Мир стремительно менялся, переливаясь кристаллами инея на быстро замерзающем окне. Большая комната, в которой я спала, промерзла и я, вскочив с полатей, и отбивая зубами барабанную дробь, подбежала к печке. Через некоторое время в ней пылало веселое пламя, я натянула штаны и валенки сняла со стены отцовские полушубок и выбежала во двор. Холодный ветер ударил в щеки колючими снежинками. Я выбежала за околицу и пронеслась по сугробам в лес. Замерзшие ветки ломались когда я пробиралась сквозь кустарник. Я бежала к Пламенному дубу, неся заговоренный бабушкой венок. По традиции я должна была повесить его на дуб весной в день моего пятнадцатилетия, но мне не терпелось уйти от матери. Поверье гласило, что дитя до 15 лет находится под опекой матери, полностью от нее зависит учиться, запоминая ее жизнь, и приобретает ее привычки, а вот по достижению срока ребенок ступает, на свой, собственны путь. А путь этот мне не нравился, он светил скорым замужеством, а мой женишок жаждал совместной жизни наравне со мной и избегал меня, когда ему это удавалось. А удавалось, к нашему общему сожалению, редко родители и сердобольные родственники радея за нашу жизнь, запирали нас в одной комнате и выпускали под вечер или когда Аркаша начинал слезно молить выпустит его.
Вот я бегу по лесу, тулуп тяжелый, так и прижимает к земле, ноги проваливаются в рыхлый снег. Поляна с дубом была пустынна, и окружали ее лишь сосенки да липки каким-то чудом, уживавшиеся в оном лесу. Я рухнула на колени и поклонилась дубу. Отстукивая зубами, дробь я дрожащими и одеревеневшими рукам надела свой сухой венок на нижнюю ветвь Пламенного дуба.
С этого момента я уходила. Пусть мне еще ждать два месяца до дня рождения, но жертва уже принесена и нить, связывающая меня порвана. Я облокотилась о толстый ствол дуба и, закутавшись в тулуп, задумалась....
Мой путь нашел меня сам, на поляну вылетела пятерка удальцов. Они алчно смотрели на меня, я заметалась как слепой котенок, меня пнули в грудь, и я отключилась.
Я созерцала голубое небо, а сани мчались, увозя меня от родной деревни. Руки и ноги затекли, а тугие веревки врезались в кожу. Я все поняла, но мне не хотелось плакать, я даже была счастлива. Мой путь нашел меня сам.
- Что очнулась красавица, - поинтересовался мужик сидящий в санях. Я кивнула и шепотом попросила ослабить веревки и налить воды. Разбойник оказался гуманным человеком и выполнил мои просьбы.
- Как хоть тебя звать? - спросил он
- Риита. А кто ты такой?
- Я Тимофей, - улыбнувшись, сказал он.
Ночь. Я лежу на лапнике у костра, руки развязаны в руках чашка с похлебкой. Хорошо тепло и совсем не хочется думать о будущем. Я наслаждаюсь каждой минутой этой ночи. Она моя, я уже три дня как свободна и я это чувствую. Я неожиданно поняла, что все к чему меня приучали ненужно и абсолютно не отвечает зову моей души. А куда звала душа? Я сама толком не могла понять. Я свернулась клубочком под одеялом и заснула.
- У нас приказ, да и за девчонку заплачено, - сказал кто-то - явно главный. Да я оказывается, кому-то нужна. Вот уж не думала, что простая деревенская девчушка на выданье может кого-то заинтересовать. Ну, что ж покоримся судьбе и узнаем, куда заведет меня моя дорога.
И снова небо, и снег, куда не взгляни белая равнина с узкой темной щеткой по краям. На десятый день пути мы въехали в какое-то село и, миновав главную улицу, поехали в лес по широкий просеке. Вдруг сани остановились и меня выволокли из них, взвалили на плечи и понесли в чащу. Вот тут то я по-настоящему перепугалась, что им от меня надо, куда и зачем они привезли меня? Я безвольной тушкой свисала с плеча, мужика гадая, куда меня занесла нелегкая. А занесли меня в непролазную чащу к скиту. Из скита выполз высокий, бородатый и плешивый мужчина лет 60, увидев меня, он обрадовался как дитя. Меня внесли в землянку и положили у костра, а сами удалились. Я с любопытством разглядывала комнатку. В ней кроме лежанки из листьев и кострища ничего не было. Голоса у входа стихли, и владелец скита вернулся. Он молча развязал меня и сел напротив. Я с наслаждением разминала одеревеневшие конечности.
- Меня зовут Драеф, представился дяденька.
- Риита. Дяденька, а зачем вы меня украли.
- О скоро я тебе все объясню.
Я жила у Драефа два дня все это время он где-то пропадал оставляя меня в одиночестве но не забывая что-то сделать с поляной. Я просто не могла уйти дальше кустов. Меня не пускала непонятная сила. Каждый раз, когда я шла к выходу с поляны, что-то отводило мои глаза. Нет, я не стремилась убегать. Эта игра заманивала меня, и я хотела увидеть финал.
Он разбудил меня ночью и вывел из скита. Мы шли по снегу не проваливаясь и не оставляя следов, на нем была начертана огромная звезда как я посчитала восьмиконечная. В ее центре стоял алтарь. Я уже видела такие у древних капищ за косогором. На конца звезды горели свечи.
- Раздевайся, - отчеканил Драеф.
- Что ты дяденька, - ужаснулась я, - стыдно это, да и мороз на улице, - запротестовала я, вцепившись руками в рубаху, боясь, что ее у меня отнимут.
- Мне самому раздеть тебя, - грозно спросил он. Я, всхлипывая и дрожа всем телом, скинула одежду, мороз тут же хлестнул по голым ягодицам. Брр.
