Гримаска под пиковую точку
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
Аннотация: Жарким днём красивая женщина, раздевшись в уединённом идиллическом местечке на берегу реки, собирается насладиться купанием и видит плывущего человека. Он выходит из воды, высокий, спортивного сложения, и спрашивает её: она нимфа реки или райских кущ? Первое впечатление о нём: "Удавчик".
|
Игорь Гергенрёдер
Гримаска под пиковую точку
Рассказ
Река, травянистый берег, сверкание плёса под солнцем - "созерцание быстротекущей воды и буйных трав крайне полезно, особенно для печени", - плывущий человек, и внезапное ощущение окрашенности звуков: грохот реактивного самолёта ослепительно пунцовый - "пунцовый цвет, как никакой другой, способствует игре чувств и неге", - вторая цитата из прочитанной когда-то фантастической повести о профессоре-чародее, и недоуменный смех - почему вдруг вспомнилась эта повесть? и чувство неотразимого очарования и красоты собственного тела. "Женщина вашего типа в тридцать первое лето жизни достигает такого великолепия, что должна принуждаться к ношению строгих покровов, ибо один её вид способен лишить рассудка не токмо повесу, но и обременённого семейством почтенного горожанина", - третья цитата из бесшабашно-ироничной повести, и пронизывающий тело солнечный жар, влажность и как бы дрожь примятых стеблей, ощущаемая кожей страстность, с какой они тянутся расти и плодоносить, а пловец между тем приближается - жёлтые всплески рук на розовом фоне замирающего грохота.
- Вы позволите причалить в вашей бухте?
- Увы, не могу предложить бухту, и бережок, сами видите, как дамба.
- Фу, какое индустриальное словечко! Совсем не подходит к этому элегическому уголку. Не понимаю, как можно возлежать у подножия вековых вязов, среди таких роскошных зарослей, и держать в памяти дамбы или, скажем, эстакады...
Должно быть, он тоже всё видит ярко-пунцовым, во всяком случае, игры чувств в его голосе достаточно; под его взглядом она осязает вызывающую урезанность своих купальных доспехов.
- Вы нимфа реки или этих райских кущ?
Высокая спортивная фигура, и над сильными плечами - непропорционально маленькая голова, облепленная мокрыми светлыми прядками, как тиной. Выбираясь на берег, он повернулся в профиль, и она увидела срезанный затылок на одной прямой с шеей. "Удавчик", - слово, соединившееся с представлением о гладкости этой матовой кожи, явно знакомой с кремами. Он гибко прилёг на траву, не совсем подле - извольте, я не назойлив, - воспитанный мужчина, олицетворение ухоженности, из-за чего весьма затруднительно определить возраст: под сорок или под пятьдесят?
- Вода сегодня не касалась ваших пышных волос, значит, вы нимфа лесная.
- Точно. Насколько вы могли заметить, у меня отсутствует чешуя.
Смех у него довольно приятный, а нос кривоват, и эти белёсые бровки...
- А вы зря так по-городски беспечно подставляете себя солнцу. Оно коварно. Можно покрыться и чешуёй, с непривычки.
Нотки превосходства. А сколько достоинства в позе - отдыхающий Персей. Надо встать и взглянуть на него сверху вниз. Откуда приплыл, тщательно выбритый викинг? Наверняка считает себя превосходным пловцом. С непривычки, говоришь... Она поворачивается к нему спиной, делает шаг к обрыву, ощущая спиной взгляд, каким он охватывает её рослую, с округлыми бёдрами фигуру - излюбленное украшение фламандских чувственных полотен. Прикосновение воды подобно острому толчку - восторг и сладостный зуд в каждой мышце, и страсть, с какой по-сумасшедшему разбрызгиваешь воду, подминаешь её, ударами ног легко посылая тело вперёд, дальше, дальше - жаль, река узковата; ах, как благоуханна, нетронута береговая поросль!.. Такого лета что-то не припомнится.
* * *
Зато сколько последних лет смазалось в жутковатую полоску тусклости... В голове покрикивают зловещие голоски бесенят и сливаются с неуместным тарахтением моторки... не уходи, пожалуйста, восхищающее впечатление идиллии! Не оглядываясь, плыть, плыть по середине реки - замри, мотор!.. И замер где-то у берега, запоздало накатившая волна плавно покачнула, разгладилась... я плыву в елее твоего созерцания, и вода - не слёзы более... Опять моторка - теперь уже не с тарахтением, с завыванием настигающая.
- Отменно держитесь на воде! Вы изумительно пластичны.
Персей свешивается с кормы; матовые плечи и голубой бортик лодки, сверкание плёса под солнцем, нестерпимое для глаза, а волна завораживающе приподнимает, укачивает.
