Хроника передела. 1997-2004
Книга четвёртая. Охота на олигархов
Январь 2003 - декабрь 2004
Любые совпадения с реальными лицами и событиями являются игрой читательского воображения.
Глава первая. Кошачий рай
Джузеппе шёл первым. Хотя был давно и безнадёжно кастрирован. Но всё-таки не зря его назвали в честь Гарибальди, героя освободительной борьбы итальянского народа.
Серый заморыш с белой отметиной на лбу, вчерашний котёнок, попытался опередить Джузеппе, но он шикнул на серого так, что тот отскочил в хвост колонны. Хвостатой колонны. Не любил Джузеппе таких вот выскочек - только из живота матери, а уже вперёд лезет, в лидеры. Сам - никто и звать его никак.
Хотя имя наглого задохлика Джузеппе знал. Того звали Васко - не иначе как в честь того безумца, что открыл не то Америку, не то что-то в этом роде. Пробовал однажды Джузеппе американскую еду из жестяной баночки - ну чистая отрава! Что ж, "малыш" тогда "мамочке" всё сказал, что думает по поводу заморской еды. Спрятался так, что та с полицией его искала, а он с дерева знай себе посмеивался. Больше "мамочка" консервами его кормить не решалась, исправно заставляла повара варить свежую, прямо с рынка, рыбу.
Ветер дул с моря, и божественный, зовущий запах становился нестерпимым. Так не пахла даже обожаемая Джузеппе треска - это был запах совсем иного свойства, иного калибра. От этого запаха с моря Джузеппе на миг забыл, что не является мужчиной в полном смысле этого слова. Он был готов на подвиги так же, как и его верная кошачья армия, нетерпеливо дышащая в спину.
Резкий порыв ветра - о боги! Джузеппе подпрыгнул и прибавил скорости. Цель была уже близко. Трёхэтажный особняк с высокой башней, обнесённый железной решёткой, благоухал, как самый настоящий рай. Серый нахал с белой отметиной, истошно воя, уже возле самой решётки одним отчаянным прыжком опередил Джузеппе и упал, сражённый ударом электричества. Запахло палёной шерстью. Серый комочек, жалобно мяуча, царапал неокрепшими коготками землю.
Мы пойдём другим путём! - решил Джузеппе, презрительно огибая бросившегося на амбразуру юного соплеменника.
Серого звали не Васко, как ошибочно полагал европеец Джузеппе, а Васька. Совсем недавно, с месяц назад его привезли из далёкой холодной России русские хозяева. Русских вообще теперь было много в этом приморском французском городке. Всё своё они везли с собой: домочадцев, включая писклявых младенцев; привычку долго и шумно жарить жирное мясо на костре; дурно пахнущие пачки денег с изображениями хмурых дядек; его вот привезли, оторвав от милых сердцу российских ленивых голубей, которых так славно ловить и терзать...
Васька вынес многое, что и не снилось другим, свободным российским собратьям. И мучительные прививки, и перелёт в самолёте в отвратительной клетке. Василий смирился даже с хитрым широким ошейником, который, как он подозревал, шпионил за ним и доносил хозяевам о малейших Васькиных телодвижениях. Теперь-то Васька понимал, что все эти мучения он принял на пушистую грудь исключительно ради того блаженства, что обещал ветер с моря. И вот теперь, когда счастье было так близко...
Васька очухался, встал и поплёлся на дрожащих лапах за удаляющейся стаей. Он отстал, безнадёжно отстал, к тому же ныл подпалённый бок. Оставалось надеяться только на то, что кайфа, настоящей кошачьей "дури" много - на всех хватит.
Один за другим, словно тени, кошаки через тайный подземный лаз пробрались в сад возле волшебного замка. Этот подкоп под бьющей током решеткой прорыли уже два дня назад кошки, что жили по соседству. Они первыми учуяли запах, который лишь сегодня к вечеру ветер разнёс по всему городку, и уже были пьяны и счастливы.
Джузеппе пометил ближний к решётке куст, укутанный грубым серым холстом, и радостно взвыл. Это была его ночь! Протяжный безумный вопль подхватили остальные, мгновенно охмелевшие кошки.
Мы сделали это!!! - орали они на весь мир. И мир отвечал им столь же громко. Или это было эхо?
Герцензон с досадой щёлкнул пультом.
Как же достали эти новости! Как будто ничего хорошего в мире не происходит. Одни лишь катастрофы, взрывы, убийства и стихийные бедствия. Да хотя бы рассказывали об этом по-человечески: с чувством, толком, расстановкой. Так нет - тараторят, как укушенные. Ничего не понять, а кадры мелькают как в калейдоскопе. Манера американских телекомпаний подавать новостные блоки в скорости, близкой к космической, ужасно раздражала Ивана Адамовича Герцензона.
Разве что выступление своего Буша америкосы показали чуть помясистее. Товарищ Джордж, выступая на каком-то форуме по правам человека, в очередной раз изрядно покусал товариШШа, президента ЛукаШШенко. Буш-младший безапелляционно поставил Беларусь в один ряд с такими странами, как Зимбабве, Иран, Куба и Северная Корея. ТовариШШ ЛукаШШенко, наверное, задохнулся в очередной раз от праведного гнева и в очередной же раз завернул гайки тоШШей белорусской демократии. И всё же - единственный светлый момент в новостях. А то помельтешили, поговорили возмущённо-трагическими голосами, показали пару кадров, похожих на постановочные - и всё. До следующих ужасов, господа! А о том беспределе, что творился в Москве вокруг Сибирской Нефтяной Компании, вообще ни слова!
Европейцы, хотя и подражали штатовским ужимкам, всё ж были поподробнее. Забастовке нефтяников в далёкой, казалось бы, Венесуэле посвятили целых несколько минут. Забастовка длилась уже десять дней, и цена барреля нефти на мировом рынке в результате выросла с двадцати шести долларов до двадцати восьми. А за ту неделю, что хорошо профинансированная арабскими шейхами из ОПЕК забастовка ещё будет длиться, цена подрастёт, возможно, и до тридцатника. Но это сегодня, как ни удивительно, не слишком волновало Герцензона.
Вот! Пошёл всё-таки краткий сюжет о выемке бумаг в головном офисе СНК. В кадре показали людей в полувоенной форме, которые выносили из родного Герцензоновского офиса коробки с документацией. Налоговая полиция, маски-шоу, твою мать! Комментатор за кадром объяснял зрителям, что руководству СНК, Сибирской Нефтяной Компании, предъявлены многочисленные обвинения. Прежде всего, в уходе от налогов. Далее картинка сменилась: показывали сюжет про каких-то бельгийских трансвеститов, которые наконец смогли пожениться... Нам бы их проблемы...
