Стрелочник
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Захолустная деревня, в сознании некоторых её обитателей, не перестает бурлить зависть к более успешным соседям.
|
Каких кровей были Ангеши, с незапамятных времен живших в деревне Гану Сала, не знал никто. Даже ближайшие соседи. Фамилия - ни русская, ни белорусская, ни латышская. Расы светлой, но вся семья, а в ней, на момент описываемых событий, не считая родителей, насчитывалось четверо отпрысков, двое из которых были мужского, и две женского пола. Вся семья имела слишком удлиненные, плосковатые лица с тонкими носами, выпирающимися скулами, над которыми сидели ничего не выражающие, голубые глаза. Дочери прилежно посещали католический храм, чего нельзя было сказать о мужской половине. Впрочем, старшего парня, иногда в нём замечали, но шел он туда только потому, что по воскресеньям в нем собиралась почти вся молодежь округи. Видимо, и ему не хотелось выделяться среди прочих верующих, отставая от местных обычаев. Но, надо сразу заметить, что в латгальских деревнях, все и без того, друг о друге знают наизусть. И не только, в своей деревне.
Самым младшим, был Иван. В то время, когда его брат, да сестры, окончив четырехлетку, что находилась в соседней деревне Лупини, работали на пяти гектарном приусадебном участке, Иван, будучи четырнадцати летним парнишкой, в 1940 году ещё дохаживал четвертый класс. Его преподавателем и классным руководителем был некий Болтрук, имевший незаконченное среднее образование, и которого подозревали в связях с въевшимся в деревню пролетариатом.
Шло время. Русские, немцы, снова русские. Не обошла похоронка и дом Ангешей. Погиб средний сын, а старший, хоть и контуженный, но домой возвратился. К этому времени, Советская власть им прирезала ещё несколько гектар земли от соседа Нейвалда, но они так и остались стоять под паром, хотя вся семья еле пробивалась с пропитанием. Сам хозяин по старости, трудиться уже не мог, а подрастающее поколение, по - настоящему взяться за работу, так и не решалось. Прижатые нуждой, по рекомендации того же Болтрука, родители отправили Ивана доучиваться в Даугавпилсское ФЗО, в котором малообеспеченных детей, а попросту босяков, бесплатно кормили и одевали. Было известно, что в это учебное заведение принимали только по рекомендации представителей власти. Так в девятнадцать лет, Иван стал ФЗОшником. Вокруг мелкота - тринадцати, да четырнадцати летние, а он уже настоящий кавалер со светленькой щетинкой на остро выступавшей бородке, с заметным раздвоением посередине.
Поскольку в этом крае Латгалии, включая и Даугавпилс, общепринятым языком общения был смешанный русско-белорусский, то новым властям не составило никакого труда перетянуть сюда и соответствующих требованиям школы преподавателей из Старых республик. У некоторых из них в Даугавпилсе оказались даже не очень далекие родственники, которые вновь прибывших пустили к себе квартировать, а прочих расселили по национализированным домам, хозяев которых, сразу же после оккупации, советская власть поторопилась выслать в Россию, либо уничтожить на месте.
Предупрежденные преподаватели ФЗО приняли Ивана, как своего старого друга, тут же взяв над ним соответствующую опеку. На первых порах, он стал классным комсоргом, что естественно, глубоко польстило и обрадовало новоиспеченного комсомольца, так круто вступавшего в большую, политическую жизнь. Не хотелось самому верить, но у него сразу же. проснулись некие задатки соображения будущей роли, какую он должен будет играть в пролетарском становлении советского общества в Латгалии. Более того, те соображения, так удачно озарившие туго думный разум ещё не вполне развитого восприятия действительности, стали перерастать в грандиозные общеполитические мечты. Неизвестно как, но Иван пришел к простому выводу о том, что в деревнях до сих пор работают те старые, своё отжившие, партийные активисты, основную политическую работу выполнившие ещё в 1940-41-вых годах. На смену им, теперь должны прийти свежие кадры! Значит, он и есть тот самый человек, который рожден для продолжения начатого ими, правого дела. Ясно, что не зря его заметили сперва в Лупинях, а теперь здесь, в Даугавпилсе! Вот закончит ФЗО, вернется в свою родную деревеньку, где и станет самым настоящим красным политработником, внедряющим в деревенские умы свежие идеологические веяния, почерпнутые в процессе успешной учебы. Уж кто-кто, а кулачье от него попляшет! Особенно, сосед Нейвалд, постоянно маячивший крутым бельмом в деревенском глазу. В деревне, где почти поголовно всё старшее поколение на деловых бумагах подписывалось тремя крестиками, а он, видите ли, назло другим, полной фамилией с прибавлением собственного имени - Казимир!
На первых порах, у Ивана действительно всё складывалось как нельзя лучше. Обогнав однокашников возрастом, званием, он старался, как мог, отблагодарить учителей за оказанное гостеприимство. Заметив его неподдельно пылкое рвение, классный руководитель доверил ему даже выпуск очередной стенгазеты. Но, поскольку с орфографией у него не ладилось, а если точнее, то не шло вовсе, ту стенгазету за него, оформил сам работодатель, но все литературные лавры приписал Ивану. Так договорились с заведующим учебной частью. Все-таки, в сравнении с остальными однокашниками, надо же как-то парня выделить в лучшем свете, а то те ещё подумают...!
Только те однокашники, большинство из которых происходили из семей советских активистов, несмотря на молодость, сумели сами сообразить, с каким товарищем имеют дело, и стали, в некотором роде, остерегаться его присутствия. Как это выражалось? В общежитии, в котором он поселился, наметился некоторый порядок, хотя никто никого и не подгонял, не стыдил. Всё заключалось в том, что, как заметили однокашники, Иван приноровился на них доносить в учебную часть, после чего самых нерадивых вызывали к директору на расправу. Потом. Несмотря на советскую политическую ориентацию самих родителей, их дети ещё оставались детьми, поэтому в общении между собой, иногда позволяли себе некоторые неосмысленно вольные разговоры. Так и случалось, что после рассказанного на перекурах кем-нибудь политического анекдота, которых из уст в уста передавалось довольно много, назавтра же, рассказчику предлагалось писать покаянное разъяснение. В противном случае, грозили исключить их школы.
Политическое рвение Ивана, даром не пропало. На втором месяце обучения, в столовой ему увеличили обеденную порцию, а к Новому году наградили фотоаппаратом "Любитель" с тремя фотопленками. У сотоварищей эта "дарственность" то же не прошло без внимания, и с этих пор в его присутствии даже они, неокрепшие разумом единомышленники, решили держать язык за зубами. Но тут начались каникулы, и почти все разъехались по домам. Поездом Даугавпилс - Индра, Иван то же отправился в родную вотчину.
Ну что, кроме единственной коровы, своих домочадцев, да нескольких курей, мог сфотографировать он у себя дома? Зато новеньким подарком, ох как хотелось похвастать перед односельчанами! К счастью, Первое января Нового года совпало с воскресеньем, когда верующие прихожане, по обычаю, семьями устремляются в костел на молебен. Вот, так удача! Как раз то, что нужно классному руководителю, дарившему фотоаппарат и просившему фотографировать больше тех лиц, которые им будут замечены на различных сходках. Поскольку Иван костел не посещал, то в сильнейший мороз, окончание службы пришлось дожидаться на улице у каменной ограды, держа фотоаппарат под новеньким шерстяным, черным бушлатом, на левом рукаве которого красовалась нашивка с тремя буквами "ФЗО".
Всё прошло, как нельзя лучше. Люди не уклонялись, лиц не отворачивали, в общем, никто не заподозрил никакого скрытого подвоха со стороны фотографа. Даже наоборот! Некоторые специально просили запечатлеть их на память для потомства. А у него только одна пленка! Иван очень пожалел, что не догадался прихватить с собой и вторую. То-то классный руководитель был бы доволен его оперативностью! Смотришь, к Первому Мая можно было бы ждать и очередного поощрения!
