Заметки врача: сорок лет в пустынях Казахстана. Глава 3
Давид Генис
Глава 3. Как всё начиналось
Всё это было, было, было,
Свершился дней круговорот.
Какая ложь, какая сила
Тебя, прошедшее, вернет?
А. Блок. 1909
Годы довоенные. Важное событие - я родился...
Мой новорожденный крик первыми услышали акушерки родильного дома на Украине, точнее - в городе Харькове. Это значимое событие случилось 30 августа 1931 года. Мама не работала, занималась моим кормлением, воспитанием и прочими процедурами, положенными для первого сыночка. Потому без мамы я себя не мыслил ни минуты. Когда она уходила в магазин, объясняла, что скоро вернется и чтобы я не боялся. Я согласно кивал головой. Конечно, не буду бояться. О чем разговор?
Мне 3 года. 12 ноября 1934 г. Харьков (Украина).
Но уже через несколько минут после ее ухода я залазил на широкий подоконник нашего единственного в квартире окна. Смотрел на широкую улицу Журавлевку, и тут
же начинал реветь. От мысли - а вдруг мама не вернется? Может, она где-то заблудилась
в каком-то далеком магазине? Или забыла где наш дом? Энергии во мне было много, реветь я мог до тех пор, пока не слышал звук открываемого замка.
Из довоенного детства сохранилась только одна моя фотография от 12 ноября 1934 года. Мне - чуть больше трех лет. Я заботливо одет в зимнее пальтишко с поднятым воротником. Поверх него шарфик, чтобы не дай бог не простудился. Симпатичный и пухлощекий паренек с коробком спичек в правой руке и каким-то колечком в левой. Почему я со спичками, не знаю. Думаю, что-то в этом было.
Моя старшая сестра совсем маленькой, в возрасте 11 месяцев, умерла от скарлатины еще до моего рождения. И потому, когда я тоже заболел скарлатиной, мама категорически отказалась меня отдать в больницу. К нам приходила милиция, папу хотели уволить с работы. В те годы эту болезнь считали очень заразной и легко передающейся через "контактных" лиц. Строгий карантин наводили даже с помощью милиции. Должность была невеликой: папа работал на заводе N183 кладовщиком. Но в те времена эта угроза звучала страшно: устроиться на работу было трудно. Поэтому на время моей болезни папа ушел на другую квартиру. Советская власть в лице милиции и участковых медиков успокоилась. Так я приобрел первый "опыт" встречи с инфекцией.
Перед самой войной, в 1941 году, окончил 2-й класс с Похвальной грамотой. Почему запомнил эту Грамоту? Она оказалась единственным сохранившимся у меня документом, подтвердившим, что я до войны был истинным харьковчанином.
Харьков, один из крупнейших городов Украины, её первая столица советских времен, остался в моей памяти очень короткими эпизодами. Помню своеобразный памятник архитектуры 30-х годов - громадное здание Госпрома (Дом государственной промышленности), Южный вокзал. Во время войны разбомбили Дворец пионеров, куда нас, школьников, водили на театральные постановки. После войны на его месте разбили большой сквер.
В памяти сравнительно небольшое двухэтажное здание из красного кирпича. Это школа N 146 в районе Журавлевки, где учился в первых двух классах перед войной (1939-1941 годы). В 1959 году приезжал в Харьков, сфотографировал её, но умудрился это фото потерять. Много позже в интернете нашел что-то совсем другое: под этим номером числится средняя общеобразовательная школа, открытая в 1981 году и расположенная на проспекте Людвика Свободы. Значит, старую школу снесли или перенумеровали?
Эпизод из той жизни: мы, ученики, перед началом уроков выстраивались возле дверей нашего класса и только по звонку, под надзором учительницы, по одному заходили в класс. И был один ученик, который постоянно ко мне придирался. Он каждый раз старался сотворить какую-нибудь пакость, толкнуть, выбить портфель из рук. Ему явно нравилось быть "героем" перед одноклассниками. Пацан был крупнее меня, и я не жаловался учительнице, молча терпел. Но однажды прорвало. Рядом в очереди стояла девочка, с которой я сидел на одной парте. Видимо, это придало мне злости. Я своим портфелем так отлупил этого нахала, что мою маму вызвали в школу, я попал в категорию хулиганов. Но тот "герой" больше меня уже никогда не трогал. К тому жесоседка меня сильно зауважала, о чем поспешила сообщить.
С соседскими мальчишками Журавлёвки, где мы жили на частной квартире, я целыми днями где-то "пропадал". Однажды мама меня за это решила наказать и заявила, что домой больше не пустит. Я угрозу воспринял вполне серьёзно, ревел во всю, дабы вымолить прощение.
Не забыли про этот город авторы известной книги "Двенадцать стульев" Илья Ильф и Евгений Петров. Один из героев этого сатирического романа, охотник за стульями, в одном из которых были спрятаны бриллианты, отец Фёдор, отписал своей жене, матушке Катерине: "Письмо отца Фёдора, писанное им в Харькове, на вокзале, своей жене".
Читал, что на перроне вокзала отцу Фёдору даже памятник установили...
После 22 июня 1941 года...
Впечатлений о начале войны не сохранилось. Запомнил только те времена, когда война приблизилась к нашему городу. Харьков бомбили не раз. Начинали заунывно выть сирены. Мы всей семьей неслись через улицу. Там, в небольшой пекарне, был обширный подвал, служивший бомбоубежищем для всех окружающих соседей. Подвал был в пекарне, но пахло только сыростью и мышами.
