Марина происходила из рода, который размножался в основном разрывами и сполохами, они жили в состоянии постоянной войны, их трясло и мотало и каждое новое поколение если впрямую не приставляло нож к горлу предудущему - во всяком случае было полностью инкоммуникадо. История семьи, как у многих советских семей, уходила вглубь не больше, чем на три поколения, о прапрадеде ходили уже смутные, пугающие слухи...Неизменным оставались только вихри и бури, бушующие между каждой из ветвей семьи, превратившиеся, по мягкости времен, в мягкое непонимание.
Родила Марина трех деток - в надежде, что они пойдут в отца, и у нее будет нормальная, теплая семья. Но гены Маросейковых победили - родились одна за одной три девочки, и, как обычно - все - чужачки.
Нежная Таточка с пушком на щеках еще в 15 лет обвязала себя шрамами, ее почти вышибли из школы, но потом приняли почему-то сразу на второй курс университета...В чем-то тут был трюк, было непонятно, какой...Ее вечной песнью было - сухая ярость. Как она дожила до 24 было непонятно. Впрочем, приглядевшись, вы понимали, что она просто не тратила себя всю на ярость, у нее еще оставалось - достаточно, чтобы обустроиться с комфортом на том клочке земли, который всем представлялся - пожарищем...Она со скандалом и мордобоем прогоняла всех своих сожителей и сожительниц, влюблялась до падения в черную дыру, перепробовала все наркотики, поменяла кучу работ...По странному капризу при всем этом она оставалась на диво здоровой - здоровой как человек, который пьет вино, ест мясо, регулярно чистит зубы - и на этом его забота о собственном здоровье заканчивается. В лето 2006 года Тата работала в какой-то конторе, торгующей травами и мазями, а жила с двумя парнями - черным и рыжим, и, кажется, еще и с сестрой рыжего...Скандалы у них вспыхивали не чаще чем раз в месяц, и Марина считала, что дочь более-менее успокоилась.
Вторая дочь, Маня, была спокойная, светлая и правильная - но что происходило в ее голове, было абсолютно непонятно. У нее была ортодоксальная семья - голубоглазая дочь и средне-раздраженный муж, на пять лет старше. Маня очень была похожа на покойного отца - тот тоже мог сидеть часами, слушая тебя, строгая какую-нибудь фигурку из пробочки. Но он, как верила Марина, просто верно и тихо любил всю жизнь и ее и дочерей - сначала любил немо и жарко, а потом - все более и более угасая, после непонятных ему перемен в стране, он любил уже их как привычное, как нашариваешь выключатель в темноте, не задавая вопросов...Маня же была просто прозрачна и терпелива, с ровным светом, но без теплоты, как люминесцентная лампочка
Третья, Леся, кажется, и вообще не жила - она только читала книги, и развития в ее судьбе не было никакого. И в тридцать лет, как в пятнадцать, она сидела за столом или валялась на диване, спала по десять часов в день, бегала на вечеринки и каталась на каруселях. Универсальная форма одежды наших дней - джинсы и футболка, и универсальная форма жизни для соушиал реджектов- книжный или винный магазин - сохраняли ее в счастливом безвременьи. Леся работала и там и там, причем продавала в основном комиксы (артистически-минималистские, в основном по японским сказкам, или же кибер-эротические, опять же предпочитая минимализм) - и эксклюзивные вина, так что на на бутылке вина для нее было больше 'написано', чем в иных из ее книжек. Она любила молчание так же сильно, как текст, а к людям относилась с нежной невнимательностью, считая, что каждый человек способен выдать красивый текст, в определенные моменты, и каждый способен жить красиво - но в основном люди уж слишком пытаются выпрямить линию своей судьбы.
Самой Марине было пятьдесят и, как и все представители семьи, она отличалась завидным здоровьем. В детстве она была пухленькой с мягкими чертами лица, но годы дисциплины и одиночества - уже после смерти мужа и после того, как дочери разлетелись - придали ее чертам то, о чем говорят 'следы былой красоты'. У нее по-прежнему осталась уйма энергии, но такт и гордость не позволяляли ей применять все это на работе - если в советские времена ты заведовала небольшой лабораторией, которая пряталась в недрах института, а на самом деле - была такая одна на весь Союз - то нечего переться от своей теперешней работы на пол-ставки по продаже поделок из полудрагоценных камней. И она 'просто работала ради денег' - так же как раньше она 'делала то, что ей нравится - да еще и получала за это деньги'.
