Украина в Берлине
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
Аннотация: Любовная коллизия вдали от близкой страны войны, история, в которой нашла своё место фраза из фильма Иштвана Сабо "Мефисто": "В каждом настоящем немце есть что-то мефистофельское".
|
Игорь Гергенрёдер
Украина в Берлине
Повесть
Любовная коллизия вдали от близкой
страны войны, история, в которой
нашла своё место фраза из фильма
Иштвана Сабо "Мефисто": "В каждом
настоящем немце есть что-то
мефистофельское"
9 мая 2015. Я и Лиза Н. у Мемориала павшим советским воинам в Берлине, в Тиргартене, на Аллее 17 Июня близ Бранденбургских Ворот. С тёплого полуденного неба улыбается солнце. На площадке перед памятником советскому солдату тесно от оживлённого люда, многие фотографируются на фоне и памятника, и танков и пушек, установленных по краям площадки. К подножию статуи возложен ряд венков при флагах государств, которые во время войны, будучи республиками Советского Союза, добывали победу.
Лиза восклицает тоном острой задетости:
- Флаг Украины в самом конце!
Она украинка, из Херсона.
- Два года назад флаг Украины был здесь рядом с флагом России, - говорю я.
- Два года назад я мой день рождения отмечала в Крыму! И все последние годы! - У Лизы - вызывающее выражение обиды. Крым стал и личной потерей.
Она вдруг сообщает, что её родная сестра, живущая неподалёку от Бремена, почитает Путина. Я смотрю озадаченно.
- Сестра считает, что Путин всё делает правильно, а Украиной сейчас правят фашисты.
- Но это же идиотство! - вырвалось у меня.
- Она смотрит российское телевидение, - роняет Лиза с видом исчерпывающего объяснения.
Со стороны Бранденбургских Ворот накатывает треск моторов: предваряемая полицейской машиной, подлетает кавалькада мотоциклистов в чёрной коже. Это "ночные волки", совершившие свой пробег из Москвы. Позади каждого мотоциклиста поместилась спутница в том же облачении. Девушки, опираясь на подножки, привстают над сиденьями. Я высказываю предположение, что они щадят попы, натруженные за долгий путь.
- Кто что замечает, - язвит в мой адрес Лиза.
Она весьма привлекательна - стройная, худощавая, с чёрными прямыми волосами до плеч, у неё греческий профиль. Она живёт у меня четвёртый день. В первый мы сфотографировались втроём: она, я и моя подруга Галина, которую обстоятельства вынуждали разлучиться со мной. Дамы перешли на "ты", были друг с другом безупречно обходительны. Прощаясь с Галиной, мы пили кальвадос. Когда Галина ушла, Лиза преподнесла мне тоном констатации, что я бабник.
- Какое открытие, - ответил я с достоинством. Она вышла из спальни, я оставшись в одной майке, лежу навзничь на старинной доброй кровати, чьей шириной и прочностью горжусь, отвечаю моменту витиеватыми экспромтами: 'Голубиные шаги влечения, вкус на губах. Как прекрасно ожидание!' И : 'Почуявший опасность улова чует сокровище'.
Появилась принявшая ванну Лиза, на ней только тюрбан из полотенца. 'Ты видишь ветвь, а я - гнездо. Ветвь настаивает', - говорю я безмолвно. Она встаёт на кровать коленями, и тут же я ощущаю её руки. 'Я - ловец твоих велений, и не лучшее ли опустилось мне на грудь? - произносится во мне - С закрытыми глазами чувствуя, как её руки готовят чай, угадай миг, когда чаша наполнится горячим. Только искусство искупит дерзость - долить сливки'.
Она медленно вбирает мой до крепкого упора в устье шейки матки, начинает низом туловища двигать по горизонтали взад-вперёд, потираясь клитором о мой лобок, налегает... плавные движения переходят в резкие рывки, мои ладони на её ягодицах, они вибрируют и мощно напруживаются... наша сдвоенная судорога счастья! извержение в её лоно. Моя промежность залита нашей смешавшейся влагой.