- Дяденька что тебе нужно мне холодно, - вместо ответа дяденька подхватил меня аки пушинку и положил на алтарь. На запястьях и лодыжках сомкнулись стальные обручи. Маг, встав у изголовья, начертал на моей груди какие-то символы углем. Мне стало страшно, я заплакала. Драеф начал что-то бормотать, оживленно жестикулируя руками, вдруг в них сверкнул тонкий как жало кинжал. Руки опустились. Я не почувствовала боли лишь кровь забулькала в груди и я захлебываясь в ней видела как шаман подставил чашу под алую струйку.
Я стояла в темноте. Впереди появился слабый свет ко мне подошел серый старец со свечей и поманил за собой. И я пошла, уже не помня ни матери, ни шамана я шла к реке, где меня ждала утлая лодчонка, которая должна была унести меня по ту сторону света. Я уже была на пристани, как среди воды загорелся огонек, и к нему потянулась чья-то рука. Я вбежала в воду оказавшуюся неосязаемым туманом. Стоны сопровождали мой путь к огоньку, призрачные тени тянули в низ, я протянула руку и зажала свет в кулаке, тут же свет распространился по всему телу...
...Мне было холодно, я лежала на алтаре. Я поднялась на передние лапы и встряхнулась. Легко спрыгнув с алтаря, я побежала, прижав уши к скиту. Он был пуст. Я выбежала. Шаман лежал у изголовья алтаря. Я чуяла смерть, пришедшую за ним, и услышала последний стук сердца. Долгий протяжный вой, наполненный болью, огласил окрестности.......
Деревенька Карсятины, скромно ютилась на холме, обрамленном чащей и лугами. На опушке леса стояла старая полуразваленная пустовавшая уже лет пять изба. Три дня назад девушка лет семнадцати пришла в деревню и самовольно поселилась в пустующий дом. Селяне провожали недоверчивым взглядом высокую худую фигурку шедшую по главной улице. Она была простоволоса, и ее льняные волосы растекались по плечам и спине.
- Ты откуда будешь дева, - вместо приветствия спросил сбитый староста.
Девушка посмотрела на него огромными, наполненными мукой глазами цвета стали.
- Там, откуда я, уже ничего нет, так стоит ли говорить об этом, - у нее был хрипловатый голос и тонкими нотками.
Поже бабки говорили что, дескать, прошла то она по улицам в одной сорочке, видно погорела деревня, вот в чем было, в том и объявилась девка.
- Странная она, чаровница, небось, переговаривались жители.
- Нет, шаманка утверждали другие и шли ставить богам свечи.
Я шла по деревне, а люди провожали меня злыми встревоженными взглядами. Их староста мне так вообще не понравился, весь раздутый как водяник, пучеглазый. В общем, мрак.
Была там изба запущенная такая грязная. Местный и протестовать не стали, когда я там поселилась. Я скинула котомку с поклажей и, выскочив через заднюю дверь, выпрыгнула из сорочки и, прижав уши, побежала в лес. Лес звал меня. Звал голосом охотника, я искала жертву, голод уже второй день мучил меня. Здесь пробежал заяц, а здесь пронесся лось, где-то на поляне шныряли недавно куропатки и снова заячьи следы. Тьфу,... бегу вперед я поймала след, заяц недалеко, след совсем свежий. Я пригибаюсь и высовываю нос из кустов. Да это он. До меня дошел сладковатый запах его шерстки, и нетерпеливая слюна потекла по клыку. Я пригнулась и прыгнула. Поймала! Заяц забился в лапах его носик, и усики непрерывно шевелились в голубых глазах был ужас смерти, я вонзила зубы в его горло и теплая крови хлынула на морду. Я лакомилась свежим мясом, наслаждаясь каждым куском. Ну, вот и нет зайца, а жаль ну да ладно пора. Луг пронесся перед глазами, малинник стеганул по уху, я взвыла от обиды.
Дрова уютно потрескивают в печи. Я лежу на полатях и смотрю в потолок. Пыльный, закопченный, изъеденный - уже родной потолок.
Я так долго носилась пол свету от самой себя. Так долго. Тогда в темную холодную ночь я бежала по лесу к селу. Шерсть на лапах намокла и покрылась льдом. Он морозного воздуха кололо в горле. Я бежала по пустым деревенским улочкам, вдруг из какого-то дома вышел мужик в тулупе и шапке ушанке, увидев меня, он закричал: "Волк!" этот крик раскаленным железом отпечатался в сердце, я теперь знала кто я. Из того света я вернулась зверем. Я помню долгие ночи в одиночестве под безразличной к моему горю луной, когда песня сама рвется, наружу разрывая сердце волчьей тоской. Помню, как примкнула к стае волков бегущих по равнине в поисках жертвы. Помню, как убила в первый раз. Это выл заяц, я прижала его лапами к земле, а он трепыхался и пищал, тогда жажда закрыла глаза пеленой крови я и убила. Тогда появился азарт: "найти, поймать, съесть". Я взвыла. Меня украли, укали из дома тогда три года назад, когда я выбирала путь. К чему он меня привел? Я проклята я оборотень. Или нет. Нет не оборотень, я как сказала шаманка, хранитель. Вот только что я охраняю? Я не помню. Я ничего не помню. Я помню боль и страх когда лежа на алтаре, смотрела, как кровь бежит алой струйкой по груди, оставляя яркий след. И мертвого шамана. В тот день я ушла окончательно.
Сельские бабы собрались у колодца и перемывали косточки мужьям и отсутствующим подругам. Вдруг гомон смолк, бабы расступились, к колодцу подошла новоприбывшая девушка. Она молча подошла к колодцу и спустила ведро.
- Худющая какая, - зашептались вокруг.
- Имя то у нее есть, - громко спросила какая-то женщина.
- Риина, - сказала девушка, и перелив воду в свое ведро ушла.
