"FESTINA LENTE", лат. - "Торопись медленно", не делай наспех.
Изречение древних
Осень в Крыму, как и во всем Мировом сообществе, начинается 1-го сентября. Но это приемлемо, если жить по календарю, а не по реалиям существующих климатических зон. Ведь крымский сентябрь - все тот же, прокаленный беспощадным южным солнцем пылкий летний месяц. В сентябре цветут пышным цветом и сладко благоухают ядовито ярко окрашенные теплолюбивые южные цветы, кустарники и, даже , некоторые деревья (в частности, японская софора, буквально осыпанная одурманивающе пахнущими, высокохудожественно окрашенными нежными крошечными цветами, более похожими на пушистые зонтики или метелки).
А незабываемая южная ночь в Крыму, когда чувствуешь, как теплая, угольно-черная, чуть-чуть липкая душноватая темень обволакивает тебя диковинными ароматами и ошеломляет неподражаемой россыпью шикарнейших бриллиантов на бархатистом темном небосклоне.
В довершение чудесного зрелища южной ночи мы видим, как огромная луна, будто отполированное медное блюдо, разрумянившаяся от раскаленной, пышущей жаром крымской степи, торопится искупаться в нежно-теплом шелковистом море, расцвечивая его сверкающей, переливающейся золотистыми бликами, серебряной дорожкой, зовущей в сказочную страну Шахерезады.
Так что сентябрь в Крыму - это время полноценного летнего отдыха, когда солнце уже не так обжигающе жестоко, а море, переполненное теплом и нежностью, желает поделиться своим благостным бархатистым состоянием со столь желанными, но уже более редкими купальщиками.
И все же, ничего не поделаешь, ибо принятый во всем мире Календарь - это тот же Закон. А, как утверждали древние:
"DURA LEX, SED LEX", то есть "Закон суров, но это закон".
И, поэтому, 1-го сентября, не обращая внимание на полнокровное зовущее лето, нарядные школьники с букетами цветов и, соответственно, нарядные студенты (только, как Вы понимаете, уже без букетов цветов), торжественно (некоторые даже с охотой!) отправились в "Альма-матер" - грызть гранит науки.
Итак, 1-го сентября 1979 года Лида Малышева была торжественно "посвящена в студенты" на общеинститутской линейке, и пополнила собой ряды советского студенчества. Знакомство с группой будущих товароведов, где ей предстояло провести четыре следующих года, принесло огорчение - из 25-ти учащихся 23 составляли девушки. Сильный же пол был представлен в лице Армена Мурадяна из Еревана и Гиви Кантария из Тбилиси.
Узнав об этом, Лида слегка удивилась: какая же необходимость заставила ребят из столиц союзных республик, имеющих значительное число собственных Вузов, поступать в не престижный Керченский институт? На это юркая девчонка, севшая за одну парту с Лидой, насмешливо сверкая черными с зеленоватым отливом, как маринованные маслины, глазами, объяснила, что за зачисление в Тбилисский или Ереванский институты народного хозяйства, данным абитуриентам пришлось бы выложить кругленькую сумму. Ну, никак не менее 5 тысяч рублей (стоимость автомобиля "Москвич"). Тогда как втиснуться в Керченский торговый институт намного дешевле - достаточно раскошелиться на одну тысячу.
Услышав такие откровения из уст соседки, неискушенная Лида ахнула:
"Это же нечестно - поступать за деньги, а не за знания!"
На что соседская девчонка одарила Лиду снисходительным взглядом. Немного помолчали. Тут Лиду вдруг осенило:
"Послушайте, девушка..." - резко обернулась она к соседке по парте.
"Надя!" - шустрая девушка тут же протянула Лиде ладошку для рукопожатия, чтобы узаконить знакомство, так сказать.
"Да, да, а я - Лида", - торопливо пожала маленькую шершавую руку Лида: "Послушайте, Надя, а вот этот парень, ну, что из Тбилиси приехал... Он что - родственник того самого Кантария?! Ну, который знамя над Рейхстагом водрузил в 1945-м году?"
"Племянник", - важно ответила Надя, явно гордясь своим всезнайством.
Лида с некоторым сомнением покосилась на крепкого полноватого грузина с иссиня-черной шевелюрой и синеватыми из-за просвечивающейся сквозь белую кожу щетины щеками. Немного подумала над неожиданным фактом соседства с племянником Героя Великой войны, и тут вдруг ее с головой захлестнула волна патриотизма.
