Аннотация: Отрывок из жизни латышского коммуниста, избравшего свой особый стиль правления, вверенным ему коллективом.
Отрывки из жизнилатышского коммуниста.
Управляющий Грегерс, сидел в конце Т-образной комбинации из трех, блестящих свежим лаком столов, и из подлобья, бросал сосредоточенный взгляд, то на высокий потолок обширного кабинета, то на противоположную стену, на которой точно напротив кресла, от потолка до пола, была прибита полоса зеленого ворсалина, а на ней красовался бронзовый профиль головы, его любимого товарища и учителя - Владимира Ильича Ленина.
Да-а-а, как быстро летит время! Давно ли он был обыкновенным, светловолосым, голубоглазым мальчишкой, каких в Латвии сотни, тысячи, но только ему единственному выпало счастье, так быстро выбиться в "люди". Теперь у него, свой кабинет, а за дверью, с правой стороны от входа, со вчерашнего вечера, бронзовыми шурупами к стенке привинчена небольшая, но отчеканенная из самой настоящей меди пластина, на которой крупными буквами гласило: "ГРЕГЕРС ДАЙЛИС, кандидат технических наук". Там же у окна, за небольшим столом с пишущей машинкой "Ятрань", собственная, молоденькая секретарша, пару недель назад сменившая прежнюю, слишком замкнутую, а поэтому не нравившуюся ему женщину, и получившая от него приказ: без оповещения и разрешения, дальше приемной, никого не пускать. Но сейчас было ещё раннее утро, он только что поудобнее устроился в новеньком, накануне доставленном из самой Риги, вращающемся кресле, и ему, пока не начался обычный рабочий день, необходимо было собраться с мыслями, привести в надлежащий порядок, не на шутку расходившиеся чувства удовлетворения, от превосходства над другими. Что значит власть! Мгновениями ему даже становилось страшно за то, что в испарениях собственного счастья, может враз задохнуться от свалившейся удачи. Да и как могло быть иначе, если в последние годы стремительного повышения по служебной лестнице, ему все чаще и чаще приходилось сталкиваться с таким психологическим явлением, как расходившиеся нервы! Вот и сегодня, в очередной раз, он должен не только заставить их угомониться, но и внутренне, будто у воображаемого зеркала, посозерцать перед самим собой. Не отдавая себе отчета в том, что наверх по служебной лестнице карабкался не столько сам, сколько его "подталкивали" другие единомышленники, тем не менее, все прошедшие достижения, приписывал исключительно своим личным, недюжинным способностям, своей напористости, своему острому, логически мыслящему уму.
Как и после предшествующего повышения до чина управляющего, Грегерс мысленно снова возвратился в, относительно не так далекое, прошлое.
Курземе, середина пятидесятых годов. Он, Дайлис, ученик начальных классов. Советские солдаты убивают его дядю, партизанившего в местных лесах. Потом, на "черном вороне" приезжают за родным отцом, который, что бы ни сдаться, в самый последний момент успевает подняться на чердак дома и повеситься. Эти моменты жизни, он отлично помнит и сегодня. Наступает 1956 год. Последняя горстка выживших "лесных братьев" окружена, и им срочно нужна информация о дислокации истребительных отрядов. Помня о противодействии новому строю со стороны старших Грегерсов, ночью к ним пробирается один из "братьев", и, в присутствии матери, просит одиннадцатилетнего парнишку Дайлиса раздобыть, хотя бы примерные сведения, о количестве и расположении советских частей, назвав место где, кому, и когда их потом передать.
В наступившее утро, Дайлис действительно, отправляется к расположению истребительной части..., а к концу третьего дня, операция по уничтожению последних латышских партизан, была полностью завершена. Живым не вышел ни один.
Мать, кое-что, догадываясь, выпытывает у сына его самостоятельное "похождение", а через несколько дней, с помешательством рассудка, её увозят в Рижскую больницу. Дайлиса забирают родственники. Осиротевший парнишка, к удивлению многих, в школе, с самых первых дней учебы, стал получать бесплатный обед - привилегия, которой пользовались только дети военнослужащих. В тот же год, Дайлиса досрочно приняли в пионеры. Так же скоропалительно последовал комсомол, партия, ставшая для него, в конце концов, не только идеологической программой действий, но и целью все дальнейшей жизни.
Мучит ли сейчас совесть о прошлом предательстве своих соотечественников? Мучит ли совесть за, своим отвратительным поступком, доведенную до умопомешательства маму? Жалко ли пожертвовавшего жизнью, но не сдавшегося врагам, папу? Нет, нисколько! Всё произошедшее, казалось ему настолько далеким, что будто и не в этой жизни. Доподлинно неизвестно, что именно послужило становлению детской психики, но ещё с первоклассных лет, он прекрасно стал вписываться в новое, репрессивное общество Советов, поэтому и спустя годы считает, что все пройденные им шаги на политическом поприще, были безоговорочно правильны и точны. Кроме того, у него уже давно сложилась собственная, осознанная теория, заключавшаяся в том, что если нет подходящей лестницы, то на любую вершину можно взобраться, либо по спинам других, либо по их нагроможденным трупам. Пусть они будут, хоть и однокровны с поднимающимся вверх. Грубовато, но зато надежно! В минуты подобных рассуждений, ему постоянно приходили на ум бессмертные слова Ленина, вычитанные в одном из его томов, аккуратно расставленных за спиной на самом видном месте. А там говорилось, что при классовой борьбе, для достижения намеченной цели, можно и нужно использовать все возможные средства, которые предоставляются на данный момент. Дальнейший ход мировых событий, полностью подтвердил правильность дальновидных высказываний. Владимир Ильич знал, что говорил! Что значит, пролетарское мышление гениального человека! Мне бы, добиться до такого логического понимания процессов, происходящих в обществе. Но я ещё молод, и у меня всё впереди. Конечно, свое сопоставление обыкновенного человеческого желания, с бессмертными ленинскими тезисами преувеличиваю, но что поделаешь, если на данный момент, другого сравнения, подыскать нельзя!
На минутку, отвлекшись от, вихрем круживших, приятных размышлений, Грегерс сосредоточенно посмотрел на кроваво-красного цвета папку в дерматиновом переплете, с жирным, золотистым тиснением посредине: На подпись, что лежала по левую руку, и, не перемещая её ближе к себе, как и не осознавая логических действий, лениво приподнял пухлую обложку, и тут же опустил. Куда там! Внутреннее созерцание собственной персоны, намного превосходило все текущие дела! "Подумать только, "Кандидат наук"! Какое самоудовлетворение! Только бы подольше, в невольно ускользающей мысли, удержать эти два, ещё совсем свежие, и вместе с тем такие важные, слова. Ага, вот оно, поймано, то мгновение, которое настойчиво пытается раствориться в блуждающем подсознании. Удовольствие, неповторимое"! И по его удлиненному лицу, судорожно пробегает удовлетворенная гримаса. До белизны, голубые глаза, мгновенно загораются настойчивым, недобрым блеском. Но, только на, то мгновение, которого было достаточно для того, что бы размашисто, дешевой шариковой авторучкой, зажатой в длинные пальцы с деформированными ногтями, на чистом листке бумаги, что-то отметить. Слишком большая нагрузка, на отягощенный насущными заботами, мозг! Того гляди, что-нибудь да выпустишь из виду!
Вовремя успев записать, попутно блеснувшую, дельную мысль, Грегерс снова уходит в самого себя. Ох, уж, эти обуревавшие его, не дающие покоя, беспрерывные размышления! Никуда от них ни спрятаться, ни деться! Впрочем, а зачем их вообще прерывать? Они же все важные, своевременные, неотложные, каким и подобает быть у толкового руководителя, каковым является он, собственной персоной. Значит, мешать им нельзя. Пусть в мозгу копошатся. Ведь от их кипучей деятельности, на благо социалистического общества, во вверенном ему предприятии, стали постоянно рождаться новые и новые начинания. Если не он, то кто из коммунистов ещё сможет взвалить на себя тяжелую ношу первопроходца? Нет, в республиканском масштабе, таковые могут быть, но их считанные единицы, и приятно сознавать, что он является одним из них. Однако, что ни говори, а в этом захолустном районе, конкурентов ему не имеется. Это так же точно, как и то, что он уже является кандидатом наук!
