Аннотация: Покорность российского человека феноменальна.
К рутинной для других следователей работе Паша подошел творчески и с большим энтузиазмом. Найдя с помощью персонального сексота адрес одного из голых студентов, сидящего на снимке под новогодней елкой с бокалом в руке, он без труда установил личности остальных. Затем он поставил микроскопически маленькие номера над головами предполагаемых нудистов и переписал их фамилии столбиком, соответственно порядковым номерам на фотографии.
Почему это у людей с детства глуповатых, а потом ухитрившихся все-таки закончить высшее учебное заведение, или, как говорят в Одессе, получить верхнее образование, почерк очень аккуратный и округлостей в нем гораздо больше, чем углов?
"Я с детства полюбил овал, за то, что он такой законченный", -- поэтому, что ли? Нет, конечно, ведь эти строчки написал человек от рождения необыкновенно умный и почерк при этом имевший прескверный. Почему среди армейских писарей, а на эту должность берут людей с каллиграфическим почерком, уровень полученного образования, ниже среднего? Это факт. Может быть, потому они красиво пишут, что у человека с живым умом мысли опережают буквонаписание, а у писарей, наоборот? Трудно сказать почему, но, глядя на почерк следователя, Пашу смело можно было рекомендовать на должность писаря.
Окончив регистрацию, Паша с помощью сильной лупы долго рассматривал прелести юных развратниц, а затем рядом с фамилиями наиболее аппетитных поставил галочки. Он знал почти наверняка, что под статью о порнографии можно подвести только ту парочку на тахте, но и этих ангелочков, отмеченных галочками, он тоже имел право задержать на три дня, якобы в целях пресечения любых попыток с их стороны воспрепятствовать ходу расследования дела.
"Полежит пару часиков на голых досках камеры предварительного заключения в непосредственной близости с сифилисной вокзальной муркой со спущенным чулком, услышит от меня коронную фразу: "Будешь вести себя благоразумно, и никто не узнает про этот позорный факт из твоей биографии. В противном случае я просто вынужден буду дать делу ход и познакомить с его подробностями деканат и твоих родителей", и "склонится", как миленькая, -- сучил ногами Паша, мучительно соображая, с кого начать, -- ладно, это мы решим в рабочем порядке, -- постановил Паша, -- а пока надо санкцию на обыск получить".
Разрешением на обыск в местах проживания нудистов Паша заручился не случайно.
Он знал, что во время тотального шмона, так называют эту процедуру уголовники, иногда всплывают такие вещественные доказательства, при помощи которых часто удается раскрыть преступление более серьезное, чем предполагалось. И интуиция не обманула опытного следователя и на этот раз. У одного из обыскиваемых нашли порнографический журнал, у другого самодельный нож шире спины, что гарантировало последнему статью за незаконное изготовление и хранение холодного оружия, а у третьего были найдены и конфискованы письма брата, работающего в настоящее время участковым врачом. Именно этот доктор, в бытность свою студентом и был запечатлен на фотоснимке, лежащим на утратившей всякие представления о приличиях блуднице. Совершенно естественно, что именно она и взволновала Пашу больше других. Закон внутренней мужской подлости -- стремиться обладать самкой соперника, сослуживца, а нередко и друга закадычного.
-- Экий болван! -- восторженно шептал Паша, читая письма из деревни дураков. -- Экий болван, -- повторял он, радостно суммируя статьи уголовного кодекса, по которым можно было предъявить обвинение доктору. Почему-то в Пашином представлении "экий болван", был гораздо глупее, чем болван с определением: "какой болван". Он и сам не мог понять почему, но однажды, прочитав где-то это выражение, где он не помнил, конечно (к чему голову фамилиями авторов забивать?), он был так очарован словом "экий", что всегда в дальнейшем держал это определение для особо отличившихся идиотов.
Итак! Даже при самом поверхностном взгляде на письма можно было с уверенностью сказать, что доктор, а его уже заочно Паша возненавидел за его, судя по всему, безотказную потенцию, тянет, как минимум, на три статьи: порнография, получение взятки и торговля наркотиками. Инцидент с Глуховым, если удастся его раскрутить заново, добавлял к вышеперечисленному еще парочку статей: нанесение тяжких телесных повреждений, а также злоупотребление служебным положением. Кроме того, изготовление убойного коктейля из аминазина с водкой, тоже, несомненно, являлось медицинским преступлением. Главный же интерес для Паши представляло то обстоятельство, что в деле были замешаны бабы, скомпрометированные настолько, что при одной мысли об открывающейся ему перспективе со "склонением", следователь ощутил сладкий зуд где-то там внизу, в галифе. Если бы Паша взглянул на себя в этот момент со стороны, он бы сам удивился поразительному сходству своей персоны с легашом, застывшем в стойке перед тетеркой, но Бобков рассматривал себя только в фас. Для этой цели у него всегда стояло на столе зеркальце. Паша страдал хроническим конъюнктивитом и поэтому перед тем, как усадить на привинченный стул ту, которую он хотел "склонить", он всегда вытирал кончиком носового платка закисшие от гноя уголки глаз. " Миром управляют две вещи: зависть и желание нравиться", -- так считал Паша, и хуже других он тоже быть не желал. Он вынул из внутреннего кармана кителя маленький блокнот и записал не для следствия, а для себя:
Радость от гарантийного соблазнения сельских курвочек из деревни дураков омрачало то обстоятельство, что две из них срывались, что называется, "с крючка".