Иван Адамович поправил наушники и вновь переключил телевизор на другой канал.
Местные новости порадовали. Ночью на Лазурном берегу ожидалось четыре-пять, а днём - девять-десять градусов выше, естественно, нуля. Ветер южный. Молодцы, французы, угодили. Хотя могло бы быть и потеплее.
Хотя... Уже одно то, что Иван Адамович успел "соскочить" в самый последний момент, есть хорошо. Два его зама, Петя Иваницкий и Олег Милосердов, были арестованы прямо накануне Старого Нового года. И уже больше недели сидели в лефортовских камерах. А "Лефортово" это вам не Сен-Тропез...
За день до ареста соратников сам Герцензон вылетел в Париж. Чуяло его сердце беду, ох как чуяло! Интуиция - в который раз - не подвела. Теперь-то его не достать! Хотя и путь в Россию заказан. Пока заказан. Может, оно всё как-то разрулится?
Но сам Иван Адамович себе не верил. Если уж так накатили, то размажут по полной! В России запрягают долго, но едут быстро, слишком быстро, не разбирая дороги.
Люди из правительства дали понять, что всё очень серьёзно. Вопрос о СНК решался на заоблачном уровне премьера. И никакой Демьянов, будь он хоть трижды "вице", тут теперь не поможет.
Хотя в недавнем телефонном разговоре прикормленный Демьянов, он же "Миша пять процентов", что-то вяло обещал. Типа посодействовать. Впрочем, срочно возвращаться в Москву не звал, обойдя скользкий вопрос молчанием. И на том спасибо.
В общем, всё рушилось.
Не надо, не надо было тогда расслабляться! Не довёл дело до конца - вот тебе и результат!
Сидоров! От этой фамилии у Герцензона сводило челюсти. Похоже, Георгий Валентинович начал наступление на Ивана Адамовича, используя явно превосходящие силы и засадные полки заодно. Кто б мог подумать, что этот мальчишка окажется хитрее самого Герцензона! Эх, знал бы прикуп... Ладно, в Сочи он уже и так прожил достаточно. Детство, отрочество и даже, блин, юность.
Неслышно вошла служанка Коринна и поставила на низкий стол тарелки, налила в высокий бокал тёмное пиво. Герцензон окинул скептическим взглядом коротконогую крепкую фигуру Коринны. Нет, здешние женщины ему активно не нравились - слишком корявые.
Где же Ляля застряла? Ведь обещала приехать, как только эти долбанные съёмки закончатся. Иван Адамович потянулся было к телефону, но в последний момент звонить раздумал, решив перенести разговор с женой на самый вечер: благо, по времени у него всё равно будет на два часа меньше, чем в далёкой и ставшей недоступной Москве.
Надо было хоть немного расслабиться. Герцензон в очередной раз щёлкнул пультом.
Иван Адамович любил старые советские фильмы. Особенно - комедии. Коллекция у него была самой полной. Притом - в каждом доме, будь то во Франции, Испании или Лондоне. Старые, смешные и немного глуповатые комедии его всегда успокаивали. Терапевтический, что называется, эффект.
Сегодня на ужин в дополнение к лазанье со шпинатом и тёмному пиву он поставил себе на видео Шурика. Того, который "Операция "Ы". Раннего, совсем молодого Шурика в коротких чёрных техасах и в неуклюжих, постоянно сползающих очках.
В детстве у Герцензона были точно такие же техасы, только голубые. Он гордо называл их джинсами и пытался сделать потёртыми, тайком стирая в зверском растворе соды. В результаты штаны стали расползаться на коленях и заднице, отчего мама сердилась и сочно ругала индийскую лёгкую промышленность, хотя надо было хвалить отечественную соду.
На большом плоском экране уже начинался третий фрагмент фильма, собственно "операция". Сидя в низком мягком кресле, Иван Адамович не спеша раскурил сигару и поправил наушники. Фильм демонстрировался для него одного и это тоже было реализацией детской мечты. Только море за окном было не Чёрное, а Средиземное. И городок Сен-Тропез, хоть и поухоженней, чем родной Сочи, но гораздо, гораздо скучнее. Впрочем, скука - это, очевидно, стандартная нагрузка к взрослой жизни.
Жизнерадостная троица - Никулин, Вицын, Моргунов - готовилась к ограблению склада. Моргунов колотил боксёрскую грушу, Никулин фомкой боролся с крючками и дверными ручками. Вицын, потряхивая красным носовым платком, "тренировался на кошках". Опять кошки! Толстые гипсовые коты, уложенные в ряд, терпеливо сносили все нападки, улыбаясь грубо нарисованными ртами.
Интересно, а что там во внешнем мире?
Герцензон снял наушники и ужас последних дней ворвался в уютный просмотровый зал.
Уличные коты вопили, как спятившие младенцы. Или - дикие любовники, дорвавшиеся друг до друга через сто лет одиночества. Особенно старался, выл как упырь на луну, один, наверняка самый облезлый, хвостатый тенор. Он, выкаблучиваясь перед стадом, выводил рулады а ля Басков с особым остервенением. Нескончаемая ария облезлого цепляла обнажённые нервы и била по мозгам молотком.
Со всех сторон обложили!
Это кошачье нашествие длилось уже третий день. Вчера пришлось спать в наушниках, от воплей животных не спасали даже плотно закрытые и зашторенные окна. Злобные охранники-доберманы, позорно поджав купированные хвосты, давно и надёжно спрятались от взбесившихся кошек где-то за дальними пристройками. И ведь даже капканы нельзя было поставить - здесь, в Европе, самого нахального кошака и пнуть-то как следует не получится без риска для жизни и свободы. Защитники животных растерзают вмиг.
Что же это за напасть такая? Откуда взялась вся эта кошачья орава? Прямо Хичкок наяву.
Герцензон, морщась, допил пиво и набрал номер внутренней связи:
- Утром выезжаем в Испанию! - беспрекословно приказал он.
Всё-таки триммер - великое изобретение для бородатых мужчин. Стрижёт быстро, ровно, аккуратно и чаевых не ждёт.
Жемчужников включил аппарат, но тот, жалобно потрещав, работать отказался.
- Щ-щёрт побери! - пробормотал Питер и поплёлся на кухню.
Там в холодильнике всегда хранился запас новых батареек. Стратегический запас мужчины двадцать первого века: упаковка презервативов, початая бутыль "рашн водки" и батарея батареек. А что? Каламбур, однако - Питер довольно улыбнулся. Как он любил русский язык за многогранность и вечную радость всё новых и новых открытий!
И ещё Питер Жемчужников был большим поклонником Козьмы Пруткова. Встречаясь в России с людьми образованными и не обделёнными чувством юмора, он даже иногда представлялся его прямым потомком. Что было в некотором роде чистой правдой.
