Аннотация: Второе место на конкурсе "Ясныя зоркi Геркулеса"
Если вы это читаете, имейте в виду, что я уже умер.
Я не очень разбираюсь в человеческих эмоциях, поэтому предупреждаю заранее. А то, может, вы потом "разозлитесь" или "расстроитесь".
Если быть еще точнее, я умер уже к тому времени, когда начали происходить главные события этой истории.
Так вот: после моей смерти космоинженер дальних полетов Кирилл Новохатов, мой друг и напарник, стал вести себя не совсем адекватно. Сначала плакал, бил кулаком по переборке - нет, я читал книги про вашу психологию, я прекрасно понимаю, что это означает. А вот потом... Его лицо стало совсем неподвижным, как будто ему самому не знакомы людские эмоции.
Таким лицо Кирилла оставалось, когда он ровным, монотонным голосом отказался брать нового напарника.
Таким оно было, когда с Акватии, водной планеты у далекой звезды под плохо запоминающимся номером, бродячие дипломаты привезли аквазит - осадочный минерал, из которого ученые сделали лекарство от антимутационного вируса (от этого вируса я как раз и умер).
С таким же каменным лицом Кирилл добивался от Центра, чтобы его послали на Акватию первым. Говорил им, что он лучший специалист по установке транспортных червоточин (мы их зовем просто трансточинами). Что его корабль в три раза ближе, чем остальные инженерные катера. Что двигатель дрозов-и-Белозубова не всесилен, что остальным до Акватии добираться не меньше полугода, а он, Кирилл, успеет за двадцать девять дней.
Выложил он им все это, а сам косится на стену, почти что на меня. Он ведь, когда я умер, взял мой скафандр (первый стандартный размер, три к одной длине тела), что из белого пластика и с леталками, поставил в широкую рамку и прибил к переборке, прямо над моей бывшей рабочей станцией.
Кстати говоря, не знаю, зачем он это сделал. Люди сколько ни искали, так и не обнаружили у себя души, ауры, жизни после смерти... Может, у них этого и нет. Только вот Кирилл вел себя так, будто догадывается о самом большом секрете моего народа, когда-то Drosophila Melanogaster, теперь Drosophila Sapiens.
Да, я дроз. Кирилл называл меня Мелким, хотя по сравнению с неразумными плодовыми мушками я просто великан, а среди собратьев довольно крупный, с человеческий мизинец ростом. Точнее, был. Или... не совсем был. Это я возвращаюсь к нашему главному секрету. Как известно ученым всей Галактики, когда молодое насекомое растет, оно сбрасывает старый хитиновый покров и вылезает из него мягким и чуть крупнее. Отвердевает и становится еще немного больше. Таких линек в жизни насекомых происходит одна-две. Чаще, если насекомое живет дольше - как, например, разумные дрозофилы, возникшие в Зоне после Чернобыльской катастрофы. Постепенно мы делаемся все крупнее и сильнее. И умнее.
Так вот, смерть тела для нас, дрозов, почти то же самое, что смена хитинового панциря. Я умер, покинул старое тело, но сам никуда не пропал. Просто пока что я вроде как мягкий и не знаю, каким стану, когда затвердею. Вот я и решил полетать с Кириллом за компанию.
Теперь я на Акватии и наблюдаю, как мой бывший напарник строит трансточину для аквазита. Старается. Жмет изо всех сил на гелевую отвертку, та в ответ мигает малиновым огоньком и жужжит. Кирилл хочет успеть до прилива, потому что приливы тут страшные.
Я на этой планете не во плоти, но прекрасно вижу: все в этом водопроницаемом городе из камня и пластика, вся мебель намертво прибита к полу, вся техника сделана так хитро, что не боится сырости. Несколько раз в планетарные сутки океанский прибой захлестывает весь город - и тут же отступает. А местные отряхиваются и как ни в чем не бывало продолжают свои дела. Захлебнуться никто не успевает, хотя Кириллу по приезде рассказывали всякие страшилки, пока учили его пользоваться аппаратурой. Человеческая глупость, похоже, универсальна, даже на других планетах. Что бы космическим спорам не содержать генетическую матрицу мушек, а не этих хомо! Мы - случайная мутация, они - закономерный венец творения. Н-да...
Так что все правильно, нас надо беречь. Может, потому Кирилл так старается. Или потому природа настолько удачно устроила с нашей жизнью после смерти. Не знаю, я не метафизик и даже не физик, а просто бывший космоинженер-теоретик. Каждый должен заниматься своим делом. Это знают даже самые маленькие мушата.
А вот одна местная человеческая девчонка не в курсе. Ходит тут, каждый день удирает из школы или где их там учат в косяке (слово "косяк" использует наш автопереводчик, хотя мне кажется, точнее было бы "коммуна") - прячется где-нибудь за стеной или под окном мастерской - и смотрит, смотрит, смотрит... Любопытная. Ну, хоть что-то у нас, дрозов, с людьми общее.
Кирилл сначала не обращал внимания, что за ним кто-то наблюдает. Крутил себе гайки, настраивал приборы с каменно-неподвижным лицом, как обычно. Но потом - уже больше недели назад - Айна, так ее зовут, осмелела и показалась. Пожала ему руку белой мокрой ладошкой, представилась и попросила разрешения иногда приходить и смотреть, как инопланетный гость работает.
Я видел, как Кирилл стиснул челюсти, даже шея ходуном заходила. Наверняка хотел отказаться, как отказывался недавно от напарников. Но девочка широко раскрыла зеленые глаза (непонятно, зачем, они у нее и так большие - по людским понятиям, конечно). Видимо, это на Кирилла как-то подействовало, потому что он вздохнул и махнул рукой, мол, приходи, раз так интересно. Думаю, он просто рассудил, что незачем портить отношения с другой планетой, особенно когда контакт состоялся совсем недавно, а нам нужен такой жизненно важный ресурс. Кирилл мне всегда казался умнее многих сородичей (хотя и вел себя странно после моей линьки).
Девочка стала приходить открыто. Каждый день. То красивую ракушку Кириллу вручит, то ветку местного коралла - и шлепает босиком в какой-нибудь угол, затихает и смотрит. Кирилл все берет молча, хотя иногда что-то бормочет под нос, настолько неразборчиво, что автопереводчик все равно не уловит. Хорошо хоть мой напарник не отключил трансляцию на язык дрозов, и я понимал все, что они говорят, даже без помощи рабочей станции. Я еще, помню, списал это тогда на человеческую эмоциональность. А теперь думаю: все-таки мудрый он, Кирилл. Он даже иногда со мной беседует. Например, когда девчонка уходит, поворачивается к рамке со скафандром, которую перенес с корабля в мастерскую, и говорит:
- Вот ведь пристала, как банный лист!..Что с ней делать, Мелкий? Молчишь?
И вздыхает.
А я что - я бы и рад не молчать, только меня-мягкого автопереводчик не видит и не слышит, сколько ни маши крыльями. Я бы Кириллу много чего сказал, и тогда, и потом.
Первые дни Кирилл все спрашивал меня вот так и вздыхал. А потом перестал. Только я заметил, что его лицо понемногу начало откаменевать, особенно в тот момент, когда Айна приходит. Потом он будто приходит в себя и надевает каменную маску, но сначала... За это время я уже разучился распознавать человеческие улыбки, но готов поспорить: Кирилл начал опять улыбаться. И глаза у него иногда блестят как-то по-особенному, когда он провожает Айну взглядом. У дрозов так глаза не блестят. У нас они вообще по-другому устроены. Правда, так же пристально смотрят наши мушата на манку, сладкий фруктовый кисель или переспелое яблоко. Эх... Зря я вспомнил. Дрозы от вкусной еды редко отказываются, хоть и безэмоциональные мы. А теперь...
Ну так вот. Смотрит он на нее, смотрит - это еще когда Айна вчера уходила - как мушонок на кашку, и тут меня осенило: конечно! У него же репродуктивный период! И когда он смотрит на маленькую Айну, ему хочется мушонка. То есть человечьего ребенка. Такого же. Наверное, он вообразил себя отцом этой девочки. Люди еще и не на такой самообман способны, я про это много читал. Я бы ему сказал, конечно, мол, куда ты суешься, они хоть и люди, но инопланетяне, а значит, социальные структуры, мораль и культура у них совсем другие. Только он меня все равно не услышал бы. Ладно, папаша так папаша...
