Герн Виктор : другие произведения.

Гильза

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    *** Юный хулиган боготворит одну девушку, няшит другую, ну, а третью - просто стремится избежать. Она изгой, у нее дурная слава и взор, как ...цыганский космос. Все девушки хороши - одна лучше другой, но сложности постпубертата такие сложности. Впрочем, он делает выбор и дарит белоснежные каллы избраннице. Warning! Возрастной ценз 18+ Рассказ основан на реальных событиях, имена и явки прилагаются. Если вы случайно опознали себя в сюжете - пишите письма и отправляйте их "Почтой России".
  
  
   []
  
  
   ***
  
   После пятого урока, когда большинство учеников уже отмучились и расходились по домам, Калмык перехватил в гардеробе Гильзу.
   - Приветик!
   Та ошеломленно кивнула и потупила взгляд.
   - Гильза, домой не ходи, да.
   Она метнула взгляд через сетчатую стенку гардероба, увидала парней и, с деланным усердием, продолжила поиск собственной куртки в бесконечно пестром ворохе одежд на вешалках.
   Калмык, змеисто улыбаясь, с триумфом вернулся к приятелям:
   - Подождем ее у ворот.
   - Думаешь, она клюнула? - засомневался Джинн.
   - А то! - ухмыльнулся Калмык. - Ты просто в бабах не разбираешься. На самом деле им хочется больше, чем тебе.
   Фарух поморщился.
   Но обо всем по порядку...
  
   ***
  
   В школу Фарух пришел налегке, с одной общей тетрадью втиснутой за голенище фарцеватого кирзового сапога.
   Да, была тогда такая волна: поселковая шантрапа носила кирзовые сапоги, с чуточку укороченным голенищем, на высоком каблуке, непременно, с подковкой, отчего шествуя по кафелю, бетонке или асфальту они издавали незабываемый цокот. Также котировалась забавная прическа: это когда волосы на макушке, длиною 1-3 см стояли дыбом, зато позади на плечи ниспадали жидкими, как у Христа на старинных иконах, вьющимися змейками. Ну и, плюс телогрейки со стоячими воротниками, длиннющие белые шарфы, кожаные перчатки, спортивные шерстяные "петушки" всевозможных расцветок... Была же.
   Тесный школьный вестибюль испокон веков слыл вотчиной балбесов-старшеклассников. Здесь они встречались по утрам и, облепив радиаторы отопления, делились впечатлениями, вели нескучные беседы ни о чем или же беззлобно надсмехались над входящими со двора. А так, как школа находилась в рабочем поселке, то старшеклассников, в особенности же балбесов, никогда не бывало густо. После восьмого класса большинство из них мигрировали в разные ПТУ, уходили во взрослый мир на работу или пополняли ряды заключенных.
   Фарух занял привычную нишу в вестибюле, вяло ответив на приветствия, и стал дожидаться закадычных приятелей. Их было двое: Калмык, высокий и худощавый блондин с зеленоватыми глазами, и Джинн, чернявый художник и гитарист из параллельного класса. Первым, как обычно, появился Калмык:
   - Салам-салам! А Джинн еще в бутылке?
   Фарух пожал плечами и отметил свежий едва приметный синячок у приятеля на скуле:
   - По габаритам не прошел, да?
   - С батей место под солнцем не поделил, - уныло хмыкнул Калмык. - Одолел он со своими причиндалами: не так сидишь, не так свистишь. Я ему что, лошадь Пржевальского, кататься?
   - Всечем?
   - Кому, бате? Да ты чокнулся, Фарух?! Он нам так всечет, всю жизнь пилюльками гадить будем... Сам разберусь, дело-то житейское.
   - Как хочешь, Калмык.
   Наконец, следом за шумной сворой первоклашек, точно в клубах магического дыма, у входной двери материализовался Джинн:
   - Ас салом аллейкум, братва!
   Он него разило перегаром, а в темных глазах мельтешили бесовские огоньки.
   - Пьянствовал, сучок? - с ходу атаковал Калмык. - Много водки выпил?
   - Завидуешь? - отмахнулся тот. - Прикиньте, пацаны, я вчера почти что залез на Гусинку. Думал, вот-вот еще два неловких поворота и вгоню ей по самые помидорки. Обломила!
   Гусинкой называли пышную белокурую девицу из параллельного класса. Джинн уже пару недель подкатывал к ней яйца, но та чутко держала круговую оборону. Каждое утро горе-любовник делился новыми впечатлениями, просил совета или жалобился на неудачи. Приятелям было известно, что Гусинка обожает сосаться ночи напролет до онемения в губах. Так же она позволяет Джинну ласкать ее мягкий и пышный бюст, крутить соски пальцами, но строго под одеждой. Пару раз горе-любовнику удалось залезть ей в трусики и коснуться шелковистого меха на кунке, но эти пару раз окончились для него лютым скандалом. Гусинка внезапно превращалась в настоящую фурию, пищала, сщипалась и гнала его прочь, угрожая полным разрывом отношений. Тогда горе-любовник находил утешение в водке, которую крал у отца или же покупал на ворованные деньги в винополке, через мимопрохожего доброго дядю.
   - Что опять прикоснулся к священному меху принцессы своими грязными шершавыми пальцами? - усмехнулся Фарух.
   Ему было с чем сравнивать, в отличии от Калмыка, например, который единственный в их компании не имел постоянной подружки.
   Суженую-ряженую Фаруха величали Наилей. Училась она классом ниже и представляла собой стеснительную, скромную, но смазливую брюнетку, с пушистыми волосами и серыми глазами. Фарух не считал нужным распространяться о собственных успехах или неудачах на амурном фронте, справедливо считая это делом двоих. К тому же, скромницей Наиля выглядела лишь в глазах посторонних, а для Фаруха... Ему было позволено многое. Фарух и Наиля дружили почти полгода. Фаза знойных тисканий и поцелуев где-нибудь в парке на лавочке и под луной давно миновала. Многое, о чем рассказывал Джинн, для Фаруха было пройденным этапом, и он легко потешался над приятелем, с высоты личного опыта. С некоторых пор он даже ночевал в тесной комнате Наили, разумеется, по приглашению с ее стороны. Случалось, что возлюбленная оставалась в квартире одна-одинешенька - ночные смены ее родителей совпадали. Раньше в таком случае она приглашала к себе с ночевкой кого-либо из близких подруг. Но потом, когда Наиля утвердилась в искренности их взаимоотношений, место смешливых девчонок занял он. Ночи напролет они проводили в постели, без устали предаваясь ласкам и поцелуям. Фаруху было уже позволено полностью обнажать возлюбленную, любоваться в полумраке ее крепким и налитым, как запретный плод, телом, изучать руками каждый ее потаенный уголок. Несколько раз Фарух забирался на нее сверху, чувствуя под собой обжигающую податливость и упругость, но вот соединиться с ней в одно целое, как-то не решался. Он уходил на рассвете, с распухшими, как у мамонта яйцами, но бесконечно счастливый. У Джинна были другие установки, которых Фарух не понимал и не разделял.
   - Больше! - воскликнул приятель. - Я даже увидал его краем глаза. Мы сидели на танцплощадке в парке. Ты же знаешь, там куча фонарей. Гусинка уронила браслет. Ну, я ей подарил по случаю. В общем, она нагнулась за браслетом, а я не выдержал. У нее такая шикарная попа! Я поймал ее за резинку трико и сдернул его до самых колен. Слышал бы ты, Фарух, как она истерила!
   - Жаль меня там не было, - прицокнул Калмык. - Вдвоем бы мы точно заломили твою корову.
   Джинн болезненно быстрым взглядом среагировал на шутку приятеля, но промолчал.
  