Я разведён и она разведена, но в дорогу надела обручальное кольцо. Мы с ней познакомились по объявлению и перед её приездом ко мне полицезрели друг друга в скайпе.
* * *
13 мая мы с Лизой собрались побывать у резиденции Ангелы Меркель - поглядеть на приезд президента Украины Петра Порошенко. Утром Лиза в какой раз попеняла мне, что, встав с кровати, я не надел трусов.
- Зачем эта демонстрация? - сказала она, судя по тону, потому, что сказать это полагала данью приличиям.
- Зачем эти условности? - парировал я со скукой в голосе и зевнул.
Сообщалось, что Порошенко прибудет на приём к Меркель в 12.00, но он прибыл раньше, и мы застали только расходившуюся публику. Тогда мы направились на Паризер Платц. В проходе Бранденбургских Ворот Лизу привлекла скульптура древней воительницы в углублении стены. Лиза подняла руку, взялась за ее ступню.
- Берлин стал моим, - объяснила с трогательной серьёзностью свой знаковый жест.
Мы отправились вдоль Унтер ден Линден к Александерплатц.
- Мне в Берлине - почти как в Харькове! - с ноткой восторга объявила моя спутница.
Оказалось, Харьков - её самый любимый город. Она недалеко от него родилась, в нём училась. До Берлина она, между прочим, ознакомилась с такими европейскими столицами, как Осло и Лондон. А уж сколько повидала городов в бывшем СССР! Студентка восемнадцати-девятнадцати лет, ездила проводницей плацкартного вагона от Киева до Владивостока и по другим маршрутам, не раз проезжала мою родную станцию Бугуруслан в Оренбургской области, запомнила одноэтажное здание вокзала. Я говорю, что оно было построено ещё при царе. Она возвращает меня на Унтер ден Линден:
- Как мне нравится идти в потоке людей в центре Европы!
Справа магазин за магазином, кафе за кафе, люди, люди, люди за столиками на панели. Помпезное здание Российского посольства. Я сообщаю, что напротив часто стоят группы под украинскими флагами - пикетчики требуют возвращения Крыма Украине. Красивое лицо Лизы грустнеет, ей не хочется этой темы. Она знает, что я, российский немец, гражданин ФРГ, на стороне Украины, по которой лишь проезжал; бывал только в Одессе. А Лиза, оказалось, видела Одессу мельком, не знает о Большом Фонтане.
Я упоминаю о памятнике Дюку Ришелье на Приморском бульваре около Потёмкинской лестницы. В нескольких шагах от памятника - крышка канализационного люка, с этого места Дюк виден сбоку, и кажется, что его опущенная к паху рука держит нечто известное. Я одариваю Лизу одесской прибауткой:
- Если встанешь ты у люка, то увидишь ... у Дюка!
Моя спутница невозмутима - ни слова, ни взгляда. Я поспешно переключаюсь на одесские пляжи, и вдруг словно со стороны слышу, как читаю свой стих:
Волн накаты и солнце волчком,
Хищность тел у предела акулости.
На песок ты упала ничком,
Подняла грациозно округлости...
Она обрывает меня небрежно и досадливо:
- Не обо всём надо болтать!
Я в обиде защищаюсь:
- Это не болтовня, это всё-таки поэзия...
- Поэзия бабских жоп! - отрезает она безапелляционно.
* * *
У меня квартира с террасой, окружённой живой изгородью, вечерами дверь открыта, доносится запах цветов. Мы пьём "по чуть-чуть" коньяк, смотрим на компьютере фильмы, которые Лиза находит в интернете. Она ищет лишь те, где снялись её, как она говорит, секс-символы.
