Аннотация: - Ах как хочется вернуться в городок, - эти слова из всем известной песенки знакомы всем, как и каждого из нас посещает время от времени желание вернуться в своё детство, юность...
ГОРОД ДЕТСТВА МОЕГО
Бийск всегда звал меня к себе, но последние лет десять особенно. Не знаю, толи это по причине внутренней зрелости, которая в народе старостью называется, толи действительно так родина манит, та, которая у человека вечно в памяти. Как в песне: "Домик на окраине, скоро он будет снесён, только лишь в памяти детства останется он". Ностальгические чувства не то, чтобы одолевали, но постоянно напоминали о былом. Тем более что в городе, в который переехала три года назад, было вечно пасмурно и ветрено и так неуютно, что это ещё более усугубляло моё стремление вернуться в солнечный город моего детства и юности.
Босоногость дошкольная прошла на берегу Бии, в районе сахарного завода, где в своей усадьбе жили наши родственники. И как-то больше вспоминается лето. Огромный обрывистый берег реки. Из усадьб, расположенных на нём, в реку протянуты проволочные дорожки, по которым скользят вниз - пустые вёдра, а вверх - полные. Мы, ребятня семи-восьми лет, сидим на огромной черёмухе и с аппетитом объедаем крупные, мясистые ягоды. Во рту вязко и терпко.
Потом дружной ватагой несёмся на гигантские шаги - такие длинные верёвочные канаты с огромным узлом на конце, спускающиеся с высокой перекладины. И качаемся из стороны в сторону, как обезьяны на лианах. Раскачаешься, аж дух захватывает. Раз-два, раз-два! И ведь выдерживали, никакого тебе головокружения. Здорово!
Когда мне исполнилось лет девять, мы переехали в район новостройки, и о тех годах уже другие воспоминания, которые почему-то всплывают чаще. Отчётливо представляется раннее, ночной грозой умытое утро, яркими лучами солнца заполнявшее всю комнату и далёкие то звонкие, то хриплые голоса подраставших петушков, которых соседи откармливали в деревянных сараях.
Проснёшься под их истошные крики, подскочишь с постели и, наскоро перекусивши, несёшься через три парковые горки на речку. И немного не добегая до неё, нырнёшь в залитый водой карьер, который почему-то все называли балас, и плывёшь. Вода как парное молоко, ребятни ещё мало, потому вода не взбаламученная, чистая. Накупаешься до посинения, сидишь на берегу, стучишь зубами, чуть отойдёшь на солнышке и опять в воду. И целый день соревнования: то плаваешь наперегонки с пацанами, то ныряешь поглубже, чтобы ухватить побольше песка со дна - весело и шумно!
А как только заметишь, что солнце начинает клониться - бегом домой, ведь надо все дневные задания выполнить. Примчишься, быстрее половики выхлопнешь, пол подотрёшь, посуду помоешь до прихода старшей сестры, которая взяла на себя роль моей воспитательницы, и тогда уж можно почитать, порисовать.
Вечером после ужина, когда жара уже спала, большинство соседей выходит посидеть на улице. Мужчины садятся за вкопанный во дворе стол "забивать козла", женщины устраиваются поодаль на скамеечке: кто-то семечки грызёт, кто-то узоры крючком вывязывает. Старшие братья, сёстры, уже работающая молодёжь, начинают здесь же невдалеке игры: ручеёк, третий лишний, из круга вышибала. И мы, конечно, с ними, куда же без нас, подростков! Веселье, смех, писк, визг - иной раз так ремнём в третье лишнем жиганут, что долго потираешь больное место. Ну, подуешь губы немного и опять становишься в круг, и снова крик, писк, веселье.
С детства во мне сидел какой-то чёртик-заводила, и я без конца подкидывала сверстникам какие-то идеи. То захотелось организоваться в летний лагерь, благо, что лес, который тогда ещё не был парковой зоной, был через дорогу. Мы, ребятня, придумали там устроить качели, вкопали стол и, разложив на нём немудрёную снедь, что приносили с собой из дома, дружно обедали. А как-то, нарядившись в старые новогодние костюмы, устроили концерт для жителей своего микрорайона. Дово-ольные были - не пересказать! И даже какой-то доброхот из соседей сфотографировал нас. Недавно в старом родительском альбоме наткнулась на такую фотокарточку, и всплыли эти воспоминания.
А то мы устраивали уборку возле дома. Подметали двор, обкапывали деревья, поливали их. И, конечно, играли рядом на пустыре. Помню, мы, уже почти семиклассницы, раскладывали кирпичи, обустраивая себе "дома", "квартиры". Валя Богданова всегда была продавцом в "магазине", Тоня Морозова непременно всех лечила: ставила уколы, делала пирке. Самой хозяйственной из нас была моя соседка по дому Катя Путилина, она варила суп, кормила своих двоих "детей" и потом водила их в кинотеатр, которым заведовала Лариса Компанистова, она показывала картинки из старых журналов и сочиняла для нас фантастические истории из жизни других планет. Ну а я выбирала себе радио, потому что моим самым любимым занятием было пение, и во весь голос распевала: - Эй, моряк, ты слишком долго плавал! Я тебя успела позабыть. Мне теперь другой по нраву дьявол, его хочу любить! - которая была главным шлягером в то время.