Однажды Марина проснулась в особо свежем настроении... Продолжением сна ей чудилось что-то смутное про школу - потом наступила ноющая грусть от этой постылой школы- и тут же нахлынула радость: она догадалась, как взрослая, что школа- неважно, школу можно и прогулять. И тут же она поняла, что она - взрослая, совсем взрослая, и никакой школы, никакого расписания, вообще никакого будущего, только -день за днем, только -все уже не важно, никого уже не заботит. Только - выбрать кофточку, чтобы выглядеть не слишком уродливо, а потом заполнить чем-то день, который не очень-то кому-то и нужен.
Причесываясь она уже закручинилась, и на рынке стояла у своего столика мрачная, среди своих ламп, сделанных из кристаллов. Ей никак было не зажечь свою улыбку...Какая-то все же большая несправедливость была именно в таком устройстве жизни, именно с их наследственным здоровьем и разобщенностью в семье - почему она должна была остаться одна, не очень нужная своим дочерям, не сильно нужная никому на свете - но еще с такими сильными руками, с жесткими волосами, с прямой спиной, со стальными икрами, плоским животом и маленькими грудками, которые и не думали обвисать?
...Обычно бабушки нянчили внучек, но ребенок был только у Мани, а Маня справлялась сама, и приводила дочку иногда - показать и поиграть, но ни в коем случае - не посидеть, например, и уж совсем дочку прятали от бабушки, когда она болела...Казалось, что, как в детстве, у Марины забирали куклу и отвозили ее 'к кукольному доктору', а возвращалась она уже починенной и в свежем платье.
Гордость не позволяла Марине искать мужика, такого ... средне попорченного жизнью мужичка лет пятидесяти, возможно - иностранца (английский - на уровне), не зануду, прочитавшего пару книг...Марина даже пролистала ненавидимые ей советы 'для женщин за', но во всех книгах говорилось, как быть счастливой и как найти партнера, и чтобы быть счастливой - надо было найти партнера... Марина же могла терпеть и сама держаться, ее интересовало - не что ей хочется, а что надо... надо-не надо...не надо-надо...
Ей хотелось представить - как это, роман в пятьдесят? Взявшиеся за руки средне-морщинистые парочки на рекламе трэвел контор не вызывали у нее зависти...мужчины с бодро-осторожным выражением лица 'а мы еще ничего! Мы еще покажем! Ой, что-то в спине хрустнуло!'...
И все же... может - найти вот такого... такого, например, как этот мужик? ...По проходу навстречу ей двигался - слегка нетвердой, слегка - воздушной - походкой - высокий худой человек в щегольской черной рубашке, с длинными седыми волосами, забранными назад в пучок, с серьгой в ухе.
Он завороженно остановился перед ее столиком и прилепил зрачки к мягкому кристаллическому сиянию на ее столике. Камни, свет - это же для всех - сказка. Трудно противиться.
- Вот лампа... сказал он раздумчиво, словно включая ее в некий разговор, который уже давно велся - велся неспешно, среди близких людей, но на то, чтоб ее посвящать в детали и представлять остальным невидимым собеседникам совершенно не было времени.
- Вот лампа - и она несет уют. Принеси ее домой - и все станет еще более мило, безопасно, тепло. И мы втроем - я, жена, сын, будем как лепестки ромашки. Наши потоки начнутся из центра, и, обежав круг, вернутся в центр. Мы будем - светить друг на друга. Замкнутая система. Теплейший уют, полная безопасность. Так?
- И одновременно - продолжал он. - это - лампа, вещь, красивая вещь, ее хочется купить. Она стоит среди двадцати таких же ламп, и это уже не уют, это - праздник. Я вижу не ее одну, а все двадцать ламп, и мне кажется, что, принеси ее домой - я принесу атмосферу праздника. И не жена и сын, а сотня девушек и сотня детей будет улыбаться мне, и сотня лампочек гореть. А нужно ли это мне? Хорошо ли это мне? Ведь это совершенно не похвально - желать, чтоб у меня было - сто жен и сто детей, и сто лампочек на ста столах? Так? А ведь это именно то, чего я желаю, глядя на эту лампочку! ... Или мне вообще не нужны ни лампа, ни дом - раз уж я насмотрелся на все эти уютные светильнички здесь, у вас...так?
- Боже, подумала Марина - как бы это было занудно, если б он просто - говорил это, а не делал паузы, не сверкал своими цыганским глазами, не проводил прекрасными руками так, чтоб по пальцам проливался янтарный свет.
