Аннотация: Оборотни и вампиры. Противостояние длинною в вечность.
Наша жизнь - несколько мгновений вдвоем.
Он и я разные.
Как кот и собака.
Хех.
Сколько ему лет? Двести, триста? Он холоден и высокомерен, и, клянусь, если бы у него был хвост - кошачий, пушистый до невозможности - то его высокомерный вид побил бы все рекорды. Но, вот шутка судьбы, у него хвоста нет. Зато у меня есть.
Он не умеет нежничать. Если уж хватает своими ледяными руками, то потом приходится прятать фиолетовые синяки, если впечатывает в стену в порыве бешенства, о, это такое блаженство - доводить его до грани, то мелко крошится бетон и растут трещины, если уж целует, то до крови, превращая губы в кровавое месиво. Слава богам, у меня регенерация.
Я уже говорил про высокомерие? О, эти его выразительные глаза, о, эти его тонкие губы, кривящиеся в усмешке, о, эти его брови, заламывающиеся самым бесстыжим образом. Всегда хотел научиться. Не получается.
Наша жизнь - сплошные споры.
Я никак не могу понять, нравятся ли мне наши встречи, или нет. Нравятся ли ему? Или это очередная игра, забавляющая его. И когда ему надоест? А мне?
Мы всегда как-то неловко сталкиваемся, мда. Взять хотя бы наше знакомство. Что будет, если запереть оборотня и вампира в замкнутом пространстве? Кровь, кишки и мозги на стене? Я тоже так думал. И после трех часов разговора был готов разорвать его на много-много маленьких вампиров. Но в итоге нас нашли целыми и невредимыми. Если не считать моих синяков, десятка царапин у него на спине, отсутствию у меня обуви (да, да, я обратился, но этот мертвец с диапазоном эмоций как у валуна доведет любого) и общей помятости одежды.
А кроссовки он мне потом купил. Дорогущие и красивые. Я их с удовольствием разорвал.
Последующие встречи тоже были незаурядными. То меня угораздило забрести на его территорию (серьезно, как они ее обозначают? Метят? Ахах, я бы посмотрел), то наткнулся на него (случайно, господа присяжные, случайно!), когда разминал лапы, то умудрился налететь на него в толпе (или это он налетел на меня, ибо я тогда был на позитиве и утонул в музыке из своего MP3, радуясь солнышку).
Наша жизнь - страдание.
Главным аспектом наших отношений была боль. Мы оба действуем на инстинктах и, я уверен, он чувствует мой запах так же, как и я его.
Отвратительный. Фу, блевать от него тянет.
Мы старались причинить друг другу боль при каждом удобном случае. Он преимущественно действиями, я - словами. Но он был глыбой льда, а для меня физическая боль ничего не значила. Поэтому все наше взаимодействие сводилось к моему оскорбительному монологу (иногда с лязганьем зубов у него перед носом, но это лишнее), а потом я оказывался на полу в коленно-локтевой.
И вообще, как такое холодное существо умудрялось обжигать прикосновениями? А о его прерывистом дыхании мне в шею я вообще молчу. В мурашки бросает от одного воспоминания.
Наша жизнь - всегда не вместе.
Он любит приходить в полнолуние, когда мое сознание уплывает под напором внутреннего зверя, когда я мечусь по гребанному бетонному аду, запертый в подвале собственного дома, когда я наиболее уязвим.
Он просто приходит, молча садится в углу на пол, пачкая свои бесценные тряпки, стоящие целое состояние, и смотрит. Смотрит как меня выворачивает наизнанку, как я превращаюсь в громадную хрень, призванную раздирать на куски таких как он. И эта хрень счастливо скулит, неистово виляя хвостом, и лижет его холодные пальцы, которые размеренно поглаживают жесткую шерсть. Ненавижу его. Люблю его.
- Ублюдок! - с чувством выплевываю, вздрагивая и покрываясь мурашками от его легкого прикосновения. Он лениво ведет самыми кончиками пальцев по спине, от плеча, по лопаткам, скользит по боку, и, клянусь всеми звездами на небе, у него сейчас задумчиво-отрешенное лицо.
- Суууука, блядь! - бью кулаком на полу, шипя сквозь зубы, когда он оглаживает нежную кожу на бедрах и, сволочь, не дотрагивается. Даже не оборачиваясь, вижу его ухмылку, чувствую ее кожей между лопатками, куда он спустя мгновение прижимается губами, царапая клыками, и резко двигает бедрами, так, что я захлебываюсь оскорблениями и щелкаю зубами.
А потом он вдруг отстраняется, и на меня резко накатывает паника, что он уйдет сейчас, Боже, только не сейчас... И когда я оборачиваюсь, он так же невозмутимо, скотина, дергает своей бровью и тянет меня за щиколотку, вынуждая шлепнуться спиной на пол. Он серьезен, в его этих невозможных глазах столько этой серьезности, что мое сердце, кажется, сейчас разорвется.
- Молчи, - резко бросает он, прижимаясь близко, так близко, и меня прошибает током от него, от него там, от его длинных мягких волос, кончиками щекочущих голую влажную кожу на груди, что я неосознанно бью его пятками по пояснице и пару раз прикладываюсь затылком об пол.
Наша жизнь - вечный ад.
И когда я открываю глаза, он нависает надо мной, его волосы закрывают нас от всего мира, пару раз проезжаются про щеке, а потом он усмехается, мягко, нежно, на контрасте больно впиваясь пальцами в бедра и резко толкаясь, и мне кажется, что пол треснул, и он хочет дотрахать меня до чертового центра Земли.
Он опускается ниже, аккуратно прихватывая зубами мой кадык, скользит языком по шее, и я хрипло выдыхаю в потолок, впиваясь когтями ему в спину:
- Ты не умеешь ставить засосы и сожрешь меня...
И он отзывается мягким голосом, задевая своими губами ушную раковину: