Гелин Александр Иванович : другие произведения.

Смерть секретарши

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Детектив

Смерть секретарши

  

Александр Гелин

   Все действующие лица, организации, их имена и названия придуманы автором и не имеют прототипов. Любое сходство персонажей с реальными лицами случайно и не имеет под собой никакой основы.
   Она лежала навзничь на холодном асфальте у ступенек крыльца Шато. Поверхность ее ладошек была очень странного цвета - того, какой бывает в магазинах у товаров китайских лавок с их чудовищной химичностью красок. Тоненькие ручки были сломаны при падении, а тело было искажено той болью и криком, который не смог, нет, не успел вырваться за тот полусекундный полет с балкона третьего яруса главного корпуса. Я не мог пошевелиться и не мог оторвать взгляда от ее широко открытых карих глаз, в которых быстро застывал воск заканчивающейся жизни. Как в дурном фильме, все зашевелилось вокруг; сначала медленно, а потом все быстрее возвращаясь к нормальной скорости. К упавшему телу побежали какие-то люди. Меня оттолкнули назад. Я неожиданно расслышал командный голос подбежавшего полицейского; затем врач в халате из застиранной фланели продрался к лежащей уже через стену зевак - и я в последний раз увидел личико в окне раздавшейся на секунду толпы. Кто-то громко зарыдал, затем засморкался. Кто-то толкнул меня и потянул за руку. Я слышал только через фразу и не мог даже повернуть шею, которая закаменела в ту секунду, когда я узнал ее - нашу милую Анечку в том комке человеческой плоти, мешком лежавшим на мокром асфальте.
  
   До меня не сразу дошло, что слух ко мне полностью вернулся. Я снова начал понимать все, что говорят вокруг: все говорили по-французски, но почему-то очень высокими голосами. Мне даже удалось повернуться и направиться к выходу из огороженного пространства, уступая место подъехавшей скорой помощи и десятку людей в униформах всех видов - от уборщиков мусора до каких-то швейцаров, загримированных в адмиралы. Меня вытолкнули с территории корпуса на улицу, и я побрел к автобусу, не глядя под ноги, что в условиях Парижа означало, что вечером мне придется мыть обувь самостоятельно. Сомнамбулой, я подошел к остановке PC1 - автобуса, обслуживающего кольцевой маршрут вокруг города. Оставаясь в полном нокауте от происшествия, я не удивился, когда двери автобуса распахнулись в эту же секунду. Я вошел в салон и боковым зрением заметил, как на соседнюю площадку впрыгнул Брендан. Он тоже заметил меня, и сразу же вышел из автобуса, но при этом сделал мне ручкой, что, мол, забыл нечто очень важное, и ему нужно вернуться. Двери закрылись, и автобус поехал мимо шефа. Брендан глядел снизу, ласково улыбаясь, но видимо на моем лице была такая гримаса, что он не смог стерпеть моего взгляда и резко отвернулся...
  
   ++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
  
   Ничего не предвещало кошмара. Я приехал в Париж примерно за три месяца до окончания учебного года у моих дев-школьниц. Мой вашингтонский шеф - чилиец Пристли сдержал свое слово. Но вместо обещанного секондмента (временное трудоустройство с сохранением должности), я получил саббатикал (работа во время долговременного отпуска). И не на два года, а на год. И не контракт сотрудника, а контракт консультанта. Но всем моим так хотелось в Париж, что на эти мелочи не хотелось даже обращать внимание. К огромному удивлению друзей и новых парижских знакомых, удалось снять недорогую квартиру меньше чем за три дня. Правда квартира была не в самом городе, а в пригороде Нюи (наверное, нужно сказать в предместье), и сарендовал я эту хату не у француза, а у какого-то странного сотрудника моей новой международной организации, государственную принадлежность которого (сотрудника) постеснялся спросить. Еще договор найма жилого помещения предусматривал шестимесячный залог в качестве аванса, что слегка подрывало финансы. Но при этом, хотя хата и была в большой многоэтажке, во дворе был свой сад, что сильно разнилось с пыльными и серыми колодцами города вечной любви (как гордо объяснил мне загадочный домовладелец-иностранец, используя банальные метафоры). Новый коллега Евгений - выходец из России, но каким-то образом успевший обзавестись американским паспортом и потому, уверенно считающий себя намного умнее других, - долго рассказывал о прелестях проживания в черте границ большого города, отговаривая от моего выбора. Но мне не удалось ничего понять из его многословия, кроме того, что на моем адресе будет стоять Нюи вместо Парижа, и, благодаря этому, стоимость месячной аренды будет вдвое ниже.
  
   Процессу овладения ключом к жилищу предшествовала так называемая инспекция. На длинном листе "кондрата" я должен был написать все замечания и отметить все разрушения, за которые не должен был бы платить при выезде. Я хотел подписать все эти глупости не читая, и даже не глядя на квартиру, но Анжела из моего нового отдела - добровольная помощница по моим парижским делам - настояла, чтобы я все это прочел и спросил ее, ежели чего не понял. Она даже пошла со мной на процедуру съема, пообещав выторговать рейтинг загрязнения и тем самым сохранить мне деньги в будущем.
  
   Мы поехали на метро, затем трамвае и еще с полчаса искали дом. Еще долго пробивались через тройной заслон кодовых замков и домофонов. Я, как обычно, потерял все бумажки с буквами и цифрами. Но в конце все же пробрались к заветной цели, я нажал пупку звонка, и дверь открылась. Взгляд остановился на огромной куче строительного мусора, лежавшей в самом центре прихожей, и я как-то сразу очень сильно захотел другую квартиру. Но Анжела, не теряя духа, прошла вперед. Хозяин, месье Барон (я так до конца и не понял, было ли это его наследственным титулом или фамилией), активно жестикулируя, стал рассказывать о прелестях фантастически загаженной квартиры, в которой мне предстояло жить. Я спросил его, могу ли забрать аванс назад, но он не понял вопроса, и стал быстро говорить, что арендная плата всего 900 евро (а утром была тысячей), что мне пришлось его простить. Ужас первого впечатления тоже быстро прошел, и с помощью Анжелы я расписался на с полудюжине бумажек на загадочном языке. В обмен на закорючки месье Барон пообещал убрать мусор к завтрашнему утру, что, кстати, никогда не сделал. После этого мы вернулись в офис.
  
   Первый рабочий день на новом месте начался в 11 утра с бесконечных коридоров, как в игре ДУМ 3, и знакомствами с пожиманием влажных ладоней. Брендан, высоколобый ирландец с отвратительной маленькой родинкой - какашкой воробья на полулысой башке - повел меня по кабинетам и напомнил каждому, что, несмотря на бывшее место трудоустройства в большой и важной организации, я человек посторонний, всего на год, и, не смотря на опыт работы в отделе внутренних расследований, не имею отношения к великому делу его жизни - дерганию струн мировой политики в борьбе с коррупцией. Напоследок, он представил меня своим секретарям - Азизе и Ане, безумно молодым и таким же безумно счастливым от своей молодости. Царственная и церемонная Азиза пожала мне руку, а Анечка даже позволила чмокнуть в обе щечки. Я, было, приступил к вежливому разговору с дамами о погоде, но как только Брендан вошел в свой кабинет, обе они сразу перестали улыбаться, и после минутной неловкой паузы я ретировался к себе в офис.
  
   Не успел я присесть за свой стол, как ко мне сразу забежала Анжела и, на правах старого друга, стала интимно шептать, о том, что я немедленно должен определиться с кем иметь и не иметь дело.
  
  -- Почему и с какой стати? - не выдержал я напора дружеских советов.
  -- Да ты, Джек просто ничего не знаешь. Здесь у каждого своя роль и партия!
  -- Какая партия, Анжела?- перебил я, - что за ерунда?
  -- Я тебе должна объяснить с самого начала, а то ты поссоришься с шефом, а это никому еще ничего хорошего не принесло!
  -- И что же я должен делать?
  -- Во-первых, ты не должен никому ничего показывать!
  -- Что показывать? Я опять ничего не понимаю.
  -- Ты должен быть вежливым со всеми, но при этом знать с кем можно и нельзя разговаривать. Но самое главное, не должен ни в коем случае дружить с Ульриком и Аки.
  -- А это что за звери такие?
  -- Это датчанин и японка - они здесь на секондменте, почти как и ты. Но они не слушали моих советов - и теперь они неприкасаемые. Как только срок контракта у них кончится, Брендан их выкинет отсюда.
  -- А может быть, они сами не хотят здесь работать?
  -- Ты говоришь невозможные вещи! Как можно не хотеть жить и работать в Париже?
  -- Да я уже сам как-то сомневаюсь, что мне захочется здесь быть слишком долго. Особенно после твоих объяснений.
  -- А что я такого сказала? - метнулась к двери Анжела, и я понял, что лишился сразу и друга и источника информации.
  
   Я глянул в окно на площадь Порт Майотт, где началась собираться огромная пробка, и сразу вспомнил как мои дамы (жена и дочери) заорали от счастья, что меня направляют в Париж. Действительно, что может быть больше, чем такое счастье - поехать в Париж за чужие деньги и более того, жить там за чужой счет целый год.
  
   Так совпало, что в день моего приезда в Париж, там оказались мои друзья, которых моя жена называет "дабл-ю", Юра и Юлия,- и вечером мы все вместе поперлись на Монмартр (куда же еще?), чтобы поглядеть вниз на закопченный город. Погода нас не баловала, и мы зашли погреться в один из кабачков на площади у знаменитой церкви, подальше от промозглого ветра и дождевой пыли. Непричесанный тапер лабал что-то в углу, по-мазохистски насилуя в доску расстроенный рояль. Юра - в прошлом профессиональный лабух - быстро загрустил от неважной игры и псевдоджазовой мути. Официант быстро принес меню, и всего за какой-то час с небольшим, мы получили все в один пронос: не только салаты, но и заказанные блюда. Наши тщетные попытки разделить поданные тарелки по срокам и температурам были демонстративно проигнорированы. Когда же после десерта, который мы ждали еще минут пятнадцать, в дополнение к получасу ловли взгляда нашего официанта, мне захотелось выпить пива, веселый официант вдруг заорал на весь ресторан на ломаном инглише:
  
  -- Это какой же идиот пьет пиво после десерта?
  
   Музыка замерла, и с десяток лиц повернулись в нашу сторону, и мне ничего не оставалось сделать, как привстать, поднять руку и в тон официанту проорать, имитируя его же акцент:
  
  -- Я этот идиот! Я плачЩ, и будь любезен принести то, что я хочу, а не то, что ты считаешь нужным!
  
   Но мой соперник по чревоугодию по ту сторону кухни просто бросил на стол счет и отказался продолжать дискуссию, дав понять, что пива не будет и плевать ему на все мои права посетителя. Ничего не оставалось, как оплатить и идти к метро. Я из принципа не дал ни копейки на чай. Только придя домой, понял, что чаевые были включены в счет, и я извел ни на что мою порцию злорадства. Даб-ю сильно рассердились на меня за испорченный вечер, как бы считая, что я отвечаю за порядок в этом городе, включая и хамство официантов в его ресторанах, раз уже живу в Париже, и мы расстались без особой грусти.
  
   Я вернулся в Нюи. Куча строительного мусора была на месте, и я впервые и отнюдь не в последний раз обматерил вслух господина Барона. Контейнер с нашими пожитками должен был прибыть вместе с моей семьей; я расстелил одежду из чемодана на пол, лег на нее, укрывшись курткой и задремал в сладком предчувствии субботы - того дня, когда я куплю себе кровать. Сон пришел мгновенно, хотя сквозняк и напевал свою грустную песню через щель в раме балкона. К середине ночи я замерз. Пришлось встать и поискать батарею или какое-нибудь иное устройство, которое бы подогрело бы этот парижский эквивалент индейской хижины, продуваемой всеми ветрами и отапливаемой телами постояльцев. Но ничего найти не удалось, и я снова повалился на разбросанное тряпье, ставшее моей кроватью. Примерно в пять утра холод совершенно непереносим. Я окончательно проснулся, принял горячий душ и поплелся в офис.
  
   Я был на своем стуле уже в шесть. После третьей попытки удалось открыть компьютер и даже влезть в почтовый ящик бывшего места работы с десятком сообщений по поводу моей новой должности и пожеланий веселья. Никто из поздравлявших не сомневался, что это будет сплошной выходной и непрерывный праздник. После стирания поздравлений, я залез в мой новый ящик и открыл сообщение, где был список нашего отдела с указанием гражданств, и обнаружил, что большая часть наших сотрудников являются потомками бывших братских народов союза нерушимого: русская Анечка, узбеки, молдаване, украинцы и один грузин. Я удивился такому биоразнообразию, поскольку знал, что работать в организации при отсутствии гражданства западноевропейской или какой-нибудь другой богатой страны невозможно. В моем собственном контракте (на год) я значился консультантом, несмотря на американские документы - и все мои братья по ковчегу из си-си-си-пи, скорее всего, имели такой же статус. В конце списка были поляки, болгарка, немец и уже заочно знакомые японка, датчанин, а также новообращенный американец Евгений. Я вспомнил его бабскую привычку закатывать глаза и не смог удержаться от безосновательного и некорректного гомофобского комментария в его адрес. Самым последним стоял Брендан с двумя паспортами - Ирландии и Великобритании. Всего же в отделе работало человек двадцать.
  
   Я прижался ногою к батарее отопления, улегся на кулак и немедленно заснул. Меня разбудил звук шагов и громкого пения из соседнего офиса. Я вышел из своей норы и представился огромного роста худющему мужику в рваном пуловере. Гжегош оказался поляком. Он сразу же зачем-то сказал мне, что его по-русски зовут Гриша. Григорий был весь в уличной грязи - приехал на велике, но, не моргнув, подал мне свою измазанную руку. Я не удержался и спросил про наличие душа в окрестностях его офиса, но собеседник не понял вопроса. Я вернулся к своему компьютеру, мучительно вспоминая, не встречал ли я Гришу раньше, и не представлял ли его мне Брендан вчера во время хождения по офисам. Мои сомнения развеял сам Гриша, когда через минуту вошел ко мне, после того, как переоделся в еще более грязный свитер.
  
  -- Меня вчера не было,- сказал он с порога. Я пошел играть в обед в теннис и решил не возвращаться.
  
   У меня было, скорее всего, очень удивленное лицо, и он продолжил:
  
  -- Я ушел даже чуть раньше, чтобы захватить теннисный корт, а то с французами это очень сложно.
  -- Ну, понятно, - ответил я с запаздыванием на фразу,- а то я не мог вспомнить, встречались ли мы вчера. А кто ты в нашем отделе?
  -- Я, - гордо начал поляк и произнес на едином дыхании следующее, - Я - руководитель отдела надзора за финансированием мероприятий по охране окружающей среды.
  -- То есть у отдела есть средства, чтобы финансировать экологические проекты, - не сдержался я, - и не знал, что вы такие богатые.
  -- Нет-нет. Мы ничего не финансируем. Мы только изучаем опыт и передаем опыт, - повторил он одно слово дважды в одном предложении.
  -- Чей опыт? - я не то чтобы не понял, но решил помучить его за вторжение в мой кабинет без спроса, но с запахом.
  -- Развитых стран.
  -- И что, этот опыт такой хороший, что заслуживает копирования? - я не смог удержаться от сарказма.
  -- А что ты имеешь против? - вдруг взвился он. Я увидел, как красная полоса проползла от его лысой макушки вниз через все лицо и дальше на шею.
  -- Я - не против, Бог с тобой. Я только за! - мне надоело притворяться. Я в курсе - сам работал в такой организации до переезда в Париж.
  -- А я знаю. Но мы не просто передаем опыт. Мы еще изучаем, что происходит, поддерживаем негосударственные организации, пишем отчеты...
  -- Гриша, не надо оправдываться: все в порядке! Я же не инспекцией про то, как вы палите деньги. Я свой самолет!
  
   Я расставил руки в стороны, как крылья, и покачал ими.
  
  -- Нет, но у меня сложилось мнение, что ты не совсем понимаешь нашу роль.
  -- Чью роль? (Я опять начал валять дурака, не выдержав сочетания понта и полного отсутствия чувства юмора).
  -- Наша роль это донести до правительств новых независимых государств передовые методы системы управления экологией.
  
   "То-то ты не моешься", - еще раз подумал я и сказал вслух:
  
  -- Давай не будем спорить. Я просто шутил. Скажи мне Гриша, а кто у нас я?
  -- А ты что - сам не знаешь?
  -- Ну, на бумаге написано одно, а что должен делать мне пока не объяснили.
  -- Насколько я понимаю, ты будешь готовить большой конгресс. Но я не знаю точно. Спроси Брендана.
  -- И думаешь, он знает?
  
   Гриша не ответил на мою иронию, неуклюже развернулся и выполз из кабинета. Мне ничего не оставалось, как посмотреть отчеты сотрудников, чтобы хоть как-то войти в курс дела перед встречей с моим боссом, которая должна была состояться, когда тому заблагорассудится. Я распечатал с десяток документов и уже приготовился читать, но тут зазвонил телефон, и я услышал голос своего дальнего родственника Васи -- Василия Павловича, которого мне разыскали мои девы года три назад в России, балуясь с генеалогическим древом предков. Васенька бодрым голосом сообщил мне, что он со дня на день приедет из Питера, и чтобы я был к этому готов. Я даже обрадовался - это был первый гость, но предупредил его, что никакой мебели у меня нет, и ему придется спать на полу. На что Вася сказал, чтобы я не переживал и что он еще не то может. Я понадеялся, что это "не то" не значит спалить дом, и подтвердил приглашение.
  
   В этот момент я услышал шорох. Я вышел поглядеть и увидел Нелли - болгарку, к которой я уже успел познакомиться во время вчерашней прогулки по кабинетам. Она ломилась к Грише. Я поздоровался и сказал, что только что его видел. Нелли посмотрела на меня несколько странно, и до меня дошло, что я произнес мою фразу по-русски. Она глядела на меня снизу вверх через толстые линзы еще секунд десять и, не говоря ни слова, вдруг повернулась на 180 градусов и пошла в сторону своего кабинета. Я так и остался стоять с открытым ртом. Тут по ступенькам лестницы поднялась Анжела. Я помахал ей рукой, и она мне ответила тем же жестом. Я, в свою очередь, предложил выпить кофе, на что Анжела сказала, что у нее нет времени и сегодня, скорее всего, его не будет совсем.
  
   Я вернулся за стол и стал прикидывать, что за три дня знакомства и полтора трудоустройства, я успел раздружиться с четырьмя сотрудниками. В мыслях о грядущем и ошибках прошлого, я просидел часов до двух, пока не зазвонил телефон.
  
  -- Джон, - раздался голос Брендана в трубке. Зайдите ко мне сейчас же!
  
   "Вот же козел, и этот туда же", - подумал я и вежливо спросил: "Обсудим мой план работы?"
  
  -- Нет! Тут совсем другой вопрос! Я жду!
  
   Я поднялся на два этажа и вошел в приемную шефа. Анечка и Азиза поздоровались со мной, не отрывая глаз от экранов компьютеров.
  
   Шеф сидел развалясь, положив ногу на соседний стул, пытаясь произвести впечатление своего парня. Когда я вошел, он неловко сдернул ботинок с сиденья и предложил мне сесть. Я остался стоять. Брендан тоже встал, прошел через весь кабинет и торжественно закрыл дверь, показывая всем видом, что наш разговор будет интимным.
  
  -- Джон, - начал он свою речь противным голосом эстрадного певца, у которого вырубили фонограмму, - мне сообщили, вы нагрубили уже троим сотрудникам отдела, и еще что вы чрезвычайно цинично отзываетесь о нашей работе. Последнее крайне странно для меня, учитывая тот факт, что вы проработали у нас неполную неделю. Вы ведь еще ничего о нас не знаете, но уже делаете как замечания, так и далеко идущие выводы о наших сотрудниках.
  
   Я попытался перебить его и даже промычал что-то, мотая головой в разные стороны. Но Брендан продолжил свою речь, не реагируя ни на что, как папа Иоанн-Павел II после потери слуха и зрения. Постепенно он вошел в раж, как бывает с переносным телефоном, когда тот попадает в резонанс с базой и начитает визжать. "О, блин, еще один крестоносец", - подумал я и выключил слух до окончания речи моего нового патрона.
  
  -- Наша роль - это нести знания всем, кто в них нуждается! - одна из его фраз пробилась через пелену моих мыслей.
  
   Речь продолжалась еще пять минут, и мне все порядком надоело. Я ухитрился вставить фразу в промежуток между его максимами:
  
  -- Брендан, - сказал я очень тихо, не давая ему времени на вдох, - я не понимаю паники. Я поздоровался вчера со всеми сотрудниками. А сегодня утром ко мне зашел твой главный финансист, переодетый бродягой (Брендан поморщился на мой комментарий) который считает, что он умнее Кришны и просветил меня про свою великую роль творца и сеятеля знаний. Я в ответ пошутил, уже не помню что. Он пошел и настучал тебе, не поняв моей иронии. Теперь ты объясняешь мне суперважность миссии твоего отдела. Я сказал Грише и повторяю тебе: я не сомневаюсь в том, что вы делаете правильное дело, и мне нравится работать у вас, - последнюю фразу я произнес уже как мантру сам себе.
  -- Но ты оскорбил его своими сомнениями!
  -- Какими сомнениями?
  -- В его компетенции.
  -- Да ты что! Я вообще его не знаю! Какое мое дело?
  
   Я выкатил глаза от удивления так, что Брендан отошел на полшага назад, и продолжил:
  
  -- И даже если так, он не барышня и стерпит. И, если надо, пусть придет ко мне и объяснится. А делать это через тебя, мне кажется, просто глупо с его стороны.
  -- А он мне, кстати, ничего не говорил! Я узнал об этом из других источников!
  
   Шеф улыбнулся рядом своих кривых зубов.
  
  -- А как же ты узнал??? И самое главное, когда?
  -- Я многое узнаю сам! - продолжил он светиться своими рядами эмали, не тронутыми ортодонтом.
  -- В таком случае, означает ли это, что я уволен? (Из меня с запозданием пошла пена из ушей). Если да, то я хотел бы получить приказ об увольнении в письменном виде. И позвонить Пристли и сообщить ему об этом.
  -- В свое время ты его получишь, - Брендан неожиданно ласково похлопал меня по спине: магическое имя моего вашингтонского шефа произвело должное впечатление. А пока иди, работай. И постарайся помириться с Гжегошем - он у нас основной исполнитель большинства проектов.
  
   Я вышел из кабинета в полном недоумении и тихонько пробрался к своему рабочему столу. Я просидел минут пятнадцать пялясь на экран скринсейвера, пока не услышал легкий стук. Обернувшись, я и узнал Ульрика. С ним меня познакомил Брендан во время вчерашнего прохода по кабинетам.
  
  -- Пойдем со мной на улицу, выпьем кофе, - предложил он.
  
   Я натянул куртку и пошел за ним. Мы обошли наш корпус, вошли в крошечное кафе. Ульрик немного мялся, не зная как начать, а потом спросил, глядя прямо в глаза:
  
  -- Слушай, я видел, как ты выходил из ЕГО офиса. Тебя как будто облили водой или отымели неприродным способом.
  
   Я уже привычно замер, удивленный всеобщей осведомленностью и бесцеремонным вмешательством в мои дела. Но потом, пожевав остатки кофейных зерен, которые нечаянно попали в мою чашку, решил ответить:
  
  -- Понимаешь Ульрик, я приехал сюда из Штатов. Там никто никогда никому ничего не говорит. (Я поперхнулся от такого количества отрицаний). Ты работаешь, у тебя есть репутация, и ты ей дорожишь. Что ты говоришь и делаешь, никого не интересует. Был бы результат работы. Здесь же я работаю просто еще какие-то часы, и уже враг половины офиса. Даже Брендан, который меня нанял сюда, и тот сегодня приласкал до такой степени, что хоть беги. И всего-то мои грехи таковы: сказал два слова Анжеле, попробовал поговорить по-русски с Нелли, посмеялся над Гжегошем и отказался от безмозглых советов Евгения. Неожиданно, все, кто может, о моих этих грехах-разговорах узнали. И меня тут же вызвал Брендан и начал воспитывать, хуже, чем родители. Что тут происходит? Я себя чувствую, если не дураком из реалити-шоу, то каким-то зеком для которого "шаг влево, шаг вправо, - часовой стреляет без предупреждения".
  
   Ульрик рассмеялся:
  
  -- Добро пожаловать в наш отдел! Здесь у всех такое бывает.
  -- Что ты имеешь в виду?
  
   Он замолчал, вспоминая. Затем продолжил, тщательно подбирая слова.
  
  -- Я тоже разговаривал с Бренданом на похожую тему. Правда, не так быстро как ты, а примерно через месяц после трудоустройства. Тогда нам пришел грант равный бюджету отдела. На еженедельном сборе - по понедельникам - ты еще будешь участвовать в этом кино - в ответ на вопрос Брендана, что мы будем делать с этими фондами, я сказал, что раньше мы чесали задницу одной рукой, а теперь будем это делать сразу двумя. После этого мне ни разу не удалось опубликовать ни одной строчки. Потом, уже через полгода, я не прошел конкурс на постоянную должность в этой организации и теперь готовлюсь к возвращению в Данию.
  
   Он еще раз глянул на меня, и поняв, что я ничего не понял, решил разъяснить дальше:
  
  -- Если ты не знаешь, весь отдел финансируется за счет грантов. То есть деньги иногда есть, а часто их нет. Поэтому настоящих должностей в отделе тоже нет, не считая нашего шефа, которому платят зарплату из других источников. Никакой нормальный человек, кроме выходцев из стран третьего мира не пойдет на консультантский контракт, который теоретически может кончиться через неделю. Даже русские из России не сидят здесь больше года, хоть и мечтают о паспорте Евросоюза.
  -- А ты, за каким чертом сюда приехал?
  -- Я не в счет. Я здесь за датские деньги. Все остальные же оказались в Париже, потому что отирались в приемной у Брендана или вымогали деньги у доноров в какой-нибудь неправительственной организации у себя на родине.
  
   Мы отпили по невидимому глотку кофе.
  
  -- Ульрик, - вернулся я к теме прогулки, - а кто же настучал на меня - он похоже знал все, что я сказал за все мое время в Париже?
  -- Не знаю. Но здесь все стучат - а как иначе высидеть. Так что берегись и оглядывайся.
  -- А кого ты подозреваешь больше всего?
  -- Я не знаю, но держусь как можно дальше от брендановского офиса и его любимцев - имею в виду Гжегоша и его подчиненных. Они, кстати, вчера вечером пили за чей-то день рождения. Так что, будь уверен, твои кости уже хорошо промыты.
  
   Мы вернулись в здание, и я уселся к компьютеру. Но не успел загрузиться, как снова вошел не к ночи будь упомянутый Гжегош. Я не очень хотел разговаривать, но он начал сам:
  
  -- Я ничего не говорил Брендану и не знаю, как он узнал о нашем разговоре.
  -- Да мне все равно, милый Гриша, - ответил я, притворно зевая, - что тебе надо?
  -- Я не хочу, чтобы ты думал обо мне плохо.
  -- Я вообще не думаю.
  
   Злость еще не прошла, и я решил вывалить ему ее на голову.
  
  -- В моей должностной инструкции, слово "думать" не употребляется, так что я спокойно могу здесь работать, не используя мыслительные способности. Но в порядке исключения, разъясни мне - идиоту, кто же тогда, если не ты, рассказал Брендану о нашей беседе?
  -- Точно не я. Пароль д'оннер (честное слово), - сказал он по-французски.
  
   Гжегош решил продолжить.
  
  -- И прошу тебя, не задирайся. Еще успеем наругаться. Я тоже себя чувствую все время под колпаком. Нам нужно держаться вместе и узнать, что происходит. Но мне кажется, это секретарши Брендана. Они знают все в соответствии со своими обязанностями.
  
   Меня так и тянуло, что-то съязвить в ответ, но удержался.
  
   Я позвонил домой и сообщил обо всех происшествиях. Мне было сказано, чтобы я бросил заниматься ерундой. Потом было приказано договориться с Анечкой и Азизой о правилах игры и больше ни во что не вляпываться. "Мы приедем в Париж, даже если начнется война!" - ледяным голосом сказала мне старшая дочь, которая подслушивала наш разговор со спаренного телефона.
  
   Я пошел выполнять задание наиболее многочисленной (женской) части моей семьи, но когда вошел в приемную Брендана, то увидел только Азизу. Я спросил про Анечку. Азиза сказала, что та поехала в Шато.
  --
  -- Вам, кстати, нужно сходить туда самому, - сказала она, не дав мне перейти к цели моего визита, - заполнить все формы для регистрации и подать документы на медицинскую страховку.
  -- А как туда доехать? (Я передумал выяснять отношения и перенес разборки на когда обе секретарши будут на месте).
  -- Да вон остановка автобуса, - показала Азиза в окно указательным пальцем.
  
   Я проследил за ее движением и увидел на остановке Анечку, пританцовывающую от холода.
  
  -- А можно мне это сделать потом?
  -- Можно, - ответила Азиза, - но тогда зарплату получите ровно через месяц после подписания всех бумаг. Советую идти сейчас. Догоните Анну на остановке, и она вам поможет. Брендан тоже туда поехал после разговора с вами и пока не вернулся. Так что не соскучитесь!
  
   Я бросился вниз за курткой. Но когда вышел из здания, то автобус уже отъехал, увозя с собой моего потенциального проводника. Я простоял минут двадцать, разбивая ботинками лед, намерзший за ночь вокруг остановки, и следующим РС1 доехал до Шато. Я стал бродить по коридорам в поисках отдела кадров, но быстро заблудился и снова оказался на улице у другого выхода. В этом момент что-то упало сверху буквально в метре от меня. Я отскочил от неожиданности и, обернувшись, увидел неподвижное женское тело.
  
   ++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
  
   Я решил, что на сегодня с меня довольно, и, пересев на метро, поехал к своему строительному мусору от господина Барона. Часа три я выносил завал, стараясь не думать о происшествии и надеясь, что утром, когда я приду в офис, то все будет на месте, как было. Пару раз ком жалости покатывал к горлу, но я не давал ему удушить меня слезами при помощи вина. К вечеру я совсем надрался и уснул, не раздеваясь.
  
   Я совсем не удивился, когда утром увидел на пороге своего офиса Жака де Шевалье дю Бушане, моего знакомого полицейского из Парижа. С Жаком мы встречались с месяца три до этого, во время расследования смерти нашего консультанта и его женитьбы на русской из Молдовы.
  
  -- Мир твоему дому, - сказал он мне по-русски. Мы снова вместе!
  -- Привет Жак! Рад тебя видеть! Ты что, в попы заделался? Говоришь какими-то странными выражениями.
  -- А что, это не правильно? (Жак слегка обиделся). Я беру уроки языка у одного старого русского эмигранта. Он сказал, что так тоже можно приветствовать встречного.
  -- Можно конечно, особенно когда хочешь его сильно удивить. Ты по поводу Анны?
  -- Как ты догадался? (Мне послышалась ирония).
  -- А я тут, представь себе, работаю!
  -- Ха! Работаешь! Я так и знал, что тебя выпрут из Вашингтона! (Жак обрадовался своей находчивости). И когда увидел твое имя в списке отдела, то понял, что был прав!
  -- Меня не выперли, - настала моя очередь обидеться, - я здесь на год.
  -- Ну-ну! И уже успел оказаться в куче событий. Ты, наверное, притягиваешь проблемы. Ты никогда не проверялся у колдунов?
  -- Жак, твоя женитьба на русской отрицательно сказывается на твоем здравом смысле, и я начинаю опасаться за твой интеллект. Надеюсь, ты не веришь во всякие глупости?
  -- Я то не верю. Но жизненный опыт мне подсказывает, что когда ты рядом, то здесь же - какой-то труп. Так что не все так просто. Говори, что произошло.
  -- Я не понял, - вспомнил я о праве Миранды хранить молчание, - ты уже начал расследование?
  -- Да! Убита женщина! Ты был в трех метрах от места ее падения! Расскажи, как все было.
  
   Я замер от напора.
  
  -- Послушай, но ты хоть меня-то не подозреваешь? - как мне показалось, жалобно произнес я.
  -- Не знаю. Но пока ты свидетель. К тому же ты был ближе всего к погибшей в момент ее смерти.
  -- Что значит ближе? Ты что такое говоришь? Она просто свалилась мне на голову. Я к ней не имел никакого отношения. Да и вообще, знал ее не больше двух дней!
  -- А зачем же ты за ней помчался, когда она поехала в Шато?
  
   Жак навис надо мной. Я почувствовал себя внутри сериала.
  
  -- Я поехал оформлять документы, - приступил я к оправданиям. Ведь я только что приехал и еще даже не подписал контракт!
  -- Но ведь ты хотел что-то выяснить у нее, не так ли?
  -- Ничего я не хотел узнать! Просто хотел ее догнать, чтобы она мне подсказала, куда идти!
  -- И что?
  
   Я решил продолжить борьбу за свои права:
  
  -- Прекрати на меня орать и объясни, чего ты от меня хочешь!
  
   Жак надулся от важности, достал из папки исписанные листки и стал их громко зачитывать, медленно переводя на ходу свои же каракули:
  
  -- Вчера в 15:34 мадам Шаляпину, точнее ее тело, привезли в отделение реанимации госпиталя Амбуаза Паре. Ее не смогли реанимировать. Тут что-то длинное и медицинское. Короче она умерла. Полиция Булони открыла уголовное дело - труп был привезен в наш район. Вот же идиоты, - сказал он в сторону, обращаясь к невидимым зрителям, - не могли отвезти в какой-нибудь парижский госпиталь!
  -- Я не понял!
  -- Если бы ее отвезли в госпиталь Сен Мишель, то я был бы сейчас дома. А теперь я опять связался с вами!
  -- С кем это с нами? (Я решил разозлиться и поехал на него).
  -- Да с вами всеми - эмигрантами!
  -- Но я-то - не эмигрант, - сказал я, сам не знаю почему.
  -- Да ты тоже им станешь! Все, кто здесь поживут, сразу хотят жить у нас всегда! Ты уже приехал и даже снял квартиру. И через год ее купишь!
  -- Иди ты к черту, Жак! Слово ирландца, что никогда не променяю Штаты на твое болото!
  -- Ну, посмотрим, - неожиданно примирился он. - Где я там закончил?
  
   Жак начал листать папку сначала. Долго мычал что-то под нос, а потом спросил:
  
  -- Тебе, допустим, я верю, но ты мне вот что скажи. Почему они все там оказались?
  -- Кто все?
  -- В момент смерти мадмуазель Шаляпиной на территории Шато были почти все сотрудники твоего отдела. Еще двое, Давид и Марк-компьютерщик, приехали в Шато через пять минут после ее смерти. Зачем вы все там собрались? А ты был прямо у ее тела!
  -- Я не знаю, о чем ты говоришь! - ответил я слишком быстро для постороннего в подобной ситуации, - кроме того, я не знаю ни Марка, ни Дэвида.
  
   Жак стал разглядывать меня, как будто увидел впервые. Потом захлопнул папку и сказал:
  
  -- Не Дэвид, а Давид. Он - грузин. А тебе повторяю: я тебе верю, хотя ты все равно формально под подозрением раз ты был рядом с покойной в момент ее падения.
  -- Причем здесь я - я был внизу!
  -- Я все это знаю и предлагаю помочь мне разобраться в этом деле.
  -- А кто же мне разрешит?
  -- За тебя уже подумали!
  
   Жак повернулся ко мне в профиль, чтобы я узрел в нем непокорного галла с золотой монеты. Я подумал, что, наверное, не очень прилично помогать полицейскому без разрешения начальства. Я стал просчитывать варианты. А если все всё узнают. А что же будет потом? Как же я смогу дальше работать в его отделе? Жак, видимо, догадался о моих сомнениях:
  
  -- Я даже договорился с Бренданом!
  -- Когда?
  -- Да еще вчера! Неужели ты думаешь, что я ждал. Я когда увидел твою фамилию, то сразу понял, что это ты. А так как ты мне должен за прошлое дело, то не сможешь отказать. Вот бумага, - протянул он мне исписанный листок с логотипом новой конторы, - подписанная твоим новым шефом, которая разрешает тебе работать со мной до конца расследования. Я обо всем со всеми договорился. Даже с твоим Пиночетом из Вашингтона (я вскинул глаза). Ты теперь со мной. Давай-ка посидим и подумаем вместе, что произошло и почему.
  -- Почему ты все сделал за моей спиной?! Я не давал тебе таких прав!
  -- Да потому что, уверен, что тебе тоже интересно! Я тебя хорошо выучил за время нашей прошлой встречи. И мне самому нравится работать с тобой. Говори, будешь мне помогать?
  
   Я кивнул в ответ с задержкой в десять секунд, чтобы не показалось, что я сдался немедленно. Еще сказал, что буду в его булонском офисе через час. Жак ушел. Через полчаса меня вызвал Брендан. Я поднялся наверх и невольно вздрогнул, проходя мимо пустого стола Анечки. Скринсейвер ее компьютера продолжал чертить соединяющиеся трубы.
  
  -- Джон! - начал он с фальшивой слезой в голосе. Как вы уже знаете, случилось несчастье. Одна из наших сотрудниц покончила собой. Это всем понятно, кроме полиции, которая безосновательно не исключает и версию убийства. Причины самоубийства могут быть разные, но мне, как ее бывшему руководителю, понятно, что эти причины находятся за пределами нашей организации. Но я все же решил провести внутреннее расследование и прошу вас возглавить его. Вы согласны?
  -- Да, - ответил я шепотом. Горло свело от картинок вчерашнего дня, которые пронеслись у меня перед глазами за полсекунды.
  -- У вас есть опыт такой работы, и я уверен, что вам удастся защитить честь и достоинство нашей организации и нашего отдела. Вам нужно будет опросить всех сотрудников, с кем госпожа Шаляпина имела дело и составить отчет для меня и моего руководства. А я уже передам его полиции.
  
   Я решил отойти от основной темы и спросил:
  
  -- А кто организовывает траурную церемонию и когда будет прощание?
  
   Брендан выпучил на меня глаза, как будто я поинтересовался цветом исподнего его жены. Из-за обиды, подбор слов к ответу на мой вопрос затянулся надолго.
  
  -- Вы, надеюсь, понимаете, что Анна не была постоянным сотрудником нашей организации?
  -- И что? - воскликнул я, в состоянии глубокого дежа вю.
  -- И то, что она гражданка России и значит...
  -- Я знаю, что это значит, можно не продолжать. Но ведь она работала здесь, и, извините за подробности, погибла на территории вашей конторы.
  -- Нашей конторы, - поправил меня Брендан. А у конторы, как вы смели назвать ее, есть свои правила, которые не мы с вами придумали. И в соответствии с этими правилами, наша организация не будет заниматься похоронами временного сотрудника. Мы здесь, безусловно, все скорбим, но ничего поделать не можем.
  -- А кто же будет ее хоронить?
  -- А ее не будут здесь хоронить. Тело отправят в Россию после аутопсии и прочих формальностей. И вообще это не ваше дело.
  
   Брендан пересел за свой стол, давая понять, что разговор закончен.
  
  -- Я прошу вас, Джон: вы поможете провести внутреннее расследование. А похороны состоятся, в этом я вас уверяю. И состоятся без вашего содействия. Вот вам список сотрудников отдела, - он протянул мне распечатанный листок. Постарайтесь все закончить к концу недели. Я жду объективного рассмотрения. Держите меня в курсе.
  
   Я попятился задом и, как мне показалось, повернул ручку двери ногой. Выйдя из кабинета, я подошел к столу Азизы. Она не повернулась ко мне, только стала сидеть прямее, упершись взглядом в экран компьютера.
  
  -- Азиза, - спросил я, не выдержав паузы, - а когда будут похороны?
  -- Не знаю!
  -- А кто-то что-то планирует в связи с этим, - я замер, подбирая правильное слово, - происшествием?
  -- Я повторяю, я не знаю! Я поставила в известность ее мать, - она живет в
  -- Санкт-Петербурге, и сейчас я оформляю ей приглашение.
  -- О, Боже, Азиза, - не выдержал я, - прекратите со мной так разговаривать.
  -- А как мне с вами разговаривать?
  
   Азиза повернулась ко мне и вышла из-за стола. Она оказалась выше меня на полголовы. Я невольно загляделся в ее безумно красивые темно-зеленые глаза, которые совсем не испортила размазанная слезами тушь.
  
  -- Вы были в двух шагах от нее, когда она умирала, и даже не подошли к ней. А теперь будете вести еще и внутреннее расследование. Я с вами вообще должна говорить в присутствии адвоката!
  -- Успокойтесь, Азиза. Да, мне поручено внутреннее расследование, но это и все. Я - нормальный человек. (Мне показалось, что я уже кому-то такое говорил за последние два дня). И более того, я хочу быть вам другом.
  -- Что вы имеете в виду? Каким еще другом?
  
   На лице я увидел смесь страха и презрения.
  
  -- Извините, я не так выразился, - пришлось мне поправиться. Я хотел сказать, что мне бы хотелось услышать об Анне от вас. Ведь вы же работали вместе и, наверняка, многое знаете о ней. Мне хотелось бы поговорить с вами как с ее другом.
  -- Мы с ней не так уж и крепко дружили, - помягчела Азиза. Мы работали вместе больше года - друг напротив друга. Но я не знаю ничего о ее личной жизни, кроме того, что у нее был друг француз, с которым она недавно рассталась.
  
   Она вернулась к себе за стол и снова замерла у экрана, давая понять, что мне пора идти. Но я решил не сдаваться.
  
  -- Азиза, а когда приедет ее мать?
  -- Если сделают визу сегодня, то через пару дней. А зачем это вам?
  -- У меня есть родственник в Питере, который ко мне приедет на днях. Я могу попросить его помочь.
  -- Надо же, родственник, - притворно удивилась Азиза, - вот откуда вы так хорошо говорите по-русски.
  -- Ну, для русского языка еще есть множество прочих причин.
  -- Ладно, Джек, вот телефон Аниной мамы. Давайте поговорим обо всем завтра. Я еще не готова к вашим допросам. Идите, пожалуйста, отсюда.
  
   Я оделся и поехал в Булонь к Жаку. Таксист быстро довез меня до знакомого полицейского участка. Войдя в здание, я сразу же напоролся на моего ажана. Жак поманил меня рукой, и я вошел за ним в кабинет за стеклянной дверью. Мне пришлось пересказать речь Брендана и неудачные переговоры с Азизой. Жак был подготовлен гораздо лучше меня. Он открыл занавеску, и за ней я увидел доску, на которой были написаны имена всех, кто был в момент гибели Анны на территории Шато: я, Брендан, Анжела, Гжегош, Евгений, Ульрик и Нелли. Внизу были приписаны Марк и Давид. Во второй колонке я увидел Ульрика, Аки и Азизу - всех, кто работал с Анной напрямую. Еще были имена в третьей колонке, но я никого из них не знал. Жак достал карточки, написал по одному имени на каждой из них и торжественно передал их мне в руки.
  
  -- Джек, - начал он тоном начальника караула при передаче смены, - вот тебе десять карточек с именами. Я хочу, чтобы ты узнал как можно больше о каждом из них. Но самое главное, ты должен разузнать, как можно точнее, где был каждый из них на территории Шато с трех до четырех дня вчерашнего дня, плюс информация о том за каким чертом они туда пришли.
  
   Жак поправил волосы своей пятерней и продолжил, отгадывая мои вопросы.
  
  -- Я не могу допрашивать большинство из твоих новых друзей, потому что у многих из них есть дипломатическая неприкосновенность или специальный статус резидента. Но пару человек я беру на себя - это грузин Давид и Брендан. У обоих - обычный вид на жительство во Франции, и я смогу с ними побеседовать без особых глупостей. А все остальные - твои.
  
   Я приступил к перелистыванию карт, припоминая лица их владельцев. Мои романтические мечтания перебил Жак.
  
  -- Мы будем встречаться через день. Я хочу все закончить за неделю-две. Я не буду тебе говорить о том, что я думаю про это все, чтобы не сбить с правильного пути, который ты, скорее всего, и не найдешь.
  -- Зачем ты мне это говоришь, - перебил его я.
  -- Я просто предупреждаю тебя, что я расследую уголовное происшествие. Тогда как ты проводишь внутреннее расследование, которое возможно даст основание для открытия уголовного дела. Теперь понятно?
  -- Непонятно, но я понял, куда ты клонишь.
  -- Ну а раз так, вот прочти личные дела каждого из твоей пачки. Их нельзя выносить отсюда, так что будешь приходить раз в два дня, как я тебе уже сказал, и читать эти документы.
  
   Я подумал, а не послать ли его к соответствующей матери и ее сыну-инцеститу. За каким хреном мне надо все это? Ну ладно, Брендан выдал задание. А этот-то черт французский с какой стати мною командует?
  
  -- Слушай Жак, - приступил я к построению одного полицейского в два ряда по стойке смирно, - я тебе никто и зовут меня никак. Мне хочется тебе помочь, и мне страшно жаль Анну. Но своим тоном и поведением ты ставишь меня в такое положение, что я не могу с тобой работать.
  -- Что ты опять от меня хочешь? - дерзко ответил он.
  -- Я требую уважения. Мы делаем общее дело. Я повторяю для тупых - общее дело. И, если тебе кажется, что я твой подчиненный, - катись ты к черту! Вот твои карточки и ищи дурака на замену.
  
   Я бросил пачку бумажек на стол и потянулся за портфелем. Жак покраснел, но видимо понял все, что я ему сказал, и проскрежетал в ответ:
  
  -- Ладно, прости меня. Не обижайся. У меня у самого тут нервы ни к черту. Я тут с тобой, а у меня дома красивая жена. Я хочу к ней. А сижу с тобой. Я больше не буду. Успокойся, пожалуйста.
  -- Я надеюсь - это в последний раз, - я решил не ссориться. Давай посмотрим, что получится из моих первых интервью и подумаем, как это продолжить.
  -- Спасибо.
  
   Жак прошагал взад и вперед по офису, готовясь к выдаче поручения. Он еще раз глянул на меня.
  
  -- Я сильно сомневаюсь, что это самоубийство. Я не знаю, кто это сделал, но уж слишком много совпадений, чтобы все произошло само собой. Давай попробуем реконструировать тот день. Я прошу тебя начать с Анжелы и Евгения. Оба они были в самСм здании Шато в тот момент, когда она упала. В первую очередь, нам нужно точно узнать зачем они туда поехали и были ли они вместе. Во-вторых, узнай об их отношениях с Анной. И как можно подробнее всю историю их прихода в твою контору в дополнение к вот этим файлам из отдела кадров. Так и быть, я тебе их скопирую, но надеюсь на твою порядочность и то, что ты никому про это не скажешь.
  
   Я вышел из участка и поехал домой. По дороге я зашел в офис Франс Телекома, чтобы подключить домашний телефон. Тут выяснилось, что кроме договора о найме, мне нужно дать свой номер счета в банке (оплата снимается автоматически - и иначе невозможно) и сообщить фамилию предшествующего нанимателя моей квартиры. Ни того, ни другого у меня не было - и я пошел несолоно наевшись. Дома выяснилось, что у меня еще и отключили свет. Позднее я узнал, что г-н Барон сделал это сразу же после подписания контракта. В темноте, я пробрался к своему ложу из тряпок и промерз на нем до самого утра, проклиная всех, кого встретил за последние пять дней и еще то мгновение, когда решил приехать в Париж.
  
   Как только рассвело, я пошел прямо в отдел персонала в Шато и, прождав пару часов пока тамошние дамы напьются утреннего кофе и после подписания всех бумаг, зашел в офис банка внутри конторы и попросил открыть мне счет. Полуголая барышня за стойкой сообщила мне, что она почти не говорит по-английски, и быстро удалилась. Я простоял с полчаса, ожидая кого-нибудь, но никто не появился. Эта торричеллиева пустота банковского офиса стала меня безумно раздражать, и я заорал не своим голосом. На мой зов из темного кабинета вышел нерасчесанный молодой человек и начал что-то быстро говорить на своем загадочном языке, который он считал английским. Он гордо сообщил, что занимается выдачей кредитов, и такая ерунда как открытие счета находится вне его обязанностей. Я попросил позвать менеджера. Мне было сказано, что менеджера нет, и сегодня не будет. Я попросил позвать кого-нибудь, кто может мне помочь. Мне ответили, что помочь себе могу лишь я сам, если заполню формы открытия счета, которые лежат перед моим носом. Непричесанный ткнул пальцем в пачку бумажек. Я попросил содействия в заполнении документов, на что мне резонно сообщили, что если я такой тупой, что не могу даже это заполнить, то мне, пожалуй, стоит вернуться в школу для получения основ грамоты или обратиться к врачу для излечения старческого кретинизма. После этого молодой человек развернулся на каблуках и вернулся в свою темную комнату.
  
   Примерно через пару минут оттуда же вышла моя первая барышня и, взяв паспорт и контракт с конторой, молча заполнила все формы. Так же молча, она дала мне пачку временных чеков и бумажку с надписью, что carte blue (кредитку) мне вышлют по почте. После этого она сказала "c'est tout" (все) и опять удалилась. Пораженный культурой обслуживания не менее, чем всем остальным за последние дни, я выполз из Шато и направился в офис.
  
   Автобус РС1 застрял в пробке у остановки Порт де ля Муэтте, что позволило мне прочесть документы от Жака. В анжелином резюме был подробно прописан ее путь от эскорт-переводчицы в Кишиневе до администратора (так здесь именовались специалисты) отдела Брендана. В бумагах Евгения в разделе образование были вписаны десятки курсов. Выходило, что он - профи по всем предметам на свете от борьбы с коррупцией до финансирования инфраструктурных проектов. В последнем параграфе Женя гордо написал, что окончил с отличием курсы менеджеров высшего звена. Я мысленно представил его входящим в офис компании типа Мерседес Бенц, садящимся на стул и спрашивающим: "Ну и чем тут у вас руководить" и невольно заржал. И сразу же скорее почувствовал, чем увидел, как пол-автобуса повернулось ко мне своими вопросительными физиономиями. Я немедленно заткнулся, вышел на ближайшей остановке и пошел в офис пешком.
  
   Примерно в ста метрах от офиса я увидел Анжелу и побежал за ней. Мы вежливо поздоровались, и мне удалось договориться, что мы встретимся после обеда. "Только не больше, чем на полчаса, - попросила она, - а то я пишу программный документ для правительства России!"
  
  -- Чево? - не удержался я от вопроса.
  -- Я работаю по России. В частности взаимоотношениями ее руководства и крупных олигархов. Мой отчет будет передан премьер-министру.
  -- И как они?
  -- Кто они? - Переспросила Анжела.
  -- Отношения. Насколько я понимаю, все кто надо уже сидят, а кому этого не понадобилось, давно уехали.
  -- Вы, как-то, Джон, слишком упрощенно воспринимаете современную общественно-политическую ситуацию России. Мне кажется, вы могли бы побольше знать, чтобы работать в нашем отделе профессионально.
  
   Я вспомнил закон природы, что величина амбиций и понтов обратно пропорциональны сумме опыта и умственных способностей, и остановился на ступеньке от изумления от миниатюрности последних, так как строки ее резюме еще не стерлись у меня из памяти.
  
  -- А кто же заказал такой отчет? - вырвалось у меня.
  -- Никто не заказывал. Я пишу его для них по собственной инициативе, кстати, поддержанной Бренданом.
  -- И они будут читать?
  -- Да, конечно, мы его вышлем прямо Фрадкову!
  -- А на каком языке ты его пишешь? - язык присох у меня к горлу.
  -- По-английски...
  
   Я понял, что большего не перенесу, и, не прощаясь, повернул к своему офису. Телефон дребезжал на все лады. Я схватил трубку и услышал Васеньку из Питера. Он мне сообщил, что приедет в субботу, и чтобы я не забыл купить вина. Я тремя предложениями рассказал ему мои приключения и попросил позвонить Аниной маме и узнать, когда она приедет в Париж. Васенька перезвонил через час и сказал, что мне повезло как всегда, и Мария Сергеевна Шаляпина прилетит вместе с ним в одном самолете. Я подтвердил, что встречу всех в аэропорту и еще попросил поддерживать ее во время полета.
  
   Выйдя из офиса, я увидел Евгения в комнате отдыха этажом выше. Он пил кофе из маленькой фарфоровой чашечки, оттопырив мизинчик в сторону.
  
  -- Ну, господин следователь, - обратился он ко мне голосом полным сарказма, - начинайте свой допрос.
  -- Я, уважаемый Евгений, провожу внутреннее расследование. Это не следственные действия (для этого есть полиция). Мне нужно опросить всех. И составить отчет.
  
   Евгений кивнул, презрительно хмыкнув. Я же сделал вид, что так и надо, и продолжил:
  
  -- Ну и так, как вы сюда попали? Я имею в виду эту организацию.
  -- Как все! Я прошел интервью, и меня взяли на работу.
  -- А что вы делали до этого?
  -- Я работал в американской компании в Вашингтоне. Эта компания осваивала гранты американского правительства.
  
   Я по-новому глянул на еще одного представителя племени, жившего за счет моих налогов.
  
  -- А почему вы приехали сюда?
  -- Я объясняю, был объявлен конкурс на должность. Я прошел скрининг, интервью, и меня взяли. У меня еще не было случая, чтобы меня не взяли на работу после первого же интервью, - сказал он с каким-то странным вызовом.
  -- И сколько же раз вы проходили подобные процедуры до конца? - Не удержался я, слегка закипая.
  
   Евгений не ожидал такого удара и покраснел. Он сразу догадался, что я уже прочел его личное дело и заметно струхнул.
  
  -- Это не важно.
  -- Ну, а все-таки?
  
   Я решил, что добью его сегодня, чтобы больше не тратить время.
  
  -- Два раза.
  -- А, - деланно зевая, протянул я, - тогда понятно. У вас еще все впереди. Хотя скорее нет. Ну, это я так для философии. А чем вы занимаетесь?
  -- В настоящее время я готовлю программу для государств бывшего СССР.
  -- Для всех стран? Извините, я не понял.
  -- Нет, для стран СНГ.
  -- Еще раз, для всех стран СНГ?
  -- Да! Мы готовим общую программу для обучения высшего руководящего звена всех государств СНГ.
  -- А кто будет учить? (Я все никак не мог поверить такой наглости, хотя Анжела и Гжегош меня уже слегка подготовили).
  -- Многое будем делать своими силами. Я буду вести семинар для...
  
   Я выключил звук в своей голове, чтобы не слушать продолжение глупостей. Минуты через три его речи, я потянулся, и, глядя ему прямо в глаза, трахнул промеж глаз вопросом:
  
  -- А что вы делали в Шато в тот день?
  
   Евгений напрягся, его глаза засияли каким-то странным светом. Он поднял голову кверху и произнес с интонациями медиума:
  
  -- У меня была назначена встреча в отделе публикации документов.
  -- А почему вы туда пошли с Анжелой?
  
   Он неумело-притворно удивился и сказал:
  
  -- Я там был без нее. Я встретил Анжелу уже на выходе.
  -- А вы видели само происшествие?
  -- Нет, но я видел вас рядом с телом.
  -- Откуда?
  -- С балкона третьего этажа, откуда она упала!
  -- А вы как там оказались?
  
   Евгений понял, что сказал лишнее. Он поглядел на часы и, не ответив на мой вопрос, сообщил мне, что у него срочная встреча с большим начальством, и ему нужно бежать. Я отпустил его с миром, взяв обещание, что мы продолжим нашу беседу сегодня ближе к вечеру.
  
   Я зашел к Ульрику и позвал его прогуляться. Тот охотно согласился, и мы вышли на улицу по дождь. Датчанин уверенно провел через подземелье метро прямо в Пале де Конгре, где мы сели за столик в кафе рядом с магазином, который назывался World Trade Center (Всемирный Торговый Центр). Я вздрогнул, когда до меня дошел смысл названия, но взял себя в руки.
  
  -- Ульрик, - начал я первым, - объясни мне еще раз, что у нас за отдел.
  -- Что ты имеешь в виду?
  -- С кем бы я не разговаривал, кроме, конечно же, тебя, - все они, как минимум нобелевский лауреаты. Ведут программы для высших чиновников. Кто эти люди? Почему я никогда о них не знал до моего приезда сюда? Они что вправду пишут президентам и премьер-министрам? И правда кто-то их слушает?
  
   Ульрик громко рассмеялся, вызвав сильное эхо.
  
  -- Эх, ты, Джек, смешная голова. Ты же работал в такой же конторе в Вашингтоне. Ты хочешь сказать, что там таких не было?
  -- Были, конечно, но не в такой концентрации. И потом, многие из числа им подобных прошли по сложной бюрократической лестнице и, как мне кажется, были достаточно опытными, чтобы не говорить глупостей. И не делать их. А потом, у вашингтонской конторы есть деньги для инвестиционных проектов в дополнение к исследованиям и обучению. А последние два элемента обычно проводят не самые последние люди. Здесь же выпускник геофака образца 1991 года - в самый развал Союза - обучает государственных служащих. И чему он может научить?
  -- Это уже философский вопрос, - оборвал меня Ульрик. Я лично так больше не думаю: даже списывая, брендановский народ чему-то учится. Так что, не совсем они такие, как тебе показалось. А во-вторых, многие семинары проводятся либо здесь в Париже, либо в иных приличных местах. При этом платятся неплохие командировочные. Так что все нормально. Народ едет и радуется Франции, или там Берлину.
  
