Валентина Леонидовна, пенсионерка, знала наизусть расписание всех пригородных электричек. Вот уже как пять лет она подрабатывала, продавая дешевые газеты.
От мороза немного кружилась голова, и коченели пальцы. Но хуже всего ей было осенью, в дождливые дни, когда преследовало ощущение приближающейся смерти.
Она была худа. Передвигалась медленным, слабым шагом. Спина, шаркающая походка, дрожащие руки - все было старое. Но голос остался прежний: чистый и гордый.
Динамик, откуда сверху, прохрипел название станции и, щелкнув умолк. Валентина Леонидовна вежливо объявила:
- Свежие газеты. Кроссворды. Гороскоп.
По вагону прокатилась волна чуть слышных вздохов. Пассажиры оборачивались, качали головами и охали. Но газет не брали. Голос был ну уж очень неподходящим для торговли. Он, простой и добрый, более подходил на речь школьной учительницы.
Перед глазами Валентины Леонидовны оживали картины из прошлого.
За окном кружит легкий, как зубной порошок снег. Тогда в их старом доме на первом этаже, где раньше была цветочная галерея, разместился военный госпиталь. Она и сестра, маленькие девчата, носили раненым воду в алюминиевых кружках. А по ночам, вместе с другими ребятами следили за светомаскировкой окон и вычисляли диверсантов. За эти ночные вылазки их потом ругал коммисар. Сам же тайком улыбался, и, крутя усы, думал про себя:
"Эх, какая смена растет. Мы то уж ладно - они по-людски поживут!"
- Свежие газеты. Кроссворды. Гороскоп. - Объявила она в следующем вагоне.
И каждое слово четко и ясно, как когда-то давно на школьной линейке...
Алые галстуки колышутся под весенним ветерком. Однотонные шеренги синих пиджачков с пуговицами- звездами и серых платьев с белыми плечиками. Она перед строем - командир отряда, чеканя слова, отчитывается перед вожатой.
Из соседнего вагона задушевный, гнусавый голос запричитал:
- Люди добрые, подайте ради бога!- Помолчал и добавил.- Вам ведь ж больше воздастся. Подайте ради бога, ради бога.
Всех попрошаек знала Валентина Леонидовна. Одни и те же лица, задавленные жизью взгляды. Но главное рука. Рука протянутая в надежде на подачку. Парень один, молодой, лет дватцати, не более, третий год уже рассказывал о срочной операции на сердце.
"Ну уж нет", - мелькунала давно мучавшая мысль, - "Ну, бутылки собирать пойду, если совсем худо будет. А вот так...с рукой побираться, никогда!"
Сейчас она видела перед собой солнечный Ташкент. Свой кабинет в школе, куда она была распределена после окончания института. Отработав учителем семь лет вернулась на родной завод. Пошла по партийной линии, стала обучать молодых специалистов политике партии. Мать правдо тогда все вздыхала и говорила беззубым ртом чуть слышно:
- Нельзя так жить. Совсем в Бога не верить. Грех.
- А у меня партия есть, - звонко журчал смех Валентины.
Давно уже нет матери в живых. Дочь родная, ее Света, вот уже восемь лет как ни строчки не пишет. Как в воду канула. Вышла замуж за одноклассника, перебралась в Москву, а потом уехали они в Канаду по программерской линии. Плохо когда на старости лет остаешься одна. Боишься все - похоронить некому будет.
- Бабуль, а сколько стоят газеты?
Валентина Леонидовна глянула и чуть не ахнула: рыжие косички, носик- курносик, глаза небесно голубые и прозрачные, как вода в проруби. Ну, вылитая дочь Света, в дошкольные годы.
Взвизгнула молния на детском рюкзачке, показался кошелек. Мелькнуло женское лицо на фотографии. Протягивая тоненько рученкой денежку рыжая прокортавила:
- Вот возьмите. А газету мне не надо.
И тут же насупилась и засмущалась. В вагоне повисла туча непонимания, десятки взглядов, полные осуждения, устремились на девочку.
- Да, как зовут, тебя милая? - тихо спросила бабуля, - Я молитву прочту.
- Валя, - смотря в сторону, ответила девочка.
И засмущавшись окончательно уронила рюкзачок на пол.
- А на фотокарточке...это, это кто? Мама твоя?
- Да, мама, - уже чуть не плача ответила рыжая.
Она не знала куда ей деваться от любопытных вглядов и сжалась в комочек, спрятав голову в плечи, как цыпленок.
- Так она... так вы...не в Канаде разве?
Девочка испугалась и еще глубже спрятала голову в плечи. Потом резко выпрямилась и глота слова закричала:
- Да, мы жили в Канаде. А откуда вы знаете?
Но в проходе уже никого не было. Только в тамбуре хлопнула дверь и сквозь грязное стекло девочка увидела, как зеленое, разорванное по швам пльто, изчезло за дверью.
Слезы катились по лицу бабули, огибали морщины и капали большими кругами на свежие газеты. Она шла дальше, повторая как молитву: