и вышел на кухню. Вернувшись с киловаттным паяльни­ком, он включил электроприбор в сеть и принялся расстегивать корреспонденту штаны, приговаривая:
   -- Ну, сейчас ты у меня по-другому запоешь,
приятель. Ты у меня живо английский язык
освоишь!
   Готовый уже, казалось, ко всему Впередко такого поворота событий ожидать не мог. Он, изогнулся под прямым углом и в таком положении застыл, по­скуливая и прерывисто дыша, как давно не бегавший до ветру кокер-спаниэль. .Испытывающий неудобство при работе с впередковскими брюками "Семьдесят первый" попытался разогнуть того, но корреспонден­та точно столбняк хватил. Билдинг побоялся, что сломает ему позвоночник.
   В этот момент наметилось некоторое движение у двери в комнату, и в проем сперва просунулся острый нос одноместной байдарки, а затем невозмути­мое лицо Тоомаса Пуунта. Лоб байдарочника пересе­кала свежая царапина, спортивный костюм в области паха был обильно утыкан колючками репейника.
  -- О, дьявол! -- выругался Билдинг, отпрыгивая
от своей жертвы.
  -- Я-я? -- задумался Пуунт. -- Нет, Бобби, вы,
до-о-олжно быть за-а-абыли, меня зовут Пуунт. Тоо-
мас Пуунт из Локса-а-а... Но, если хотит-те, я напомню вам, как был-ло дел-ло. Мы участвовали-и в состязаниях, потом, видимо, попали в аварию. Возможно, под грузовик, но я не могу ручаться -- я сра­зу потерял сознание. Очнулся я только к вечеру. Я лежал в кустах, мне был-ло хол-лодно, и я хот-тел есть. Вас нигде не-е-е был-ло. И тогда я сказал себе: "с Бобби, наверно-о, случилось беда-а. Найди его, То-омас, ты должен это сдел-лать, парень." И я по­шел вас иска-ать. Я плыл по бо-олыпой незнако-ом-мой реке, пока не очутился в этом го-о-ороде. Ок-коло одного из домов я увидел наш велосипед, дверь в квартир-ру был-ла не-е заперта -- я вошел. Я очень рад, что мы снов-ва вместе-e-el -- и лицо прибалта озарилось счастливой улыбкой.
   "Семьдесят первый" же буравил Пуунта глазами, прикидывая в голове наиболее эффективный способ избавиться от байдарочника. Тот, однако, понял этот взгляд по-своему. Он сказал:
   -- Да вы не-е-е волнуйтесь, Бобби. Я, когда входил, запер дверь на крюк. Так что никто не-е-е сможет помешать вашим занят-тиям.
   Пуунт бросил взгляд на экран телевизора, затем на держащего "уголок" Впередко и предположил:
   -- Эт-то гимнастика, Бобби, я не-е ошибся-а-а?
   Аэробика на втором канале тем временем достигла своего апогея. Несколько грудастых девиц рас­слабленно лежали на полу, тяжело дышали, изобра­жая усталость, и считали пульс. Пульс был в норме. Картинка поменялась, на экране возникла молодая дикторша, которая, плотоядно улыбаясь, объявила следующую передачу:
   -- Сейчас, дорогие друзья, мы предложим вашему вниманию интервью министра культуры СССР Охрима Киреевича Зюбенко, данное им нашему кор­респонденту после посещения Третьяковской галереи в городе Москве.
   ...Билдинг уже выбрал способ убийства. Он стал медленно надвигаться на Пуунта, по-бычьи опустив голову, но нечто, замеченное боковым зрением, заставило его вздрогнуть. Прямо на суперагента с экра­на телевизора дружелюбно глядел Свинья, такой, ка­ким запомнил он его по фотографиям Уорбиксов. "Семьдесят первый" всмотрелся внимательно -- ошибки быть не могло. Хриплый смех вырвался из груди Билдинга, ноги его исполнили замысловатый шаманский танец на битом стекле.
   -- Я нашел его! -- прокричал он, хлопая себя по
ляжкам и завывая. -- О позорнейший из шакалов!
Он в Москве, в Москве! Я достану его из-под земли,
ай-я-я-я!
   Пуунт, не ожидавший от молчаливого доселе напарника такой бурной тирады, из которой он понял только слово "Москва", слегка опешил.
   -- Бобби, с вами все-е-е в порядке? -- спросил
он и, немного поразмыслив, добавил: -- Суд-дя по
вашей речи, вы не-е эсто-о-онец, а по темперам-менту
-- во-о-обще не прибалт. Скоре-е-е, вы напоминаете
мне грузина-а-а.
   Билдинг уже пришел в себя от охватившей его эйфории и начал действовать согласно плану ликвидации нежелательных свидетелей. В одно мгновение он оказался рядом с Пуунтом и свалил того задней подсечкой. Оказавшись на полу, байдарочник удив­ленно посмотрел на "Семьдесят первого" и прогово­рил обиженным голосом:
   -- Эт-то борьба, Бобби, да? Вы, наверное, много­
борец? Но я-т-то занимаюсь только греблей на байдарках и каноэ-э-э. И теп-перь еще чуть-чуть велоспортом, но в основно-ом греблей. Так нечестно.
   Тем не менее, к удивлению Билдинга, Пуунт довольно ловко ушел от стального захвата и перекатил­ся к столу, не переставая обижаться:
   -- Пог-годит-те, я хоть байдарку сниму-у,
здесь нет ник-каких условий для честного состяза-
ния-а-а -- очень можно легко нанести-и-и травму...
   "Семьдесят первый" старался изо всех сил. Он хотел припечатать соперника к полу и прикончить его с помощью раскаленного добела паяльника, но этот деревенский увалень всякий раз оказывался сверху. Алюминиевое весло, торчащее из-за спины Пуунта, било суперагента по ушам, осколки сервиза больно впивались в бока, сил оставалось все меньше. Возвышавшийся над всем этим корреспондент Впередко раскачивался взад-вперед, как1 редкой конструкции прямоугольный маятник, и изредка поста­нывал.
   Вдруг раздался требовательный стук в дверь. Соперники замерли, затих и корреспондет под потол­ком. Лишь Охрим Зюбенко с экрана "блэктринитрона" продолжал отстаивать преимущества нашего изо­бразительного искусства перед западным. Стук по­вторился и строгий голос громко произнес:
  -- Откройте, милиция!
  -- Милиция, да-а-а? -- переспросил Пуунт. --
Бобби, вы вызывали милицию? То я-т-то, по-моему-
то, и нет.
  -- Откройте, не то мы выломаем дверь! -- донеслось с лестницы.
  -- Лучше открыть, Бобби, -- предложил хозяйственный прибалт. -- Новая дверь об-бойдется-а-а нам в кругленькую сумму-у.