   Первый урок истории Фарух и Калмык пережили на т.н. "камчатке", увлеченно играя в карты. Следующим уроком был английский язык, совместный с параллельным классом. Появился Джинн, вздыхающий по Гусинке, и сама Гусинка, соответственно. Калмык написал ей какую-то записку. Та рассмеялась и бросила в Джинна комок бумаги. Между этими тремя завязалась возня, быстро переросшая в дуэль на плевательных трубочках, но уже только среди пацанов. Вскоре шутливый конфликт втянул и Фаруха. Финал был немного предсказуем: вся троица покинула класс, под гневную тираду раскрасневшейся англичанки. Очередной урок, химию, приятели решили пропустить. Вначале они просто слонялись по пустым коридорам, развлекались на задней лестнице игрой в "пристенок", но потом Калмык где-то раздобыл связку ключей. Приятели стали тихонько примерять их к замкам кабинетов. Некоторые из ключей подходили. Тогда приятели стали стебаться. Они резко отворяли дверь кабинета, выкрикивали какую-нибудь глупость и, пока учительница спешила к выходу, чтобы опознать хулиганов, выразить возмущение и пригрозить скорой расправой, успевали провернуть ключ в замке. Учительница по ту сторону невольно аххуевала и вынужденно возвращалась за своим ключом. Приятели, оставаясь неизвестными, покатывались со смеху и устремлялись на поиски следующей жертвы. Один из ключей идеально подошел и к кабинету химии, в котором занимался их класс. Калмык, не задумываясь, повторил розыгрыш. Получилось. Но так, как в кабинете находился именно их класс, приятели повторили его еще раз. Правда, они не учли, что из кабинета химии был и другой выход, через лаборантскую. Химичка вдруг появилась позади них. Калмык таки успел прошмыгнуть на лестничный марш. Фарух и Джинн кинулись следом, но были опознаны и сурово окликнуты учительницей. Они замерли на лестничной площадке между этажей. Им пришлось выслушать весь поток негодования, внутренне готовясь к неминуемой расплате.
   - Мамедов! - верещала та. - Ну-ка, посмотри мне в глаза! И ты, Фарухов! Вижу для пакостей вы оба смельчаки, но как только приходит время отвечать скромниками прикидываетесь, да! В глаза мне смотрите оба!
   Приятели подчинились. Химичка находилась площадкой выше. На марше было достаточно света, чтобы разглядеть, что под короткой юбкой учительницы отсутствовало нижнее белье, а между чулок курчавилась бурная растительность.
   - Фаина Искандеровна, извините, - негромко заметил Джинн. - Вы трусики одеть забыли...
   Та внезапно совсем по-девичьи пискнула, интуитивно схватилась за подол и в тот же миг улетучилась с площадки.
   - Ну, где вы там застряли? - осторожно вопросил снизу Калмык.
   - Идем уже, - ответил Фарух, давясь смехом.
   Он глянул на Джинна и - оба расхохотались.
   - Вы чего? - растерялся Калмык.
   Маленький инцидент остался без последствий. Хулиганы, издевающиеся над учителями, опознаны не были. Химичка не посмела раскрыть их имен, справедливо опасаясь за собственную репутацию.
  
   После пятого урока, когда большинство учеников уже отмучились и расходились по домам, Калмык перехватил в гардеробе Гильзу.
   - Приветик!
   Та ошеломленно кивнула и потупила взгляд.
   - Гильза, домой не ходи, да.
   Она метнула взгляд через сетчатую стенку гардероба, увидала парней и, с деланным усердием, продолжила поиск собственной куртки в бесконечно пестром ворохе одежд на вешалках.
   Калмык, змеисто улыбаясь, с триумфом вернулся к приятелям:
   - Подождем ее у ворот.
   - Думаешь, она клюнула? - засомневался Джинн.
   - А то! - ухмыльнулся Калмык. - Ты просто в бабах не разбираешься. На самом деле им хочется больше, чем тебе.
   Фарух поморщился.
   Но обо всем по порядку...
  
   ***
  
   На самом деле ее звали Изой, Изольдой. Она была одноклассницей подружки Фаруха, Наили, но в отличии от той демонстративной скромницы с незапамятных времен пользовалась дурной славой. Можно сказать, что о Гильзе ходили легенды, как о девчонке не умеющей сказать слово "нет".
   Никто не знал, когда и при каких обстоятельствах она утратила невинность. Рассказывали всякое. Однако наиболее правдоподобным Фарух считал такой случай. Тогда Гильзе было около шести лет. Она заигралась во дворе дотемна и попала на глаза одному из местных прожженных хулиганов, по прозвищу Курбаши. Тот был навеселе и на взводе, потому что поссорился с подружкой, а острый приступ спермотоксикоза не давал ему ни минуты покоя. Приметив на детской площадке девочку с розовыми бантиками, Курбаши решил воспользоваться. Он подкупил Гильзу мороженым и уговорил приласкать и передернуть ему кутах. Та согласилась из чувства благодарности, из любопытства и просто по доброте душевной, что и привело к роковым последствиям. Хулиган еще несколько раз воспользовался услугами девочки. Говорят, даже пытался вставить ей в рот. В общем, хранить эту маленькую интимную находку Курбаши не намеревался и однажды проболтался о ней приятелям. Девчонку быстренько приспособили к делу и пустили по кругу. Сколько вонючих кутахов она передернула никому неизвестно. В школу Гильза пришла уже в качестве "бесплатной" рукодельницы. То есть, никто больше мороженого ей не покупал. Она делала все "за так", только не из любви к искусству, а по малодушию и презрению к себе. Вначале пользовали ее старшаки, которые и лишили Гильзу девственности, когда то стало возможным. Затем, вместе с пубертатом, подтянулись к ней и ровесники. Девчонки же Гильзу презирали, не общались и сторонились ее компании. Она была притесняема и бытовала сама по себе совершенным изгоем.
   Фарух испытывал смешанные чувства в отношении Гильзы. Во-первых, она была полненькой брюнеткой, с выразительными цыганскими глазами и пухлыми губками, достаточно симпатичной, что сбивало его с толку. Он не мог объяснить себе, как при таких внешних данных она умудрилась столь низко пасть. Во-вторых, ее доступность, вернее мысли о том, что ею пользуются все, кому не лень, всовывают в нее свои вонючие писюны и брызгают спермой, вызывали у него закономерную брезгливость. В-третьих, он не раз становился свидетелем ее унижений, ловил ее недоуменный, жалобный взгляд. И, в-четвертых, Фарух не видел в ее поступках какого-либо зла: подлости, стяжательства, желания выслужиться, извернуться или завладеть чужим. Гильза просто казалась доброй и заблудшей девчонкой, не умеющей ни отказать, ни постоять за себя, ни даже обидеться на оскорбление. Она была однозначной жертвой, игрушкой злых людей и обстоятельств. Итого, симпатия, недоумение и брезгливость, помноженные на жалость, вот что представляла из себя Гильза в его глазах. Плюс к этому и внутренний судия самого Фаруха.
  
   Он всегда был чутким и совестливым малым и как-то раз случился очевидцем отвратительной сцены. Примерно год тому назад ровесницы Наили взбунтовались. Они вступили в пубертат и стали проявлять к мальчикам более плотский интерес. Каково же было их негодование, когда девочки вдруг обнаружили, что все желанные ими мальчики (разумеется, в массе своей гаммы и беты) крайне избалованы, в том смысле, что не воспринимают новоявленных фей и принцесс, как самоценность. Зло же, как им показалось, сосредоточилось в этой самой Изе-Гильзе. То, что они так стремились преподнести своим избранникам за баснословную цену, давным-давно уже имелось в свободном доступе. И если раньше сам факт доступности Гильзы воспринимался девчонками как "фуу, позорина!", то теперь мутировал в категорическое "вот же сучка!". Конкуренцию слабый пол ненавидит всегда, даже и в самом, казалось бы, нежном возрасте. В общем, наиболее активная и упоротая группа юных недолюбиток (к чести Наили, она в том не участвовала) решила, что говориться, провести с Гильзой задушевную политинформацию, чтобы раз и навсегда расставить все точки над "ё". Они задержали одноклассницу после уроков, зачитали ей весь список взаимоисключающих нравоучений и принудили написать открытое письмо-обращение ко ВСЕМ МАЛЬЧИКАМ школы. Что и было сделано.
   Записка та, начинающаяся словами "Мальчики вы мои родные", говорящая о неиссякаемой любви и акцентирующаяся в строке "больше я не могу с вами этим заниматься", вызвала предсказуемый животный гнев среди наиболее "возлюбленных" ее пацанов. В силу младости ума, те не поняли таящейся подоплеки. Они восприняли письмо как тотальный отказ на будущий доступ к телу. Самые уязвленные скемалята окружили Гильзу на выходе со школьного двора и потребовали объяснений, невзирая на кольцо воинственных одноклассниц, визжащих "оставьте ее в покое!". Бедолага только крутилась, с ошалелым взором в толпе взъяренных бандерлогов. Наконец из задних дверей школы выскочил Абдулла, признанный альфач пятнадцатилетних. Красный от гнева, с оригиналом того самого "открытого письма" наперевес, он быстрым глазом вычислил в беснующейся толпе виновницу торжества, подскочил и, с воплем "Вах ты джаляп!", нанес Гильзе оглушительную пощечину. В одно мгновение ока все ревуны смолкли и расступились. Та пошатнулась в кромешной тишине и вакууме, но устояла на ногах. Спустя миг скемалята и недолюбитки загалдели вновь, а Гильза, сутулясь в ожидании новых атак, рванула к дому.
   Фарух же оказался случайным очевидцем всего этого джаляпского цирка. Ему пришлось несколько переступить через себя, чтобы не влипнуть в историю, с непредсказуемым концом. Он проводил взглядом напуганную, побежавшую прочь, под улюлюканье толпы, Гильзу и пошел своей дорогой.
   А вечером, в тихий час пред сном, ему вдруг припомнилось: в какой-то миг их взгляды скрестились - его и Гильзы - она умоляла, но он не посмел. И тогда внутренний судия вынес Фаруху суровый вердикт: трус!
   С тех пор он избегал даже случайных пересечений с Гильзой, потому что невольно вспоминал этот случай, испытывая при том острый невыносимый стыд. И все-таки мир тесен: поселок был небольшим и совершенно исключить из жизни живого человека, вряд ли представлялось возможным.
  