- Я голоден, - сказал он - когда у вас перерыв? Пойдемте пить чай. Как Вас зовут?
-Марина, Вы можете отпроситься на завтра-послезавтра? Взять пару дней в счет отпуска, попроссить подружку подменить вас?... - спросил он через полчаса, когда они напились чаю в павильончике. -. Мне нужен компаньон для путешествия. Мы с сыном едем в..
- А жена?- спросила она, уже угадывая ответ.
- Это было сказано гипотетически, нет у меня жены, у меня есть сын, вы с ним подружитесь. Так вы едете? Это недалеко, на завтра-послезавтра.
- Это что - соблазнение, предложение? Тактика - штурм унд дранг, заинтригуй женщину и она не соскочит с крючка?
Он помолчал, и ей стало стыдно за свои слова.
- Марина, вы стояли за столиком и у вас был такой вид, что больше всего вам хочется пробежать три круга вокруг всего рынка, пиная урны и разбрасывая этих омерзительных Винни -Пухов и патологических Пятачков, которых они здесь продают...Вы думаете, я хожу по рынкам, выискивая непохо сохранившуюся женщину, с которой можно переспать? Неужели вы думаете, что у меня не хватит денег на приличную проститутку? 18 лет, блондинку, 60 долларов за два часа? Или мне нужна женщина, которая штопала бы мне носки?...Хм...я даже, честно говоря, даже в кино уже давно не видел, как штопают носки.
Она подумала напряженно - проповедник, 'сайкик', псих', - много она повидала всяких 'миссионеров' - но, глядя на его пальцы, поняла, что слова его -только декорация для еще пары десятков завлекающих, манящих жестов.
Он спокойно посмотрел ей в глаза:
- Марина, вы - пацанка, вам нет и никогда не было дела до мужиков. Никогда. Сейчас Вы - постаревшая пацанка, но вы все равно активней всех ровесниц. И всегда будете. Время вас не берет. Вы его не понимаете. Не просто активней - вы просто очень здоровая и бесстрашная женщина. У вас есть подруги? Не отвечайте...конечно нет. Женщины вас всегда раздражали своими вечными историями про мужей и любовников, своей вечной неприкаянностью, своим умение создавать проблемы на пустом месте. Ваши дочери, как вы сами сказали, выросли... вы повторяете про себя, что впереди - как минимум десять лет никем не востребованной, абсолютно свободной жизни, и это кажется - так много, и вас охватывает восторг, вы хотите все выучить, все обьездить, все обегать - причем не с комфортом, а с приключениями...но потом вам кажется - это так мало, и вы медлите и медлите, потому что вам хочется найти единственно правильный сценарий для каждой секундочки вашей жизни...Говоря совсем жестко - вы мне не нужны, я вам не нужен, но мы же ещене умерли...
Все это было немножко слишком серьезно.
- Мы еще не умерли, а там - воздух, лес, речка... - продолжил он.
Она бросила наугад:
- Мне все равно, что ты говоришь - мне просто нравится на тебя смотреть.
Он улыбнулся предовольно - и перешел на деловой тон.
- Завтра. Куртка, джинсы, свитер, больше ничего не надо брать... я заеду в 11... Будешь готова?
...Конечно, в 11 она не была готова - но как-то неспеша, комфортабельно не готова...Незнакомец - его звали Дрим - почему Дрим? Дрим лайк Дрим? - ну, зовут так, ладно! - он уже казался ей ее собственностью, какие бы цели он не ставил (а какие там особенные цели! Все понятно, только надо мониторить опасен-не опасен... а так-то она не прочь). Ей было с ним уютно, установилось состояние ничего-не-надо-обьяснять-и-никуда-не-надо-спешить.
Когда он приехал - она все-таки моментально собралась, и через двадцать минут они уже ехали в его чистенькой недорогой, но просторной машине...Какие-то элементы шика в этой машине все же были - старомодность? Черные аккуратные кресла и никаких украшений? Не разбираясь в машинах, она не могла сказать точно...На обочине стоял парень - они притормозили, он подал руку- такую же красивую, как у отца, и залез в машину...
- Дмитрий - произнес он как-то слегка иностранно.
Дмитрий напоминал Сталлоне в тех фильмах, где Сталлоне носил бороду, только брови чуть погуще, так что сразу виделось нечто мрачное и испанское в его облике.
- У него должны быть очень белые зубы - подумала Марина.