"И он что, все четыре года будет с нами учиться?" - восхитилась Лида, воочию прикоснувшись к героическому прошлому Родины.
"Как же, будет... Чего захотела!" - с издевкой протянула осведомленная видимо обо всем на свете Надя.
"На втором курсе их тут уже не будет - переведутся в свои столичные Вузы. Там ведь обязательно какой-нибудь отсев произойдет, вот они и выучатся в престижных Вузах по дешевке", - презрительно прищурив свои матовые глаза, фыркнула Надя.
От слов соседки по парте Лида неожиданно почувствовала такую горечь разочарования, будто раскусила горчайшую из горчайших таблетку "левомицетина", выпускаемую советской фармацевтикой почему-то без растворимой оболочки.
Ее взлелеянное советской пропагандой прямо с колыбели романтическое чувство преклонения перед Героями Великой Отечественной войны, было оскорблено прагматизмом и, даже, цинизмом, проявленным наследниками Героя, успешно приспосабливающимся к двуликой соц. действительности. И, конечно же, с самой выгодной стороны.
"Нет, не может такого быть, чтобы его родственник так поступил!" - взволнованно подумалось Лиде, пытавшейся унять вдруг гулко заколотившееся сердечко: "Наверное, это просто самозванец".
И, обернувшись к скучающей Наде, уже твердо сказала:
"Скорее всего, это просто однофамилец!"
На что черноглазая девушка равнодушно пожала плечами:
"Вполне вероятно... А ты то чего так разволновалась?"
Лида смутилась и ничего не ответила. Да и вряд ли она смогла бы внятно объяснить, что так покоробило ее светлую наивную душу.
Она и сама до конца не понимала, что ее угнетала двойственность, старательно завуалированная лживость советской социалистической системы, когда с одной стороны - основной массе народа внушалось, что в советском государстве все должны жить чуть ли не по библейским заповедям:
- "не убивай";
- "не прелюбодействуй";
- "не кради";
- "не желай... ничего, что у ближнего твоего".
Да и Первая заповедь звучала так (ну не дословно, конечно, но смысл был именно таким): "Я, Коммунистическая партия, Бог твой... да не будет у тебя других богов..."
В то же время самолично избранный узкий круг партийной номенклатуры, комсомольские "вожди" и, естественно, члены их семей, позволяли себе жить над библейскими заповедями и пропагандируемым образом жизни, пребывая в роскоши и уверенности, что законы писаны не для них.
Принятая в стране Советов избирательная система была крайне выгодна высшим партийным "бонзам", позволяя властвовать одним и тем же лицам, избирая и переизбирая самих себя на высочайшие посты в огромном, парализованном существующими выборными законами, государстве. И, конечно же, "исключительно по воле народа!".
При этом подданным милостиво позволялось "всенародно одобрять и поддерживать" политические перестановки и назначения в высших эшелонах власти. Сам же народ партийные вожди держали от возможности действительно проявить свою волю на весьма отдаленном расстоянии.
Вот такая сказка наяву - "Власть Советам!", "Землю - крестьянам!", "Заводы - рабочим!"... Ну, Страна Советов, то есть. Аминь.
После первого учебного дня Лида Малышева вернулась домой усталой и разбитой, мечтая только о горячем душе, чтобы смыть с себя липкое разочарование, и отдыхе. Но ее мечтам не суждено было сбыться, так как следом за Лидой, будто поджидала ее в закутке лестничной клетки, важно "вплыла" Элла Осадчая с весьма загадочным выражением лица.
Подружки фактически не виделись после школьного выпускного бала, так как Лида все лето провела "затворницей", усиленно готовясь к сдаче вступительных экзаменов в институт. Так что с ее стороны вполне логично было ожидать, что Элла сейчас "вывалит" на Лиду целый ворох новостей.
Но сообщение, важно преподнесенное ошеломленной Лиде, превзошло все ожидания. Торжественно выпрямившись на своих тонких ножках и слегка выпятив бюст, от чего она действительно стала похожа на пирожок, оправдывая тем шутливое прозвище, данное ей школьными забияками, Элла с чувством произнесла:
"Лида! Приглашаю тебя на мое бракосочетание с Виталием Какошей, которое состоится 30 сентября по адресу: улица Соляная, дом 4, квартира 33, то есть у меня дома, в 18 часов".