- На выданье девка, - начали переговариваться бабы, как только тонкая фигурка исчезла за поворотом.
- Небось, жених был.
- Откуда это она сбежала?
- А платье то помните белое, было, может из под алтаря убегла.
- А ведь ты Парашка права.
- Бабоньки, а может ее, за что нить из дому, отчего выгнали? - высказала догадку какая-то щербатая тетка.
Да вокруг меня плетутся мифы и легенды. Я шла по улице к своему новому дому и тащила тяжелое ведро. Вдруг из-за поворота показался парень лет восемнадцати с черными как смоль коротко стрижеными волосами и карими смешливыми глазами. Парень был высок, статен, весьма недурен собой. В белой льняной рубахе и красных штанах. Он воззрился на меня аки на чудо морское.
- Ну что хлопец уставился? Что хороша? Дык не для твоих глаз иди своей дорогой, - грубо начала я, когда я голодна у меня плохое настроение.
Парень неожиданно рассмеялся.
- Да хороша ты. Да и язык у тебя острый. Как хоть звать то? - отсмеявшись, изрек парень.
- Риина, а тебя?
- Паша.
- Вот что Паша иди каты своей дорогой и не мешай мне тащить воду в родную хату.
Лес окутывал меня покрывалом мрака и шелестящей тишины. Я бежала, поводя ушами ловя звуки и принюхиваясь. Вдруг под ногами треснул сучек, учуянная белка, взлетела по дереву, сыпя ободранной корой. От обиды я зарычала. И снова поиск я бегу, ветви низкого кустарника хлещут по лапам. Чарующие запахи свежей, покрытой вечерней росой травы, пожухлых, прошлогодних листьев, горьковатый запах хвои, медовый аромат цветущего шиповника кружили голову, и среди этого дикого букета я учуяла ее - лису. Я побежала по следам. Пламя серовато-рыжего хвоста мелькала среди подлеска. Ушастая бестия сосредоточенно принюхивалась и копала землю, откапывая мышиные норы. Я зарычала, лиса подскочила и шмыгнула в лопухи, я рванула за ней. Рыжая молния металась между деревьями, путая следы, мы бежали, петляя и рыча, друг на друга. Лиса остановилась. Я слышала голос лисы.
"Что тебе надо" - услышала я каким-то внутренним слухом.
"Ты, я голодна"
"С каких это пот волки охотятся за лисами?"
"С тех пор как два дня не ели"
"Иди каты своей дорогой, там, на лугу пасется стадо, там сегодня родился жеребенок"
"Ты еще и наводчица?"
"Нет, я радею за свою шкуру" - с этими словами лиса исчезла среди травы.
Сегодня я сделала новое открытие, я могу, говорить с лесом я слышу его голоса и понимаю их. Я села на хвост и завыла. Долгая переливающаяся мелодия прошла сквозь меня, будоража ум. Я всегда любила волчий вой теперь я могу слушать его бесконечно.
Луг сиял в мертвенном свете луны еще не опавшей росой длинноногие, дикие кони и кобылы прохаживались по великолепному травяному ковры, пощипывая венчики клевера.
Маленький неуклюжий тонконогий жеребенок, спотыкаясь, шел рядом с матерью. Его серая шерстка лоснилась. Ему не было и суток. Я облизнулась. Нет, я бы не тронула его, но красная пелена закрыла глаза.
Прыжок, рык, писк малютки. Я не осознавая что, делаю, упиваясь охотой. Моя волчья суть ликовала, а я кричала, пытаясь остановить ее, и снова я пережила тот ужас смерти, который отражается в глазах жертвы, когда зубы смыкаются на горле. Я чувствовала это каждый раз, когда убивала. А потом наступал покой, как будто была принесена жертва, бог сменил совой гнев на милость.
* * *
В старую избу, стоящую на отшибе постучались.
- Открыто войдите, - прозвенел тонкий голос с хрипотцой. Порог переступил давешний знакомый. Паша шагнул в полутьму сруба и остановился.
Изба была чисто выметена, вымыта печь белела на фоне желтоватой стен.
На лавке валялась сумка с лямками. Заячьи и беличьи шкурки висели на веревках за печью. Плетеные из травы коврики устилали пол зелеными и золотыми островками. Под потолком висели пучки трав, и их запах окутывал и дурманил. Из-за занавеси вышла девушка в синем сарафане, плотно облегающим талию, и спускающимся широкой волной к полу, золотые волосы струились по плечам.
- Да вот. У нас сегодня праздник в деревне. Сбор урожая отмечаем. Вот я и подумал, что тебе бы тоже надо в нем поучаствовать. Да и скучно наверно целыми днями одной в избе сидеть, - закончил он тираду.
- Думать тебе Паша вредно. Иди девку какую-нибудь пригласи, мне же ваш праздник не нужен, мне и в избе хорошо, - отчеканила она.
- Ну, как хочешь, и паренек скрылся за дверью.
Риита проводила его взглядом и ушла за занавеску.
* * *
На деревне сегодня пьянка. Мужики уже кутят слоняясь по улицам с самогоном в обнимку. Бабы распевают народные песни и водят нестройные хороводы. Парни и девки прячутся по сеновалам. В общем, типичное гулянье в типичной деревне. Я скинула сарафан и сорочку и прыгнула во двор через заднюю дверь. Сегодня я не шла на охоту, я шла в лес, он снова манил меня, шептал листвой. Ласкал пряным осенним ветром. Я углублялась в чащу, вдыхая ароматы желтеющей и набухшей от дождей листвы. Лапы утопали в мягком подлеске. А я все бежала, не оглядываясь назад забыв, кто я и позволив волку выбирать путь. Я и волк. Одна суть. Одно целое. Я никогда не боролась с волком, и волк никогда не боролся со мной. Чаща была полна звуков. Где-то совсем рядом, взлетели рябчики, там, надо мной, шебуршится белка готовясь к зимовке. В кронах ясеней и берез перекликаются птицы, суетясь перед странствием в заоблачные земли. Ухает встревоженный филин. Я бегу вперед. Ветер ласкает меня, пряный тяжелый запах опавшей листвы щекочет ноздри. Мир запахов звуков и красок. Как ярок он, когда смотришь на него глазами зверя. Он чарует, манит, окутывает, дурманит, завет окунуться в него с головой.
В центре зарослей малинника есть маленькая полянка с ручьем. Я продираюсь сквозь колючие ветки и оказываюсь на ней. Встряхиваюсь, сбрасывая звериную ипостась. И вот босые ноги щекочет желтеющая трава. Ласковый мягкий неосязаемый ветер ласкает кожу. Ручей серебрится и журчит, смеясь и радуясь яркому солнцу, превращающему его брызги в бриллианты, искрящиеся чистотой водяных граней. Я зачерпнула воду рукой и припала губами к убегающей сквозь пальцы ледяной пряной воде. Я лежала на поляне ласковое осеннее солнце гладило щеки пробираясь сквозь лесной полог. Я качалась на волнах дремы и улыбалась. Вот они редкие минуты счастья.
Мой покой нарушил звук ломающихся веток, кто-то шел сюда. Я вскочила и уже, будучи волком прижала уши и ощетинилась. На полянку, весело смеясь, выпорхнула девушка лет шестнадцати с длинной черной как смоль косой и большими раскосыми глазами голубого цвета. За ней неуклюже протиснулся хахаль с кудрявой шевелюрой в щегольской, алой рубахе. Я зарычала. Девушка завизжала дурным голосом и, закатив глаза, хлопнулась на землю. Парень ошалел от испуга и, подхватив девушку, скрылся с глаз. Больше здесь нельзя было оставаться, скоро сюда набегут пьяные селяне с вилами и не сносить мне своей головы. И снова лес кустарник заросли крапивы и лозняка. Мелкий кустарник россыпь клубники под ногами....
* * *
- Ой, Марьвна захворало дитятко у меня, второй день в жару мечется, - надрывно причитая, плакалась Ольга жена старосты.
- Ой, бедняжечка, как же дитятко то заболело? - фальшиво причитая, спросила Марья рябая, пышнотелая баба жена кузнеца.
- А ты пойди к девушке, что на отшибе живет она знахарка, Она дочурку мою от хвори болотной излечила, - предложила Нина одинокая вдова в драном полушубке.
- А ведь правда бабоньки, - изрекла еще одна подруга.
Бабы сидели в светелке и лускали семечки, выковыривая их из засохших подсолнухов.
Решено было послать муженька к знахарке, как только он вернется от Кузьмы, местного мельника к коему был отправлен за мукой.
* * *
Я сидела и листала книжонку, хотя, пожалуй, это была книжище. Я забрала ее еще тогда в ските шамана. Книжица оказалась энциклопедией по лечебным травам и сборам. Травы я знала все на зубок. Я находила их по запаху, искала в чащах редкие травки. Варила из них отвары и продавала болезным селянам. Вот и сейчас я сидела и искала сбор от горячки.
Сельский староста ввалился в мой дом и, бухнувшись на колени, стал молить о спасении сынка. Ну что тут поделаешь, естественно я согласилась помочь, взяв плату мукой и молоком. Я ведь тоже есть хочу, а свежее мясо это волчья еда. Сняв с потолка пучки, Иван чая и мяты и еще нескольких трав я накинула заячью шубку и поспешила к старостиной хате.
Мне открыла дверь, сбитая розовощекая зареванная жена старосты Ольга.
- Проходи, проходи девушка. Шубку то снимай, - засуетилась она.
Я прошла в избу. Светлая большая комната была жарко натоплена, на стенах висели расшитые полотенца под ними стояли друг на друге длинные резные окованные железом сундуки. Хозяйка, беспокойно теребя выбившуюся из под кокошника прядь льняных волос, провела меня в дальнюю комнатку, за печью. Там на кровати лежал златокудрый мальчонка семи лет. Его осунувшееся личико искажала болезненная гримаса, щеки пылали, лоб был горячим. Мать заревела в голос. И не собиралась успокаиваться. Я, разозлившись, ударила женщину по щеке, она тут же перестала реветь.
- Пойди, согрей воды и приготовь тряпки, - сурово приказала я и Ольга ушла. Я села рядом с мальчонкой и начала гладить его по льняным волосам, мурлыча какую-то песенку. Мальчик успокоился и обмяк. Его глаза медленно открылись, и он тихо спросил:
- Ты кто тетя?
- Я волшебница, - соврала я, нежно смотря на него.
- А как тебя зовут?
- Риита. А тебя?
- Рен.
- Рен давай ты сейчас уснешь, а когда проснешься, будешь здоров.
- А ты не уйдешь?
- Нет, я уйду, но мы еще встретимся и тогда я покажу тебе поляну с земляникой. Договорились
- Ага. Договорились, - и Рен закрыл глаза. В комнату тихо вошла его мать с чаном в котором плескалась горячая вода. От нее шел душный пар. Я погрузила туда Иван чай и мяту, растолкла корешки лебеды (а вы не знали что они лечебные?) и стала ждать, пока трава заварится. Потом, налила немного лекарства в кружку, и дала выпить, еще не уснувшему Рену. Намочив тряпки, мы с матерью обтерли его.
- Будешь мочить тряпки в отваре, и прикладывать ко лбу. Если снова будет жар, дашь ему его испить. Если отвар кончится, придешь, я дам еще травы, - Ольга только кивала и благодарно всхлипывала. Мой заработок уже ждал меня дома.
Моя жизнь текла спокойно и размерено. Но как-то ночью мне приснился сон.