Только на этот раз, Иван глубоко ошибся. К долгожданному Маю, его ничем не наградили. А всё потому, что за время каникул, классный руководитель скоропостижно успел отойти в мир иной, а вновь назначенный, ещё не успел войти в курс школьных событий. К тому же, новый начальник оказался исключительно строгим к неуспевающим босякам, к коим был причислен и новоиспеченный фотограф. Но Иван на это и не обижался, потому что уже сам стал кое-как соображать о скудности своих невосприимчивых к науке мозгов, и не мог дождаться того дня, когда закончится преподавание строгих наук и начнут наседать на практические занятия. Ведь с февраля месяца обещали знакомить ребят с устройством колесного трактора стоящего во дворе, и к которому до сих пор, они подходили только ради любопытства. Здесь же рядом, были расположены различные сочетания железнодорожных стрелок, знание которых, то же входило в учебную программу.
Как и предписывалось учебной программой, к концу весны всё стало на свои места. И с трактором ознакомились и молотилку осмотрели, и с железнодорожными стрелками повозились. Но самым главным для ФЗОшников было то, что новый классный руководитель, наконец, уразумел, с кем имеет дело, а, поэтому, как бы продолжил курс общения с ними, взятый ещё его предшественником. Ивану снова стало всё сходить с рук, а обязательные контрольные работы по арифметике, которую никак не убирали из расписания уроков, за него снова готовили где-то в канцелярии, и ему оставалось только подписать свою фамилию.
На летние каникулы учеников отпустили с точно такими же напутствиями, как и перед Новым годом, а Ивана вдобавок, снабдили целыми десятью фотопленками.
За последние месяцы, что Иван отсутствовал, в деревне Гану Сала ничего особенного не изменилось. Она по-прежнему дремала в своем, раз и навсегда отлаженном, патриархальном укладе. Её искренне верующие в Бога обитатели, каждое воскресенье регулярно посещали Пиедруйский костел, ухаживали за домашней скотиной, заглядывали, друг к другу в гости, что бы поделиться последними новостями. Особенно в тех случаях, если кто-то из них успел побывать в Индре, либо Краславе. Так как Даугавпилс был очень далеко, хотя и считался уездным городом, то туда ездили только при самой крайней необходимости, связанной, скажем, с утверждением имущества по наследству и тому подобное.
Но, если деревня не обратила внимания на появившегося Ивана, то он в это лето, заинтересовался ею даже слишком. К этому времени, патриотическое самосознание парня созрело до такой степени, что стало проявлять интерес ко всему тому, что происходило в обозримом пространстве. Что поделать, если с раннего детства всё окружающее настолько привыкается, что иногда, до последних дней жизни, кажется само собой разумеющимся действом!
Сообразуясь с повзрослевшим мышлением, куда пристальнее, стал он вглядываться и в соседа Нейвалда. Если ещё год назад, мимо угла его хлева к его колодцу за водой, Иван проходил так же безразлично, как и в его лес за ягодами, то с этого лета, пытливый ФЗОшник задумался. Иван даже стал удивляться собственной беспечности, с какой до сих пор следовал мимо стен богатого соседа. В глаза, вдруг, стали бросаться дрова, завалившие половину подворья, и которые тот с утра до вечера пилит, колет, складывает, подгребает щепки. "И когда этот Нейвалд только отдыхает?! Ему всё мало, да мало. Не зря ходит таким худющим! Интересно было бы узнать: чем загружены его оба амбара? Особенно тот, который он называет Баварией! И где только откопал такое вычурное название? Наверно заграничное. А столярный дубовый станок, что стоит в крытом сарае, наверное, стоит не малых денег! Вот бы, мне такой раздобыть! Жаль только, что поставить некуда, да и неизвестно, что я с ним делал бы. Если бы со всем сараем.... Слывут богачами, а сами в костел ходят босиком, неся кожаную обувь, перекинутую через плечо. Даже смешно смотреть, как обуваются на канаве, при входе в Пиедрую, как раз напротив кладбища. Назад идя, там же разуваются. Этак пару сапог, или ботинок, можно носить всю жизнь, и не сносить. Интересные люди. Вон, в нашей семье, до прихода советской власти все ходили в лаптях, и ничего себе, лыка хватает. Отец в любое время может сплести новую пару. Зато у меня теперь ботинки, что надо! Жаль, что голяшки кирзовые. Но, воду не пропускают".
Обойдя постройки Нейвалда, Иван непроизвольно направился в противоположную сторону единственной улицы. "Вот, ещё совсем не старый дом Гаужанса с Гризансом, - обратился его взор влево. - Оба оженились на родных сестрах и теперь беззаботно живут в разных его концах. Настоящие пролетарии! Как и у нас, у них тоже по семь гектаров земли на каждого, это включая и тот лужок, что отняли у Нейвалда и прирезали им. Скотину не держат, тогда зачем им был нужен тот лужок? Лучше бы брали пахотную. Ведь был же выбор. Впрочем, и на своём старом пахотном клине, кроме картошки, другие культуры они не выращивают. Если нет скотины, то нечем и удобрять землю, - как истый крестьянин, давно сросшийся с деревенской жизнью, про себя, рассуждал Ангешов Иван. - А вот, справа через дорогу, Андрей с сестрой заботятся о своей развалюхе, поправляя на крыше, сорванную ветром солому. Вон, уже и корову на поле выпустили, хотя травы успело нарасти только для овцы. Что значит, затянувшаяся весна! Бучис что-то не стучит по наковальне. То ли нет заказа, то ли совсем немощный стал. Ну, и деревенька! Если можно в ней от кого поживиться, то только от Нейвалда. Погоди соседушка, советская власть не для того к нам пришла, что бы таких выскочек, как ты, надолго оставить в покое! Об этом, уже не один раз намекал сам Петров, когда приходил в школу на урок истории. Толковый мужик, ничего не скажешь! Не зря его перевели председателем в Краславский райисполком. Да, время торопится. Как и кузнец, мои родители тоже стали сдавать здоровьем. Хорошо, что брату нашлась временная работа. Эти дни, он снимает колючую проволоку с концентрационного лагеря, что был оборудован в Пиедруе для евреев. Все ж копейку домой принесет. А, зайду-ка я к Кравалю! Этот бывший ленинградец, завсегда дома околачивается".
Гармонист Краваль только что пробудился ото сна, и, спустив с кровати босые ноги в коротких льняных подштанниках, готовил толстую цигарку, насыпая табак из складного черного кожаного футляра, зажатого между коленками. Вчера в соседней деревне, он достойно отыграл небольшую свадьбу, и собирался пересчитать деньги, собранные от поздравительных маршей для молодых и гостей. Все свадьбы он играл только с "поздравительных маршей". Таким способом, доставалось намного больше выручки, нежели договорная плата с хозяевами. В общем, при таком раскладе, довольными остаются обе стороны.
-Здравствуйте! - вежливо поздоровался Иван, безуспешно пытаясь плотнее закрыть, немного перекосившуюся от сырости дверь.
-А-а, это ты Иван, - протянул Краваль, недовольный тем, что гость заявился не совсем вовремя. - Что принес новенького?
-Я же только вчера приехал, поэтому сам спешу за деревенскими новостями.
-Нейвалд встает раньше меня, поэтому, я надеюсь, у него ты уже побывал за новостями? Ты должен помнить его поговорку: кто раньше встает, тому Бог дает, а кто поздно встает, от того последнее отберет - специально наивно, отвечал музыкант, после чего аккуратно пригладил послюнявленный край листка, вставил самокрутку в рот и высек искру из плоской, немецкой зажигалки.
Как и вся деревенщина, он отлично чувствовал настроение Ивана. Но, так как тот, по сравнению с ним был абсолютным ребенком, то по-человечески, попросту игнорировал всякие серьезные с ним, разговоры.
-Почему это я должен сразу бежать к Нейвалдам? - удивился парень, не поняв простого намека.
-Так ведь, у него же дочка, твоя ровесница, - в том же духе, продолжал Краваль, смачно затягиваясь едким дымком раскуренной самокрутки.
-Я старше её, на целый год.
-Вот, как раз и хорошая пара. К тому же, и приданое не маленькое получишь.
-Обрезали их здорово! - самодовольно, хихикнул Иван.
-Вам сколько досталось? - хотя сам отлично знал всю подноготную той дележки.
-Два.
-И, что вы решили на них сеять?
-Не знаю, пусть решают старшие. Но те гектары ещё надо обработать!
-Поженитесь, так Нейвалд за тебя всю землю перепашет, да посеет. На твоем месте, я бы долго не тянул с таким вопросом.
-Смеешься! Говорят, что эти кулаки, в нашу бедняцкую сторону и смотреть не хотят.
-Говорят, что в Москве и кур доят, а у них-то и сисек нет. Какой же он теперь кулак, если от пятидесяти, ему оставили всего десять гектаров земли!
-Все равно..., - замялся Иван, не зная, что ответить. Потом, спохватившись, добавил. - У него очень большие старые запасы, поэтому до сих пор, его и причисляют к кулацкому отродью. Разве ты так не думаешь?
-Не знаю, не знаю. Не проверял его закрома.
-Я тоже не проверял, но чувствую нутром, что обе его клети, полны хлебом, мясом, да солью. Мы сидим без соли, а у него её столько наприпасено, что из Баварии даже через половые щели вытекает. Его лошади там всю землю выгрызли, того и гляди, скоро амбар опрокинется.
-То, что в вашей семье кушают без соли, ты дружок, здорово загибаешь не в ту сторону. Мы с твоим папашей регулярно ходим к Нейвалду за солью, и он нам в просьбе, никогда не отказал.
-Подумай сам, - не отвечая на эту реплику, продолжал гость. - Советская власть в Латвии существует уже давно, а он по-прежнему, держит работника с работницей.
-Можешь добавить, что на лето берут ещё и пастуха.
-Вот-вот! Это ли не эксплуатация человека человеком, как говорил сам Ленин, и как нас учат в ФЗО! Ни для кого не секрет, что заезжая в Пиедрую, подводу он всегда оставляет во дворе этого жида Реруха! Не дарма же.
-А где ему ещё держать лошадь, когда едет в костел?
-Мог бы и у Рутковского.
-Так во дворе того, не то что с санями, а лошади и одной-то не повернуться. Не поверю, что ты никогда не видел их закуток.
-Мог бы и у Болтрука.
-Чем этот Нейвалд тебе ещё не угодил, если не секрет? - наивно, прищурил глаза Краваль.
-Корчат из себя аристократов. - Хотел добавить "гнилых", но воздержался. К такому выражению больше всего подходили его старики, нежели сосед. - Намазываются кремом "Нивея". Это у нас-то, в деревне! Вся семья приучена чистить зубы. Сам видел белую, круглую коробочку, на крышке которой намалевана рожа девушки, скалящей зубы. "Смайда", что ли, называлась.
-А ты сам, не чистишь?
-У меня и без порошка они чистые. Нечего стирать щеткой зубы. К старости пригодятся.
-Расскажи-ка ты лучше, как тебе подается учеба, а то ты уселся на этих Нейвалдов, и слезать не собираешься.
-Да, что там рассказывать! Учеба, как учеба.
-Двоек-то много нахватал?
-Что, ты! Одни пятерки, да иногда четверки попадают.
-Отличник, значит?
-Да, хожу в отличниках, - нисколько не покраснев, соврал деревенский пролетарий. - Почти что единственный, на весь класс.
-Что ж, если не брешешь, то приятно слышать о твоих достижениях. А я-то дурак думал, что в деревне подрастают одни недотепы! Глядишь, после школы и в министры попадешь. Там грамотные люди, небось, нужны позарез.
-Ну, до министров мне далеко, но последним подметайлом, тоже быть не собираюсь. Мне здорово помогает классный руководитель.
-Вы с ним, на такой короткой ноге? Его помощь, в чем выражается?
-Он мне помогает делать уроки, - потом, спохватившись, - оформлять стенгазету. Фотографировать научил. Мы уже колесный трактор разбираем. Но, лучше всего, у меня подается путейное дело.
-Что это такое? Я знаю только питейное.
-То, что связано с переключением стрелок.
-Значит, будешь часовым мастером? - нарочно повышая интонацию голоса, удивился гармонист. - Как кстати! А то мои стенные ходики что-то стали отставать.
-Да, ну тебя! - на всю избу, захохотал Иван. - Железнодорожные стрелки, а не часовые.
-Так бы сразу и сказал, а то ломай свою лысую голову, какие ещё могут быть стрелки! Ладно, заболтался я с тобой. Пойду умываться. Женка, наверно, уже завтрак сготовила, а я тут с тобой разбалакался.... Тоже мне, стрелочник будет точно такой, что из моего члена писарь, - добавил недовольный хозяин, когда тот закрыл за собой дверь.
-Зачем он приходил? - поинтересовалась жена, выглянув из кухни.
-Болван! Как мало человеку надо, что бы вообразил себе, будто стал кумом королю, или сватом министру, - махнул рукой муж.
Не вполне удовлетворившись тем, как воспринял его откровение гармонист, настырно гложущую мысль относительно ненавистного Нейвалда, Ивану не терпелось высказать ещё кому-нибудь, кто бы мог его понять и всецело одобрить. Ради этого, он специально повернул обратно. Андрей только что спустился с крыши, и обрадованный Иван попытался тому вразумить свое особое мнение о ненавистных богачах. Однако, пока тот трудился на верхотуре, у него разболелась спина, поэтому не стал даже слушать разглагольствование пришельца.
-Я всю войну прошел, не испугавшись ни одной кульки, которые свистели над моей головой, - отвечал раздосадованный больной, - но такого свистуна как ты, и в окопах не слышал.
-Фотограф, тоже мне, нашелся! - добавила его сестра Мария, рядом подбиравшая с земли остатки соломы и слышавшая мужской разговор. - Пока тебя в деревне не было, заходила к твоей маме, показывала она мне твои зимние фотографии. Один срам! Я бы и то, лучше сумела сделать.
-Извините, но у каждого мастера своего дела, могут появиться некоторые сбои в личной работе, - попытался показать свою несуществующую вежливость, сконфуженный Иван.
-Кто извиняется, тот свиньей называется! - гаркнул, в ответ Андрей выражение, некогда услышанное на призывном пункте. - Дурак! - добавил он, в спину уходящему парню.
-Не дурак, а с роду так, - не удержалась высказать деревенский афоризм и его сестра Мария. - В общем - не по ноге лапоть.
Обиженный Иван, поспешил удалиться и от этого негостеприимного дома, где его, как будущего специалиста, не только унизили в фотографическом ремесле, но ему в лицо посмели открыто выразить вопиющее враньё о ратных достижениях самого хозяина. Дело в том, что Андрей воевал не больше месяца, и об этом знала вся деревня, а теперь выдает себя, чуть ли ни за главного победителя всей Германии! Мария в фотографической тайне не разбирается ни чуточку, а посмела испоганить его общественный труд так, что дальше некуда. Куда бы податься ещё? Бучис уже настолько склонился годами, что вряд ли сможет что-нибудь понять из современных событий в обществе, о которых он ему попытается втолковать. Вот, если заглянуть к Гаужансу, или Гризансу! Эти мужики, если только не пьяные, завсегда выслушают самым внимательным образом. Но, как на грех, двери обоих концов дома, так никто и не открыл. "Либо спят, "как пшеницу продавши", //в правление Улманиса так здесь выражались, после удачно сданного зерна государству//, либо со вчерашнего дня не очухались от пьянки", - резонно, определил Иван, направляясь с соседнюю деревню Казубренчи, крайние дома которой, хорошо просматривались за покосившейся Андреевой баней. Здесь жил старый партиец Лобздиньш Игнат, у которого этой весной, от рака умерла жена, и к которому, для пополнения светских знаний, его классный руководитель, он же и родственник Лобздиньша, советовал заходить почаще, и не стесняясь. К тому же, его дочь Ливия, имевшая от первого мужа, погибшего на войне, малолетнее дитё, с Иваном была почти одногодка. За послевоенные годы, она успела поменять уже двух мужей и теперь надеялась на очередного кавалера. Замуж Ливия выходила, конечно же, не официально, а так, для собственного удовольствия, чему отец совершенно не возражал, потому что, хоть жену и схоронил совсем недавно, но уже сам собирался жениться на дальней родственнице, что жила в Краславе. Когда такая новость попала в уши сограждан, те серьезно стали поговаривать, что в Лобздиньшей вселился некий необузданный бес, толкающий свои безвольные жертвы на вычурные, противохристианские поступки.