   Билдинг отшвырнул от себя байдарочника, подскочил к окну и, пройдя сквозь стекла, исчез снаружи.
   -- Вы куда, Бобби? -- крикнул вслед ему
Пуунт. -- Я с вами.
   Он подбежал к окну и выглянул на улицу. Внизу никого не было. Байдарочник посмотрел наверх: как молодой шимпанзе по банановой пальме, "Семьдесят первый" ловко взбирался по водосточной трубе на крышу дома.
   Из прихожей раздавался треск ломающейся двери.
   -- Не так быстро-о-о, Бобби, не тороп-питесь! --
призвал напарника Пуунт.
   Суперагент не отреагировал, его широкая спина с надписью "Бобби Билдинг" на майке стремительно удалялась в небо. Пуунт с трудом протиснулся между рамами -- мешала байдарка -- оседлал трубу и начал осторожно спускаться вниз. Грохот рухнувшей двери в прихожей свидетельствовал о достижении милицией поставленной перед ней задачи. Несколько человек в форме и в штатском ворвались в квартиру. Впереди всех с пистолетом в руке бежал майор Стрелингов. Одного взгляда профессионала было доста­точно для оценки ситуации -- их опередили. Кто-то из местных оперативников рванулся к окну и выгля­нул наружу: Тоомас Пуунт, только что спрыгнувший с водосточной трубы, отряхивал от ржавчины свои тренировочные штаны.
  -- Эй, придурок! -- крикнул ему оперативник. --
Ты что здесь делаешь?
  -- Я-я придурок? -- удивился Пуунт. -- Я спортсмен. Я ищу здесь спуск к реке, чтобы продолжить заплыв на байдарках и каноэ-э-э.
   -- Да где ты тут реку увидел? -- рассмеялся
мент. -- Река в другой стороне города.
  -- Должно-о быть, я чуть-чуть заплутал, -- пояс­нил Пуунт, поправляя за спиной байдарку. -- А другая-а-а част гор-рода, эт-то где-э?
  -- Сказал бы я тебе, где... -- оперативник с сожалением покосился себе за спину. -- Да коллеги из
Москвы приехали -- не поймут. Ты, это, лучше ска­жи, не заметил ли тут чего необычного?
  -- Я-я? Замет-тил, да-а-а, -- ответил байдарочник после некоторой паузы.
  -- Ну? -- оживился мент. -- Выкладывай, не
тормози!
  -- Я не-е торможу, -- Пуунт почесал затылок и
замолчал.
  -- Ну, ну же?
  -- У вас в городе многие люд-ди не соблюдают
правила дорожного движения-а-а -- переходят улицу на красный свет. У нас в Лооксе такого нет.
   У оперативника вытянулось лицо:
  -- Что, и это все?!
  -- Да, в основном, все-о-о.
  -- Проваливай отсюда, идиот! -- рявкнул мент и
отошел от окна.
   А Пуунт пожал плечами, сел на оставленный Билдингом велосипед и не спеша поехал в сторону речного вокзала. Байдарка за его спиной скрипела и подрагивала...
   Тем временем в квартире на четвертом этаже Стерлингов с помощью двух сотрудников снимал с крюка корреспондента Впередко. Последний уже не стонал, он только беззвучно улыбался и пускал, как младенец, пузыри. Опрос важного свидетеля пришлось отложить на неопределенный срок.
   Когда корреспондента унесли, Стерлингов сел на
   край канапе и задумался. Последнее время ему хронически не везло. В "Красном Ильиче", откуда он начал поиски Фрайера, ничего путного выяснить не удалось. Свинья исчез еще 9-го августа, и с тех пор его никто не видел. Оставалась кое-какая надежда на корреспондента, написавшего ту злополучную ста­тью, однако теперь и она рухнула. Кому понадобился этот маленький плюгавый Впередко? Рэкету? Да не шибко он похож на подпольного миллионера. Тогда кому же? Майор терялся в догадках. Перед глазами его стоял разгневанный шеф, в ушах звучал его го­лос: "Три дня тебе сроку, вертись, как хочешь..."
   Три дня подходили к концу, и никакой зацепки. Как тогда в ноябре 87-го. .Был еще один момент, не дававший Стерлингову покоя: вчера ему доложили из управления, что Стадлер в Москве. Заслон, выставленный Семинардом, не сработал. А может и не было никакого заслона. Забыл полковник. Или стру­сил. По крайней мере очень на него похоже. Так или иначе, но терпение Стерлингова в отношении Семи-нарда иссякло. Он связался с Гориллой и дал ему необходимые касательно участи полковника инструк­ции. Засидевшийся без дела Горилла откликнулся с радостным энтузиазмом...
   Стерлингов очнулся от раздумий и тупо уставился в экран телевизора, где родной министр культуры, плавно перейдя от живописи к поэзии, незлобливо журил Бальмонта за его декадентские взгляды на мир. Стерлингов ощутил вдруг сильнейшее желание напиться, напиться в хлам, чего раньше с ним не было никогда.
   -- У-у, гусь лапчатый! -- прошипел он, имея в виду Охрима Киреевича, и потянулся к силовому переключателю. И тут словно электрический разряд прошил все его тело от подкорки мозга до ступней ног. Майор даже подпрыгнул на канапе. Господи! Какой же он осел!!! Ему же Дуркманис из девятого уп­равления, сам того не ведая, все рассказал. А он, идиот, только ухмылялся. Не здесь надо искать Свинью, не в Волобде. Вот ведь как в мире все перемешалось: четыре года назад Зюбенко был двойником Свиньи -- теперь все наоборот. Но он их выведет на чистую воду. Обоих! Гусь Свинье не товарищ!
   Через сорок минут небольшой транспортный АН-24 покинул взлетную полосу военного аэродрома го­рода Волобды и взял курс на Москву.
   ГЛАВА 26
   Российская Федерация. Москва. Институт скорой помощи им. Склифосовского. 17 августа. 16-15. Палата послереанимационной адаптации на 8 че­ловек. Все места заняты. Больные спят или чита­ют брошюру "Что нужно знать о СПИДе". На койке у окна полковник Семинард. Он лежит на спине, его ввалившийся живот тяжело вздымает­ся при дыхании. Всю предыдущую ночь и часть последовавшего за ней утра полковник провел в реанимации, где у пего откачивали из легких болот­ную тину. Рядом на больничной тумбочке не­сколько спелых румяных яблок, принесенных же­ной, и внушительных размеров вяленый лещ, оставленный секретаршей. Из-за неплотно прикры­той двери в палату доносятся голоса.
  -- ... Ну, товарищ врач, всего пару вопросов, это
очень важно.
  -- Голубчик, но больной еще очень слаб, приходите завтра.
  -- До завтра ждать нет никакой возможности,
дело не терпит отлагательств! Я буду очень предупредителен.
  -- Ну хорошо, раз так, но только на пару минут,
больного нельзя беспокоить...
   Дверь в палату отворилась, и на пороге появился небольшого роста круглый человек, огромный живот которого с трудом вмещал расшитый с боков армейский китель. Небрежно накинутый на плечи белый халат скрывал от Семинар да погоны посетителя. "Колобок" с усилием протиснулся между койками и, пробравшись к окну, спросил полковника:
   -- Семинард Георгий Андреевич, если не ошибаюсь?
   Тот чуть заметно кивнул.
  -- Очень приятно, -- человек подержался за безжизненно лежащую поверх одеяла руку полковника. -- Я -- военный дознаватель капитан Мешков. У меня будет к вам несколько вопросов.
  -- Предъявите документы, -- потребовал наученный горьким опытом Семинард.
   Мешков, хмыкнув, протянул полковнику удостоверение в полиэтиленовой обложке. Тот внимательно изучил и только после этого, указав на место в но­гах, сказал:
   -- Садитесь, капитан, извините, со стульями
здесь плохо.
   Капитан Мешков сел, отчаянно завыли пружины, и койка приобрела опасный крен.
   -- В сущности, у меня будет всего один главный
вопрос, --висячие щеки дознавателя колыхались при
каждом слове, как у бульдога. -- Вопрос этот такого
свойства...
   Тут он внезапно замолчал, приметив на тумбочке леща. Сонные доселе глаза капитана оживились, он с вожделением проглотил слюну:
  -- Да, о чем это я?
  -- У вас был ко мне один вопрос, -- напомнил
Семинард.
  -- Да-да, всего один вопрос... Слушайте, а может
мне за пивом сгонять?
  -- Да вы что, в самом деле?! -- возмутился полковник. -- У меня строжайшая диета, пью только
   воду с глюкозой.
   Взор Мешкова потух.
   -- Извините, -- пробормотал он. -- У меня, понимаете ли, с самого полдника росинки маковой во рту не было.
   Семинард машинально посмотрел на часы. Часы показывали половину пятого.
  -- Можете яблочко взять, -- сжалился он. --
Мне все равно нельзя.
  -- Вот спасибо! -- обрадовался дознаватель, распихивая фрукты по карманам. Последнее яблоко он отправил в рот целиком, будто опасаясь, что полков­ник передумает и, разбрызгивая сок, принялся шум­но жевать. В этом процессе участвовали все его четы­ре подбородка. Покончив с плодом, капитан сплюнул косточки в кулак и торжественно провозгласил:
   -- Итак, вопрос! Скажите, Георгий Андреевич, у вас есть враги?
   Семинард думал недолго:
  -- У меня только один враг -- американский империализм.
  -- Ну, может, я недостаточно корректно выразился, -- Мешков, склонив голову на бок, изучал
больничный штамп на полотенце для ног. -- Ну, не
враги, а, скажем, неприятели? Недоброжелатели?
   -- Н-нет, -- чуть запнувшись, ответил Семинард.
Дознаватель как-то странно посмотрел на полковника.
  -- Вы в этом уверены? -- спросил он.
  -- Да почему, черт возьми, у меня должны быть
враги?! -- не выдержал Семинард. -- Что я, член
мафии, что ли? Нет у меня никаких врагов.
  -- Очевидно, люди, организовавшие ваше похищение, думают иначе, -- вздохнул капитан. -- Ну,
хорошо. Тогда скажите, вы не встречали когда-либо
раньше шофера того "запорожца"?
  -- Капитана Гастелло? -- спросил полковник.
  -- Да никакой он не капитан, -- махнул рукой
дознаватель. -- И даже не лейтенант. Вернее, быв­ший лейтенант, но это не важно. Так встречали
или нет?
  -- Что-то не припомню... -- Семинард почесал за
ухом.
   Бульдожьи щеки Мешкова приподнялись в виноватой улыбке.
   -- Георгий Андреевич, -- проговорил он. -- Поймите, миленький, мне очень, очень нужна ваша по­мощь! Я ведь, честно признаться, совсем недавно на этой работе... Раньше я был начальником столовой в учебной части. Это мое первое самостоятельное дело, и от того, как я его проведу, зависит вся моя дальнейшая карьера. Неужели вы не хотите мне помочь?
   "Ты уже и так все карманы яблоками набил, -- с досадой подумал полковник. -- Нечем мне тебе больше помочь, нечем!"
  -- Я ничего не знаю, -- сказал он вслух после
некоторой паузы.
  -- Жаль, очень жаль, -- вздохнул дознава­тель. -- Тот, которого вы называете капитаном Гастелло, уже начал давать показания. Показания,
смею вас заверить, преинтереснейшие. Похоже, клубок ведет к одному человеку, очень хорошо вам из­вестному. Пока это тайна следствия, и имя его я вам назвать не могу, но придет время... -- и Мешков
многозначительно замолчал.
   Семинард тоскливо поглядел в потолок.
   "Так и есть! -- содрогаясь, подумал он. -- Так я и знал! Стерлингов это. Скойбеду замочил, теперь и за меня взялся. Если его арестуют и вытащат на свет "Дело Свиньи" -- мне труба. А если не аресту­ют -- он меня шлепнет. Нет выхода, нет!"
   -- Я ничего не знаю... -- повторил он со слезами
в голосе.
   В дверь палаты просунулась голова доктора в марлевой повязке и очках в толстой костяной оправе.
  -- Товарищ следователь! -- проговорила голова,
шмыгая носом. -- Голубчик! Ну как вам не стыдно?
Я же вас на две минуты запустил, а вы?.. Видите,
больной уже в состоянии близком к истерике.
  -- Ухожу, ухожу, -- засуетился капитан. Он в
последний раз окинул леща взглядом, полным сожаления, и, подержавшись за руку полковника, сказал скороговоркой:
  -- Всего доброго, Георгий Андреевич, выздоравливайте, если что вспомните -- всегда к вашим услугам.
   И пошел к выходу, задевая животом посторонние предметы. А Семинард остался лежать, обуре­ваемый тягостными раздумьями.
   Тут из другого конца палаты раздался знакомый визгливый голос с волободским прононсом:
   -- Мочонкин, мать тебя за ногу! Долго я еще
буду так лежать обделавшись?! А ну живо меняй
простынь, раскудрит твою так!
   Семинард вздрогнул, с трудом поднялся и, опираясь руками о спинки кроватей, поковылял к выходу.