Я иду по коридору вслед за старцем и оказываюсь у причала, старик садится в лодку и манит меня за собой. Я же вижу свет посреди реки, и погружаюсь в нее, бегу отбиваясь от теней, и хватаю свет. Это камень, но он растворяется в руках и растекается по телу....
Я проснулась в мокром поту и, соскочив с полатей, подбежала к ведру с водой и умыла лицо. Я видела свою смерть. Я знаю, что я охраняю. И почему я волк. Но надо выяснить наверняка. Я запихнула в котомку одежду и, выскочила нагишом на улицу, подхваченные ветром снежинки больно кололи бедра и живот. Я, лязгая от холода зубами, заперла дверь. Мороз сковывал руки, и ноги кожа покрылась пупырышками. Я одела, котомку на плечи и прыгнула через ограду, радуясь, что теплая шкура согревает меня.
Три дня и я в Остденире. Это большой город заменяющий столицу этой неизвестно как называющейся стране. Кто-то говорить, что имя ей Рось, кто-то Литвина, но большинство, в том числе и князь, называют, стою родину Словень. Я же, кажется, бола из других мест, но за два года скитаний я вполне могла пересечь не одну границу, не одной страны. Там была единственная на всю Словень библиотека. Может там, в старых книгах я найду подтверждение своим догадкам....
* * *
По тихим ночным улицам Остденира шла высокая худая девушка, укутанная в заячью шубу. Длинная золотая коса выбилась из-под платка и спадала по спине, мотаясь в разные стороны. Она шла по занесенной снегом, грязной улице вздрагивая от каждого постороннего звука нарушающего тишину ночи. Где-то распахнулось окно, и помои полились на белый свежий снег, превратив его в грязь. Риита шла, кутаясь в шубу и вздрагивая от каждого шороха. "Светлый дом мудрых" был в самом центре города. А она, облачившись в одежду, у городских ворот, шла к нему с дальней окраины.
Рассвет слабо осветил город новорожденным днем, и сырые сумерки пронзил птичий гомон. Казалось, вороны и воробьи облепили каждое дерево, каждый куст и каждую крышу. Девушка подошла к "Дому мудрых" и стала ждать открытия.
Когда солнце, бледно улыбаясь, показалось над крышами, окрасив их в девичий румянец и золото, город начал просыпаться. То тут то там раскрывались окна и двери, люди спешили по своим делам. Многочисленные торговые лавки раскрывали свои темные недра, в коих томился разносольный товар. Двери Дома Мудрых распахнулись, приглашая смышленых словенцев, грызть гранит твердокаменной науки. Риита вздохнув, переступила порог мрачного заведения.
Я вошла в мрачный холл, где меня встретил древний дедок эпилептик с отвисшей челюстью и тонной ума на челе. В его седой бороде красовалась капуста и лук, явно покинувшие борщ.
- Чем могу помочь девица, - прошамкал он.
- Мне нужна библиотека.
- А зачем? - осведомился любопытный дед.
- А вот об этом я хочу поговорить с вашим шаманом, - многозначительно сообщила я и сделала серьезное выражение лица.
- Дык он еще почивает.
- Дык разбудите его. Я всю ночь к вам топала.
- Проклянет, как пить дать проклянет, - открещиваясь, пробормотал реликт.
- Ну, так покажите мне, где опочивальня шамана, - настаивала я.
- Прямо по коридору, на второй этаж, направо пятая дверь, - скороговоркой ответил дед и поспешил исчезнуть.
Я прошла по темному коридору, освещенному, редкими факелами и поднялась по широкой каменной лестницей. Отсчитав пятую дверь, я громко постучала.
- Какого черта там приперлись!? - раздался возмущенный скрипучий голос.
- Черти обходят вашу спальню стороной, а красна дева, пришла за советом, - прокричала я.
- Настырные же девицы пошли и чему только дома учат? Щас погодь, дай хоть порты натянуть.
- Я вполне могу подождать, пока вы одеваетесь, - заверила я и присела на лавку в коридоре. Через некоторое время дверь скрипнула, и на пороге явил себя мужчина в самом отцвете сил. Лет эдак под сто, с длиннющей годами нестриженной бородой и мутными серыми глазами.
- Ну что тебе надо дева, - ворчливо спросил шаман, завязывая пояс на белом балахоне.
- Совет мне нужен.
- Совет говоришь. Хм.... Ну, проходи, и он распахнул дверь, приглашая меня, в гости.
Его комната была образцом аскетичности. В углу ютилась постель из досок покрытая тонким матрасом. Письменный стол ютился у окна и все стены были заставлены шкафами с книгами и склянками.
В общем, шаман был типичным высокопоставленным колдуном обывателем. Но у меня не было выбора, ученый и возможно мудрый муж в этом городе был один, а прочих я не знала. Я села в предложенное мне деревянное оббитое кожей кресло и выдержав приличествующую случаю паузу начала свое повествование. Шаман слушал меня внимательно, не перебивая и по временам что-то записывая на желтый пергамент.
- Твой рассказ необычен. Можешь ли ты подтвердить его, - спросил шаман, который преобразился за считанные минуты, и вместо дряхлого, брюзжащего старца я увидела светлоликого мудреца, воителя, колдуна, того который может вершить судьбы и менять лики и жизни как перчатки. Вот оно настоящее величие и сила, которая скрыта от праздного взгляда глубоко в недрах великого духа. Я ошеломленно таращилась на него, не имея сил говорить и двигаться, исчезая в свете его могучей светлой мудрости. Наконец я смогла отвести взгляд от этих глубоких как бездонное небо голубых с прозеленью глаз. Я не осознавая что, делаю, протянула ему руку, которой сжала в тот роковой момент смерть.
Он прикоснулся к ней и тут же отдернул свою ладонь, со скорбью посмотрев на меня.
- Страшна твоя участь Риита. Когда черный шаман принес тебя в жертву, он видимо не знал, что избравший путь раньше срока становится оримом....