Сраженная наповал сногсшибательной новостью, Лида несколько мгновений только хлопала глазами. Потом выдавила из себя:
"С какой Какошей?"
Элла оскорбилась:
"С Виталием Какошей, ревизором из райпродторга, очень даже самостоятельным молодым человеком!"
Лида спохватилась:
"Извини, я просто растерялась, так ты меня ошарашила!"
И, схватив опять раздувшуюся от важности подружку, затащила ее в свою "детскую" комнатку, плотно притворив за собой дверь.
"Ну ты даешь!" - с восхищением воззрилась Лида на Эллу: "И когда только успела... А ну, давай, рассказывай!"
Элла опять заважничала, напыжилась, но тут же не выдержала и нервно рассмеялась.
"Ты понимаешь", - затараторила Элла: "Я и сама не понимаю, как это произошло".
"Да ты успокойся", - Лида помчалась на кухню и вернулась со стаканом, наполненным теплой, слегка солоновато-горьковатой водой из-под крана, так как именно такую воду давали питьевые скважины, пробуренные на Крымском полуострове из-за близости моря. Ну а дорогостоящий проект переброски в Крым Днепровских вод существовал пока лишь на бумаге.
Несмотря на неприятный вкус, Элла с жадностью выпила всю воду, судорожно икнула и слегка расслабилась.
"Ну вот, так-то лучше", - Лида не без труда забрала пустой стакан из взволнованно сцепленных пальцев рук и поставила его на подоконник: "Теперь рассказывай".
И Элла уже более спокойно и связанно рассказала Лиде, как она приходила как-то на рыбзавод - встречать мать после смены, а там ее приметила кассирша Вера Корнеевна Какоша из заводской бухгалтерии, и уговорила Эллину маму познакомить Эллу с ее сыном Виталием.
"Ты знаешь", - взахлеб рассказывала Элла: "Виталий такой умный, такой грамотный. Он закончил наш, Керченский институт по специальности "Экономист-бухгалтер", и теперь уже шесть лет работает ревизором в райпродторге".
"Постой-постой!" - перебила Эллину хвалебную речь Лида: "А сколько же ему лет?"
"Двадцать восемь", - важно ответила Элла.
"Ого-го!" - удивилась Лида: "Не многовато ли будет?! Тебе же только семнадцать... И вообще - почему он так долго не женился?"
"Меня искал!" - убежденно произнесла Элла явно чужие слова.
Лида тихонько хмыкнула себе под нос, вспомнив, какое бесконечное множество красивых и эффектных девушек, на равных соревнующихся с яркими благоухающими южными цветами, дефилирует по улицам Крымских городов, не исключая, конечно, и город-герой Керчь, в поисках подходящего жениха.
"Ты знаешь", - продолжала Элла с некоторым сомнением в голосе, будто пытаясь убедить не только Лиду, но и саму себя: "У Виталия такая чудесная работа: он ходит на проверки в продовольственные магазины, и там ему всегда нагружают в сумочку разные дефицитные продукты, а то и денежки кладут - чтобы плохую справку не написал".
"А еще", - торопливо перечисляла она достоинства своего жениха: "У него есть старенькая бабушка, которая живет в двухэтажном частном доме с садиком".
Элла опять судорожно вздохнула.
"Ну совсем старенькая, того и гляди - помрет. И тогда мы с Виталием станем там хозяевами - ведь он там прописан!" - выпалила Элла последние слова и с тревогой, ища одобрение, заглянула подруге в глаза.
"Так вот оно что", - тоскливо подумалось Лиде: "Дармовая колбаска да наследуемый "домик с садиком" - вот и весь идеал суженого, представляемый ее подругой детства. А как же она самая? Любовь, то есть..."
Лиде второй раз за этот невеселый день стало так невыносимо горько, что она еле сдержалась, чтобы не скривиться. Но, взглянув на застывшее в тревожном ожидании девичье лицо, проглотила обидные для Эллы слова, приплясывающие от нетерпения на языке, и лишь выдавила из себя:
"Ты знаешь, Элла, эти старенькие - престаренькие бабушки часто оказываются на поверку весьма крепенькими и живучими. Как бы ты не оплошала с наследством-то... Да и вообще, знаешь ли, ждать чужих похорон - дело неблагодарное".
"Не-а", - убежденно протянула Элла, не заметив горечи в словах подруги: "Точно старенькая, ну просто "божий одуванчик!"