Через час она уже готовила какое-то рагу из кролика на аккуратной кухне в зеленом дощатом домике - сторожке? Избушке? Она не знала, как это называется. Вокруг был лес - чист, плотен, но нестрашен. Дрим, покурив трубку, ушел в лес с фотоаппаратом и сказал:
- Вернусь через полчаса - и пойдем к реке.
Марина выплескивала на полянку воду из кастрюли, когда Дмитрий-Сталлоне подошел к ней сзади, словно с намерением обнять, но вместо этого протянул бокал. Он кивнул ей - пойдем - и они прошли в 'гостиную' - и устроились у печурки. Почти камин. Она сидела на половике - чистом и мягком. Мягко приблизился Дмитрий, от него теплом веяло жарче, чем о печки.
Сейчас он меня поцелует - подумала Марина. Сколько ему лет? Двадцать пять? Меньше? Я не могу его привлекать.
Она вспомнила, что именно этот образ - Сталлоне с бородой - когда-то ей очень нравился - тогда, когда она перебирала формально и бесстрастно мужские портреты, как картинки...Она тогда еще не хотела мужиков, по-настоящему, ей внимания хотелось, а не мужика...мужик был - вещью статусной... Но и тогда ей чудилось что-то более красивое, чем те скучные парни, что болтались вокруг..
Что ж он почти не разговаривает? Странный какой-то... А отец - он только и делает, что говорит... А руки у них - одинаковые.
- Я тебе нравлюсь? - спросил он.
- Ты очень симпатичный, - сказала она, - отстраняясь..
- Я- как раз такой, как ты хочешь - сказал он словно с трудом.
В его речи опять было что-то неуловимо нерусское, хотя русские интонации...Он словно падает на нее...все как-то странно, как-то нездорово...и его настойчивость - нездоровая, как будто он имеет на нее право, и его медлительность - нездоровая... Но может быть - мальчику просто неудобно, на полу перед огнем... Он просто опьянел, вино пьяное.. и стесняется...
Ей было неловко перед Дрим -как она может с сыном, если ее привез сюда отец... потом у нее рухнуло сердце - все складывалось в какой-то гадкий заговор, отец заговаривает, знакомится, а сын... Но почему она, почему не более молодая женщина?... Ну, допустим у мальчика такие странные вкусы, а отец - что - ну, так и скажем -'поставляет'...
Дмитрий, все жарче - но совершенно без угрозы - прижимаясь к ней, тем не менее пока не косаясь ее губ, как будто давал ей время подумать. Он даже слегка нахмурился и, как ей показалось, быстро пробормотал под нос - уже без всякого акцента - 'ну вот, тормозит... эх, позвонить бы Дриму!'... Но, наверное, - почудилось.
Она выпила вино - действительно, очень хорошее, густое и 'круглое' на языке, даже не просто 'круглое', а 'круглое' с выемкой, в которой были спрятаны всякие ароматы.
И потекли более веселые мысли: ну хорошо, плевать, я его трахну....но это же какой-то анекдот, я же почти год не... Она представила, как они лежат с Дмитрием плечо к плечу, как все ее тело уже по-позабытому поет... А все 'почему' и 'зачем' и 'что потом', - убегают, падая и ломаясь посредине, как колья-единицы в старинном мультике... Конечно, хороша 'лебединая песнь', но ведь потом точно ничего...
...Да нет, это даже не важно, а вот есть какой-то лес, и на речку потом пойдем...
И она сдалась. Только приоткрыть замочек, а там - другие правила. Куснула его за мочку уха, приникла, отыскала губами шею - гладкая,, теплая....Отыскала губами губы - пухлые, выпила свежую слюну. Слегка загибающийся налево член и аккуратно подстриженные волосы на лобке...нежная для щеки кожа ляжки- длинный мускул и выемка рядом...Язык ее взялся за работу. В мозгу еще прыгали угловатые цифры - 49 и 25, а она уже была - темное и безвозрастное и безошибочное. И магия чисел исчезла, она ж с самого начала была - фальшивкой. 49-25 убежали, спотыкаясь и воя, так же, как 'почему' и 'зачем' и 'что потом'.
Я готова совсем потерять надежду, руку, ногу, до конца жизни сражаться с одиночеством - подумала она - но дайте мне этот пирожок!
...И они лежали с Дмитрием плечом к плечу и все ее тело по-позабытому пело... Они красиво, не теряя нежности, оделись и когда Дрим пришел из леса - он отсутствовал часа три, четыре, а она даже не побеспокоилась, плохая, плохая! счастливая!- все втроем тепло и уютно уселись за стол и начали есть очень удавшееся рагу.