   Ульрик усмехнулся себе под нос, что-то вспоминая и выдал:
  
  -- А что до результата - это я тебе расскажу, как это бывает. Я по образованию - биолог. Наш факультет, где я учился, проводил исследования кормовых добавок на грант от химической компании, этих добавок производителя. Так вот, если была прибавка к весу коров, то мы писали, что это безусловно добавка, а если привеса не было, то это значит, крестьяне не соблюдали технологию кормления.
  -- Да пошел ты, - не выдержал я, - такого не бывает в Дании.
  -- Еще как бывает. Все зависит он размера контракта и скорости его выполнения. Ну, давай ближе к делу, что ты хотел спросить?
  
   Я достал из кармана карточки с именами, которые получил от Жака, и разложил их перед Ульриком.
  
  -- Скажи мне, что ты знаешь, про каждого из них. Кто с кем работает и общается. Но начни с Шаляпиной. Расскажи мне, как можно подробнее как ты ее увидел, и как она относилась к тебе и прочим в этой шобле.
  -- Это что, допрос?
  
   Меня так достали такие вопросы, но я решил ответить в последний раз.
  
  -- Нет не допрос, но мне нужен твой взгляд на это все. Самое первое: могла ли Анна покончить собой?
  
   Ульрик печально глянул в окно и допил остатки из своей чашки и неохотно ответил:
  
  -- Я не знаю. Понимаешь, все русские - психопаты. Все хотят остаться здесь жить. Все всего боятся. Никто не живет нормальной жизнью, и никто не верит, что что-то можно сделать просто так.
  -- Например?
  -- Ну, скажем, из первой командировки, которую мне оформляла Анна, я привез ей какую-то туркменскую безделушку - кольцо с яшмой. Когда я ей ее подарил, она меня спросила: "А почему вы мне это дарите?" Я ответил, что просто так. Она же поняла это так, что я на что-то намекаю. Потом я как-то пригласил ее на обед и заплатил за него. Анна не успокоилась, пока не заплатила за меня в следующий раз. И так было все время. Я даже боялся ей звонить лишний раз, чтобы не сказать что-нибудь, что она воспримет за не то, что я имел в виду.
  -- А с кем она дружила?
  -- Трудно сказать. Она была секретаршей Брендана, и многие думали, что она может оказывать на него влияние. И потом, у нее был доступ к логу его встреч, е-мэйлов и всего прочего. Брендан бы убил любого, кто бы полез в его дела.
  -- Ты сам это сказал, - резко перебил я его, чем скорее всего спугнул откровенность моего датчанина навсегда, - а, может, он ее и убил?
  -- Не-е-ет! - протянул Ульрик. Он скорее бы нанял кого-то. Это я так шучу, - поправился он. Нет, ни за что не поверю.
  
   Я подумал про себя, что все гораздо более запутано, раз даже Ульрик зачем-то темнит, и вернулся к основной теме:
  
  -- Но она сама, могла бы прыгнуть с балкона. Ты-то как думаешь?
  -- Если бы это уже не случилось, я бы думал, что не смогла. Не похоже на нее. Но все может быть. Я не знаю.
  -- А ее кто-то травил в отделе то?
  
   Ульрик не сразу ответил. Он явно что-то знал, но видимо решил приберечь это для себя после моего прыжка в сторону Брендана.
  
  -- Я не знаю и не хочу гадать. Как только в прошлом году мне дали понять, что Брендан меня здесь держать не будет, то занимаюсь, в основном, моим следующим трудоустройством. Мне жаль Анну, но, по большому счету, у меня сейчас другие проблемы, и я никем, кроме собственной персоны, не занимался последний месяц, а писули нашего отдела не читал весь последний год. Спроси Аки - японку из нашего отдела. Она все-таки женского рода. Может она тебе поможет.
  
   Мы встали из-за стола и той же партизанской тропой метро пробрались в здание нашего отдела.
  
   У моего компьютера лежала бумажка с просьбой срочно позвонить Васеньке в Питер. Я набрал его, и в ответ на "алло" получил минутный поток мата в адрес меня и всех моих родственников. Я поправил его, сказав, что все мои родственники в равной степени и его тоже, в том числе и он сам. Васенька успокоился и изложил мне суть своего праведного гнева. Все дело в том, что французское консульство испортило ему лишнюю страницу при проставлении визы, что приблизило срок обмена его паспорта, а это кроме денег еще стоит и кучу нервов.
  
  -- А я то тут причем?
  -- А если бы ты не приехал в Париж, я бы туда не поехал!
  -- Ну ладно, я тебе компенсирую вином и экскурсиями. Других проблем нет?
  -- Пока нет, но могут быть, если ты не запасешься алкоголем - я приезжаю поздно. А в выходные, я слышал, у вас там не продают.
  -- Хорошо, я куплю еще вина. Но знай еще, что арабские лавки продают выпивку круглосуточно и без выходных, - успокоил я его.
  
   Я вышел из офиса и пошел искать Анжелу. Я застал ее за столом, заваленным кучей книг: она что-то печатала со страшной скоростью, попеременно заглядывая в толстенный фолиант и экран компьютера. Она меня не заметила. Я с трудом подавил первое желание прочесть, что она там кропает, и негромко кашлянул. Анжела вскочила от неожиданности и даже бросилась с кулаками, но потом узнала меня и стала громко высказывать свое неудовольствие тем, что я прервал ее рабочий процесс (творческого списывания, - добавил я про себя). Мне пришлось напомнить, что она обещала мне интервью сегодня утром. Анжела поглядела на часы и сообщила мне. Что у меня есть тридцать минут, а после этого, она вернется к своему важному труду. Мне пришлось напомнить ей, что я веду внутреннее расследование, и, если она предпочитает, то мы можем делать его и в соответствии со всеми формальностями, за получением разрешения на которые у меня дело не станет (тут я слегка загнул). И тогда, ей придется прерваться на пару рабочих дней.
  
   Анжела вызывающе хмыкнула, но все же согласилась отвечать на мои вопросы сегодня.
  
  -- Ну, что ты хочешь узнать? - начала она. Я ее практически не знала. Она была секретаршей и мы с ней не пересекались, кроме случаев, когда она мне оформляла командировки и оказывала секретарские услуги. Я владею французским в полной объеме и в ее помощи не нуждалась.
  -- А что Анна хорошо знала французский?
  -- Достаточно хорошо для русской.
  -- Что ты имеешь в виду?
  -- Ну, обычно русские его плохо знают и плохо учат. Кроме того, у моего родного румынского языка - много общего с французским, поэтому мне легче...
  -- Я спрашиваю про Анну, - перебил я ее попытку ухода от основной темы, - и в чем была ее роль в работе с тобой?
  -- Она должна была вести мои документы: готовить публикации к печати, оформлять документы, ну и прочие дела.
  -- И как она справлялась?
  -- Могла бы получше. Здесь, в Париже, не такой ведь большой рынок, могла бы и лучше стараться.
  -- В чем это выражалось?
  -- Ее никогда нельзя было уговорить остаться на полчаса попозже или работать в выходные. Как ты понимаешь, у нас тут, скорее, творческий процесс, а Анна сводила все к производственному циклу.
  -- То есть?
  -- Она всегда приходила и уходила минута в минуту. Если я не успевала, то она никогда не ждала, и очень часто мне приходилось делать самой секретарскую работу во внеурочные часы. А это очень тяжело после творческого дня. Ты, надеюсь, меня понимаешь?
  
   Анжелин корабль амбиций понесло дальше в Эвксинский понт. Я решил не расспрашивать про ее извилистый жизненный путь в направлении Эйфелевой башни и перешел на "вы".
  
  -- Да уж, как не понять. А скажите, Анжела, что вы делали в Шато в тот день?
  
   Моя собеседница хоть и была готова к этому вопросу, но все равно резко дернулась и побледнела.
  
  -- Я ходила сдавать отчет о командировке.
  -- Когда вы туда пошли?
  -- Примерно в пол-второго.
  
   Анжела закашлялась, и отхлебнула воды из пластиковой бутылки, которая стояла радом с монитором.
  
  -- И долго вы там были?
  -- Два часа. Примерно до четырех.
  -- Вы видели само происшествие?
  -- Нет! Ну не совсем, - поправилась она, - я видела толпу и слышала, что какая-то женщина упала с балкона. Но я не большой любитель подобных зрелищ, и поэтому быстро ушла в офис.
  -- А вы видели меня в Шато в тот день?
  -- Нет!
  -- А Евгения?
  -- Я его встретила у выхода, и мы поехали вместе.
  -- А почему же я вас не видел, ведь вы же поехали на РС1? Я видел Брендана на остановке. (Я припомнил его приветственную улыбочку, и меня передернуло).
  -- Нет-нет, мы пошли к метро. Да. Я тоже видела Брендана, и мы решили не ехать с ним вместе.
  -- Почему?
  -- Ну как "почему", чтобы ничего не обсуждать.
  -- Но вы же не знали, что погибла именно Анна.
  -- Да не знала. Но мне сказал об этом Евгений, когда мы встретились с ним у выхода из Шато.
  -- И вы решили, что так и надо.
  -- Что вы имеете в виду? (Анжела взвилась в небеса от злости).
  -- Но она же была вашей коллегой или может быть даже подругой...
  
   Анжела яростно замотала головой, как бы отрицая какие бы то ни были отношения с Анной. Я перешел к следующему вопросу.
  
  -- А кого еще вы видели в Шато в тот день из нашего отдела?
  -- Дайте вспомнить. Скорее всего, никого. Я не помню.
  -- Но ведь это было позавчера.
  -- Я вам ответила - не помню! - неожиданно рявкнула на меня молдаванка, - я вообще хочу забыть тот день навсегда!
  -- Ладно. Последний вопрос. А что там делал Евгений?
  -- Я не знаю, спросите у него.
  
   Я понял, что на сегодня мне уже ничего не удастся добавить от нее к моему знанию, и быстро распрощался. Из офиса я сразу позвонил Жаку, чтобы рассказать о моих первых допросах. Жак внимательно слушал, не перебивая, и мне когда мне показалось, что нас разъединили, я даже переспросил, на линии ли он. Когда я закончил, Жак радостно сообщил, что у нас появилось двое подозреваемых.
  
  -- Что произошло, - переспросил я, - с чего ты взял?
  -- Оба врут. Издательский отдел конторы находится не в Шато, а в Булони - я это знаю: отдел находится на рю де Дом в трех кварталах от моего участка. Так что Евгений просто наврал тебе. А отдел командировок закрывается в два часа - Анна прямо перед падением с балкона была именно там, чтобы получить билеты для Гжегоша, я узнал об этом сегодня. Тем более, Анна могла сдать документы анжелиной командировки сама. То есть твоей визави там нечего было делать.
  -- И что мне делать теперь?
  -- Опроси еще раз Евгения, раз он тебе обещал еще одно интервью. Только случайно не скажи ему то, что я тебе сказал. И поговори с японкой. Она, похоже, кое-что знает. Анна ставила ей фонетику французского два раза в неделю. Возможно, та знает гораздо больше.
  
   Я побрел по темному коридору в офис Евгения. Увидев меня, он стал резко собираться домой. Мне пришлось пообещать, что мы будем говорить не больше пятнадцати минут.
  
  -- Скажите мне, дорогой компат, а когда вы встретились с Анжелой?
  -- Когда? В тот день?
  -- Да, именно так.
  -- Прямо у ворот Шато, сразу после происшествия, - сообщил он мне домашнюю заготовку. А что?
  -- Я забыл, что вы делали там?
  -- Я был там по делам.
  -- Если можно, напомните мне еще раз, что вы там делали.
  
   До Евгения, видимо, дошло, что я его поймал на вранье. Он недобро глянул на меня и резко спросил:
  
  -- А какое это имеет значение в этом деле?
  -- Имеет, раз спрашиваю. Вы говорили что-то про издательский отдел, если я правильно помню...
  -- Нет. Я туда приехал по своим личным делам. Но я не хотел говорить об этом вам, поскольку я бы не хотел, чтобы Брендан узнал об этом.
  -- Но он же видел вас там!
  -- Нет, меня он не видел. Но я видел его.
  -- И все же, - я решил вытянуть его кишки наружу, - что вы там делали, и когда вы там встретились с Анной?
  -- Я не встречался с ней. Я вообще ее увидел уже после происшествия...
  -- А Брендана?
  -- Прямо перед этим. Я, когда его увидел, точнее его спину, то сразу побежал в сторону балкона, мимо которого он только что прошел.
  -- И все же, что вы там делали?
  -- Где?
  -- В Шато, черт побери, - я потерял терпение и заорал страшным голосом.
  
   Он закрутил башкой в разные стороны в поисках ответа или, скорее, адвоката.
  
  -- Повторяю, я там был по личным делам.
  -- Евгений, в настоящий момент, здесь нет ничего личного. Или вы скажете правду, что вы там делали, или я сообщу в полицию, и тогда они все и так узнают...
  
   Евгений обреченно посмотрел на меня и сдался:
  
  -- У меня были очень странные отношения с Анной. Она очень хорошо знала предмет моей работы, но при этом оставалась секретаршей. Еще мы учились с ней в одном институте и когда-то жили в одном городе.
  -- Санкт-Петербурге? - перебил я его.
  -- Да, мы переехали в Штаты из Питера, - продолжил Евгений в секунду ставшим похожим на шарик, из которого выходит воздух. - Когда я узнал об Анне все от Анжелы, то начал опасаться, что Шаляпина будет претендовать на мою должность, тем более, что мы учились с ней в одном университете, правда она - социолог. Но она никогда ничего не критиковала, хотя я знал, что любой мой текст или отчет дотошно перечитывает. За день до ее смерти, я услышал от Анжелы, что Анна встречалась с Бренданом. До этого, утром я видел у нее на столе распечатки моих текстов, раскрашенные маркерами и вопросами. Я не знаю, о чем Брендан говорил с Анной, но я видел, что после встречи все эти тексты лежали в корзине с мусором. Но потом, уже вечером, когда мы праздновали день рождения Гжегоша, этих бумаг там уже не было. И, когда в тот день я увидел ее с большой папкой в руках, направляющейся в Шато, я испугался. Мне показалось, что она взяла вчерашние бумаги и понесла их в главное здание. И мне хотелось узнать куда. Я увидел вас в погоне за автобусом и обошел угол, чтобы поехать с параллельной улицы на такси. Я приехал раньше Анны, но она увидела меня, прямо у ворот. Я поздоровался и сказал ей, что иду в отделение банка. Она ничего не сказала мне в ответ, даже не улыбнулась, и я испугался еще сильнее, потому что она пошла в направлении отдела кадров. Я поотстал, но потом пошел за ней. Мы опять встретились лицом к лицу. Я понял, что от судьбы не уйти, и мои худшие предчувствия сбываются. В этот момент я увидел Гжегоша вместе с Нелли и попытался скрыться. Тут мне навстречу вышел Брендан - но он меня не увидел или не узнал, так как я шел против света от балкона. Я пошел за ним, и тут же услышал крик и шум собирающейся толпы. Дальше вы все знаете.
  -- Позвольте, Евгений, а где была Анжела, и как она попала в Шато? - я решил закончить с этими двумя.
  -- Я, правда, не знаю. И ничего совсем не знаю про Гжегоша и Нелли. Простите меня, что я сразу не сказал всю правду. Я просто не хотел ни в чем участвовать, тем более в расследованиях. Мне и моей жене здесь очень нравится, и я боялся...
  -- ОК, - решительно закончил я беседу. Я не буду рассказывать никому о ваших страхах и фобиях, но вы, скорее всего, должны будете все это повторить французскому следователю. Не волнуйтесь, это будет не допрос: мы попробуем воссоздать те часы. Прошу вас никому ничего не рассказывать пока. По крайней мере, того, что вы мне сказали сейчас.
  
   Японки не было на месте, телефон Жака не отвечал, и я вышел из офиса и поплелся домой. По дороге мне удалось заключить контракт на подачу электричества в мою квартиру, а также предпринять попытку установить телефон. С последним выяснилось, что мне нужно иметь сертифицированный аппарат, который продавался тут же в офисе Франстелекома. Я удачно притворился дураком и не стал его покупать, разумно посчитав, что раз я и так привез с собой аппарат из Штатов. Что же касалось света, то мне его пообещали в понедельник утром. Я улыбнулся сам себе и подумал о Васе, которого это тоже, наверняка, развеселит.
  
   На следующее утро в субботу я пошел покупать кровать. Мне хотелось ее установить до прилета Васи, чтобы не тратить время на покупки, когда он будет здесь, и заодно порадовать его моей расторопностью. Я подошел к маленькой мебельной лавке, которую заприметил еще в день приезда, и обнаружил, что она не работает в выходные. Я проехал три станции на метро к более крупному мебельному, но и там все было закрыто. У метро я увидел рекламу ИКЕА и решил посетить этот продукт глобализации мебельного рынка.
  
   Пригородная электричка довезла меня до места назначения, и я, после недолгой прогулки по знакомым шведским коридорам выбрал три кровати для своей семьи и заплатил, включая доставку к моему дому. По дороге к пригородному поезду, до меня дошло, что оплаченные кровати привезут в течение ближайших двадцати дней. Я бегом вернулся в магазин, чтобы отменить покупки, но мне сказали, что вернуть деньги не могут, но зато у меня есть теперь кредит на сумму моей инвестиции в шведскую экономику с французским сервисом. Пришлось согласиться с новыми икеа-условиями и пилить домой.
  
   Я провалялся на моем полу до самого вечера, читая парижские путеводители и готовясь к приезду Васи и матери Анны. В десять я приехал в Шарль-де-Голль. Огромная толпа русскоговорящего народа стояла у матовой двери зала прилетов. Пассажиры довольно долго не выходили. Но вдруг раздался страшный рев на все здание аэропорта:
  
  -- Осама, - позвал некто, крича в мою сторону, - Осама! Бин-Ланден!
  
   Я оглянулся в поисках высокого бородатого брюнета, известного мне с фотографий про десять наиболее разыскиваемых по всему миру Интерполом и никого не увидел. Зовущий пробрался через расступившуюся толпу, и узнал моего родственника, который обнял меня своими огромными лапами, продолжая играть свою роль на веселье всем встречающим:
  
  -- Осама, ну что же ты не отвечал. Я зову тебя, зову, а ты как будто забыл меня и даже свое имя!
  
   Я решил подыграть ему:
  
  -- А ты, мулла Омар, почему без орденов? Как же я тебя узнаю без любимого калаша, которого я тебе подарил для охоты на неверных?
  
   Вася оценил мой юмор, и мы шумно поздоровались, употребляя исламские религиозные выражения. Затем, ничуть не смутясь, он подвел меня к очень маленькой женщине с заплаканными глазами. Я понял, что это и есть мать погибшей секретарши. Я задумался на долгую минуту, чтобы придумать что-то соответствующее моменту, но тут ее руку подхватил какой-то француз, с которым она была, по всему, знакома, и увел ее от нас. Я даже не успел договориться о дальнейшей встрече.
  
   Я довез Васеньку на такси и, при свете свечей, мы надрались местного бургундского до потери пульса. Я рассказал ему о моем расследовании. Отсутствие света и телефона не оказало никакого видимого эффекта на моего родственника. Наутро с похмелья Вася решил напомнить французам, кто брал Париж в 1813 году. Мы вышли в кафе, и он, используя только русские нецензурные выражения, заказал нам прекрасный завтрак. При этом три официанта непрерывно плясали вокруг, подливая кофе и предлагая новые и новые блюда, которые Вася кивками головы принимал или отвергал. Счет, правда, пришел соответствующий, но удовольствие того стоило.
  