В ответ Лида только вздохнула. Потом, немного помолчав, спросила:
"А внешность у него, какая?.."
"Внешность для парня - не главное!" - опять Лиде почудилось, что Элла повторяет чужие слова.
"Ну что же, все ясно", - уныло подумалось ей.
А в слух сказала:
"Но вы ведь совсем мало знакомы. Зачем такая спешка со свадьбой?"
На что Элла терпеливо, как несмышленышу, стала втолковывать Лиде очевидные, как ей казалось, истины:
"А чего засиживаться? Нужно замуж выходить! Это про парня скажут - "он не хочет жениться", хотя, может, он и даром никому не нужен. Про девушку же будут говорить: "никто ее не берет!", а это весьма унизительно".
"А уж если она видная из себя, скажем, умница да красавица", - Элла многозначительно посмотрела на свое отражение в зеркальном шкафу:
"То скажут: "небось, какой-то скрытый дефект имеется!".
"Ну и чихать на все эти сплетни!" - возмутилась Лида: "Вот больно нужно - подо всех подстраиваться. Все равно хорошей не будешь. На каждый роток не набросишь косыночку!"
"Платок", - тихо поправила Элла: "Не говори так, Лидуся, людская молва - страшная сила, кого хочешь - в бараний рог согнет. Вон на Марьянкиного отца погляди - такой красавец был, все "гоголем" по улице вышагивал. А сейчас пробегает, как побитая собака, глаза в асфальт уткнет, и воротник всегда поднят, даже в жару..."
Девушки помолчали. За окном бесконечно уставшее, засыпающее на глазах, утомленное за нескончаемо длинный летний день, багрово-оранжевое солнце торопливо клонилось к горизонту - "скорей, скорей, отдыхать..."
Красивые розовато-сиреневые сумерки неспешно обволакивали хорошо видные с высоты пятого этажа соседские частные домики, утопавшие в зелени своих "частных" садиков, бесперебойно дымившие ядовитым сладковатым дымком трубы стеклотарного завода. И, даже, пассажирский поезд, торопливо постукивающий на стыках стального полотна, проложенного по краю городской черты, спешащий дотащить вверенные ему вагоны с возвращающимися с курорта гражданами к Переправе через Керченский пролив.
"Зря торопишься!" - мысленно обратилась к тепловозу Лида: "Уж на Переправе-то тебя помурыжат часов 5, не менее..."
Дело было в том, что железнодорожного моста, как, впрочем, и никакого другого, через Керченский пролив не существовало. То ли советская инженерная мысль пасовала перед объективными трудностями строительства моста через Керченский пролив с его адским течением, подвижным песчаным дном и зыбучими песками...
Это тебе не мостик через речку перекинуть! Это же ведь какая стихия: два Моря сталкиваются, капризничают, борются друг с другом. Ведь оба - Личности, оба Гордецы, привыкшие к одиночеству и ощущающие себя вполне самодостаточными без всяких там слияний, объединений, содружеств, состыковок, союзов.
То ли эти трудности и впрямь были непреодолимы современной инженерной науки... А, скорее всего, просто у СССР, как всегда, не хватало денег для осуществления полезного именно для своего народа строительства. Ведь в Крыму отдыхали и поправляли здоровье трудящиеся со всего советского государства, большей своей частью расположившегося в суровых климатических зонах. Зато хватало ума щедро снабжать этими деньгами развивающиеся страны третьего Мира, в надежде увлечь их на тупиковый путь строительства коммунизма.
Но, так или иначе, а через Керченский пролив как два челнока сновали паромы: "Керченский 1" и "Керченский 2". На них, помимо площадки для автомобильного транспорта, были закреплены рельсы, на которые и накатывали по пять-шесть вагонов, отцепляемых от поездов.
Скажу честно - переправляться в них через вечно волнующийся пролив было жутковато: вагоны поскрипывали, покачивались, кренились... Казалось - еще чуть-чуть, и вагон кувыркнется через узкие перильца прямо в морскую бездну. Но, Слава Господу, за все время транспортировки поездов через Керченский пролив ни одного вагона не утопили.
Люди тонули, конечно. Ну не пассажиры же, нет, что Вы! Так, любители острых ощущений, смельчаки, желающие переплыть Керченский пролив с его водоворотами, подводными течениями и проваливающимся под ногами дном. Конечно, "приняв на грудь" определенное количество горячительных напитков.
