Аннотация: Строго говоря, это фанфикшн,не нашла такого раздела, пришлось ставить в фэнтези, только потому, что к этому жанру принадлежит "Меч и Радуга"
Кое-что о Мэрион
По мотивам творчества Елены Хаецкой, известной также под псевдонимом Мэдилайн Симонс, с огромным уважением к вышеуказанному автору и без всяких претензий на историческую достоверность, более того, последующее повествование не имеет с ней (достоверностью) ничего общего.
Робин знал, что этот черномазый Хелот выкрутится. Но он сам повел стрелков на выручку. Так, на всякий случай. Теперь совершенно ясно, что на собственную погибель. Круглая полная коленка, обтянутая зеленым бархатом, с треском ломающая толстую сосновую доску, стояла у него перед глазами. Видение не исчезло, когда отец Тук предложил отметить всеобщее счастливое избавление. И тогда, когда, стеная, прибежала очередная вдова, жалующаяся на притеснения очередного барона.
- Бароны - оплот зарождающейся британской демократии, - назидательно сказал он вдове. Вдова ответила:
- Ага, - и ушла с Маленьким Джоном, который перевел высказывание Локсли на понятный ей язык.
И даже тогда, когда вернулся героический лже-тамплиер из Лангедока и подсел к нему узнать, почему это предводитель Шервудских разбойников второй день сидит под деревом с приоткрытым ртом, коленка застила лицо друга Хелота.
- Кто она? - наконец, смог выдавить из себя Робин.
- Кто? - не понял обычно такой сообразительный Хелот.
- Та леди, которая помогла тебе сжечь заклинание. Рыженькая такая, кудрявая.
- Это ты про леди Мэрион? - прыснул рыцарь. - А что, понравилась? - и осекся, увидев мечтательное выражение на лице разбойника. Но Робин не обратил внимания на насмешку:
- Такая женщина... - и, вздохнув, добавил, - Такая женщина...
Потом вдруг встрепенулся и подозрительно посмотрел на Хелота:
- У тебя с ней что?
- Не волнуйся, она же думает, что я дал обет безбрачия.
- А-а, ну ладно, - и снова, с недоверием:
- Но ты же не давал никакого обета!
- Отец Тук думает, что я беглый монах, - уклончиво сказал Хелот и на всякий случай отодвинулся подальше. Эти слова, по-видимому, убедили Локсли, и он обрадовано придвинулся к приятелю:
- Познакомь, а?
Рыцарь от неожиданности потерял дар речи. Он бы еще понял, если бы пытающийся быть если не благородным, то хотя бы справедливым, Робин стал оспаривать право на сердце прекрасной Дианоры, или влюбился в милую деревенскую девушку, дитя природы, так сказать. Но эта крикливая дуреха со своим показным благочестием? Хелот вспомнил, как она прижималась к нему коленкой и передернулся. Бедняга Локсли воспринял его молчание на свой манер угнетенного виллана.
- Я понимаю, конечно. Она благородная дама, и все такое, а я... - ему показалось, или гроза Ноттингамшира всхлипнул, отворачиваясь?
- Ну что ты, просто она не такая, как ты думаешь...
Робин не дал ему закончить:
- Конечно, не такая. Куда мне, без образования и благородных манер, даже вообразить все благородство души этого невинного цветка. А если предположить, что ее душа по красоте хотя бы наполовину равна неизъяснимой прелести облика... - и он огорченно замолчал. Хелот с трудом подавил желание рассмеяться. Иногда он жалел о том, что пытался передать Локсли часть своих разнообразных знаний: время от времени парень выдавал на-гора такую чушь!
- Почему ты считаешь, что она - невинный цветок?
- Леди Мэрион сама сказала, когда вызвалась тебе помочь. Какая смелая девушка!
Придыхание, с которым Робин произнес имя самой благочестивой дамы Ноттингама, заставило Хелота прикусить язык и не объяснять бедолаге истинные мотивы поступка невинного цветка.
Потом их разговор перешел на отвлеченные темы. Вскоре Хелот покинул Шервудский лес, но его приключения - это, как пишут в книгах, совсем другая история.
Несмотря на последовавшие за его уходом драматичные события, коленки леди Мэрион по-прежнему тревожили воображение предводителя лесных разбойников.
Молодой Вилл Статли, эсквайр, промотав при французском дворе остатки отцовского состояния, возвращался в веселую Англию, полный самых мрачных предчувствий. Его дядя, подхвативший малярию в последнем крестовом походе, жестоко страдал в своем замке от скуки. Вспомнив о существовании племянника, он затребовал его к себе, пообещав сделать наследником немалого состояния, и теперь Виллу дурно становилось при мысли о необходимости выслушивать бесконечные россказни о жестокости сарацин и доблести Христова воинства и дядюшки лично. Юноша был совершенно чужд рыцарской романтики, и, если бы не оставшиеся в Париже долги, фиг бы он внял дядюшкиному призыву. Высадившись в Дуврской гавани, он, не мешкая, оправился в путь, отвергнув соблазны Лондонского двора. На самом деле он и там кое-кому задолжал, и не хотел тратить драгоценное время на нудное выяснение отношений, тем более что любимый дядюшка, которого Вилл видел один раз на собственных крестинах (совершенно понятно, что подробности встречи полностью стерлись из памяти молодого человека), томился в одиночестве.
