Гейн Антон Валентинович : другие произведения.

Код бикини. Часть 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Часть вторая
  
  Глава I. Вещие сны Максимилиана Фабиановича
  Прикованный к запястью "дипломат" тянул ко дну; его все время нужно было удерживать поверх спасательного круга. Когда это удавалось, тяжелый кейс притапливал круг, забирая всю его плавучесть, так что приходилось барахтаться в воде, держась за леер. Очередная волна сталкивала чемоданчик с круга, и он снова якорем тащил за собой в бездну. Сил оставалось все меньше, холодная балтийская вода высасывала из тела последнее тепло. Какое-то время удалось продержаться, надев круг на себя и прижав чемоданчик к груди, но в такой позе тело погружалось в воду до самого подбородка. Нестерпимо болела спина, кровоточило растертое наручником запястье, икры сводило каменной судорогой.
  Оставалось умирать. Отпустить леер, оттолкнуть от себя бублик круга, и увесистый якорь "дипломата" неудержимо увлечет за собой в мутную коричнево-зеленую пучину, избавляя от нестерпимой муки. От последнего шага удерживало только вошедшее за годы службы в кровь правило держаться до конца в любых обстоятельствах.
  Тело позволило рассудку отключиться лишь при виде грязно-белого катера со свесившимися через борт фигура-ми в брезентовых рыбацких робах. Сознание вскоре вернулось - вместе с чувством невыразимого облегчения. Тело лежало на твердом соломенном тюфяке, запястье было свободно от наручника. Пахло рыбой и машинным маслом. На заляпанном рыбной чешуей массивном столе лежали засаленные фартуки и разделочные ножи.
  - Matka Boża, to jest złoto!* - донесся из каюты изум-ленный голос.
  В теле уже накопилось достаточно сил, чтобы поднять-ся с тюфяка и, хватаясь за переборку, добраться до разделочного стола. Загремело опрокинутое по дороге вед-ро.
  ________________________________
  * Matka Boża, to jest złoto! - Матерь божья, здесь золото! (польск.)
  
  - Sprawdzić na naszej utopiony!* - весело воскликнул тот же голос.
  Послышались шаги, и на пороге камбуза появилась долговязая фигура в рыбацкой робе. Колющий удар был поставлен еще в Голицынском училище имени Ворошилова, так что узкий, с хищным лезвием филейный нож угодил вошедшему точно между пятым и шестым ребром, пробив верхушку сердца. Долговязый с торчащей из груди рукоят-кой сполз по переборке на пол.
  - Max, co się z nim?**
  На пороге появился второй рыбак. Он был плотнее и ниже первого, и рука со стертым от наручника запястьем автоматически скорректировала удар, так что нож вошел ему тоже между пятым и шестым ребром.
  На столе лежал раскрытый кейс с одиннадцатью золо-тыми брусками. Солнце, играя с золотом, разбрасывало по потолку каюты дрожащие блики. Они становились все ярче, невыносимо резали глаза и, казалось, проникали прямо в мозг...
  Максимилиан Фабианович, защищаясь от режущего света, провел рукой по лицу и проснулся. По темной комнате метался красный лазерный лучик.
  - Ты чего там ищешь? - Максимилиан Фабианович приподнялся на локте и щелкнул выключателем. Ночник осветил обнаженную женскую фигуру с фонариком в руке.
  - Прости, пупсик, не хотела тебя будить. У тебя води-чка есть? Сушняк невыносимый...
  - Я, кажется, просил не называть меня пупсиком...
  - Хорошо, пупсик. Так, где же водичка? Ага, вот она...
  Девушка с треском скрутила жестяную крышечку и надолго припала к бутылке.
  - Уфф, хорошо... - она звучно рыгнула. - Извини, пуп-сик, водичка, сцуко, с газиками...
  - Сколько тебе говорить...
  - Ладненько, больше не буду.
  ________________________________
  * Sprawdzić na naszej utopiony! - Проверь нашего утопленника! (польск.)
  ** Max, co się z nim?? - Макс, что там с ним? (польск.)
  
  Девушка сделала еще один затяжной глоток и навз-ничь повалилась на кровать.
  - А ты пуп... папик хоть куда. Страшно вспомнить, сколько мы вчера вылакали в этой, как ее, "Кобре", "Зебре"?
  - "Либре".
  - Вот именно. И ты после всего еще умудрился за руль сесть. А потом бодал меня полночи. До сих пор жжет, будто горчицей натерли. Хоть бы вазелином смазал...
  - За рулем был не я.
  - А кто?
  - Таксист.
  - И в постели таксист?
  - В постели я.
  - Ну, ты меня успокоил... Так вот я и говорю, ты папик хоть куда, несмотря что старый. Сколько тебе лет? Пятьде-сят? Шестьдесят? Семьдесят?
  - Что-то вроде этого.
  - Круто. Старик, а стоит, как у молодого. И все вче-рашнее помнишь. Может, ты и имя мое запомнил?
  - Представь себе, Людик.
  - Отпад! А я вот ни хрена не помню, даже как тебя зо-вут.
  - А я и не представлялся.
  - Тогда представься немедленно. А то выходит, я пере-спала с первым встречным.
  - Ну и что? Как теперь у вас, у молодежи говорят, секс - не повод для знакомства.
  - Так бляди формулируют. А я не блядь.
  - Это я понял. Не люблю профессионалок. Слишком у них все заученно. И в глазах одни деньги.
  - Собственно, я тоже не совсем альтруистка... Разве я вчера не говорила?
  - Не волнуйся, не обижу. Времена честных давалок да-вно прошли.
  - А ты прикольный! Так как же тебя зовут?
  - Зачем тебе? Сейчас оденешься и фьюить.
  - А если я захочу встретиться еще?
  - Для чего?
  - Я же говорю, что ты прикольный. Да еще если помо-
  жешь материально бедной студенточке... - девушка повер-нулась на бок, подложив руку под сдобную грудь, как рембрандтовская Даная.
  - Ты учишься? На кого?
  - На учителя младших классов.
  - Это твое призвание?
  - О господи, какое еще призвание. На кого взяли, на того и учусь. Так как же тебя зовут, в конце концов? Колись, а то опять пупсиком станешь.
  - Максимилиан Фабианович.
  - Чево-о? Не-ет, это слишком много букав. Я тебя буду звать Фабиком.
  - Это так же пошло, как пупсик или папик.
  - Да ладно. Слыхал, как евреи друг друга называют? Асик, Зорик, Юлик, Марик... Даже Нолик.
  - Я не еврей, я поляк.
  - Какая разница? Ну хорошо, тогда ты у меня будешь Фабиус.
  - Тоже пошловато.
  - А по-моему, таинственно и загадочно, как псевдоним разведчика... О, я придумала игру! Ты будешь резидентом Фабиусом, а я твоим агентом Людиком... Давай-ка прове-дем пробный сеанс связи. Где там твой микрофон? - деву-шка проворно запустила руку под простыню.
  Голова новоиспеченного агента Людика ритмично зад-вигалась вверх-вниз. Резидент Фабиус положил ладонь на волнистые волосы связного и прикрыл глаза...
  
  ... В маленьком незапертом сейфе нашлись документы убитых. Больше подходило фото долговязого. Для усиления сходства его паспорт пришлось несколько минут подержать в морской воде. Впору оказалась и его одежда.
  На тела рыбаков удалось натянуть сетчатые мешки из-под балтийской сельди. В качестве утяжелителя идеально подошли круглые гранитные булыжники, которые, видимо, использовали при засолке рыбы.
  Благодаря наступившей безлунной ночи и разыграв-шемуся шторму, удалось проскочить мимо восточных пог-ранцов, и катер на подходе к Любеку перехватили уже бундесы.
  В семидесятые годы многие прорывались на Запад, поэтому польский рыбак Максимилиан Клумек, бежавший от преследований АBW, не вызвал больших подозрений.
  Переплавка килограммовых банковских брусков в мелкие слитки оказалась хлопотным делом - этому в училище не обучали. Пришлось раздобыть тигель, формы и почитать кое-какую литературу. Золото было высшей про-бы, ювелиры и зубные врачи платили за него хорошие деньги...
  
  - Прекратите медитировать, пан Фабиус! - Людик прервала энергичные движения и повернула раскраснев-шееся лицо к Максимилиану Фабиановичу. - В конце концов, для кого я стараюсь?
  Максимилиан Фабианович открыл глаза и благожела-тельно улыбнулся. Людик удвоила усилия, и вскоре резуль-тат был достигнут. Максимилиана Фабиановича охватила блаженная легкость. Явилось несвойственное закаленному воину желание понежиться в постели.
  - Ну, я пошла! - Людик в полной экипировке стояла у кровати.
  - Да-да...
  Максимилиан Фабианович достал из-под подушки массивный портсигар, пробежался пальцами по экранчику на крышке и приложил к нему большой палец правой руки. Из боковой щели портсигара с жужжанием одна за другой выехали несколько денежных купюр.
  - Вот это да! - восхитилась Людик. - Целый банкомат под подушкой.
  - Омниа меа мецум порто, - кротко улыбнулся Макси-милиан Фабианович.
  - Это на идише, что ли?
  - По латыни. Все свое ношу с собой.
  - Я же говорю - ты пупсик что надо!
  Максимилиан Фабианович только вздохнул.
  - Пока! - донеслось из прихожей. - Ты никуда из Моск-вы не уезжаешь? Я заскочу на неделе!
  Дверь хлопнула, возвещая наступление полного покоя. Максимилиан Фабианович снова прикрыл глаза. "Надо же, связной агент Людик, - усмехнулся он про себя. - Это кто ж кого в итоге завербовал...".
  Сон снова окутал его сознание. Явилась клиника пластической хирургии под Гамбургом - серый особняк с колоннами, спрятанный в дубовой роще на склоне холма, врач с длинными, как у пианиста, пальцами, сисястые медсестры, стекло и никель операционной. Через три недели сняли повязки и принесли зеркало. Добрый рязан-ский нос утратил сходство с картофелиной и обрел благо-родную римскую горбину. Еще недавно круглые, отлогие уши заострились кверху, плотно прижались к голове и наполовину спрятались под отросшими волосами. Подбо-родок из квадратного превратился в овальный и обзавелся аккуратной круглой вмятиной, словно в него вдавили горошину. Смягчилась линия рта, попухлели губы, налились впалые щеки, сгладился хищный излом бровей. Прежним остался только цепкий взгляд желтых рысьих глаз. Впро-чем, умение гасить остроту взгляда, делать его рассеянным входило в число давно усвоенных навыков, а нужный цвет глаз достигался с помощью набора контактных линз. Все это тоже отрабатывалось в училище и на курсах повыше-ния квалификации комсостава. Владение специальными навыками должно было защитить их обладателя от ведущих активную охоту сослуживцев...
  Картинка сна сменилась. Помимо изменения внеш-ности требовался резервный комплект документов - это были азы выживания нелегала. Нужный человечек сыскал-ся в необъятном муравейнике Гамбургского порта. Ориентироваться в маргинальной среде в свое время научили все те же отцы-преподаватели родного училища. После войны теоретические знания были закреплены на практике в одном из мордовских лагерей. Владение криминальной психологией, подкрепленное золотом, срабо-тало безотказно, и польский беженец Максимилиан Клумек обзавелся дополнительным паспортом на имя гражданина ФРГ Макса Клумке.
  Еще одним условием выживания были регулярные пе-
  реезды с места на место. На одной из квартир появилось ощущение слежки, и пришлось на время притвориться сумасшедшим, который целыми днями поливает искусст-венные цветы на подоконнике. Это давало возможность вести постоянное наружное наблюдение.
  Предпринятые меры оказались эффективными, и постепенно пришло чувство относительной безопасности. Бельский, несомненно, задействовал для розыска гигант-скую, охватившую всю Европу гебешную паутину, но профессиональное чутье подсказывало - сеть эта постепен-но приходила в упадок вместе с породившей ее системой и страной в целом.
  Личина торгового агента подразумевала постоянные разъезды, контакты с множеством людей. Профессиональ-ное умение добывать информацию и сводить воедино даже незначительные ее крупицы помогало верно оценивать малейшие дуновения ветра перемен.
  Чувство легкой тревоги ненадолго возникло в восемь-десят втором, когда после смерти Брежнева до власти дорвался Андропов, мечтавший расширить КГБ до разме-ров СССР. Его, однако, хватило только на год с небольшим, и в результате он остался в народной памяти не как грозный тиран, а как добрый царь, великодушно пожало-вавший подданным дешевую водку, ласково прозванную "андроповкой". Сталинская трагедия обернулась андропов-ским фарсом.
  Но это был лишь небольшой камень, на миг задержав-ший катящееся под гору колесо советской истории. Пришедший следом Черненко вошел в анналы как един-ственный в мире властитель, правивший огромной стра-ной, не выходя из реанимационной палаты. Приборы и аппараты, поддерживавшие жизнедеятельность умирающе-го генсека, разнообразил лежащий на больничной тумбочке "ядерный" чемоданчик. При таком раскладе повышенной активности со стороны бывших коллег можно было не опасаться.
  Приход к власти Горбачева окончательно развеял все опасения. Для любой спецслужбы нет ничего страшнее реформ. Консервативная, складывающаяся десятилетиями структура КГБ, пронизанная тысячами невидимых нитей и тайных приводных ремней начала стремительно разрушаться, теряя свое всесилие и вездесущность.
  В августе девяносто первого на всех телеэкранах мира плыл, покачиваясь на стропах, памятник Дзержинскому. Появилось ощущение прихода главных перемен. Началась череда странных самоубийств государственных и партий-ных бонз. Застрелился вместе с женой министр внутренних дел Пуго, пустил себе пулю в лоб зампред КГБ Цвигун, пове-сился маршал Ахромеев. Потом выбросились из окна управ-делами ЦК КПСС Кручина, его предшественник на этом посту Павлов и ответственный работник ЦК Лисовец. Когда же шагнул с балкона в небытие генерал Бельский, стало окончательно ясно: пора переходить от защиты к напа-дению. Требовалось найти тех, кто однажды выбросил его в штормовую Балтику с прикованным к запястью чемодан-чиком, отобрать у них все, что они не отдали в Варнемюнде и стереть, стереть их, наконец, без остатка...
  Максимилиан Фабианович скрипнул зубами и прос-нулся. Вставать не хотелось, но выпитое накануне заставило его выбраться из постели. Он помочился голубо-ватой от вчерашней "виагры" струей, вернулся в постель и снова погрузился в дремотные воспоминания...
  В Москве удалось быстро разыскать обеих баб. Стар-шая по-прежнему татушничала, младшая учила детей танцевать. Непохоже было, что они разбогатели, хотя и не бедствовали. Это означало, что они либо так и не добрались до ценностей, либо до сих пор их прячут. Пришлось понаблюдать. При молодой обнаружился все тот же шуст-рый еврейчик - бывший внештатник Шлёма. Все старался правдами и неправдами обеспечить ей счастливую жизнь. Его напарник Колян - из новой волны блатных спортсменов - пошел на вербовку легко; опыта работы с подобным контингентом было хоть отбавляй. Через него удалось уз-нать, что младшая с еврейчиком вот-вот свалят в землю обетованную, где контролировать их было бы намного труднее.
  Эту проблему удалось решить через Коляна. Он под-ставил Шлёму с наркотой, и того надолго закрыли бундесы. Но Колян поступил как настоящий приблатненный дебил, сдав младшую заодно с еврейчиком. Сначала все гнал, что заложил ее для надежности, а потом раскололся, что она ему когда-то не дала, и теперь он ей, вроде как, отомстил. У новых блатарей начисто отсутствует понятие, как надо обращаться с бабами. Видел бы он эту недотрогу на корабле, перегнутую через диванный валик... Правда, ответка ее тогда была жесткой, ничего не скажешь. Но сама же и слабину дала со спасательным кругом. Не довела дело до конца, батончик неразумный...
  Когда Колян ее подставил, была мысль его убрать или хотя бы отправить вслед за ней на нары. Но это желание быстро прошло. Было даже неплохо, что младшую ненадолго закрыли - теперь можно было спокойно заняться старшей без риска их неконтролируемого контакта. Она к тому времени стала часто ездить за границу, и в первую очередь следовало узнать, на какие деньги. Может, все же, существует где-то этот заветный загашник?
  Перехватил ее в Париже. Прикинута дорого, витрина подтянутая, брюлики в ушах. Настоящим баблом попа-хивает. После пластики не признала, конечно. На контакт пошла легко - бабы всегда чувствуют последнюю дачку судьбы...
  Но в Москве у нее оказалась всего лишь двушка в Теп-лом Стане. Ну, не может человек, поймавший серьезный фарт, жить в Теплом Стане. Нервы тогда сдали немного, приголубил ее сапогом и тут же в аэропорт. Очень вов-ремя, как потом выяснилось...
  Нельзя было нарушать свою же заповедь - любое дело должно быть доведено до конца. Ведь видел же Коляна этого насквозь, знал, что он мстительный, но не развел с ним все рамсы. А он за одного только "дебила" в свой адрес, за презрительную усмешку решил оборотку дать. Как говорится, сыграть на опережение. Стуканул, иуда, ментам, что есть, мол, такой иностранец - с виду торговый агент, хотя на самом деле контрабандист... Так что история в Теплом Стане вышла вовремя, и ментам осталась только вонь от сгоревшего керосина из двигателей "Боинга". Тем не менее в Москву пока лучше было не соваться.
  Оставалось пощупать младшую в тюрьме. Предложить ей помощь, подружиться, а дальше уже действовать по обстановке. Но с самого начала все пошло не так. Свидание разрешили, она вышла, поглядела равнодушно, сказала, что знать не знает никакого дяди из Гамбурга, развернулась и ушла. Пришлось дачку, что с собой привез, презентовать другой арестантке - та тоже свиданки дожидалась. Разговорились. Она оказалась шлюхой из Венгрии по имени Магда. Девка ногастая, крепкозадая. Работала на трассе под Мюнхеном, отбивала хлеб у местных блядей. Те решили с ней разобраться, прихватили ее вчетвером. В итоге у одной путаны был сломан нос, у другой выбит каблуком глаз, остальные разбежались сами. В общем, объект достойный уважения. А когда выяснилось, что она однокамерница младшей, то вербануть ее стало просто необходимо. С учетом ее положения, это было не-сложно - еженедельные посещения, передачи, небольшие суммы, разговоры за жизнь.
  Через два месяца Магда откинулась, и общение стало регулярным. Платная любовь позволяла маскировать реаль-ный интерес. Бывшие сокамерницы поддерживали перепи-ску. Магда была неряхой во всем, кроме секса, ее письма в беспорядке валялись на столе, и прочесть их можно было без особых ухищрений. В них звучала одна и та же тема - встреча с подругой в Москве после освобождения, после чего ее жизнь должна была резко измениться к лучшему. Создавалось ощущение, что эта встреча была обязательным условием благодатных перемен, неким ключом, разделен-ным на две половины.
  Срок освобождения младшей близился, а появляться в Москве было все еще опасно. Пришлось ее встречу со стар-шей отложить с помощью нехитрой комбинации. Она све-лась к написанию двух писем: одного якобы от Магды к старшей в Москву, а другого - от Ады, выдуманной мос-ковской подруги старшей, к младшей в тюрьму. В обоих письмах сообщалось о скоропостижной смерти каждой из подруг.
  Магда во время очередного сеанса любви поделилась новостью: младшая освободилась и уехала в Израиль. Еврейчик тоже скоро откинулся по амнистии. Впрочем, было уже не до них. Жизнь в России стремительно менялась. Наступали небывалые времена. Для тех, кто хорошо знал страну изнутри, возможности открывались фантастические. Бояться было больше нечего, и бизнес удалось раскрутить заново, не пересекаясь до поры с Коляном.
  Когда же страна была в целом благополучно разворо-вана и поделена, наступил закат "золотого века" баснословной коммерции. Вообще говоря, сказочные вре-мена продолжались, но лишь для ограниченного круга приближенных к новому пахану, подмявшему под себя страну, податливую, как барышня из фабричного поселка в пригороде Иваново.
  Наступил момент для завершения так надолго заморо-женной операции. Следовало "оживить" обеих подруг с помощью новых писем, свести их вместе, явиться в нужный момент самому и решить все вопросы.
  Но жизнь, как это часто бывает, ускорила события: младшая сама собралась в Россию на гастроли. Пришлось срочно лететь в Москву, чтобы оказаться в нужное время в нужном месте.
  Как всегда, на месте требовалась помощница. После нескольких дней наблюдений подвернулась подходящая кандидатура. Потом "случайная" встреча, ночной клуб, немного клофелина в алкоголь, некоторое количество денег, и на свет появился "связной агент Людик". Смешно, ей-богу. Знала бы она, насколько точно обозначила собствен-ную роль. Глупый батончик...
  
  Глава II. Воскрешение из мертвых
  Тем же утром на другом конце Москвы Алик собирал-ся к Симе. Он поставил на плиту чайник и переключился на незаконченный шахматный этюд.
  День начинался как обычный выходной. Все было привычным: по-воскресному немноголюдная, полная слю-дяного солнца улица, дырявые тени от старого тополя, голубиная воркотня под крышей. Разве что влетевший в форточку майский жук выглядел совершенно неуместным в октябре и вдобавок был противоестественно крупным - размером с желудь. Жук по крутой глиссаде пересек комна-ту и с размаху совершил жесткую посадку на шахматную доску, сбив белого короля и теснивших его черных пешек. У насекомого был густо поросший белесыми волосками щи-ток, отчего черная блестящая головка казалась увенчанной седой, как у Эйнштейна, шевелюрой.
  Одетый в одни трусы Алик, погруженный в анализ ладейного окончания, очнулся, взглянул на часы и начал торопливо собираться. Жук занял позицию в центре доски и угрожающе выдвинул вперед суставчатые усики, по-хожие на миниатюрные зубные щетки. Алик порыскал по комнате глазами в поисках тряпки или салфетки и, не найдя ничего подходящего, с опаской накрыл жука тя-желой фарфоровой ступкой.
  Впрочем, если обращать внимание на всякие мелочи, странным в тот день был не только жук. Когда Алик, спустя полчаса, вышел из метро, солнце было уже скрыто плот-ными серыми тучами, и вдоль голой тополевой аллеи тянул пронизывающий ветерок. С другой стороны, всякому известно, что неожиданная перемена погоды в Москве - обычное дело. Алик поплотнее запахнул полы джинсовой куртки и прибавил шагу. Подходя к Симиному дому, он остановился у газетного киоска, и тут произошла еще одна странность - пустынная прежде улица внезапно наполни-лась разномастными людьми, словно вдруг явилась кино-съемочная группа или цыганский табор. Расплачиваясь за газеты, Алик почувствовал на себе взгляд и обернулся. Из толпы на него изучающе смотрел высокий, хорошо одетый старик с торчащими из-под элегантной шляпы чересчур пышными, какими-то бутафорскими бакенбардами.
  Спустя пять минут Алик уже входил в Симину квартиру с кипой газет под мышкой.
  - Опять опаздываешь! - услышал он каркающий голос. - Никак вас к порядку не приучу...
  - Это все из-за твоих газет, - проворчал Алик. - Зачем они вообще тебе нужны? Сейчас все нормальные люди получают информацию из интернета.
  - У вас, молодых, теперь все происходит через этот
  электронный анус, - ворчливо отозвалась Сима. - И кино, и новости, и учеба, и дружба, и любовь. Всю пищу для ума и души вы теперь черпаете из одной и той же интернет-лохани - эдакие духовные поросята.
  - Можно подумать, в газетах пишут не то же самое.
  - Я читаю газеты не только для того, чтобы получать информацию.
  - Для чего же еще? - Алик поставил перед Симой ды-мящуюся чашку кофе.
  - Когда я разворачиваю газету и делаю глоток кофе, у меня возникает чувство, что начинается нормальный день. Тут важно все: и вкус кофе, и запах типографской краски, и даже световые зайчики на ободке чашки. Тебе, молодому всеядному интернет-ослу, этого не понять.
  - Почему не понять? - возразил Алик. - Это же в чистом виде условный рефлекс, как у собаки Павлова. Мне известен аналогичный случай. Один мой приятель живет, как и ты, по раз и навсегда заведенному распорядку. Он очень практичный человек, и использует свое время предельно рационально. Каждое утро он садится на стульчак и, чтобы не тратить зря время, одновременно с основным процессом чистит уши ватным тампончиком на палочке. Однажды эти ухочистки у него закончились, и у бедняги случился форменный запор - до тех пор, пока он не купил новую упаковку...
  - Нашел с чем сравнить! - расхохоталась Сима. - Вот оно, нынешнее поколение - никакой романтики, один го-лый рационализм. Мы в ваши годы... - она вдруг замолчала и поднесла газету ближе к глазам. - Боже мой, что это! - Сима вздрогнула и уронила газету. Лицо ее покрылось бело-розовыми пятнами.
  - Что с тобой? - Алик вскочил со стула.
  - Ничего... - с усилием проговорила Сима. - Ты там... посмотри.
  - Где? - Алик обежал глазами газетный лист.
  - Внизу. В театральных объявлениях. Там, где фото с девками голоногими, - Сима, прерывисто дыша, дрожала всем телом.
  Алик нашел нужный абзац и прочел: "Вчера в Москву
  с недельными гастролями прибыла труппа известного Тель-Авивского бурлеск-шоу "Grunya-revue" под руководством Греты Коэн. Выступления состоятся в помещении Эроти-ческого театра пластической драмы".
  - Ничего не понимаю, - нахмурился Алик. - Ты хочешь сказать, что это то самое "Груня-ревю" и та самая Грета? Но ведь ее давно нет.
  - Нет, - мрачно произнесла Сима. - Стало быть, это привет с того света.
  - Да ладно, Сим. Давай не будем мистику разводить.
  - Это не мистика. Боже мой, неужели ты оказался прав, и эта история еще не закончилась?
  - Сима, успокойся. Здесь и фамилия другая - Коэн. Может, это кто-то из ее учениц?
  - Коэн - это тот же, что и Коган, только на иност-ранный манер.
  - Симуля, прекрати, - взмолился Алик. - С того света не возвращаются!
  - Иногда возвращаются, - отрешенно произнесла Си-ма. - Если до конечной не доехали. Стало быть, кому-то было выгодно ее туда отправить и с полдороги вернуть.
  - Но...
  - Спокойно, дружок, слушай меня. Я пока еще в здра-вом уме, и предчувствия меня до сих не подводили. Возможно я ошибаюсь, но в любом случае мы должны все выяснить. Позвони в справочное. Нужно узнать, где находится этот театр с блядским названием.
  - Сима, какое справочное в двадцать первом веке? - Алик пробежался пальцами по экранчику смартфона. - Вот, пожалуйста, Крымский Вал, десять. Вызвать такси?
  Через полчаса Сима, затянутая в белый плащ, с помощью Алика выбралась из машины у Центрального дома художника.
  - Тридцать с лишним лет здесь не была, - сказала она, оглядывая набережную. - С тех пор как виделась тут с Надей в последний раз. Что-то страшно мне, Алик. Будто и вправду сейчас кого-то с того света увижу. Дай-ка я постою немного, кислорода глотну.
  Опершись на чугунную решетку, Сима с любопытст-
  вом разглядывала нелепую махину памятника Петру I на стрелке Москвы-реки.
  - Петр в Москве - это оригинально, - сказала она нако-нец. - У нас чем больше правитель народа угробит, тем больше к нему почтения. Возьми хоть Ивана Грозного, хоть Петра, хоть Ленина, хоть Сталина. А царей, что кровью не упивались, толком и не помнят. Вот и у нынешнего - пока осторожничал, рейтинг был не больше половины. А как во все тяжкие пустился, Тавриду схрумкал, положил тысячи душ на Украине - своих и чужих, то сразу взлетел чуть ли не до девяноста. Наш мирный народ не столько хлебу раду-ется, сколько зрелищам, особенно кровавым... Не обращай внимания на мою болтливость, Алик. Это я храбрости набираюсь.
  - Тут все проще, - махнул рукой Алик. - Все дело в крепкой мужской дружбе, замешанной на серьезном бабле. Неугомонный этот скульптор с тогдашним мэром был на короткой ноге, вот и обставил всю столицу своими исту-канами. А этого Петра он вообще сначала как Колумба замышлял. Пытался его то американцам, то испанцам впарить по случаю пятисотлетия открытия Америки. Те не повелись, но старый друг и в этот раз выручил - не дал пропасть шедевру... Ну что, настроилась?
  - Не так чтобы совсем, Алик. Но надо идти.
  - Ноги держат?
  - Не знаю, Алик. Я словно приближаюсь к какому-то источнику энергии. Не исключено, что когда я подойду к нему вплотную, он меня попросту испепелит. Но у меня нет никаких сомнений в том, что я должна пройти этот путь до конца.
  Сима крепко уцепилась за локоть Алика и решительно заковыляла к каменным ступеням.
  В полумраке вестибюля из-за закрытой двери доноси-лись то и дело прерывающиеся фортепьянные пассажи и властные отрывистые команды.
  Сима решительно вздохнула и потянула на себя дверь. В большом зале царило бледное осеннее солнце. Оно свободно вливалось через высокие окна, отражаясь в зеркалах и до блеска натертом паркете. У балетного станка, сомкнув голенастые ноги в третьей позиции, выстроилась шеренга девочек с грациозно поднятыми руками. Вторая шеренга - точная копия первой - замерла в зеркальной стене. Третья, дрожа, расплывалась по паркетной глади. Все три шеренги сходились в перспективе зала, населяя помещение солнечными призраками.
  Среди этой вакханалии отражений выделялась затя-нутая в черное трико женская фигура. Было заметно, что стройность ее линий была уже не даром молодости, а результатом диет и многолетних тренировок.
  Дверь распахнулась, и две женщины, считавшие друг друга покойницами - одна в черном трико, охваченная белым солнечным пламенем, другая в белом плаще на фоне черного дверного проема - встретились глазами.
  Стоящему за спиной Симы Алику показалось, что от этой встречи взглядов ярче вспыхнули солнечные блики, из зеркал брызнули световые кляксы, в слюдяное озеро паркета вонзились искрящиеся иглы. Он видел, как выпрямилась Симина спина, как расправились ее плечи, как вся ее осанка вдруг утратила старушечью неуверен-ность и обрела спокойствие и твердость. Пианистка вздрогнула и перестала играть. Девочки, как по команде, опустили руки и повернулись к двери.
  Фигура в черном еще резче обозначилась на солнечном полотне, под эластичным трико напряглись тренированные мышцы.
  Женщины смотрели друг на друга долгие полминуты, после чего начали сближаться - медленно, как на дуэли.
  Алик вышел в полутемный вестибюль. Следом за ним из дверей высыпал табунчик долгоногих девочек в цветас-тых гетрах под предводительством осанистой пианистки.
  Молодой человек потоптался в вестибюле и вышел на набережную. Прождав еще с полчаса, он в последний раз взглянул на дверь и зашагал к метро.
  Придя домой, он увидел на полу расколотую надвое фарфоровую ступку. Жука нигде не было видно.
  
  В это же мгновение на противоположном конце Моск- вы бритоголовый мужчина крепкого сложения посмотрел
  на часы.
  - Только не говори, что уже пора, - лежащая рядом девушка капризно сложила губы и потерлась щекой о его грудь, поросшую затейливыми волосяными зигзагами.
  - Пора, Люська, пора.
  - Давай еще разочек... Ну Колян, ну Коляшечка, пли-ииз...
  - Нимфоманка...
  - Разве плохо? Это же классно, когда девчонка страст-ная.
  - Тебе же все равно, с кем трахаться.
  - Не совсем. У тебя вон какой болт - целая кукурузина. Бабы за тобой, наверно, по следам бегают. Это тебе на зоне его так зарядили?
  - Не твоя забота. Кстати, о бабах. У тебя есть знако-мые лесбиянки?
  - А тебе зачем?
   - Хочу лесбиянку шпокнуть. Говорят, это особый, ни на что не похожий кайф. Когда обычную бабу силой берешь, она тебя боится. А лесбиянка - ненавидит люто...
   - Извращенец...
   - Ладно, хватит болтать. Как у тебя с Максом прошло?
  - Лучше не бывает. Он меня вроде как напоил и завер-бовал. Прикинь, не я его, а он меня. Так что я теперь типа его агент. Обхохочешься. А болт у него ничего, хоть и старый. "Виагру" жрет - я упаковку видела. Ну, Колянь...
  - Он тебе что-то конкретное поручал?
  - Нет. Но дал понять, что я ему скоро понадоблюсь. Ко-люнь, ну пожалуйста...
  - С Макса глаз не спускать.
  - Коляшечка, я все поняла. Где там кукурузинка моя ненаглядная? - ладошка Люськи пропутешествовала по волосатому животу Коляна и поскребла ногтями в паху.
  - Я ж говорю, нимфоманка... - мужчина вздохнул и надорвал зубами золотистый пакетик презерватива.
  