Нину Васильевну достаточно ознакомить с письмом, где описана ее аморалка с доктором в машине, и показать ей статью о разбазаривании народных средств: ведро спирта -- это вам не фунт изюму, и будет все, как в песне Окуджавы: "в любую сторону ее души".
Любовнице Сычева пообещать познакомить мужа с ее венерическими похождениями, опять же посредством письма, и тоже проблем не предвидится. Короче, все на мази, дело в шляпе, но именно, этих сучек Паша должен был упустить потому, что, "склони" он их, и придется реабилитировать доктора сразу по двум статьям: получение взятки и использование незаконно полученного спирта в личных целях, отчего резко обеднялся букет предъявленных обвинений здоровому, как бык, в сексуальном плане, а следовательно, еще более ненавистному эскулапу. Конечно, можно было пообещать этим озорницам освободить их от участия в деле, а потом, добившись своего, продолжать, как ни в чем не бывало, дальнейшее расследование, но как человек порядочный, а именно таковым себя Паша и считал, он не мог поступить с дамами неблагородно. Принцип: "ты мне, я -- тебе" Паша соблюдал неукоснительно.
"Ну и черт с ними, -- решил Паша, -- дело важней". Он поставил галочку напротив фамилии поварихи: "Этот экий болван, написал там, в письме про высший пилотаж в постели, вот мы и проверим, пообещаем этой стерве мужу письмецо показать, который за мокрое дело срок добивает. "Склонится", как миленькая, если не захочет мужа еще на одно убийство спровоцировать, -- убежденно сказал Паша сам себе, -- а вызовем мы ее якобы по делу об избиении Глухова, ведь у нее же ночевал этот хулиган после совершения преступления. Вот и спросим ее для понта, не заметила ли кровь у него на правом ботинке и не рассказывал ли доктор про свои подвиги, ну, а там и степень ее бздиловатости перед родимым мокрушником прозондируем".
Оставалось решить судьбу Соломона. Ход размышлений Павла Георгиевича был следующий.
"Из чего изготовил этот дантист экстракласса перстень для Гриднева? Разумеется, из того песка, который ему, судя по письму, доставлял гонец из Чусового. Он, конечно, будет все отрицать, скажет, что переплавил для коллеги рыжие сережки собственной супруги. Это можно будет легко опровергнуть, сделав экспертизу. Там все элементарно: проба самородного золота будет выше, чем обычно используемая на отечественных побрякушках. Он станет врать, что самолично сделал аффинаж -- очистку золота от лигатуры. Ну и что? Даже если это и так, то ведь не подарил изделие, а продал, о чем черным по белому в письме написано. Вот ведь что важно! В нашей стране вообще категорически запрещена торговля ювелирными украшениями, изготовленными кустарным способом. Это стопроцентно уголовно наказуемое деяние. Ну, а там и на вальцах следы золота обнаружим, для большей убедительности, так что от незаконной валютной операции Соломончику не отвертеться при всем желании. Заманчиво! Сейчас подобные процессы престижны, тем более что преступник -- пархатый. Считай, что премия мне обеспечена, но вот ведь в чем загвоздка! В том, что этот скот Гриднев при всем желании к валютному делу не привязывается. Тогда, что мы имеем? А имеем мы недостаток восьми коренных зубов и вздутие живота от некачественного пережевывания пищи, а вот что мы не имеем, так это хороших стоматологов, потому что большинство из них уже у "хозяина" -- за решеткой, если точнее выразиться. Коллеги из прокуратуры так расстарались, услужливо способствуя общей тенденции, что недавно ухитрились всю кафедру ортопедической стоматологии на казенные хлеба отправить. А тут классный специалист. Если его грамотно взять за жопу, буду иметь полный рот золотых зубов. Достаточно будет, в качестве вещдока, перстень им изготовленный, ему показать. Эти космополиты -- народ догадливый. Значит, нужно срочно этого гада Гриднева повязать, пока он какой-нибудь лярве перстень не подарил. "А письмецо про Соломоновы подвиги мы на всякую случку -- это так шутил Паша -- из дела аннулируем. Хватит на экого болвана и остальных писем".