Корреспондент солидного американского журнала "Фэйс", Питер Жемчужников происходил из семьи русских эмигрантов первой волны. И воспитан был, что называется, в русском духе. По-русски он говорил практически без акцента. Особенно теперь, когда год прожил в Москве. Иностранца в нём выдавали иногда проскальзывающие в речи старомодные слова и сочетания, и слишком правильная артикуляция сложных русских окончаний.
Насчёт Козьмы Пруткова всё было вовсе не шуткой. Как известно, образ великого поэта, директора пробирной палатки, создали Алексей Константинович Толстой и два брата Жемчужниковых. Один из которых, Алексей Михайлович, и имел честь быть прапрадедом Питера по мужской линии.
К большому удивлению Питера знаменитые афоризмы Козьмы Пруткова были до сих пор очень популярны в России. Правда, далеко не все знали, кому именно принадлежат те или иные крылатые слова.
Любимых афоризмов у Питера было три, из самых известных: "Если хочешь быть счастливым, будь им"; "Бди!", ну и самое классическое "Никто не обнимет необъятного!". Ещё один, гораздо менее известный афоризм Питер примеривал непосредственно "на себя": "Перо, пишущее для денег, смело уподоблю шарманке в руках скитающегося иностранца". И очень надеялся, что высказывание предков устарело. По крайней мере, по отношению к нему. Конечно, ему платили очень хорошую зарплату, но свою работу в России он любил не только за это.
Ещё с начала девяностых Питер приезжал в Москву в качестве разового корреспондента от разных газет и журналов. Но год назад ему предложили стать собкорром "Фэйса" в Москве. Как выяснилось совсем недавно, это оказалось предложение, от которого нельзя было отказываться. В феврале этого года должен был выйти первый выпуск русской версии "Фэйса", главным редактором которого и был, естественно, назначен Питер Жемчужников.
Первый русский выпуск "Фэйса" обещал стать событием. Потому как в нём впервые должен был появиться список первой сотни самых богатых людей России. Материалы готовились под покровом тайны.
Однако, как выяснилось, в России никакая редакционная тайна вовсе не тайна, когда о ней знают более двух человек. Так что по поводу намечавшейся публикации Питер уже сейчас получал массу комментариев как по телефону, так и в виде электронных писем. Ему даже пришлось прикупить в книжном на Тверской словарь ненормативной лексики, чтобы докопаться до смысла некоторых из этих посланий. Хотя словарь помог мало. Если смысл отдельных слов прояснялся, то общий смысл некоторых фраз всё равно оставался загадкой. Понятнее всего были прямые, не прикрытые даже матом, угрозы.
Но: волков бояться - в лес не ходить. Питер так и объяснил по телефону своей сестре Марии, которая пока не решилась перебраться на родину предков. Побывала лишь два раза в качестве туристки, накупила книг и матрёшек с лицами американских президентов, но приехать на более долгий срок отказалась наотрез.
Несмотря на все издержки опасной журналистской профессии выпуск был уже свёрстан и отправлен в финскую типографию. В Финляндии печатать было не в пример дешевле. И сей факт являлся одним из тех удивительных парадоксов, которые были неподвластны русско-американскому уму и сердцу Питера Жемчужникова.
Многих из "золотой сотни" Питер знал лично. У кого-то брал интервью, с кем-то познакомился на приёме в посольстве, третьим был представлен на очередной светской вечеринке.
Сегодня Питер договорился о встрече с Георгием Сидоровым, который значился в списке "Фэйса" под девятым номером. А поговорить с ним Жемчужников хотел о проблемах номера восьмого, господина Герцензона, нефтяная империя которого, кажется, трещала по всем швам. Встречу Сидоров назначил на подмосковном аэродроме "Мячиково".
Питер переключил триммер на "троечку" и начал подравнивать бороду, всматриваясь в худощавое лицо в зеркале. Пожалуй, ему нравилось это лицо. Триммер, снабжённый новыми батарейками, жужжал, как рассерженная пчела.
- Эй, кто-нибудь есть живой? - в дверь садового домика колотили так, будто хотели её напрочь высадить.
- Иду, иду! - закричал Патрик Мерсье. Что ж за напасть такая! Кошки со всей округи с ума свернулись. Хозяин, считай, с ночи, всех гоняет. Так, в общую копилку, ещё кого-то принесло с утра пораньше! - Уже открываю!
Открыв дверь, Патрик остолбенел - перед ним стоял толстяк Жан-Марк по прозвищу "Свинья Садовая". А он-то уже успел чуть ли не всему посёлку раззвонить, что Свинья, толстый и ленивый работник фирмы "Гарден" из Ниццы, похоже, помирает.
- Ты что, уже выздоровел? - спросил Патрик.
Краснорожий Жан-Марк нагло расхохотался ему в лицо, брызгая слюной:
- А с чего ты решил, что я болен? - нагло заявил абсолютно, даже слишком здоровый Свинья, выгружая из кузова своего мини-грузовичка два мешка с удобрениями. - Не дождёшься! Принимай-ка побыстрее, что заказывал, Мерсье!
Патрик промолчал, перехватывая увесистые мешки. Он, кажется, уже начинал понимать, в чём дело. Недаром по логике у него в школе всегда был высший балл.
Несколько дней назад от фирмы "Гарден" ему привезли два точно таких же мешка с удобрениями. Он действительно их заказывал - подкормить землю ещё по зиме, задолго до настоящей весны. Так их учили на факультете.
Патрик был не просто садовником, а садовником почти дипломированным. Если бы он тогда не вынужден был уехать из Парижа, был бы дипломированным. Но дурацкая история с наркотиками, которые в неумеренных количествах потребляла его тогдашняя подружка Софи, и...
Свобода - всё же лучше, чем диплом, - решил тогда Патрик и не прогадал. В Сен-Тропезе он работал уже пятый год и работой был доволен. До сегодняшнего дня. До дня, когда появление живёхонького и непристойно здоровёхонького Свиньи подтвердило его догадки.
Недаром та женщина в тёмных очках и такой тонкой талией, что её хотелось обхватить ладонями, показалась ему подозрительной.
Во-первых, акцент. Патрик сразу удивился, что иностранка - не то англичанка, не то шведка - согласилась на такую тяжёлую работу, как развозка удобрений, саженцев и садового инвентаря по заказчикам. Хотя теперь Парик склонялся к мысли, что женщина была из России. Раз уж припёрлась именно сюда, на виллу мсье Герцензона вместо "тяжело заболевшего" по её выражению постоянного сотрудника "Гардена". "Он так плох, что, наверное, скоро умрёт", - поведала женщина, рассматривая сломанный о тяжёлый мешок ноготь.
