Генис Давид Ефимович : другие произведения.

Заметки врача: сорок лет в пустынях Казахстана. Глава 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Глава 2. Будни районного врача

   Заметки врача: сорок лет в пустынях Казахстана. Глава 2
  
   Давид Генис
  
   Глава 2. Будни районного врача
  
  
   Однако, что значат неприятности в сравнении с
   радостью, которую я испытываю от того, что
   нахожусь здесь, работаю, помогаю людям? Какими
   бы ограниченными ни были наши средства, как
   всё-таки много можно сделать с их помощью!
   ...Я могу сказать только, что врач здесь нужен, очень
   нужен, и что с весьма незначительными средствами
   врач может здесь сделать очень много добра. В нем
   здесь есть настоятельная потребность.
  
   Альберт Швейцер, врач, лауреат
   Нобелевской премии, Африка
  
   Мое послание "тараканам" на горячей сковородке
  
   В 1955 году я окончил c отличием Свердловский государственный медицинский институт (ныне Уральский Государственный медицинский университет, Екатеринбург, Урал). Шесть лет учебы остались позади. Дипломы всему нашему курсу, а это было
   более 400 выпускников, вручали в престижном городском Дворце культуры имени Дзержинского. Громадный зал, масса народу. Тут и родственники, и студенты других курсов. Обязательный президиум.
  
   Вызывают пофамильно. И вдруг на весь зал: Давид Абрамович! Не понял. Да, я - Давид, но не Абрамович. Оглядываюсь, никто не встает больше. Фамилия тоже моя прозвучала. Значит, имеют в виду меня? Хорошо помню, с каким издевочным акцентом
   на весь зал повторно прочитали мое имя при вручении диплома - Давиду Абрамовичу, хотя в дипломе было четко написано моё отчество - Ефимович. Это были слагаемые "морали"...
  
   Попробуйте подобным питекантропам-антисемитам объяснить, что имя Абрам и имя Иван происходят от одного имени - Авраам (Иоанн в старорусском). В любом случае, и имя Иван, и имя Абрам - древнееврейского происхождения. Так что пусть прыгают антисемиты как тараканы на горячей сковородке. И еще - прадеда А. С. Пушкина звали Абрам Петрович Ганнибал... А имя великого Авраама Линкольна тоже ничего не говорит тем, прыгающим на горячей сковородке? Или Авраам Руссо, известный и популярный в России певец?
  
   Вот что пишет Л. В. Успенский (1962): "Имя Иван - не русское по происхождению. Древнееврейское имя... с распространением христианства проникло в Грецию и на греческом стало звучать как "Иоаннэс". От греков, через римлян, имя Иоаннэс распространилось по всей Европе и на разных языках стало звучать как Иоганн
   (по-немецки), Хуан (по-испански), Джон (по-английски), Иван (по-русски), Ян (по-польски), Ованес (по-армянски) и т.д".
  
   Вот такие дела, неуважаемые... Кроме квасного патриотизма и антисемитизма еще бы что-то в этом мире знать, понимать и ценить надобно... Но что делать, если антисемиты, как комары и гнус, неистребимы, и тупые, как их сибирский валенок... Им бы только в "Союз русского народа", своя там "братва". Очень метко о них написал известный поэт
   Серебряного века Саша Черный (1880-1932):
  
   Четыре нравственных урода,
   Один шпион и три осла -
   Назвались ради ремесла
   "Союзом русского народа".
  
   Исчерпывающая характеристика... Вспомнил стихи Е. Евтушенко, посвященные мне:
   Ну, случилось несчастье,
   Он родился евреем
   В нашей издавна "нежной"
   К евреям стране...
  
   Хорошо написал и Борис Заходер:
  
   Дебил евреев не любил.
   Естественно, он был дебил.
  
   Архиепископ Крымский и Симферопольский Лука
   Да извинит меня читатель, но не могу не привести текст проповеди известного и авторитетного профессора-хирурга Валентина Феликсовича Войно-Ясенецкого, принявшего сан Архиепископа Крымского и Симферопольского Луки (текст сокращен):
   "О том, что Пресвятая Богородица была еврейкой (Проповедь 3 апреля 1947 года):
   "...Недавно с крайним удивлением я услышал, что слова мои о Пресвятой Богородице в одной из проповедей моих, в которой я сказал, что Она была еврейкой, весьма неприятно поразили некоторых из вас. "Как, Еврейка - наша Пресвятая Богородица?".Что же, вы хотите, чтобы Она была русской? Но ведь русского народа тогда еще не существовало. Если так, то и французы захотят, чтобы Она была француженкой, и немцы захотят, чтобы она была немкой, итальянцы - итальянкой. А ведь она же была еврейкой. Говорят они: "Как, и Иисус Христос был евреем!? Что же, мы поклоняемся распятому на Кресте Еврею!?"
  
   О, Господи Мой, Господи! Как поразили меня эти безумные слова, это полное незнание священной истории, это нечестивое рассуждение. Неужели вы не знаете, что праотец наш Авраам был родоначальником народа израильского, т.е. народа Еврейского! Неужели вы не знаете, что все пророки святые были евреями? Неужели никогда не читали в послании святого апостола Павла такие слова: "Известно, что Господь наш воссиял из колена Иудина"? Что такое колено Иудино? Колено Иудино это одно из 12 колен, из 12 родов, на которые делился народ израильский, народ еврейский. Так что же, что Христос был Еврей, некоторым неприятно. Почему это может быть неприятно? Почему может быть неприятен тот народ, который был избран Богом, отмечен Богом, почему?
  
   Потому, что у нас ещё держатся застарелые антипатии к евреям. Так надо вырвать с корнем эту антипатию. Если это Богом избранный народ, то мы должны относиться к нему с глубоким уважением и с любовью. Ведь христианство началось из недр народа еврейского, первые христиане были все евреями. Не должны ли мы поэтому любить тот народ, из которого воссиял Христос, из которого приняло начало и христианство наше?
   ...Да, будем, будем поклоняться, ибо этот Еврей был Сын Божий. Будем почитать всем сердцем Пресвятую Богородицу и не будем смущаться тем, что была Она Еврейкой. Восславим Бога за то, что из недр еврейского народа воссияла Пресвятая Дева Богородица".
  
   Добавлю: эти слова произнес не просто архиепископ, что само по себе уже очень важно, но и врач-интеллигент, врач-специалист, автор монографии "Гнойная хирургия", за которую в 1948 году ему была присуждена высшая награда страны, Сталинская премия.
  
   Итак, еду в Казахстан
  
   1955-й... Окончен медицинский институт. Получил диплом. На руках большая солидная путевка-распределение: "На целинные земли Казахстана". Кто в те, 50-е, годы жил, помнит тот знаменитый посыл. Новый командир Советского Союза Никита Хрущев, великий знаток сельского хозяйства, распорядился в 1954 году освоить казахстанскую целину. Стране нужно было зерно. И пошли эшелоны с добровольцами в казахские степи, никогда не знавшие плуга... Так и я, туда же...
  
   От Свердловска, с пересадкой в Оренбурге (тогда город назывался Чкалов, в честь знаменитого летчика), до Кзыл-Орды добирался в нескорых в те времена поездах несколько суток. Леса и холмы Урала постепенно сменились степными и песчаными ландшафтами. За окнами вагона уже начали появляться станции с названиями в казахском звучании. Днем становилось жарко. Ветер задувал в верхние открытые створки окна вагона, не принося прохлады. Здесь было уже казахстанское солнце, жаркое, яркое, всё прожигающее...
  
   И от встречного ветерка в открытые окна несло только пылью, песком да паровозной гарью и копотью. Кто сейчас вспомнит тех трудяг-паровозов, котлы которых топились углем и на каждой очередной станции заправлялись водой? "Спешили" они медленно, периодически оповещая мир о своем существовании басовитыми паровозными гудками, которые сейчас услышать можно только в кино, захлебнувшись в ностальгических воспоминаниях юности.
  
   Гордые верблюды на разъездах никак не реагировали на гудки паровоза, независимо посматривая на наш поезд. Ребятишки, глядя в окна вагона, радостно кричали:
   - Ослик! Вон еще ослик!
  
   А на многочисленных остановках на станциях и полустанках пассажиры, как ошпаренные, выскакивали из раскаленных безжалостным южным солнцем вагонов. Их уже ждали местные женщины с пиалами в руках. Перекрикивая друг друга, предлагали: "Айран! Жаксы айран!", "Шубат! Келениздер, жаксы шубат!" (Кисломолочные напитки из коровьего или верблюжьего молока). Кто-то кидался к тем пиалам. Другие удивленно озирались: и места эти, и постройки, и жители, видно, были им в новинку. Не один я ехал сюда на работу и жить...
  
   ...Очередная остановка поезда. Небольшой вокзал постройки еще царских времен. Роща вокруг. Вдали видны саманные домики поселка. Паровоз отцепился и подался на очередную заправку к высокой, кирпичной кладки, водонапорной башне. Забегали рабочие со шлангами, заливая воду в баки вагонов. А я смотрю на вокзальную вывеску "станция Саксаульская Ташкентской железной дороги". Значит, уже Кзыл-Ординская область. Там меня ждут работа и родители...
  
  
   0x01 graphic
   Пассажирский паровоз Коломенского завода (1950-1956 гг). Кто сейчас вспомнит
   трудяг, котлы которых топились углем и на каждой очередной станции заправлялись водой? Музей Санкт-Петербурга. (С интернета).
  
  
   До города Аральска и Аральского моря оставалось часа полтора-два езды. И уже со станции Саксаульская появились продавцы копченой рыбы. Проводники на них не обращали внимания. Молодые женщины и старушки, ребята всех возрастов и девчушки заполонили, кажется, все вагоны. Они шли и шли, и вновь возникали обратно. Позади оставались разъезды. А они, громко расхваливая свой товар, всё ходили по вагонам, потряхивали связками аппетитно пахнущих копчений. Это был аральский лещ, неповторимый, жирный, сувенирный.
  
   Кто-то сразу брал связки. Знали, дальше, за Аральском, уже не будет такого. Это был лучший подарок для южных городов (Чимкент, Ташкент и прочие). Впервые едущие, сначала с недоверием встречавшие бесчисленных продавцов, шедших, кажется бесконечным караваном друг за другом, наглядевшись, как "знатоки" хватают эту рыбу, тоже начинали доставать кошельки... И уже на многих столиках нашего общего вагона золотились шкурки и чешуя аральских копченых лещей, и народ закусывал, выкладывая
   к ним свои немудрённые дорожные припасы. И ахали, и охали от божественного вкуса и неповторимого аромата той невиданной в других местах копченой аральской рыбы.
  
   Опытные проводники спешили разжигать титаны. Знали, скоро народ потянется за чаем, будут пить и пить. А для проводников по тем временам чай был неплохим "бизнесом", не были они еще сильно избалованы "нетрудовыми" доходами.
  
   ...Поели, чаю испили. А за окном пески и барханы, часами едем, и всё - пески и пески. И "бывалые" начинают рассказывать об этих местах.
   - Вот соседа фаланга покусала, а у нее на челюстях, острых как бритва, говорят, трупный яд всегда. И пропал тот сосед ни за что... И бегают эти фаланги, и злющие до беспредела.
   - Ну, а про скорпионов кто не слышал?
   - А что, тоже полно?
   - Конечно. Какие же пески без скорпионов. Ну, как же, ужалит, не спасешься. И в
   дома залазят, и в постель залезут.
   - Это что, - вмешался кто-то из "осведомленных". В этих местах каракурты как хозяева. Даром, что эти пауки мелкие. От их укуса лошади дохнут, не то, что человек...
  
   Едущие сюда впервые, с удивлением и со страхом слушают, да с опаской в окна поглядывают. Вот, мол, в какие места судьба занесла. А кто-то привстал и на окне занавеску затянул. Скорпионы, конечно же, по воздуху не летают, но инстинкт сработал - захотелось отгородиться. Вот такие страсти-мордасти...
   Итак, Казахстан.
  
   Дурнее закона придумать не могли
  
   И с августа 1955-го по июнь 1958 года я работал главным врачом Сырдарьинской районной санэпидстанции в Кзыл-Ординской области. Это - юг Казахстана, между Аральским морем и Ташкентом, в зоне реки Сыр-Дарьи. Территория была громадной. На весь район врачей - заведующий районным отделом здравоохранения Алексеев Алексей Семенович (он приехал на год раньше меня), да я. Был еще акушер-гинеколог, да перед моим приездом его арестовали и отправили "отдыхать" надолго в тюрьму. Почему?
  
   В сороковые годы, точнее, 27 июня 1936-го, советская власть запретила и сделала уголовно наказуемыми искусственные аборты. Из чего она, эта власть, исходила, не буду сейчас голову ломать. Коммунистки и строительницы социализма-коммунизма аборты не делают! То, что большинство женщин близко коммунистками не были, моралистов мало интересовало. Издали закон - нельзя! И всё. Вообще-то, цель была как бы благородная - поднять рождаемость в стране. Но, как оказалось, не с той стороны взялись за действительно серьезную проблему.
  
   Дурнее закона придумать не могли. Начальники да судьи решали, женщине рожать или не рожать. Начались по всей стране "подпольные" аборты. Объявились разные бабки, знахарки, умельцы местного розлива и т. д. Но этим же исподтишка начали заниматься и акушерки со акушерами. И хоть у последних не было трагических осложнений, но они же нарушали закон, шли против Советской власти. Как можно! И начали сажать. Вот и наш акушер-гинеколог загремел. А то, что райбольница и вообще район остались без врача, никого не интересовало. Только 23 ноября 1955 года, этот идиотский и античеловеческий закон отменили, но сколько же он жизней унес и сколько человеческих судеб сломал...
  
   Одел я модный чесучовый костюм и...
  
   Итак, одел я модный в те времена новый белый чесучовый костюм. Взял с собой лист бумаги c отпечатанным на нем приказом областного отдела здравоохранения о моем назначении главным врачом районной санитарно-эпидемиологической станции (райСЭС). И отправился с сей бумагой "в трудовую жизнь". Точнее, в Сыр-Дарьинский районный отдел здравоохранения (райздравотдел). Там меня уже ждали. Ждали приятно. Накрыли стол, развели по такому серьезному поводу спирт и потребовали моего вступительного слова.
  
   Что я мог сказать такого весомого, открывая новую страницу своей жизни? Там, в Свердловске, мы проходили практику в санэпидстанциях. Большие учреждения, много персонала, кое-кто из которых важно проплывал мимо, не замечая нас. А тут три комнаты в старом доме, который еще до войны строили переселенные сюда с Дальнего Востока корейцы для своего колхоза. Кроме заведующего, в конторе еще инспектор-фельдшер Толоконникова Таисья, бухгалтер Ирина Ким и Люба, медицинский статистик. "Моя" теперь уже санэпидстанция - это Зоя Абдухасанова и Шура Сунчелеева, помощники эпидемиолога. Еще Ким Константин Михайлович, помощник санитарного врача. В штате также дезинфектор и санитарка. И "один на всех" водитель грузовой машины Саша (Александр) Филатов, бывший фронтовик.
  
   Объединенными силами распили разведенный спирт, закусили, чем бог послал, потом показали мой "командирский" стол и стул, на коем восседать буду. К делам "великим" приступил с 10 августа 1955 года...
  
   Не раз мне еще придется вспоминать о том, что видел и слышал "в студентах".
   Комната, четыре канцелярских стола, шкаф для "имущества" и персонал, который до
   меня уже не один год трудился здесь. Значит, смотрели с ожиданием, какого начальника на их голову прислали. Я принял дела у теперь уже бывшего главного врача Лебедевой, она меня коротко "просветила" и сказала, давай, доктор, вперед...
  
   Сейчас сложно передать всю гамму впечатлений и ощущений тех первых дней. Был студент, в одночасье стал не просто "главным врачом", но и ответственным за здоровье населения немалого по местным масштабам сельского района. И тут тебе персонал, который смотрит и ждет ценных указаний, хотя в душе понимает, что ни черта-то я не знаю и мне еще долго придется постигать реалии местной жизни. И как я себя поведу - буду им тыкать на каждом шагу в нос, что я врач, и буду командовать, "не зная броду"? Или буду считаться с их мнением и опытом?
  
   Все мои помощники окончили Кзыл-Ординскую фельдшерско-акушерскую школу, до этого успели поработать в медпунктах или больницах. В те годы у нас не было подготовки фельдшеров именно по специальности "эпидемиология и санитарное дело". Но все они были практики, работающие в санэпидстанции и набравшиеся с годами определенного профессионального и житейского опыта. А тут я, "профессионал" и юный командир... Рад, что за три последующих года нашей совместной работы не было ни конфликтов, ни обид. Думаю, шесть лет студенческой жизни всё же научили меня умению быть в коллективе и считаться с ним, но и о себе не забывать.
  
   Поздно спохватился, очень многое ушло из моей памяти, и потому выплывают только отдельные эпизоды. И рассказы мои все последующие в основном и будут из них. Считаю главным для себя вспомнить хотя бы часть той трудной жизни, которой жило население нашей, в основном сельской, области на юге Казахстана, в зоне пустынь, в 50-80-е годы ХХ века. Считаю важным и нужным вспомнить добрым словом тех медиков и не медиков, с которыми пришлось делить тяготы службы и радости жизни.
  
   К больному на... волах
  
   ...Утро первого рабочего дня. На столе папки с инструкциями и приказами. Их читать нет смысла. Всё равно не запомню. Приспичит, буду листать. Понимаю, что с этого дня для меня наступает второй этап обучения - практике жизни. Учебника по этой программе нет. Умнеть, мудреть и осваивать "программу жизни" мне придется на ходу. Такова была практика советских времен: выпускников вузов "распределяли" с обязанностью отработать не менее трех лет на назначенном месте. И называли нас "молодыми специалистами". Хороший термин, полностью "корректный". Молча предполагалось, что после трехлетнего самостоятельного "барахтания" в жизненном море, "пловец" станет, наконец, специалистом.
  
   Первый же вопрос задаю сам себе. С чего начать? Сотрудники вкратце ввели меня в курс ситуации в районе. На это день ушел. Дальше? По идее, надо знакомиться с местной медициной. Главный медицинский объект - это районная больница, но она от административного центра района в 50-ти километрах. Договариваюсь с помощником и бухгалтером о командировке. Проблем нет, завтра едем туда. Так я замыслил свой первый шаг в незнакомую сферу местной сельской медицины.
  
   Добрались до цели на поезде, ходу туда было около часа. На машине если, то потратили бы день. Поселок Соло-Тюбе (по-казахски - Сулутобе, или "красивая горка") встретил небольшим станционным зданием в окружении деревьев и пыли, саманными домиками и бродячими собаками. Почему назвали это место красивой горкой, не понял. Аул как аул, ничего особенного.
  
   Здание райбольницы саманное и небольшое, скорее типа колхозной участковой больницы. Заведовал сим объектом фельдшер. Был здесь врач акушер-гинеколог, так провинился, почему его и отправили "отдыхать" в далекие края. Каким-то чудом ненадолго сюда занесло врача-рентгенолога, но и его почему-то посадили. Позже, через год, приехали две выпускницы из Киева: терапевт и педиатр.
  
   День я провел в этой больничке. Несколько палат. Печки-голландки. Воду привозят во флягах с железнодорожной водокачки. Необходимая "радость" - во дворе. В общем, тот еще "санитарный режим". Беднота из всех углов... В одной из палат лежали двое стариков. Спросил, что болит, в ответ услышал: "белим аурады" (болит поясница). Скорее всего - бруцеллез, проба Бюрне положительная. По словам фельдшера, здесь это обычная патология, район ведь овцеводческий. Двое или трое пареньков, учеников местной школы механизации, составляли контингент "хирургических" больных с небольшими травмами. Было еще несколько женщин с какими-то "обычными" диагнозами. В отдельной палате лежала роженица. В общем, тишь да благодать. Посмотрел архив историй болезни. Случаев, похожих на возможно инфекционные заболевания, не нашел.
  
   Рядом ничем не примечательное здание амбулатории. Народ приходит сюда на "уколы". Фельдшер, не помню уже его фамилию, честно ведет амбулаторный прием, он же лечит и стационарных больных. Да, были еще акушерка и несколько медсестер. Вот и весь набор специалистов. Завхоз, повариха, санитарки и пара конюхов в придачу.
  
   Если поступал вызов на дом или из колхоза, в больнице на такой случай был транспорт скорой помощи: телега с двумя волами. Когда в первый раз нашему новому доктору, киевлянке Владилине Луста, пришлось к больному на вызов ехать в соседний колхоз
   "1 Май" (до которого было километра три, мы туда всегда добирались пешком) на тех "резвых" волах, мы столько от нее потом услышали "восклицаний и впечатлений"... Cложно было нам на пальцах объяснить ей, что между аульным поселком и Киевом
   все-таки проглядывалась кое-какая разница...
  