- Чтобы вам не пачкать ноги тиной, пожалуйте к нам - доставим вас к причалу. Ваши вещи я прихватил.
Наглость, заслуживающая оплеухи.
- Верните-ка!
- И вы возложите их на ваши роскошные волосы и поплывёте - нимфа с узлом на голове.
Она ухватилась за бортик, рывком выбросила тело из воды, потянулась рукой к свёрнутому платью на скамье - он приподнял её, и она очутилась в лодке: взвыл мотор, крен, от неожиданности она неуклюже валится набок. Сконфуженность вместо ярости, и его обезоруживающая улыбка, и резко-повелительное, с мгновенно ожесточившимся лицом:
- Лежать! Не двигаться!
Еле подавленный взвизг. И вдруг он хохочет - где тут самой удержаться от смеха...
- Приготовились к худшему - признайтесь? Попасть в объятия пирата... Увы, приключение кончается - причал.
Открывшийся за поворотом луг со стогами, люди возле опрокинутой лодки, настил на воде и великолепный сенбернар на настиле - белоснежная грудь, светло-коричневый с шоколадным бок и белая лепёха вокруг глаза... она не может оторвать взгляда от собаки, пока человек у штурвала выруливает к причалу, толчок, и вдруг она замечает: сенбернаром она любуется вместе с Персеем, плечом к плечу.
- Ажан, это наша гостья.
Огромный пёс со щенячьи глупым выражением на морде уморительно тяжко подскакивает - она вся вздрагивает от хохота, разметавшиеся волосы застилают глаза.
- Какой ты милаха, Ажан! Эта наивная морда! Эта лепёшка!.. Восхитительно!
- Не правда ли, классический окрас? Истый представитель своей породы.
Под руку с ним она ступает на причал.
- Бесподобный окрас! Я бы его написала... вместе с его отражением в воде... да, обязательно с отражением!
- Так вы художница? О-оо... Я бываю на выставках - фамилию нельзя узнать?
Выражение тонкой иронии на лице викинга, и спешащие к ним люди, и услужливо-негромкое из моторки:
- Далмат Олегович, так я за рыбой?
И властно, без поворота головы, брошенное:
- Да!
И повторённое подбежавшими его имя, отчество, а пёс вдруг тыкается влажным носом в её колено, и она сквозь смех выговаривает:
- Щастная.
- Частная?
- Не Частная и не Счастная, а - а щи! - Щастная, прошу не путать... - они оба хохочут, его рука легонько придерживает её локоть, подбежавшие - двое парней и пожилой симпатичный дядька - восхищённо смотрят на неё, а Ажан, вдруг взбрыкнувшись, боком валится на её бедро: она едва удерживается на ногах, подхваченная Далматом Олеговичем.
- Вы не казачка?
- Донская.
- А я - кубанский! Моя фамилия - Касопов. На Кубани стоит маленькое старинное селение Касопы. Искажённое слово "касоги". Так звались древние предки казаков. Не верьте, что мы произошли от беглых расейских холопов.
- Ну, если вы настаиваете...
- Я настаиваю, - он шутливо нахмурился, - чтобы вы назвали ваше имя.
- Разочарую вас. Ничего касожского в нём нет. Алина Власовна, всего-навсего.
Всего-навсего? Алина - поэтичное имя, простота и плавность, чуток меланхолии, а Влас - это от Велеса, языческого бога: наверняка обитает в здешних местах, притворяясь, скажем, пастухом, а его русалки выдают себя за заезжих художниц - кстати, маринисток или пейзажисток? Ах, всего помаленьку!.. И чем же она пишет - маслом? А-а, предпочитает акварель! И пастель тоже? Интересно... Нет-нет, он не художник, но чувствует призвание мецената. Кто по роду занятий? Распорядитель, так сказать. Шутка. Он - начальник строительства местной АЭС, всего-навсего. "Вон почему, - подумалось ей, - эти угождающие люди..."
Она откуда - из Ростова? Новочеркасска? Волгодонска?.. Из Табунского? Зачем морочить ему голову: Табунский - здешний хутор, там, конечно, прелестно, но он что-то не помнит в Табунском вернисажей. Ах, родом из Табунского, это другое дело; приехала погостить у родителей - очень мило, но в данный момент она его гостья... Итак Ажан ей представлен, а это Петроний Никандрыч - дядька (какие пышные усы у него!) улыбается добрющей улыбкой. А эти ребята: оба Шуры или оба Васи, впрочем, неважно. А вон там, за лугом, алеет крыша - это его дача, мозаичную черепицу в специальной упаковке везли восемьсот километров, но ей как художнице будет особенно интересно взглянуть на его коллекцию камешков: хризолит, диабаз, яшма...