Сегодня она сказала о германском актёре Себастьяне Кохе, мы глядим фильм с его участием "Жизнь других" Флориана Хенкеля фон Доннерсмарка. Времена ГДР. Аналог советского КГБ спецслужба Штази занимается слежкой, подслушиванием. Себастьян Кох играет драматурга Георга Драймана, попавшего "под колпак". Наблюдением за ним руководит капитан Штази Герд Вислер, в его роли Ульрих Мюэ. Я готов согласиться с Лизой, что Кох нравится не ей одной, но она вдруг заявляет: и Ульрих Мюэ, лысый, некрасивый, - также её секс-символ.
Она сидит на стуле, подняв босые ноги на край стоящего впереди стола, не сводя глаз с экрана монитора. Её ступни, лодыжки, икры, обтянутые материей бёдра - как всё чувственно! Я подле лежу на диване.
- Для меня он - секс-символ! - подтверждает она об Ульрихе Мюэ.
Её лицо сосредоточено, тон возбуждённо-деловой.
- Внешность характерная, - решаю я подпеть.
Она объявляет задиристо:
- Лысые мужики - отличные сильные ё...ри. У них ссекает волосы избыток тестостерона.
- Откуда эта чушь? - я вне себя от услышанного, поскольку не лыс.
- Это доказано, - роняет она.
Я требую сказать - кем и где?
Она раздражённо повышает голос, не отрываясь от экрана:
- Хватит мешать мне смотреть! Я уже заё...а!
Я в щекотливом чувстве приятной вины беру её руку, целую. Меж тем на экране с сидящим на стуле Гердом Вислером (Ульрихом Мюэ) совокупляется, подскакивая у него на коленях, полураздетая проститутка.
- Не видно, что отличный ё...рь - она работает, а не он, - ехидничаю я. - И даже раздеться для него не сочла нужным.
* * *
Солнечно, жарко. Мы с Лизой на Музейном острове в парке Люстгартен, на лужайке с фонтаном. Перед лужайкой высится грандиозный Берлинский кафедральный собор: Berliner Dom. Лиза в облегающих брюках грациозно полулежит на траве у фонтана, сверкающего струями в солнечных лучах, задумчиво глядит на громаду собора, на его купол. Я любуюсь строгой красотой её отрешённого сейчас смуглого лица. Рассказываю ей, что в войну собору крепко досталось, его долго восстанавливали, и теперь он на шестнадцать метров ниже, чем был.
Лиза произносит в погружённости в свои мысли:
- Моя бабушка, мать отца, - немка. Дедушка был украинец, жили в украинской деревне. Немцы её сожгли, всех убили - бабушку и детей спас сосед.
Я слушаю удивительное. Немцы гнали население деревни расстреливать, в толпе была с детьми бабушка Лизы. К солдатам бросился сосед и, указывая на неё, объяснил им, что она немка. Тогда её и детей отделили от толпы, оставили в живых. А спасший её сосед был убит вместе с остальными жителями. Если бы не он, не полулежала бы сейчас на траве у фонтана моя спутница с прекрасным иконописным лицом, глядящая на самую большую евангелическую церковь Германии.
* * *
День, когда мы, отправившись на Курфюрстендамм, сначала оглядели снаружи и изнутри Мемориальную церковь кайзера Вильгельма - Gedaechtniskirche - на площади Брайтшайдплатц. Церковь, испытавшая на себе налёт авиации, сохранена в полуразрушенном виде. Около неё мы послушали колокольный звон, который каждый час раздаётся с высоты башни-руины.
Потом Лиза стояла в умиротворяющей полутьме церкви, оглядывая множество стёкол: через них струится, завораживая, свет, словно несущий синь небесных высей. Над алтарём - Вознесение Христа. Туристы, которых полным-полно, тихи.
Лиза, молчаливая, замкнувшаяся в себе, медленно выходит. Вдруг произносит взволнованно:
- Я буду здесь часто бывать.
И я позволяю себе то, о чём, спохватившись, пожалею.
- Есть у вас на Украине такое? - говорю хвастливо.
Она сухо и надменно отметает мою шпильку:
- В Украине своего достаточно!