   Хотя, при чем тут пальцы? Мы все сразу же окунулись в практическую жизнь сельского врача, в новую для себя среду, столкнулись с незнакомым языком, а в аулах казахи в большинстве своем на русском или не говорили или говорили по принципу "твоя-моя". Попробуй в таких условиях собрать анамнез болезни и выяснить жалобы больного. Да потом растолковать свои рекомендации...
  
   Клиническая лаборантка той райбольницы могла проводить только самые простые анализы. Опять же - совсем даже не Киев и не Свердловск... Но доктора не испугались и не растерялись, не плакали и не ныли. Да, согласен, "прогулка" к больному на неспешных волах занятие допотопное, но это же были годы пятидесятые. Медики участковые даже в городе и райцентрах пешком ходили. А тут - волы, как-никак, транспорт... Были в райбольнице еще две лошади. Не подумайте плохо, телеги или какого-нибудь фаэтона не было. "Хошь" - садись на лошадь. "Не хошь" - иди пешком или на волах...
  
   Райздравотдел в районе считался богатой организацией - у нас имелась грузовая машина марки ГАЗ-51. Этот дефицит достался только потому, что мы должны были своими силами заготавливать и завозить дрова в районную и две участковые больницы. Колхозные медпункты снабжались топливом силами местных органов власти. Да, топили печки дровами, вернее, саксаулом. О таких излишествах, как центральное отопление и водопровод, здесь и понятия не имели. В ближние поселки я ездил чаще всего на велосипеде. Иногда наш водитель Саша Филатов (звали его все по имени, хотя он прошел всю войну шофером и был гораздо старше нас) меня в недалёкие очаги на своем мотоцикле возил. Это были пятидесятые годы. Трудные годы. Но мы были молодые и всё воспринимали без трагедий...
  
   И кобыла - транспорт!
  
   Вскоре в один из очагов инфекции в животноводческом поселке Кумсуат за
   семь километров от Соло-Тюбе и мне пришлось "скакать" на кобыле туда и обратно, причем всё за один день. За мной тогда в райбольницу приехали два колхозных фельдшера. Мне выделили кобылу. Во время поездки проводники все время пытались проверить меня на стойкость и храбрость, заставляя своих коней бежать быстрее. Кобыла, конечно, отставать не хотела и тоже убыстряла бег. Не скажу, чтобы я был в панике,
   все-таки пытался хотя бы не слететь со своего седла.
  
   Ребята потом шутили - оказывается, я всё время держался за луку седла, что в среде знатоков оценивается по самой низкой шкале. Но отнеслись с пониманием, все же я впервые в жизни начал осваивать новый вид транспорта, который им был знаком с детства. И при этом не слетел, не бледнел, не просил остановить мою кобылу. Главное - остался живой, без страха перед будущими подобными поездками...
  
   "И такая дребедень целый день"...
  
   Где моя беззаботная студенческая жизнь? Из участковой колхозной больницы звонят,
   у них саксаул кончился. Значит, надо нашу грузовую машину туда послать на пару дней дрова возить. Но на неё уже лежит на столе еще заявка...
   - Даке (это меня так в казахском вежливом варианте начали называть, всё же я для всех медиков района - бастык, начальник), моя акушерка скоро в декрет уйдет, что будем делать?
   - Прикрепим акушерку соседнего колхоза. Она будет к вам ездить.
   - Райздрав, райздрав... Меня слышите? Алло! Это Молдраимов, я из колхоза "Амангельды"... Аптека нам лекарства не дала, говорят, у нас денег нет на счету...
   - Ладно, не паникуй, разберемся с аптекой. Перезвони завтра.
   - Райздрав? Товарищ Генис? Это из облкомитета Красного Креста. Ваш район до сих пор взносы не заплатил. Вы срываете показатели по области...
   - Хорошо, через неделю у нас совещание в райздраве. Соберем, вышлем.
   - Из райисполкома. Сегодня в два часа заседание. Вам надо быть.
   - Жаксы (Хорошо). Буду.
   - Даке...Даке...Алло...
   - Молдабай... алло... плохо слышу тебя... повтори, алло...
   - Давид Ефимович, это из райаптеки. На следующий месяц дайте заявку, какие суммы вы выделяете для медпунктов, нам надо заказ на медикаменты в аптекоуправление сделать.
   - Алло! Это зав. медпунктом Барабанова, из колхоза. У меня больная женщина, высокая температура, третий день болеет, похоже на инфекцию. Может, завтра приедете?
   - Обязательно. Приеду сегодня. Вечером.
   А до того колхоза два часа езды на нашей грузовой, которая, как старая утка, вперевалку по ухабистой сельской дороге будет нещадно пылить. И домой сходить некогда, так и уехал без ужина. Знаю, сельские медики, если уж вызывают врача, значит, дело худо...
  
   И так весь день. И каждый день. Телефонная связь с колхозами очень плохая. Трудно дозвониться, причем телефоны только в конторах колхозов. В каждом медпункте, а их около тридцати в районе, что-то обязательно должно приспичить, не говоря уже о случаях заболеваний людей.
  
   Райздрав и санэпидстанция занимали три комнаты. Заведующий райздравотделом, он же хирург, чаще всего спасался от всех звонков в хирургическом отделении областной больницы. Поневоле многие проблемы, совсем не для меня, попадали именно на меня: я же "второе лицо" в медицинском мире района. Правда, я тоже от звонков часто спасался... в командировках по аулам!
  
   В институте - одно, здесь - другое...
  
   Но что было для меня, как врача-эпидемиолога, важно и сложно - обилие инфекционных и паразитарных болезней. О некоторых из них даже в нашей республике зачастую врачи не слышали или только слышали. Да и в нашей области приходилось, например, сталкиваться со случаями, когда некоторые медработники с книгами в руках спорили: вот тут написано, что сыпной тиф в стране ликвидирован, хотя я ставил этот диагноз больным. Когда позже, в Москве, я рассказывал о случаях чумы, с которыми приходилось сталкиваться, даже профессора, крупные ученые, делали большие глаза. Информация ведь о серьезных инфекциях была закрытой...
  
   Было очень важно разбираться с больными, выяснять и доказывать истинный диагноз. Не хотелось думать о статистике. Я знал твердо - с инфекциями нельзя шутить, спрячешь один случай, получишь в ответ десять. А ведь моя работа в том и состояла, чтобы "бороться" с заразными болезнями... И, главное, было интересно. И диагностика, и борьба с инфекциями - были в те времена для меня, молодого врача, настоящим медицинским детективом.
  
   Однажды приехал в поселковую больницу (это было уже после моего перехода на работу в областной центр). Обычный мой вопрос в таких случаях местным докторам
   был всегда "простым": были ли или есть температурящие больные? Молодой доктор, терапевт, подтвердил, да, мол, лежит тут один второй день. Цистит у него.
   - И что, температурит?
   - Да, в общем-то, тяжелый, температура на уровне 39-40 градусов.
   - Странный цистит. Идем, вместе посмотрим.
  
   Осмотрел я больного, говорю, у него не "острый цистит", а сыпной тиф. Очень похоже. Если читателю-врачу эта моя фраза сейчас на глаза попадет, скажет, что-то наш автор мудрит. Как можно сыпняк с циститом спутать. Нет, не мудрю. Не выдумал. Был у меня такой случай, запомнил его. Больной лет под сорок, лежит в постели почти пластом. Лицо красное, как после бани. Кожа сухая, горячая. Температура под сорок.
   - Как дела, аксакал?
   Даже не улыбнулся моей шутке. Значит, плохо ему. Только головой покачивает, да постанывает. Явно сильная головная боль.
   - Голова сильно болит?
   - Уй бай, вся голова болит, сейчас как арбуз треснет.
   - Когда заболел?
   - Позавчера днем. Жарко стало, голова сильно болела. Стоять не мог, слабый совсем стал. Тошнило даже. Вчера на работу не пошел, дома лежал. Вечером в больницу отвезли.
  
   Послушал я легкие, ничего особенного, отдельные сухие хрипы не в счет. Ангины нет, живот мягкий. Язык сухой, весь белесый, так при высокой температуре бывает. Пульс частит, впереди температуры бежит. Не буду перечислять все детали, не суть они сейчас. Смотрю на доктора, почему в истории болезни диагноз цистита записал?
   - Мочиться не может, низ живота болит. Пенициллин с вечера делаем.
   - Ты же видишь, не жалуется. Говорит, голова сильно болит, а не низ живота. При высокой температуре, при сыпном тифе, может быть задержка. Пенициллин твой не действует, вон какая температура. У больного сыпной тиф. Цистита тут нет. Где он мог заразиться, вот что важно. Спроси по-казахски, где был за последние две недели? Вшей замечал? Пенициллин отмени, назначь левомицетин, он есть у тебя? И пошли вечером медсестру к нему домой, пусть наблюдает за членами семьи две недели. Могли тоже заразиться.
  
   На мой диагноз врач удивленно заметил - но сыпи-то нет, какой же это сыпной тиф? Да, сыпи не было. Был всего третий день болезни. Сыпняк обычно начинается резко, как мы говорим, "остро", поэтому день, иногда даже и время заболевания можно достаточно точно установить. Остался я ночевать в том поселке, а на следующий день "звездное небо" начало усыпать кожу больного. Перевезли его в инфекционное отделение райбольницы.
  
   Почему я такой "мудрый" оказался? Есть симптомы, характерные для этой болезни.
   И еще - в те, пятидесятые-шестидесятые, годы больных сыпным тифом много было. И я всегда подчеркивал - если высокая температура, сначала подумайте, нет ли инфекции. Есть такое понятие - дифференциальный диагноз. Идешь, как по лесенке, один за другим учитывая имеющиеся или, наоборот, отсутствующие, симптомы и возможный диагноз исключая или ставя под сомнение. В итоге, может остаться совсем немного, вот
   и наблюдай, и мудри.
  
   Или, наоборот, диагноз сыпного тифа у больного в другой участковой больнице изменил на плеврит. То, что мне пришлось долго поездом до Аральска добираться, а потом еще машиной до участковой больницы, было не в счет. Фельдшера местного не ругал. Всё-таки проявил настороженность. Ведь фактически везде сидели фельдшера или молодые врачи, которым в институтах говорили, что сыпной тиф ликвидирован в СССР. Так что надо было всё им по всем деталям и полочкам разложить, объяснить и доказать.
   А затем следовали трудные поиски "источника инфекции" или возможных обстоятельств заражения, дабы и другие люди не заболели. Детектив, да и только! Но это я уже забежал вперед, ибо подобное мне встречалось в моих поездках не только в моем районе, но и по области.
  
   Конечно, работы в районе было много. Неделями мы "пропадали" в поездках по аулам. Надо было и к больным съездить, и в очередной очаг инфекции успеть. Да и в плановом порядке по оказанию медицинской помощи ездили в аулы, к чабанам и на фермы. К этому же - стоять стеной против инфекций. И еще задача - контроль санитарного состояния школ, ферм, магазинов. А эти "объекты" были в глинобитных небольших зданиях. О водопроводе там или канализации даже и вопрос не стоял. Зайдешь в школу или магазин, и думаешь, а что же здесь проверять и что им можно предложить? Все правила и требования к санитарному порядку и обустройству, которым нас учили в институте, и те объекты, с которыми мы знакомились в порядке учебной практики, тут воспринимались почти инородными телами в местной жизни.
  
   Буквально в первые же дни работы мой помощник Ким Константин попросил проверить с ним летний пионерский лагерь в одном из колхозов с замечательным названием "Комсомол". До колхоза где-то два-три километра, добрались пешком. Конечно, термин "пионерский лагерь" тут "ни в какие ворота". Ночевали дети в аульных домишках, у себя дома. Какие там "пионеры" были, не помню, но ни красных галстуков, ни пионерских горнов я там не заметил.
  
   В центре двора под навесом кипел большой котел, там что-то варилось на обед. Ни о какой калькуляции или меню-раскладке здесь понятия не имели. Когда я даже удивился этому, начальник лагеря удивился в свою очередь:
   - Повар уже пожилая женщина, она же варить умеет. Она знает, что надо в суп ложить. Зачем ей на бумаге это писать?
   - Детям надо же не просто суп сварить, а чтобы и витамины были...
   - Да, конечно, вот видите, мы дыни привезли, так что все нормально...
   А в центре двора, на протекающем здесь арыке, выкопана широкая яма, в которой арычная вода образовала небольшой пруд размером в три-четыре метра.
   - Эта яма вам зачем здесь нужна?
   - Это не яма, мы здесь воду берем для кухни, для супа, для чая.
   - А где же колодец?
   - Здесь близко нигде хорошего колодца нет, вода солёная, вот мы и пользуемся арычной водой.
  
   Начальник лагеря, молодой парень, окончил пединститут, работает здесь же учителем, а на лето решил подработать в лагере. К замечаниям прислушивается весьма серьезно, но, чувствую, воспринимает меня как инопланетянина. Нет, всё же что-то я тогда пробил. Договорились с председателем колхоза, что будут привозить питьевую воду во флягах. Кроме неизменных макарон стали еще готовить для ребят и плов. Даже витаминную еду - морковь и картофель - где-то достали для лагеря. Да, чуть не забыл, наладили личную гигиену: установили рукомойники. Не очень смейтесь: рукомойники еще по магазинам в городе поискать надо было, да на них деньги в колхозе выпросить, да дефицитной воды напастись. Повара направили в город на медицинский осмотр...
  
   Перечитал этот абзац, но без улыбки. До сих пор помню, сколько слов и времени, дипломатии и начальственной дикции пришлось затратить, чтобы во всем этом убедить местных деятелей. Уже много лет спустя, когда колхозы области перевели в категорию совхозов, там начали строить типовые школы и пионерские лагеря, бани и столовые,
   даже больницы и жилые дома. А в годы моей работы в районе об этом и мечтать не приходилось, беднота была ужасная.
  
   Дабы меня не обвинили в предвзятости, приведу цитату из автореферата диссертации А. Мукановой "Деятельность Кызылординского областного отдела здравоохранения и лечебных учреждений в 1946-1991 годы" (2010), где сказано: "Немаловажное значение имело также слабое материально-техническое снабжение со стороны государства". Так вежливо была названа наша тогдашняя бедность...
  
   Быть врачом или инспектором?
  
   Должен сделать отступление. Казалось бы, та антисанитария, которую я встретил с первых шагов своей работы в районе, да и позже, в поселках области, не произвела на меня впечатления убогости, безысходности и "опускания рук". Да, в Свердловске, во время наших посещений, например, пищевых объектов, мы принимали "цивилизацию" как само собой разумеющееся.
  
   В районе я столкнулся с совсем другим уровнем. Но те знания и наблюдения еще студенческих лет послужили здесь как бы фонарем в темной пещере. Я понимал, куда надо идти и к чему стремиться. Знал, что бывает лучше.
  
   Мои помощники пытались наводить санитарный и противоэпидемический порядок,
   но они действовали на уровне отдельных объектов. Конечно, что-то получалось,
   чего-то добивались, хоть "по капле", хоть "шаг за шагом". Бывая в колхозах или на чабанских стоянках, я обязательно заходил в местные больнички или медпункты (если они были), магазины с невеликим ассортиментом, которые тогда назывались "сельпо",
   в школы, смотрел, откуда люди воду берут и т.д. Но я быстро понял, что ахать и охать бесполезно. Дошло - надо делать то, что получится хотя бы на первых порах. Как говорят, надо было сдвинуть воз с мертвой точки. Ведь местные жители воспринимали всё достаточно просто - так было и будет всегда, а разве может быть иначе?
  
   Кстати, такой же примерно психологии придерживались и многие руководители местного масштаба. Они твердо знали, что "область" денег не даст больше утвержденного бюджета. Просить - областное начальство будет смотреть косо. Так и жили, что-то делая не спеша и без треволнений.
  
   Вот тут и пригодились моя квалификация и знания санитарного врача. Именно врача.
   И тот небольшой опыт, учебный опыт, бывшего студента. Я во время учебы видел другое, и знал, что может быть и по-другому. И свою точку зрения я пытался обосновывать. Наши данные обследования отдельных объектов я мог не просто проанализировать, но и на основе этого вывести какие-то выводы и предложения, доступные даже на уровне нашего тогдашнего состояния.
  
   Позже я много раз встречался с мнением, мол, зачем нужен врач, санитарный врач. Чтобы проверять магазинчики, освещенность классов в школах или работу продавщиц,
   не имевших понятия о личной гигиене? Я тут намеренно опускаю сейчас разговор о
   враче-эпидемиологе или паразитологе, к этому я еще вернусь где-нибудь дальше. Нет, не для этого. Я считал, что просто посадить "санитарного инспектора" вместо врача будет профанацией гигиены и эпидемиологии. Это науки, по своей глубине и важности ничуть не меньше, чем другие научные дисциплины и специализации врачей других профилей.
  
   Без врачебного багажа знаний и врачебного мышления гигиениста или эпидемиолога мы бы еще до сих пор не вылезали из уровня каменного века. Не надо об этом забывать. Да, нужны для практической работы инспекторы, это, как правило, помощники врача.
  
   В те времена это были "помощник санитарного врача" или "помощник эпидемиолога",
   но и они должны были иметь среднее медицинское образование. Но без врача они есть только технические контролеры исполнения официальных инструкций и нормативов. Инженер или технолог тоже может оценивать состояние и перспективу "объектов", но
   это будет только инженерное или только технологическое решение. Специалист, имеющий базовое медицинское образование, рассмотрит и оценит ту же ситуацию
   именно с научной медицинской точки зрения охраны здоровья людей. О чем спор? Спор идет. Страсти до сих пор кипят.
  
   "Стучусь" в районную газету
  
   Вернусь назад. В "то время", в свой Сыр-Дарьинский район, где я был Главным санитарным врачом района. В наших краях издавалась газета "Сырдария", орган местной власти, райкома партии и райисполкома. Чем не трибуна? Обратился к редактору, он с моим предложением согласился. Моя статья о санитарном состоянии района заняла весь "подвал", как называли нижнюю часть газетной страницы. Она вышла на казахском языке и произвела небольшой фурор в местном обществе.
  
   Напомню, это был 1956 год. Вполне еще могли тогда расценить мое "писание" как выпад против советской власти. Кто же осмеливался вслух, в печати, говорить о недостатках не отдельного магазинчика? Но я попытался, в пределах почти дозволенного, впервые в том районе в те годы поделиться врачебными наблюдениями и размышлениями по поводу санитарного состояния района. За что был благодарен редактору газеты, который поддержал меня и напечатал материал. Уверен, этот шаг потребовал и от него изрядной смелости. Ибо его было проще уволить, чем меня...
  
   Районные деятели всех уровней, конечно же, прочитали. В те времена печать партийную не прочитать было грехом смертным. Меня никто не ругал. Никуда не вызывали. Райком партии, а это высшая власть в районе тех времен, промолчал. Некоторые работники райисполкома в частных разговорах поддержали, даже доктором пару раз назвали, в смысле, "зауважали"? В областном комитете партии был специальный референт, который читал всю местную прессу. Это был "зоркий глаз" партийного контроля. И, думаю, наше районное начальство надеялось, "там, наверху", возможно, чем-то и помогут.
  
   В последующем, по отдельным репликам при обсуждениях и вопросам понял, что всё же на гигиенические вопросы стали даже смотреть немного более благосклонно. Хотя, в принципе, почти ничего не изменилось. Но, видимо, редактору тоже что-то сказали... Больше мои материалы он не предлагал своим читателям...
  
   "Сыр-Дарья? Примите экстренное..."
  
   Утром, не успел прийти на работу, звонок из областной больницы. У нас не было своего инфекционного отделения, и больные из нашего пригородного района поступали туда.
   - "Сыр-Дарья"? Примите экстренное извещение.
   - Записываю, диктуйте.
   И тут же нашему шоферу, Саше Филатову:
   - Давай, Саша, готовь машину, посмотри, как с бензином, через час поедем в колхоз, там для нас работа.
  
   Сколько раз, особенно в первый год работы, я вспоминал "добрым" словом многие годы, потраченные в институте на марксизм-ленинизм, историю партии и странную политэкономию. На четырех курсах "долбали", вернее, зубрили мы формулировки этих предметов, для нас, медиков, абсолютно неинтересных. Но ведь на зачетах и экзаменах надо было отвечать "правильно", если "схватишь" тройку, на семестр останешься без стипендии..., а это для нас означало одно: бросай учебу.
  
   Вот и приходилось теперь постигать многое, что реально подбрасывала нам жизнь.
   И дело не только в том, что нашу работу регламентировали служебные инструкции и приказы Министерств здравоохранения СССР и Казахстана. Поди, выучи их за один присест. Были еще постановления разных общесоюзных органов власти. И немало книг
   по специальности... Понимаю, в институте невозможно научить "на все случаи жизни". Но когда время тратили на совсем ненужное... Короче говоря, теперь приходилось на
   ходу и зарплату зарабатывать, и науки наши в практическом аспекте осваивать.
  