  Глава III. Военный совет в ванной
  Телефон Алика ожил в шесть утра. О звонке Симы воз-
  вещала мелодия "Ландышей" с немецким вариантом текста:
  Karl-Marx-Stadt, Karl-Marx-Stadt,
  Du bist die Stadt roter Blumen...
  - Сима, ты с ума сошла, - не открывая глаз, сонно про-бормотал Алик в трубку.
  - Ты еще спишь, физик несчастный? Поднимайся, уче-ный - огурец моченый, нас ждут великие дела!
  - Какие могут быть дела в шесть утра?
  - Я же сказала - великие. Ты не забыл, с кем я вчера встретилась? Ах, Алик, все изменилось в одночасье. А еще говорят, что в старости не бывает перемен. Бывают, да еще какие!
  - Тема клада снова стала актуальной?
  - Во-первых, не болтай лишнего по телефону. А во-вто-рых, какие, на хрен, клады? Никаких кладов больше не существует, а есть только вклады. Вклады в зарубежные финансовые учреждения. И две интеллигентные состо-ятельные леди намерены навестить свое вложение в отделении швейцарского банка, расположенном в Федера-тивной Республике Германия. Одной из них в поездке потребуется сопровождающий. Усек?
  - Но ведь ты сказала, что от чужого добра одни несчастья...
  - Не твоего ума дело. И чтоб через полчаса был у меня. Это в твоих же интересах. Сам же говорил, что в лабо-ратории нет денег на эксперименты. Зато у меня работа найдется. Короче, я тебя жду.
  Прокручивая в мыслях разговор с Симой, Алик вышел из метро. Из состояния задумчивости его вывела сирена "скорой помощи". Разбрасывая красные и синие сполохи, машина с визгом покрышек вылетела из-за угла и резко затормозила у Симиного дома. Алик прибавил шагу.
  На ступеньках подъезда сидела перепуганная Мила. На коленях девушки, прерывисто дыша, полулежала Сима. Ее щеку пересекала вишневая царапина. На лбу оленьим рожком бугрилась, наливаясь синим, шишка. Платье задралось, открывая мучнисто-белые, давно не видавшие солнечного света ноги. По обнаженному бедру змейкой стекала струйка крови, вплетаясь в сложный татуирован-ный узор.
  Молодая полная врачиха считала пульс, держа Симино запястье пухлыми пальцами.
  - Мэрзавец! - гневно хватая ртом воздух, кричала Сима. - Пэдэраст! Держите его, не дайте ему уйти на его вонючем тарантасе! Организуйте погоню!
  - Ничего страшного, - невозмутимо произнесла доктор-ша, разгибаясь. - Обычный при автонаезде кратковремен-ный обморок, неврогенный шок и транзиторная гипотония. Широкая, но неопасная ссадина в паху. Вроде бы вывих правого сустава Лисфранка, но это под вопросом. По идее надо бы сделать томограмму, проверить, нет ли внутренних ушибов. Правда, наша восемьдесят четвертая больница забита под завязку, да и томограф толком не работает. А везти в "Склиф" при нетяжелых травмах мы не имеем права... - врачиха выразительно посмотрела на водителя "скорой".
  - Можем посодействовать, - как бы в раздумье сказал шофер. - На паритетных началах, конечно, - добавил он, сопроводив свои слова мимолетным движением, словно покатал в пальцах хлебный мякиш.
  - Не дождетесь! - завизжала Сима. - Вы эти свои на-меки бросьте! Бесплатной медицины еще никто не отменял! Я не заплачу не гроша! Засуньте свой томограф себе ...
  - Как угодно, - перебила ее докторша. - Сейчас мы обработаем ваши ссадины...
  - Не нужна мне ваша поганая зеленка! - продолжала неистовствовать Сима. - Вы мне лучше догоните того мэр-завца на красной мыльнице! Алик, что ты стоишь, звони же, наконец, в милицию.
  - Как угодно, - повторила врачиха, протягивая Симе разграфленный лист. - Распишитесь в отказе от госпита-лизации. А в полицию мы позвонили, как только получили вызов, это наша обязанность.
  Хлопнула дверца, и "скорая" укатила. Сима, хрипло дыша, приподнялась на локте и принялась растирать горло. Через мгновение ее пальцы судорожно забегали по покры-той старческим просом морщинистой шее.
  - Медальон! - с новой силой закричала она. - Этот гад таки упер мой медальон!
  К дому подкатил полицейский уазик. На его неровном боку белела надпись "полиция". Две первые буквы, вероятно недавно обновленные, блестели свежей краской. Из уазика с трудом выбрался малорослый тучный сержант. Недостаток его роста компенсировался размером фуражки, диаметром с баскетбольную корзину. Соседи начали расходиться.
  - "Скорая" была? - с ходу спросил сержант, небрежно коснувшись ребром ладони лакированного козырька. - Первую помощь оказали?
  - Причем тут "скорая"?
  - При том. Если "скорая" вас не забрала, значитца тя-жких телесных не имеется. Стало быть, и заявлять особо не о чем...
  - Как это, не о чем? Я требую найти этого мэрзавца!
  - Гражданка, не надо оскорблять человека, виновность которого не доказана. Вину определяет только суд, но это дело другого рода. У вас что-нибудь пропало?
  - Медальон! - горестно воскликнула Сима.
  - Значитца, так и запишем в протоколе: легкий вред здоровью, мелкая кража личного имущества...
  - Это фамильный медальон! - горячо возразила Сима. - Вы будете его искать?
  - Это, гражданочка, вопрос риторический, - сержант поправил свою необъятную фуражку. - Искать мы, конечно, будем. Вот только найдем или нет - это дело дру-гого рода.
  - Я вас отблагодарю, - проникновенно сказала Сима. - Хорошо отблагодарю. Мне очень дорог этот медальон.
  - Искать - наш долг, но благодарность граждан приве-тствуется, - повеселел сержант. - Значитца, говорите - красный "Запорожец"? А номер запомнили? Как водитель выглядел?
  - Какое там, - сокрушенно развела руками Сима. - Ме-
  лькнула только седая башка, потом удар, я как кукла отлетела и отключилась...
  - Я видела, - подала голос Мила. - Я как раз к подъезду
  подходила. Он меня обогнал, чуть не задел, а Серафиму Аскольдовну чиркнул по касательной, и она упала. Потом остановился, вышел из машины, наклонился к ней и вроде бы что-то взял. Я сразу к ней побежала, а он увидел меня и тут же укатил. Высокий мужчина, брюнет.
  - Так седой или брюнет?
  - Он поначалу брюнетом был, - сказал кто-то из сосе-дей, - а как Серафиму нашу узрел, так и поседел враз.
  В толпе засмеялись.
  - Прекратить веселье, - нахмурился сержант. - Опоз-нать сможете?
  - Наверно, - неуверенно пожала плечами Мила. - Я его видела метров со ста. Да и темновато еще было.
  - Ладно, для начала пробьем машину по базе. Глядишь, и на вашего старика-разбойника выйдем. Какой у вас телефон? Я вам позвоню.
  Хлопнула дверца, и уазик укатил.
  - Помогите мне, - Сима протянула руки, и Алик с Ми-лой подняли ее на ноги. Держалась она на удивление бодро - даже смогла взойти по ступенькам к подъезду.
  - Есть еще запасной вариант, - возбужденно бормота-ла она в лифте. Приподняв юбку, она запустила дрожащую руку между ног, поднесла к глазам испачканные кровью пальцы и в сомнении покачала головой.
  Дома Сима приказала Миле наполнить ванну. Алик раздел старуху донага и бережно усадил ее в теплую воду. На спине и на боках среди драконов, птиц и узоров лиловело несколько кровоподтеков. Наибольший ущерб был нанесен лобку, на котором свекольным срезом темнела запекшаяся ссадина. Она была неглубокой, и бурая коро-чка перемежалась белыми островками обнажившегося под-кожного жира.
  Мила полезла в аптечку и тихо выругалась, уколов-шись о Симину ежеподобную щетку. Отбросив ее, она до-стала из аптечки перекись водорода и споро обработала лобок пострадавшей марлевым тампоном.
  - Что там? - простонала Сима. - Посмотрите оба как следует. Алик, не отворачивайся, сейчас не до стеснений.
  Сима приподнялась в ванне и развела ноги пошире. Взорам Милы и Алика предстала ее гладко выбритая промежность, бледный, никогда не знавший загара пах, подвявшие бедра - все то, что косметологи и интимные парикмахеры называют "зона бикини". Ссадина на лобке посветлела от перекиси и больше не кровила. Однако верхний слой кожи был начисто снесен.
  - Так что же там? - нетерпеливо повторила Сима. - Хватит любоваться, скажите, что вы видите.
  - Ничего, - развела руками Мила. - Только ссадина.
  - О боже, - простонала Сима, смыкая бедра. - Пришла беда - отворяй ворота.
  В дверь позвонили.
  - Алик, открой, - Сима в изнеможении откинулась на бортик ванны. - Это Грета пришла. Боже, что я ей теперь скажу...
  На пороге ванной появилась Грета. Ее лицо со смазанной вокруг рта помадой казалось плачущим, однако пятна румянца на щеках выдавали владевшее ею бешен-ство. По холеной шее змеилась багровая царапина.
  Грета швырнула сумку в угол и с размаху опустилась на пластиковый табурет. Вчерашняя собранная и властная хозяйка танцевальной труппы разительно переменилась.
  - Как же я люблю эту замечательную страну - свою ебаную историческую родину! - Грета гневно скривила гу-бы. - Тут у вас шагу нельзя ступить без того, чтобы тебе не сделали какую-нибудь гадость!
  - Господи, у тебя-то что случилось? - Сима, прикрыв-шись халатом, испуганно таращилась на подругу.
  - Ничего особенного, обычное уличное ограбление! Я ловлю такси на набережной у театра. Тормозит какой-то красный драндулет, я бы в такой в жизни не села. Машу ему рукой - поезжай, мол, дальше. Оттуда выходит высокий старик, прилично одетый. Я подумала, может, дорогу хочет спросить, а он, ни слова не говоря, сорвал с меня медальон и был таков!
  - Медальон с кодом?! - ахнула Мила.
  Грета вздрогнула и обернулась.
  - Они все знают, - устало махнула рукой Сима. - Я же
  до вчерашнего дня считала тебя покойницей. И историю нашу рассказывала им как байку. Я и сама привыкла думать о ней, как о сказке. А теперь вдруг сказка стала былью, но с несчастливым концом. Выходит, твоя половина кода тоже пропала?
  - Никуда она не пропала, - Грета раздраженно покоси-лась на Симиных гостей. - Не такая я дура, чтобы носить код в медальоне. Он лежит в надежном месте, в сейфе, далеко от вашей великолепной страны. Кроме того, я его прекрасно помню без всяких записей. А что значит - "тоже"? Еще вчера ты говорила, что твой код хранится в надежном месте, даже в двух.
  - Греточка, так оно и было, - упавшим голосом сказала Сима. - Но сегодня какой-то гад украл мой медальон с кодом. Заодно он уничтожил дубликат.
  - Какой дубликат?
  - Наколку. На лобке.
  - Боже, Сима, какая же ты дура! - простонала Грета. - Ни годы, ни лагеря, ни социалистическая родина, ни бур-жуйская заграница тебя уму-разуму так и не научили...
  - Выходит, кто-то охотится за нашим паролем... - сконфуженно пробормотала Сима.
  - А что тебя удивляет? - закричала Грета, уставив на-маникюренный палец на съежившихся Милу и Алика. - Ты совсем не изменилась! Треплешься о таких вещах с кем попало, а потом поражаешься, что весь город в курсе дела? Как говорил папаша Мюллер, что знают двое, то знает свинья!
  - Ребята до вчерашнего дня ничего не знали, - удру-ченно возразила Сима, - и рассказать никому не могли.
  - Постарайся вспомнить пароль! - голос Греты гулко отскакивал от кафеля ванной.
  - Не получается, - сокрушенно произнесла Сима. - То есть, до сегодняшнего дня я его помнила, но этот прокля-тый "Запорожец" вышиб из меня остатки памяти. Врачиха из "скорой" сказала - неврогенный шок...
  - И ты нигде его больше не записывала? Вспомни!
  - Нет, - поникла головой Сима.
  - Охуеть можно! - выкрикнула Грета. - Случайно вст-
  ретиться через столько лет, ухватить, наконец, судьбу за хвост и так все бездарно просрать!
  - Разыскать бы этого старика, да повозить хорошенько башкой по паркету, - мечтательно вздохнула Сима. - Хоть седой, хоть черноволосой. Сдается мне, что он и есть - та самая Магда, которая мне о твоем самоубийстве написала.
  - И Ада - в одном лице, - мрачно добавила Грета.
  - Какая Ада?
  - Которая сообщила мне о твоей смерти от инфаркта.
  - Выходит, кто-то хотел, чтобы мы не искали друг дру-га. Но зачем?
  - Похоже, что это привет из прошлого. Кто-то знает о нас больше, чем мы думаем...
  - Но почему этот кто-то молчал столько лет и проявил себя только сейчас?
  - Это не самое главное, - отмахнулась Грета. - Важнее другое - и у нас, и у него теперь по половинке кода.
  - Он не знает, что у нас нет одной половины, - возра-зила Сима. - А значит, будет следить за нами.
  - Как страшно... - прошептала Мила, опускаясь на сту-льчак. В волнении, она не заметила лежащей на крышке Симиной щетки и тут же вскочила, взвизгнув от боли.
  - Так и девственности можно невзначай лишиться, - мрачно усмехнулась Грета. - Если, конечно, для вас, бары-шня, это еще актуально...
  - Не ваше... - начала было Мила, но ее заглушил Симин вопль.
  - Эврика!
  Все повернулись к Симе.
  - Ты вспомнила код?
  - Нет, но у меня появилась блестящая идея!
  - Не сомневаюсь, - усмехнулась Грета.
  - Нет, я серьезно. Помнишь, как одна из твоих девчо-нок детдомовских на кактус села? Как сейчас Милочка на щетку.
  - Помню, конечно, - холодно кивнула Грета. - И вы-ходку твою идиотскую помню с наколкой на ее пипиське. И
  что?
  - А как ее зовут, помнишь?
  - Спроси что-нибудь полегче. Мы тогда почти каждый день новых девчонок привозили. А при чем тут ее имя?
  - Вензель, который я ей наколола, и есть мой код.
  - Что? Сима, ты окончательно рехнулась!
  - А по-моему, это была неплохая идея, - Сима посте-пенно успокаивалась. - Теперь есть хоть какой-то шанс. Ты знаешь, где сейчас девчонки?
  - Найти их, конечно, можно, - раздраженно пожала плечами Грета. - Скажем, через моего бывшего завхоза. Да что толку? Не будешь же их по очереди просить заглянуть себе между ног и сообщить в деталях, что там нарисовано.
  - Почему бы и нет? Ты же формально их мать.
  - Уже давно не мать. Когда меня упекли, то первым делом лишили родительских прав. После освобождения я разыскала девчонок и попыталась снова заставить их работать. Но мои бедные сиротки уже вкусили прелестей буржуазной жизни и разнежились в новых семьях. Боже, сколько труда я в них вложила! В общем, переругались мы насмерть. В них тогда проснулась детдомовская солидар-ность, они собрались все вместе и послали меня куда подальше. Да и родители их новые были настроены против меня. Вечно они мне гадят, родители эти...
  - От детей благодарности не дождешься, - лицемерно вздохнула Сима. - Что ж, значит девчонку должен найти кто-то другой.
  - Ты с ума сошла. Этим девчонкам уже по тридцат-нику! Да и как ты собираешься добраться до кода? "Мадам, не соблаговолите ли продемонстрировать свой лобок?"
  - Как - это уже второй вопрос, - Сима окончательно пришла в себя. - Разобьем проблему на части. Сначала надо решить, кто их будет искать... - выцветшие старческие глаза излучали невесть откуда взявшуюся уверенность. - Кстати, а что с Фимой? - спросила она внезапно. - Он жив? На свободе?
  - Что с ним сделается, - пожала плечами Грета. - Осво-бодился, опять торгует фруктами, только с вашей Рашей дела больше не имеет. Встречает меня с гастролей фарши- рованной рыбой...
  - Может, папа с дочками попробует договориться?
  - Упаси боже, - отрезала Грета. - Еще не хватало, чтобы он снова влип в какую-нибудь историю.
  - Кого бы еще подключить...
  - Вот же голубчики сидят, - Грета махнула рукой в сто-рону Алика и Милы. - Все равно они уже в курсе дела. Молодой человек разыщет моих половозрелых журавликов и по очереди соблазнит...
  - Кто, Алик? - расхохоталась Мила. - Это я его уже пол-года пытаюсь соблазнить, да все неудачно. Тоже, нашли Казанову...
  - Что?! Да я...
  - Ребята, вы что, шуток не понимаете? - брезгливо по-морщилась Грета. - Успокойтесь, на секс-символов вы никак не тянете.
  - Где уж нам до вас... - криво усмехнулась Мила.
  - Не вижу ничего смешного, - вмешалась Сима. - Алик и Мила - вполне симпатичные современные молодые люди. Я думаю, у них все получится.
  - Симуля, ты соображаешь, что говоришь?
  - Замечательно соображаю. Я тебе удивляюсь, Грета. Где же твой холодный аналитический ум? Где твоя воля, умение добиваться цели? Налицо проблема, и надо не ерни-чать, а думать, как использовать единственный шанс.
  Грета молчала. Повисла пауза.
  - А как глубоко у нее это... Ну, код вытатуирован? - заговорил Алик.
  - Вот, пожалуйста, - оживилась Сима. - Алик уже включился, задает практические вопросы. Отвечаю: теперь это место называют "зона бикини". К сожалению, его полностью не разглядишь даже при самом открытом купа-льнике. Но самих девочек опознать легко - я лично каждой из них на левом плече оранжевого скорпиончика набила. Это Греточка придумала...
  - Это был наш фирменный знак, - мрачно сказала Грета. - Талисман, так сказать...
  - Что же, мне их на самом деле всех соблазнять? - с тревогой спросил Алик.
  - Почему же всех? - снова расхохоталась Мила. - Тебе может повезти уже на девятой. Или на одиннадцатой...
  - Ребята, не городите чепухи, - невозмутимо продол-жила Сима. - Необязательно соблазнять. Мало ли где жен-
  
  щина бывает голой - у врача, в солярии, на пляже, в душе...
  - В общем, требуется Дон Жуан, Казанова и Джеймс Бонд в одном флаконе, - фыркнула Грета. - Не многовато ли для бедного юноши?
  - Конечно, один он не справится, - серьезно ответила Сима. - Понадобится помощница, которая будет его напра-влять. Такая как ты, Мила.
  - Вы серьезно, Серафима Аскольдовна? - девушка пе-рестала смеяться.
  - Вполне.
  - А правда, давайте попробуем! - Мила возбужденно вскочила со стульчака. - Вот будет прикол, если найдем...
  - Что за бред ты несешь, Сима, - поморщилась Грета. - А вам, барышня, никакого предложения пока, как будто, не поступало.
  - Так в чем же дело, - спокойно сказала Мила. - Пред-лагайте, обсудим.
  Грета с интересом повернулась к девушке. Милая простушка преобразилась. Перед ней стояла собранная, готовая к действию юная женщина с уверенным взглядом и решительно скрещенными на груди руками.
  - Что ж, давай попробуем, раз такая метаморфоза, - недоверчиво усмехнулась Грета. - А ты, дружок, в самом деле хочешь попытать удачи? - она повернулась к оконча-тельно обалдевшему Алику. - Готов перековаться из физи-ков в лирики?
  - Скорее в жулики, - буркнул он.
  - Это как угодно. Ваши моральные принципы меня не интересуют. Договор у нас будет очень простой. Текущие расходы мы с Симой берем на себя. Если добудете код, получите...
  Грета, секунду подумав, написала пальцем несколько цифр на запотевшем зеркале. - Ты не против, Симуля?
  - Добавь еще нолик, - откликнулась Сима. - За мой счет.
  
  Бритая, распаренная голова Коляна с блаженным фырканьем показалась над поверхностью воды. На бортике бассейна в почтительной позе стоял один из "быков", протягивая шефу телефон. Заливистые трели гулко звучали во влажном воздухе сауны.
  - Котик, это твоя Люсьен. Есть новости от Макса.
  - Что-то реальное?
  - Более чем. Вполне конкретное задание.
  - По телефону больше не слова. Быстро дуй ко мне в баню.
  - Попаришь свою курочку?
  - И пожарю тоже.
  - Лечу!
  
   Глава IV. Дебют
  - Добро пожаловать в Баден-Вюртемберг! - торжест-венно произнес Загребский и радостно засмеялся, распро-страняя добрый пивной дух, наложенный на ароматы более раннего, очевидно, вчерашнего происхождения. Распахну-тые полы нейлоновой куртки окаймляли обтянутое полоса-тым свитером объемистое брюхо.
  - Насколько я знаю, Франкфурт находится в земле Гессен, - заметил Алик, обнаруживая детальную географи-ческую подготовку к поездке.
  Но Загребского подобные мелочи не смущали.
  - Может, ты и прав, - ответил он покладисто. - В аэро-порту может и Гессен, но Карлсруэ точно в Баден-Вюртем-берге. Не зря же у нас Баден-Баден под боком. Тот самый, где Тургенев "Му-му" написал. Там вообще все русские писатели минералкой с бодуна оттягивались: Жуковский, Вяземский, Достоевский, Чернышевский...
  - При чем тут Чернышевский? - удивился Алик. - Ему некогда было по заграницам ездить, он в основном в Сибири, на каторге парился.
  - И все-то ты знаешь, - уважительно сказал Загреб-ский. - Сразу видно - журналист. А к нам зачем пожалова-ли?
  Алик переглянулся с Милой.
  - Разве Грета вам не сказала?
  - Она-то сказала... - замялся Загребский. - Только ко-гда она звонила, мы с коллегами как раз день трех королей отмечали. Праздник, согласитесь, большой, ну и погуляли соответственно. В общем, не все, что Гретхен говорила, в памяти отложилось...
  - По заданию редакции мы воссоздаем историю ан-самбля "Агрип-шоу", - строго произнесла Мила. - Нам нужно взять интервью у всех, кто входил в его первый состав.
  - А-а, ну за этим дело не станет, - махнул рукой Заг-ребский. - Девчонок разыщем без проблем. Я ж у них в ансамбле по хозяйственной части помогал, так что всех наперечет знаю. Правда, когда Фимку с Гретхен посадили, они ко мне слегка охладели.
  - Из-за чего?
  - Типа, я какие-то их старые пуанты пропил или что-то в этом роде. Большинство к этому отнеслось спокойно, но были и такие, которые до сих пор дуются. Короче, разыскать я их помогу, а там уж вы сами действуйте. Но на поиски придется немного потратиться. Ваша редакция представительские расходы предусмотрела?
  Алик неопределенно кивнул.
  - В разумных пределах, - отчеканила Мила.
  Зеленый "опель" Загребского стоял на верхнем этаже парковки. В силу его почтенного возраста краска полиняла, и автомобиль цветом напоминал соленый огурец. Сходство усиливали обшарпанные бамперы и неровные бока, словно бы огурец основательно помялся в бочке среди своих собратьев.
  Временами задувал ветер, донося с летного поля запах сгоревшего керосина. У каждого колеса машины намело по снежному сугробику. Внизу, на голых осинах сидели, на-хохлившись, вороны. За заснеженным полем выстроилась темная шеренга елей, на фоне которой, как солистка перед хором, белела одинокая береза. Из низкого серого неба выпадали длинные лохматые снежинки, похожие на перья, летящие из распоротой подушки. Пейзаж был абсолютно российским, но что-то неуловимое все же делало его иноземным, как если бы кириллические буквы написали готическим шрифтом. "Черт его знает, в чем разница, - раздраженно думал Алик, разминая замерзшие пальцы, - солнце у них под другим углом светит, что ли? Да вроде ненамного южнее Москвы...".
  Багажник машины был завален пивными банками - запечатанными и пустыми вперемежку. Загребский сгреб их покрытой красным пухом ручищей и поставил на освободившееся место сумки Алика и Милы. Затем он на-шарил алюминиевый цилиндрик с надписью "Höpfner", щелкнул крышечкой и, запрокинув голову, вылил содер-жимое банки куда-то между сросшимися воедино ржаны-ми усами и вьющейся мелким бесом запущенной рыжей бородой.
  - Я извиняюсь, трубы горят, - виновато пояснил Загребский. - Вчера с коллегами отмечали день трех королей... Праздник, согласитесь, большой, ну и сами понимаете... Ах да, я ведь уже говорил, - спохватился он. - Пивка хотите?
  Алик и Мила дружно замотали головами.
  Заснеженные ели мелькали по сторонам дороги. Загре-бский то и дело посматривал на часы.
  - Куда мы так несемся? - нервно спросила Мила.
  - Так суббота ж, - туманно пояснил Загребский. - Мо-жно и не успеть до двух.
  Смысл его недомолвок разъяснился при въезде в город. Машина остановилась у ближайшего супермаркета, стеклянные двери которого собирался запереть служащий в синем переднике.
  - Нур бир! - закричал Загребский и, выставив вперед рыжую бороду, устремился к дверям. - Драй кастен бир! Мне только три ящика пива, не понимаешь что ли, мать твою? Алька, за мной!
  Растерянный служащий придержал дверь, и бородач ворвался внутрь магазина. Алик вошел следом. Загребский сноровисто нагрузил на тележку три ящика пива.
  - Зачем столько? - Алик озадаченно посмотрел на пив-ную башню. - У вас же в багажнике еще есть.
  - Мы же не одни, - Загребский двинул тележку к вы-ходу. - Нас коллеги ждут - с утра страдают. Опять же, мы как бы в гости идем. Неудобно с пустыми руками.
  Притормозив у одной из полок, он добавил в тележку несколько бутылок водки "Горбачев".
  - Слушай, Алька, у тебя деньги есть?
  - Представительские?
  - Любые.
  Алик, поколебавшись, достал из бумажника пластико-вую карточку.
  - О, у тебя есть кредит! - оживился Загребский.
  - А у вас разве нет?
  - Есть, конечно. Просто я человек консервативный, пользуюсь, в основном, наличными. Но сегодня торопился за вами в аэропорт, не успел снять со счета.
  Багажник "опеля" был занят сумками, так что пиво и водку пришлось загрузить на заднее сиденье, рядом с Ми-
  лой.
  - Ты не обижайся, - развел руками Загребский. - Зато теперь мы с горючим.
  - Ради бога, - буркнула Мила. - Мне нет никакого дела до вашего алкоголя.
  - Так вы непьющая, миледи? - просветлел лицом Заг-ребский. - Замечательно. Тогда придерживайте верхний ящик, чтобы на головку не упал. Прецеденты, к сожалению, случались.
  Машина остановилась у трехэтажного, напоминавше-го казарму, здания. На скамейке сидели улыбчивые девахи, заплевывая семечной шелухой вытоптанный среди травы пятачок. Они бесцеремонно оглядели прибывших и тут же принялись их обсуждать.
  С балкона верхнего этажа, дымя сигаретами, свеши-вались две всклокоченные головы. При виде Загребского опухшие лица "коллег" радостно заулыбались. Алика вновь посетило мучительное чувство раздвоения - все было, как в России, за исключением чего-то, что он никак не мог уловить.
  - Куда мы попали? - изумленно спросила Мила. - Мы точно сейчас в Германии?
  - Не волнуйтесь, миледи, - Загребский галантно отк-рыл перед ней дверцу. - Это самый настоящий Баден-Вюртемберг, и перед вами самые что ни на есть немцы, можете их аусвайсы проверить. Слышь, Павлуш, ты немец или как? - крикнул он облокотившемуся o балконные перила лохматому мужику с синюшным лицом.
  - А як же ж, херр Загребский, - загоготал в ответ лохматый. - Мы тут все как один - сплошная немчура. Давай, подымайсь на этаж, не томи. Опосля трех королей душа горит.
  - Не смущайтесь, - подмигнул Загребский Миле. - Это общежитие для переселенцев. Сейчас я вас устрою в лучшем виде.
  Алик и Мила миновали стеклянный портал и оказались в длинной кишке коридора. Загребский щелкнул замком одной из дверей и пропустил Милу вперед.
  - Алик сейчас вернется, - заверил он ее. - Только раз-
  грузиться поможет.
  Задыхаясь, Алик дотащил ящик с пивом до третьего этажа. Из дверного проема на него снисходительно взирал лохматый Павлик. У него во рту среди редких коричневых пеньков вызывающе поблескивал золотой зуб.
  - Пауль, - надменно представился он, не делая попыт-ки помочь. - Давай заноси.
  Алик с облегчением опустил тяжелый ящик в прихожей.
  - Тарань сразу в зал, студент, - распорядился Павлик-Пауль, и Алик покорно внес пиво в неприбранную комнату.
  За столиком, покрытым газетой с сухими рыбьими скелетами, отекший толстяк разминал в пальцах сигарету.
  - Ну, как там, в России? Небось все так же пьют без просыху? - высокомерно спросил он, щурясь от табачного дыма.
  - Бывает, - дипломатично ответил Алик. - Но больше работают. А вы чем занимаетесь?
  - Мы-то? Мы, ясен перец, на социале, - расплылся в улыбке толстяк. - Нам государство поддержку оказывает. Помогает адаптироваться на чужбине.
  - Дает возможность изучить язык вероятного против-ника, - глумливо добавил Пауль.
  - А вы разве не немцы?
  - В какой-то степени мы, конечно, немцы. В паспорте
  же чего попало не напишут, - он подмигнул толстяку и хрипло захохотал.
  - Немцы, не немцы - какая разница? - нахмурился толстяк. - Нас это государство фашистских рабочих и кре-стьян по-любому должно по гроб жизни обеспечивать. Зря, что ли, наши отцы и деды освобождали Европу от корич-невой чумы? Напрасно на полях сражений кровь проли-вали?
  - Харош философствовать, - махнул рукой Пауль. - Да-вайте к столу, завтракать пора.
  Он опорожнил пепельницу на газетный лист, скатал бумажный шар и выбросил его в форточку. Толстяк постелил новую газету. Загребский с треском скрутил крышечку с "Горбачева". Пауль сноровисто откупорил пивные бутылки. Движения всех троих отличались чистотой и слаженностью.
  - С приездом! - провозгласил Загребский, протягивая Алику стакан. - Добро пожаловать на гостеприимную немецкую землю!
  - А как же наши планы, - растерянно оглянулся Алик. - Да и Миле ничего не сказали...
  - Ну ты даешь, студент, - неодобрительно покачал головой Пауль. - Не успел приехать, а уже косяк упорол. Тебе коллеги уважение оказывают, а ты физиономию воротишь. Не убегут твои планы. И бабетта твоя никуда не денется. Пусть отдохнет с дороги.
  Алик покорно принял в себя полстакана водки.
  - А закусить что-нибудь найдется? - выдохнул он.
  - Что ж вы по дороге ничего не прихватили, - укориз-ненно заметил толстяк. - На-ка, пивком полирни.
  Пауль вытянул из-за занавески связку мелкой сушеной рыбы.
  - Вот лучшая закусь, - он оторвал несколько рыбешек и бросил на газету. - Натуральный российский продукт. Местные фрицы такого в жисть не произведут. Только в русском магазине и купишь.
  Алик осторожно разломил иссохшее, покрытое соляны-ми кристаллами рыбье тельце. Веером разлетелась сизая чешуя.
  - Погоди, коллега, еще успеешь брюхо набить, - тол-стяк налил еще по полстакана. - Между первой и второй промежуток небольшой.
  Новообращенный "коллега" механически вылил в рот водку и глотнул из протянутой Паулем пивной бутылки.
  - Три короля любят троицу! - провозгласил толстяк и одним движением, не потеряв ни капли, виртуозно опорожнил бутылку в стоящие плотной шеренгой стаканы.
  - Вы же это вчера отмечали... - язык едва повиновался Алику.
  - А мы сами - чем не короли? - захохотал Пауль. - Щас вторую одолеем - вообще императорами станем...
  
  Алик очнулся еще затемно. Не найдя выключателя, он
  дрожащей рукой чиркнул зажигалкой и принялся подби-рать с пола одежду. В голове кто-то мерно бил кувалдой по чугунному рельсу.
  - Погоди! - услышал он уже на пороге.
  В дверном проеме показался Загребский с растре-панными волосами и всклокоченной бородой. В залитой предутренним сумраком прихожей его сходство с Карлом Марксом было пугающим. Прыгая на затоптанном полу, он пытался продеть в штанину толстенькую ногу. Алик закрыл глаза, не в силах вынести резонанса ударов в голове и прыжков Загребского.
  - Ну их на хрен, пьянчуг этих, в самом деле, - Загреб-ский наконец перестал прыгать и застегнул штаны. - Надо выходить из этого клинча. Попраздновали трех королей и хватит. Давай в бане оттянемся. Шлаки выведем. У тебя деньги еще остались?
  Алик нащупал в кармане кредитку.
  - Сначала я должен увидеть Милу, - сказал он, с тру-дом разлепляя губы.
  На двери Милы белел приколотый кнопкой листок.
  "Свинья! - прочел Алик. - Дождись меня, не смей никуда уходить".
  - Ерунда! - энергично воскликнул Загребский, комкая бумажку. - Мы сейчас убьем сразу двух зайцев. Рядом с баней живет Фрида - одна из Гретиных танцорок. Мы и здоровье поправим, и дело сделаем. Возьмем, так сказать, первое интервью.
  Алик угрюмо кивнул.
  В бане им снова овладело дежавю. Раздевалка со мно-жеством шкафчиков и резиновыми ковриками на полу в целом напоминала отечественную. Но отличие имелось и здесь: повсюду было чисто и ни один замочек не был сломан.
  Алик облачился в зеленый халат с прорезями вместо рукавов и толкнул дверь. Сходство с родиной мгновенно закончилось. Обшитый светлым деревом коридор выводил в обширный холл с выгнутой гигантской подковой барной стойкой, обставленной высокими грибами-табуретами. Дальше шла череда парных. На каждой двери была обозначена температура и влажность воздуха.
  Но главная разница заключалась в том, что здесь были не только мужчины, но и женщины: одетые в халаты, завернутые в простыни и просто голые, непринужденно разгуливающие по холлу, дремлющие в шезлонгах, выны-ривающие из бассейна.
  Алик вошел в парную и присел на верхний полок. Во влажном полумраке посетители обоего пола располагались в свободных позах. После двух заходов в голове Алика немного прояснилось. Он спустился по ступеням в бассейн, поднырнул под разрезанный на ломти резиновый фартук и выплыл в хмурый зимний день. Расчищенная от снега дорожка вела от бассейна к отдельно стоящей избушке. Издали Алик разглядел светящиеся цифры "110" - это была самая горячая парилка, до которой для пущего контраста нужно было плыть или идти голым по морозу.
  Алик уже почти доплыл до края бассейна, когда дверь избушки распахнулась, и с крыльца на снег сбежала деву-шка. На ней была только купальная шапочка. От ее разгоряченного тела поднимались клубы пара. Девушка с разбегу прыгнула в бассейн и энергично поплыла навстречу Алику. При каждом гребке на ее левом плече выныривал оранжевый скорпион с угрожающе поднятыми клешнями. Алик проводил пловчиху взглядом и быстрыми саженками устремился следом. Незнакомку он догнал уже в банном холле. Вдали, у барной стойки пламенела борода Загреб-ского.
  При виде девушки Загребский сполз со стула и прик-рыл бороду халатом.
  - Гляди, это же Фрида! - зашептал он Алику в самое ухо. - Что я тебе говорил? На ловца и зверь бежит!
  Девушка повесила купальную шапочку на крючок, отжала волосы и вошла в парную. Алик выждал минуту и последовал за ней. Фрида с закрытыми глазами лежала на верхнем полкé. Алик шкодливо огляделся и присел у ее ног. Безукоризненный педикюр девушки отливал матовой вишней. Как бы отстраняясь от пышущей жаром каменки, Алик пододвинулся поближе. Убедившись, что глаза Фриды по-прежнему прикрыты, он быстро заглянул между ее острыми коленками и ощутил легчайший кисловатый ду-шок, словно рядом открыли бутылку с кефиром. Прямо перед ним, между смуглыми бедрами незагорелой куриной грудкой белел идеально выбритый лобок. Не считая похо-жей на фасолину родинки, на бледной коже не было никаких отметин. Алик разочарованно отвернулся и выбрался из парной.
  Загребский дожидался Алика за стойкой с двумя литровыми кружками пива.
  - Повидался с Фридкой? А я тут пока пивка заказал на твой номерок. "Хефе Вайцен" называется, то есть пшенич-ное дрожжевое. Давай-ка поправимся. Со здоровьем не шутят...
  Дрожжевое пиво как нельзя лучше легло на старые дрожжи и вызвало, по словам Загребского, "терапевтичес-кую целесообразность повышения градуса". На обратном пути для продолжения курса лечения на представительские средства были куплены две бутылки "Горбачева".
  
  Глава V. Страсбургские блинчики
  - Ты, наверное, думаешь, что тебя сюда прислали водку жрать?! - Мила, поставив ногу на стул, смотрела на Алика с брезгливым любопытством, как на раздавленную гусеницу.
  Алик, понурившись, сидел на смятой постели.
  - Между прочим, зря ты так. Фриду-то в итоге я на-шел...
  - Тебе всего лишь повезло.
  - Это не везение, а вдохновение. Я о деле не забываю, как бы ни было тяжело.
  - Отчего же тебе так тяжело, сукин ты сын?
  - А ты пообщайся с Загребским и его компанией, тогда
  поймешь...
  - Еще не хватало.
  - Ну конечно, ты же у нас аналитик, мозговой центр... И каковы же твои успехи?
  - Пока ты пьянствовал, я составляла план поисков. Эти Гретины дрыгалки расползлись по Европе, как тарака-
  ны.
  Алик развел руками и звучно икнул. Мила гадливо поморщилась.
  - Иди в душ, пьянчуга. У нас дел полно.
  - Где ты научилась устраивать семейные сцены? Вроде и замужем не была...
  - Я может, на тебя виды имею. Хочу из тебя заранее человека сделать.
  - Какой кошмар. Не понимаю, зачем вообще люди же-нятся...
  Алик попытался развить мысль, но Мила прервала его повелительным жестом.
  - Заткнись. Я знаю все, что ты скажешь. Иди в душ. Мы сейчас поедем в Страсбург.
  - Зачем?
  - Искать Габи и Дануту.
  - Господи, кто их в России такими именами-то награ-дил...
  - Не забывай, что все они детдомовские. Там любой мог фантазии волю дать - от директора до уборщицы...
  Через полчаса Алик выводил "опель" Загребского на автобан.
  - Где ты взяла ключи от машины? Он тебе сам их дал?
  - Он никому ничего не в состоянии дать. Ключи мне вынес Пауль - тот, который с фиолетовой мордой. Еще пытался меня в коридоре зажать, - Мила от омерзения передернула плечами.
  - Как же мы их найдем?
  - По фотографиям.
  Стоял пасмурный день. За окном проносились голые осиновые рощи. По низким пароходным гудкам невдалеке угадывался Рейн. За мостом зеленая табличка возвещала "FRANCE". Язык дорожных указателей сменился с немец-кого на французский.
  - Никакой романтики, - проворчал Алик. - Ни тамож-ни, ни пограничников. Будто не во Францию приехал, а в Тамбовскую губернию.
  - За романтикой можешь съездить на российско-украинскую границу. Там тебе и погранцы с собачками, и паспортный контроль, и шмон. А будешь возмущаться - схлопочешь прикладом в одно место.
  - Там-то понятно - война.
  - Французы с немцами тоже сотнями лет воевали. А теперь вообще границу ликвидировали.
  - В те времена в Европе все друг на друга нападали. А сейчас только Россия на Украину.
  - Все равно помирятся.
  - Не помирятся, - убежденно помотал головой Алик.
  - Почему?
  - Жестокость прощается, подлость - нет.
  В центре Страсбурга, посреди площади, окаймленной фахверковыми домами с видимым снаружи характерным каркасом из косых балок, высился Кафедральный собор, сложенный из красного песчаника. У его западного фасада сияла стеклянными шарами большая рождественская елка. Мощеную площадь заполняли празднично раскрашенные киоски, похожие на рассыпанные разноцветные кубики.
  На прилавках стояли шеренги маленьких марципано-вых поросят. Над огромными кастрюлями с глинтвейном поднимался пряный пар. На грилях шипели толстенькие румяные колбаски. Пахло корицей, свежим хлебом и жаре-ным мясом.
  Почти в каждом киоске девушки в чепцах и перед-никах с кружевными оборками жарили французские кре-пы. Они наливали вязкое тесто на круглые сковородки без бортиков, и разравнивали его изящными лопатками, похо-жими на крошечные деревянные грабли.
  Алик ощутил ставшее привычным раздвоение. "Черт знает что в этом Эльзасе, - думал он, кутаясь в шарф. - Не разберешь, Германия это или Франция. И на Россию похоже - ярмарка, блины, но все как-то по-другому. Может, из-за этих чепцов с оборками? Или потому что пьяных нет?".
  - Крепы какие-то... - презрительно скривилась Мила. - Это же наши русские блины!
  - Тебя послушать, так все на свете русское, - хмыкнул Алик. - Блины, березки, медведи... Минет, по-твоему, тоже наше изобретение? Ведь еще Петр первый говорил боя- рам...
  - При чем тут минет, дурак? - Мила от неожиданности остановилась.
  - При том. Где ты видела в России такие лопаточки? Такие чепцы и фартуки? Все чисто, культурно, по-европейски...
  - Заткнись. Чем кокошники хуже чепцов? Культура не в лопаточках, а в духовности. А духовность есть только в России. И вообще, ищи лучше наших теток. Я гляжу, тут этих блинщиц пруд пруди. Дай-ка еще раз на фото глянуть...
  Габи и Данута нашлись в киоске у южного нефа Кафедрального собора. Загребский не соврал - они работали вместе и, судя по слаженным движениям, были давними компаньонками.
  - Готов к бою, Казанова? - спросила Мила. - Иди клей-ся, я подстрахую.
  Алик вздохнул и отправился к киоску. На плече у него висел фотоаппарат с длинным, похожим на детскую пирамидку объективом. Мила двинулась следом.
  - ... почему бы и нет? - донесся до нее низкий голос чернявой Габи. - Сколько вы заплатите за это ваше интервью?
  - А разве вам самим не хотелось бы просто поговорить, вспомнить "Агрип-шоу"... - голос Алика был полон напуск-
  ного энтузиазма.
  - Просто так в наше время ничего не бывает, - отре-зала Данута - богатырского сложения дама с накладной соломенной косой. - Вы же на этом деньги зарабатываете, вот и делитесь.
  - И сколько же вы хотите? - спросила подошедшая Ми-ла.
  - По соточке евриков на каждую, и все дела, - Данута смотрела на нее с равнодушной улыбкой. - И в ресторанчик сводите. Не в киоске же интервьюировать.
  - По полтиннику, - твердо ответила Мила. - И говорить будем за чашкой кофе. Согласны?
  - Не знаю... - Данута вопросительно посмотрела на по-
  другу.
  - Да уж ладно, - усмехнулись Габи. - У господ журна-листов в кармане, похоже, не густо. На чистом энтузиазме работают. Бог с ними - посидим, почирикаем, вспомним былое. О нашей укротительнице Грете можно много чего порассказать...
  Вечером в кафе Алик для начала сделал несколько фотографий. В помещении было жарко, и девушки сняли куртки. На плече Дануты из-под рукава футболки выглянул знакомый оранжевый скорпион.
  - Какая прелесть! - воскликнула Мила. - Можно посмо-треть?
  Данута нехотя задрала рукав, и Мила с преувели-ченным вниманием рассмотрела татуировку.
  - Разве вы раньше не видели этого скорпиона? - при-щурилась Габи.
  - Не видела. А что?
  - А то, что у каждой девочки в "Агрип-шоу" было такое тату. Это была наша метка, талисман, signature, так сказать. И вы не могли этого не знать от Греты. Вы что, проверяете нас? Боитесь зря стольник потерять? - Габи, презрительно усмехнувшись, расстегнула блузку и предъявила такого же скорпиона на смуглом плече. На нее оборачивались из-за соседних столиков.
  - Зачем вы так, - смутился Алик. - Просто мы, помимо основной работы, коллекционируем фото татуировок...
  - Кстати, если у вас на теле есть какие-то другие инте-ресные изображения, то мы могли бы устроить фотосессию в стиле ню, - вмешалась Мила. - За отдельные деньги, конечно.
  - Так бы сразу и сказали, что клепаете дешевые жур-налы для пиздострадателей, - брезгливо скривилась Габи, застегивая блузку. - А то интервью, интервью...
  - Почему дешевые? - Алик оторопело опустил объектив камеры.
  - Потому что для солидных журналов снимают двадца-тилетних шлюх, оплачивают им каждый день массаж, соля-рий, спортзал с личным тренером и так далее. А вы полтин-ником норовите отделаться... Пошли, Данутик.
  Девушки исчезли за стеклянной дверью.
  - Ни черта у нас не получится, - мрачно сказал Алик, глядя сквозь лобовое стекло на освещенный фарами автобан. - Совершенно непонятно, как к ним подступиться.
  - Что ты за мужик? - Мила брезгливо поморщилась. - Прекрати труса праздновать. Не получилось в лоб, зайдем с фланга.
  - А если и с фланга не получится?
  - Тогда зайдем с тыла. И так по кругу, пока результата не добьемся!
  У входа в общежитие Пауль с "коллегой" "забивали коз-ла". Несмотря на темноту и холод, они с азартом колотили костяшками домино по заиндевелому столику, выкладывая их цепочкой вокруг пузатой бутылки.
  - Халлё, коллеги! - салютовал стаканом Пауль. - А мы тут сезон пикников открываем на свежем воздухе. Давайте к нам. Цепляйте свежий флакон и подгребайте. На танкштелле еще отпускают.
  - Какие мы вам коллеги? - возмутился Алик.
  - Где уж нам! - скривил толстяк физиономию, цветом и формой напоминавшую перезревшую свеклу. - Вы, энтелегенты, во все времена трудящимся человеком брезговали... Не зря Владимир Ильич, а особенно Иосиф Виссарионыч, вас пачками в расход выводили. Да и у Вла-димир Владимирыча терпение вот-вот лопнет...
   Исторический экскурс толстяка прервала Мила. Она
  крепко наступила сапожком на его расквашенный ботинок и произнесла длинную тираду из затейливо связанных между собой слов, ни одно из которых не являлось лестным для него эпитетом.
  - Возможно, вы и правы, мадам, - уважительно отве-тил Пауль за утратившего дар речи толстяка. - Похоже, мы с вами классово близки...
  Поздно вечером явился Загребский.
  - Разыскали подружек? - нежданный гость икнул, ума-щивая грузное тело на кухонном табурете. Мила помор-щилась и открыла форточку.
  - Разыскали, - буркнул Алик.
  - Что ж вы тогда кислые такие? - возвысил голос Заг-
  ребский. - Алька, у тебя найдется что-нибудь для настрое-ния?
  - Еще чего, - вскинулась Мила. - Вам что, алкашей ва-ших мало?
  - Зря вы так, миледи. Мои коллеги - достойные, за-конопослушные люди. Звезд с неба, может, и не хватают, но и зла никому не делают.
  - Видела я ваше законопослушание. Никакого толку от вас.
  - И тут вы ошибаетесь, сударыня. Дядя Загребский вам еще очень и очень пригодится. Более того, без меня у вас вообще ничего не получится.
  - Это почему же?
  - По простой причине, - Загребский невозмутимо за-курил, выдерживая паузу. - Я, между прочим, мастер спорта по шахматам. Был без пяти минут гроссмейстером.
  Он дождался Милиного "и что?", неожиданно легко поднялся с табуретки и прошелся по кухне.
  - И то. Не надо быть шахматистом, чтобы понять, что все эти ваши интервью - сплошная фикция. Когда Алик увидел Фридку в бане, он даже не пытался с ней заго-ворить. Зато во все глаза разглядывал ее голой в парной. Ты думаешь, я был с бодуна и ничего не соображал?
  Алик растерянно молчал.
  - Я вас вычислил! - торжественно провозгласил без пя-ти минут гроссмейстер. - Вы хотели использовать меня втемную? Что ж, это была неплохая комбинация. Но вы не учли, что имеете дело с незаурядным интеллектом и трени-рованной логикой.
  В наступившей тишине с верхнего этажа доносились тяжелые шаги и короткое стеклянное звяканье - очевидно, Пауль с коллегой сервировали аперитив перед ужином.
  - Вам нужно что-то найти на теле одной из этих танцорок, не так ли? - продолжил Загребский. - Вся фишка в том, - он поднял вверх палец, - что все эти девчонки из ансамбля - сироты из детдома. Оттолкнувшись от этой точки, все остальное было понять уже несложно.
  - Что же ты, в конце концов, понял?! - не выдержал Алик, но тут же замолчал под испепеляющим взглядом Ми-
  лы.
  Загребский был доволен произведенным эффектом.
  - Я понял, что одной из сироток светит наследство в России! - громогласно объявил он. - Доказательством родс-тва служит какая-то особая родинка на теле. Вы хотите ее найти и продать эту информацию ее хозяйке. Все верно? - Загребский опустился на стул и торжествующе замолчал.
  - Собственно... - начал было Алик, но Мила неожидан-но вскочила с места, достала из шкафа спрятанную между книг бутылку водки и со стуком поставила ее на стол.
  - Ты гений, Загребский, - произнесла она восхищенно. - Взял и все раскрыл, не вставая со стула, как Шерлок Холмс. Ничего, что я на ты?
  - О чем разговор, миледи, - расплылся в улыбке гений. - Свои же люди.
  - Это просто невероятно, - не унималась Мила.
  - Истина часто выглядит неправдоподобной, - Загребс-кий самодовольно откинулся на спинку стула. - Взять хотя бы Достоевского. После публикации "Преступления и наказания" петербургские студенты обвиняли его в клевете, хотя описанную историю он взял из жизни.
  - Алик, не замирай! - скомандовала Мила. - Доставай стаканы.
  - Со мной главное - не темнить, - разглагольствовал за-хмелевший Загребский полчаса спустя. - Это просто бесполезно - все равно вычислю. И без меня вы эту наслед-ницу все едино не отыщете... А мне за содействие ничего и не надо. Для меня главное - полет вдохновения, красота логической конструкции, торжество комбинационного мышления... Ну, и хорошая компания, конечно. А то с коллегами моими с ума сойдешь. Да и печень, опять же, не каучуковая...
  - Давайте вернемся к девушкам из "Агрип-шоу", - де-ликатно перебила гроссмейстера Мила. - Надо же, наконец, составить план поисков.
  - А чего его составлять. Список девчонок при мне, - Загребский развернул сложенный вчетверо лист. На мятой разлинованной бумаге значилось:
  
  1. Фрида - Карлсруэ;
  2. Инга - Карлсруэ;
  3. Габи - Страсбург;
  4. Данута - Страсбург;
  5. Дагмар - Баден-Баден;
  6. Рената - Гейдельберг;
  7. Стана - Бамберг;
  8. Мирка - Байройт;
  9. Тереза - Карловы Вары;
  10. Ашхен - Кёльн;
  11. Астрид - Рейхенау;
  12. Эстер - Гамбург.
  
  - Фридку можно уже вычеркнуть, - с гордостью заметил Загребский. - Тут мы с Аликом хорошо поработали. А в Страсбург вы зря без меня поехали...
  - Ты ведь спал, - деликатно напомнила Мила.
  - Могли бы и подождать немного. Я и проснулся-то через две минуты после вашего отъезда. Дело в том, что Габик с Данутиком - барышни строптивые, с ними не всякий сладит...
  - Это мы уже поняли. Тогда будем двигаться по спи-ску, - Мила взяла инициативу в свои руки. - Кто к нам ближе всех?
  - Инга. Но она как сквозь землю провалилась - с квартиры съехала и телефон сменила. Давайте для начала съездим к Дагмар - в Баден-Баден. Тут всего-то километров тридцать...
  
  Не слишком изящные, но безукоризненно наманикю-ренные пальчики пробежались по панели телефона, и в квартире Максимилиана Фабиановича раздался звонок. Максимилиан Фабианович нажал кнопку приема и молча приложил аппарат к уху.
  - Але, это Людик, - услышал он в трубке. - Я по-быстрому, как ты велел. Братец и сестрица в порядке, работают. Правда, сильно пока не преуспели - реально взяли только одно интервью из двенадцати. Но стараются. Им тут дядя помогать вызвался - хоть и пьющий, но толковый. А бабули в столице вестей дожидаются, как и ты. Ну, все. Буду держать тебя в курсе. Целую, пупсик.
  Трубка издала короткий смешок и смолкла. Максими-лиан Фабианович поморщился и нажал кнопку отбоя.
  Тем временем наманикюренные пальчики набрали новую комбинацию цифр, и пухлые, цвета спелой малины губки проворковали:
  - Колюня, привет, солнце! Да-да, это я, а не одна из твоих шалав. Да ладно, будто я не знаю... Как там твоя кукурузинка? Тебе прям сразу ближе к делу подавай... - малиновые губки сложились обиженным сердечком. - А как насчет немного понежничать со своей Люсенькой? Сказать ей, как сильно ты по ней соскучился? Ну и свинья же ты, Колян, чесслово... Работа идет, но результата пока нет. Максу рапортую регулярно. Все честно ему рассказываю. Тот случай, когда врать незачем. Чем раньше он свои буковки получит, тем скорее мы... Ладно-ладно, молчу. Ска-жи, что я у тебя умничка... Что я твоя курочка... Скажи, что козявочка... Еще раз... Еще... Ох, Колюнь, я сейчас с ума сойду... Как "до связи"?! Жлоб противный...
  
  Глава VI. От Каракаллы до Фридрихсбада
  Под расписным куполом парила многоярусная бронзо-вая люстра. Матово отсвечивали складчатые ламбрекены из золоченой парчи и сумрачные полотна в тяжелых рамах. Музейную атмосферу, однако, разрушали весело разграф-ленные карточные столы, блестящее колесо рулетки, похо-жее на мишень для игры в дартс и стопки разноцветных фишек. Красные шелковые экраны на стенах приглушали голос экскурсовода:
  - ...Казино Баден-Бадена было построено в тысяча восемьсот двадцать четвертом году по проекту немецкого архитектора Вайнбреннера, хотя его основателем был француз Жак Беназье. По его желанию художники офор-мили игорные залы, копируя убранство французских королевских замков в стиле Людовика шестнадцатого. Это старейшее казино в Германии. Знаменитая Марлен Дитрих называла его самым красивым в мире...
  Женщина-гид была одета в красный брючный костюм
  с золотой отделкой. "Словно из китайского флага скроено..." - подумал Алик.
  - Это Дагмар, - громко прошептал Загребский. - Дума-ете, она в тон стенам платье напялила? Ни фига подобного. Это она маскирует свою ностальгию по Советскому Союзу.
  - Что же она тогда здесь делает? Ехала бы в Россию.
  - Ты не понимаешь, - засопел Загребский. - Это обыч-ная среди наших русаков позиция - ругать Германию и превозносить Россию. Даже если они приехали из Ташкента или Караганды. При этом в Русланд никто не возвраща-ется...
  - Тише вы, - прошипела Мила.
  Ведущая покосилась на Загребского и повысила голос:
  - Историки утверждают, что именно после открытия казино, Баден-Баден стали называть летней столицей Европы. Здесь играют в европейскую и американскую ру-летку, в блек-джек и покер. Это казино посещали классики русской литературы: Лев Толстой, Федор Достоевский, Николай Гоголь, Иван Тургенев...
  Алик и Загребский отошли в глубину зала.
  - А ты не боишься, что она тебя узнает?
  Загребский покачал головой.
  - Она единственная, кто поддержал меня в трудную минуту.
  - В какую минуту?
  - После Гретиной посадки эти забывшие плетку танцо-
  рки настолько обнаглели, что решили линчевать меня за пропажу каких-то своих линялых пуантов. Собрались оголтелой стаей и учинили мне форменный перекрестный допрос. Потом слово взяла Дагмар и устроила мне что-то вроде комсомольской проработки. Я, как положено, стоял, опустив голову, кивал, и в итоге она оттаяла. Когда имеешь дело с коммунистами и женщинами, главное - признать ошибки, покаяться и пообещать исправиться. А этим занудам-буржуям надо непременно вернуть убытки, даже если презренный металл давно потрачен на дружеское общение с коллегами. Многие из девчонок оказались как раз такими занудами. Успели за свою недолгую жизнь при капитализме надышаться миазмами общества потребле- ния...
  - И все из-за пуантов?
  - Пуанты - это я образно. Там еще рояль был концерт-ный, реквизит кой-какой, канделябры всякие...
  Экскурсия закончилась. Загребский энергично проби-лся сквозь толпу туристов и тут же вернулся, ведя под руку гида.
  - Знакомься, Даги, это Алик и Мила - журналисты из Москвы.
  - Дагмар Ивановна, - экскурсовод протянула узкую ла-донь. - Вы из какого издания, товарищи?
  - "Комсомольская правда", - поспешно ответил Алик.
  - Что ж, после геополитической катастрофы ваша га-зета сохранила хоть какое-то подобие принципиальности, - благосклонно кивнула Дагмар.
  - Какой катастрофы? - пробормотал Алик.
  - Разве вы не знаете, что президент России назвал рас-пад СССР крупнейшей геополитической катастрофой двадцатого века? - нахмурилась экскурсовод. Как же вы работаете, не опираясь на позицию политического руко-водства страны?
  Наступила тишина, прерываемая шарканьем ног покидавших казино экскурсантов.
  - Они это учтут в дальнейшей работе, - нарушил мол-чание Загребский.
  Алик и Мила дружно закивали.
  - Ну, хорошо, - смягчилась Дагмар. - Хотите посмо-треть достопримечательности города?
  - Ты знаешь, Даги, - вмешался Загребский, - я думаю, ребятам было бы интересно увидеть что-нибудь историчес-кое.
  - Могу показать места, где бывали Ленин, Луначарс-кий, Горький, Клара Цеткин... - Дагмар взглянула в зеркало и поправила высокую прическу в стиле шестидесятых.
  - Все это, конечно, очень интересно, - промямлил Алик, - но хотелось бы увидеть что-то более древнее. Напри-мер, римские термы Каракаллы или Фридрихсбада ...
  - Ребята, вы что, в бане никогда не были? Давайте я
  лучше покажу вам дом, где жил Василий Андреевич Жуковский.
  - Предлагаю компромисс, - решительно заявила Мила. - Для начала мы выпьем где-нибудь кофе, а потом решим, что посмотреть в первую очередь.
  На Кайзераллее гулял ветер. Праздничные гирлянды обвивали голые ветви каштанов, добавляя красок в серенький зимний день. Дагмар сменила костюм гида на брюки и вязаную кофту, распустила волосы и из полусумасшедшего гида превратилась в обычную европей-скую девушку.
  В кондитерской плавали ароматы кофе и ванили.
  - Обожаю эти сиропные заведения, - поморщился Загребский. - Запах такой, будто протухла бочка лимонада. Так и кажется, что прилипнешь к стулу, как муха к патоке...
  - Готова поспорить, что наш либерал Загребский изоб-разил меня эдаким левым ортодоксом, - сказала Дагмар, усаживаясь за столик. - Но это не более, чем штамп. Просто я не гонюсь за модой. Сейчас модно нарушать всевозмож-ные табу, традиции, границы, но ведь мир без границ немыслим. Вот у меня в руке чашка шоколада. Я могу пить его, подливать еще и делать это сколь угодно долго, потому что существует граница между мной и шоколадом, то есть чашка. Но если шоколад из чашки вылить, то он растечется бесформенной лужей, и я уже не смогу им насладиться, хотя формально шоколадом он быть не перестанет. Отсут-ствие границ означает отсутствие формы. Жизнь без формы - это существование амебы. Не случайно жизнь развивалась от зыбкой формы к устойчивой.
  - Форма должна непрерывно меняться, - Алик вклини-лся в монолог Дагмар. - Неизменность формы может приве-сти к ее окостенению. А застывшая форма - это смерть. Чашка не выдержит внутреннего напряжения и лопнет.
  - Ничего не окостенеет, - Дагмар раздраженно присту-кнула чашкой о стол. - Надо не менять существующую форму, а совершенствовать, вот и все. Если бы это понимали в кремлевском руководстве в конце прошлого века, то все мы до сих пор жили бы в Советском Союзе, а Берлин был бы столицей ГДР.
  - Кто же должен был ее совершенствовать? Маразма-тики из политбюро ЦК КПСС?
  Мила под столом наступила Алику на ногу, но Дагмар отреагировала на удивление спокойно.
  - В этом все и дело, - вздохнула она. - Китайские това-рищи вовремя поняли, что залог успеха - это сменяемость руководства. Нужно готовить смену, правильно ее воспиты-вать, а затем бережно передавать ей власть...
  - ...то есть клонировать одну и ту же закостенелую форму, - подхватил Алик. - Кому нужны все эти китайские премудрости с воспитанием молодежи и передачей власти? Не проще ли и не честнее в положенный конституцией срок провести очередные выборы и сменить власть?
  - Пролы могут выбирать только себе подобных, - през-рительно сощурилась Дагмар. - В Венесуэле, например, выбрали водителя автобуса. А страной должна управлять элита, каста посвященных. Только тогда государство может быть сильным.
  - Послушайте, Дагмар Ивановна, - раздельно произнес Алик, сдерживая подступившее бешенство. - Скажите честно, кого вы начитались - Ницше, Блаженного Августи-на, Николая Ильина? Если каждая страна будет стремиться стать сильнее соседней, то это будет означать бесконечную череду войн, и ничто другое!
  Дагмар поднялась со стула. Ее волосы рассыпались по плечам, спина округлилась, как у кошки перед прыжком, в
  глазах промелькнули желтые рысьи искры.
  - Господи, о чем вы? - в отчаянии всплеснула руками Мила, изо всех сил пиная под столом Алика. - Разве мы для этого сюда пришли?
  - Я вообще не понимаю, зачем мы здесь, - прогудел Загребский. Всему виной этот пакостный карамельный дух, вся эта пастила в шоколаде и прочие профитроли! Идемте к "Бóрису", - воскликнул он, умоляюще воздевая усеянные зелеными веснушками ручищи. - Идемте к "Бóрису"!
  У "Бóриса" поблескивала в полумраке барная стойка, пахло пролитым ромом и сигарами.
  - Неужели ты не понимаешь, что толпа не в состоянии придумать ничего стóящего? - Дагмар раскраснелась от вишневой наливки и стянула вязаный джемпер. Из-под выреза кофты выглядывали оранжевые скорпионьи клеш-ни.
  - Может быть, - кивнул Алик. - Демократия - это во-обще дерьмо. Но ведь ничего лучшего пока не придумали. Это кто сказал?
  - Достоевский, кажется, - наморщил лоб Загребский.
  - Это сказал Черчилль, - подала голос Мила. - Нам на курсах по дошкольному воспитанию рассказывали.
  - Гениально! - воскликнул Загребский. - За это надо выпить шнапса.
  - Сам пей эту фруктовую самогонку, - скривилась Даг-мар. - Налей мне лучше честной водки.
  Бармен услужливо наполнил рюмки.
  - За демократию! - провозгласил Алик.
  - Далась тебе эта демократия, - хмельно засмеялась Дагмар. - Любая демократия приводит к диктатуре подонков. Знаешь, кто это сказал? Нет, Загребский, опять ты не угадал со своим Достоевским. И Черчилль тут ни при чем. К такому выводу пришел Альфред Нобель. Возможно, под влиянием этой мысли он и изобрел динамит. Живи он сегодня, то крайне удивился бы, что демократия все еще существует.
  - Еще больше он удивился бы словосочетанию "Нобелевская премия мира", - буркнул Алик. - Получается, что процентами с капитала, нажитого на продаже взрыв- чатки, одаривают борцов за мир.
  - Вот именно, - Дагмар опрокинула рюмку в накра-шенный рот. - Мир - это лишь цепочка передышек в непрерывно длящейся войне. Война главнее мира. Иначе Толстой назвал бы свой роман "Мир и война".
  - А Достоевский - "Наказание и преступление", - под-хватил Загребский. - Уж он-то точно знал, что зло пер-вично, а добро вторично. Сначала убивают, а потом расследуют. При этом ни одно расследование еще не воскресило убитого.
  - Увы, это так,- вздохнула Дагмар. - Зло всегда напа-
  дает, добро только защищается...
  - А что предлагаете лично вы, чтобы это изменить? - запальчиво крикнул пьяный Алик. - С кем вы, Дагмар Ивановна?
  - Да ни с кем, - Дагмар устало свесила руки между колен. - В детдоме нам все талдычили про счастливое советское детство, хотя мы не верили ни единому слову - сироты остро чувствуют фальшь. Потом нескончаемые тренировки в "Агрип-шоу", армейская дисциплина, жесткая диета, гастроли... Грета пыталась нам привить западный дух победителей, способных добиваться цели любой ценой, а нам хотелось игрушек, конфет, домашнего баловства. Мы превратились в механических кукол. После ее ареста мы вздохнули с облегчением, особенно когда нас разобрали по семьям. Но мы были уже слишком взрослыми, а главное - чересчур закаленными и выносливыми, чтобы принять весь этот патриархальный, занудно-упорядочен-ный быт. Мы чувствовали себя, как Загребский в кондитерской. Моими новыми родителями стала бездетная пожилая пара из Штутгарта. Они все нудили про христи-анское милосердие и толковали евангельские притчи. Молиться заставляли три раза в день, а в кино водили раз в три месяца. Я сбежала от них, едва мне стукнуло семнадцать. Конечно, российская жизнь грубее и неказис-тее здешней, но память всегда романтизирует прошлое... Иногда меня начинает раздражать европейский рациона-лизм, вся эта долбаная западная демократия, и начинает тянуть в Россию, хотя я знаю, что не выдержу там и месяца - меня просто стошнит от их вранья и безалаберности. Вот тебе и вся моя политическая платформа, Загребский, а не замшелый троцкизм, в который ты меня рядишь. Между прочим, с такими мыслями здесь живет большинство переселенцев из совка, хотя никто в этом не признается. Повинуясь неосознанному желанию побыть в атмосфере советского бардака, они ходят в русские магазины, где все свалено в кучу, как в подсобке какого-нибудь продмага на окраине Воронежа. Покупают лежалую колбасу, просрочен-ные конфеты, заплесневелые семечки... Некоторые посто-янно ездят, как они говорят - "домой", тратят там все, что здесь зарабатывают. Один аусзидлер из Казахстана, - между прочим, этнический немец, - заявил мне, что лучшее на свете пиво варят в его родном Чимкенте. Причем он был искренен, не кривил душой. Просто в его сознании зафиксировались мгновения наивысшего счастья, когда он вместе с соседскими пацанами запивал этим самым пивом воняющую резиной водку, а затем тискал в лопухах доступ-ную барышню из местных. При этом все вокруг говорили исключительно по-русски и плевались семечной шелухой во все стороны света...
  Дагмар смолкла и кивнула почувствовавшему значи-мость паузы бармену. Алик сочувственно молчал.
  - Может, все же поедем в Каракаллы? - осторожно подала голос Мила. - Освежимся, поболтаем о демократии, о ностальгии...
  Дагмар залпом выпила и помотала головой. По ее знаку бармен снова налил ей и быстро пододвинувшему рюмку Загребскому.
  - В Каракл... в Каракаллах нужен купальник, - выдох-нула она. - У меня с собой нет.
  - Тогда может, во Фридрихсбад? - оживился Загреб-ский. - Там все парятся в натуральном виде, как в день сотворения мира.
  - В день ст-творения мира человека еще не было, - с трудом выговорила Дагмар. - Он появился только на шс-стой день. А Фридрихсбад - это ид-дея, - девушка икнула и зажала ладонью рот. - Там вся эта водяра быстро вывет- рится. Господи, зачем же я так напилась...
  Икающую Дагмар усадили на заднее сиденье "опеля".
  - Фридрихсбадские термы - это рай на земле, - Загреб-ский вырулил со стоянки и покатил по брусчатке Кайзер-аллее. - Бассейны, парилки на любой вкус, фрески, лепни-на, витражи, колонны, купола... И все голые - как положено в раю. Там Достоевский с Гоголем после казино оттягива-лись...
  Внезапно Дагмар перестала икать. С заднего сиденья послышались мучительные звуки сдерживаемых спазм, вскоре сменившиеся мажорным аккордом облегчающего потока.
  - Даги, что ты творишь! - горестно воскликнул Загреб-ский. - Я же только что чехлы постирал!
  - Не свисти, Загребский, никаких чехлов ты сроду не стирал, - отозвалась Мила. - Однако здесь целый потоп. Какой уж тут на фиг Фридрихсбад. Давай-ка, поворачивай к ее дому. Адрес знаешь?
  Дома Мила приказала Алику внести поникшее тело Дагмар в ванную и закрыла за собой дверь.
  - Получается, ей вообще нельзя пить, - бормотал Загре-бский озабоченно открывая одну за другой дверцы кухон-ных шкафчиков. - Бывают люди, которым алкоголь попро-сту противопоказан в силу природных особенностей орга-низма. О, кое-что тут все же есть.
  Загребский с довольной гримасой извлек на свет буты-лку ликера "Егермейстер".
  Из ванной вышел Алик. На немой вопрос Загребского он отрицательно покачал головой.
  - Не расстраивайся, - утешил его бородач. - Значит, продолжим партию. Ты "егеря" будешь?
  Алик передернул плечами и затряс головой.
  - Тогда я сам на сам. Будь здоров.
  Загребский наполнил ликером чайную чашку и с видимым удовольствием выпил.
  - Замечательная настойка. Более полусотни трав. Про-сто-таки эликсир здоровья. Незаменимое средство для укрепления иммунной системы. Его еще Федор Михайлович шибко уважал, царство ему небесное. Зря ты отказываешь-ся, ей-богу... - Загребский снова взялся за бутылку.
  Из ванной с поджатыми губами вышла Мила. Следом на нетвердых ногах показалась Дагмар в наброшенном на плечи махровом халате. Безжизненное лицо девушки было лишено красок. Она сделала несколько шагов и опустилась на кровать.
  
  - А тебя в Россию не тянет? - Мила протерла ладонью запотевшее стекло "опеля". Машина неслась по пустому в ночной час автобану. Алик мирно храпел на заднем сиденье.
  - Чего я там не видел? - зевнул Загребский. - Носталь-
  гия - удел сентиментальных недоумков.
  - Да ладно. Русские люди за границей всегда тосковали по родине. Взять хотя бы твоего Достоевского...
  - Достоевский не тосковал по родине, - возразил Заг-ребский. - Как можно скучать по стране, в которой тебя приговорили к расстрелу за одну лишь болтовню по пятницам у Петрашевского?
  - Разве его расстреляли? - недоуменно спросила Мила.
  - Вам, миледи, определенно есть смысл хотя бы иногда листать что-нибудь на сон грядущий. Весь их кружок поставили к стенке, имитируя расстрел, но в последнюю минуту казнь заменили каторгой. Один из его товарищей после этого сошел с ума. Так что, откинувшись на волю, Федор Михалыч отваливал за границу, как только у него заводились деньги. Когда с супругой, когда с подругой.
  - Это неважно, - отмахнулась Мила. - Все равно он лю-бил Россию и был российским патриотом.
  - Философы такого калибра не бывают патриотами, - покачал головой Загребский. - Их дух витает в таких вы-сях, где категории бытового патриотизма просто не сущест-вует.
  - И все-таки, - упорствовала Мила, - многие эмигран-ты испытывают ностальгию, с этим не поспоришь.
  - Люди редко анализируют свои чувства. Чаще всего они нормальную человеческую грусть по невозвратному прошлому принимают за ностальгию по оставленным горо-дам и странам. Чтобы избавиться от такой ностальгии, лучше всего посетить этот самый утраченный рай, из кото-рого в свое время бежал, как из чумного барака. Большин-ству это помогает.
  - А как быть меньшинству?
  - А это уж пусть они сами решают, что им лучше - ос-таться в нормальной стране или вернуться в сдуру покинутое отечество. Жить по закону или "по понятиям". Со скучными европейцами или среди одурманенного бредня-ми о "новом русском мире" плебса, мнящего себя высокоду-ховным наследником Толстого и Достоевского.
  - Сам ты плебс, - обиделась Мила. - Народ ошибаться не может. Народ, между прочим, всегда прав.
  - А главное - убежден в своей правоте, - неожиданно засмеялся Загребский. - И знаешь, что самое смешное? Эти ностальжёры из меньшинства уверены, что страна, которая их приютила, устроена неправильно, а как ее сделать правильной, знают именно они - пришельцы из развалив-шейся, обанкротившейся во всех смыслах империи, живу-щей торговлей керосином...
  Страстный монолог бородача прервал телефонный звонок.
  - Ого, - Загребский посмотрел на часы. - В три часа ночи без серьезного повода не звонят.
  - Але, - он нажал кнопку приема и включил громкую связь.
  - Здравствуй, Загреб, - послышался женский голос. - Узнаешь?
  - Габик, как же тебя не узнать, - с ласковой иронией отозвался Загребский. - Но что тебя заставило потревожить мой покой в столь поздний час?
  - Догадайся сам, ты же умный. Аналитик хренов.
  - Вряд ли ты достигнешь поставленной цели, разгова-ривая в подобном тоне, - вздохнул Загребский.
  - Ничего, достигну, - голос в трубке был злым и уста-лым. - Куда вы, на хрен, денетесь.
  - Детка, какая муха тебя укусила? Не дай бог, с Данутиком опять разосрались?
  - Не дождешься, - огрызнулась трубка. - Лучше скажи,
  это ты к нам прислал эту шалаву московскую со своим малохольным хахалем?
  Мила возмущенно приподнялась в кресле, но Загребс-кий предостерегающе поднял руку.
  - Малохольный хахаль - это недурная аллитерация, - осторожно ответил он. - Но в чем, собственно, фишка, как сейчас говорят на нашей исторической родине?
  - Короче, - голос в трубке грозно зазвенел. - Какие-то гады сегодня подожгли наш киоск.
  - Должен тебя огорчить, Габик, - ответил Загребский полным сочувствия голосом. - Мои московские друзья тут ни при чем. После вашей встречи в Страсбурге они все время со мной. У них стопроцентное алиби.
  - Я на них и не думаю, - голос устало стих. - Им такое провернуть - кишка тонка. Я про другое. Пока страховка разберется, пока заплатит, пройдет куча времени. А нам работать надо, сезон проходит. Короче, срочно нужны деньги на ремонт.
  - Габик, ты же знаешь, моя сольвентность оставляет желать лучшего...
  - Господи, мне бы и в голову не пришло просить у тебя взаймы. Но эта московская мандолина предлагала платную фотосессию... Ты можешь с ней связаться?
  - Московская мандолина слушает, - спокойно сказала Мила, наклонившись над телефоном. - И если ты, курва эльзасская, прикусишь свой поганый язык, то мы сможем поговорить о деле...
  Мила отключила громкую связь и поднесла трубку к уху. Тем временем "опель" поравнялся с указателем "Karlsruhe" и, мигая оранжевым фонариком, съехал с автобана в заснеженный ночной город.
  Мила с треском захлопнула крышечку телефона.
  - Договорились? - Загребский, подрулил к спящему об-щежитию.
  - Договорились, - раздраженно ответила Мила. - Эти сучки с первой минуты меня невзлюбили. Условия ставят, будто они фотомодели какие. Лесбиянки чертовы...
  - Беда-то ведь небольшая, - философски заметил Заг-ребский, паркуя машину. - Главное, что они идут на контакт. Алька, кончай ночевать, приехали! - гаркнул он, перегнувшись через спинку сиденья.
  На третьем этаже общежития поперек прохода лежал Пауль, наполняя гулкий коридор мерным храпом.
  - Совсем немного недотянул, - заметил Загребский, переступая через тело. - Всего-то метров восемь.
  - Не всякий алкаш взойдет на этаж, - нетрезво засме-ялся Алик.
  Пауль неожиданно перестал храпеть и поднялся на ноги.
  - Это я-то алкаш? Ты на себя посмотри, ботаник позорный! Выходит, если рабочий человек принял сто грамм для снятия стресса, то он алкаш. А когда какой-нибудь член, сцуко, корреспондент лыка не вяжет, так он, бля, культурно подшофе, так, что ли?! Ты смотри, студент, как бы тебе с таким мировоззрением проблем не нажить. С Паулем поссориться легко, прощение вымолить трудно...
  Обозначив таким образом свое жизненное кредо, Пауль вернулся в исходное положение и снова захрапел.
  - В общем, так, - сказала Мила с остервенением. - Зав-тра Загребский отвезет меня в Страсбург. Устроим фото-сессию с этими строптивыми блинщицами. А ты, ненаглядный мой, садись в поезд и дуй в Кёльн покорять Ашхен. Коли потребуется, поедешь оттуда в Гамбург. Если мы каждую плясунью-пенсионерку будем втроем обхажи-вать, то и за год не управимся...
  
  Глава VII. Рейн-батюшка
  Над Рейном поднимался густой пар. Черная баржа с желтой трубой неторопливо утюжила малахитовую воду. За рекой из тумана вырастала громада Кёльнского собора. Покрытые ажурной резьбой контрфорсы выталкивали рубчатые шпили в серое небо.
  Алик миновал собор, спустился к набережной и, сверившись с адресом на бумажке, толкнул стеклянную дверь турецкой пиццерии. В полупустом зале пахло свежи-ми чуреками и жареным мясом. В застекленной, ярко освещенной витрине лежала тонко нарезанная баранина, овощной салат, разноцветные йогурты. Из репродуктора в глубине кухни доносился пронзительный, похожий на плач, голос, нараспев читающий коран. Суровая готика древнего Кёльнского собора, серый гранит набережной, гудящие в тумане баржи утратили реальность. На мгновение Алику показалось, что он находится не в центре старинной Европы, а в духане на окраине Стамбула.
  Смуглая девица в кокетливом переднике энергично вытирала стол. Покрывающий голову хиджаб выглядел очевидным противоречием короткой - вровень с передни-ком - юбке. Под туго натянутой тканью перекатывались фасолины ягодиц. За кассой восседала пухлая молодая дама со стянутой резинкой копной черных кудрей. Ее бледное лицо молочно светилось в полумраке пиццерии. Не обращая ни на кого внимания, она с томной улыбкой смотрелась в карманное зеркальце. Алик переводил взгляд с одной девушки на другую, пытаясь угадать, кто из них Ашхен.
  Из состояния созерцания его вывел гортанный голос из-за прилавка:
  - Was möchten Sie zu bestellen?*
  Алик обернулся. Голос принадлежал маленькому толстому брюнету. Густая растительность покрывала все видимые части его тела. И без того невеликий рост толстя-ка укорачивал длинный, ниже колен, засаленный фартук. Из-под сросшихся бровей недобро глядели черные навыка-те глаза. Алик никак не мог поверить, что этот человек только что обратился к нему по-немецки.
  - Möchten Sie etwas zu essen?** - не скрывая раздражения, переспросил толстяк.
  Алик наугад ткнул пальцем в лежащий под стеклом донер-кебаб. Толстяк пухлыми волосатыми пальцами схватил ложку, быстро смазал тонкую лепешку соусом, набросал внутрь мяса и ловко завернул все в вощеную бумагу.
  Алик вернулся к кассе. Кудрявая кассирша нехотя подняла голову.
  ________________________________
  * - Что бы вы хотели заказать? (нем.)
  ** - Хотели бы вы что-нибудь поесть? (нем.)
  - Вы говорите по-русски? - спросил Алик. Кассирша вздохнула и отложила зеркало.
  - В любом турецком заведении вас поймут, даже если вы заговорите на суахили, - ответила она с легким кавказским акцентом. - Вы вообще можете не открывать рот. Цифры, слава Аллаху, во всем мире одинаковые. С вас шесть двадцать пять.
  - Я, собственно, не это хотел спросить... - искательно улыбнулся Алик, протягивая деньги.
  - Разумеется, вы хотели спросить, что я делаю сегодня вечером, - усмехнулась девушка. - Вот вернетесь в свой Саратов, там и будете к кассиршам клеиться. Проходите, молодой человек, за вами уже очередь выстроилась.
  Алик оглянулся, за ним никого не было. Он снова открыл рот, но в этот момент из кухни раздался властный окрик волосатого толстяка:
  - Ашхен, бурая гель!*
  Девушка захлопнула кассу и нехотя слезла с высокого стула. Требовательный зов повторился.
  - Бен гидиёрум, Дамир!** - сердито откликнулась кас-
  сирша.
  - Мне нужно с вами поговорить, - бросил ей вслед Алик.
  Ашхен удивленно остановилась. Официантка в коро-ткой юбке перестала вытирать стол и подняла закутанную в хиджаб голову.
  - Кто вы?
  Из кухонной двери показалась всклокоченная голова. Глаза толстяка вываливались из орбит на покрасневшем от ярости лице.
  - Мне нужно сказать вам что-то важное. Приходите на набережную после работы, - быстро проговорил Алик.
  - Кабук гель, тембель!*** - проревел толстяк.
  Ашхен пожала плечами и поспешила на зов.
  К вечеру туман сгустился. Алик, отчаявшись дождать- ся Ашхен, ходил взад-вперед по набережной, пытаясь сос-
  ________________________________
  * - Ашхен, иди сюда! (турецк.)
  ** - Я иду, Дамир! (турецк.)
  *** - Иди скорей, лентяйка! (турецк.)
   тавить сколько-нибудь реальный план дальнейших действий.
  Зазвонил телефон. В трубке послышался начальствен-ный голос Милы:
  - Ты уже разобрался с Ашхен?
  - А как же. Как только она меня увидела, то сразу сняла штаны и вручила мне увеличительное стекло в оправе из слоновой кости.
  - Мне не до шуток. Эти блинщицы хреновы, видите ли, не желают передо мной раздеваться. Готовы тебе голышом позировать, лишь бы мне досадить.
  - А Загеру?
  - Ты спятил? Это же их дядька-воспитатель. Ты лучше заканчивай скорее с Ашхен и двигай обратно. А мы пока в Рейхенау прокатимся...
  Ответить Алик не успел. Перед ним из темноты выро-сли две мужские фигуры.
  - Что тебе надо? - узколицый чернявый парень крепко схватил Алика за отворот куртки.- Говори скорей, если не
  хочешь в косяк попасть.
  - Какой косяк? - ошеломленно спросил Алик. - Я прос-то хотел с Ашхен поговорить. Статью пишу про танцеваль-ный ансамбль...
  - Ты кого тут разводишь, придурок? Какая, на хер, статья? Колись, падла, тебя Энвер прислал?
  - Какой Энвер?
  - Тот самый. Который в Мюльхайме пекарню держит. Можешь ему передать, что Дамир свои точки на правом берегу не отдаст.
  - Послушайте, я не знаю никакого Энвера. Я приехал из Москвы...
  Чернявый без замаха дважды саданул Алика кулаком в живот. Алик, ловя ртом воздух, согнулся и получил новый удар крепкой ладонью по шее, после чего привалился спиной к каменному парапету и сполз на асфальт набережной. Чернявый пнул его в промежность, замахнулся снова, но напарник - бородатый крепыш -поднял руку:
  