Примерно в это время в Ноттингаме сильно нетрезвый уже с месяц сэр Гай приударил за леди Мэрион. Конечно, не начни он спиваться, такая мысль ему и в голову не пришла бы, но во хмелю уже не молодой рыцарь начинал задумываться о бренности всего сущего, в том числе и о собственной бренности, и решил хотя бы жениться. Найти милую девушку из хорошей семьи, без особых претензий, пусть родит ему мальчика и девочку. Мальчик унаследует имя и остатки состояния, а девочку он выучит играть на лютне. Можно назвать ее, например, Дианорой...
Леди Мэрион была из хорошей семьи.
Во время одной из совместных прогулок по городу (из которых, собственно, и состояли ухаживания) сэр Гай, икнув, обратил внимание своей дамы на молодого человека, судя по виду - незаконного баронского отпрыска, которого папаша из милости пристроил в оруженосцы к захудалому дворянчику. Таких по Ноттингаму шлялось предостаточно.
Мэрион громким басом заметила, что парень симпатичненький. Юноша, не сводивший с нее восторженных глаз, робко улыбнулся в ответ.
- Это и есть Робин из Локсли, - обдав перегаром, шепнул ей на ухо Гисборн.
Мэрион хотела было упасть в обморок, но внезапно передумала и широко улыбнулась ужасному разбойнику. Тот удивленно моргнул и залился краской.
- Стража! - спохватившись, крикнул сэр Гай. Непонятно, чье внимание он пытался привлечь, но разбойник не стал искушать судьбу и исчез в подворотне. Леди Мэрион вздохнула и проводила его долгим и, она надеялась, пламенным взглядом.
Вечер у сэра Ральфа, шерифа Ноттингамского, не задался. Мало того, что эти придурки, цвет местного рыцарства, считали своим долгом припираться к нему каждую пятницу, так еще и прекрасные дамы, против которых шериф, в принципе, ничего не имел, разругались. Еще печальнее было то обстоятельство, что ругались они из-за Робина Гуда, одно упоминание о котором вызывало у сэра Ральфа обострение люмбаго. Леди Ровена, которую Робин грабил прошлым летом, была искренне огорчена ветреностью благородного разбойника. Он был так галантен с ней, что она стала на всякий случай иметь его в виду, тем более что от доблестного рыцаря Айвенго второй год не было никаких известий. Поговаривали даже, что он перешел в мусульманство и завел себе гарем. Поэтому она, надувшись, сидела в углу. Сэр Ральф попытался разрядить обстановку:
- Даже странно, что в наше время так легко прославиться, всего лишь ограбив пару недотеп!
- В число которых входим мы все, - иронично добавил сэр Гай.
- Вы просто завидуете, - проницательно сказала леди Мэрион, весь вечер напускавшая на себя томный вид.
- Я думаю, надо поймать его и повесить, - высказал поражающую своей новизной мысль забредший на огонек настоятель местного монастыря.
Сэр Гай захлопал в ладоши.
- Сарказм здесь неуместен, Гисборн, - сурово нахмурил брови сэр Ральф, - если Вы и Ваши люди бессильны, я предлагаю свой план. Он обвел собравшихся орлиным взором: - Локсли у нас кто?
- Красавчик, - выдохнули хором леди Ровена и леди Мэрион.
- Бандит? - предположил настоятель.
- Человек, попавший в сложные обстоятельства, ну, и бандит, конечно, - уверенно сказал сэр Гай.
- Прежде всего, Локсли - лучник, - сэр Ральф многозначительно поднял указательный палец вверх и обвел свою немногочисленную аудиторию сияющими глазами.
- О нет, - простонал сэр Гай.
- Только не это! - закатила глаза леди Ровена. Монах несколько раз истово перекрестился.
Шериф был страстным поклонником стрельбы из лука и всячески способствовал популяризации этого вида спорта среди местного населения (пока, правда, без особого успеха), поэтому он невозмутимо продолжил:
- Этот молодой человек, прежде всего, является стрелком, и стрелком, смею заметить, превосходным. Поэтому он ни за что не откажется от возможности продемонстрировать свое искусство, а в это время вы, сэр Гай, подоспеете со своими бойцами, и после церемонии награждения мы его повесим. Гениально, не так ли?
- Как вешали уже пять раз, - ехидно шепнул леди Мэрион сэр Гай. Вслух же добавил:
- С чего Вы взяли, что он придет? После того, как в прошлый раз мы гоняли его по всему городу, он, говорят, вывихнул лодыжку и зарекся посещать Ваши мероприятия.
- Мы заинтересуем его призом. Как вы помните, при укреплении северо-западного участка городской стены откопали идола, изображающего бегущего человека с крыльями на обуви. Помните, Гисборн, Вы еще сказали, что на нем шапочка того же идиотского фасона, который предпочитает наш Робин? Идол оказался золотым, а молодой человек имеет некоторую слабость как к этому презренному металлу, так и к кельтским богам.