   Вспомнил рассказ одного ветерана войны. В 1941 году роту вчерашних школьников бросили на передовую затыкать какую-то брешь. И когда один из них сказал своему командиру, что не умеет стрелять и не знает, как надо с винтовкой обращаться, тот ему бросил зло:
   - Увидишь немца, сразу научишься стрелять.
  
   ...Хватит бурчать. Да, их было полно, случаев и даже вспышек инфекционных и паразитарных заболеваний. И повсюду надо было побывать, и чем скорее, тем лучше. Инфекции же, как пожар. Прихватил в самом начале, разгадал где очаг и что откуда взялось, значит, можно успеть и не допустить заражения или заболевания других людей. А в те времена, когда и арсенал лекарств был невелик, и до аула добраться было не просто, время решало многое. Не случайно показатели смертности от инфекций занимали первые места в статистике...
  
   Очень боялись мы кори. Дети в аулах умирали. Однажды из колхоза на другом берегу Сыр-Дарьи позвонили, у них дети заболели. Две помощницы эпидемиолога нашей райСЭС Абдухасанова Зоя и Сунчелеева Шура с чемоданчиком лекарств и противокоревой сыворотки отважились на лодке в ледоход переплыть на тот берег.
   Рисковали? Очень. Ледоход на нашей реке был свирепый. Но ведь их ждали больные дети...
  
   Кстати, и сегодня корь не стала менее безобидной. Эксперты ВОЗ (Всемирной Организации Здравоохранения) в 2012 году отметили, что не получается "окончательно победить" эту инфекцию. Две цифры: в мире от кори умерли в 2000 году 535 тысяч человек, а в 2010 году "всего" - 139 тысяч... Вот нашли чему радоваться... Примерно 80% всех умерших приходилось на страны Африки и Индию, где не очень привечали коревую вакцину. Это к сведению тех мамаш, которые насмерть стоят против профилактических прививок не только в Африке...
  
   Мой помощник Ким Константин
  
   Я уже упоминал о моем помощнике. Его важная должность так официально и называлась: "помощник санитарного врача". И санитарный врач был один - только главный. Специфика должности, учитывая, что я был единственным врачом в нашем учреждении, заставляла быть "мастером на все руки". Ким Костя, вернее, Ким Константин Михайлович, был не только старше меня, но и знатоком района. Поэтому он фактически был как бы "главным" санитарным инспектором в районе и моей правой рукой в этом деле. Его фамилия к Коммунистическому Интернационалу Молодежи (была когда-то "международная" организация такая) не имела отношения. Просто это была наиболее распространенная фамилия среди корейцев, живших в наших краях.
  
   Откуда этот народ среди казахов в низовьях Сыр-Дарьи? Попали они сюда не по своей воле. Корейцы-мигранты из Кореи поселились на Дальнем Востоке России еще в XIX веке. Там они занимались рисоводством и овощеводством. Но в 1937 году, когда возникла напряженность с Японией, их всех насильно переселили в Казахстан и Узбекистан. Уже к концу 1938 года в Кзыл-Ординской области было организовано 28 корейских колхозов.
  
   Конечно, переселенцам пришлось нелегко. Это была трагедия для народа. Имущество было оставлено. Людей привезли в совершенно иные природные и социальные условия. Жизнь в приморских районах Дальнего Востока и в зоне пустынь южного Казахстана явно различались. Как всегда, в такой ситуации не хватало денег и материальных ресурсов. Сажать в новых местах рис и овощи? Но для этого нужна оросительная сеть, техника, планирование земель. Условия агротехники здесь должны были быть иными. Поэтому первые годы для переселенцев были особенно тяжелыми...
  
   С самого начала моей работы Константин стал для меня проводником. И выезжали
   в командировки по району чаще всего вдвоем. Гостиниц, понятно, и в помине не было. Столовых - тоже. Кормились и ночевали, где придется, у местных медработников, у знакомых Кости. Его родители жили в поселке Керкелмес при железнодорожном разъезде N 15. По номеру разъезда мы обычно числили и сам поселок. Там была небольшая начальная школа, медпункт, в котором в прошлые годы фельдшер Ким лечил местный народ, кирпичный заводик, магазин потребкооперации. Вот мы и отправились туда.
  
   Так я впервые попал в сельский корейский дом. Домики были саманного типа, сложенные из сырцового кирпича, крыша плоская, тоже "самодельная". Сразу почувствовался запах специфических корейских приправ: соя, острый перец, еще бог знает что. В первой комнате, которая была и залом, и столовой, и кухней, я увидел углубленную печку. "Пол" был приподнят примерно на полметра, почти весь покрыт камышовыми циновками. Оказалось, дымоход от той кухонной печки проходил внутри этого пола и последний потому был теплый. На нем, покрытом циновками, спали, сидели, ели. Для детей - раздолье, никаких перин не надо было, устал, наигрался - тут же прилег и спи.
  
   Конечно, родители, увидев нас, засуетились. Костя улыбается:
   - Давид Ефимович, еда у нас будет корейская, острая. Не боитесь?
   - Не боюсь, буду есть то же, что и ты, значит, не отравлюсь...
   На циновки поставили невысокий столик, мы уселись на теплый пол, ноги под столик. Вместо хлеба - на большом блюде отваренный пресный рассыпчатый рис. Перед каждым большая чашка с холодной водой. Процедура: ложку с рисом в воду, затем выуживаешь
   её оттуда и - в рот. Бессолевая диета?
  
   Костя по моему лицу увидел - смутился я. Что за рис такой, с водой, без соли?
   - Рис у нас вместо хлеба. А вы его ешьте с приправой, с супом, вот картошка жареная.
   Оказалось, пресный рис как раз к месту. В блюдах на столе и в супе, и в каких-то овощных салатах, соли и перца предостаточно. Морковка шинкованная, от которой во
   рту "горит". А Костя опять подзуживает меня:
   - Вот перец маринованный. Вкусный. Острый. Аппетит придает. Рискнете?
   - А ты первый бери, я посмотрю...
   Костя спокойно вилкой отправил целый стручек перца в рот, не поморщившись, начал аппетитно смаковать. Я туда же вилку запустил, перец целиком тоже в рот. Во рту у меня зажгли бензин, так там заполыхало. Из глаз не искры, по-моему, острые молнии засверкали... Дыхание перехватило, пытаюсь ладонями вентиляцию навести, то пламя загасить. Костя смеется, родителям неудобно, гостя подвели. Но я слёзы вытер, кое-как отдышался, пресным рисом с холодной водой то пламя погасил.
   - А знаешь, Костя, действительно вкусно. Ну острый немного. Так на то он и острым
   называется.
  
   Многие годы Костя всегда со смехом вспоминал мою реакцию и изображал, как я руками махал, пытаясь "остудить" свой рот. Но ничего, приучился я острые корейские блюда есть и до сих пор люблю.
  
   Однажды мы остановились в поселке Соло-Тюбе у его знакомых. Те обрадовались:
   - Во-время приехали, мы сегодня гостей ждем, кукси будем делать.
   Как его делают, я понятия не имел, вызвался поучаствовать в процессе. Хозяева разожгли печку, установили на нее большой котел, думаю, на два-три ведра воды. Над котлом водрузили пресс. Когда вода закипела, мы с Костей уселись с двух сторон от пресса, туда загрузили густое тесто, и стали крутить рычаг, выдавливая очень тонкую вермишель прямо в кипяток. Крутить пресс было тяжело, сидеть чуть ли не над кипящим котлом было "тепло"! А ведь наготовить надо было много вермишели, хозяева ждали гостей. Но зато потом с аппетитом уплетал кукси. К той вермишели добавляют жареное мясо, кучу острых приправ и овощей, соевый соус. Получается вкусно, остро, ярко, аппетитно.
  
   Впоследствии в Кзыл-Орде появились столовые "Кукси", а местный макаронный завод стал выпускать готовую лапшу, вернее, тонкую вермишель, для этого блюда. Даже стало традиционным: в гости звали "на кукси", если надо было с кем-то на ходу что-то "обмыть", шли в столовую "Кукси". Так что сидеть над кипящим котлом, как мне досталось, уже не приходилось.
  
   "Дороги, пыль да...", нет, не туман, всё та же пыль
  
   А в районе даже фельдшеров в ряде населенных пунктах не было, и приезд врача был событием. У меня во всех поездках всегда были с собой шприцы, медицинские инструменты, лекарства, пенициллин. В общем, доставалось. В учебниках было одно, в жизни всё оказалось далеко не так. О некоторых эпизодах решил рассказать, о том, что видел, что запомнилось из той моей районной медицинской жизни и работы. Ведь все это "было, было, было...".
  
   ...Аулы друг от друга на солидных расстояниях. Междугородных автобусов и в помине не было. Дороги - только грунтовые, как правило, разбитые, ухабистые. Грунт в основном глинистый, лёссовый. И после дождя, разливов оросительных каналов или зимних снегов любая проезжавшая машина оставляла после себя на "долгую память" глубокие выбитые колеи и ямы, как отметины их буксования. Поэтому на машине ехать со скоростью более десяти - двадцати километров в час обычно не всегда удавалось. Проедешь по такой дороге и лёссовая пыль висит столбом. А если ветер был "по курсу", то ехали в этом "облаке" и выглядели как мукомолы.
  
   Наш Сыр-Дарьинский район был в основном животноводческим, все колхозы занимались овцеводством. Чабаны со своими семьями с ранней весны до поздней осени, выпасая отары овец, кочевали по отгонным пастбищам. Они уходили за многие десятки или даже сотни километров от своих аулов. Всё это очень заметно осложняло и затрудняло медицинскую помощь. Как правило, мы загружали в кузов машины по бочке бензина и воды, чемодан с лекарствами и отправлялись в свой дальний путь по чабанским стойбищам. За время таких многодневных поездок чувствовали себя обитателями другой планеты. Ибо ни радио, ни телефонов, никакой связи. Шутили, случись на Земле даже атомная война, не узнаем. Однажды я решил отмечать пункты и расстояния нашего очередного рейда. Оказалось, за неделю наездили около 800 километров.
  
   Сейчас, сидя над этими заметками, вспоминаю, сколько же пришлось мотаться по колоссальной территории района и области. Да простит меня А. С. Пушкин, если я переиначу немного его стихи:
  
   Долго ль мне гулять на свете
   То в машине, то верхом,
   То в самолете, то в карете,
   То в вагоне, то пешком?
  
   Ответ известен: более 41 года ушло у меня на врачебные поездки по области. Не раз приходилось вылетать по вызовам на стойбища на санитарном самолетике ЯК-12. Мог
   он садиться чуть ли не возле каждой юрты чабана. Сядем, спрашиваем:
   - Здесь живет чабан Сарсенбай?
   - Нет, дальше.
   - Далеко?
   - Нет, близко. Вот в той стороне.
   Летим дальше, куда нам чабан пальцем показал. Через пять километров видим опять юрту. Садимся. Выходит молодая женщина.
   - Здесь кто живет?
   Улыбается, не отвечает. Вертит шеей, наконец, вышел из юрты сынишка. Она к нему:
   - Вот он скажет имя чабана.
   - Сарсенбай живет не в этой юрте, здесь живет чабан Альдебай.
   Дело в том, что в аулах женщина обычно не называла по имени своего мужа и его родственников. Это расценивалось как почитание рода мужа и условие быть на  хорошем счету в ауле. Можно было таким образом "попрыгать" возле нескольких юрт, пока нужного Сарсенбая найдешь. И каждый говорит - "жакын" (близко).
  
   Однажды мы ездили по отгонам, дело было к вечеру, но решили на ночевку остановиться у следующего чабана. До него далеко? Нет, отвечает наш хозяин, на вашей машине - близко. Поехали. Едем уже часа два-три, пару десятков километров оставили позади. Дело чуть ли не к полуночи, но чабана, который "близко", всё нет. Решили, что заблудились, остановились в степи, забрались в кузов, благо, что лето, заночевали. Водитель наш избурчался:
   - Надо было там остаться, даже чаю не попили. Моя забота, чтобы в баке нашей машины бензин был. А ваша - чтобы мой "бак" пустым не был. Как вот уснешь с пустым желудком?
   Утром увидели буквально в километре юрту чабана. Вот что значило чабанское "близко".
  
  
   0x01 graphic
   Ягнята в загоне, ждут прихода овец с пастбища. Кзыл-Ординская область.
   50-е годы. Фото Давида Гениса.
  
  
   Мой "Наурыз" в чабанской юрте.
  
   В те далекие пятидесятые (советские) годы мусульманский праздник "Наурыз" ("Новый год"), конечно же никем официально не праздновался и о нем мало кто говорил вслух. Он отмечается 22 марта, т.е. фактически это день весеннего равноденствия, или начало весны.
  
   В жизни чабанов начало весны было одним из самых тяжелых сезонов. Холодно. Непогодно. Пронизывающие весенние ветра. Но на зимовках исчерпан заготовленный с лета корм, овцы дипломатии не понимают, им подавай еду. Да на носу расплодная кампания, овцам скоро ягниться. Задержишься, потом их далеко не погонишь. А на весенние пастбища надо уходить чаще всего на многие десятки километров.
  
   И спешили чабаны, снимались юрты, грузились верблюды или машины нехитрым походным скарбом. И - в далекий, медленный, скоростью в неспешный овечий шаг, путь. А вслед им снаряжались в дорогу автолавки райпотребсоюза, медики и прочий служивый люд, призванный "обеспечивать", "снабжать", "оберегать здоровье"... Фактически весь район "ставили на колеса", чем не столько помогали, сколько "участвовали". Однажды неделю по отгонам со мной на нашей машине ездил председатель районного комитета физкультуры и спорта Бакиров. О каком спорте он должен был говорить с чабанами на перегоне и на далеких пастбищах? Но зато на "кипучих" совещаниях в органах районной власти он мог с чистой совестью говорить, что чабаны без его внимания не остались... Сегодня мы называем это показухой, но в те времена такой термин не звучал вслух, ибо легко можно было из зоны пустынь "перекочевать" в зону тайги...
  
   В эти холодные дни ранней весны я тоже оказался в пути. Это был мой первый год работы в районе. Осваивал элементы работы врача в сельской местности и обычаи местного населения. И в один из таких многодневных рейдов вместе с фельдшером, обслуживающего в период перегона чабанов, мы попали на очередную ночевку во времянку-юрту старого чабана. Посередине старенькой юрты горит костер, мы вокруг. Сидим в телогрейках. Спереди - тепло от горящего саксаула. Со спины поддувает, находящий какие-то дыры и щели, ветер. На едкий дымок от костра уже и не отмахиваешься, благо саксаул это почти бездымное топливо. Где-то за юртой кипит главный атрибут любого казахского дома - самовар.
  
   В юрте не только "кузяин", то бишь чабан, но и четверо мал-мала ребятишек. Они чабанские внуки. Старики взяли их с собой на отгон, дабы скучно не было. Мне это поначалу удивительно было. В такой холод и неустроенность тащить за собой детей? Спросил чабана:
   - Ага (так обращаются к старшему), зачем детишек берете с собой, не боитесь за их здоровье?
   - Жок (нет), не боимся. Кудай сактасын (бог спасет). Хозяйка есть, кормит их. Не скучно. Пусть привыкают к чабанской жизни. Мы уже старые. Они вырастут, будут знать, как вместо нас отары пасти. Чтобы хорошим чабаном стать, надо с детства всё видеть. Потом в школу пойдут, будут в большом ауле жить, где там они чабанскому делу научатся?
  
   В те времена всё это не воспринималось нами, городскими жителями. Начали власти проявлять заботу о детях чабанов и жителей маленьких аулов. Школы-интернаты появились. Детей чабанов, рыбаков, охотников, сельчан из благих побуждений собирали в интернаты, переселяли в поселки и города. И фактически отторгали их от древних народных традиций и опыта своих родителей. Только в 80-90-е годы об этом стали писать и говорить. После десятилетки в чабаны не очень ребята хотели.
  
   А в той походной юрте еще и мы, трое гостей, прибавились. День давно уже ушел далеко на запад, оставив нам только свет холодной луны. Чабан не спеша моих ребят расспрашивает, говорят они между собой на казахском. Что-то понимаю, что-то мне переводят. И мы все, как и его овцы, тоже кушать хотим. Чабан важно восседает, хозяйка хлопочет, что-то готовит серьезное, судя по всему. На наше счастье, все они на здоровье не жалуются. То, что у внучат на этом холоде носы мокрые и что-то висит у каждого из всех ноздрей, воспринимается всеми молча, нормально.
  
   Где-то к концу позднего вечера кухня наконец выдает свою продукцию. На наш дастархан (клеенка-скатерть на полу) ставится большой казан, а в нем что-то горячее, пышущее паром, среднее между супом и кашей. Всем нам хозяйка раздает деревянные ложки. Садимся вокруг казана. Пиршество началось. Ребятишки ждут, пока взрослые
   свои ложки пустят в дело. И тут же шумно атакуют казан. Я пока еще присматриваюсь.
   Не спешу запустить и свою ложку (навряд ли ее когда-то мыли) в общий котёл, куда
   уже спешно "ныряют" все внучата и их опекуны.
  
  
   0x01 graphic
   Юрта чабана. Я со щенком казахской породы волкодавов, которые стерегут
   стада овец от волков. Апрель 1958 г., Сырдарьинский район. Фото Д. Гениса.
  
  
   Долго думать не дают. Хозяйка смотрит на меня, думает, я стесняюсь, кивает, мол, кушай. А я всё не могу решиться, к такому "колхозу" я не привык, вместе с сопливыми ребятишками как-то не очень располагало... Фельдшер с водителем меня потихоньку с двух сторон коленками давят. И я, как с обрыва, сую и свою ложку. Ну не умирать же с голоду. Следующая еда будет только завтра вечером, если еще будет, а то и одним чаем можно "поужинать". Да и перед чабаном неудобно. Им же невдомек моя брезгливость. Так вот они меня и отучили от этого буржуйского пережитка... Поели, ложки вытерли. Вот тут меня и просветили, что это за день, и что мы с таким аппетитом отхлебали...
  
   Оказалось, попал я к ним в праздничный вечер. Новый год. "Наурыз" называется. А ели мы праздничную еду - "наурыз-коже". По поверьям, в этом супе-каше должно быть не менее семи продуктов: мясо, рис, лапша, картошка, лук, жир, пшено. Всё, что будет в котле, потом будет в этом доме весь следующий год. Таким было моё знакомство с новогодним обычаем в далекой степной юрте кочующего чабана, где вокруг на несколько километров больше никого не было.
  
   Даже на научном обществе выступил...
  
   Чабанскими дорогами мы мотались и летом, и зимой. В теплый период года чабаны кочевали на дальних отгонных пастбищах. Ранней весной и поздней осенью "хорошо" доставалось им, и, конечно же, нам. В это время, обычно холодное, ветренное, иногда и "мокрое" (дожди, снег), как раз шел перегон отар или на летние пастбища, или обратно, на зимовки.
  
   Перегон длился очень долго. Во-первых, овечья отара в 500-600 голов никуда не спешила. Во-вторых, по дороге весной особого корма, в смысле свежей травы, еще не было, но всё же, что-то уже появлялось или еще что-то, хоть и сухое, оставалось с прошлого года. Значит, отара задерживалась, пока не доедала этот "сухой" паек. И это пешее путешествие за десятки, а то и за сотни километров, понятно, всегда занимало солидное время. Чабаны и их семьи, как правило, на каждой остановке для ночлега разбивали временную юрту. Она, нередко, продувалась всеми ветрами, ибо хорошие кошмы берегли для постоянных юрт уже на летних стоянках. Формой одежды для чабанов и для нас, кочующих вместе с ними "докторов", были ватные брюки, телогрейка ватная и сапоги. Без них можно было бы превратиться в "сосульку"...
  
   Понятно, народ болел. Люди, особенно дети, простужались, болели, некоторым дамам "приспичивало" именно в это время рожать. Кому-то поясница напоминала о себе или ноги по ночам спать не давали. Усвоил новое слово: "ас казан". Так называли желудок. Слово казан и по-русски казан. Слово "ас" - это пища, еда. Многие тут страдали гастритами. Капитально ужинали где-то поздним вечером, а весь следующий день чаще всего перебивались чаем. Все трудности кочевой жизни прежде всего и сказывались на "казане для пищи". Но что-либо изменить или капитально лечить чабанов опять же не было возможности. Отпусков у чабанов не было, отару оставить не на кого. О соблюдении хоть какого-то режима питания мы даже и не заикались. Ездили и мы, и колхозные фельдшера "кругами" по чабанам, раздавали какие-то болеутоляющие таблетки. Временно облегчали им боли. Только и всего.
  
   Много позже начали говорить о необходимости небольших передвижных стационаров, чтобы прямо там, на отгонных участках, хотя бы дня на три-пять можно было бы чабану дать "отлежаться", более внимательно его обследовать. Я уехал из области в 1996-м, но эта проблема так и осталась старой проблемой. В "спокойное" время, т.е. зимой, когда чабаны жили на зимовках ближе к центральным усадьбам, было не легче. Зимовка, фактически хутор из одного или нескольких саманных домиков или землянок, в нескольких километрах от центральной усадьбы колхоза (в те мои годы работы в районе совхозов еще не было) тоже для нас не радость была.
  
   Но я уже почувствовал себя "знатоком" этой ситуации. И однажды председатель Единого научного общества врачей при областной больнице Заслуженный врач Казахской ССР Чун Сюн Фушанович предложил мне выступить на одном из заседаний Общества. Был 1960 год. К этому времени я уже перешел на работу в город. Помню полный зал, впереди сидели наши корифеи: Заслуженные врачи КазССР главный хирург области Ким Моисей Николаевич, главный терапевт Михаил Никанорович Яншин, главный акушер-гинеколог области Мария Георгиевна Егорова, главный врач областной больницы Абдуллаев Шадыбай...
  
   Выбрался я на трибуну. Не сказал бы, что оробел, выступать приходилось и до этого. Но смущало, что в зале многие давно работающие врачи к чабанам попадали тоже. И, думаю, ждали от меня не столько открытий, сколько им было интересно, что же скажет молодой человек. А я помню, что рассказывал, кажется, больше для двух молодых докторов из областной больницы. Они сидели впереди, смотрели на меня "во все глаза", слушали без отпечатка на лице "давай-давай, мы хоть это давно уже знаем, но и тебя уважим, послушаем". Один их них, педиатр Макс Койфман, с которым мы впоследствии подружились, а второй был терапевтом, по фамилии Цимберг, но он вскоре уехал. Макс - темпераментный, с великой шевелюрой, знающий врач, готовый в каждую секунду задать умный вопрос. Он, помню, собирал материал по местным обычаям лечения детей и возмущался, что население чаще верило обычаям, чем советам врачей. Ныне он, кандидат медицинских наук и, по совместительству, пенсионер, живет в Израиле, пишет интереснейшие книги.
  
   К моему удивлению, доклад прошел нормально. Слушали спокойно. Я бывал на отгонах не наездами и смог, видимо, нарисовать какую-то общую картину. Говорил, возможно, даже запальчиво, с позиции наивного знатока. Думал - "открываю Америку". Но на отгонах, как было, так и оставалось многие десятилетия...
  
   Мой первый выезд в очаг брюшного тифа.
  
   Прошел он не по инструкции. Из инфекционного отделения областной больницы поступило извещение о больном брюшным тифом. Заболевание это относится к группе тяжелых и опасных. Кроме того, в стенке кишечника появлялись язвы, а это - опасность перфорации или кровотечения. Сколько больных во времена, когда не было антибиотиков, не могли справиться с этой проблемой... Во время практики в инфекционном отделении больницы в Свердловске я таких больных не видел. А тут на тебе - брюшной тиф.
  
   С помощником мы отправились в колхоз, откуда поступил больной. Шли пешком. До колхоза "1 Май" было всего три километра, это не считалось расстоянием. Конец лета, август, но еще было жарко. Первый месяц моей работы. Пока дошли, устали. В мелких придорожных кустах какое-то шуршание. Проявил любопытство, а там оказались змеи.
  
   Наконец добрались до колхозного медпункта. Местный фельдшер, Турганбай Нарымбетов, предложил сначала чай попить. Святое дело было - пить чай. Привел он нас в чей-то дом, хозяйка дастархан постелила на кошме на полу. В казахских домах столов и стульев не было. Вокруг дастархана на подстеленных кошмах и одеялах (корпеше) уселись и мы. Хозяйка у самовара, причем чаю она наливает не более одной трети пиалы, это знак уважения к гостям. Выпил порцию, отдал пиалу соседу, и так по цепочке - до хозяйки. Потом, уже с чаем, пиала точно так же добирается до меня. Подают пиалу кто как ухватит - или поддерживая за донышко или за её края. Выпили мы так пиал по десяти, все свои отпечатки пальцев на тех "посудах" оставляя. Дабы пиалы были чистыми, хозяйка каждый раз протирает их одной и той же тряпкой, которая лежит тут же, возле нее. Почти на полу... Но это так, мелочи...
  
   Говорю, спасибо, чаю напились, пойдем теперь в дом, где был больной тифом. Оказалось, мы в этом самом очаге и пили чай. Дезинфекцию мы уже не делали... Кроме пиал, другой посуды здесь не держали, а пиалы мы своим чаем (кипятком) промыли, думаю, неплохо.
  
   При брюшном тифе инкубационный период (время от момента заражения до появления первых признаков болезни) в среднем до трех недель. С непривычки время для меня тянулось уж очень медленно, все не мог дождаться, когда же меня "достанет" этот самый тиф. Не достал, пронесло... Правда, больше я в такие ситуации старался не попадать. А что - "правда"? От брезгливости меня жизнь быстро излечила. Ел и пил то чай, то айран в бесконечных поездках. И ездил чаще всего именно по тем местам, где были инфекции, очаги, вспышки. То ли везло, то ли родители хороший иммунитет в наследство дали, но вот я никакими инфекциями никогда не болел...
  
   "Нам такие врачи не нужны!"...
  
   Что такое санитарный врач или эпидемиолог, мало кто понимал. Знали одно, ты - врач. Однажды вызвали меня на заседание райисполкома. Кабинет председателя уже полон. Даже первый секретарь райкома партии сидит. Значит, серьезная проблема. И сразу вопрос мне:
   - Из колхоза был вызов местного фельдшера о послеродовом кровотечении?
   - Да, был.
   - Почему не поехал?
   - Я же не врач-акушер, я позвонил в областной роддом и оттуда специалист выехала в тот колхоз. Фельдшер уже мне позвонил, сказал, что помощь оказана и все в целом нормально.
   - Нет, объясни, почему сам не поехал?
   - Я уже объяснил!
   - Это, это... нам такие врачи не нужны!...
   Так, с пеной у рта, кричит партийный секретарь Баширов, "первый". Он страдал язвой желудка, как все язвенники, был злой на весь мир (исключая, конечно, свое верховное руководство, я так думаю).
  
   Меня тогда чуть с работы не сняли, я видел на столе перед членами исполкома уже отпечатанный проект решения. И в основе обвинения - почему я по вызову на тот случай сам не выехал. Вот такие были махровые "патриоты" своего района. А если подумать, патриоты ли? У той женщины в обкоме партии был кто-то из родни. Значит, был оттуда звонок... И "первый" самолично решил разобраться со мной. Как же, был звонок оттуда, "сверху"... Должен же он был проявить свою ретивость. Правда, мне он ничего сделать не мог. У меня вместо злополучного по тем временам партбилета был диплом врача, этому язвеннику неподвластный... Так и пришлось им, под обещание, что "обязательно исправлюсь", все же "пожалеть" меня. Осчастливили, на работе оставили. Эх! "Жизнь моя, жестянка...".
  
  
   0x01 graphic
   Ящерица на кустике: греется или выглядывает добычу. Кызылкум.
   Фото Давида Гениса.
  
  
   Учили меня "культурно выражаться"...
  
   На одном из заседаний исполкома я доложил, что по сообщению противочумной станции на территории района у грызунов выделена культура чумного возбудителя. Такова общепринятая лексика бактериологов. Председатель райисполкома Иманкулов тут же возмутился, как это я посмел употребить слово "культура" по отношению к чумному микробу:
   - Чума, говоришь? Причем тут слово "культура"? Хорошее слово употребляешь, не надо его рядом ставить с чумой... Ты еще молодой, учись культурно выражаться...
   - Хорошо, буду учиться "культурно выражаться"...
   Спросить бы у него, а что значит "культурно выражаться"? Материться на все их идиотизмы, но только молча? Мы это и так умели, ибо на большее прав не было.
  
   Через пару лет они ко мне пристали, чтобы в партию вступал. Как же так, я ведь руководитель районного масштаба, партия, мол, не может без меня. Представил, как еще и на партсобраниях буду с ними рассиживаться, да их нравоучения выслушивать... Ответил, что еще не дорос и "культурно выражаться" не научился. На удивление, отстали. Проработал я больше сорока лет в области, но до "партийного сознания" так и не дорос. Так и уехал в Америку беспартийным...
  
   Однажды наш парторг в областной санэпидстанции стала извиняться передо мной, что, мол, не предлагает мне, заведующему отделом, в партию вступить. Нынче, мол, врачей не принимают, вот нашу санитарку с удовольствием примут, пусть только заявление напишет. "Партия" и не заметила, как саму себя опаскудила...
   В горбачевские времена вдруг вспомнили, что давно руководителей городских предприятий и организаций в духе марксизма-ленинизма не просвещали. Меня вызвали
   в горком партии. Там уважаемые деятели объявили, что решением бюро горкома (а сия организация была для города сильнее бога и царя) я утвержден руководителем учебной группы из 30-ти глав учреждений и предприятий города с программой занятий на год. Я психанул. Назначили, даже не спросив о согласии. И тут же я вслух заявил, как могу быть руководителем партийной группы, если я не член партии? Теперь они страшно удивились, как это они меня оставили "вне рядов"?
   - Дело поправимое. Мы сегодня же решим вопрос о вашей партийности.
   Шустрые, когда им приспичило. Нет, не согласен, ни на партийность, ни на учебную группу. Отстали...
  
   В ауле "Сорок землянок".
  
   Был у нас в районе аул Кырк кепе ("Сорок землянок"). От центра около девяносто километров, по тем временам почти целый день дороги на машине.
  
   Кто-то на этот участок занес корь. И среди неимунных детей начался "пожар". Корь буквально в считанные дни унесла жизни семнадцати детишек. Об этой вспышке нам сообщили очень поздно, но я туда немедленно выехал. Там провел около недели. Привез сыворотку противокоревую, пенициллин, что-то еще из лекарств.
  
   Из соседнего аула взял местного фельдшера. Пошли с ним по этим землянкам. Но для меня сразу же возникла совершенно невероятная ситуация. Я заходил в каждую землянку, и в каждой - жарко натопленная печь, маленькие окошечки завешаны (коревым больным тяжело смотреть на свет), почти везде - больные дети. Осматриваю больных. Температура высокая, состояние у большинства из них достаточно тяжелое. У кого-то хорошо видна выступающая пятнистая сыпь на лице и теле, у других она уже угасает. Лица одутловатые, конъюнктивит. Дыхание частое, тяжелое, у многих симптомы пневмонии. Для коревых больных нужен свежий чистый воздух. Но в этих землянках, жарко натопленных и закрытых наглухо, явно и обычного воздуха не хватало. Помещения небольшие, семьи многодетные. О каком гигиеническом и лечебном режиме тут можно было говорить? Стало понятно, почему здесь так много детей погибло от кори. От пневмонии погибли. От осложнений...
  
   Встречали дружелюбно. Но как только узнавали, что я врач и пришел "с уколами", начинались причитания и мольбы. Приглашали к дастархану, чтобы я попил чаю, поел лепешки, это был обычай гостеприимства и угощения. Но детей просили не трогать, вернее, не делать "уколы". Они считали, что болезнь от аллаха, и я, мол, не должен вмешиваться. Осмотреть больного ребенка - можно, от таблеток не отказывались. Но делать инъекции... Нет, нельзя, грех великий, ни Аллах, ни старики не простят...
  
   0x01 graphic
   Зимовка чабана. В холодное время живут в землянке. На снимке видна насыпанная крыша, несущее бревно (потолок из камыша), слева - железная труба печки. Участок Кызылкум, колхоз им. Кирова. Сырдарьинский район, Кзыл-Ординская область. 1955 г. (Фото Д. Гениса) .
  
  
   Я в каждой землянке пил чай, ел лепешки. И убеждал, просил допустить меня к больным. Показывал, что шприц и иголка небольшие, не будет ребенку больно. Сопровождавший меня местный фельдшер тоже проявлял свое красноречие. Не могли же мы сдаться мамашам и бабкам. Приходилось иногда пить чай до тех пор, пока, в общем, не вызывал к себе какое-то доверие. Если бы чай не пил, наверное, просто выгнали бы. Уж очень матери боялись уколов. А пока угощался, действовал закон гостя. И тот же закон гостеприимства медленно и неспешно работал на меня. В каждом доме ел хлеб, пил чай, значит, пришел с добрыми намерениями. Всем объяснял и обещал, сделаю укол, не убегу из аула, тут буду, пока всем детям не станет лучше. Слушали, качали головами.
  
   Вроде бы "орыс дохтур" ("русский доктор") неплохой человек, хочет помочь, вот к ним в такую даль приехал. Но, с другой стороны, старики говорят, всё в руках аллаха. Пример многих умерших детей на участке никак не действовал. Опять же, такова, мол, была воля аллаха. Понимал состояние матерей. С одной стороны - старики, с другой я. Ослушаться стариков - нельзя. Не прислушаться к словам врача тоже сложно, душа за детей ведь болит, не так просто их рожать и растить...
  
   Мы с фельдшером, после долгих убеждений, все же делали "уколы", вводили противокоревую сыворотку и пенициллин. Мамаши при этом закрывали глаза, даже отворачивались, приговаривая "уй бай, уй бай". Создавалась иллюзия "невиновности": отвернулась, значит, не видела, значит, "не виноватая я"... В общем, чай, разговоры, сыворотка, пенициллин и бог помогли. Вспышка прекратилась.
  
   Конечно, сообщили об этом в Алма-Ату. Приехали две пожилые женщины, одна, главный педиатр Минздрава, вторая тоже педиатр из столичной больницы. Вместо того, чтобы сказать спасибо, что я неделю крутился в этих землянках и пытался хоть что-то сделать, они меня обвинили в том, что это я допустил гибель детишек. Умерли они еще до моего приезда, а при мне никто из детей не умер, разве этого было мало? Я пытался им объяснить, что я не инфекционист и даже не педиатр. Не моя функция лечить детей, да еще в таких условиях, где и они сами, со своими титулами, абсолютно не справились бы. И вывезти больных детей в больницу тоже не было никакой возможности - и далеко очень, и санитарного транспорта вообще не было, и ни одна мамаша бы детей не отдала... Ну нельзя же равнять "сорок землянок" со столицей!
  
   А не знали мы об этой вспышке потому, что в те времена между многими, особенно небольшими, аулами даже телефонной связи не было. Не привыкло там население к медикам обращаться, всё считалось исходящим от аллаха, в чем я не раз убеждался за время моей работы в районе. Да и добраться от аула к аулу было не так-то просто. Противокоревой вакцины в те времена тоже еще не было. В общем, предложил я отвезти наших грозных алма-атинок на тот участок, пусть сами посмотрят, что такое "Сорок землянок". Закряхтели, запыхтели, в общем, нехотя признали мою правоту и... уехали. Ни справки разгромной, ни приказа по министерству не последовало...
  
   Однажды той же зимой заезжий шофер сообщил, что на одном из дальних участков дети болеют, у них - "кызылша", так казахи называли эту болезнь (в вольном переводе - "краснуха"). Я с моим помощником-фельдшером выехал туда, а попали мы на похороны - в одном доме жили два брата с семьями, и почти одновременно умерли от кори пять детишек. Мы были в шоке, а местные жители к нам не имели никаких претензий. Они даже местного фельдшера не вызывали, когда дети болели. Почему-то считали в аулах, что эта самая "кызылша" во власти аллаха и только ему решать, оставить заболевшее
   дитя родителям или к себе забрать...
  
   "Бог дал, бог взял".
  
   В 1956 или 1957 году народ выбирал "лучших из лучших" в Верховный Совет страны. Райисполком послал меня уполномоченным в дальний рыбацкий аул Карарым. Для связи дали радиста с рацией. Жили рыбаки на островах, мы должны были их объезжать на
   лодке и по рации передавать в центр вести о полной поддержке кандидатов "блока коммунистов и беспартийных".
  
   На первую ночевку мы остановились на берегу озера у местного приемщика рыбы. Пока пили вечерний чай, выяснилось, что болеет его годовалый ребенок. Осмотрел, послушал, - явное воспаление легких. У меня с собой были шприцы, пенициллин, который в те годы просто творил чудеса. Пенициллин - это уколы. Казахи же к "уколам", особенно в отношении детей, относились в те "доисторические" времена крайне боязливо. И меня не допустили.
   - Жок, жок (Нет, и всё).
   - Умрет ведь ребенок.
   - Нет, нельзя колоть. "Кудай берсын, кудай алган" ("Бог дает, бог берет").
   И в этом "афоризме" весь ответ.
  
   Ночью я проснулся от шума в соседней комнате. Откуда-то набежали старушки, все сидят возле ребенка и в голос причитают. Значит - умирает. Взял я этого приемщика "за жабры", обещал отдать под суд за смерть ребенка. Вместе с ним мы вытолкали из комнаты всех старушек. Вскипятил шприцы и начал вводить каждые четыре часа пенициллин. Ночь спать, конечно, не пришлось. Но уже где-то к концу следующего дня малыш на глазах ожил. Велел везти его в больницу или вызвать местного фельдшера.
  
   Мой связист за это время объездил "избирателей", скорее всего, сам за всех и "проголосовал", и с мешком свежей рыбы в качестве гонорара мы уехали домой. Но если бы ребенок умер, я сейчас эти мемуары не писал бы. Думаю, старушки меня бы на мелкие куски разорвали.
  
   В баню? Ни за что!
  
   Прежде чем переселиться на новое место,
   следует узнать, есть ли там врач, учитель
   и баня
  
   Маймонид (Рамбам, Моше бен Маймон),
   еврейский врач ХII века
  
   В одном из колхозов нашего района несколько человек заболели сыпным тифом. По тем временам это была нередкая и опасная инфекция, и вспышки были, и погибали от нее заболевшие нередко. Одним словом, ЧП. Тем более, для меня, еще молодого, нет, юного Главного районного врача. В институте нам говорили, что сыпной тиф в Союзе уже побежден...
  
   Собрал я весь свой невеликий штат, попросил бригаду дезинфекторов из областной санэпидстанции, и мы выехали в очаг. Дел там оказалось немало и пробыли мы в колхозе где-то с неделю. Надо было решить две генеральные задачи: не пропустить новые возможные случаи заболевания и заболевших своевременно отправить в больницу. В таких случаях говорят - удалить источник инфекции. И второе: прервать пути передачи инфекции. На обычном языке это означало - в том колхозе если и не ликвидировать завшивленность, то хотя бы ее резко сократить.
  
   Но эти "друзья человека" были во всех домах. Значит, весь колхоз засыпать дустом ДДТ? Нереально. Чего проще и безопаснее, всех людей пригласить в баню, а вещи носильные и домашние пропустить через дезинфекционную камеру. Тут и выскочила главная загвоздка для меня, обладателя диплома с отличием. О ней не писали в служебных документах, не говорили на лекциях. Проблема не медицинская, проблема весьма житейская, а именно...
  
   Жители аула свыклись с паразитами. Жили небогато, общались тесно, в гости ходили друг к другу часто. Почайковать вместе, почему бы и нет? Тем более, еще и зимой, когда после летних трудов есть время "дых" перевести. Надо сказать, что до пятидесятых годов в сельской местности практически не было бань. С водой всегда было трудно, и, конечно, тратить ее на такую роскошь, как баня, не собирались. Да и денег на строительство у колхозов никогда не было. Частные бани никто не строил.
  
   Надо отдать должное, позже, по решению правительства, все же начали строить в ряде колхозов бани. Но, как правило, стояли они безмолвными памятниками, ибо за долгие века кочевой жизни люди привыкли выживать и без них. В том колхозе баня уже была. "Откопали" мы банщика, колхоз привез саксаул, и мы добились, чтобы её затопили. Но... никто не шел туда. Мы ходили по домам, объясняли, как это хорошо в бане помыться. Рядом установили машину с дезинфекционной камерой. Нет, не шли... Даже в некоторых домах людей буквально выпроваживали и закрывали двери на замок, обещая открыть только после бани. С нами не очень спорили, шли к соседям, но не в баню...
  
   Я обратился к представителю советской власти в том колхозе - к председателю
   аульного Совета. Он - старый, наиболее уважаемый человек в ауле. Аксакал. Я с ним уважительно беседую, популярно объясняю, что человек для советской власти главнее главного. Он активно поддакивает. Но когда довожу свою мини-лекцию до проблемы борьбы с "переносчиками", он как-то блекнет. Вздыхает. Мол, как же людей заставить заняться непривычным делом?
  
   Прошу его быть примером. Первую дверь, мол, он должен открыть. Он долго думал, даже попросил тайм-аут. Я понял, пойдет сейчас советоваться или даже уговаривать своего первого заместителя, то бишь, жену. Потом подошел ко мне и сказал, что они с женой решили пойти в баню, и, повторяя мои слова уже как свое мнение, спросил, как я думаю, это будет примером? Они пошли. За ними и аул потянулся. Сейчас те события кажутся анекдотом. Но тогда было не до шуток. Мне старики не раз говорили - почему я вшей ненавижу, "они же питаются только твоей кровью, они же как твои дети". Так
   было давно, но было...
  