Дайлис этого не видит, но в такие сосредоточенные минуты бдения, его лицо невероятно вытягивалось в длину, и под небольшими острыми залысинами, разглаживались преждевременные жиденькие морщины, от чего мясистый нос казался меньше обычного, а обвислые, одутловатые, бледные щёки, выравнивались с выдававшимися скулами. Толстая, выпяченная нижняя губа, плотно прижималась к верхней. Его, чуть сутуловатая, узкоплечая фигура съеживалась, будто готовясь к внезапному прыжку. Даже белесые, коротко подстриженные волосы, и те, ещё более чуждо топорщились, подчеркивая самодовольный, властный характер своего господина.
Как повелось, и на этот раз, глубокое утреннее раздумье продолжалось не дольше нескольких минут. Нельзя расслабляться. Назначены очередные собрания, которые он настолько обожал, что с различными внутренними службами, за день мог проводить по два, а то и три. Конечно, нужные указания можно было дать по телефону, либо, вызвав одного ответственного представителя, поручить ему, сделать то-то и то-то. Однако такой способ распоряжений, казался совсем не тем, чего требовала самовластная личность! А самодовольная натура требовала от своего хозяина того, что бы своевременные и умные, на её взгляд, указания, слышала обширная аудитория. Только таковым она видела, а потому и выковывала определенный стиль работы, будущего авторитета.
Да, раздумье пора кончать! Вот, за дверью, с обеих сторон обшитой звуконепроницаемой кошмой, уже послышалась приглушенная возня вызванных товарищей. Но они не смеют войти вовнутрь, пока не нажмет под крышкой стола кнопку, дающую разрешающий сигнал в приемную, после которой, сразу же нажималась "на запись" клавиша магнитофона "Яуза", спрятанного в левом ящике стола, с выведенным потайным микрофоном, между бумагами. Мало ли что могут "ляпнуть" собравшиеся, а потом отказаться от своих слов. Кроме того, приятно потом прослушать и свой голос, дающий важные указания подчиненным.
-Пусть заходят, - разрешил он рыжеволосой голове секретарши, на несколько секунд, появившейся в приоткрытой дверной щели.
Три, более ответственных товарища, сели на стулья у стола, в то время как остальные, разместились тоже на стульях, только подальше, расставленных у стенки.
С сосредоточенным видом, но, не очень внимательно выслушав отчеты о проделанной работе за вчерашний день, Грегерс, не поднимая взгляда от какой-то бумажки, лежавшей точно перед ним, выговаривая несколько в нос, резюмировал:
-Я смотрю, что некоторые из вас сильно разленились, и мне одному, приходится работать за всех. Почему сложилась такая безобразная обстановка, что кроме меня, никто не чувствует за собой государственной ответственности?
-Так, ведь, все и так идет в пределах задания, нормы, фондов, - осмелился ответить один из присутствовавших, что сидел у самого стола. - Конечно, в части снабжения, есть некоторые позиции по запчастям, которые отсутствуют даже на Республиканской базе. О них знают и в Министерстве, и в Республиканском Госснабе, но решить вопрос не могут. Москва, тоже не помогает. Об этом, я здесь говорил ещё на прошлом собрании.
-Я удивляюсь, твоему безответственному ответу, - последовало носовое звучание, без поднятия головы. - Это только лишний раз доказывает то, что ты плохо чувствуешь не только районную ситуацию, но и по республике, в целом.
-Так, ведь...
-Никаких "так, ведь", не хочу и слышать. Наше государство не бедное, и в нем есть всё, что требуется народному хозяйству. Включая и те запчасти, о которых ты намерен упомянуть. Беда только в том, что некоторые люди, не хотят, или не могут воспользоваться её благами. Одним словом, плохо работают. В общем, твои доводы, здесь не принимаются. Можешь уходить, здесь тебе делать, больше нечего.
То был излюбленный прием, а точнее, стиль работы, самонадеянного управляющего. В крайнем случае, так он объяснял сотоварищам. Уходить, так уходить! Ответственный работник, расстроенный отрицательной оценкой своего труда, поспешно поднимается, но впопыхах, роняет на пол авторучку, и дрожащими пальцами, никак не может её поймать. Не меняя позы, настойчивый управляющий, позволяет себе терпеливо дожидаться конца непредвиденной ситуации, не торопясь, с места на место, перекладывая исписанные листки нелинованной бумаги. Итак, в кабинете на одного "товарища", становится меньше. Зато оставшимся, приходится, молча выслушивать длинную тираду упрёков и в свой адрес, на что уходит довольно внушительное количество драгоценного, рабочего времени. По обычаю, в конце собрания, Грегерс делает традиционное заключительное резюме, после чего, великодушно разрешает покинуть свой кабинет. "Товарищи" расходятся, по пути, в полголоса, обсуждая поведение своего начальника.
А в приемной, на длинном, низком топчане, обтянутом тёмно коричневым дерматином, своей очереди уже дожидаются представители других подразделений, вызванных на, так называемый, "ковёр". Но из этой "партии", выгонять не пришлось, ни кого. Памятуя предыдущие собрания, когда возражения, начальником принимались в постоянно агрессивном духе, люди держались, молча, со всем соглашательски, поэтому, после традиционного резюме, сразу же были отпущены по рабочим местам.
На этот раз, как только кабинет освободился, в него без спроса и предупреждения, не снимая головного убора, развязно вошел молодой человек.
-Почему без очереди? Что нужно? Надо ждать, пока позовут! - только и нашелся что сказать, возмущенный хозяин.
-Извините, я от товарища Веверса. Привез то, что он обещал.
-А-а, тогда другое дело! - сразу же, сдался Дайлис. - Садись. Пришлось долго ждать? Что поделаешь, когда люди не хотят работать, отлынивают. Вот, мне за всех и приходится отдуваться. Одному, очень трудно уследить за таким разношерстным коллективом. Веверс сказал, сколько с меня причитается?
-Как можно!
-Ладно, потом с ним рассчитаюсь. Моя светлая "Волга", стоит возле угла. Положи в багажник, он не закрыт.
Парень вышел, и лицо начальника снова приняло замкнутое, сосредоточенное выражение.
Секретарша принесла почту, которую Дайлис, если никуда не торопился, всегда разбирал и прочитывал лично. Её сортировку, он не доверял не то что секретарше, но даже своему покладистому, уравновешенному заместителю, которого он принял на работу, по рекомендации секретаря райкома партии. Почему не доверял? Да потому, что в ней могли находиться бумаги не только из министерства, но и от тех лиц, о которых посторонним, лучше бы, не знать. Кроме того, в почте часто попадались различные предложения по сотрудничеству, либо другие дельные сведения по взаимоотношениям, которые, после соответствующей обработки, можно было выдать как свои собственные, что, естественно, прибавило бы лишний плюс, в самолюбивый актив начальника.
Пока проходили собрания, телефон обычно, переключался на секретаршу, со строгим предупреждением, что в случае звонка с Риги, либо Первого районного секретаря компартии, тут же соединять с ним. Но вот, утренние разборки закончены, и его аппарат снова на проводе. Начались ежедневные, рутинные переговоры, в основном, касавшиеся снабжения агрегатами, как и прочими дефицитными запчасти, которые распределял он сам лично, хотя склады, как и соответствующие товароведы, находились на расстоянии шести километров от главной конторы. Все-таки приятно "сидеть на", как и распоряжаться дефицитом! Он ему здорово помогает "отсевать" нужных людей, от не очень ненужных. Важных, от не очень важных. Доверенных, от обыкновенных смертных. Тех, у которых можно ждать выгодной отдачи, от прочей мелюзги, постоянно что-нибудь, да выпрашивающей. Ведь, в отличие от высказанных им на собрании слов, что в стране всего хватает, в Советском государстве, чуть ли не всё, находилось в дефиците! Удивляло другое. Буквально все руководители важных предприятий, в том числе и колхозов с совхозами, так же, как и Грегерс, своим подчиненным на общих собраниях, в один голос, настойчиво пытаются вдолбить народу то противоречивое, что "у нас всего хватает", только хромает снабжение. Но население уже давно пришло к логическому выводу о том, что в отличие от них горемычных, тот достаток у начальства, действительно имеется! Значит, не зря ратуют за бессмертность советской власти. Свой достаток, отрабатывают честно и сполна. Ага, вот опять, очередной звонок.