- По-моему, этот идол - римский бог, - неуверенно сказал отец настоятель.
- Какая разница, - легкомысленно махнул рукой шериф. Он знал, о чем говорил, - в Ноттингамшире было всего два поклонника стрелкового спорта (предположительно, из-за его низкой травматичности), и вторым был тот самый юный Роберт, судьбу которого решало благородное собрание.
Леди Мэрион с энтузиазмом зааплодировала. Присутствующие, включая сэра Ральфа, посмотрели на нее с недоумением.
Неожиданная встреча с прекрасной дамой ввела Локсли в состояние ступора на два дня. На третий он решил ограбить кого-нибудь, чтобы немного отвлечься. К несчастью, как раз в это время по дороге, которую благородный разбойник считал своей, проезжал молодой Вилл Статли. Как мы уже говорили, он не был поклонником повествований о рыцарских доблестях, соответственно, и физическим упражнениям уделял внимание лишь в малой мере, необходимой для выживания. Поэтому, когда перед его носом просвистела стрела и воткнулась в дорожную грязь, он не стал делать резких движений и благоразумно подождал развития событий.
- Приветствую тебя в Шервудском лесу, благородный господин. Надеюсь, ты осведомлен о необходимости платить пошлину за проезд по дорогам нашего графства?
Вилл что-то промычал в ответ, разглядывая заговорившего с ним молодого человека, сероглазого и светловолосого, как большинство здешних жителей, однако явно не такого робкого. Что-то подсказывало эсквайру, что пошлину юноша взимает не по поручению здешнего шерифа.
- Ты что, немой? - спросил парень, беря под уздцы лошадь Вилла.
- Ага, - обрадовано ответил тот.
Разбойник засмеялся.
- Ты кто?
- Вилл Статли, эсквайр.
- Прикольно, - с уважением протянул юноша, - а что такое эсквайр?
- Точно не знаю. Что-то вроде дворянского титула.
- А, значит все-таки рыцарь, - казалось, парень был разочарован, - я-то думал, ты человек образованный.
Меньше всего Вилл ожидал найти в разбойнике из английской глубинки потребность в образованном собеседнике. Он немного осмелел и спросил:
- С кем имею честь, сударь?
Парень посмотрел на него озадаченно, потом понял и ответил вполне дружелюбно:
- Меня Робертом звать. Здешние еще Робином Гудом кличут. Поехали, пообедаешь с нами, сэр рыцарь.
На обед была, естественно, навязшая в зубах всем разбойникам жесткая оленина. Вилл ел с удовольствием. Он вообще любил покушать, и только хороший обмен веществ спасал его от лишнего веса. Отец Тук попытался завести светский разговор на тему искоренения в Тулузском графстве альбигойской ереси, но гость, вместо того, чтобы обсуждать политическую ситуацию в Лангедоке, спросил, хорошенькие ли девушки в Ноттингаме, после чего к беседе с удовольствием присоединились остальные разбойники. Только Маленький Джон сосредоточенно рылся в вещах эсквайра, да Робин задумчиво молчал, сидя под деревом в элегантно-непринужденной позе.
- Послушай, - наконец, заговорил предводитель лесного воинства, - знаком ли тебе язык куртуазной поэзии?
- Конечно, - с набитым ртом ответил Статли, - я же говорил, что три года жил во Франции.
-Может, ты и песни знаешь?
- Знаю парочку, - застеснялся эсквайр, - ничего особенного, но девчонкам нравится.
- Спой, и заплатишь за обед половину от счетчика.
- Босс, а ему нечем платить! - негодующе встрял в разговор Маленький Джон, - одни ношеные тряпки!
- Это винтаж!? - оскорбился Вильям.
Меланхолическое выражение сошло с лица Локсли:
- Ты что, рыцарь, ездишь за границу без денег?
- Во-первых, Англия - моя родина, а во-вторых, в дороге я несколько поиздержался, - с достоинством ответил Статли.
- То-то он этого пожилого оленя жрал с таким аппетитом, - шепнул отец Тук своему соседу.
- Какого черта тебя вообще сюда принесло, голодранец?
- Дядя захворал, лукового супу просит.
Локсли мгновенно сориентировался в изменившейся ситуации:
- А хворый дядюшка богат?
- Не беден, - простодушно ответил Вилл.
- Значит, заплатит за тебя выкуп?
- Не думаю, - честно признался допрашиваемый, - говорят, он в маразме.
- И что с тобой теперь делать?
- Я слышал, если путник беден, ты помогаешь материально.
- Мой образ несколько романтизируют, - скромно ответил разбойник, и Вилл интуитивно догадался, что денег не дадут.
- Если каждому нищему рыцарю подавать, - сердито добавил Джон, - самим жрать нечего будет.
- Мы помогаем только угнетенному крестьянству, - объяснил отец Тук.
- А чем это я хуже крестьянства? - возмутился Вилл.
- Многим, - спокойно сказал Робин, но чем именно, объяснять не стал.
- Это несправедливо - вот так категорично судить о незнакомом человеке.