   Конечно, баня баней. Выделили нам топливо для бани и дезкамер, прислали парней помогать вещи возить из домов в дезкамеры и обратно. Пошло дело. Определили нам дома, где будем ночевать и питаться. Вот пишу, и даже мне самому странно, господи, какими же простыми, как кажется сегодня, вещами мы занимались... Нет, не простыми вещами, если вспомнить миллионы, повторяю, миллионы погибших от сыпняка в годы Первой и Второй Мировых войн, в гражданскую войну и в годы эвакуации, да еще и в послевоенные годы...
  
   Кроме бани набегали и другие проблемы. Надо было два раза в день обходить все
   дома в колхозе, а их было около сотни. Всех заболевших я осматривал. Прежде всего,
   мы боялись, как бы не пропустить новые случаи этой инфекции. Переносчики тифа, вши, очень не любили, когда у заболевшего повышалась температура. Они тут же начинали расползаться и искали пристанища на других людях. Поэтому и были вспышки в семьях, общежитиях и других местах скопления людей.
  
   В те годы тиф и в наших краях был одной из опасных инфекций, смертность была высокой. И надо было срочно разбираться в диагнозе. Или день-другой дома наблюдать, или срочно в областную больницу отправлять. Да и отправить было не просто. Для этого надо было в колхозе транспорт выпрашивать, ибо выездных машин скорой помощи не было.
  
   И если выявляли больного, даже не тифозного, просто так я уйти не мог - надо было лечить, дать лекарство. Так как аптек в колхозах не было, значит, всегда имел запас с собой. Благо, у нас был т.н. "эпидфонд", и я мог спокойно закупать в нашей аптеке все необходимые лекарства. Правда, закон нарушал. В бюджете райСЭС не было статьи на покупку лекарств, не наша функция была бесплатно лечить больных... Да, в Москве, где писались инструкции, не лечили. В наших далёких аулах другого выхода не было.
  
   Однажды фельдшер, делавший обход, сказал мне, что в одном доме температурит
   девушка лет пятнадцати. Он заверил меня, мол, не беспокойтесь, у нее явно не сыпной
   тиф, у нее живот болит. Что-то я не поверил его спокойствию и решил пойти в тот дом.
   Оказалось, у девочки - острый аппендицит, а дедушка с бабушкой испугались и
   собирались ее отправить к родителям-чабанам в степь. Пришлось вмешаться. Мы ее отвезли к понтонной переправе через Сыр-Дарью, там я нашел попутку-машину и отправил ее в город, в хирургию. Так что эта жизнь явно на моем счету...
  
   После недельной нашей "страды" в этом колхозе, перед нашим отъездом, пришел председатель колхоза. Пожал мне руку, сказал спасибо. Запомнились его слова:
   - Мы с вами стоим на страже здоровья наших людей.
   Каково? Во всяком случае, мы, медики, не стояли, мы всю неделю с утра до позднего вечера по домам ходили. Надо было у жителей дважды в день температуру измерить. Всегда были больные самого разного характера, а я был для них "аудандык доктор" или "калалык доктор" (доктор из района, доктор из города). В их понятии - что-то вроде "светило медицины". Ведь реально добраться до врача в город для большинства жителей тогдашних аулов было очень сложно. Я, понятно, не лечил "от всех болезней", но посмотреть больного, посочувствовать и хоть что-то посоветовать, был обязан. Да и лекарства "на первый случай" всегда были с собой. В принципе, чаще всего жалобы были на боли в области поясницы, суставов, желудка, головные боли. Букет: гастриты, артриты, бруцеллез... Хотя, прежде всего, мне надо было срочно осмотреть больного с повышенной температурой. Я ведь всегда был насторожен именно на возможность инфекционного заболевания. Местные медики вместе с членами нашей бригады обходили аул дважды в день. А я потом с кем-то из них шел уже по выявленным адресам, которые могли быть в разных местах аула.
  
   Вечером падали на кошму, иногда сил не было пиалу с чаем держать. Так что было
   два основных положения: ходили или лежали. Наши аулы совсем не были похожи на российские деревни, где дома один к одному да вдоль одной улицы. В ауле у всех скот, примитивные, крытые камышом и просто огороженные большие скотные загоны. И дома зачастую были разбросаны достаточно далеко друг от друга, что-то вроде хуторного типа поселков. Земли хватало...
  
   Но и приятно было похвалу услышать, новых случаев сыпняка всё же не допустили. Только люди пожилые ныне еще помнят, что означал в сороковых и пятидесятых годах диагноз "сыпной тиф". Уточню. Не только было приятно. Радовались и тому, что сами
   не подхватили. Мы неделю жили и ночевали в этом же ауле... Правда, по секрету могу сказать, что вещи наши дустом тогда основательно пропахли, потому и "пронесло"?...
  
   "Ход конем".
  
   Раз в месяц в наш райздравотдел съезжались все фельдшера и акушерки района. Сдавали отчеты, слушали "обсуждения", получали задания. Больным вопросом были профилактические прививки. Нам "сверху" "спускали" планы, требовали ежемесячные проценты выполнения. Фельдшерам эти проценты были "до лампочки", каждую мать надо было уговаривать, все прививки - это "уколы". Приказы и выговоры "сверху" не очень пугали, все понимали, что никто их не уволит, зарплату не отменит, трудились не спеша. И придумал я "ход конем".
  
   Ежемесячно на совещании передовому фельдшеру за выполнение плана прививок, я вручал премию - бутылку спирта. Распивали ее, конечно, наши ребята все вместе за стенами райздрава. Но премия действовала "ударно", проценты выполнения прививок даже вызывали удивление в областном центре (я же не мог там говорить о "премиях").
  
   Мы выезжали на участки, проверяли достоверность отчетов, но нас там сильно не обманывали... Правда, поначалу пытались.
  
   ...Приехал в колхоз. Захожу в небольшой глинобитный домик. На вид он почти столетнего возраста. Штукатурить и белить подобные домики не было принято. Да и известка была в дефиците, особенно в колхозе. На домике вывеска: "Медпункт". За что нас районное руководство ругало. Мол, местное население по-русски не понимает, а вы, т.е., а мы...
   - Не мы писали, дадим команду сменить...
   - Не откладывайте. Не ждите жалоб от населения.
   - Хорошо. Не будем ждать жалоб от колхозников...
  
   Но жалобы не поступали... Местное население четко знало, что в том обшарпанном домике медпункт. Так и висели вывески. Не доходили до них руки. И жалоб не было... Первое время меня страшно коробили эти наши медпункты. Комната. Внутри тоже часто давно белёная. Стол. Шкаф для лекарств и вакцин. Даже у нас, в райсанэпидстанции, вакцины хранились в обычном шкафу. Холодильников и в помине не было. Старенькая кушетка. Да, еще стерилизатор с парой шприцев и с десятком игл для инъекций. Какой-нибудь санпросветский плакат на стене, которым, кроме мух, никто не интересовался. Вот такая беднота...
  
   О своих приездах я никогда не предупреждал. Да и как? Телефонов не было.
   - Даке, с приездом!
   Это фельдшер почти искренне радуется, неожиданно увидев меня в своем кабинете.
   - Калай жагдай? (Как дела?).
   - Хорошо. Вот, работаем...
   - Так никого же в медпункте нет...
   - Приходят. На уколы.
  
   Фельдшер встает, начинает какие-то бумаги на столе складывать, халат снимает.
   - Ты куда собираешься?
   - К нам домой пойдем, чайковать будем.
   - А если больные придут?
   - Все знают мой дом.
   - Нет, друг, сначала посмотрю твою документацию по прививкам и журнал записи больных, чем народ болеет, чем и как лечишь их...
  
   Искренняя (почти) радость на лице колхозного "доктора" исчезает. Да и то верно,
   кому и когда "проверки" доставляли радость? Ведь обязательно выскочит то, что не так. Правда, я никогда наших колхозных медиков сильно не ругал, не по доброте, а потому, что в их условиях трудно было нормально работать. Хватало терпения по многу раз объяснять, что и как надо делать. За то и уважали.
  
   Проверял я дотошно. И амбулаторный журнал посмотрю. В какие-нибудь дома зайду, спрошу мамаш, когда ребятам "уколы" делали? И всё прочее. Потом чайковали. Без этого уехать тоже нельзя было. Ездил я по медпунктам часто. Проблем много было. Привыкли наши сельские кадры, что сильно нас обманывать нельзя. Поймаем. Так что мои "премии" принимали с чувством почти исполненного долга... Правда, должен оговориться - спирт флягами мы не тратили, просто нам его столько никогда не давали. Всего лишь "изыскивали резервы" на благие цели...
  
   "Придумай, доктор, хоть что-нибудь!".
  
   В 120 километрах на северо-восток от Кзыл-Орды находилась метеостанция Злиха.
   В тех краях, вдоль степной речки Сарысу, истоки которой уходили в более северную Карагандинскую область, большие пространства занимали весенне-летние пастбища моего "родного" района. Метеостанция, благодаря своей рации, была единственным связующим звеном для чабанов с "Большой" землей.
  
   Зимой же там в одиночестве "куковала" семья смотрителя станции. Они были
   откуда-то из России и тем запомнились, что однажды жена хозяина попросила меня определить, не беременна ли их коза. Там же трудился и жил молодой неженатый метеотехник, приехавший год тому назад из России после техникума.
  
   Он меня увидел и начал просить, чтобы я помог "хоть на пару дней" съездить в
   Кзыл-Орду. Глаза у него тоскливые. Понимаю, каково ему здесь. Объясняю, я начальник маленький. Просит, придумай, доктор, хоть что-нибудь. Уговорил, хорошо, передавай по рации сообщение: у парня подозреваю токсическую ангину, прошу госпитализировать. Прилетел самолет санавиастанции, отвезли его в город.
  
   Через несколько дней я появился в инфекционном отделении, заведующий и старшая медсестра спрашивают, кого я им прислал? Ходил по отделению и песни пел, с сестричками разговоры разговаривал, а по вечерам отпрашивался погулять. Какая, мол, там токсическая ангина? Пока анализы сделали, два дня пожил здесь, а потом выписали. Пришлось заведующему тайну раскрыть. Но парню, просившегося у меня "хоть на пару дней", удружил...
  
   Был еще случай с санавиастанцией. Поступил в больницу чабан с диагнозом "сыпной тиф". И я уехал на машине на отгоны: надо было объезжать юрты чабанов. Можно было ожидать еще случаи заболевания. Действительно, еще шестерых с повышенной температурой выявил. Голова у меня самого заболела. Что делать с ними? На моей грузовой машине их не повезешь, расстояние более ста километров, это на целый день езды. Оставлять на месте тоже нельзя. Вызвать самолет не могу: инфекционных больных, даже просто с подозрением, они не перевозят.
  
   Что делать? Говорю местному фельдшеру Анвару Токпанову (наши ребята называли его "ку бала", что-то вроде "пробивной, хитрюга"): дай радиограмму от своего имени на станцию санавиации и напиши, что трое больных пневмонией и еще какой-нибудь другой диагноз укажи.
  
   Фельдшер на лошади добрался до метеостанции и отправил радиограмму. Вскоре
   самолет прилетел, больных забрал. Когда я вернулся, поведали мне "историю". Там знали, что я выехал на случай сыпного тифа. И самолет, конечно, не послали бы, какой бы я диагноз ни поставил. Но когда получили радиограмму с текстом о том, что "выявлено трое больных пневмонией и трое больных с воспалением легких", сразу решили, это явно не мой текст и спокойно полетели. Этот случай долго потом рассказывали как анекдот.
  
   "Повесить на райздрав замок!".
  
   В первый же год работы осенью попал на рисоуборку. Эта пора была напряженной, косили рис серпами, а потому привлекали всех: школьников, студентов, горожан. Райисполком не обошел вниманием и наш коллектив. Пришла команда: закрыть контору, "повесить на райздрав замок", как сказал нам председатель. И мы все на неделю выехали на поля колхоза "Казрис" помогать убирать урожай. Там работали и там же ночевали в юртах.
  
   Пытались мы объяснить районному начальству - инфекций в районе полно, на полевых станах в это время размещается масса народу: нельзя нас закрывать. Куда там! Раз так, мы действительно повесили большой замок на дверь (райздравотдел и наша санэпидстанция занимали одно помещение), перебрались на рисовые поля, взяли в руки серпы, и - за работу. Дня два прошло, к нам гонец - вернуть весь коллектив райздрава. Видимо, тому пред.райисполкома свыше крепко досталось, мы же сообщили своему начальству - "все ушли на фронт, на райздрав повесили замок".
  
   "Хороший ты врач, только неопытный"
  
   Однажды заболела жена заместителя председателя райисполкома. Он позвонил мне и попросил ее посмотреть. Поехал к нему домой. Обследовал больную. Похоже на аппендицит. Не очень типичная картина, но - похоже. У меня с собой был справочник, автор - профессор кафедры неотложной и скорой помощи Киевского мединститута. В той книге черным по-белому: если у больного понос, это - не аппендицит. У моей пациентки - понос. Правда, это с ее слов. Кому верить? Ошибиться боюсь, все-таки ее муж - власть, если что, мне не сдобровать, сталинские времена еще не выветрились.
  
   Решился, отвез я ее в областную больницу, там был хороший хирург Темураз Долидзе. Осмотрел он ее. "Молодец, что привез, - говорит, - у нее аппендицит". Я, робко:
   - А в книге так написано...
   Он в ответ мне: "А ты поменьше книгам верь".
   Прошу тут не ловить меня на слове. Ибо в каждой шутке есть доля шутки. Кто же всерьез будет отрицать важность книг. Но каждый также знает, что по любой теме всегда можно прочитать диаметрально противоположные мнения. Не быть же буридановым ослом между двумя мнениями. Должны быть еще и свое мышление и, главное, свой опыт. Опыта у меня не было.
  
   Великий ученый и врач древности Маймонид утверждал: "Постоянное чтение медицинских книг крайне необходимо, ибо ты должен знать, какие затруднения испытывает каждый, ... кто не собирается утверждать ничего, если тому нет должных доказательств".
  
   Или еще случай. Весна, чабаны на отгонных пастбищах. Я тоже там. Вдруг утром приезжает за мной легковушка: заместителю пред.райисполкома плохо, просит врача. Шофер говорит, это тут недалеко, километров тридцать всего. Приехали. Оказывается, вечером "чайковали". Что это значит на языке начальства? Съел, наверно, полбарана, да выпил немереное число... Я с ним полдня возился, всё спасал. Когда он немного в себя пришел, спрашивает:
   - Спирт есть?
   - Есть, - говорю.
   Налил, он выпил, ожил. Чуть позже сказал мне:
   - Хороший ты врач, только неопытный.
   С тех пор понял, что для перепившегося начальства, как и для всех остальных смертных, лучшее лекарство - "опохмелка".
  
   Знакомство с сибирской язвой.
  
   Позвонил фельдшер из колхоза "Киров". Обрадовал: у него больные сибирской язвой. А нам в институте о ней вообще мало что говорили. Я сообщил заместителю заведующей облздравотделом и в противочумную станцию. Меня заместитель отругал, что я, мол, с ума сошел, такими диагнозами "кидаться". На этом его участие закончилось. Но чумолог Ирина Андреевна Фетисова со мной выехала на участок.
  
   Осмотрели мы первую старушку. Тяжелая очень. Температура под сорок. На наружной поверхности кисти левой руки картина, напоминающая флегмону: отек выраженный, покраснение кожи, болезненность, видна только небольшая как бы царапинка с застывшей капелькой лимфы, и нет никаких следов характерного сибиреязвенного карбункула с его типичными черными корками. Чумолог тут же сделала мазки из ранки и посмотрела их под микроскопом. Только гноеродная флора.
  
   Странно, заболела эта женщина, как нам сказал местный фельдшер, вчера. Не очень характерна для флегмоны такая быстрота наступления и нарастания интоксикации. Пошли смотреть вторую старушку, она умерла еще утром, до нашего приезда. У той на обеих руках типичная картина, черные струпы (корки), каждый диаметром в два-три сантиметра. Со слов фельдшера, она тоже заболела вчера (может, и приврал, понимал, что будут ругать за поздний вызов). Выявил я еще одного парня, правда, у него черный струпик небольшой оказался на пальце, состояние было легким.
  
   Я обоим больным ввел противосибиреязвенную антитоксическую сыворотку, основное средство для уменьшения смертельно опасной интоксикации. Самое интересное было - где мы её взяли? У нас ее не было. Пошли мы к местному ветеринарному врачу, а у него, оказывается, целый ящик этой сыворотки.
  
   Бутылочки по 100 миллилитров, резиновые пробки. Выпуск для ветеринарных целей. Правда, всё стерильно. Осторожно отсосал шприцем жидкость, стараясь не взбаламутить какой-то осадок на дне, ввел внутримышечно. И с диагнозом "сибирская язва, кожная форма" вывез в областную больницу. Там уже им назначили антибиотики. Позже мне объяснили, что старушка внесла в рану одновременно и сибиреязвенные бациллы, и гноеродных микробов, за счет которых возникло местное воспаление. Оно и задержало размножение возбудителя сибирской язвы. Это и спасло ей жизнь.
  
   Как я потом, в процессе эпидемиологического расследования, выяснил, у одного из местных жителей заболела лошадь, ее быстренько прирезали, мясо разделили между соседями. Две заболевшие старушки имели дело с сырым мясом, парень участвовал в разделке туши. Все остальные, особенно те, кому досталось уже свареное мясо, отделались только легким испугом. Об этом случае я сообщил председателю колхоза и ветеринарам. Они уже потом обследовали весь скот, выясняли, где и как могла заразиться та злополучная лошадь, провели прививки животным.
  
   В последующие годы встречи с больными сибирской язвой уже не удивляли. Хотя сложности всегда были, ведь это заболевание относится к категории особо-опасных инфекций и споры возбудителя входят в арсенал бактериологического оружия. Достаточно вспомнить панику в США в 2001 году по поводу рассылки неизвестными лицами пакетов "белого порошка" со спорами сибиреязвенных бацилл. Тревога была обоснованной, ведь от сибирской язвы тогда в Нью-Йорке погибло несколько человек.
  
   На Западе ее называют Anthrax
  
   Поэтому отвлекусь от воспоминаний и немного расскажу об этой инфекции. По
   международной классификации сибирская язва называется Anthrax (с греческого - "чёрный"). Так еще древние называли эту болезнь за черные корки, покрывающие места поражения на коже. Возбудителя увидел первым Роберт Кох в 1877 году, а позже французский микробиолог Луи Пастер создал вакцину против этой болезни.
  
   За что Всевышний разгневался на копытных животных (крупный и мелкий рогатый скот, лошади, олени, верблюды, антилопы), наслав на них Anthrax, не знаю. Но где бы ни жила вся эта скотина, там и "сибирка" случается. Неприятная особенность возбудителя в том, что, попав от больного или погибшего животного на землю, бациллы покрываются плотной и очень устойчивой оболочкой (споры). В почве споры могут сохраняться десятилетиями.
  
   Болезнь многоликая. Куда попадут споры (бациллы), там и "напакостят". Чаще всего встречается кожная форма болезни, когда возбудитель попадает на кожу человека с шерсти, шкур или навоза от больных животных, с загрязненной ими почвы. Бациллами "сибирки" можно заразиться при убое и разделке больного животного или сырого мяса, что чаще всего и наблюдается.
  
   Попав в царапины, ссадины, порезы или расчесы, споры прорастают, микробы начинают размножаться, выделяя очень сильный токсин. Это и вызывает тяжелое заболевание. Еще опаснее, когда "врага" заносит в легкие, кишечник... Понятно, что случаи заболевания людей чаще всего регистрируются в животноводческих зонах. По отчету Минздрава Казахстана, в 2005-2006 годы в стране было учтено 19 заболевших.
   Так что эпидемиологам и ветеринарной службе есть чем заниматься.
  
   "Сибирка" задает ребусы...
  
   Не всегда легко выяснить источник заражения человека. А ведь в этом первая и важнейшая часть расследования, которое проводит эпидемиолог в очаге инфекции. Однажды заболел пенсионер, житель поселка Чиили. Скота у него не было, с мясом или шкурами дела не имел, копался себе в саду и заболел "сибиркой". Дома побывали у него, жена ничем не смогла помочь в разгадке. Смеется, вот, мол, во дворе куры бегают, не от них ли дед заразился?
  
   В районной ветеринарной станции версию о возможном падеже скота где-то у соседей отвергли. Да и в поселке давно уже не было случаев ни среди животных, ни среди людей.
  
   Конечно, направился я в больницу. Слава богу, наш "герой" живой, разговаривать
   может. Веду "дознание". Где и как мог заразиться? Мы в недоумении, он тоже плечами пожимает. Говорит:
   - Мясо не варю, баранов не держу, вот только в саду кручусь, сейчас навозом
   удобряю деревья.
   - Стоп. А навоз где брали?
   - Да тут на одну старую ферму ездил, там давно никого уже нет, вот и накопал себе мешок навоза...
  