- Кем? - недоуменно осведомилась я, помимо своей воли сжимая ускользающую руку мудреца.
- Орим - это существо способное проходить через потусторонние миры, впитывая все чего, касается его рука. Такие существа великая редкость к счастью. Орим неподвластен смерти, он либо уходит в тот мир вместе с телом, становясь слугой и учеником Норгома, владыки темных долин, - поморщившись от боли, я железными клещами сжала его руку, так что кости захрустели, и тут пелена спала с глаз, и я отпустила его. Тревога царапала сердце стальной иглой.
- Значит я тьма.
- Пока нет. Видишь ли, как я понял по твоему рассказу ты, придя к гавани, увидела один из "светочей мрака" это кристаллы которые собирают силу душ плывущих в вечном потоке горя в реке смерти. Всего их три. Но вот что странно как светоч оказался у тебя и слился с тобой, признав за хозяйку. Светочи подчиняются лишь Норгому, своему создателю. Скорей всего шаман проводил обряд изъятия.
- Что это такое?
- Это когда колдун, приносит тринадцать жертв Норгому. И последней, тринадцатой жертвой, отдает свою душу и судьбу в его руки, получая светоч. За последние пять сотен лет не один темный не решился на этот обряд, ибо муки "отдавшегося" страшны. Этот человек носит в себе смерть, и та пьет его жизнь, превращая колдуна в тень, подобие человека, живого существа. Когда раб испит, светоч возвращается к господину. А все человеческое в тени умирает, дух истощается закованный в кандалы последней крови жертв, и власти Бога смерти. Он умирая не попадает в темные долины а остается здесь не находя покоя исполняет волю господина. По-сути, это та самая смерть, в черном балахоне с косой, которую видит умирающий. Цена этому власть и сила, дарованная щедрым богом будущему рабу.
- Значит рано или поздно я стану этой тенью, - комок горечи застрял в горле, почему-то я вспомнила Пашку.
- К сожалению, процесс уже необратим, волк до поры до времени защищал тебя но когда ту слилась с ним воедино светоч окончательно растворился в тебе. Я уже вижу изменения в твоем облике.
- Какие?
- Ты начинаешь светиться.
- Но я не хочу быть рабом! Ведь Орим имеет право выбора. Так?
- Да имеет, но тебя лишили этого права, принеся в жертву, и камень сам притянул тебя.
- Но я не хочу! Никто не имеет права управлять моей судьбой! Я сама выбрала свой путь, и никто не имеет права менять его! - крупные злые слезы негодования катились по щекам, сползая по шее, за ворот рубахи.
- Ты сейчас сама ответила на все вопросы, разрешив недоразумения, - спокойно сказал он. Я непонимающе посмотрела на него.
- Ты сама выбрала свой путь, конец которого ведом лишь Марам, духам вселенной. И твой путь привел тебя к камню.
- Значит, выхода нет. Значит, я умру и стану рабом! - злость и ненависть ко всему, что меня окружает, переполнила сердце, из груди вырвался рык....
Волк прыгнул на стол и лязгнул зубами у самого горла колдуна. Одежда девушки валялась на полу рядом со стулом. Колдун оттолкнул волчицу и, прошептав что-то, выставил вперед правую руку и волчица, превратившись в человека, отлетела в дальний угол комнаты, ударившись спиной о стену. Маг снял с кровати покрывало и, подойдя к ней, укутал ее в него. Девушка почти не дышал, а сдавленный хрип вырывался из горла, лицо похудело и осунулось, из-под кожи пробивался мертвенно белый свет.
"Она будет седьмой в отряде слуг тьмы. И я уже ничего не могу поделать, кроме как сдержать силу этого демона. Но как? Никакие стены не удержат ее, когда хозяин позовет своего верного пса к ступеням своего трона".
Марам Гилар поднял обмякшее тело и положил на кровать.
"Она сильна и может еще противостоять силе светоча, но новый демон может покачнуть равновесие и Норгом соберет обильную жатву. Ее переход будет ознаменован началом новой войны всех земель Северного круга. Есть шанс. Но... нет, она не сможет".
Марам Гилар опустил голову. Он не мог ей помочь. Людям дан великий дар свободы воли и выбора и вправе ли он знающий помыслы "Высоких" нарушать закон, диктуя свою волю этому хрупкому, но смертельно опасному существу. Нет, не в праве.
"Ты будешь следовать за ней. Куда бы, не позвал ее путь", - тихо сказал знакомый голос "Высокого".
"Значит все решено", - Марам провел рукой по лбу девушки, и она очнулась.
- Я пойду с тобой, - и колдун вышел из комнаты, давая ей возможность одеться.
* * *
Я ехала на тонконогом коне, коего веселый хозяин назвал Шуриком. Гилар ехал рядом и его белый скакун в серые яблоки резко контрастировал с иссиня черным Шурой. Серая заснеженная дорога тянулась до самого горизонта, обманчиво исчезая на грани неба и сверкающей заснеженной земли. Я провела в столице неделю и за это время переосознала всю свою жизнь. Было очень трудно не думать о будущем и мое настроение опустилось ниже нуля. Гилар окончательно скинул личину дедка маразматика за городскими воротами. Он перестал горбиться и прямо держался в седле. Его белые волосы спадали на плечи, гладко выбритое лицо было покрыто тонкой сеточкою ранних морщин. В общем, его было не узнать. Лишь голубые, гипнотические, светлые глаза оставались прежними. Морозный ветер хлестал лицо. Прозрачный воздух колол щеки ледяными иголочками. Снежная пыль летела из под копыт коней.
Куда мы ехали?
Мы ехали вперед.