- Ну, если у тебя твердая рука и храброе сердце... - Локсли с готовностью поднялся. Разбойники одобрительно зашумели.
- Выяснять отношения при помощи кулаков, а также режущего, колющего и бьющего по голове оружия недостойно цивилизованного человека, твердо стоящего на позициях гуманизма, - назидательно и проникновенно сказал Вилл. Робин задумчиво почесал в затылке.
- Во как! - уважительно отозвался отец Тук. Статли все больше проникался к нему симпатией. Под блестящей тонзурой, несомненно, угадывался незаурядный интеллект.
Локсли вздохнул:
- Не люблю я этого, но придется, видно, тебя зарезать.
- Лучше продадим на соляные копи, - снова встрял Маленький Джон, - хоть пиво отобьем.
- Стыдись, Маленький Джон, - строго сказал Робин, и Маленький Джон застыдился.
- Роб, хорошо подумай, - неторопливо вытер о сутану жирные руки отец Тук, - он же образованный человек! Хелот удрал, так может, этот приживется. Пусть тоже годик отработает, а зарезать всегда успеем. Тем более, ты этого не любишь.
Лицо Маленького Джона просветлело:
- Мы могли бы использовать его на земляных работах.
- Мы не занимаемся земляными работами, - возразил Локсли.
- Так можем взять парочку подрядов. Шериф, вроде, городские стены в этом году укреплять собрался... - оживился Джон, но тут же сник под испепеляющим взглядом атамана.
Вилл понял, что пора брать судьбу в собственные руки:
- Я предлагаю меня отпустить.
- Чего это? - хмуро спросил Маленький Джон
- Дядя мой, скорее всего, скоро помрет, я разбогатею, поеду через ваш лес, и вы меня снова ограбите. Пожалейте старика, он же меня в последний раз на моих крестинах видел.
Все выжидающе уставились на Робина. Наконец, тот улыбнулся:
- Мы отпустим тебя. Но попозже. Пару недель твой дядюшка сможет подождать?
- Думаю, да, - облегченно выдохнул Статли.
- Тогда пой.
- Что?
- Куртуазные песни. Ты обещал!
Вилл снова засмущался:
- Не могу без аккомпанементу.
Роб устало вздохнул:
- Как мне со всеми вами тяжело... - и послал за инструментом.
Соревнования лучников проводились на той же специально оборудованной площадке, где, в случае приезда венценосной особы, устраивались не так давно вошедшие в моду рыцарские турниры. Такие зрелища (естественно, по причине уже высокого травматизма) неизменно пользовались успехом как среди знати, так и у простолюдинов, погрязших во тьме мрачного средневековья, поэтому для удобства зрителей побогаче были сооружены скамьи в несколько ярусов. Те, кто попроще, просто толпились возле ограждения. Была и правительственная ложа, где сегодня разместились сэр Ральф в окружении прекрасных дам (двух) и приглашенный из вежливости, раз уж приперся, отец настоятель. Шериф нервно покусывал ноготь большого пальца - он очень переживал, что Робин и правда обиделся в прошлый раз из-за вывихнутой лодыжки, а без него смотреть было особо не на кого. Леди Мэрион и леди Ровена, разряженные в пух и прах, вертелись во все стороны, надеясь распознать в толпе разбойника, с той же целью сверху вниз оглядывал собравшихся сидящий верхом на лошади Гисборн, хотя и знал, что в этом нет необходимости - нужно просто хватать победителя. Казалось бы, все вышеперечисленные особы должны знать предводителя Шервудских негодяев в лицо, но Робин, помимо прочих своих талантов, отличался умением маскироваться, - так, в прошлый раз он переоделся девицей, целомудренно скрывающей лицо под покрывалом, и, если бы он не расчувствовался и не начал благодарить шерифа, все бы подумали, что в этот раз Локсли струсил и не явился. Собственно, он и ногу подвернул из-за того, что с непривычки запутался в платье. Поэтому сэр Гай приглядывался и к девицам, шеренгой выстроившимся вдоль ограждения, - в этом году победитель, повинуясь очередному модному поветрию, должен был выбрать Королеву любви и красоты. Или Короля, в случае победы какой-нибудь дамочки.
В участниках недостатка не было - после первого, провалившегося, турнира сэр Ральф распорядился выделять по золотой монете из бюджета графства всем им. Каждый последующий круг удваивал гарантированное вознаграждение, и фермерские сынки упорно тренировались на своих задних дворах в желании разбогатеть на халяву. К счастью, у шерифа хватило ума ввести отборочные, иначе в стрельбище участвовало бы все население графства поголовно.
Не станем утомлять читателя описанием попыток попасть в мишень с разного расстояния, скажем только, что с самого начала определились два фаворита: пилигрим в хламиде с капюшоном, подвязанной веревкой, из-под которой виднелись удивительно щегольские для бедного паломника сапоги, и шотландец в длинной юбке, заросший рыжей бородой по самые глаза. Оба упорно хранили молчание, не ответив даже на вопрос о собственном имени. Пилигрим ткнул пальцем в небо, и распорядитель истолковал этот жест как намек на данный во славу Господа обет молчания, а горец просто свирепо оскалился и сказал "Гы!", из чего распорядитель заключил, что тот не знает английского - дикие люди, что с них взять!