-Не понял, что вы хочете? Ах, по "Волге"! Двадцать четвертой "Волги" двигателя нет, и в ближайшее время, не ожидается. Аккумуляторов, тоже. По этой машине, с запчастями, на сегодня, очень туго, поэтому и делю их сам, лично.
-На покрышки фонды ограничены. По "Москвичу", тоже. Заклепки, гвозди? Обратитесь на склады к товароведу. Я такой мелочью, не занимаюсь, - был ответ, очередному просителю.
-Арнис Янович! Как же, найдем. Кому, в таком случае давать, если не вам! Я перед вами и так в неоплатном долгу. Да, принес. Совсем недавно ушел. Можете считать, что двигатель "Волги", уже ваш. Какие запчасти, вас ещё интересуют? - шел разговор с начальником того парня, который недавно оставил в багажнике его машины, половину беконной туши годовалого борова.
-Появился Армянский коньяк? Конечно, не откажусь. Это же мой самый любимый напиток! На прошлой неделе, мой человек специально ездил в Ригу, его искать, а вернулся с Азербайджанским. Теперь, хоть выливай. Не нравится мне он. Понимаю, понимаю. Все будет взаимно.
И разговор, уже по внутренней связи:
-Ты спрашиваешь, из какого кирпича строить подсобку? Только из красного. Белый, мне надоел. Электрический столб, вкопайте у самого забора. Мусорный ящик поставь у самой двери, только с правой стороны. Двери покрасьте серой краской. Её у нас много. Завтра поезжайте в лес, и нарежьте самых лучших берёзовых веток для веников. С машиной, я распоряжусь.
Звонки следовали за звонками, а он думал: сколько вопросов одному, приходится решать сразу! Но иначе нельзя. Только попробуй отпустить вожжи, так они такое натворят, что потом, до конца жизни не расхлебаюсь! А с другой стороны, какие недалекие умом люди, что не могут сами сообразить, с какой стороны лучше поставить мусорный ящик! Кругом и во всё, приходится вмешиваться самому. Нет, всё-таки такой порядок, такой стиль в работе и должен быть. Здесь, за всё в ответе, лишь я один. Первый секретарь об этом, мне тоже намекнул. Значит, все мелочи, приходится контролировать самому, что лишний раз докажет рабочим, кто над ними хозяин. Что значит твердая рука, толкового командира!
Наконец, телефонные звонки стали реже, и, пользуясь перерывом, Грегерс уставился на белые листки бумаги, исписанные размашистым, высоким, с небольшим наклоном вправо, но ужасно сплюснутым, кривоватым почерком. На них он отмечал, на его взгляд, самые заслуживающие внимание, собственные выводы по тем вопросам, что поднимались на различных собраниях. Как правило, они никогда не совпадали с мнениями тех, кто на них присутствовал.
Пока затуманенным взором, он разглядывал исторические бумажки, без доклада, внезапно вошла главная бухгалтерша. Так она делала всегда, когда в кабинете отсутствовали люди. Увидев её, Грегерс кисло поморщился. Уже сколько раз было сказано секретарше, что бы и эту женщину, без разрешения в кабинет не впускать, а ничего не помогает. Вламывается, и всё тут! Выскочка этакая! Но прогнать, не осмелился, ни разу. Во-первых, она была намного старше, а во-вторых, отлично знала свою бухгалтерию, что особенно злило руководителя такого ранга, как он. Почему? Да только потому, что не позволяла ему, как здешнему хозяину, вмешиваться в её, годами отлаженную работу, для веских, на его взгляд, подсказок, поправок. Вот с экономисткой, совсем другой разговор. Та всегда следовала не только его совету, но и мнению. Пусть, в конкретном случае, и совершенно не пригодному, в складывающейся ситуации.
Между тем бухгалтерша, вплотную подойдя к столу, за которым сидел Дайлис, разложила на нем пачку бумаг и, указывая на них всей пятерней, стала жаловаться на перерасход заработной платы, невыполнения плана за текущий квартал, как и несвоевременное поступление денег от, нищенски влачивших существование хозяйств района, за выполненные работы. Да, то, что она говорила, было самым больным местом, разрастающегося предприятия. От перечисленных пунктов, зависела не только ощутимая премия, но и личная карьера самого руководителя. Только поэтому, эти насущные вопросы, постоянно находились под особым контролем Грегерса.
-А что сделала ты, что бы план был выполнен? - по обыкновению, последовал встречный вопрос.
-О недовыполнении плана, я сообщила руководителям всех подразделений. Что ещё может сделать бухгалтер!
-Если захочет, то сделать может очень многое. В общем, такие жалкие показатели, в Ригу отправлять мы не можем, сама понимаешь. Срыв плана, в министерстве нам никто, никогда не простит уже только потому, что в Москву они, как и мы им, должны показывать только положительные результаты работы. Это значит, что как всегда в таких случаях, любыми путями, но нам надо найти и поставить те цифры, которые соответствуют стилю нашей работы.
-Вдруг ревизия! Нет, фиктивные данные, я отправлять не буду.
-А я того и не требую, - немного струсившим голосом, отвечал управляющий. - Я имею в виду, что надо подтянуть начальников подразделений. Это же от них, нам требуется добыть нужные цифры. Пусть сами решают, оставаться на своей работе, или готовиться на понижение. А насчет перерасхода зарплаты, я подумаю. В общем, всех руководителей надо заставлять показывать в отчетах только такие цифры, которые не будут порочить нашу организацию. Не выполним план, и нам здесь нечего будет делать.
-В таком случае, пусть этим вопросом занимается тот, кому следует. Мое дело собрать и суммировать общие показатели.
-Хорошо, будем думать вместе. Можешь идти.
В приемной, её выхода ждала финансистка с вопросом:
-Ну, как?
-Кажется, расстроился. Если ты к нему, то зайди лучше попозже.
-А, как со штрафами, за простой вагонов?
-Тем более!
Оставшись один, Грегерс вздохнул и открыл тёмно-синюю папку, с обыкновенной жирной надписью: К ДЕЛУ. В неё складывались различные письма с предложениями, заявки, на которых требовались его резолюции. Такие резолюции, от которых зависела судьба той, или иной проблемы в хозяйстве района, Дайлис ставить очень обожал. Иногда они состояли только из двух размашистых слов: "К исполнению". Но бывали и "безразмерные", написанные наискосок заявочного текста, состоящего, пусть даже из пары строк. Эти резолюции, растягивались от левого верхнего угла листа, до правого нижнего. Бывало и так, что из-за размашистых резолюций, покрывавших текст, не всегда можно было разобрать и того, что конкретно запрашивает заявитель. Поскольку их содержание было адресовано своему подданному, то в них подробно спрашивалось все возможное, как и не. То, что можно было выяснить устно и оперативно, в письменных резолюциях выражалось удивление тому, что до сих пор, данный вопрос не решен, и что о нем думает адресат? Почему он, как управляющий, до сих пор не в курсе дела о поднимаемой в заявке теме, хотя, по всем данным она, та упоминаемая тема, появилась не далее, как только вчера. Кроме вышеперечисленных манускриптов, в них, иногда, проскальзывали и угрозы адресуемому лицу. Какие? Самые, что ни на есть, для него излюбленные! "Сниму с работы". "Лишу квартальной премии". "Отодвину квартирную очередь", и прочее, и прочее. Но сами концовки текста, постоянно заканчивались одинаково: "дать ответ". Что бы ни забыть, кому что адресовано, специально придумал четырехугольный штамп, ставившийся на углу регистрационной карточке, в которой вкратце излагалась суть текста. Все это для того, что бы в любую минуту можно было проверить ход исполнения его указаний.
В этот день, покончив с почтой, Дайлис вспомнил об обещанном армянском коньяке, и снова, несказанно удовлетворился. Будет чем угостить Первого секретаря райкома партии! Скорее бы только прибыл нарочный с товаром! Приятный презент обоим, нечего сказать!