А сегодня Айна не пришла. И новоиспеченный родитель топает по мастерской громче обычного. Роняет акриловые гайки. Ругается, поднимает их с каменного пола, ударяется головой о непривычную мебель, ругается еще сильнее. Хорошо, что тактичные местные отвели ему помещение на мысу, подальше от города. Так бы испортил своей грубостью межпланетарные отношения.
Чуть не сломал отвертку - гелевую! Умудриться же надо. Помянул чью-то бабушку - то ли свою, то ли Айны, то ли отвертки - и сунул палец в рот. Достал, а с него кровь капает. Еще и порезался. Я даже решил отвернуться, чтобы не смотреть. Вот уж действительно, насколько лучше живется без эмоций. И что на него нашло сегодня?
Я стал смотреть в окно, на перешеек, который соединял мыс с городом. Перешеек был вымощен розовым камнем, похожим на земной кварц, а вокруг пенились бело-зеленые мелкие волны. Очень красиво, между прочим. Да, у дрозов есть чувство прекрасного: и художники есть, и поэты... Почему не воспеть красоту сложного интеграла, изящество крылышек юной подруги или аромат слегка припорошенного благородной гнилью винограда? О нет, я опять увлекся.
А тем временем звуки позади затихли. Кирилл перестал кричать и ронять предметы и подошел к окну.
С большой земли к нам приближалась золотистая искорка. Она подплывала все ближе, и вскоре оказалось, что ее лучи - это мелькающие загорелые руки и ноги, развевающиеся светлые волосы, короткое желтое платье. Девчонка подбежала к самому окну мастерской.
- Айна.
Это не я сказал. Это выдохнул Кирилл, который почему-то вцепился в низ оконного проема, да так, что пальцы побелели.
И еще раз повторил, будто так непонятно:
- Айна...
Я даже описал в воздухе полукруг, чтобы лучше видеть его лицо. Кирилл приоткрыл рот, немного покраснел и стал дышать довольно часто. Я без рабочей станции не могу проверить по справочникам, что это обозначает, но и дрозу ясно - он разволновался.
Девчонка сама сияет, как звездочка - и вдруг как прыгнет в окно, прямо на Кирилла. Он руки успел раскрыть, и она повисла у него на шее, охватила руками и ногами, запрокинула голову, хохочет и кричит что-то радостное.
Кирилл прижимает ее крепче, приговаривает:
- Айна, девочка моя, красавица...
Надо же - гордится ей, как настоящий отец. Какие они смешные, эти люди. Даже лучший из них.
Кирилл гладит девчонку по спине, перебирает волосы - соскучился, видимо. Начинает трогать губами ее за щеки. Ну, я это все в холовидах не один раз видел. Сейчас он уберет ей волосы со лба, прижмется губами к коже, а потом спустит ее на пол.
Я облетел их с другой стороны, чтобы удобнее было наблюдать за человеческим поведением, но, кажется, что-то пропустил. Потому что Айна уже сидела на нижней кромке окна, охватив Кирилла ногами за талию, а он наклонился над ней и, покачиваясь, прижимался губами к ее губам. Совсем как в других холовидах.
Так вот в чем дело! Я понял! Его репродуктивный инстинкт направлен прямо на девчонку, все оказалось гораздо проще! Значит, скоро будут мушата. Человеческие, я имею в виду.
И тут, пока я наблюдал за ними и анализировал новую гипотезу, в окно, прямо в спину Айне ударил мощный поток воды. Повалил обоих на пол - а сверху хлынули новые и новые струи. Прилив! Зеленые волны накрыли людей с головой.
Когда вода сошла (нет, я не беспокоился, я просто отсчитывал секунды, прошло ровно сорок девять), Кирилл и Айна лежали на каменном полу, крепко обнявшись, опутанные черными блестящими водорослями. Рядом валялась деталь, которую Кирилл забыл вовремя закрепить. Горсть шурупов со стола исчезла бесследно.
Первым очнулся Кирилл. Он зашевелился, не открывая глаз. Простонал что-то - неужели ушибся? Я подлетел поближе.
- О боже... - стонал Кирилл. - Господи, что я делаю... Что я наделал...
Он судорожно начал выпутываться из водорослей и из объятий Айны. Его кожа сильно побледнела, руки и ноги дрожали. Он так резко дергал ленты водорослей, что разбудил девочку. Она открыла глаза и хихикнула. А потом потянула за водоросли к себе, так что Кирилл свалился прямо на нее.
- Нет! - Он тут же вскочил, разорвав часть черных лент.
Девочка тоже встала, сняла остатки водорослей.
- Кирилл! Ты почему?
И снова захотела броситься к нему на шею. Но Кирилл схватил ее за запястья и резко опустил вниз.
- Айна, не надо. То, что мы делали - это очень и очень плохо. Прости меня, я больше так не буду.
Я понял, что опять ничего не понимаю.
Девочка, похоже, со мной бы согласилась. Она расширила блестящие зеленые глаза и спросила совсем тоненьким голоском:
- Кирилл, я тебе больше не нравлюсь?
Кирилл тяжело дышал. Он выпустил ее руку и осторожно поправил девочке платье на правом плече.
- Прости... я... не знал, что делаю... Так долго... Ты такая красивая. Но ты еще девочка!
Он прикрыл рукой глаза.
- О боже, какой ужас... Настя...
Айна снова заулыбалась.
- Кирилл, я не девочка! Я теперь женщина! Я долго не шла сегодня, я хотела тебе сказать точно!
- Что, о чем точно?
- Кровь.
- Какая еще... кровь? - Кирилл растерянно глянул на свой палец, который опять начал кровоточить.
- Женская. Я теперь женщина. - Айна забрала у Кирилла вторую руку, отступила на шаг и выпрямилась. - Я могу выбирать мужчин. И я выбираю тебя.
Кирилл ее, похоже, не слышал. Он остановившимися глазами смотрел на окровавленный палец и шептал:
- Женская... Кровь... Женская....
Айна подождала немного, подошла к нему и тронула за руку. Кирилл вздрогнул, словно его ударило электричеством.
- Кровь! Айна, уходи сейчас же! Уходи!
Он вытолкнул девчонку за дверь, нажал кнопку герметизации. Проем затянуло серой водонепроницаемой пленкой. Потом подбежал к обоим окнам, нажал еще по кнопке. Стало совсем темно.
В темноте раздался шепот.
- Мелкий...
Я вздрогнул. Неужели он меня чувствует? Нет, судя по направлению голоса, он обращается куда-то в сторону моего старого скафандра.
- Мелкий... Мне страшно. Я не хочу быть таким, как он.
Кирилл продолжает говорить в темноту, немного громче.
- Я никому не рассказывал. Ни до суда, ни после. Тебе расскажу, старый приятель. Хотя тебя нет... Что ж, пусть никто и не узнает. Но я расскажу. Мелкий, у тебя были сестры? Наверное, несколько сотен - или как там у вас, в вашем гнезде? Ты извини, я так мало успел про тебя узнать, а потом ты...
Мелкий, у меня когда-то была сестра. Старшая. Ее звали Настя. Настена. Мы тогда жили в центре Минска, в Уручье. Там еще такой сосновый бор сохранился после застройки, удивительно. Вроде центр столицы великого государства, а воздух - как в лесу... Но я с тех пор возненавидел сосны. И лес. И всю природу Букруссии, эту проклятую зелень и воду, прелые листья и сосновые иглы... Каждая сосенка напоминает мне...
В общем, Мелкий, моя сестра погибла. Ее изнасиловал в этом сосновом лесу, а потом задушил... один человек. Не человек, чудовище. Не хочу вспоминать его имя. Намного старше ее, а ей тогда было всего тринадцать. Мы долго искали. Я, мама, папа. Потом вызвали полицию, искали еще... Пытались запеленговать ее по МФК - это многофункциональный компаньон, такой детский робот-сопроводитель, ты знаешь, он как наша косморация и рабочая станция вместе - но тот был отключен. А я, хоть мне было всего одиннадцать с половиной, хорошо соображал во всякой технике. Я подумал: ведь если МФК выключен из общей сети, это еще не значит, что ему отрубили старые каналы связи, вроде десятого блутуса? Достал свой МФК и начал прочесывать все древние диапазоны.