  - Онунла етерли!*
  Фигуры исчезли так же быстро, как и появились.
  Придя в себя, Алик увидел склонившуюся над ним Ашхен. Ее корпусная фигура в коротком двубортном пальто была туго перетянута в талии.
  - Что они с вами сделали?
  - То, о чем вы их просили, - Алик, полулежа на асфальте, растирал шею.
  - Я ни о чем их не просила! Это Зарема, официантка, подслушала... Вам больно? - Ашхен уставила на молодого человека черные, как маслины, глаза, полные непритвор-ного сочувствия.
  - Терпимо, - пробормотал Алик.
  - Можете подняться?
  - Попробую...
  Алик попытался встать и застонал от боли, держась за пах.
   - Сволочи, сволочи... - бормотала Ашхен, помогая Али-
  ку подняться, - какие же они сволочи...
   - Послушайте, - Алик, сгорбившись, облокотился на па-рапет, - вы можете поймать машину? Мне нужно в отель "Людвиг".
   Девушка метнулась к краю дороги и, приподнявшись на цыпочки, энергично замахала рукой. Затормозило такси. Ашхен с помощью водителя загрузила Алика на заднее сиденье.
  - Куда вы меня привезли? - спросил он спустя полчаса, когда автомобиль остановился на узкой, слабо освещенной улице.
  - Домой.
  Алик покорно дал вывести себя из машины. Ашхен отперла дверь, и он, сделав несколько шагов, без чувств повалился на занимавшую почти всю комнату тахту.
  На другом конце Рейна, в семистах километрах от Кёльна, по живописной петлистой дороге зеленый "опель" приближался к швейцарской горной деревушке Рейхенау.
  - Ты мне толком не рассказал, что за птица эта Аст-
  ________________________________
  *- Хватит с него! (турецк.)
  рид, - Мила потянулась в кресле. - Надо за что-то заце-питься.
  - Девка как девка, - пожал плечами Загребский. - Разве что задница у нее всегда была великовата для тан-цев. Грета ее на время даже убирала из основного состава. Но потом поняла, что многим зрителям как раз такая и нравится.
  - При чем тут ее задница?
  - Задница важна. Не стоит недооценивать ее значе-ние. Кстати, у тебя большие размеры есть? Вдруг ее зад еще подрос.
  - Всякие есть. Полный комплект.
  Согласно легенде, Мила и Загребский были коммиво-яжерами и занимались рекламой женского белья.
  - Кстати, а почему она Астрид? Ее в Германии переи-меновали?
  - Это ее настоящее имя. Завотделением Тульского дет-дома обожала книжки про Карлсона и назвала девочку в честь Астрид Линдгрен.
  - Нда... А что у нее за характер?
  - Пожалуй, жадновата она была. Детдомовские, как правило, презирают собственность, а эта все под себя гре-бла. Она и замуж первая выскочила. У девчонок из приюта обычно с этим проблемы - характер чересчур жесткий, а она - раз, и готово! К ее приемному отцу как-то друг приехал - старый холостяк, тут его эта пышка шестнад-цатилетняя и охмурила.
  - Может, он ее? Потянуло старика на сладенькое-молоденькое...
  - Говорю же, она его. Все отлично рассчитала: он через несколько лет ласты склеил и оставил ей гостиницу.
  - Что склеил?
  - Ласты. Ну, помер, значит.
  Из-за поворота дороги выросли шпили ратуши и колокольня из красного кирпича.
  - Как в сказке! - Мила восхищенно разглядывала игру-
  шечные домики на склоне холма. - Того и гляди, хоббиты появятся.
  - В России ощущение сказки гораздо сильнее, - заме-тил Загребский. - Вымершие деревни, раскисшие дороги, заглохшие колодцы... Того и гляди, Змей-Горыныч приле-тит.
  - Ты это брось, Загребский, - нахмурилась Мила. - Не трогай родину. Если бы не война, у нас люди жили бы лучше, чем в Швейцарии.
  - А разве в Германии не было войны? - невинно улыб-нулся бородач.
  - Ты из меня дуру не делай. Все я прекрасно понимаю. Просто немцы эти живут, как суетливые муравьи - вкалывают с утра до ночи. Строят, ломают, воюют, восста-навливают... А в России жизнь - это высокая трагедия. Собственно, русские - это не совсем люди в обычном пони-мании этого слова.
  - Вы, миледи, черт знает до чего договорились. Кто же они - сверхчеловеки, как у Геббельса? Или наоборот - недо-человеки?
  - Дурак ты, - печально покачала головой Мила. - Нацистские сверхчеловеки сегодня превратились в голли-вудских тошнотворных суперменов. А русские - это прачеловеки. Они ближе к богу, чем все остальные люди.
  - А как же евреи?
  - Евреи много о себе думают.
  - А мне кажется, что евреи - это остатки предыдущей земной цивилизации. Те, кто выжил в древнем глобальном катаклизме. Они генетически помнят те баснословные времена, когда бог расхаживал, обжигая пятки, по неостывшей еще земле и расставлял по местам леса и горы. Но когда евреи намекают на свою доисторическую память, их тут же начинают подозревать в зазнайстве.
  - Это ты у Достоевского вычитал?
  - Это мне самому так кажется. А Федор Михалыч евре-ев не любил, - вздохнул Загребский. - Он считал, что евреи погубят Россию и станут во главе анархии.
  - Интересно... Надо будет перечитать.
  - Можно подумать, ты его читала, - засмеялся Загреб-
  ский. - Что именно миледи намеревается перечитать из Достоевского? "Идиотов Карамазовых?"
  Мила потянулась к бороде водителя, но он успел пере-хватить ее руку.
  - Уймитесь, барышня. Достоевский, несмотря на нелюбовь к евреям, антисемитом все же не был. Он смотрел глубже и понимал, что в любом человеке, независимо от национальности, живет зверь, и в этом его вечное проклятие. Соответственно, мечты человечества о прекрас-ном будущем изначально неосуществимы. Отсюда вечное мучительное противостояние его героев, которое сам автор никак не разрешает...
  - Загребский, перестань нудить, - зевнула Мила. - Лучше скажи, долго нам еще ехать?
  - Почти приехали. Гляньте окрест, миледи: отсюда на-чинается батюшка-Рейн, как его немцы любовно называют.
  "Опель" проехал по узкому мосту над бирюзовой рябью двух сливающихся воедино горных речушек.
  - Не забудь добавить, что здесь обожал отдыхать Фе-дор Михалыч...
  Загребский загоготал густым басом и положил волосатую, крапленую купоросными веснушками лапу на колено девушки. Мила отшвырнула ее и сверилась с адре-сом:
  - Россбоденштрассе, тридцать два, отель "Бергхайм". Ну, с богом. Авось на этой задастой Астрид наши мучения и закончатся.
  Гостиница оказалась добротным, крытым черепицей двухэтажным зданием с мансардой. На другой стороне улицы высилась кирха из потемневшего кирпича, увенчан-ная флюгером, изображающим святую Катарину.
  Сверху послышался мелодичный перезвон, после чего над деревней поплыли мерные удары главного колокола. В утреннем солнце весело блестела красная медь купола коло-кольни. Ветерок доносил запах припорошенных снегом альпийских лугов.
  Загребский потянул на себя гостиничную дверь. Коло-кольный звон стих, и в наступившей тишине послышались шаги.
  - А вот и хоббиты, миледи!
  Из кирхи, держа наотлет шляпы с орлиными перьями,
  выходили степенные альпийские крестьяне в долгополых пиджаках и до блеска начищенных сапогах. Один за другим они неторопливо пересекали улицу и поднимались на крыльцо гостиницы. Не делая ни малейшей попытки пропустить вперед чужаков, они по очереди проходили в дверь, которую придерживал Загребский. Каждый из них пристально рассматривал пришельцев, словно пытаясь навеки запомнить их лица.
  Мила и Загребский вошли последними и сразу же оказались в столовой. Аборигены уже сидели по сторонам длинного елового стола - очевидно, здесь каждый знал свое место. Они повесили пиджаки на спинки массивных стульев и остались в белых рубашках и расшитых малино-вых жилетах. За стойкой перетирал стаканы худощавый молодой человек в белом переднике. Его лоб и щеки украшали рубцы от некогда бушевавших угрей. Он смущенно улыбнулся вошедшим и жестом пригласил их присесть за угловой столик.
  От невидимого толчка распахнулись легкие створки, и из кухни выдвинулась статная молодая дама в чепце и широком кринолине. В каждой руке она держала по шесть стеклянных кружек с пенными шапками - целое пивное море.
  Хозяйка поставила перед каждым гостем по кружке пива и повернулась к Загребскому.
  - Боже мой, херр Загер, ты ли это? - сказала она на-распев.
  - Конечно я, Асти, кто же еще!
  - Я так и подумала, когда увидела твой капустный драндулет. Невероятно, что он до сих пор на ходу.
  - Не оскорбляй моего верного Россинанта, Асти. Лучше скажи, зачем ты вырядилась, как в восемнадцатом веке. В швейцарской деревне так давно уже не одеваются.
  - Много ты понимаешь в швейцарской деревне. Мест-ным мужикам это нравится как раз потому, что ихние жены больше такого не носят. Каждый из вас в душе мечтает напялить на свою бабу что-то старомодное, чтобы на нее другие кобели меньше зарились. Вот и ты - глянь, во что свою обрядил.
  - Я не его женщина, - покраснела Мила.
  - Это деловая партнерша, - пояснил Загребский.
  - Я так и подумала, - кивнула Астрид. - Туристам и их деловым партнершам тоже нравится, когда вокруг сплошной балаган, и все ходят, как ряженые медведи. А главное, мне с моими прелестями именно в кринолине удобнее всего. Хотя есть и еще одна причинка.
  - Какая причинка?
  - Увидишь, если на обед останешься. Так каким же ветром тебя занесло?
  - Я же говорю - по делу. Мы с Милой продаем женское белье. По образцам.
  - Ооо, это вы в правильное место попали с таким товаром, - засмеялась Астрид. - Здесь бабы полученный в приданое сундук с исподним за всю жизнь сносить не успевают - дочерям передают. Так что очередь к вам в этих местах явно стоять не будет.
  Между тем гости в малиновых жилетах одновременно сделали по глотку пива и разом поставили кружки на стол.
  Заслышав стук кружек, Астрид подхватилась и, колы-хая огромным задом, засеменила к стойке. Молодой человек достал с полки бутылку сливовой водки и наполнил высокие, с тонкой талией рюмки. Хозяйка, свистя крино-лином, обошла с подносом стол и расставила рюмки.
  - Угости деловую партнершу сливовицей, - Астрид по-ставила две стопки перед торговцами бельем. - Так и быть, первую бесплатно. В честь старого знакомства.
  Загребский коротко выдохнул и вышвырнул в горло содержимое рюмки. Мила сделала глоток, и у нее мгно-венно перехватило дыхание. Она закашлялась, из глаз по-лились слезы.
  - Мой валлис неплох, как я погляжу, - расплылась в улыбке Астрид. - Вместе с этим, - она кивнула в сторону стойки, - из остатков прошлогодней сливы перегоняли.
  Юный бармен несмело осклабился.
  - Правда, помощник из него неважный - все норовит под юбку залезть. Неугомонный, как кролик...
  Хозяйка засмеялась каким-то особенным придушен-ным смехом. Молодой человек густо покраснел и принялся
  усиленно перетирать и без того чистые бокалы.
  Малиновые жилеты, как по команде, осушили рюмки и синхронно покачали головами. Астрид заспешила в кухню. Через несколько минут она выкатила столик с дымящимися тарелками. Ее выпяченный необъятный зад, обрамленный колоколом кринолина затмевал льющийся из окна и без того неяркий зимний свет.
  - Ты уверена, что у тебя есть белье ее размера? - с тревогой спросил Загребский.
  Мила неуверенно пожала плечами.
  Тем временем Астрид расставила на столе тарелки с айсбайном. На каждой из них, блестя румяной шкуркой, лежала запеченная свиная рулька с торчащей косточкой, похожая на маленькую гаубицу. Сбоку высилась горка кислой капусты и поджаренного на смальце картофеля. Каждая из салютующих с тарелок косточек была обращена к правой руке едока, и все они располагались на столе строго параллельно, под одним и тем же углом. Порядок казался идеальным, тем не менее один из гостей смотрел на хозяйку с вопросительным ужасом. Астрид спохватилась и развернула его тарелку на пол-оборота.
  - Давно бы так, - пробурчал владелец неверно сориен-тированной порции.
  - Тебе, Лукас, надо обязательно быть не таким как все, - ехидно заметил его сосед, поглаживая пышные, как у пожарного, усы. - Оставался бы левшой у себя дома, а в приличном обществе мог бы и правой поесть - не отсохла бы.
  - Горбатого могила исправит, - рассудительно добавил сидящий напротив седобровый костистый крестьянин. - Но и Асти хороша. Покойный Гюнтер за сорок лет ни разу Лукасу неправильно тарелку не поставил.
  - Порядка не стало, когда он на иностранке женился, - едко заключил Лукас.
  - Зато она придумала рулетку, - возразил усатый. - Такого больше нет нигде во всем кантоне. Везде только в карты играют...
  - Житья не стало из-за этих иностранцев, - запальчиво перебил его румяный старичок, косясь в сторону лже-коммивояжеров. - Так и шастают по батюшке-Рейну сверху донизу.
  - Не горячись, Тео, - примиряюще сказал седобровый. - Теперь порядка все равно нигде нет. Удивляюсь, как еще до сих пор коровы доятся и куры несутся.
  Мила ловила на себе неодобрительные взгляды.
  - О чем они говорят?
  - О нас с тобой, конечно, - вздохнул Загребский. - Чу-жаки - любимая тема крестьян всего мира. У них в центре мироздания находится собственная деревня, а все, что вокруг - это враждебное окружение...
  - Вы обедать-то будете? - Астрид, шурша оборками,
  собирала посуду.
  - Нам бы по делу поговорить.
  - Я все равно занята, пока они едят. К тому же, один айсбайн остался, хоть и подгорелый сбоку...
  - Ты его небось для кролика своего прыщавого припа-сла, - прозорливо заметил Загребский.
  - Обойдется жареной колбаской, - махнула расшитым рукавом Астрид. - А то разжиреет, как ты, и будет уже не кролик, а боров. Ты партнершу свою деловую хоть раз в неделю ублажаешь?
  Загребский ожидая бурной реакции Милы, нервно приподнялся на стуле, но та лишь кротко промолвила:
  - Херр Загребский - мужчина что надо, не сомневай-тесь. Как увидит меня в "Андромахе", сразу в сексуального маньяка превращается. Правда, Schnucki*?
  Загребский неуверенно кивнул.
  - Что еще за "Андромаха"? - подозрительно спросила Астрид.
  - Новейший итальянский бельевой бренд. Создан не для анорексичек подиумных, а для реальных женщин, вроде нас с вами. Там такие прошвы и кружева - любого мужчину с ума сведут...
  - У вас все равно размера моего нет, - вздохнула Астрид.
  - Найдется, - убежденно сказала Мила. - У нас есть об-________________________________
  *Schnucki - дорогой (нем.)
  разцы на резинках с крючками сбоку. Надо только приме-рить.
  - Все равно я ничего не куплю, - упрямо покачала го-ловой Астрид. - Я сама панталоны шью. Из старых скатер-тей.
  - Если вам подойдет, получите комплект бесплатно. Я только фото сделаю.
  - Еще чего! - возмутилась Астрид. - Не хватало мне еще из-за пары трусов голой фотографироваться.
   - Лица не будет видно. Только ваши великолепные бед-ра в нашем замечательном белье. Мы выпускаем специаль-
  ный каталог с фотографиями моделей размера плюс. И вы помимо бесплатного белья получите гонорар...
  - Ладно, я подумаю. Мне пора десерт подавать. И к ру-летке готовиться.
  - Какой рулетке?
  - Увидите...
  Астрид устремилась в кухню и вскоре вернулась с кру-
  глым ежевичным тортом. К каждому куску торта полагалась рюмка вишневой водки - кирша.
  - Где же мой айсбайн? - спросил Загребский, когда хозяйка закончила сервировать десерт для малиновых жи-летов.
  - Прости, Загер, - Астрид сконфуженно потупила взор. - Пока мы тут про белье трепались, этот кролик его схрум-кал. Одна косточка беленькая осталась. Прибила бы гаде-ныша. Кирша хотите?
  Мила, зажав рот ладонью, помотала головой. Загреб-ский мрачно кивнул. Астрид поставила перед ним рюмку вишневки и снова удалилась.
  Тем временем малиновые жилеты покончили с трапе-зой и проявили неожиданную активность. Каждый из них вынул из жилетного кармана монету в два евро и положил ее решкой вверх справа от себя. Лукас упрямо шлепнул металлическим кружочком слева. Прыщавый бармен обошел гостей и, вежливо улыбаясь, собрал монеты в старую войлочную шляпу. "Рулетка, рулетка", - прошеле-стело по столовой. Гости потирали руки. Их возбужденные взоры были устремлены на освещенный пятачок перед барной стойкой. Наступила напряженная тишина.
  Наконец кухонные дверцы распахнулись, и в дымном световом конусе, словно в луче софита, появилась Астрид. Ее было не узнать. Вместо нелепого средневекового наряда на хозяйке гостиницы была надета белая мужская рубашка и красные, в обтяжку лосины. Гости одобрительно загудели.
  Лицо и грудь женщины оставались в тени, и ее ярко освещенный невероятный зад, казалось, жил отдельной от своей хозяйки жизнью. Он светился в полумраке зала, слов-но гигантский помидор. Малиновые жилеты восхищенно крякали.
  Когда волна восторгов пошла на убыль, бармен про-возгласил:
  - Господа! Делайте ваши ставки!
  Лукас первым выбросил руку:
  - Сто восемьдесят один!
  - Сто восемьдесят восемь! - молодецки гаркнул облада-тель усов пожарного.
  - Сто восемьдесят три! - возбужденно выкрикнул румяный Тео.
  Юный бармен с выпирающим после съеденного айсбайна брюшком тщательно записывал озвученные циф-ры. Когда высказались все участники действа, юноша зачитал список вслух, сверяя номера. Малиновые жилеты кивали головами, подтверждая свои ставки. Мила и Загребский недоуменно переглядывались.
  Тем временем зазвучало па-де-де из "Щелкунчика". Астрид поставила ступни в третью позицию, вытянулась и сомкнула ладони над головой. Прыщавый бармен покинул стойку и вступил в световой круг. В его руке ослепительно блестела, посылая в зал быстрые зайчики, хромированная измерительная рулетка. Юноша опустился на одно колено и скотчем закрепил конец разграфленной ленты на мощном бедре своей повелительницы. Затем он выдержал паузу и, чинно ступая в такт музыке, обошел вокруг обтянутого огненной тканью необъятного зада, разматывая на ходу рулетку. Убедившись, что лента по всему периметру плотно прилегает к телу хозяйки, молодой человек перехватил ее двумя пальцами в том месте, где она наложилась на нулевую отметку, и поднес к глазам.
   - Сто восемьдесят четыре сантиметра! - голосом цере-монимейстера провозгласил бармен и отлепил скотч. Лента с треском влетела в блестящую коробочку.
  Юноша вернулся к стойке, поглядел в список и торжественно произнес:
  - За последнюю неделю обхват бедер госпожи Астрид увеличился на два сантиметра. Победителем объявляется господин Тео, чья ставка оказалась наиболее близкой к истинному результату.
  Послышались аплодисменты. Тео, сверкая румянцем,
  приблизился к стойке и получил половину из лежащих в шляпе монет. Загребский кусал бороду, сдерживая смех.
  Астрид между тем покинула освещенный круг. Мила схватила стоящую под столом сумку и устремилась за ней. Она настигла хозяйку у дверей ее спальни.
  - Все готово для примерки, - сказала она, искательно улыбаясь. - Если подойдет, получите бесплатно, как обеща-
  но.
  - Давай попробуем, - хозяйкой гостиницы владело возбуждение актрисы после успешного спектакля. - Хотя на мою жопу у вас вряд ли что-нибудь найдется.
  В спальне Мила разложила на огромной кровати разноцветное белье. Астрид сбросила рубашку и бюстгальтер, обнажив не тронутое загаром тело. В отличие от бедер, грудь у нее оказалась обычного размера. "Двоечка, - мелькнуло в голове у Милы. - До моей четве-рочки, как до Луны". Астрид выбрала розовый атласный лифчик с передней застежкой. Он оказался ей впору.
  - Как сидит плотно, - женщина снизу подтолкнула гру-ди. - А можно еще один? - спросила она, хорошея от жад-ности.
  Мила кивнула. К розовому бюстгальтеру добавился его лиловый собрат с маленьким пунцовым бантиком посере-дине.
  - Тоже хорошенький. Кролик как увидит - удержу не будет, - довольно улыбнулась Астрид. - А что там с трусиш-
  ками?
  Мила достала самые большие, занимающие полкро-вати "трусишки", переставила крючки на последние петельки и растянула их на руках, словно делала упраж-нения с эспандером.
  Астрид стянула с циклопического зада пламенеющие лосины, и освобожденные ягодицы стекли вниз, обретя форму гигантской груши. Она энергичными движениями размяла затекшие ноги и повернулась к Миле.
  - Я готова!
  Мила скользнула взглядом по уютно лежащим в лило-вых чашках грудям Астрид, по ее торсу, вставленному в бедра, как букет в пузатую вазу, по пупочной впадине и остановилась на широком треугольнике лобка. Он был так же неомраченно бел, как и окружавшие его безбрежные чресла, лишь посередине кокетливо змеилась тонкая невы-бритая полоска.
  Мила подавила вздох.
  - Чего вздыхаешь? Загер сам бородищей зарос и тебе бриться не позволяет? Предпочитает джунгли непроходи-мые? - засмеялась Астрид.
  Она с сомнением оглядела уникальный предмет туале-та и принялась натягивать его на контрабасные бедра.
  - Загер тут ни при чем, - поморщилась Мила. - А инти-мные стрижки я и впрямь не люблю. Предпочитаю малень-кие тату в разных местах.
  - Терпеть не могу татуировок, - Астрид, пыхтя, тащила "трусишки" вверх. - Накалываешь - платишь, сводишь - платишь... Выброшенные деньги. Был у меня на плече тар-акан оранжевый - еще со времен "Агрип-шоу", так его по-койный Гюнтер вывести заставил. Строгих правил был муженек...
   Вначале дело шло довольно споро, но на середине бедер процесс замедлился. Женщины совместными усили-ями по сантиметру продвигали резинку вверх.
  - Уф, не могу больше. Давай передохнем, - Астрид стояла посреди комнаты со стянутыми резинкой, словно сросшимися в русалочий хвост ногами.
  Скрипнула дверь. Астрид подняла голову и увидела курчавую бороду, отливавшую красной медью, как купол колокольни. Загребский, заполнив громоздким телом двер-ной проем, пристально разглядывал ее все еще открытый взорам белый треугольник с вьющейся посередине полос-кой. Из-за его плеча выглядывала кроличья мордочка юного бармена.
  - Загер, пошел вон! - закричала Астрид.
  Она судорожно рванула трусы вверх, ткань треснула и распалась на два живописных лоскута.
  При виде этого зрелища, бармен проявил недюжинную активность. Он оттолкнул Загребского, сбил с ног стоящую на пути Милу и совсем не кроличьим, а вполне ягуарьим скоком бросился на обнаженную патронессу. Неудачливые коммивояжеры ретировались в коридор.
  - Надо бы оставшиеся образцы забрать, - Мила кивну-ла в сторону закрытой двери.
  - Пусть это будет ей за валлис и кирш, - сказал Загреб-ский, прислушиваясь к толчкам за стеной. - Спишем на представительские расходы.
  Когда компаньоны спустились в столовую, старики в малиновых жилетах азартно играли в карты. Старинные воскресные традиции брали верх над ультрасовременными экстравагантными развлечениями, привнесенными чуже-странкой в налаженный веками быт швейцарской деревни.
  
  В это время на другом конце батюшки-Рейна Алик открыл глаза. Сквозь неплотно закрытые шторы в комнату пробивалась полоска серого света. Рядом, свернувшись калачиком, спала Ашхен. Ее лицо скрывали рассыпавшиеся по подушке черные кудри.
  Алик осторожно покрутил головой. Шея поворачива-лась с легким хрустом, словно между позвонками перекат-ывались невидимые песчинки. В паху по-прежнему ныло, но боль была терпимой. Выздоравливающий сдвинул одеяло и обнаружил себя лишенным какой-либо одежды. Он свесил ноги с кровати и повел глазами. В маленькой ком-нате царил беспорядок, однако его одежда и белье были аккуратно сложены на стуле. Алик опустил голову и с отвращением увидел на бедре зеленые разводы неясного происхождения.
  Молодой человек осторожно поднялся, отыскал дверь уборной и долго мочился изумрудной струей. Вернувшись в комнату, он сразу же столкнулся с маслянистым взглядом волоокой гурии. Ашхен сидела в кровати с распущенными волосами в ворохе оборок и кружев. Из батистовой пены весело помахивал клешней оранжевый скорпион. Алик при-крыл ладонью низ живота.
  - Тебе еще больно, им сирели*? - томно спросила гу-рия.
  - Не очень, - пробурчал Алик и потянулся к одежде.
  - Подожди! - Ашхен протестующе замахала рукой. - Не
  торопись, залезай обратно. Спешить некуда, у меня сегодня выходной, - она откинула угол одеяла и подвинулась, осво-бождая место.
  Алик сел на кровать и прикрылся одеялом.
  - Как там твои бедные дзу**? - сочувственно спросила девушка.
  - Что еще за дзу?
  - То, что у тебя болит. По-русски это слово звучит очень грубо. А по-армянски нежно...
  - Очень нежно, - поморщился Алик. - Будто звенит что-то. Вернее, звенят...
  - Точно! - Ашхен всплеснула руками и заливисто зас-меялась. Оборки на ее груди разошлись, глубоко открывая внушительного размера бюст.
  - Ты чего такая веселая? - подозрительно спросил Алик, потирая шею. - Вчера в пиццерии подступиться было невозможно...
  - Ну, во-первых, - девушка говорила нараспев, смягчая согласные на кавказский манер, - Дамир бы мне все равно не дал с тобой поговорить...
  - А во-вторых?
  - Во вторых, я тебя совсем не знала.
  - А теперь знаешь?
  - Конечно! Я все про тебя узнала, пока ты спал. Ты бе-зопасный.
  ________________________________
  * Им сирели - мой дорогой (армянск.)
  * Дзу - яйцо (армянск.)
  - По карманам лазила?
  - Не очень. Только удостоверение аспирантское посмо-трела - и все. И паспорт - чуть-чуть.
  - Понятно... А почему ты решила, что я безопасный? Разве аспирант не может ограбить или, допустим, изнаси-ловать?
  - Грабить у меня нечего, как видишь, - Ашхен обвела комнату раскрытой ладонью. - А насиловать ты пока нико-го не можешь. У тебя там все синее. Поэтому безопасный.
  - Скорее, зеленое. Непонятно только почему.
  - Это я тебя тархуном намазала. И пить давала тар-хунную настойку, когда ты бредил без сознания. Тархун от всех болезней помогает, чтоб ты знал.
  - Чепуха какая-то... - Алик в замешательстве снова по-тер шею.
  - Ты не думай ни о чем, - проворковала Ашхен. - Иди сюда, я тебя еще полечу...
  Девушка дернула Алика за руку, и он повалился носом в одуряюще пахнущую лавандой кружевную пену. На его шее сомкнулись полные мягкие руки, в рот впились благоухающие клубничной карамелью губы. События раз-вивались стремительно, однако Ашхен категорически не желала расстаться с последней деталью туалета. Она вновь и вновь с неистовой страстью набрасывалась на Алика, но всякий раз жестко пресекала его попытки стащить с нее старомодные, с широкой резинкой синие трусы.
   - Ты чего? - Алик заглянул в затуманенные страстью глаза девушки. - У тебя критические дни?
   Ашхен слабо улыбнулась и покачала головой.
  - А ты не такой уж и безопасный, - пробормотала она и с новой силой оплела молодого человека руками и ногами.
  "Какой-то борцовский петтинг", - мелькнуло у него в голове.
  После четверти часа утомительных упражнений, столь же распаляющих, сколь и бесплодных, Алик вывернулся из жарких объятий и, тяжело дыша, отвалился на спину.
  - Ничего не понимаю, - пробормотал он. - Ты же са-
  ма...
  - Что сама? - горестно откликнулась Ашхен. - Что са-
  ма? Разве я виновата, что бог поселил огонь в моем теле, а в детдоме мне дали такое имя?
  - Какое имя?
  - Ашхен по-армянски означает "небесная", - со скорб-ной торжественностью произнесла девушка.
  - Хм, а звучит очень даже по-немецки. Лизхен, Грет-хен, Ашхен...
  - Вот и немцы так думают. Евреи уверены, что это их
  имя - от "ашкенази". Турки за свою держат. Поэтому лип-нут и те, и другие, и третьи... - девушка вытерла подолом сорочки вспотевшее лицо. - Но дело не в евреях. Раз я "небесная", то должна выйти замуж исключительно непо-рочной девственницей.
  - Отчего же до сих пор не вышла?
  - Вай-мэй, как будто ты не знаешь! - Ашхен в сердцах хлопнула себя по ляжке. - Вам, мужикам, ведь сразу секс подавай. Не дашь - недотрога. Дашь - шлюха...
  - Понимаю... И ты выбрала компромисс в виде такой вот эротической акробатики. Самой не надоело?
  - Еще как надоело, Алик-джан! - Ашхен схватила моло-дого человека за руку и прижала его ладонь к своей нема-лой груди. - Здесь внутри знаешь какой вулкан! И там тоже, - она скосила вниз глаза. Хочешь, все это твоим будет - раз и навсегда?
  - Я не могу так сразу, - отдернул руку Алик. - Мы же с тобой едва знакомы...
  - Вот видишь, какой ты! - мохнатые ресницы гурии распахнулись, и на синеватом глазном яблоке жгуче заси-яли маслины зрачков. - В трусы лезешь запросто, будто с детства со мной спишь, а как жениться - так едва знакомы!
  Ашхен обиженно замолчала.
  - Ну хорошо, - сказал Алик, - нельзя так нельзя. Но за-чем тебе эти допотопные трусы? Если нарвешься на на-сильника, они тебя все равно не спасут.
  - Не в этом дело, - потупилась Ашхен. - Просто я стес-няюсь...
  - Что?! В постели такое вытворяешь, а снять эти бабу-
  шкины рейтузы стесняешься? По-моему, стыдно быть в них, а не без них.
  - Нет, я голой быть не стесняюсь. Тут другое...
  - Какое?
  - А, пусть! - Ашхен перевернулась на живот и подло-жила ладони под подбородок, словно одалиска Буше, на которую художник, повинуясь внезапному эстетическому капризу, напялил уродливые сиреневые панталоны. - Тебе скажу. Ты все-таки ученый парень, аспирант, а не какой-нибудь баран, вроде Дамира.
  - Поделись, если хочешь, - сказал Алик как можно равнодушнее.
  - Так и быть, скажу, - вздохнула девушка. - У меня в этом самом месте картинка татуированная. Вернее, над-пись.
  - Что за надпись? - в ушах Алика раздавались гулкие пульсы.
  Ашхен молчала.
  - Не могу вслух произнести, - сказала она после долгой паузы. - Если интересно, сам прочитай.
  - Ну, покажи...
  - Ладно, - Ашхен соскочила с кровати и просунула большие пальцы под широкую резинку на поясе. - Учти, этого не видел еще ни один мужчина, - она решительным движением стянула рейтузы и отбросила их в сторону, как бы сжигая некие невидимые мосты.
  Перед Аликом предстало обильно заросшее поле, простирающееся едва ли не до пупка. О том, чтобы про-честь что-либо под девственными зарослями не могло быть и речи.
  - Ну как? - с тревогой спросила девушка. - Прочитал?
  В ответ Алик снял со стены зеркало и продемонстри-ровал Ашхен ее райские кущи.
  - Ты сама туда когда-нибудь заглядываешь? - спросил он с досадой.
  - Чего я там не видела? - пожала плечами развенчан-ная гурия, опускаясь на кровать.
  - Как же ты с таким развесистым кустом в баню хо-дишь?
  - Зачем мне в баню? Я в душе моюсь.
  - А на пляж?
  - У меня купальник закрытый, в стиле ретро. Я его на фломаркте* купила.
  - С ума сойти. В баню ты не ходишь, загораешь в ба-бушкином купальнике. Скоро плесенью покроешься. Так ты никогда замуж не выйдешь.
   - Что же мне делать? - девушка сокрушенно опустила голову.
   - Не плачь, я тебе помогу.
  - Правда? - Ашхен тут же перестала плакать, мгновен-но перейдя от отчаяния к просветленной надежде. - Ты все-таки хочешь на мне жениться?
  - Прежде, чем кто-то на тебе женится, ты должна стать современной девушкой. Выбросить купальник и вообще все старье, сменить прическу, привести в порядок тело. Поняла?
  - Не очень, - вздохнула Ашхен.
  - Хорошо, давай для начала доберемся до того, что там у тебя написано. Кстати, после этого ты сможешь ходить в баню и на пляж. Теперь поняла?
  Девушка наморщила лоб и испуганно покачала головой.
  - Тяжелый случай, - Алик усилием воли сдержал раз-дражение. - Ладно, я объясню. Ты ведь подмышки бреешь, насколько я успел заметить?
  - Угу. К этому нас еще в танцшколе приучили. Грета орала как сумасшедшая, если даже несколько волосков найдет. А у меня волосы с детства везде растут...
  - Это я уже понял, - прервал ее Алик. - Подмышки ты бреешь, а почему внизу такое безобразие?
  Ашхен выпучила и без того широко раскрытые глаза.
  - Ты что! Я же говорила, что у меня там вулкан. Я даже прикоснуться боюсь.
  - Вот я и помогу тебе.
  - Как?
   По лицу Алика заходили желваки. Он сходил в ванную
  и вернулся с полотенцем и бритвенными принадлежностя-ми.
   ________________________________
  *Flomarkt - блошиный рынок, барахолка (нем.)
  - Ты хочешь меня побрить?! - потрясенно спросила Ашхен.
  Алик молчал. На безмятежном лбу Ашхен зазмеились морщины - очевидно, там шла напряженная работа мысли. Первоначальное ошеломление на ее лице сменилось робким любопытством.
  - Хорошо, Алик-джан, делай как знаешь, ты же муж-чина. Только я за себя не отвечаю, - добавила она тихо.
  - "Небесная" решилась нарушить табу?
  - Нет-нет, об этом даже не думай! Просто не удив-ляйся, если я громкая буду. Вулкан молчать не умеет.
  - Меня этим не удивишь, - нетерпеливо проворчал Алик.
  Он вставил в станок свежее лезвие и выдавил пригор-шню мыльной пены прямо на подлежащую искоренению растительность, отчего она стала похожей на заснеженный кустарник. Ашхен тихонько взвизгнула.
  - Спокойно! Я еще ничего не делал.
  Под сладострастные вздохи и вскрики вулканической гурии Алик энергично втер порцию пены в верхнюю границу распространения дикорастущей флоры и принялся миллиметр за миллиметром сокращать ее ареал. Время от времени он обращал взгляд на запавшие глаза Ашхен, на ее судорожно сжатые кулачки, на покрасневшую кожу на груди и продолжал осваивать целину. Постепенно на осво-божденном пространстве проступили фрагменты какого-то изображения - не то рисунка, не то надписи, но угасающий за окном зимний день не позволял различить детали.
  - Где у тебя свет включается? - деловито спросил Алик, но Ашхен в ответ только замычала и отрицательно замотала головой. Вцепившись ему в бедро, она протяжно стонала и двигала тазом, но охваченному азартом золотоискателя Алику не передавалась страсть иной природы, и он про-должал методично разрабатывать перспективную жилу. В комнате становилось все темнее, и различимой оставалась только граница между отступавшей дремучей порослью и лунно-мерцающей опушкой с таинственными, едва разли-чимыми письменами.
  Наконец в сгустившихся сумерках на бледной, никогда не видавшей света коже перед Аликом предстали смутные загадочные знаки. Для полноты картины оста-валось уничтожить последний островок растительности. Когда бритва коснулась мест чувствительных, девушка решительно рванула молодого человека на себя. Несколько минут прошло в неистовой борьбе, в которой Ашхен была одновременно нападающей и защищающейся стороной. Вскоре она дважды охнула неожиданно грубым голосом, конвульсивно вздрогнула и затихла с блаженной улыбкой на вспухших губах. Алику показалось, что наступил благоприятный момент для взятия крепости. Он изгото-вился к штурму, но когда до решающего броска оставался лишь миг, Ашхен вдруг вывернулась бешеным движением и что есть силы ударила его круглым коленом в пах. От нестерпимой боли Алик согнулся пополам и скатился с кровати.
  - Я же тебе сказала, даже не думай! - услышал он грозный голос.
  Щелкнул выключатель, и сквозь сомкнутые ресницы несостоявшегося героя-любовника забрезжил желтый свет. Алик с усилием разлепил веки и увидел над собой обнажен-ную фигуру с пухлыми руками, упертыми в крутые молоч-ные бедра.
  - Не зря тебе имя такое дали. Алéк по-армянски - на-хал. Читай, что написано, тебе полезно будет.
  Алик сфокусировал взгляд на контрастно-белом, отвоеванном у джунглей поле, над которым он только что так самозабвенно трудился, и увидел идущую полукругом надпись "Только для мужа". Очевидно, для того, чтобы исключить малейшие сомнения относительно объекта выта-туированной максимы, ее текст был дополнен указываю-щей вниз волнистой сиреневой стрелочкой.
  - Ты что, в колонии для малолеток была? - сдавленным голосом спросил неудачливый золотоискатель. Он лежал на полу, свернувшись гигантской креветкой.
  - Российский детдом - та же колония, - криво усмехну-лась Ашхен. - Ладно, вставай, хватит валяться.
  Алик попытался подняться, но только застонал и снова скорчился на полу.
  - Э, ты чего? - испуганно спросила Ашхен. - Как там твои дзу? Может тархуном намазать?
  Превозмогая боль, Алик на четвереньках добрался до стула и принялся натягивать на себя одежду.
  - Подожди, Алик-джан, - причитала расстроенная гурия, прижимая к груди кружевную сорочку, - не уходи. Я думаю, мы с тобой подойдем друг другу. Только не надо спешить с самым главным...
   Алик, сгорбившись, добрался до выхода и хлопнул дверью.
  За окном скоростного поезда неслась серо-зеленая лен-та. Задремавшего Алика разбудил телефонный звонок.
  - Здравствуй, дорогой, - послышался знакомый каркающий голос. - Как ты там?
  - Симуля, привет! - радостно встрепенулся Алик. Ему вдруг страстно захотелось бросить к чертовой матери безумные поиски сокровищ, вернуться в Москву, снова заняться заброшенной диссертацией, по вечерам уха-живать за Симой, а по воскресеньям играть в парке в шахматы. - Как ты себя чувствуешь? - закричал он, пугая пассажиров.
  - Все в порядке, мой юный друг. Но должна сказать тебе по секрету, когда прошел первый порыв и улеглась эйфория, я опять засомневалась, стоит ли продолжать эту историю. Выходит, черт в который раз одолел меня своим соблазном. Ты там будь поосторожнее. Если ничего не найдете - не беда, возвращайтесь домой.
  - Я понял, Симуля. Что у тебя нового?
  - Да ничего особенного. У нас в Москве, кажется, появились майские жуки-мутанты. Огромные и совсем не по сезону. Я их сама видела, и Грета рассказывала, когда приезжала. Прилетит, сядет и шурует лапками. Что это за мутация? Ответь, Алик, ты же все-таки ученый, хоть и сбившийся с пути истинного.
  - Я в другой области ученый, - Алика вдруг охватила безотчетная тревога. - Но на всякий случай от таких жуков надо избавляться. Накрываешь салфеткой и - в форточку.
  - Греточка со своим так и поступила. Она ведь вообще решительная. А мне противно эту гадость в руки брать...
  - Она тебя навещает?
  - Конечно. Чувствует мои сомнения и пытается на-строить меня на нужный лад. Мечтает о собственном те-атре, мне сулит особняк на Лазурном берегу... И вроде правильно все говорит, а какой-то червяк меня все равно гложет. Ты уж прости дуру старую. Вместо того, чтобы тебя подбодрить, сама сопли развела...
  Рано утром поезд прибыл в Карлсруэ. Накрапывал дождик, с Рейна задувал сырой ветер и, казалось, это хмурое промозглое утро перейдет в вечер, так и не превратившись в день. "Вот так, наверное, болят на погоду старые раны, - думал Алик, ощущая тянущую боль в паху и хруст в шее. - Тоже мне, ветеран полового фронта..."
  - Как самочувствие? - участливо спросил Загребский, открывая дверцу "опеля".
  - Терпимо. Только прилечь тянет.
   Загребский сочувственно кивнул.
   - Устраивайся на заднем сиденье, - отечески сказал он.
   - Вечно он сзади валяется, - проворчала Мила. - То пьяный, то покалеченный. А толку никакого.
  - Отдых вполне заслуженный, - возразил Загребский. - В науке отрицательный результат - тоже результат.
  - Загребский, не нуди, - отмахнулась Мила. - Алька, ты чем там занимался? У тебя такой вид, будто тебе одно место дверью прищемили.
  - Это, в целом, недалеко от истины, - пробормотал Алик. - А какие у вас успехи?
  - Сучки эльзасские нам все планы поломали, - Мила с раздражением глядела на работающие "дворники". - От Кёльна до Гамбурга тебе было рукой подать. А теперь еще раз придется на север ехать. Опять с Гретой объясняться по поводу непредвиденных расходов.
  - Может и не придется, - устало буркнул Алик. - Авось
  на блинщицах все и закончится. Или на этой, как ее... Ренате?
  - Ренатка - дивчина непростая, - сказал Загребский.
  - Да и Казанова наш не в лучшей форме, - насмеш-ливо добавила Мила.
  - Спокойно, - поднял руку Алик, мысленно переживая перипетии борьбы с Ашхен. - И не таких обламывал.
  - Ну-ну, - сказал Загребский. - Ни пуха, как говорится, ни хера. Но лучше бы сначала проверить Ингу. Ума не приложу, где ее искать...
  