Говорят же: "Пьяному - море по колено!". Море, да, может быть. Но не Керченский пролив. Он хмельного разгильдяйства не прощал. Причем несчастные утопленники чаще всего всплывали через пару дней в невообразимой дали от места трагического заплыва. Необузданная силища подводных течений проволакивала незадачливых бесшабашных пловцов под толщей воды на многие километры, каждый раз в новом направлении.
И ведь сколько предупредительных щитов утыкано вдоль береговой линии Керченского пролива с весьма убедительными надписями:
"Купание в данном месте опасно для жизни!"
Однако. Всегда найдется Фома-неверующий, который убежден, что вот именно с ним-то ничего и не случится! С другими - да, вполне может быть. Но не с ним.
Но мы что-то увлеклись и забрели в область психологии Человека (если даже не психиатрии), а нам давно пора вернуться к двум подружкам, любующимся из окна на красочную умиротворяющую картину заката чудесного летнего дня.
Первой стряхнула с себя оцепенение Элла:
"Ну, ты на свадьбу-то придешь?"
"Приду, а как же?!" - Лида нехотя отвела взгляд от розовеющего небосклона.
"Марьянка, конечно, тоже будет?" - спросила она скорее для проформы.
"Не знаю..." - многозначительно протянула Элла: "Боюсь, что ей сейчас не до меня".
"Вы что, поссорились?" - встрепенулась Лида, с изумлением глядя на понурившуюся подружку.
"Не то чтобы поссорились... Ну, да я ж тебе самого главного не рассказала!.."
И Элла взахлеб стала рассказывать Лиде об их общей подруге Марьяне. Оказалось, что за то время, пока Лида Малышева корпела над учебниками, а Эллу Осадчую мать знакомила с бесподобным Виталием Какошей, Марьяна Васильченко увлеклась одним молодым человеком из пригородного поселка Капкан, расположившегося в небольшой бухточке под названием Опасная.
В вышеназванной бухточке располагалась небольшая воинская часть - "учебка", по- простонародному, в которой новобранцы в течение шести месяцев осваивали автомобильное вождение, а после - распределялись дослуживать свои оставшиеся до "дембеля" полтора года в воинские части по всему Советскому Союзу.
Марьяна, оставшаяся в разгар лета без своих подружек, пользуясь тем, что ее мать все чаще приходила домой "под шофе" и мало интересовалась времяпровождением дочери, с разведенной соседкой повадилась ездить в поселок Капкан на танцы.
На эти пресловутые "танцы" съезжались все потенциальные керченские невесты в надежде познакомиться с молодым человеком. Положа руку на сердце, хочется отметить, что, вообще-то, солдат как таковой - весьма незавидный жених. Почему, спросите? Так ведь жилец он, в керченских пенатах то есть, прямо говоря - временный. Отслужил - и... Поминай, как звали.
Но, как ни прискорбно это отмечать, в рыбацком городе Керчи наблюдалось устойчивое безрыбье. Ну а "на безрыбье", как всем известно и... Да, да, и рак - рыба. Увы.
Хочется обратить Ваше внимание на тот факт, что свое оригинальное название "Опасная" бухточка, как впрочем и поселок, имеющий не менее оригинальное название "Капкан", получили весьма заслуженно. Дело в том, что еще во времена русско-турецкой войны 1787 - 1791 годов вышеназванная бухточка была весьма опасна для турецких кораблей, пытающихся приблизиться к враждебному русскому берегу Крыма, так как на ее берегу располагалась грозная по тем временам крепость Еникале, снабженная корабельными орудиями, способными потопить турецкое судно.
И если неприятель легкомысленно вступал в опасную бухточку, он становился досягаем до пушечных ядер и, фактически попадал в капкан. Что и приводило, как правило, к весьма плачевному для турецкого агрессора, разумеется, финалу.
В настоящее время от легендарной крепости Еникале остались почти полностью разрушенные беспощадным Временем, невостребованные ныне толстенные кирпичные стены, поросшие степным ковылем и бессмертником, и старинная легенда о том, что из подвалов крепости прямо под Черным морем идет подземный ход прямо до самой Турции. Подземный ход, охраняемый гигантским удавом. Во как!
Названия же "Опасная" и "Капкан" воспринимаются в настоящее время местными жителями весьма обыденно. Ну, просто как звучное название, без вникания в их смысловое значение.