Во-вторых, у неё были слишком холёные руки. Да и возраст слишком солидный - совсем не юный - именно поэтому Патрик всё же не обнял её за вызывающе тонкую талию.
В-третьих... это было самое паршивое. Ведь именно после того, как Патрик из нового мешка начал подкармливать сад, началось это кошачье паломничество. Сначала - вялое, а вчера, когда прошёл дождь и ветер подул с моря, кошки им устроили настоящую варфоломеевскую ночь... И вот теперь хозяин уехал, хотя планировал жить здесь по крайней мере до весны.
Наскоро распрощавшись со Свиньёй, Патрик помчался к мешкам, которые привезла та сучка. Захватив горсть гранулированного удобрения, Патрик метнул его в суповую тарелку и подставил под кран. Через минуту садовый домик наполнился удушливым запахом валерианы... Странные эти русские! И шутки у них дурацкие.
Ну что же он за человек такой! Не везёт, хоть тресни! То пакет с кокой, который Софи без тени сомнения хранила в ящике с его бельём, теперь эта дрянь!
Патрик торопливо спустил содержимое тарелки в унитаз, а "сучьи" мешки заставил новыми, которые так вовремя привёз Свинья.
Ну да ладно. Хозяин всё равно уже уехал, не выдержав кошачьего нашествия. До весны всё дождями вымоет. И он, Патрик, тут совсем не при чём. Ну, ни капельки! Ищите женщину. Если хотите, конечно.
- Надеюсь, мы не будем совершать фигуры высшего пилотажа? - с некоторой опаской поинтересовался Жемчужников.
Гоша, удостоив Питера улыбкой, уверенно взял штурвал на себя, и маленький самолётик стал набирать высоту. Под крылом замелькали верхушки деревьев и заснеженные крыши.
- Только без вас, Питер! Я слишком ценю вашу жизнь! - сообщил Гоша, мельком глянув на своего пассажира.
Жемчужников ему нравился. Гоше казалось, что главный редактор "Фэйса" будто материализовался с дореволюционной открытки. Узкое лицо с высокими скулами; крупный нос; светлые, серые грустные глаза, в которых плещется предчувствие беды; коротко стриженая бородка; узкие, скобочкой губы под усами а-ля Николай II; чересчур правильная речь. Плюс деликатность в жизни и бескомпромиссность в профессии. От всего облика Жемчужникова так и веяло Россией, которую мы потеряли...
- А свою жизнь вы разве не цените? - ухватился за нечаянно сказанные слова Жемчужников.
- Во всяком случае, не настолько, - серьёзно ответил Гоша.
Самолётик выровнялся и стал делать разворот. Из остеклённой кабины открылся широкий, до всех горизонтов обзор. Справа, чуть боком, виднелись жилые кварталы. Дома отсюда, с высоты, не казались такими однообразными как с земли. Их чёткие геометрические пропорции были даже красивы. Внизу змеилась Москва-река. Почти прямой линией стремительно уходило на юго-восток Ново-Рязанское шоссе. Словно мелкие разноцветные жучки по нему медленно двигались автомобили.
- А парашюты в таких полётах не положены? - зябко поёжившись, спросил Жемчужников.
Господин Сидоров в самом начале полёта имел неосторожность признаться, что не может признать себя профессиональным лётчиком, потому Питеру было немного не по себе. Хотя Россия с высоты птичьего полёта нравилась ему чрезвычайно. По меньшей мере, здесь, в воздухе, никто не нарушал правил движения и не бросал окурки и фантики прямо на землю.
- Парашюты на такой высоте бессмысленны, - деловито пояснил Гоша. - Мы основную часть полёта совершаем на эшелоне двухсот метров. Если что, то никакой парашют не поможет.
Это прозвучало столь оптимистично, что Жемчужников вновь поёжился.
- Да вы не беспокойтесь, Питер, - Гоша одной рукой ловко достал из-под сиденья плед и передал Жемчужникову. - Эта машина обладает замечательными планирующими свойствами. А сесть может просто на шоссе. Или даже на просёлок. Так что расслабьтесь и просто смотрите вокруг! Главное нам - не залететь сдуру в саму Москву, а то...
- А то - что? - напрягся Жемчужников.
- Собьют. Доблестные ПВО, - усмехнулся Гоша.
Жемчужников укутался в плед и моментально согрелся. И в самом деле, можно не очень-то и волноваться. Во всяком случае, так ему теперь казалось. Георгий Валентинович, пусть и не профессиональный лётчик, но за штурвалом этого маленького "Сонекса" выглядит не менее уверенно, чем за рулём обычного автомобиля. Хотя после слов о ПВО широкая полоса МКАД казалась достаточно опасной. Этакая спящая змея.
- Итак, приступим? - Жемчужников достал из кармана диктофон. Скорее всего, бесполезный. Двигатель самолёта стрекотал не оглушительно, и всё же достаточно громко. Но журналистская привычка брала своё. Память - памятью, запись в блокноте - само собой, а вот диктофон - если собеседник не был против - Питер включал всегда. Потом, если что, звук можно пропустить через компьютер и отделить, что называется, зёрна от плевел.
- Спрашивайте, - кивнул Гоша, поворачивая штурвал чуть вправо.
Оговорённый заранее маршрут пролегал вокруг Москвы, по абрису МКАДа. Справа, вдалеке, на фоне выцветшего зимнего неба хорошо прорисовывался контур московского Университета. Непременно надо будет сделать специальный выпуск про высшее образование, - подумал Жемчужников. - И про московское строительство. Второе, пожалуй, поинтереснее. Но пока главной темой оставалась нефть и околонефтяные баталии.
- Кому так сильно "наступил на ногу" господин Герцензон? - голос Жемчужников стал другим. Более жёстким, что ли. Теперь рядом с Гошей сидел не любезный заморский гость, а журналист-профи. Который может вытянуть из собеседника даже то, что тот совершенно не собирался рассказывать.
- Многим... - как можно более конкретно ответил Гоша. Он никогда не отказывал в интервью и старался быть с журналистами как можно более честным. Но ведь если журналистов не обо всём информируешь, это же не означает, что ты их обманываешь?
- И вам в том числе? - попытался уточнить Питер.
Гоша бросил быстрый взгляд на Жемчужникова. Брови его на мгновение сошлись близко-близко:
- У меня нет особых претензий ни к Герцензону лично, ни к СНК в целом. Хотя...
- Что хотя? - подхватил Жемчужников.
- Хотя мы с ним и расходимся во взглядах на философию бизнеса...
- Интересно...
- Я не хочу говорить банальностей, - продолжил Гоша, - но есть в этой жизни какие-то простые и очень значимые вещи. Ответственность, например...
- То есть, вы в данном случае - на стороне государства, а не бизнес-сообщества?