Особенно запомнил большую ночную бомбардировку, возможно, где-то перед нашим отъездом. Я ухитрился остаться дома и, устроившись на подоконнике, смотрел - небо было в лучах прожекторов, осветительных ракетах на парашютах, которые сбрасывали немецкие самолеты, разрывах снарядов зениток. Для мальчишки - зрелище. А у родителей была истерика. Они бежали с моим братишкой и решили, что я унесся вперед. Налёт ведь происходил ночью. Меня хватились только в бомбоубежище.
Говорили, что Южный вокзал уже не действовал, немцы где-то перерезали пути. А мы с братишкой Борей всё пытались представить, как это какие-то "немцы" смогли перерезать рельсы? Это же какие у них были ножницы? И почему им разрешили это сделать? Хотя, конечно, мы уже понимали, что происходит что-то необычное, страшное. Смутное чувство страха добавляли измученные и хмурые красноармейцы. Они почему-то цепочкой по обеим сторонам улицы, вдоль домов, уходили на восток. Они отступали, уходили... Жители также хмуро и молча провожали их взглядами. Не помню, чтобы кто-то им выносил еду или воду. А они шли и шли, много дней и ночей. И все - на восток. Армия оставляла город... Еще одно детское впечатление тех лет: мелкие магазинчики и ларьки оказались без продавцов. И люди начали растаскивать всё, что там оставалось.
В интернете я прочитал о последних днях города Харькова (Вохмянин В., //dalizovut.narod.ru/okkup/ch_sep1941.htm.): "То, что фашисты придут на харьковскую землю, да еще так быстро, до сентября 1941 года, могло привидеться лишь в страшном сне. Но уже 18 сентября гитлеровцы взяли Полтаву. 20 сентября их передовые части вышли на Харьковщину и заняли Красноград. Еще 16 июля над Харьковом появился немецкий самолет-разведчик. Покружил над городом и улетел. С 20 июля немцы летали над городом уже ежедневно: нагло, на большой высоте, в одно и то же время...".
Это я тоже помню: высоко в небе, как казалось, постоянно, летал одинокий самолет. Возможно, они сменяли друг друга, но самолет в небе всегда висел. Зенитки молчали, дабы не выдать своего места расположения. Мы даже иногда и звук мотора тех нудных
самолетов-разведчиков слышали. А взрослые переживали - этот немецкий самолет над головой "давил на мозги", его воспринимали, как хозяина положения...
"...Первый авианалет вечером 27 июля застал врасплох. Шестого августа немцы совершили второй авианалет. 14 августа город подвергся третьей бомбежке. Немцы перешли к ночным бомбежкам -- более жестоким и разрушительным. 22 августа 1941 года был четвертый (и первый ночной) налет на город. Зенитки вступали в бой постепенно: Бавария, Холодная Гора, станции "Балашовка" и "Левада" (с этой станции мы позже эвакуировались. - Д.Г.), сад Шевченко. Целью налета был центр города. 31 августа девять бомбардировщиков совершили второй ночной налет. Он был сильнее предыдущих и на долгие годы оставил след в моей памяти. Сбросив осветительные бомбы, фашисты сделали три захода, обрушив фугасные бомбы на город, основная масса их накрыла жилые дома. Жертв оказалось много...".
Возможно, именно этот жестокий авианалет с массой осветительных бомб я и наблюдал из нашего окна, отстав от родителей.
"...Начинался сентябрь, который принес еще больше горя и несчастий. Налеты следовали все чаще и стали массированными. С целью деморализации населения бомбили уже не только заводы и важные объекты, но и прилегающие районы, и центральные улицы. Под бомбами проходила и эвакуация города. 25 октября 1941 года центр Харькова опустел. По безлюдной улице Карла Либкнехта (ныне - Сумская) сквозь моросящий дождь медленно ехали чужие мотоциклисты. Под сапогами немецкой пехоты хрустели осколки стекол, битый кирпич и патронные гильзы. Позади были четыре месяца Великой Отечественной войны. Впереди -- фашистская оккупация".
Талон на эвакуацию в эшелон беженцев. Харьков, ст. Левада, сентябрь 1941 г.
Выдан исполкомом Кагановического райсовета д.т., г. Харьков
Вернусь к своим воспоминаниям. Уехала наша семья в конце сентября или в первых числах октября 1941 года. Сохранился у нас эвакоталон на посадку в эшелон беженцев: "Эшелон (номер не указан). Посадочный талон N 2495, вагон N 43, отправление
30 сентября 1941 года со станции Левада. Выдан исполкомом Кагановического райсовета д/т г. Харькова". Этот кусочек картона означал путевку на спасение жизни. Его сохранили мои родители. Теперь он хранится в нашей семье. Как талисман на жизнь, переданный родителями...