Но, уже пора и на обед. Молча, отдав папку с бумагами секретарше, для дальнейшей дележки по подразделениям, закрыл на ключ, обитую японской искусственной кожей дверь. Ещё раз, прочитав свежую табличку своей должности с образованием, и, ничего не сказав, вопросительно ждавшей девушке-секретарше, приняв важное выражение лица на тот случай, если попадется, кто навстречу, спустился со второго этажа, вышел на улицу. Но, прежде чем сесть в машину, воровато огляделся по сторонам, поднял крышку багажника, проверил наличие, завернутой в полиэтиленовую пленку полтуши свинины, почему-то закрыл его на замок, что делал только в том случае, если в нем имелся не учтенный товар, после чего сел за руль и дал газу.
Пообедав, едва собрался уезжать, как к подъезду дома, прибыл обещанный коньяк. Какая там теперь работа! Надо спешить в Райком партии. Менжинский, который и устроил на эту должность, должен быть, в очередной раз отблагодарен за продвижение его, по служебной восходящей!
У Первого, за официальным кабинетом, была потайная дверь, ведущая в такой же потайной кабинет, куда они оба, тут же и скрылись.
С некоторых пор, такую запасную каморку, имел каждый маломальский руководитель, обладавший собственным кабинетом, и предназначалась она, чаще всего, для дружеских попоек, а иногда и недозволенных сделок, которые, в социалистическом обществе, открыто были запрещены. Грегерс, к сожалению, такого закутка, пока что не имел, но столяру уже было дано задание, в самое короткое время, его оборудовать. Задержка происходила только из-за того, что в первую очередь под конторой, следовало закончить финскую баню, которые, к этому времени, тоже имелись во многих, уважающих себя, организациях.
Как, не только ценящий себя, но и стремительно растущий руководитель, Дайлис в обществе, никогда не выпивал лишнего. Дома же, не напивался потому, что страдал язвенной болезнью желудка. Так и на этот раз. Не допив с Первым бутылку, возвратился к себе на работу. Предупредив секретаршу, чтобы всем отвечала, что его здесь нет, ходит, мол, по территории, зашел в кабинет, и для верности, дверь за собой, закрыл на ключ.
Поудобнее устроившись в неглубоком, с подлокотниками, поворотном кресле на трех колесиках, положил руки на стол, и, как положено настоящему коммунисту, в первую очередь, посмотрел на противоположную стенку, где его друг и учитель, куда-то вправо, устремил свой проницательный взгляд. Непроизвольно, Дайлис тоже повернул голову в ту сторону. Но, кроме вешалки, в той стороне ничего не обнаружив, задумался. "Какое блаженство быть коммунистом, начальником, да водить дружбу с такими нужными людьми, как Первый секретарь райкома партии! - подумалось ему. - Конечно, такой дефицитный напиток льёт в свой живот, как в пустую бочку, но на что не пойдешь, что бы иметь у него соответствующий успех! Вот сопьется, кого вместо его, могут поставить Первым? Снова пришлого, когда здесь, на месте, в его собственном лице, имеется достойный кандидат с соответствующим образованием! Всем известно, что у этого Менжинского, только высшее партийное, заочно законченное в Вильнюсе. Нет, все-таки не плохо, что прислали этакого пьяницу, а то с предыдущим, вряд ли он добился такого успеха в работе. Интересно было бы знать, чем руководствуются в Республиканском ЦК партии, назначая в районы тех, или иных товарищей? Ходил слушок, что этот самый Менжинский до этого, работал в Рижском райкоме, спился, а так как коммунистов, сильно заметно понижать в должности нельзя, вот его и прислали сюда на перевоспитание. Гляди, перевоспитают! Ещё больше сопьется на периферии, где он, как говорится, сам директор, сам и писарь. Но, пусть. Это дело высших командиров. Им лучше виднее, как поступать со своими кадрами".
Выпитый коньяк, немного дурманя, подталкивал не только к глубоким воспоминаниям, но и ещё большему самосозерцанию. На этот раз, его внимание почему-то задержалось на той медной пластине, что за дверью, изготовленной по его личному эскизу ещё в то время, когда такого научного звания не имел, но к нему готовился. А, как всё начиналось?
Десять лет назад, его, только что окончившего техникум парнишку, все время шефствующий над ним комсомол, никак и нигде не мог пристроить на постоянную работу где-нибудь в Риге. Тогда-то, совершенно случайно, Дайлис и попал в эту организацию, в которой управляющим работал Останс, и у которого остро недоставало кадров, хотя бы с маломальским образованием. В то время, разрозненные МТСы, руководителями, которых, были послевоенные, скороспелые партийцы с четырехклассным образованием, как раз начали объединять в одну организацию, впоследствии названной Сельхозтехникой. Самой первой должностью, доверенной молодому специалисту, была проверка на качество, ремонтируемых здесь гусеничных тракторов и называлась "технолог". Так начиналась трудовая деятельность будущего управляющего, этой же Сельхозтехники.
Но честолюбивые мечты напористого технолога, уже в то время, простирались намного дальше достигнутого, только для их осуществления, требовалось соответствующее образование. Бывшие друзья по комсомолу, предложили поступить в какой-нибудь из местных институтов, но не тут то было! Латвийские, его не устраивали. Вот, если бы попасть в какой-нибудь из Московских! Всем нутром Дайлис чувствовал, что, продолжая образование здесь, в Латвии, не все лица, от которых впоследствии будет зависеть дальнейшая судьба, могут его и заметить, а учась в России, да ещё в самой Москве! О-о-о! Престиж, ничего не скажешь. Старые друзья, такому намерению сперва несколько удивились, но сделали всё возможное, что бы помочь ему заочно поступить в один из простеньких Московских институтов. Пусть он был и "простенький", однако не техникум, где учили, как и учились только для того, что бы получить соответствующие "корочки". Уже на первом семестре Дайлис почувствовал, что может не "потянуть". Но в жизни ему, как-то везло. Пока он был на сессии, в районе поменяли Первого секретаря райкома партии, а новый, по фамилии Менжинский, с первых дней правления, сразу же не сошелся характером с управляющим Сельхозтехникой Остансом. Поговаривали, что виной тому, обыкновенная водка. В отличие от трезвенника Останса, новый секретарь оказался доброй выпивохой, а по-простому, "не дурак выпить". Останс был уволен, а на освободившееся место, чем искать на стороне, Первому кто-то посоветовал принять Грегерса, уже знакомого со структурой этой организации. Так волею судьбы, или случая, с Нового года Дайлис принял должность управляющего. С этой высоты, он уже мог позволить себе посмотреть на жизнь по-новому. В его распоряжении, напрямую оказались все сельскохозяйственные районные ресурсы. Оставалось только выстроить определенный порядок, в котором он должен будет играть первую скрипку, а попросту, дать всем понять, кто "сидит" на дефиците, и от кого зависит его получение. С чего начать, сомнений не было. Надо подыскать покладистых партнеров, а то, на первых порах, в одиночку будет трудно справиться.
В районе, к этому времени, один из совхозов, в своих руках стал концентрировать перерабатывающие предприятия. Консервный завод, мясокомбинат, уже были в его подчинении. Без большого напряжения мысли, Грегерс пришел к выводу, что на этом перспективном хозяйстве, и следует остановить свой выбор. Быстро сойдясь с необразованным директором совхоза, то же волею случая, утвердившегося на этой должности, Дайлис получил доступ ко всем благам, которые можно было иметь от такой дружбы. С этого времени, за успеваемость учебы, беспокоиться не приходилось. Благодаря доставляемым в институт мясо - колбасным изделиям, на очередную сессию выезжал, как в свою вотчину. Благо, все контрольные работы за него уже были сделаны, а что бы ни попасть впросак, требовалось только ознакомиться с их содержанием. Окончив институт, Дайлис там же, поступил в аспирантуру.
