В год смерти телефона Хася принарядила плиссированную юбку узеньким лакированным пояском и надумала готовить салат: морская капуста консервированная с мелко нарезанным вареным яйцом под майонезом.
И открыла узкую коробку атлантических сардин, в золотисто-розовый соус которых непроизвольно тянет обмакнуть краешек хлеба. Подогрела на пару картофель, дольками нарезала сдобный батон, а лезвие ножа успело отразить углы единственной комнаты, развернуть осколочные блики на узкую тахту, угрюмый шкаф и стол в одиноком кружении стула.
И распечатала стекляшку с горчицей, чей запах приятно раздражал. Хася накрыла скатерть с выбитым рисунком портрета живописного павлина над веткой персика. Опустив клавишу, ввела в проигрыватель движение музыки.
Хася обмякла длинным телом, учуяв знакомые звуки ЕЁ голоса. Только стул недовольно хрустнул в ответ на садящееся Хасино обворожение. "Что, милая?" - слагалась пьянящая мысль под бессмертную мелодию, - поёшь еще для меня?" И Хася блаженно самочувствовала улыбку вдоль бескровных своих губ. Бесценное выражение покоя звучало каждой клеточкой её мягкой породы.
Попав в такую отзывчивость, Хася растеряла было время, но тревожный сип пластинки вернул её в реальное состояние мысли. Сегодня ровно год со дня смерти телефона?
Хася возвратила тарелке главное её значение, сев за производство питания в самом красивом положении духа. Так ведь было от чего! Год назад, надо думать, часом раньше, Хася с подругами стояла у подъезда дома, в котором ежедневно проживала кумир, звезда, тоска Хасиного сердца, ОНА - и выжидала возвращения своей мечты в обожаемый фаншами дом.
Было солнце и дождливо, хотя, кажется, выпал снег, но кто доподлинно вернет в память события той старой давности? Сейчас важнее то, что они дождались: к подъезду подкатила машина с до безумства желанным номером и вышла ОНА, выплыла, роскошная, расправляя крылья единственной на весь космос улыбки, и так невесомо, так естественно подалась вперед, что удержаться, не объять, не нахлынуть на НЕЕ волнами почтения и счастья было уже никак невозможно.
Хася бросилась к НЕЙ в числе первых, а подруги вслед за Хасей полнозвучным потоком, так что Хася уже не понимала, как очутилась со звездой, гимном её сердца, сторожем её судьбы на дне асфальта, в ногах у бесчисленных поклонниц.
Тем более не могла взять во взбудораженный рассудок, какой силой стянула с богоявленной, желанной дарительницы волшебных звуков, стащила концертный пиджак, зеленый в золотистую полосочку, двубортный с отложным воротничком, и сколько мощи и мужества оказала, выбираясь из-под свалки потных тел и отбиваясь от зубов и пальцев, запретендовавших на чемпионский Хасин трофей.
А потом, в истерике, родимая квартира, в которую забилась всем страхом лишиться приобретенного, дрожа последними пружинками тела и задыхаясь впавшими легкими.
Стуки в дверь, угрозы со стороны напрасной погони, клятвы в расправе и мучительном уничтожении, а ХАСЯ зацеловывала полосочки на зеленой груди пиджака и без звуков рьдала над вчетверть оторванным рукавом у предплечья. Счастлива, как она невероятно оказалась счастлива!
И после, когда телефон без продыха трезвонил, а ХАСЯ оторвала провода, после, когда неделю за неделей не снимали блокаду и приходилось через чердак выходить из соседнего подъезда в "Продуктовый", немея конечностями от ужаса перед готовыми на расправу спинами бывших подруг. После, когда такая жизнь стала привычной, давно уволилась с работы, но только и хотела, что выходить в "Продуктовый", все же остальное время глядела, вглядывалась, мечтой вплывала в форму одиноко царившего на вешалочке пиджака, единственного на специально голой для этого стене - какое невозможное даровано было ей счастье.
В год смерти телефона, когда ровно столько дней ни единый посторонний звук не отвлекал ХАСИНО внимание от неизменно её, ХАСИНОЙ, вещи, ХАСЯ решила надеть пиджак и недолго пройтись в нем от окна к двери в коридор...
ХАСЯ поела немного садата с хлебом, густо измазанным горчицей, очистила от кожуры две картофелины. Не в силах еще мгновение сдерживаться, она вышла к пиджаку и сняла его с вешалки.
Пиджак был весь невесом и отсвечивал радужным миньонным сиянием, будто жемчужина перед прищуренным глазом. Пуговички матово-выпуклые, казалось, подернутые слезой, словно ожидали, кто бы их тронул. ХАСЯ прижалась к верхней губами, ощущая соленую прохладу перламутра.
ХАСЯ подняла пиджак обеими руками, разворачиваясь плечом справа-налево, проскользнула под зависшую в воздухе материю.
Прозвучал телефонный звонок.
ХАСЯ вспорхнула руками и в мгновение жизни оказалась перед аппаратом.
- АЛЛО! - услыхала Хася дивный голос, а сама уже разводила руками-крыльями стены, сквозь ссыпавшуюся штукатурку общаясь со светилами звездного неба.
- ДА, - прошептала Хася пропавшими звуками, по-видимому, не открывая рта. Слезы со дна бездонного счастья подымались по невесомой звездного неба.
- ВОТ И ХОРОШО, МИЛАЯ, - растекалась голосом звезда, песня, прелесть невиданная, а ХАСЯ уже путешествовала по звездному небу, зеленому, в мелких полосочках золотистых лучей, стискивая телефонный аппарат с извивающимся оборванным проводом, и разбрасывала по гладкому полю зеленый навстречу бессмертному ветру музыки и надежд.