Мы уезжали, как говорили взрослые, с одним из последних эшелонов через Северную товарную станцию (станция Левада). Накануне ушел эшелон N 38 с беженцами. Наш эшелон N 39 ушел из Харькова на следующий день. Через некоторое время он остановился посреди поля и простоял несколько часов. Позже, когда мы наконец медленно двинулись вперед, через широко раскрытые двери нашей теплушки мы увидели лежавшие под насыпью разбитые вагоны. Это были остатки предыдущего эшелона N38, который разбомбили немецкие самолеты. Людей уже никого не было видно. Было тихо, пустынно и страшно... В нашем вагоне установилась тишина, даже малые дети не плакали. Зато многие взрослые или плакали, или, насупившись, молчали. Помню это потому, что не столько нас, детей, пугали разбитые и лежавшие под насыпью вагоны, сколько именно слезы взрослых. Когда плачут взрослые - это страшно...
Через какое-то время на бреющем полете вдоль нашего эшелона пролетел немецкий самолет. Он не стрелял. Перед глазами до сих пор лицо пилота в очках и шлеме. Паника взрослых в нашей теплушке передалась и нам, детям. Ждали налёта бомбардировщиков. Обошлось. В том составе были только беженцы, и их всех разбомбили. В нашем была военная техника и красноармейцы, это фактически был состав с отступающими
войсками. И, по какому-то "чуду", наш эшелон всё же избежал разгрома.
И еще об одном чуде, но уже без кавычек. Именно в тот, разбитый, эшелон у нас были посадочные талоны, но из-за моего "хулиганства" мы с ним не уехали. Что это было за "хулиганство"? С товарищем-соседом, он перешел в 4-й класс и был потому для меня лидером, Юркой Кулешовым, мы решили бежать в партизаны. Собрали немного сухарей
и рано утром (накануне дня, когда мы должны были уехать?) убежали из дома. Добрались до лесопарка (северо-восток города), переходившего в лес, и пошли туда искать партизан. Бродили целый день до вечера, явно заблудились, устали. На наше счастье, встретили группу отступавших красноармейцев. Они, когда узнали, кого мы ищем, пообещали доставить туда, усадили на какую-то подводу. И нас, полусонных, сдали в Харькове в военную комендатуру или в милицию, не помню. Вызвали родителей, которые без меня, конечно, не уехали. Кажется, мы поэтому и эвакуировались на следующий день.
А Юрка все же попал в партизаны и там погиб. Это мы узнали уже после войны. Он с мамой и 15-летней сестрой Любой погрузили вещи на тачку и пошли пешком, надеясь добраться до деревни, где могли бы переждать тяжелое время. Но попали под бомбежку, мама погибла. Юрку взяли с собой какие-то мужчины, с ними и оказался в партизанском отряде. Люба ушла с отступавшими красноармейцами, стала связисткой и прошла всю войну. Её отец и старший брат Виктор ушли на фронт и погибли.
Из всей семьи осталась живой одна Люба, она нам и прислала письмо после войны. В 1959 году я был в Харькове. Нашел дом на Журавлевке, где мы жили до войны. Долго стоял возле него. Но постучаться и войти так и не решился. Слишком много смертей в памяти для одного дома и одного визита... Не зашел. Уехал. До сих пор корю себя за это...
А если бы мы не уехали из Харькова?
А если бы мы не успели уехать из Харькова? Ныне хорошо известны зверства нацистов и их приспешников из местного населения по уничтожению евреев в зоне оккупации. И всё-таки, что происходило в Харькове при оккупации? Сообщение Л. Воловик (//berkovich-zametki.com/Nomer33/Volovik1.htm) даю в сокращении:
"Оставленный Красной армией Харьков немцы заняли без боя 25 октября 1941 года. В начале декабря было вывешено объявление Харьковской Городской Управы на 3-х языках о проведении регистрации всего населения Харькова к 8 декабря. Пункт 8 объявления гласил: "еврейское население города проходит регистрацию по отдельным спискам". Была издана "Инструкция по проведению регистрации населения города Харькова", пункт 4 которой гласил: "На каждое домовладение составляется 2 списка: ...во второй список записываются все евреи независимо от их веры". Уничтожив "чистых" евреев, нацисты, по доносам местных жителей, без проверки, расстреливали всех, кого успели схватить. Регистрация евреев в Харькове проходила на листах желтого цвета. Отсюда и название "желтые списки". Судьба попавших в "желтые списки" была предрешена.12 декабря 1941 года регистрация населения была закончена. Есть архивные справки на немецком и украинском языках с перечнем национальностей и их количественным составом. Евреев -10271 человек".
В акте Госкомиссии от 5 сентября 1943 года по расследованию ущерба, дана цифра в 15-16 тысяч, погибших только в Дробицком Яру. В воспоминаниях (и советских, и немецких) упоминается иногда цифра в 30 тысяч. Надо учитывать, что многие евреи уклонились от регистрации, но позже были пойманы, и то, что вместе с харьковчанами были уничтожены и евреи-беженцы из других областей, которые попали в Харьков.
"14 декабря 1941 года вышел приказ немецкого коменданта о переселении до
16 декабря всех евреев в 10-й район города - бараки Тракторного и Станкозаводов. И все фигуранты "желтых списков" ушли в Дробицкий Яр. В этом урочище за Тракторным заводом к началу января 1942 года были расстреляны все обитатели гетто".
Долго здесь думать не о чем. Если бы мы не эвакуировались из Харькова, значит, попали бы во рвы расстрелянных нацистами в Дробицком Яру. Для меня, 10-летнего ребенка, получается как-то довольно с перебором: избежал посадки в эшелон, который немцы разбомбили дотла, и успел уехать из города, избежав расстрела в Дробицком Яру.Дважды не расстрелянный...