Что-то новое просыпалось во мне, захватывая волю и затуманивая разум. Я смутно осознавала, что я делаю. Память ускользала, собирая пожитки воспоминаний. Волк жалобно скулил просясь на свободу, и я разделяла его страдания. Как хотелось убежать в чащу, туда, куда не ступала нога селянина. Где шныряли непуганые зайцы. Где воздух не смешивался с дымом печей.
- Мы не успеем доехать до деревни, так что придется ночевать в лесу, - тихо сказал Гилар.
- Да и тебе бы надо в лес.
- А ты не боишься что я убегу?
- Нет, не боюсь.
- Почему? - он меня озадачил.
- Потому что ты не убежишь, - так же спокойно сказал он. - Ты уже не ты. Демон ведет тебя к хозяину, и ты вернешься ко мне, потому что Ориму нужна защита. Я твоя защита.
Мы свернули с дороги и углубились в сосновый бор, милостиво распростерший над окраиной дороги лохматые, усыпанные струящимися и переливающимися искрами битого хрусталя снежные шапки, ветви передних деревьев. Маленькая, уютная поляна раскрыла нам свои снежные объятия. Гилар, спешившись, привязал наших коней к тощей березке одиноко дрожащей посреди поляны и пошел собирать лапник для лежанок и хворост для костра. Я, улучив момент, перекинулась и, выскользнув из боле не нужной одежды, скользнула под полог тихого зимнего леса. Дичь как будто вымерла. Заячьи следы уводили в глубь незнакомого леса, петляя как моток запутавшейся пряжи. На заваленной рыжими сосновыми иглами поляне трепыхался тетерев, хлопая перебитыми кем-то крыльями. Он жалобно клекотал, но, увидев меня, заверещал. Я не торопясь, подошла к нему и, сделав молниеносный выпад, ухватила его за расправленное крыло и поволокла прочь с поляны. Птица упиралась и верещала, я отпустила крыло и, развернувшись, сжала зубы на ее горле. Тетерев умолк по лоснящейся иссиня-черными перьями шее птицы побежали алые и бордовые струйки горячей крови. Они падали на девственно чистый снег, растапливая его и отмечая мой путь к ночевке.
Гилар спокойно сидел рядом с бьющимися в агонии бешеного танца алыми лохмотьями костра.
- Ну что охотница вернулась, - спокойно сказал он улыбнувшись. Я впервые за многие дни четко осознавала происходящее и видела своего спутника. Положив птицу у костра, я вопросительно посмотрела на своего спутника.
- Ну, я пойду, а ты давай одевайся быстрей надо освежевать эту птичку, - он встал с лапника и удалился за окаймляющую поляну густые кусты орешника. Я перекинулась и стуча зубами от холода стала одеваться.
Мы лежали, рядом кутаясь в походные одеяла и прижимаясь, друг к другу пытались согреться. Я в полусне спросила Гилара:
- Гилар скажи, я ведь скоро ослепну? Я уже почти ничего не вижу и не понимаю!
- Ты не ослепнешь Риита. Ты просто будешь видеть астральное тело, а не внешнюю оболочку, - маг тяжело вздохнул.
- Я перерождаюсь, так? И ты этого не боишься? Ведь моей первой жертвой можешь стать ты....
- Нет, не боюсь. Первой жертвой демона, что сидит в тебе будет волк, а значит и ты.
- НО Я НЕ ХОЧУ УМИРАТЬ!
- Умрешь не ты, умрет человек в тебе, - шаман что-то прошептал, и я погрузилась в мир светлых сновидений.
Утром мир изменился. На белом фоне пестрели очертания людей в голубоватых шарах. Они шли то дороге, ехали на конях светящихся зеленоватым светом. На верно это и есть астральный мир. Звуки тоже изменились. Теперь я слышала мысли. Я знала, о чем думает спорхнувшая с ветки голого малинника птаха, я знала, что Шурику страшно. Вот только мысли Гилара оставались для меня загадкой. Все это было удивительно и прекрасно, но в то же время настораживало. Я видела болезни и знала, когда смерть заберет прохожего, и меня тянуло к нему, я хотела отобрать эту жизнь, унести ее к господину в темные долины. Хозяин! "Я иду к тебе мой повелитель скоро совсем скоро я упаду к вашим ногам! Лишь позвольте мене прийти в новый дом! Открой двери в твое царство! О мой хозяин! Я молю принять! Я уже близко!" Мысли путались:
- Я ухожу, - чужой, глухой и холодный как сталь голос полный жестокого безразличия вырвался из потрескавшихся губ.
- Я пойду с тобой Орим, я пойду за тобой даже в преисподнюю, - отчеканил Гилар.
- Нет, Марам ты умрешь!
* * *
По центральной Словенской дороге ехали старец на белом в серые яблоки коне и девушка на черном нарывистом скакуне. Они о чем-то говорили, вдруг девушка что-то крикнула, и одежда на ней разлетелась в клочья. Огромные кожистые крылья аки у нетопыря распахнулись, закрывая от Светлого Марама свет робкого утра. Трупно-белое тело светилось на фоне грязной дороги и белесого неба. Тонкое белое как мрамор девичье личико исказила гримаса ненависти и боли. Золотые волосы стелились по морозному ветру. Тварь протянула длинные жилистые руки к старцу, и когтистые пальцы сжали плечи Грана. Демон взмыл в бесцветную высь, из рук шамана метнулся сноп слепящего света, и демон, вскрикнув от боли, разжал свои смертельные объятия. Шаман камнем полетел в низ, но у самой земли он обратился птицей и скрылся в переплетении ветвей малинника. Демон разочарованно взвыл и устремился к земле, которая разверзлась, разделив опустевшую дорогу на две часть. Орим скрылся в развернутой пасти подземелья, и земля сошлась.
* * *
Я стояла в темном бесформенном коридоре в конце, которого виднелась пристань. Я что опять умерла? Я помнила лишь то, что сказал Гилар, а именно что он пойдет со мной.