Он говорит о дорогих камнях, кораллах, янтаре со смаком (вот-вот поцелует кончики пальцев), а от стогов пахнет головокружительно терпко, и травы как бы на глазах тянутся вверх, ухо слышит шевеленье корней в жирном чернозёме, хочется впиться зубами в сочные стебли: кажется, заструится нектар - приторно-сладкий, тяжёлый мёд. В поисках жаворонка глаза поднимаются к небу - глубокому, синему, там скользит чётко очерченный ястреб.
- Зачем же так, позвольте... - в голосе Далмата Олеговича необычайная мягкость: он протягивает ей полотенце - собираясь обуться, она машинально потёрла ногу о ногу.
Она мотает головой, но невольно подчиняется и, обмахивая ноги полотенцем, опирается на галантно подставленный локоть.
Интересно, он просто бабник или... Судя по всему, на даче один - жена где-нибудь в городе... а может, разведён, свободный мужчина с осанкой патриция... Он встретился с ней взглядом - обратила ли она внимание на цвет его халата? (Халат заботливо подан Петронием Никандрычем). Цвет гнилой вишни, не правда ли, своеобразно? утреннее мужское кимоно, из Саппоро. А что - она действительно художница? Ну-ну, это он так... А платье совсем ни к чему сейчас натягивать - на даче она примет душ, переоденется.
Пожалуй, он прав. Раз уж он угадал в ней нимфу, она пройдёт по лугу без платья. Колоритная группа - викинг в мантии цвета запёкшейся крови, полуобнажённая дева, царственный пёс и усатый дядька...
И, глянув на себя со стороны, она внутренне хохочет: оказывается, она ещё способна на экстравагантность. И на ликование тоже. А почему бы и нет? Прихотливая истома позднего утра, остроупоительное ощущение жизни и наслаждение шагать по лугу и дышать. Свободно дышать... Целую вечность не бывала здесь летом. Пять... нет - шесть лет. Проходя мимо стога, она выдернула травинку, стала жевать. Лёгкая жажда и кисловатый вкус травинки вызвали представление о кумысе, известном лишь по книгам, оторопело услышала, что смеётся и довольно громко.
- Чему вы?
- Увидала себя в степи доящей кобылицу.
- А что - вполне гармонируете с такой ситуацией. Степь, табун... Вашей натуре присущи удаль и бескрайность. А мне больше импонируют здешние плотные лесопосадки. Люблю надёжность. На тридцатилетие Победы меня приглашали в Нальчик. Рядом, в Долинском с его целебными ванными, - чайные розы, плодовый сад, ореховые деревья в три обхвата, атмосфера непоколебимой устойчивости. Патриархальность, тишь. Нас обслуживали девицы не старше шестнадцати: муслиновые туники до пят, под ними шальвары, но всё совсем прозрачное... Подносили халву разных сортов, рахат-лукум и ка-а-кой шербет!..
- Да вы просто змей-искуситель.
Они уже возле дачной изгороди, и тут на луг выкатывает авто.
- Гости съезжались на дачу, - произносит Касопов с неудовольствием.
Шорох шин по траве, лающий Ажан, чета из "жигулей": обоим под сорок, он с пухлыми волосатыми ручками, которые непрестанно движутся; она сдобная; рыжая чёлка, золотой кулон на полной шее. Привет! Ах, привет! Чудесненькое утречко! Безусловно! Разве что солнечной радиации чуток лишку, чревато
мутационными изменениями в потомстве: в третьем поколении может появиться альбинос. Неважно, лишь бы не австралопитек. А что вы имеете против австралопитека? Австралопитек с умом, по нашим временам, - венец мечтаний: великое здоровье и жизнестойкость! Всё - Далмат в своём амплуа! Безусловно, и в форме тоже. Встал в шесть? Тебя надо лишать воскресений! Проплыл свои километры? Разумеется. И сплавал сегодня не только за очередной порцией здоровья... поворот головы в её сторону, а гость и так уже неотрывно на неё смотрит... пристальный взгляд его спутницы.
- Анатолий и Антонида. А это - Алина. Можно без Власовны?
Занятно, какое выражение будет у Антониды, если сделать сейчас книксен в этом почти призрачном купальном костюме?
- Не знаю, как с мутациями, но от твоей жары, Далмат, я разомлею...
- Млей на здоровье, Антоша, или боишься - не заметит? - Анатолий разглаживает на животе сорочку натурального льняного полотна, что вкупе с джинсами подчёркивает сомнительные пропорции фигуры. Антонида, внутренне кипя, разворачивает конфету перед равнодушной мордахой Ажана.