  Глава VIII. Свидание в кунсткамере
  - Как прошла фотосессия? - Загребский на секунду оторвался от дороги и подмигнул Алику. - Девчонки не слишком кочевряжились?
  - За такие-то деньги? Гнулись и двигались, как по команде джойстика. Принимали любые позы. Да что толку...
  - Вы там только фотосъемкой занимались? - ухмылка не сходила с лица Загребского. - Без продолжения?
  - Они и на продолжение были готовы, - вздохнул Алик. - Но за отдельные деньги. Не мог же я Гретиными запла-тить.
  - Экий ты щепетильный. Грета не обеднеет. Я бы тако-го шанса не упустил...
   "Опель" обогнул холм, и Алик увидел широкую зеленую реку, оседланную розовым каменным мостом, пасущихся на прибрежном лугу надменных гусей, белые дома под красной черепицей. На крутом берегу над городом возвы-шался полуразрушенный терракотовый замок.
  - Вот тебе и Хайдельберг, - Загребский двинул бородой в сторону замка. - Ну, или Гейдельберг - кому как нравит-ся. На-ка вот, сам с Ренаткой поговори, - он нажал на телефоне несколько кнопок и протянул его Алику.
  - Ничего не изменилось, - голос собеседницы был звуч-ным, как виолончельный аккорд. - Встретимся через двад-цать минут в холле корпуса "С". Там что-то вроде анато-мического музея. Экспонаты весьма характерные - не заблудитесь, - в трубке послышался скрытый смешок.
  Загребский припарковался у живой изгороди.
  - Дальше иди один. У меня с этой плясуньей, как говорил Синявский, чисто стилистические расхождения...
  Алик пересек небольшую площадь с пустующей клум-бой, толкнул дверь и оказался в огромном застекленном вестибюле. Здесь была устроена медицинская выставка, целью которой было, очевидно, показать зрителю заведо-мую бренность всего сущего. Все экспонаты были выпол-нены с предельным натурализмом, с каким-то паталогоана-томическим щегольством. Неискушенный посетитель, под-нимаясь по широким ступеням экспозиции, все глубже втягивал голову в плечи.
  В стеклянной банке с формалином, сердито сжав кула-чки, плавал двухголовый младенец. На постаменте, в позе идущего с посохом Махатмы Ганди был выставлен умело законсервированный мужской труп, начисто лишенный кожных и жировых покровов. Вероятно, экспонат предназ-начался для изучения мышечных тканей. Другой учебный труп располагался горизонтально. Для удобства зрителя неизвестный мастер порезал его на ломти, толщиной в палец, каждый из которых был искусно заделан в прозрач-ный пластик. Срезы человеческого тела, как зубцы гигант-ского гребня, стояли на некотором расстоянии друг от друга, так что весь экспонат занимал в длину добрый десяток метров.
  - Впечатляет? - услышал Алик.
  Он обернулся и увидел невысокую ладную брюнетку. Стройность ее фигуры была не в состоянии скрыть даже просторная хирургическая роба. Зеленый балахон, перекли-каясь с живыми оливковыми глазами девушки, казался не спецодеждой, а стильным нарядом. "Черт знает, как это работает, - чувствуя волнение, подумал Алик. - Хоть мешок на такую фигуру надень, а все равно будет ясно что под ним эдакая статуэточка. Как же она угадывается? Наверное, все дело в движении. Стройные люди по-другому двигаются..."
  - Что же вы молчите? - удивленно подняла брови девушка. - Entcshuldigen, sind Sie Alik?
  - Ja-ja, - поспешно заверил Алик, обретая дар речи. -
  То есть, да-да. А вы Рената?
  Девушка кивнула.
  - Как удачно вас назвали, - выдал Алик заранее заго-
  товленную фразу, призванную расположить к себе собесед-ницу. - Будто заранее знали, что будете жить в Германии. Здесь ваше имя - не редкость. Насколько я знаю, в перево-де с латинского оно означает "возрожденная".
  Рената неожиданно рассмеялась.
  - Извините, - сказала она, доставая из кармана робы салфетку. - Это у меня разрядка после проведенной опера-ции. Вы, очевидно, готовились к встрече, - девушка вытерла уголок глаза, - только все это напрасно. Я была подкидышем, и Ренатой меня назвали в роддоме в честь главврача - Рената Рашидовича Хабибуллина. Так что ни-какой латынью тут и не пахнет. Что же вы хотели узнать про "Агрип-шоу"?
  - Так, вообще... Побольше подробностей - как начинали, куда ездили, какие были отношения в ансам-бле...
  - Не понимаю, зачем вам это нужно, - пожала плечами Рената. - Тогда мы действительно гремели по всей стране, но сейчас о нас никто не помнит.
  - Ретро входит в моду, - промямлил Алик. - Еще как вспомнят. Только знаете, - он умоляюще взглянул на девушку, - давайте уйдем отсюда - от этих заспиртованных младенцев и вываренных покойников. Здесь невозможно разговаривать.
  - Ну, давайте, - снова засмеялась девушка. - А то вас, чего доброго, придется нашатырем откачивать. Подождите меня здесь, я переоденусь.
  Рената вернулась через несколько минут. На ней были джинсы и облегающий свитер.
  - Почему вы так на меня смотрите?
  - Вы красивая, - выдавил из себя Алик.
  - Спасибо. Это самый короткий комплимент, который мне доводилось слышать.
  - Это не комплимент.
  - Что же это?
  - Это мое определение вас. Мы ведь всегда как-то обо-
  значаем незнакомых людей: этот лысый, та - толстая, тот - элегантный. Вы - красивая.
  - Что-то вроде, ну что, красивая, поехали кататься?
  - Нет, конечно, - смутился Алик. - Мне эта пошлость в голову не приходила.
  - Отчего же пошлость? - девушка с интересом взгля-нула на Алика. - Насколько я знаю, это популярная в России песня.
  - Это популярная в России пошлость.
  В кафе "Кнёзель" на стенах висели дагерротипы студенческих выпусков девятнадцатого века, потрескивал под ногами рассохшийся наборный паркет, тускло поблескивала потемневшая бронза подсвечников. Здесь все было таким древним, что стоявшая за стойкой седая хозяйка в кринолине и кружевном чепце казалась не старой, а лишь стилизованной под законсервированную в этом зале эпоху.
  - Кто вы по образованию? - Рената поднесла чашку к губам. Ее коротко остриженные ногти не были покрыты лаком. - Вы же не профессиональный журналист? Или вообще не журналист?
  - Я физик, - Алик вдруг почувствовал, что больше не в состоянии лгать под цепким взглядом оливковых глаз.
  - Похвально, что вы решили больше не врать. Чем же вы занимаетесь - космос, атомная энергия, элементарные частицы? Рассказывайте. Как сказал известный литератур-ный герой, правду говорить легко и приятно.
  Алик с облегчением ухватился за близкую тему. Он чувствовал странную зависимость от сидящей напротив едва знакомой молодой женщины, спокойно прихлебываю-щей кофе и задающей вопросы, словно это она брала у него интервью, а не наоборот. Отвечать ей правдиво и подробно казалось само собой разумеющимся. Спроси она сейчас о сокровищах, награбленных генералом К., он немедленно рассказал бы ей все, что знал.
  Но Рената расспрашивала о семье, о работе, о жизнен-ных планах, и Алик, все больше увлекаясь и погружаясь в детали, описывал ей устройство сконструированного им прибора, суть задуманного эксперимента, содержание почти готовой диссертации.
  Очнулся он только когда Рената поставила чашку на стол и, не скрываясь, посмотрела на часы.
  - Вам нужно идти?
  - К сожалению. У меня на сегодняшний вечер неотме-няемые планы.
  - Но я не успел расспросить вас об "Агрип-шоу"...
  - В этом нет необходимости. Никакое "Агрип-шоу" вас, конечно, не интересует. Вы ведь от Греты?
  Алик поник головой.
  - Господи, как это на нее похоже - подослать вместо
  себя любовника. И что же вы должны были разнюхать?
  - Я ей не любовник! - запротестовал Алик. - Она вдвое старше меня.
  - Возраст в данном случае значения не имеет. Она относится к тому типу женщин, у которых и в старости водятся молодые кавалеры. Это я вам как врач говорю. Но это неважно. Спасибо за кофе, - девушка поднялась со стула. - Как говорится, приятно было познакомиться.
  - Позвольте встретиться с вами еще раз.
  - Зачем?
  - Вы красивая.
  - А вас не смущает, что я, допустим, замужем?
  - Не смущает. А вы замужем?
  Рената долго не отводила взгляда от лица Алика, спо-койно, по-хозяйски изучая его.
  - Встречаться нам нет никакого смысла, - сказала она наконец. - Видите ли, в свое время мы с Гретой нехорошо расстались, и я не хочу ничего знать об "Агрип-шоу". Так что еще раз спасибо за кофе. И скажите Загребскому, чтобы не прятался. Его задрипанный "опель" и рыжую бороду знает каждая собака на правом берегу Рейна. Собственно, и на левом тоже.
  
  - Каковы успехи? - спросил Загребский запуская мо-тор.
  - Какие там успехи, - Алик плюхнулся на вытертое сиденье "опеля". - Она меня насквозь видит. Как рентген.
  - Я же говорил, что она барышня непростая. Оставь ее на десерт. Займись пока другими.
  Загребский включил передачу.
  - Погоди, - решительно сказал Алик. - Переночуем в
  мотеле, а завтра я попробую поговорить с ней еще раз.
  - Мотель денег стоит, - хитро прищурился Загребский. - Опять перед Гретой оправдываться?
  - Ты же сам говорил, что она не обеднеет.
  - Обожаю людей принципиальных, - захохотал боро-дач. - Таких, как я сам.
  Наутро Алик дождался Ренату в застекленном вести-бюле у двухголового младенца.
  - Вы что, преследовать меня вздумали? - вскинула
  брови девушка.
  - Да нет... - замялся Алик, остро ощущая, как много сейчас зависит от его ответа. - Просто я хотел вам ска-зать... Не думайте, что вы так уж меня приворожили. Вы, конечно, красивая, но вчера вы вели себя так, будто я милостыню у вас прошу. Выставили меня эдаким Гре-тиным альфонсом...
  - Вы соображаете, что говорите?
  - ... выспросили всю мою подноготную, - упрямо продолжал Алик, глядя себе под ноги, - а о себе не пожелали сказать ни слова. Отказались со мной встречаться. И те-перь, наверное, гордитесь собой неимоверно...
  Алик, готовый принять отповедь, поднял голову, но вместо ожидаемого гнева в глазах девушки светилось любо-пытство.
  - Знаете что, - сказала она. - Давайте поговорим поз-же. А сейчас мне нужно идти. У меня через полчаса операция, и я должна думать только о ней и ни о чем больше. Позвоните мне. У вас же есть мой номер?
  
  Глава IX. В свете красных фонарей
  Совет был коротким.
  - Мы не можем сидеть и ждать, пока Алик склеит эту докторшу, - твердо сказала Мила. - Или Загребский разы-щет, наконец, эту загадочную Ингу.
  - Правильно, - кивнул Загребский. - Значит, надо выдвигаться в Гамбург. Кстати, Эстер нашел я.
  - В жизни бы ты ее не нашел, если бы эта сучка эль-
  засская снова не помогла. И все-то она знает...
  - Габи - умничка, - подтвердил Загребский.
   - Эта умничка со своей подругой из нас чертову уйму денег высосали, - раздраженно отозвалась Мила. - Эти люди даром ничего не делают.
  - Зато за деньги делают все, о чем ни попросишь, - возразил Загребский. - Лично мне такие люди симпатичнее альтруистов-бездельников. Собственно, Эстер тоже из этой породы.
  - А чем она занимается? - насторожился Алик.
  - Не переживай, - усмехнулась Мила. - Я думаю, тебе
  понравится, жеребчик ты наш мышиный. Я даже уверена.
   - Надеюсь, не в пиццерии работает?
  - О нет, - закатила глаза Мила. - Ее профессия гораздо древнее официантки.
   - Эстер промышляет в Гамбурге, в квартале красных фонарей, - внес ясность Загребский. - Творческий псевдо- ним - Гедда. У шеста не крутится, в борделе не служит. Работает индивидуально, в аквариуме. Есть там специальное место, где эти дамы за стеклом клиентов поджидают. Не то Хербертштрассе, не то Хренбертштрассе. Габик сказала - восьмое окно от угла по левой стороне. Собственно, там вся улочка с гулькин хрен - не заблудишься. Так что отдыхай, Алька, набирайся сил...
  До Гамбурга добрались уже в полной темноте. Над ночной Репербан сеялся мелкий дождик. Во влажном воздухе расплывались неоновые огни. Цветные отражения дрожали на мокром асфальте. Бордели, секс-шопы и стриптиз-бары стояли вплотную друг к другу, как воины в греческой фаланге. За стеклом, словно боевое оружие, громоздились искусственные фаллосы, витые плети, эбони-товые стеки. Рыцарскими доспехами блестела обильно снабженная заклепками и шипами кожаная амуниция для любовных сражений. Знаменитая "греховная миля" сверкала во всем своем развратном великолепии.
  По ярмарке порока текла жизнерадостная толпа. Секс в изобилии предлагался повсюду, как горячие колбаски с пивом. Обыденность предложения лишала его прелести запретного плода, что с лихвой возмещалось витающим в воздухе острым ощущением мгновенной и безоговорочной доступности незнакомых женщин.
  - Ну, и где же витрины? - раздраженно спросила Ми-ла. - Где эта Эстер-Гедда, вяжущая носки в ожидании кли-ента?
  - Хочешь ее унизить? - засмеялся Алик. - Ничего не выйдет. Это тебе не родные просторы, где проституток презирают, хотя и пользуются ими с удовольствием. Здесь они такие же трудящиеся, как все, - профсоюз, налоги, трудовой стаж...
  - Можно подумать, здесь их не презирают, - фыркнула
  Мила.
  - Презирают, - кивнул Алик. - Синие чулки, которые и сами рады бы согрешить, хоть задаром, но им никто не предлагает. А также дамы, которым сам факт существова-ния проституток помогает ощущать себя порядочными женщинами.
  Мила обиженно замолчала.
  - Ладно, не дуйся, - примиряюще сказал Алик. - Это должно быть где-то здесь... - он повозил пальцем по экранчику телефона, пытаясь сориентироваться в переплетении улиц.
  За очередным поворотом открылся узкий мощеный проулок. Его перегораживал высокий забор, раскрашенный струящимися языками веселого, вероятно, адского пламе-ни. На грубых металлических воротах была изображена обнаженная грудастая красотка с дымящейся сигаретой и надписью "Lang lebe deine Sünden"*. Плакат был усеян рекламными наклейками близлежащих борделей. Между окнами кафе "На якоре" висел автомат по продаже презер-вативов. По сторонам ворот были наклеены объявления, где крупно, белым по красному на немецком и английском языках извещалось, что женщинам вход запрещен.
  - Вот тебе раз, - возмутилась Мила. - Это же чистой воды дискриминация по половому признаку!
  - При чем тут дискриминация? Ты же не возмущаешься разделением туалетов на мужские и женские.
  - Ни фига себе, ты сравнил.
  ________________________________
  * Lang lebe deine Sünden - да здравствуют твои грехи (нем.)
  - Сравнение вполне корректное. Сюда мужики ходят справить сексуальную нужду, а значит, женщинам тут делать нечего. Кроме тех, кто эту самую нужду удовлет-воряет. В общем, так. Садись в "На якоре" и пей кофе, а я скоро вернусь.
  - Экий ты решительный сегодня, - усмехнулась Мила. - Давно ли помидорки твои выздоровели после Кёльна? Как бы не пришлось их снова тархуном мазать.
  - А ты тут пока меньше чем за пять евро на фелляцию
  в подворотне не соглашайся, - напрягся Алик. - Если, коне-чно, вообще предложат.
  - Солдафонский юмор...
  Алик решительно толкнул створку ворот и оказался на короткой, в сотню метров, улочке. Здесь прохожих было значительно меньше, и на мостовой не толпились зеваки. Мужчины, вглядывающиеся в большие, размером с дверь, окна походили на покупателей универсального магазина. Однако в разноцветном сумраке витрин их взору представали не галстуки, не ботинки и не модные подтяжки с хлястиками. На высоких стульях в свободных позах сидели легко одетые женщины - в сапогах и бикини. Некоторые были в одних только сапогах. Иные обходились и без сапог. Когда мужчины подходили поближе, они зазывно улыбались и, повинуясь их жестам, принимали за стеклом соблазнительные позы.
  "И шлюхи у них какие-то другие, - думал Алик. - Даже становясь раком по первому требованию клиента, они умудряются сохранять с ним какую-то дистанцию. Как бы подчеркивают, что торгуют одним только телом, а не отдаются всей своей сутью, как наши шалавы. От этой показной покорности за версту несет презрением богатого торговца к ищущему "подешевле" покупателю. Эти профсоюзные бляди с ясным коммерческим разумом несомненно ощущают свое превосходство над мужиком с затуманенными похотью мозгами..."
  Алик отсчитал восьмое окно слева - оно было наглухо зашторено, лишь по периметру пробивалась слабая световая полоска. На стекле смутно белел приклеенный изнутри лист бумаги. В красноватом отсвете Алику едва удалось разобрать написанное:
  
  Name Gedda
  Age 21
  Height 176
  Bra size 85 D
  Weight 65
  Hair color Rot
  Eye color Blau
  Nation Russian
  Languages Deutsch, Englisch, Russian
  Intimate rasiert
  
  "Все правильно, Гедда, - кивнул сам себе Алик. - Что ж, подождем. Но какого черта она пишет, что ей двадцать один год? Ей же должно быть в районе тридцатника".
  Алик прошелся из конца в конец улицы. Дамы за со-седними стеклами, обладавшие профессиональным чутьем, реагировали на его появление не слишком активно. Он почувствовал себя уязвленным.
  Внезапно дверь Гедды распахнулась и выпустила высокого сутулого мужчину. Он нахлобучил шляпу поглуб-же, быстро дошел до конца Хербертштрассе и скрылся за воротами на Репербан.
  Штора на окне поднялась, и Алик увидел в неоновом сиянии рыжую женщину в зеленом бикини. Она утвердила на вертящемся стуле внушительный зад, лениво прогнула спину и, приблизив лицо к зеркалу, принялась подводить губы.
  Увидев отражение Алика, она обернулась и подняла брови в приветственном удивлении. Второй клиент подряд, да еще молодой и симпатичный. Гедда поправила волосы и отворила окошко в центре витрины.
  - Гутен таг, сэр, - произнесла она с вежливым досто-инством. - До ю спик инглиш? Шпрехен зи дойч?
  - Я говорю по-русски, - ответил Алик, разглядывая ру-ки женщины. В свете пересекающей комнату гирлянды розовых огоньков на левом плече женщины мерцали оран- жевые скорпионьи клешни.
  - Надо же - второй русак подряд, - дама с улыбкой по-далась навстречу Алику и приподняла ладонями веснушча-тые груди, стиснутые расшитым стеклярусом лифчиком. - Ну, заходи, милости просим...
  - Я, как бы, еще толком не осмотрелся...
  - Заходи, не бойся. Круче меня тут все равно никого нет. Лучше русских девок вообще не бывает. Здесь две болгарки, одна румынка - косит под местную немку, вен-герка толстая, остальные старухи сорокалетние. Есть еще филиппинка, так та вообще на мальчика похожа - жопка с кулачок и сисек нет - соски прямо на ребрах лежат. А у меня - гляди...
  Гедда молниеносным движением расстегнула лифчик, и освобожденные груди тяжко колыхнулись перед лицом Алика. Еще один скорпион, явно скопированный с первого, весело махал клешней своему товарищу, усевшись на левом соске.
  - А там... - запнулся Алик, не находя слов под напором Гедды.
  - Между ног? - деловито уточнила проститутка. - Там все разирт, как положено, - она ткнула пальцем в прикле-енный к стеклу листок с данными. - Побрито, то есть.
  - Поглядеть бы, - выдавил из себя Алик.
  - Может, ты просто извращенец? - девушка, презри-тельно скривила губы. - Хочешь на пизду поглазеть на халяву? Тот, что перед тобой был, тоже все разглядывал, как будто в первый раз ее видел, но сначала хоть деньги заплатил. А как мани отслюнявил, так и дело свое справил, - засмеялась Гедда. - Жаль, видать, стало полтешок за один погляд отстегивать...
  Смутная догадка мелькнула в голове Алика, но доду-мать ее он не успел.
  - Короче, так, - построжала Гедда. - Или ты платишь и получаешь все, что положено, или отваливаешь и не отпу-гиваешь клиентов, понял?
  Алик торопливо достал пятидесятиевровую банкноту, и Гедда мгновенно выхватила ее из руки.
  - Ну тогда смотри, вуайерист хренов.
  Девушка мигом стянула трусики, и, поджав под себя
  пятки, закружилась перед Аликом на вертящемся стуле. Поочередно замелькали сплющенные o сиденье пупырчатые ягодицы и бледный, лишенный волос пах. Вращение замед-лялось, так что Алик постепенно смог разглядеть кельтский орнамент на пояснице и какое-то темноe пятно спереди. Стул плавно совершил последний оборот, и Гедда с разве-денными коленями оказалась лицом к Алику. Он впился взглядом ей между ног и увидел еще одного - третьего по счету скорпиона, воздевающего клешни навстречу верхним собратьям. Больше на белой, выбритой подушечке лобка ничего не было. Алик разочарованно вздохнул.
  - Come on buddy, do not be shy!* - услышал он нетрез-вый возглас проходящего мимо волосатого парня и оконча-тельно стушевался.
  - Нагляделся? - Гедда наслаждалась его смущением. - Приступим к делу или как?
  - Не сейчас, - помотал головой Алик.
  В лежащем на полу зеленом белье ему вдруг почуди-лась хирургическая роба Ренаты.
  - Тогда приходи еще, - с энтузиазмом откликнулась Гедда. - Так и быть, сброшу тебе десятку!
  Окошечко захлопнулось. Алик потоптался у витрины и двинулся к Репербан. Компаньоны дожидались его в кафе "На якоре".
  - Можно поздравить? - Мила лучилась иронией. - Взял реванш за фиаско в Гейдельберге?
  - У меня с этой проституткой ничего не было, - насу-пился Алик. - Она мне просто показала... - Алик замолк, подбирая подходящий эвфемизм.
  - Что показала? - спросила Мила. - Выражайся ясней, не стесняйся. Это же бизнес, ничего личного.
  - Ей-богу, люди - странные существа, - рассудительно сказал Загребский. Почему-то слово жопа считается лите-ратурным, а пизда - нет. А ведь территориально они совсем рядом. Да и функционально часто совпадают... Даже раз-
  деляющая их промежность - слово абсолютно цензурное. Опять же, лобок вполне легален. Пах запросто употребим. И
  ________________________________
  *Come on buddy, do not be shy! - смелее, приятель! (англ.)
  отдельные пиздяные части тоже сплошь и рядом в текстах упоминаются - клитор там, губы большие и малые, влага-лище... А пизда в целом - нет. То же и с хуем...
  - Загер, заткнись! - не выдержала Мила.
  - Ты же сама говоришь, ничего личного...
  - Я хотела сказать, что гордиться тут нечем. Заплатил шлюхе бабки и пользуйся. Профессионалка и не в таком меланхолике самца разбудит.
  Алик молчал, обдумывая ответную гадость.
  - Вы неправы, миледи, - возразил Загребский. - Муж-ское либидо сильно отличается от женского. Оно, можно сказать, имеет противоположную природу.
  - Да ладно умничать-то, - скривила губы Мила. - Му-жик хочет бабу, а баба хочет мужика - вот и вся филосо-фия.
  - Натурально, вы заблуждаетесь, миледи. Мужское во-жделение - это азарт охотника. Причем, современного охот-ника, который убивает не для пропитания, а ради порции адреналина. Добыча, которой можно завладеть без труда, его не возбуждает. Женщина же, будучи дичью, ценит неу-томимого, изобретательного пикапера и презирает разлени-вшегося, потерявшего кураж зверолова.
  - Красивая отмазка! - засмеялась Мила. - Типа, сучка не захочет - кобель не вскочит.
  - Эту поговорку придумали феминистки. Им страсть, как хотелось сравняться с мужчинами, невзирая на очевид-ные конструктивные различия. Превратиться из наседок-домохозяек в грозных амазонок. Но все, чего они добились - это поколение инфантильных мужчин, испуганно шараха-ющихся от воинственных дам, находящихся "в своем праве".
  - Прямо как наш Алик! - засмеялась Мила.
  - Дура! - вспыхнул Алик.- Тебе самой место в аквариу-ме на Хербертштрассе.
  - Вот это вряд ли, - с сомнением заметил Загребский. - На такой работе нужно уметь угодить мужчине. - А вы, миледи, с вашими манерами, школы гейш явно не заканчи- вали...
  Мила поднялась со стула и начала медленно обходить стол. Загребский с неожиданной прытью засунул бороду за ворот свитера и выскочил из кафе.
  
  Глава X. За кулисами вагнеровского фестиваля
  - Если сделать небольшой крюк, то можно попасть на родину... - Загребский широко зевнул красногубым, обрам-ленным ржаными зарослями ртом.
  В Гамбурге было решено не ночевать, и зеленый
  "опель" уже несколько часов, неутомимо пыхтя изношен-ным мотором, катил на юг.
  - На какую еще родину? - в зеркале показалась вскло-коченная голова Милы.
  Она снова заняла место на заднем сиденье, поскольку Алик считался полностью оправившимся после Кёльнской битвы. Сейчас он мирно храпел, уперевшись лбом в при-борную панель.
  - В город-герой Кульмбах, - исполненным уважения голосом сказал Загребский.
  - Там были тяжелые бои?
  - Там родина пива. Она же - его мировая столица. В Кульмбахе пиво варят дольше всех на свете, больше всех на свете и делают это лучше всех на свете.
  - Свихнешься ты, Загер, со своим пивом. Расскажи лу-чше о той, ради которой мы трясемся всю ночь в твоем "кадиллаке". Алекс, проснись, тебя это в первую очередь касается.
  Алик приглушил храп и открыл один глаз, демон-стрируя готовность слушать.
  - Мирка была в "Агрип-шоу" самой веселой девчонкой. Любила пошалить, как бы сейчас сказали, на грани фола. Однажды, поссорившись с Гретой, она даже попыталась соблазнить Фиму.
  - Да ладно. Сколько же ей тогда было?
  - Десять лет. Грета была в отъезде, а она разделась догола и шмыгнула к нему под одеяло.
  Алик перестал храпеть и открыл второй глаз.
  - И что?
  - Да ничего. Коган ее, конечно, из постели выгнал. Но
  потом, ожидая награды за свою честность, рассказал об этом Грете.
  - Типичная мужская глупость, - засмеялась Мила. - И баб меж собой поссорил, и сам, небось, в дураках остался.
  - Так и было, - кивнул Загребский. - Грета возненави-дела Мирку чисто по-женски, словно была ей не приемной матерью, а соперницей. Фима и вовсе был объявлен ла-тентным педофилом. Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы Грету не посадили.
  - И на этом все успокоилось?
  - Если бы. В первой приемной семье она избивала мла-дшего брата, во второй едва не подожгла дом, а в третьей...
  - Пристрелила новых родителей? - Алик окончательно проснулся.
  - Хуже. Переспала с приемным отцом.
  - И тем самым разбила крепкую немецкую семью?
  - Нет. Обманутая супруга оказалась тертым калачом и выдала малолетнюю нимфоманку замуж за своего бывшего любовника. Внушила ему, что он, как творческая личность, должен черпать вдохновение в трепетном юном теле.
  - А чем он занимается?
  - Миркин муж? На флейте пиликает. Хотя, по виду, должен был бы на контрабасе гукать. Здоровенный такой, брюхатый, бородища рыжая...
  - Ты себя, что ли, описываешь? - засмеялся Алик.
  Загребский озадаченно поглядел в зеркало.
  - А что, в целом похоже, - он довольно улыбнулся. - Только этот Краузе своими ручищами так "Тангейзера" на пикколо лабает, что вся их вагнеровская тусовка кипятком писает. А я своими сардельками только пиво открывать умею. Хотя в этом деле я тоже своего рода Вагнер...
   За поворотом дороги открылся парк, расчерченный радиусами дорожек, словно огромный торт. Аллеи сходились у здания, составленного из двух разновысоких объемов, в котором сразу угадывался театр. Мокрая зеле-ная крыша весело сверкала на солнце. Фронтон из палевого кирпича рассекали белые пилястры. На лужайке перед главным входом был разбит огромный цветник.
  - Сейчас они начнут выходить, - Загребский посмот-
  рел на часы. - Только ты не тушуйся. Не забудь микрофон.
  Раскрылись высокие двустворчатые двери, и публика повалила в сад. Алик остолбенело уставился на гуляющих. Дамы в кринолинах томно обмахиваясь веерами. Их обла-ченные во фраки спутники опирались на щегольские тро-сти. Над аллеями плыли похожие на клумбы шляпы. Блес-тел шелк, матово переливалась парча, шуршали складки тафты. Галантный девятнадцатый век шествовал по парку среди пробивающейся молодой зелени.
  - Красиво? Мне тоже нравится. Однако вот и наша па-рочка.
  Из-за поворота аллеи показался высокий господин во фраке и сером цилиндре с подкрученными полями. Он с достоинством и отчасти напоказ держал плоский кожаный футляр, в каких носят флейты и гобои. Под руку с ним семенила молодая дама, затянутая в бежевый корсет. На ее высокой прическе помещалась шляпка-ток, похожая на крошечную корзинку с цветами.
  Алик решительно вздохнул, поправил темные очки и с микрофоном наперевес двинулся вслед за живописной парой. Поравнявшись, он откашлялся и быстро произнес заранее заготовленную фразу:
  - Извините за беспокойство, я журналист из России, хотел бы задать несколько вопросов...
  Дама встрепенулась. Господин остановился и смерил Алика надменным взглядом.
  - Вы из какого издания? - спросил он, нахмурившись. - Имейте в виду, я не раздаю интервью кому попало.
  - Видите ли, я хотел бы взять интервью не у вас, а у фрау Краузе. По поводу ее карьеры в "Агрип-шоу"...
  Высокий выпучил глаза до размеров, дозволенных природой. Мохнатые брови поползли вверх, лоб покрылся бороздами, как вспаханное поле. Щеки его побагровели, а шея над крахмальным воротничком приобрела цвет клюк-венного киселя. Из обрамленного холеными усиками рта донеслось гневное клокотание. На лице его спутницы по-явилось выражение ужаса, словно перед ней из ветвей дерева выползла змея.
  - Вон отсюда! - закричал флейтист, обретая голос. Голова в цилиндре гневно затряслась, борода задрожала, придавая своему обладателю разительное сходство с Карабасом-Барабасом.
  - Заткнись, дурак! - быстро сказала дама по-русски. - Ни слова про "Агрип-шоу"...
  - Чтобы духу твоего здесь не было! - продолжал неисто-вствовать музыкант, потрясая футляром перед лицом Али-ка. - Катись к чертовой матери в свою Россию...
  Алик в замешательстве сделал шаг назад.
  - Запомни номер: четыре девятки, пять, - услышал он быстрый шепот из-под цветочной шляпки. - Позвони завтра в десять...
  Краузе, изрыгая проклятия, схватил супругу за руку и поволок по алее.
  - Облом? - сочувственно спросил подошедший Загреб-ский.
  - Скорее, наоборот, - пробормотал Алик обескуражен-но. - Велела завтра позвонить.
  - Тут-то она тебя и пошлет, - мрачно предположила Мила.
  - Не будем загадывать, - зевнул Загребский. - Как гла-сит народная банальность, утро вечера мудренее.
  Утомленные дорогой путешественники всю ночь про-спали тяжелым сном в гостинице.
  Утром Алик позвонил Мирке ровно в десять.
  - Ты что, совсем с головой не дружишь? - услышал он после первого же гудка.
  - Простите, это вы мне? - озадаченно спросил Алик.
  - Тебе, трепло картонное. Как ты мог при Краузе гово-рить про "Агрип-шоу"?
  - А что тут такого?
  - Ты еще спрашиваешь! Он меня чуть не убил потом своей дудкой.
  - За что?
  - Это не телефонный разговор. Давай-ка, подъезжай, будем разбираться.
  - Куда?
  - Ко мне домой.
  - Чтобы ваш Карабас Барабас придушил меня своей бородищей?
  - Карабас Барабас? - засмеялась Мирка. - А что, по-хож. Чуть что - кричит и ногами топает, как на Мальвину. Но ты не бойся, он сегодня утром в Вену улетел, на гастроли. Собственно, его дома почти и не бывает. Разве что во время фестивалей.
  - Давайте встретимся в кафе. Или у меня в гостинице.
  - Я же говорю - у тебя с головой не в порядке, как у Буратино. Не хватало еще, чтобы меня с кем-то в кафе увидели. А еще лучше - входящей с мужиком в гостиницу. Был уже печальный опыт - ооо... Дома безопаснее. Всегда можно сказать, что приходил электрик или сантехник. Ко-роче, жду прямо сейчас. Хегельштрассе, семнадцать...
  В трубке щелкнуло и наступила тишина.
  - Говорит, чтобы прямо сейчас подъезжал, - растерян-но сказал Алик. - Подозрительно все это...
  - Не вижу ничего подозрительного, - сказал Загребс-кий. - По-моему, все просто - баба отправила мужа в ко-мандировку и желает провести время с залетным фраером. Чего тут думать, ехать надо. Разве не для того мы через всю Германию тащились, чтобы с ней встретиться?
  - Очень уж гладко все получается. А бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
  - Сыром иногда угощают в рекламных целях, - филосо-фски заметил Загребский. - При этом от случайного дегус-татора требуется совсем немногое - оценить его вкусовые качества и рассказать о нем своим знакомым. Не боись, аспирант. С такой барышней не грех и в мышеловку попасть.
  Хегельштрассе оказалась в трех кварталах от гостиницы. Алик издали разглядел табличку "17" на темном кирпичном доме с выступающими эркерами. Поравняв-шись с входом, он замедлил шаг, но увидев, как на окне шевельнулась занавеска, вздрогнул и прошел мимо. Алик долго топтался на ближайшем перекрестке, собираясь с духом и сочиняя начальную фразу. Так ничего и не придумав, он вздохнул и, поминутно оглядываясь, двинулся обратно.
  Дверь отворилась до того, как Алик коснулся кнопки звонка, и мгновенно захлопнулась, едва он переступил порог. В полумраке прихожей перед ним предстала Мирка в коротком зеленом халате. Девушка аккуратно заперла дверь на засов, повернулась к гостю и повела покатыми плечами, отчего шелковый халат сразу же стек на пол и улегся у ее ног зеленой лужицей. Сидящий на плече Мирки оранжевый скорпион приветствовал Алика поднятой клешней.
  Мирка, не говоря ни слова, взяла остолбеневшего гос-
  тя за руку и, как ребенка, повлекла в полумрак большого дома. В приступе внезапного дежавю Алик оглянулся. На натертом паркете прихожей вместо шелкового халата лежа-ла зеленая хирургическая роба.
  
  Измочаленный Алик вышел на связь только к вечеру. Мила и Загребский дожидались его в пивной.
  - Выглядишь орлом, хоть и полудохлым, - саркастичес-ки заметила Мила. - Но, похоже, цель по-прежнему не дос-тигнута.
  - Не отнимай у него личной победы, - четыре кружки "Кульмбахера" настроили Загребского на философский лад. - Тогда придет и командный успех.
  - Знаете, что я сейчас понял? - Алик сделал большой глоток пива. - Люди раскрываются, нарушая вековые табу. Они вдруг начинают осознавать, что многие их нравствен-ные убеждения - всего лишь вдолбленная с детства услов-ность.
  - Начиная с Гамбурга, ты, как личность, растешь пря-мо на глазах, - насмешливо сказала Мила. - Главное - не зайти слишком далеко на этом скользком пути.
  - Не спеши делать моральные открытия, Алекс, - груст-но улыбнулся Загребский. Встреча с гамбургской проститу-ткой и приключение с соломенной вдовушкой - еще не повод для революции в восприятии окружающего мира.
  - Да ладно, - скептически сощурилась Мила. - Можно подумать, в Европе все бабы, кроме профессиональных
  шлюх, порядочные женщины.
  - Не стоит подходить к европейцам с нашими мерка-ми, - Загребский поскреб ногтями заросшую рыжей щети-ной щеку. - Секс для немки - это вообще как фитнесс. То есть физическое упражнение, доставляющее мышечную радость, вдобавок дающее наслаждение и разрядку. Если хочешь секса с западной женщиной, не надо пытаться ее в себя влюбить. Романтический туман тебе в этом деле не поможет, только дезориентирует ее. Я не хочу сказать, что все европейские бабы шлюхи, нет. Просто секс они воспри-нимают как радость жизни, а не как элемент любовной драмы, как на нашей высокодуховной родине. Для них дружба, любовь, секс, замужество - не следующие одна за другой фазы развития отношений с мужчиной, а вещи, существующие независимо друг от друга, которые могут появляться в жизни в любой последовательности. Поэтому в Германии женщины делятся на честных давалок и офици-альных проституток, которые работают легально и платят налоги. Здесь практически нет "порядочных женщин" в российском понимании этого слова. Тех, которые изо всех сил стараются выйти замуж за богатого мужика, то есть подороже продать свое тело, но проститутками себя при этом не считают. А добившись своего, начинают изменять постылому мужу, и, опять-таки, к шлюхам себя не относят, поскольку спят с любовниками не за деньги, а повинуясь высокому чувству и ощущению несчастной, изломанной судьбы. Собственно, на этом построен сюжет "Анны Каре-ниной".
  - "Анна Каренина" о другом, - Алик сделал затяжной глоток. - Она о том, что стремление человека к полной сво-боде несовместимо с понятием совести. Вот уж где страш-ное противоречие...
  - Можно подумать, немки не изменяют своим мужьям, - фыркнула Мила.
  - Изменяют конечно, - Загребский стряхнул с бороды пивную пену. - Только делают это без душевного надрыва и корыстных побуждений, а по чистой похоти.
  - Чистая похоть? - изумилась Мила. - Похоть - это грязь!
  - Вот пожалуйста, - развел руками Загребский. - Идти навстречу естественным желаниям - грязно, а соблазнить мужика, внушить ему, что теперь он в неоплатном долгу и женить его на себе - высоконравственный поступок. Вот и получается, что у немок между ног - врата рая, а у русских - охотничий капкан. Эх, прошли золотые времена рос-сийских честных давалок...
  - Они прошли для тебя, - засмеялась Мила. - Это у тебя ностальгия по юношеской гиперсексуальности. А также грусть по поводу возрастного сужения круга потенциаль-ных половых партнерш.
  - Ты просто давно в России не был, Загребский, -вклю-
  чился Алик. - Там сейчас тоже нравы упали.
  - Тоже упали?! - Загребский захохотал так, что вися-щие над барной стойкой бокалы отозвались тонким трево-жным звоном. - То есть, раньше Россию населяла беспороч-ная, наделенная эксклюзивной духовностью нация, а те-перь она морально разложилась, зараженная бациллами растленного Запада, так что ли?
  - Именно так, - поджала губы Мила. - И, можешь не сомневаться, Россия скоро очистится от вашего европей-ского дерьма. А вы попросту выродитесь в красножопых бабуинов, гомосеки несчастные...
  Мила обиженно замолчала, вытерла рот салфеткой и ушла в туалет.
  - Ты знаешь, Алька, - грустно молвил Загребский, - как называются люди, которые нескончаемо трубят на весь мир о необыкновенной истории своей нации, ее особой культуре, исключительной духовности, особом пути разви-тия и непосредственной близости к богу?
  - Как?
  - Нацисты...
  
  В то время как компаньоны философствовали в баварской пивной, у Максимилиана Фабиановича замурлы-кал телефон. В трубке завибрировал жизнерадостный голос Людика:
  - Пупсик, все идет по плану. Уже прошли экватор. Шансы возрастают с каждым интервью. Надеюсь скоро порадовать тебя позитивчиком. Братец и сестрица стара-ются, дядя помогает, как может. Бабушки все еще в столичном гнездышке, но готовы вылететь по первому зову. Целую нежно.
  Спустя минуту разразился затейливой трелью мобиль-ник Коляна.
  - Колюнь, это твоя Люси. Я знаю, что имя высветилось, но ты мог хотя бы сказать, что узнал голосок своей ненаглядной Люсеньки? Дела нормально... Полработы готово, надеюсь, что всю делать не придется... Как там твоя кукурузинка? Господи, да я же говорю, что все по плану. Макс в стартовой позиции, ждет моего сигнала... В нужный момент выведу тебя на него, как филина на белку... Да не болтаю я лишнего. Просто представляю, какая сказочная у нас с тобой жизнь начнется, когда все устроится... Погоди, не отключайся! Тьфу, козел...
  