- Я на стороне здравого смысла. Ведь как говорил наш уважаемый Козьма Прутков? - Гоша прекрасно знал, что любое упоминание о "предке" вызывает у Жемчужникова приливы положительных эмоций. - Человеку даны две руки на тот конец, дабы он, принимая левою, раздавал правою.
- Ну, в общем, сей пафос мне понятен, - согласился Жемчужников. - Но...
- Жадность, - перебил его Гоша. - Вот корень всех бед господина Герцензона. Вы меня понимаете, Питер?
- Думаю, что да, - кивнул Жемчужников. - Но ведь кто-то должен был спровоцировать ситуацию, чтобы она так резво покатилась под откос? Кто это мог сделать конкретно? Вице-премьер Демьянов? Коллеги по нефтяному бизнесу. Вы, наконец?
- Питер! Я похож на провокатора? - Гоша расплылся в широчайшей улыбке.
- Да нет. Я не хотел этого сказать...
- Возьмите интервью у Демьянова...
- Брал. Он уходит от вопросов как лис. И этак поворачивается всем телом из стороны в сторону, - Питер очень похоже изобразил всем известную манеру вице-премьера. - Да и вы вот уходите!
- Ладно, Питер, не обижайтесь. Мне просто тема Герцензона неинтересна.
- А солидарность? - погладил короткую бородку Жемчужников.
- Нет уж! - жестко отреагировал Гоша. - Пусть он сам из этого дерьма выкарабкивается. Без меня!
Жемчужников понял, что больше на интересующую его тему Сидоров не скажет ни слова. Надо было менять тактику:
- Но мы могли бы ещё вернуться к этому разговору? Позже, позже. Если возникнут новые обстоятельства, - поторопился объяснить Питер.
- Если возникнут, я всегда готов вас видеть у себя в офисе, - пообещал Гоша.
- И всё же... - попытался ухватить за хвост уходящую тему Жемчужников. - Вернётся ли господин Герцензон в Россию?
- Разве что через задницу! - жестко бросил Гоша.
Жемчужников в ответ понятливо кивнул. Слово "задница" он знал. Многозначное такое слово. Ёмкое.
Справа под крылом вновь угадывался изгиб Москвы-реки. Блестели на солнце купола храма Успения в Троицо-Лыкове. А впереди маячили, загораживая часть неба, громады жилых многоэтажек Строгино.
Половина маршрута вокруг Москвы была пройдена. Можно было поговорить и о чём-нибудь приятном.
- Согласно латинской поговорке - деньги не пахнут. А нефть - пахнет? - как можно более светски поинтересовался Жемчужников.
Глава вторая. Самые зелёные лимоны в мире
Жизнь снова налаживалась. Инесса Червинская чувствовала это не только душой, но и телом. Утренняя массажистка с волосатыми руками, похоже, прежде была боксёршей. Зато после сеанса жёсткого массажа Инесса помолодела лет этак на несколько и была готова к любым подвигам. Предпочтительнее - постельным.
Качалов прилетал сегодня дневным рейсом из Барселоны. И он, Слава, ведь специально оговорил, чтобы она заказала апартаменты на двоих. Значит, они снова будут не только соратниками, но и любовниками! А ведь до этого Инессе казалось, что вообще всё рухнуло. И что Качалов её бессовестно кинул. Но - нетушки! Она ещё ого-го как пригодится!
После работы у господина Сидорова в почётной должности гувернантки, точнее, после позорного изгнания с той работы, Инесса ни в какие няни, естественно, не пошла. Решила отдохнуть. Без исполнения тайной миссии, то есть без сверхзадачи, которую ей ставил Качалов, обычные и нудные обязанности няни ей были нужны, как позапрошлогодний снег. Инесса решила выждать - и не ошиблась.
Качалов позвонил ей из Парижа в день Старого Нового года. И вызвал в Париж. Немедленно. Сегодня, завтра, а ещё лучше - вчера: "Шенгенская мультивиза у тебя ведь имеется, дорогая?". За "дорогую", особенно за интимную интонацию, с которой это было произнесено, Инесса сразу простила Качалову всё. Всё плохое, кроме хорошего. И то, что он исчез из России в неизвестном направлении, и то, что отключил все известные ей телефоны на целых два с лишним месяца.
В Париже, впрочем, пообщались они исключительно по-деловому. Интим не вписался по времени - тем же вечером Инесса должна была улететь в Ниццу. С заданием. Качалову надо было "выкурить", как он выразился, опального Герцензона из Сен-Тропеза. И для начала следовало хотя бы разведать обстановку.
- Он обязательно отправится в Испанию, в Марбелью. Не в Лондон же! Он никогда не живёт в Лондоне зимой. В Москву же ему сейчас дорога и вовсе заказана. И, похоже, надолго. А в Марбелье у него ещё один дом. Подходы к которому я идеально знаю. Сам всю систему безопасности организовывал. Иначе нам к нему не подобраться. Только вот как его выкурить из Сен-Тропеза? Да чтоб он ничего не заподозрил, - говорил Качалов, держа руку Инессы в своей руке и глядя ей в глаза. Сидели они в кафе на Монмартре рядышком с Секре-Кёр.
Вид у Качалова был бодрый, но несколько растерянный. Похоже, он и вправду не знал, что предпринять. Таким, прирученным, Слава нравился Инессе даже больше, чем когда он играл роль крутого начальника.
Именно Инессе и пришла гениальная идея. Когда Качалов сказал эту фразу про кошек. А почему они вообще заговорили о кошках? Ах да, возле стола крутился уличный кот и Качалов ему бросил кусок эклера. Кот понюхал сладкий кусочек и брезгливо отвернулся. Наверное, был всё же не уличным, а здешним, прикормленным.
- А, кошек Герцензон, видно, с детства ненавидит! - глядя на зажравшегося кота, сообщил зацикленный на Герцензоне Качалов. - Он же собачник! Там, в Сен-Тропезе, у него охранные доберманы. Чудовища с отрубленными хвостами... Ничего, на каждого добермана найдётся питбуль...
Стоп! - сказала себе Инесса, стараясь не слушать антисобачьих речей Качалова. Она лихорадочно думала, поглощая одно за другим калорийные пирожные. Сладкое обычно хорошо стимулировало мыслительный процесс. Мысль, вооружённая шоколадным кремом и взбитыми сливками, крутилась вокруг кошек и детских дачных воспоминаний.
...Однажды они с соседскими ребятами на даче в Малаховке замечательно пошутили с соседом, который держал на участке трёх здоровенных кавказцев. Препротивный был дядька, отставной полковник конвойных войск. Сначала хотели дрожжей в дачный сортир подкинуть, чтобы полковничье дерьмо залило участок. Но - кавказцы, блин! Они бы их и на выстрел не подпустили бы к священной дощатой будочке в глубине владений полковника.