   Связались мы с ветлечебницей района. Там ответили: как будто бы на этой ферме несколько лет назад были случаи "сибирки" среди коров, потому и бросили те временные постройки. Значит, через тот дармовой навоз и заразился... И пришлось на райветстанцию выходить - с той фермой и с тем навозом что-то делать надо. Не исключено, и другие найдутся на "дармовое"...
  
   Или другой "ребус". В колхозном поселке заболели несколько человек. После долгого хождения по домам мне удалось выяснить, что здесь причиной послужила заболевшая лошадь. Нашли мы и всех, кто имел отношение к разделке туши или брал сырое мясо домой. Всем, по показаниям, ввели противосибиреязвенную антитоксическую сыворотку, взяли под наблюдение. Ветеринары провели свои мероприятия.
  
   Через пару дней, нам "на радость", новый случай. Причем, заболевшая женщина никакого отношения к той лошади не имела. В наших списках лиц из группы риска она не значилась. В разговоре ни с ней, ни с мужем ничего не смог выяснить. Живут бедно, денег на покупку мяса не было. В таких случаях говорят, "голову сломал", пытаясь разгадать сей ребус. Но на след выйти не могу. Вновь и вновь захожу в дома местных жителей, спрашиваю, упрашиваю, объясняю. Да, вроде бы и сами видели, что не шутка, умерла же тут женщина. На все вопросы один ответ: кайдам. Что-то вроде "откуда я знаю".
  
   Или где-то еще был (или есть) источник заражения, или я что-то не выяснил до конца. Ругаться бесполезно. Угрожать - тем более. Да и кого ругать и кому здесь угрожать?
  
   Помог случай. С моим шофером, Сашей Филатовым, зашли в магазин. Две местные женщины, бывшие там, увидев нас, тоже заговорили о заболевшей, и при этом упомянули, что её "бог наказал". Они думали, что мы не понимаем казахский язык. Мы поняли. И они вынуждены были нам рассказать, что та женщина нахально забрала кусок мяса, не заплатив за него. За что аллах, по их мнению, и наказал её.
  
   Мы пошли в тот дом, сказали мужу, что, мол, нам заболевшая все рассказала (использовав то, что мы услышали от их соседей). Дед перепугался. Оказалось, да, когда его жена заболела, он сразу и об аллахе вспомнил, и о божьем наказании, да и о милиции тоже... Всё по-быстрому закопал в конце двора. С его помощью мы и нашли те остатки костей и мяса. Наши страхи улеглись.
  
   Колхозный ветеринар заставил деда выкопать на том месте яму и всю землю в каком-то корыте залил карболкой. Мясо, правда, было в чём-то завернуто, но, для перестраховки, вдруг споры там образовались, провели такое обеззараживание.
  
   На то, что я сейчас изложил в нескольких предложениях, ушло два тревожных дня. Ведь, если был бы еще один, неизвестный нам источник, значит, можно ждать и новые случаи заболевания, и новые смерти...
  
   В конце лета и ранней осенью колхозные или совхозные полевые станы на несколько недель заполняли студенты - ударная рабочая сила по уборке риса и овощей. На один из таких станов привезли для питания тушу лошади, в наших краях конина была обычным мясом. Через несколько дней начали болеть студенты: "сибирка".
  
   Туша оказазалась зараженной. Прирезали заболевшую лошадь, не потрудившись пригласить ветврача для осмотра животного. Благо, что студенты пединститута народ гигиенически воспитанный был, после мяса сразу же мыли руки (речь, конечно, о поварах и тех, кто имел дело с сырым мясом). Возможно, это тоже сыграло свою роль, переболели одиннадцать человек, но легко. Раннее обращение, антибиотики и противосибиреязвенная сыворотка помогли. Шум, понятно, был на всю область.
  
   Лёгочная "сибирка"? Только ее и не хватало...
  
   И еще на память пришел случай. Уже после того, как я столкнулся в районе с больными "сибиркой", иначе говоря, уже понял, что это "добро" в наших местах водится и с чем это едят, поступило новое сообщение с другого участка, из поселка Берказань. Там подохла корова от сибирской язвы. Но и мы не могли остаться в стороне, вдруг там есть случаи заболевания и людей, во всяком случае, контактные с той коровой уж точно были.
  
   На помощь приехал врач из отдела особо-опасных инфекций облсанэпидстанции. Ветеринары выискивали всех контактных животных и сжигали оказавшиеся там в сарае сухие шкуры, подозревая, что они тоже могли быть заражены спорами сибиреязвенных бацилл. Мы прошлись по этому небольшому участку, узнавая, нет ли больных или, возможно, заразившихся людей.
  
   В это время местный фельдшер сказал, что в доме хозяев подохшей коровы со вчерашнего дня тяжело болеет женщина.
   - Нет, не беспокойтесь, у неё просто пневмония. Я ей пенициллин делаю.
   Мы с областным врачом тревожно переглянулись: не хватало еще, чтобы это оказалась легочная форма болезни. Я такие формы никогда не видел и, конечно, предложил областному врачу вместе посмотреть больную, он же поопытнее меня, все-таки в таком отделе работает. Но "областник" директивным тоном предложил мне сначала самому посмотреть и потом ему доложить о результате. Этого "консультанта" я оставил на улице, он даже в дом не захотел войти.
  
   Честно говоря, шел в этот дом, не чувствуя себя героем. В общем-то знал, что обычно человек от человека не заражается. Но слово "обычно" уже само вызывало подозрения. Все-таки, какие-то подобные случаи, значит, были. Но больше боялся ошибиться в диагнозе. Лёгочная "сибирка" вообще-то редко встречается, но "редко" еще не значит "никогда". Конечно, перед выездом полистал справочники, сейчас, пока шел к больной, усиленно вспоминал.
  
   Если у нее легочная "сибирка", что буду делать с ней? А если - нет? Ведь могу и ошибиться в диагнозе, а это серьезные последствия и для больной, и для оценки ситуации. Причем, для этой больной женщины счет, фактически, идет на часы. Заболевшие
   легочной формой сибирской язвы умирают в пределах 2-3-х суток. Об этом я помнил...
  
   Открыл дверь. Зашел в комнату. Больная лежит. Сразу замечаю, на умирающую не похожа. Уже слава богу. Недалеко муж, обращаюсь к нему:
   - Давно болеет?
   - Дня два-три будет.
   - Сегодня хуже стало, кашляет с кровью?
   - Лежит, сильно кашляет, дышать, говорит, трудно. Горячая. Но не хуже, чем вчера. Крови при кашле не было.
   - А как заболела?
   - Дня четыре назад, холодно было, ветер, а она побежала корову загонять. Наверно, простыла. После этого и заболела.
  
   Осмотрел я больную. Температура была, насколько помню сейчас, не выше 39 градусов. Сразу в уме прокрутил: если бы "сибирка", наверно, уже за сорок точно бы зашкалила. Простукал и прослушал легкие, да, пневмония есть. Оценил состояние. Не увидел я признаков тяжелой интоксикации. Если бы была "легочная форма", значит, быстро бы нарастала тяжелая интоксикация с заметным падением сердечно-сосудистой деятельности. Нарастали бы симптомы отека легких. Короче, эта женщина выглядела бы совсем по-другому. Тем более, что уже три дня болеет. На душе отлегло.
  
   От госпитализации она категорически отказалась. Обычная история: дети, скот, муж... То, что пластом лежит, это не про нее... Сказал местному фельдшеру, чтобы продолжал инъекции пенициллина и следил за состоянием сердца и давлением.
  
   Вышел на улицу, настроение солнечное. Даже обиду на "областника" простил, с апломбом сказал ему, что всё нормально, без паники. Обычная пневмония. Много позже
   я узнал, что этот областной "товарищ" по образованию врач, но ветеринарный. И что, поработав пару лет в отделе особо-опасных инфекций, "убедился", что знает, понимает
   и может работать не хуже медицинского врача. С чем и обратился в Министерство здравоохранения СССР с просьбой присвоить ему... диплом врача медицинского. В ответ пришел приказ Союзминздрава, вообще запретившего ветеринарам занимать должности медицинских врачей в медицинских учреждениях. Куда тот нахал исчез, не знаю, но из Кзыл-Орды он уехал.
  
   Вспышка "пневмонии" в приферменном поселке
  
   Осенью 1956 года меня направили на четырехмесячные курсы по эпидемиологии в Ташкентский институт усовершенствования врачей. В облздравотделе предложили на выбор путевку по инфекционным болезням в Алма-Ату или по эпидемиологии в Ташкент. Желание попасть в "Ташкент - город хлебный" взяло верх. Повесть А. С. Неверова с
   этим необычным названием, изданная в 1923 году, еще была на слуху.
  
   Я опять стал "студентом" на всю осень. Сезон был замечательный. Плов узбекский шикарный, виноград и прочие "дары природы". Один знаменитый Алайский базар чего стоил! Одним словом, Ташкент.
  
   К концу курсов в нашем институте прошла научно-практическая конференция. На кафедре эпидемиологии мне поручили выступить с докладом по Ку-лихорадке. Это название пришло к нам с английского языка: Q fever, от слова query - неопределенный, сомнительный, неясный. Болезнь, как непонятную лихорадку, впервые описали врачи в Австралии. Тема тогда была достаточно новой, о ней начали говорить и писать, но официально она еще не фигурировала в списке наших реальных инфекций.
  
   Намного позже мне попались такие данные: "Лихорадка Ку распространена во многих странах мира. В СССР с 1957 по 1985 гг. ежегодно заболевало лихорадкой Ку от 350 до 1477 человек. В России в 1989-1991 гг. переболело лихорадкой Ку свыше 1800 человек. Из 73 административных единиц страны болезнь была зарегистрирована в 50". В данном случае, интересно, что регистрация началась с 1957 года. Напомню, я с докладом выступил в 1956-м.
  
   Готовясь к докладу, я вспомнил о необычной вспышке среди работников на одной из наших молочно-товарных ферм. К концу лета в том же году участковый фельдшер на нашем районном совещании сказал между делом: у него более десяти человек почти одновременно переболели воспалением легких (мелкоочаговой пневмонией). Он добавил - люди благополучно переболели, что, мол, беспокоиться. Правда, удивило его то, что у всех больных был сухой и болезненный кашель. Обычно при явной пневмонии кашель влажный, с мокротой. По рассказу, в картину тифов "вспышка" как-то не укладывалось. Конечно, странной показалась групповая заболеваемость воспалением легких посреди лета, но диагностических анализов мы в то время не имели. Плечами пожали, на этом и забыли.
  
   На кафедре мне дали статьи по лихорадке Ку. И вычитал я, что от коров и овец можно заразиться этой лихорадкой через сырое молоко, при уходе за животными, которые, в свою очередь, заражаются от клещей (источник в природе - грызуны). Казахи никогда сырое молоко не пили. Этот вариант я исключил. Заразиться можно через пыль, при уборке навоза или скотных помещений. Пыли у нас хватало с избытком. При вдыхании зараженной пыли чаще всего поражаются легкие. Потому и развивается пневмония.
  
   Стоп, это же наш вариант. По описаниям, у части больных поражается не только легочная ткань, но и дыхательные пути (трахеиты, бронхиты). Больные жалуются на мучительный кашель, нередко уже в начальном периоде болезни.
  
   Совпадает с рассказом фельдшера? Очень. И последний штрих к тогдашним догадкам: возбудитель болезни, риккетсии Бернета (ныне их называют коксиелами) очень устойчивы во внешней среде. Они могут сохраняться ряд лет, например, в навозе и в загрязненных помещениях для скота. Стало понятным, почему болели только работники фермы, но не члены их семей: они сами заразились на работе, но лихорадка Ку от больного окружающим не передается.
  
   В общем, по всем данным, тогда, летом 1956 года, это была вспышка лихорадки Ку
   в нашей области. Она ни в какие отчеты, понятно, не вошла. Но я считаю её условно диагностированной мною и оставшейся только в моей памяти. Думаю, что случаи этого заболевания встречались и раньше, просто мы о них не знали.
  
   И всё это ясно вспомнилось, и понял я, что была у нас эта самая лихорадка. И в своем докладе я, конечно, этот пример привел, предположив, что в нашей животноводческой области эта болезнь встречается. Заодно рассказал, что нарушение элементарных правил на фермах, дефицит воды и т.д. этому вполне способствовали.
  
   Зав. кафедрой инфекционных болезней в институте был профессор Мусабаев. Этому деятелю, для которого наша столица Алма-Ата и колхозная ферма в одном из сельских районов Кзыл-Ординской области были почти "на одно лицо", выступил с критикой в
   мой адрес. Обиделся профессор на мои слова о дефиците воды, явной антисанитарии и возможности заболевания людей этой лихорадкой в нашей области. Мол, он недавно был в Алма-Ате, там прекрасно, там чисто и красиво. Профессор жил в гостинице и никакого дефицита воды не заметил. И в таком же духе еще что-то говорил. Это была речь советского чиновника в типично партийном стиле. Но тогда такая политика была. На дворе все же еще 1956-й стоял, всего третий год после смерти Сталина...
  
   А лихорадку Ку мы, в нашем паразитологическом отделе облсанэпидстанции, позже,
   в 60-х годах, одними из первых в Казахстане научились диагностировать, освоив новинку - сложный лабораторный анализ (реакцию связывания комплемента, РСК). Обычно ее применяли только в крупных лабораториях или научно-исследовательских институтах. И вскоре оказалось, что хоть в Алма-Ате, возможно, все и прекрасно, но наша ситуация была нашей ситуацией...
  
   Специалисты моего профиля могут спросить, причем тут паразитологи к этой лихорадке Ку? Дело в том, что по распоряжению Казминздрава, паразитологам республики было поручено заниматься сыпным тифом. Нас считали для этого достаточно оперативно подготовленными. В 60-х годах мы начали ставить новую по тем временам РСК для диагностики сыпного тифа. Получив все необходимые реактивы, заодно мы начали исследовать образцы сыворотки крови, которые нам присылали со всей области,
   и на Ку-лихорадку, и на некоторые другие риккетсиозы. Хотя всем этим должен был заниматься отдел особо-опасных инфекций. Но заведующая тем отделом многие годы руководила противобруцеллезной станцией. После присоединения этого учреждения к облсаэпидстанции и его преобразования в отдел ООИ, она всё равно больше занималась бруцеллезом. А раз я инфекционным арсеналом интересовался, она и не возражала.
  
   Но я опять перескочил из прошлого в будущее. Когда работал в районе, у нас вообще никакой лаборатории не было. В институте нас учили - хорошо собранный анамнез - это половина диагноза. Вторая половина диагноза - наблюдательность. Вот и крутились, расспрашивая и наблюдая. Фонендоскоп, и тот у меня был только простой, резиновый. Кстати, наши институтские профессора-терапевты старой закваски признавали только деревянные стетоскопы.
  
   Молодые уже и не знают, что такое МТС...
  
   В своих воспоминаниях я вдруг заметил явный уклон. В сторону инфекций. Но в те времена я, как главный врач районной санэпидстанции (позже я именовался Главным санитарным врачом района), конечно же, занимался не только спасением народа от инфекций. Была масса проблем и другого, гигиенического, толка.
  
   В нашем районе действовали, например, две МТС (машинно-тракторные станции). В страшные годы "успешной" коллективизации силовым способом были организованы колхозы. Сгоняли туда только бедняков, ибо середняков и кулаков поубивали или повыселяли в дальние края. Сохой хозяйство, даже коллективное, не поднимешь. Но технике в колхозах неоткуда было взяться. И летом 1929 года советская власть в лице всесильного тогда Совета труда и обороны повелела повсеместно создать МТС. Это были государственные предприятия-монополисты: всей сельхозтехникой владели только они. Колхозы ее арендовали, за что были обязаны платить. Не буду делать обзор всех этих МТС-ных дел. Но помню свой первый визит в одну из них.
  
   С моим помощником, Ким Костей, знатоком всех местных "объектов" и всех их "деятелей", мы обошли мастерские Сырдарьинской МТС в поселке Соло-Тюбе. Во дворе полюбовались на ждущую ремонта достаточно грустную технику. В грязноватой конторе поинтересовались журналом учета травм механизаторов и вместе с "хозяином" очень удивлялись, что он куда-то исчез... Собственно, это была большая механическая мастерская с небольшим набором не очень сложных станков. За час всё обошли и посмотрели. Акт обследования написали, предложения записали, директор МТС свой автограф приложил.
   - Ну что, доктора, приглашаю вас на обед ко мне домой.
   Я исподтишка смотрю на Костю, мне интересна его реакция.
   - А что, спасибо, всё равно обедать надо, столовой-то нигде нет,
   Это Костя одним махом отвечает и директору, и мне.
   По тем временам угощения были скромные, от пьянки мы сразу отказались, но по рюмочке "за знакомство" всё же приняли. Мне было интересно и посмотреть, как живет директор значимого в районе предприятия, и, главное, надеялся в домашней обстановке всё же более "по-товарищески" поговорить о делах. Я ведь почти ничего не знал о реальной жизни МТС.
  
   - Вы, наверно, думаете, что мы тут враги медицины? - после третьей кисайки чая широко заулыбался наш хозяин, видимо, очень довольный своей фразой. - Я понимаю, согласен, всё надо. Вот прислали нам из областного управления сельского хозяйства планы работ на этот год. Мы посмотрели цифры, ахнули. Да у меня действующих тракторов столько нет, чтобы всё это сделать. Еще в конце прошлого года мы послали в область наши цифры. Мало, что на них даже и не посмотрели "наверху", так недавно прислали "уточнения" и еще добавили.
   - В колхозах своей техники нет, они на сезон у вас арендуют?
   - Да, конечно. Тоже ругаются, мы же им областные планы спускаем, а им не по силам. Но платить обязаны. Многие в долгах, последнее подбирают, чтобы с государством расплатиться. На следующий год семенной рис будут просить, своего ничего нет, не остаётся.
  
   Тут я в тон добавляю:
   - Недавно в одном колхозе я был. При мне пацан, братишка тракториста, уселся на трактор и решил покататься, да на столб тут же налетел и что-то побил, короче, вывел машину из строя. Брат стоит рядом, ругается, потом махнул рукой и оба ушли домой. А трактор так и остался стоять на улице, подпирая столб и никому не нужный.
   - Верно заметили. Трактор же не колхозный, сломали, значит, нам чинить, и нас же еще и будут ругать, что дали им негодную технику. А платить у них всё равно денег нет. Вот и крутимся. Уж, извините, доктор, тут не до питьевых бачков...
  
   Много я в тот день услышал откровений. Ведь в официальной пропаганде только фанфары гремели в адрес советского колхозного строя... О том, как на деревне живут, в основном судили по кинофильмам типа "Кубанские казаки" или "Свинарка и пастух"...
  
   Да, МТС - это была еще одна форма государственной обдираловки для и без того небогатых наших колхозов. Директора МТС чувствовали себя главными фигурами в районе. Колхозы, как бедные родственники, правдами и неправдами получали в аренду сезонную технику, за которую не всегда могли и расплатиться. Потому сидели в долгах. Это приводило нередко к тому, что колхозникам на "трудодни" по итогам года почти ничего не перепадало. Зарплату колхозники не получали, вот и жили тем, что на своих участках вырастили, да за счет своей скотины.
  
   Для медиков тоже забот и работы хватало. Где техника, там и травматизм, был он и в мастерских МТС, и на полевых работах. Техника безопасности предусматривалась. По инструкциям. Но эти инструкции не очень влияли на травматизм, вернее, не снижали его. Чтобы обеспечить реальные меры, требовались большие деньги. Их никогда не было. Вентиляция, меры защиты, да кто об этом не на словах, а на деле, заботился? Работали больше и чаще по-кустарному.
  
   Я, которого еще недавно в стенах институтских накачивали профессора умными знаниями по гигиене труда, поначалу резво начал в этих мастерских порядок наводить. Акты и предписания писал. Снова приезжал, и опять акты и предписания писал. Штрафы наши были чисто символическими, максимум десять рублей. Других реальных мер у нас не было. Да и у кого они были, если говорить не о тогдашних "передовиках"?
   Разговариваю с главным механиком МТС:
   - Ваши токари работают без защитных очков. Почему?
   - Да искали мы их. Нет нигде.
   - Помещение тесное, вентиляции нет, травите рабочих
   - Нет, зачем травим? Видите, все стекла выбиты? Это для вентиляции.
   - А зимой что будете делать?
   - Застеклим и будем лета ждать.
   - И опять бить стекла?
   - Конечно.
  