Сэр Гай спешился и прошел в ложу шерифа.
- Держу пари, пилигрим - это Локсли.
- Сколько ставите? - оживился сэр Ральф.
- Бросьте, сэр, шотландец потолще будет, - уверенно возразил Гисборн, чаще остальных встречавшийся с неуловимым бандитом и справедливо полагавший, что знает его лучше всех. Во всяком случае, лучше шерифа.
Тем временем претенденты на победу шли ноздря в ноздрю, расщепляя стрелы друг дружки точно посредине, сбивая подвешенные на шелковых нитках кубки и проделывая прочие глупости, долженствующие определить, чья стрельба круче. Сэр Гай задремал, поэтому не увидел, какой идиотский трюк определил исход турнира. Его разбудили уже жиденькие аплодисменты, которыми ноттингамширцы приветствовали победителя. Им оказался шотландец, старательно пересчитывавший свои монеты, алчно поглядывая на приз. В это время распорядитель с помощью междометий и жестов пытался втолковать ему, что перед вручением главного приза он, как выигравший, должен выбрать самую красивую девушку. Наконец, горец понял, чего от него хотят, плотоядно гыкнул и взял из рук вспотевшего распорядителя венок из листьев, щедро перевитый золотой канителью. Пока он медленно шел вдоль рядов, вглядываясь в декольте дам и поселянок, сэр Гай незаметно покинул правительственную ложу и поспешил за пилигримом, который как раз пытался смешаться с толпой. Конечно, ему было жаль, что в этот раз Локсли проиграл, и за Ноттингамшир обидно, но долг превыше всего. Он дал знак переодетым в гражданское солдатам и решительно ввинтился в толпу.
Шотландец остановился перед ложей шерифа. Сэр Ральф дружелюбно махнул рукой, чтобы тот шел дальше и выбирал свою королеву, но шотландец стал на одно колено и протянул венок леди Мэрион. Та в избытке чувств прижала руки к пышной груди и залилась маковым цветом. Распорядитель, неотступно следовавший за горцем, громогласно, так, что все, сидевшие в ложе, нервно вздрогнули, объявил:
- Королева любви и красоты - благородная леди Мэрион, дочь лорда Хандтингдтона, столь же прекрасная, сколь и благочестивая! - и хихикнул. По толпе тоже прокатился смешок.
Сэр Ральф удивленно посмотрел на Мэрион, пристраивающую венок на свои рыжие кудри, отметив про себя, что зеленый ей к лицу. Потом встал, взял за ногу языческого бога и торжественно протянул его поднявшемуся с колен горцу. Жители Ноттингамшира снова зааплодировали, горец потряс идолом над головой и несколько раз прокричал радостное "Гы!".
- Робин, сынок, я рад, что ты снова вышел победителем, - голос шерифа звучал по-отечески тепло, он даже прослезился, и, отворачиваясь, чтобы смахнуть рукавом непрошенную слезинку, произнес сдавленно: - Гисборн, взять его!
Шотландец неуловимым движением сбросил с себя клетчатые тряпки, сразу похудев на несколько фунтов. Отбежав на несколько шагов, он несколько картинным жестом сорвал накладную бороду и рыжий парик. Толпа вяло выразила свои эмоции несколькими криками "Шервуд - чемпион!". Робин - а это действительно был он - поймал взгляд леди Мэрион, которая тут же снова покраснела, прижал руку к сердцу и склонил голову, потом, опомнившись, метнулся к купеческой трибуне, откуда навстречу ему протянулось сразу несколько рук, птицей взлетел наверх и спрыгнул вниз с другой стороны.
Поднялась суматоха. Вилланы переступали с ноги на ногу и с открытыми ртами оглядывались по сторонам, чем затрудняли передвижение стражников, как раз предпринимавших попытку схватить разбойника. Леди Мэрион важно принимала поздравления от изумленных дворян Ноттингамшира, которые выстроились перед ложей, повинуясь привычке. Купцы непристойно ржали, предчувствуя буржуазную революцию, до которой осталось каких-нибудь четыреста лет. Леди Ровена лежала в обмороке на руках отца настоятеля. Сэр Ральф разъяренно вопил: "Гисборн! Гисборн!".
В это время неоднократно помянутый выше сэр Гай уверенным шагом приближался к понуро бредущему по грязной улочке пилигриму. Его люди в штатском незаметно окружили стрелка со всех сторон, лишая шансов на побег. Приблизившись, Гисборн положил руку на его плечо. Пилигрим обернулся:
- Гай? - удивился он, откидывая капюшон.
- Ты?! - вскричал (слово из лексикона сэра Вальтера Скотта, но он именно вскричал) бедняга Гисборн.
Носилки леди Мэрион неспешно направлялись к дому. Шестеро дюжих молодцов время от времени останавливались, чтобы утереть пот со лба, но благородная дама не обращала внимания на эти, давно ставшие привычными, паузы. Она задумчиво сматывала канитель с венка, улыбаясь при воспоминании о том, как сэр Ральф чихвостил вернувшегося с позором Гисборна:
- И с завтрашнего дня Вы и Ваши люди ежедневно по два часа будете упражняться в стрельбе из лука, чтобы в следующий раз не облажаться! Как можно было не распознать эту манеру поднимать лук перед выстрелом и переносить вес тела на другую ногу при смене направления ветра? Вы, должно быть, ослепли, сэр Гай!