Кому пришла в голову эта сумасшедшая идея насчёт кошек, Инесса не помнила. Но в осуществлении мести участвовала. Они купили в аптеке десятка три пузырьков валерьянки. Перелили их содержимое в целлофановый пакет и перебросили эту "бомбу" на участок отставника.
Бомба сработала: в гости к полковнику собрались кошки со всей округи. Грозные кавказцы жалко ретировались, поджав хвосты. И потом даже носа не казали из своих фанерных будок. От кошачьего концерта пол Малаховки не могло тогда спать аж несколько ночей...
Качалов идею оценил. Так что в Сен-Тропез Инесса отправилась не просто разведать обстановку, но проводить реальную операцию. Которая удалась на все сто! Коты-то, оказывается, во всём мире одинаковы. Герцензон ещё вчера сбежал из Сен-Тропеза и благополучно объявился в Марбелье. Что и требовалось. Инесса ликовала.
Вслед за Герцензоном в Марбелью перебралась и Инесса. Она сняла просторный трёхкомнатный номер с огромной двуспальной кроватью и видом на Пуэрто Банус, порт, у причалов которого на зимнем приколе стояли роскошные яхты сильных мира сего и прочих поп и кинозвёзд. До усадьбы Герцензона отсюда езды было от силы двадцать минут.
Рейс "Барселона-Малага" прибыл ровно в тринадцать двадцать. Встречающих было немного. Да и вообще, зимой знаменитый курорт Коста дель Соль, самый Солнечный берег Испании, многолюдьем не отличался. И цены на всё по местным меркам упали до точки замерзания. Зато еда в местных ресторанах, средиземноморский воздух и ощущение свободы радовали несказанно. Инесса была почти счастлива. Если же ещё и выгорит с Герцензоном!
Тьфу-тьфу-тьфу! - с чувством поплевала Инесса через левое плечо и тут же вынуждена была извиниться: прямо за нею, оказывается, шёл пожилой испанец. Испанец что-то недовольно пробормотал, отшатнувшись. Сам виноват, нечего так вот подкрадываться!
И тут же Инесса забыла обо всех испанцах на свете: на выходе из зала прилёта показался Слава Качалов. Высокий, русоволосый, в тёмных очках, он выгодно выделялся среди толпы. Качалов приветливо помахал Инессе рукой.
Обнялись они и расцеловались прямо как настоящие, соскучившиеся безумно любовники. Инесса даже не поверила, что вечно сдержанный и суровый Качалов способен на такую страсть. Ох, то ли ещё будет!
...Стеклянные двери аэропорта раскрылись, выпустив женщину в белоснежном плаще и с осиной талией, и широкоплечего мужчину в плаще бежевом, с длинным зонтом и кейсом в левой руке. Багаж катил на тележке мальчишка-носильщик.
Несмотря на вроде бы солидный и даже счастливый вид, Качалов с Инессой напоминали парочку из всеми в детстве любимого "Золотого ключика", а именно - лису Алису и кота Базилио.
На стоянке их ждал арендованный Инессой простенький "опель-астра", а всего в нескольких километрах отсюда жил-поживал тот самый Буратино, которого предстояло хорошенько потрясти. И вытрясти из него не каких-то там жалких пять золотых, а несколько настоящих лимонов. Самых зелёных в мире.
Василий Полубояринов стал пить меньше, гораздо меньше. Положение обязывало. Всё-таки - вице-губернатор. А в отсутствие на Икотке Котова - и вовсе полный губернатор. Если учесть, что Станислав Евгеньевич Котов появлялся в Ондыре исключительно редко, всё больше управляя регионом из Москвы, то настоящим губернатором, де-факто, стал именно Вася.
Это была головокружительная карьера. По этому поводу Василий даже попробовал отрастить бороду, но борода росла плохо, клочками. Видимо, в связи с местным климатом. У самих икотов бороды и вовсе едва пробивались - как чахлая растительность на просторах тундры. Пришлось Васе сбрить постыдную растительность и добирать солидности за счёт дорогих галстуков и рубашек с блестящими запонками.
К нынешнему визиту Станислава Евгеньевича верный Вася подготовил супер программу. В недавно открывшемся в Ондыре банно-оздоровительном комплексе были готовы к эксплуатации и даже уже единожды опробованы настоящие турецкие бани. Обслуживали восточную парную хорошо обученные специалисты из местных.
Как из икота сделать турка? Да очень просто: послать на практику в Турцию наиболее смышлёных и амбициозных парней из местного медицинского техникума. Полубояринов остался доволен - избранные оправдали высокое доверие. Новые, облицованные прохладным мрамором банные залы обслуживали настоящие, если, конечно, не всматриваться в лица, вкрадчивые, обходительные и жизнерадостные турки.
К баням добрались лишь к ночи, которая обещала быть бессонной. В первые дни после многочасового перелёта Котов обыкновенно спал днём, привыкая к разнице во времени и полярным ночам. Так и не привыкнув окончательно, губернатор столь же обыкновенно улетал назад в Москву.
- Ну что, Василий, хвастайся! - добродушно сказал Котов, пропуская Васю в холл комплекса "Афродита", празднично украшенный искусственной хвоей, специально завезённой с Большой земли.
- Нет, Станислав Евгеньевич, губернатор должен войти первым, - возразил Василий, краснея от собственной смелости.
Котов вступил в мраморное царство "Афродиты" и уткнулся прямо в трёх девушек в национальных икотских костюмах. Девушки изрядно вспотели в меховых одеяниях - ждали губернатора в натопленном помещении уже с тех самых пор, как только самолёт приземлился в Ондырском аэропорту.
- Добро пожаловать! - мелодично и громко поприветствовала Котова девушка центральная. Правая и левая девушка тянули навстречу губернатору блюда, где вместо хлеба была рыба, а вместо соли, как ни странно, - соль, только очень грубого помола. Щепоткой колючей соли губернатор присыпал рыбу, стараясь, чтобы рука не коснулась рыбы. Рыба пахла оглушительно.
- Твоя идея? - спросил Котов довольного, как слон, вице-губернатора.
Полубояринов расплылся в улыбке. Главный сюрприз ждал Станислава Евгеньевича после водных процедур, к бокалу светлого турецкого пива "Эфес", доставленного спецрейсом из Москвы.
...Распаренное и отмассажированное руководство Икотки сидело в глубоких кожаных креслах. Полубояринов сделал знак своему референту, и в момент на низком столике рядом с батареей "Эфеса" оказалась синяя папка с тиснёной золотом надписью "Совершенно секретно".
- Это - вёрстка первого выпуска русской версии "Фэйса", - сообщил Котову Полубояринов и пригладил так и не выросшую бороду.