Сигнал шел из-под кучи сосновых иголок, издали очень похожей на обычный муравейник. Я разбросал кучу палкой и нашел Настин МФК. А под ним - ржавый железный люк. Я вызвал родителей и полицию. А пока они добирались, тихо отошел под дерево, достал ее МФК из чехла и включил.
Функции робота-няньки Настена давно отключила сама и пользовалась им только как рабочей станцией. На экране горел значок - свежий видеофайл.
Я машинально скопировал файл на свой МФК. Тут набежали взрослые, выхватили у меня из рук улику, обступили люк, достали оружие... Что было дальше, ты наверняка видел в новостях. Только не знал, что это моя сестра, верно? А этот.... он сидел там же, вместе с ней, внутри. Будто сам хотел, чтобы его нашли. Потом был арест. Похороны. Суд. Его казнили. Последняя смертная казнь в Букруссии, представляешь?
Так вот... Файлы Насти вошли в дело, но семье показали не все. И однажды я, когда родителей не было дома... закрылся в туалете и включил его. То самое видео.
Этот... он заснял все, на ее собственный аппарат. Все, что вытворял с Настеной. Я смотрел на это - Мелкий, мне было почти двенадцать лет, уже подросток, не ребенок - и это была моя сестра. Я смотрел и не мог оторваться.
Когда я очнулся, то выбросил собственный МФК с этим проклятым файлом и долго, долго мыл руки. Но я помню: я смотрел, и я хотел смотреть дальше... Понимаешь?
Я не хочу быть таким. Понимаешь, Мелкий?
Я понимал. Концепция преступлений известна и нам, дрозам, не только людям. У нас тоже есть охотники, есть невинные жертвы. И есть те, кто остаются и должны жить дальше. У нас нет эмоций; нам, наверное, легче.
- Я хочу ее, вот что самое страшное. Она юная девочка. Ей тоже тринадцать. Мне очень стыдно, но... Все это время, оказывается, я был в нее влюблен. Я хотел ее как женщину. А она меня. Но так нельзя! Она еще маленькая. Кто же я после этого?..
Я мог бы напомнить Кириллу, что у планеты другой период вращения и местные тринадцать лет - все шестнадцать земных, что на чужую яблоню со своим уставом не садятся, что даже на Земле не так давно выдавали замуж восьмилеток... Но я молчу. Я молчал бы, даже если бы Кирилл мог меня услышать.
Наутро Кирилл пришел в мастерскую раньше обычного. Кожа под глазами у него потемнела, сами белки казались мутными и розоватыми. Когда прибежала Айна, он молча нагнулся к ней и протянул руки. Девочка растягивала губы в улыбке, значит, была рада. Кирилл крепко зажмурился и так, не открывая глаз, провел весь людской ритуал. Потом девочка смеялась, что-то долго шептала ему на ухо. А он лежал неподвижно на каменных плитах пола, и по его вискам текли мокрые струйки слез.
Так продолжалось несколько дней. Кирилл больше не зажмуривался и не плакал, а когда Айна уходила, работал четко и точно. До запуска оставалось два месяца, но с такой скоростью Кирилл успевал даже раньше срока.
Вечером, уходя, Кирилл снова обратился к моему скафандру. Я видел бывшего напарника вполоборота. Видел, как он долго хмурится, растирает морщинку между бровями, потом снова собирает в складку. Говорит:
- Я решил.
Поворачивается прямо ко мне. Будто сейчас он видит самого меня-мягкого, а не мой скафандр, хотя это невозможно. Я невольно замираю и жду, что еще он скажет. Но Кирилл отворачивается и уходит.
Следующий день был не похож на другие. С утра в мастерскую явилась Айна в сопровождении двух высоких мужчин в блестящей одежде, похожей на рыбью чешую, и маленькой женщины в белом, на голову ниже Айны.
Кирилл отложил инструменты и выпрямился. Одернул рубашку дрожащими руками.
Мужчины стала слева и справа от Айны. Женщина вышла вперед, загородив собой Айну, но та привстала на цыпочки и поверх ее головы широко улыбалась Кириллу.
Двое мужчин хором прочитали что-то про "косяк" и "растущих мальков" (я не чужд поэзии, но автопереводчик справляется с ней очень скверно). Потом заговорила женщина.
- Инопланетчик! Ты понимаешь наш язык, но плохо знаком с обычаями. Я объясню тебе смысл церемонии.