   Во время нашей трапезы, он рассказал мне о своих встречах с мадам Шаляпиной, как он называл маму Анны, а так же все, что он думал об этом деле. Из его слов выходило, что Анна сама виновата в происшествии: она с детства учила французский и все время говорила на нем (что безусловно непатриотично, с точки зрения Васи). Она сама приехала в Париж и, поначалу, тянула лямку нелегала, а затем, после перехода в контору, продолжала издеваться над собой, терпя всех сотрудников моего отдела. Вася даже назвал пару имен. Я спросил в ответ, а какие были у нее другие варианты. На что Вася меня сразу же назвал продажным империалистом и прихвостнем капиталистической реакции. И добавил, что это вообще стыдно покидать страну в трудные времена, как сделал один двоюродный брат его деда в 1916 году. Я не выдержал и заорал на него:
  
  -- А что ей надо было делать? Что ты строишь из себя защитника отечества, прямо как Минин и Пожарский? Что ей было делать в твоем Питере, кроме как идти в секретарши и содержанки. Красивая умная грамотная девка не могла ничего найти себе в то время, а ждать, когда оковы тяжкие падут, - ищи дурака из сказок.
  -- Я не говорил об этом, ты, несчастный, - ответил мне Вася тоном восточного мудреца, - Я говорил тебе, что она шла на все унижения, чтобы остаться в Париже. И это плохо.
  -- А куда ей еще было идти?
  -- В нормальное место. Я ведь разговаривал с ее матерью - и знаю, что такие возможности были, но Анна не хотела слушать. Я уверен, что там было что-то еще, кроме визы и разрешения на работу. Уж больно крепко ей хотелось быть поближе к Брендану...
  -- Что ты имеешь в виду? - я даже почесал башку от его последней фразы.
  -- А то, иностранный мой родственник, - что ничего на свете не происходит просто так. Она хотела работать в твоем отделе. Ее мать только об этом и говорила, что бедная Анечка мечтала работать там и больше негде. И ты должен узнать почему, если тебе и вправду хочется узнать причину смерти.
  -- Может, она была мазохистка?
  -- Не знаю уж насчет этого, но все совсем не просто. То, что ты рассказал мне про Евгения и Анжелу, ни о чем не говорит. Этот новоявленный американец с петроградской стороны, скорее всего трус, и ни на что не способен. С Анжелой слегка сложнее, но и она, по-видимому, там была случайно - она мечтает о французском паспорте не меньше чем о муже. Про остальных ты пока и сам ничего не знаешь.
  
   Мы пробродили по Парижу все воскресенье. Мне пришлось выпить годовую норму вина, чтобы сравняться с моим гостем. Рано утром в понедельник в шесть утра дали свет. И тут же зазвонил телефон, который я подключил без спросу. Звонил Жак. Он попросил нас с Васей прийти к нему в участок к восьми утра и через стекло посмотреть допрос Марии Шаляпиной.
  
   Мы приехали в Булонь на трамвае. Вагон шел вдоль немыслимого количества граффити на заборах и стенах. Некоторые из них были очень даже симпатичными, но в основном это были картинки против американцев или полиции. Я пытался разговорить Васю на тему нашей покойной, но ничего не удавалось. В конце концов, он сказал:
  
  -- Я не пойду в ментовку. Не обессудь. Ну не могу и все. Вечером увидимся, и ты мне все расскажешь. И потом, у меня осталось два дня на Париж, и тратить их на трупы, даже самые лучшие в мире, я не хочу.
  
   Я посадил его на электричку, идущую к собору ихней богоматери, а сам побрел к Жаку. Мать Анны уже сидела в его офисе, когда я зашел, и безуспешно пыталась понять смесь англо-французского языка, который сыпался на нее. Жак обнял меня и попросил переводить. Я поупирался для приличия, но приступил к обязанностям, которые всю жизнь ненавидел.
  
  -- Мария Сергеевна, - перевел я первый вопрос Жака, - могла ли Анна совершить самоубийство?
  -- Нет, никогда и ни при каких обстоятельствах. Нет.
  -- Почему вы так считаете.
  -- Во-первых, я ее мать и знаю, что говорю. Во-вторых, она была очень сильным человеком. Всегда. Ее ничто не могло остановить, если она приняла решение. Она решила добиться успеха в Париже, и она шла к нему и, я уверена, наверняка бы его достигла, если бы кто-то ее не столкнул с балкона. Да, столкнул.
  
   Анина мать глядела прямо перед собой, и говорила, чеканя слова, словно маршируя перед мавзолеем, каждый раз повторяя последнее слово, как бы переводя каретку пишущей машинки после завершения параграфа.
  
  -- А кого вы подозреваете? И вообще, кому она могла мешать? - Жак решил идти вперед.
  -- Я не знаю, но, наверняка, это связано с ее профессиональной деятельностью. Ее деятельностью.
  -- Но ведь она была лишь секретарша, - не выдержал я ее тона, - что вы такое говорите?
  -- Вы тоже ничего не знаете, молодой человек, - мадам Шаляпина даже не повернула голову в мою сторону, - у нее был план достижения успеха. Всегда был. Она его выполняла.
  -- И что это за план? - прокричал мне в ухо Жак, когда я закончил перевод.
  -- Она хотела перейти из секретарши, как ваш друг только что ее обозвал, в постоянные сотрудники. Для этого нужно было подтвердить ее умения и стать гражданкой Евросоюза. И все.
  -- Ну, второе, допустим, понятно, - я перестал играть в сочувствие, - а как же она могла подтвердить свои умения, и какие из них?
  -- Анна, по своему образованию, профессиональный социолог. Профессиональный - во всех смыслах этого термина. Она владеет... Нет, не так, владела, - голос Шаляпиной дрогнул в первый раз за пятнадцать минут, - всеми навыками социолога - от математики, до полного применения социологических методов. У нее не было публикаций - и только на этом основании ее отказывались продвигать по службе. Но у нее всегда был план. И она его выполнила.
  -- Поверьте мне, не все так просто в этом вопросе, - перебил я ее, - я имею в виду трудоустройство.
  -- Анна, - продолжила Шаляпина, не реагируя на меня, - выбрала тему самостоятельно. По коррупции в финансировании экологических проектов. Она написала прекрасный отчет и должна была его представить на этой неделе. Но не успела.
  -- А кто видел этот отчет?
  -- Я его видела, но прочесть не смогла, так как этот отчет был написан по-английски.
  -- И кому она его показывала?
  -- Вы что, не понимаете, что я вам говорю? Она показала отчет мне! Я его видела! - крикнула она на меня, заглушая
  -- И еще кто? - я тоже начал орать. Откуда вы знаете, какой хороший он был, если вы его не читали?
  
   Шаляпина посмотрела на меня взглядом кошки, когда она следит за тараканом, без всякого желания на него охотиться.
  
  -- Прекратите на меня орать, - сказала она тихо, - я знаю все о моей дочери. И о ее способностях. Все. И, если она написала отчет, то он был самым лучшим. По другому - никогда не было.
  
   Жак схватил меня за рукав и вытащил в коридор.
  
  -- Джон, неужели ты не видишь, старуха спятила, - зашептал он мне громко. И ты ее дальше загоняешь в психушку.
  -- С чего ты взял?
  -- Ты что! Какой отчет, какая экология? Она все придумывает на ходу. Вошла в роль и несет.
  -- А может быть, и нет?
  -- Нет, дорогой, вот тут все очень просто. У нее погиб ребенок, и она думает, что он был самым лучшим в мире. Так всегда бывает и у всех в подобной ситуации. Нет никакого отчета, и не никогда не было. Были амбиции, был какой-то социологический университет, и все. Потом был Париж для нелегалов. Потом был ее милый друг француз, который решил жениться на другой. Потом, всего год назад, она нашла себе бренданский офис.
  -- Ты же мог это мне все раньше рассказать, - только и смог я ответить.
  -- Не мог, и не знал. И не знаю, правда ли то, что я тебе сказал. Но я уверен, что это так, когда увидел, как старуха закатывает глаза. Я видел такое уже много раз.
  -- А балкон? Почему она там оказалась? И зачем оттуда прыгнула?
  -- Не знаю, но думаю, что мы где-то рядом с ответом.
  -- Я не уверен. Давай-ка я разберусь с этим отчетом, - предложил я.
  -- Ладно, так и сделай. Сейчас придет официальная переводчица, - Жак улыбнулся, чтобы предотвратить мой взрыв, - по трудовому законодательству она может работать с девяти до пяти. Я поэтому тебя и позвал, продолжил он с виновато-хитрой улыбкой, - чтобы получить еще час на допрос. Я тебе перезвоню, когда закончу.
  
   Через минут пятнадцать я был уже на работе. Когда проходил мимо офиса Брендана, я чуть не упал в обморок: Анна сидела за своим столом и что-то печатала. Я вбежал в приемную и только тогда понял, что это была не она. Катя, как звали новую секретаршу, представилась мне и сказала, что будет работать с нами вместо Анны. Я перевел дух и вернулся в свой кабинет.
  
   В соседнем офисе запел Гжегош. Я потерпел стоны минут пять, но больше не смог, и решил развеяиться разговором с ним, чтобы хоть на минуту прервать фальшь завываний.
  
  -- Гжегош, а ты не в курсе отчета, который написала Анна?
  
   Песнопения немедленно прекратились, и поляк уставился на меня как на Христа перед народом.
  
  -- Откуда ты знаешь про ее отчет? Ты что подслушиваешь мои телефонные разговоры?
  -- Опомнись, мой дорогой, какие разговоры. Но я узнал от ее матери, что Анна писала какой-то отчет на тему твоей группы...
  -- Ничего она не писала со мной. А то, что она делала было совершенно непрофессионально.
  -- Так все-таки есть отчет или нет?
  -- Нет! Ничего не было! Я посмотрел на ее программу исследований и не рекомендовал для дальнейшей работы.
  -- Почему???
  -- Потому что все было плохо. Она ведь никогда не училась в приличном месте, я имею в виду на западе...
  -- Постой-постой, ты считаешь, что если человек не учился в Краковском университете, то он уже не профессионал?
  -- А что ты имеешь в виду против Краковского университета?
  -- Ничего не имею. Но знаю, что ты его окончил, кстати, еще, когда он был в Польской Народной Республике.
  -- Ну и что!
  -- Ато, что Анна окончила Санкт-Петербургский университет уже в России, а не в СССР. И учили ее, почти наверняка, не хуже, чем тебя...
  
   Гжегош выпучил глаза и запричитал нечеловеческим голосом:
  
  -- Почему вы все ненавидите поляков? Что мы вам сделали?
  -- О, Боже, Гжегош! Какие поляки! Я просто спросил тебя, видел ли ты отчет Анны, и, если да, то о чем он был. А ты разорался так, что я понял, что отчет был, но тебе его не показали. Так?
  -- Да, так! - Гжегош не только не вставил выпученные глаза на место, но и навалился на меня сверху всем своим ростом, - ей никто не давал права писать по моей теме без моего согласия!
  -- Да, Господи, почему же? Она, наверняка, знала что делала!
  -- Да, она что-то там написала, но никто этого не видел.
  -- Окей, - я решил остановить его праведный гнев в последний раз, - но где он?
  -- Не знаю. Но я уверен, то это такая же дрянь, как она сама!
  
   Я едва сдержался, чтобы не двинуть его стулом по грязной лысине, и, не ответив, вылетел из комнаты. Присев на стул, я долго сидел неподвижно не в силах простить, что не домучил его до признания, что же было в том отчете и что вывело его так из себя. "Ну что же, - сказал я вслух, - пойду другим путем!"
  
   Маленькую и миленькую японку я застал за чтением японской же газеты. Мы еще раз представились друг другу, и мне снова пришлось рассказать о причинах моего интервью. Аки все сразу поняла и рассказала свою историю. В Париж хотят все японские девочки с рождения. Почему - никто не знает, но все хотят. Приезжают, долго устраиваются, мечтают выучить французский язык и говорить на нем без акцента. И это, учитывая японскую старательность и упорство, - многим удается. Примерно через год как язык освоен, все японки понимают, что во Франции мало языка, - еще нужно, чтобы на тебя смотрели не как на иностранца. Это, к сожалению, никогда не получается по ряду генетических причин, и тогда, все японки (Аки сказала это в третьем лице) переезжают в Лондон. В Англии с этим (в частности, и формой разреза глаз) - гораздо проще. "Вот и я туда поеду скоро - у меня все именно так", - добавила она. Я не стал поддерживать сентиментальную ненависть к стране пребывания и спросил напрямую:
  
  -- Мне хотелось бы узнать, как и когда Анна стала врагом всем в этом отделе. Я еще не слыхал ни одного доброго слова в ее адрес, и для меня это загадка, учитывая, что даже в нашем жестоком мире, о мертвых все-таки плохо не говорят...
  -- Знаете, Джон, я сама не понимаю этой ненависти. Кстати, я к ней относилась с огромной симпатией и она это знала. Но и вы поймите меня правильно, возможностей понять все, что здесь происходило, у меня было гораздо меньше, чем у других. Они все - я имею в виду русских, и для меня они все русские - говорят только на своем языке в моем присутствии. Очень редко кто-нибудь извинится за это, но все равно продолжает говорить по-русски со своим собеседником при мне живой. Только при Брендане и, может быть, Ульрике, переходят на английский. А обычно - я просто как собака - смотрю на них и всё, даже не лаю. И поляки, глядя на русских, тоже говорят между собой только по-польски.
  -- Но ведь вы пересекались по работе, что-то делали совместно. Ну не знаю, пили за дни рождения...
  -- Нет, вы не поняли меня, - поправилась Аки, - все это было. Но когда я пришла сюда, мне очень быстро дали понять, что я не смогу ничего сделать без разрешения Брендана и его команды - совсем ничего. Даже пустейшую бумажку от меня до сих пор вычитывают, как цитату из Библии. Я приняла эти правила, сразу же отступила на шаг, и с тех пор наблюдаю за офисом, не вмешиваясь и не пытаясь понять, чего они хотят. Я повторяю - я не понимаю всей внутренней кутерьмы потому, что не пытаюсь этого делать. Что же касается работы, то я выполняю все, что от меня требуется.
  -- А с Анной вы имели дело?
  -- Совсем немного. Она дала мне пару уроков фонетики, очень умело, между прочим. Но я нашла себе платного преподавателя - Анна не брала мои деньги, а бесплатно учиться я не хотела. И потом мне было неловко ее просить что-то делать. Она была такая красивая и счастливая, что не хватало смелости прервать ее телефонные разговоры или работу. Кроме того, я видела, как к ней относятся другие...
  -- Как? - перебил я ее.
  -- Конечно же, каждый по-разному, но все милые коллеги все время пытались уколоть ее.
  -- За что?
  -- За то, что она смеялась, когда ей было весело, а не когда Брендан расскажет анекдот шекспировских времен. За то, что она не стеснялась, когда чего-то не знала, и всегда спрашивала. За то, что хорошо одевалась и всегда ходила на обед, а не экономила пол-евро. В какой-то момент главной темой понедельничных планерок стало, где Анна обедала на прошлой неделе. Но она терпела и смеялась, хотя мне было понятно, что у нее в голове в эти секунды. Мне вообще она была очень симпатична, потому что в отличие от всех остальных, с кем я здесь имею дело, она никогда не жаловалась. И я не верю, чтобы она могла покончить собой.
  
   Я вскинул брови. Аки рассмеялась, глядя в сторону, и продолжила:
  
  -- Я же японка. И знаю теорию этого вопроса из первоисточников.
  -- В этом я не сомневаюсь, - зачем-то ляпнул я.
  -- Нет не в этом дело. Тут все жестче. Анна никогда не притворялась. Никогда не хвасталась своими достижениями или мифическими знакомствами. Вы знаете, например, кем был ее французский друг?
  -- Нет. Совсем не знаю. И кем же?
  -- Он - Савье Люмье - известный журналист, автор колонок в ежедневных газетах и еще пары французских журналов. Я случайно узнала его на приеме в моем посольстве примерно с год назад. И пресс-атташе японского посла сказал мне, кто он есть на самом деле. Я тогда на приеме спросила у Савье про Анну, на что он мне ответил, что они уже не друзья.
  -- И почему же они расстались?
  -- Мне сложно сказать. Но я думаю, одна из причин в том, что у организации есть строжайшие правила на взаимоотношения с прессой. А для Анны - работа в организации был вопрос не только трудоустройства, но и права на проживание во Франции. Ну а дальше, я спекулирую, я не знаю на самом деле, Анне дали понять, что ей лучше бы не иметь с ним дело как с журналистом, который негативно относится к нашей конторе. Еще, из слов Анжелы - а уж она-то знает все - я слышала, что Савье (так его зовут) не хотел жениться, или там разводиться, чтобы затем жениться.
  -- А кто знал о его профессии? - не отреагировал я на последний комментарий.
  -- Ну, пожалуйста, Джон, не притворяйтесь. Кто хотел - тот знал.
  
   У меня зачесался язык. Я помялся с минуту, пытаясь сформулировать вопрос так, чтобы не обидеть ни Аки, ни покойную Анну.
  
  -- Скажите Аки, а какие у нее отношения были с Бренданом. То есть я хочу спросить, почему он так не хотел ее продвижения?
  -- Я не знаю. Но я скажу, что думаю. И сделаю это, скорее оттого, что мне для себя самой важно узнать причину ее гибели. Скорее всего, это именно он, кто настучал в отдел персонала про профессию и профессиональные пристрастия ее друга.
  -- Почему вы так думаете?
  -- После приема в посольстве я стала следить за публикациями Савье. Он крайне критичен, как к нам, так и ко всем другим международным бюрократиям. И его имя было и есть всегда на слуху, если речь идет о таковых. И, как мне кажется, Брендан решил предостеречься. Так, на всякий случай. Еще, я думаю, ему было приятно проявить свою власть перед персоналом. Больше некому. А Анне ничего не оставалось, как расстаться с Савье, тем более, что продление ее контракта и визы было в руках у нашего дорогого шефа.
  -- Не могу поверить, что это правда.
  -- Я еще раз повторяю, я не знаю правды. Но, что я сказала, это то, что было: у Анны был друг, который был персоной нон-грата здесь у нас. И, скорее всего, только поэтому они расстались. И мне не приходит в голову, что кто-то, кроме Брендана, мог приложить к этому руку.
  -- Ну, уж никто. А может, шеф был просто в нее влюблен? - Это я так шучу..., - быстро поправился я, поймав выстрел бластера из черных глаз Аки.
  
   Японка встала из-за стола и подошла к окну.
  
  -- Джон, - обратилась она ко мне с какой-то странной нотой в голосе, продолжая глядеть на улицу, - я сегодня с вами тут нарушила основные принципы жизни, которые во мне воспитали родители. Я рассказала вам не факты, а слухи, и после этого искала им подтверждений. Извините меня. Ничего не было. С Анной я не работала. Она мне не помогала. Я ничего не знаю и не могу добавить к вашему расследованию. Я не могу ничего сказать про Брендана - я просто не знаю. Забудьте, что я вам сказала. Я просто на секунду сошла с ума от паранойи.
  