   В коридоре было светло и прохладно. Полковник привалился спиной к шершавой, как наждак, стене и замер, переводя дыхание. По коридору из реани­мации две медсестры толкали каталку с лежащим на ней под капельницей мужчиной.
   Распухшее под простыней тело лежащего свидетельствовало о только что наложенном гипсовом корсаже. Неестественно вывернутая голова с остек­леневшими темными глазами навыкате была повер­нута в сторону Семииарда. Каталка поравнялась с полковником, и он узнал в мужчине Сэма Стадлера, резидента американской разведки. Круг зам­кнулся! Стадлер тоже узнал Семинарда -- полков­ника, допрашивавшего его на Лубянке четыре года назад. Несколько мгновений они неподвижно смот­рели друг на друга, затем вдруг закричали одновре­менно и в унисон. Пронзителен и страшен получил­ся этот двухголосый, полный боли и отчаяния, разо­чарования и ужаса крик. Крик заметался по узкому больничному коридору, врываясь в двери палат, вы­скользнул в приоткрытые форточки на улицу и там уже, сильно ослабев, потерялся где-то за террито­рией института скорой помощи им. Склифосовского.
   ГЛАВА 27
   Российская Федерация. Москва. Парк Сокольники. 18 августа. 11.30 утра. Термометры показывают уже 25 градусов в тени.
   Полчаса как завершен монтаж чехословацкого го­родка аттракционов "Луна-парк". У подножья ог­ромных "чертовых колес" и "американских гор", между пещерой ужасов и комнатой смеха, кегель­баном и каруселями, словно сошедшие с набора от­крыток про пионеров-героев, передвигаются на спазматично прямых ногах школьники -- победи­тели районных олимпиад. Но взрослых, в однооб­разных темно-синих плащах и шляпах, сдвинутых на залитые потом, глаза, гораздо больше. Люди из "девятки" собраны здесь со вчерашнего дня. В воз­духе застыла густая, напряженная атмосфера ожидания. Ждут министра культуры СССР Охрима Зюбенко.
   На наспех отремонтированной летней эстраде возвышается белый рояль, за которым чахоточно­го вида человек поет в микрофон:
   Пойдем гулять в Сокольники, Сокольники, Сокольники...
   Его никто не слушает. Взрослые двигаются в строго заданном направлении -- от боковых аллей к центральным и обратно, школьники топчутся на месте, нервно комкая в руках цветы. На мед­ленно вращающемся "чертовом колесе" в деревян­ных кабинках на цепях расположились еще не­сколько человек. Те, кто наверху, с высоты пти­чьего полета озирают окрестности сквозь теат­ральные лорнеты, больше напоминающие 16-тикратные морские бинокли.
   Двое похожих на злобных карликов коверных клоу­нов -- белый и рыжий -- разминаются тут же на лужайке в тени деревьев. Густой слой краски на лицах не скрывает волнения, разноцветные мячи то и дело падают из трясущихся рук и рассыпа­ются по траве.
   Время идет нестерпимо медленно, все украдкой поглядывают на часы. До приезда министра куль­туры остается еще около двадцати минут...
   В 11.45 на главной аллее с беззаботной улыбкой на лице показался майор Стерлингов, одетый в шел­ковый светло-серый костюм. Он слегка подталкивал под локоть юную девицу во всем французском. Май­ор что-то нашептывал ей на ухо, девица постоянно хихикала, показывая встречным чуть воспаленные гланды.
   -- Неужели вы знаете в лицо всех артистов кино, Эд? -- спросила девушка, кокетливо стреляя глаза­ми, в голосе ее слышался легкий ставропольский ак­цент. -- Вы можете организовать мне кинопробу?
   -- Я могу все, Инесса, -- не без бахвальства
заметил Стерлингов. -- И потом, не я знаю их, а
они знают меня. Вот, кстати, два талантливых артиста, -- майор обратил внимание спутницы на вытя­нувшихся в струнку клоунов. -- Сейчас я оставлю
вас на секунду, хотелось бы подсказать этим ребятам
некоторую технику сцендвижения. Как мне кажется, они чуть закомплексованы на жонглировании.
   И майор, подойдя к артистам, шепнул им несколько слов. Щеки клоунов вспыхнули под толстым слоем грима. А из привязанных к деревьям громко­говорителей по всему парку гулко разносилась пес­ня: "Пойдем гулять в Сокольники, Сокольники, Со­кольники..."
   -- Потанцуем, Эд? -- Инесса прижалась к вернувшемуся майору.
   Тот слегка стушевался и, оглядываясь по сторонам, прошептал:
   -- Не сейчас, дорогая.
   Справа от себя за могучим столетним дубом Стерлингов разглядел пожилого, но еще крепкого лысеющего мужчину с представительными усами -- шефа контрразведки. Генерал пристально смотрел на под­чиненного, примерно так смотрит хорошо откормлен­ный кролик на попавшего под трамвай удава.
  -- Кто это такой злой? -- Инесса дернула майора
за рукав.
  -- Это мой папа, -- соврал Стерлингов. -- Он до
сих пор не может простить мне, что я появился на
свет. Пойдем отсюда, один знакомый грузин уже
приготовил нам отличный шашлык...
   А внизу под землей, на глубине двух с половиной метров, по катакомбам городской канализации, медленно, как во сне, перемещался бывший сельский оперуполномоченный капитан Козлов.
   Козлов почти не спал последние четверо суток. Ночь с 17-го на 18-ое августа он провел в трансформаторной будке у Ярославского вокзала. Ему и преж­де доводилось спать на корточках, но в этот раз все обстояло по-другому -- капитана мучили кошмары. Как только погружался Козлов в вязкий тягучий сон, чудилось ему, что в красном зареве шли по Москве бесконечной вереницей танки на посиневших куриных ногах. "Встаньте ко мне передом, к лесу задом" -- просил их капитан и просыпался весь в поту.
   Ранним воскресным утром выскочил он на свежий воздух и, повинуясь чувству голода, остановил­ся у витрины гастронома. Хотелось съесть грамм двести отдельной колбасы, в крайнем случае остан­кинской. В зеркальной витрине магазина отразился худой человек с лихорадочно блестящими глазами, в офицерского сукна шинели, подпоясанной шпагатом. Запахнутые полы шинели почти скрывали белые теп­лые кальсоны, переходящие в шерстяные носки и спортивные кеды. Принявшая форму служителя культа борода, фуражка с тесемкой под подбородком и двумя пулевыми отверстиями в кокарде -- в об­щем, незаслуженно разжалованный офицер идет по­давать апелляцию, или благородный поручик Грушницкий возвращается с дуэли.
   Но что если его уже ищут? Капитан испытал внезапный страх, он намеревался сдаться потом, но не сейчас. Сейчас надо было исчезнуть. Козлов затравленно огляделся и, опустившись на колени, стал открывать тяжелую крышку люка. Через мгновение он уже спускался по скользкой лестнице в канализа­цию -- здесь, его не найдут.