На Курфюрстендамм её затягивают недра магазинов. Мне там тягомотно, я преданно дожидаюсь на тротуаре, между тем сравнивая с ней привлёкших моё внимание женщин. Когда она выходит из очередного магазина, вспоминаю Андрея Белого, который после прогулок по Курфюрстендамм говорил, что ходить по ней ему "курфюрстендаммно и тошно". Лиза на это сообщает:
- А у меня повысился тестостерон.
Мы спешим домой. Лиза полагает, что, прежде всего, полезно поесть. Разогревает суп с пельменями - блюдо, которое я узнал благодаря ей. Мне кажется уместным подождать у компьютера. В скайпе мне написала несколько слов одна из моих читательниц, я принимаюсь болтать с ней. Позади меня в дверях кабинета появляется Лиза.
Когда, завершив диалог с поклонницей моего творчества, я принимаюсь за суп и вдохновенно-цветисто превозношу повара, то встречаю лишь недоброе молчание. Обед окончен, и мне заявляют:
- Теперь я буду у компьютера.
Меня пронизывает боль разочарования.
- Ну... как же так?
Лиза исчезает в моём кабинете, закрыв за собой дверь. Мне предстоит узнать, что она начала искать по интернету мужчин.
* * *
Я с утра перед компьютером. Накопились весточки от моих читательниц - шлю им ответы. С некоторыми любезничаю в скайпе. Дверь кабинета открыта, мимо неё проходит Лиза - раз-второй, третий. Найдя, что виртуальных разговоров довольно, завершаю их. И слышу от Лизы язвительно-грубое. Я-де противно угодлив с бабами, я липну к каждой, варюсь в "бурлящих связях".
Помолчав, я с весёлым видом напеваю:
С папироской в дортуарах
Вспоминаем жён чужих -
Кого в тонких пеньюарах,
А кого совсем нагих.
Сегодня 6 июня в Берлине - футбольный матч "Барселоны" и итальянского "Ювентуса". Лиза оказалась болельщицей, но о матче узнала поздно, мы не достали билетов. Ей всё равно страстно хочется к стадиону: может, кто-то продаст билет втридорого, а нет - она хотя бы подышит воздухом мирового футбола.
Выступающий за "Барселону" аргентинский футболист Лионель Андрес Месси - её секс-символ.
Я делаю вид, что равнодушен к футболу, в памяти, мол, всплывает лишь имя Марадоны. Электричка мчит нас к Олимпийскому стадиону, и моя спутница восторженно изливает на меня то, что мне хорошо известно: Месси - один из лучших футболистов современности и всех времён. Она повторяет с внутренним жарком:
- Месси... Месси!..
Перед стадионом толпа, много полиции, но ажиотажа нет. Не находим никого, кто спекулировал бы билетами. Лиза замечает ряд автобусов, требует, чтобы я узнал, не на них ли приехали футболисты. Да, на них. Она, подходя, оглядывает каждый автобус - в каком ехал Месси? Потом мы продвигаемся в тесноте толпы в одном направлении, в другом. Моя спутница в безоглядной грусти - нигде нет камеры, по которой транслировали бы матч.
Выбираемся к месту, где посвободнее. Она произносит:
- Все думают о матче, и никому нет дела до войны в Украине. - Добавляет с переживанием в голосе: - Как я хочу, чтобы, когда в Украине был бы матч, никто там не думал ни о какой войне!
* * *
Едем домой, и по дороге от вокзала я засматриваюсь на чернокожую красотку, оказавшуюся впереди нас. У меня вырывается восхищённое: как она поигрывает ягодицами! Лиза награждает меня эпитетом со словом "козёл".
- Указывать женщине, как играет жопой другая!
Дома, включив телевизор, я узнаю, что "Барселона" выиграла со счётом 3:1. Месси не забил гола, но мяч, посланный им, вратарь "Ювентуса" Буффон отбил прямо в ноги Луису Суаресу, который и послал его в ворота. Я сообщаю это Лизе, которая на кухне готовит ужин, жду эмоций, но встречаю лишь полное отсутствие интереса ко мне и к моим словам.