Она шагнула вперед и поманила за собой Айну. Девочка нетерпеливо переминалась с ноги на ногу и посматривала на Кирилла. Женщина улыбнулась ей, потом повернулась к Кириллу.
- Вот Айна из косяка Нирри. Ей полных тринадцать лет, она молода и здорова. Восемь дней тому у нее пошла первая кровь и дала ей права женщины. Теперь Айна может выбирать себе мужчину, и косяк поддержит любое ее решение.
- Я знаю, - ответил Кирилл. - Я знаю, что у нее нет родителей, и весь... косяк за нее в ответе.
- Косяк - забота о мальках! - хором вставили мужчины в блестящей одежде.
- И если я откажусь, то Айна будет опозорена на три года, а землян столько же времени не допустят на Акватию?
- Все верно, инопланетчик. Выбор - право женщины. Поддержка - долг косяка.
- Тогда давайте покончим с этим. Где подписать... кровью?
Женщина покачала головой.
- Да, нам говорили, что земляне - чудаки, хоть и похожи на обычных людей... Айна, девочка моя, ты не передумала?
Вместо ответа Айна подбежала к Кириллу и громко коснулась его губами. Кирилл обнял ее в ответ. Потом застыл и опустил одну руку. Чуть погодя снова обнял. Да, чудаки...
Еще при жизни мне иногда казалось, что Кирилл думает и чувствует слишком много всего сразу. Сейчас он выглядел так, словно одну его руку привязали к одной лошади, другую - к другой, и кто-то стегает этих лошадей, чтобы они тянули его в разные стороны. (У людей в варварские времена была такая казнь.) И этот кто-то - сам Кирилл.
Шло время. Я, признаться, вовсе потерял ему счет. Дни снова стали одинаковыми: с утра до вечера Кирилл работал над установкой, по вечерам уходил. Я не летал за ним, хоть иногда мне было любопытно: пропадает ли напряжение с его лица хотя бы рядом с Айной? Как никогда я жалел, что покинул тело и не могу поговорить с бывшим другом. Нет, я, конечно, не скучал и не волновался. Ничего подобного. Мы насекомые, мы совсем не так устроены. Всякие гормональные бури и депрессии только отвлекают от дела. Вот почему всего за пару веков мы технологически людей обогнали. Они и рады: межзвездный двигатель дай, универсальный нанопластик вынь да положь... Ладно, это я ворчу так. Люди не такие уж глупые существа, и они дорожат нашей дружбой. А нам, дрозам - нам по-прежнему любопытно, как люди ухитрились столького добиться без нас.
Кирилл иногда тоже вспоминал про нашу с ним дружбу. По крайней мере, часто посматривал на стену, где висел мой скафандр, вспоминал наши совместные полеты, то и дело жаловался на усталость. Но никогда не говорил о будущем, о том, как собирается жить дальше, когда передаст весь груз аквазита на Землю и примет заказанный нанопластик. Про свою жизнь с вечера до утра он тоже ничего не говорил, хотя я сам видел: в какие-то дни он приходил в мастерскую с улыбкой, полдня напевал старинные песни, а потом вдруг останавливался, бледнел, до крови прикусывал губу - и уже до самого вечера не пел.
Сегодня был как раз один из таких дней. После полудня Кирилл помрачнел, хотя фиолетовые бруски аквазита сгружал так же мерно и аккуратно. Через несколько часов он заложил в трансточину последний брусок и выключил прибор. Потом осторожно сложил его в водонепроницаемую коробку. Повернулся, как обычно, к моему скафандру и говорит:
- Мелкий... - Откашливается, говорит громче. - Мелкий.. Я сделал все, что должен был сделать. Достроил трансточину. Передал аквазит, твоим ребятам теперь будет легче. Через месяц сюда долетят с Земли, заключат новые договора. А я.... я больше так не могу. Вокруг меня одни мертвецы, понимаешь? Я смотрю на этот скафандр - и вижу тебя. Я смотрю на Айну - и вижу Настену. Она погибла, и того монстра казнили зря... потому что вот он - это я. Хватит. С меня хватит. Прощай, Мелкий. Может, скоро увидимся. - Он растягивает губы в усмешке, только его глаза опять не меняются.