   Глаза быстро привыкли к темноте, и капитан осторожно двинулся вперед, чутко прислушиваясь к незнакомым звукам подземного мира. За годы работы в Комитете он изучил эту часть Москвы не хуже наземной и мог безошибочно передвигаться в любом направлении. И он знал в каком: сегодня в 12.00 министр культуры СССР Зюбенко прибудет в Сокольники на презентацию "Луна-парка".
   Несколько разжиревших на фекалиях крыс испуганно шарахнулись из-под ног Козлова в стороны, под подошвами кед хлюпала вязкая зловонная жижа, идти становилось все тяжелее. .В голове мет­рономом стучала всего одна мысль: "Только б дойти, только бы не вырубиться раньше времени." Сил у ка­питана оставалось все меньше. Он сунул руку в карман шинели и там, среди табачных крошек, нащупал последний заплесневелый сухарь, прихваченный им еще в привокзальной столовой Волобды. Козлов берег его на крайний случай, и вот этот случай пришел. Капитан положил НЗ в рот и принялся старательно жевать, помня о том, что тщательно пережеванная пища лучше усваивается. Результаты не заставили себя долго ждать: чресла Козлова налились силой, он ускорил шаг, легко перепрыгивая глубокие вонючие лужи. Проходы катакомб становились все шире, кое-где горели свечи на медных старинных канделябрах. Время шло, и Козлов все уютней чувствовал себя в этой необычной обстановке. Во-первых, здесь полнос­тью исключалась возможность попасть под колеса наземного автотранспорта. Во-вторых, -- не требовалось тратить время на поиск мест общего пользова­ния по нужде, большой или малой. Сейчас, по всей видимости, он шел по большой нужде. Капитан улыбнулся своим "мыслям, он почти бежал, не заме­чая прибывавшей под ногами воды. Единственное, что беспокоило Козлова -- это прибавлявшиеся в ко­личествах и размерах крысы. Крысы провожали ка­питана блеском колючих серых глаз и ухмылялись. За одним из поворотов Козлова ждала новая неожи­данность -- перегородившая путь свежая бетонная стена с выложенной из красного кирпича шестико­нечной звездой Давида в центре. Раньше стены тут не было. Это капитан знал точно. "Масоны!" -- дога­дался Козлов. Он остановился и, как бы не веря, проведя рукой по стене, беспомощно оглянулся: от­вратительные, мерзкие, размером с ньюфаундленда, крысы стояли полукругом за его спиной, отрезая путь к отступлению. Твари тянули к капитану свои узкие усатые морды, скаля зубы и поводя в предвку­шении скорой добычи носами. Капитан пронзительно закричал и проснулся. Он стоял посреди тоннеля, упершись лбом в мокрую холодную стену. В руке он сжимал заплесневелый сухарь.
   "Который час? -- ожгла голову мысль. -- Сколь­ко я спал?" Командирские часы с изображением Кремлевской башни остановились еще там, в лесу. Подгоняемый страхом опоздать, Козлов провел мокрой рукой по лицу и продолжил свой нелегкий путь в сторону любимого места отдыха трудящихся горо­да-героя Москвы.
  
   ...В оцеплении парка Сокольники было задейст­вовано человек двести, многие не знали друг друга в лицо, поэтому никого не удивило появление новичка -- мужчины под два с лишним метра ростом в синих, едва прикрывающих щиколотку брюках. Зва­ли мужчину Бобби Билдинг, он двигался па главной аллее, как-то странно хромая на обе ноги, его с грубыми чертами лицо выражало неподдельную муку -- черные лакированные штиблеты на его ногах были на три размера меньше необходимого. Прежний же обладатель штиблет в одних трусах, связанный и с кляпом во рту, отдыхал сейчас в зарослях ярко-красного шиповника в стороне от главных событий.
   Клоуны на поляне перестали разминаться и с по­дозрением уставились на ковыляющего мимо "Семьдесят первого".
   -- Эй, парень, ты что, в штаны наложил? --
спросил один с большим сиреневым носом-пробкой и
намалеванной улыбкой до ушей. Он был рыжим.
   Билдинг хмуро молчал, продолжая движение к своей конечной цели -- гигантскому "чертову коле­су", с высоты которого весь парк лежал как на ладони.
   Второй, похожий на Пьеро, с болтающимися до земли рукавами белого балахона, криво ухмыльнулся и вполголоса проговорил:
   -- Ну, набрали в "девятку" дебилов, только детей пугать!
   И они снова занялись жонглированием.
   "Семьдесят первый" же достиг, наконец, "колеса", запрыгнул на ходу в одну из кабинок и облег­ченно вздохнул. Он незаметно для посторонних ски­нул ненужные штиблеты и с удовольствием пошеве­лил затекшими пальцами ног, отчего в воздухе мгно­венно распространился терпкий запах голландского сыра. После этого Билдинг выпрямился и нащупал за отворотом казенного плаща пневматический насос-пистолет. Первая часть задуманного им плана была осуществлена...
  
   Капитан Козлов как раз приподымал тяжелую крышку люка над головой, когда министр культуры СССР Охрим Зюбенко перерезал длинными портняжными ножницами атласную ленту, придерживаемую с двух сторон дюжими комитетчиками. Чахоточный пианист заиграл туш, оживились пионеры с цветами, вокруг министра увивался красный от возбуждения и удовольствия директор парка. Завершали процессию шедшие на руках клоуны. Белые рукава балахона Пьеро волочились в пыли. Несколько пожилых чехов из наладочной бригады стояли в стороне и с трудом понимали происходящее.
   Козлов высунулся из люка ровно настолько, что­бы краем глаза наблюдать за событиями. Ногами он стоял на ржавой канализационной трубе, а в правой руке сжимал обрез охотничьего ружья, предварительно вынутый из-за пазухи. В общей кутерьме, к счастью для капитана, его никто не заметил.
   Улыбающийся Зюбенко с букетом белых гладиолусов проследовал в сопровождении свиты к карусе­ли с деревянными фигурками животных. Он что-то говорил на ходу, но слов его Козлов разобрать не мог. Министр оседлал северного оленя и ухватился за рога, как заправский наездник. Сзади на верблюде разместился директор парка, далее, в соответствии с субординацией, -- люди из охраны. Комитетчик Дуркманис замыкал круг, неловко обхватив шею аф­риканского жирафа. Для школьников места на на­шлось. Директор махнул рукой, неслышно заработал механизм, и карусель медленно начала вращаться в сопровождении песни: "Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним..." Зюбенко беззаботно смеял­ся, размахивая цветами, и что-то кричал.
