Аннотация: вышли мы все из народа, но не все об этом помнят, ась?
Русская пшёнка и японский катаклизм
Фельетон
Некоторое время назад с одним из покупателей "Крупяной лавки", что на углу улицы Буржуйской (бывшей Пролетарской) и Шварценеггеровской (бывшей Пролеткультовской) (1) случился удар - не удар, приступ временного помешательства - не приступ. Вернее: не временного. Потому что, какое оно временное, коли данный покупатель и по сей день...
Но обо всём по порядку.
Однажды погожим весенним утречком, когда на дворе мороз и снег не весь стаял, но солнышко вовсю поджигает свои фитили уже с восьми утра ещё непереведённого времени, восстал некий, скажем, Иван Иванович Франкенштейн, ото сна, и, вместо того чтобы позавтракать привычной пшенной кашкой, получил от жены нагоняй за то, что пшёнка дома кончилась.
Ну, кончилась - так кончилась. Благо не при старой империи зла, когда колбаса в магазинах не водилась, а пшёнка если и была, то кто её тогда ел? В общем, раньше бывшему товарищу Франкенштейну, если бы он захотел сдуру покушать пустой пшенной кашки вместо привычного домашнего сала, пришлось бы тащиться в центр, где на весь городок имелась одна только казённая бакалея. Теперь, благодаря усилиям демократов, нынешнему господину Франкенштейну стоило только выйти из дома, сделать тридцать пять шагов и очутиться у "Крупяной лавки", где торговали не только крупами, но и прочими съестными припасами вплоть до синтетического мармелада и тушёных в специальном пищевом формалине языков аргентинских опоссумов.
Короче говоря, он, наш господин Франкенштейн, и вышел. И доскакал резвым живчиком до "Крупяной лавки", вошёл в неё, платонически повздыхал возле витрины с консервированными говяжьими потрохами по три доллара за триста граммов просроченной требухи и таки подканал к прилавку, где отпускали одноимённые с магазинной вывеской товары.
- Мне, - говорит Иван Иваныч, - три кило пшена по десять долларов, шесть цзяо и сто тридцать две копейки за пуд второго сорта урожая 1972 года с левого берега Хуанхэ в свою тару, пожалуйста, и две семейные коробки спичек.
- Нету, - отвечает Франкенштейну продавец пшенного отдела Варвара Петровна Кукиш, - твоего урожая по десять долларов и семьдесят фыней (2) за пуд, кончился. Таперя покупай нового второго сорта по пятнадцать евро, полрупии и двадцать четыре пайсы (3) с деноминированным алтыном за пуд, но с правого берега левого притока Ганга урожая 1977 года.
- Как - нету? - ажно взопрел Иван Иваныч. - А когда будет?
- А никогда, - равнодушно буркнула Варвара Петровна и вопросительно посмотрела на постоянного клиента. Каковой клиент, приученный в условиях стабильного роста уровня его благосостояния считать в уме быстро и точно, давно прикинул кратное повышение цены на один из главных продуктов питания основной части процветающего населения, и теперь выглядел донельзя расстроенным.
- Так-таки никогда? - задал глупый вопрос господин Франкенштейн.
- Ну что вы так убиваетесь, Иван Иваныч? - приняла фальшивое участие Варвара Петровна. - Ну, купите вместо прежних трёх кило полтора и то на то выйдет.
Тут надо к слову заметить, что в новые времена новые продавцы новых русских магазинов никогда не грубят клиенту, но очень с ним вежливы и почти никогда их не обсчитывают, когда продают им хлеб из генетически модифицированной сои вперемешку с отходами бразильской мукомольной промышленности по семьдесят центов за батон против пяти центов за такой же батон из чистой пшеницы во времена проклятой империи зла.
- Да как же мне не убиваться? - бормочет бедный господин Франкенштейн. - Ведь к пенсии мне прибавили сто рублей, всего один и один десятый процент, а пшёнка подорожала в два раза. Не на десять процентов, не на двадцать и даже не на двадцать пять, а...
- А кого это я вижу! - раздался сдобный голос и из подсобки лавки выкатился сам её хозяин, Хорьков Анатолий Дмитриевич. По совместительству министр районной мелиорации, пчеловодства и нанапросвещения. Вернее, господин Хорьков был не совсем хозяином крупяной лавки, а всего лишь мужем хозяйки. Но какая, в наши-то демократические времена, разница?