-Кого я вижу! - воскликнул Лобздиньш, протягивая длинную, костлявую руку для приветствия. - На каникулы, надо думать?
-Да, летние каникулы, - отвечал гость.
-Молодец, что и мой дом не обошел стороной. Ну, и с какими достижениями в науке?
-Изучаем трактор. Стрелки уже разобрали.
-Не понял, какие такие стрелки?
-Железнодорожные. Точно такие махины, что соединяют рельсы при въезде на нашу станцию.
-Так кого же из вас готовят: трактористов, или стрелочников?
-И тех, и других, - самодовольно, отвечал Иван. - Но наш классный руководитель посоветовал мне идти на стрелочника. С ними, со стрелками, у меня лучше всего подается.
-Что ж, поздравляю. Значит, свою родную деревеньку бросаешь?
-Здесь и без меня, есть, кому работать. К тому же, стрелочникам предоставляют общежитие.
-Как на политическом фронте?
-Все в порядке. Просили больше фотографировать.
-Похвально. Твой классный руководитель, когда я его встретил в Краславе, мне о тебе кое-что рассказывал. Он тобой, премного доволен. Петров, то же.
-Я знаю. Мне передавали.
-Значит, наше радио работает нормально. Можно сказать, оперативно.
-Так получается.
-Как хорошо, что ты не забыл захватить с собой фотоаппарат! Надо сфотографировать мою внучечку. Эй, доча, неси сюда Лигу. Иван с фотоаппаратом пришел.
Через несколько минут в дверях показалась Ливия, прижимавшая к груди отчаянно ревущую, и пытавшуюся вырваться из рук, девчинёшку. Пока её успокаивали, да поправляли платьице, Иван загляделся на хлопочущую маму. "Будто ничего особенного в ней нет, а мужчины зарятся, как на первую красавицу! - оценивал он бойкую молодуху. - Ну, чернявая. Так таких темноголовых девах, полная округа. Фигура с широким задом тоже, как у всех деревенских. В общем, баба бабой! Конечно, отталкивающего в ней тоже нет ничего. А, черт с ней, а то и мне ещё понравится! Хватит рассуждать".
-Ты в костел-то собираешься наведаться? - прервал его мысли хозяин.
-В каком смысле?
-В нашем, пролетарском, - засмеялся Лобздиньш. - Я слышал, что зимой у тебя неплохо получалось. Надеюсь, натренировался. Петров то же будет доволен.
-Знаю. Схожу обязательно. На паперти потренируюсь лучше. Зимние снимки, у меня не очень четкими получились.
-Ничего, приспособишься.
-Я тоже так думаю. А задание, есть задание...
-Молодец, старайся быть прилежным во всем. Бери пример с меня. Я с Ульмановских времен, не подвел ни одного товарища. Партийная дисциплина, должна быть превыше всего.
-Тебя в пример, мне уже ставили не раз.
-Вот видишь! Значит, заслужил. В общем, когда полностью вольешься в общественную жизнь, сам разберешься, что к чему.
-Я тоже так думаю. Только в первую очередь, надо расквитаться с такими извергами, как Нейвалд, - сквозь зубы, процедил Иван.
-Да, согласен. Успел высосать последнюю кровь, из бедных батраков.
-Однажды, отрыгнуться волку бараньи слезы, как говаривают у нас в деревне.
-Ты молодой, действуй. Я своё, отработал ещё в 1940 году. Теперешние годы, всё чаще и чаще задерживают меня дома. Но я не грущу, потому что вижу, какое поколение приходит мне на смену. Одним словом - отличное! С таким самоотверженным отрядом, здесь, в Латвии, на зло всем злопыхателям, мы быстро построим социалистическое общество.
-Будем стараться! - вдохновенно, подтвердил Иван, растягивая черную "гармошку" и нацеливая объектив фотоаппарата на позирующую маму с, наконец, успокоившейся девочкой.
Распрощавшись с хозяином, Иван нехотя поплелся в свою деревню, при этом, раздумывая: "Давненько я не видел Ливию. Конечно, семейка из социалистической направленности, а значит, по идейной линии, мы схожи как два близнеца. Можно было бы рискнуть на совместную жизнь, если бы ни ребенок. Ну, ладно, ребенок от первого мужа, которого она успела так быстро забыть. А после него, наши мужчины успели на ней побывать не один раз! Наверное, уже в крови, менять ездоков. Этак, она и меня однажды может бортонуть. Пойди потом, разбирайся с её папочкой, с которым мы в такой тесной дружбе. Нет, пусть шляется с другими мужчинами, а я её оставлю в покое. Кроме того, мне показалось, что у неё и глаз дурной. Местная, расфуфоня, да ещё у такого умного отца"!
В воскресенье, с самого раннего утра, установилась теплая замечательная погода, с легким ветерком и Иван со своей старшей сестрой, поистине верующей девушкой, отправился в Пиедруйский костел. Она, на богослужение, он, на предмет удачного кадра. Пока шла служба, Иван спустился к реке чтобы, коротая время, понаблюдать за жизнью на той стороне Даугавы, до войны, бывшей под правлением Польши, а теперь отданной Белоруссии. В Друе, так называлось то поселение, тоже много католиков, но в ихнем костеле сразу после войны, колхоз устроил конюшню, поэтому большая часть верующих, на лодках переправляется молиться на эту сторону, в Пиедрую. Друйскому костелу, что стоял на заметном возвышении, не повезло с самого сорокового года, когда зашли русские. А всё началось с того, что в тот зимний день с него спилили чугунный крест, но один из местных жителей его подобрал, погрузил в сани, и по замерзлой реке переправил на латвийскую территорию, где и спрятал. Но, как это часто бывает, его "работу" кто-то заметил, донес куда следует и мужика собирались арестовать, но, случайно узнав об этом, виновник успел удрать из родной Друи. Говорили, что его так и не нашли. А домики, сколько можно было разглядеть, почти ничем не отличались от латвийских. Те же соломенные крыши, колодцы с "журавлем", покосившиеся заборы, деревенское безлюдье с лениво шатающимися собаками, да редкими свиньями, подходившие к самой воде поплескаться.
Два часа, что продолжалась костельная служба, пролетели для Ивана довольно быстро, и он заспешил на паперть, где после молебен, уже стали собираться выходившие прихожане. Как повелось, они сразу разбивались на отдельные группы по родству, интересам, что бы вдоволь посудачить о текущих делах, или заключить хозяйственную сделку.
Иван оставался в одиночестве. Старшее поколение начало парня сторониться, потому что слухи о его приверженности к пролетариату успели распространиться по всей округе. К таким "выскочкам", как он, в деревнях ещё с Ульмановских времен относились с особым подозрением, осторожностью, презрением. Ведь само время, как было беспокойным, таковым и оставалось до сего момента, а во многих отношениях, даже ещё худшим, опаснейшим! Та опасность заключалась в том, что, как с первым приходом русских, так и со вторым, в деревнях стало пропадать мужское население. Иногда прямо с поля, но чаще всего их вызывали в волость по какому-нибудь хуторскому делу, а домой уже не возвращались. Не дождавшись члена семьи, домочадцы спешили в волость выяснять причину, но всем им ответ был один: ушел, мол, от нас, а то, что не дошел до своего дома, разве в том наша вина? О тех невозвращенцах, чаще всего и узнавали здесь, в костеле, а о тех, кто их выдавал, только догадывались.