   "Цель -- бегущий кабан", -- отметил из люка капитан Козлов. Он приподнялся на пуанты и высунул наружу короткий ствол охотничьего ружья. За­ряд картечи находился в патроннике заблаговремен­но. Капитан, целясь, прикрыл один глаз и перестал дышать. Отсутствие мушки на отпиленном стволе за­трудняло его задачу. И тут в поле зрения капитана попало нечто, заставившее зашевелиться под фураж­кой его слипшиеся, давно немытые волосы: за четыре фигурки от Зюбенко на толстом, похожем на боль­шую пельменину слоне ехал еще один Зюбенко и тоже смеялся и размахивал букетом гладиолусов. Козлов машинально опустил обрез и протер крас­ные от бессонницы глаза -- наваждение не ис­чезло.
   "Я опять сплю!" -- догадался капитан. Он больно ущипнул себя за ухо, но и это не помогло: министров было два, причем оба отвечали за культуру. Козлов понял, что сходит с ума, но отступать было поздно.
   "Я, конечно, могу убить их обоих, -- стал рассуждать он. -- Дуплетом. Но могу и не убить. Перезарядить обрез я не успею -- меня изрешетят охран­ники." К этому капитан был морально готов, беспо­коило его другое -- он не сможет выполнить предна­значение, возложенное на него свыше.
   "Лучше я выстрелю в слона, -- подумал Коз­лов. -- Слон большое и умное животное, когда он упадет, сраженный картечью, то перевернет всю ка­русель. Тогда никому не спастись!"
   Решив так, капитан успокоился. Теперь главное -- не промахнуться. От долгого стояния на нос­ках затекли ноги, и Козлов решил сменить позу. Он перенес вес тела на пятки, и тут произошло непред­виденное. Старая проржавевшая труба не выдержала массы стоявшего на ней человека и лопнула, перело­мившись пополам! Фонтан нечистот ударил из люка, а потерявший опору капитан полетел вниз. Падая, он машинально нажал на курок, и над парком про­гремел выстрел. Наверху кто-то истошно завопил. Как потом выяснилось, это был пианист. Нет, его не задело пулей, просто испуг его был очень силен. Пи­анист орал в микрофон, отчего крик получился на добрую сотню децибел громче самого выстрела.
   Картечь, выпущенная из охотничьего ружья, просвистела в двух сантиметрах от виска Бобби Билдинга, находившегося в этот момент в самой верхней точке "чертова колеса". Нервы у суперагента сдали. Он выхватил свой пневматический пистолет и от­крыл беспорядочную пальбу по находящимся внизу людям. Двести человек из оцепления тут же залегли под деревьями, отвечая сухими короткими очередями из всех имевшихся видов стрелкового оружия. Завя­залась оживленная перестрелка, хотя никто толком не знал, куда следует направить огонь. Крик чахо­точного пианиста перешел в устойчивый волчий вой, и, слава Богу, кто-то из оцепления догадался во избе­жание дальнейшей паники накрыть его черным чех­лом от рояля. Пианист, словно канарейка, затих. Хотя паники уже было более чем достаточно. Не­сколько шальных пуль угодили в распределительный щит карусели, брызнули искры и повалил черный смоляной дым. Механизм под каруселью надсадно заскрипел, а сам круг с фигурками животных и судо­рожно вцепившимися в них людьми, завертелся бы­стрее, с каждой секундой набирая обороты. Директор парка и оба министра лежали плашмя на спинах сво­их зверей, обхватив их снизу за животы, причем у того, кто был на слоне, оказались необычайно длин­ные руки. Комитетчик Дуркманис с обезумевшим от страха лицом стрелял со спины жирафа по верхуш­кам деревьев и звал маму. Колесо карусели меж тем набрало такие обороты, что стало невозможно разли­чать отдельных деталей. Еще секунда, и фигуры жи­вотных сорвало с помоста и в беспорядке разбросало вместе с седоками по близрасположенным кустам.
   В этот миг от столетнего дуба отделился силуэт человека. Игнорируя возможность быть тут же сраженным случайным выстрелом, человек, в коем из-за суматохи не все узнали шефа контрразведки, не спе­ша подобрался к сцене, легко запрыгнул на нее и, дважды постучав по микрофону, заговорил ровным низким голосом, который моментально разнесся по всему парку:
   -- Внимание, внимание, говорит полста-пять,
прием. По условленному сигналу всем прекратить
огонь, -- он сделал небольшую паузу и, сложив руки
трубочкой у рта, трижды прокричал зябликом.
   Пальба моментально стихла, и в возникшей тишине снова прозвучал голос генерала:
   -- Говорит полста-пять, прием. Принять меры к
задержанию преступных лиц. Во избежание недоразумений всем сотрудникам поднять вверх правую руку с удостоверением, зажатым между большим и указательным пальцами. Остальных лиц, независимо от пола и возраста, считать потенциальными пре­ступными элементами.
   И тотчас, словно большая синяя летучая мышь, что-то бесшумно спланировало с кабинки "чертова колеса" на кроны деревьев и там с поразительной ловкостью начало передвигаться с ветки на ветку, распугивая затаившихся птиц.
   -- Держите его! -- закричал шеф контрразведки
в микрофон. -- Держите его живым!
   Призыв этот, подхваченный многоголосым хором, казалось, заполнил все пространство над парком и вызвал бурный прилив деятельной активности сре­ди залегшего оцепления. Они наконец-то увидели своего врага. Кто-то предлагал пилить деревья, кто-то -- вызвать подкрепление с воздуха, кто-то полез на дерево сам и упал.
   Путешествуя с ветки на ветку, Бобби Билдинг достиг кроны векового дуба, под которым еще минуту назад стоял шеф контрразведки. Там он с размаху уперся во что-то большое и твердое с надписью "Дау­гава". Этим твердым оказалась спина Тоомаса Пуун-та. Сам Пуунт повернул к "Семьдесят первому" свое рыжее, покрытое веснушками лицо, и проговорил без присущего ему ранее сильно выраженного прибал­тийского акцента:
   -- Я ждал вас, Билдинг, правда, с другой стороны.
   Озверевший агент уставился на байдарочника налитыми кровью глазами.
  -- Я убью тебя! -- прохрипел он.
  -- Ну, это мы еще поглядим, -- невозмутимо парировал Пуунт на хорошем английском.
   Услышав впервые за последние дни родную речь, "Семьдесят первый" слегка растерялся, и этого хватило, чтобы оказаться в цепких объятьях прибалта.
   -- В прошлый раз мы не закончили выяснение
отношений, -- продолжал упражняться в англий­ском бордовый от натуги Пуунт. --Думаю, сейчас
самое время.