   Как-то Фарух и Калмык подсели в парке к компании малолетних выпивох. Пацаны они были уважаемые и тем не оставалось ничего, кроме как щедро угостить пришельцев где-то раздобытым алкоголем. Когда же злополучная бутылка опустела, приятель, по своему обыкновению, стал требовать и вымогать продолжения банкета. В результате выпивохи один за другим, под всякими благовидными предлогами, покинули беседку. Фарух взглянул на Калмыка, Калмык - на Фаруха. Делать было нечего и они отправились на поиски беглых собутыльников, справедливо полагая, что те притаились где-нибудь в укромном местечке и продолжают употреблять. Некоторое время приятели, прислушиваясь к каждому стороннему шороху, бродили вдоль аллей и петляли по тропинкам. Им повезло: в порослях молодого ольшаника таились звуки какой-то неясной возни. Калмык приставил палец к губам, излишне требуя соблюдения тишины. Осторожно ступая и раздвигая ветки, приятели прокрались к источнику звуков. Разочарование было обоюдным: вместо ожидаемых выпивох, они увидели совокупляющуюся парочку. Их одноклассник Мизгирь старательно и самозабвенно няшил ту самую Гильзу, с воистину кроличьей частотой наяривая голым задом. Наткнувшись на ее туманный взгляд, Фарух невольно попятился. Однако Калмык придержал его. И, вновь прижимая палец к губам, он внезапно наступил кирзачом на мелькающую задницу, придавая ей большее ускорение. Мизгирь возмущенно всхлипнул:
   - Пацаны, не мешайте!
   - Наоборот, я тебе помогаю, брат? Есть что?
   - Не, Калмык, нету, - сориентировался по голосу Мизгирь. - Был фунфырик, да с этой вот поделился.
   Он оттолкнулся ладонями от земли и встал на колени, открыв голый, мокрый живот Гильзы:
   - Кстати, будешь?
   Приятель криво ухмыльнулся и в свой черед вопросительно взглянул на Фаруха.
   - Не, Калмык, делай, что хочешь, - ответил тот на немой вопрос. - Я пойду.
   - Наиля ждет?
   - Она самая, брат, она самая, - скороговоркой бормотал Фарух и отчаянно нырнул кустарник, в то же время сгорая от стыда.
  
   В другой раз Фарух, в компании с Джинном, забрели на огонек к Абдулле. Дело было уже по зиме, по морозцу со снегом. Джинн одолжил альфачу кассету - да, тогда еще были в ходу кассеты с магнитной пленкой, а не богомерзкие флешки. С возвратом же Абдулла не торопился. Народом не зря подмечено: отдал руками, забери ногами, - так и тут. В квартире у Абдуллы было и жарко, и людно, и тесно. Кажется, присутствовала добрая половина класса: и пацаны, и девчонки. Джинну вариант приглянулся. Фарух тоже был не против скоротать вечерок в обществе девчат и товарищей, особенно - девчат, потому что его длиннокосая укатила на деревню к бабушке. И это не оборот речи, а суровая реальность бытия - без Наили он страдал. Вскоре Джинн завладел гитарой и принялся, с фальшивой хрипотцой, напевать сентиментальные дворовые песни. Общество пошарилось по карманам, скинулось мелочевкой и парочка пробивных девчат сбегала за алкоголем. Сделалось совсем уж нескучно. Самые неугомонные завели магнитофон и пустились в пляс, лихо выстукивая каблуками на головную боль соседям Абдуллы. Фарух, сомлевший от жары и спиртного, краем глаза лениво наблюдал за быстрыми ножками и пестрыми юбками танцовщиц. Подсевший рядом Абдулла перехватил его взгляд, прицокнул языком, мол, дают гари девки, и вдруг спросил:
   - Женщину хочешь, брат?
   - Странный вопрос, Абдулла-джан.
   Тот едва различимым движением головы предложил пройти за ним вглубь квартиры. Из любопытства Фарух последовал за хозяином. Минуя общую комнату, они ступили в темный и узкий коридор. Против одной из трех дверей, вероятно ведущих в спальни, Абдулла остановился и артистичным жестом обеих рук указал: входи, дорогой. Фарух пожал плечами и ступил за порог. На самом деле он ни о чем не думал, не рисовал себе никаких иллюзий, но... невольно вздрогнул, оказавшись внутри. Спальня была залита теплым светом ночника, снаружи (ибо Абдулла заботливо прикрыл за ним дверь) почти не доносились звуки молодежной веселухи. Вздрогнул же он от того, что буквально уперся в деревянную спинку широкой кровати, на которой навзничь лежала абсолютно нагая Гильза. Услышав вошедшего, она мягко развела, согнутые в коленях, ноги и ошарашенный взгляд Фаруха уткнулся прямо в натруженную норку меж ее начисто выбритых половых губ.
   - Иза... - кажется, впервые в жизни он произнес это имя.
   - Фарух? - в ее голосе отразилось не меньшее удивление, а тонкие выщипанные брови метнулись вверх.
   Инстинктивно она сделала робкое движение в попытке свести колени, но, видимо, пересилив приступ стыдливости, решилась не менять позы.
   - Не ожидал увидеть тебя... - он запнулся и заключил, - здесь.
   - Разве? - не поверила та.
   - Правда, - у Фаруха не было никакого желания что-либо доказывать ей.
   Нездоровый румянец на щеках, большие и мутные глаза свидетельствовали, что Гильза пьяна.
   - Я пойду... - вдруг то ли спросил, то ли утвердил он.
   Длинные черные ресницы дрогнули. В мутном, но бездонном, как цыганский космос, взоре мелькнуло нечто невразумительное.
   - Брезгуешь? - кривая улыбка исказила ее лицо. - Я нечистая?
   Фарух хотел сказать "да", но вместо этого буркнул:
   - Не в том дело.
   - Наиля? - она приподнялась на локтях, отчего крупные сочные груди, совсем с недевичьими буроватыми сосками, волнуясь, съехались и вновь разъехались в стороны.
   - Да.
   Гильза вдруг резко откинулась назад, упала на спину и рассмеялась в голос.
   Фарух вышел.
   Ничего не объяснив ни окружающим, ни удивленно моргавшему Джинну, он накинул куртку, обувь и шагнул в ночь. Далеко-далеко во Вселенной равнодушно мерцали мириады звезд, морозец ожег лицо, но в душе - было тошно. Зрительная память заботливо воспроизводила округлости сочных форм, колдовскую расщелину между ног и длинные черные локоны, змеями вьющиеся по подушке. Ее внезапный задорный смех призрачным эхом звенел в ушах.
   - Шлюха, - почему-то скрипнул зубами Фарух уже на подходе к родному подъезду.
  