- Моё почтение, - изобразил подобие улыбки на своём некогда благородном лице бывший товарищ Франкенштейн.
- Что за шум, а драки нету? - очень остроумно пошутил господин Хорьков и сам же своей шутке рассмеялся.
- Что же вы, отец родной, кормилец и яркий представитель местной элиты, как культурной, так и экономический, со мной делаете? - плаксиво воззвал к хозяину лавки господин Франкенштейн. - Мы итак с моею старухой есть стали три раза через пятый по выходным перед дождичком в страстной четверг, а вы цену на пшёнку таково знатно завинтили...
- Ай-я-яй, что я слышу? - перекроил свою физиономию из сдобной в постную господин Хорьков. - Уж не крамолу вы пытаетесь говорить, господин Франкенштейн?
- Боже сохрани! - перепугался бедный покупатель. - Смешно даже представить: я и крамола.
- Но вы, никак, хотели усомниться в декларируемом нашими горячо любимыми правителями повышении уровня жизни всякого члена нашего распрекрасного демократического общества, включая такую тлю, как вы, дорогой клиент?
- Да что вы такое говорите?! - ещё больше перепугался господин Франкенштейн.
- Тогда как понимать ваши гнусные намёки про три раза через пятый? - повысил голос министр районного нанапросвещения.
- Да это я к тому, - заюлил господин Франкенштейн, уже получавший на демонстрациях протеста от демократически настроенной новой русской милиции (4) дубинкой по голове, - что это и хорошо, что три раза через пятый. А то ведь раньше как было? Натрескаешься, бывало, сала с хлебом-луком и маешься от изжоги. А в голове мысли грешные насчёт дефицитного кофея, каковым, если достать по большому блату, можно было бы ту изжогу и заполировать. Зато теперь полная благодать: самая, что ни на есть, культурная диета, и думается всё о вечном, о божественном. О том, что, слава создателю, наступила, наконец, бессрочная стабильная кабала взамен какой-то суете по пути в некое светлое будущее. И о том, что нам, грешным, дадена такая чрезвычайно занятная забава, как регулярное равноправное участие в самых что ни на есть демократических выборах с последующим благочестивым постничеством под одними и теми же новыми помазанниками божьими. Каковые помазанники от районных мздоимцев до центральных государственных хапуг, будучи рукоположены (5) к правлению нами, безмозглыми, святым демократическим духом, отцом небесным Онексимом и сыном его Лукойлом на стыке тысячелетий, да пребудут в правящем состоянии отныне и во веки веков. А ежели не пребудут - ну, по причине смерти от старости или ещё какой, - то пусть пребудут их сыновья, внуки или, на худой конец, внучатые племянники.
- То-то! - снова сделался сдобным господин Хорьков. - То есть: аминь!
- Но возвращаясь к началу нашего разговора, дорогой благодетель наш, Анатолий Дмитриевич, когда вы хотели уличить меня в крамоле, - слегка осмелел господин Франкенштейн, потому что кое-какая демократия в их местности таки существовала, - хотелось бы уточнить свою позицию в теме моего первоначального высказывания насчёт того, что вы со мной делаете. Ведь я, дорогой Анатолий Дмитриевич, в данном речевом пункте посягал вовсе не на узаконенное нашим замечательным правительством стабильное повышение уровня нашего поросячьего благосостояния, а имел неслыханную наглость заподозрить лично вас в наваривании дополнительного барыша за счёт приведения в соответствие моего любимого сорта пшёнки по десять долларов, шесть цзяо и сто тридцать две копейки за пуд с ценами на гречневую кашу, перепелиные яйца и икру щучью.
- Меня? - благородно возмутился Анатолий Дмитриевич. - В наваривании дополнительного барыша? За счёт приведения в соответствие! Ах, ты, рыло! Нет, я от дополнительного барыша не отказываюсь, и от приведения в соответствие открещиваться не собираюсь. Однако возмутительно то, что ты, харя, посмел меня одного в сей экономической инновации заподозрить!
- Понятно, - понурился Иван Иваныч Франкенштейн, - так, значит, это снова веяние сверху, а не сговор коррумпированных чиновников в компании с алчными производителями и охреневшими коммерсантами.
- Ну, ты слова выбирай! - одёрнул понурившегося клиента господин Хорьков. - Да, веяние. И именно сверху. Но как оно сформировалось? Ты, что думаешь, это просто так взяло, да подуло? Э, брат, шалишь! Ведь прежде, чем взяться данному веянию, образовалась некая климатическая предпосылка космического масштаба в пределах нашего обожаемого дальневосточного соседа японского звания. Про Фукусиму (6) слыхал, рыло?
