Я встретил её впервые много лет назад. Маленькая принцесса, с золотыми локонами и чистым взглядом. Она сидела возле норы, в которую забралась, гонимая попыткой избавиться от злокачественной опухоли скуки, которая уже тогда начала пожирать её изнутри, скрытая от посторонних глаз. Стоял горячий, жужжащий десятками насекомых, летний день.
Тихо присев рядом, я смотрел на ее пострадавшие ручонки, в отличие от сказки Кэрролла, никакого развеселого царства абсурда в норе не оказалось. Вместо этого, старый, но все еще полный боевого духа барсук исполосовал нежную детскую кожу, прогнав нежеланную гостью, заливать липкой кровью сочные нити травы. В тот момент меня больше всего удивило не то, что этой девочке взбрело в голову так рисковать, а то, что теперь, она сидела здесь, молча таращась на плоды своих исканий.
Но раны зажили, а симптомы бешенства так и не появились и, влекомый иными далями, я потерял ее на какое-то время.
Наша следующая встреча случилась много позже. Однажды, прогуливаясь по засыпанной истлевающими в жарких объятиях осени листьями, я увидел её, повзрослевшую, полную подростковой мятежности, которая расцвела из смутного детского любопытства.
Полураздетая, в какой-то вызывающей позе, она сидела на окне своей спальни и курила, лукаво глядя на меня. Я остановился и, прислонившись к большому дереву, тоже закурил. Наши взгляды скрестились, и внутри меня что-то робко заныло. Если бы про нас снимали фильм, то в тот короткий миг небо должен был прочертить узкий шрам молнии. Но ничего подобного не произошло и все же, в ту секунду я понял, что теперь мне не уйти так легко. Пожалуй, тогда и началась эта история, длинною в жизнь. Я все чаще и чаще приходил к ее окну, всегда открытому и пустому, даже тогда, когда ее фигура прорисовывалась в его контурах. Иногда, мне приходило в голову попасть в дом, но обдумывание этой возможности приводили меня к выводу о бестактности такого поведения и я оставался стоять на крыльце. В эти минуты мне нравилось чувствовать себя вампиром, не способным переступить порог жилища, в которое меня не приглашали.
Однажды, кто-то назвал её Люси, но это ничуть меня не взволновало, я с первой же встречи знал кто она для меня - Алиса, особенная, таинственная, манящая... Хм, впрочем, как и все, встретившееся мне прежде. Вряд ли я обладал способностью и желанием знать кого-то до конца, человеческие сердца малоинтересное чтиво, для таких, как я.
К тому времени, как Алиса переехала в общежитие при колледже, я уже повсюду бродил за ней, томимый неумолимым желанием. Иногда, в самые теплые и беззаботные ночи, вернувшись с очередной вечеринки, она падала в постель, с трудом осознавая себя, и тогда я ложился рядом, не в силах прикоснуться к лихорадочному, изможденному телу. Она была первой, кто так надолго привязал меня к себе и несколько раз, взбешенный этой слишком затянувшейся околоблизостью, и бесконечно неудовлетворенный, я пытался уйти, но Алиса звала меня, и, повинуясь инстинкту, скорее ее, чем своему, я возвращался.
Наконец, смирившись и отбросив все попытки разорвать этот союз, я принялся просто ждать, когда ей надоест терзать меня. Наша связь из пунктирной линии превратилась во что-то громоздкое, железобетонное, заполнив все пространство моего мира.
Алисе нравилось, когда я смотрю, и я смотрел. Смотрел, как она мешает наркотики с алкоголем, а потом держал бесчувственную влажную ладонь, считая пульс, смотрел, сидя в углу и подкуривая очередную сигарету, как её худое тело содрогается от рвотных позывов. Смотрел, запрокинув голову, как она, стремительно приближаясь к земле, охваченная огнем адреналина, раскрывает парашют. Это случалось так часто, вышки, скорость, глубина, и я всегда ждал где-то, готовый раскрыть свои объятья, что бы принять ее, но Алиса бросала на меня дразнящий взгляд, уходила.
У нее было много мужчин, странных, агрессивных, пьяных. Каждый раз, когда очередной из них заваливался к нам домой и с каким-то животным звуком утаскивал ее в спальню, в которой уже давно не было двери, я садился в кресло и смотрел в окно, за которым были звезды. Как-то раз я вспомнил о том, что расстояние до звезды может быть так велико, что её свет виден еще сотни лет, после того, как самого светила не стало. От этой мысли мне стало обидно, я почувствовал себя обманутым, хотя, конечно же, дело было совсем не в звездах.
Иногда, я задумывался о том, что собственно происходит, без раздражения или сентиментальной тоски. Мне просто хотелось понять, зачем? Зачем я ей нужен? Деньги, молодость, красота, у нее было все, а одно мое существование, присутствие рядом, отрицало любую возможность обрести счастье, разве могла она не понимать этого?
Как-то, коротая бессонную ночь в каком-то портовом пабе, я наблюдал за Алисой, пытаясь общаться со своим давним знакомым, оказавшимся там мимоходом и подсевшим за наш столик.
- Ты здесь один? - он отхлебнул пиво из большой кружки.
Я отрицательно покачал головой, пытаясь проглотить обжигающий виски. Настроения болтать совершенно не было, да и признаться, не хотелось, что бы кто-то узнал про меня и Алису из знакомых.
