Петр Сергеевич Никольский потянулся, преодолевая приятную ломоту - результат традиционной пятничной попойки с Себастианом Нкомо - сотрудником центра, которого он забрал к себе после смерти президента. Сёба, как его окрестила любимая дочурка великодержавного покойника, отирался вокруг Николаича со дня падения с моста до окончательной отправки в мир иной. Старик за что-то любил этого проклятого гонца из Пизы наоборот (Сёба, вообще-то, из Ганы). И даже дал ему русский паспорт и право проживания в столице, несмотря на скрежет зубовный царских постеничих Барсука и Коржика.
Сегодня Петр Сергеевич решил не просыпаться. Рано еще совсем. За окошком его дачи на Пахре заорал петух придурошного Золотухина. "И какого черта он тут поселился, - плотнее закрывая веки подумал главный врач Кремлевки про своего соседа, - и, главное, на черта сдался ему этот шантеклер, когда сам он воет под тальянку, хоть вешайся".
Никольский пролежал еще часок в полудреме, мысленно хваля прогресс в очистке спиртосодержащих жидкостей. Голова не болела совсем. Ну, ни капельки. Такая приятная пустота, как будто мозги выпотрошены и отмокают в ванне, где-то рядом с телом. Кино же воспоминаний о вчерашней попойке шло рывками. Словно кто-то, назло любителям голых писек, повырезал самые интересные кадры. Начинали-то в Метрополе. Потом какие-то девки. Сёба, по обыкновению, купил сразу троих, чтобы одну подарить шефу. Потом бесконечные коридоры знаменитого отеля в поисках заготовленного номера.
"Вот же идиоты строили тогда!"
Что-то смутное, но не законченное, несмотря на все усилия Кати.
"Или Лены. Или нет! Ха! Все помню! Лена была с Сёбой. Это Тамара. Дрянь девка! Да и вообще, молодежь. Ничего не могут. Ни руками, ни чем. Компьютеры им подавай, а как до..."
"Надо бы проснуться", - подумал Никольский, услышав голос Нади, Надежды Михайловны, негромко жалующейся на что-то.
Глаза не открывались.
"Что-то не то. Я сплю дома в одежде. И Надя меня не раздела! Ну и что, что пьяный. Вот же старуха проклятая, всё ей не хватает? Ведь чего только нет у нее. Может же, если захочет, в Париж за хлебом ездить, а все ей мало!"
Красный блик через закрытые веки больно ударил по глазам. Три тени, поочередно перекрывая свет, вошли в комнату, неся какие-то яркие предметы.
--
Сёба вызвал скорую прямо в Метрополь, - услышал он голос жены. Но уже было поздно. Когда привезли в центр, он уже был мертв больше часа. Дефибриллятор сломался. Тогда сделали прямой массаж сердца, но ничего не помогло.
--
Да уж, - это уже Золотухин, - никогда не знаешь, где прихватит косая.
--
Не косая, а с косой, - узнал Никольский акцент Сёбы. - Он не ожил. Даже яд скорпиона не действовал.
Драматическая пауза. Никольский почувствовал, как двое остальных обернулись к Сёбе, а потом все трое повернулись в его, Никольского, сторону. Что-то горячее обожгло лоб.
--
Сёба, осторожней со свечками. Смотрите, капнули прямо на Петра Сергеича!
"Это же они обо мне. Да я не мертвый! Я живой-невредимый! Просто с похмелья! Главному врачу тоже можно напиться! Сейчас я закричу! Ой, голоса нет!"
Никольский попробовал пошевелить руками, но быстро понял, что они связаны на груди. Тем временем пауза закончилась:
--
Какой яд, Сёба? - опомнился Золотухин, - ты что такое несешь?
--
Ну, когда он умер, я попытался его оживить. Я это умею - он знает!
--
Кто знает?
--
Петр Сергеевич!
--
Что он знает? Он же мертвый...
--
Ну, он знал. У него же была полностью разбита голова. Мозги лежали на ступеньках. Санитар скорой даже на них поскользнулся.
Надя взвизгнула по-поросячьи и шумно выбежала из комнаты.
--
Заткнись, черный дурак! - прокричала она из кухни.
--
Какие мозги? - вмешался Золотухин, - ему что, массаж сердца делали, когда он был без головы?
--
Что мозги вылетели, никто, кроме меня, не понял.
Послышались шаги, и Надя вернулась в зал.
--
Прекрати свою чушь. Ты убил его. Ты водил его к девкам. И там он принял смерть свою, не в силах перенести собственной измены...
"Каким девкам? К гулящим, что ли? Ну и Надя, дочь попа, вечно как скажет по-тургеневски! Да никого он не убил. Сейчас, сейчас я встану. Вот уже руки задвигались, сейчас глаза открою. О, что такое? Что-то положили сверху на веки. Нет - это клей. Они мне глаза заклеили! Копрофаги! Я их всех кормил всю свою жизнь..."
Дверной звонок заставил вздрогнуть. Никольский почувствовал что-то вроде толчка. Входная дверь открылась, потянуло сквозняком. Глухие удары и голоса издалека сменились кряхтением работяг. Понизу понесло гадостной вонью давно немытого тела.