  -- Хитрый шакал! -- шипел Билдинг. -- Ты что,
с самого начала знал, кто я?
  -- Конечно, -- Пуунт перехватил суперагента поперек туловища и тряхнул. Лишившиеся точки опоры сплетенные тела, тяжелым желудем полетели вниз, ломая на своем пути сучья. Упав на коротко подстриженный газон, они продолжили схватку, покатившись в объятиях к большой пышно цветущей клумбе. Сразу десятка два человек в синем бросились разнимать дерущихся, но властный голос шефа контрразведки из динамиков остановил их:
  -- Не трогайте их! У него с ним старые счеты.
   Комитетчики замерли в оцепенении, пытаясь отгадать, кто же из этих двух больших бутузящих друг друга людей -- свой.
   Тем временем мокрый всклокоченный майор Стерлингов со съехавшим на бок галстуком метался по кустам вокруг все еще дымящей карусели. За ним тенью следовали клоуны.
  -- Дармоеды! -- в бешенстве орал Стерлингов,
откидывая очередное застрявшее в кустах тело. --
Бездельники! Где Свинья? Говорил вам, с самого начала надо было брать!
  -- Ну, товарищ майор, -- оправдывались те, --
кто же знал, что все так повернется? Он был почти у
нас в руках.
  -- Помогите! -- раздался вдруг жалобный писк
из густых зарослей бузины. Стерлингов повернулся
на зов и увидел в зелени листьев человека, придав­
ленного к земле рогатой фигуркой северного оленя.
  -- Вот он! -- крикнул майор клоунам, но те и
сами, сообразив что к чему, кинулись к лежащему и
живо связали его белым балахоном Пьеро.
   В сумятице Стерлингов не заметил двух людей в черных костюмах, подошедших к нему одновременно с разных сторон. Люди похлопали его по плечам и спросили хором:
   -- Извините, вы Стерлингов Эдуард Николаевич?
   Майор в недоумении оглянулся, разглядывая непрошеных гостей. Один из подошедших был неверо­ятно толст, будто только что сошел с экрана телеви­зора, транслировавшего шоу толстяков, другой был повыше ростом и худ, на лице у него не было ничего примечательного, за исключением крупного орлиного носа.
  -- Я -- военный дознаватель капитан Меш­ков, -- представился толстяк. -- И у меня есть ордер
на ваш арест.
  -- Простите, -- перебил его худой. -- Но у меня
тоже есть ордер на его арест. Я -- старший лейтенант Кульков, отдел по борьбе с экономическими
преступлениями.
  -- В чем дело, товарищи? -- проговорил Стерлингов, бледнея. -- Здесь какая-то ошибка.
  -- Ошибки быть не может, -- возразил Мешков,
отдуваясь. Ему было очень жарко в темном костюме,
и пот лил с него ручьями. -- Вы, гражданин Стерлингов, обвиняетесь в подстрекательстве покушения на убийство двух человек -- граждан Союза ССР Сёминарда и Скойбеды и в создании с этой целью ус­тойчивого преступного формирования, иначе говоря, группы в составе бывших спецназовцев, и до недавнего времени лиц, находившихся во всесоюзном ро­зыске, Гориллого и Кацая. Отпираться бесполезно, у нас есть неопровержимые доказательства...
  -- Пардон, -- снова встрял Кульков. -- Но и у
нас тоже есть неопровержимые доказательства незаконной экономической деятельности гражданина Стерлингова во главе МГП "Конверсия", как то: фальшивое авизо на сумму пятнадцать миллионов долларов США, подделка накладных на куплю-про­дажу аудио-, видео- и оргтехники и еще кое-что по мелочам. Хотя мелочей в нашем деле быть не может. Управляющий делами его фирмы, упомянутый здесь гражданин Скойбеда В.М., ранее судимый, заметьте, уже дает показания соответствующим органам. Прошу следовать за мной!
  -- Нет, за мной! -- не согласился Мешков,
потея еще больше. -- Вы что ж, товарищ старший
лейтенант, считаете, что какие-то там закорючки на
бумагах стоят дороже человеческих жизней?
  -- Нет уж, позвольте! -- возразил Кульков. --
Эти, как вы изволили, товарищ капитан, выразиться, "закорючки" обходятся нашей стране во многие и многие миллионы рублей убытка.
   -- Ну, хорошо, -- попробовал придти к компромиссу Мешков, -- давайте действовать сообща. Сей­час мы все вместе поедем в Городскую военную прокуратуру и там во всем разберемся.
   Кульков нехотя согласился. Они цепко ухватили уронившего голову на грудь майора за оба локтя и на глазах у совершенно ошалевших от последних событий клоунов повели его к выходу. Серебристый щегольский пиджак Стерлингова еще некоторое время мелькал меж деревьями, затем совсем скрылся из виду. Так бесславно закатилась звезда еще одного из пионеров российского бизнеса.
   А под землей, на глубине двух с половиной метров, закрыв, как Александр Матросов, грудью про­лом трубы с нечистотами, сидел на корточках капи­тан Козлов. Только что он спас город от наводнения и эпидемии желудочно-кишечных заболеваний. Вы­полнив свой долг, капитан спокойно спал, опустив тяжелую голову на обветренные руки. Его больше не мучили кошмары. Снилась Козлову родная деревня Сопливны, сын Митька и он сам, капитан Козлов, в камышах с удочками, нежным, похожим на спелое яблоко, августовским утром.
   А генерал слушал песню, наклонив голову к клавишам пианино и, казалось, не замечал ничего во­круг. Чахоточный автор-исполнитель с трудом выдавливал из себя блеющие звуки, путая слова при­пева:
   -- Гулять, гулять в Со-ко-кольники...
   К ним, весь в свежих ссадинах, приблизился Тоомас Пуунт.
   -- Товарищ генерал...
   Шеф недовольно махнул рукой и велел подождать.
   Как только смолкли последние аккорды, снова раздался голос Пуунта:
  -- Товарищ генерал, ваше задание...
  -- Знаю, знаю, сынок, -- шеф соскочил со сцены
и, подойдя к прибалту, обнял того и трижды поцеловал. -- Быть тебе, Лупиньш, лейтенантом. Только смотри: не напейся как в прошлый раз, а то снова звездочек лишим, у нас с этим делом строго.
   Кто-то сзади несмело дотронулся до плеча генерала, тот обернулся и увидел перед собой заплаканную девушку с размазанной по щекам тушью.
  -- Вы, наверное, здесь главный? -- с надеждой
спросила она, всхлипывая. -- Скажите, где офицер
Эдик Стерлингов? Он погиб?