В мастерской потемнело, потому что Кирилл нажал кнопки герметизации у обоих окон и подошел к двери. Сегодня остался еще один прилив.
Я слышу плеск. Вода подступает, и в зеленоватом полумраке я вижу, как Кирилл протягивает руку к кнопке. Вода рвется к нему навстречу, хочет смыть к дальней стене, но Кирилл держится за стол и не снимает руки с кнопки. Я понимаю - когда всю мастерскую затопит, он закроет дверь, и вода больше не схлынет через минуту. Не схлынет и через три, и через пять. А когда встревоженные местные - быть может, сама малышка Айна? - подойдут к мастерской и нажмут на кнопку у входа, серая пленка поднимется, и навстречу хлынет поток мутно-зеленой воды. И вынесет...
- Не-е-ет! - Я кричу. В первый раз в жизни. Кричу что есть сил,совершенно глупо и по-человечьи, будто Кирилл может меня услышать, кричу так, что будь я в теле, у меня оторвались бы крылья. - Кирилл! Не-ет! Друг! Не надо! Что, если у вас нет другой жизни! Если это все! Кири-и-илл!
Он меня не слышит. Его волосы колышутся в бурной воде, глаза широко открыты, рот сжат. Кирилл нажимает на последнюю кнопку.
Я бьюсь своим мягким, нематериальным телом о кнопки, о все поочередно. Ничего не происходит. Снаружи доносится тихое чмоканье, потом плеск. Вода отошла. Она осталась только здесь - и в любых других местах, где хозяева решили сделать очень уж влажную уборку.
Две минуты.
Две с половиной.
Я уже машинально продолжаю биться об одну из оконных кнопок. Память подбрасывает строчки из Большой Букрусской Энциклопедии.
"Человек, погибающий от недостатка кислорода в результате удушья или утопления, в среднем через три минуты начинает ощущать панику, затем сужение зрения вследствие ишемии сетчатки..."
Бум. Бум. Бум!
Что это?
Неужели я? Неужели я незаметно для себя затвердел? Но тут даже нет новых тел! Нет, этого не может быть!
Бум!
Пластиковая пленка, закрывающая окно, дрожит от ударов. Что-то темное - человеческий силуэт - Кирилл! Пытается голыми кулаками проломить пластик.
Я не успеваю порадоваться, что человеческое тело иногда хочет жить сильнее, чем его глупый хозяин, не успеваю подумать, что Кириллу не хватит сил...
Треск! И шум струй, бьющих о камень. И звук падения тела.
Это Кирилл. Не дожидаясь, пока вода уйдет сама, последним усилием выбросился на воздух.
Я вылетаю за ним, прямо сквозь мутно-зеленый поток.
Кирилл отполз на несколько метров. Стоит на четвереньках, заходится в кашле. Его выворачивает на камни, еще и еще. Он кашляет в последний раз, отползает еще немного и валится на бок.
Набережную захлестывает новая волна. Маленькая, совсем не опасная. Смывает бурую лужицу с розового камня, мягко зализывает волосы с человеческого лба, поправляет одежду. Кирилл спит и во сне улыбается.
Вслед за волной приходит Айна. Сегодня она не бежит, а выступает медленно, придерживая живот. Она видит Кирилла и ускоряет шаг. Садится рядом на корточки, наклоняется над мужем и что-то шепчет ему на ухо.
Он открывает глаза.
Я вне зоны автопереводчика, я зависаю в луче закатного света перед окном, надеясь, что сейчас они вернутся в мастерскую и я удовлетворю свое научное любопытство. Они не спешат, а долго сидят на розовых плитах (она - у него на коленях) и касаются друг друга губами.
Наконец они встают и идут к двери. Кирилл ступает осторожно, обнимает Айну. Я вовремя ныряю в окно, чтобы захватить обрывок разговора.
- ...закажу побольше фильтров для ноздрей. И выучу наконец ваш язык, чтобы без автопереводчика. И тебя... - Кирилл говорит очень быстро, но почему-то иногда запинается. - И тебя научу, и его... или ее. - Он наклоняется к ее животу, прижимается ухом и что-то шепчет. Что-то про сосны.
Что? Что он прошептал? Я подаюсь вперед, со своего привычного места на стене, но снова ничего не слышу.