Хозяин глядит на часы:
- Четверть одиннадцатого - время второго завтрака.
Алина берёт у Никандрыча сумку с вещами:
- Так я в ванную? - направляется к дому, цокая каблуками босоножек по узорным плиткам дорожки. Хозяин предупредительно её обгоняет, а навстречу с веранды сходит сухощавый, чем-то напоминающий моряка на покое: смуглое, почти коричневое лицо, тщательно подбритые усики под внушительным носом, загорелые ступни в плетёнках.
- Доктор Иониди, - хозяин с полуулыбкой слегка наклоняется в сторону человека, - друг моего отца и винодел-любитель. Юрий Порфирьевич, я вам привёл больную, она жалуется на водобоязнь.
- Возьму и выдам! - Иониди поиграл глазами. - Я не тот, кем меня хотят представить. Я терапевт, а не психиатр, мои дорогие, и нам здесь хватает вдоволь одного больного Пет... Петрарки.
- Петрония, Юрий Порфирьевич.
- Пусть будет так, - Юрий Порфирьевич промокает платком усики а ля Микоян, бросает взгляд на вставшего поодаль Никандрыча, благодушно улыбающегося. - Ровно в одиннадцать будем измерять ваше давление, будьте готовы.
- Да мне что, Юрий Порфирьевич, я всегда...
- Путаешь гарниры, - закончил несколько неожиданно и безапелляционно Касопов, - сегодня завтрак номер восемь, так что напряги усилия и не передержи яйца, - и, обращаясь к ней: - Перекаливать яйца - хроническая и, боюсь, роковая ошибка Петрония.
- Почему роковая?
- Постоянство в ошибках - привилегия некоторых мужчин и красивых женщин, а у таких, как наш милый Петроний, это попахивает склеротическим тленом безнадёжности.
- А сами склероза не опасаетесь?
- Что?
- Питать слабость к яйцам в вашем возрасте...
Они вошли в прихожую, в нише Касопов подхватил двухпудовую гирю, стал выжимать. Выдохнув: "Десять!" - толкнул гирю в угол, эффектно распрямился и распахнул перед ней дверь ванной.
Сверкающий кафель стен, волчья шкура на полу, вычурные полки с набором шампуней на самый взыскательный дамский вкус, ворсистые полотенца и льняные расшитые утирки, три зеркала в резных ореховых рамах. Утопленная в полу огромная ванна. И среди этого парфюмерно-галантерейного разгула - телефонный аппарат на инкрустированном янтарём поставце: сочетание изощрённого культа тела с деловитостью... Неужели тут хозяйничает не дама? Краски для волос и даже перекись водорода... интересно бы глянуть на жену этого утопающего в неге Персея... Сколько лет не попадалось такое мыло?.. аромат сохраняется не меньше трёх дней... лаванда, розовое масло; каждая вещица вопиет о лелеемой плоти - как не почувствовать в этой ванной, в каком незаслуженном пренебрежении было у тебя собственное тело... Обидно до растроганности.
Будь ты проклята, незыблемая освящённая Бедность! Комнатка в коммуналке, полуподвальная мастерская. Корм и слава давно распределены, и таланту оставлено лишь раздумывать, кому он этим обязан: завистливой злобе или злобной зависти? Раздумья вгоняют в блеклость безразличия: шагнуть в небытие?.. Ледяной смех над бессилием.
Крылья для бегства - лучшее средство...
В одно утро ты выглядываешь на улицу и вдруг ловишь себя на желании выпить стакан газировки у облепленного пчёлами автомата... пена, газ, щекотка в носу, слепящее солнце, шипенье сковородки за чьим-то окном, кухонные запахи, ярко-зелёный лук в чьей-то кошёлке и приступ смешливости, и чувство - саднящее на миг отпустило! Крылья для бегства - лучшее средство от болезни сердца... Крылья заменила "Ракета" на подводных крыльях, устремившаяся вверх по Дону; от пристани до Табунского на попутке, в обществе небритого угрюмого мужика в кепке, погружённого в мысли об ожидающей его пятёрке. Пыль в окно, незаметно проглоченные ухабы петлявшего просёлка, мать, отец... вечер с ними. А спозаранок - на реку! и вот ты - ни много ни мало - в изысканно оборудованной ванной некоего начальника строительства, мецената или кто он там ещё. Как же отомстится ему за то, что приходится выходить сейчас к его гостям в простецком розовеньком платьице!