   ***
  
   После пятого урока, когда большинство учеников уже отмучились и расходились по домам, Калмык перехватил в гардеробе Гильзу.
   - Приветик!
   Та ошеломленно кивнула и потупила взгляд.
   - Гильза, домой не ходи, да.
   Она метнула взгляд через сетчатую стенку гардероба, увидала парней и, с деланным усердием, продолжила поиск собственной куртки в бесконечно пестром ворохе одежд на вешалках.
   Калмык, змеисто улыбаясь, с триумфом вернулся к приятелям:
   - Подождем ее у ворот.
   - Думаешь, она клюнула? - засомневался Джинн.
   - А то! - ухмыльнулся Калмык. - Ты просто в бабах не разбираешься. На самом деле им хочется больше, чем тебе.
   Фарух поморщился.
   На дворе было пасмурно и прохладно. Слабенький зябкий ветерок в одиночестве метался под низким и серым провисшим небом, срывая последние жухлые листья с корявых деревьев. Приятели не торопясь прошлись вдоль школьного палисадника, минули ворота с красным транспарантом "Добро пожаловать!" и остановились.
   - Думаешь, она клюнула? - повторил Джинн.
   Калмык прикурил сигарету и выдохнул тугую струю дыма едва ли не в лицо приятеля:
   - В ушах булькает, да?
   - Хотя бы.
   - А если Гусинка узнает, - ехидные зеленоватые глаза изучающе впились в неподвижную мимику Джинна, - об этом вот бульканье, тогда что?
   - Нафиг Гусинку! - внезапно эмоционально среагировал тот. - Хочешь ее? Забери!
   Калмык обескураженно обернулся к Фаруху:
   - Ты слышал, да, брат?
   - Не, ну, а что? Я не прав? - продолжал Джинн, ломая свою сигарету. - Я ей то, я ей это. Две недели перед ней, как сраный бобик на задних лапках... А она - трясется и чахнет над своей рыбной дыркой!
   - Все бабы - шлюхи. Только ценники у них разные... У этой, например, - Калмык глазами указал на вышедшую из школьных дверей Гильзу, - ценник в детстве оборвали. С тех пор она - бесценная.
   - Бесплатная. - поправил Джинн.
   - Бесценная... - задумчиво повторил Калмык. - Что бы мы все делали, не окажись ее рядом?
   - Не обобщай, - хмыкнул Фарух. - Не все бабы - шлюхи.
   - Это тебе Наиля сказала, да? - не растерялся Калмык. - Пошпиливаешь Наилю жаркими потными ночами, да?
   - Какая разница?
   Оба приятеля в насмешливом ожидании уставились на него.
   - Какая разница, - повторил он.
   Между тем Гильза молча прошелестела розовой курточкой, коротко и кротко взглянув на Фаруха, и прошла мимо, окатив парней химической атакой дешевых духов. На распутье она уверенно взяла левее, чем ей следовало на пути к дому.
   Калмык прицокнул языком:
   - Какая шлюшка! Смотри-смотри, Фарух, как она старательно наверчивает попой!
   В зеленоватых глазах рассыпались искры сиюминутного ликованья.
   - Она же не там живет? - внезапно очнулся Джинн.
   - Естественно, - снисходительно ухмыльнулся Калмык. - Она не к дому направилась, а - на Бочку.
   Бочкой в поселке величали железнодорожную цистерну, которая с незапамятных времен серебрилась облезлым крашенным боком на вершине горы, и в летний сезон служила водонапорной башней для местного ЖКХ и огородников. Бочкой же величали и эту самую гору, безлесую и плешивую, поросшую густым багульником, и сколоченную кем-то из пацанов засыпнушку на одном из ее склонов. Калмык, разумеется, имел в виду последнее.
   - Идем?
   Троица приятелей бодро зашагала в сторону Бочки. Калмык и Джинн вполголоса обсуждали достоинства и привычки Гильзы.
   - В рот не берет ни в какую, - внезапно посетовал блондин. - Прошлый раз я ее и так и этак, мол, давай, Гильза, сосни разок, никто же не узнает, мамой клянусь. Ни в какую!
   - За щеку ей точно никто не вставлял, - кивнул гитарист. - Тут она уперта, как дочь ишака. Абдулла как-то даже навтыкал ей за упрямство - бесполезно.
   - Зато какая попища, когда шпилишь ее раком, - Калмык наклонился к Фаруху, делая неопределенный жест руками. - Не обхватишь!
   Тот вновь поморщился, как в школьном вестибюле.
   На душе сделалось тошно. Память живо воспроизвела несколько поблекших, но все еще сочных картинок и звонкий злорадный смех. Он нашел взглядом розово-черную фигурку Гильзы, самоотверженно штурмующую склон плешивой горы, готовую вот-вот сгинуть в серых джунглях багульника.
   - Не, пацаны, делайте, что хотите. Я пойду.
   - Наиля ждет? - Калмык ехидно покосился зеленым глазом.
   - Какая разница?
   - Он боится ее? - вдруг встрял Джинн, хохотнул и пояснил. - Фарух боится, что Гильза поглотит его, засосет в свою черную воронку и...
   - У него будет периодически булькать в ушах, как у тебя, да? - не меняя тона, поддел Калмык.
   - Какая разница, - слабо усмехнулся Фарух и решительно свернул в сторону дома.
  
   ***
  
   Наиля пришла на закате. От нее пахло духами.
   - Что это? - сморщил нос Фарух.
   - "Лаванда". Не нравится?
   - Такое ощущение, что вы, там у себя в классе, пользуетесь одним флакончиком.
   - И многих ты успел понюхать? - резко насторожилась подружка, демонстративно надув губки.
   - Нет, прости, Наиля... Просто приторный какой-то, слащавенький запах. Не брызгайся больше этой "Лавандой". И совсем не брызгайся, - он примирительно чмокнул ее в щечку. - Ты и так прекрасно пахнешь.
   - Чем? - она кокетливо повела ресницами.
   - Цветочком... девушкой. Любимой девушкой-цветочком! - наконец сформулировал он.
   - Правда?
   - Безусловно.
   Они провели вечер в объятиях и поцелуях, выпили предложенный матерью Фаруха чай, пожевали пряники, обменялись парочкой сиюминутных историй, пережитых минувшим днем. В общем, все - как всегда. По обычаю, Фарух проводил подружку к ее подъезду.
   - Приходи после полуночи, - повиснув в его объятьях и покачиваясь с запрокинутым лицом, предложила Наиля. - Мои сегодня в ночь. Оба.
   - А что мы будем делать? - шутливо полюбопытствовал он.
   - Мы будем смотреть на луну и дружно мечтать о будущем...
  
   Ждать и догонять нелегко. Фарух томился под одеялом и невольно гипнотизировал черные резные стрелки старенького будильника, с замызганным стеклом и пожелтелым циферблатом. Время садистски вытанцовывало на месте. В соседней комнате мирно и мерно посапывали братья, из родительской спальни не доносилось ни звука. "Странно, они ведь тоже занимаются этим", - мелькнула крамольная мысль. "Ишак!", - обругал себя Фарух, чувствуя прилив жара к щекам. - "Нельзя так думать о родителях!". И все-таки мысли, одна причудливее другой, толклись и суетились в юном мозгу. Он живо представил себе серьезные, суровые лики родителей и вдохнул с облегчением: "Нет, они не могут. Если и делали это когда-то, то очень давно, когда были моложе. По-крайней мере, самому маленькому из братьев уже целых семь лет". Этот успокаивающий довод внезапно прояснил сознание, вытеснив вон бредовую сонливость. Фарух понял, что едва не проспал "личное счастье". Он тихо, стараясь не тревожить пружин, присел в постели и взглянул на будильник: "Пять минут! Наиля, уже ждет пять минут!". Крадучись, Фарух вышел в прихожую, оделся и, привычно придерживая дверь от скрипа, растворился в полумраке подъезда. Разъяснило и вызвездило, а полнощная свежесть выбила эфемерный остаток сонного оцепенения. Фарух будто заново родился. Он вдохнул полной грудью и уверенно направился к Наиле. В ее подъезде, в отличии от - его, ярко горела лампочка. На входе метнулась прочь какая-то пестрая кошка. "Трехцветная!" - удовлетворительно отметил про себя Фарух, потому что недавно где-то прочел, что трехцветные кошки приносят удачу. Он легко скользнул на второй этаж, повернул направо и толкнул дверь. Та внезапно отворилась. Фарух переступил порог.
   - Прости, чуть было не заснула, - Наиля выскочила в прихожую босиком: виноватое, со следами сна, личико и острые грудки под полупрозрачным пеньюаром.
   Он неловко чмокнул ее в ответ, получилось - в нос. Подружка хихикнула и потянула Фаруха за руку, но не в свою тесную комнату, как обычно, а в большую. Там ярко горел свет, против дивана едва слышно бормотал телевизор, кажется, шел какой-то фильм, а на шахматном столике, в углу у кресла, стыли следы какого-то пиршества.
   - Это папа насвинячил, - пояснила Наиля. - У него какая-то дата сегодня.
   Диван скрипнул под их тяжестью и...
  
   В тот раз Фарух впервые не задержался у нее до рассвета и, вообще, полностью пришел в сознание, только вновь очутившись в ночи под высоким, мерцающим мириадами звезд, безграничным и необъятным небом. Восторг и гордость переполняли грудь, которая грозила взорваться и красочным фейерверком начертать: "Фарух стал мужчиной!". Он еле сдержался от страстного желания возопить об этом вслух. Уже дома, лежа под одеялом, он тщетно пытался восстановить событие во всех его красках и подробностях. Удивительно, но миссия оказалась невыполнима. Некоторые моменты навсегда улетучились из памяти. Там, на шахматном столике в фужерах стояло вино. И Фарух не мог ответить себе: пил он или не пил? Так же он не мог вспомнить, каким образом Наиля вдруг оказалась под ним, абсолютно нагой. Скрипел ли диван? И самое главное: как? как его кутах скользнул в ее тесную, мокрую норку?! Кажется, он продержался не более трех минут и кончил... ей на лобок. Он опозорился, нет? А потом? Встал, отряхнулся и вышел? Что теперь думает о нем Наиля? Он забылся мятежным сном едва ли ни перед самым рассветом, безжалостно угрызаемый совестью и стыдом.
  
   Они не виделись трое суток. Более он не выдержал, переступил стыд и подкараулил Наилю на пути со школы:
   - Салам.
   - Здравствуй, - она потупила взор, на щеках проступил румянец.
   - Прости.
   - За что? - теперь ее серые глаза смотрели в упор и, наверное, даже с некоторым вызовом; щеки начали бледнеть, а губки нервно поджались и сделались тонкими.
   - За прошлую ночь, - пробормотал он как-то по-детски. - Я больше так не буду.
   Наиля бесцветно улыбнулась:
   - А как будешь?
   - Мы все еще дружим? - задал Фарух ключевой вопрос.
   - Да! - ответила она несколько звонче обычного.
   Какая-то тень мелькнула и растворилась в ее взоре: сверкнули веселые искорки, от улыбки повеяло теплом. Фарух понял, что прощен. С плеч будто бы упал невидимый, но тяжелый тюк. Внезапная легкость, эйфория, прилив сил зажгли его и - расправили плечи. Он подхватил возлюбленную на руки, закружил, зацеловал и понес вдоль улицы.
   Этим же вечером они повторили опыт, спонтанно, прямо в комнате Фаруха, рискуя быть застуканными на месте его родителями или малышней.
  