- А с кем? - он обвел любопытным взглядом присутствующих, в основном загулявших моряков и просто подозрительных типов.
- С ней - я указал тлеющей сигаретой на Алису, уже совсем пьяную, танцующую как-то уж совсем неприлично с мужчиной в татуировках.
Приятель нахмурился - и давно ты с ней? - наконец спросил он.
- Давненько - вздохнул я, толи со стыдом толи с грустью.
- Почему? - кажется, он грустил вместе со мной.
- Думаю, она любит меня...
Он молчал, задумавшись о чем-то своем - знаешь, меня вот никто никогда не любил
- Ты счастливчик! - совершенно искренне ответил я, и, похлопав его по плечу, быстро поднялся, увидев, как Алиса вышла на улицу, не заметив парня, который последовал за ней.
Оказавшись в липком, влажном плену ночного воздуха, я свернул в узкий грязный переулок и остановился.
На этот раз у парня был нож и вполне понятные намерения, а она вяло сопротивлялась, и мне стало тошно. Кто-то крикнул за спиной, и он ушел, оставив ее нервно смеющеюся, сидеть на мокром асфальте. Как же я ее ненавидел в это мгновение. Любит? - нет, Алиса не любила никого и никогда.
Наверное, это длилось бы до бесконечности, если бы каким-то чудом судьба не разрешила наш изматывающий спор необходимости и безрассудства.
Не знаю, откуда он взялся, тогда мне казалось, что Алиса не способна оказаться в местах, где бывают такие как Марк, и все же, они встретились. Милый и добрый, он чем-то понравился ей и вот, свидания становились все регулярнее, а я все реже ночевал дома.
Наконец, в один из вторников, следуя за ними, я заметил, что Алиса больше не оборачивается, ища меня глазами. Тогда я точно понял это - всё, она больше не хочет меня и, почувствовав свою ненужность и неуместность, вздохнул с облегчением. В тот день я получил свободу, которой еще так никогда не радовался.
Прошло несколько лет, я давно забыл об Алисе и том странном влечение, которое было между нами. Утянутый волнами бурлящей, все еще не понятной мне жизни современного мира, я был озадачен иными вопросами. Люди менялись так быстро, что я перестал пытаться осознать их мотивы. На первый взгляд, они казались мне откровенно глупыми, хотя, возможно, мне это вовсе не казалось. Но, не в силах что-то изменить, я подчинялся извечному зову, их зову, который с каждым днем становился все громче и бессмысленнее.
Помнится, в тот вечер мне куда-то было нужно, конечно же, как всегда забыв адрес, я брел наугад, уверенный в том, что не пропущу нужную улицу. Вдруг почувствовав чей-то манящий взгляд, я остановился, глядя в стеклянную витрину ресторана. В тот момент почему-то вспомнился запах горелых покрышек ее кабриолета, с визгом мчащегося по автостраде на запредельной скорости.
Алиса сидела за столом с Марком, в пол уха слушая его болтовню, в то время как ее глаза, в которых горел такой знакомый мне огонек, внимательно следили за мной, замершим в нерешительности. К столику подошел официант, и у меня свело дыхание мучительной надеждой на то, что она передумает и все-таки позволит мне уйти. Но Алиса не подарила мне этого и, опустив голову, я вошел в полумрак восточной бутафории и сел за соседний столик. Марк не обращал на нас никакого внимания, продолжая что-то увлеченно рассказывать, а я смотрел на ее похорошевшее лицо и думал, о том, что она почти что счастлива, сама не осознавая этого. В женщине, сидящей напротив, было столько жизни и света, которых я никогда не замечал прежде.
Алиса загадочно улыбнулась, и я подумал, что мое присутствие это лишь секундная блажь, просто способ справиться с неожиданно возникшей скукой, глупое, пустое желание о котором мы впоследствии оба пожалеем. Официант поставил на стол блюдо, и она начала есть, нахваливая эту японскую рыбу, которую называла Русской рулеткой. Фугу - одно из странных явлений современной моды, содержащие потенциальную возможность мучительной кончины, будучи не правильно приготовленным. Казалось, я слышу, как двигаются её челюсти, от этого воображаемого звука стало горько, как ребенку, получившему подарок с таким запозданием, что в нем уже нет нужды.
Когда я поднялся, на часах было пять минут шестого. Осторожно обойдя Марка, все еще игнорирующего мое присутствие, я заглянул в уже бледнеющее лицо женщины, такой безумной, надоевшей мне женщины. Наверное, мне стоило испытывать жалость, когда действие яда стало заметным, мешая дышать, раздувая губы и язык, но я не чувствовал ничего, кроме усталости и раздражения. Марк закричал, поднялась суматоха, но теперь это было не к чему. Моя Алиса, наконец, наткнулась на то, чего мы оба так страстно желали, и в этот миг, она была только моей, теперь после стольких лет безумной игры. Сейчас никто не смог бы оторвать мои губы от ее изуродованного рта, когда последние капли такой не нужной жизни, которую она ежеминутно готова была бросить и растоптать, лишь бы избавиться от скуки, жизни, которой она дразнила меня с первой встречи, перетекали в меня. Несколько критических секунд и я, заглянув в потухшие, расплывшиеся зрачки, чувствуя мучительное, брезгливое разочарование, какое только смерть может испытывать перед тем, кто позвал её просто так, прошептал - это было так глупо, Алиса...