Кто знает, может и зря? Может это тот самый случай, когда мы глухи и слепы, легкомысленно пренебрегая столь явно высказанным предостережением в сохранившихся исторических названиях?..
Но, как бы там ни было, для Марьяны Васильченко с детства знакомые названия "Опасная" и "Капкан" ассоциировались лишь с названием вожделенной остановки пригородной электрички, означавшим, что поездка завершена. И, наконец-то, наступило, время развлечений.
Вот на этих самых "танцах" Марьянка и познакомилась с 25-летним Миколой Гмырей, который служил прапорщиком в ранее упоминаемой воинской части. И, ко всему прочему, будучи местным жителем, проживал со своей матерью в собственном домике на окраине поселка.
Вернее, познакомился-то Микола как раз не с Марьяной, а с ее разбитной соседкой-"разведенкой", не обратив по началу на Марьяну никакого внимания. Впрочем, удивляться особо не приходилось, так как Марьянка, в отличие от своего красавца брата, пошедшего лицом и статью в отца, была угловата, нескладна, рыжеволоса, с грубоватыми чертами лица и резким пронзительным голосом - вылитая Лариса Сергеевна, то есть ее мать в юности.
Но как божится-клянется Элла (хотя Лида так и не поняла - откуда столь всеобъемлющая информация), узнав, что Марьянина мама является заведующей магазином "Колбасы" на улице Ленина в центре Керчи, Микола Гмыря тотчас же переместил свое внимание с весьма огорчившейся Марьяниной соседки непосредственно на Марьянку.
Покорить вчерашнюю неискушенную школьницу для весьма опытного и предприимчивого Миколы не составило труда. За каких-то полтора летних месяца прапорщик Гмыря окончательно вскружил голову глупенькой семнадцатилетней девчонке и, как сообщила замогильным шепотом Элла, выразительно вытаращив глаза: "У них уже все было!.."
Лида всплеснула руками:
"Да вы что обе - с глузду зйихалы (8)?! Куда так заторопились-то? Ведь по семнадцать лет всего... Учиться надо. Профессию приобретать. А вы за мужиков поскорее ухватились, будто старухи уже лет по двадцать пять!"
На что Элла с обидой в голосе изрекла:
"А, может, это судьба?"
Лида чуть было не произнесла свою излюбленную фразу о том, что "Человек - хозяин своей судьбы", и уже приоткрыла рот, как неожиданно перед ее глазами всплыла жуткая картина, виденная ею в ночь Крещенского гадания. Да, да, те самые два огромных, фосфоресцирующие в кромешной тьме, светящихся неземным завораживающим, бездонным пламенем будто бы кошачьих глаза, парящие пустоте спаленки, и знакомая ледяная волна ужаса мурашками прокатилась по ее спине, вздыбив волосы на затылке.
"Может, и судьба..." - выдавила из себя Лида.
"Ты чего так побледнела-то?" - испугалась Элла: "Заболела, что ли?.."
"Нет-нет, ничего", - просипела Лида, пытаясь скашлянуть возникший парализующий комок в горле: "Просто переволновалась сегодня в институте, да и устала немного..."
"Да уж, Лидуся, ты не больно-то перетруждайся над своими книжками, а то - слишком умных никто не любит. Людям ведь тоже обидно становится: что, мол, я глупее нее, что ли, раз у нее высшее образование, а у меня - неполное среднее, да и то с одними "троечками".
А ведь каждый себя самым умным воображает, да самым талантливым... А тут ты - со своими "пятерочками". Вроде как разубедить пытаешься человека в том, что он "самый-самый"! Эдак ты только врагов себе наживешь..."
"Да ладно тебе, философ новоявленный", - рассмеялась Лида, махнув на Эллу рукой: "Недоучкой тоже быть нехорошо. Ты мне лучше расскажи, какое у тебя платье будет... а фата..."
Элла полыхнула от удовольствия и, сблизив головы, девушки с азартом погрузились в оживленное обсуждение наличия оборочек, рюшечек, складочек на свадебном платье, вышивки на фате и атласного бантика на белых туфлях.
За окном стемнело. Любопытная бронзовая луна, растолкав простодушные звездочки, удобно расположилась у приоткрытой форточки, жадно впитывая в себя все тонкости свадебного облачения.
Что ж, все они таковы - Женщины! Что с них взять...