- Да уж по радио с телевизором все уши прожужжали и глаза намозолили, - вздохнул господин Франкенштейн.
- Не язви, - снова одёрнул вздыхающего клиента господин Хорьков, - а внимай. Ведь как мы, представители самого передового рода человеческого, можем спокойно смотреть на такое катастрофическое безобразие, как вышеупомянутая Фукусима? Ты, рыло, можешь, твоя жена, утроба ненасытная и неблагодарная, тоже может, а мы! То есть мы, президент страны, его премьер и прочая вспомогательная шобла в виде второстепенных членов нашей единой партии, никак безразлично мимо данного безобразия пройти не можем, равнодушно на него смотря. Вот мы и напрягаемся, изыскиваем средства для оперативной и долгосрочной помощи нашим замечательным соседям, попавшим в беду фукусимцам, в то время как вы, несознательные мерзавцы, только о своём брюхе печётесь. Но разве это справедливо? Мы, понимаешь, с нашим президентом, его премьером и прочей вспомогательной шоблой, не покладая рук, занимаемся всякой напряжённой изыскательской деятельностью, а вы, хари потребительские, норовите в кусты? Ну, нет, так дело не пойдёт. То есть, ладно: мы и впредь не станем отказываться от трудов непомерных по дальнейшему изысканию объектов нашей гуманитарной помощи, ну и прочие там организационные с дипломатическими делами берём на себя. Но вы, падлы, сделайте хоть какую мелочь и обеспечьте наши гуманитарные помощи надёжными средствами. Которые мы также беремся изыскивать совершенно безвозмездно.
- Всё ясно, - пробормотал Иван Иваныч Франкенштейн, купил три кило пшёнки, потому что половины им с женой не хватило бы даже на два раза через восьмой, и покинул лавку. Вот с этого момента - через десять минут после удара - и началось у господина Франкенштейна временное помешательство. Вернее, сначала все подумали, что временное, но...
Но сначала - как только господин Франкенштейн вышел из лавки - он встретил мелкого бизнесмена в законе Федьку Баранчика. Этот Баранчик доводился какой-то дальней роднёй Иван Иванычу. И когда первый посетовал на подорожание пшёнки в счёт помощи злокозненным фукусимцам, второй присоветовал дальнему родственнику приобретать её и прочие псевдосъедобные российские продукты питания в одной расширенной лавке для мелкооптовых покупателей по цене, на десять процентов меньше той, что просили в обычных лавках.
- Я, - убеждал Иван Иваныча бизнесмен в законе, - давно так делаю.
- Что ж, - соглашался Иван Иваныч, - и я попробую.
И на следующий день, взяв оставшиеся от двух их с женой пенсий после коммунальных уплат и расходов на хлеб, подсолнечное масло, сахар, соль и лекарства три тысячи двести рублей, намылился в расширенную лавку.
"Эх, заживём мы со старухой! - ликовал пешим строем Иван Иваныч по пути к расширенной лавке в другом конце городка, экономя на якобы общественном транспорте, который был бесплатным только для пенсионеров Москвы с областью. - Это ежели мы с ней каждый месяц тратим по пять тысяч рублей на питание, то, покупая его в расширенной лавке по ценам на десять процентов меньшей, можно сэкономить целых пятьсот целковых. В год - шесть тысяч. За десять лет - целых шестьдесят. И на эти деньги можно будет запросто купить нам со старухой один на двоих деревянный лакированный гроб с медными ручками. Эх! Вот соседи от зависти облезут..."
Идёт так по главной улице своего провинциального города Иван Иваныч, приятно размышляет и неприятно озирается на богатые витрины всяческих гастрономов, каковых за последнее время в их городе появилось просто несметное количество. Витрины гастрономов изобиловали всевозможными продуктами, рекламы зазывали посетить тот или иной магазин, но Иван Иваныч знал, что там ему делать нечего. Или есть, но тогда стоит отказаться от лекарств, перестать платить за коммунальные услуги и забыть мечту о двухместном лакированном гробе.