   Аки достала носовой платок и вытерла несуществующие слезы. Потом продолжила:
  
  -- Найдите Савье и сообщите ему о ее смерти. Все остальное, - вы, скорее всего, узнаете у него. Еще, если можно, узнайте, пожалуйста, где и когда будет панихида. Я бы хотела попрощаться. И еще, от себя и моей семьи, я готова оплатить перевоз тела в Россию, если это будет нужно: я слышала, что контора ничего не будет делать для нее.
  -- Я узнаю, - ответил я голосом придушенной кошки и побежал из ее офиса в направлении сортира.
  
   У двери я в лоб столкнулся с Нелли, которая стояла у порога с другой стороны в позе цыгана, укравшего лошадь, затем пойманного, но продолжающего утверждать, что я - не я, и лошадь не моя. Я извинился, а Аки резко побледнела, быстрыми шагами обогнала меня у двери и побежала вниз по лестнице.
  
   Я промыл горло и глаза в сортире, а затем вышел в коридор. Нелли уже не было. Я поискал глазами дверь, за которую она могла скрыться, но не нашел. На часах было полшестого. Я решил, что эту неделю я честно отработал, и, надев невысохший с утра плащ, поплелся вниз по лестнице. В самом низу я увидел Аки, примерно в той же позе, когда мы с ней говорили, а она глядела в окно. Я попрощался, на что она попросила меня подождать ее внизу, чтобы мы пошли вместе.
  
  -- Пожалуйста, Джон, не рассказывайте никому, что я вам сказала, - начала она без разбега.
  -- Да мне и некому это рассказать, - неумело соврал я. - Да и незачем.
  -- И все же, дайте мне слово, что вы этого не сделаете.
  -- Конечно, милая Аки. А вы кого боитесь?
  
   Аки снизу взглянула на меня, как бы проверяя на надежность.
  
  -- Я никого не боюсь. Но и не верю никому. Они меня научили.
  -- Кто они?
  -- Да весь этот проклятый бренданский отдел. Я так устала от бесконечных слухов и подслушиваний, что просто нет сил.
  -- Вы имеете в виду Нелли?
  -- Конечно же ее. А что же она, по-вашему, делала под моей дверью во время нашего разговора?
  -- Не знаю...
  -- Ну, так вот, милый следователь, спорю на деньги, что она уже сейчас пересказывает нашу беседу Гжегошу. А тот побежит и донесет все Брендану примерно через час.
  -- Аки, вы уверены?
  -- Я могу сомневаться только в одном, что она слушала всю нашу беседу от начала до конца. То есть, я надеюсь, что только финал. А в остальном, я уверена.
  --
   Аки еще раз легонько кивнула головой сама себе, как дикторша из японских новостей.
  
  -- Мой контракт кончается через месяц. То есть даже если они захотят мне сделать какую-нибудь гадость, то не успеют. Ну, я пошла сюда, - сказала она и полетела вверх по Гран Арме.
  
   Я спустился в метро, и уже на платформе вспомнил, что забыл позвонить Жаку. Я вернулся в офис. Когда я открыл дверь своим ключом, то увидел молодого человека арабской внешности за моим компьютером. Я закричал на него цитатой из пушкинского произведения:
  
  -- Кес ке се, месье?
  
   Молодой человек вскочил из-за стола. При этом он необычайно ловко выключил компьютер, так, что я даже не увидел, что он там у меня делал.
  
  -- Кто вы такой, и какого черта вы делаете в моем офисе?
  
   Похожий на араба вдруг заговорил на английском языке с характерным русским акцентом.
  
  -- Я Давид, ваш компьютерщик. Я пришел поправить системы, которыми вы будете пользоваться.
  -- Я ничего такого не заказывал, - продолжил я свой ор. Зачем вы сюда пришли?
  -- Мне приказал мой шеф Марк поставить вам апдейты и русские системы. Он сказал, что вы это просили.
  -- Я не помню такого разговора. Кроме того, я не знаю никакого Марка. Убирайтесь отсюда, пока я не вызвал полицию. Я это так не оставлю.
  
   Мальчишка ретировался задом. Мне же сразу удалось найти Жака, и я рассказал ему обо всех приключениях. В ответ мне было сказано, что я могу спокойно провести выходные. Судебная экспертиза будет проведена в понедельник, а тело отправят в Россию не раньше среды. Жак пообещал найти Савье и узнать побольше про Давида. На прощанье, он пожелал мне посильнее напиться в выходные, чтобы все закончить на следующей неделе. Без стрессов.
  
   Я поехал домой. У входа в подъезд стоял совершенно пьяный Вася, что называется в состоянии present continuous (настоящее-продолженное). Я взял его за руку и провел через домофоны и испуганную консьержку. Он все время пытался говорить, что ничего не выйдет, и что все это зря. Я не пытался его понять, только уложил на пол, поближе к сортиру. В три часа ночи он разбудил меня и сообщил, что помочь мне с перевозом тела он не хочет. Во-первых, он не любит покойников. Во-вторых, Анну нельзя будет вывезти из Франции, пока не будет сделан и заверен перевод на русский ее свидетельства о смерти. Это он узнал в посольстве. После этого Вася пальцем продавил пробку в бутылке мерло и ловко ее ополовинил. Я попытался выяснить детали, на что меня достаточно вежливо попросили заткнуться и не мешать грустить.
  
   Утром в субботу мы проснулись около двенадцати. Я рассказал моему гостю о допросах и после этого позвонил мадам Шаляпиной, чтобы сообщить о российских правилах перевозки умерших. В ответ я услышал рыдания, и затем там повесили трубку. Вася, лежа на полу, сказал мне, что я полный идиот, и что такие сообщения нужно делать не по телефону. Я набрал Жака и попросил его помочь с получением этого проклятого свидетельства, на что уже во второй раз сказали, что я не очень в психической норме, так как звоню по вопросам работы в выходной день. Вася, валявшийся невдалеке от телефона на полу, громко заблеял от смеха, когда увидел мое возмущенное лицо. Я, находясь все еще в полусне, просипел:
  
  -- Так кто же здесь нормальный? Что я делаю не так?
  
   Вася привстал на локте и стал говорить, загибая пальцы:
  
  -- Ты все делаешь не так. Сначала расследование. Я так понял, что ты ходишь по своим коллегам, задаешь свои идиотские вопросы и при этом уверен, что они, твои допрашиваемые, между собой не разговаривают. Если они - все они - хотели ее убить и убили, то они сразу обо всем сговорились. А теперь, после твоих вопросов, уточнят свою версию, и ты ничего никогда не узнаешь. Ты ничего не узнаешь и в том случае, если все произошло случайно: сейчас каждый из них бережет свою собственную задницу. Они тебе просто ничего не скажут. Или наоборот, наговорят такого (и, скорее всего, уже наговорили) что ты столько не унесешь. Еще, по-моему, твой Жак тоже такой же дурак, как и ты.
  -- Почему? - глаза слипались, но я сдерживался изо всех сил, чтобы не зевнуть.
  -- Если он что-то подозревал, то всех надо было допрашивать одновременно, я надеюсь, ты понял, что я тебе изложил. И еще, потому что вы (ты и он) верите в справедливость. А ее нет. Есть только интересы. И интерес у всех граждан твоего офиса ровно один - остаться не причем.
  -- Но ведь кто-то ее...
  -- Да, но кто? И за что? И что сделал, ты никогда не узнаешь, потому что железо нужно ковать, пока оно горячее, а не когда остынет! Может быть, через десять лет кто-то на смертном одре признается. Но, на мой взгляд, - тут все шито-крыто. И не потому, что работал профессионал, а потому, что она мешала очень многим.
  -- И что, этого достаточно, чтобы ее убить?
  -- Не достаточно, а необходимо, как в математической задаче. Но тут проблема в другом. А именно в том, что зачем и почему тебе, некомпетентному дураку, доверили следствие. Во-вторых, - он начал загибать пальцы в очередной раз, - никто не собрал никаких улик. Что на мой взгляд означает, что все делается так, чтобы все твое расследование закончилось ничем.
  -- Кем делается?
  -- Твоей организацией и французским ментом. Хотя последний, возможно, просто лопух, который никогда не встречался с преступлениями на таком уровне, а всю жизнь ловил алкашей и мелких хулиганов.
  
   Вася почесал пузо и продолжил проповедь.
  
  -- В-третьих. Ты ведешь себя как мальчишка. Ходишь куда-то, звонишь зачем-то. А нужно было всех вызывать к себе. А так, они тебя посылают ко всем чертям или ты за ними ходишь и уговариваешь на интервью. Кто у тебя остался недопрошенный? - спросил он голосом руководителя.
  
   Я решил подыграть ему. До меня, наконец, дошло, что Вася решил с похмела развеяться разговором, и теперь главное, дать ему высказаться.
  
  -- Марк, Давид, Брендан и Нелли, - ответил я ему, - но Жак обещал допросить всех, кроме Нелли, самостоятельно.
  -- Неправильно говоришь. Нелли, безусловно, знает все, если верить твоей японке. Но ничего не скажет - у нее амплуа подслушивать. Вполне возможно, все, что она слышит, она никому не говорит. Тебе бы лучше узнать, зачем ей все интересно. Еще тебе обязательно нужно поговорить с Азизой.
  -- Она не хочет со мной разговаривать, - слегка театрально, как мне показалось, пожаловался я.
  -- Если ты хочешь что-нибудь узнать, - ты должен ее по-настоящему допросить и узнать, наконец, какого черта Анна пошла в Шато в тот день. Ты уже более-менее знаешь, что от покойницы хотели остальные граждане. Но с Азизой, ты, может быть, даже сможешь вычислить наиболее опасного из ваших гадов. И, кто знает, раскопать что-то новое. А пока, два дня твоего расследования пошли в трубу.
  
   Я хотел было возмутиться, но Вася, перейдя в следующую стадию выхода из похмелья, схватил ручку с пола и начал чертить квадраты, вписывая в них имена.
  
  -- У Кати же ты должен узнать все, что возможно про Марка и Давида. Если она профессиональная секретарша, то, наверняка, все уже знает об их компьютерных делах и способностях. И заодно скажет, что этот чертов грузин делал у тебя в офисе.
  -- Он сказал, что устанавливал программы.
  -- А ты взял и поверил, - Вася стал ироничен, - и поэтому выгнал его пинками из офиса.
  -- Я выгнал, скорее, от неожиданности.
  -- Ну, вот и хорошо. У тебя есть повод извиниться и спросить его обо всем, минуя Жака. Я не верю твоему менту, и не спрашивай почему. Я его чую.
  
   Вася перевернулся с живота на спину и продолжил.
  
  -- Но есть хорошее и для тебя. Пока я с похмелья, - напомнил он мне, громко икнув, - я добрый. Забудь про проблемы доставки тела в Питер. Я узнал правила, и, кроме того, узнал, кто наблюдает здесь за их исполнением от России. Смело бери у своей японки деньги. Нужно примерно тысячу евро. Я тебе скажу кому дать половину денег здесь, после того, как я уеду в понедельник. Все документы выдадут в тот же день - в среду, когда получите французское свидетельство о смерти. А вторую половину я отдам вратарям таможни в Пулково, так, что они сами подвезут катафалк. Так и быть, помогу тебе, раз ты так переживаешь.
  -- Но ведь это не очень по правилам... - моя игра в придурка продолжалась успешно.
  -- А по правилам, мой дорогой Джек, сам тогда все делай.
  -- Нет-нет, - замотал головой я. - Я все сделаю, как ты говоришь.
  -- Ну, то-то.
  
   Вася встал и прошел в душ. Там он громко пел какие-то загадочные песни. Мне это быстро надоело, и я крикнул в заполненную паром комнату:
  
  -- А мне что же делать?
  -- Сегодня и в воскресенье ублажать меня, а то я могу передумать тебе помогать, - сказал Васенька, вытирая свой живот моим любимым полотенцем. А в понедельник, допросить всех остальных. Потом мне все расскажешь. Хотя есть и другой метод. Ты мне что-то говорил про планерку по понедельникам, когда собирается весь отдел?
  -- Да, есть у них такая практика.
  -- Так вот, нужно придумать что-то, чтобы убийца, если есть такой, раскрылся.
  
   Я засмеялся во весь голос, окончательно проснулся и стал вслушиваться в Васину чушь.
  
  -- Ну, ты Вася, совсем Агату Кристи затеял!
  -- А что я такого сказал? Чё ржешь, как конь?
  -- Давай еще и Жака с мамашей Анны посадим за дверью!
  -- А что, неплохая идея!
  
   Я решил, что я уже достаточно его ублажил, и ответил прямо:
  -- Нет, дорогой, плохая идея. Как и почти все, что ты тут навещал, как вице-президент Гор на выборах 2000 года. Все должно быть гораздо проще. Я, безусловно, проверю твои догадки, но уверен, что есть что-то еще, что мы с тобой не знаем. И это что-то не дает сложить все факты в детективную схему, к которой ты меня склоняешь.
  -- Тогда разбирайся сам! - Вася обиженно отвернулся и, бросив полотенце на пол, демонстративно голым прошел через всю комнату за трусами.
  -- Но твое предложение по перевозке тела я принимаю. Давай вместе пойдем в русское консульство, и ты мне покажешь, кому нужно будет заплатить за выдачу перевода свидетельства о смерти.
  -- Ладно, черт с тобой!
  
   Мы вышли из дому и опять пошли бродить по Парижу. Я строго держался правила не говорить больше о работе. Мы зашли в пару кафе, где пили пиво вместо кофе и, к концу дня, опять надрались. В том же темпе прошло воскресенье. В понедельник я пошел в офис, заранее договорившись с Васей, что встречу его у русского посольства в районе трех. Планерка должна была начаться в 9:30. Я зашел в приемную Брендана, чтобы поговорить с Катей. Когда я вошел, Азизы еще не было.
  
   Катя профессионально поздоровалась, то есть не поворачивая головы. Я ответил и предложил ей выйти на улицу, чтобы поговорить.
  
  -- Слишком холодно там. Спрашивайте меня, что вам нужно прямо здесь, - продолжила она разговор, глядя прямо в экран.
  
   Я огляделся в поисках подслушивающих устройств и людей и сказал:
  
  -- Катя, кто послал Давида на установку шрифтов на мой компьютер? (Я понял, что говорю очень не правильно и перешел на английский посреди фразы).
  -- Я не знаю точно, но ваш компьютер стоял на листе апгрейда.
  -- А почему я не был об этом предупрежден?
  -- Не знаю. Это распоряжение должно было прийти к вам от айтишников.
  -- Но ведь вы его получили, а я нет!
  -- Пожалуйста, спрашивайте Марка или Давида напрямую. Я начала работать здесь после вас.
  -- А до этого?
  -- Что до этого?
  -- Где вы работали?
  -- В другом отделе. Почему вы меня об этом спрашиваете?
  -- Спокойно, Катя. Я провожу внутреннее расследование. Кстати, это компьютер Анны? - я ткнул пальцем в экран.
  -- Нет. Мне поставили другой в пятницу.
  -- А где же ее машина?
  -- Я не знаю. Еще раз говорю, пойдите и спросите Марка! - голос Кати задрожал от ненависти к тупому идиоту (мне).
  
   В этот момент в приемную вошел Брендан и поманил меня пальцем к себе в кабинет. Я кивнул Кате и пошел за ним. Брендан долго раздевался, сморкался, поправлял галстук у зеркала. Затем он снял ботинки и переобулся в хорошие кожаные туфли, которые он достал из нижнего ящика стола. Все это время мы молчали, только Брендан каждый раз делал мне милую полуулыбку, когда приступал к очередной фазе прихорашивания. Я надеялся увидеть, когда в конце представления он снимет свою вежливую маску и покажет свое истинное лицо. Но в последнюю секунду, когда это по моим расчетам должно было наступить, Брендан развернулся на каблуках и повернулся ко мне.
  
  -- Джон, не могли бы вы мне напомнить, зачем мы приняли вас на работу? - начал он ангельским голосом, за которым, по теории, должны зазвучать трубы Армагеддона.
  -- Думаю, чтобы помочь вашему отделу.
  -- Я тоже что-то такое припоминаю. А чем же вы занимаетесь вместо этого?
  -- Выполняю ваше же поручение о внутреннем расследовании причины смерти вашего сотрудника.
  -- Напоминаю вам, - голос Брендана начал набирать обороты, - внутреннего расследования. А вы же решили подменить собою полицию.
  -- Не могли бы вы мне подсказать, - я принял игру ирландского придурка и заговорил его тоном, - как проводятся такие расследования?
  -- Вам нужно было найти доказательства того, что все происшедшее - просто несчастный случай, ну, или там, самоубийство. А вы, вместо помощи нам, занимаетесь всякой ерундой.
  -- Но я пытался узнать причину этого происшествия, - я начал оправдываться, выдвигаясь задом к двери офиса.
  -- Не нужно ничего искать! Заканчивайте все сегодня, а с завтрашнего дня приступайте к своим прямым обязанностям. Приготовьте план работы, и мы его обсудим во вторник после обеда. А сейчас идите к себе в офис и не мешайте мне готовиться к планерке (team meeting). Мы начинаем в 10, и все наши сотрудники обязаны на ней присутствовать. В том числе и вы.
  
   Я вышел из офиса, чувствуя себя, как у меня уже было после посещения Брендана на прошлой неделе: оттраханным, но не получившим удовольствия. Азиза вежливо поздоровалась со мной. Она пришла, пока я был у Брендана. В ее голосе я услышал сочувствие и сразу вспомнил про Васин наказ поговорить с ней. Я подошел к столу и вполголоса предложил ей выйти и поговорить. Азиза громко, чтобы услышал Брендан, ответила, что у нее сегодня нет времени, но при этом кивнула головой и написала на бумажке 11:30. Я забрал записку и пошел в свой кабинет. Мне удалось поймать Жака и сообщить ему, что с завтрашнего дня, он все делает сам. Жак в ответ пообещал совершить половое преступление к некоему абстрактному гомосексуалисту но, возможно, и почитателю Толкиена (fuck а faggot's ass), за которым я угадал моего нового шефа, а также сказал мне, что он вызывал Брендана к себе, но тот попросил перенести допрос на вторник, то есть завтра. Еще он сообщил, что Савье, Аннин французский друг, придет к нам в контору сегодня вечером, и мы вместе с ним поговорим. Я сказал ему, что буду с родственником (не мог же я бросить Васю в его последний вечер), на что Жак сказал: "Да хоть с барышней из Булонского леса!", и отключился.
  
   Я обнаружил на столе конверт с моим именем. Внутри лежали 500 евро и записка от Аки, что она добавит, если нужно. Я порылся в своих карманах и насчитал еще 200, которые я засунул к тем пятистам.
  
   К десяти я снова поднялся в Бренданский офис, где уже сидели человек десять, включая Давида. Евгений помахал мне ручкой, Анжела поздоровалась на английском языке, а Нелли кивнула. Я улыбнулся Аки и синхронно с ней кивнул, давая понять, что все получил. Остальные никак не реагировали. Бредан сидел к нам в профиль и отчаянно молотил по клавиатуре, показывая либо уровень своей занятости или неуважения. (Я в очередной раз мысленно проклял Пристли за его дурацкую идею послать меня в Париж). Примерно через пару минут абсолютной тишины Брендан как бы опомнился и повернулся к нам анфас.
  