Судьба... Говорят, ангел хранитель у меня хороший. Если он есть - спасибо ему! Упал кирпич на голову. Погиб. Значит - судьба... Не упал кирпич на голову, не погиб. Значит - не судьба...
Первый процесс над нацистскими преступниками.
Л. Воловик (С интернета, в сокращении): "15 декабря 1943 года в здании харьковского Оперного театра открылся первый в истории судебный процесс над военными преступниками. В Харьков прибыли десятки советских и зарубежных корреспондентов.За судейским столом председатель военного трибунала 4-го Украинского фронта генерал-майор юстиции А.Н.Мясников,члены трибунала полковник юстиции М.А.Харчев и майор юстиции С.С.Запольский, гособвинитель полковник юстиции Н.К.Дунаев.
В партере, охраняемые автоматчиками, сидят те, кто еще вчера бесчинствовал в беззащитном городе, вешал, расстреливал, травил окисью углерода евреев -- женщин, стариков и детей, убивал военнопленных и мирных жителей. В числе немцев-гестаповцев на скамье подсудимых и русский предатель, немецкий прислужник Михаил Буланов. Он работал шофером душегубки... "Его в зале суда... ненавидели еще бесповоротней, чем этих трех немцев, хорошо зная, что без таких, как этот четвертый, такие, как эти трое, в чужой стране, как без рук" (К. Симонов).
Процесс был открыт для публики и прессы. Алексей Толстой освещал процесс как корреспондент "Правды", Леонид Леонов представлял "Известия". От "Красной звезды" прибыли в Харьков Илья Эренбург и Константин Симонов. От "Комсомолки" -- Елена Кононенко. В зале суда - Юрий Смолич, Савва Дангулов, Павло Тычина, Владимир Лидин, а также Ральф Паркер от лондонской "Таймс" и "Нью-Йорк таймс", Харш от радиовещательной компании "Колумбия", Шампенуа (Франция), Стивенс (США). Своих представителей командировали в Харьков влиятельные британские газеты "Санди экспресс" и "Дейли экспресс".
"То, что рассказано подсудимыми на процессе, превосходит все границы падения человеческой нравственности", - писала "Санди экспресс"(Великобритания).Газета "Дейли Уоркер" вступила в резкую полемику с теми, кто утверждал, что нельзя судить солдата за выполнение воинского приказа. В номере от 3 января 1944 года газета писала: "На суде Риц пытался оправдать свои преступления, заявляя: "Я солдат". Это была ложь. Солдат сражается на поле битвы с другим солдатом, один вооруженный человек против другого такого же человека. Риц пытал и расстреливал безоружных мирных граждан. Таким образом, Риц стал преступником, и законы войны должны быть направлены против него как против обыкновенного бандита, виновного в совершении уголовных преступлений".
18 декабря 1943 года Военный трибунал фронта приговорил всех четверых обвиняемых к смертной казни через повешение. Приговор приведен в исполнение на следующий день,19 декабря, в присутствии свыше сорока тысяч харьковчан. В обвинительном заключении (Нюрнберг,1945)среди 14 городов Советского Союза, подвергшихся варварскому разрушению, назван Харьков, в котором "около 195000
людей были замучены, расстреляны или задушены в "душегубках".
Среди убитых заметно преобладали евреи. Многие бежали в Харьков, считая, что этот город не сдадут немцам. Здесь собрались десятки тысяч еврейских беженцев из многих областей Украины. Но талоны на эвакуацию давали только жителям с харьковской пропиской, чаще всего работникам заводов, предприятий и учреждений. Уезжали почти только евреи, а украинцы и русские в большинстве случаев, оставались. Это и породило потом легенды, что советское правительство спасало в первую очередь евреев. Брехня. Евреев не вывозили и не спасали. На оккупированных землях Украины, России, Белоруссии, Прибалтики погибло, по данным Нюрнбергского трибунала, два миллиона евреев. Это так "спасали"? Евреи бежали, кто как мог. Пешком, на лошадях, в товарных вагонах и грузовых открытых площадках. Или в эшелонах с заводским оборудованием как работники этих заводов.
Харьков. Памятник жертвам Дробицкого Яра (место расстрела евреев). (www1.yadvashem.org/namesru/august2006.html)
Холокост для евреев города Хмельник
В один из дней, где-то к концу войны, я пришел из школы и увидел плачущую маму. Мы получили письмо из местечка Хмельник Винницкой области (Украина). Кто-то сообщил маме о трагической гибели ее родителей. Их, в числе 12-ти тысяч евреев, фашисты с участием местных полицаев, расстреляли 9 января 1942 года. В той колонне гнали раздетых евреев, а всех стариков заставили танцевать. Ныне там, в сосновом лесу,
в девяти могилах, покоятся останки замученных людей. В самом Хмельнике создан
парк-мемориал, где установлены памятники погибшим.
До войны я бывал с мамой в Хмельнике. Помню большой дом, где жили родители мамы дедушка Овшия Наумович Барон и бабушка Хая Барон (Лифшиц). Дом был возле базара, перед глазами - большое число возов из деревень с продуктами (зерно, мука и всё прочее).
Мои дедушка и бабушка Барон Овшия (Евсей) Наумович и Барон Хая (Лифшиц). Расстреляны фашистами 9 января 1942 г. в Хмельнике (Винницкая область, Украина).