   В институте нас никогда не возили в районные МТС. Понимали, что там показать нечего. Практику мы проходили на крупнейших заводах. Я, например, практику по кафедре гигиены труда проходил на крупных свердловских Верх-Исетском металлургическом заводе (ВИЗе) и Уралмашзаводе. Причем по месяцу на каждом из них. И с этим масштабом я попал в примитивные колхозные мастерские. Ходил как в антикварном магазине. Всё старое, всё древнее, примитивное. Рабочие - местные ребята после сельской школы механизации. Тихие. Нетребовательные. Рады были, что работа есть.
  
   Хирурги и сельские медики тоже без работы не оставались. В ряде наших колхозов занимались рисосеянием. Комбайнов не было. На больших рисовых чеках применяли жатки с тракторами. Но на участках, где после спуска поливной воды оставалась еще высокая влажность, техника не могла пройти. К тому же, трактор "прочесывал" поле по основному массиву, а углы оставались нескошенными. Да и просто торопились скосить рис, дабы быстрее отрапортовать.
  
   В общем, причин для привлечения массы народа на уборку риса было предостаточно. Поэтому уборку проводили и вручную, серпами. Сотни людей выгоняли (виноват - "привлекали") на рисовые поля осенью. Заготовку корма для скота, а это был камыш, тоже чаще всего проводили серпами. Потому и здесь травматизма было много. Не все умели владеть серпами. Зазевался, скользнул серп, и можно было остаться или без пальцев, или раскромсать кисть руки. По своей юности и наивности я пытался выходить на районное начальство. Посылал справки и докладные. Иногда оно, начальство, даже выслушивало меня. Со мной не спорили, поддакивали...
  
   Конечно, за три года работы в районе всё же что-то сдвинулось. И в стране произошли изменения. Колхозы переименовали в совхозы. Раньше колхозы считались коллективной собственностью народа. Вернее, членов колхоза. Теперь, без всякого напряжения, землю народную сделали землей государства. Никто этой экспроприации и не заметил. Весной 1958 года Верховный Совет СССР принял закон "О дальнейшем укреплении колхозного строя и реорганизации машинно-тракторных станций". МТС реорганизовали в ремонтно-технические станции (РТС), а всю их технику передавали или продавали в колхозы и совхозы. Но опять же, не бесплатно, чем еще больше "посадили" многие слабые хозяйства. Раньше за аренду платили, теперь за ремонт. По данным специалистов, ушло несколько лет, пока сельское хозяйство смогло оправиться после преобразований "по укреплению"...
  
   С другой стороны, совхозы стали государственными хозяйствами, поэтому власти стали больше уделять внимания и вопросам благоустройства, гигиены и охраны труда. Это был плюс. Но это было уже потом...
  
   Едем в Акмолинск (Целиноград)
  
   Летом 1956 года в Акмолинске, который Хрущев переименовал в Целиноград, а Назарбаев в Астану, собрали республиканское совещание. Проблема обсуждалась наболевшая - сельскохозяйственный травматизм.
  
   От нашей области поехали главный хирург облздравотдела, он же заведующий хиругическим отделением областной больницы М. Н. Ким; хирург из Аральска Житницкий; врач-травматолог областной больницы Пак Владимир Хиянович; главный инженер одной из МТС и я. Ехали поездом, долго, с пересадкой. Добрались до места уже поздно вечером. Поселили нас в школе. В каком-то соседнем магазинчике, который уже закрывали, еле выпросили пару бутылок водки. Мы-то рассчитывали, что нас, гостей, местные встретят хлебом-солью. Не вышло. Водка есть. Житницкий с собой привез аральских копченых лещей. Есть что пососать на закуску. Мы голодные. Даже хлеба нет. Идей тоже нет.
  
   Решили не мудрить. Сначала выпьем, идеи появятся. Выпили. Вспомнили, что в школе должен быть сторож. Пошли искать. Нашли. Живет по-соседству. Позвали.
   - Дед, нам бы хлеба. Мы же, как волки, голодные. Неделю ехали, ничего не ели. Водка есть, хлеба нет.
   - Так уже первый час ночи, где же я вам хлеба найду?
   - Подумай. Вот, угостись.
   - Спасибо, ребятки. Пойду, может, что и найду.
   Прошло минут пятнадцать, стучится. Принес-таки кусок хлеба. На радостях мы ему опять налили. Исчез дед. Прошло еще минут двадцать, стучится, опять хлеб принес. Куда ж деваться, за такую доброту еще налили. Так нам дед потом чуть не полночи скучать не давал, где-то хлеб изыскивал и нам таскал. Пока не сообразили, показали ему, что бутылки уже пустые. Покряхтел дед, покряхтел, но свои походы по изыманию излишков хлеба у жителей Акмолинска прекратил. Преподал нам тогда дед яркий урок того, что такое материальная заинтересованность в труде. Так и запомнил Акмолинск через того деда.
  
   Врач? Значит, помоги!
  
   В первые годы работы в районе старики часто ставили меня в тупик. Пригласят в дом, лето, жара, а больной старик - под теплым одеялом, да еще одетый и чуть ли не в шубе.
   У многих чаще всего одинаковая жалоба - "не потею". И больше ни на что жаловаться
   не хочет, только переспросит:
   - Ты доктор?
   - Да
   - Ты доктор, ты сам узнаешь, чем я болею, почему не потею (при высокой температуре часто кожа сухая и больной чувствует этот жар).
   И протягивает мне руку:
   - Тамыр ста (Держи пульс). Узын блесын (Сам узнаешь).
   Казахи-знахари (а они в те годы были во многих аулах) именно с пульса и
   начинали "лечить" больных аксакалов. Приходилось подстраиваться, иначе сразу авторитет потеряешь. Хотя пульс тоже о многом говорил.
  
   Получили к концу дня вызов (я дежурил по райбольнице). Срочно выезжаем в далекий колхоз "Амангельды" к старику, который пару дней не мог мочиться. При свете фары машины спешно листаю справочник, читая о технике катетеризации. Почему поехал? Да просто больше некому было ехать, я же дежурный по больнице, значит, я же и "скорая помощь".
  
   В другой раз ЧП случилось на дальних отгонных пастбищах. Весна, хоть еще и холодно, но, по прогнозам, вот-вот пойдет "большая вода" по нашей степной речке Сарысу. Мы возвращаемся уже домой. Мы - это я и совхозный фельдшер. И вдруг видим, наперерез нашей машине конник скачет. Значит, что-то у него срочное.
   Тормозим.
   - Вы едете в сторону метеостанции?
   - Да, в Кзыл-Орду.
   - На метеостанции скажите, здесь женщина родить не может, умирает. Пусть в город передадут, врач нужен.
   - А где она живет?
   - На том берегу. Отсюда километров десять.
   - А как туда добраться, я - врач.
   - Вы за мной езжайте, я дорогу покажу.
  
   Командую водителю - разворачивай, поедем туда. Он вместе с фельдшером взмолился сразу:
   - Даке, вот-вот вода пойдет, мы на том берегу останемся, сами знаете, тут мостов нет,
   а на машине мы через воду не проедем. Надолго можем здесь застрять.
   - Что же делать? Чабаны с голоду пропасть не дадут. Поехали...
  
   Оказалось, вызвали нас к 17-летней "первородке". Осмотрел её, пришел в ужас. Состояние тяжелейшее, родовая деятельность началась дня три назад, уже отошли околоплодные воды, мочевой пузырь раздут до пупа, сердцебиений плода не могу прослушать. В юрте холодно. Мы даже в телогрейках это четко чувствуем. Она же в одном платье, за занавеской, на куче камыша лежит, почти в бессознательном состоянии. Уремия уже, наверно, начинается.
   Пожилой чабан со старухой спокойно сидят, чай пьют.
  
   Мы целый год занимались акушерством и гинекологией на четвертом курсе института. Позже, во время летней государственной практики по акушерству и гинекологии в районной больнице я присутствовал при родах. Но там мы видели только нормальные роды. Да еще рядом с акушером. Тут же совсем другое дело.
  
   Да, думаю, попал ты, Давид Ефимович, в ситуацию. Даже катетера нет. Но мой фонендоскоп резиновый выручил. Нас в институте ругали, если стетофонендоскопом хотели пользоваться: соединение металла с резиновой трубкой ухудшало проведение звука, а значит, и их четкость. Вот и выручил меня (и пациентку) мой старенький резиновый фонендоскоп. В большой тазик несколько литров мочи набралось. Что мог, сделал. Ребенок родился мертвым, но молодая женщина осталась живой. Это было главным.
  
   И еще всем нам повезло. Мы успели обратно через еще сухую речку переехать. Добрались до метеостанции, и я радиограмму на имя заведующей облздравотделом передал. Да текст такой написал, что еще по дороге увидели летящий к тому чабану самолет санавиастанции. Честно, удивились мы ему. День воскресный. Ветер был сильнейший. Но и пилот, и врач-акушер из областного роддома не испугались. Нашли ту родильницу, привезли ее в город. И старик-чабан со старухою своей чай спокойно допили. Это тоже важно...
  
   Много позже наша заведующая областным отделом здравоохранения Софья Утегеновна Макашева с некоторым удивлением мне сказала, что телеграмму с таким текстом от неакушера (она сама по специальности была акушер-гинеколог) никогда не получала. Начальство обычно не торопилось похвалить, потому, не скрою, до сих пор приятно. Вот и запомнилось... И, конечно, главное - молодой женщине жизнь явно сохранил. Тут уже без громких слов...
  
   Однажды с фельдшером-помощником эпидемиолога Нам Валентином мы увидели в степи овец, которые паслись "сами по себе". Так не бывает, чабан никогда не даст разбрестись своей отаре. Значит, с ним случилось что-то неладное. Покружились мы по округе, и увидели чабана, лежавшего на земле почти неподвижно. Приступ сильнейшей боли типа колики, от которой он был в почти бессознательном состоянии. Что делать? Вызывать "скорую"? Где ее тут возьмешь за десятки километров при отсутствии всякой связи.
  
   У нас с собой был морфий, ввели ему, довезли до его юрты. Жену на нашей машине отправили собирать овец. Он проспался, приступ прошел, на следующий день мы уехали, убедившись, что чабан "в строю". Такую острую болевую колику мог вызвать камень в почках или желчных путях, возможно, у него язва желудка была, трудно гадать. Сейчас уже не помню детали того случая. На наш совет обратиться в больницу для обследования, он ответил: - а кто овец пасти будет?
  
   Его же словами я могу ответить и на вопросы мне - не стремился я в лечебную работу, но если никого рядом больше не было, приходилось помогать больным. Я был просто районным врачом с сельским уклоном. Потому всегда с собой и "мини-аптеку" возил. Это и были будни врача в сельской местности. Потому дома и книги были по многим отраслям лечебной медицины. Да и институтский клинический багаж знаний еще не успел выветриться из головы.
  
   Мой помощник, Нам Валентин Варфаломеевич, до прихода к нам успел поработать несколько лет в медпункте на острове Сахалин. Спокойный, не был любителем много говорить, привыкший к самостоятельной работе и потому для меня в ряде случаев был хорошим советчиком. Позже уговорил подать документы в Актюбинский медицинский институт. Лет десять он отработал фельдшером, и на мои уговоры только и отвечал, куда, мол, ему тягаться с десятиклассниками. Но я видел и понимал - хочет он и может стать врачом. После окончания института Валентин вернулся в Кзыл-Орду и работал терапевтом в городской поликлинике. Тоже приятно, что и я "руку приложил".
  
   У нас в райздравотделе была только грузовая автомашина (санэпидстанция вообще не имела своего транспорта), на ней я обычно и выезжал в аулы. В одном колхозе надо было что-то по линии санэпиднадзора провести. Я заехал в местный медпункт. И вдруг прибежал кто-то, сразу к фельдшеру:
   - Скорее, там лошадь парню лицо разбила!
   - Доктор, идемте вместе, наверно, там плохо! Это - фельдшер уже ко мне.
   - Конечно, поехали.
   Оказалось, лошадь чего-то испугалась и копытом ударила парня в лицо, разбила нижнюю челюсть. Это то, что мы с ходу успели понять. Ввели болеутоляющее,
   наложили повязку, уложили парня в кузов нашей машины, укрепили голову, чтобы ее сильно не трясло, и двинулись в город, благо до него было не более десяти километров. Вот и разберись, то ли я "санэпидстанция", то ли "скорая помощь".
  
   Мне вообще всегда "везло" на неожиданные случаи. В последний год моей работы,
   из-за нехватки у нас врачей, меня включали в список дежурных по райбольнице на субботние сутки. К тому времени у нас уже был "свой" райцентр в поселке Тасбугет. Больница приобрела приемлемый вид, штаты и кадры. Для меня суббота была выходным днем по моей основной работе. За дежурство нам не платили, бухгалтер говорила, что денег нет. Нет, так нет. Нас было к тому времени уже три врача, не считая нового заведующего райздравотделом Досмаилова.
  
   Стали мы богаче и на машины, их было уже три. И шофера боялись со мной дежурить - знали, что покоя не будет. Я никогда не мог отказать, когда из колхоза звонили и просили помощь. Ехали. И в ночь, и за десятки километров.
  
   Однажды с такого вызова привез в нашу больницу мужчину с сильными болями в животе. Я - за терапевта, вызвал нашего хирурга Малик-Айдара Байбусинова. Оба молодые. Вместе смотрим, не можем понять, что случилось. Анамнез неопределенный, жалобы размытые, боли на колики не похожи, но сильные. То ли где-то камень застрял, то ли язва дает себя знать. Он уже успел до нас обезболивающее принять, картину смазал. Состояние достаточно тяжелое. А уже поздний вечер, суббота, что будем с ним делать?
  
   Хирург предложил оставить больного до утра в расчете, что картина всё же прояснится более четко. Но если мы сейчас не знаем, что происходит, кто знает, что будет ночью или утром? Я предложил - везем в областную больницу, до нее километров 10-12. Приехали. В приемном покое дежурные терапевт и хирург больного осмотрели, тоже плечами пожимают. Молодые, может, чуть постарше нас. Каждый из них говорит, что больной не по его разделу. Предложил им вызвать гинеколога. Обиделись.
   - Забирайте больного назад, на месте будете наблюдать.
   Ситуация обостряется, начинаем спорить. Я говорю шепотом своему хирургу:
   - Быстро выходи, садись в машину и выезжай за пределы больницы, ждите меня за углом. А я пока буду спорить, тянуть время.
  
   Потом, улучшив момент, тоже выскочил. Мы уехали, оставив этого странного больного в областной больнице. Уехали, все-таки более спокойными за его судьбу, чем, если бы его привезли назад к себе. И такое бывало.
  
   Мне приходилось привозить тяжелых больных в областную больницу. Когда моих пациентов принимали опытные врачи (хирург Т. Долидзе, инфекционист Чун Сюн Ф., гинеколог М. Г. Егорова, педиатр Е. Ф. Ким и другие), был рад услышать их мнение. И никогда не спешил "убегать". Но тут привез тяжелого мужика, а мне говорят, вези назад. На погибель, что ли?
  
   В те годы не очень много было шума по поводу гриппа. В Свердловске, во время учебы, мне кажется, не было серьезных вспышек, эпидемий, пандемий и прочих массовых стрессов по этому поводу. Или мы были чересчур молодыми и крепкими, не помню. Но в какую-то зиму моей работы в районе столкнулся лоб в лоб с этой инфекцией. Я увидел воочию, что такое грипп.
  
   Да, тогда началась вспышка гриппа. В частности, "запылал" один из колхозов. Звонок местного фельдшера, сообщает - больных много. В это время приехал житель того колхоза и ко мне, просит поехать с ним, отец тяжело заболел. Собрал я свой чемодан с лекарствами и всякими принадлежностями и уехал туда, благо колхоз прислал за мной машину. Водитель просит начать с его семьи, отец тяжело заболел.
  
   Зашел я в дом, начал осматривать старика. Я боялся пневмонии, но тут послушал, в легких в общем-то нормально, температура зашкаливает, типичная картина гриппа. Осматривая старика, через плечо говорю сыну, что надо делать. Тот не отвечает. Я обернулся, а сын сам лежит на полу пластом, лицо горит, тело горит, на вопросы не отвечает. Только что он же со мной ехал в машине. Внешне я ничего не заметил, был вроде бы здоровый. Это был первый случай тяжелейшего гриппа, валившего с ног даже молодых парней, который я увидел и запомнил на всю жизнь.
  
   Были и анекдотичные случаи. Мой коллега и начальник однажды выехал на отгон. Пока ездил по чабанам, раздал все лекарства. Остался только фталазол в порошке, в те времена он был нашим оружием против кишечных инфекций и всяческих поносов. Что делать? Нельзя же уйти и сказать, извини, дорогой, у меня лекарств нет. Тогда зачем приезжал? Скандал и обиды будут. И коллега всем, независимо от диагноза, стал отсыпать порцию порошка с рекомендацией принимать "на кончике ножа" (чайных ложечек ни у кого не было) два-три дня. От фталазола в указанной дозировке вреда в любом случае не было... И к нему, как "приложение", совет срочно вызвать совхозного фельдшера.
  
   Невзначай материал для шуток подбрасывали нам и наши фельдшера, не всегда хорошо владевшие русским языком. Присылали они больных на консультацию и лечение, часто на клочке бумаги писали не очень вразумительный диагноз болезни. Например: "Головной фурункул на другой стороне от лба" (значит, забыл слово "затылок"). Были и такие диагнозы: "Хроническая беременность" (женщина срок предполагаемых родов переходила), "Болит спина", "Понос".
  
   И подобные "чудо-слова" часто можно было услышать от наших фельдшеров. По этому поводу мы могли пошутить, но никогда не издевались. Ребята работали в аулах и русские слова там быстро выветривались из головы. Население было казахское и
   говорили все только на казахском. И я всегда подчеркивал "знатокам", а попробуйте
   вы говорить на казахском, посмотрим, как у вас будет звучать.
  
   Или такой почти анекдот. К "санитарной" теме. В одной маленькой гостиничке для голодных клиентов открыли буфет. Утром соскочишь, надо по делам бежать, а тут еще и поесть охота. В таком буфетике перехватишь стакан сметаны с местной лепешкой или куском хлеба (а больше и нечего было), и до обеда живым вполне можно добраться. Однажды обратил внимание, как буфетчица стаканы моет. Воду приходилось приносить
   в ведре. Наливала немного в тазик и в нём полоскала ту посуду. Воду, понятно, не выливала, держала до следующих стаканов. Моё "санитарное" нутро взыграло, а в ответ получил:
   - Посмотрите, стакан же чистый, где вы видите грязь?
   И крутит стаканом перед моим носом. Ошметков грязи не было заметно, но от мало не мало жирной сметаны стакан холодной водой же не отмоешь... Этот случай всю жизнь вспоминаю. Смешно или не очень?
  
   Приходилось и в совхозных столовых "обедать". С таким же "комфортом". Да, сейчас можно "проезжаться" по тем "событиям". Мимо не проходил, показывал, учил, требовал, акты и предписания писал. Персонал для общепита и магазинов набирали обычно из своих же колхозных или поселковых домохозяек. Если умела хорошо считать, это считалось уже достаточным для должности повара или продавца. Ну а чтобы там халат или передник чисто белый был, или "санитарный режим" соблюдался, так на то и были работники санэпидстанции, ходили, проверяли. Наши замечания принимали как должное, а потом работали, как привыкли... На то, чтобы переломить ситуацию, ушли годы...
  
   Знаю, что и во времена моей работы, и сейчас, уже в XXI веке, всё пишут и пишут, нужен санитарный врач или не нужен, должен он быть врачом или хватило бы полицейского, учить его в медицинском вузе или что-то попроще для него придумать. Мол, "туалетной санитарией" заниматься, не надо иметь диплом врача. Так ведь "туалетная санитария", согласен, не для врача. Эти понятия как две непересекающиеся параллельные прямые. Это тоже самое, как врача в больнице заставить заниматься работой санитарки или медсестры. Если плохо, и врач вынужден будет что-то делать.
   Но это же разные уровни.
  
   В 1956 году я был на усовершенствовании в Ташкенте. На встрече с врачом по коммунальной гигиене Ташкентской городской санэпидстанции наш вопрос ему был о том, как он относится к "туалетной санитарии" и охота ли ему заниматься этим делом?
   Он нас высмеял. Для текущих дел есть помощники и горкомхоз. И сказал, что уже много лет занимается этим разделом гигиены, не жалеет об этом и что она, эта специальность, коммунальная гигиена, ему очень интересна, это работа для врача. "Не путайте гигиену с туалетной санитарией, это разные вещи". Впечатление от его рассказа, серьезного и восторженного, о своей специальности до сих пор во мне живет.
  
   Читая Альберта Швейцера...
  
   Прочитал книгу Б. М. Носика (2003) о легендарном враче Альберте Швейцере, всю свою медицинскую карьеру (1913-1954 годы, с перерывами) посвятившего работе в Габоне (Африка). Доктор писал: "Пациентов больше, чем я ожидал. ..Лекарства придут не раньше чем через три-четыре месяца, а между тем хинин, антипирин, бромистый калий, салол и дерматол почти на исходе...".
  