Внезапно занавеска всколыхнулась, и кто-то тяжелый навалился на нее, впившись в губы поцелуем. Через некоторое время Мэрион вспомнила о своем благочестии и отпихнула нападавшего. Бедняга чуть не вылетел из носилок, но нежное создание хорошо рассчитало силу удара.
- Чего встали?! - мощным контральто прикрикнула она на носильщиков, и, когда те сдвинулись с места, пригляделась к своему гостю повнимательнее. Держась рукой за грудь и судорожно пытаясь глотнуть ртом воздух, напротив сидел победитель турнира, известнейший в веселой Англии разбойник, и, наконец, просто красавец - Роберт из Локсли собственной персоной! Наконец, ему удалось вдохнуть, и он просипел:
- Хороший удар, леди... - их глаза встретились - во второй раз за сегодняшний день, - несчастный прохрипел - О Боже! - и чуть не потерял сознание. Леди Мэрион подхватила его могучей рукой и усадила на место. Молодой человек попытался пробормотать извинения, но девушка кокетливо стукнула его по руке изящным молитвенником на цепочке. Парень вскрикнул, схватился за руку и, видимо, от избытка чувств, закашлялся. Мэрион деловито похлопала его по спине. Потом вдруг увидела, что ее рука в крови, и заботливо спросила:
- Вы ранены?
- Пустяки, - как и полагается настоящему мужчине, прокашлял Роберт.
Когда они добрались до дома, Мэрион все же настояла на том, чтобы осмотреть рану. Локсли, то краснея, то бледнея под ее пристальным взглядом, снял рубашку. Верная служанка, полагающаяся каждой девушке из хорошей семьи, принесла горячей воды, Мэрион промыла рану, приложила какие-то травы и перевязала.
- Ты не переживай, - говорила она изо всех сил стискивающему зубы, чтобы не завопить и не опозориться перед дамой, разбойнику, - я столько шлялась по монастырям, всякого навидалась. К тому же, сэр Гай привез недавно с болот книгу о траволечении. Я и раньше увлекалась, а теперь всех коров в своем хозяйстве лечу.
- Я тоже читать умею, - выдохнул Робин для поддержания беседы.
- Правда? - обрадовалась Мэрион, - Это хорошо. Значит, ты не будешь меня стыдиться. Меня, знаешь ли, уговаривают в монастырь пойти, вот и...
- О нет! - прервал ее разбойник.
- Что, больно? - обеспокоилась девушка, - потерпи немножко, я уже почти...
- Не уходите в монастырь, благородная дама!
- Да не волнуйся ты так, - добродушно похлопала его по здоровому плечу Мэрион, - может, меня еще сэр Гай замуж возьмет.
- Вы разбиваете мне сердце!
Мэрион покраснела и отошла в сторону:
- Я Вам и правда нравлюсь? - почти прошептала она, - Нет, конечно, я знаю, что не красавица...
- Вы столь же скромны, сколь и прекрасны... - Робин упал на колени и прижал ее руку к бинтам на своей груди. Мэрион взволнованно всхлипнула. Ободренный, юноша продолжил, устремив на нее пылающий взгляд кошачьих серых глаз:
- Я простой человек, но, поверьте, в этой груди бьется благородное сердце, и моя рука достаточно тверда, чтобы защитить Вас от любых врагов - Статли не зря натаскивал его в куртуазном обращении. Сейчас эсквайр мог бы гордиться своим учеником, - что касается моей души, то она принадлежит Вам с того момента, как я увидел Вас ломающей доски под виселицей, которая так и не стала моей...
- Какое счастье, что Вы спаслись! - Мэрион тоже упала на колени и притянула его к себе. Робин, забывшись, сжал девицу в объятьях. Раненое плечо тут же дало о себе знать. Он опустил руки.
- Что-то не так?
- Я не могу.
- Почему? - Мэрион приготовилась зареветь, - я слишком стара для тебя? Я знаю, мне уже девятнадцать...
Робин снова нежно взял ее за руку:
- Это не имеет значения. Ты будешь прекрасна и в тридцать.
- Тогда что? - всхлипнула Мэрион, вытирая сопли рукавом.
- Я не оскверню тебя нечистым прикосновением.
- А в носилках...
- Я не знал, что это ты.
- Я думала, ты язычник...
- Это тоже не имеет значения. Ты - моя прекрасная дама, королева любви и красоты, - его губы почти вплотную придвинулись к ее лицу.
- Да, - прошептала Мэрион. Он, опомнившись, отпрянул.
- Мне лучше уйти, - и, постанывая, принялся натягивать свою окровавленную рубашку.
- Идиот, - сказала сидящая на полу Мэрион.
Из горловины рубашки показалось покрасневшее лицо Локсли: - Ты чистое, небесное создание, ангел, тебе можно только поклоняться...