После ужина она закрывается в кабинете. В спальню, где мне ничего не остаётся, как смотреть телевизор, не доносится ни звука. Проходят десять минут, час - явно по полной используются возможности скайпа. Но вот она забегает в спальню возбуждённая, в глазах пламень того, от чего оторвалась.
- Я ещё пять минут, ладно?!
- Да мне-то... - отзываюсь как можно небрежнее. - Где он живёт?
- В Берлине. - Она упархивает.
Пять минут выросли в полчаса. Звук распахнувшейся двери кабинета, чуть слышные быстрые шаги по коридору к спальне.
- Ещё пять минут!
Я мрачно перевожу взгляд на настенные часы.
- Полпервого.
- Только пять минут! - настойчиво бросает она, исчезает; стукнула, захлопнувшись, дверь кабинета.
Я не могу отвязаться от формулы: мужчина+женщина+мужчина (один пока что виртуальный или, точнее, "скайпный").
Когда она приходит и одаряет меня словом "Всё!", на часах - второй час ночи.
Я в ярости:
- Наглая бабёнка!!!
* * *
Ласковое располагающее к неге утро. Мы в парке Тиргартен меж могучих деревьев на берегу пруда. Лиза сидит у самой воды на широком престаром пне, я возле неё. Попиваем пиво из горлышек пластиковых бутылок. По воде скользят водомерки, стрекозы, пролетая, посверкивают крылышками в свете солнца. Я рассказываю, что во время прогулок по Тиргартену, где много укромных уголков, идиллических местечек вроде этого, где мы сейчас, я придумал детскую повесть "Маленькие странники, или Почти сказочная история". Она разошлась по интернету, мне пишут, и, разумеется, я отвечаю читателям.
- Читательницам, - едко поправляет Лиза.
- Ну почему же... и мужчинам, - произношу я твёрдо.
- Про ответы мужчинам не знаю, а ответы бабам слышала, - и она, по-детски кривляясь, передразнивает меня: - "Ваши красивые глаза подметили", "Вы меня вдохновили", "Как мило вы произнесли..."
- Но это не флирт, я не завожу интима, это разговоры о произведении! - стараюсь возражать по возможности убедительнее. - Это не то что... - я угрюмо умолкаю.
- Что? - она колко смотрит мне в глаза. - Я не могу слушать мужчину?
- И что он говорит? - произношу насмешливо.
- Он зажжёт для меня свечи, расстелет белую скатерть...
- Ф-ф-фу! какая замусоленная пошлятина! - у меня гримаса искреннего отвращения.
- Он говорит: "Я глажу твои волосы", - растроганно произносит она.
- Мужчина гладит женщину по волосам, когда та делает ему минет, - говорю наставительно-спокойно.
Она не смущена.
- Называет меня роднуленькой.
Я срываюсь, доказывая, что она надобна ему, чтобы кончить, требую сказать, какие слова он слышал от неё в ответ.
- Зачем орать? - прерывает она меня.
Ловлю её взгляд в сторону на аллею. На ней остановился прохожий, глядит на мою спутницу с выражением: "Вам нужна помощь?" Я надеваю широкую улыбку, человек продолжает поглядывать.
Лиза бархатистым тоном говорит о друге, называя его уменьшительным именем: она ему сразу понравилась, он сказал, чтобы она убрала руку от подбородка.
- Для женщины хорошо, когда её хотят, - произносит непринуждённо.
Все мои усилия сосредоточены на том, чтобы не раскрыть рта: иначе я опять заору.
- Наверно, он моя судьба, - говорит она так, что я не улавливаю притворства, как мне этого ни хочется.
Он зовёт её встретиться там-то или там-то, обещает "забрать", подъехав на машине к самому дому. Она пока не соглашается.