Подружился я там с соседским мальчишкой Мулькой, любили мы "путешествовать" между возами. Базар был большой, многие десятки возов с самой разной продукцией прибывали из окружающих деревень. Мы не были голодными, но стянуть с воза яблоко или какой-нибудь "овощ" считали проявлением нашего геройства и самостоятельности.
Однажды мы с ним ушли в лес. Зачем? Не помню. Конечно, заблудились. Вечерело, когда нас, перепуганных, голодных и еле державшихся на ногах подобрали мужики, везшие на базар продукты. Мы устроились на последней подводе, загруженной капустой, и, отдирая от кочанов листья, с аппетитом их поедали. Было вкусно, очень. Запомнилось...
...Фашисты с местными полицаями Мульку, как и всех евреев Хмельника, расстреляли. За что? Не могу не вспомнить Детский Мемориал в Музее Яд Вашем (Иерусалим). Я об этом писал в своей статье "На крыльях самолета и мечты в Израиль" (см. интернет: //world.lib.ru/g/genis_d_e/israelpoezdka2007.shtml). Без слёз здесь нельзя... Не забыть потрясения от увиденного. Вход - как в подземелье, как в массовую гробницу. И тихая музыка, и предсмертные вздохи погибающих, и негромкий голос диктора, вот уже много лет подряд на разных языках читающий и читающий скорбный список имен погибших детей. Их много, этих имен. Они звучат, и нет конца списку...
Мы молча не входим, а как бы погружаемся в темный зал, не видно ни потолка, ни стен, кажется, что и пола нет, и конца и края залу нет, и мы двигаемся очень медленно, осторожно, держась за поручни. И только невидимый зал вокруг, сверху донизу усеянный огоньками свечей, огоньками душ детских, коих нацисты и их пособники уничтожили более полутора миллионов только за то, что они родились евреями...
Видны только огоньки, бесчисленные, мерцающие. Их не сосчитать. Но реально горит, как сказал нам гид, только одна свеча. Все остальное это отражение зеркал. Так задумал известный архитектор Моше Сафди, творец этого современного комплекса Музея Холокоста (Яд Вашем). Так воплощена идея Торы - душа одного человека как отражение всего человечества, как отражение всего мира (Талмуд: Свеча Бога - душа человеческая).
Памятник евреям, погибшим в г. Хмельнике (Винницкая область, Украина). (www1.yadvashem.org/namesru/august2006.html)
Нацизм, фашизм, а ныне исламофашизм подняли руку не только на еврейский народ, они замахнулись на всё человечество, на всю цивилизацию. И Яд Вашем напоминает. Он не только Память, он - Предупреждение! И стоят Януш Корчак и 12 мальчиков с ним, сожженые в Треблинке в 1942 г., ныне отлитые из чугуна, и взывают от имени праха миллионов - не забывайте о нас, и не забудьте о детях будущих... Януш Корчак, педагог, писатель, врач, был директором еврейского "Дома сирот" в Варшаве. Он мог спастись. Он отказался и погиб вместе со всеми своими воспитанниками в огне Холокоста.
Не забыл, как на осенний еврейский праздник Суккот у дедушки в доме собирались евреи, они там молились. За то, что дедушка не отрекся от Б-га, советская власть посадила его в тюрьму. Выпустили только перед приходом немцев, явно на смерть.
Еврейские семьи были многодетные. Думаю, в Хмельнике и окружающих местечках жили и другие наши родственники - братья или сестры дедушки и бабушки со своими семьями. Наши дяди, тети, их дети, мои братья и сестры... От моей мамы никогда не слышал, чтобы кто-то из них остался в живых...
Иерусалим, "Яд Вашем". Вход в детский Мемориал, как вход в
подземелье ада и смерти... Фото Давида Гениса.
И когда негодяи с пеной у рта отрицают Холокост и многомиллионные жертвы
еврейского народа, хочется только плюнуть на них и пожелать им и их потомкам тех же слез и страданий, которые достались моему народу. Выродки всегда были в роду человеческом, есть они и среди евреев. И эти выродки в едином хоре с шакалами-отрицателями Холокоста. Их ни адом, ни злой памятью о них не испугать. На то они и выродки...
Вспомнил генерала Дуайта Эйзенхауэра, главнокомандующего союзными войсками
во время Второй Мировой войны. Когда они освободили немецкий концентрационный лагерь и увидели там горы трупов, Эйзенхауэр приказал "собрать как можно больше доказательств, фотографий, свидетельств, ибо придет день, когда какой-нибудь сукин сын заявит, что всего этого не было...". Как в воду глядел...
В 1996 году наша семья переехала в США. И с тех пор я часто ходил в синагогу. Стал ли я религиозным? Нет. Воспитание советское и образование медицинское-биологическое все-таки довлеют. Почему же ходил? Прежде всего, в память о моих предках, в память их веры, в память "Великих Родителей" (по-английски, дедушка и бабушка "Grandparents"), убитых по велению власти советской и нацистской... Кто-то верит в Бога искренне. Кто-то не верит совсем. Я где-то посередине. Не мне Бога отрицать. В моей жизни было столько случаев и эпизодов, когда старики говорят: "Бог помог, Бог спас", что... Процитирую слова известного математика, физика и мыслителя Блеза Паскаля (1623-1662) ("Мысли". М., 2009. C. 262): "Непостижимо, что Бог есть, и непостижимо, что его нет, что у тела есть душа, что у нас нет души, что мир был сотворен, что он не был сотворен, и т.д.". С Паскалем могут поспорить и те, и другие. И всё равно, думаю, мысль Паскаля останется где-то посередине.