- Где ты набрался этого вздора?
- Так поют менестрели из Прованса. И я счастлив, что мне выпало счастье испытать такое чувство.
- Служанка принесла тебе куртку. Оденься.
Она помогла ему натянуть куртку. Он подошел к окну и, внезапно забыв о куртуазной поэзии, вспомнил о французских поцелуях. Потом, застеснявшись, выпрыгнул в сгустившиеся сумерки.
Мэрион еще долго стояла у окна, проклиная Тулузу и окрестности, и тихо млея от счастья.
Сэр Ральф развернул новые масштабные, и, как всегда, безуспешные мероприятия по поимке Локсли. Так, после турнира он традиционно увеличил вознаграждение за его голову в полтора раза и разослал по окрестным деревням глашатаев с вооруженной охраной, дабы сообщить эту радостную новость. Сэр Гай неделю спал в седле, не забывая, однако, упражняться в стрельбе по мишеням. На скорую руку собранное ополчение из местного дворянства пядь за пядью прочесывало наиболее безопасные участки леса, куда в мирное время часто выезжало на пикники. Охотники за головами из числа простолюдинов устали пить в придорожных трактирах. Но Робин Гуд как сквозь землю провалился. Гисборну удалось, правда, выяснить, что Локсли где-то в лесу, но вот где именно... К тому же этот заговор молчания среди местных вилланов. На все вопросы о Робине и его шайке они только нагло таращились и отвечали:
- Не было никаких разбойников!
Сэр Гай подозревал, что крестьяне были искренни. Они могли и не заметить, учитывая средний уровень умственного развития в здешней глуши.
В Ноттингаме ввели комендантский час. Леди Мэрион гневно требовала также ареста и немедленной казни всех бродячих менестрелей по причине их тлетворного влияния на молодежь графства. Отец настоятель поддерживал ее, пытаясь пресечь распространение альбигойской ереси, которую, как крысы чуму, разносили все те же менестрели
- Там нечего пресекать! - фыркала Мэрион, - Они и сами вымрут, с таким-то возмутительным отношением к женщине!
Робин переживал сезонный посттурнирный ажиотаж, как обычно, предаваясь пьянству в Шервудской глуши. Выигранного идола хотели, тоже как обычно, продать одному знакомому еврею на вес, но Статли опознал в нем древнегреческого бога Гермеса, покровителя воров и разбойников.
- Он даже похож на тебя, Роб! - добавил Вилл к остальным аргументам, за что получил по шее. Конечно, нелегко объяснить невежественному английскому бандиту твердые позиции гуманизма, но что будет, если он все-таки поймет? - опасаясь за будущее человечества, Статли предпочитал терпеть подзатыльники.
Мученик науки пробыл в Шервуде уже три недели, но отпускать его не собирались. Локсли был не в настроении и самодурствовал.
- Сам подумай - утешал Вильяма отец Тук, подливая пивка, - какая сейчас обстановка криминогенная. Шерифовы псы так и шастают. Думаешь, кто-то поверит, что ты не один из нас? Тряпки на тебе ношеные - да знаю, знаю, винтаж! И рожа хитрая. На первом дереве повесят.
Вилл не знал, что такое "криминогенный", и у разбойников ему нравилось. Вот только ежедневные двухчасовые упражнения в стрельбе из лука... Да Робин, когда до кондиции доходит, требует песен про любовь. И непременно по-французски. Кроме того, эсквайр боялся спиться. Он спрашивал у отца Тука, как долго будет продолжаться коллективный запой, на что тот отвечал, что дней десять, пока шериф не подсчитает убытки, нанесенные дворянским ополчением бюджету графства, а потом останется только сэр Гай с его нездоровым чувством долга.
- Вот тогда, Вилли, и придет нам пора прощаться. Пойдешь к своему дядюшке. А может, останешься, а?
Соблазн был велик, но дядюшка мог оставить свое состояние кому-нибудь другому. Сиротскому приюту при монастыре Святой Екатерины, например. Поэтому упускать момент было никак нельзя, о чем Вилл и сообщил новому другу. Тот, подумав, согласился.
Идиллию прервал некстати трезвый и злой Локсли. Он отобрал у Вилла кружку с пивом и вылил его на землю. Отец Тук потерял дар речи.
- Ты чего, Робин? - возмутился Вильям
- Ничего. До зеленых чертей скоро допьешься. Нельзя в твоем возрасте столько употреблять.
Судя по виду, поборник трезвости был немного моложе эсквайра, но Статли благоразумно решил не заострять на этом внимания. Робин тем временем нежно приподнял его за шиворот и повел за собой.
- Слышь, Вилл, - сказал он, выйдя за пределы слышимости отца Тука, - ты со мной в Ноттингам не смотаешься?
- Тебя же ищут!
- Меня всегда ищут. Дело есть.
- Ты все-таки решил продать Гермеса? Зря.
- Нет. Другое дело. Личное, - он покраснел. - Это... Касается девушки, в общем.
Вилл понимающе кивнул.
- Ну, а я тебе зачем?