  -- Он погиб морально, предатель! -- отрезал
шеф. -- Стоит ли по нему теперь убиваться. -- И,
крутанув поднявшийся вверх ус, добавил: -- Да не
горюй, деваха, мы тебе быстро подыщем порядочного
жениха из младшего комсостава. Да вот, например,
младший лейтенант Лупиньш! Ну чем не хорош!
   Инесса потупилась, генерал заговорщицки хмыкнул:
   -- Что, понравился? Ну вы тута милуйтесь пока­
мест, а у меня еще дел по горло. Не забудь пригласить на свадьбу, Лупиньш. Ты знаешь -- я пожрать люблю.
   И он зашагал к черным служебным машинам невдалеке. В одной из них, между Арлекино и Пьеро, сидел человек. Его распухшее от побоев лицо теперь едва походило на чело усопшего, но вечно живого вождя пролетариата.
   -- Товарищ генерал, взяли мы Фрайера, -- выскочил навстречу шефу Арлекино.
   Рванувшийся за ним Свинья был остановлен ударом захлопнувшейся двери в лоб.
   -- Молодцы, -- шеф сегодня щедро расточал похвалы. -- Ну-ка покажьте мне его.
   Пьеро приплющил арестованного к боковому стеклу, покалеченный Свинья, собрав последние силы, застонал:
   -- Я -- Охрим Зюбенко, министр, Дуркманис
подтвердит...
   Генерал недоверчиво вгляделся в стекло и небрежно бросил:
   -- Давайте его на Лубянку. И не кормить!
   На длинные разговоры времени не было, до введения чрезвычайного положения в стране оставалось меньше суток.
  
  
  
  
  
   ЭПИЛОГ
  
   США. Нью-Йорк. Район Южный Бронкс. 19 авгус­та. 14.15 по местному времени.
   Над районом висит удушливый серый смог. Между живодерней и городской свалкой на выщербленном каменном тротуаре расстелена газета "Вашингтон Пост" за прошлый год. На газете приюти­лись двое бездомных, в которых с некоторым тру­дом, но все же можно узнать бывших работников аппарата ЦРУ братьев Уорбиксов. Отдельные час­ти их гардероба еще свидетельствуют о прису­щем им когда-то былом лоске, но, в основном, бра­тья являют собой достаточно жалкое зрелище. Покалеченные ноги Джеймса перемотаны разноц­ветными тряпками, редкая щетина на лицах обо­их свидетельствует о недостатке мужских гормо­нов в организме.
  -- Послушайте, брат, -- проговорил Джо Уорбикс, теребя окурок сигары, подобранный им неподалеку. -- Ну почему, почему нас так не любят в
народе?
  -- Кого вы имеете в виду? -- спросил Джеймс,
уныло наблюдая, как густой дым из трубы живодерни растворяется в сером небе.
  -- Я имею в виду нас, работников ЦРУ. Почему
все эти грязные негры с интеллектом, не стоящим
одного нашего мизинца, выделили нам для сбора милостыни именно этот треклятый район?! Сами-то они сидят у шикарных отелей и дорогих ресторанов и каждый вечер приносят в ночлежку по целому меш­ку монет. А здесь за полдня мимо нас прошло всего три человека, да и то такие же бедолаги, как мы!
  -- Ну, не печальтесь, братишка, -- попробовал
успокоить того Джеймс. -- Это не только наша беда.
В России народ тоже не любит КГБ.
  -- Ох, не надо, -- замахал руками Джо. -- Не
вспоминайте, ради Бога, об этой чертовой стране!
Именно благодаря ей докатились мы до такой жизни!
А помните: несколько лет назад, когда СССР представлял для Штатов реальную угрозу -- вот это была жизнь! -- взгляд Джо затуманился, по небритому лицу его расплылась мечтательная улыбка. -- Мы являли собой мозг, белую кость русской службы. А какие деньги субсидировались на наши замечательные прожекты! Мы купались в роскоши. Сколько у нас было машин? Три или четыре на брата. А помни­те нашу виллу на западном побережье?
   -- Когда я был женат на моей Марлон... -- начал Джеймс и заплакал. Слезы текли ему прямо в
рот, оставляя на грязных щеках светлые дорожки.
   Джо обхватил его за Плечи:
  -- Ну, братишка, вы что? Зачем же так убиваться! Возможно, все еще переменится, и нас снова возь­мут на работу. Мы найдем себе новых жен, гораздо лучше тех двух ревнивых идиоток. Мы же не знаем, как там дела у нашего любимчика Бобби. Если он уберет Свинью, нас с вами могут реабилитировать.
  -- О чем вы говорите, Джо, -- всхлипнул быв­ший советолог. -- Шеф ЦРУ, этот мизантроп, только
и ждал случая разделаться с нами. И после вашей
выходки с наркотиками путь в Управление нам закрыт навсегда. Он и из тюрьмы-то вас вызволил ис­ключительно для того, чтобы официально уволить.
   -- Да, лучше б я оставался за решеткой, --
вздохнул Джо. -- Там хоть гарантировано трехразо­вое питание. Да и та черная бегемотиха оказалась не
так уж плоха, как на первый взгляд. А если бы вы
видели, как она рыдала, когда меня освобождали!
  
  
   Мимо Уорбиксов по мостовой, грохоча, проехала мусорная машина, обдав братьев клубами выхлопных газов. "Мусорка" остановилась у свалки, води­тель заглушил мотор и принялся манипулировать с контейнерами. Через приоткрытую дверь в кабину из динамиков автомобильного приемника были слышны последние новости "Си-Эн-Эн":
   "Внимание, внимание, чрезвычайный выпуск. Сегодня в семь часов утра на территории бывшего СССР группой путчистов, именующих себя Государственным Комитетом по чрезвычайному положению, совершен государственный переворот..."
   Братья замерли, прислушиваясь.
   "...Эта акция осуществлена с целью реставрации
   тоталитарного режима в Советском Союзе. В Москву введены войска..."
   -- Брат!!! -- завопил Джо Уорбикс, вскакивая. -- Мы спасены, брат!!! Союз снова набирает силу! Этого монстра-пацифиста уволят с поста директора ЦРУ к чертовой матери, а нас снова возьмут на работу. Мы спасены!!!
   Джо помог взволнованному брату встать на ноги, и они пошли, не оглядываясь, по улице, поддержи­вая друг друга, раскачиваясь и напевая на ходу:
   Все к лучшему, все к лучшему поверь,
   Никто не обходился без потерь.
   Все к лучшему -- поверь и не грусти,
   Быть может, с завтрашнего дня тебе начнет везти.
   Густой смог висел над Южным Бронксом, ветер колыхал жухлую листву редких деревьев, а братья все шли и шли вдаль, навстречу своему счастью.
   Да-да, и с завтрашнего дня тебе начнет везти...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"