   Случилось нечто непоправимое. Фарух уловил это каким-то особым чутьем. Мир, который был таким родным и понятным, вдруг изменился. Нет, на самом деле все оставалось таким же, как и прежде. Но что-то тонкое, незримое и невесомое внезапно улетучилось навсегда. Пока Фарух не мог понять, что это было, но уже подозревал, почему оно произошло. Он чувствовал себя сторонним наблюдателем, бессильным противостоять уже свершившейся метаморфозе. Вчерашний ветер не поймать в паруса и Фаруху оставалось лишь тихо скорбеть об утраченном. А скорбеть было о чем... Во-первых, какая-то трещинка проскочила между ним и его закадычными приятелями. Былая бесшабашная общность преломилась. Калмык и Джинн как бы теряли позиции важности в его глазах, а трещинка все более увеличивалась. Ядовитые пары, тонкими струйками исходящие из нее, отравляли. Они обесценивали друзей, делали их интересы чуждыми, а слова и поступки - глупыми. Фарух понимал, трещинку еще можно переступить, потом перепрыгнуть, но она будет расти и когда-нибудь станет так велика, что придется наводить мосты. Во-вторых, девушки... Они были всегда. Он как-то мирился с их присутствием, справедливо считая их ИНЫМИ, закрытыми для понимания, существами. Фарух принимал их непостижимость просто, как данность. Он видел принцесс и уродиц: одни ему нравились, другие - нет. Но все изменилось. Будто бы те самые ядовитые пары, обесценивающие его друзей, в одночасье разъели подарочную упаковку непостижимости. Короны принцесс падали одна за другой, а следом падали девушки. И вот Фарух увидел их совсем близко, не в параллельной реальности, а - на земле. Выяснилось, что они умеют харкать и блевать, пускать газы и сквернословить, мочиться и срать не хуже, чем пацаны. Они подвержены тем же порокам. А менструации? Открытие ошеломило его. Фарух огляделся вокруг: неземные формы, магические взгляды и жесты, вся эта бабья шелуха вдруг объяснилась не просто, а очень просто. Падшие девушки выглядели иначе и сами чувствовали это. Вчерашние принцессы вдруг превратились в объект охоты. Фарух ничего не мог с этим поделать. Если вчера он боготворил, то сегодня смотрел через рамку прицела... И самое смешное: они не разбегались. Они чуяли опасность, тревожно озирались, но упорно, прямо-таки безрассудно подставлялись под этот прицел.
  
   ***
  
   Задолго до знакомства с Наилей, когда он даже не знал о ее существовании, ему невероятно нравилась одна девчонка из класса - Дина, Динара. Подвижная и улыбчивая, с неизменными белыми бантами в каштановых волосах, она представлялась ему божеством. Фарух буквально таял в ее присутствии, в исходящих от нее незримых лучах света и теплоты. Он боготворил, обожал, преклонялся. Робость не позволяла ему проявлять свои чувства открыто. Фарух стремился действовать исподволь, как бы невзначай. Он и мечтать не смел о взаимности, потому что такие мысли считал крамолой. Небесная девочка Дина физически не могла снизойти до столь неуклюжего, неловкого существа как Фарух. Он довольствовался ее улыбкой, ее благодарным взглядом, в те редкие моменты, когда они случались заслуженными. Он любил Дину совершенно по-детски, издалека. Однажды классная руководительница, в попытке разделить стихийные компашки хулиганов и сплетниц, пересадила учеников за партами, согласно своему видению дисциплины. Дина и Фарух на очень краткий период разделили один письменный стол на двоих. Об этом он вспоминал до сих пор, наверное, с таким же теплом и щемотой в сердце, с какими правоверный должен бы вспоминать об утраченном рае. Множество приятных мгновений, множество незримых, казалось бы незначительных, но весьма электрических искорок промелькнули между ним и Диной за долгие годы совместной учебы. Слишком гуттаперчевая азбука потребовалась бы для того, чтобы все описать. Знакомство и дружба с Наилей на какое-то время оттеснила и даже заслонила образ небесной девочки. Фарух позабыл о ней. Но утверждение оказалось ложным.
   - Ну и, как Наиля? - зеленоватый взгляд Калмыка требовательно ожидал подробностей.
   - Что Наиля?
   - Как она? Горячая штучка? Здорово шоркается, да? Активно подмахивает тебе?
   Приятель угадал: в каждом вопросе скрывался ответ. Действительно, Фаруху даже казалось, что маленькая нежная Наиля обезумела так, будто в нее вселился какой-то ненасытный ебливый демон. Они занимались ЭТИМ часто, едва лишь очутившись где-либо наедине. Ни фон, ни ландшафт не имели значения. Они уже сделали ЭТО в парке - в кустах или в беседке, и в заброшенном доме, и в каком-то сарайчике, и даже в сумеречном закутке под школьной лестницей, где в пыли и паутине хранился садовый инвентарь. Они сделали ЭТО в пустом классе Наили, прямо на учительском столе, когда подружка была дежурной (убиралась в кабинете), а он заглянул, чтобы всего лишь составить ей компанию по пути домой. Они делали ЭТО в ее тесной комнате почти каждый день, куда в любой момент могли заглянуть ее мать или суровый родитель, с кучерявой бородой моджахеда. Причем инициатива чаще всего исходила от Наили. Ее серые глаза вспыхивали особым масляным, но не масленным, блеском, спутать который с чем-либо просто невозможно. Ее дыхание сбивалось, становилось горячим. Она бесстыдно липла, терлась о него, безумно впивалась ему в губы своими губами. Да, Наиля превратилась в "горячую штучку". Ей нравилось ЭТО. Она подходила к ЭТОМУ добросовестно и, разумеется, подмахивала. Нередко - бешено и беспощадно, что уже выходило за рамки наречия "активно". Но приятелю не за чем было об этом знать.
   - Она - девчонка, Калмык.
   - Не пиз-ди, - уверенно протянул тот, в упор и без улыбки глядя зелеными глазами.
   - Какая тебе разница?
   - Мне - никакой, а вот ты, брат, попал.
   Фарух отвернулся, намекая, что разговор окончен.
   Однако, приятель не успокоился:
   - Зачем ты не пошел в столовую на большой перемене?
   - Не хотел.
   - Тобой интересовались, Фарух.
   - Кто? - он покосился.
   Смугловатое (да, не смотря на то, что Калмык был природным блондином, он был смугловат) лицо приятеля сохраняло каменное спокойствие. Смотрел он куда-то в неизвестность, чуть выше голов впереди сидящих, ведь дело было на уроке.
   - Кто? - повторил Фарух.
   - Какая тебе разница? - передразнил тот, со змеистой улыбкой.
   - Не хочешь, не говори. Тоже мне - тайна Мадридского двора.
   Спустя десять минут Калмык не выдержал. Он дернул Фаруха за рукав и взглядом указал на Дину:
   - Вон та! Она расспрашивала о тебе.
   ЭТО БЫЛ УДАР МОЛНИЕЙ.
  
   Она стояла на школьном крыльце у белой колонны портика, одна, и прямо смотрела на него.
   - Не хочу быть третьим лишним, - криво усмехнулся Калмык. - Бывай, брат, удачи!
   Они лихо хлопнулись ладонями и приятель быстрыми шагами растворился в инеистой дымке.
   Она ждала. Фарух несколько смутился, отказывая себе в такой чести. Но она действительно терпеливо ожидала именно его. На красивых губах блуждала нерешительная полуулыбка, щеки чуть рдели румянцем, темные, серые глаза, цвета мокрой речной гальки, манили и пугали его одновременно. Она изменилась, как и весь окружающий мир. И сам он смотрел другими глазами. Поэтому вместо небесной девочки, с белыми бантами, его ждала взрослая земная девушка, полногрудая и налитая. Легкий ветерок тронул золотистый каштан ее волос. Она смахнула с лица вьющийся локон. Фарух невольно отметил длинные ярко-красные ухоженные ногти и тонкое золотое колечко, с изумрудным вставышем.
   - Почему бы тебе не угостить одноклассницу мороженым?
   Чуть полные, но стройные ноги, исходящие из-под короткой узкой юбки и утопающие в высоких сапогах, были затянуты в капрон. На дворе же уродливо топорщились голые деревья, утрами блистал и переливался всеми цветами радуги не тонкий слой инея. Скупое солнце лишь изредка проклевывалось сквозь толщину серых туч, а ноябрь доживал последние деньки.
   - Потому, что я боюсь, что она простудится, - ответил Фарух, преодолевая мистическую робость, которую всегда испытывал близ нее.
   Дина улыбнулась и вдруг просто сказала:
   - Идем.
   И он пошел. И не просто так - рядышком, нет! - под ручки, молчаливо угадав ее невыразительный жест. Они шли, как пара влюбленных или даже как жених и невеста, как супружеская чета, по школьному двору. Фарух переживал воистину атомное смешение чувств. Все былые переживания, смешные и робкие попытки привлечь ее внимание, сонмы приятных мгновений и сонмы незримых электрических искр, когда-либо промелькнувших между ним и Диной, внезапно ожили. Он ничего не забыл. Ничего не забыла и Дина. Это ее неожиданное признание едва не остановило Фаруху сердце. Оказывается Дина все знала, все понимала с самого первого дня. Влюбленный Фарух умилял ее, превозносил и устрашал. Она испытывала подобную же робость и неуклюжесть. Просто она находилась по другую сторону барьера. Как девочка, Дина использовала право не делать первый шаг.
   - Но ты сделала его, - с тяжелым сердцем заметил Фарух, - сегодня.
   - Да, - она согласилась. - Но я уже не девочка.
   Теперь он не знал, как ему относиться к Дине, после всего, что было услышано? Как ему относиться к себе, такому слепцу, который долгие годы обожествлял девочку и не видел в ее широко распахнутых глазах взаимности? Как ему расценить ее сегодняшний смелый поступок? И, наконец, как ему понять смысл ее последней фразы "Но я уже не девочка"? Неведение. Что может быть страшнее? Только вопросы без ответов. В какой-то миг Фаруху показалось, что он сходит с ума. Он побледнел и повернулся к спутнице, чтобы сказать ей об этом. Но та внезапно порывисто скользнула к нему. Поцелуй был долог и жгуч. Объятия крепкими. Фарух отстранился, чтобы вдохнуть и перевести дух. Дина снизу-вверх зачарованно смотрела на него. Ее зрачки расширились. Ее глаза полыхнули предательской масляностью.
   - Что ты хочешь, Динара? - одними губами вопросил он.
   - Тебя, - выдохнула она. - Я хочу тебя... Прямо сейчас.
   Они все еще были на школьном дворе, но солнечное пятно в плотной серости туч подозрительно клонилось к закату.
   - Сколько же сейчас времени?
   - Разве это важно, Фарух?
   - Не знаю... Наиля.
   - Наиля? Эта та девчонка, с пушистыми волосами, да? - зачем-то переспросила Дина, хотя отлично все знала. - Не беспокойся о ней.
   - Но она...
   - Да, она любит тебя, сладкий, - полуулыбка на губах Дины показалась зловещей. - Но я была первой.
   - Ты была первой, - зачем-то повторил он.
   В тот вечер Наиля не дождалась Фаруха и заснула с тоскливой неопределенностью в груди, в обнимку, с харчащим уголовные песни, магнитофоном, который получила от отца на будущий день рожденья.
  