Сфотографировав общую панораму сгруппировавшихся людей, Иван стал выбирать отдельные личности. Заметив это, бабы на него так замахали руками, что фотоаппарат пришлось опустить. Однако неожиданно, он нашел горячий отзыв у молодежи, просившей запечатлеть их "на долгую и вечную память". Только успевай щелкать затвором! Удача, так удача.
-Когда будут готовы фотки? - сыпалось со всех сторон.
-Куда за ними приходить?
-Сколько будут стоить?
-Осенью. Осенью постараюсь заказ выполнить, - обрадовано, отвечал Иван, в очередной раз, взводя затвор.
-Так ты же осенью, сколько нам известно, снова отправишься в свой Даугавпилс.
-Ну, и что!
-До зимних каникул, придется нам ждать?
-Постараюсь приехать раньше.
-А мы-то думали, что умеешь делать карточки на месте.
-Делать я их умею, - соврал Иван, - только у нас в ФЗО имеется все оборудование для проявления пленки. Реактивы, то же.
-Что ж ты те реактивы, не мог захватить с собой в деревню?
-Очень громоздкие.
-А ты не врешь?
-Честное слово, не вру. Можете спросить у моей сестры, если не верите.
Терпеливо дождавшись, когда та освободилась от подружек, брат с сестрой, как и прочие прихожане, весело зашагали домой.
-Прямо голова кругом идет, - жаловался Иван, поминутно оглядываясь назад. - Все хотят сфотографироваться, а мне дали всего четыре пленки на все лето.
-Что ж ты не попросил больше?
-У них самих, наверное, их нет много.
-В другой раз, пытайся фотографировать только группами, - предложила сестра.
-Ты права. Сегодня я и начинал групповые снимки, но потом стали все приставать. Сразу налетели, закрутили голову.
-Надо было посоветоваться со своим преподавателем. На то он и поставлен, чтобы ученикам мозги развивать. Это нам в деревне, достаточно и того, что знаем, видим. А Даугавпилс, город!
-Да, город. Причем, о-о-чень большой, - специально протянул Иван, тем самым давая понять сестре, что он уже сложившийся горожанин. - По окончании ФЗО, собираюсь остаться в нем работать. Буду зарабатывать деньги и, по возможности, помогать вам.
-Говоришь, работой будешь обеспечен?
-Уверен! А где они денутся! - заносчиво отвечал, возомнивший из себя невесть кого, Иван. - В той школе, я у всех на виду. Можно сказать, отличник, - в очередной раз, не утерпел соврать брат, тем самым подтверждая, что в нем капитально вплелась и натянулась пролетарская жила.
-А не опасно работать с теми стрелками? Вдруг, да не туда переключишь! Я же видела, как в Индре их передвигают тяжелым рычагом. На ночь, в них керосиновые лампы зажигают.
-Да, что того железа бояться! Я их изучил досконально. Там бесплатного керосина для вас смогу достать. Ну, а если что и случиться, то за меня будет, кому заступиться.
-Ты так уверенно говоришь...
-Я знаю, что говорю!
-Смотри, смотри, не накаркай. Молиться в костел не заходишь, а на других надеешься больше, чем на себя самого. К добру ли это?
-Все будет хорошо, вот увидишь.
Быстро промелькнуло лето, и вот в Даугавпилсе, Иван отдает на проявление заснятые летом пленки. Теперь на них кадры получились куда отчетливее, предметы не смазанные, а главное, без увеличения можно распознать отдельные лица. Для пробы, из каждого кадра сделали по одной фотографии. К удивлению Ивана, на их просмотр прибыл даже председатель Краславской волости Петров, в бытность работник сельсовета тех же краев, и которому должны были быть известны многие, попавшие в кадр, личности. В общем, оценивать его работу, собрались не менее пяти человек, двое из которых были в военной форме. Этих особенно интересовала каждая сфотографированная фигура в отдельности, поэтому Ивану с Петровым приходилось постоянно давать о них исчерпывающие сведения, которые тут же заносились в длинный блокнот. Некоторые фотографии, по совету Петрова, откладывали в сторону для последующей проработки "по своим каналам". В конце концов, прибывшая комиссия была настолько довольна работой фотографа, что даже пригласила его в Краславу на празднование Октября. Нет, не как зрителя, а как районного участника торжественного президиума, которому следует выступить с броским стихотворением, посвященному товарищу Сталину. Какое? Преподаватель литературы подскажет. Где нужно будет его читать? Естественно, в школе. В начале вечера, местные школьники покажут маленькую постановку, посвященную празднику, потом споют, а он, как представитель такого большого и уважаемого коллектива, как Даугавпилсское ФЗО, выступит с ответным словом, восхваляющим родную коммунистическую партию, во главе с товарищем Сталиным.
Преподавательница литературы Екатерина Ивановна, а по-местному просто Катюша, вплотную приступила к насыщению скудных мозгов деревенского парня высокопарным выражениям, вовсю восхвалявшим непобедимую поступь страны Советов. В продолжение патриотической темы в стихотворной форме, Иван должен был назубок выучить все слова благодарности товарищу Сталину за то, что он, как самый мудрый вождь из мудрейших, во вверенном ему государстве сумел создать счастливое детство, как ему, Ивану, так и всему подрастающему поколению. А, наверное, что бы ещё глубже разжалобить "мудрейшего", каждый куплетик обязательно заканчивался настойчивой просьбой: "приезжай товарищ Сталин, приезжай отец родной!". И слезный текст восхваления далекого московского товарища до удивления простой, а мозги Ивана, будто давно им перенасытились, то есть закончился предел их ограниченного насыщения поступившей непривычной информацией. Как Катюша ни старалась, а они не могли больше впитать ни одну рифму! В конце концов, решили оставить только последнее, самое броское четверостишие, с которым делегат-декламант и уехал на предстоящие торжества. Все-таки, лучше столько, чем ничего.
-Ни в зуб ногой! - жаловалась Катюша на Ивана, классному руководителю. - Неужели не могли послать другого ученика! Есть же в нашем коллективе и податливые головы.
-Знаем, знаем, - соглашался тот, почесывая затылок. - Но ты должна понимать что, между нами говоря, это и есть тот человек, который в данный момент, советской власти нужен позарез. Только такие люди, как он, помогут нам придавить ненавистное кулачье, как и прочую контру, неугодную советскому строю. Главное на сегодня состоит в том, чтобы идеологически, как можно надежнее подковать тех, кто согласен с нами сотрудничать, а дальше они и без нас будут знать, как на местах удобнее работать. Им лучше нас известны местные нравы, жители, поэтому, в случае чего, первыми постараются перерезать глотку тем, кто посмеет выступить против власти. Как в прямом, так и в переносном смысле.
-В Иване, ты не ошибаешься?
-Ни на грамм! Этот парень как раз и есть тот самый человек, который нам реально сможет помочь в восстановлении советского порядка в Прибалтике.
-Тогда, другое дело! Жаль только, что у такого перспективного товарища, исключительно узкие мозги. Ничего не может запомнить.
-Запоминание - одно дело, а само действо - совсем другое, с первым не связанное. В таких людях что-либо изменить, мы с тобой совершенно бессильны. Не в наших возможностях, из дураков делать ученых мужей. Но зато в наших силах выковать из них будущих защитников социалистического отечества. И этого от них мы добьемся. Результаты уже на лицо. В общем, будем терпеть и продолжайте зубрить с ним хотя бы то, что явно подается. Ведь скотина и та, если её потренировать, кое-что запоминает. Я не забыл, как даже сам Петров, что приезжал из Краславы говорил, что из Ивана может выйти очень ценный кадр. По моим представлениям, у этого Петрова чутье, что у самой лучшей охотничьей собаки, не в обиду ему, будь сказано.