Паша вышел в соседний кабинет, попросил секретаршу немедленно отправить повестку доктору Гридневу в деревню дураков Тупицино, а, вернувшись, засомневался: а может быть, следовало выехать в район и доставить этого любителя эпистолярного жанра на допрос в наручниках? Он поразмыслил немного и решил, что достаточно будет и повестки. Паша знал не понаслышке, что за всю историю сталинских репрессий только один оказал сопротивление, если точнее, расстрелял боевой командир всю эту сволочь из СМЕРШа, предложившую ему сдать оружие и проехать с ними куда следует для выяснения некоторых подробностей его фронтовой жизни. Фамилию этого отважного человека Паша забыл, но был абсолютно уверен, что случай этот нетипичен и что анекдот про русских мужиков, которые на предложение явиться на казнь через повешение, спрашивали: "А веревку с собой брать или казенную дадите?", -- возник не на пустом месте.
Покорность российского человека феноменальна. С одной стороны, азиатское коварство и изворотливость при поисках выхода из тупиковой ситуации ("да скифы мы, да азиаты мы"), с другой стороны -- абсолютный паралич воли, неспособность или нежелание оказать даже ничтожнейшее сопротивление палачу, тупо исполняющему волю изощренного садиста, облеченного властью. Достаточно вспомнить стрельцов, услужливо тащивших с собою на казнь тяжелые чурбаки для отрубания их же неумных голов.
Убежден был Паша, что и Гриднев, получив повестку, не только не попытается скрыться, но даже будет торопиться на вокзал, боясь опоздать на поезд. А догадайся он, что его для того вызывают, чтобы за решетку засадить, будь, он поумней немножко, так рассчитался бы за пару дней и уехал, адреса не оставив. Кто б стал его искать? Скорей всего -- никто. Слишком мало причин для объявления уголовного розыска. А вот, когда он нагородит с три короба, оговорит себя и товарищей, подпишет протокол, тогда и убегать будет несподручно, да и бесполезно.
Паша повертел в руках фотографию. Оставалось решить еще одну проблему. Он посмотрел на порядковый номер, проставленный над головой красавицы, лежащей под этим хряком.
"Дает же бог жеребячью потенцию этим дуракам, -- возмутился Паша, -- кутькает ее при всем честном народе и хоть бы что! Животное!"
Возмущаться-то он возмущался, а сам ловил себя на мысли, что ни одну женщину не желал так сильно, как эту. Конечно, он мог бы попытаться "склонить" Веру Злотникову, так звали прелестницу, но тогда, в случае успеха, Паша, как порядочный человек, просто обязан был бы отмазать шалунью от статьи за порнушку, а такой вариант абсолютно исключался. Тогда ведь и этого поросенка нужно от статьи освобождать, потому что привлеки он его одного -- и самый либеральный прокурор непременно задаст сакраментальный вопросик: "Если перед объективом совокуплялись двое, то почему на скамье подсудимых только один партнер?"
Нет, так не пойдет. Хорошо бы уговорить Веру, в обмен на свободу, дать показания против Гриднева. Дескать, пьяная была до бесчувствия и не могла оказать достойного сопротивления. Тогда бы этому фраеру можно было бы инкриминировать статью 117- ю1 УК РСФСР -- изнасилование, она же "лохматый сейф", и в таком случае доктору уже в следственном изоляторе разворотили бы корму, потому что насильников насилуют в тюрьме с особым сладострастием. Уговорить, конечно, можно -- слаб человек, не только за освобождения от уголовной ответственности, но и за изменение меры пресечения на подписку о невыезде, многие, не моргнув глазом, берут на себя грех лжесвидетельства, но как объяснить суду факт наличия на фотографии, чуть не до плеч закинутых в экстазе стройных женских ног? А руки, обвившие шею предполагаемого насильника? Нет, этот номер тоже не проходил при всем желании. Оставалось одно: достать, у сидевшей на крючке за криминальные аборты гинекологини липовую справку о беременности Злотниковой, а затем выторговать "склонение", спекулируя документом. А документик этот нужен был Верочке позарез потому, что с ним она гарантийно оставалась бы на свободе на все время следствия до самого суда -- статья ведь нетяжелая, какой смысл беременную в камере держать? Да и приговор будущей матери светил бы наимягчайший, год условно -- это максимум, а скорее всего, простым штрафом бы отделалась. Конечно -- это риск, можно сказать -- криминал, но уж больно хороша соблазнительница. Паша взял лупу и принялся рассматривать аппетитное тело.
Свет неяркой лампы, преломившись через увеличительное стекло, высветил идеально очерченные, восхитительно длинные бедра, розовый сосок на высокой груди, приоткрытый желанием чувственный, жаждущий рот.
Следователь областной прокуратуры сглотнул внезапно набежавшую липкую слюну, поспешно освободил себя от брюк, подставил торопливо носовой платок и сделал это своевременно, потому что уже в следующую секунду он ощутил первый и самый сладостный толчок начавшегося извержения, случившегося даже раньше, чем наполнился кровью его сверхчувствительный и от того безнадежно дефективный орган. И сразу сдавило сердце холодными тисками тоски.
"Совсем инвалидом стал, -- обреченно констатировал Паша, -- что делать, как спастись, как исцелиться, как продлить короткий до неприличия акт? Нужно будет попробовать поонанировать перед "склонением", а то ведь срам, конфуз, стыдобище, и больше ничего".