   Он проснулся, так, словно внезапно вынырнул из зеленоватой толщи вод на поверхность. Сердце бешено колотилось. Он затравленно дышал и какое-то время не мог осознать: где? в каком месте он находится? Лохматые, яркие и несуразные обрывки сна стремились улизнуть и расствориться в серой, рассветной мгле за окном, проскальзывая в расщелине между двух плотных кроваво-красных штор. Тускло светил ночник. Где-то тикали часы. Большое зеркало, во всю дверцу бельевого шкафа, вернуло, оглохшего со сна, Фаруха к реальности. Он увидел свое несуразное, голое, со вздыбленными волосами, отражение, увидел спящую позади Дину и - вспомнил все.
   Да, они объяснились вчера друг с другом на школьном дворе. Объяснение получилось тяжелым настолько, что оба буквально утратили чувство времени и пространства. Дрожь от осознания, от близости и от холода, наконец, выгнала их в центр поселка, к магазинам. Сумерки и фонари. Дина увлекла его на задний двор, в тесную каморку в хозблоке одного из магазинов. Оказалось, там работала одна из ее добрых подруг. Дина представила его "женихом". Затем были вино и фрукты, ночное небо и скользкий трапик внутри Дининой ограды. Да, она жила с бабушкой, в стареньком домике у водокачки. В поселке этот район называли Подольем, там было много кривы и коротких улочек, закоулков и неожиданных тупиков. Дина привела его к себе. Где ее бабушка, он не знал, да и не задавался этим вопросом. Потому, что она не оставила ему и толики времени для размышлений. Едва переступив порог, они принялись тискаться и целоваться с такой ошеломляющей страстью, будто наутро их ждала виселица. В этот раз память ничего не утаила от Фаруха, хотя он действительно был и пьян, и не в себе. Он отлично помнил, с каким остервенением они помогали друг дружке избавиться от одежд. Впервые он оказался абсолютно нагим перед девушкой. Наиля никогда не видела его таким. Стыд не позволял ему полностью освободиться от брюк или рубахи. Только зачем он рассказал это Дине? Он помнил, как она, пятясь и не отрывая губ от поцелуя, увлекла его в эту вот спальню. Как он толкнул ее в постель и как она плюхнулась, хохоча во все горло. Он же стоял и пялился. Впрочем, нет. Он стоял и любовался её крепким, налитым и безупречным телом так, словно выискивал изъян. А Дина в отместку пялилась на него. На ее красивых губах блуждала полуулыбка. Она медленно потянула колени и медленно развела их в стороны. Черный треугольник между ее ног открылся и он увидел иссиня-розовую, перламутровую от влаги, расселинку. Дина смотрела ему в глаза. В ее взгляде не было ни капли смущения. А ведь, даже Гильза стеснялась...
   - Изучил? - усмехнулась она.
   Фарух мыкнул нечто нечленораздельное.
   - Давай, ко мне, сладкий. Не дай однокласснице замерзнуть. И простыть, - последнее она добавила со скользкой улыбкой.
   Он повалился на неё. Дина вывернулась, пролепетав что-то типа, "Ну-ну, медвежонок, не раздави", и оказалась сверху. Она присела прямо на вздрагивающий, пульсирующий кутах, припечатав его мохнатым лобком к животу. Полные груди колыхались, когда она медленно, запрокидывая лицо, терлась влажной киской об его токающий ствол. Фарух ловил ее соски (о, боже!) губами.
   Он покосился на Дину. Та мирно посапывала, как-то диагонально полуприкрытая одеялом. Длинные ресницы периодически вздрагивали, радужки глаз катались под тонкими веками. Наверное, она видела сон. Фарух заботливо, стараясь не потревожить хозяйку, прикрыл краем одеяла соблазнительный купол ее груди, с буровато-розовым соском. Воспоминания минувшей ночи несколько будоражили воображение. Кутах напрягся и вырос. Сам собой. Зазудело и засвербило в паху. Фарух встал и подошел к зеркалу: "Ну и, рожа же у тебя, Шарапов!"
   Отвлечься не получилось. Память тотчас же подкинула новую сценку. Дина, в коленно-локтевой, стоит на постели, головой к зеркалу. Он же сзади шпилит ее в горячую хлюпающую щель. Он мнет ее ягодицы, сдвигает и раздвигает, видит темное сморщенное колечко ануса, видит ныряющий взад-вперед мокрый багровеющий кутах, любуется ее спиной, с четкой ложбинкой позвоночника и проглядывающими лопатками. Иногда Дина болезненно всхрапывает, вскидывает голову, отчего длинные волосы каштановыми волнами вновь и вновь рассыпаются в стороны. Фарух так понимает: это от боли. Но ему не хочется щадить ее. Напротив, он насаживает девичье тело все яростнее, все жестче. Он видит свое отражение в зеркале. Он пытается ухватить ее за волосы, чтобы увидеть искаженное муками боли и сладострастия лицо там же.
   НЕУЖЕЛИ ВСЕ ЭТО БЫЛО?
   - Как спалось, сладкий?
   Фаруха будто бы ожгли хворостиной. Он резко обернулся. Дина полусидела, упираясь руками в постель. На губах опять блуждала полуулыбка, а в глазах не было ни тени смущения, даже когда ее взор остановился на эрегированном кутахе. Он же напротив испытал адский прилив крови к лицу:
   - Сложно сказать.
   - Тебе не понравились наши вчерашние глупости?
   - Глупости?
   - Ну, да, - она обезоруживающе улыбнулась. - А как бы ты назвал то, чем мы занимались, чтобы не оскорбить нежный слух девушки?
   Фарух смутился: действительно, как?
   Между тем, она легко переместилась на край постели:
   - Иди же ко мне, мой робкий, стеснительный мальчик. У нас с тобой осталось лишь полчаса. Иди, я постараюсь, сделать тебе приятное.
   "Наиля никогда не комментировала своих намерений, - вдруг подумалось ему, - она делала ЭТО молча... Почему, собственно, делала?! Почему я думаю о ней в прошедшем времени?!"
   Но логическая цепочка оборвалась, потому что Дина... Этого он совсем не ожидал! Дина играючи коснулась кутаха языком, обхватила губами и втянула его в рот. Какое-то время он наблюдал, как ритмично, взад и вперед, скользит ее голова, как рассыпаются, переливаясь, каштановые волны волос. Новые, неведомые прежде ощущения окунули его в пучину бездумия. Однако, Дина, вдруг остановилась, снизу-вверх взглянула на него и с громким всчмоком вытолкнула кутах изо рта.
   - Неудобно так, шея затекает, - с привычной полуулыбкой, сообщила она и чуть подвинулась, - Присядь или лучше приляг.
   - Но почему?..
   - Ртом? Честно говоря, Фарух, у меня здесь болит, - Дина коснулась смуглой полоски живота над кункой. - Ты мне все отбил вчера своим орудием. Только не переживай, так бывает, когда долго нет мужчин.
   - Мужчин?
   - Ну вот, о чем ты думаешь, сладкий? - усмехнулась она. - Думай о приятном. Ложись уже!
   Он подчинился.
   Она обхватила основание кутаха горячей ладошкой, повыше - другой:
   - У тебя большой пенис, дурачок! Ты об этом знаешь?
   Острый красный язычок скользнул по головке раз, другой.
   - Одно условие, сладкий, - отвлеклась Дина. - Не кончай мне в рот, пожалуйста.
   Фарух кивнул и кутах снова утоп в теплоте между ее красивых пухленьких губ...
  