- Ну? Молоток! - похвалил расслабившийся Котов. - В Москве мои не смогли достать, а ты - смотри-ка! Дорого обошлась?
Василий написал на листке цифру, от себя добавив всего лишь один нолик. Справа, конечно. Вёрстку ему достал однокашник по институту Игорь Белых, которому подфартило получить место штатного сотрудника в новом журнале. У Игоря было "золотое перо", но карьера его пошла в гору лишь после того, как Игорёк зашился. От старой нетрезвой жизни у Белых осталось столько долгов, что он, почти не думая, согласился "помочь" институтскому корешу. И помог оперативно, переслав по "мылу" готовую вёрстку прежде, чем её отправили в типографию.
Котов просмотрел вёрстку. В сотне самых богатых людей России ему досталось лишь пятьдесят второе место. Красавчик Сидоров смотрел исподлобья с девятой позиции. Нурмухамет Сафин оказался тоже впереди - сорок пятым. Однако старый "друг" Кобрин нашёлся лишь в конце списка под номером девяносто шесть. Настроение Котова, и так вполне приличное, стало ещё более лучезарным. Хотя он был бы более доволен, если бы акулья Лёвкина улыбка и вовсе не появилась в первой сотне "Фэйса".
- Значит так, Василий, - Котов сложил листки в "совсекретную" папку. - Я тебе выдам сумму под личную ответственность. И за этот номер, - Стас кивнул на папку, - и за следующие два вперёд. Только - чтобы без фокусов!
- Какие фокусы, Станислав Евгеньевич! - искренне возмутился Василий. Он уже жалел, что приписал всего один ноль. Судя по реакции, шеф и на два ноля расщедрился бы без проблем.
Соня как полководец осмотрела гору. Они с Лёвкой сегодня были на этой трассе первыми, и потому Соня в глубине души чувствовала себя хозяйкой гостеприимной горы. К полудню народу на трассе Мармот заметно прибавилось. Это означало только одно - скоро Соне с Лёвкой пора обедать. Как раз, когда остальные позавтракают. Эта "красная" трасса для лыжников среднего уровня считалась одной из самых популярных, поэтому днём здесь начинался настоящий час-пик.
С вершины Куршевель был виден как на ладони: маленькие, со спичечный коробок домики под оранжево-красными черепичными крышами; движущиеся точки - автомобили; извилистая главная улица, в магазинчиках которых цены выше, чем даже в самой Москве - в Петровском Пассаже или бутиках Третьяковского проезда. "Станция, избранная звёздами", как поэтично именовали Куршевель-1850, не могла позволить себе разочаровать российский туристов скромными ценами и старалась в этом смысле вовсю.
- Я - первая, - решительно заявила Соня и поправила горнолыжные очки. - А ты через пару минут. Не раньше!
- Боишься, что увижу, как ты грохнешься? - Лёвка потопал лыжами, стряхивая прилипший снег.
- Не боюсь, но опасаюсь, - независимо ответила Соня и, оттолкнувшись, устремилась вниз.
Дождавшись, когда тонкая фигурка в ярко-красном комбинезоне скроется за первым поворотом достаточно пологой, но извилистой трассы, Лёвка начал спуск. Он чувствовал себя чрезвычайно ловким и мужественным - катался он и вправду на порядок лучше Софьи. Но на более серьёзные и крутые горы, исключительно из джентльменских соображений, перебирался лишь когда Соня уезжала в отель.
Он совсем не жалел, что на эти зимние каникулы взял с собой именно её, Софью Перовскую, ведущую ток-шоу на НРТ. Нормальная девчонка, без комплексов и без притязаний на его, Лёвкину, независимость.
После того, как Катя окончательно вернулась к Петухову, Лёвка не заводил постоянную возлюбленную. Все женщины, с которыми у него складывались какие-никакие отношения, не могли сравниться с его ураганной Катериной. Да он и не сравнивал - решил вопрос о женитьбе отложить на некоторое, весьма неопределённое время.
Софья Перовская работала на НРТ уже больше года, но Лёвкиного внимания удостоилась недавно. А именно - когда осенью ток-шоу "Женская империя", которую Соня вела вместе с немолодой красавицей-актрисой, вдруг стало стремительно набирать рейтинг. Тогда-то Лёвка и начал присматриваться к агрессивно-рыжей, острой на язык ведущей.
Хотя знал её, естественно, раньше. Ещё когда только задумывалась женская передача и Соня прошла кастинг, именно Лёвка предложил для неё яркий псевдоним. Звонкая Перовская вместо простенькой Пёрышкиной - это был первый шаг. Второй - когда блеклую гладковолосую блондинку по настоянию хозяина канала Кобрина перекрасили в рыжую, а прямые волосы закрутили в пружинки. Так что в каком-то смысле Софья Перовская была его личным творением.
На предложение скатать в Куршевель размяться Софья согласилась сразу. Хотя и понимала, что это будет не совсем деловая поездка.
С нею было легко и просто, но всё же Лёвка не был влюблён. Прививка "Екатерина Чайкина" ещё действовала.
...И всё-таки она шлёпнулась! Обидно-то как - в самом конце. А всё из-за толстяка, который на широко расставленных ногах пытался выписать вираж в стиле "умирающий горнолыжник".
Толстяк рухнул вместе с нею, извиняясь на дурном английском и матерясь на виртуозном русском. Соня выругалась на английском, а по-русски посоветовала:
- Вам лучше на трассу Пралонг или Белькот поехать, они более пологие, как раз для начинающих.
Поднявшийся толстяк совсем смутился и, сняв шапочку с помпоном, вытер рукавом лицо и протянул руку:
- Простите, я и не думал, что вы русская!
- А знали бы, уступили бы дорогу? - уже не сердясь, спросила Соня. Она приняла помощь, стараясь не слишком опираться о руку горе-лыжника. А то ещё шлёпнется снова и её собьёт!
И тут толстяк расплылся в улыбке, узнал, значит:
- Вы же ведущая "Женской империи", верно? - радостно воскликнул он и взмахнул палкой, едва не задев Соню по лицу.
- Верно! - подтвердила Соня. - Если вам нужен автограф, то я совершенно случайно не захватила с собой ручку.
- Нет, автограф не нужен, - расхохотался толстяк. - Надо же! Чуть саму Софью Перовскую не сбил!
Обхохотаться, право слово... Соня криво улыбнулась.
- Помощь нужна? - Лёвка щегольски объехал отряхивающихся спортсменов, с интересом посматривая на толстяка.
- Нет, всё в порядке. Бай! - Соня махнула на прощание толстяку. Тот мужественно двигался в сторону подъёмника в поисках новых приключений.
- А откуда ты Моргалова знаешь? - немного ревниво спросил Лёвка.