* * *
Он скромно ждёт в прихожей, ни следа лоска: отнюдь не отутюженные цвета хаки брюки, канареечная рубашка, одной пуговицы не хватает, и эта улыбка... вот каким вы бываете, милейший Далмат Олегович.
- Я не слишком навязчив со своим... гостеприимством?
И это-то надменный хозяин?! Если она сейчас назовёт его очаровательным - покраснеет. Наверняка. Она вдруг делает книксен - ему одному.
- Пожалуйста, - говорит он тихо, - по лестнице наверх.
Сконфужен! Потупился в смущении... у неё нет слов!
Голоса гостей на веранде, лай Ажана, куча обуви в углу прихожей - и, между прочим, ни одной женской пары, и на вешалке тоже ничего женского.
Она взбегает по ступенькам.
- Однако, как мило! Милый домик, милая лесенка! милый... чердачок!
- Вы правы.
- Что-что?
- На кабинет он не тянет.
- Почему же?
- Дилетант сведёт любой кабинет к чердаку.
- Это что - поза или саморазоблачение?
- Истина.
Любопытно. В неожиданно скудно обставленном мезонине он похож на художника. Художника в полосе неудач. Апатия, разочарованность, а глаза одухотворены талантом. Уставшим талантом.
- Что это в столь претенциозно чёрной рамке?
- Мне ли вам объяснять? Портрет под названием "Энтузиаст".
- Ка-а-к? Убили!
- Шоссе Энтузиастов, Площадь Новаторов... Вам страшно? Не потому ли, что за этим - тайна египетских пирамид, сфинкса? тайна жрецов майя, неисчислимых человеческих жертвоприношений? Ваш страх - страх высокий. Священный. Энтузиазм, оргазм - нечто высшее и в то же время низшее...
- Поэтому автор так старательно зачёркивал своё творение?
- Вас смущает хаос. Отметёте лишнее - и увидите позитивное.
Она всмотрелась. Замысловато закрученной линией - перо ни разу не оторвалось от бумаги - было выведено лицо.
- Заметили, как подмигивает? - спросил он.
- Идиотски.
- Это можно понять как предсмертную агонию. И как оргазм.
- Ваш художник - очень злой человек. Это вы?
- Мой брат. Он цветовод по профессии, а в графике любитель. Я попросил его изобразить энтузиаста, овладевающего земным шаром... а брат так любит цветочки!
Его усмешка, и эта чёрная рамка картины. И вдруг он подмигивает, как тот, на портрете.
- Не надо так со мной, при чём тут я... вы... вы очень...
- Несчастлив? Да, мне плохо. Но от меня не ушла жена, я ничем не болен, я силён, талантлив, признан, обожаю кухню, охоту, красоту...
- Всё вместе?
- Именно. Пойдёмте вниз - Петроний вот-вот передержит яйца.
- Погодите. Ваше... амплуа? Всё-таки занятно...
- Сумейте занять женщину, и она будет вашей.
- Ну, это уже пошлость!
Она резко повернулась, почувствовав скуку.
- Это сказал Стендаль.
- Я говорю о вашей пошлости.
- Не уходите. Дело в том... что мы добрались до сути - мне плохо по причине пошлости.
- Пресыщенным патрицием вам лучше бы предстать в той вашей вишнёвой тоге...
- А это уже щипок с вывертом, Алина Власовна! Добавьте мозаичную черепицу, Петрония, коллекцию камней - поинтересуйтесь, не высыпаю ли я их в чашу и не погружаю ли туда руки? так, кажется, делал герой одной известной книжки?.. Нет у меня никакой коллекции - мне вот так хватает этой дачи,
завтраков номер восемь и прочего антуража! Патриций... Вы знаете, что такое начальник строительства атомки? Объяснить? Или представили сами? Ну, взгляните, взгляните же на меня вашим художническим глазом, напрягитесь! Похож я на патриция?
На переносице у него влажно блеснуло, он стоял перед ней чуть пригнувшись, нервный, злой до исступления, и медленно сцепил руки. Она подумала, какие они, должно быть, сильные: согнуть кочергу, сломать подкову или что там ещё делали силачи прошлого - это весьма шло ему.
- Психика под постоянной магнетической щекоткой, вырываешься - куда? Разумеется, на дачу, куда ж ещё? на даче, как положено, всё дачное: компания, рыбалка, уха, коза в сарае - для утренних сливок... вот садик никак не разведу... Может, оно всё и неплохо, но... Сдвойте в этом словечке "н" - и что выйдет? Понукание, адресованное лошади. Опять - пошлость? или что-то другое? Что делать, если я так вижу? Посоветуете бег, йогу, иглоукалывание, питие всяческих травок?.. Раскопал рецептуру китайской гимнастики - насчёт полезности иногда побиться головой о стену. Увлёкся, вдруг узнаю: уже бьются, уже модно! Как быть-то, Алина Власовна? - он рассмеялся и сел на пол.