"Да, брат, благодать-то кругом какая, - злобно думал господин Франкенштейн, начиная прихрамывать на обе ноги после второго часа пешего строя, - и всё на виду, и всё для людей. А раньше! Эх, и сволочное же было раньше время, при этой проклятой совдепской империи зла, когда вся благодать в виде дорогобужских сыров из натурального молока, краковских колбас из настоящего мяса и консервированных ивасей (7) из настоящих ивасей находилась в единоличных холодильниках всякой голытьбы, зарабатывающей всего по сорок долларов в месяц. Тогда как мимо магазина, не плюнув, и пройти нельзя было. Потому что ни черта в них, для светлой радости населения, не водилось: ни палёного французского шампанского, ни испанского оливкового масла из голландского рапса, (8) ни йогуртов из китайского искусственного молочного порошка с добавлением химических ароматизаторов, ни даже бананов, уколотых формалином для длительного хранения..."
Тем временем (пока Иван Иваныч поминал недобрыми словами гнусные советские времена) перед хромающим пенсионером нарисовалась последняя несанкционированная помойка родного города, сразу за которой начинались владения расширенной лавки для мелкооптовых покупателей. Господин Франкенштей ускорился, два раза поскользнулся на раскисшем льду и таки вкатился в первое убогое сооружение с вывеской "Молочные товары, колбасы и сосисочно-сарделечная гарнитура". Вкатился и стал осматриваться.
- Масло сливочное оригинальное из Кабардино-Балкарии, - стал читать вслух Иван Иваныч на витрине с выставочным ассортиментом продуктов, - срок хранения пять лет, сорок два рубля двести граммов. Однако... Молоко натуральное осетинское, срок хранения три года, тридцать один рубль литр. Однако... Сосиски из отборного куриного мяса без сои, семьдесят пять рублей кило. Однако...
- Здравствуйте, - бесцеремонно перебила расходившегося Франкенштейна кладовщица, выползая на свет из туманных недр холодильной камеры, - вы кто?
- Я? - переспросил Иван Иваныч. - Я ваш новый покупатель. Вот, прицениваюсь.
- Ага. Тогда давайте копию вашей заявки, подписанную менеджером по реализации.
- К-какую ещё заявку? - не понял Иван Иваныч, заранее выделяя слюну по поводу масла сливочного оригинального.
- Так вы не были в отделе реализации? - удивилась кладовщик.
- Нет.
- Так идите. Оформите там заявку, копию принесёте мне, а завтра можете приехать за своими продуктами.
Иван Иваныч пошёл. В отделе реализации он отстоял очередь из пяти человек, а потом выяснилось, что никакой заявки он оформить не сможет, потому что у него нет лицензии на мелкооптовую розничную торговлю.
- Какую ещё лицензию? - плачущим голосом возмущался Иван Иваныч. - Ведь мне Федька русским языком объяснил...
- Ничем не могу помочь, дедушка, - ласково уговаривала Франкенштейна симпатичная барышня, - без лицензии заявки на мелкий опт любых имеющихся в нашем ассортименте продуктов мы не оформляем. И, соответственно, в частные руки не отпускаем.
- Но ведь Федька...
- Да вы сходите к управляющему, - посоветовала старичку добрая барышня, - он как раз у себя, авось, чем и поможет.
Ну, Иван Иваныч и пошёл. А управляющий душевно помог бедному пенсионеру. Помог, то есть, понять, что он, пенсионер, живёт не в какой-нибудь хухры-мухры дикой орде с зачатками товарно-меновых отношений, а в цивилизованном государстве. Где над всяким процессом, и торговым в том числе, стоит закон и порядок. Согласно которым торговля осуществляется не так, как хочется рядовому покупателю, а так, как придумали отцы наши, президенты страны, её премьеры и неутомимые депутаты. То есть, во избегания хаоса в торговых делах, придумали отцы нашу такую умную штуку, после которой товар (или продукт) не может попасть прямо в руки покупателю. Но непременно сначала должен попасть от производителя на склад для крупнооптового потребителя по одной цене. Затем он (товар или продукт) должен попасть на склад для мелкооптового потребителя по другой цене. Потом товар или продукт покупается у владельца мелкооптового склада мелкооптовым бизнесменом, снабжённым специальной лицензией, по третьей цене. И только тогда, когда последний спекулянт в цепочке узаконенных торговых отношений перетащит свой мелкий опт в свою собачью будку (коммерческий ларёк, розничную лавку, минимаркет), всякий товар с разнообразным продуктом может попасть в руки Иван Иваныча Франкенштейна по четвёртой цене.
- Так что же меня Федька, подлец, зря сюда послал? - завёл старую пластинку Иван Иваныч.