Для меня же понятие о Б-ге связано прежде всего с памятью о моих преданных Ему дедушке и бабушке, убитых как и шесть миллионов евреев. Убитых только за то, что они принадлежали к народу, давшего миру учение о Едином Б-ге, иудаизм, на основе которого возникли христианство и ислам.
Думаю, еще и поэтому не плакал и не причитал "Что будет с нами?" и "Как будем
жить дальше?", как многие убивались в дни смерти Сталина в 1953 году. И в Москву на похороны "вождя", как некоторые наши студенты, не рвался в приливе патриотизма. "Безродные космополиты" и "дело врачей-убийц" глубоко где-то внутри сознания и подсознания сидели. Правда, и не кричал особо типа "диктатор сдох!"... Ну, умер и умер.
История града Хмельника
В память моих дедушки и бабушки, в память евреев Хмельника, убитых фашистами, хочу хоть немного написать об истории этого украинского города. Известно упоминание
о нем еще в 1362 году, когда литовский князь захватил городок. Евреи поселились в нём, убегая от разгула банд Богдана Хмельницкого на Западной Украине. Здесь большая река Южный Буг, леса, хороший климат. Местные жители выращивали хмель для варки пива, говорят, от этого и произошло название.
Один из жителей города, Самуил Гиль, пишет в статье "Милый сердцу Хмельник" (газета "Еврейский мир", Нью-Йорк, 1997): "Хмельник стал привлекательным для беглецов-евреев, и возникают здесь мельницы, маслобойки, чугунолитейный, винокуренный, маслодельный, кирпичные заводы, ткацкое производство, развивается ремесло (сапожное, портняжное, шапочное)".
Между прочим, "конек" всех антисемитов - евреи богатые, у евреев все деньги,
евреи - владельцы бизнесов. "Потому их и ненавидим"... Но всё это на евреев с неба надарма сыпалось? Нет, они вкалывали, соображали, проявляли свою деловитость и работали, работали, работали! Пример из советского прошлого - коллективизация.
"Кулаков", "баев", "попутчиков" разгромили. Сослали в дальние нежилые районы страны или попросту уничтожили. Тот же мотив был - зависть бездельников к людям, которые умели вести хозяйство и потому жили нормально или зажиточно. Ограбить, забрать, присвоить чужое, убить - вот всё, на что были способны все те, кто за счет грабежа
думал построить свое благополучие.
И что? О голоде (голодоморе) и разрухе тех лет много написано. Еще никто не смог доказать, что после грабежей, убийств, изгнаний евреев, присвоения их имущества, на почве оголтелого антисемитизма какой-то народ или страна смогли построить свое благополучие. О конце гитлера и его "арийцев" хорошо известно.
Хмельник еще в Гражданскую войну прославился
Родители рассказывали о том, как еврейская молодежь обороняла город в гражданскую войну и громила многочисленные по тем временам банды. Цитирую статью С. Гиля (в сокращении): "В годы гражданской войны в Хмельнике активно действовала еврейская самооборона, которой руководил сын хмельникского раввина реб Исройла Шмилык, или Самуил. Он обратился к евреям города и на собранные деньги закупил винтовки и пулеметы, и вскоре 1200 членов еврейской самообороны стали грозной силой для банд. Тютюнник, деятель штаба Петлюры, решил общим ударом сломить сопротивление самообороны. Вдобавок к бандитам мобилизовал всех мужчин девятнадцати окрестных сел. Он настолько был уверен в победе, что в ультиматуме на имя командира дружины самообороны указал срок своего наступления на местечко и угрожал уничтожением всех его жителей, если еврейские бойцы не сложат оружие. Замысел Тютюнника был в том, чтобы нанести главный удар там, где его ждать не будут, - через небольшую дощатую кладку шириной 40 см, а не через центральный мост".
Но Шмилык разгадал замысел Тютюнника и расположил в укрытии недалеко от кладки своих бойцов. Когда бандиты начали переходить реку, на них обрушился шквал огня. Разгром петлюровцев был полный. Больше ни одна банда не пыталась ворваться в Хмельник.
Как убивали евреев в Хмельнике
Статья И. Циперфина (журнал "Алеф", //www.evangelie.ru/forum/t18798.html):
"Вот что писал об этом Миша Гиль: "Когда фашисты ворвались в Хмельник, началась охота на евреев. Первыми в нее включились учителя нашей школы. Они оказались ярыми антисемитами и на митингах призывали скорее очистить городок от жидов. В местной газете, которую редактировал бывший секретарь комсомольской организации средней школы села Качановки Колодий, появилось воззвание ко всем жителям района с призывом вылавливать евреев и передавать их полиции.
Вскоре в старой части местечка было создано гетто. Первой акцией был расстрел 400 евреев. Ужас охватил население еврейского гетто, где со дня на день ожидали новых репрессий со стороны оккупантов. 9 января 1942 года, в 4 часа утра началась внезапная облава на женщин, стариков и детей. Немецкие жандармы и украинские полицаи обходили каждый дом, вылавливая несчастных, обреченных на смерть людей. В тот страшный день нацисты и полицаи погубили свыше 6 тысяч евреев. В трескучий мороз евреев колоннами гнали к заранее вырытым могилам в лесу в трех километрах от города. Перед расстрелом евреев заставили раздеться. Земля на могиле долго шевелилась. Всего за время оккупации немецкие жандармы и украинские полицаи уничтожили свыше 12 тысяч евреев".