Теперь, ей показалось, она поняла, почему у него не кабинет, а чердак - с единственным стулом и даже не с диваном, а с брошенным на пол диванным верхом.
Он перехватил её взгляд.
- И это пошло. И паутина в углах - тоже. И чёрная рамка, и рисунок. Из неприятия пошлости я даже ни разу не женился. Хотя одинокость видного мужика - опять же пошлятина. А ежели так, ежели всё пошлятина, так сделаю, по крайней мере, её кричащей - с завтраком номер восемь, потому как мозаичной черепицы явно маловато.
- Осталось обозначить пошлостью и всё то, что вы тут сказали.
- Вы правы. Но напрасно поспешили с упреждающим ударом - в вас я её не вижу.
- Необыкновенно вам признательна!
Она сделала книксен - на сей раз с такой церемонной грацией, что он захохотал и вскочил с пола.
- Вы гениально ироничны! Вы...
- Обворожительна, во мне столько изящества, утончённости - чего ещё? вы такой не встречали и так далее... Но как же быть с вашим пошловидящим оком?
- В отношении вас оно зажмурено - вон, как на портрете.
- А второе - незажмуренное?
- О, о нём не беспокойтесь, оно всегда устремлено только на меня самого, я не могу обделить себя вниманием.
- Представьте, я как-то уже сумела это заметить.
Оборвав смех, она вдруг почувствовала - он вот-вот привлечёт её к себе, а ей не захочется отстраниться; она ощущала его дыхание на волосах, и было хорошо. Так хорошо, как давно не было.
Он медленно поднёс её пальцы к губам - она мягко высвободилась.
- Спустимся...
- Зовёте в пошлость?
- А вы - нет?
- Я - нет.
- Я переживаю за Петрония - он что-то там передержит...
* * *
Смеясь, едва не взявшись за руки, они спускались по лестнице, он прошептал:
- Если уж нам предстоит повращаться в пошлости, давайте что-нибудь отмочим? Душа требует разгула! Вы, скажем, не вы, а... а жена моего министра. Сегодня вы ушли от мужа, и теперь меня ждут месть, крушенье карьеры и прочее... Играем?
Она кивнула, изумляясь себе. Странно, как неудержимо потянуло в игру. Душа требует разгула! Захлёбываясь нетерпеньем, мгновенно войдя в роль, первой шагнула на веранду, дерзкая, упоённая собой; с усмешкой: "А мне наплевать!" - прошествовала мимо стола, обтянутая куцым розовым платьицем, у двери повернулась на каблуках. Анатолий, нависнув над столом пухлым животиком, накладывал из салатницы себе в тарелку, Антонида слушала Иониди, рассказывающего медлительно, с жестами. Все трое оборачиваются к ней: интерес Анатолия, ревнивый взгляд Антониды, сбившийся доктор.
- Далмат, а что если он примчится сюда? - она возбуждённо хохотнула, скользнула взглядом по гостям. - Думаешь, его остановит присутствие посторонних? У него же нет тормозов!
Она вышла на крыльцо, всматриваясь в даль за лугом и стогами, как бы ожидая опасности именно оттуда, наслаждаясь игрой, какой-то восторженной взбалмошностью, наслаждаясь днём, лучше которого не вообразить. Захотелось раскинуть руки и потянуться - нельзя: видят с веранды. А над двором обволакивающий зной, в тени дома Ажан смачно лакает воду из миски.
Она не помнит такого странного дня.
За спиной, в глубине веранды, тихий голос Далмата - рассказывает. Оживление за столом, кто-то роняет вилку или ложку (наверное, Антонида). Петроний Никандрыч: "Мёд нести?" - Возглас Анатолия: "Да погоди!" - Доктор Иониди: "Нести... и вино откупорьте..."
Она возвращается на веранду. Антонида, чуть не елозя на стуле, вперяет в неё сладострастно-ненавидящие глаза. Анатолий застыл в задумчивости. Доктор, приняв из рук Никандрыча две запотевшие, со льда, бутылки токайского, произносит веско и непонятно:
- Да-а!
Приблизившись вальяжной походкой, Далмат обнял её за плечи, подвёл к стулу рядом с докторским, напротив Анатолия и Антониды.
- Садись, Аленький, и не волнуйся, ты у себя дома.
Доктор благосклонно кивает, Антонида бросает быстрый взгляд на луг - клюнула! ждёт разгневанного мужа! как злорадно, как алчно ждёт!