Как не сравнимы техникум с институтом, так и институт с аспирантурой, даже если они и располагаются под одной крышей. Сообразуясь с подобным понятием, Грегерса сразу предупредили о том, что на защите кандидатской диссертации будут присутствовать не только местные доктора наук, но и с соседнего ВУЗа. Сигнал был понят правильно и моментально. Если до этого, в Москву раз в месяц с мясопродуктами ходил один КАМАЗ, то теперь в ту сторону, направлялись три. Два с мясными изделиями, третий с запчастями. Откуда и как они здесь появились? Вопрос запросто объяснимый.
Оглядываясь назад, следует отметить, что Сирия, Ливан, Иордания, некоторые страны Африки, в Советский Союз, в большом количестве стали возвращать, некогда завезенные избытки запчастей к легковым автомашинам. Бывая в Москве, Грегерс о том разнюхал, сошелся с нужными людьми, после чего определенная часть экспортного груза, стала прибывать и на склады, что находились в его подчинении. К этому времени, Грегерс знал точно, что и все учебные заведения страны, испытывают такой же дефицит в получении нужных товаров, что и обыкновенные колхозы с совхозами. При абсолютной монополии на их распределение, только не дальновидный, либо слишком честный начальник, не воспользовался бы своей возможностью, использовать полученную власть в собственных интересах, или, как говорят, по прямому назначению. Поскольку Дайлис не принадлежал ни к тем, ни к другим, то "с неба" свалившимися товарами и стал одаривать своих благодетелей. Это ничего, что тот же товар недополучали колхозы, совхозы, прочие хозяйства своего района. Была бы выгода самому! Благо, его здесь никто не контролировал. Аспирант соображал, что хочешь - не хочешь, а недостаток собственных знаний, всегда можно восполнить и натурой. Не зря говорят, что недомыслие человека, то же требует жертв! В данном случае, заложником одного самоуправца, становился целый район.
Так как в жизни нет ничего бесконечного, то и учебе в аспирантуре, тоже подходил конец. Оставалось только написать диссертацию. Посоветовавшись с уже бывшими преподавателями, остановился на "Пескоструйной очистке деталей". Как "советчики", так и Грегерс отлично знали, что такие установки в промышленности существуют давно, но в отсталом сельском хозяйстве, применения не имели. Знали они и то, что в силу особо специфического ремонта сельскохозяйственной техники, как и отсталости мощностей мастерских Сельхозтехник, пескоструйной очисткой деталей никто заниматься не будет, даже если их и закупят. Но, если на другие изобретения ума не хватало, а руководитель диссертации согласился на такой вариант, то бывший абитуриент с большой охотой уцепился за то, что некогда, кем-то, уже было создано. Институт снабдил нужными чертежами, и ему оставалось только приблизить свой вариант, к специфике сельского хозяйства. На прощальной ноте, Грегерс отправил в Москву столько мясных изделий, что его пожурил даже их хозяин - директор совхоза. Что поделаешь? Услуга за услугу. Правду говорят, что пока рука руку моет, рука руку не обидит. К слову надо добавить, что для перестраховки от назойливых ревизоров, всё отправляемое, под определенным зашифрованным грифом, кроме запчастей, было оплачено и списано за счет совхозных прибылей, как и самой Сельхозтехники. Ни один из упомянутых руководителей, в накладе не остался.
Итак, дружба дружбой, но диссертацию к защите готовить надо! Пусть даже номинально. И опять же! То ли не хватало ума, то ли времени, то ли лишний раз решил проехать на покладистых подчиненных, а, может быть, и всё вместе взятое, но разбираться в чертежах, а затем и их подгонке к работе в ремонтных мастерских Сельхозтехники, попросту поручил нескольким способным работникам, немного разбиравшихся в чертежах. Обобщение, как и переписывание "набело", докончило институтское начальство.
Так и появилась на свет та самая, медная табличка, что висела в приёмной на стенке, у звукоизолированной двери.
Как и его предшественник Останс, в существование Бога Дайлис не верил, но в удачный момент - да! А то, как же иначе он смог бы достичь таких невиданных высот? Но и это ещё не предел! Честолюбивые устремления свежеиспеченного карьериста, простирались куда дальше. Всё его существо подсказывало то, что оно рождено для более высоких дел. Об этом же недавно намекнул и ответственный работник районного КГБ. Значит, не забыли. Значит, есть смысл более напористо выставлять себя на показ не только в районе, но и самой республике. Надо рваться вперед, ввысь! Только как тут рванешь, когда Первого секретаря районного комитета партии с работы снимать не собираются, хотя тот, как пил с самого начала, так и продолжает заливать в свою безразмерную глотку! Убедившись в несостоятельности своей, столь давно лелеянной мысли занять его место, Грегерс решил попытать свое счастье на республиканском поприще, а конкретно, в министерстве сельского хозяйства. По его сведениям, там работали отставные военные, некогда уволенные в запас из армии, и среди которых не было ни одного руководителя с таким образованием, как у него. Итак, нужно позондировать Ригу. Сказано - сделано. И мясоколбасные изделия с экспортными запчастями, повернули в сторону Риги.
Произошло очередное, запланированное чудо. Как видного хозяйственника, кандидата наук, по рекомендации задобренных товарищей, Грегерса стали приглашать для выступлений на различные республиканские семинары. Пусть с сельским хозяйством и не связанные. Зато, как некогда и мечтал, стал сразу на виду у многих, не совсем последних, лиц. На таких, не связанных с его профильной работой собраниях, основной упор Грегерс делал на патриотические разглагольствования, чем особенно заинтриговывал коммунистически настроенную аудиторию, восхищавшуюся злободневностью его прогрессивно смелых рассуждений, яростно клеймивших прежние режимы правления в собственной стране. В чём они, те рассуждения заключались? В примитивном, до, с ног сшибательства!
Пусть при Карлисе Улманисе он не жил, но в своих пламенных выступлениях, постоянно старался опорочить существовавшую при нём систему развала страны, крестьянства, хозяйства в целом, как и подавление инакомыслия. При немецкой оккупации, его ещё тоже не было на свете, но такой пустяк нисколько не мешал оратору вовсю, до спазмы в горле, клеймить фашистов, загнавших простой, обездоленный пролетариат в подполье, а потому не смевшего поднять свой голос. Зато убежденно, энергично и со смаком, мог умиленно распространяться о наступившей в Латвии, долгожданной эры социализма, как и всего того положительного, до селе невиданного, что с ней появилось в республике. Особо почетное место в его речах, отводилось Ленинскому комсомолу, без которого молодое поколение страны Советов, не смогло бы просуществовать и дня. В долгих выступлениях, много внимания уделялось коммунистическому воспитанию подрастающего поколения, которое, по его понятию, всей душой жаждет новых веяний, новых свершений, особенно на селе. Что ни говори, но организаторы семинаров единодушно соглашались с тем, что Грегерс в своих речах, намного опережает не только своих сверстников, но и именитых записных пропагандистов.
Не забывал докладчик напомнить и лично о себе. В некоторых выступлениях договаривался до того, что латыш он, только по паспорту, но если партия потребует, то своих земляков, не желающих идти в ногу со временем, не колеблясь, не моргнув глазом, готов поставить к стенке. Значит, сформировавшаяся в детстве психология, не претерпела никакого изменения до сих пор! Следует отметить, что подобные откровения, он позволял себе только в тех аудиториях, где преобладали русскоязычные представители. По опыту предыдущих выступлений, Дайлис пришел к логическому выводу, что такая когорта слушателей, правдивее всего, оценивали его по достоинству, в конце выступления, награждая дружным аплодисментам.
После успешных, на его взгляд, докладов, он ещё больше гордился собственной находчивостью, искусному ораторству. И какому! Да, речей было много, но дождитесь, будет ещё больше.
Покачиваясь во вращающемся кресле, Дайлис еще и ещё раз пытается вспомнить их хронологию, но сбивается с мысли. "Не иначе, как выпил лишнего, - констатировал он сам себе. - В следующий раз, буду поосторожнее. Так и за рулем не безопасно. Хорошо, что в автоинспекции, все парни "свои", а то бы не обобраться неприятностей. Ладно, с лекциями обсудим в другой раз, когда пройдет хмель. Теперь же лучше вспомнить, с чем, за последние годы, пришлось столкнуться в буднях". Почти автоматически, взгляд снова устремляется на противоположную стенку. Дайлис задумывается, припоминает.