Дрим спросил:
- Что это - уют - или праздник?
И Марина посмотрела Дмитрия и ответила:
- Праздник.
Хотела прибавить - последний в моей жизни праздник. Но потом поверила, что - не последний.
- Умница! - сказал Дрим.
И она спросила:
- А когда на речку?
...Он отвез ее домой уже в черно-серебряных сумерках...
А через два дня Марина, устав ждать звонка, налила на кухне вино и ходила по квартире...Что-то ее слегка мучило, корячило...Она вспоминала кривящийся на одни бок рот Дмитрия, его красивое издали, странное вблизи лицо, его молчание, его затуманенный взгляд, излишнюю говорливость Дрима, - почему, почему он не позвонил -аккуратный живот Дмитрия, красивые ступни, нежные руки, сосок на груди с колечком, красивый лобок, гладкие плечи, и странный понимающий заговорщицкий взгляд Дрима потом - почему, почему он не позвонил - ей было бы все равно, это все могло сойти на нет, попили б кофе и ладно...она б не настаивала, а так - какая-то странная больная шутка....зачем? вспомнила горячность мальчика, его желание - но и грацию, с которой он медлил и отстранялся и как насмешливо, соблазнительно щурил глаза..., - а потом кривил рот и едва мог говорить...
Постепенно сбежались змейками детали, черточки, подозрения - и стало очень ясно и выпукло, что история эта была больной, однобокой и гадкой, и очень еще хорошо что не позвонил, и прекрасно, что ничего не ясно, и не надо пытаться понять, а лучше совсем забыть...Кого же я трахнула? Дебила? Наркомана?...Просто больного каким-то нервным заболеванием? И не сын с отцом они были - а что-то более темное, а может и сын и отец, тогда еще более клейко и противно... И действительно, с чего бы это нормальный парень... Дура, какая дура! Могло бы все кончиться и еще хуже!...Она вновь ощутила-вспомнила, как в полном согласии, в полном восторге - колебалась в такт с этим - как теперь было понятно - полным неадекватом... И это был лучший секс в ее жизни, не только за последние годы, но и начиная с юности...Вот кто мой лучший партнер, вот кто понял - все ниточки - полунемой, больной мальчик...Как красиво, как соблазнительно подавал он бедрами, пока ее язык - наслаждался гладким, нежным!...Как он потом смотрел сверху вниз, из темноты- насмешливо, завлекающе, чувствуя свою - абсолютную власть над ней...Как они были - на одной волне, безупречны, ...бессмертны...А после - как он почти ничего не ел, непонимающе смотрел в тарелку, хотя Дрим порезал ему все маленькими кусочками - только пил воду, странно держа стакан, выворачивая руку....Тогда она не заметила, не придала значения...Лучший партнер! Лучший секс!...Почти влю...Смешно! Больно, гадко... Все равно. Перед глазами все двоилось, плыло, когда она пыталась вспомнить... наверное, они и ей что-то в вино подмешали...
Пришла Маня и посмотрела, как Марина изо всех сил 'старается держаться' и распахивает слипающиеся в щелки глаза. Взглянула на стол - бутылка почти пуста, но мать вроде ничего, не падает...Сильна все-таки...И упряма. И даже - все еще красива... Никогда не удавалось ей это сказать, но...
- неожиданно живо спросила:
- Он не позвонил?
Старый как мир женский вопрос.
Но Марина уже сидела на диване, подобрав ноги, подбородок на коленях, грызла палец и смеялась...
- Нет-нет-нет...совсем не про то!..- погрозила она пальцем.
Ей хотелось еще что-то сказать дочери...Но было лениво. Честно - можно что-то сказать важное, но Манька сама все знает про свою жизнь, а я - ничего не знаю- про свою...Вот - вляпалась...Что про это можно сказать?...Ей хотелось выпить и полежать и одновременно - побежать куда-то и распинать каких-нибудь Винни-Пухов нафиг и укусить кого-нибудь в шею... И дочери в этой картине вообще не было.. И Дрима, и Дмитрия...Совсем не про то....
- А я бросаю рынок нафиг и еду в Гоа. - вдруг с детским восторгом и доверительностью прошептала она Мане, - как дочка, доверяющая маме страшный-страшный, прекрасный секрет.
...Так, все-таки нарезалась. Придется спорить, выслушивать белиберду и уламывать идти спать.