Робин пожал плечами и отвел взгляд:
-Ну, я с ней поговорю, а ты постоишь в сторонке, а потом скажешь, как она ко мне относится.
Вильям умилился:
- Как дите малое! Схожу, конечно. Когда пойдем?
- Сейчас.
Дело было после захода солнца. Много после.
К утру они, как Робин и обещал, добрались до окрестностей Ноттингама. Кутаясь в монашеские сутаны, (из того же сундука, что и давешняя клетчатая юбка), подошли к воротам.
- Кто такие? - спросил сонный стражник из резерва (лучшие рыскали по лесу под предводительством Гисборна).
- Робин из Локсли. И со мной тут один. Эсквайр.
- Очень смешно. Проходите, святые отцы. Принесли вас черти в такую рань.
Посланник архиепископа пытался взять леди Мэрион измором. Всю ночь он говорил ей о любви, которую Святая Церковь испытывает к своим детям.
- И к их деньгам, - нимало не стесняясь, добавляла Мэрион.
- Вы, беззащитная девушка, совсем одна, в этом жестоком мире...
- Я не одна, - с достоинством возражала она, - со мной мои миллионы.
- Но вокруг столько соблазнов! А мужчины! Эти исчадия ада...
- Глядя на Вас, я начинаю в это верить.
- Кто защитит Вас, если не Церковь?
- Да кто угодно за хорошее вознаграждение. Короче, отче, или я становлюсь матерью-настоятельницей обители Святой Екатерины, или шиш вам, а не земли Хандтингдтонов. Так и передайте своему руководству.
- Но вы еще слишком молоды для этого поста, дитя мое!
- Если бы Вы были моим папашей, я бы Вас прирезала, ей-богу. Аббатиса, я Вам сказала.
- Подумайте о спасении своей души!
- Аббатиса. Это мое последнее слово.
Священник в изнеможении откинулся в кресле. Леди Мэрион допила свое вино, холодно глядя на него поверх кубка. Святой отец напоминал иллюстрацию к житиям великомучеников. Мэрион же была свежа, как майская роза.
- Хорошо, - устало выдохнул служитель церкви и вытер рукавом взмокшую лысину, - я посоветуюсь с руководством.
- Советуйтесь, - милостиво кивнула дама, - а то мне сэр Гай, не ровен час, предложение сделает.
- Мужчины...
- Я знаю. Ступайте, святой отец. Вы и так просидели у меня всю ночь. Что скажут люди? А что я могу им сказать... - в последней фразе было что-то, что заставило клирика покинуть гостеприимную хозяйку.
- Аббатиса! - понеслось ему вслед.
Мэрион плеснула себе еще винца и довольно развалилась в кресле. Покойные родители не одарили ее эльфоподобной внешностью и непроходимой тупостью, - качествами, столь ценимыми благородными господами, - и не успели пристроить замуж, но она не была в претензии - хорошее здоровье и хорошее состояние - это не так уж мало для счастья. В пятнадцать лет она осталась один на один с огромным имением, долей в разработке соляных месторождений и небольшой, но прибыльной мастерской по изготовлению мебели, которая все больше и больше входила в моду. И с многочисленными охотниками за всем этим. Благодаря унаследованной от отца хватке и твердой в прямом и переносном смысле руке она не только не разорилась, но и приумножила состояние. А что касается внешности и манер - ее уже давно перестали волновать такие мелочи. Конечно, по диким законам средневековья, монастырь был единственным выходом для девушки из хорошей семьи, распугавшей всех потенциальных женихов. И чуть ли не единственной возможностью реализовать все ее амбиции. При условии, что сразу попадешь на хорошее место. Поэтому Мэрион совершенно не интересовали такие вещи как послушничество, смирение, терпение, и тому подобная ерунда. И она была уверена, что рано или поздно архиепископ примет ее условия.
Но, несмотря на все свои неоспоримые достоинства, Мэрион была обычной барышней, и ей хотелось любви, прогулок под луной, и всех этих розовых соплей, о которых поют менестрели. Поэтому, хотя она и злилась на Робина, ей было приятно, что у нее, наконец, завелся поклонник, которого интересовала она сама, а не наследство. Похоже, он и не знал о богатстве. А если и знал, то не смел претендовать в силу низкого происхождения. Идеальный кандидат для того, чтобы завести роман, который вполне может продолжиться и после принятия сана. И даже после возможного брака с Гисборном. Сэр Гай много пил и был подвержен необъяснимым припадкам ярости, а Мэрион была твердо уверена в том, что ее дети должны быть здоровыми. Такие могли бы получиться у человека, который занимается спортом, много времени проводит на свежем воздухе и отличается умеренностью в еде и возлияниях. Ну, а если Гай и пришибет его в припадке служебного рвения, там еще штук двадцать здоровых молодцов наберется...
Последняя мысль как-то покоробила Мэрион. Ей не хотелось чтобы паренек пострадал. Он был таким трогательным со своей куртуазной поэзией. И неплохо целовался.
В этот момент в залу заперлась верная служанка:
- К Вам монахи, миледи.
- Совсем оборзели, - Мэрион потянулась, - скажи, что я еще сплю, и вообще, по четвергам не подаю.