Вот, он уже управляющий, при чем не простой, а замеченный Первым секретарем райкома партии! Значит, кое - в чем, можно и посамовольничать. А тут как раз, представился и подходящий случай. По ходатайству того же Менжинского, ему выделяется трехкомнатная квартира в строящемся, трехэтажном кирпичном доме. Но, ни площадь, ни планировка, не устраивают счастливого квартиранта. Свою будущую жилплощадь, Грегерс предлагает перестроить по новому, им начерченному, варианту. Начальник Стройуправления не соглашается, потому что, во-первых, надо разламывать уже построенное, а во-вторых, нарушается устойчивость капитальных стен. И снова помог Первый. В конце концов, прорабу пришлось не только разрушить работу каменщиков, но и переложить стенки, отняв у соседей, несколько квадратных метров смежной жилплощади, тем самым, грубо отступив от проектного чертежа. Значит, сработало! Потом..., что же было потом? Опять, уже в который раз, приятная мысль вседозволенности, сбивается горьковатой семейной неурядицей. Вопреки удаче на государственно-общественном поприще, самому себе приходилось признаться в том, что одна жизненная неприятность, все-таки была не только настоящей, но и самой горькой реальностью. Не было детей, а значит, и будущего продолжения рода. Более того! Он никогда не может иметь детей, собственного производства. Так сказали доктора, к которым пришлось обратиться как ему, так и несчастной жене. Куда проще, если не дето рождаемой оказалась бы женская половина. Бросил эту, ушел к другой. А в данном случае, виновен лично сам. Куда, уж, хуже! Чтобы хоть несколько скрасить, со временем посеревшее, домашнее время, Дайлис начал часами засиживаться на работе, в своем кабинете. С некоторых пор, только здесь он чувствовал себя не только самым настоящим командиром, но и относительно удовлетворенным существом. "Ладно, на сегодня хватит размышлять, - наконец, решил он сам себе. - Голова немного проветрилась, пройдусь по территории, и на самом деле".
Утро очередного, рабочего дня. Время, восемь утра. Грегерс уже с семи в своем кабинете, а в приемной топчутся начальники подразделений, ожидая регулярного, но до самых каблуков, опостылевшего собрания. Условный сигнал секретарше, и та разрешает входить.
Безликое собрание, проходит по обычному сценарию. Присутствующие по очереди, должны подниматься с кресел, и отчитываться за проделанную работу, вчерашнего дня. А навстречу, как заведено, сыплются увесистые упреки управляющего:
-Ты прекрасно знаешь, что план не выполняется, но для выправления положения, ничего не делаешь!
-Так я же...
-Что я покажу в Ригу? Не выполняется не только встречно взятый план, но под угрозой срыва, даже основной.
-Встречный принять, нас заставили.
-Не заставили, а это приказ нашей партии, поэтому его надо выполнять.
-Но мы же знали, что не выполним еще тогда, когда нам его навязывали.
-Что-то сегодня вы сильно разговорчивые. Одним словом так: поговорите с людьми, с членами партии, в первую очередь, и реализуйте принятые обязательства хоть после работы, хоть по выходным. То, что приняли на общем собрании, должно быть выполнено безоговорочно. Поняли?
Следующее собрание в этот день, было уже, так называемым, расширенным, поэтому происходило в зале. Но прежде чем туда попасть, люди должны были зайти к секретарше для регистрации. До сих пор, такой порядок не практиковался, потому что та же секретарша всех присутствующих переписывала в самом зале. На этот раз, нетрадиционное место регистрации было выбрано умышленно, что бы заходившие, могли обратить внимание на свеженькую табличку с таким же свеженьким на ней, тиснениями. Кроме руководителей собственных подразделений, что заседали с утра, на нем присутствовали все инженера, как колхозов, так и совхозов. С самых первых минут собрания, эти начали жаловаться на то, что в виду отсутствия целого ряда запчастей с агрегатами, не могут вовремя отремонтировать свою технику, поэтому она вынуждена без дела простаивать в мастерских, занимая много места. Да, только по этой причине, их хозяйства вылетают из графика ремонта, который утвержден начальником районного управления сельского хозяйства.
-Делаю вывод, - начинает Грегерс, сидящий за длинным, узким столом, лицом к аудитории, - что мои люди работают не в полную силу своих возможностей.
"Его люди", в это время, сидят на первом ряду кресел, и с блокнотами на коленях, сосредоточенно записывают все жалобы присутствующих. Возражать здесь бесполезно, хотя, регулярно посещая хозяйства, они отлично видят и знают совсем другую, сложившуюся в них, безобразную обстановку. Во-первых, многие вышедшие из строя детали, агрегаты, можно было бы отреставрировать и на месте, в своей мастерской, не прибегая к замене на новые, а во вторых, они привыкли здорово филонить. Как? Да очень просто. Не каждый механик поедет в дальнее поле проверить, убедиться в той, или иной поломке, о которой ему сообщат. Он верит на слово. А, скажем, тракторист собрался поработать на своем приусадебном участке. После обильной пьянки, работать не может. Просто, денек отдохнуть захотелось. Вот он и придумает какую-нибудь поломку. Главный инженер, то же лишний раз ленящийся поехать на объект к технике, да проверить нерадивого механизатора, тут же начинает звонить соответствующему товароведу Сельхозтехники, жаловаться самому управляющему, который в узком кругу, на очередном утреннем собрании, и начинает свою нескончаемую песнь о плохой работе подчиненных. Только такой "узенький" круг, карьериста Дайлиса устраивает не вполне. Грегерсу требуется, что бы весь район знал о его самоотверженной работе на благо сельского хозяйства социалистического общества. Всему району надо показать, как строго держит в руках своих безгласых подчиненным. Захолустные механики, инженера, директора, председатели, должны лично убедиться в строгом стиле его командования коллективом. Смотрите, мол, как я пекусь о том, что бы ваши хозяйства, ни в чём не испытывали нужды, а если она и появляется, то, не смотря ни на что, должна решаться оперативно и в самые сжатые сроки! А то, что вас не вовремя и плохо снабжают запасными частями, агрегатами, так вот они, перед вами, эти нерасторопные людишки. Спрашивайте с них в моем присутствии, да покрепче. Я их защищать не стану, а наоборот, врежу им столько, что хватит на весь оставшийся сезон! Сделать козлами отпущения, представить некими, ничего не соображающими оболтусами, очернить своих подчиненных при посторонних, был излюбленный конек Грегерса на всех собраниях, без исключения. Своим скверным отношением к собственным рабочим, в некотором роде, он даже гордился. Во-первых, ему казалось, что таким поступком он намного возвышает себя в глазах посторонних, а во-вторых, тем же посторонним показывает свое бескомпромиссное рвение к доверенной работе. Он нисколько не сомневался в том, что его поведение на подобных собраниях, кем-то обязательно будет доведено до сведения Менжинского. Впрочем, так оно и было. Без "стукачей", Советский Союз существовать не мог уже с самого начала своего рождения. Даже в такой небольшой организации, как Сельхозтехника, их было не менее пятнадцати человек, на "День милиции", регулярно получавшие в подарок махровые полотенца. Их так ласково и называли - "махровики".
Закончив собрание обобщающими результатами, Дайлис чаще всего, тут же уезжал в райком партии. Только Менжинского, Грегерс ещё считал себе ровней. Хотя теперь, после защиты кандидатской диссертации..., в то время как у того, только высшее партийное.... Да, обстановка быстро меняется. И со спортом пора "завязывать", потому что с таким высоким образованием, не пристало гоняться наравне со всеми простыми смертными.
Ещё в бытность обыкновенным технологом, не обремененный заботами семейной жизни, он частенько искал легкое женское общество, но с продвижением по службе, особенно, после получения должности управляющего, внезапно присмирел. Зато появилось другое увлечение - автоспорт. А всё началось с пустяков. Несколько лет назад, в районе появилась мода, два раза в год - летом и зимой - на личном транспорте, проводить соревнования. Частных легковых машин, было очень мало, а у него так вообще никакой собственной таратайки. И денег на её покупку, не то, что нет, но просто жалковато. Но, как повелось, ему снова подвалил подходящий случай разжиться за чужой счет, не выкладывая, ни копейки, из собственного кармана.