* * *
Возвратились домой, она снова с ним в скайпе, а я в спальне записываю в записной книжке: "Хорошо бы вернулась Галенька". Я знаю, что в книжку заглядывают, и запись будет обнаружена.
Когда Лизу отвлекает приготовление ужина, я сменяю её у компьютера и при открытой двери завожу в скайпе фривольный диалог с виртуальной подругой в Петербурге, с которой мы не общались более года. Потом в спальне до часа ночи мы с Лизой орём друг на друга так, что, вспоминая об этом позже, я удивляюсь, почему соседи не вызвали полицию. Мне с кривлянием бросают на все лады: "Хорошо бы вернулась Галенька". Крики о "бабах", с которыми я "варюсь в связях", я перекрываю криком о зажигающем свечи мужике, язвительно называя его уменьшительным именем. Я ярюсь: пусть она бежит к нему на свиданку! пусть выйдет на тротуар, и он подъедет и заберёт её!
На следующий день - то же самое. Скайп поочерёдно на совесть служит нам двоим. Меня берёт оторопь от того, что происходит. Я и неотразимо прелестная украинка - в садо-мазохистских эксцессах. Дни и ночи мы накаливаем агрессивно-чувственную атмосферу, в которой регулярные землетрясения так своеобразно упоительны.
* * *
К нам в гости пришёл мой друг Рахман, который в день приезда Лизы сфотографировал меня с ней и с Галиной. Он обаятельный мужчина, неизменно вызывающий симпатию у женщин. Сев за накрытый стол, с улыбкой спрашивает нас:
- Как ваши дела?
Лиза отвечает с дружеской непосредственностью:
- Семейные разборки! Устраиваем сцены!
- Из-за чего? - лукаво улыбается Рахман.
И слышит о моих "бурлящих связях". Я не молчу, и гость узнаёт, что Лиза "предаётся вирту". Мой друг даёт нам высказать всё, что просится на язык, не спешит с оценкой.
- Давайте выпьем, - говорю я.
- За мир! - добавляет Рахман, с подкупающим добродушием смеётся.
- Хорошее дело, - произношу я с невесёлой иронией.
Мой друг становится серьёзным.
- Вам надо пожениться, - говорит с таким выражением, как будто давно уяснил наши с Лизой отношения.
Я хмыкаю, но не возражаю. Рахман объявляет мне:
- Ты должен прекратить все связи!
- А она? - вырывается у меня.
- Пусть сама решает.
- А если я прекращу, а она будет продолжать? - возражаю я сварливо.
Рахман - чеченец и, следуя кавказским представлениям о том, что значит вести себя по-мужски, выносит решение:
- Ты первый должен прекратить без всяких условий!
Я демонстративно вздыхаю, затем с видом "долг так долг!" поднимаю бокал, пью вино. Мой друг, кивнув на меня, глядит на Лизу:
- У тебя будет трудная немецкая фамилия. - Его глаза весело благожелательны.
Лиза сообщает, что её фамилия означает по-польски "мачеха".
- Ага! - у Рахмана выражение, словно он ждал чего-то в этом роде. - А будешь фрау... - и он раздельно произносит мою фамилию в её немецком звучании.
- Я подумаю, - отвечает ему Лиза с видом здравомыслия, добавляет, что у неё бабушка - немка.
Рахман с самым живым интересом слушает историю спасения бабушки с её детьми, среди которых был отец Лизы. Речь заходит о злодеяниях, творящихся во время войн. Мой друг, выступающий за независимость Чечни, говорит, что как чеченец разделяет боль Украины, которая переживает сейчас то же, что пережил его народ.
- Наши народы сроднила агрессия Москвы, - участливо обращается он к Лизе.
Говорим о положении в Крыму, о том, что Путину до зарезу нужна дорога в него по суше и будут кровопролитные бои. Далёкая Украина как нельзя более близка нам троим в моей берлинской квартире.