Я казалось, находилась в гробу с дырочками для глаз. Я не могла управлять своим телом. Кто-то управлял им.
"Кто ты?" - спросила я.
"Это я детка, твоя новая жизнь. Скоро ты исчезнешь, а я твоя суть останусь, и вечно буду служить хозяину" - это второе рассмеялось холодным как льдинка смехом.
"Безвольный раб!" - в сердцах кинула я. Стальные клещи сдавили меня в тесном пространстве склепа моего тела. Или уже не моего?
"Успокойся Орим, ты слаба. Береги силы, хозяин хочет увидеть тебя, перед тем как я высосу остатки жизни из твоей жалкой сути"
"Подавишься тварь!" - силы утекали как вода сквозь пальцы, и я замолчала.
Мы вышли к пристани. Старик поклонился и сел на весла. Серая река стенала, и весла раздвигали марево плывущих в мертвом потоке душ.
Большая пещера была пуста. Из стен торчали розетки кристаллов, они светились холодным огнем рубинов и алмазов. В конце подземной залы на возвышении к коему вели черные ступени, стояло оббитое алым бархатом кресло, в нем появился жгучий брюнет. Его желтые глаза с вертикальными зрачками внимательно смотрели на меня. Владыка темных долин поправил рукава белоснежного одеяния.
- Я рад видеть тебя Орим, - по зале разнесся эхом его низкий голос. Я обернулась. Позади меня стоял демон. Обнаженная женщина с мертвенно бледной кожей и спадающими на плечи и грудь золотыми волосами. На бледном осунувшемся лице, моем лице, светились красные глаза без зрачков. Значит, я уже полностью отделилась от светоча.
- Да Орим ты отделилась. Ты человеческая суть, которая может любить и ненавидеть, страдать и радоваться, и ты скоро умрешь как нечто ненужное и бессмысленное, - дьявол криво усмехнулся.
- Ничто в этом мире не может жить без эмоций! И я не умру, пока не убью твоего раба! - прокричала я. В руках засветился огненный шар и я, не раздумывая, метнула его в Норгома. Огонь разлетелся искрами, коснувшись груди темного бога.
- А ты сильна Орим, - удивленно изрек он. Рык ненависти вырвался из груди, и я прыгнула на него. Он выставил руку, и я отлетела к дальней стене, взвизгнув от боли. Дьявол холодно посмотрел на меня, и повернулся к демонессе.
- Верни его, - приказан он. Демонесса упала на колени и протянула руки к хозяину по ее телу прошла судорога, и вены засветились мертвенно-синим пламенем. Пламя уходило из дрожащего от боли тела, собираясь в когтистых ладонях. Когда последний язычок огня лизнул запястье, в руках раба засверкал миленький острый кристалл. Дьявол протянул к нему ладонь, и кристалл вылетел из рук раба. Демонесса бессильно рухнула на пол. Она умирала, чтобы жить вечно.
"Гилар, где ты? Ты ведь слышишь меня, я знаю! Помоги!" - взмолилась я в отчаянии.
"Вся сила в тебе" - услышала я ответ. Я встала, выпрямилась и протянула руку к светочу.
- Именем "Тринадцати жертв" заклинаю, вернись к своей хозяйке, что питала тебя три года, не прося взамен ничего! - я властно протянула руку. И словно по наитию из бездн сути поднялась черная руна смерти. Я точно знала, что нужно делать. Я высвобождала руну, произнося слова "обряда изъятия", и камень послушно скользнул в ладонь. На этот раз он не впитался, я приказала, и камень превратился в кинжал. Секунда и я у тела демонессы.
Поздно моя вторая половинка уже рождалась заново, теперь оставалось только убить ее. Краем глаза я увидела, как Дьявол сжал кулак, и в меня полетела огненная стрела. Сердце защемило. Из легких со свистом вышел воздух. Нельзя было останавливаться. Надо было дочитать заклятие, и я продолжала бормотать руны. Я упала, сердце жалобно трепыхалось в агонии. Я с размаху метнула клинок, но Норгом видимо дорожил рабом больше чем светочем, одно слово и кинжал рассыпался.
Озарение прошло, я лежала на холодных камнях пещеры.
"Все это конец нет больше шанса. Я умру, а эта тварь кинет меня в мутные воды проклятой реки" - Норгом подошел ко мне.
- Ты проиграла. Прощай. Моему рабу будет нужна сила и он испьет тебя. Не бойся, все будет кончено, ты заснешь, - Ну, нет, я почувствовала, как руна смерти разрывает преграды я в судороге раскинула руки и пламя метнулась от всего моего тела сжирая белый плащ демона и испепеляя розетки кристаллов. Лишь тело демонессы оставалось не тронутым, как и мое. Боль наполнила каждую клеточку раскаленной лавой, я взлетела и, снося колонны испепеляя преграды, устремилась на бога. Он исчез. Посреди пламени смерти лежал демон, я умирала и волк, проснувшись, взял верх. С глухим рыком волчица кинулась на демонессу и ее пламенеющая шкура задымилась. Острые зубы в последнем безумии рвали мертвую плоть. Крылья осыпались пеплом. Затлели золотые волосы. Из неестественно алых губ вырвался вздох облегчения. Я вся перемазалась в багровой крови когда-то своего тела. Демона больше нет. Нет больше светоча. Есть только волк. Огонь ударил в глаза, все померкло.
* * *
В кустах малинника на снегу лежала волчица. Ее серую с подпалинами местами, обугленную шерсть уже покрыл сверкающим саваном снег. Сознание постепенно возвращалось.
"Я победила и проиграла. Нет больше золотоволосой Рииты, и никогда не будет" - подумала волчица и встала на лапы. Она потрусила вдоль кромки кустов, зная, что Марам где-то здесь. На поваленном дереве лежал старец. Его лицо было серым, а губы бескровны. Но он все еще был жив.