- И ничего не зря! - убеждённо воскликнул управляющий комплекса покосившихся сараев с подержанными холодильными камерами из бывшего областного института морфологии человека. - Вы, дедушка, вполне можете ещё больше повысить уровень своего благосостояния, благодаря нам, неизвестному мне Федьке и вашей предприимчивости.
- Да уж куда больше, - махнул рукой Иван Иваныч.
- Не скажите! То есть: не опускайте рук. А идите, то есть к одному надёжному юристу - вот я вам его визитку - и он вам всего за пол только вашей одной, без участия вашей бабушки, пенсии поможет оформить лицензию (9) на мелкооптовые торговые отношения с самым распоследним в нашей пищевой цепочке самым розничным покупателем. Он поможет, вы заплатите ещё каких-то три ваших пенсий, и получите-таки необходимую лицензию. А там - мама не горюй! Подсчитывайте барыши, платите налоги, ездите с бабушкой в Куршевель, а можете туда же и без бабушки. Ась? Ну, что, берёте визитку?
- Вы, никак, молодой человек, издеваться надо мной изволите? - побагровел Иван Иваныч и вот тут начало выясняться, что помешательство его временное, наступившее аккурат после удара во время обвала цен в известной лавке или во время встречи с Федькой Баранчиком, вовсе не временное. То есть, Иван Иваныч начал багроветь, а управляющий расширенной лавки стал урезонивать пенсионера, чтобы последний не грешил против первого насчёт издеваться. Потому что, как может он, управляющий расширенной лавки мелкооптового значения и член партии единой известно чего издеваться над пожилым человеком в стране, которая ещё на заре демократии, как только избавилась от проклятого советского прошлого, подписала все мыслимые в демократическом обществе декларации по всем правам любого человека. В том числе, по правам человека с ограниченной функциональностью, по правам человека пожилого состояния, по правам человека несовершеннолетнего звания, по правам человека, тяготеющего к однополым отношениям и даже по правам человека, отправившего на тот свет от одного и больше соотечественников. То есть, он, член известно чего и управляющий расширенной лавки, не издеваясь над пожилым состоянием господина Франкенштейна, посылает его подальше не солоно хлебавши, потому что без специальной лицензии (закон и порядок!) никаких продуктов ему по сниженной цене продать не сможет.
- Изволите издеваться! - не поддался на декларационную провокацию и прочим внушениям управляющего Иван Иваныч. - Крохоборничаете! Своего юриста впарить норовите! Не выйдет! Да я на вас жаловаться буду! Да я к главе районной администрации! А про международный суд в Гааге слыхали? Или вот что: я к самому президенту пойду! А то он за нас, за свой народ, вот как убивается, и, наверно, знать не знает, как вы, упыри на местах, нам тут кислород повсеместно перекрываете!
- Обязательно жалуйтесь! - горячо поддержал господина Франкенштейна господин управляющий. - И к главе районной администрации сходите! И про Гаагу не забудьте! А что до самого президента: вот это золотая мысль! Идите, голубчик, всенепременно идите! Как будете у самого, от меня пламенный привет и заверения в вечном почтении передавайте!
- И пойду! - орал уже вконец разбушевавшийся Иван Иваныч Франкенштейн. И, надо отдать ему должное, пошёл. И пошёл-то пешком, чтоб надёжнее вышло. Авось, президент узнает, что верноподданный старичок пёхом семьсот вёрст отмахал, к нему на поклон и за правдой идучи, да примет без всякой очереди. Шёл, в общем, до столицы родины нашей безрадостной господин Франкенштейн три месяца и три дня, христарадничая. А так как христарадничать на современной святой Руси дело бесперспективное, то отощал Иван Иваныч по пути безобразно, обветшал окончательно и, если бы не слава, пущенная ему вслед каким-то ушлым интернетчиком, быть бы битым ему первым столичным милицейским кордоном до смерти и брошенным на съедение помоечным собакам. Убоялись, в общем, столичные менты, интернета и таки впустили отощавшего ходока в пределы белокаменной. А тот прямики к Боровицким воротам и ну стучаться. А президент и спроси своих помощников:
- А кто это, дескать, стучится, государственными делами мне заниматься не даёт?
- Да старичок тот, что из Язвипогпанска к вам пешком шёл, и про которого какая-то собака в интернете слух распустила, - отвечают помощники.
- Ах, язви его, поганца! - радостно кудахтнул президент и ажно все зубы показал. - Таки дошёл, не издох!