--
Ну вот. Примите, - прокуренные и пропитые голоса добавили красок к зловонию.
Что-то стукнуло прямо около головы. Зашуршала бумага, щелкнул затвор шариковой ручки. Звук открываемого кошелька и пересчитываемых пятисоток.
--
А выносить-то вы будете? - обращение к работяге.
--
Да ведь рано еще. Когда быть то?
--
В час приедет катафалк. Чтобы оба были.
--
Оба, матушка, маловато. Нужно вчетвером. Вона, туша какая. Да и гроб ваш тут дубовый.
--
Короче, сколько надо? - это уже вмешался Сёба.
Мужики отпрянули к стене, уронив ими же принесенные венки.
--
От тебя, батюшка, нам ничего не надо. Мы и так придем, - и, после паузы, - а где это вы так по-русски то научились? Не с Кубы ли?
--
Идите, идите, потом...
Дверь хлопнула. Надя присела на стул где-то рядом. Никольский узнал духи. Она положила руку ему на лоб. Почувствовал знакомые пальцы. Надя резко оторвала руку.
--
Валерий, - он теплый. Он - теплый, - повторила она, - потрогайте сами!
--
Не может быть, Надежда Михайловна, это тепло от свечи. Он уж больше чем два дня как мертвый.
Тихий шум платья, легкий всхип.
--
Валера, не сейчас!
"Ах ты, гад! Полез к ней. Я всегда знал, что это прохиндей не прост!"
Петр Сергеевич представил себе нижний рад гнилых зубов соседа и почувствовал позыв к рвоте.
"Так, начинает получаться. Попробую пошевелить пальцами ног. Черт, жесткие ботинки не дают. А ну-ка рукой. Нет, не получается. Что за звук? Эти начали целоваться! Не вынесши меня из дому! Ой! Ой! А это что? Эрекция, что ли? Точно, она. Сейчас я вам покажу, какой я мертвый! Враги мои прикормленные! А-а-а!"
Теплая слеза вытекла из заклеенного глаза.
--
Ой, смотрите, Валерий, из него жидкости выходят!
--
Лето- жара! Хорошо, что мы не стали держать его три дня. Сёба, идите сюда, принесите свой бальзам. Соки пошли из нашего благодетеля.
"Чем-то мажут. Слушай-ка, глаза открываются. Сёба! Сёба! Я живой! Не слышит гад. А я его спасал. Подонок, тоже меня предал. Себа! Они меня живым закопать хотят! Эти враги меня хотят заживо. Боже, что же происходит. Ну-ка, согну колени. Гнутся! Себа, смотри!"
--
Надежда Михайловна, - голос Сёбы, - я говорил вам, давайте держать его в холодильнике до самых похорон. Смотрите, вон ноги сгибаются, жидкости вытекают. Вот-вот бальзам растает.
--
Сёба, это ж тебе не Африка твоя. Его вчера всю ночь отпевали. Не в леднике же это делать.
--
Не знаю, но началось разложение. Боюсь, до часу не дотянет. Загниет совсем.
--
Не должен, - это уже Золотухин. Осталось полчаса. Да и внутри-то ничего не осталось? Все потроха уже вытащили и заспиртовали. Только глаза настоя...
--
Валерий, прекратите. Я все же его жена.
--
Вы уже вдова.
--
Прекратите идиотничать, я не могу переносить этого. Особенно сейчас.
"Что это они говорят? Какие потроха? Я жив. Вот сейчас повернусь. Не получается. Надо слегка отдохнуть. Если выкручусь, то все, больше не пью! И Сёбу этого к чертям!"
Пазик во дворе громко скрипнул дверью, выпуская провожающих. Зал наполнился шумом причитающих голосов.
"Сейчас-сейчас. Я повернусь и сяду! Посмотрим сколько из вас это переживет!"
--
Товарищи, потише ходите! Уроните Петра Сергеича.
"Опять смрад. Вот они подходят к столу. Поднимают меня! А я поворачиваюсь набок. Я сейчас сяду!"
--
Несите осторожней, мать вашу! Вон он уже повернулся!
--
Сейчас поставим, и я положу его на место!
"Стойте, не надо, я почти уже сел!"
--
Смотри каков! Говорю тебе, это неспроста. Может он живой?
--
Какой там живой. Трупее не бывает! Крышку давай!
"Накрыли. Темно. Стучат молотком. Поворачиваюсь. Я сейчас встану. Пока только один гвоздь! Я еще успею! Вот я уже на коленях, вот, я выталкиваю крышку. Что это сыплется? Земля. Быстрее давить крышку кверху. Встаю, встаю, вижу свет!"
--
Толик, подай-ка мне колышек, я заготовил для него. Не бойсь, братва. Да не этот тонкий, а осиновый! Этих кремлевских без кола не угомонить. Лом, кстати, не помогает... Особенно, как вот тот черный у них появился. Иностранный сотрудник, мать его!
--
Да уж, понаехали в Москву. Гастарбайтеры!
--
И не говори, того и гляди, для нас места не останется.
--
Ну, все. Забил. Теперь уже не вылезет!
--
Ну что, налегай на лопаты. Успеть бы к поминкам.