Выразить лицом максимум надменности, понахальнее обвести взглядом всю её - с её жирноватой шеей, мясистыми щёчками. Порозовела.
- Далматик, помнишь, как ты нарисовал меня, извиняюсь, в одних трусиках-бикинчиках? - покосившись на мужа, рассмеялась, а лицо - злющее. - Очень жаль, что не сохранила, постеснялась по наивности...
Анатолий, пробуя из тарелки:
- Ты только не ври, что я заставил тебя порвать те бикинчики. Ты просто из них выросла, насколько я замечаю...
Не лишён остроумия этот Анатолий. А Антонида! С каким наслаждением запустила бы в его щёку ногти!
- Юрий Порфирьевич, готово у вас? - Анатолий заглянул в чашу: подливая в неё вино, доктор помешивал в ней суповой ложкой.
- Не говорите под руку! - он с видом самоуглублённости, словно священнодействуя, разлил по бокалам густую нежно-зеленоватую жидкость.
- Аленький, деликатес первый: токай пополам со свежайшим мёдом, прямо из сот.
А она и не знала, что такое пьют! Это не приторно? Ну, как сказать... Про медовину она слышала? княжеский напиток! Гм. Занятно. Она с удовольствием выпьет.
Антонида держит бокал, жеманно отставив мизинец; сладко принюхиваясь к напитку, поглаживает глазами Далмата - и вдруг взгляд на неё, и из бокала льётся на скатерть.
- Далматик, я хочу нарзан! В холодильнике? Принеси, пожалуйста, Далматик, родненький! Иль ты, Толя! Ну что сидите, как пни? Кавалеры, тоже мне! Пётр Никитич, я вас умоляю...
Никандрыч отправляется за нарзаном.
- За союз молодых, - провозглашает доктор и, отпив полбокала, заключает: - сердец! Чтобы телом и душой... и так далее. Чтоб на Марсе стали яблони цвести... Чтобы спутники на нас не падали...
- У вас прямо-таки окрошка из тостов, Юрий Порфирьевич, - Анатолий, сделав солидный глоток, причмокивает, вздрагивает в блаженстве. - Разве что сметаны не хватает.
- Сметана не совмещается со спутниками и с мудовиной... пардон, с медовиной.
Далмат роняет не без строгости:
- Оставим космос в покое! - его бокал сталкивается с её бокалом, прикосновение тягучего напитка напоминает поцелуй.
Он откровенно ею любуется, а она теперь замечает то неопределённо хорошее в его лице, что, наконец, прояснилось: ощущение себя. Сильное лицо. Мужественный голос.
А деликатес номер один, ей предназначенный!
А Петроний Никандрыч, доктор и Анатолий, и вся эта затеянная Далматом игра!
О-ча-ро-ва-тель-но!
Антонида - она замечает боковым зрением - осушила бокал, налила ещё - мучающийся взгляд на луг, на дорогу: появись же ты, яростный, как вепрь, муж этой совратительницы, сомни их! ты же - власть!
- Далмат, а ты вечно был штучкой! Не смотри так - я в тебя чем-нибудь запущу! - Антонида замахивается вилкой. - Эти твои зенки - один яд...
Вмешивается муж:
- Ты, Антоша, заведуешь своим домом отдыха, знаешь своё: "Вам, Виктор Петрович, завтрачек в номерочек?" - ну вот и заведуй, сиди ровно... - подставляет доктору бокал, Иониди заносит над ним дрожащую руку с
половником.
- У меня отдыхает всё руководство Газпрома!
"Это - мне, - отметила Алина, - и меня, мол, из десятки не выкинешь!"
- Не поминай всуе начальство. Медовину пей, сливки лопай, а Далматом есть кому заняться... - Анатолий заговорщицки подмигивает Алине.
Определённо, он ей нравится. Видимо, настоящий друг Далмата. Характер крепенький, жёнушка для него ясна, как горошина.
- Деликатес номер два! - объявляет хозяин.
Петроний вносит огромную дымящуюся сковороду: запеканка с перепелиными яйцами, с раковыми шейками.
Пьют водку. У Анатолия выражение сонливого блаженства, ест, лаская пищу. У жены влажно блестят красные губы, сочный хруст грибков, блеск вилки в холеных пальцах. От её присутствия - ощущение жарко натопленной бани.
- А моё кредо - балдеть, - вдруг произносит Анатолий, блуждая взглядом над головами сотрапезников.
- Балдей на здоровье! Заслужил! - одобрил Касопов. И Алине: - Мой снабженец, движитель стройки!
- Гляжу на дерево - балдею...
- Потому что сам дерево! - со злостью бросила Антонида.