  -- Ну, что произошло на прошлой неделе, - спросил он с уже знакомой мне улыбкой, - давайте по кругу.
  -- Я написала статью для премьер-министра Российской Федерации, - начала Анжела, и Брендан нахмурился после такого вступления. - но я еще должна ее обсудить в нашей группе, - мгновенно снизив уровень амбиций продолжила она. Еще мы провели подготовительную встречу по общеевропейской анти-коррупционной комиссии. Я поговорила с замминистра экологии Грузии (Давид заметно напрягся), и готовлюсь к поездке в Казахстан.
  -- Я провел переговоры с Ростовской областью, - начал Евгений, но его перебил Давид.
  -- Послушайте, у нас погиб сотрудник, - его голос зазвенел клинком отточенного кинжала. - и мы даже не встали почтить его смерть. Что вы за люди? Где эта помойка, на которой вас всех нашли? Скажите мне, и я пойду и взорву ее, чтобы такой мрази больше не появилось.
  
   Я ждал, что он выбежит из кабинета, но он встал со стула и продолжал стоять. Я, хоть и испытывал к нему нечто вроде смеси стыда и неприязни за пятничную разборку, тоже поднялся. За мной нехотя встали все. Последним поднялся Брендан. Мы простояли с минуту, а затем Азиза выбежала в коридор. За ней вышли остальные барышни. Я, Ульрик, Гжегош, Давид, Евгений и Брендан продолжали стоять. Давид не выдержал первым и тоже вышел. За ним потянулись остальные. Уже на лестнице, я услышал, как Брендан начал говорить что-то административное Кате, как будто ничего не произошло.
  
   Я догнал Давида и попросил минуту его времени. Он мрачно кивнул, и мы прошли в его конуру.
  
  -- Давид, что вы делали в моем офисе в пятницу?
  -- Устанавливал программы, а что?
  -- Покажите мне заявку (ticket) на эту работу.
  -- Она у Марка.
  -- Вы все установили у меня.
  -- Не успел, ты же меня выгнал, - Давид перешел одновременно на русский и на ты.
  -- Но я не знал об этой работе! И потом я ничего не просил.
  -- Тебе и не надо знать. Я пришел, все сделал и ушел. А ты сиди и работай.
  -- Ладно, извините меня за пятницу.
  
   Давид никак не отреагировал на мою последнюю фразу, глядя мне прямо в лицо. Я потоптался на месте и спросил:
  
  -- А что у вас было с Анной?
  -- А твое какое собачье дело?
  -- Вы не слишком вежливы, молодой человек.
  -- А что мне с тобой быть вежливым. Ты еще один кретин, такой же, как и все.
  -- А вы не боитесь, что я пожалуюсь на вас, и вас выпрут отсюда.
  -- Плевать я хотел на твои угрозы. У меня, к твоему сведению, французский паспорт. Так что не переживай за меня, понял!
  -- А откуда он у вас?
  -- Что?
  -- Паспорт!
  -- Не скажу. Пошел отсюда!
  -- Хорошо. Я иду к Марку.
  -- Хоть к самому черту!
  
   Я молча вышел, так и не поняв, чем вызвал его раздражение. Пока я шел к Марку, то все время слышал грузинские ругательства, усиленные пустотой лестничных пролетов. Марк сидел, задрав ноги на стол, и попивал чаек из огромной прозрачной кружки.
  
  -- Марк, - начал я после обязательных приветствий, - вы, наверное, слышите эти громы, производимые вашим непосредственным подчиненным? Мне абсолютно не нравится его поведение, но, кроме того, я хотел бы знать, на каком основании он был в моем офисе в мое отсутствие?
  -- Давид - очень сложный человек, но прекрасный работник. - Марк звонко отхлебнул глоток своего пойла, - советую вам принять его как он есть. Что же касается его визита в ваш офис, то я ничего о нем не знаю.
  -- А как же тикет, который вы ему дали. Он был даже скопирован на Катю?
  
   Тут раздался громкий стук в дверь, и я увидел в проеме черное от злобы лицо Давида.
  
  -- Скажи ему, что ты меня направил к нему в прошлую пятницу, - заорал он с порога.
  -- Я тебя никуда не направлял, - ответил Марк безо всяких эмоций, - ты сам захотел установить русские шрифты для всех русскоговорящих сотрудников отдела, а я не возражал.
  -- Ну вот - теперь ты слышишь? - Давид повернулся ко мне, обрызгав слюной. - Тебе понятно, что я делал в твоем офисе.
  -- Нет, - ответил я просто. Мне очень понравилась игра Марка, и я решил его копировать.
  -- Чего ты не понял? - продолжил яриться Давид, потомок царя Давида и царицы Тамар.
  -- На каком основании и без моего разрешения вы проникли в мой офис?
  
   Грузин зарычал, но тут Марк вскочил и встал между нами, предотвращая нанесение оскорбления действием со стороны Давида. Он повернулся ко мне и обратился к Давиду:
  
  -- Давид, идите на свое рабочее место, - я все объясню нашему новому сотруднику. Идите немедленно! - последнее было произнесено с металлом.
  
   Давид неожиданно успокоился, повернулся и вышел из офиса Марка.
  
  -- Что это было? - только и смог спросить я.
  -- Он очень переживает смерть нашей сотрудницы. И всех считает виновными в ее смерти, кроме меня.
  -- А почему он сразу тебя услышал и послушался? И почему, кроме тебя?
  -- Опыт работы большой. А насчет "кроме меня", то я был в офисе.
  -- А где был он?
  -- Там же, где и ты. В Шато.
  -- А мне сказали, что вы оба туда приехали позже.
  -- Это я приехал позже, а Давид был там. Я приехал после его звонка. Он поехал на скорой, которая везла Анну в больницу. Она была мертвая, но Давид не верил до последнего.
  -- А что он делал в Шато?
  -- У него была какая-то встреча.
  -- Какая может быть встреча у компьютерщика? Он же все может через Интернет?
  -- Я не знаю. Но, по-моему, тебе лучше этого у него не спрашивать. Во всяком случае, сегодня.
  
   Я задумался на минуту. А потом вспомнил, зачем пришел.
  
  -- А что же он делал у меня в офисе?
  -- Я не слежу за ним. Но он вполне мог делать то, что говорил. Я просто одобряю его тикеты, вы же понимаете, мне незачем за ним следить. За пять лет работы с ним не было никаких претензий к его работе. Он высылает тикет, а я одобряю его, не глядя. Я понимаю, что с формальной стороны это, наверное, не правильно, но не думаю, микроруководительство еще кому-то помогло.
  -- А как Давид в социальном смысле?
  -- Я никогда ничего не имел ни с ним, ни против него. На него все вечно жалуются, он безусловный хам, но с точки зрения работы - он идеален. Но советую не обращать внимания, русские вообще всегда жалуются. Этот грузин - безусловно саморазрушающийся снаряд, но у меня с ним нет проблем. Разве что ведет свой блог на русском языке в защиту своей страны от России. Но это все из дома. Я его предупредил, чтобы он такого не делал на работе.
  -- А мог он читать мою почту? - вернулся я к своим мыслям.
  -- Не думаю, чтобы он это делал, но технически - это возможно. А что, есть подозрения?
  -- Сложно сказать. Не знаю. Думаю, да.
  -- Я переустановлю почту отдела сегодня вечером - может вы и правы. И попрошу всех сменить пароли, если вы настаиваете. Еще проверю его логины.
  -- Я был бы не против. А, кстати, откуда у него французский паспорт?
  -- Он родственник каких-то грузинских националистов, сбежавших от большевиков во время войны. Они и вывезли Давида еще из СССР, когда он прятался от армии. А потом усыновили. Он, правда, все рано был в армии, но французской. И ездил в Тбилиси только после революции там у себя, до этого - боялся. Я больше ничего не знаю.
  
   Я пошел к себе, пытаясь идти спокойно. Но не мог удержаться и пару раз обернулся, чувствуя тень Давида за спиной. Войдя в офис, я закрыл за собой дверь на замок и еще раз набрал Жака.
  
  -- Жак, пожалуйста, допроси нашего грузина. Я его боюсь. Он был в Шато во время происшествия с падением с балкона и даже доехал до госпиталя в машине скорой помощи с Анной. Я не очень понимаю связь между ними, но через полчаса поговорю с Азизой, может быть, что-то узнаю.
  -- Сделаю. Узнай у Азизы побольше про французского друга. Это он встретил Шаляпину-старшую в аэропорту. И она сейчас живет у него. Еще ей заказан билет на среду Пулковских авиалиний в Петербург. Я, правда, ничего не знаю про тело дочери. Но Мария пока ничего не делала. Результаты вскрытия у меня на столе: травмы несовместимые с жизнью. Тело можно забрать завтра. Больница может организовать гражданскую панихиду, но как я понял, этого из твоей конторы никто не будет делать.
  -- На самом деле я не знаю. Давай я еще раз спрошу Брендана.
  -- Не надо. Я пошлю ему е-мэйл. Захочет, сам свяжется с нами и больницей, а нет, пусть все будет как есть. Только вот что - я очень прошу, чтобы от тебя в данном случае не исходило никаких инициатив. Я знаю, что ты готов сам на многое и также готов за многое заплатить, но, пожалуйста, не делай этого. Дай мне честное слово.
  -- Зачем?
  -- Что ты не будешь организовывать похороны и разбираться с доставкой тела. Без тебя разберутся.
  -- Я уже не могу этого сделать, - начал оправдываться я, - мой родственник уже договорился в русском посольстве про выдачу документов и про доставку тела в Питер.
  -- Ну ладно. С этим пусть будет так, - неожиданно согласился Жак. - А все остальное - не твое.
  
   Я выглянул в окно и неожиданно увидел верх Эйфелевой башни, который выглядывал из тумана. Я сначала даже не поверил, подумав, что померещилось. Но, приглядевшись, понял что это и вправду величайшее творение известного строителя мостов и внутренностей статуи Свободы.
  
   Я вспомнил про встречу с Азизой, и побежал вниз по лестнице, едва не сбив с ног Нелли, которая тоже спускалась вниз. Пробегая мимо этажа компьютерщиков, я увидел, что дверь каморки Давида открыта. Я почувствовал струи ненависти, которые лились оттуда в мою сторону, но самого источника эмиссии не увидел.
  
   Азиза ждала меня у выхода, выискивая что-то в своей сумке. Увидев меня через стеклянную стену, она сделала мне жест одними глазами и быстрым шагом пошла в направлении к Пале де Конгре. Я догнал ее у самого входа в подземный переход.
  
  -- Никто не должен нас видеть вместе.
  -- А что, мы делаем что-то плохое? - я хотел съязвить, но получилось неудачно.
  -- Прекрати. Ты все прекрасно знаешь. Брендан очень раздражен тем, что его будет допрашивать полиция, и он не забудет мне никогда, что я разговаривала с другом того, кто будет его допрашивать.
  -- Никакой он мне не друг!
  -- Друг - не друг, какая разница? Он видел вас вместе - все. Давай к делу. Спрашивай, что тебе надо. У нас есть час на все про все, включая обед.
  
   Я поглядел в ее глаза и подумал, что ведь кто-то смотрит в них каждый день, и слегка позавидовал этому кому-то. Мы присели в темном углу кафе через дорогу от офиса.
  
  -- Азиза, мне нужно знать, первое, что было в тот день в офисе Брендана. Прямо с утра. Второе, зачем Анна поехала в Шато. Мне также нужно знать официальные причины, по которым поехали в Шато все остальные.
  
   Я нащупал в кармане карточки с именами, которые мне дал Жак на следующий день после страшного вторника. Я даже забыл, что они там были.
  
  -- Что сказали о причинах поездки в Шато: Брендан, Евгений, Анжела, - я листал карточки, откладывая ненужные на дно стопки, - Нелли, Гжегош и Давид? И третье, что ты знаешь о ее бывшем французе?
  -- На столько вопросов сразу я вряд ли смогу ответить. Давай с последнего. Савье был другом Анны с момента ее приезда сюда. Они познакомились еще раньше - еще в Ленинграде. Савье какой-то большой журналист, что-то с политикой, и несмотря на то, что ему всего около сорока, его высоко ценят. В последнее время он даже мелькал по телевизору. Они жили вместе довольно долго, и Анна хотела выйти за него замуж, но Савье не хотел разводиться, боясь потерять права встреч с детьми от первого и текущего брака. Она ушла от него примерно год назад. Но они оставались друзьями, и Савье, иногда, звал нас с Анной на всякие вечеринки - она не хотела ходить к нему одна после разрыва.
  -- А не связан ли ее уход с его профессиональной деятельностью? - я решил уточнить информацию от японки.
  -- Что ты имеешь в виду?
  -- Ну, что он писал что-то против конторы?
  -- То, что Савье жил с Анной, и кто он такой знала только я...
  -- Позволь не согласиться с тобой. Я узнал о Савье Люмье - видишь, я даже знаю его фамилию, - он нашего сотрудника.
  -- Кого?
  -- Это не имеет значения.
  -- Имеет! - неожиданно разозлилась Азиза. Если ты мне не скажешь, кто тебе про него рассказал, то я не буду тебе отвечать.
  -- Мне рассказала о нем Аки, - сдался я мгновенно, - но она знала о нем по своим встречам в японском посольстве.
  -- Аки, говоришь...
  -- А кто еще мог?
  -- Да есть тут пара уродов, которые могли пролезть...Ой, извини, - поправилась Азиза, - я это себе. Нет, про Аки ничего не могу сказать - она абсолютно нормальный и адекватный человек. До такой степени, до которой может быть японец. Что еще ты хотел узнать?
  
   Я опять достал карточки, но затем засунул их в карман.
  
  -- Азиза, - начал я сначала, - расскажи мне вторник по минутам с момента своего прихода на работу.
  
   Азиза достала сигарету. Долго закуривала, видимо, просчитывая, что сказать.
  
  -- Я опоздала в тот день. Была забастовка первой линии метро, и мне пришлось добираться на электричке. Когда я пришла, Анна была на месте, и Брендан уже в своем офисе за стенкой. Я быстро разделась. Анна сразу же попросила меня посидеть на телефонах, так как она что-то там распечатывала. Она принесла большую пачку бумаг и долго их раскладывала по копиям. Я спросила ее, мол, что это. Анна ответила, что это ее работа, и что она хочет показать это кому-нибудь в соседнем отделе, так как в нашем ни у кого нет времени. Я позвонила своему знакомому Майклу Хантеру, и он согласился посмотреть отчет, но попросил принести его в Шато к трем.
  
   Азиза резко затушила сигарету и прижалась лицом к столу. Я обернулся и увидел Евгения и Гжегоша, садящимися за соседний столик.
  
  -- Уйдешь? - спросил я, скорее губами, чем голосом.
  -- Уже поздно. Ничего, не сдохну. Но давай лучше поговорим о чем-нибудь другом.
  
   Наши новые соседи стали придирчиво разглядывать меню. Евгений неожиданно обратился ко мне:
  -- И что вы тут могли заказать? - и, не дождавшись моего ответа, продолжил, - одно дерьмо, - он сделал отвратительную гримасу. - Мы уходим!
  
   Гжегош и Евгений встали из-за стола и пошли к выходу.
  
  -- Пронесло? - спросил я вопросом.
  -- Скорее нет, - ответила Азиза. Но одно крайне странно - я никогда не видела Гжегоша вместе с Евгением. Ни разу в жизни. Что-то происходит у нас, раз эти два таракана забегали синхронно.
  -- Не очень ты по-доброму к ним.
  -- Не волнуйся, все в соответствии с третьим законом Ньютона: действие равно противодействию.
  
   Азиза достала новую сигарету.
  
  -- Да, так вот, когда я сказала Анне, что Хантер ее ждет к трем в Шато, она очень обрадовалась и ответила мне по-французски. Но тут я услышала, что за стенкой, в офисе Брендана идет совещание. Мы никогда вообще громко не разговариваем, когда он на месте.
  -- Я заметил.
  -- Но в тот день я этого не знала. Брендан вообще редко проводит встречи по утрам. Но мы были очень громкими от радости - появился шанс уйти из обслуги в профессионалы. И мне, кажется, они услышали про наш план.
  -- В чем это выразилось?
  -- Примерно через час они вышли из кабинета и все как один поглядели на папку с материалами, которая лежала на ее столе. И потом все как один сообщили мне, кто по телефону, а кто по е-мэйлу, что пойдут в Шато после обеда. Веришь, даже Брендан у меня отпросился.
  -- А кто еще кроме него? - мне зачесалось уточнить, и я опять достал проклятые карточки.
  
   Азиза глянула наверх, как бы припоминая, и выдохнула туда неожиданно большое облако густого дыма.
  
  -- Из нашего малого круга, там не было только Ульрика, Аки и Нелли. Все остальные были. Ну, еще не было Давида.
  -- Слушай, а Давид, раз ты его вспомнила, то кто он?
  
   Лицо моей собеседницы пошло волнами.
  
  -- Я его ненавижу. Он все время не давал нам покоя. Постоянно приставал, пытался заигрывать. А когда не удалось ничего, начал гадить.
  -- В чем это выражалось?
  -- Мой ответ будет длиннее, чем обычно. Он строго уверен, что земля вращается вокруг него. Страшно нравится, когда про него говорят. Совершенно неважно что. И, когда не говорят, то делает все, чтобы снова заговорили. И тогда, надо бежать. Ни перед чем не остановится, чтобы опять попасть в хронику. Готов на любую гадость или наоборот.
  -- Поясни, пожалуйста?
  -- Может обматерить всех, а потом пойти и купить цветов всем, включая мужчин. Может взять и сплясать на столе, а потом облеваться, чтобы все запомнили. И так далее.
  -- А что он имел с Анной?
  
   Я понял, что задел что-то важное. Но в это время принесли наш заказ, и мы замолчали на пять минут, тщательно пережевывая пищу.
  
  -- Когда Анна рассталась с Савье, он все узнал каким-то образом. Это я Давида имела в виду, когда спрашивала, кто тебе все рассказал. И стал считать, что уж кроме него, нет на свете человека, который бы принес Анне счастье. И он так ее достал, что она хотела обратиться в полицию.
  -- А почему она не пожаловалась Брендану?
  -- Она жаловалась, но тот не хотел вмешиваться. Кстати, кроме Хантера, Анна хотела зайти и в отдел персонала посоветоваться на этот счет.
  -- Она сказала кому-нибудь про это?
  -- Нет, только мне. Хотя они могли сообщить об этом Брендану, как руководителю отдела, но я сомневаюсь.
  
   Мы рассчитались за обед, и я даже не смог вспомнить, что я там съел, увлеченный беседой.
  
  -- А потом, - продолжила Азиза, - Брендан вызвал тебя, наговорил тебе чего-то, и сам поехал в Шато. Потом ты сам пришел, и ушел вслед за Анной. Примерно через два часа позвонил Хантер и сказал, что она не пришла. А еще через полчаса пришел Савье и сказал мне, что Анна умерла, и попросил оформить приглашение ее матери.
  -- А он-то как узнал?
  -- Он должен был с ней встретиться.
  -- А ты мне не сказала об этом.
  -- Он ждал ее около ворот, когда все произошло. Он первым подбежал к ней, но она была мертва - у нее переломилась шея... Спроси у него, я больше не могу.
  