А как-то, начитавшись Марка Твена, с его историями про Тома Сойера и Гекельберри Финна, я заморочила голову девчонкам, что в старом заброшенном доме на берегу реки, который, скорее всего, бывший дворянский или купеческий, мы должны обязательно найти клад. Надо только пойти туда и найти то место, где он зарыт.
Прихватив с собой лопату, примерно в полдень мы отправились туда. На цыпочках прошли комнаты первого этажа и, не найдя никакого лаза вниз под пол, где по нашим соображениям был возможен предполагаемый клад, по страшно скрипучей и уже полусгнившей винтовой лестнице вдвоём осторожно поднялись вверх, третью подружку оставив внизу на всякий случай. И, конечно же, ничего мы не нашли, но страху натерпелись не меньше, чем твеновские герои.
Тишина, царящая вокруг, и таинственность, которой нам казалось, окружён этот заброшенный дом, способствовали этому. И он был так непохож на другие строения города. Хотя нет, точно такой же стоял примерно в километре от него, также на берегу Бии, как раз напротив сахарного завода. Именно там, где мы качались на тех самых гигантских шагах. Но в том здании в летний период постоянно работал пионерский лагерь. А этот дом своим видом навевал какие-то загадочно-страшные истории, которые волновали и будоражили наше воображение. Кажется, где-то впоследствии я слышала, что это бывший дом купчихи Морозовой.
Бывало и бедокурили. Как-то вечером, гуляя толпой по тротуарам, мы забросили дохлую кошку в окно человеку, который сначала был нашим кумиром как виртуозный аккордеонист, а потом был развенчан нами как совершивший, по нашему мнению, неблаговидный поступок, теперь уж и не помню какой. Правда, после этого нас начала мучить совесть и мы решили, что зря мы так поступили, но, как говорится, поезд ушёл...
В зимнее время почему-то у нас во дворе не было такого общения, а может быть, просто не помню, скорее всего, просто негде было собираться вместе. И в шестом, седьмом классе я увлеклась лыжами. В лесу, где теперь парковая зона возле квартала АБ, была проложена лыжня. И так славно было катиться по ней в этой лесной тиши, где изредка с сосен падал комок снега и нет-нет да раздавался стрекот сороки. Лёгкий морозец, румянивший щёки, ритмичные движения рук и ног настраивали на хорошее настроение.
Так я каталась одна до тех пор, пока однажды, съехав с привычной лыжни, не выехала на голоса, раздававшиеся невдалеке. Оказалось, что там катались знакомые пацаны. - Привет, привет! - и за мной, как это обычно бывает, погнался один из них, по-моему, Вовка Атаманский. Пытаясь убежать, я, не имевшая опыта катания с гор, а это была не просто горка, а целая гора, длинная и крутая, понеслась с неё.
Ветер свистел в ушах, а мне было страшно из-за того, что ожидает впереди. Хоть и длилось это не одно мгновение, но, растерявшись, я даже не помыслила обезопасить себя, хотя бы упав набок. И пронесшись на всей скорости вниз, врезалась лыжами в сугроб, возникший на моём пути. Лыжи удерживал снег, а моё тело по инерции ещё неслось вперёд, и меня, наконец, упавшую, пронзила такая боль, что, казалось, будто оторвались ноги.
Пацаны, перепуганные не меньше меня, столпились надо мной. И велика была их и моя радость, когда я, хоть и кое-как, но встала на свои ноги. Но больше переживаний было не от боли в ногах, а из-за сломанной лыжины, ведь лыжи были самые настоящие, с ботинками и креплениями для них, а не какие-то с простыми креплениями для валенок. С тех пор прогулки по лесу я забросила. Во многом, конечно, повлияла сломанная лыжа.
А в четырнадцать лет я перешла на коньки. Уж больно мне нравилось носиться на них по хоккейной коробке, что всегда заливалась на АБ рядом с планетарием. Училась кататься я самостоятельно, на коньках соседского паренька Витьки Ерёменко. Коньки были 41-го размера, и, казалось бы, куда они мне с моим 35-ым! Только, как говорится, голь на выдумки хитра. В ботинки я вставляла комнатные суконные тапочки, убивая тем самым двух зайцев: было и тепло, и как раз по размеру. А коньки были не какие-нибудь дутыши, а самые настоящие беговые, которые мы тогда называли ножи. Ох, и любила я их! Казалось, что сама только переставляешь ноги, а коньки несут тебя по льду.
Сейчас пишу и до того ясно слышу этот характерный звук: вжик, вжик, что даже мышцы на ногах напряглись. Как будто и они вспомнили те времена и то, как им доставалось, когда на полном ходу частенько катилась на коленях или бедре, попадая в выбоины во льду.
Ещё больше на следующий год меня "заразил" коньками Иван - подросток-цыган, живущий неподалёку. Катался он, конечно, классно! Коньки казались продолжением его ног. Даже и не помню, чтобы он когда-то падал на льду. Разве только однажды, когда мы грохнулись с ним вместе навзничь, да так треснулись головой об лёд, что долго не могли подняться. Это он учил меня делать сначала ласточку на коньках, а потом держать равновесие, подняв ногу перед собой.
И вот через много-много лет, наконец, я в Бийске вместе с двумя сыновьями-подростками, которые выросли далеко от Алтая и впервые попали на мою, давно воспетую в домашних рассказах, родину. Веду их по местам "боевой славы".
Постояли возле тихого нашего дома с многолетними берёзами и клёнами под окнами, которые когда-то посадили мои старшие брат и сестра. Посмотрели на окна квартиры, там уже давно живут чужие люди. Прошли мимо двадцать второй и восемнадцатой школ, где когда-то училась.
И наконец-то вот он, тот сосновый бор, от воспоминаний о котором всегда сжималось сердце. Почему-то всю жизнь из всех деревьев сосна для меня была самая родная. Но в местности, где проживала долгие годы, сосен не было, и мне их очень недоставало. Потому именно с ними я так ждала встречи. Прижалась, обняла одну, другую, третью. А вот молодая поросль со свежими верхушками, которые мы, ребятишки, поедали в начале каждого лета. И сразу вспомнился тот ни с чем не сравнимый вкус липкой смолы на зубах! А потом с всё нарастающим стуком сердца от нетерпения встречи с рекой пробежали мы все три парковые горки. И вот уже совсем близок тот долгожданный миг!
Но что такое? Мои дети, опередив меня, взлетели на последнюю горку, но вдруг остановились, и медленно развернувшись ко мне, оба удивлённо смотрели на меня. Это смутило меня и я, пройдя ещё несколько шагов, всё поняла. Просто им, выросшим на широком и полноводном Алдане, наша Бия "не показалась".
Правда, её вид смутил и меня. Когда-то достаточно ухоженная река, по которой ходили пароходы, теплоходы, баржи, к сожалению, превратилась в узенькую речушку, заросшую водорослями. И не было здесь ни детворы, ни купающихся взрослых. А жаль, так хотелось здесь искупнуться.
Прошло ещё пятнадцать лет. И вот я опять в городе своего детства. Прошла по тем же местам. Старенький наш дом почему-то "смотрит" немытыми окнами. Деревья ещё больше разрослись, из старых соседей никого не осталось. Соседние дома уже снесены, да и нет того пустыря, на котором я когда-то лихо распевала: - Эй, моряк, ты слишком долго плавал! Теперь здесь торговый центр под названием "Мария-Ра".
В парковой зоне прошлась среди деревьев и нашла то место недалеко от планетария, где когда-то пятнадцатилетней девчонкой, сидя с книжкой на траве возле чьей-то картофельной делянки, увидела выскочившего на меня настоящего длинноухого зайца. От неожиданности мы с ним замерли и смотрели друг на друга, но стоило мне даже не пошевелиться, а чуть моргнуть глазами, как он исчез. Здесь, на этом месте, уже никто не распахивает землю и не садит картошку.
И только мои любимые сосны, повзрослевшие на сорок лет, остались безмолвными свидетелями той поры. Не осталось и следа от тех "дворянско-купеческих" домиков на берегу Бии, всё застроено новыми высотными и частными домами, нет и тех хоккейных коробок на АБ, как и гигантских шагов в посёлке сахарников. А так бы и сейчас со свистом пронестись, виражируя на поворотах, по скользкому льду и, конечно, сидя верхом на верёвочном узле гигантских шагов, по воздуху! Что мешает? Ну, уж, конечно, не годы, а всего лишь неимение спортивного снаряжения и подходящей компании. А очень жаль. И всё-таки, я, как теперь говорят, "оторвалась" хоть на "бубликах", когда прошлой зимой отдыхали за городом. Хорошо!
Сам город, сохранивший тишину старых кварталов, любимых когда-то улочек, впечатлил своей новизной. За эти годы он похорошел, стал тянуться вверх. Его архитектура радует глаз больше, чем в прошлые годы. Настоящим украшением стали прекрасные новые скверы, обновляются фасады старых домов, проложены хорошие дороги. И ещё это смелое увеличение площади города за счёт Зелёного Клина, который в моей памяти остался местом, куда мы в детстве ходили, теперь уже не помню для какой надобности, за лягушками. А сколько здесь деревьев и солнца!
И опять как в детстве мне хочется крикнуть моему городу: - Я люблю тебя, Бийск!