Мы едем в "эвакуацию"...
Что надо пацанам? Конечно, куда-то ехать. Родители сказали: едем в эвакуацию. Где это, что это? Не очень понимали, но не отпускать же родителей одних. Уехали из Харькова наша семья и семья папиной сестры в товарном вагоне, в "теплушке". Эти вагоны были предназначены для перевозки грузов и скота. На полу настелили солому. Внутри, с двух сторон, наспех были сколочены нары. Сколько семей ехали в одном вагоне, не помню, людей было много. Спали вповалку, не раздеваясь. На воду и туалеты можно было не рассчитывать...
Пассажирские вагоны использовались только в санитарных поездах для вывоза с фронта раненных. Наш состав (эшелон) двигался очень медленно, подолгу стоял на маленьких станциях, а иногда и просто в поле, на разъездах. Мы пропускали на восток санитарные поезда, а на запад шли и шли эшелоны с солдатами и военной техникой. Поезда с эвакуированными двигались в последнюю очередь. Поэтому в дороге многие умирали от голода, отсутствия медицинской помощи и бытовых условий жизни, холода или жары.
... Наш эшелон во главе с густо дымящим паровозом сбавляет скорость. Люди в вагоне зашевелились, начали доставать кто чайник, кто ведро или кастрюлю. Впереди, наверно, разъезд, значит, на остановке можно будет разжиться водой. Да, начали лязгать буфера, тормозим. Не успел состав остановиться, как из всех теплушек посыпались люди. Они бежали, обгоняя друг друга, к единственному крану на местной водокачке, чтобы напиться и набрать хоть немного воды. Все торопились, обычно эшелон мог простоять несколько часов или неожиданно двинуться дальше, так что можно было и не дождаться своей очереди за водой. А ведь в вагоне ждала семья, дети, и все хотели пить... Если поезд стоял долго, люди еще и пытались помыться под краном. Больше не было где помыться или искупаться. Обычно на станциях было два крана для холодной и горячей (кипяток
для чая) воды. Поэтому могли мыться только холодной водой.
Запомнил станцию Сердобск, возле Пензы. Туда добрался наш эшелон. Сказали, всё - пересадка. Отец бегал куда-то в поисках эшелона, в который можно было бы втиснуться. У нас было направление в далекий казахстанский город Чимкент. Но при тогдашней сутолоке на вокзалах что-то узнать конкретно было сложно. Везде, где только можно было, стояли, сидели, лежали люди. С мешками, узлами... И всем надо было ехать. Но расписания не было. Вдруг подавали эшелон, и весь народ, только что, как будто
спавший, разом поднимался. Крики, вопросы, толчея.
- Куда эшелон?
- На Урал, говорят.
- Какой тебе Урал, объявили, что на юг, в Узбекистан.
- В Ташкент, что ли?
- Неизвестно еще куда. Надо залазить, а то, когда еще дождешься следующего...
- Эй, куда лезешь с мешком! Не видишь, что ли, люди тут.
- Да пошел ты...
А по перрону истошные крики перекрывают друг друга. Кто-то мужа потерял. У
кого-то кто-то в туалет побежал, а тут народ штурмом вагон берет. Крики, ругань, слезы. Кто посильнее, тот и в теплушки быстрее забирается, еще и там надо успеть себе место отвоевать. Проводников нет, посадочные талоны на руках, да кому покажешь, когда все разом лезут...
Мы семью папиной сестры разом потеряли. Разминула нас толпа, мои родители боялись от нас отойти, так мы и остались сидеть со своими котомками. Потом перешли в помещение вокзала. Еле отыскали себе местечко в каком-то углу, на полу. Тут и ночевали. Я с братишкой Борей, он был на 5 лет младше меня, были постоянно голодны. Рядом, на скамейке, сидела какая-то тетка. Возле нее стояла большая сумка. Там я углядел медовые пряники. И стянул один. Мы его съели с братишкой, и до сих пор помню, каким он был вкусным. Этот вкус на всю жизнь сохранил. Медовые пряники с чаем на многие годы стали для меня приятной едой, хоть дома, хоть на даче.
Уехали, вернее, сначала штурмовали очередной эшелон. Он действительно шел на юг. На остановках отец тоже бегал за кипятком, это был наш "чай" и горячая еда. Однажды,
в поисках еды, на какой-то станции он отстал от поезда, но смог нагнать нас на другой станции. Значит, повезло. Сколько семей так теряли друг друга, причем надолго. Сколько на вокзалах скиталось беспризорных детей...
Вот она какая, "эвакуация"...
Наконец приехали в Кзыл-Орду, областной город на юге Казахстана. Это было уже в середине или к концу октября 1941 года. Мы должны были ехать до Чимкента, в полную неизвестность. Но в Кзыл-Орде, которая оказалась по дороге, жила семья папиной тети Гинды и Хаима Дубровнеров. Их сюда выслали перед войной. Повод был простой - Хаим служил в синагоге, значит, эта старенькая пара для страны Советов представляла "серьезную опасность". К ним уже успела приехать тоже эвакуированная семья их дочери, моей тети Клары Бурштейн. Родители и решили поэтому остаться здесь. Вещей было немного, выгрузились быстро. Так стали кзылординцами...