Как и любая общеобразовательная школа, ФЗО имело не только отличников, но и отстающих. Конечно, последние преобладали, но на то, оно и Фабрично-заводское обучение, что бы наполнять народное хозяйство необходимыми на данный момент, кадрами. Неважно, какими. Управлять трактором, либо переводить железнодорожные стрелки, на тот период времени, особого ума не требовалось. Государство надеялось на опыт, который, во время работы, к её воспитанникам должен был придти сам собой.
Да, государство здорово надеялось на подобных Иванов, пусть и тупоумных недоучек. А, что сам Иван Ангеш? То ли сказывалась болезнь корью, перенесенная в раннем детстве? То ли удары рогов соседского барана, полученные примерно в тех же годах? Тогда, одно время, от испуга он даже заикался. А, может быть, память начало отшибать оттого, что в годовалом возрасте упал вниз головой с высокой скамейки? О причине умственной недоразвитости парня, не знали даже родители. Зато деревня, как всегда и везде в мире, пользовалась своими слухами, догадками, с самыми, на её взгляд, весомыми доказательствами. Например. Почему этот Иван с самого детства, этакий бледный? Ясно всем, что если корь не изрыла лицевую кожу, то кровь из неё, явно оттянула, а назад не возвращает. Значит, мальчишке повезло. Почему у него такой тоненький, дребезжащий голосок, будто исходящий от струн расстроенной мандолины, на которой тот пытался научиться играть? Тоже понятно! Когда в испуге убегал от барана, очень громко и надрывно звал на помощь. Почему немножко глуповат? Ясно, что с того самого момента, когда головкой грохнулся об пол.
В деревне обобщали и находили ответы, буквально на все случаи жизни не только каждый для себя, но и своих знакомых. Пусть те ответы были и не совсем лицеприятны тому человеку, к которому относились. Это при жизни. Но дело в том, что когда его уже и не стало, за ним ещё долгие годы будет тянуться шлейф всех его, как положительных, так и отрицательных черт, которые сельчанами будут использоваться в назидание молодому поколению. Причем, без всякого злобного умысла к усопшему. Как человек, он останется самим собой, а его былые деяния, совершенно отдельная тема для разговоров.
Когда руководящий, преподавательский состав ФЗО пришли к выводу, что из Ивана подходящего начальника не получится, то решили нажать на то, что бы надежнее привить, закрепить в парне "правильный" политический уклон, столь срочно необходимый в создающемся латвийском обществе. Главное, что все социалистические задатки мышления, связанные с ненавистью к "лесным братьям", зажиточным крестьянам, у него уже есть. Но не будет же, он всю жизнь в Даугавпилсе переводить стрелки, где и без него хватает, кому это делать. Ивана, да и прочих таких, как он, следует ориентировать на деревню, где кулаки до сих пор пытаются мутить политическую воду. На смену отжившим своё капиталистам, должен срочно придти молодой пролетариат. Без промедления, он должен овладевать устройством плуга, косилки, грабилки, трактора. В общем, постараться оттеснить от привычной работы зажравшихся помещиков. Пусть они убедятся, что и без их участия, деревня не пропадет. Пусть они видят, знают, что им на смену, приходит надежный резерв трудящейся бедноты.
А пока! Пока бедные Иваны полностью не закалились необходимым власти патриотическим вдохновением, на некоторое время, их можно придержать и в большом городе, где уже успела сформироваться, утвердиться новая социалистическая структура.
Так, закончив ФЗО, Ивана оставили работать в Даугавпилсе на железной дороге в качестве стрелочника, договорившись с её начальством о спальном месте в общежитии. Но связь с бывшей школой, Иван не прерывал. Она по-прежнему обеспечивала его черным шерстяным обмундированием, только без отличительного знака на рукаве. Почему такая поблажка? Да просто потому, что новоиспеченный стрелочник должен будет сообщать бывшему классному руководителю некоторые слухи, распространявшиеся среди железнодорожного персонала. В общем, обе стороны, некоторое время были более чем довольны друг другом. Пока однажды, в самом начале 1949 года, из-за халатности Ивана, паровоз не разрезал стрелку запасных путей. Поскольку железные дороги относились к государственно стратегическим категориям, поднялась такая шумиха, что оплошавшего стрелочника не смогли защитить не только сослуживцы, но и старые покровители из ФЗО.
Итак, Ивану нехотя пришлось возвращаться в захолустную деревеньку, под названием Гану Сала. Но его, оказывается, не забыли. Сам председатель волости Петров, который был уже предупрежден о несчастном случае, лично прибыл на Краславскую железно дорожную станцию, что располагалась в четырех километрах от города, что бы, пока стоит поезд, дать парню некоторые рекомендации относительно его дальнейшей работы на благо социалистического государства. Дополнительные поручения, Иван должен будет получить в Индре у председателя сельсовета, к которому ему следует обратиться сразу же, по прибытии на место.
Иван воспрянул духом. Значит, не всё в жизни потеряно, если он находится на виду у такого большого начальства! Значит, ещё будет, чем похвастать перед родителями, прочими любопытными! Вот, с такими высокопарными мыслями, Иван и возвратился под родную крышу старенького дома. Благо, о разрезанной, по его вине стрелке, здесь никто не знал и не догадывался. В то же время, Петров обещал, что постарается сделать всё от него зависящее, что бы тот случай замять и не вспоминать.
Хоть в Даугавпилсе его, как говорят, и тянули за уши, Иван по-прежнему не переставал воображать, что поощрения добывал вполне заслуженно. А после той кратковременной встречи с Петровым на перроне Краславского вокзала, стал ещё тверже чувствовать под собой надежную опору, в выбранной им жизненной линии. Сразу же по прибытии, зайдя к председателю Индравской волости, Иван даже как-то свысока взглянул на принявшего его лысоватого коротышку в военной гимнастерке. А Сумарокова, который давно здесь работал истребком в милиции, и который, спустя несколько дней по прибытии, заглянул к нему домой на "воронке", Иван вообще не намеревался первым приветствовать так, как бывало в прежние приезды, когда оба чувствовали себя на равных позициях. В то время, их так многое сближало. Оба лютые ненавистники кулачества, в лице проклятого Нейвалда, оба атеиста, оба окончили одну и ту же четырехлетку, что в Лупинях, оба из бедных семей, оба повязаны одной таинственной ниточкой. Какой? Да той самой, когда Сумарокову понадобилось спрятать у, ещё не отбывшего на учебу "друга", двадцати литровую канну с бензином.
-Зачем? - впопыхах, тогда поинтересовался Иван у истребка.
-Твоему соседу жару поддадим! Ты, не прочь?
-Наоборот! - воскликнул, обрадованный стрелочник. - Это кулачье надо уничтожать с корнем, что бы уже никогда не смогло оправиться.
И уничтожили. Сгорел большой ток, с только что обмолоченным хлебом, оставив на зиму хозяина, с пустыми закромами. Радовались тогда не только поджигатели. Радовалась почти вся, пролетарски настроенная, беднота. Так, мол, этому Нейвалду и надо! Не будет задирать нос, когда проезжает по деревне в своей лакированной линейке на полных рессорах, запряженной молодой, горячей кобылой. Станет, наконец, таким же босяком, как и прочие в округе!
Теперь, когда Иван возвратился домой насовсем, с момента того страшного пожара прошло два года, а у его соседа Нейвалда уже построены новые хлевы. Оба амбара, на замке. Значит, есть, что скрывать от деревни! Ладно, скоро они тебе не понадобятся. Петров уже пообещал.... В общем, посмотрим, кто кого.