* * *
На другой день - лучезарный, без ветерка - мы с Лизой в Потсдаме, в Сан-Суси: в прусском Версале. На холме оглядываем дворец Фридриха Великого, склон холма великолепен, благодаря виноградным террасам. Внизу - искрящийся под солнцем фонтан, около него проводим полчаса. Потом на траве у пруда едим взятый с собой завтрак, кормим подплывших уток, но к нам спешит служитель и прогоняет нас. Оказывается, нельзя здесь мять траву.
Мы в одной, в другой части огромного парка. Фридрих Великий на коне. Сетчатый оливковый украшенный золотом павильон. Образец изящества Китайский чайный домик. Подавляющий размерами Новый дворец.
Блуждаем по парку, стараясь выбирать безлюдные аллеи. Дубы тут и там. А вот лужайка, сияющая ромашками. Лиза в облегающих светлых брюках бежит по траве, наклоняется, срывает ромашки. Она бесподобно хороша с её чёрными волосами до плеч, исполненная пленительно-плавного движения.
Дома она ставит кувшинчик с ромашками в спальне - минула неделя, они живые, как были.
Она больше не слушает в скайпе, как для неё зажгут свечи.
- Он глупый, - сказала в ответ на мои вопросы.
Мужчина напрасно вызывает её, напрасно звонит по мобильнику - она не реагирует на его звонки. Я более не согреваю скайп общением с дамами. На мэйлы читательниц, правда, отвечаю, но лишь так, как ответил бы читателям мужского пола.
* * *
Трептов-парк (Treptower Park) с бронзовым советским солдатом на постаменте на насыпном кургане. В правой руке солдата - опущенный меч, левая прижимает к груди девочку. Всё то, что давно известно по фотографиям и фильмам. Сейчас мы с Лизой в живой обстановке этого действительно величественного места. Мне приходит в голову сказать:
- Похоже на марсианский пейзаж.
(Почему-то вспомнились "Марсианские хроники" Рэя Брэдбери).
На Аллее саркофагов с пятью братскими могилами, покрытыми травой, - лишь редкие фигуры людей. Лиза стоит, застыв, медленно обводя взглядом выстланную мраморными плитами Аллею, зелёные прямоугольники могил, произносит, отвечая чему-то внутреннему:
- Как тихо.
Мы удаляемся в другой край парка, огибаем премилый сад подсолнечника, останавливаемся у шикарного розария.
- Мой дедушка, муж бабушки-немки, вернулся с войны, а его ждала дочка от немца, - рассказывает моя спутница.
Я слушаю продолжение истории бабушки. После того как её деревню сожгли и она с детьми нашла жильё, сын, отец Лизы, заболел. Бабушка попросила о помощи немецкого врача, тот вылечил мальчика. И бабушка вознаградила доктора. Как протекали объяснения между нею и дедушкой-фронтовиком, неизвестно, но семья сохранилась. Девочка выросла, она жива и здравствует - тётя Лизы.
Таким образом, я обязан встречей с моей спутницей тому, что её отец сначала был пощажён немцами, а затем, умирающий от болезни, спасён немецким врачом.
Мы рассуждаем о том, что среди воевавших немцев не могло не быть порядочных людей, что во всех ужасах, делаю я открытие, виновен нацистский режим. Попробуй-ка посопротивляйся ему. Дома предлагаю посмотреть фильм Иштвана Сабо "Мефисто" о карьере талантливого актёра при нацизме.
Я восхищаюсь вслух: Клаус Мария Брандауэр в главной роли блистателен! Спрашиваю Лизу:
- Секс-символ, правда же?
Лежу на диване, она сидит подле меня на стуле, глядя на экран монитора, подняв босые ноги на край стоящего впереди стола. Её ступни, лодыжки, икры, обтянутые материей бёдра - как всё чувственно!
- Он мне противен! И его герой, и он сам! - заявляет категорично.
Тогда я превозношу Рольфа Хоппе, неподражаемого в роли Маршала.