  Глава XI. Люмпен-интеллигент из Бамберга
  - Симу удар не хватил, когда она узнала, во что обо-шлась фотосессия в Страсбурге? - спросил Алик, стряхивая с груди хлебные крошки.
  Туманным утром кодоискатели завтракали в придо-рожном кафе.
  - Я разговаривала с Гретой, - мрачно ответила Мила. - И, конечно, наслушалась от нее всяких прелестей. Будто мы все это сами придумали. Иной раз подумаешь, во что ввя-зались - волосы дыбом становятся. Сами бы попробовали, работодатели наши...
  Из туалета, на ходу застегивая штаны, появился Заг-ребский.
  - Мы почти у цели, - громогласно заявил он. - От поворота на Нюрнберг до Бамберга полчаса езды.
  - Нюрнберг, - с уважением повторила Мила. - Вот уж действительно историческое место. Здесь добро победило зло, и история пошла по другому пути.
  - Миледи, я же рекомендовал вам читать книги, а не газетные заголовки, - засмеялся Загребский. - Нацизм, как безусловное и несомненное зло, был действительно уничтожен, но кто сказал, что победило добро?
  - А что же тогда победило? - спросил Алик.
  - Ничего не победило, - Загребский залпом допил остывший кофе. - Война не заканчивается никогда. Одержавшие верх силы устанавливают новые порядки и тут же начинают враждовать между собой. Так было всегда. Мы уже говорили об этом в Баден-Бадене, просто ты тогда напился и ни черта не помнишь.
  "Опель" с натугой преодолел затяжной подъем и покатил вдоль канала, связывающего Майн с Дунаем. Окрестные холмы венчали покрытые зеленой патиной шпи-ли огромных средневековых соборов. По склонам стекали черепичные реки городских улиц.
  - Вот он, Бамберг, - Загребский театральным жестом простер короткопалую пухлую ладонь за окно машины. - Видали, какая красотища! В сорок пятом западные союз-ники даже договорились не бомбить эти места, уходили на Мюнхен и Нюрнберг.
  - Не зря Достоевский говорил, что красота - это стра-шная сила, - очарованно произнесла Мила.
  - Федор Михайлович формулировал несколько иначе, - мягко возразил Загребский. - Но дело не в этом.
  - А в чем?
  - В том, что здесь варят единственное в мире пиво со вкусом копченостей, - Загребский шумно втянул носом воз-дух. - Оно так и называется - раухбир...
  На набережной курилось пароходными дымами зда-ние пивоварни из потемневшего красного кирпича. Тянуло легким запахом солода.
  - Я читал об этом пиве, - вмешался Алик. - Сотню лет назад местные пивовары хотели поднять на него цену с десяти до одиннадцати пфеннигов, и началась настоящая пивная война. Местные жители ответили на повышение цены бойкотом и победили.
  - Ну, еще бы. Пойти на поводу у наглых пивоваров и платить лишний пфенниг было бы неслыханным мотов-ством... Кстати, в трех кварталах отсюда есть симпатичный кабачок. Если не знаешь, просто так не найдешь. Там оленину жареную подают под вишневым соусом. Так и называется - хиршбратен. Раухбир под хиршбратен идет, как Христос босыми ножками...
  - Ты эти намеки прекрати, - Загребский наткнулся в салонном зеркале на непреклонный взгляд Милы. - Думай лучше о деле, успеешь еще зенки залить.
   За парапетом набережной через порог небольшой плотины быстро бежала маслянистая фисташковая вода. Под плотиной в облаках пара боролись с течением несколь-ко байдарочников в оранжевых жилетaх и черных шлемах. Издали они походили на гигантских божьих коровок.
  - Я остаюсь в машине, - тон Милы не допускал возра-жений. - Найдете Стану - звоните. Нечего толпой шляться, только внимание привлекать.
  Мужчины шли по набережной. Вдали слышалась смутно знакомая мелодия. Постепенно Алик распознал разудало исполняемый полонез Огинского.
  - О! - Загребский поднял палец. - Нам повезло - шар-манщик нынче при исполнении.
  - Это ее бойфренд?
  - Хахаль залетный, - с некоторой завистью пояснил Загребский. - Он когда в Германию наезжает, у нее остана-вливается. И что она только нашла в этом рыжем?
  - Кто бы говорил о рыжих, - хмыкнул Алик.
  - Ты таких рыжих еще не видел, - уважительно сложил губы Загребский. - Я по сравнению с ним просто блондин сявый.
  - Флейтист Краузе тоже был рыжим. Какой-то рыжий заповедник.
  - Ничего удивительного, - назидательно сказал Загребский. - Не забывай, что мы в Баварии. Здесь рыжим быть так же естественно, как в Турции - брюнетом. Но нас, все же, интересуют не рыжие мужики, а их спутницы.
  Вскоре обнаружился источник звука. В портале моста через Регниц стоял невысокий человек с зеленым от слившихся воедино веснушек лицом и красной, как у гнома, бородой. Он был одет в армейскую ушанку с темным пятном от кокарды и камуфляжную куртку с надписью "Селигер 2011". На плече у него висел видавший виды перламутровый "Вельтмейстер". Поросшие рыжим пухом пальцы бойко нажимали на пожелтевшие, словно проку-ренные зубы, клавиши, крепкие руки привычно растя-гивали вылинявшие меха. Бородатый старательно вел мелодию, переключая регистры при каждом рефрене. Перед ним стоял раскрытый потертый футляр. Его малино-вое калошное нутро было усеяно разнокалиберными моне-тами и скомканными цветастыми банкнотами.
  Бородатый завершил бессмертный полонез протяж-ным мажорным аккордом, поставил аккордеон на скамей-ку и закурил. Дымя сигаретой, он маленькими свиными глазками прощупывал поток туристов.
  Загребский издали приветственно помахал рукой.
  - Здорово, брат! - картаво откликнулся рыжий аккор-
  деонист.
  Они на самом деле походили на братьев, только у Загребского борода вилась мелкими кольцами словно у ассирийского царя, а у уличного музыканта была короткой и острой, как лезвие саперной лопатки.
  - Какими судьбами, брат? Что это за голубь при тебе?
  - Высокого полета голубь, - Загребский поднял палец. - Журналист московский.
  - Великолепно! - гармонист энергично потряс Алику руку. - Давно вы из России, товарищ?
  В его зычном голосе явственно звучали модуляции, заимствованные у забравшегося на броневик Ильича.
  - Как там на родине? - продолжал сыпать вопросами бородач. - Бурлит страна перед выборами? Каковы настро-ения?
  Алик не успевал отвечать. Впрочем, гармонисту требо-вался не столько собеседник, сколько аудитория.
  - Да-да, товарищ! В России всегда был дух бунтар-ский. В этом и сила ее. А здесь все не то. Все, что сегодня делают в так называемом цивилизованном мире - типичное не то, хоть убейте. Взять хоть "захвати Уолл-стрит". Захватили? Победили? Ни фига подобного. Пошумели без-дельники и разошлись. А рабиновичи сидят у окошек на этой самой Уолл-стрит, смотрят на них сверху, поплевы-вают, посмеиваются и денежки считают. А с чего вся эта веселуха началась? Ты не думай, я чужих глупостей насчет ипотечного кризиса и финансового пузыря повторять не буду. Дело в другом. Просто нью-йоркские евреи нарушили одно из главных пацанских понятий - дела делай, но и в общак отстегивай. Ситуация классическая - жадность сгу-била пейсатых фраеров. А скупой, как известно, платит дважды. Хотя им по барабану - хоть дважды, хоть четырежды. Вот они, типа, заемщикам долги списали. Ну да, старые списали, а новые выписали. У них ведь главный принцип какой? Человека в долг посадить и вытянуть из него по максимуму. А когда брать с него уже нечего, то остальное можно и простить. Все вокруг говорят исключи-тельно о деньгах - президенты, премьеры, попы, правоза-щитники... Эпоха прагматизма! Матерые проститутки на фоне политиков - романтические барышни. Любая прези-дентская речь, поповская проповедь, интервью с модным режиссером все - о деньгах. Когда-то защитники в суде, все эти Плевако и Кони, взывали к вечным ценностям, к мора-льным принципам, к заповедям божьим. А сейчас судья торгуется с адвокатом о сумме залога, как шлюха с клиен-том. Человеческая жизнь так же ни хрена не стоит, как и правильные слова по телевизору. Маклеры ходят по домам и на голубом глазу предлагают застраховать жизнь. Челове-ческую жизнь! Это особенно смешно. Изумительная чушь. Смысл любой страховки в чем? В том, что если что-то испортится, то можно купить новую вещь взамен сломанной. Но разве можно купить за деньги жизнь? Нет. Но зато ее можно продать. В этом специфика самого ходо-вого товара на свете под названием "жизнь" - его можно продать, но нельзя купить. И когда продавцов становится слишком много, человеческие жизненки обесцениваются. Весь мир начинает жить, как на Востоке. Там ведь как? С одной стороны - древняя культура, пирамиды, папирусы, наскальная живопись, а с другой - сплошная первобытная дикость. Для них человека убить - что муху прихлопнуть. Взять хоть "арабскую весну". Ей-богу, смешно. Положили тьму народа - и что? Да ничего. На Западе считают потери в долларах, а на Востоке - в трупах. У тех продают, у этих убивают, вот и вся разница. По-человечески я понимаю и тех, и других. И мусульман, которые мочат друг друга только потому, что одни сунниты, а другие шииты. И европейцев, которые сдуру, по-быстрому, объединились, как мухи на лету для случки. Но что толку? Бедные ведь, в основном, или ленивые, или дураки. Вот богатые и решили их еще больше ободрать. Только полный идиот верит в то, что богатые - это развращенные циники, а бедные - невинные агнцы. На самом деле, пролетарии - те еще сволочи хитрожопые. И воротилы, ясный перец, тоже не идиоты. Короче, в итоге не получилось ни у тех, ни у других. Богачи не получили ожидаемого сверхбабла, а ушлым босякам не прокатило на дармовщинку пристро-иться у толстосумов в теплом подбрюшье. Статус-кво остался неизменным: кесарю - кесарево, а слесарю - слеса-рево. Правда, есть еще разновидность бедных, которые шибко умные. Этим тяжелее всего. Но ведь они сами и виноваты. Делом надо заниматься, а не на митинги ходить...
  - Ты ведь тоже не от хорошей жизни на заработки ездишь... - Загребский безуспешно пытался прервать моно-лог рыжего гармониста.
  - У меня все пучком! В дойчланде я на одном Огин-ском в полном шоколаде. А в России я потомственный интеллигент. Мой папа на Лубянке служил. Только не надо трепаться про кровавую гэбню. Он в аналитическом отделе трудился. Ты не думай, не такие уж там дуболомы сидят. И я не такой уж дурак. Я, между прочим, кандидат наук. Просто в нашем КБ из-за санкций временные трудности с финансированием, вот я и рванул к фрицам на заработки. А как гособоронзаказ поступит, тут же вернусь. Здесь меня уважают. Однозначно уважают. Да иначе и быть не может. Немчура живет с чувством исторической вины. А мы -страна-победительница. И потому власть у нас должна быть крепкой и незыблемой, как чугунный рельс. Кто и когда в России по закону жил? Это не наш стиль. Только слабаки власть за просто так отдают. Мало ли что президентский срок закончился - и один, и другой, и третий. А как же историческая целесообразность? Мы ж не зануды какие, чтоб все тупо по букве закона. Наши национальные традиции выше каких-то там конституционных заморочек, они от народа идут! Законы должны отражать народный дух, а не наоборот. Народ неправ не бывает, ты понял?! Народ по понятиям живет, а не по методичкам из Минюста. Вот я и говорю, что все здешнее - не то. Делом никто не занимается, оттого и кризисы. Взять, к примеру, Америку. Обхохочешься. Там президента выбирают каж-дые четыре года, и победитель так выкладывается за предвыборную кампанию, что первые два года только в себя приходит. А вторые два - готовится к новой гонке. Хотя все эти выборы - сплошная фикция. Все куплено - что у них, что у нас. От и до. Взять хоть футбол. Смех, да и только. Договариваются за бабки, а потом мяч для отвода глаз катают перед лохами...
  - Стало быть, ты футбол не смотришь, - Загребский тщетно пытался вклиниться в словоизвержение краснобо-родого.
  - Я-то? Смотрю конечно. Какой интерес? Очень простой - я же не знаю, кто кого купил, поэтому интрига сохраняется. Ты же в театр ходишь? Программку читаешь, в краткое содержание вникаешь и заранее знаешь, кто кого в каком акте замочит и кому в финале героиня даст. Знаешь, а все равно смотришь. Чтобы быть в курсе сюже-та, не обязательно Софокла в подлиннике изучать. Вот и футбол - такой же спектакль. А голосовать я при любом раскладе буду за Вована и его пацанов! О чем разговор, брат! Кто еще пиндосов приведет к общему знаменателю, если не он? Они же там, в Госдепе, спят и видят, чтобы Россию развалить. Опять-таки, кто жидов в узде удержит? Кого за границей - в опале, кого дома - за колючей, а кого, хоть и на воле, но на коротком поводке. Пусть хоть на два-дцати яхтах рассекает по Южной Атлантике, но помнит, гадский потрох, под кем ходит. И получается куда как наглядно! Принцип прост и неизменен: бабло греби, но и в гособщак не забывай отстегивать. И главное - хлебальник на власть не разевай, это святое...
  Рыжебородый прикурил новую сигарету.
  - Красиво излагаешь, - сказал Загребский с иронией. - У вас в России все так думают или это твоя частная точка зрения?
  - Что значит "частная точка зрения"? - возмутился краснобородый. - Частный случай - это как раз ты. Эмигрантишко, отщепенец, человек второго сорта. Дриснул, как крыса с корабля, обменял родину на колбасу и пиво. Что у тебя есть за душой, кроме занюханной "частной точки зрения"? А я - часть монолита, плоть от плоти великой страны! Как в песне: "За нами Россия, Москва и Арбат". Я и есть тот самый народ, который не бывает неправ, понял? Ни хрена ты не понял...
  Гармонист, наконец, выдохся и замолчал.
  - Как вообще жизнь? - миролюбиво спросил Загреб-ский. - Стана тебя до сих пор привечает?
  - Куда она денется, - хвастливо проворчал красноборо-
  дый гном. - Я ж в койке любому фрицу сто очков форы дам. За мной бабы по пятам ходят - что в русланде, что в дойчланде...
  - Она все так же в пекарне работает?
  - Вон ее пекарня, - гармонист недовольно дернул бородой в сторону реки. - Как с ума сошла с этой лодкой дурацкой. Чуть день свободный - весло под мышку и впе-ред...
  Под плотиной в облаках пара двигались фигуры бай-дарочников. Они закончили тренировку и складывали лод-ки в эллинг. Одна из спортсменок сняла шлем, и ее волосы слипшимися прядями упали на плечи. Девушка что-то невнятно прокричала и помахала рыжему рукой. Шум воды, льющейся через плотину, заглушал все звуки.
  Алик отошел в сторону и сказал в телефон несколько слов. Гармонист бросил окурок, притопнул, согреваясь, ногами и вскинул на плечо потрепанный "Вельтмейстер". Пальцы привычно пробежали по ладам, и над густо парящей водой снова поплыл полонез Огинского.
   Спортсмены, заперев эллинг, потянулись в раздевалку. Через минуту на причале появилась Мила. Она получила от стоящего у парапета Алика утвердительный кивок и вслед за последней байдарочницей скрылась за железной дверью.
  Мила вернулась к "опелю" через полчаса. У нее были мокрые волосы и хмурое лицо.
  - Поехали, - сказала она сердито и сильно стукнула
  дверцей.
  - Опять облом? - сочувственно спросил Загребский. - Я так и думал.
  - Это почему же?
  - Станка всегда была природным человечком. И воду всю жизнь любит - то плавает, то байдарит...
  - При чем тут это?
  - При том, что она никогда не стеснялась раздеться, даже девочкой. Сколько раз вместе загорали. У нее на теле ни пятнышка...
  - Что ж ты раньше молчал! - глаза Милы потемнели от гнева. - Зачем мы тогда перлись в этот Бамберг? Какого черта я мылась в этом дурацком душе?
  - Я думал, заедем на всякий случай. По дороге в Карлсбад крюк небольшой, а раухбир под хиршбратен еще никому не вредил...
  - Ах ты, гад рыжий! Меня там за лесбиянку приняли, когда я вокруг этой Станы голышом вертелась, а ты в это время об оленьих бифштексах мечтал?
  Алик, предотвращая драку, схватил Милу в охапку. Загребский, опасливо оглядываясь, покатил по набереж-ной.
  
  Глава XII. Поединок в гейзере
  Узкая дорога петляла по лесу среди осевших сугробов. "Черт его знает, - в который раз размышлял Алик. - Вроде и породы деревьев те же, а лес какой-то другой. Снег у них чище, что ли..."
  - Мы еще в Германии или уже в Чехии? - спросила Мила.
  - Границу должно быть заметно, - осенило Алика. - В Германии везде просеки проложены, сушняк подобран. Не лес, а парк культуры и отдыха. А в Чехии, наверное, как в России - сказочная чаща, бурелом...
  - Проще говоря - бардак, - хмыкнул Загребский.
  - Ничего подобного, - возразила Мила. - Немцы, конеч-но, чистюли, и порядок у них во всем, но ведь это от недо-статка воображения. У них все происходит предельно ра-ционально, то есть всегда одинаково. А творчество - про-цесс бесконечно разнообразный, не терпящий повторе-ний...
  - Знакомый российский софизм, - Загребский энерги-чно работал рулем на крутых поворотах. - Типа, вдохно-вение не выносит заданных рамок, а значит, там, где нет порядка, там и есть вдохновение. На этом логическом перевертыше основывается вся ваша самовосхваляемая российская духовность.
  - Ты это брось, - Мила с заднего сиденья ущипнула во-дителя за ляжку. - Наша российская духовность веками складывалась. И не тебе - эмигранту безродному - о ней су-дить.
  - Миледи, да я же не против, - засмеялся Загребский. -
  Наслаждайтесь свой духовностью сколько хотите, только прекратите развозить ее по окрестным странам на броне-транспортерах.
  - Ишь чего захотели! Со вчерашними фашистами рас-слабляться нельзя. Слыхал, что наш президент сказал? Русского медведя на цепь не посадишь и под американский гимн плясать не заставишь.
  - Уж если юные россиянки так думают, то вождю ва-шему бессменному ничего другого не остается, кроме как исполнять волю народа.
  - Вот и заткнись, - Мила обворожительно улыбнулась в зеркале и снова попыталась ущипнуть Загребского, но тот оказался начеку и зажал ее руку в своей.
  - Пусти, черт рыжий! - взвизгнула Мила.
  - Не пущу. Медведь понимает только язык силы.
  - Ах так...
  Мила свободной ладонью с размаху залепила Загреб-скому глаза. Завизжали покрышки, машина пошла юзом и съехала задними колесами в кювет.
  - Ты спятила? - Алик схватился за ушибленный висок. - Ты же нас чуть не угробила!
  - Пусть знает, что бывает, когда с медведем на языке силы разговаривают, - гордо произнесла Мила.
  - Бывает всегда одно и то же, - Загребский, кряхтя, выбрался из машины. - Вы готовы и всех вокруг, и самих себя укокошить, лишь бы насолить бездуховному Западу. Да и Востоку тоже... Врагу не сдается ваш гордый варяг... А ну, беритесь сзади.
  Втроем они вытолкали машину на шоссе. Прогноз Алика оправдался: Чехия встретила их полуразрушенным путепроводом и заброшенной фабрикой. Но язвы недостро-енного социализма скоро сменились лесистыми холмами по берегам глубокой долины Теплы. Склоны весело пестрили разноцветными крышами, ажурными фасадами и шпиля-ми фольварков. Ни облупившаяся штукатурка заброшен-ных усадеб, ни колдобины на дорогах не могли нарушить очарования этих мест.
  Компаньоны запарковали машину и по брусчатой набережной, уставленной рядами сувенирных киосков, добрались до главного павильона гейзерной колоннады. Гулкий зал со стеклянными стенами наполняло журчание и бульканье десятков источников. Вода с отчетливым запахом серы стекала из блестящих хромированных коло-нок в маленькие круглые бассейны с подтеками ржавчины. К высокому стеклянному куполу взлетала струя главного гейзера.
  По залу бродили посетители, потягивая минералку че-рез отверстия в ручках плоских фаянсовых кружечек. Кружки продавались тут же с лотков.
  Загребский, вглядываясь в лица лоточниц, обошел опадающий водяным флером гейзер.
  - Вон она - Терезка, - кивнул он в сторону высокой продавщицы в полосатой вязаной шапочке.
  Девушка сосредоточенно расставляла на стеклянном столике фигурные флаконы с ароматической солью.
  - Какими судьбами, Загребуша? - она удивленно под-няла брови.
  - Случайно, Тери. Ехали с ребятами мимо, да и завер-нули водички здешней отведать. Гастрит малость подле-чить.
  - Хочешь стаканом минералки нейтрализовать бочку водки и цистерну пива?
  - А вдруг поможет? Не зря же тут Федор Михайлович регулярно оттягивался, царство ему небесное...
  - Он сюда не ездил, - вмешался Алик. - Вяземский приезжал, Гоголь лечился...
  - Достоевский тут бывал, - возразила Тереза. - Но ему здесь не нравилось - слишком мало игорных домов.
  - Это он вам лично сообщил? - усмехнулась Мила.
  - Я вам в экскурсоводы не нанималась, - отрезала Те-реза и демонстративно повернулась к Алику. - Хотите что-нибудь приобрести? Купите жене ароматическую соль. Бу-дет после ванны благоухать, как майская роза.
  - Вообще-то, она мне не жена... - пробормотал Алик.
  - Ну, любовница - какая разница? А еще лучше, купи-те и жене, и любовнице - решите разом проблему сувени-ров. Только берите разные.
  - Почему?
  - Чтобы не пахли одинаково, иначе они вам обе быст-ро осточертеют. Собственно, эта, - Тереза ткнула пальцем в сторону Милы, - вам, похоже, и так уже надоела. Пора девчонку менять. Купите ей кружечку за четыре евро в качестве прощального подарка.
  - Тери, что ты несешь, - поморщился Загребский. - Мила, не обращай внимания.
  - Ничего, пусть продолжает, - глаза Милы затумани-лись от бешенства, - даже интересно.
  - О, терпеливая попалась, - удовлетворенно хмыкнула Тереза. - Небось замуж за этого теленка метишь, мармелад-ка кудрявая?
  - Тереза, прекрати! - взмолился Загребский.
  Но девушку было уже не остановить.
  - А что, ты его, пожалуй, захомутаешь. Только не за-будь, что телята вырастают в быков. Скромные в молодо-сти становятся тупыми в зрелости. Застенчивость - свой-ство мелкой души. Человек любит прятать собственное убо-жество под маской приличного поведения.
  Тереза раскраснелась и стянула шапочку. Льняные волосы рассыпались по плечам.
  - Молчи, а то все испортишь, - быстро шепнул Алик Миле в самое ухо. Та судорожно стиснула его руку, вонзив ногти в ладонь.
  - Скажи ей, скажи, - веселилась Тереза, искрясь бирю-
  зовым взором. - Объясни ей, что здесь Европа, а не села Смоленщины, и хамить тут не полагается.
  Мила разжала руку и сделала шаг в сторону.
  - А вы - хорошая парочка, - продолжала резвиться Тереза. - Великовозрастный ботаник и провинциальная ов-ца с локонами вокзальной шлюхи...
  Мила оттолкнула лоток и молниеносным движением вцепилась Терезе в волосы. Жалобно зазвенели флаконы с солью, брызнули по мраморному полу осколки фаянсовых кружек. Тереза, высвобождаясь, мотнула головой, и обе девушки повалились в чашу гейзера. Стоя в пузырящейся воде по разные стороны пенной струи, они не могли пустить в ход руки и пытались уязвить друг друга ногами. Балетная подготовка Терезы сказалась на ходе битвы - неожиданным выпадом сильной ноги она поразила сопер-ницу в живот. Миле, однако, удалось ухватиться за одетую в полосатую гетру вражескую конечность, и Тереза, пос-кользнувшись, с размаху села на туго бьющую водяную струю.
  Первым очнулся Загребский. Он бесстрашно спрыгнул в бассейн, схватил в охапку Милу и выволок ее на берег. Алик помог выбраться на сушу Терезе. От стеклянных дверей к ним бежал секьюрити с мушкетерскими усами, доставая на ходу рацию.
  - Алька, разними этих хабалок! - крикнул Загребский, и, оставляя мокрые следы, зашлепал навстречу охраннику.
  Но боевой пыл соперниц уже угас. Мила, потирая живот, опустилась на скамью. Тереза, сидя на полу, массировала лицо. От обеих ручьями растекалась вода. Из-дали Алик видел, как бородатый парламентер, бурно жестикулируя, что-то втолковывал усатому стражу.
  Загребский вскоре вернулся. Судя по всему, его миро-творческая деятельность увенчалась успехом - охранник остался на месте, хотя и продолжал сурово смотреть в сторону недавнего побоища.
  - Как тебе удалось с ним договориться? - спросил Алик. - Как бородатому с усатым? Или денег дал?
  - Нет, - покачал головой Загребский. - Просто чехи - добрый народ. Если уж они нас простили за шестьдесят восьмой год, то о таком пустяке даже смешно говорить... Но лучше отсюда валить побыстрее, пока какой-нибудь правдолюб в полицию не позвонил.
  - Я сейчас сама полицаев вызову, - Тереза, дрожа от холода, собирала с пола осколки кружек. - С меня Марек за испорченный товар последнюю шкуру сдерет. Вернее, отдерет, как последнюю шкуру. И так все помидоры подка-тывал, а тут уж сам бог велел...
  - Мы заплатим, - примиряюще сказала Мила. - Давай-ка я тебе помогу.
  На улице подморозило. Стуча зубами, мокрая компа-ния погрузилась в машину.
  - Слушай, Навуходоносор, - Тереза дернула Загреб-ского за бороду, - если через десять минут ты меня не обог-реешь, будешь иметь дело с карловарскими пацанами. Тебя, ботаник, это тоже касается. Пусть уж лучше они овцу вашу двустволят вместо меня...
  Алик сосредоточенно елозил пальцем по экранчику те-лефона.
  - Тут рядом гостиница "Квисисана". Номера с камина-ми. Но дорого...
  - С каминами, говоришь? - Мила незаметно толкнула Алика в плечо. - Это ничего, что дорого. Надо же перед де-вушкой вину загладить...
  Загребский подрулил к отелю, и Алик, как единст-венный, вышедший сухим из воды, пошел оформлять номер. Следом за ним потянулись остальные. Портье - маленький близорукий чех - с удивлением взирал на дрожащих людей в мокрой одежде.
  - Разве на улице дождь? - изумленно спросил он.
  Алик молча кивнул.
  - Но ведь только что светило солнце!
  - Сами удивляемся, - буркнул Загребский, проходя ми-мо стойки.
  - А почему этот молодой человек сухой?
  - Мистер, не будьте занудой, - Тереза взирала на по-ртье сверху вниз. - Говорят же вам - дождь прошел сторо-ной. Нас зацепило, а его - нет.
  Через десять минут вся компания сидела в гостинич-
  ном номере у разгорающегося камина. На стеклянном сто-лике стояла бутылка "Бехеровки". Из ванной появился Загребский в сухом облачении. Мила достала из сумки за-пасную одежду.
  - Попробуй, может подойдет, - она протянула Терезе стопку белья.
  - Не смеши, - девушка встала и потянулась во весь гренадерский рост. - Я же вдвое больше тебя.
  - Надо же тебе как-то просушиться...
  - Не заморачивайся, подруга, я не стеснительная, - Те-реза стянула через голову свитер и разложила на каминной полке. На покрытом мурашками плече мелькнул съежив-шийся от холода оранжевый скорпион. - Жизнь стесняться отучила.
  - А как тебя в Чехию занесло?
  - Приемные родители хотели сделать из меня инже-нера, как они сами, - Тереза расстегнула лифчик и слегка помассировала небольшие крепкие груди. - Отправили ме-ня учиться в Мюнхен. Там я познакомилась на дискотеке с крутым парнем, - Тереза стащила полосатые, насквозь промокшие гетры и бросила их у огня на изразцовый приступок. - Он все восхищался моим танцем, льстил, соба-ка, внаглую, ну и вскружил девчушке голову. Уговорил, гад, попробовать выступить в стриптизе. Я обошлась без этого пошлого шеста - просто станцевала голышом кусок прог-раммы "Агрип-шоу". Успех был бешеный - в первый же вечер я заработала семьсот марок. А дальше пошло-поеха-ло, какое уж тут инженерство... - Тереза, вильнув бедрами, освободилась от лосин и повесила их на каминной решетке.
  - Что же было дальше? - Мила во все глаза смотрела на крошечные белые трусики, из-за которых выглядывал цветной округлый штрих. - Интересно же.
  - Ничего интересного. Приятель мой оказался совладе-льцем этого заведения, зарабатывал на мне хорошие бабки. Я тоже была не внакладе, но когда он мной натешился, то решил подкладывать меня под своих клиентов - богатень-ких старичков.
  - И что же ты?
  - Тут уж во мне детдомовская гордость взыграла. По-
  слала его подальше и сбежала в Чехию. И странная вещь - что бы я после этого ни делала, на меня все смотрят, как на голую. Движения стриптизерские в кровь вошли, что ли... А один покупатель так и заявил - у тебя такой взгляд, будто ты вот-вот разденешься прямо здесь. Я это усекла и поль-зуюсь - в торговле здорово помогает. Хотя и проблемы бывают. Здесь русских много, часто быковатых. Подходят с пачкой баксов и открытым текстом предлагают переспать. Для особо наглых существует Марек, но, в основном, я сама справляюсь. Вот и вас за хамов приняла, даром что с Загребушей водитесь. Не обижайтесь...
  Алик и Загребский дружно замотали головами, не спуская глаз с розовевющего от каминного жара тела деву-шки.
  - В стриптизе я поняла одну вещь: дело не в нагом теле, как таковом, а в способе его подачи. Здесь, в Европе, запросто раздеваются и в бане, и на пляже, но все к этому относятся спокойно. Важна не сама по себе голая писька, а то, для чего ты ее обнажила - помыться, позагорать, сходить, пардон, в туалет или предложить для секса. Вот смотрите...
  Тереза скрестила ступни, поднялась на цыпочки, вытянула руки вверх, соединив кончики пальцев, и мгно-венно превратилась из женщины, буднично снимающей мокрую одежду, в обольстительную одалиску. Она согнула правую ногу и уперла ее в левое колено. Руки отпали друг от друга и снова сомкнулись, образовав над головой круг. Тереза несколько секунд неподвижно простояла на левой ноге, а потом резко выбросила вперед правую - совсем как час назад в бассейне гейзера - и сделала подряд три размашистых фуэте. Мелькали разделенные шнурком стри-нгов розовые ягодицы. Упруго вздрагивали литые груди.
  Загребский и Алик, подавшись вперед, во все глаза глядели на танцовщицу. Мила, казалось, пыталась прожечь взглядом атлас трусиков.
  Тереза томно извивалась вокруг воображаемого шеста, кругля бедра и выгибая спину. Наконец она быстрым движением сдернула трусики, швырнула их в лицо оше-ломленному Загребскому и застыла с победно поднятой рукой. Внизу живота девушки лиловел цветок сакуры. След от резинки трусиков пересекал сидящую на нем изящную желтую бабочку. Гладко выбритый лобок был девственно чист.
  - Ну как?
  - Потрясающе, - Мила выдохнула и откинулась на спи-нку кресла.
  Алик разразился запоздалыми аплодисментами.
  - А сейчас? - Тереза опустила руку, погасила улыбку и расслабила одну ногу, как солдат в положении "вольно". - Правда же, теперь совсем не сексуально?
  Мужчины, возражая, снова замотали головами.
  - Э-э... Так, я бы сказал, еще сексапильней, - Заг-ребский вытер вспотевший лоб атласными трусиками. - Еще Федор Михайлович утверждал, что эротика спасет мир...
  - Да ну тебя с твоим Достоевским, - Тереза устало мах-нула рукой. - Мужики есть мужики. Я им про тонкости психосексуальные, а они голую бабу увидели и тут же слюни распустили. Примитивные вы создания.
  - Не скажи, - напрягся Алик. - Твое показное равноду-шие к собственной наготе только усиливает чувственный заряд. Умело сыгранная фальшь может впечатлить зрителя больше, чем точное, но прямолинейное перевоплощение в заданный образ.
  - Неплохо сказано, - Тереза с интересом посмотрела на Алика. - Давай-ка с этого места поподробнее...
  В дверь постучали, и в номере появилась горничная с большим пакетом.
  - Господин Марек прислал одежду для госпожи Тере-зы, - пояснила она. - Сказал, что ждет внизу через две ми-нуты. Просил не опаздывать.
  Горничная бесшумно вышла.
  - Нашел-таки... - Тереза без сил опустилась в кресло. Плечи ее опали, спина ссутулилась, груди обвисли. Теперь она напоминала спустившее колесо.
  - Вот так на самом деле не сексуально, - огорченно за-метил Загребский. - Что с тобой, Тери?
  - Да ничего, - вяло отозвалась Тереза. - Куда бы я ни
  переехала, у меня тут же находится покровитель, который из импресарио быстро превращается в сутенера. Что поде-лаешь, не в Россию же бежать...
  Девушка оделась, слабо улыбнулась и молча помахала всем рукой. Хлопнула дверь.
  Мила вздохнула и отправилась в душ. Когда она в халате и намотанном на голову полотенце вышла из ванной, Алик со взъерошенными волосами сосредоточенно листал туристический справочник. Загребский, елозя рыжей бородой по разложенной на столе карте, что-то вымерял блестящим циркулем. "В Гамбурге я побывал, мир цветущий увидал..." - напевал он вполголоса.
  - Рекогносцировку можно считать законченной, - удовлетворенно прогудел он, складывая циркуль. - Из этой чешской глуши всюду однохренственно далеко. Так что возвращаемся на базу через Нюрнберг. В списке остались только две души - Рената и Инга. Где только ее черти но-сят...
  Мила принялась собирать разбросанные вещи Терезы.
  - Хочешь повторить сеанс психологического стрипти-за? - ехидно спросил ее Загребский, протягивая скомкан-ные атласные трусики. - Мысль богатая. Еще Федор...
  Мила размотала тюрбан и хлестнула Загребского мок-рым полотенцем.
  - Теперь я знаю, от чего происходит фамилия Достоев-ский, - сказала она в сердцах. - От слова "достал"...
  
  Глава XIII. Страдания юного А.
  - Я думала, ты уже никогда не позвонишь, - сказала Рената.
  От ее первого "ты" у Алика перехватило в горле.
  - Ерунда какая, - выдавил он, ненавидя себя за неуме-ние ответить быстро и остроумно. - И в мыслях не было обижаться.
  Они встретились в "Кнёзеле" и после кофе отправились бродить по старому городу. Среди черепичного моря крыш в прорезях крутых мощеных спусков блестела зеленая вода Некара. Жирные сизые гуси расхаживали по пробиваю-щейся изумрудной траве.
  Как бы заглаживая вину, Рената рассказывала о себе. После краха "Агрип-шоу" ее удочерила семья медиков, она долго училась на врача и стала хирургом.
  - Между прочим, у нас используют при операциях те же углекислотные лазеры, над которыми ты работаешь. Так что мы с тобой почти коллеги.
  - Почему же ты меня прогнала?
  - Я ведь говорила, что мы с Гретой нехорошо рас-стались. Мне противно все, что с ней связано.
  - Что же между вами произошло?
  - Мы с ней встретились несколько лет назад на ку-рорте в Шварцвальде. У меня тогда был жених, тоже врач. Она его соблазнила.
  - Влюбилась?
  - Какая там любовь. Хотела доказать себе, что даже под шестьдесят может закрутить с тридцатилетним. Она такие эксперименты регулярно проделывала. Это у нее после тюрьмы началось. Освобождение Фимы ничего не изменило.
  - Он ничего не знал?
  - Грете в голову не приходило что-то от него скрывать. Она всегда шла напролом и добивалась своей цели. После нее всегда оставались одни руины... Вот как эти, - Рената протянула руку с коротко остриженными ногтями в сторону взорванной средневековой башни.
  - Выходит, Фима все знал и прощал?
  - Коган ее боготворит. Он все принимает, как долж-ное.
  - И ей было не жаль тебя?
  - Бог с тобой. Мы все были для нее расходным мате-риалом. Ей было жаль только труда, который она в нас вкладывала, если он не давал отдачи.
  Алик и Рената брели по нескончаемой Хауптштрассе. Рената стянула через голову свитер и осталась в зеленой футболке.
  - Здесь должен быть оранжевый скорпион, - Алик до-тронулся до голого плеча девушки.
  - Я и забыла, что ты специалист по "Агрип-шоу". Ну да, здесь он и был. Его наколола по приказу Греты эта сумас-шедшая старуха-татуировщица. Для Греты это было знаком собственности, символом ее власти над нами. У каждой из нас был эта отметина, как тавро у телки. Я его свела. Таутуировки - это грязь. Ненавижу грязь. Ни на теле, ни в отношениях. Мне казалось, что вместе со скорпионом я избавилась и от Гретиной власти. Но в Шварцвальде она наглядно доказала, что это не так.
  - Ты его до сих пор любишь?
  - Уже нет. Но я все еще не гожусь для романтических отношений. Мне пока недоступен подъем духа, без кото-рого не бывает сильных чувств... Однако как врач, доско-нально знающий женскую физиологию, я вполне могу себе представить половую близость с мужчиной. Хочешь со мной переспать? - Рената остановилась и заглянула Алику в глаза. - Ты ведь для этого мне позвонил?
  - Н-нет... - Алик споткнулся о неровную брусчатку и едва не упал.
  - Вот ты и струсил. А зря. Грязь секса легко смыть в дýше. Грязь в душé может оставаться всю жизнь. Как стойкая инфекция.
  - А что если ее того...
  - Чего того?
  - Произвести оперативное вмешательство. Ты же хи-рург.
  - Операция по иссечению души... - задумчиво сказала Рената. - По латыни это звучало бы как анимотомия. Мо-жет, ты и прав... С точки зрения медицины, послеопераци-онный рубец гораздо безопаснее постоянного источника инфекции.
  - Всю душу не надо, - запротестовал Алик. - Только пораженную часть.
  - С этим как раз закавыка, - печально улыбнулась Рената.
  - Какая закавыка?
  - Женская душа, конечно, не является жизненно необ-ходимым органом, но на части не делится. Ее можно удалить только целиком. Как матку.
  Солнце скрылось за огромным, в полнеба, фиолетовым облаком, и сразу стало ясно, что до настоящего тепла еще
  далеко. Рената зябко поежилась и надела свитер.
  - Знаешь, дорогой, - сказала она неожиданно, - мы с тобой расстанемся прямо здесь и сейчас.
  - Почему? - спросил Алик ошарашенно.
  - С тобой все как-то непросто, непонятно, мучительно, одним словом - по-русски. Я даже не знаю, зачем ты прие-хал и чего тебе от меня нужно. Я только начала приходить в себя, а ты опять всю меня взбудоражил. Хватит, не хочу бо-льше.
  Алик промолчал, наткнувшись на непроницаемый взгляд оливковых глаз.
  
  Поезд летел на юг сквозь чернильный сумрак полей и
  вспыхивающие в преддверии ночи желтые огни прирейн-ских городков.
  "Ты дура, - выстукивал Алик эсэмэску для Ренаты. - Все твои рассуждения о хирургии души не стоят... - он задумался над сравнением и быстро нашелся, - не стоят сведенной татуировки. Вчера она была, а сегодня нет. Ты просто упиваешься своими страданиями, хотя должна сказать спасибо Грете за то, что она избавила тебя от твоего казановы. Все твои тонкие переживания - чистой воды идеализм. Это ты не знаешь, чего хочешь..."
  Алик случайно отправил неоконченный текст. Его требовалось завершить какой-то сильной фразой, убеди-тельным силлогизмом, в крайнем случае - горьким упреком. Однако запал прошел вместе с отлетевшей эсэмэской, и фраза не клеилась. К тому же, поезд начал приторма-живать перед станцией. "... а не я." - отправил Алик вдогонку квинтэссенцию обуревавших его чувств и выскочил на платформу.
  