К этому времени, в деревне Гану Сала полным ходом шла подготовка к организации первого колхоза в Индравской волости. Сюда регулярно зачастили различные представители советской власти и, как показалось мнительному Ивану, ждали только его прибытия. Ведь грамотных в деревне - раз, два, и обчелся. А он, как-никак, закончил ФЗО. Да и сам Петров при той короткой встрече у поезда, кое-что намекнул. Вот хорошо бы было стать председателем самого первого колхоза! Почет на всю Латвию, если ещё, не дальше. "От зависти, у Нейвалда шары на лоб повылазят! - восторгался Иван. - Став председателем, в первую очередь, надо будет забрать из Даугавпилса ту девушку, которую насмешливые подружки величают "московкой". То же, мне нашлись религиозные выскочки! Если староверка, то сразу и "московка". Сами католички, а я уверен, что в костеле ни одна из них, ни разу не была. После замужества, под моей защитой, пусть Тося отдохнет от нервного труда стрелочницы. Ведь говорят же, что в колхозе можно и не работать, а трудодни начислять будут все равно. Как там было? От каждого по возможности, каждому ... Дальше забыл".
Обидно, но Иван ещё не знал о том, что в новом колхозе все кадры были распределены без его участия. Петров же, зная низкие способности парня, тогда ему только намекал на некую должность, исключительно для поддержания в нем патриотического духа. Ведь колхоз-то самый первый, и здесь нельзя было промахнуться в выборе председателя. А то позор будет, на всю республику! Патриотичность - это хорошее качество, но надо же, обладать хоть минимумом здравого ума, помноженного на азы организаторской способности! Исходя из этих соображений, дорога к руководству колхозом Ивану была закрыта наглухо, но, как Петров, так и представители власти в волости, в процессе укрепления жесткой дисциплины на месте, намерены были использовать Ивана в качестве добровольного исполнителя всех их недобрых желаний. Более того, каждый из них понимал, что работать в этом направлении, куда удобнее через подставных лиц, тем самым, не запятнав себя, хотя бы с первого взгляда. Нет, конечно же, Петров здесь никого не боялся, но, по возможности, всегда старался подстраховаться, перестраховаться. Даже когда осенью 1944 года его призвали на фронт, он в первый же день сборов, умудрился входной дверью раздробить себе указательный палец правой руки, после чего был комиссован в тыл, где, в качестве интенданта продовольственной службы, и прокантовался до конца войны.
Окунувшись в уже не свойственную ему обстановку, Иван чуть не растерялся. Быть здесь в отпуске - одно дело, но работать, совсем другое. Он никогда не предполагал, что его деревенские сородичи могут стать такими активными вершителями злободневных вопросов. На него здесь, как на не свершившегося председателя, даже не обращали должного внимания. Иван сделал вид обиженного ребенка, но дома ему пояснили, что теперь не то время, когда тебя, в полной мере, смогут понять односельчане. Они были встревожены, возбуждены. Деревня бурлила! Теперь ей было не до таких "горожан", каковым считал себя Иван.
-Так ты говоришь, что меня здесь и не вспоминали? - удивленно, допытывался он у старшей сестры, которая и поведала брату о происходящих в деревне событиях.
-Никто. А почему это тебя так интересует? - непонимающе, спрашивала та, заинтригованная необычным вопросом.
-Тоже мне, спросила! Не забудь, что я теперь самый образованный человек в деревне.
-Односельчане, видимо, не хотят признавать ФЗО за семиклассную школу образования, - насмешливо простодушно, отвечала сестра. - Они знают, что там упор делают только на профессиональное обучение.
-Не говори так, - прошамкала с печки беззубая мама, подслушавшая их разговор. - Наш Ваня, самый умный из всех парней.
-Я же не спорю, - отвечала дочь. - Я думаю, что у тех представителей, что приезжали организовывать колхоз, есть более достойные представители.
-Значит, они уже имеются? - встрепенулся брат.
-Не уверена. Знаю только то, что до сих пор спорят о председателе.
-А я надеялся..., - поник головой Ваня. - Петров мне сам кое-что...
-Только развешивай уши, да слушай! - воскликнула сестра. - Эти умники, что сидят в верхах, тебя быстро обработают.
-Все-таки..., - не мог поверить своим ушам, "обкраденный" председатель. - Впрочем, в волости говорили, что на днях сюда может пожаловать и сам Петров.
-Неужели ты всем так, на слово веришь?
-Мы должны быть уверены друг в друге! - запальчиво отвечал расстроенный Иван.
-А если нет?
-Если нет, то в нашем государстве мы никогда не сможем построить новое общество. Более того, мы никогда не избавимся от таких кровопийц, как Нейвалды.
-Зря сынок, ты так недружелюбно относишься к своим соседям, - снова вмешалась в разговор мама. - В трудные времена, они завсегда выручали нас хлебом, солью.
-Хватит, отъелись на батрацком труде.
-Перестань с мамой спорить, - одернула сестра. - Она лучше тебя знает, что говорит.
Ожидался Петров, но на последнее, третье заседание по организации колхоза прибыл заместитель председателя Краславского райкома партии Новожилов, с которым у Ивана, в виду большой разницы в возрасте, никакого контакта не имелось ни раньше, ни, тем более, теперь. ТО, что Петров его как бы подвел, Ивана немного смутило, но не настолько, что бы впасть в отчаяние. Ведь прибывший с ним новый председатель колхоза Коробатов, здесь никого не знал, поэтому председатель волости Лебедок должен был обязательно рекомендовать его, Ивана, на должность всезнающего консультанта, если ещё не выше, должностью! И не ошибся.
По окончании собрания, представители власти, обсудив несколько важных организационных вопросов, позвали и самого Ивана, что бы ввести его в курс дела.
-Ты Иван, будешь как бы правой рукой председателя колхоза, - заверил его Лебедок.
-Значит, заместителем? - встрепенулся Иван. - И подписывать документы мне будет позволено?
-Знаешь, до того, как стать официальным заместителем, тебе надо ещё много и много поработать над собой, не в обиду тебе, будь, сказано, - отвечал Лебедок, не ожидавший от обыкновенного простолюдина такого радостного откровения. - Вот, поработав под началом нового председателя, наберешься опыта в управлении, заслужишь бРльшего доверия у колхозников.... Сам понимаешь, что, живя столько лет вдали от родного дома, тебя односельчане могли немножко и призабыть. Но не переживай, работы тебе хватит. Вот, когда начнут обобществлять личное имущество, тебе придется смотреть зорко, что бы кто ни утаил хорошую вещицу.
-Это относится к Нейвалду! - сразу же определил свежеиспеченный заместитель.
-Конечно, закон касается и его имущества. Может быть, ты уже что-нибудь присмотрел для себя в его владениях? Не в ущерб колхозу, естественно.
-В его амбаре, стоит новенький столярный станок! - не смог сдержать выпирающих эмоций, Иван.
-Эта вещь всегда может пригодиться колхозу, - напомнил председатель.
-Я знаю. Но мне очень хочется, на глазах у самого Нейвалда, перетащить его в свой сарайчик. Назло хозяину.
-Ладно, на такую аферу, колхоз даёт "добро". И что ещё, ты у него подсмотрел?
-О-о-о, много чего!
-Конкретнее.
-У него есть свиньи, овцы.
-Знаем, знаем. Всё подсчитаем, запишет. На первый случай, колхозу будут нужны только коровы, да лошади, а остальную живность.... В общем, посмотрим. Кто у них сейчас, дома? - поинтересовался Лебедок.
-Сам старик, да дочь с мужем.
-По нашим данным, у него имеется ещё и сын.
-Да есть парнишка. Он учится в Индре, и квартирует у некой Озерской, что при въезде.
-Правильно. Данные совпадают.
Иван настолько остался доволен состоявшимся разговором с представителями власти, что даже перестал обижаться на прежние, пустые посулы Петрова. Назавтра поездом, он срочно отправился в Даугавпилс за своей суженой, где с ней и зарегистрировал счастливый брак. В Гану Сала, возвратились законными, мужем и женой.