Как уже говорилось, благодаря расторопности Грегерса, экспортные запчасти по легковым машинам, стали поступать не только на склады Сельхозтехники, но львиная доля и в облюбованный совхоз с директором, мыслящим точно так, как и он сам. В общем, сошлись два сапога - пара.
Дальнейшие действия, для самоуверенных в безнаказанности хозяйственников, оставались делом обыкновенной махинации. В то время как колхозам с совхозами нечем было ремонтировать неисправную технику, эти двое, не только затоварились экспортным безфондовым товаром, но уже и распоряжались им по собственному усмотрению. Как? Примитивно просто! В отличие от дипломированного Грегерса, не далёкий умом директор, держался у руля совхоза исключительно благодаря неограниченным ресурсам не только мясокомбината, но и консервного завода, продукцией которых, бесплатно снабжалась вся верхушка властных структур Риги. С поступлением экспорта, в копилку его услуг, добавилась и эта доля помощи нужным людям. Ведь легковой автотранспорт имелся не только в Республиканском ЦК партии, но и во всех министерствах, в, то время, как заманчивая кормушка, для них была безгранична доступной. Значит, за свою дальнейшую судьбу, мог не беспокоиться.
А, что управляющий? Благодаря и его стараниям, тандемовское движение упомянутых руководителей районного масштаба, успешно продвигалось вперед. До определенного времени, они ещё очень и очень, нужны были друг другу. На данном этапе особенно. Ведь для Дайлиса, в мастерских оборотистого директора, из экспортного поступления собиралась новенькая "Волга".
Когда она была готова, в дело вступил обыкновенный - баш на баш, что в то время, повсеместно было присуще большинству коммунистического руководства. Новоиспеченную машину, начальник районного ГАИ приказал принять на учет, выдав ей государственный номер, некогда списанной после аварии, "Волги". Так легковушка получила своё законное "проживание" в этом, взаимосвязанном мире. Её владелец понимал, что злые языки, о восставшей из небытия машине, могут куда следует и "капнуть", поэтому, по рекомендации того же начальника ГАИ, подвалившую собственность тут же продал в Московской области, взамен купив себе, теперь уже на всех законных основаниях новенькую ГАЗ - 24, светлой масти. Вот и у Грегерса появилась собственная автомашина, на которой, как и другие, можно выехать на районные соревнования. И волки сыты, и овцы целы! Кристально чистая репутация коммуниста Дайлиса, для простого обывателя осталась в неприкосновенности. На этом, предварительное пояснение к автомобильным соревнованием, о котором упомянуто перед данной расшифровкой фактов, можно закончить. Дальше пойдут сами соревнования.
Показав на собственной "Волге", не совсем плохой результат в местных гонках, Грегерс, войдя в обыкновенный спортивный раж, тут же для Сельхозтехники, приобрел спортивные "Жигули". Теперь, от скучной семейной жизни, можно было удрать не только на работу в кресло управляющего, но и подальше, в другие районы на соревнования. С этого времени, для неспокойной души местного карьериста, совсем по-настоящему открылась длинная, спортивная дорога. Гоняя новенькую машину по бездорожью, ломая её на ухабах, Дайлис тем самым, набивал себе руки в ловкости, мастерстве вождения. Начальник автотранспорта даже хватался за голову, когда на гоночную машину приходилось списывать уйму дорогостоящих деталей, не считая изношенных покрышек. Нет, не из жалости к ним, а по причине того, что на её обслуживание, содержание, горюче-смазочные материалы, уходил, чуть ли, не весь выделенный лимит, что предназначался устаревшему транспортному парку Сельхозтехники. За своевременный его выход на работу, тот же управляющий, в первую очередь спрашивал начальника транспорта! Но было ясно, что для собственной прихоти, государственных денег Грегерс не жалел, при этом, экономя на всём том, в чём нуждались все его подразделения.
В конце концов, те деньги, что были потрачены на "Жигуленка", лично для Дайлиса даром не пропали. Он стал "Мастером спорта" республиканского значения, что в дальнейшем, открывало ему возможность участвовать во Всесоюзных соревнованиях. А это, уже не местное баловство!
Из доверенных работников Сельхозтехники, была срочно сколочена гоночная бригада, в которую, кроме главного гонщика, входил штурман, сопровождающий "Пикапчик", следом возивший не только запчасти, но и горюче-смазочные материалы. Был и бортовой КАМАЗ, который, вместо того, что бы перевозить народно хозяйственные грузы, в своём кузове, транспортировал гоночную машину по всему Советскому Союзу, где проходили Всесоюзные соревнования. И всё это, за счет родного предприятия. Иногда, бухгалтерша упрекала своего начальника за то, что гоночная бригада "съедает" почти всю прибыль предприятия, на что Грегерс только улыбался, называя её отсталой, в техническом прогрессе.
Если аппетит приходит во время еды, то зазнайство, с повышением в должности. Сюда следует добавить и собственную самоуверенность, помноженную, на повышенное к тебе внимание определенных лиц, уже успевших испытать властную сладость. Так и случилось, как упоминалось ранее. После всех своих достижений, Грегерс оказался на виду у тех людей, которые, для дальнейшей карьеры, были ему так необходимы. Теперь можно отметить и, какие конкретно.
Не секрет, что во главе всех основных латвийских государственных структур стояли лица, выражаясь культурным языком, не совсем латышского происхождения. Большая их часть, носила латышские фамилии, но на этом их духовная принадлежность к коренным латышам, и заканчивалась. То было второе поколение обрусевших прибалтов, отцы, которых, в былое время, помогали Ленину восстанавливать Советскую власть. Их потомки, до сих пор продолжали гордиться достижениями своих предков, поэтому, как передовой отряд пролетария, они и были присланы на работу во все три прибалтийские республики. В среду своих однофамильцев, пришлые вписывались, будто и своими братьями, что вполне устраивало коммунистическую систему, и будто не своими, потому, что в совершенстве не владели родным языком. Но, поскольку простому обывателю они были недоступны, а известны только по портретам в газетах, да фамилиям на радио, то на такое несоответствие, рабочий люд и не обращал пристального внимания. Ну, а если бы обратил? Разве в жизни республике, что изменилось?
Эта вставка о нелатышских латышах вставлена здесь не для, всем известной исторической констатации, а что бы лучше понять психологию, которой руководствовался Дайлиса, в своих повседневных действиях.
Так, вот. После того, как Грегерс прицепил у двери своего кабинета табличку с кандидатским тиснением, ему стало ясно окончательно, что в директоре дружественного совхоза, как человеке ниже его рангом, он больше не нуждается. Те же копчености с консервированным зеленым горошком, в Москву отправлять больше не надо, а для личного потребления, председатель райпотребсоюза пообещал снабжать со своих складов. Так совпало, что с некоторого времени, своего благодетеля Первого секретаря райкома партии, Дайлис вообще не хотел видеть, настолько на него обозлился. Действительно, в том, что произошло на районном уровне, могло вывести из терпения любого, уважающего, ценящего себя руководителя. Вспышка ненависти, блеснула не случайно.
Дело в том, что приближался очередной праздник Великой Октябрьской социалистической революции, перед которым, по заведенному графику, "выдающиеся" люди республики, награждались различными медалями с орденами. Один орден Ленина был выделен и району, где проживал Дайлис, и который, как кандидат наук, видный пропагандист, имеющий определенные связи в высших кругах власти, очень рассчитывал таковой заполучить. Каково же было его удивление, негодование, когда случайно узнал, что на этот орден, Первый секретарь райкома предлагает директора все того же совхоза, собиравшего ему "Волгу"! С чего бы такое? Ну, был бы тот директор русского происхождения, либо большого образования, а то самый обыкновенный неотесанный латыш, совсем недавно вылезший на руководящую должность, можно сказать, из грязи. Держится на должности только благодаря подачкам министерским кланам, да финской бане, что совсем недавно оборудовал под своей новой конторой, и которую регулярно стали навещать всё те же министры целыми семьями! Нет, баня хорошая, нет слов. Он и сам в ней несколько раз мылся. Кроме воды, бесплатными в ней были и вина, и коньяки, и прочая закуска, о которой простые граждане не могли даже мечтать. Однако...!