   И вновь мне вспомнились первые годы моей работы в аулах южного Казахстана, бесконечные разъезды по чабанским отгонам, зимовкам или аулам. И у нас набор лекарств при тогдашней бедности был не намного больше, чем описал Швейцер. В моем арсенале тоже была большая банка порошка хинина. Тот, кто не пробовал хинин, навряд ли знает, что такое горькое лекарство. Правда, вскоре мы начали получать другие препараты в таблетках против малярии. Но хинин хранил всегда. В те далекие военные и послевоенные годы разгула малярии трудно было представить сельского медика без хинина... Буквально недавно прочитал, что и в XXI веке этот препарат в борьбе с тропической малярией в Африке остается главным спасителем.
  
   Антипирин, как жаропонижающее, в те молодые мои годы тоже был в нашем арсенале. Салол долго был чуть ли не лучшим противопоносным средством тех лет. Позже появился бесалол (белладона с салолом), он не только дезинфицировал кишечник, но и снимал или облегчал болевые симптомы. И дерматол был всегда, кожных болезней встречалось предостаточно. Всё было почти как в Африке у доктора Швейцера... Если честно, то, конечно, нам было полегче, чем ему. Сам же я пишу, что возил с собой чемодан лекарств.
  
   Мы строим больницу
  
   В 1956 году фельдшер, заведующий участковой больницей колхоза "Бесарык" ("Пять арыков") Владимир Тен, уговорил колхозное начальство на строительство больницы по типовому проекту. Колхоз был сильный по тем временам, они успешно сеяли рис, хозяйство было прибыльным. Точнее сказать, председатель был энергичный и деловой человек. Он понимал, что там где люди, тем более, если они работают хорошо, нужно и для них что-то делать.
  
   Володя, молодой и не менее энергичный и пробивной, чем председатель, парень,
   где-то раздобыл чертежи проекта, выложил их тому на стол и заявил, что не уйдет, пока не получит согласие на стройку. В кабинете есть диван, будет тут ночевать, пока не получит согласие. Потом он рассказывал мне, что председатель сначала на такое нахальство широко и удивленно раскрыл глаза, а потом громко расхохотался.
   - Ёкнуло у меня где-то в селезенке или печенке, - вспоминал Володя, - подумал, сейчас он меня вместе с этим диваном, моим последним козырем, вежливо выбросит.
  
   Председатель был мужчиной крупным, сильным, да и авторитетным в области. Выставит из кабинета, значит, всё, гроб проекту. Жаловаться некому будет... Но произошло неожиданное:
   - Хорошо, правильно думаешь. Спать можешь идти домой, мы тут с бухгалтерией подумаем, проект оставь, посмотрю.
  
   Через несколько дней председатель пригласил Володю к себе.
   - Деньги нужны большие. В колхозе таких нет. Мы решили объявить стройку народной. Дам тебе нашу строительную бригаду. Стройматериалы, сам знаешь, доставать трудно. Это поручаю тебе. И еще - сможем финансировать при условии, что аппетит умеришь и строить будем только половину проектного здания. Думаю, для нас и этого хватит вполне. А ты своих медиков тоже привлеки к стройке...
  
   Казахи говорят, проси верблюда, получишь барана. Володя был счастлив. В душе не верил, что с его проектом посчитаются. Да, отказали в полномасштабной стройке, но и
   то, что удастся построить - уже успех. Это была "народная" стройка. Колхозные рабочие зарплату не получали, им, если не ошибаюсь, начисляли трудодни. И мы коллективом райздрава и райСЭС по выходным дням тоже выезжали туда. Персонал участковой больницы, кажется, вообще, не отдыхал. Дело было необычное, до этого нигде в области не отмеченное. В крупных колхозах примитивные больницы были, но чтобы строить их
   по типовым проектам?
  
   Володя оказался энергичным организатором. Вернее, доставалой. Правдами и неправдами он где-то и как-то выбивал и привозил строительный материал. Да, за полгода построили и ввели в строй половину здания, которое было предусмотрено тем проектом. Но когда построили, удивились. Столько было в нем помещений, так солидно и просторно по меркам тех времен выглядела больница, что приехал ее посмотреть председатель облисполкома Севастьянов. Он даже предложил этого необычного фельдшера наградить.
  
   Не успели. Заболел наш Володя инфекционным гепатитом (болезнью Боткина). Долго лежал в инфекционном отделении областной больницы. Выписался, решил отметить это радостное событие. Конечно, с друзьями да с рюмками. И вновь он поступил в отделение в тяжелейшем состоянии - печеночная кома. Домой уже не вернулся...
  
   В поездках разное случалось...
  
   Выезд к чабанам на отгонные пастбища за многие десятки и даже сотни километров всегда был связан с наличием автомашины и большим расходом бензина. Поэтому нередко выезжали бригадами. Не раз и я присоединялся, например, к ветеринарам. С
   ними было еще удобно и потому, что с голоду не пропадешь.
  
   Вот один из эпизодов. Только пришел рано утром на работу, как проснулся телефон.
   - Доктор, привет. Володин звонит. Мы завтра на отгон, на недельку. Нет желания с нами?
   - Зарплату мне платят не за желания. Конечно, поеду. Дел там для медиков всегда хватает, сами знаете.
   - Знаю, не первый раз с вами. Ветеринарам, как и медикам, дома не сидеть.
   - Завтра утром буду в вашей лаборатории. Спасибо за приглашение.
   - Ждем. Лекарств побольше берите, пригодятся.
   Тоже маленькая хитрость. Бригада областной ветеринарной лаборатории выезжает на дальние отгоны. Связи с городом никакой. И иметь при себе врача - спокойнее жить.
  
   Наутро, чуть свет, мы уже в пути. Хочется до дневной жары добраться до ближайшей фермы. Время незаметно уже к обеду. Проголодались, степной воздух аппетит хорошо нагоняет. До фермы добрались, остановились у чабана. Он нашу машину издалека увидел, тоже подъехал. Приглашает в юрту. А у чабанов днем только чаем угостят, бесбармак они вечером готовят. Смотрю, мои ветеринары с чабаном о чём-то недолго поговорили. И он уже барана тащит, хорошо его отара близко была. Тут же составили акт на списание, что баран нечаянно в яму попал и ноги переломал. Всё по закону. Освежевал чабан тушу, предложил бесбармак по такому случаю сварить. Но это ждать надо часа два-три. Нет, у нас времени в обрез, не можем ждать.
  
   Чабан отрезал нам кусок мяса, а ребята то мясо мелко порезали, залили уксусной кислотой (70%). Так в наших местах корейцы готовили острое блюдо из рыбы по названию "хе". В данном случае в дело пошла баранина. Долго не стали ждать, уксус быстро "сжигал" мясо и оно становилось мягким и как бы готовым. Достали из запасов спирт. Всё, обед - готов. Как же с ветеринарами было не выезжать, если представлялась возможность?
  
   На территорию отгонных пастбищ нашего района со стороны Карагандинской и Джезказганской (ныне - единой Карагандинской) областей заходила небольшая степная речушка Сарысу. Она летом нередко пересыхала, но в период весеннего таяния снегов в верховьях была достаточно полноводной.
  
   Однажды, опять же с ветеринарами, мы оказались возле сухого в то летнее время ее русла. Хотели сделать привал, на костре вскипятить чай, но воды для питья почему-то они не взяли, домой уже ехали. Рисковые были товарищи. Для охлаждения двигателя фляга с водой была. Для себя не побеспокоились в расчете на чабанов. И Володин предложил на песчаном дне сухого русла речки копать яму. Нашли неподалеку небольшую излучину русла, в таких местах скорее можно ожидать скопившуюся под песком воду. Углубились мы не более метра, когда в ямке начала появляться вода. А так как здесь был песок, то грунтовая вода, фильтруясь через него, оказалась вполне пригодной для чая. Был соблазн копать поглубже, но могла появиться соленая вода. Просто сидели рядом и кружкой зачерпывали набегавшую лужицу чистой воды. Так и набрали воды для чайника и руки помыть. В этих сухих краях, когда была вода, большей радости и не надо было.
  
   Сарысу, чабанская речка...
  
   Я мельком упомянул небольшую нашу речку Сарысу. Как можно пройти мимо, если у нас рек в области было "раз-два и обчёлся"... Начинается она у северного соседа - где-то
   в горах на территории Карагандинской области. И попадает к нам на правобережье
   Сыр-Дарьи, примерно по западному краю пустыни Бетпакдала. В долине этой речки, шириной до нескольких километров, выпасались отары овец Сырдарьинского района, в котором я начинал врачевать. В общем, чабанская речка...
  
   Длиной она где-то 700-800 километров. Устав мотаться по нашим сухим местам, впадает в озеро Телеколь. Питалась она, в основном, за счет зимних снегопадов. Как начинает снег таять, так и река водой полнится. Понятно, что полноводье можно было ждать только весной. А к лету в наших краях от реки оставалось только почти сухое русло. Мне много раз приходилось бывать в тех чабанских местах, но ни разу не попадал на воду. Правда, однажды водитель нашей грузовой машины, дабы километры сэкономить, не добравшись до моста, решил посуху переехать русло. А под верхним слоем песка вода всё же была. Пришлось потом окрестных чабанов звать доктора спасать, машину вытаскивать...
  
   Геологи подразделяют территорию Казахстана на восемь водохозяйственных бассейнов. Один из них это Нура-Сарысуский бассейн. Нура в Карагандинской области и потому мне не очень интересна. А Сарысу - речка двух областей. Эта речка, чабаны, инфекции - памятная для меня "троица" многих моих будней в том краю.
  
   И уже почти некогда было мне вспоминать институт, где нам рассказывали совсем о других "материях". Это там мы на четырех курсах институтской жизни детально, подробно, усердно изучали основы марксизма-ленинизма, историю партии большевиков и даже политэкономию... Вот зачем мне, будущему врачу, непонятную политэкономию преподавали? И потому не было времени, чтобы подробно изучить ту же сибирскую язву...
  
   Мы "разжились" собственным помещением
  
   Я уже писал, что в 10 км от Кзыл-Орды, вверх по течению Сыр-Дарьи, строился большой гидроузел. Строили его пленные японцы, заканчивали строительство плотины уже местные рабочие. Для них и возник там крупный, по районным масштабам, поселок с нехитрым названием "Плотинстрой".
  
   Строили много лет, наконец построили, сдали, соответственно торжественно отметили. Рабочие-строители разъехались. Осталось много свободных помещений. И центр нашего Сыр-Дарьинского района перевели в этот поселок. Стал он называться Тасбугет, в честь построенной здесь "каменной" плотины. Была здесь поселковая больница, мы изменили ее статус на районную. Райздравотдел наконец отделился от нас. А в одном из бараков, где раньше жили японцы, мы разместили нашу районную санитарно-эпидемиологическую станцию. По тем временам это был шикарный подарок для нас. Я начал выбивать штаты и оборудование для санитарно-гигиенической и бактериологической лабораторий. Всё это случилось в мае 1958 года.
  
   И сразу - казус. "Под занавес" начальник общепита стройуправления в Тас-Бугете, не привыкший, чтобы его плотно "опекали" санитарные работники, решил разобраться с нами. Подобные торговые деятели, по понятным причинам, обычно были накоротке с местным начальством и считались, как правило, только с их мнением. А тут, понимаете ли, я посмел посягнуть на его авторитет. В общем, этот самоуважаемый товарищ поехал
   в Кзыл-Орду, зашел жаловаться к главному врачу областной санэпидстанции Иде Михайловне Боруцкой. Она была очень грамотная, вежливая и в то же время достаточно жесткая и справедливая женщина. Она нам рассказала о состоявшемся между ними коротком разговоре:
   - Молодой совсем главный врач райсанэпидстанции, только еще начал работать, а уже пришел ко мне с требованиями и предписаниями. Я же руковожу общепитом района, а он совсем не считается с моим авторитетом, протокол на штраф составил.
   - Скажите, вы советскую власть признаете?
   - Да, конечно, да...
   - Так вот, главный санитарный врач в вашем районе представляет советскую власть.
   И вы обязаны выполнять его предписания. Есть вопросы?
   - Извините, нет...
   А я тогда подумал, хорошо, что этот деятель жаловаться в облСЭС поехал. Мог бы в райком партии. Как же, хорошего человека обидел. Штраф выписал. Было бы мне...
  
   Итак, прощай "Сырдарья"!
  
   Летом 1958 года я перевелся в областную СЭС, оставив после себя фактически вновь созданную районную санэпидстанцию. Мне на смену приехал выпускник, кажется,
   Алма-Атинского мединститута, Актай Бакиров.
  
   Теперь меня ждали уже командировки по районам области, от южного поселка
   Яны-Курган, вернее, от самой юго-восточной точки района - совхоза "Талап", до Арала
   и, почти пограничной с Актюбинской областью, станции Саксаульская. Сменил и специальности: поработал терапевтом и инфекционистом, остановившись на увлекших меня паразитарных и тропических болезнях. Итак, до свидания "Сырдарья", как мы называли свой район! Здравствуй, область!
  
   Конечно, многое забылось. Три года работы в районе, это три года самых разных эпизодов. Обо всех не расскажешь. Но сидят они где-то в глубине подсознания, время от времени вдруг выскакивая на поверхность памяти. Эти три года были и контрастным периодом моей жизни: резкий переход от беззаботной студенческой жизни в большом городе к ответственности по полной за здоровье населения большого, но трудного, сельского, района. Всё было в новинку, всё явно гвоздем вклинивалось в какие-то мозговые клетки...
  
   И, конечно, вспоминаю с благодарностью коллектив медиков района, с которыми вместе работали. Это сегодня кажется, как всё тогда было примитивно и просто! Не работали в нашем районе доктора наук и не свершались мировые открытия! Не приезжали шустрые корреспонденты-журналисты в поисках сенсаций или душещипательных эпизодов из жизни сельских медиков...
  
   Жизнь текла своим чередом. Рождались и умирали люди. Жили и работали, строили ту жизнь, которую сегодня продолжают и улучшают их потомки. Но представить сегодня условия и возможности жизни тогда, в тех условиях, новым поколениям, думаю, далеко не просто.
  
   Ученым-медикам периодически присуждают Нобелевские премии за великие научные открытия. Но в числе лауреатов этой самой престижной премии и врач Альберт Швейцер, не сделавший великих открытий, но жизнь посвятивший оказанию медицинской помощи людям в джунглях далекой Африки. Там, где условия и возможности жизни и медицины были далеки от "европейских стандартов"... Там, где люди нуждались во врачебной помощи, где свирепствовали инфекции и детишки появлялись на свет только для того, чтобы вскорости уйти...
  
   Никогда я не считал для себя эти три года работы в сельском районе годами потерянными. До сих пор уверен, я многое там понял и многое получил. Возьму на себя смелость утверждать, что помогал и помог многим жителям аулов и чабанских стойбищ сохранить здоровье и жизнь. В этом - главный смысл и главная цель работы врача, где бы он ни трудился. Пусть мои слова сейчас звучат "громко", но дело не в каких-то особо подобранных словах. Врач для сельских жителей района был нужен. Я был в первый год работы почти единственным врачом там. Затем нас стало несколько. Но это уже перед самым моим уходом из района. Честно работал, с полной отдачей. Хорошо или плохо -
   не мне судить. Но люди говорили "рахмет", и это радовало! И жалоб на меня никогда не было. Это тоже радовало...
  
  
   0x01 graphic
   Коллектив медработников Сырдарьинского района. 1956 г. Слева стоит - зав.райздравотделом Алексей Семенович Алексеев, хирург; Барабанова (клх Абая); Толоконникова Таисия, инспектор райздравотдела; Чекурина (Берказань); врач Владилина Луста (Соло-Тюбе); Нарымбетов (клх 1 Мая); Ким Константин Михайлович, помсанврача райСЭС. Сидят: слева Молдраимов (клх Амангельды); Давид Генис, райСЭС; Жанпеисов; Куатов (сидит справа); Лежит: фельдшер Кудайбергенов. К сожалению, имена многих уже и не помню... (Фото Д. Гениса).
  
  
   Но подчеркну, я не был один. Пусть мои районные коллеги-медики не были врачами. Они - сельские фельдшера и акушерки, принимали на себя "первый удар". Они были моей правой и левой рукой. Я их многому учил, но и от них многому учился, прежде всего жизненному опыту и совместной работе в, не побоюсь этого слова, экзотической обстановке тех времен и условий для меня.
  
   В институте, с 4-го по 6-й курсы, я был членом бюро, а затем и секретарем, т.е. руководителем комсомольской организации нашего курса, а это около 120-ти студентов. Однажды секретарь комитета комсомола нашего факультета сказала, что они меня считают лучшим курсовым секретарем. В те времена всё это было достаточно серьезно и котировалось высоко. И на курсе меня уважали. Не верите? Хотя бы вот такой аргумент:
   в пьянках наших я участвовал и от меня никогда не отгораживались. Значит, был "свой среди своих"? Но сейчас я вспомнил об этом потому, что фактически тогда и начал нарабатывать свой личный опыт общения с людьми, пусть с ровесниками, но и коллективом.
  
   И когда прибыл на работу, понял прежде всего, что меня опять ждет коллектив. Это и маленький коллектив - моя санэпидстанция, и большой коллектив - медики района. И здесь уже не ровесники-студенты, а были взрослые, семейные, жизненно опытные люди. Хватило ума не брать сразу на себя всё верховное командование. Понял, главное, чтобы каждый имел свое поле действия и ответственности. Значит, не надо их опекать по мелочам. Сразу же отказался от диктатуры: всегда слушал мнение помощников,
   что-то серьезное обсуждали вместе. Заметил, чувство самостоятельности повышало и добросовестность, и результаты работы. Без красивых слов у меня что-то не получается сейчас сказать, но мне важно и нужно было показать каждому из моих помощников, что они не просто исполнители, а что они на своем месте и ведут свой раздел работы, Они не только должны, но они и могут, и они делают...
  
   ...Вдумчивый, серьезный и державшийся с какой-то врожденной солидностью фельдшер из колхоза "Первомайский" Турганбай Нарымбетов. Он много мне рассказывал о жизни и обычаях казахов. Всегда задавал вопросы по медицине или каким-то случаям из его практики. В одну из моих ночевок у него в доме, он затеял со мной разговор о дифтерии. Меня поразили тогда его представления о клинической картине этого страшного заболевания, вызывавшего смертельное удушье заболевшего. Правда, что-то
   он путал, что-то пытался понять по своему. И в очередной приезд я подарил ему книгу
   по дифтерии из моей библиотеки. Однажды спросил, почему не поступает в медицинский институт. Из него вышел бы хороший врач.
   - Не могу, - ответил он, - мать старая, оставить ее нельзя. Брат умер, его жене и двум детям я должен помогать.
   Не каждый человек способен пожертвовать своей судьбой ради близких...
  
   Как не вспомнить колхозного фельдшера Изтелеуова, всегда ходившего в зимней шапке, лечившего больных, не слезая со своей лошади, и тщательно мывшего руки по любому поводу. Он был старше нас всех, но никогда это не подчеркивал, слушал и делал, что мы советовали. Это ему принадлежали диагноз "хроническая беременность", который он поставил беременной, переходившей установленные ей акушеркой сроки родов. Это
   он однажды забыл слово "затылок"... По-русски говорил плохо, на наши дружеские шутки отвечал улыбкой, а за дастарханом пил только чай. На водку не соглашался... Но добросовестно исполнял обязанности колхозной "поликлиники".
  
   Еще с военных лет работала Барабанова фельдшерицей в колхозе имени Абая. Это на ее вызов в связи с подозрением на случай брюшного тифа я впервые выехал туда вместе
   с доктором Чун Сюном, областным инфекционистом. Это он мне скажет в этой поездке: "бумаги брось, приходи в мое отделение, дам тебе палату, будешь знакомиться с инфекциями не только по учебникам". Это он меня "сделал" инфекционистом и паразитологом.
  
   На первую районную конференцию в августе 1955 года пришел мальчик, которого я попытался выставить. А он робко заявил: - Я не мальчик, я - фельдшер, меня прислали к вам на работу. Через месяц этот "мальчик" Кудайбергенов (с казахского - "Данный богом") приехал, ростом чуть не под два метра, так он ухитрился вырасти всего за такой короткий срок.
  
   Смотрю на давнее фото моего производства. Фельдшер Молдраимов из колхоза "Амангельды". С ним мы когда-то вместе боролись за жизнь детей в очаге кори на участке "Кырккепе"... Не раз приезжал в его колхоз, всегда было нам чем вместе заниматься. На фото еще многие и многие мои коллеги и помощники тех далёких лет. Соратники по работе и свидетели моей молодости. Вот сочинились вдруг простенькие строчки:
  
   Давно всё это было,
   Но память прошлых лет,
   Хоть жизнь проплыла мимо,
   Уйти не может, нет...
  
  
   См. далее: Глава 3. Как всё начиналось...
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"