  - Ну и сколько ты собираешься ее обхаживать? - раздраженно спросила Мила.
  - Не знаю, - Алик, сидя за кухонным столом, сосредо-точенно крошил в пальцах апельсиновую корку.
  - А почему с Миркой быстро получилось? С Ашхен?
  - Ты еще про Эстер спроси, - насупился Алик. - Рената не такая.
  - Да что ты говоришь! И какая же она?
  - Она красивая, - задумчиво произнес Алик.
  - О господи! - всплеснула руками Мила. - Этого еще не хватало. Ты понимаешь, что мы на финишной прямой?
  Алик кивнул.
  - Ты помнишь, сколько нам светит за это денег?
  Алик не успел ответить. В прихожую ввалился Загреб-ский. С его бороды падали тяжелые капли.
  - Как успехи? - весело спросил он. - Крепость пала?
  - Загер, прекрати пошлить, - поморщился Алик. - Ме-жду нами ничего не было.
  - Наш мальчик, кажется, некстати влюбился, - мрачно вставила Мила.
  - Почему же некстати? - искренне удивился Загреб-ский. - Так даже легче до сути добраться...
  - Заткнись! - голос Алика взлетел до фальцета. - Не смей так о ней говорить!
  - А что я такого сказал? Ренатку по-любому надо до-жать. И если у нее там чисто, то переключишься на эту козу Ингу. Надеюсь, я к этому времени ее найду...
  Алик выскочил из-за стола, грохнув табуреткой.
  - Алька, погоди, - схватил его за плечи Загребский. - Я ж ничего такого не имел в виду. Просто задачу прооптими-зировал. Использовал метод ранжирования промежуточных проблем...
  Алик дернул плечами, освобождаясь от рыжих волоса-тых лап.
  - Представляешь, если отметина все таки у Ренатки? - не унимался Загребский. - Это же готовая богатая неве-ста...
  Алик резко развернулся и схватил не в меру разговор-чивого бородача за отвороты куртки.
  - Если ты сейчас не заткнешься, - выкрикнул он, дав петуха, - я тебе морду набью, понял?
  Он натянул куртку и вышел, хлопнув дверью.
  - Кажись, и вправду влюбился, - Загребский озадачен-но примолк.
  - Короче! - Мила поднялась со стула. - Раз эта хирурги-ня гейдельбергская целку строит, значит надо срочно разы-
  скать Ингу. Загер, на тебя вся надежда.
  Среди ночи Алик услышал тонкое козье блеяние, озна-чавшее получение свежей эсэмэски. Он торопливо схватил телефон и озадаченно прочел всплывший в рамочке текст: "Согласна с двумя первыми словами. Все остальное - чушь."
  Наутро Алик столкнулся с Загребским на выходе из общежития.
  - В Гейдельберг собрался? - проницательно спросил бородач. - Понимаю... Ночные разговоры с самим собой рождают массу вопросов, на которые хочется получить не-медленные ответы.
  - Не знаю, - вздохнул Алик. - Не уверен, что мне во-обще светит какой-то ответ после ночного текста.
  - Какого текста?
  Алик молча протянул Загребскому телефон.
  - Мдаа... И что же тебя смущает?
  - Как что? Она считает, что я несу чушь.
  - Правильно считает. Но разве ты не понял главного?
  - Какого главного?
  - Что она признает себя дурой. На языке женщин это означает капитуляцию.
  Алик недоверчиво покосился на бородача.
  - А ты куда собрался?
  - Ты будешь смеяться, но нам опять поможет Габи. Сказала, что знает, где найти Ингу. Но по телефону эта цаца делиться информацией не желает, поскольку у нее железный принцип - деньги вперед. Так что придется снова ехать в Страсбург... Эх, бешеной собаке семь верст - не крюк. Давай-ка я тебя подвезу, Ромео. Заодно потолкуем по дороге...
  - Мне кажется, я до конца жизни буду ездить вдоль Рейна-батюшки, - мрачно сказал Алик, когда Загребский вырулил на знакомый автобан.
  - Я тоже когда-то думал, что до пенсии проработаю в родном "почтовом ящике". А остаток жизни буду ковыряться на своих шести сотках.
  - Но судьба, как водится, распорядилась иначе...
  - Вот-вот. Мне казалось, что в нашей замечательной стране работа, наконец, отделена от частной жизни. Но я ошибался. Стоило разок засветиться на митинге против съехавших с катушек кремлевских штукарей, как начальник пригрозил увольнением. А тут еще выплыла эта история с жуками...
  - Которых для прослушки под плинтус засаживают?
  - То жучки. Принцип тот же, только жук, которого мы делали, мог не только слышать, но и видеть. И даже летать. Влетает такой красавчик в форточку, растопыривает лапки-антенны, распахивает глазки-камеры и начинает вести трансляцию, как с футбольного матча.
  - Этот жук может опрокинуть фарфоровую ступку? - спросил Алик, борясь с внезапно подступившей тошнотой.
  - Какую ступку? - удивился Загребский.
  - Извини, к слову пришлось. Давай дальше.
  - Рассказывать особо нечего. Разработка была призна-на бесперспективной. Жука никак не удавалось сделать достаточно маленьким. Отечественная микросхема не вле-зала.
  - И ваш "ящик" закрыли?
  - Ящик работает до сих пор. Более того - процветает, благодаря современной тематике. Сейчас в российской обо-ронке столько денег, что их разворовывать не успевают...
  - Так за что же тебя уволили? Гражданская позиция не позволила тебе прекратить оппозиционную деятельность, и ты снова пошел на митинг?
  Загребский изумленно рассмеялся.
  - В гробу я видал оппозиционную деятельность. А зао-дно и гражданскую позицию. И на митинги я больше не хо-дил. Просто толканул партию некондиционных жуков слу-чайному барыге. Их все равно списывать собирались...
  - А как ты попал в Германию?
  - Через жену.
  - Она немка?
  - Не думаю... Но ей удалось раздобыть справку, что ее бабушка была жертвой холокоста. По немецким законам это облегчает въезд в страну и дает право на материальную компенсацию.
  Алик рассмеялся.
  - Что тут смешного?
  - Извини. Просто представил себе сегодняшнего рос-сийского немца, потребовавшего у российского же прави-тельства компенсацию за отобранное имущество и насиль-ственную депортацию.
  - Ну да, сегодня это опять смешно, как, скажем, в се-мидесятые. А в девяностые, под сквознячок свободы, сдуру пытались требовать. И немцы, и крымские татары, и все остальные, кого Виссарионыч на восток в скотских вагонах переселял.
  - Им тогда что-то дали? В девяностые?
  - А как же. Разрешение на выезд в Германию. Это уст-роило и российских немцев, и принимавшую их Германию, и кремлевскую власть. В России ведь чем меньше людей, тем она богаче.
  - Ну, ты загнул, - снова засмеялся Алик. - Чем меньше людей, тем меньше страна производит всякого богатства. Простая арифметика. Возьми хоть Китай...
  - Россия - не Китай. Арифметика тут совсем другая. России незачем производить какое-то там богатство, ей это даже не к лицу. Национальное достояние хлюпает под нога-ми, и чем на меньшее число людей его делить, тем они богаче. Поэтому и население сокращается. Ферштеен?
  - Какой-то автогеноцид...
  - Что поделаешь, если к мазохизму и суициду склонны не только отдельные люди, но и целые народы.
  - Нда... И как вы адаптировались на новой родине?
  - Великолепно. Жена пошла работать в пекарню, а ме-ня взяли на завод рабочим.
  - Как-то я с трудом тебя у станка представляю...
  - Это было не самое трудное. Проблема была в другом - моя супруга стала делать стремительную карьеру.
  - Стала директором пекарни?
  - Стала женой ее хозяина.
  Загребский замолчал. В приоткрытое окно врывался запах оттаявшей земли. Зеленый трактор пробовал потем-невшее поле рубчатыми гусеницами.
  - И ты бросил завод?
  - Само собой. Размеренная работа годится для разме-ренной жизни. Конечно, проблем прибавилось. Но взамен я получил свободу. Такую свободу, о которой не мог и меч-тать.
  - Ты веришь в абсолютную свободу?
  - Почему бы и нет? Честно говоря, мне не очень поня-тно противоречие между свободой и совестью, которым так мучились Лев Николаич и Федор Михалыч. Возможно, моя бывшая жена права, и совести у меня просто нет...
  "Опель" миновал знакомый розовый мост. Загребский высадил Алика возле университета.
  - По воскресеньям они не оперируют. Так что топай к ней прямо домой. Она здесь же, в кампусе живет. Блок "F", номер триста восемнадцать. Ни пуха, ни пера...
  Обдумывая начало разговора с Ренатой, Алик побродил по кампусу, забрел в музей и долго стоял, тупо уставившись на шагающий вываренный труп. Он еще раз перечитал эсэмэску, вздохнул и решительно направился к блоку "F". У двери с номером "318" Алик снова заробел. Он потоптался на коврике, тщетно пытаясь снаружи заглянуть в светящуюся точку "глазка". Наконец он снова достал теле-фон и пробежался пальцами по экранчику.
  В глубине квартиры зазвучала и тут же оборвалась музыкальная трель.
  - Я хотел бы обсудить твое текстовое сообщение, - Алик твердо произнес в телефон всесторонне выверенную фразу. - Особенно его первую часть.
  - Очень хорошо, - услышал он в ответ. - Я и сама хоте-ла тебе это предложить. Приезжай, если можешь.
  - Тогда открывай, - сказал Алик внезапно охрипшим голосом.
  
  Глава XIV. Продавщица из ювелирного
  Алик вернулся в Карлсруэ только на следующее утро.
  - Где тебя черти носят? - злобно спросила Мила, пере-тирая тарелки. - Ты хоть позвонить мог? И Загребский тоже хорош - взял деньги и исчез. Грета телефон оборвала.
   Алик молчал, счастливо улыбаясь.
  - Похоже, наш Казанова празднует триумф? - недоверчиво сощурилась Мила.
  В ответ Алик только продолжал улыбаться, не в силах
  удержать разъезжающийся рот.
  - Рада за тебя. Но, может, ты поделишься практичес-кой стороной своей победы? Физиологические подробности можешь опустить.
  Лицо Алика расплылось в сияющий блин. Глаза прев-ратились в щелочки.
  - Что ты лыбишься, как идиот? Ты нашел то, за чем мы целый месяц по всей Германии гоняемся? - Мила изо всех сил сдерживалась, чтобы не ударить Алика по голове толстой, вызывающей сантехнические ассоциации фаян-совой тарелкой.
  - Нет! - Алик замотал головой с такой силой, что у Ми-
  лы зарябило в глазах.
  - Чему же ты так рад, кретин?!
  - Тому, что ничего не нашел! Иначе она могла поду-мать, что у меня к ней корыстный интерес.
  - А какой же еще? - ухмыльнулась Мила.
  - Милка, не будь свиньей. Я так рад, что она тут ни при чем...
  - Надо же, какое у нас несчастье, - вздохнула Мила. - Казанова переквалифицировался в Ромео. Что ж, по край-ней мере, теперь у нас остается единственный, стопроцент-ный вариант. Куда только наш гроссмейстер подевался...
  В этот момент стукнула дверь, и в прихожую ввалился Загребский. В его глазах горел победный огонь.
  - Я нашел ее! - провозгласил он торжественно.
  - Ингу?
  - Ну да! Я ее вычислил. Что бы вы делали без моей ана-литики! Ну и Габи, конечно, помогла. А чего это у вас лица такие загадочные? Или она вам больше не нужна?
  - Еще как нужна! - воскликнула Мила. - Теперь она и вовсе наш золотой ключик.
  - Стало быть, обсуждение эсэмэски прошло успешно? - Загребский весело разглядывал Алика. - Молодец, поздрав-ляю...
  - Наш пострел везде поспел, - саркастически сказала Мила. - Теперь он может переключиться на свеженайден-ную Ингу.
  Тень прошла по лицу Алика. Он открыл было рот, но
  Мила примиряюще подняла руку.
  - Ладно, не обижайся. Для начала попробуем раскру-тить ее на фотосъемку, как блинщиц. Или подловить в бане, как Фриду. Или напоить, как Дагмар...
  - Ну, не знаю, - покачал головой Загребский. - Эта штучка особая. Она, кажется, совсем не пьет и в деньгах, похоже, не нуждается...
  - А чем она занимается?
  - В магазине работает. Раньше у Дилмана обувь прода-вала, а сегодня я ее по Габиной наводке нашел в "Этлингер Тор". В ювелирном салоне.
  - Продавщица, которая не нуждается в деньгах? - не-
  доверчиво прищурилась Мила.
  - По слухам, у нее богатый любовник, - сказал Загреб-ский. - Хотя достоверно ничего сказать не могу. Во всяком случае, с мужиками я ее никогда не видел. Знаете что, давайте-ка поглядим на нее прямо сейчас. Пока магазин не закрылся...
  Трехэтажную галерею "Эттлингер Тор" венчал огром-ный прозрачный купол. Снаружи уже стемнело, и ряды сте-кол, обратившись в тысячи зеркал, отбрасывали электри-ческий свет внутрь громадного зала. Универмаг напоминал сверкающий многопалубный корабль.
  - Второй этаж, четвертая секция слева, - скомандовал Загребский. - Я подожду в машине. Будет лучше, если она меня не увидит.
  - Иди вперед, я по другой стороне, - шепнула Мила, когда они с Аликом поднялись на второй уровень.
  Последние покупатели спускались по эскалаторам и тянулись к выходу. Алик миновал несколько освещенных витрин с пугающе натуральными манекенами и остановил-ся, пытаясь сориентироваться в череде стеклянных дверей.
  - Вы что-то ищете? - услышал он за спиной.
  Алик обернулся и за прилавком кондитерской увидел тоненькую девушку с огромной копной мелких кудряшек. "Похоже на парик, сделанный из бороды Загребского, - подумал он. - Только перекрашенный в черный цвет".
  - Вы ведь говорите по-русски?
  - Да-да, - спохватился Алик. - Вы не знаете, где тут
  ювелирный отдел?
  - Вторая дверь слева, - девушка улыбнулась и попра-вила кудряшки.
  В ювелирном салоне покупателей уже не было. В поме-щении оставалась только продавщица в облегающем дело-вом костюме. Вся она - от изящного розового носика до то-нких белых лодыжек - была безызъянной, эталонной краса-вицей. "Похожа на породистую суку, - мелькнуло у Алика в голове, - только псиной не пахнет".
  Псиной здесь действительно не пахло. Через распах-нутую стеклянную дверь доносился терпкий аромат араб-ских духов. Продавщица перед закрытием приводила мага-зин в порядок. Она выключила верхнее освещение и до-стала из зеркальной витрины тонкое колечко с крупным прозрачным камнем. Надев его на палец, девушка поднес-ла ладонь к узкому световому снопику настольной лампы. Тут же брызнули во все стороны разноцветные искры, заскакали по зеркалам световые иглы, задрожали в углах комнаты фиолетовые тени. Девушка зачарованно повора-чивала руку, и трепещущие цветные пятна, словно в калейдоскопе, послушно двигались по стенам и потолку погруженного в полумрак помещения.
  Алик сделал шаг вперед и откашлялся. Продавщица вздрогнула и спрятала руку за спину.
  - Geschlossen! Wir haben geschlossen!* - ее высокий резкий голос был похож на крик павлина.
  - Я хотел бы поговорить об "Агрип-шоу", - сказал Алик.
  - Was zum Teufel?** - испуг продавщицы сменился раздражением. Льдистые глаза сверкнули с неожиданной ненавистью. - Geh Weg, ich habe kein Russisch!***
  Алик попятился, и девушка захлопнула перед ним дверь. Сквозь толстое полированное стекло он увидел, как она заперла кольцо в сейф и исчезла за шторой в глубине помещения. Мила наблюдала сцену с противоположного "берега" пассажа.
  ________________________________
   * Geschlossen! Wir haben geschlossen! - Закрыто! Мы закрыты! (нем.)
   ** Was zum Teufel? - Какого черта? (нем.)
  *** Geh Weg, ich habe kein Russisch. - Уходи отсюда, я не говорю по-русски. (нем.)
  - Как вам фифа? - спросил Загребский, когда развед-чики вернулись к машине.
  - Эффектная сучка, - задумчиво сказала Мила.
  - Не представляю, как к ней подступиться, - пробор-
  мотал Алик.
  - Я и говорю, что к ней на сраной козе не подъедешь... -подхватил Загребский. - Глядите, вот она!
  По широким ступеням "Эттлингера", цокая каблучка-ми, спускалась Инга. Тут же подкатил дымящий ксеноно-выми фарами кремовый "Бентли". Из распахнувшейся дверцы вышла пожилая ухоженная дама в манто из белой норки с букетом желтых тюльпанов. Она встретила Ингу
  долгим поцелуем, хлопнула ее по идеально круглому, обтя-нутому лайковой мини-юбкой заду и усадила в машину.
  - Видали? - присвистнул Загребский. - Случай крайне тяжелый. Можно сказать - клинический.
  - Да уж, - задумчиво сказала Мила, словно взвешивая что-то на невидимых весах. - Попробую заняться ею сама.
  - Как?
  - Еще не знаю. Но что делать, если у Алика крыша пое-хала от этой докторицы? Разве что ты возьмешься, Загер...
  - Предстать передо мной голой она согласится разве что в виде трупа, - мрачно огрызнулся бородач.
  Наутро Мила попросила отвезти ее к "Эттлингеру".
  - Тебя подождать? - Загребский и Алик с надеждой смотрели на компаньоншу из окна "опеля".
  - Не надо, - отрезала Мила. - Это особый случай. Вы мне только помешаете.
  
  Глава XV. Месть Пауля
  - Фабиус, все интервью окончены, - обескураженно сказала Людик. - Но результата почему-то нет. Я ничего не понимаю.
  В этот раз Максимилиан Фабианович не ограничился приемом сообщения.
  - Результат должен быть, - твердо произнес он.
  - Ты, пупсик, часом не перегрелся? Откуда ему взять-ся, если его нет?
  - Закрой рот, - неожиданно грубо сказал Максимилиан
  Фабианович. - Слушай, что нужно сделать...
  Закончив разговор с Максимилианом Фабиановичем, Людик набрала номер Коляна.
  - Тут кое-что интересное затевается, - сказала она без обычного сюсюканья. - Мне кажется, тебе пора выдвигать-ся...
  Загребский застал Алика за глажкой брюк. У стены сияли начищенные до блеска туфли.
  - Опять к Ренатке собрался?
  - Она сегодня дежурит, - вздохнул Алик. - Завтра пое-
  ду. Жду не дождусь.
  - Я тоже жду не дождусь, когда вся эта история закон-чится, - задумчиво сказал Загребский. - Вначале мне каза-лось, что это будет живое, интересное дело. Но все обер-нулось поисками какого-то дурацкого наследства. На самом деле хочется чего-то другого. Каких-то перемен в жизни...
  - Какие могут быть перемены с пустыми карманами? Вот найдем наследство...
   - Ты понимаешь, Алька, хочется, чтобы перемены за-висели не от денег, а от собственных желаний. Чтобы они шли изнутри... Вот чего лично тебе хочется?
   - Я бы построил лазер новой конструкции. Но он стоит бешеных денег. Никакого наследства не хватит...
   - Вы уже наследство делите? - раздался насмешливый голос.
  Мужчины обернулись. На пороге стояла Мила. Ее щеки горели, глаза светились какой-то особой, будто бы почерп-нутой извне силой.
  - Нашла?! - Алик со стуком опустил утюг на подставку.
  - Представьте себе - да! - Мила тряхнула кудрями и счастливо засмеялась. - Финита ля комедия!
  Мила закружилась по комнате и упала в кресло.
  - Как тебе удалось?
  - Ооо, не спрашивайте. Через такое пришлось пройти - бррр...
  - Какое?
  - Кошмар. Мне пришлось с ней переспать.
  - Что же тут кошмарного?
  - Ну ты нахал! Ты бы согласился на секс с мужиком?
  Алик с ужасом посмотрел на рыжую бороду Загребс-кого и непроизвольно сжал ручку утюга.
  - Мне кажется, у женщин это получается более органи-чно, - невозмутимо заметил Загребский. - Но как ты умуд-рилась ее соблазнить?
  - Это была целая операция! Я наблюдала за ней и ее богатой старухой и вчера выследила их в ночном клубе...
  - В каком? - неожиданно спросил Загребский.
  - В "Унтерхаузе", - ответила Мила, глядя бородачу пря-
  мо в глаза.
  - И что же ты?
  - Подыскала проститутку посмазливее - их там целый рой вьется - и дала ей тройную цену.
  - Ты переспала с проституткой? - наморщил лоб Алик. Зачем?
  - Алик, помолчи. Как говорит Сима, глупость проща-ется только женщине. В общем, за хорошие деньги эта сладкая мулаточка сыграла роль не хуже Аллы Пугачевой.
  - Пугачева - певица.
  - Неважно, - отмахнулась Мила. - Они там все большие драматические артисты в этой нашей эстрадной мафии. Короче, моя талантливая шлюшка умудрилась очаровать фрау Зибель.
  - Какую Зибель?
  - Миллионершу эту, в белой норке. Инга только уви-дела, как они целуются в танце, так сразу психанула - и в бар. А там уже я - в полной боевой готовности подлечить ее сердечные раны. Все остальное - дело техники...
  - Действительно, настоящая спецоперация, - покрутил головой Загребский. - Тебя этому в родном педагогическом техникуме научили?
  - Прекрати, Загребский! Ты просто ревнуешь к моему успеху. Завидуешь, что проблему решила я, а не вы. Что с вас взять, с мужиков? Один - несчастный влюбленный, другой - непризнанный гений...
  - Ладно, не задавайся. Что тебе удалось разглядеть?
  - А вот это я скажу только Грете. Я ей уже позвонила. Послезавтра они с Симой прилетают в Берлин. Так что завтра, мальчики, нам предстоит дальний путь. Советую
  выспаться.
  - Выспаться-то мы успеем, - сказал Загребский. - По-чему бы нам сейчас по пивку не врезать в приличном мес-те? За успех, а?
  - Конечно! - Алик выключил утюг и мигом натянул штаны. - Милка, идем!
  - Какое еще пиво! - махнула рукой Мила. - Я за ночь так вымоталась, что только о постели и мечтаю. Причем, одинокой.
  - Тогда отдыхай, - со странным удовлетворением ска-зал Загребский. - Идем, Алька.
  - Куда вас черти несут, - проворчала Мила. - В Берли-не пива нахлебаетесь...
  "Опель" затормозил у громады "Эттлингера".
  - Куда мы приехали? - Алик высунул из окна удивлен-ное лицо. - А как же пиво?
  - Успеется с пивом. Надо проверить одну идейку.
  - Что я слышу? Загребский отказывается от пива!
  - Короче. Ты идешь со мной?
  - Хоть на край света, Загер.
  Компаньоны поднялись на второй уровень галереи. Инги в ювелирной секции не оказалось. Незнакомая прода-вщица помогала пожилой покупательнице примерить серьги.
  Алик отыскал кондитерский магазинчик.
  - Здравствуйте, - улыбнулась ему девушка с копной кудряшек. - Вы опять в ювелирный?
  - Ммм... да. Хотел кое-что спросить у Инги. Но ее там больше нет.
  - Разве вы не знали? - девушка понизила голос. - Ее еще позавчера полиция забрала.
   - За что?
  - Она фрау Зибель обворовала!
  - Ничего себе. Мне казалось, они были подругами.
  - Так оно и было. Но Инга оказалась мошенницей. Фрау Зибель очень сильно расстроена. Она ведь так ее лю-била. Инга в Испании снималась в порножурнале, а фрау Зибель уговорила ее в Германию вернуться, на свою голову. Разве ваша девушка вам не говорила? Она вчера прихо- дила, и я ей все подробно рассказала.
  - Она больше не его девушка, - вмешался Загребский. - Она тоже его обманула.
  - Да что вы! - продавщица, взявшись за виски, широ-ко распахнула глаза. - Не может быть.
  - Увы, - скорбно подтвердил Загребский. - К сожале-нию, мир состоит не только из кристально честных людей, таких как мы с вами...
  - Вы знаете, каком журнале работала Инга? - спросил
  Алик.
  - В журнале "Приват". Ваша девушка, то есть ваша бывшая девушка то же самое спрашивала... А вы еще зайдете? - продавщица смотрела на Алика с робкой улыб-кой.
  - Не сомневайтесь! - прогремел Загребский. - Такие парни не пропадают! - Загребский галантно поцеловал де-вушке руку.
  Через пятнадцать минут "опель" остановился у город-ской библиотеки.
  - Да, мы получаем "Приват", - остроносая, обсыпанная перхотью библиотекарша, по-птичьи склонив голову, смот-рела поверх очков глазами-бусинами. - Но это журнал для взрослых. У вас есть аусвайс?
  - У меня есть, - Загребский отодвинул Алика плечом и хлопнул паспортом о стол. - Нам нужна подписка за пос-ледний год. Сколько ждать заказа?
  - Нисколько. Вся подшивка перед вами. Еще не успели сдать в хранилище.
  - А кто ее заказывал? - Загребский подался вперед.
  - Дамочка вчера забегала, - презрительно скривила гу-бы остроносая библиотекарша. - Локоны у нее такие вуль-гарные. Тут эротика тонкая, изысканная, а она листала второпях, как озабоченная старшеклассница... Вот возьми-те. Приятного просмотра, господа.
  Библиотекарша с кокетством птеродактиля скосила глаза вбок, придвинула журнальную подшивку к Загреб-скому и интимным движением смахнула с его бороды зате-савшиеся табачные крошки.
  Компаньоны забрались в дальний угол зала. Нужные фотографии обнаружились в первом же номере подшивки. Художнику не пришлось много трудиться. Любой ракурс и любая поза были выигрышными для изготовленной по лучшим природным лекалам фигуры Инги. "Тонкую эро-тику" фотосюжетов немного портило только капризное вы-ражение тонкогубого лица модели, из-за чего фотограф предпочитал крупные планы ее безукоризненного тела, не обходя вниманием ни одного потаенного места.
  Результаты просмотра поразили обоих мужчин. С левого плеча Инги ожидаемо щетинился клешнями оранже-вый скорпион. Имелся растительный узор на крестце и маленький иероглиф над левым соском - все это тоже вписывалось в образ. Но идеально правильный, имеющий форму равностороннего треугольника, расчерченный над-вое тонкой рыжей медианой лобок на всех снимках был непорочно пуст.
  Весь обратный путь компаньоны потрясенно молчали. Милы дома не оказалось. Друзья сходили в магазин и вер-нулись с ящиком пива, кругом кровяной колбасы и караваем тминного хлеба. Едва они выложили этот диети-ческий набор на кухонный стол, как явился Пауль.
  - Как удачно я вас застал, коллеги, - заявил он, не отрывая глаз от пивных бутылок. - Как раз хотел обсудить с вами подготовку к пасхе. Нельзя бездарно просрать этот великий для каждого христианина праздник...
  - Ты знаешь, Павлуш, - миролюбиво сказал Загреб-ский, - нам с Аликом надо перетереть кое-что личное. Ты бы зашел ближе к вечеру... - с этими словами бородач протянул гостю две коричневые бутылки.
  - Интересно получается, - презрительно сказал Пауль, принимая пиво. - Выходит, Загер, ты теперь обществу при-родных арийцев предпочитаешь этих московских тлей. Променял, значит, старинный тевтонский дух на манную кашу новой европейской пидорократии...
  - Гляди, как формулирует, подлец! - удивился Загреб-ский. - Любо-дорого послушать. Но ты, Павлик, все же, за-
  ходи позже.
  Пауль, обиженно сопя, вышел на площадку и приник
  ухом к неплотно прикрытой двери.
  - Вот тебе и миледи, - услышал он голос Загребского. - Зачем ей было врать, что она соблазнила Ингу? Как ты ду-маешь, за ней кто-то стоит или это ее собственная игра?
  - Не знаю, - ответил Алик. - Я в шоке. Хотя кое-какие странности начались еще в Москве...
  - Мне кажется, тут серьезная заваруха, - мрачно ска-зал Загребский. - Начиналось все весело, а под конец таким говнецом потянуло...
  - Давай сыграем на опережение! - Алик потряс пивной бутылкой.
  - Как?
  - Да очень просто! Дождемся Милку, и пусть она попробует не рассказать нам все, как есть...
  Пауль аккуратно закрыл дверь и засеменил к лестнице. В вестибюле он столкнулся с Милой и преградил ей путь.
  - Дай пройти.
  - Минуточку, миледи...
  - Денег не проси, не дам.
  - Я понимаю, что мой кредит исчерпан. Но у меня к вам реальное дело.
  - На миллион?
  - Где уж мне, миледи. Всего-то на десять евриков.
  - Хочешь продать свою золотую фиксу? По-моему, это единственное, что ты еще не пропил.
  - Грубо, миледи. За что обижаете бедного аусзидлера? У меня есть для вас есть кое-что посущественней.
  - Что же? Говори быстро или я уйду.
  - Любопытная информация.
  - Какая? Не тяни кота за помидоры.
  - Пожалуйте денежки вперед.
  - Если обманешь - пеняй на себя... - Мила раскрыла сумку.
  - Уверен, что не разочарую вас, миледи, - десятка мгновенно исчезла из рук девушки. - Вот что я вам скажу. Тут коллеги ваши шибко вами недовольны. Пронюхали, что вы их за нос водите по поводу какой-то Инги. Дожидаются вас, чтобы разбор учинить. Вот я и решил доброе дело сделать. Кто предупрежден, тот вооружен... Ну что, не зря червонец потратили?
  - Не зря... - механически повторила Мила, лихорадоч-но соображая.
  - Так я пошел...
  - Погоди, теперь у меня к тебе дело.
  - Рад служить, миледи, - осклабился Пауль. - Я весь внимание.
  - Ты "опель" Загребского знаешь?
  - Кто ж не знает эту ржавую зеленую кастрюлю?
  - Ты вот что... Порежь ему баллоны, понял? Плачу по десятке за каждое колесо.
  - А за запаску?
  - И за запаску, - Мила достала пятидесятиевровую банкноту.
  - Сделаем в лучшем виде, миледи.
  Принимая деньги, Пауль слегка задержал Милины наманикюренные пальчики в своей коричневой морщини-стой лапе с траурной каймой под ногтями, приблизил к ее уху мокрые губы и прошептал:
   - А то, может, у меня пока схоронишься? Не бойсь, и тут не разочарую...
  Милу обдало запахом, от которого она едва удержалась на ногах.
  - Ты лучше делом займись, - она отшатнулась и выр-вала руку. - И никому ни слова, понял?
  Пауль, ухмыляясь, закивал головой. Мила высколь-знула из подъезда и торопливо зашагала к стоянке такси.
  
  Глава XVI. Ридикюль из фальшивого крокодила
  Компаньоны бесплодно прождали Милу всю ночь. Дома она не появлялась, и телефон ее не отвечал.
  - Не знаю, что делать, - Алик нервно ходил из угла в угол. - Похоже, она что-то учуяла.
  - Позвони Симе.
  - И спросить ее, где Мила? Как-то глупо...
  - А ждать непонятно чего - не глупо?
  Алик со вздохом набрал номер Симы. Телефон не отвечал. Он попытался вызвать Грету, и тоже безуспешно.
  - Они, наверно, сейчас в самолете.
  - Послушай, Алька, здесь мы ничего не высидим. Надо выдвигаться в Берлин - встречать наших теток. Авось по дороге что-то прояснится.
  - Ты прав, - кивнул Алик. - Жаль только, что с Ренатой не увижусь...
  Алик снова взялся за телефон.
  - Алло, Ренатик? Привет, солнышко. Ты знаешь, я сего-дня... Что? Почему?! Но послушай...
  Алик безуспешно пытался прервать собеседницу. Он беспрестанно перекладывал телефон из руки в руку, словно горячую картофелину. Спустя несколько минут он швырнул похожий на колоду карт аппарат на пол и повалился на кровать.
  - Можешь не рассказывать, - подал голос Загребский. - Миледи и тут успела нагадить, верно? Позвонила Ренатке и в красках поведала о наших поисках...
  - И еще сказала, что я ее давний любовник, - угрюмо добавил Алик.
  - Тем более, мы должны ехать, - Загребский положил руку на плечо Алика. - Словами тут ничего не исправишь. Доказывать надо делом.
  - Поехали, - решительно поднялся Алик. - А по дороге я тебе поведаю всю эту историю с "наследством"...
  На улице компаньонов ждал новый удар. У подъезда они увидели "опель", беспомощно осевший на четырех спущенных шинах.
  - Даже запаску прокололи, - сказал Загребский с гневным удивлением. - Ну, Алька, битва нам предстоит не на жизнь, а на смерть. Вызывай техничку. А я пока свяжусь с Фимой...
  