   Поселок был погребен толстым слоем пушистого снега. Естественнее было бы сравнить его с мягким одеялом в постели Дины, но Фарух почему-то сравнил с саваном. Снежинки продолжали сыпать. Пушистые, похожие на маленькие перья, они, хаотически кружась, присоединялись к уже падшим собратьям. Дина обернула голову, точно в хиджаб, широким бледно-сиреневым шарфом и теперь походила на типичную жительницу какого-нибудь отдаленного аула. Щеки ее раскраснелись, глаза блистали:
   - Зима, Фарух! Первый снег!
   На самом деле снег не был первым. Периодически он выпадал еще с сентября, но благополучно таял. Однако, он понял, что имела в виду одноклассница и возражать не стал: этот снег не растает. Голова пухла мириадом сумасшедших и противоречивых мыслей. Например, он никак не мог определиться с нынешним статусом Дины. Она не божество, но кто? Подружка, любовница, невеста... Как ее величать теперь, после всех этих вчерашних и утренних "глупостей"? А Наиля? Кто теперь Наиля? А он сам не подлец ли? Они брели вдоль заметенных улиц. Дина поскальзывалась и отчаянно взвизгивала. Тогда он подхватывал ее за локоток, помогая вернуть равновесие. Они объяснились вчера, признались в давних взаимных симпатиях, ПЕРЕСПАЛИ, но упустили самое важное. Самое важное для Фаруха и это незнание исподволь грызло его.
   - Дина, мы дружим?
   - Мы? О чем ты, сладкий? - ее глаза казались темными, полуулыбка зловещей. - О том, пара ли мы, да?
   - Да.
   - Видишь, ты сам ответил.
   - Да, но...
   - Наиля? Эта твоя девчонка с пушистыми волосами? - Дина приостановилась. - Знаешь, Фарух, я могла бы надуть губки и категорически потребовать, чтобы ты никогда больше не упоминал при мне ее имени. У меня ведь уже есть такое право, да?
   - Да, - вынужденно согласился тот.
   - Я бы воспользовалась им непременно, если бы была просто эгоистичной сучкой. - блуждающая полуулыбка вновь сделалась зловещей. - Но я не просто эгоистична и не просто сучка. Я девушка с амбициями.
   Фарух непонимающе моргнул.
   - Это очень весело обманывать других, сладкий, очень весело. Но я не хочу, делать этого с тобой, с моим робким, стеснительным мальчиком. Я обязана тебе множеством приятных пережитых моментов из самого детства. Кажется, я знаю тебя, как себя. Это ты сделал из меня женщину, - предупреждая возражение, Дина пальчиком запечатала ему рот. - Это был ты, сладкий. Жизнь гораздо сложнее, чем мы думаем. Все в ней имеет цену, но эта цена зависит от отношения. Глупости, которые мы сделали с тобой, мой каприз и моя плата тебе за прошлое. Я не хотела быть неблагодарной. И теперь не хочу, чтобы ты думал обо мне плохо. Обманывать весело, но всякий обман рано или поздно раскроется. Поэтому я с тобой говорю прямо и искренне. Не люби меня, Фарух. Я плохая. Я негодная. Я никогда не смогу стать достойной тебе женой. Окончится школа и я уеду отсюда навсегда, и больше мы никогда не встретимся. У нас нет будущего. Я знаю, ты умный мальчик и ты все поймешь.
   Фарух пытался осознать услышанное:
   - Ты не плохая!
   - Не люби меня, сладкий. Люби Наилю, может быть у вас что-нибудь да и получится.
   - Но...
   - Наши глупости в силе, - Дина коварно улыбнулась. - Иногда мы будем встречаться: только не торопи меня и держи язык за зубами. Впрочем, обе просьбы излишни, я ведь действительно знаю тебя, Фарух, согласись?
   - Да.
   - Считай, что я твоя тайная роковая любовница, - усмехнулась она.
   Они подходили к главной улице, которая не взирая на сыплющий снег, была уже изрядно накатана снующими автомобилями.
   - Здесь нам стоит расстаться, - Дина легонько чмокнула его в губы и неожиданно подмигнула. - Наиле скажи, что провел ночь с другом. Калмык подтвердит.
  
   ***
  
   Фарух полулежал поперек кровати, курил и задумчиво поглядывал на Наилю. Голая, с копной иссиня-черных волос, она вертелась у стола, задавшись целью угостить возлюбленного чаем. За окном по-прежнему сыпал снег, видимо, зарядив на ближайшую неделю. Но в тесной комнате Наили царили тепло и уют. Он отдыхал. Натруженный, даже посиневший слегка кутах, изредка вздрагивая, пластом лежал на волосатом бедре. В этот раз Фарух преступил стыд и разделся полностью, справедливо рассудив, что Наиля достойна всего того, чего достойна Дина. А быть может - и большего. Та же еще не привыкла к нему, голому и бесстыжему, поэтому нарочно избегала смотреть в его сторону. Однако, соблазн велик: она быстренько исподволь роняла как бы случайные взгляды. И каждый этот ее вороватый взгляд отображался приятным встоком, капелькой сладострастного электричества внутри его кутаха. Наконец, Наиля выпрямилась, обернулась к нему и произнесла намеренно игрушечным голоском:
   - Чай готов!
   Он улыбнулся и встал.
   Взор Наили невольно скользнул вниз и замер на полуэрегированном кутахе. Тот стал расти и подниматься.
   - Смешно, - заметила подружка, присаживаясь на стул.
   - Чего смешного?
   - Детскую загадку вспомнила: что нельзя поднять подъемным краном, но легко поднять взглядом?
   Фарух усмехнулся:
   - Наверное, это о зрачках.
   Он подошел к ней вплотную, так, что кончик кутаха навис где-то над областью декольте. Наиля не возражала. Он подступил еще ближе. Ее пальчики шаловливо пробежали по бугристому от вздутых вен стволу, туда-сюда, легко коснулись мохнатых яичек. Кажется, она боролась с искушением. Он совсем легонько ткнулся кутахом в мякоть едва разомкнутых губ. Коротко взглянув, Наиля подхватила головку ртом. Фарух и не думал, что это так просто. Его пальцы зарылись в пушистый сумрак ее черных волос. Он нежно, но ужесточаясь по мере возбуждения, отымел подружку в рот. И кончил, невольно всхрипнув. Наиля поперхнулась, резко отвернула лицо в сторону и, кажется, сглотнула.
   - Дурак!
   Он подхватил ладонями ее щеки. Она прятала взгляд. Фарух наклонился и легко чмокнул ее в губы.
   - Это неправильно! - все-таки высказалась она.
   - Двоим, когда они влюблены, можно все, - уверенно заявил он и, чтобы не быть голословным и НЕБЛАГОДАРНЫМ, подхватил ее, слабо сопротивляющуюся, и бросил на кровать.
   Наиля шумно вдохнула и ойкнула, когда он самоотверженно припал губами к ее промежности. Вначале она делала робкие попытки вывернуться, оттолкнуть его, но вскоре ноги ее расслабились, пальцы зарылись в ежик его волос и принялись мягко направлять. Кончила она шумно, с каким-то первобытным утробным всхлипом.
   К чаю на столе они так и не притронулись.
  