   Мы замолчали и пошли вместе к офису. В переходе Азиза кивнула мне заплаканными глазами, и пошла быстрее. Я решил не возвращаться в офис и пошел пешком в сторону Российского посольства вдоль авеню Адмирала Брю, далее перешел через авеню Фош с ее дурацким базаром машин с объявлениями на окнах и минут десять разглядывал громадный Роллс-ройс, очень похожий на тот, который когда-то принадлежал Фантомасу. Роллс тоже продавался, что-то в районе ста тысяч евро. Затем с трудом перебрался через гигантскую развязку и вышел на бульвар Мюра. Лицо игрока в теннис на левой стороне теннисного корта, который расположен около выхода из RER-электрички, мне показалось страшно знакомым. Я прищурил глаз и увидел Гжегоша, машущего ракеткой по набегающим мячам. Я невольно посмотрел на часы - было 2:45. "Вот же молодец, - подумалось мне, - везде успевает!"
  
   Васю я увидел издалека: он ярко выделялся из общего серого фона французов своим лев-толстовским видом с фотографии 1899 года. Я даже не смог удивиться тому, что он стоял прямо под вывеской с названием улицы имени этого знатока русского мата.
  
  -- Принес? - спросил он без приветствий и объяснений. - Ща прилетит олень и оттянет бабки вратарю.
  -- Что ты сказал?
  -- Давай мне деньги, да побыстрее. Сейчас придет охранник посольства, который передаст деньги секретарю консульства, чтобы ты смог получить свидетельство о смерти прямо в среду.
  -- А можно без меня обойтись? - я безнадежно попытался уйти от обвинения в подкупе должностного лица.
  -- Ну, ты совсем тупой, - рявкнул Васенька. - кто же ему принесет свидетельство, если не ты, и как он тебя узнает потом, если сейчас не увидит? Дошло?
  -- Дошло, дошло, - выдохнул я, подавая конверт с семью сотнями. - там семьсот евро - хватит?
  -- Пойдет. Я договорился на восемьсот. Но думаю, и это сожрут.
  
   Через минут пятнадцать к нам подошел мужик в телогрейке, как из новых русских фильмов про тридцатые годы. Я даже пожалел, что у меня нет фотоаппарата. Он подошел к Васе, и они с минуту о чем-то шептали. Я разобрал отдельные слова - ласты, шплинты, жмур и бушлат - но ничего опять не понял. Еще они минут пять торговались, но потом Васенька вытащил сотню из конверта, и передал его потомку революционных матросов. Потом он подозвал меня и сказал, показывая пальцем на низ моего плаща:
  
  -- Это Ваня, - я узнал перевод моего имени на русский, - он придет с бумагами к тебе, а ты ему все сделаешь и выдашь новую ксиву на руки. Понял?
  -- Понял. А не сдаст? Уж больно он на нашего не похож.
  -- А это все от того, что не пьет он, - пояснил Вася, не моргнув. - верующий!
  -- Басурманин, что ли?
  -- Да нет, старовер. Не бойся его. Я его сто лет уже знаю, - в третий раз за минуту соврал Вася.
  -- Ну, д?бро! - сказал олень в клифте (я вспомнил Васины термины). - смотри не обмани.
  -- И тебе того же, - закончил беседу мой родственник, и мы пошли в обратном направлении.
  
   По дороге мне удалось рассказать про приключения в офисе и про предстоящие допросы Савье и Брендана. Вася очень разозлился на перспективу проведения вечера в беседах про смерть и отметил, что приехал он в гости ко мне, а не к трупу. Мне пришлось пообещать, что после Савье - мы уйдем веселиться. И я оплачу все Васины желания. Это слегка его успокоило, но, он долго еще шел, что-то бурча себе под нос.
  
   У входа в здание нашей конторы мы столкнулись лоб-в-лоб с Бренданом. Он сделал вид, что не узнал и быстрым шагом направился через дорогу на остановку автобуса. Вася, когда я объяснил ему, что это было, подтвердил догадку Жака о сексуальной ориентации моего шефа. Мои попытки доказать обратное, используя факты биографии Брендана, связанные с его женитьбой, ни к чему не привели. "Мало того, что он пидор, - сказал родственник, используя лексику бывшего генерального секретаря, который не любил абстракционистов, - он еще и идиот".
  
  -- Это еще почему? - вступился я за своего руководителя.
  -- Да потому, что он не понимает, что от тебя зависит его свобода и репутация.
  -- Как это так? - я не понял плавного течения его мысли.
  -- Ведь это ты ведешь внутреннее расследование!
  -- Ну и что???
  -- Ты же можешь написать про него все что хочешь, не так ли?
  -- Могу, конечно, но не до такой степени, и, скорее всего, не буду писать про него ничего, кроме фактов. А описывать мои чувства к нему...
  -- А я бы написал, - дал Вася повод задуматься.
  
   На двери висела записка, написанная незнакомым почерком, чтобы я немедленно шел к Брендану в офис. Мы поднялись еще на этаж. В приемной как обычно сидели Азиза и Катя.
  
  -- О, Джек, хорошо, что вы пришли так быстро. Вас ждут в кабинете, - воскликнула Катя.
  -- Но Брендан же только что ушел. Я его видел минуту назад.
  -- Вас ждет французский следователь и еще один человек...
  
   Я поймал взгляд Азизы и понял о ком идет речь.
  
   Мы вошли в кабинет вдвоем, несмотря на Васины препирания. Жак встал и представил нам удивительно красивого и очень качественно одетого француза. Затем оба пожали руку Васе, который неожиданно ответил по-французски "enchantИ". Жак объяснил причину встречи, а француз, тем временем, достал записную книжку и приготовился к своей речи.
  
  -- Мое настоящее имя Савье Моришак Ришар Левин, начал наш новый друг по-английски, но с совершенно чудовищным прононсом, - мой отец был русским, и он убежал в Америку в 1962 году, примерно через год после моего рождения. Я никогда его не видел, но всегда хотел говорить на вашем языке, - обратился он к Васе, как наиболее типичному представителю славян.
  
   Вася по-королевски кивнул и отвесил мне полный презрения взгляд.
  
  -- А что, я умею говорить по-русски, - бросился на него я.
  -- Потом поговорим, - остановил меня Вася по-русски, величественно подняв правую длань, - дай и ему высказаться.
  
   Савье помотал головой, пытаясь понять, что мы там говорили, и продолжил после Васиного ободряющего кивка.
  
  -- Мой псевдоним Люмье я выбрал еще в школе, и теперь это моя формальная фамилия. С Анной мы познакомились в Ленинграде. - Вася нахмурился, услышав имя покойного вождя в имени любимого города, а Савье, увидев его реакцию, решил поправиться, - ну город тогда так назывался. Ей тогда было 17 лет, но она уже тогда говорила по-французски не хуже диктора ТВ. Мы с ней переписывались, а потом, когда она закончила институт, вызвал сюда на две недели. Но она вместо благодарности сделала совершенно невозможное - когда я ее отвез в аэропорт, она не села в самолет, а осталась во Франции нелегалом.
  
   Мы все уставились на него во все глаза. Я услышал, как за перегородкой Азиза и Катя тоже замерли.
  
  -- Я узнал об этом через год, когда МВД прислало мне уведомление, что мой гость из России не покинул пределы Французской республики (такой учет въезжающих отменили только потом, когда появился Шенген). Для меня это был страшный удар под дых. Я тогда активно писал проиммигрантские статьи, и тут, на тебе, мой гость не выехал. Мне удалось все уладить, найти Анну и поселить у себя. Тогда я уже жил отдельно от моей семьи. Я не спрашивал, что она делала весь год, но она сама сказала, что была бэбиситтером у каких-то новых русских. Постепенно мы сблизились, я помог ей найти работу и даже получить временное разрешение на трудоустройство. А потом она нашла офис Брендана.
  
   Савье заметно напрягся, когда произнес последнее имя.
  
  -- Я был страшно против. Мало того, что эта контора была объектом моих статей, и я хорошо знал, что это такое, но, когда я узнал, что ее шеф - англичанин, то сказал ей, что она никогда никуда не пробьется и умрет в секретаршах. Я, правда, не думал, что это будет так быстро, - Савье попробовал шуткой заглушить сорвавшийся голос.
  -- А причем здесь англичанин? - спросил Вася, он, оказывается, все понял.
  -- В английских компаниях - по моему опыту - безумная кастовая система. Если ты начал в ней работать уборщиком, то лучшее, на что ты можешь рассчитывать, - это руководитель команды уборщиц. Никогда и нигде (под английским руководством) не происходит переход из класса в класс. Я уверен, что Брендан бы сам скорее умер, но не дал бы ей стать профессиональным сотрудником. Можете его спросить про это. Но я о другом.
  
   Гражданский француз нагло закурил в кристально-чистом офисе.
  
  -- Анна никого не слушала. Она была уверена, что весь мир у ее ног. Хотя и признавала мою правоту. Но когда мы в очередной раз попытались поговорить про контору, то она собрала вещи и ушла.
  -- Куда? - вмешался Жак.
  -- Сначала к подруге, а потом сняла квартиру.
  -- А вы не собирались с ней зарегистрировать брак? - Жак почуял след.
  -- Анна хотела быть свободной. Но другой возможности получить для нее французский паспорт не было. Но у меня тоже были сложности.
  
   Жак дождался, пока Савье затушит сигарету, и перешел к главному:
  
  -- Итак, что вы делали в тот день.
  -- В тот день, вы не дали мне сказать, я получил развод со своей первой женой. Я позвонил Анне и сказал ей об этом. Еще я сказал, что люблю ее и хочу, чтобы мы поженились как можно скорее. Это было в 11 утра. Я сначала позвонил ей в офис, - но она куда-то вышла, а потом на сотовый телефон. Мы договорились встретиться у Шато в 2:30. Она сказала, что у нее там же какая-то еще встреча в три, но мы сможем пойти на нее вместе, чтобы я сам убедился, что она не дура.
  -- Она имела в виду свой отчет.
  -- Да, но еще и то, что она встретится с самим Хантером, которого я знаю очень давно, но она вышла на него без моей помощи. И еще она сказала, что согласна, но у нее нет времени это обсуждать сейчас. А дальше произошло то, что вы знаете. Я пришел к Шато минут за двадцать до назначенной встречи. Когда я стоял у колонны, то сначала услышал крик, а потом увидел, что кто-то упал с балкона. Я и подумать не мог, что это Анна. Сразу вокруг забегали, открылись ворота - всем стало плевать на секьюрити. Я подошел к ней одним из первых. В этот момент какой-то араб оттолкнул меня и даже полез драться. Но я ударил его в зубы, и он успокоился. Я нагнулся к ней и сидел все время, держа ее руку, пока подошедший врач не объявил, что Анна мертва. Он еще записал ее имя с моих слов. Потом я пошел к Азизе. Дальше вы все знаете.
  
   Савье вытер слезу со щеки и замотал башкой.
  
  -- A propos, я его, - он показал на меня, - видел и в Шато и в аэропорту, когда встретил Марию Шаляпину.
  
   Но Жак решил не жалеть соотечественника.
  
  -- А почему вы не поехали в больницу?
  -- Не мог. Я просто думал, что умер сам. Я даже и не помню, как оказался напротив Азизы и что ей сказал в тот день.
  -- А она не могла прыгнуть сама?
  -- Нет, конечно. Никогда. Я уверен, что ее кто-то столкнул. Я не знаю, сказал ли я вам, но Брендан тоже оказался около тела, но он сразу же ушел.
  -- А зачем ему была ее смерть?
  -- Меньше проблем. Вот и все.
  -- Савье, - Жак заговорил голосом прокурора, - это уже серьезное обвинение. Вы понимаете, что вам нужно будет написать официальное заявление.
  -- Напишу, если надо. Но я не видел, что он ее толкнул. Но мог. Уверен, что мог.
  -- А что было еще?
  -- А еще я заплатил в русском консульстве за ускоренную процедуру получения свидетельства о смерти.
  -- Что??? - заорали мы вместе с Васей.
  -- А что, - удивился проклятый журналюга, - я пошел и официально обо всем договорился.
  
   Мы с Васей переглянулись, и я почесал то место пиджака, за которым до этого лежали семьсот евро. Жак поглядел на нас, как на больных, и потянулся за какой-то крошкой на полу. Затем поднял этот невидимый предмет и, после минуты разглядывания своего пустого пальца, отпустил Савье. Еще минут пять мы слышали, как Савье прощается с Азизой.
  
   Вася встал, громко выматерился по-русски и сказал мне: "Пошли отсюда. Ты мне должен кабак!" Я попрощался с Жаком, и мы договорились, что я приду завтра к девяти смотреть допросы Брендана и Давида через стекло в его булонском офисе.
  
   Мы долго гуляли по городу, пугая французов и гостей французской столицы. Мой гость очень громко переживал бессмысленную трату на взятку, но я успокоил его тем, что, в конце-концов, деньги японки достались русскому, умолчав про собственный вклад. В десять были дома, а в одиннадцать я посадил Васю в такси в аэропорт. Я пообещал ему сообщить день прилета тела. В ответ, мне было сказано, чтобы следующий раз, когда он приедет с женой, мертвые сами хоронили своих мертвецов.
  
   Утром я стоял у стекла, за которым сидел Брендан. Жак вошел в комнату допросов, и незаметно для шефа кивнул в моем направлении. Жак представился и объявил, что это будет формальный допрос Брендана как свидетеля происшествия и заставил шефа расписался на бумажке. Французская фемида так придавила его своим телом, что он был больше похож на нашкодившего щенка, чем на полновластного дергателя мировых струн.
  
  -- Мистер Брендан (Жак назвал его фамилию), зачем вы пришли в Шато во вторник в 14:00.
  -- Я ходил в отдел персонала.
  -- Зачем?
  -- Мне сообщили, что наш сотрудник, а именно Анна, имеет постоянный контакт с представителем прессы, который крайне критично относится к нашей организации.
  -- Кто и когда сообщил вам об этом?
  -- В тот вторник, примерно в одиннадцать, ко мне зашел один из наших сотрудников и сообщил мне об этом. Я позвонил в персонал, и меня попросили прийти туда в тот же день, чтобы я подробно все объяснил. Что я и сделал.
  -- Кто сообщил вам о представителе прессы?
  -- Я же сказал, один из наших сотрудников.
  -- Кто именно?! - Жак взбесился от брендановских уверток.
  -- Я не могу раскрыть его имени.
  -- В таком случае, - голос копа напрягся до такой степени, что я подумал, что его пистолет сейчас взорвется, - я готов арестовать вас за отказ сотрудничества со следствием!
  -- Хорошо-хорошо. Я скажу. Это был Давид.
  -- Извините за нескромный вопрос, - отпустил его Жак, с движениями кошки, которая отпускает мышь, чтобы поиграть подольше с ее жизнью, - а что плохого в контактах с прессой? В ваших же интересах добиваться прозрачности.
  -- Это слишком сложно, чтобы объяснить в двух словах...
  -- А довести человека до самоубийства несложно? - Жак вскочил со стула с явным намерением треснуть по лысой башке допрашиваемого.
  
   Брендан отпрянул назад и даже закрылся руками.
  
  -- Я никого не доводил. Я наоборот помогал ей устроиться. У нее были амбиции, но они не соответствовали ее возможностям...- начал оправдываться англичанин.
  -- Откуда вы это знаете? От ваших милых сотрудничков? Вы хоть раз сами с ней разговаривали?
  -- Я ее нанял на работу как секретаря...
  -- И что? У нее не было никаких шансов?
  -- Понимаете, если бы я начал действия по переводу ее в штат или на более высокую должность, то все другие бы стали требовать аналогичного отношения...
  -- А так вы искали повод для ее увольнения. И нашли его, - за то, что она живет с журналистом!
  -- Она должна была об этом сама сообщить...
  -- Что???
  -- Да, по правилам, которые не я установил, все сотрудники, которые имеют контакты с представителями прессы, должны сообщать о них в отдел персонала.
  -- Но ведь ее контакты были скорее, - Жак замялся в поисках правильного слова, - интимными, а не профессиональными?
  -- Я не знаю. Но я сообщил Анне, что иду в персонал, чтобы сообщить об этом.
  -- И как она отреагировала?
  -- Я не знаю, я послал ей это по электронной почте. И, когда я пошел туда через час, то я увидел ее, когда выходил из офиса персонала. Я сказал ей, что все сообщил, и ей нужно написать объяснительную записку. На что она ответила, что эту записку напишет сам Савье, который стоит у ворот и ждет ее. И мне вряд ли это понравится. А через пять минут, она была мертва. Но я не трогал ее. Я встретил Гжегоша, и мы стояли с ним вместе до самого момента происшествия.
  
   Жак сидел опустив голову. Затем он встал, бросил Брендану лист бумаги и потребовал написать, все, что тот сказал во время допроса. После этого он вышел ко мне.
  
  -- Ну, ты все видел, - no comment и удачи. Он формально ни в чем не виноват, разве что, скорее всего, травил ее по наводкам других сотрудников, или просто любил наблюдать за мышиными войнами. Я допрошу второго фрукта, и я приду к тебе в офис после обеда.
  
   ++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
  
   Жак вошел в мой кабинет и закрыл за собою дверь.
  
   В этот момент кто-то постучал, и мы увидели плачущую Нелли.
  
  -- Это я, - сказала она с порога, размазывая слезы и тушь по щекам.
  -- Что, я?
  -- Это я сказала Давиду, что его любимая женщина выходит замуж за француза...
  
   +++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
  
   Анна пришла на работу раньше всех. Она только что дописала отчет и была счастлива и горда за себя. Примерно в 9:30 началось собрание "умных" из команды Брендана - Евгения, Анжелы, Гжегоша и еще пары человек. В этот момент пришла Азиза и договорилась о встрече Анны и Хантера. Но об этом услышали в кабинете Брендана. В это время Анна вышла копировать отчет, а ей на сотку позвонил Савье и предложил выйти замуж. И Нелли это услышала и передала Давиду.
  
   К ее возвращению, из офиса Брендана вышли все "друзья". Они уже знали, что Анна идет в Шато к трем, но не знали зачем. Каждый из них ее боялся: Евгений и Анжела просто паранойя, Гжегош - что он ей не дает развиваться и так далее. Но Брендану было наплевать, поскольку его лично это не касалось. И Анна это знала.
  
   В двенадцать Давид вошел к Брендану и донес на Савье. Брендан сразу же позвонил в персонал и договорился о встрече там. Он, видимо, очень обрадовался, поскольку Анна всем тут надоела своим умом и сообразительностью. Он послал ей е-мэйл и пошел в Шато. В это время Савье шел к Шато навстречу, как он думал, со своим счастьем.
  
   Анна прочла сообщение, и побежала вслед за Бренданом. Вся оставшаяся шайка помчалась за ней. Анна догнала Брендана уже после его доноса. Он поговорил с ней пару минут, и тут навстречу им вышел Гжегош. Анна извинилась и пошла от них в сторону, а тут появились Евгений с Анжелой (не важно, вместе или раздельно). Она кинулась вниз, а тут еще и я. Она вернулась наверх. Поднимаясь на третий этаж, она увидела через огромные окна, как Давид собирается ударить Савье. Она выбежала на балкон через открытую дверь, поскользнулась и перелетела через перила. Савье подбежал первым. За ним - Давид. Савье ничего не понял и трахнул Давида по зубам.
  
   +++++++++++++++++++++++++++++++++++++
  
   Через неделю Брендана послали на курсы менеджмента персонала. А Пристли, после звонка, перевел меня в Парижский офис вашингтонской конторы.
  
   Через два года мы улетали в Вашингтон. Взявшись за руки, поклялись сделать все, чтобы не никогда даже не летать над Францией. Но об этом потом.
  

2007

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"