  Ровный гул двигателей вносил успокоение в смятен-ную душу Симы. Она дремала, прислонившись к Гретиному кожаному плечу. Ей снилось, как она под руку с Груней идет под зонтом по мокрой ночной Тверской, и червяки дождевых струй косо пролетают сквозь зеленые световые конусы уличных фонарей.
  Самолет встряхнуло. Сима проснулась и погладила
  Гретин рукав.
  - Я не знаю, зачем мы летим, - сказала она, - но побы-вать в последний раз в Берлине, да еще вместе с тобой - это дорогого стоит.
  - Зато я знаю, - ответила Грета. - В конце концов, в результате этой истории я появилась на свет. Теперь я просто обязана довести ее до конца.
  В берлинском аэропорту Сима снова разволновалась. Ноги отказывались идти. Ее усадили в инвалидное кресло.
  - Не боись, Симуля! - подбадривала ее Грета, толкая сверкающую никелем коляску. - Сейчас такая техника, что тебе не то что копчик - позвоночник новый вставят. Были бы деньги.
  - Тебе, наверно, больно вспоминать тот день, когда тебя в этом аэропорту... Когда вас с Фимой...
  - Ни хрена подобного. Наоборот. Если бы я сейчас этого Коляна встретила, не жить бы больше Коляну...
  За турникетами маячила женская фигура в плаще.
  - А вот и Милочка! - всплеснула руками Сима.
  Девушка расцеловала старуху.
  - Заграница идет тебе на пользу, - заявила Сима. - По-худела, похорошела... Плащ, темные очки, просто детектив какой-то.
  - А где Алик? - Грета прервала Симины излияния.
  - Он ждет нас, - быстро ответила Мила. - На квартире.
  - На какой квартире? Зачем квартира?
  - Алик сказал, что понадобится место, где можно все спокойно упаковать. В гостинице много лишних глаз...
  - Что за самодеятельность? - гневно скривила губы Грета. - Не суйте свой нос не в свое дело. Вас не для этого нанимали. Вы нашли код?
  - Нашли, - с возможной мягкостью ответила Мила. - И хотели бы получить обещанный гонорар. Рассчитаться, опять-таки, можно на той же квартире.
  - Рассчитываться пока не за что, - отрезала Грета. - Сначала надо закончить дело. И вообще, придержи язык,
  девочка. Здесь командую я.
  - Разумеется, - кивнула Мила. - Но и нам с Аликом хотелось бы гарантий.
  - Что за странный разговор? - вмешалась Сима. - Давайте поедем к Алику и кончим дело миром.
  - Конечно, Серафима Аскольдовна. Это совсем рядом - в Бланкенфельде. Минут десять езды. Заберем Алика и поедем, куда скажете.
  Такси остановилось в конце пустынной, укрытой раз-лапистыми елями аллеи у неприметного домика с облупившимся фасадом.
  - Придется заходить через гараж, - сказала Мила. - Ко-
  ляску по ступенькам не затащишь.
  - Прямо как в Варнемюнде, - засмеялась Сима, когда под колесами захрустел гравий дорожки.
  Ворота поднялись и тут же опустились вслед за гостями. В просторном гараже стоял серебристый "мерсе-дес" с затемненными стеклами.
  - Где же, в конце концов, Алик? - раздраженно спро-сила Грета.
  Клацнула дверца, и из машины вышел Максимилиан Фабианович.
  - Я думаю, мы справимся и без Алика, - сказал он. - Прошу всех в дом.
  Сопровождавший слова Максимилиана Фабиановича жест можно было бы счесть гостеприимным, если бы в его руке не было блестящего пистолета с навинченным цилинд-риком глушителя.
  Первой вышла из ступора Сима.
  - Макс, ты ли это, павиан бесхвостый? - воскликнула она со старческим бесстрашием. - Не заработал еще язву от "виагры"?
  - Ничему тебя жизнь не учит, Серафима, - поморщил-ся Максимилиан Фабианович. - Советую поберечь копчик.
  - Что за спектакль? - Грета подняла к груди сжатые кулачки. - Немедленно выпустите нас отсюда!
  - А ты все такой же глупый батончик, - добродушно усмехнулся Максимилиан Фабианович. - Никак в толк не возьмешь, что здесь тебе не "Адмирал Нахимов".
  - О господи, неужели ты все-таки выплыл? - Грета по-качнулась и прислонилась к стене. - Даже балтийские кра-бы тобой побрезговали...
  - Вот это номер! - присвистнула Сима. - Иванько, кто ж тебе так вывеску перекроил? И неужели для тебя в аду местечка до сих пор не сыскалось?
  - Проходите в дом, не стесняйтесь, - невозмутимо повторил Максимилиан Фабианович, дублируя приглаша-ющий жест. - Людик, помоги пожилой леди.
  - Людик? - Симины брови взлетели до середины лба. - Милочка, что все это значит?
  - Это значит, что имя Людмила состоит из двух частей, - терпеливо объяснил Максимилиан Фабианович. - Кому Людик, кому Мила. Третьего не дано - терциум нон датур.
  - Вы уж не обессудьте, Серафима Аскольдовна, - Мила с деревянной улыбкой взялась за ручки инвалидного кресла. - Фабиус, тут проблема. Дверь узкая, а порог вы-сокий. Коляска не пройдет.
  - Тогда оставь ее здесь, - миролюбиво разрешил Мак-симилиан Фабианович. - Она нам не больно-то и нужна. Мы лучше с батончиком потолкуем. Пошли, хватит церемо-ний.
  Он отодвинул кресло с сидящей в нем Симой, и Грета на негнущихся ногах переступила порог дома. Следом за ней вошли Мила и Максимилиан Фабианович.
  Как только за ними закрылась дверь, Сима, сноро-висто работая руками, откатилась в дальний угол гаража и достала телефон.
  - Алик, - быстро прошептала она, - ты в дороге? Тогда слушай и запоминай: Бланкенфельде, Штайнвег, последний дом. И, ради бога, будь осторожен...
  - Наконец-то мы встретились, - удовлетворенно сказал Максимилиан Фабианович усаживаясь за стоящий посреди гостиной безбрежный ореховый стол. - Ты рада меня ви-деть? - он сощурил на Грету выцветшие желтые глаза. - Я слышал, что женщины на всю жизнь сохраняют привязан-ность к своему первому мужчине.
  Грета молчала.
  Сима закончила телефонный разговор, пересекла га-
  раж в обратном направлении и приникла ухом к двери.
  - Будем считать прелюдию законченной, - услышала она голос Максимилиана Фабиановича. - Перейдем к делу.
  Он убрал пистолет и один за другим выложил на стол два одинаковых овальных медальона.
  - Как видишь, я умею водить красный "Запорожец" не хуже серебристого "мерседеса", - усмехнулся Максимилиан Фабианович. - Твой медальон пустой, а Симин, - он кивнул в сторону гаражной двери, - с паролем. Усекаешь расклад?
  - Не усекаю. Если Симина половина кода у тебя, то почему ты до сих пор не объявился? На кой хрен ты со своей шалавой следил за нашими поисками?
  - Не обижай Людика. Мне не хотелось светиться в банке. Я ждал, когда вы отыщете код у одного из этих батончиков из "Агрип-шоу" и сами заберете весь ландух из хранилища. Вот тогда, где-нибудь на обратной дороге, наступило бы время для нашей встречи...
  - Но ведь код нашелся! Поэтому мы и здесь!
  - Не нашелся, - скорбно покачал головой Максимилиан Фабианович. - Скорее всего, он был плодом Симиного стар-ческого воображения, а может просто стерся от неуме-ренного употребления его хозяйки по назначению. Когда Людик выяснила, что его нет у последней из сироток, мне пришлось попросить ее солгать вам, как бы аморально это ни звучало. Иначе вы бы просто не приехали. И она рас-сказала вам историю о соблазнении лесбиянки. Выдумал ее, конечно, я сам. У Людика на это просто не хватило бы во-ображения.
  Мила недовольно поморщилась.
  - Не проще было договориться еще в Москве? - Грета постепенно приходила в себя. - Сразу после кражи медальона?
  - Сто лет мне ваша Москва не обделалась. В Союзе еще был какой-то порядок, а в вашей новой России то менты наезжают, то Колян бритоголовый со своим кодексом во-ровской чести. Бывшие коллеги крышуют сутенеров и наркодилеров. В побежденной Германии в этом смысле попроще - сидим спокойно, интеллигентно разговариваем. Не зря же я сюда эмигрировал...
  - Сколько ты теперь хочешь? - голос Греты обрел пре-жнюю твердость. - Одна половина пароля у меня, другая у тебя. Стало быть - пополам? Согласен? В конце концов, это наш клад, а не твой.
  Максимилиан Фабианович уставил на Грету тяжелый взгляд.
   - Этот клад такой же мой, как и ваш. Вам кажется, что живя эдакими правильными овечками, вы имеете боль-ше моральных прав владеть награбленным? Нет ничего отвратительнее, чем лицемерные агнцы. Это про вас сказано: солитудинем фациунт, рацем аппелант - они создают пустыню и называют это миром. А я, по крайней мере, не морализирую. В нашей конторе меня научили ви-деть цель и не замечать препятствий.
  - Чего же ты хочешь?
  - Это вы хотите, а не я. В вашем положении нет жела-ния разумнее, чем живыми вернуться в свои норки и боль-ше никогда оттуда не высовываться. Танцуйте там, наби-вайте портаки, фарцуйте фруктами, делайте что угодно. Но не лезьте в то, за что от века бились только рыцари удачи, а не тыловые брюхатые генералы и их подстилки.
  Взгляд Максимилиана Фабиановича разгорелся до той горчичной желтизны, которой несколько десятилетий назад пылали глаза юного лейтенанта Иванько.
  - Короче. Сегодня ваша доля - не двадцать и не пять-десят процентов. Она вообще гораздо выше любых процен-тов. Это ваши жизни. И если ты хочешь их сохранить, то сейчас же скажешь мне свою половину пароля. После этого мы с тобой поедем в банк, и моли бога, чтобы код оказался верным. Сима останется здесь под присмотром Людика. Если все пройдет удачно, то мы расстанемся навсегда, ощущая с недоступной ранее остротой прелесть каждого мгновения бытия. Как говорится, экс аеяо эт боно - по добру и справедливости.
  В наступившей тишине еловая шишка гулко ударила в черепичную кровлю.
  - Ты прав, отец, - сказала Грета. - Это твоя добыча.
  Мила вздрогнула.
  - Какой еще отец? - нахмурился Максимилиан Фабиа-
  нович. - Что ты мелешь?
  - Если интересно, можешь подсчитать сроки, - произ-
  несла Грета бесцветным голосом.
   - Может, и заделал по случаю, - ухмыльнулся Макси-милиан Фабианович. - Но это не считается - у бродяг детей не бывает. На наследство можешь не рассчитывать, - рас-смеялся он.
  - Наследство от тебя я уже получила, - с болью прого-ворила Грета. - Сегодня я наконец поняла сама себя. Ника-
  кие танцы не заглушат властного зова крови, ее повели-тельного пульса...
  - Хватит бакланить, батончик, - оборвал ее Максими-лиан Фабианович. - Я жду пароль. На-ка, запиши, - он пус-тил карандаш по гладкому столу в сторону Греты.
  - Он очень простой, - Грета поймала карандаш. - И ты сам бы догадался, если бы умел мыслить обычными челове-ческими категориями. Это имя моей матери.
  - Агриппина, что ли?
  - Еще проще, - Грета взяла со стола синий листок и крупно написала GRUNYA. Мила впилась в буквы взглядом.
  - Что ж, звучит убедительно, - Максимилиан Фабиано-вич повертел листок в руках и сунул в карман пиджака. Но тебе все-таки придется поехать со мной. Людик пока по-будет с Серафимой, удержит ее от неразумных поступков. Могу поспорить, что она нас сейчас подслушивает...
  Максимилиан Фабианович, смеясь, распахнул дверь в гараж и подтолкнул Грету вперед. Сима сидела в кресле нахохлившейся птицей.
  - И вот еще что... - он сгреб с полированного стола медальоны и вручил их владелицам. - Возвращаю вашу собственность. А то еще примете меня за мелкого жулика...
  В гараже Максимилиан Фабианович сменил пиджак на стильную, в цвет "мерседеса", кожаную куртку, усадил Грету на заднее сиденье, сел в водительское кресло и нажал кнопку на пульте. Резиновая кромка ворот оторвалась от бетонного пола и с жужжанием поползла вверх. Пока соединенные шарнирами сегменты один за другим исчезали под потолком, Максимилиан Фабианович делал обычную водительскую работу: запустил двигатель, присте-гнулся ремнем, включил обогрев сидений. Когда обрез ворот поднялся до середины ветрового стекла, перед машиной внезапно возник крепкий бритоголовый муж-чина. Расставив для устойчивости ноги, он двумя руками держал пистолет с цилиндриком глушителя, как две капли воды похожий на оружие Максимилиана Фабиановича. Реакция водителя "мерседеса" уже не была столь мгновенной, как полвека назад, и он успел лишь дернуть головой в сторону, из-за чего пуля попала ему не в лоб, как планировал стрелявший, а в шею.
  В этот момент во двор, разбрызгивая колесами щебен-ку, влетел обшарпанный зеленый "опель". Реакция бритого-лового значительно превосходила реакцию Максимилиана Фабиановича. Он резко выпрыгнул вверх, по-лягушачьи распластался на покрытом паучьими тенетами трещин стекле "мерседеса" и тут же скатился вбок, на бетонный гараж пола. "Опель" сходу, лоб в лоб ударил "мерседес", отчего у обеих машин градом посыпались стекла, взды-бились коробами капоты и сработали подушки безопас-ности.
  Последнее, впрочем, никак не помогло Максимилиану Фабиановичу. Ранение вызвало у него обильное кровоте-чение. Он сидел, притиснутый к креслу залитой кровью раздувшейся подушкой и тщетно пытался зажать пальцами порванную артерию. Из салонного зеркала на него смотре-ли крыжовниковые, как у матери, глаза Греты. Максими-лиан Фабианович отчаянными жестами требовал пережать ему алый фонтан на шее, но лицо Греты оставалось бесстрастным. Когда хрипы и бульканье из горла Максими-лиана Фабиановича пошли на убыль, Грета наклонилась над его ухом и прошептала: "спасательный круг дважды не бросают". Осталось неизвестным, расслышал ли Максими-лиан Фабианович эту чрезвычайно выспренную и даже пошловатую, но в высшей степени поучительную фразу, поскольку непосредственно после этого голова его запроки-нулась и изо рта потекла коричневая пузыристая пена.
  Бородатому водителю "опеля" повезло больше. Срабо-тавшая подушка безопасности уберегла его от увечий, но мгновенная остановка автомобиля привела его в состояние, которое в боксерской среде называется "грогги". Его пассажир пришел в себя быстрее и, освободившись от подушки, выскочил из машины. На пороге гаража его ждал бритоголовый стрелок с пистолетом в руке. Рядом с ним стояла затянутая в плащ Мила.
  "Прямо Бонни и Клайд, - мелькнуло в голове у Алика. - Но как же глупо вот так помирать ни с того, ни с сего..."
  - Колян, пароль не у него, - сказала Мила.
  - Где он? Быстро говори, дура, - бритоголовый нервно шевельнул стволом.
  - У старухи. В медальоне.
  Колян, не теряя из поля зрения Алика, подошел к инвалидной коляске и ткнул Симе пистолетом в лицо.
  - Медальон, - сказал он нетерпеливо. - Живо, а то убью.
  - Господи, дался вам всем мой медальон, - ворчала Сима, роясь в ридикюле из поддельного крокодила. - То воруют, то возвращают, то снова отнимают...
  Колян, потеряв терпение, выхватил у Симы ридикюль. В это мгновение из гаражной двери высунулась волосатая рука с каминной кочергой и ударила Коляна по сжимавшей пистолет кисти. Пистолет со стуком ударился о пол и заскользил по лакированному бетону.
  Колян отшвырнул ридикюль и одновременно с Аликом метнулся к пистолету. Сима изо всех сил оттолкнулась обеими руками от стены, ее боевая колесница ринулась на Коляна, и бесстрашно выставленная вперед голова старухи, словно стенобитный таран, поразила врага в живот. Колян сумел удержаться на ногах, однако новый удар кочерги пришелся ему на выбритое темя, оставив г-образный след. Алик быстро поднял пистолет и направил его на Коляна, но в этом уже не было необходимости. Грузное тело рэкетира тяжело осело на пол. Над ним возвышалась долговязая фигура с кочергой в руке. Седые кудри обрамляли загоре-лую лысину.
  - Фимуля?! - изумленно воскликнула Грета. - Как ты здесь оказался?
  - Ребята позвонили, я и подъехал, - Коган опустил руку с кочергой.
  - На чем?
  - Сначала на самолете, потом на автомобиле, - пожал
  плечами Фима. - Вон он, за окном стоит.
  - Но как ты попал в дом?
  - Как все нормальные люди - через дверь. Это вы все норовите решать проблемы с заднего хода...
  Алик помог Загребскому выбраться из "опеля". Вместе с Фимой они связали мычащему Коляну руки и уложили его на кусок брезента.
  Грета в прострации растирала Симе виски.
  - Чем не Варнемюнде в сорок восьмом году, - пригова-ривала Сима. - Колян вместо Иванько лежит в отрубе на га-ражном полу, а сам Иванько валяется дохлый в "мерседесе", как генерал К. в "хейнкеле". Груню заменяет ее дочь, и только я остаюсь неизменным персонажем этой человечес-кой комедии. Разумеется, в мире ничто не вечно, но зато все повторяется... Алик, у меня в сумке есть нюхательная соль. Будь добр, дружочек, подай мне моего крокодила.
  Алик подобрал лежащий у стены ридикюль, и Сима принялась в нем рыться морщинистыми лапками.
  - Ничего не понимаю, - сказала она удивленно. - Где же мой медальон? Ведь покойник любезно вернул мне его десять минут назад.
  - А я хотела бы знать, где эта сучка! - воскликнула Грета, выходя из ступора. - Где Мила, ети ее мать? Это она успела вытащить медальон! Неужели эта юная шлюха сделала нас всех?!
  - Получается, что у нее есть обе половинки кода, - пробормотала Сима. - Одну только что озвучила Грета, другая в моем медальоне. И это при том, что эта мандолина еще четверть часа назад не знала вообще ничего. Вот это карьера! Это вам не на Берлинскую стену прыгать, и не от танков уворачиваться на будапештской набережной...
  - Надо ее перехватить! - крикнула Грета. - Фимка, поехали!
  От звуков ее голоса с соседней ели, фыркнув крыль-ями, снялась стая скворцов.
  - Поздно, ребята, - произнес молчавший до сих пор За-гребский. Я хоть и контуженный, но слуха пока не потерял.
  По аллее, завывая сиреной и разбрасывая синие сполохи, приближался полицейский микроавтобус.
  Глава XVII. Подарок для Груни
  - Не перестаю удивляться западному правосудию, - Коган, сцепив руки над обрамленной кудрями лысиной, разминал затекшую спину. - В восемьдесят девятом меня посадили ни за хрен собачий, а сегодня выпустили, хотя я этому козлу реально чуть голову кочергой не проломил. Да еще данкещён сказали за давно разыскиваемого преступ-ника.
  Загребский и Алик дружно дымили на лавочке во дво-ре полицейского участка.
  - Фимочка, русскому человеку этого не понять, даже если он трижды еврей, - сказал Загребский. - Законы он на дух не переносит и, рассуждая от противного, глубоко убежден, что, нарушая их, живет по совести. Справедли-вость ему представляется в виде манны небесной, которая должна автоматически проливаться с неба всякий раз, как только в ней возникнет необходимость. Ему и в голову не приходит, что справедливость - такая же абстрактная категория, как добро или зло. И чтобы оживить ее, претво-рить в реальность, надо потрудиться самому или нанять адвоката.
  - Ты, конечно, прав, Загер, - сказал Алик. - Но как объяснить это народу, которому веками вдалбливали, что власть - понятие сакральное? Как отвратить русский народ от исторического фатализма, от соблазна по любому поводу отдаваться на волю бога или эмитируемой им власти? Решить эту задачу - все равно что отучить россиян от пьянства. Но все попытки сделать России прививку здоро-вого экзистенциализма до сих пор оканчивались пшиком.
  - Сразу видно, что ты недавно сдал кандидатский ми-нимум по философии, - засмеялся Загребский. - Излагаешь в целом верно, но если хочешь обрести единомышленников, выражайся проще.
  Однако освобождение из-под стражи требовало от Алика немедленной эмоциональной разрядки.
  - Одновременно с обожествлением власти идет встреч-
  ный процесс - десакрализация бога. Сегодняшний русский бог - вроде старшины, чьи приказы не обсуждаются, но и не выполняются. Происходит некий идеологический сабо-таж, то есть активное нежелание следовать какой-либо идее вообще.
  - Тогда уж, скорее, духовный саботаж, коль скоро речь идет о боге.
  - Нет, именно идеологический. Идеология - это низ-ший уровень духовности, ее практическое воплощение. Се-годня сам бог не слишком духовен - он теперь восприни-мается как некий идеологический проект. Уже не говоря о церкви, которая этот проект обслуживает...
  - Мужики, вы охренели? - выпучил глаза Коган. - Вы где находитесь? Как будто не из кутузки откинулись, а с философского семинара. Скорее бы девушек наших офор-мили... Ага, вот и они.
  В дверях показались "девушки". Грета толкала перед собой коляску с Симой. Обе источали серии улыбок всевоз-
  можных широт.
  - Да вас просто не узнать, драгоценные мои! - Фима удивленно раскинул руки. - Смотритесь как две именин-ницы.
  - И, слава богу, есть отчего! - Гретой владело не свой-ственное ей радостное возбуждение.
  - Что случилось?
  - Они нашли мой медальон! - прокаркала Сима. - Вот что значит немецкая педантичность! Хотя шмон был самый обычный, как на этапе. Раком не ставили и приседать не заставляли. Да я бы все равно не смогла.
  - Они поймали Милу?!
  - Какое там! - махнула рукой Грета. - Эта пронырли-вая тварь уже черт знает где. Все гораздо проще. У нашей Симули дыра не только в памяти, но и в подкладке ее об-лезлой крокодиловой сумки. Туда он и провалился. Теперь нам будет только везти. Есть бог, есть! Все в руке божьей!
  - А Алик только что сказал, что бог на современном ис-торическом отрезке не при делах, - сказал Фима.
  - Алик погорячился. Фимка, заводи свой прокатный драндулет. Мы едем в Берлин, на Фридрихштрассе!
  - Сначала к Бранденбургским воротам, - выцветшие глаза Симы смотрели с непреклонной решимостью. - Фимочка, и у цветочного по дороге притормози, будь добр.
  - Хорошо, - недовольно сказала Грета, - только побыст-рее. А то банк закроется.
  - Не закроется. И деньги никуда не убегут. Они, в отличие от нас с тобой, мертвые, а значит - вечные. Чем позже мы до них доберемся, тем больше их станет. Проценты накапают.
  - Что-то ты мне не нравишься, Сима... - Грета подо-зрительно посмотрела на старуху.
  - Я не коробка с драгоценностями, чтобы всем нра-виться, - проворчала Сима. - Но прежде чем набить карма-ны, надо рассчитаться с долгами...
  До Берлина ехали молча. Фима сосредоточенно смо-трел на дорогу, Грета деловито рыскала в телефоне, Сима глядела на медленно вращающиеся по сторонам поля каким-то особым, просветленным взглядом. Загребский, чувствуя себя посторонним, задумчиво жевал бороду.
  - Откуда у тебя новый пиджак? -шепнул ему в ухо Алик.
  - В гараже у покойника позаимствовал, - ответно прошептал Загребский. - Ему-то он теперь без надобности, а у меня куртка разорвалась...
  У Бранденбургских ворот Сима неожиданно для всех самостоятельно выбралась из машины.
  - Я хочу пройтись, - заявила она, обведя компанию
  независимым и отчасти даже бесшабашным взглядом. - Но сначала мы навестим мою дорогую подругу. Это она дает мне силы ходить.
  Грета подавила вздох.
  Сима положила букетик тюльпанов на оттаявшую землю у каменной громады ворот и с трудом разогнулась, беззвучно шевеля старческими губами. Со сгорбленной спиной, одетая в длинный плащ с разъезжающимися по-лями она была похожа на готовую улететь божью коровку.
  - Давайте дойдем до набережной, - предложила Сима. - Это недалеко.
  - Господи, Сима, к чему все эти ритуальные походы по
  местам боевой славы? - раздраженно сказала Грета. - Да-вай лучше все скорее закончим. А матери поставим хоро-ший памятник...
  - Греточка, ты просто молодец! - расцвела Сима. - Конечно матери нужен памятник. Как же я сама до сих пор не догадалась? Только здесь ведь не разрешат...
  - Дома поставим, на кладбище, когда вернемся. Будет куда цветы носить.
  - Дома - это не то. Она ведь рвалась к свободной жиз-ни, а дома опять мрак средневековый. Погоди... - в глазах Симы промелькнул светлый блик, но додумать внезапно пришедшую мысль она не успела.
  Навстречу, по аллее Тиргартена чинно двигалась пара. Ее усредненно можно было назвать пожилой, поскольку плотному седовласому мужчине было заметно за восемь-десят, тогда как его дородная спутница едва преодолела пятидесятилетний рубеж. Всмотревшись в румяное, покрытое застарелыми оспинами лицо старика, Сима всплеснула руками:
  - Господи, ты все еще здесь, водила генеральский!
  - Я вас тоже сразу узнал, - польщенно улыбнулся рябой шофер. - А напарница ваша и вовсе не стареет. Как в книжке про портрет Дориана Греевича...
  - Стало быть, так и не вернулся в села Рязанщины?
  - Гостевать гостевал, а окончательно осесть желания не возникло. Дороги там все те же... Я потом догадался, отчего в России-матушке дорог не строят, а если все ж таки проложат какую-никакую штрассу, так она тут же кусками отваливается.
  - Отчего же?
  - Земля у нас особенная, вот что. Вольная, никакой корки на себе не терпит. Ее просто так в асфальт не зака-таешь, любые оковы отторгает. Оттого и народ наш, на той земле возросший, свободу любит, как никакой другой...
  - Ты хоть землицы той невъебенной привез на память в тряпице? - весело спросила Грета. - Чтобы было что на крышку гроба бросить в последний час на чужбине проклятой?
  - Нам это ни к чему, - невозмутимо ответил бывший
  шофер. - Как сказал Василий Теркин, помирать нам рано-вато, есть у нас еще тута дела. Я заместо землицы жену привез молодую...
  У женщины заалели пухлые щеки.
  - Ну ты орел! - воскликнула Грета восхищенно. - Я-то думала внучка погостить приехала. И что же, пенсии твоей от щедрот штази на двоих хватает?
  - У нее и свой доход имеется.
  - Работает?
  - Зачем же ей на капиталистов горбатиться? Ейная матерь в сорок первом годе три недели под оккупацией была в Рязанской области. Стало быть, ей теперь компен-сация от супостатов полагается. Пусть платят, душегубы. Так что бывайте здоровы...
  Пара степенно удалилась. Освобожденные узники, следуя за ковыляющей по-утиному Симой, добрались до набережной Шпрее.
  - Вы знаете, дорогие мои, - заговорила Сима внезапно помолодевшим голосом, - сегодня особый день. В те два часа, пока я считала медальон украденным, я была по-настоящему счастлива, ведь его потеря означала освобож-дение от этого проклятого договора с нечистой силой. Я поняла простейшую вещь - неправедно приобретенное счастья не приносит. Неважно, что для этого понадобилась целая долгая жизнь. Важно, что я это поняла оконча-тельно...
  - Сима, что ты несешь? - Грета изумленно смотрела на старуху. - У тебя Альцгеймер начинается? Или просто ве-сеннее обострение?
  - Погоди, Греточка, - с улыбкой покачала головой Си-ма, - это еще не все. Дьявол снова вернулся во всей красе, когда дотошные немецкие полицаи отыскали мой медальон. И тогда я, наконец, поняла гораздо более важную вешь, чем банальное "не укради". Теперь я знаю как окончательно расторгнуть договор с нечистой силой. И заодно поставить твоей матери памятник, которого она заслуживает...
  С этими словам Сима размахнулась и с неожиданной силой швырнула в реку блеснувший в расплавленном закатном солнце овальный медальон.
  - Сима, ты ...?! - в ужасе закричала Грета. - ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ...!! - Это не памятник матери, это наоборот - предательство ее памяти!
  - Ничего подобного, Греточка, - хладнокровно возрази-ла Сима. - Груня, светлая ей память, хотела не богатства, а свободы. Это главное, к чему человек должен стремиться. И это единственное, что делает его человеком.
  - Может, оно и к лучшему, - сказал Коган. - Слава бо-гу, все здоровы и на свободе. Представь, сколько было бы проблем со всем этим добром. Не дай бог опять за колючую попасть... - Фима умолк под испепеляющим взглядом Гре-ты.
  - Впрочем, дорогая Греточка, еще не все потеряно, -жизнерадостно улыбнулась Сима. - Прикажи Фиме, и он те-бе этот медальон не то что со дна реки, с Луны достанет. И будет тебе счастье. Если счастье именно в этом...
  - Старая дура! Конечно, тебе на все наплевать. Тебе на
  том свете уже ничего не понадобится...
  - Я не очень хорошо себе представляю "тот свет", - спокойно ответила Сима. - Но для того, чтобы понять, куда ты уходишь, чертовски важно разобраться, откуда ты взялся.
  - Кому нужны твои рассуждения о добре и зле? Разве ты не понимаешь, что теперь все достанется швейцарским банкирам - этим жирным котам? Разве для них это правед-ное богатство? Разве они его заслужили?
  - А вот на это мне действительно наплевать, - твердо сказала Сима. - Я отвечаю только за себя. Но, сдается мне, оно и им счастья не принесет. А ты, детка, лучше возьми с меня пример - сожги тот синий листок с паролем, пока он новых бед не наделал. Или он у покойничка остался?
  Грета резко развернулась и зашагала прочь от набе-режной. Фима виновато улыбнулся и бросился ее догонять.
  - Что ж, друг мой, - Сима уцепилась за рукав Алика, - тогда в Москве ты был таки прав. Жизнь оказалась вполне литературным явлением, и теперь сюжет получил свое чет-кое завершение. Финита, как говорится, ля комедия. А те-перь, мальчики, помогите мне вернуться домой...
  Сима ухватила под руки Алика и Загребского и зако-
  выляла по аллее Тиргартена. Добравшись до Бранден-бургских ворот, троица уселась в такси и покатила по Унтер-ден-Линден. Старые кряжистые липы покрывала бледная молодая зелень.
  Машина миновала центр города и мчалась к аэро-порту по берлинским промышленным пригородам. Сима рассеянно разглядывала вывески с названиями фирм. Когда у дороги возникли большие белые буквы "OPEL Einkaufszentrum", она внезапно дернула водителя за рукав и попросила свернуть.
  - Я виновата перед тобой, Алик, - сказала Сима, входя в блистающий стеклом и лаком автосалон, - ведь ты не получил обещанного гонорара. "Мерседес" я, правда, поз-волить себе не могу, но "опель" мне вполне по силам. Мо-жешь прямо на нем в Москву вернуться. Выбирай, дружок, модель...
  - Ну ты даешь, Симуля, - обалдело сказал Алик. - Толь-
  ко по справедливости его надо отдать Загребскому взамен разбитого.
  - Молодой человек наверно получит страховку? - предположила Сима. - Ведь машина была застрахована?
  - Эээ, видите ли, Серафима Аскольдовна... - скосил глаза вбок Загребский.
  - Понятно. Ну, отдай, раз такое дело, - Сима повер-нулась к Алику. - Да не оскудеет рука дающего...
  Спустя час "опель" цвета молодой травы въехал в Берлинский аэропорт Щёнефельд. За рулем новенького ав-томобиля сияла заросшая рожа Загребского.
  - Стало быть, Алик, ты летишь со мной? - спросила Си-ма. Она ехала по аэровокзалу в коляске с распрямленной спиной и повелительно задранным подбородком.
  - Нет, Симуля, - покачал головой Алик. - Как сказал рябой шофер, есть у нас еще тута дела. Загребский, под-бросишь до Гейдельберга?
  - О чем разговор, братан! - с лица бородача не сходила мальчишеская улыбка. - На таком красавце мигом там будем.
  С Симой простились у рамки металлоискателя.
  - Все правильно, - сказала она с грустью. - Хватит бе-
  гать за сокровищами. В твоем возрасте личная жизнь совершенно необходима. И вообще - не спеши возвращать-ся в Россию. Что ты забыл в стране, прущей семимильными шагами в прошлое? А вы, молодой человек, - Сима потрепа-ла Загребского за бороду, - примите совет прожившей жизнь старухи - займитесь, наконец, делом. Как сказала бы Греточка, перестаньте страдать хуйней.
  Служащая в синей униформе укатила коляску в кишку галереи, и Сима долго еще оглядывалась, вытягивая старче-скую морщинистую шею.
  
  Глава XVIII. Последнее искушение
  Прямо из аэропорта друзья взяли курс на Карлсруэ. Загребский наслаждался новым авто. Дальнейшая жизнь представлялась ему цепью непрерывных удач.
  - Гляди, где мы едем, Алька! - воскликнул он, увидев указатель "Blankenfelde". - Вот оно, логово дьявола! Но нас
  его искушение миновало...
  - Искушение миновало, наваждение продолжается... - задумчиво сказал Алик.
  - Чем же тебя так Ренатка присушила?
  - Над чем смеешься, козел бородатый? Она меня презирает. А я не знаю, как поступить...
  - Ты когда-нибудь читал Нагорную проповедь Иисуса? - неожиданно спросил Загребский.
  - Естественно, нет.
  - Ну хорошо, ты слышал выражение, "поступай с дру-гими так, как ты хочешь, чтобы поступали с тобой"?
  - Это слыхал.
  - Вот оно как раз из той проповеди. С добавкой "ибо в этом закон и пророки".
  - Сомнительного качества закон. Идет, скажем, тебе навстречу гомосек, который в два раза тебя сильнее...
  - Молодец, соображаешь. Но был и другой подход. В той же Иудее жил мудрец по имени Хилель - он был старше Иисуса на полсотни лет. Он утверждал, что вся премуд-рость Торы заключается в простой идее - не делай другому того, что ты бы не хотел испытать на себе. Чувствуешь разницу?
  - Чувствую. Типа, евреи нашли у Иисуса ошибку в преобразованиях. От a>b он некорректно перешел к -a>-b.
  - Иисус и сам был евреем. Но я только хотел сказать, что одну и ту же проблему можно решать по-разному. Ты же сам говорил, что не знаешь, как поступить.
  - Теперь знаю, - сказал Алик. - Только что догадался. Поступай с другим так, как он сам себе желает - вот и вся премудрость. Любая другая формула означает насилие в какой-то форме.
  Друзья остановились на заправке в виду Гейдельберга. От придорожной рощицы тянуло запахом прелой листвы. В освещенной витрине стояли сигареты, банки с пивом, толстенькие колбаски, ярко упакованный йогурт, презерва-тивы, шоколадки, женские тампоны, коробки с печеньем, таблетки аспирина и множество другого придорожного товара.
  - Люблю немецкие танкштелле, - Загребский вставил
  "пистолет" в бензобак. - Здесь есть все, что нужно проез-жему человеку - от гондона до пирамидона...
  На табло закружились цифры.
  В ночном воздухе раздалось тонкое козье блеяние. Алик выхватил из кармана телефон и прочел первую строчку эсэмэски от Ренаты "Я долго думала...".
  - Она мне написала, Загребский! - он оторвал от теле-фона просветленное лицо. - Скучает, наверно, на дежур-стве, если оперировать некого. Далеко отсюда до универ-ситета?
  - Считай, что уже приехали, - бородач - махнул в сторону огоньков у подножия холма. - Тебя прямо туда доставить? Все-таки ты ее чем-то прихватил, физик-ботаник. Ренатка - девка серьезная, непростая. К ней за все время только один мужик и смог подкатиться. Тот, которого Грета потом скогтила, как мыша полевого...
  Алик не слышал Загребского. Он снова и снова, не веря своим глазам, вчитывался в присланный Ренатой текст.
  "Я долго думала, как мне выразить свое презрение к тебе, ничтожный ты человечишко. И придумала. Ты ведь охотился за татуировкой, не так ли? Искал код бикини! И ради этого готов был не только переспать с любой шлюхой, но даже поиграть в любовь. Так вот: у меня была эта татуировка. Я прекрасно помню, как эта сумасшед-шая старуха посадила меня напротив зеркала с раздвинутыми ножками и, якобы дергая колючки от кактуса, колола меня чернильной иглой. Я свела эту надпись вместе со скорпионом на плече, как только стала взрослой. Но буквы на том месте, которое ты никогда больше не увидишь, я помню отлично. Вот они, получи их, червяк: "AYNURG".
  "Это же Груня, только наоборот, - осенило Алика. - Ну да, она же перед зеркалом их набивала..."
  - Что там тебе Ренатка отписала такого? - весело спро-сил Загребский. - Ты похож на потерпевшего кораблекру-шение.
  - Так оно и есть, - ошеломленно пробормотал Алик. - Спасся один на необитаемом острове, но море вместо бочонка солонины выбросило мне в насмешку мешок с пиастрами.
  - Какие еще пиастры?
  - Послушай, Загребский, - сказал Алик с силой. - Ты знаешь, какая штука? Рената прислала мне Симину поло-винку кода. Но дело не в этом. Она меня презирает...
  - Ни хрена себе, - опешил Загребский. - Как это, не в этом дело? Выходит, теперь можно связаться с Гретой и закрутить все по новой, но уже с другим раскладом? Ну, дела!
  Загребский полез в карман за платком, чтобы выте-реть внезапно вспотевший лоб, но вместо него извлек из украденного у покойного Максимилиана Фабиановича пиджака синий листок.
  В наступившей тишине было слышно, как шуршит бензин внутри гофрированного шланга.
  - Выходит, Сима была неправа, - промолвил, наконец, Алик. - Договор с нечистой силой нерасторжим. Он вечен, просто меняются его участники...
  - Выходит так, - возбужденно кивнул Загребский.
  - Мы должны позвонить Симе, - твердо сказал Алик.
  - Не надо никому звонить, - Загребский в ажитации выдернул "пистолет" из бензобака, словно собираясь выст-релить в Алика. - Сима отказалась от своей доли доброволь-
  но. Так что теперь мы и сами прекрасно справимся.
  - А Грета? Ты же только что собирался с ней связаться!
  - С какой стати? Я от нее всю жизнь одни унижения терпел. И вообще, этот клад ничей, ты же сам мне рассказал всю эту историю. Им тогда просто повезло. А теперь у меня началась полоса удач!
  Загребский критически посмотрел на автомобиль и заново вставил "пистолет" в бензобак.
  - Я думаю, эту зеленую кастрюлю еще не поздно вер-нуть дилеру.
  - А как же твои рассуждения о Торе и Нагорной про-поведи? - с тревогой спросил Алик. - Разве не надо посту-пать с человеком так, как он сам того хочет?
  - Это ты придумал, а не я. И не Иисус.
  - Загер, очнись! Ты же с самого начала сказал, что для
  тебя в этом деле главное - полет вдохновения...
  - Я-то думал, что речь идет о каких-то паршивых ко-миссионных. А тут вон какая история...
  - Ты же всегда говорил, что свобода дороже денег!
  - Смотря каких денег. Большие деньги - это большая свобода. Я теперь понимаю, почему Достоевский мучился конфликтом между свободой и совестью. Ему просто не хватало денег на рулетку.
  - Так ли уж желанна большая свобода, Загребский? - нервно засмеялся Алик. - Ведь свобода - не синоним счас-тья.
  - Именно что синоним. Хотя ты можешь считать ина-че. Это тоже будет проявлением свободы.
  - А Рената? - Алик сжал кулаки. - Я ведь получил код от нее. Как насчет ее доли?
  - При чем тут Ренатка? Она же сама прислала тебе па-роль. Хотела тебя унизить. Не поверила в твои чувства. Можно сказать, предала тебя. Плюнь ты на нее. Ты теперь таких ренаток сможешь дюжинами на шампур насажи-вать...
  Алик неумело размахнулся и ткнул Загребского кула-ком в нос. На клетчатый пиджак Максимилиана Фабиано-вича выкатились две красные капли. В ответ бородач вы-дернул из бензобака "пистолет" и наотмашь ударил Алика по голове. Раздался костяной треск, на виске Алика возник алый зигзаг, и он мешком повалился на усеянный масляны-ми пятнами асфальт. Из-под мгновенно побелевшей щеки по бензиновой лужице зазмеилась струйка крови.
  Загребский аккуратно вставил "пистолет" в бензоко-лонку, обошел вокруг распростертого тела, сел на корточки и обхватил голову руками. Спереди он был похож на боро-датого гнома в твидовом пальто.
  Очнувшись, Загребский уложил Алика на заднее сиде-нье. "Опель" с визгом покрышек вылетел на ночной авто-бан. У подножия холма перемигивались огни Гейдельберга.
  - Какую чушь ты несешь, Загребский, - услышал Алик пробивающийся сквозь отходящий наркоз голос Ренаты. - При чем тут Иисус, Тора, Нагорная проповедь, нечистая си-ла и прочая бутафорская борьба добра со злом? Все это придумали философы-идеалисты в попытке объяснить все сущее. Бинарный мир, состоящий из света и тьмы, борьба двух начал - это же примитивная схема, необходимый базис, отправная точка для рассуждений, а не определяющая законы бытия суть. Свет слагается из всех цветов радуги, и у тьмы бывает бесконечное множество оттенков. Мир - это вулкан, извергающий многоцветную, бесконечно разнообразную лаву жизни, а вовсе не унылые маневры Сатаны и Ангела в преддверии Армагеддона. Но простенькую биполярную концепцию с радостью подхва-тила церковь, поскольку она позволяет, поколение за поко-лением, манипулировать триллионами человеческих мозго-вых полушарий. Попы же сами ничего выдумать не могут. Любая религия - это лишь вульгарное изложение одной из антропологических теорий, повторение ее задов. О каком четком разделении на добро и зло может идти речь, если в человеческом муравейнике одновременно существует мно-жество взаимоисключающих представлений о справедливо-сти - от всеобщей уравниловки до узаконенного рабства? Включая демократию - систему, при которой масса иди-отов выбирает самого ловкого и наглого манипулятора.
  - Выходит, человечья порода вообще не признает ни-каких моральных устоев? - голос Загребского доносился до Алика словно сквозь вату.
  - Ну, почему же. Есть простые вещи. Нельзя убивать, красть...
  - ... прелюбодействовать...
  - Ты про заповеди божьи? Вот уж где попы хитро перемешали природную человеческую мораль с инстру-ментами порабощения. Да еще нагло приписали их автор-ство самому богу, чтобы обыватель трясся от страха их на-рушить. Ты помнишь первую заповедь?
  - В общих чертах... - замялся Загребский.
  - В ней бог первым делом заявляет о своей эксклюзив-ной власти - да не будет у тебя других богов пред лицом моим, - и это главное, для чего все эти заповеди выдуманы. В четвертой заповеди звучит уже неприкрытая угроза - бог не оставит безнаказанным того, кто произносит его имя всуе. И при чем тут, спрашивается, прелюбодеяние, если оно происходит по взаимному согласию? Или, скажем, пос-ледняя заповедь: не желай дома ближнего твоего, не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его и так далее, включая движимое и недвижимое имущество и домашний скот. Это же в чистом виде преследование за оруэлловские мыслепреступления. Я уже не говорю про сак-ральную легитимизацию человеческого рабства.
  - Натик, тогда какие же заповеди правильные? Скажи мне номера, я их распечатаю из интернета и буду им следовать.
  - Шут ты гороховый, Загребский. На самом деле, дово-льно одной заповеди - не насилуй. Всякий волен делать что угодно, не насилуя другого. В эту формулу вписываются и пресловутые "не убий - не укради", с которых начался наш разговор. Украденное или насильно отнятое не перестанет быть таковым до тех пор, пока его не вернут законному владельцу - будь то деньги, драгоценности или черномор-ский полуостров.
  - Но если владельца давно нет? Что плохого, если цен-ности пойдут на благородные цели? Ты ведь хотела двигать вперед хирургию, и Алькин лазер, как ты говоришь, для этого прекрасно подойдет. Вот и творите вместе на здоро-вье, не зная проблем с инвестициями. А меня электронщи-ком возьмете...
  - Каждый из нас и так занят своим делом. А деньги -не всегда главный и верный помощник. Есть вещи поваж-нее. Если бы Алика не втравили в эту идиотскую историю с поиском кода, он бы не валялся сейчас здесь с сотрясением мозга и восемнадцатью швами...
  - Это на меня затмение нашло. Он, когда очнется, может на меня в суд подать. Я прятаться не буду.
  - Не думаю, что он это сделает. Но твоя мысль исполь-зовать ворованное во благо человечества ему, вероятно, по-кажется вполне симпатичной.
  - Натик, но ведь это на самом деле грандиозная идея! Мы сможем открыть экспериментальную клинику, делать уникальные операции...
  - У тебя, Загребский, телега впереди лошади. Получа-
  ется, что не благородная идея тобой движет, а попросту не дает покоя мешок с деньгами.
  - Это все абстрактные рассуждения. На самом деле, мы могли бы спасать больных детей. Еще Достоевский пи-сал, что никакая мораль не стоит слезинки замученного ребенка...
  - Число способов, которыми люди договариваются со своей совестью, не поддается учету. Нет никакой разницы в том, как ты используешь ворованное - для собственной наживы или для блага человечества. Если хочешь помочь детям - пиши в газеты, требуй денег у правительства, соби-рай пожертвования, ищи спонсоров... А ворованное надо вернуть. И тогда настанет конец всем моральным страда-ниям.
  - Вернуть - кому? Хозяева этих ценностей давно умер-ли.
  - Наследники найдутся. Ты говорил, что там камни серьезные - значит, они есть в каталогах. А тысячедолларо-вые купюры хранятся только в банках. Найти владельца по номерам не составит труда... И вообще, Загребский, перестань морочить мне голову. Ты же сам совета спросил, разве не так? Я свое мнение сказала, а ты теперь поступай со своими сокровищами как знаешь. Главное, я Альку починила. Кстати, ему пора выходить из комы...
  Алик открыл глаза и посмотрел на Ренату лучезарным
  взглядом выздоравливающего мученика. Загребский поспе-
  шно поднялся с кресла и наклонился над больным в позе, соединяющей в себе покаяние и сострадание. Его облик ра-зительно переменился. Исчезла рыжая ассирийская борода, и свежая щетина была похожа на налет ржавчины.
  - Как это понимать, маэстро? - плохо повинующимся языком проговорил Алик. - Разве борода - не символ сво-боды? А как же Лев Толстой, Фидель Кастро, Хемингуэй, Че Гевара? В конце концов - Достоевский?
  - Свобода оказалась понятием растяжимым, как грузо-вик с гондонами, - смущенно развел руками Загребский. - Извини, Натик... Для блохи, которую я вчера выловил, моя бородища была, вероятно, океаном свободы. Но Федор Михалычу с его жидкой бороденкой такая метафора, скорее всего, просто не приходила в голову. И вообще, борода свое отжила. Я теперь новую жизнь начну - чисто выбритую, как лобок пионерки. Натик, прости еще раз...
  В палату вошла медсестра с ярлычком "Sveta" на плоской груди.
  - Тут телефон пациента все время козой блеет, - сказала она недовольно. - Я еще вчера хотела вам сказать, думала, может, родственники беспокоятся. Но кузина говорит, что ничего срочного. А он опять блеет...
  - Какая кузина?
  - Которая вчера приходила. В плаще, в темных очках. В палату не рвалась, только телефон пациента проверила. Сказала - попозже позвонит...
  - Дайте сюда, - Алик восковой ладонью принял плитку телефона.
  Он долго шевелил губами, вчитываясь в текст, а потом без сил отвалился на подушку.
  - Читайте сами, - махнул он рукой.
  Рената с ревнивым любопытством черканула пальцем по экранчику. Загребский занял позицию за ее спиной. Медсестра принялась приводить в порядок палату.
  "Не суди меня строго, дорогой цыпленок, - прочла Ре-
  ната, - за то, что мне пришлось покопаться в твоем блеющем телефончике. - Но не могла же я, как жалкая лузерша, отступиться в последний момент. Пришлось слегка за тобой присмотреть.
  Я немного расстроилась за тебя, читая письмецо от твоей чистюли, но зато оно оказалось очень полезным для меня. Настолько полезным, что теперь тебе нет никакого смысла приезжать в банк на Фридрихштрассе, если ты не хочешь глупо выглядеть перед клерками.
  Жаль, что ты так и не оценил меня по достоинству - скорее всего потому, что не способен ставить большие цели. Желаю тебе прожить правильную, чисто выбритую, подмытую и припудренную, без единого пятнышка жизнь. А если даже и замараешься невзначай, то современная пластическая хирургия и твоя пластилиновая мораль помогут тебе расстаться с любыми отметинами прош-лого - хоть в душе, хоть на теле.
  С наилучшими пожеланиями, как ты понимаешь, Не-Мила и Не-Людик. Но, в конце концов, что в имени тебе моем?"
   Рената неподвижно держала телефон на ладони, и его экранчик сначала потемнел, а потом погас окончательно.
  - Ну что, Загер, - сказала она, отстраненно улыбаясь, - не жалеешь, что бороду сбрил?
  - Чего уж тут, - вздохнул Загребский. - Поезд ушел, жалей не жалей...
  - У вас новая борода быстро отрастет, - убежденно сказала медсестра "Sveta". - Видали, за одну только ночь ка-кая щетина вымахала?
  
   Walnut Creek, 2015
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"