- Дошёл. И лично до вас просится. Так как, впускать?
- Ни-ни! Не могу! Занят под завязку до самых следующих выборов. Приёмы, выезды, на неделе экосез (10) с четырнадцатой внучкой экс-короля Мадагаскара по случаю её конфирмации, съезды, симпозиумы, twitter, борьба за поддержание авторитета и прочие капиталовложения. А гуманитарная помощь? А Фукусима? Неважно, что японцы от нашей помощи отказались, однако ж деньги пошли и сколько времени с трудами надо, чтобы по-божески их распилить. Да, не забыть про благотворительный бал в пользу прокажённым Мауи и пульку с братанами из Гаспрома. Нет, не могу. И рад бы всей душой, да не могу!
- А что с дедушкой делать? - спрашивают президента его помощники.
- Да ничего, - отвечает президент.
- Забанить, то есть? - подмигивают помощники.
- То есть.
И забанили. (11) А интернетчику с прочими журналюгами наказали, чтобы нишкнули, иначе...
Ну, вы понимаете.
Новость, в общем, о дедушке-ходоке в интернете таки появилась, и о том, что президент дедушку не принял, тоже квакнули. Но на том тема была исчерпана. А населению по барабану: подумаешь, какой-то отдельно взятый сбрендивший, но ещё живой дедушка. В то время как их тысячами морят недоброкачественными лекарствами от Зурабова. А другие тысячи сами палёной водкой насмерть травятся.
Сволочь, в общем, а не население.
А дедушка, даже окончательно и на постоянной основе тронувшись умом, в казённую психушку таки не попал, потому что квоту (12) на него не отпустили. И пошёл он домой опять пёхом, ругая на чём свет почему-то товарища Лысенко, (13) царя Соломона и Максима Галкина, последнего мужа Аллы Борисовны. Пришёл и первым делом подбил глаз своей бабушке. А потом взялся писать мемуары, как он помогал бороться с японскими катаклизмами и ходил за правдой к самому президенту.
Январь, 2012 год
1 Шварценеггер - американский киноактёр и политический деятель, неоднократный чемпион мира по культуризму; Пролеткульт (основан в 1917 году) - союз пролетарских культурно-просветительских организаций, идеология деятельности каковых предполагала создание совершенно новой пролетарской культуры, отрицающей культурные завоевания прошлого
2 Один юань (привыкайте, господа!) - десять цзяо или сто фыней
3 Одна индийская рупия (тоже важная валюта, особенно по сравнению с российским рублём) - сто пайс
4 В момент подорожания пшёнки милиция еще была милицией
5 Рукоположить - это не совсем одно и то же, что помазать. Ну да Иван Иваныч задарма советских университетов не оканчивал
6 Господин Хорьков имеет в виду аварию на Фукусимской АЭС вследствие землетрясения
7 Иваси, рыба семейства сельдевых, по рублю (двадцать пять центов) за консервированную банку, пальчики оближешь. Нынче выложишь доллар за банку консервированной сайры и обрыгаешься
8 Однолетнее травянистое растение, применяется для изготовления технических масел и употребляется в корм животным
9 Довольно дёшево, потому что юристы в провинции кратно дешевле столичных и областных. Пока
10 Короче говоря - бальный танец
11 Интересный способ общения со стороны всякой псевдокультурной, возомнившей о себе, новой русской интернетсволочи. Если такой сволочи не нравится оппонент в каком-нибудь сраном живом журнале или аналогичном блоге, то его просто банят. То есть, игнорируют. Данная сволочь, при этом, берёт пример с другой сволочи, Владимира Владимировича Путина. Тот тоже всех игнорирует и некоторым долбоёбам от такого своего хамски (сын лимитчика, что с него взять?) циничного поведения кажется приличным уважаемым человеком
To ban - запрещать, не путать с to bane - отравлять
12 Сейчас бедному человеку, чтобы получить дорогостоящее лечение типа операции по удалению смертельно опасной раковой опухоли, нужна какая-то специальная квота, примерно одно место на десять тысяч страждущих, в то время как других бедных людей вроде премьеров, президентов, депутатов и прочей сволочи вместе с их погаными родственниками лечат совершенно бесплатно самыми дорогостоящими (а чего нам мелочиться?) в мире способами
13 Советский агроном, академик, аферист и большой злыдень, втёршись в доверие к товарищу Сталину, способствовал разгрому школы советской генетики