А семья папиной сестры Бубы (Блюмы) Иосифовны и Моисея Вульфовича Ягнятинских вместе с моими дедушкой Иосифом и бабушкой Басей (со стороны папы) попала в другой поезд и уехала в Новосибирск. Так мы разминулись на долгие годы. Должен остановиться. Старший сын тети, Вольф Моисеевич Ягнятинский, 1925 года, мой двоюродный брат по папе. Еще в Харькове, школьником, отличился музыкальным талантом. Их семья получила в аренду рояль от консерватории. Помню эту махину в их харьковской квартире. С какой гордостью об этом ребенке говорили мои родители.
В Новосибирске Вольф (дома его все звали Бузя) поступил в университет, на математический факультет. Он и в этой области был талантом. В 1943 году ушел на фронт, хотя, как студент, имел право на бронь. Воевал артиллеристом. Погиб в Прибалтике, в 1944 году, будучи командиром батареи. После войны его родители получили извещение о присвоении ему звания Героя Советского Союза посмертно. Фамилию его моя жена видела "собственными" глазами в Новосибирске на стеле в
память о погибших на войне сибиряках.
Дочь Ягнятинских, Циля Моисеевна, по мужу Журахова, окончила институт иностранных языков, жила и работала преподавателем немецкого языка в Барнауле (Алтай). Как и многие в годы "свободы", уехала с семьей в Израиль.
Генис Иосиф и Бася-Ривке, мои дедушка и бабушка со стороны папы.
До войны жили в Казатине Винницкой области (Украина).
Еще добавлю: отец моей жены, Фёдор (Фроим) Кузнецкий, погиб на фронте (по справке - "пропал без вести" в 1944 г). У него было два родных брата, оба тоже воевали, домой вернулся только один. Брат моей мамы Борис Барон ушел на фронт добровольцем, воевал сапером, вернулся живым с медалью "За отвагу", значит, не в тылу сидел. Мужья маминых сестер, Фиры Спектор и Лены Рубан, воевали, оба не вернулись... Владимир Бурштейн, муж моей тети Клары, с которой мы жили в эвакуации, ушел добровольцем, воевал, с фронта не вернулся... Моего отца, которому было далеко за сорок, тоже призвали, но направили на службу на трудовом фронте. Была и такая мобилизация в те годы. Всё это я к тому, что уж очень назойливо, по-хамски, антисемитская шваль в один голос зудят и зудят - не воевали евреи, в Ташкенте отсиживались... Только вот за что высокое звание Героя Советского Союза было присвоено 136 евреям...
Между прочим, евреи по численности в Союзе были не такими уж великими, а вот по числу Героев занимали пятое место (после русских, украинцев, белоруссов и татар, с которыми по численности населения не могли равняться). И, чтобы уж покончить с антисемитскими бреднями, приведу официальные данные: в Красной Армии в годы войны служили 334 тысячи солдат, матросов и сержантов-евреев и 167 тысяч офицеров-евреев. Практически все евреи имели образование и потому командование охотно направляло их в военные училища или назначало командирами. Солженицын "изрек" в своих писаниях, что вот в госпиталях врачами и медсестрами много евреев "отсиживалось", а русские ребята из деревень в окопах сидели. Да, надо было евреев-врачей в окопы послать, а деревенских парней на их место ставить... До чего же дурь людская и злобная душа антисемитская безграничны...
Ягнятинский Вольф (Зеев) Моисеевич. Мой двоюродный брат. Рисунок сделан в 1943 г. перед уходом на фронт, погиб в 1944 г. в Прибалтике. Посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
В интернете я нашел материалы по эвакуации беженцев в Казахстан, приведу очень кратко только некоторые данные: "В ЦК ВКП(б) поступают факты о неправильном отношении к эвакуированным из прифронтовых районов как в пути следования, так и по прибытии к месту назначения со стороны местных органов и железнодорожной администрации. Многие людские эшелоны следуют от места погрузки до места назначения несколько недель, простаивая на станциях по несколько дней. Снабжение топливом вагонов с эвакуированными, питание и обеспечение кипятком, так же как и санитарное обслуживание, организованы плохо.
Имеют место также факты, когда прибывающие на место назначения эвакуируемые не только не получают помощи в размещении и устройстве на предприятиях, в колхозах и совхозах, но часто встречают и недоброжелательное отношение со стороны местных органов. По данным эвакуационного отдела при СНК Казахской ССР с августа 1941 по январь 1942 года прибыли 386 492 эвакуированных. В первую половину 1942 года за январь - июль в республику прибыли еще 31 911 человек. В Казахстан перебазировали более трехсот заводов.
Массовое, внезапное и неподготовленное переселение породило множество проблем. В первую очередь - бытовых. Большинство эвакуированных было расселено в аулах и селах. Ухудшилось снабжение. Отношение местного населения к эвакуированным противоречиво. Эвакуированные встречали и сочувствие, и безразличие, и черствость. Порой они были вынуждены подолгу жить возле эвакопунктов, поскольку не предоставлялся транспорт для их доставки в места проживания, им не оказывалась помощь в обустройстве и т. д. Писем с жалобами поступило немало. Отношения между эвакуированными и местными жителями различных национальностей на бытовом