Баня, баней. Услуги, услугами. Но, как мог этот малодушный секретаришка, в дележе такого важного ордена, обойти его кандидатуру? По своим, уже успешно начинавшим налаживаться республиканским каналам, в скрытой форме, Грегерс тут же принялся распространять свое встревоженное недоумение. То ли его оперативное вмешательство, то ли повлияли другие факторы, но Орден Ленина, в конце концов, достался не директору совхоза, как было задумано, а начальнику управления сельского хозяйства района. Компромисс был на лицо, но, несмотря на это, осадок в душе Грегерса, все же, остался. Дайлис не был бы Дайлисом, если бы, не попытался отомстить своему обидчику. Пусть и выше рангом. Месть, она местью и останется для всех живущих поколений. Одним она удается, другие ею вынуждены довольствоваться теоретически, надеясь на общепринятую случайность, с роковым исходом для обидчика. Итак, покопавшись в мозгах, Грегерс припомнил, как однажды, совсем недавно при пьянке, Менжинский, этот выскочка, алкоголик, неодобрительно отозвался об одном из членов Политбюро Латвийской компартии. "Надо на него донести!", - твердо решил Дайлис. Он даже сел в машину, что бы ехать в местный Комитет Государственной Безопасности, но вовремя одумался, вспомнив, что работавшие в нем представители порядка, тоже очень много пьют. Такие собутыльники, друг друга могут защищать, и он, кандидат наук, управляющий Сельхозтехникой, останется в дураках. К тому же, у него моментально созрел другой, более целесообразный план. Сообщить сразу в республиканский КГБ. Но, опять, же...Его старые покровители успели выйти на пенсию, либо покинуть этот свет, а к незнакомым обратиться, не решался. Вот, загвоздка, так загвоздка! Ни с какого конца, нельзя подкопаться!
Первые горячие порывы ненависти прошли, все стало на свои места, и рабочие будни Грегерса, опять потекли направленной чередой. Да, не они им, а он ими решил управлять, что бы ни сбиться с, раз и навсегда, принятого ритма жизни. В его представлении, тот ритм, не должен стоять на одном месте, и его надо постоянно обновлять, подталкивать, что бы в Риге не забыли, с каким человеком имеют дело. Какими средствами? Как? Не совсем простой вопрос, требовал недюжинной дополнительной рекламы собственных успехов, во всех областях неутомимой работы. А, как себя ещё шире рекламировать, если некому этого делать! Ответ напрашивался сам собой. В министерстве требуется "выбить" дополнительные единицы инженерно-технических работников. Сказано - сделано. Так появились должности художника-оформителя с киноинженером. Была приобретена самая дорогая кинокамера с мощным проектором, другое оборудование. С их появлением, специально принятый человек, должен был вовремя поспевать с кинокамерой за каждым шагом управляющего, запечатляя на пленке начальника во всех мыслимых и не мыслимых, положительных ситуациях. Что дальше? Само собой, что в первую очередь, своего командира должны были видеть его подчиненные, и только после их просмотра, полученные кадры показывать соответствующим зрителям в Риге.
Чтобы на родном предприятии не заподозрили его в само возвышении, просмотр отснятого материала приурочивали к каким-нибудь государственным праздникам. Скажем, к Первомаю, либо Октябрьской революции. После ликующей демонстрации единства Советского народа с коммунистической партией, весь коллектив собирался в просторном зале новой двухэтажной конторы. Здесь, потягивая дармовое колхозное пиво, присутствующие внимательно вглядывались в четыре сшитые простыни. А на них, весь двухчасовой сеанс, мелькали исторические кадры, запечатлевшие довольного судьбой, постоянно улыбающегося Грегерса. На простынях, он добродушен, терпеливо выслушивает своих подданных, либо дает им ценные указания.
Параллельно пленочной рекламе, художница прилежно потела над образом своего кормильца, набрасывая эскизы его портрета в различных ракурсах, а в перерывах, корпя над замысловатыми экслибрисами к его нескольким брошюрам, текст к которым, был им выборочно позаимствован из литературы, изданной ранее. Ни на йоту, не обладая литературными способностями, к прочим собственным ипостасям, Дайлис всё же осмелился добавить и этот. Не выдержала самовлюбленная натура!
Отпечатанные в местной типографии, за счет всё той же прибыли собственного предприятия, они сообщали удивительные вещи, о чутком, умелом руководстве коллективом, их автора! Одно "творение" так и называлось: "Как должен вести себя начальник в коллективе". После выхода в свет, эти "творения", с личным автографом, щедро раздавались всему коллективу Сельхозтехники. Их читатели, недоумевали. Они обратили внимание на то, что настоящий стиль работы Грегерса, ну, никак не согласовался с тем текстом, что был напечатан в подаренных книжечках. Большая часть опубликованного материала, не только ни совпадала с истинным поведением автора от начала и до конца, но, наоборот, в корне ему противоречила. В общем, шло полнейшее оболванивание собственных подчиненных. Ознакомившись с текстом, рабочие начали возмущенно шушукаться между собой. Когда такая, недооцененная ими инициатива управляющего, бумерангом возвратилась к автору, начальникам подразделений было приказано все, "даренные от сердца" брошюры собрать, и сдать их секретарю. Другая, меньшая часть, все той же "познавательной" литературы, была отправлена в свое министерство, и ещё неизвестно куда. По мнению Грегерса, о его таланте, недюжинных способностях командира, должны были знать не только на родном предприятии, но, и осведомлена, как можно большая аудитория республики!
К недоумению и удивлению коллектива Сельхозтехники, задуманная начальником пропаганда собственного имиджа, начала успешно срабатывать! Однажды, за праздничным столом в честь какого-то юбилея, после сотого просмотра надоевшего всем кинофильма, Грегерс, со скромным видом провинившегося школяра, сообщил присутствующим о том, что его очень просят поработать в министерстве.
Прошло ещё несколько лет. Народный фронт Латвии, всё выше и смелее поднимал голову. Латышские коммунисты, предчувствуя свою обреченность, удивительным образом присмирели. В том числе, и Дайлис Грегерс, уже времечко, работавший в Министерстве сельского хозяйства. Конечно, он бы никогда не был бы Дайлисом Грегерсом, если бы не почувствовал скорое погребение своей родной коммунистической партии. Надо спасаться! Причем, немедля, а то будет поздно. И он, по примеру других коммунистов, пытается вступить в ряды Народного фронта. Здесь таких перевертышей, как он, уже полным-полно. Зачем им подаваться в неизведанные кущи, если всякие Грегерсы, как и им подобные, в этом движении сразу подпадают под защиту самого главного министра, надежно защищавшего "добрых" коммунистов от всяких нападок со стороны радикалов. Мало того, этот министр новым друзьям, даже предлагает принять участие в Президиуме, постепенно утрачивавшего популярность, Народного фронта Латвии! Куда, уж, дальше!?
Московский путч не удался. Что оставалось делать компартийцам после того, как они, скрепя сердце, спрятали свои партбилеты на такое расстояние, что бы в случае необходимости, можно было бы их быстро достать? Прятать документ, это одно дело, но народ же, видел и знает, кто до сих пор, чем дышал! Надо оправдываться перед ним. В бой пошла всё та же испытанная Советская пропаганда, только в цыганском варианте, мол: и я - не я, и лошадь не моя.
"Нет, не отрицаю. В компартии состоял, но исключительно по принуждению. Так сложилось, что не мог отказать, когда предложили в неё вступить. Но она мне была настолько отвратительна, что партбилет держал в мусорном ведре. Даже взносы один, последний месяц не платил. А с девяносто первого года, уже не коммунист. Да, и взносы не плачу. Где партбилет? И не спрашивайте, не знаю. Не могу спокойно смотреть на те, красные корочки - настолько они мне опротивели! Конечно, если лежали в мусорном ведре, мог и выбросить. Коммунистическая партия, в прошлом. Надо смотреть в будущее. Да здравствует ком..., нет, извините, досадная накладочка. Вперед, к победе ком..., нет, извините, опять не то. Да здравствует свободная, независимая Латвия, в которой наша братия, по-прежнему при власти!".