- Какого Моргалова? - удивилась Соня.
- С которым ты сейчас любезничала. Главный русский металлург, - объяснил Лёвка. И, поняв, что Соня не врубается, попенял: - Эх ты, журналист! Людей с таким состоянием надо знать в лицо.
- Ну, я же веду женскую передачу! - вывернулась Соня. - Я - в отель, а ты?
- Я ещё пару раз с Солира скачусь, и приду. Жди меня и я вернусь!
...Она ждала его в постели. Сполоснулась под душем, влезла под одеяло и включила телевизор.
Лёвка пришёл с горы через полтора часа:
- Сонька! - открыв дверь номера, заорал он. - Давай, собирайся скорее, а то я от голода умру!
- Сначала помойся, а я уже готова, - сообщила Соня, не выходя из спальни.
В шале "Дуглас" нового отеля "Килиманджаро" они занимали номер на втором этаже с роскошным видом на горы. Прямо рядышком с "Килиманджаро" находился кресельный подъёмник, с верхней станции которого начинались сто две трассы. Это было лишь одно из многочисленных преимуществ отеля, хотя Лёвка выбрал его исключительно из-за знойного африканского названия. Ки-ли-манд-жаро - слово пахло мандаринами и киви, смертельной опасностью и изнуряющей жарой. Это было слово из Лёвкиного детства, из старой книжки с подклеенной обложкой.
Лёвка заглянул в полутёмную спальню: Соня, в чём мать родила, лежала поперёк двуспальной кровати и смотрела телевизор. Из телевизора неслась до боли знакомая мелодия.
- Александра, Александра, этот город наш с тобою, стану я твоей судьбою, трам-пам-пам-пам-пам-па-па, - путая слова, приятным голосом подпевала ящику ведущая элитарного ток-шоу Софья Перовская. Она, похоже, и не думала спасать от голодной смерти своего непосредственного начальника.
- Софья! Признавайся: ты что это там смотришь? - Лёвка не хотел верить собственным ушам.
- "Москва слезам не верит" показывают, - доложила Соня.
- И ты смотришь ЭТО?
- Знаешь, Лев... - чуть приглушив звук, серьёзно ответила ему Соня. - Можно я хотя бы на отдыхе побуду не Софьей Перовской, а Соней Пёрышкиной, а?
- Да бога ради, без проблем, - разрешил Лёвка. - А что, Пёрышкина любит фильмы про любовь?
- Пёрышкина любит фильмы про нормальную жизнь, - отрезала Соня. - Потому что Пёрышкиной до смерти надоело видеть на всех экранах одно и то же: как стреляют, убивают, догоняют и орут друг на друга из-за денег. Понятно?
- Понятно, - миролюбиво согласился Лёвка и вкрадчиво поинтересовался. - А Пёрышкина разве не патриот своей родимой НРТ? И не фанатка суперпроекта канала "Пацаны"?
- Повторяю для даунов, - тоном ведущей отозвалась Соня. - Пёрышкина. Любит. Фильмы. Про. Нормальных. Людей. Людей - не монстров. Угу?
- Угу. Я пойду мыться, ладно?
Соня вместо ответа прибавила звука.
- Про нормальных, говоришь? - бормотал Лёвка, наслаждаясь горячей водой.
- Про нормальных... А что? Это - мысль, - сообщил он, выходя из ванной в огромном белоснежном полотенце.
Раскинувшись на шёлковых простынях, его ждала восхитительно обнажённая... Пёрышкина?
Нет, Перовская! Пирсинг - это ведь немного из другой оперы, не так ли? Из аккуратного пупка Софьи прямо на Лёвку смотрел зелёным камешком-глазом серебряный слоник.
Хуан-Карлос Перейрос страшно гордился своим королевским именем, хотя чуть ли не четверть мужчин Испании были тёзками действующего монарха. Но Перейрос и в самом деле был королём. Правда, с двумя "но".
Во-первых, его королевство было совсем маленьким - всего одна вилла с гордым названием "SIBIR".
Во-вторых, полноправным королём "SIBIR"и Хуан-Карлос мог считать себя лишь в отсутствие настоящего хозяина, сеньора Герцензона.
У Герцензона было достаточно простое для русского имя - Иван-Адам, но Хуан-Карлос предпочитал называть его просто сеньор. Обычно сеньор Герцензон приезжал в "SIBIR" поздней весной и ненадолго, почти сразу отправляясь в морское путешествие на своей шикарной яхте под тем же названием, что и вилла.
А теперь вдруг примчался в январе, свалился, как говорят русские, как снег на голову. Хуан-Карлос не так давно начал учить русский язык и уже знал наизусть несколько фразеологизмов и поговорок.
Хотя хозяин и повёл себя, как снег, Хуан-Карлос успел к его приезду подготовить виллу по высшему разряду.
Герцензон был страшным чистюлей, и не потерпел бы и намёка на пыль в своей трёхэтажной "SIBIR"и. Дюжина уборщиц скребла и чистила дом все те полдня, которые были отведены Хуану-Карлосу для достойной встречи хозяина. И Перейрос - как это там у русских? - в грязь лицом не ударил.
Хозяин на сей раз, похоже, собирался прожить на вилле достаточно долго. И теперь, хотя каждый день две горничные проводили на вилле полноценную влажную уборку, Хуан-Карлос должен был возродить традицию генеральных уборок по субботам. Это было настоящее мучение - по субботам испанцы работать не любили, но Герцензон настаивал именно на этом дне недели.
- Это называется "subbotnik", - объяснил он несколько лет назад Хуану-Карлосу, тогда ещё не учившему этот сложный русский язык.
Ну, subbotnik, так subbotnik. Хоть горшком назови, только в печку не ставь. Если хозяин готов платить уборщицам втридорога, как специалистам-дизайнерам, - это его неотъемлемое право.
Десант уборщиц прибыл вовремя - ровно в десять часов. Возглавляла своих работниц бригадирша Тереза - упитанная молодая женщина с арбузными грудями.
- Ну что, птички, за работу! Где инвентарь, Тереза покажет, - Хуан-Карлос осмотрел знакомых уборщиц. Пятерых он знал, а вот шестую видел впервые. Так себе птичка. Не первой свежести и слишком худая, ущипнуть не за что, косынка повязана по самые брови, халат сидит мешком...
- Кто такая? - спросил он у Терезы, большим пальцем показывая на новенькую.
- Кузина Мануэллы, - охотно объяснила бригадирша. - Мануэлла приболела, ну, по-женски, - она многозначительно покачала густыми бровями.
Хуан-Карлос поморщился. Ну и тупая эта Тереза! Могла бы и не посвящать его в столь интимные подробности физиологии Мануэллы. Кузина, так кузина, лишь бы работала не хуже остальных.