В это время, жители деревни по уши окунались в завершающую фазу всеобщего объединения. Подав заявление о вступлении в колхоз, у чужака Коробатова, они дотошно пытались выяснить все подробности будущего обобществления собственности, как и вообще сам смысл предстоящей совместной работы. Ведь до сих пор, каждая семья выкручивалась из затруднительного положения порознь, а теперь, что? Если у какой семьи не будет на столе хлеба, то остальные ему начнут помогать? А если того хлеба, не будет ни у кого из колхозников? Помогут соседи? А если и у них, шаром покати? Будут начислять трудодни! Что это такое, за плата? На них в магазине, то же можно будет что-нибудь купить из продуктов? Вопросы, вопросы, вопросы.
Со дня описываемых событий, прошло не больше недели, когда ранним утром, в окно к Ангешам настойчиво постучали, вызывая Ивана на разговор. Успокоив молодую жену, Иван быстренько оделся и вышел на улицу. Было ещё относительно темно. Стояла холодная, промозглая, туманная погода. Под ногами хлюпал намокший, весенний снег. У Нейвалдов безустали лаяла собака, мычала корова, блеяли овцы. Слышались человеческие голоса.
-Что там такое? - спросил Иван у ожидавшего его выхода, Ошурка.
-Приехали забирать и увозить семью Нейвалда. По распоряжению Петрова, ты должен будешь принять на учет его имущество.
-А председатель колхоза, в курсе дела?
-Да, он поставлен в известность, но пока, не хочет ввязываться в эту заваруху. К тому же, такие дела, Петров решает доверить только тебе. Он говорил, что у тебя должен быть сургуч для пломбирования.
-Я один? - не поверил своим ушам, осчастливленный Иван.
-Можешь привлечь и свою жену. Сейчас должны подойти Гаужанс с Гризансом.
-А они зачем?
-Как зачем? Понятые! Всё должно быть, чин чинаром.
-А можно, чуток подождать?
-Боишься?
-Да нет, чего там бояться, если человека убирают насовсем, - бодро отвечал, сконфуженный, было, прямым вопросом Иван. - А это, правда, что Нейвалд уже никогда не вернется?
-Правда, будь уверен. Петров с Лебедком знают, что говорят.
-Значит, мне остается только опечатать?
-Я же тебе сказал.
-А, как с вещами? В нетопленом доме, одежда может отсыреть.
-Я думал, что вы с Петровым, этот вопрос уже обговорили!
-Да, мы говорили, но второпях, поэтому и хотел уточнить. Ему тоже надо будет что-нибудь оставить? На всякий случай. У Нейвалда были хорошие полушубки, костюмы, лисьи воротники со вставными стекляшками, вместо глаз.
-Не знаю. Не имею на этот счет никаких указаний.
-А, что делать со съестными припасами?
-Думаю, что продуктами можно будет поделиться. Я тоже не прочь в этом поучаствовать. Времена-то теперь не очень жирные. В общем, я пошел, а то время сейчас, очень дорого стоит. По пути в Индру, мне ещё в одно место надо заглянуть.
-Наконец-то! - в сердцах, воскликнул обрадованный Иван, возвратясь в дом, и обстукивая у порога старые кирзовые сапоги, найденные в канаве, после прохода в этих местах советских солдат.
-Что случилось? - поинтересовалась жена, уже успевшая встать и одеться.
-Да соседа нашего, Нейвалда, того..., тю-тю, увозят.
-За что? Куда увозят? - посыпались вопросы из-за перегородки, где вставшие сестры, расчесывали волосы.
-Не надо удивляться, - сдерживая собственные эмоции, и, как можно спокойнее, отвечал их брат, второпях, засовывая в глубокий карман четырехугольную палочку коричневого сургуча со спичками. - Приехали забирать этого кулака Нейвалда.
-За что!? Он же уже старик.
-За старшего сыночка, что с немцами якшался, за издевательство над своими батраками, за ..., в общем, на его совести хватает всяких грехов, за которые ему следует ответить по всем советским законам. А его младшенький, что в Индре учится! Говорят, он там начал организовывать какие-то банды недовольных.
-Так он же ещё совсем ребенок! Ровесник сына Краваля. Каждое лето вместе играются. О каких бандах может идти речь! Мама! - крикнула одна из дочерей. - Сколько лет Нейвалдову Айвару, теперь может быть?
-Тринадцать, али четырнадцать, - послушался шамкающий голос от печки. - Он же ровесник сыну Краваля.
"Старуха", как жену называл Ангеш, хоть и была на двенадцать лет за него моложе, но давно не имела зубов, поэтому при разговоре всегда шамкала, да глотала слюну. Последнего Ивана она родила тогда, когда ей стукнуло почти что пятьдесят пять лет, после рождения которого, она и лишилась последнего зуба.
-Да, знаем. Об этом, мы уже говорили. Почти ребенок, а Ваня говорит, что он уже какие-то банды собирает.
-Глупости! - отвечала мама. - В его теперешние годы, ты Ванюша, ещё без штанишек бегал, а на соседа придумываешь всякие небылицы. Хорошо, что папа спит, и не слышит твою болтовню.
-Нет, нет! Я серьезно говорю, - запротестовал Ванюша. - Про ту банду, я знал давно. Да и сам Петров о ней, мне что-то намекал. Там вся латышня группировалась. До сих пор, я только никому об этом не рассказывал.
-Жил в Даугавпилсе, а про нашу волость знал все наизусть, - насмешливо, сказала старшая сестра. - Кроме тебя, кто ещё знает о той банде?
-Я уверен, что о ней знали все работники милиции.
-И не пресекли?
-Не знаю, не разбирался. В общем, мне надо торопиться, а то какой бродяга, воспользовавшись отсутствием хозяина, раньше меня заберется в кладовые Нейвалда.
Выйдя на проезжую часть, Иван обратил внимание не только на приближавшихся соседей понятых, но и на то, что его ненавистный Нейвалд отправился к высокому кресту, что одновременно с новыми хлевами, был вкопан на углу пересечения, а если точнее, то на развилке трех дорог, разбегавшихся в разные стороны от дома. У подводы, его терпеливо ждали солдаты с винтовками на плечах и уже сидящего на розвальнях Ошурка. У закрытых сенных дверей Иван остановился, доставая из кармана сургуч со спичками. Хоть и были густые сумерки, но на фоне снега, уже можно было хорошо разглядеть, как Нейвалд молился, крестился, как сел с правой стороны розвальней, и кучер со всего размаху, стеганул кнутом по коню. Сани заскользили в сторону Индры. "Почему же он только один? - недоумевал Иван. - А где дочь с мужем? Неужели успели удрать! Вот будет хохма! Поздно мне сообщили. Я мог солдат предупредить. Не ожидал такого поворота событий. Поздно разбудили. Хоть следом за ними беги! Прозевал. Упустил гадов!" - и только теперь заметил Антона Лупиньша, выходящего из-за угла дома, на ходу, обоими руками застегивавшего ширинку.
-Ты тоже присутствовал при задержании? - удивился Иван.
-Я так, случайно здесь очутился, - отвечал довольный выдумкой, почти что сосед.
-Ты на чем приехал?
-Конспирация! - засмеялся тот. - Зачем мне подвода, когда пешедралом быстрее сюда доберешься. Десять минут ходу, и я на месте. Теперь пойду в Индру. Надо успеть на поезд.
Иван молчал, нащупывая в кармане сургуч со спичками. Распростившись с Антоном и понятыми, нехотя поплевшимися восвояси, возвратился к себе в дом, присел на табуретку и выглянул в окно.
-Хороший будет сегодня денек! - ни к кому не обращаясь, вымолвил он.
-За что же с ним так строго поступили? - спросила, наконец, старшая сестра, все время стоявшая на улице, и видевшая весь процесс выселения соседа. - Такой был хороший человек, и забрали, увезли. Куда же их теперь?