   ***
  
   Гильзу он встретил случайно.
   - Салам, Фарух-джан! - она заметила его первой и приветливо взмахнула рукой.
   - Салам-салам, Иза, - вежливо улыбнулся Фарух. - Как жизнь, как сама?
   Случилось это на пустой автобусной остановке в городе, в разгар лета. Плавился асфальт и кружил тополиный пух. Оба они навестили город не по своей воле, по делам и теперь вынужденно ожидали автобус. Оставалось еще два часа. Гильза, в красно-белом наряде, сидела на высокой лавке, свесив голые пухлые ножки, и обмахивалась импровизированным веером из какого-то цветастого журнала.
   - Уф, ну и духотища! А ты возмужал, Фарух, совсем взрослый стал, - улыбнулась она, лукаво поглядывая темным цыганским глазом.
   - И ты похорошела, - Фарух извлек сигарету.
   - Правда?
   - Разве я лгал тебе когда-нибудь?
   Стоит признать, выглядела она аппетитно, не взирая на чуточку излишнюю полноту и ярко (слишком ярко) накрашенные губы. Фарух никогда и не отрицал в себе, что она симпатична.
   - Верно, не лгал. Не припомню. Ты не устал ещё, Фарух-джан?
   - Чего?
   - Не устал топтаться рядом? Может присядешь?
   - Может и присяду, - он скользнул взглядом по пыльной лавке.
   - На вот! - Гильза выдернула из журнала страничный разворот.
   - Спасибо.
   Она придвинула пухлую сумочку и извлекла на божий свет пару слегка запотевших пивных банок:
   - Будешь?
   - Если позволишь, - он смахнул пот. - Действительно, духотища!
   Пиво было как нельзя кстати. Во-первых, жажда, а во-вторых, Фарух понятия не имел, о чем разговаривать с Гильзой, но сидеть просто так, сычом, не хотелось, да и невежливо как-то. Он надеялся, что пиво расслабит, высветит какие-нибудь общие темы.
   Они шутливо легонько стукнулись жестяными банками.
   - За первый раз?
   Фарух непонимающе моргнул.
   - Ну, я никогда не выпивала с тобой, - голос её слегка осип, как у простуженной.
   - Это правда, - согласился он. - Но мы никогда и не ожидали автобуса вдвоем.
   - Так приятно, - вздохнула Гильза, - когда ты говоришь "мы".
   Фарух покосился.
   - Брось, - отмахнулась она. - Я ни на что не намекаю. Случайно вырвалось. Твоя Наиля такая красавица сделалась, завидую прямо.
   Внезапно она часто-часто заморгала.
   - Ты чего, Иза?
   Чуть заметная судорога скользнула вдоль красивого (да, именно красивого!) лица, на ресницах повисли мутные слезинки.
   - Иза... - он вскочил с лавочки, полуобнял ее горячие плечи.
   - Фарух, - Гильза, видимо, справилась со своей минутной слабостью и вскинула темный, как сама бездна, взгляд. - Ты не такой. Ты особенный. Нет-нет, что ты, не бойся. Я не потребую твою душу.
   Она мягко удержала его. Но Фарух понял все...
   ЭТО БЫЛ УДАР МОЛНИЕЙ.
  
   Он уже знал наперед все слова, которые она скажет. Он сам говорил их не так давно - в ноябре. Внезапно, одна за другой, выловленные где-то в потаенных закромах памяти, перед его мысленным взором пронеслись вереницы картинок. На каждой из них робко и скромно присутствовала Иза. И всюду его преследовали черные, как антрацит, полные восторженного ожидания, но еще чаще - немой мольбы, цыганские глаза. Сердце болезненно стиснуло. Фарух присел на лавку. Смешно, но он оказался в еще более щекотливом положении, чем Дина тогда. Та, по-крайней мере, сама проявила инициативу. Она знала, что делать, как поступить. Он же не знал. Гильза молчала. Привычная к тотальной изоляции, к тому, что у нее никогда не было права высказаться, она погрузилась в свой неведомый мир. Гильза не видела, как Фарух соскользнул с лавки и, виноватый, подошел к ней. Очнулась она только тогда, когда он решительно подхватил ее ладонь и легко дернул на себя.
   - Идем?
   - Куда? - она моргнула цыганскими глазами, изгоняя какие-то неведомые ему видения. - Мне нечего тебе предложить. Я - нечистая.
   - Дурочка! - он сдернул ее с лавки.
   Крупные сочные груди, стиснутые белой блузкой под красным пиджачком, мягко уперлись в него. Гильза чуть вскинула недоуменное лицо. Ресницы вздрогнули. Фарух порывисто обнял ее и, рискуя навсегда утонуть в антрацитовой бездне ее глаз, впился губами в яркий (слишком яркий) накрашенный рот. Она мелко дрожала, а редкие мутные слезинки катились и падали куда-то в дорожную пыль.
   - Я твоя раба, Фарух! - жарко прошептала она.
   - Нет, - возразил он и повлек ее прочь от остановки.
  
   - Это мне?! - в цыганских глазах отчаянно боролись восторг и недоверие.
   - Разумеется! Их называют каллами.
   Гильза зачарованно разглядывала букет:
   - Красивые! Мне никто и никогда не дарил цветов.
   - Все когда-то бывает в первый раз.
   - Да, но что? Что мне с этой красотой делать, Фарух-джан?
   Он пожал плечами:
   - Это всего лишь знак, Иза, всего лишь символ.
  
   Черные розы - символ печали,
   Красные розы - символ любви.
   Красные розы быстро завяли,
   Черные розы вновь расцвели...
  
   Вдруг, закружив в импровизированном вальсе, вполголоса напела она.
   - Это каллы, - заметил Фарух.
   - Да, я знаю, - Гильза остановилась и кротко взглянула на него. - Белые каллы... Их дарят невестам. А еще - на похороны.
   - Не вижу противоречия, - он усмехнулся.
   - То есть?
   - Сейчас ты невеста. И у тебя похороны.
   Ее черный, бездонный взгляд в упор едва лишь не выстрелил. "Наверное, зрачки расширились", - подумал Фарух и сказал:
   - Мы хороним твою прошлую жизнь.
   - Как? - отступила она.
   - По-настоящему.
   - Зачем ты так говоришь, Фарух? - она слабо, вымученно улыбнулась. - Хочешь произвести впечатление? Не надо. Я и так твоя раба, и сделаю все, что ты пожелаешь. Не надо, Фарух.
   Но он уже все решил.
  
   ***
  
   - Ты чокнутый! Ты совершенно чокнутый, Фарух! - прицокнул Калмык. - Как ты себе это представляешь?
   - Элементарно, брат, - он отбросил догоревшую сигарету. - Все бабы - шлюхи. Разве не ты это говорил? Разве мужчина не должен отвечать, за то, что он говорит?
   - Все так, все так, - Калмык примирительно вскинул ладони. - Я говорил. Все бабы - шлюхи. Весь мир так говорит. Но ты чокнутый, Фарух, совсем чокнутый. Менять красавицу Наилю на эту... Гильзу. Ты с ума сошел. Ты сам понимаешь, сам осознаешь, что ты предлагаешь?
   - Да, - ответил Фарух твердо.
   Джинн, с независимым, отстраненным видом, сидел в сторонке, облокотившись на колени. Он задумчиво чертил по земле прутиком и с самого начала спора не проронил ни слова.
   - Все бабы - шлюхи. Верно, Калмык? А есть ли принципиальная разница между двумя шлюхами?
   - Есть, - приятель не спешил уступать.
   - Какая?
   - Об одной знаешь только ты, - ухмыльнулся Калмык. - О другой - весь мир.
   - У тебя убийственный аргумент, брат, - Фарух не выдержал и рассмеялся. - Весь мир говорит, что бабы - шлюхи. Какая миру разница, как называют шлюху: Наиля, Гильза, Дина или Фаина Искандеровна, или как их там еще называют.
   - Гусинка, - вдруг вставил Джинн.
   - Или Гусинка, - подхватил Фарух. - Как только я могу знать об одной, если весь мир о ней то же самое знает?
   - Все, сдаюсь. Ты меня переубедил. - Калмык устало присел на траву. - Ты схоластик, брат. Тебе говорили об этом? Но как ты убедишь Абдуллу? Он не поддастся твоей схоластике.
   - Абдулле давно пора всечь, - Джинн вскинул мрачные глаза. - Я с тобой, Фарух.
   Калмык метнул быстрый взгляд на одного, потом на другого, на секунду задумался и вдруг широко улыбнулся:
   - Гусинка?!
   - Джаляп, - мрачно выплюнул Джинн. - Она шоркается с Абдуллой. Я выследил их.
   - Свечку хотя б подержал? - с обычным ехидством поддел Калмык.
   Джинн зло переломил прутик и отбросил в сторону.
   - Ну и? - Фарух в упор взглянул на блондина.
   Тот задумчиво потер скулу:
   - Наиля моя?
   - Да.
   - Ты такой горячий, брат, сделался. Какие у меня гарантии, что завтра ты не передумаешь?
   - Завтра я не передумаю, - твердо сказал Фарух.
   - Это слово мужчины?
   - Да.
   - Нужны два свидетеля, - явно кочевряжился Калмык.
   Фарух не понимал, говорит ли приятель всерьез или шутит:
   - Джинн - свидетель.
   - А второй?
   - Иза! - негромко окликнул Фарух.
   Приятели находились на Бочке, то есть, на одном из склонов плешивой горы. В ответ на зов ветки багульника качнулись и девушка в красном появилась на поляне.
   - Вах! - Калмык не сдержал восхищения. - Какой прекрасный рояль в кустах!
   Гильза зарделась, но не потупилась.
   - Скажи, Иза, ты все слышала, верно?
   - Да, Фарух. - она вскинула длинные черные ресницы.
   Блондин невольно поежился. Каким-то звериным чутьем он понял, что это не та пугливая и безропотная Гильза, которую он знал.
   - Я все слышала, Калмык.
   Приготовленный аргумент о том, что женщина неполноценный свидетель, вылетел у него из головы. Калмык слегка покраснел, моргнул и внезапно вскочил:
   - Как?! Фарух, как?! Скажи мне, вот как ты переиграл такого опытного интригана, как я?!
   Фарух невольно улыбнулся, нежно полуобнял Изу и спросил приятеля:
   - Ты с нами?
   - До гробовой доски, брат!
  
  
   2013, В-Шахтама
   ***
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"