- Нет возражений, по древесному гороскопу я липа - дерево очень мягкое, а под сенью его с удовольствием находят приют...
Хозяин берёт чашу:
- Други, не будем, а? Давайте лучше всем подолью. А может, пивца? Петроний!
- Далмат Олегович, - громкий шёпот Никандрыча, - вас к телефону! Товарищ Долгих...
Касопов исчез в доме, через пять минут появился переодетым.
- Увы, воскресенье для меня отменяется. Петроний, Юрий Порфирьевич, занимайте гостей! Аленький, в машину, одну я тебя не оставлю... Ну, кайфуйте без меня, други.
* * *
Он мягко ведёт "жигули" по грунтовке среди ивняка, ветерок: постукивание налетающих жуков о ветровое стекло, скрежет ветвей по корпусу, песок сменяется лужами, при встряске она наталкивается плечом на его мускулистое плечо.
- Ну, а настоящий-то муж, - он не отрывает глаз от глубокой колеи, - взаправду не кинется искать?
- Вы из боязни пошлости не женились, а я из боязи пошлости не вышла замуж.
- Если я назову нас родственными душами, вы сочтёте это пошлостью. Впервые в жизни... я не знаю, что сказать... - он улыбается непосредственной улыбкой мальчишки, она чувствует, как внутреннее напряжение спадает. - Извините меня.
- Да будет вам извиняться... - когда-то она баловалась сигаретами и теперь ощутила потребность закурить. - Совершенно банальная, вернее, пользуясь вашей терминологией, пошлая история - затяжная дружба. Чуть не с отрочества. Милый, обаятельный мальчик - и в тридцать три всё тот же мальчик: петушиный хохолок, вздёрнутый носик, игривые глазки... Вечный мальчик. И вечно в чьих-то объятиях.
- Но по-прежнему дорог?
- Нет.
- Давно?
- Недавно.
- Представьте, я не вижу в этой истории пошлости. И, знаете, какая мысль мне пришла?
- Не знаю.
- А вот и ваш Табунский. Так где земное пристанище речной нимфы?
Заросшие травой дворы, пространные, как поля, колхозные огороды, обмазанные глиной сараи, гуси, куры, свиньи... вот-вот хутор кончится... Пожалуйста, направо - вон те зелёные ворота. О! Какие у вас яблони! Да, яблони ничего. И огородик. И корова. А козы даже две... Не издевайтесь! Нет, она не издевается, действительно две. Хорошо, хорошо, пусть две, он понимает, что она не издевается. А братья, сёстры есть? Нет - только старики. Он заботливо открывает дверцу: ну что ж, привет старикам! И сразу задний ход: за стеклом авто - уже собранный, деловой Касопов. Она едва удерживается, чтобы не помахать вслед.
Разбегающиеся из-под ног куры, густо усеявшие землю яблоки, золотой ранет - любимейшее с детства варенье, - времянка, летняя кухня, сарай и возле него - седобровый сутулый отец с граблями, ему нет шестидесяти, а выглядит на семьдесят пять... Мама, я включу транзистор!.. И бегом в прохладные комнатки, приёмник на полную мощность, бешеный темп биг-бита; высунуться в окно, скользнув грудью по подоконнику. Располневшая мать на измученных полиартритом ногах, выходя из летней кухни: доча, кваску будешь? Ну, конечно же! Сахару? Нет, без сахара - покислее, чтобы воротило скулы!
И ощущение какой-то невероятной сгущённости последующих дней, слившихся в лучезарную полосу. По утрам, сквозь взволнованный сон, голос отца:
- Доча, Пётр Никитич опять привёз цветы от Далмата Олеговича. И сома живого, на одиннадцать кило, а может, и больше, шут его знает, безмен-то старый...
Солнце, солнце, травянистый берег, ласковая водичка, вечерами поездки в "жигулях", прогулки, разговоры о живописи: чёрный паровоз Тёрнера и неестественно прельщающие женские фигуры Пармиджанино... вечерние купанья под купами ив, ловля раков... Вы так опрометчиво запускаете руку в нору - какой-нибудь матёрый может щипнуть до крови! Что вы говорите? А мы потерпим!.. Поздние возвращения домой, жабки, в лунном свете прыгающие с крыльца, изнеживающая расслабленность от впечатлений и... в который раз задаваемое себе: "А если..." Как спится! Сколько лет не было такого? Пробуждение - опять голос отца, уютный, как постукивание ходиков:
- Доча... доча... Пётр Никитич привёз от Далмата Олеговича землянику... полное ведро...
- Папуля, сколько раз тебе говорить: он Никандрыч, а не Никитич! И вообще - он Петроний!